"Неучтённый фактор" - читать интересную книгу автора (Маркеев Олег Георгиевич)ГЛАВА ШЕСТАЯНе выдержав нового приступа боли, он прижался к стволу сосны и закрыл глаза. В нос ударил терпкий запах разогретого на жаре дерева; захотелось упасть, зарыться лицом в траву, чтобы солнце грело спину, и от ласкового тепла, разливающегося по телу, и дурмана летнего разнотравья пришел сон, красивый и легкий, как в детстве. Сзади в лесу, уже совсем близко, послышались голоса и мерный хруст веток. Максимов затравленно оглянулся. О н и шли не таясь, растянувшись в цепь, как охотники на облаве. Как ни старался их сбить со следа, не удалось. – Вот теперь ты допрыгался. Теперь – все! – прошептал он сам себе. За последним рядом деревьев начиналась огромная поляна, широкой проплешиной сползавшая с холма. «В самом узком месте – метров триста, – прикинул Максимов. – Если дотянуть до того пятачка берез, то … Нет, это первое, что им придет в голову. Останавливаться нельзя. Бежать надо до самой опушки, прикрываясь березками. Там прилягу, переведу дух… Повезет, пойдут цепью, тогда успею пяток снять, пока не залягут. Еще пару человек можно накрыть по выстрелам. Дальше, хрен его знает… Скорее всего, залягут и будут ждать подкрепления. Высадят десант с тыла, и погонят малой скоростью на "номера", как зверя. Вот непруха, а!» Еще раз прислушавшись к лесу, он подхватил винтовку и, припадая на правую ногу, по бедру растекалось темное пятно, подсохшая кровяная корка больно бередила рану, но посмотреть, что там, было некогда, побежал, путаясь в густой, годами некошенной траве … Он почти повис на тонком стволе березки, хрипло выдохнул и сплюнул вязкую слюну. «Ну, что же ты, гадина, а! – Правая нога самопроизвольно дергалась в судороге. Максимов что есть силы сжал руками колено, пытаясь унять дрожь. – Только не здесь. Бежать надо, бежать! Первой же очередью прочешут березняк, ты же это понимаешь. Давай же, давай!» Сзади над лесом, почти у самой опушки, взвилась в небо вспугнутая сойка. Максимов закусил губу и заставил себя бежать… Как подрубленный, он упал, едва дотянув до тени первых деревьев. Мягкая, чуть влажная трава приятно щекотала пылающее лицо. Он с трудом перевернулся на спину. Солнечный свет, просеянный сквозь листву, терял свой июльский жар, от непрерывной пляски темных пятен листьев в слепящем мареве, а может опять сказалась недавняя контузия, закружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. – В магазине осталось восемь патронов. – Он усилием воли цеплял ускользающее сознание, заставляя себя говорить вслух. – Еще один – полный. Гранат нет. На хвосте усиленный взвод. Сорок стволов, против моего одного. Скорее всего, подмоги ждать не станут. Залягут, сориентируются в обстановке, оставят охранение у раненных и начнут воевать в полный рост. С такой ногой ты поменяешь позицию раза три, потом накроют.. Прижмут к земле. И быстро поймут, что один. Группой не подберутся на бросок. Или закидают гранатами, или постараются взять живым. Последнее вероятней, но меньше всего улыбается. Не горюй, с такой ногой на жаре все равно долго не протянуть. В группе будет человек пять-шесть. Это все, кого ты можешь взять с собой. Негусто, но и то – хлеб. Все лучше, чем тихо загнуться от гангрены. Нормальный расклад. Могли карты лечь и хуже. Ни жалости к себе, ни страха он не чувствовал, была только усталость. Он выщелкнул из запасного магазина патрон, засунул в нагрудный карман куртки. Блаженно закрыл глаза, давая телу отдохнуть. Осталось последнее, самое последнее усилие, а дальше – покой… Обостренное чутье загнанного зверя подсказало: рядом чужой. Гулко ударило сердце, и Максимов мгновенно вынырнул из сладкого полубреда, ощутил близкую опасность. Большой палец привычно скользнул вниз, снимая предохранитель. Указательный чутко лег на спусковой крючок. «Это еще не о н и. Не может быть. Слишком рано». – Он, не меняя положения, беззвучно повел стволом, готовый послать пулю на первый же шорох и молниеносно рвануться в сторону. Боль катком прокатилась по позвоночнику и взорвалась в затылке. Максимов судорожно выгнул шею, еле сдержав крик, перед глазами все поплыло, и тело подхватила теплая волна невесомости… Что-то прохладное коснулось лба. Максимов широко распахнул глаза. Над ним склонилось незнакомое лицо мужчины лет сорока: борода лопаткой; черные, глубоко посаженные глаза смотрели умно и добро; от больших залысин лоб казался еще больше и круче. «Бред. Или это уже смерть? Так легко. И нет уже боли…» Он попытался встать, но мужчина не сильно, но настойчиво надавил ладонью ему на лоб, прошептал: – Не беспокойтесь. Я – друг. Лежите, все в порядке! – Голос был мягким, и Максимов, сам того не желая, расслабил мышцы. – А о н и ? – Он не узнал свой голос. – Они сюда не дойдут. Все будет хорошо, успокойтесь! Над поляной треснула короткая очередь. Максимов сжался в комок, стряхнул с себя руку. «Это не сон. Господи, дай мне силы! – Он с трудом сел. – Вот теперь – все!» У березняка чернели фигурки, то ли от марева, то ли от мути в глазах, они, нелепо дергались, как пляшущие марионетки. «Сейчас осмотрят березняк, и прямиком сюда. Я так кровью наследил, собак не надо. Ладно, сейчас будем смеяться-веселиться!» У березняка вспыхнул яркий солнечный зайчик – в бинокль осматривали опушку. – Вы не беспокойтесь. В этот лес войти нельзя. Максимов оглянулся. Человек спокойно сидел в трех шагах от него, поджав по-турецки ноги. Одет был просто: в светло серую рубаху с пояском и темные старые штаны. Босые, перемазанные землей ступни. Максимов успел отметить, какие у него тонкие, почти женские, запястья. – Уходи! – прохрипел Максиов. – Не знаю, кто ты, но уходи, пока есть время. Сейчас нас д е л а т ь будут! Не допер еще?! – Все давно понял, – спокойно ответил человек, хитро блеснув глазами. – Поверьте, ничего страшного не произойдет. – Ага! Дырок нам сейчас понаделают и успокоятся. Вали, кому говорю! Он повернулся и обмер. По полю не таясь, в полный рост, шла частая цепь. Солдаты из-за высокой травы решили не ползти, время от времени приседали, скрываясь в траве, но, скорее, по привычке, чем по необходимости. Максимов пробежал взглядом по цепи, достал из нагрудного кармана патрон, зажал в потрескавшихся губах острую хищную головку. «Только не потеряй в горячке», – приказал сам себе. – Это лишнее! Подождите чуть-чуть! – шепнул человек, подкравшись сзади. «Еще здесь, дурило чертово!» – только и успел подумать Максимов. Хотел обернуться и выматерить в три этажа, но тонкие пальцы впились в спину чуть выше лопаток, казалось, кто-то медленно вводит под кожу тонкие иглы, и вдруг стало тепло, исчезло тело, растворившись в знойном воздухе … Зрение стало отчетливым, словно кто-то протер ладонью запотевшее стекло. Черные фигурки стали выше, приобрели мишенную четкость, когда так удобно ловить в перекрестье прицела этот скошенный книзу прямоугольник, и не думается даже, что там, на дальности прямого полета пули, – человек. – Все, излучатель набрал мощность, – скороговоркой прошептал мужчина в ухо Максимову. Он встал в полный рост, вышел вперед, замер на границе света и тени, и вытянул вперед руки… Не дойдя метров сто, цепь сломалась. Фигурки сбились в кучу, только стреляй!, бурно замахали руками. Сюда доносился лишь приглушенный гул голосов. Потом копошащийся сгусток фигур рассыпался, и Максимов не поверил своим глазам, они уходили! Фигурки становились все ниже и ниже, некоторые совсем скрылись в траве. Они уходили! Мужчина вернулся к Максимову, провел холодной ладонью по его лицу. Сразу же вернулось ощущение тяжести в уставшем теле, и вернулась боль, забилась горячей волной. Винтовка вдруг сделалась свинцово тяжелой. Ствол, дрогнув в ослабевшей руке, лег в траву. – Все в порядке. Я же говорил. Они не вернуться. Потерпи немного, осталось чуть-чуть. Голос шел сверху, Максимов с трудом поднял голову, пытаясь заглянуть ему в лицо. Краем глаза поймал, как одна фигурка развернулась и выпустила облачко черного дыма. Он рванул блаженного бородача за руку, опрокинул, вжал в землю рядом с собой. Длинная, во весь рожок очередь, тридцать пуль, рассеянных по широкой дуге, ворвались в лес, срезая ветки, осыпая листву, завыли, рикошетя от толстых стволов. Их обдало белыми смолянистыми щепками; пуля вошла в ствол в полуметре от их голов. – Я же их, сук, знаю. Вот теперь – все! – Максимов слабо улыбнулся и потерял сознание. Дождинки брызнули в лицо. Максимов открыл глаза. Вокруг шелестел пожухлой листвой, скрипел стволами, тонко попискивал надломленными ветками неопрятный, запущенный лес. Воздух пах городским угаром и кислой помойкой, и лишь совсем чуть-чуть привычными лесными ароматами. Лесопарк Тимирязьевской академии назвать настоящим лесом не повернулся бы язык, но хоть в жалком подобии, он все равно оставался Лесом. Единственным местом, где Максимов мог расслабиться. В лесу он не боялся никого. Левее, у платформы "Гражданская" низко рявкнул спецсигнал. Максимов не пошевелился. Так и остался сидеть на рюкзаке, прислонясь спиной к стволу сосны. Он был уверен, что в лес просто так облава не сунется. Им легче травить на улицах, чем подставляться на прицельный выстрел из укрытия. Для работы в лесу требуется особое мужество и специальная подготовка, тот, кто привык действовать в асфальтовых джунглях, в лес просто побоиться сунуться. Лесопарк давно превратился в стоянку цыганского табора. Бомжатского вида личности понастроили палаток из полиэтеленового рванья и коробок, развели кострища и обустроили схроны-склады. Прочесывать лесопарк – дело хлопотное и небезопасное. За свое добро и свободу вполне могли и пальнуть из обреза. Или гранату кинуть. Ну их к лешему! – К тому же сегодня у них работа по рынкам, – произнес Максимов вслух. Он поднес правую ладонь к носу. Принюхался. Кожа еще сохранила кислую вонь от пота седовласого. В памяти сразу же всплыло все, что седой выболтал срывающейся скороговоркой погруженного в гипнотический транс. Пальцы чуть дрогнули. Они вспомнили, как им захотелось стальным кольцом лечь на горло седого, продавить морщинистую дряблую кожу, нащупать твердые скользкие пластинки хряща и с хрустом сломать, выдавив на синющные губы розовую пену. Максимов брезгливо вытер пальцы о колено. Он оставил седого в живых в обмен на жизнь под управлением внедренной в подсознание программы. Человек, издерганный страхом, с выхолощенной волей – идеальный вариант для зомбирования. По сути, в седом "конторском" человеческого ничего не осталось. Такой предает не разумом, а животным нутром, истерзанным смертельным ужасом. "Сейчас в их гадющнике всем станет нескучно. Хотели поиграть? Вот и поиграете!" Максимов сейчас знал достаточно, чтобы испортить жизнь многим. И некоторых просто лишить жизни. За этим и шел три долгих года в Москву. – Я – неучтенный фактор в ваших раскладах, – прошептал он. И устало закрыл глаза. Максимов следил, как важно жужжащая пчела барражировала над букетиком полевых цветов. Вода в стакане замутнела, солнечный свет, проходя через нее, приобретал нежно-кремовый тон. Он мысленно прикоснулся к ребристой стенке стакана, пальцы непроизвольно дрогнули. Ощущение пробежавшего по ним тепла было таким острым, что он невольно потер их друг о друга, пытаясь избавиться от наваждения. Яков проследил его взгляд, успел заметить непроизвольное движение пальцев и, откинув голову, засмеялся . – Поживете у нас еще немного, перестанете удивляться элементарным вещам. – Яша, не сватайте, не выйдет. Максимов откинулся на подушку, вытянул раненную ногу. Второй день он не ощущал ноющей пустоты в том месте, где должна быть рана. Даже шрама не осталось. Тогда же вечером, чудом вытащив из з а г о н а, Яков приволок его сюда, в самую чащу Черного леса. Сквозь пелену бреда Максимов запомнил склонявшиеся над ним лица, потом очень четко увидел по-женские тонкие пальцы, плавно скользящие над его окровавленной ногой. Они без боли вошли в рану, ему показалось, дошли до самой кости; женщина, он был уверен, что это была женщина, хотя не видел ее лица, вытащила пулю, сдавила края раны, потом резко стерла бордовую сукровицу, заляпавшую все бедро до колена, и – не осталось ни раны, ни шрама, только тупая пустота там, куда вошла пуля. – Болит? – спросил Яков. – Нет. Даже не дергает. – Отлично. Пчела возилась между цветами. В луче света кружились звездочки пылинок. От бревенчатых стен исходил томный запах разогретого солнцепеком дерева. Яков машинально пощипывал бородку, в темных глазах мелькали лукавые бисеринки. Одет он был, как тогда, на опушке, в холщовый костюм "а-ля граф Толстой на пахоте": домотканную рубаху-косоворотку и просторные штаны. «И не скажешь, что кандидат всех наук сразу, – иронично улыбнулся Максимов. – Но, что спаситель человечества, видно невооруженным глазом». – Обратите внимание, практически все без исключения тираны стараются искоренить разнообразие в мыслях, чувствах, верованиях и даже в одежде своих подданных. – Яков оживился. – Почему? – Чтоб было, как в армии, – проворчал Максимов. – Тоже мне – бином Ньютона. Как выражался прапорщик Перевертайло: «Чем тупее боец, тем дальше едет танк». Яков закинул голову и зашелся переливчатым смехом. Максимов продолжил голосом великомудрого старшины батальона: – У шибко умного прапора боец в одной портянке ходит. Хорошему командиру книжки читать некогда. У меня с товарищем генералом один размер головного убора, это вам о чем-то говорит? Отсмеявшись, Яков вытер глаза. – Частично ты прав, Максим. Чем примитивней объект, тем проще процесс управления. Власть по сути своей хищна. И как всякий хищник знает только два состояния: активный поиск пищи и послебобеденная сытая нега. Больше чем нуно для удовлетворения своих потребностей власть никогда делать не будет. Разве что при угрозе личной безопасности. Власть узурпировала право управлять, но постоянно лениться выполнять свои социальные обязанности. И поэтому сознательно оглупляет подданных и ограничивает разнообразие. В результате общество стремительно деградирует. Это рыба гниет с головы. А человеческое сообщество гниет и с хвоста, где концентрируется эволюционный шлак, и с "головы", куда пробились "лучше представители народа". – Мы для них эволюционный шлак? – Много хуже. – Яков задумчиво покачал головой. – В начале Катастрофы начался исход из больших городов. Люди бежали в сельские районы, спасаясь от угрозы техногенных аварий. Конечно же, они потащили за собой всю муть, накопленную в грязи мегаполисов. Какой опыт общежития имели наши люди? Зоны, казармы да общаги. Плюс опыт индивидуального рая в евростандартной клетушке в бетонном термитнике. То есть опыт ада. В большинстве "вольных" поселков жизнь быстро превратилась в ад. Частично я поддерживаю власть, бросивших войска против этих клоак зла. Мера хищности и насилия одних и рабской зависимости других в условиях дикой природа превысила все разумные нормы. Не поверишь, но кроме физических наказаний, в поселениях стали практиковать человеческие жертвоприношения. Яков бросил на Максимова пылитливый взгляд. По напряженному лицу понял, Максимов видел это своими глазами. – Только с "эскапистами" ситуация диаметрально противоположная. – "Эскаписты" это мы? – Да. Те, кто сбежал в собственный мир. Вы унесли с собой очень важные видовые характеристики. Они срочно потребовались власти, и она всеми силами пытается вернуть беглых. Акции против "диких" поселков служат только оправданием и прикрытием охоты на вас, эскапистов. – У них там, что, дефицит в кадрах образовался? – В некотором смысле, да. Пальцы Якова вновь зашуршали в рыжей щетине. – Вас не просто сгоняют с обжитых мест. "Эскапистов" селят в особых резервациях. Расположенных в особых зонах. – С особым режимом? – Нет, режим обычный. Если точно, его вообще нет. Уклад ничем не отличается от того, к которому вы привыкли. Только выходить за границы зоны категорически запрещено. – Тогда понятно, почему люди встречают э т и х вилами. Яков помолчал, скосив глаза на бьющуюся о стекло пчелу. – Новые поселения находятся в зоне геомагнитной активности, – тихо произнес он. Затаился, ожидая реакции Максимова. Яков встал, распахну окно и выпустил пчелу. – Оставайтесь у нас, прошу вас. Он не повернулся к Максимову, но тот отметил, какой ж д у щ е й стала спина Якова. – У вас без меня хватает психов. – Он знал, что сейчас по лужайке прогуливается стайка в цветастых одеяниях, Яков, наверняка, смотрел на них. – Это не психи. Не надо так. Психические отклонения у этих людей есть, согласен. Их можно считать больными, если вам так удобнее. Мы их называем "нави". Это корректней и с человеческой, и с научной точек зрения. "Нави" – это пророк и сумасшедший, арабский вариант русского "блаженного". Им дано предвосхищать многое, о чем мы в своем здоровом бесчувствии и не подозреваем. – Пытаетесь прогнозировать будущее? – Уже умеем. Есть два пути. Первый – изучать опережающую реакцию социума. Через анализ кривых самоубийств, преступности, помешательств, рождаемости, короче, всего, что поддается качественно-количественному анализу, можно с большой долей вероятности прогнозировать возможные изменения в социуме. Второй путь – попытаться интерпретировать бредообразования "нави". Мы лишены возможности изучать социум, не то время. Да и в прошлом это позволялось с великим скрипом. Зато нашим методикам работы с "нави" нет аналогов. Как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. – Зачем ты мне это рассказываешь, Яков? Я и так слишком многое о вас знаю. Знание в чужих руках – опасно. – Знание опасно тем, что оно обязывает к действию. – Яков повернулся и присел на подоконник. Черные буравчики глаз скользнули по лицу Максимова. – Ты сегодня проснулся с ощущением, что пора уходить. А сейчас впервые за две недели подумал об этом месте, как об о б ь е к т е. Можно поздравить, опять стал самим собой. – И на хрена я вам такой нужен? «Да здравствует нерушимый союз киллеров и хилеров! Голосуйте за блок экстрасенсов и экстремистов!» – Хм! – Яков широко, по-детски открыто улыбнулся. – Вот тебе и "хм"! Яков присел на соседнюю кровать. – Мы протестировали тебя всеми возможными и невозможными способами. – Пока я без памяти валялся? – покосился на него Максимов. – И тогда, и после. Сенситивность повышена, упреждающее отражение не хуже, чем у "нави", ресурс выживания – выше нормы. Самоустановка на действие слому не поддается. – Что еще? – Остальное – несущественные детали. Тебе неприятно? – Почему? Вы же мне жизнь спасли. В ноге ковыряться можно, а в голове – нельзя? Тем более, вы бы все равно не удержались, даже если бы я был против, так? – Думаю, да. – Он пощипал бородку. Взгляд стал острым, черные буравчики впились, дойдя до самого дна. – Окончательно решил уйти? – Да. – Уйдешь завтра. Сейчас мы пойдем с тобой в одно место. Правильно подумал – в бункер. Пора тебе кое-что показать. – А что скажет ваш "первый отдел"? – Наш "первый отдел", ну и словечко, да ? Они в полном составе вторую неделю пьют водку на дальнем озере. Миряться с теми, кто чуть не вторгся на нашу территорию. Все чуть не вышло по пословице: "Паны деруться, а у холопов чубы трещат". – Яков подумал немного и добавил: – В Москве еще драка идет, а у нас уже мир, дружба и боевое товарищество. Он кивнул, прочитав в глазах Максимова вопрос. – Да. Целью акции были мы, а не ваша Слобода. Вас использовали в качестве повода. Максимов прикинул в уме, какой потенциал должен иметь некто, способный цыкнуть, когда уничтожена рота спецназа. Да цыкнуть так, что все разом во фрунт встали. Получалось, этот некто был первым после Бога. – И не боишься? – спросил он. – Я же сказал, есть знания, обязывающие к действию. А ты – человек действия. Раньше таких называли "люди долгой воли". Очень редкий психотип. Надеяться, что нам второй раз повезет, просто глупо. Я поговорил с ребятами, они все "за". – Зачем вам это? – Уравниваем шансы. – Яков не стал пояснять. Покопался в бороде, смущенно потупившись. – Должен признаться, мы использовали Слободу в качестве лабораторного объекта. Мы живем в отрыве от мира и лишены возможности изучать "эскапистов" в массе. Для нас вы были, как "нави", малочисленны, но вполне показательны для научных обобщений. Тебе это неприятно? – Что вы за нами подглядывали своими экстрасенсорным методами? – Не только подглядывали. – Яков вздохнул. – В принципе, мы могли сделать так, что вы видели бы сны по нашим сценариям. Это очень легко… Но мы старались не вмешиваться без особо нужды. Просто корректировали некоторые процессы. Тебя разве не удивило, что у ребят все так легко получилось? И ветряк собрали почти из ничего, из какого-то хлама сварганили проточную электрогидростанцию, из минимума семян получали отличный урожай, врачевали, толком не разбираясь в медицине, даже телята рождались двойнями. – Ну самоделкиных и левшей там было – через одного. Яков покачал головой. Мягко улыбнулся. – Мы тонко воздействовали на одни задатки и незаметно подавляли другие. – Управляемая эволюция? – спросил Максимов. – В некотором роде, да. И результат оказался великолепным. За шесть лет из табора удалось создать родовую среду, живущую в балансе с собой и природой. Что самое отрадное, люди не утратили технической культуры. Все инженерные и научно-технические знания задействовали на создание технологического базиса своей малой "цивилизации". При этом избежали главной ошибки, они научились брать от природы меньше, чем отдавали ей. Это главный урок, который они вынесли из Катастрофы. За хищнечество по отношению к природе людям рано или поздно приходится расплачиваться каннибализмом. – Яков тяжело вздохнул. – А два года назад пришел ты… – И все пошло на перекосяк? – усмехнулся Максимов. – Нет. Ты стал фактором, который мы не учитывали в своих моделях. С твоим появлением община окончательно оформилась в гомеостат. – Яков сдалал волнообразное движение пальцами. – Биополе общины забурлило, структура его стала плотнее. Ваша община обрела способность расширяться, осваивая все новые и новые пространство. Если бы на планете не осталось бы больше людей, вы бы, вернее, ваши потомки, рано или поздно создали бы новый этнос. Или стали новым человечеством. – А меня бы почитали, как Моисея? – Максимов без задержки влепил следующим вопросом: – Вы спровоцировали нас ликвидировать разведгруппу? Веки у Якова мелко-мелко задрожали. – Тех, первых? Нет, не мы. Это вы сами. Община, как живой организм, обрела способность либо поглощать в себя все новые элементы, либо уничтожать чужеродные. Как ты воспринял солдат? – Как волков, – без промедления ответил Максимов. – Двуногих хищников. Слов они не понимают. Их либо сразу надо приучить держаться от людского жилья подальше, либо… – Либо рано или поздно возникнет религия жертвоприношений, – закончил за него Яков. – Хищника же надо держать в сытости, да? Иначе он обезумет от голода и просто вырежет все "стадо". Не думай, что это гениальная мысль пришла в голову только вам. Практически по всей стране общины "эксапистов" встречают посланцев Большого мира вилами. Образно говоря. На самом деле, молниеносно формируется прослойка кшатриев-воинов, принимающая на себя первый удар. А вслед за ними "боевой дух" овладевает всеми. – Сражайся или умри? Яков помолчал, словно смакую тминную горечь фразы, потом кивнул. – А со втрой партией "чужаков" мы вам немножко помогли. – Он погладил морщинистый лоб. – Я был против… Это нарушало чистоту эксперимента. Но ребята настояли. Когда стало известно, что сюда перебрасывают крупные силы спецназа, мы, признаюсь, лишь усилили способность твоих воинов к обучению. Тебе разве не показалось, что переход от ролевой игры в воинов к реальным навыкам современной войны у них произошел скачкообразно. – Жить захочешь, научишься. – Безусловно, стресс боевой тревоги запустил адаптационные процессы, а у них они были развиты в ходе ролевых игр и повседневной жизни в условиях дикой природы. Но кое-что нам пришлось подкорректировать. Скажи, они способны наслаждаться видом страданий, испытывать почти сексуальное удовольствие от кровавых зрелищ, считать, что сила есть высшее право или в тайне мучиться от греха убийства? – Исключено, – подумав, ответил Максимов. – То есть, не произошло охищнивания. Они будут делать свое дело, как работу. С азартом, на совесть, но без надрыва. Они не станут убивать, они будут отнимать жизнь у тех, кто угрожает Жизни. Максимов решил обдумать услышанное чуть позже. Пора было переходить к главному. – Высокопарно, но, в принципе, верно. А вы, значит, спецназа не боялись? Яков коротко хохотнул. – Ты же видел, в наш лес не так-то просто попасть. К тому же, как раньше выражались, у нас надежная "крыша". Хочешь посмотреть наше хозяйство? Максимов прислушался к себе. Внутри до отказа сжалась пружина. Хотелось д е й с т в о в а т ь. Он откинул одеяло. – Пошли! Под урочищем, на котором стояли десяток изб и ветхая церквушка, действительно находился бункер. Шесть этажей вниз. Напичканный научным оборудованием. Сначала Максимову показалось, что он попал в космический корабль, на первой космической влетевшем под землю… Яков с товарищами затевали свою игру, это Маскимов понял сразу. Он волен был войти в нее или оставаться в стороне. Но знания, действительно, обязывали. Максимов не стал говорить вслух, ребята и без него все понимали. Слишком далеко зашли. Не спасет ни врожденная или благоприобретенная сверхчувственность, и без ясновидящих было ясно – поздно. Грех соучастия требовал искупительной жертвы. Ребята свято верили в к а р м у. Их полунаучный, полумистический лепет он перевел для себя просто: «Допрыгались!» Насколько он знал правила, ребят приговорили. Или свои по ходу игры, или чужие в азарте контр-игры, но кто-то рано или поздно отдаст приказ. Что это будет: спикировавший на цель штурмовик, кинжальный огонь штурмовой группы или надежный яд, полученный вечно пьяными "первоотдельцами" в очередной посылке, можно не гадать. Был бы приказ, желающих отличиться всегда навалом. Он не стал изводить себя вопросом, почему выбор пал именно на него. В случайности он давно не верил. К чему вопросы, если все идет так, как оно должно идти. Информацией они его завалили. Но ей была грош цена без главного – деньги. Откуда деньги у всесильного Старостина, создавшего эту космического уровня лабораторию в заброшенной пусковой шахте? В нищей, разворованной стране стабильных источников больших денег, а здесь играли именно они, было раз-два и обчелся. Деньги м ы л и в концентрационных лагерях и продотрядах, по старинке – на нефти, газе и электроэнергии, процветал классический русский способ – "контрабанда с последующей усушкой, утряской и обвесом", пускали в оборот кое-что из конфиската прижатых к ногтю нуворишей, которые не успел смыться за кордон, а также вовсю торговали оружием и наркотиками. Максимов, как мог, четко сформулировал вопрос. На утро Яков принес ему бумаги. «Привет от "нави". Можешь проверить, но я ручаюсь», – сказал он и вышел. В бумагах рядом с фамилией лидера движения "Родина" появилась фамилия Карнаухов. Максимов ушел от них под вечер третьего дня. Все время качал информацию, заполняя пробелы, образовавшиеся за годы отсутствия в Большом мире. Чем больше узнавал, тем крепче становилось убеждение: мир ничуть не изменился. Просто окончательно сошел с ума. Он ушел не простившись и не пообещав ничего. Почему-то был уверен, Яков и его ребята ждали от него именно такого ухода. Выйдя из лесопарка на улицу Сенной сторожки, Максимов из ближайшего автомата позвонил старшему группы. В трубке пропел мелодичный сигнал и безликая девица стервозным голосом пропела: "Извините, ваш разговор прослушивается в интересах охраны общественной безопасности". Максимов поморщился: «Сука! С таким голоском дешевой шлюхи только об этом и радеть!» В столицах еще надеялись на технику. В провинции действовали проще, вежливую фразу бубнил дежуривший на АТС опер, явно осатаневший от бесконечного ее повторения, ближе к вечеру он просто шипел "Слушаем!", после чего следовал оглушительный щелчок. В Москве работали аккуратнее. Щелчок был слабый, едва слышен. – Антон, ты? – Максимов привычно посмотрел по сторонам. Узкая улочка, накрытая ветвями разросшихся тополей, была пустой. – А кому еще тут быть! – ответили в трубке. – Я ничего не купил. – Ясно. В трубке запиликали короткие гудки. С этой минуты, получив сигнал тревоги, двенадцать человек из группы прикрытия Юрки начнут покидать город. Так же незаметно, как и вошли в него месяц назад. Максимов нажал на рычаг. Набрал номер, который выболтал седой. Дожидаясь соединения, машинально пальцем на стекле вывел стрелообразную руну.[6] Опять тот же глумливый голосок девицы. Щелчок. Максимов бросил трубку. Пробежал к остановке, успел сесть в отходящий автобус. На этом перекрестке они расходились по четырем направлениям, "наружка", даже если успела среагировать, сотрет ноги по пояс, пока зацепит след. Дмитрий бросил трубку. Откинулся в кресле, закинув ноги на стол. Позу эту полюбил с детства. Мать гоняла, жена гоняла, пока, стерва, не ушла к другому. А он любил думать именно так, закинув повыше ноги. Зато до сих пор не было варикозных змеек на ногах. Несколько раз его заставали врасплох подчиненные, и за ним плотно приклеилась кличка "Ковбой". Лично он в ней усматривал намек на авантюрность и лихость раскручиваемых им операций. В кабинет он ни с кем не делил. В вечно перенаселенном здании Управления это было привилегией. Большинство ютилось по четверо, а то и по шестеро в кабинетиках, за тесноту прозванных "шанхайчиками". Отдельный кабинет полагался только начальникам отделений. Но Дмитрий сумел убедить своего шефа, что на своей должности начотдела он пашет за троих, включая самого полковника Губанова. Шеф спорить не стал. Дмитрий потянул к губам сигарету. Спохватившись, отбросил. Белый цилиндрик покатился по полированной столешнице. Замер на самом краю. «Кто играет?» – спросил себя Дмитрий. Вариантов ответов было столько, что не хватит листа бумаги, чтобы записать. А для просчета возможных вариантов развития событий потребовался бы мощный компьютер. Дмитрий потребовал, чтобы его отвезли к месту обнаружения трупа. Поездка на БТРе никакого удовольствия не доставила. Спецназовцы глядели разъяренными волкодавами, которым так и не дали команду "фас". Шутить с ними, видившими, штабеля "груза-200" у кромки летного поля, было просто небезопасно. Нравы у "волкодавов" были особые. Запросто могли подвесить на ремень гранату со снятой чекой. Свидетелей не будет, все свои, тридцать раз кровью мазанные. Так и скажут, сам лох подорвался. В полумраке десантного отсека царило тягостное молчание. Только надсадно выли движки, да клацала коробка скоростей. То и дело Дмитрий ощущал на себе тяжелые взгляды хмурых парней. Для них он был "шишкой из Москвы". Хорошо, что ехать пришлось недолго. Спрыгнув с брони, Дмитрий осмотрелся. Едва видимая грунтовка, вынырнув из леса, петлей уходила в урочище. Темная кромка дальнего леса клином врезалась в пустошь. «Метров шестьсот, не меньше», – прикинул расстояние Дмитрий. Группа без команды рассыпалась в круг. Люди в камуфляже просто расстворились в высокой траве. – Лихо! – сказал Дмитрий оставшемуся рядом с ним командиру взвода. Взводный никак на комплимент не отреагировал. Трижды свистнул. Из травы у дуба, на метров двадцать выступившего за край опушки, поднялся человек в камуфляже, махнул рукой. – Вон там твой трупешник. – Они, что, его из лесу выволокли?! Взводный скрипнул зубами. – Не первый год замужем. Где нашли, там и оставили. И еще следы прочесали. Он подтолкнул Дмитрия вперед. Труп лежал лицом вниз. Руки связаны за спиной особым способом: тонкая бечевка в несколько витков стянула большие пальцы, не вытянуть, не разорвать. Свободный конец бечевки петлей захлестнут вокруг правой стопы. Стороживший труп постовой сразу предупредил: – Мы его чуток потормошили. Ну, на предмет "сюрприза". Потом в исходное вернули. Так что, фоткайте смело. Все, как в аптеке. – Обойдемся без формальностей. Дмитрий сам перевернул труп лицов вверх. Кожа уже налилась трупной синевой, от сухой травы остались глубокие морщины. – Это мой человек, – глухо произнес Дмитрий. Взводный пробормотал что-то невнятное. – Ножом. На груди у трупа слизко блестело буро-красное пятно. Дмитрий прощупал воротник куртки убитого. Достал нож, вспорол шов. Вынул тонкий циллиндрик папиросной бумаги. Раскатал на ладони. На листке угловатыми значками были написаны несколько строчек. – Все ясно. Дмитрий выпрямился. – Осмотрели здесь все вокруг, да? Постовой кивнул. – Шел оттуда. – Он указал вправо. – Держался опушки. А здесь его перехватили. Натоптал один человек. – И куда ушел? Постовой пожад плечами. – Хрен его знает. Петлю сделал, как заяц. След в овраг сбросил. И пропал. – Он указал за спину Дмитрию. – Ребята вдвоем туда пошли. Скоро должны вернуться. Мысль есть, что он по растяжкам на деревьях уходил. Хотят проверить. – Такое возможно? – обратился Дмитрий к взводному. – Ну как сказать… Сам не пробовал, но слышал про такое. Конец с грузом или крюком на ветку, второй особым узлом на своей завязать, шлейф за собой пронести. Прошел, дернул за шлеф, развязал узел – и по новой. – Он сплюнул. – Геморрой одним словом. Китайский диверсант какой-то, бля. Дмитрий отошел от трупа. Прижался спиной к стволу дуба. Отстегнул с ремня фляжку. Свернул пробку. – Мужики, давай моего помянем. И ваших. Взводный с бойцом переглянулись. – Коньяк, небось? – с недоверием спросил взводный. – Спирт. – Начинай, – сказал взводный. Он сделал шаг к Дмитрию. Рожухин выдохнул, прижал вляжку к губам и закинул голову. Пуля врезалась в ствол в десяти сантиметрах от шеки. Взводный взревел, распластался в прыжке и сшиб Дмитрия на землю. В полной тишине они ждали новой пули. Ровно секунду. Стальной трещеткой зашелся автомат. Три короткие очереди ушли в сторону опушки. Следом за ними с воем пошли те, что выплюнули автоматы группы прикрытия. С небольшим опозданием ожил башенный ПКТ. Наводчик длинной очередью прошелся по опушке. Даже издалека было видно, как пули секут густой подлесок. – Метил бы в грудак, тебе бы – полный звездец, – жарко выдохнул в ухо Дмитрию взводный. И вдруг зашелся хриплым нервным смехом. Дмитрий стряхнул с себя его лапы. Перевернулся, лег лицом к урочищу. Взводный рявкнул на бойцов. Стрельба сразу же стихла. – С такой дальности… – Дмитрий провел ладонью по оцарапанной щепками щеке. – Мужик, ему по болту дальность. Снайпер тем и отличается от нас, убогих, что куда целит, туда и попадает. Он пошарил в траве. Протянул Дмитрию флажку оглушительно пахнущую пролитиым спиртом. – Прими на душу, пока страх не пришел. Дмитрий, не морщась, хлебнул спиртягу. Выдохнул в рукав. Передал фляжку взводному. – Как считаешь, он ушел? Взводный набрал в рот спирт, рисуясь, сначала прополоскал им рот, потом сглотнул. Разлепил в улыбке губы. – Бухгалтерия считает, а я чую. – Ни у что ты чуешь? – Чую, что труп он как приманку положил. – Ха, мудрая мысль. И еще что ты чуешь? – Чую, что ему был нужен кто-то круче, чем мои бойцы. Уж их-то он мог здесь положить штабелем еще пару часов назад. – А меня почему не снял? – Счас затравим, спросишь. Ты с нами, или как? Дмитрий принял из руки взодного фляжку, пригоршней спирта протер пораненную щеку. Морщась от жгучей боли, оглянулся на дерево. На черной стволе очетливо виднелась белая полоска там, где пуля высекла щепку. – С вами, само собой. – Тады – отползай. Взводный сделал знак бойцу: "Остаешься, веди наблюдение". Шурша травой, пополз к плотной стене подлеска. На его место сразу же плюхнулся боец. Удобно расположился в ложбинке между корнями дуба. – Эй, товарищ… Как вас там? – прошептал он. – Я сказать не успел, на дереве метка какая-то. Дмитрий удивленно посмотрел ему в лицо. – Что за метка? – Буква, или чо, я не знаю. Английская, похоже. – Где? Боец пальцем указал на скол от выстрела. – Чуть правее. Дмитрий с опаской глянул на урочище. Привстал на коленях. Действительно, в двух ладонях правее скола кто-то вырезал ножом угловатую букву "R".[7] – Странник, – прошептал Дмитрий. И уже не боясь выстрела, встал в полный рост. Каждый думает по-своему. Если вообще умеет думать. Например, товарищ Сталин возился с трубкой, набивая ее табаком папирос "Герцеговина Флор". Привычные манипуляции с трубкой служили пусковым механизмом, включающим в форсированный режим изощренное мышление вождя. Дмитрий сбросил ноги на пол. Достал из нижнего ящика стола шахматную доску. Быстро расставил фигуры на доске. Собрался, готовясь сделать первый ход. В Управлении шел нескончаемый чемпинат по шахматам. Официальный, между подразделениями, и негласный – чтобы просто убить время. Очень многие играли вполне прилично. Но так, как играл он, не мог никто. Все, кто пытался сразиться с Дмитрием в "мерцающие шахматы",[8] оказывались на голову разбиты. Дмитрий скорыми, привычными ходами разыграл дебют. Отказной ферезвой гамбит был его любимым началом. А дальше понеслось… Он брал фигуры, выставлял на доску взятые раньше, атаковывал и защищался, шел на обмен и совершал позиционный маневр, вновь выставлял нужную фигуру из сбитых с доски, катастрофически меняя баланс сил. И все в таком бешенном темпе, словно бренчал на рояле безумный рок-н-ролл. Лицо его раскраснелось, с искривленных губ срывалось нервное дыхание, на висках заблестел пот. Он впал в полутранс… Обреченный король черных спрятался за пешку. Белый конь на Н-4 отрезал путь к отступлению. Мат через ход. Пешка черных превращается в ферзя – шах белым. Слон белых – на D-3 – парирует удар. Проходная пешка черных, до последней линии осталось два хода, становится ладьей. Шах белым. Король уходит за слона. Шах конем. Отход на В-3. Черный ферзь берет слона, шах и мат. Все, партия! Дмитрий протяжно выдохнул и откинулся в кресле. С минуту сидел неподвижно, закрыв глаза. – Шанс есть, – прошептал он. Пальцы вывели на подлокотнике кресла стрелообразный значок. |
||
|