"Сборник рассказов" - читать интересную книгу автора (Лафферти Р. А.)

Прокатись в жестянке

Это мои записки об очень неприятном деле. Они не форма протеста, потому что протест бесполезен. Холли больше нет, а через день-два погибнут и все шелни, если кто-то из них еще жив. Записки сделаны просто для истории.

Благодаря содействию старика Джона Холмберга, я, Винсент Ванхузер, и Холли Харкел получили финансирование и разрешение на запись фольклора шелни — совершенно неожиданно для нас. Все фольклористы считают Джона своим злейшим врагом.

Я помню его слова:

«В конце концов мы потратили большие деньги, чтобы записать свиное хрюканье, шорохи земляных червей и писки сотен разновидностей грызунов. У нас целые библиотеки голосов птиц и псевдоптиц. Добавим к нашему списку шелни. Я не верю, что их стучание по древесным корням или выдувание воздуха из высушенных тыкв — музыка. Я думаю, что это является языком не в большей мере, нежели скрип дверей. Кстати, мы записали звук свыше тридцати тысяч скрипучих дверей. Так давайте запишем и шелни, раз вам этого хочется. Но вам нужно поторопиться. Шелни почти исчезли.

И еще позвольте мне добавить от всего сердца, что всякий, кто выглядит как мисс Холли Харкел, заслуживает исполнения желания. Всего лишь простая справедливость. К тому же счет оплатит компания по производству завтраков «Поющая свинья». Время от времени эти компании кусает крошечная блоха раскаяния, и тогда они готовы потратить несколько монет на какой-нибудь фонд. Денег никогда не бывает много — блоха раскаяния для этого слишком маленькая. Тем не менее на ваш проект должно хватить, Ванхузер…»

И вот мы получили ассигнования и отправились в путь, я и мисс Холли.

У Холли Харкель сомнительная репутация из-за ее утверждения, будто она понимает язык различных существ. И особенно на нее сердились, когда она говорила, что поймет язык шелни. Вообще-то это странно. Капитан Шарбонне не приобрел дурную репутацию, когда заявил, что понимает обезьян планеты, а если и существовало когда-нибудь вздорное утверждение, то именно это. Не бранили и Мейровича, когда он сказал, что отыскал тайный смысл в расположении экскрементов полевок. Но утверждение гоблинолицей Холли Харкель все сочли невероятным — утверждение, что она не только полностью понимает шелни, но и что они вовсе не низкоразвитые животные, питающиеся падалью, а настоящий народ гоблинов, и у них есть своя гоблинья музыка и гоблиньи песни.

У Холли Харкель душа была слишком велика для тела гнома, а мозг слишком мощный для такой маленькой головы. Я думаю, именно это и делало ее такой неуклюжей. Она целиком состояла из любви, заботы и смеха, и все это выпирало из ее маленькой фигурки. Ее уродливость была совершенно необыкновенной, и, мне кажется, Холли с радостью демонстрировала ее миру. Она любила змей и жаб, любила обезьян и незаконнорожденных и когда изучала их, становилась на них похожа. Когда изучала змей, сама становилась змеей; она была жабой, когда жабы были предметом ее изучения. Она изучала всех существ изнутри. А здесь, даже для нее, оказалось совершенно невероятное сходство.

Холли сразу полюбила шелни. Она сама стала шелни, и ей для этого не пришлось идти очень далеко. Она ходила, бегала и лазила на деревья, как шелни. Она спускалась с деревьев головой вперед, как белка — и как шелни. Мне она всегда казалась немного отличающейся от человека. И теперь она страстно хотела записать фольклор шелни — «прежде чем они исчезнут».

Что касается самих шелни, некоторые ученые называли их гуманоидами и сразу готовились к воплям и ударам. Если шелни и были гуманоидами, то, несомненно, самыми низкими по уровню развития. Но мы, фольклористы, интуитивно знали, кто они такие. Они гоблины, подлинные и настоящие, и прилагательные эти я использую не просто как клише. Самые высокие из них достигали трех футов роста, самым старым было семь лет. Вероятно, это были самые уродливые существа во Вселенной, но уродливость у них была какая-то приятная. В них не было зла. Ученые, изучавшие их, утверждали, что шелни не обладают разумом. Но они дружелюбные и открытые существа. Слишком дружелюбные и слишком открытые, как выяснилось. Их привлекало все человеческое, и это привело их к гибели. Но они были не больше гуманоиды, чем феи или людоеды. И гораздо меньше, чем обезьяны.

— Здесь их логово, — заявила Холли в первый же день (это было позавчера). — Там, внизу, их целый ковен, и вход под корнями этого дерева. Когда я писала докторскую диссертацию по музыке примитивных народов, я и не подозревала, что однажды буду навещать домовых под древесными корнями. И должна сказать, что никогда на это не надеялась. Они многому нас еще не научили. Должна признаться, что в моей жизни был период, когда я не верила в гоблинов.

В это я не поверил.

Неожиданно Холли нырнула в нору в земле, головой вперед, как суслик, как шелни. Я последовал за ней, он осторожно и не головой вперед. Сам я изучал шелни снаружи. Я никогда не мог забраться в их зеленую гоблинью шкуру, не мог овладеть их скрипучим обезьяньим языком, не понимал, почему у них выпучиваются глаза. Я не мог даже почувствовать их логово.

На дне норы, у входа в логово, произошла встреча, в которую я не поверил, несмотря на то, что все видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Лягушачий разговор между Холли Харкель и пятилетним стариком, который охранял ковен, и тем не менее разговор происходил на чем-то вроде английского и я его понял.

— Тук, тук (это Холли).

— Перестук (это стражник).

— Вогс и волли.

— Кто ты?

— Холли.

— Есть дело?

— Захотелось.

И нас пропустили. Но если вы думаете, что сможете попасть на ковен шелни, не обменявшись предварительно рифмованным вздором с пятилетним стариком, значит вы никогда у них не были. И хотя филологи говорят, что речь шелни — это набор бессмысленных звуков, эти звуки никогда не были бессмысленными для Холли, да и я иногда понимал их значение.

Холли утверждала, что шелни говорят по-английски в пределах возможностей своего речевого аппарата. А сами шелни при первой встрече рассказали ей, что у них раньше не было языка, «потому что никто его для нас не придумал», поэтому они стали пользоваться английским, как только его услышали. «Мы бы вам за него заплатили, если бы у нас было чем платить», — сказали они. Это лягушачий английский, но только человек с чистым слухом его понимает.

Я включил запись, а Холли начала разговаривать с шелни. Скоро она уже играла на их тыквенных флейтах. Лягушачья музыка. Невыразимо печальная, как песни рака. Мелодия грача, вороны, галки. Приятные небольшие музыкальные отрывки, хотя исполнялись под землей. Трудно представить себе их снаружи.

Мотивы простые и короткие, как всегда у детей. Никакой оркестровки, хотя можно было ее сделать с семью по-разному настроенными флейтами. Но они были совершенны, эти короткие замкнутые мелодии, совершенны по-гномьи. Подземные фуги, полные крови червей, и холодные, как сок корней. Мелодии саранчи, хрущей и кузнечиков.

Потом Холли уговорила одного из самых старых шелни рассказать сказки под музыку флейт. Вот две из них, записанные в первый день. Тот, кто сегодня слушает эту запись, говорит, что слышит только лягушачье кваканье. Но я слушал их вместе с Холли Харкель, она помогала мне понять и перевести, поэтому я и сейчас их понимаю.

Послушайте их, отвратительные потомки! Я не уверен, что вы заслуживаете получить их от шелни.

Как шелни потерял погребальный зуб

Рассказывают так.

Жил некогда шелни, который потерял свой погребальный зуб еще до смерти. Каждый шелни начинает жизнь с шестью зубами и теряет по зубу в год. А когда становится стариком и у него остается только один зуб, он умирает. Он должен отдать свой последний зуб гробовщикам скоки как плату за свое погребение.

Но либо этот шелни потерял за год два зуба, либо прожил слишком долго.

Он умер. А зуба, чтобы заплатить за погребение, у него не было.

— Я не стану тебя хоронить, если ты не заплатишь зубом за погребение, — сказал гробовщик скоки. — Разве я должен работать бесплатно?

— Тогда я сам похороню себя, — ответил мертвый шелни.

— Ты не знаешь как, — сказал гробовщик скоки. — Не знаешь, где осталось место. Ты увидишь, что все места заполнены. У меня соглашение: все должны говорить всем, что места нет, и хоронить может только гробовщик. Это моя работа.

Тем не менее мертвый шелни отправился поискать для себя место. Он копал ямы на лугу, но везде находил мертвых шелни, скоки и лягушек. и они всегда заставляли его вернуть на место выкопанную землю.

Он копал ямы в долине, и там было так же. Он копал на холме, и ему сказали, что холм тоже полон. И он плакал, потому что не мог найти места, где ему можно лечь.

Он спрашивал у энлайт, может ли он остаться с ними, в их дереве. Они сказали, что не может. Они не хотят, чтобы мертвецы жили в их дереве.

Он спрашивал эйси, может ли остаться в их пруду. Они сказали — нет, не может. Они не допустят мервецов в свой пруд.

Он спрашивал сионна, может ли лечь спать в их логове. И они сказали — нет, не может. Живой он им нравился, но у мертвеца не может быть друзей.

И до сих пор бродит этот бедный мертвый шелни и не находит места, где мог бы сложить голову. И будет бродить вечно, если не найдет другой погребальный зуб и не заплатит за похороны.

Так рассказывают.

Одно примечание к погребальному рассказу. У шелни нет погребальных обрядов. Но могилы для них выкапывают действительно не шелни с их шестью пальцами, а скоки с семью клешнями. Что-то они от этого получают, скоки. Больше того, хотя скоки по уровню развития выше шелни, своих мертвецов они не хоронят.

И еще. Встречаются останки шелни не старше тридцати лет. Окаменевших останков шелни вообще нет.

А вот и вторая сказка (записанная в первый день).

Как шелни превратился в дерево

Рассказывают так.

Была женщина — не шелни, не скоки и не лягушка. Она была небесная женщина. Однажды она пришла с ребенком и села под деревом шелни. А когда встала, оставила своего ребенка — он в это время спал — и по ошибке взяла ребенка шелни. Потом пришла женщина шелни за своим ребенком и посмотрела на него. Она не поняла, что в нем не так, но это был ребенок небесных людей.

— О, у него розовая кожа и плоские глаза! Как это возможно? — спросила женщина шелни. Но она взяла ребенка, и он жил с нею, и все забыли о разнице.

Никто не знает, о чем подумала небесная женщина, когда принесла домой ребенка шелни и посмотрела на него. Тем не менее ребенок остался у нее и вырос, и стал красивей всех небесных людей.

А потом, когда ему исполнился год, молодой шелни ушел в лес и сказал:

— Я не чувствую себя небесным человеком. Но если я не небесный человек, то кто я? Я не утка. Я не лягушка. И если я птица, то какая? Ничего не остается. Должно быть, я дерево. В этом есть смысл. Мы, шелни, действительно немного похожи на деревья.

И вот шелни выпустил корни и отрастил кору, и очень старался стать деревом. Он перенес все трудности жизни дерева. Его грызли жуки и гобню. Его листву поедали скот и кром. На него нападали улитки и оскверняли безымянные животные. Больше того, от него отрубали части на костёр.

Но он все время чувствовал, как музыка флейт ползет по нему от пальцев ног под землей до волос, и знал, что именно эту музыку он всегда искал. Это та самая музыка, которую вы слышите сейчас.

Потом птица рассказала ему, что он на самом деле не дерево, но для него было уже поздно. Его братья, сестры и родители живут в норе под корнями, сказала птица, и если он перестанет быть деревом, у них не будет дома.

Это дерево, в корнях которого наше логово, то самое, в котором мы сейчас. Это дерево — наш брат, который потерялся и забыл, что он шелни.

Так всегда рассказывают.

Удивительно, как сильно Холли стала походить на шелни на второй день. Ростом она едва ли выше них. Я никогда не осознавал, какая она маленькая. Да, конечно, она начинала походить на любое существо, которое мы с ней изучали. Холли настаивала, что шелни разумны, и я почти согласен с ней. Но параграф из руководства по этой планете против нас:

— «…тенденция приписывать шелни разум, которым они не обладают, возможно, связана с их необычным сходством с человеком. Лабиринт они проходят гораздо хуже грызунов. Засовами и застежками овладевают хуже земных енотов и роджонов с астероидов. В овладении инструментами и в способности к мимикрии много уступают обезьянам. По инстинкту самосохранения и способности прожить стоят ниже свиньи или харзла (способность сохранять индивидуальный или коллективный опыт — при. пер.) примерно на уровне черепах. В их «речи» отсутствует правдоподобие, которое есть у попугая, а их «музыка» по уровню ниже, чем у насекомых. Их них получаются плохие сторожа и пугала. Похоже, что запрет на употребление их в пищу плохо обоснован. Хотя один из ранних астронавтов выразился так: «А на что еще они годятся?»

Что ж, приходится признавать, что шелни не так умны, как крысы, свиньи или харзлы. Но я, несомненно под влиянием Холли, чувствую склонность к ним, какую не испытывал к крысам, свиньям, воронам или енотам. Но не бывает существ беспомощней шелни.

Как они умудряются выжить? У шелни много разновидностей песен, но никаких романтических легенд в нашем смысле. Их сексуальные отношения либо абсолютно бессознательны, либо крайне скрытны.

— Не понимаю, как они размножаются, Винсент, — сказала Холли на второй день (это было вчера). — Они здесь, значит они каким-то образом родились. Но как эти застенчивые и легкомысленные трехлетки умудряются это сделать? Ни в их легендах, ни в обычаях я ничего не нахожу. в легендах все их дети подкидыши. Они рождаются или находятся в чернике — это мой перевод их слова спионам. Или — в других циклах — их находят под рябиной или на огуречной грядке. В обычном смысле мы должны считать их плацентарными и живородящими. Но можно ли применять обычный здравый смысл к гоблинам? У них также существуют легенды, что они грибообразные и, подобно грибам, вырастают из земли за ночь. И если женщина шелни хочет ребенка, она должна отыскать грибной побег скоки и посадить его в землю. И тогда на следующее утро и нее будет ребенок.

Вчера утром Холли была в депрессии. Она прочла рекламу нашего спонсора — компании по производству завтраков «Поющая свинья», и эта реклама ее встревожила.

«Поющая свинья! Ее любят дети! Питательная новинка! Детские стихи на банке для вашего удобства! Подлинное мясо подлинных гоблинов! Ни жира, ни костей. Если на вашей этикетке счастливое число, вы получите подлинную флейту шелни. Первым в вашем квартале попробуйте мясо настоящих гоблинов! С кукурузным крахмалом и питательными добавками».

Ну что ж, это всего лишь реклама, какая часто бывает у нас, на Земле. Нам нужно заниматься своими записями.

— Винсент, я не знаю, как они сюда попали, — сказала Холли, — но знаю, что скоро их здесь не будет. Быстрей, быстрей, нужно все записать. Я заставлю их вспоминать.

На второй день (это было вчера) Холли уговорила их поиграть на вилках. Она сказала, что вчера это было невозможно. На вилках можно играть только на второй день знакомства. У шелни нет струнных инструментов. Играют они на зубцах вибрирующих, поющих вилок. У этих вилок много зубцов, играют на них как на арфе, а древесные корни используют в качестве резонатора. Сами вилки делают тоже из дерева, очень твердой породы, а зубцы заостряют известняком или сланцем. Мне кажется, что это дерево на ранней стадии окаменения. Обычно музыка на вилках следует за музыкой на флейтах, и баллады, которые поются под эту музыку, необычайно грустны и соперничают с детскими по простоте текстов.

Вот две таких баллады, которые мы записали на второй день (это было вчера).

Как скоки потерял жену

Рассказывают так.

Однажды ночью скоки услышал музыку флейты шелни.

— Это голос моей жены, — сказал скоки. — Я знаю, это она.

Скоки пошел на болота искать жену. Он спустился в нору, из которой доносился голос его жены. Но нашел в ней только шелни, играющего на флейте.

— Я ищу свою бедную заблудившуюся жену, — сказал скоки. — Я слышал ее голос из этой норы. Где она?

— Тут нет никого, кроме меня, — ответил шелни. — Я сижу один, играю, и лунный свет падает на стены моего дома.

— Но я слышал ее, — настаивал скоки, — и хочу ее забрать.

— А какой у нее голос? — спросил шелни. — Такой? — И он заиграл на флейте.

— Да, это моя жена, — сказал скоки. — Куда ты ее спрятал? Это ее голос.

— Это ничья не жена, — ответил шелни скоки. — Это просто моя музыка.

— Ты играешь голосом моей жены; должно быть, ты ее проглотил, — сказал скоки. — Мне придется разорвать тебя на части и поискать.

— Если я проглотил твою жену, прости, — сказал шелни. — Давай.

И скоки разорвал шелни на части и разбросал их по всей норе, а некоторые выбросил на траву снаружи. Но своей жены он не нашел.

— Я ошибся, — сказал скоки. — Кто бы мог подумать, что тот, кто не проглотил мою жену, извлекает из флейты ее голос?

— Все в порядке, — сказал шелни, — если только ты меня снова соберешь. Я немного помню, ты вспомнишь остальное и соберешь меня.

Но никто из них не помнил достаточно хорошо, каким был шелни до того, как его разорвали на части. Скоки собрал его неправильно.

Для некоторых мест не хватило частей, а у других остались лишние.

— Позволь мне помочь, — сказала оказавшаяся поблизости лягушка. — Я помню некоторые части. К тому же я думаю, что на самом деле он проглотил мою жену. Это был ее голос во флейте. А не голос скоки.

Лягушка помогла, они вспоминали, но ничего не получилось. Некоторых частей шелни не смогли найти, а другие никуда не подходили. Когда закончили, шелни было очень больно, он не мог пошевелиться и не был похож на шелни.

— Я сделал все, что мог, — сказал скоки. — Таким ты и должен быть. А где лягушка?

— Я внутри, — сказал лягушка.

— Там тебе и придется остаться, — сказал скоки. — Хватит с меня вас обоих. Достаточно — а эти части пусть остаются. Может, я сделаю из них кого-нибудь другого.

Вот почему этот шелни до сих пор составлен неправильно. И потому он ходит по ночам и стыдится дневного света. Многие пугаются, встречая его, потому что не знают этой истории. Шелни по-прежнему играет на флейте голосом заблудившейся жены скоки и голосом лягушки. Послушайте, вы и сейчас его услышите! Шелни ходит в печали и боли, и никто не знает, как собрать его правильно.

А скоки так и не нашел свою жену.

Так рассказывают.

А вот еще одна история, которую мы записали вчера, последняя история, хотя когда мы ее записывали, мы этого не знали.

Поющие свиньи

Рассказывают так.

У нас есть древняя легенда о поющих свиньях, которые поют так громко, что улетают в небо на хвосте собственного пения. А теперь мы сами, если сможем громко петь, громко играть на флейтах и на вилках, станем поющими свиньями из легенды. Многие из нас уже ушли, как поющие свиньи.

Приходят люди с колокольчиками, они приезжают на музыкальных повозках. Они играют звучную небесную музыку. Они приходят из любви к нам. И когда они приходят, мы бежим к ним изо всех сил, чтобы улететь на небо в жестянках.

Бонг, бонг, вот опять пришел небесный человек с колокольчиком. Все шелни, торопитесь! Сегодня вы сможете улететь. Собирайтесь, шелни, со всей долины и с ручьев и прыгайте в тележки для бесплатного проезда. Приходите, шелни, с лугов и лесов. Приходите от древесных корней и из нор в земле. Скоки не пойдут, лягушки не пойдут, пойдут только шелни.

Плачьте, если тележка переполнилась и вы сегодня не сможете улететь, но плачьте не очень долго. Люди с колокольчиками говорят, что вернутся завтра и будут возвращаться ежедневно, пока не останется ни одного шелни.

— Идите, маленькие поющие свинки шелни! — кричит человек с колокольчиком. — Приходите, чтобы бесплатно улететь в жестянках на Землю! Эй, Бен, а что еще за животное прыгает в повозку, когда ты звонишь в колокол? Приходите, маленькие поющие свинки шелни, у нас есть место еще для десяти. Это все, все. Завтра придет еще много повозок. Мы вас всех заберем, всех! Эй, Бен, ты видел, как плачут эти свиньи, что не осталось места в фургоне с бойни? — Такие замечательные слова говорит человек с колокольчиком из любви к нам.

И нам даже не надо отдавать погребальные зубы. Лягушки не могут ехать, скоки не могут ехать, едут только шелни!

И вот что замечательно! Из фургонов шелни попадают в большую комнату, где из них извлекают все кости. Такого с шелни никогда не случалось раньше. В другой комнате шелни кипятят, так что они сжимаются вдвое и становятся размером с детей шелни. И тут они начинают играть и забираются в маленькие жестяные банки. И тогда они могут бесплатно в этих жестянках лететь на Землю. Прокатитесь в жестянке!

Вытрите липкие слезы те, кто не попал сегодня в музыкальную повозку. Ложитесь спать пораньше и раньше вставайте. Завтра пойте громче, чтобы люди с колокольчиками знали, что вы здесь. Громче играйте на флейтах, пусть станут звучнее ваши вилки, кричите громко: «Мы здесь, люди с колокольчиками!»

Все смеются, когда забираются в музыкальные повозки людей с колокольчиками. Но говорят, какая-то женщинам шелни не смеялась, когда ее забирали, а плакала. Что с этой женщиной, почему она плачет? Она кричит: «Будьте вы прокляты! Это убийство! Они разумны! Нельзя их забирать! Они такие же люди, как я! Будьте вы прокляты, почему вы забираете меня? Я человек! Я знаю, что кажусь смешной, но я человек! О, о, о!» Это самое смешное в рассказе.

— О, о, о! — говорит женщина.

— О, о, о! — повторяют флейты. — Что с этой женщиной шелни, почему она не смеется, а плачет?

Это последняя история. И когда ее расскажут в последний раз, историй больше не будет, потому что не будет шелни. Кому нужны истории и игра на флейте, если можно прокатиться в жестянке?

Так рассказывают.

Мы вышли (в последний раз, как оказалось) из норы шелни. И, как всегда, вход охранял рифмующий пятилетний старец.

— Кто идет?

— Нам вперед.

— Джинкс он джолли.

— Голли, Холли!

— Где другой?

— Он со мной.

— Джолли плачет?

— Ничего не значит.

— Что впереди?

— Проходи.

И вот что замечательно. Холли Харкель плакала, когда мы вышли из норы (как оказалось) в последний раз. Она плакала большими гоблиньими слезами. Я почти ожидал увидеть их зелеными.

Сегодня я не устаю думать, как поразительно покойная Холли Харкель стала в конце концов походить на шелни. Она была шелни.

— Со мной все кончено, — сказала она мне тем утром. — Разве это любовь, если они уйдут, а я останусь?

Неприятная история. Я пытался жаловаться, но эти люди по-прежнему приходили и говорили:

— Эй вы все, маленькие свинки-шелни-певцы, прыгайте в повозку. Прокатитесь в жестянке на Землю! Эй, Бен, смотри, как они прыгают в фургон бойни!

— Это непростительно! — говорил я. — Вы ведь можете отличить человека от шелни!

— Не в этот раз, — ответил человек с колокольчиком. — Говорю вам, они прыгают в фургон охотно, даже эта странная, которая плакала. Конечно, можете забрать ее кости, если сумеете их отличить.

У меня кости Холли. И это все. Такой, как она, никогда не было. И теперь с нею все покончено.

Нет, не покончено!

Берегись, компания «Поющая свинья!» Наступит и время мести.

Так рассказывают.

Перевел Александр Грузберг