"Неучтённый фактор" - читать интересную книгу автора (Маркеев Олег Георгиевич)ГЛАВА ДЕВЯТАЯСтаростин отложил в сторону папку, заслышав мерное урчание опускающегося лифта. Убрал со стола стаканы. Из них все еще поднимался дымчатый запах виски. Кочубей даже запаха спиртного не переносил. В самом начале их совместной работы Старостин уломал своего зама "по кадрам и особо щекотливым делам" обмыть новую должность. Кочубей пригубил грамм пятьдесят, пожевал тонкими, враз сделавшимися синюшными губами, и рухнул в обморок. С общим отравлением организма провалялся неделю. Врачи, вычистив кровь специальным аппаратом, потом объяснили Старостину, что у Кочубея нет какого-то фермента, расщепляющего спирт. Смертельна доза у него была просто смешной для русского человека – сто грамм водки. «Зачем пил?» – спросил тогда Старостин. Кочубей, все еще синюшно-бледный, ответил: «Чтобы ты больше не предлагал». Старостин как раз успел поставить графин с виски на пол; двери беззвучно разъехались в стороны. – Ну? – Проводил, – коротко ответил Кочубей и сел в кресло напротив. – Телеграммку додумался не отправлять? – Естественно. Ты же сказал, сразу к тебе. Не маленький, интонации ловить умею. Старостин чиркнул зажигалкой. Сосредоточенно раскурил папиросу. – Как раз дети интонации и ловят, потом слова понимать учатся, – хмуро произнес он. – Что дети, что собаки. К природе ближе. Это мы в словах изголяемся, а там все честно. У тебя собака есть? – Мастиф-неаполитано. Старостин покачал головой. – Рисково пса благородней себя иметь. Может на голову влезть. И прав, подлюга, будет, потому как прав у него верховодить больше. Как считаешь? – Не знаю. – Кочубей пожевал тонкими губами. – Мой меня слушается. На счет арийских заморочек – это к Кирюше Артемьеву. Я – собачник со стажем, меня не купишь. – А я вот всю жизнь мечтал собаку иметь, – вздохнул Старостин. – А что не завел? – Не до того было. То негде, то некогда. – Заведи сейчас, кто мешает. – Фига! Только сердцем к нему прикипишь, какая-нибудь сволочь отравит. Нагадит по мелочи, а у меня сердце кровью изойдет. – Ну ты накрутил! – Знаю, что говорю. Пока ты ходил, я тут подумал, за человеком так не буду убиваться, как за псом. Почему? Не знаю. Может быть… Они же в наши дерьмовые игры не играют. Божьи твари, одним словом. Это мы людишек просчитываем, через колено ломаем, давим, как клопов. Вот Карнаухова взять. Лежит, с утра уже лежит с номерком на пятке. Распластали, небось, всего. Дети его что говорят? – Я связывался. Из морга забирать не хотят. Говорят, пусть Движение за свой счет хоронит. – Ну говно собачье! – Старостин перекатил в губах папиросу. – Они же с ним давно в ссоре. Характер у деда, сам знаешь. – Все равно – говно! – Старостин по-бычьи дернул шеей. – И не спорь! Кочубей погладил усики, всем видом дал понять, что к теме "отцы и дети" абсолютно равнодушен. – Ладно, проехали… Ты шифровку аккуратно подкинул? – Да. – Кочубей сразу же оживился. – Может быть, еще где-нибудь сверкнуть? В секретариате, например. – Лишнее. Если стукачок и есть, в пункте связи ему самое место. Старостин встал из-за стола, несколько раз прошел из угла в угол, окутывая себя дымом. – Как тебе Артемьев? – Нормально. – Хм! И что вы не поделили, ума не приложу? – Разные мы. – Кочубей отвел глаза. «Вот это точно! – подумал Старостин – Один франт, второй хорек хорьком. Ишь, как глазенками стреляет!» – Он верит в экономические модели, Иван. Такие лезут в политику, чтобы доказать очередную теорию, подцепленную из иностранного журнальчика. Какое-то экономическое диссидентство, если не хуже. Я бы за такое стрелял… – Настрелялись, хватит, – отмахнулся Старостин. – А Кирюша на своем месте. Не с нашими свиными рылами в их калашный ряд лезьть. – Кстати, он наших друзьях, Иван. – Кочубей брезгливо дернул крыльями носа, уловив спиртовой запашок. Достал белый платочек, аккуратно высморкался. – Не чересчур мы, а? Они же не любят, когда их перед фактом ставят. Как бы обиду не задавили. Старостин круто развернулся. – Тогда пусть купять себе новый глобус! И новую Россию на нем нарисуют. – Он развел руки. – Вот такие мы, сиволапые и косорожие! Хотите – любите, не хотите – идите нафиг. Сами знают, будут носы морщить, уйдем к узкоглазым. – После того, как мы спалили "китайский канал", к узкоглазым на сивой кобыле не подъехать, – возразил Кочубей. Старостин тряхнул головой. – Не спалили, а сыграли! Красиво сыграли. Узкоглазые в таких делах толк знают, они-то оценят. Пощураться для виду, но уважать станут. Кочубей пожал плечами. – Мне бы твой оптимизм, Иван. День прошел, а пока результата нет. На столе ожил телефон правительственной связи. Мелодичная трель очередью прошила вязкую тишину кабинета. "Вас вызывает президент. Вас вызывает президент", – металлическим голосом оповестил определитель. Старостин удовлетворенно хмыкнул, послал Кочубею торжествующий взгляд. Снял трубку. В трубке на низкой ноте пульсировали короткие гудки. Филатов положил трубку на рычаги. – Это называется – перехвать инициативы, – Первый самодовольно усмехнулся. – Этого мало, Валентин, – произнес Филатов. На скулах Первого забугрились желваки. – Хватит на этот раз, – процедил он. – Старосту пора за ребро подвесить, – твердо глядя ему в глаза, произнес Филатов. Первый моментально вспыхнул. – Хочешь посорить меня с Движением?! – он, как всегда без всякого перехода сорвался на крик. – Только всех построили, так опять бардак начинаешь! В комнатке, куда была проведена линия ВЧ-связи, было тесно. Первому, вскочившему из кресла, пришлось встать почти вплотную с Филатовым. Положение было явно не в его пользу. Миниатюрного сложения, сухопарый, с уже наметившимся брюшком, он проигрывал Филатову, грузному и мощному, как римскоу борцу. Особенной пикатности внешнему виду шефу президентской охраны добавлял скошеный на бок нос. "За одного битого двух не битых дают", – подкалывал его Первый. Филатов терпел, или умело скрывал раздражение за косой улыбочкой боксера-супертяжа. – Чье Движение, наше или Старостина? – Мое! – выкрикнул ему в лицо Первый. – Только не царское это дело в дерьме ковыряться. Старостина мне пока заменить некем. Филатов даже не пошевелился. Дорога к двери была заблокирована его мощным телом. – Старостин насадил своих людей от Москвы до Владивостока. Его "Молодые львы" – банды отморозков, сбитых в батальоны штатной структуры спецвойск. По первому щелчку они растерзают любого. – А у тебя Гвардия! – оборвал его Первый. – Вот и верни ее в Москву. Дело пахнет большой дракой. Я еще раз прошу, верни моих людей на улицу. Сам же видишь, обкладывают нас! – О! Только не начинай, прошу тебя, – скривился Первый. – Опять к Скобарю докопался! Филатов стиснул зубы. Все началось с доклада на Совете. Новый командующий СБР МЧС Скобарь выложил на стол сводки по основным особо опасным производственным комплексам. Практически на всех сложилась ситуация близкая к чрезвычайной. Только случай или Господь бог еще берег их от цепной реакции катастроф. Все держалось на соплях, честном слове и матюгах. Картина для России привычная, и по мнению Филатова, не стоило делать круглые глаза, но сработал "эффект жаренного петуха", клюнувшего в самую способствующую мышлению часть тела. Оказалось, в одной Москве все еще оставалось сто шестьдесят объектов радиационной опасности, не считая химических производств и неучтенного числа лабораторий и прочих "шарашек". Намек на безопасность первых лиц государства был достаточно тонок. Чего от генерала Скобаря никто не ожидал. Первым поднял крик премьер правительства. Ему по должности полагалась орать "держи вора". В дискуссии, кто и насколько виноват, чуть не передрались. Под эту горячку Филатов упорно пытался добиться от Первого приказа передать охрану особо опасных объектов частям Президентской гвардии. Сидевший до поры, как медведь в малине, Старостин неожиданно вылез на трибуну. Давить он умел. А в тот раз под его нажимом хрустнули позвонки у всех. Совет принял "вполне разумное и обоснованное" предложение отдать объекты, а значит, и патрулирование города, частям МЧС, структурно входящими в СБР Скобаря. А Президентскую гвардию, численностью в три дивизии, рекомендовали шире использовать по прямому назначению – давить партизанщину как основную угрозу власти. Дружно проголосовали за создание единого штаба антитеррористической войны в составе командующих войск МВД, СГБ и Президентской гвардии. Филатов, как непосредственный начальник частей Президентской гвардии, конечно, получил щелчок по носу, но уж больно он его, считал Первый, стал совать не в свои дела. – Генералом Скобарем меня не пугай, он в наши игры не игрок. – Разве? Зачем его тогда Старостин в Москву приволок? – зло прищурился Филатов. – Приволок он, а утвердил я. Если бы подлянку почуял, отправил бы назад на китайскую границу. У тебя на него компра есть? Нету. Вот и хватит об этом! – Как скажешь. Сквозь толстые стены пробивались тугие удары мяча и гортанные вскрики игроков. С лица Первого сошел спортивный румянец. Он только что отыграл пару геймов в теннис, все еще был в белых шортах и тенниске, с полотенцем на шее и напульсниках на жилистых руках. – Ты не умеешь ждать, Игорь, – севшим голосом произнес он. – Нарой мне компру на Старостина. Только стопудовую компру, и я его сниму. – Снять мало. Надо арестовать и шлепнуть при попытке бегства. А потом судить закрытым трибуналом. Первый коротко хохотнул. Филатов не смог удержаться, чтобы не испортить настроение своему шефу. – Обязательно ехать в этот гадюшник? – спросил он. Первый ответил, как учитель бестолковому ученику: – Политика! Я давно лично с народом не общался. Это было правдой. Первый со дня вступления в должность для граждан страны существовал только в телевизоре, куда доходил сигнал, и в газетах, куда их довозили. Одно время еженедельные выступления Первого транслировали по радио, но, проанализировав агентурные сообщения и "отзывы с мест", решили отказаться от американских приемов "обращения к нации" по поводу и без повода. В народе за Первым, открывшего в себе дар говорить правильно и долго, прочно закрепилась кличка "Матюгальник". – А ты здание театра давно видел? – спросил Филатов. – Не понял? – сделал удивленное лицо Первый. – Проехали… Филатов не стал уточнять, что его отдельная рота личной охраны раствориться в лабиринтах исполинского храма песни и пляски Армии, как муравьи в тайге. А брать штурмом здание театра без поддержки танков и авиации – занятие безнадежное. Особенно, если в тылу у тебя части СБР, молящиеся на своего командующего и плевавшие на главкома. Он задом толкнул дверь, вышел в коридор, открывая выход Первому. Старостин положил трубку. Полез в карман за папиросами, вспомнил, что оставил пачку на столе внизу, и выругался: – Паяц, дешевка! А туда же лезет… Ему бы только потрепаться на публике. Второе явление Троцкого народу! «Спокойно, Иван, – приказал он сам себе. – Не мандражируй. Так начнешь от собственной тени шарахаться. Ни с чем этот звонок не связан. Вернее, связан, но не с тем, чем ты подумал. Филатов крутит, сразу видно – он! А ведь ты правильно рассчитал, когда сам за кремлевскую стенку не полез, а этого попугая в кресло впихнул. На хрен, на хрен! Быстро же они паяца окрутили, даже не ожидал. Знал, что с гнильцой парень, с изрядной гнильцой, жизнью пыльным мешком не битый, но что бы так быстро скурвился, нет, не ожидал. Урок! Половину, если не больше своих придется к ногтю, и в самое ближайшее время. Начнут хапать и врать. Им только позволь, схарчат самого, не крякнут! Разберемся … А мне сейчас крепкие мужики нужны. Какой номер-то у него? Вот, память девичья – "дала, а кому – не помню". Ага! Сейчас мы отца-командира обеспокоим». Он потянулся к телефонной трубке… Утки выскочили из-за леса неожиданно, дружно пошли кругом над озерцом; четыре силуэта четко выделялись на фоне по-вечернему прозрачного неба. Старостин присел, взяв ружье на изготовку, с замирающим сердцем следил как медленно снижаются птицы, выждав момент, выпрямился, поймал на мушку первую. Стрелял на упреждение; утку подбросило, вышибло несколько перьев, она сложила крылья и камнем пошла к воде. Он уже было взял на мушку вторую, но краем глаза заметил, что первая выровняла полет и по крутой глиссаде уходит к камышам; растерявшись, дернул стволом в ее сторону и не целясь выстрелил. Слева один за другим ударило два выстрела, по характерным всплескам понял, Скобарь попал, и чертыхнулся. – Эй, мазила, иди ко мне, перекурим! – позвал из-закамышей Скобарь. Старостин стал пробираться по кромке воды, с трудом различая тропку в густеющих сумерках, несколько раз оступился, громко чавкнув глиной. – Тише там, лосяка! Птицу распугаешь. – Да иди ты! – Старостин с трудом пробившись через пучки сухой осоки, выбрался на сухой пятачок, где стоял, подхватив ружье под руку, Скобарь. Джана, отчаянно молотя лапами, разгоняя круги по матовой стоячей воде, уже подбиралась к лежащей на воде утке. – Скорее ты глоткой своей луженой распугаешь! – проворчал Старостин. – Учись, пока я живой. Две – как с куста! – Скобарь закинул ружье на плечо, вытер руки и полез в карман бушлата за сигаретами. – Нет, это какая же память нужна, чтобы в такой одеже ходить? Только на спине карманы не напендюрили! – Мои будешь? – Старостин протянул пачку папирос. – Твои курить, легкие до колен иметь надо. Спасибо, уже нашел. Местный табак, кислятина, но приятный. – Одну вижу, а вторая где? – спросил Старостин, выдохнув дым. – Там, под камышами. А ты? Глаза в разные стороны разбежались, да? – Скобарь выставил в улыбке крупные хищные зубы. – Ага. Думал, подбил, а она, стерва, опять на крыло поднялась. Обидно. – Запомни, все стрелки делятся на дергунчиков, моргунчиков и мазунчиков. Ты – типичный дергунчик. Зачем вприсядку прыгал? Спокойнее надо, тут утки к выстрелу привыкли, стрельбище рядом. А на шебуршение внизу реагируют моментально. Ай, молодец, Джана! Собака выбралась на берег, бросила утку к ногам хозяина, завертела длинным телом,обдав их с ног до головы холодными брызгами. – А вторая? Мы филони не договаривались! Ищи ее, Джана, ищи. Пшла вперед, собака моя ненаглядная! – Скобарь слегка толкнул собаку к воде. – Темнеет. – Старостин поднял голову. – Вон и звезды высыпали. Может, поедем, Алексей? – Погоди, сейчас еще один заход будет. Я их расписание полетов уже изучил. Пульнем по разу – и домой. Ай, молодец, Джана! Ай, хорошая! Давай-ка ее сюда. Джана выбралась на берег, бросила в траву трупик утки, самозабвенно от черного носа до кончика куцего хвоста затряслась, обдав людей шрапнелью холодных капель. – Ох! – невольно вздрогнул Старостин. – Что же она, стерва, брызгается! Приучил бы в стороне отряхиваться. – Э, не понимаешь! На утренней зорьке иногда так в сон клонит, а Джана как даст душем, аж дух захватит! Сервис, ха-ха-ха! Бесплатный… – Тише, граммофон! – Ладно, не бойся, Иванович. Будут у тебя утки. Еще вчера заготовили. Покажешь в Москве, пусть сохнут от зависти. Помолчали, прислушиваясь к небу. Было тихо, только что-то плескалось у дальнего берега. От воды тянуло холодом. – Так что ответишь, Леша? – спросил Старостин. – Одни мы, можно поговорить. – Да что говорить! – Скобарь бросил под ноги окурок, зло сплюнул. – Превратили армию в публичную девку, а потом разрешения спрашиваете! Надоело, понимаешь. Что я за, к чертям собачьим, генерал, если человеком себя только здесь на болоте чувствую? – Главное, начать, так я думаю. То, что я предлагаю, должно положить конец всему. И все расставить по местам. – Неужели? – Под козырьком фуражки Скобаря клинком вспыхнули глаза. – А как со стороны смотреться будет, ты подумал? Россия вам не Парагвай какой-нибудь занюханный! Это там президенту раз в год пинка под зад дают, и ничего, привыкли. А я не хочу, понимаешь, не хочу, чтобы вы своими играми страну в Парагвай превратили! У нас народ, если в охотку войдет, палкой не отучишь. – Мы и так, считай, в Парагвае живем. И не меня в том винить надо, Леша. Скажи спасибо тем, кто Америку здесь хотел устроить. Мечта идиотов! Понимали же, придурки, что не уперлись никому на Западе, решили сюда Америку притащить. Ни одна сука не подумала, что у нас только Латинская выйти и может. Со всеми истекающими и подтекающими… Вот и живем, радуемся неизвестно чему. – Во-во! А еще учти, для рвани черномазой их армия, хоть самая дохлая, белая кость, элита нации! Все в Америке учились. А у нас поголовно все из крестьян, от сохи, значит. Кто постарше, со звездами большими, еще помнят, как в армии первый раз в жизни от пуза наелся да сапоги справные одел. Молодняк, кто их осудит, ухватились за единственную возможность карьеру сделать и в люди выбиться. А они на отцов-подневольников с детства насмотрелись, а это, брат, знаешь как бередит! Нет, кто в армию попал да прижился, считай себя спас. От тюрьмы, пьянки и петли. Я не прав? – Прав, конечно! – Вот так. А из мужика вы давно инициативу повышибли. Он не то что в поле, на толчок без визы районного барина не пойдет. Так что вы от крестьянской армии хотите? Сила мы огромная, согласен. Только от дури идущая!"Несокрушимая и легендарная"! Жаль, чувство долга поперед меня родилось, а так – послал бы все к едрене фене. Надоело! – Хочешь сказать, интересы у нас с армией разные? – Пока жареный петух не клюнет, конечно, разные. Чтобы в вашей сучей политике понимать, нужно не академию Генштаба заначивать, а камасутру штудировать. Как слаще ублажить и как сподручнее отдаться. – Скобарь брезгливо сплюнул – Нет, за родину мы все амбразуры собой позатыкаем! Но это в крайнем случае. А так, на кой вы нам сдались? Ни один серьезный мужик своих людей под ваши игры не даст. У меня в батальоне обеспечения одни бывшие молодые бизнесмены служат. Специально. Шуршат на кухне, аж дым идет. Бойцы им регулярно-периодически по морде дают. Знаешь за что? – Классовая ненависть? – Так точно! Так за что нам воевать? За вас? Нахрен! С кем? С народом, больше же не с кем. Довели, бляди кремлевские, что нам посилу только своих на своей же земле… Нет, Иван, иди ищи идиотов в другом месте! В моем округе таковых не имеется. Дубовых полно, как без них, но подлецов не ищи. Нету! – А я знаю, до меня кое-какие людишки к тебе подкатывали… – Во-во. Летят мухи на гавно! Не один ты круги нарезаешь. А вокруг кого, не подумали? Дедам еще при Леньке на парадах фуражки-аэродромы к ушам привязывали, да двух ординарцев-бугаев по бокам ставили, чтобы их с картузами вместе ветром не унесло, а вы к ним с предложениями лезете! Кто помоложе, у того рыло в крови солдатской и золотой пыли. Не знаешь, сколько наши генералишки нахапали? – Да все это знают! Скобарь длинно выдохнул. – Твою дивизию…. А в ЦРУ о наших бизнесменах в лампасах знают все до последнего цента. Как воевать будешь? Сдадут, блин, как Хусейна. Один звонок из Вашингтона, типа, генерал Пупкин, ваши счета арестовать или предать гластности? И звездец генералу Пупкину! Ему проще в плен сдасться, чтобы к счетам и вилле поближе оказаться, чем героически вот такое болото оборонять. Нахрена ему наше болото, когда у него во Флориде свое имение имеется? Там теплее, крокодилы плавают и негритянки топлесс разгуливают. А у нас только лягухи квакают, да бабы спившиеся от тоски воют. – Меня дерьмо в погонах не интересует. Мне такие как ты нужны. Скобарь поморщился. – Слушай меня, я тебе как на духу скажу. Ни они , ни мы, честные, ни фига не решаем. Приказать можем, а толку? Капитанишка какой-нибудь роту свою высвистает и полгорода танками разутюжит, порядок, значит, навел! Мы его к стенке, а у него баба молодая на шее, да два сопляка, а третий – помер, потому что расквартировали их папашу в сборном фанерном домике посреди Среднерусской возвышенности. И денег ему год не платили. Вот и командуй, если можешь! Такая нищета в гарнизонах, что любую проверку зубовным скрежетом от первого до последнего дня сопровождают. Так что ты не очень-то стратегам из Отдельного Арбатского округа доверяй. У них на бумаге все гладко. А в казармах – гадко. Он раскурил сигарету, роняя искры. – Спасибо за совет. Я их Первому перепоручил. – Старостин зло усмехнулся. – Он сам трепач и трепачей любит. Пусть шаркуны арбатские перед ним танцуют. А мне вояки нужны! Типа тебя. Скобарь отмахнулся. – Не сватай! Для ваших игр Жуков нужен. А где его взять? Чтобы Жуковым стать, надо пол-Европы на колени поставить. И армия соответствующая. Победительница! А не шлюха, как вам сподручней. Вот среди шлюх себе кандидата в Пиночеты и ищите! – Все ясно, Алексей. – Старостин осмотрелся по сторонам. Скобарь обещал разбросать по периметру бойцов из комендантской роты, мышь не должна проскочить. – Мужик ты конкретный. Да и я не из тех купцов, что сюда заезжали. На фуфло не торгую. Слушай внимательно. Дела у нас херовые. – У кого "у нас"? – У страны. Значит, у нас с тобой. Пока за двоих речь вести будем. А дела – херовей не бывает. Замерли на краю пропасти. Еще немного и полыхнет по всей стране. На этот раз серьезнее в сто раз. Пугачевщина с одной стороны, аварии на производствах – с другой. Если срочно не принять меры, позавидуем мертвым. На нас давят по всем международным каналам, требуют незамедлительного развертывания системы предотвращения ЧС. Вся соль в том, что наша структура должна быть встроена в их глобальную систему. Даже денег обещали подкинуть. В Москве уже хлебальники раззявили, готовят карманы. Лицо Скобаря в миг закаменело. – Какие элементы входят в систему? – Как объект – вся инфраструктура страны, включая и вооруженные силы. Субъект управления – система мониторинга, естественно, с выходом за кордон, единый штаб, силы быстрого реагирования на ЧС, включая массовые беспорядки, эпидемии и тому подобное. Бойцы в "голубых касках", естественно. Добавь еще технические и транспортные средства и табун научных кадров. – Как всегда, деньги и командиры их, руки, головы и все остальное, чем ежей плющат, – наши. Угадал? – А как иначе? Русского Ваню разве можно без художественного руководства оставлять! – Ну-ну… – частушечным дурным голосом пропел Скобарь. Старостин хохотнул. – Альтернатива есть? – резко спросил Скобарь. Старостин почувствовал, что наконец зацепил за живое. Аккуратно подсек. – Любая альтернатива, Леша, если это не девичья иллюзия, должна включать в себя силы, средства и кадры. Иначе она так и останется химерой и скуляжом. Средства я найду, своими, хм, средствами. После чего у тебя на кухне мойщиков посуды из бизнесменов резко прибавится. Меня интересуют кадры. Способные составить костяк сил быстрого реагирования, как основы будущей новой армии. Способные в кратчайшие сроки наладить управление и обучить личный состав. Бучу в стране я подниму. На международной арене я найду повод послать всех к гребаной маме с их проектом глобальных сил ЧС. – Кто-то против? – Само собой, несогласные имеются. Китай, естественно. – Уже полдела. Насколько все серьезно? – Ровно настолько, насколько ты себе представляешь. Если не хуже. – Сроки? – Время мы давно упустили. Год. Максимум – два. Либо мы разворачиваем свою систему и начинаем и г р у, или нас ставят раком до конца времен. Если я сейчас получаю твое согласие, через неделю поставлю вопрос на Совете. Через две недели ты будешь в Москве. – Так меня туда и пустили! Старостин втянул носом воздух, словно готовился сорваться на крик, но произнес неожиданно тихим голосом: – Я их всех в их же собственном дерьме утоплю, но ты там будешь через две недели! Слово даю. Скобарь потоптал озябшими ногами, щелчком отбросил окурок в воду. – Скажу так. Согласен. Одно условие. – Говори. Скобарь переломил стволы, выщелкнул гильзы, сноровисто загнал пару новых патронов. Старостин ждал, наблюдая то за движениями его по-мужицки крепких пальцев, то за топорно сработанным лицом. Козырек фуражки бросал густую тень на глаза, прочитать в них ничего не удалось. На пальцы действовали уверенно и хватко, без малейшего признака дрожи. – Договариваемся здесь и сейчас, Иван. Силы быстрого реагирования на ЧС я создам. Но не под тебя. Они будут молиться на меня, как эта Джанка будут готовы в огонь и в воду, только прикажи. Но… – Он поставил ружье на боевой взвод. – Первый же приказ давить своих – первая пуля твоя. Вторая мне, чтобы другим не повадно было мундир пятнать. Ясно? Приказ, законный приказ, мы крякнем, но выполним. Только в дерьме больше нас не изваляете, кровь пускать своим мы больше не станем. – Ты уже стал говорить "мы", как у нас, в Москве. Там всякий своей кодлой пугает, в одиночку поджилки трясутся. Что скажешь мне т ы , Алексей? Он приблизился, стараясь лучше рассмотреть лицо Скобаря. – Молодняк, узнай о нашем разговоре, тебя бы на руках носил и в зад целовал. Но на то я и генерал, чтобы о пацанах думать, пока у них в башках пионерские костры не отполыхали. Мне за тебя договорить, или сам скажешь? – Ты не дурак, Леша. – " Войны не хотим, но к войне мы готовы", так? И с кем, если не военная тайна? – Время покажет. Но готовься воевать против всех сразу. – На своей территории? Другого же нам не осталось. Старостин почувствовал на своем лице тяжелый взгляд Скобаря. Нутром ощутил, дрогнет внутри хоть жилка, выйдет из доверия навсегда. – Леша, это единственная реальная ЧС, к которой ты должен будешь подготовить войска. Сможешь сделать страну н е о к к у п и р у е м о й? Скобарь медлил с ответом. Не таясь, думал. Тяжко, с мукой, зная, что ответ может быть только однозначным. Как не ответь, но мосты за спиной сами собой рухнут. В его ремесле нет словес, а есть только команды. Только скажи "Огонь!", и вылетившую пулю назад в ствол не затолкнуть. В этот момент прямо над ними в воздухе запели крылья, Старостин только успел вскинуть голову, как близко, показалось, над самым ухом, рванул выстрел. Утка упала точно между ними, вспугнув Джану. Собака тут же зашлась на все озеро визгливым лаем. – Вот так! – выдохнул Скобарь. – Мать твою… Понял?! «Он пойдет. Сам пойдет, до конца, и пацанов своих за собой поведет, – подумал Старостин, невольно залюбовавшись мощной, будто вылепленной из одного куска фигурой Скобаря. – Он сам им завидует, своим пацанам. Им, малозвездным, можно быть безоглядно честными. Это воин, а не служака. Да, я правильно делаю, он мне и нужен. Пойдет! Не за мной, а по своему разумению. За него я спокоен. Пусть и не со мной, лишь бы рядом. Упаси господь от такого врага». Старостин отодвинул от себя телефон. "От греха подальше. Наверняка, Филатов сел на телефоны. Не стоит светить Скобаря. Ему и без меня забот хватает. В конце концов, для того и создан рабочий аппарат, чтобы в нужную минуту врубиться на полные обороты. Нет, решил играть, играй, но по своим правилам". Старостин потер виски. – Ну и денек. А завтра будет еще хуже. Кочубей, молча наблюдавший за ним, заметно расслабился. – Что? – Все правильно, Иван. Мы на шаг впереди всех. – А я чуть не дернулся, да? Кочубей чуть дрогнул усиками. Старостин откинулся в кресле. – Имею право понервничать! Нервы у меня, между прочим, не стальные. Кочубей покачал головой. – За твои нервы, Иван, я спокоен. Как бы Филатов не дернулся, вот чего я боюсь. До утра он психануть может. Вот уж кто все теряет, так это он. – Без приказа Первого? – Сейчас у них один приказ: "Спасайся, кто может"! Весь вопрос, когда до него это дойдет. Старостин выбрался из-за стола, прошел к Кочубею. Тот загодя взял пачку папирос, протянул. – Спасибо, – буркнул Старостин. Раскурил папиросу, выдохнул вместе с дымом: – А мы подождем! Нам с тобой уже торопиться некуда. Кочубей блеснул хитрыми глазками и удовлетворенно кивнул. Филатов прошелся вдоль корта, привлекая внимание разрезвившегося Первого. Тот явно красовался перед партнершей, бросая длинное тело с выпиравшим сквозь майку дрябло вздрагивающим животиком за каждым до свиста закрученным мячом. "Таракан беременный, – беззлобно подумал Филатов. Сам в тайне гордился, что его хорошо в свое время натренированное тело если и поросло жирком, то равномерно, нигде лишнего студня не болталось. – А девица хороша! Резкая, как газель. И когда он только натрахается, кобелюка? Видно, в молодости не добрал". Первый остановился, стирая напульсником пот со лба. – Не хочешь мячик популять? – спросил он. – Нет настроения. – Филатов глазами указал на девицу. – На секунду. – Везет тебе, Игорь. У тебя дела, а у меня одни проблемы. – Первый махнул ракеткой. – Перекур, Лана! Через пять минут продолжим. Девица пошла к скамейке на углу корта, легко нагнулась над сумкой. Филатов успел отметить и врожденную грациозность движения, и крепкие стройные ноги, и белую полоску трусиков, сверкнувшую из-под розовой подкладки коротенькой юбочки. Теннис опять стал "президентским" спортом. Вслед за Первым кто нехотя, кто со стоном, а кто с радостью повыползали на корты. На открытом воздухе играть было смертельно опасно, неизвестно чем можно надышаться и что подцепить вместе с пылью. В бункерах, которыми обзавелись все серьезные организации, срочно оборудовали теннисные корты. Особо приближенные к кормушке владели личными кортами, обустроенными по последнему слову "подземной" моды. Молоденькие девицы на выданье и девочки "на продажу" срочно обучались искусству сексапильно перебрасывать мячик через сетку. Партнершами для Первого занимался специальный отдел в Службе Филатова. Первый подошел вплотную, стрельнул глазами через корт и сально улыбнулся. – Глаза сломаешь. – Не такое видел. Дело срочное. – Давай. – Первый сдернул со лба повязку, взъерошил курчавую шевелюру. – По Карнаухову кое-какое дермецо вспыло, я угадал? Филатов хлюпнул носом. – Ха! Это потому что я на дермецо поставлен? Как появился, так и запахло? – Ладно, не прибедняйся. Что нарыл? – Только начали обрабатывать наследство Карнаухова, а уже, как канализацию прорвало. Там что ни документ, то удавка для Старостина. Можно спокойно на крюк вешать. Первый п о д в о д к у пропустил мимо ушей. Или сделал вид, что не заметил. – А Старостин, что, утерся, когда ты в его сейфы нос сунул? – Как сказать… – Филатов решил бить в лоб. – Он высвистал в Москву своего эмиссара в Европе, накрутил хвост и пинком погнал обратно. Артемьев сразу же вошел в контакт с группой немецких финансистов. Есть точные сведения, что от них идут каналы на "Черный интернационал". Сквозь спортивный румянец стала проклевываться характерная бледность насмерть напуганного человека. Филатов дожал: – Старостин вышел на "казну Черного Ордена СС". До сего дня из наших этого никому не удавалось. – Это есть в бумагах Карнаухова? – Нет. Эти данные либо в сейфах Старостина, либо в его башке. Дай команду, я тебе их достану. Хоть через задницу Старостина. – Сделаем так. – Первый вытер испарину со лба. – Ты бди и держи со мной связь. Пока притихни, не время дразнить собак. – Самое время! Бить надо первыми. Что толку рожу подставлять, чтобы потом оправдываться, мол, они первыми начали? Мы – власть! Какие еще аргументы нужны, я не понимаю. – Не дави! Ты что, хочешь меня поссорить с Движением?! – повысил голос Первый. Эхо покатилось по залу. Девица, долдонившая мячом по стенке, оглянулась. – Ладно, я все понял. – По глазам вижу, ни хрена не понял! Версии свои на толчке изучай, а мне точная фактура нужна. Кто, как, с кем, сколько. И главное – зачем? Ну зачем Старостину это нужно? У него и так все есть. Он что, по-твоему, президентом земного шара решил стать? – Не знаю. – Так узнай. И доложи. – Первый нервно забарабанил ракеткой по колену. – И убеди меня, слышишь, убеди, что Иван сошел с ума и сам сует голову в петлю. Только тогда я помогу тебе ее затянуть. Филатов посмотрел через плечо Первого, как девица поправляет сбившийся гольфик. – Значит, доказательства нужны? Первый, перехватив его взгляд, оглянулся. – Иди, нарой мне, что сможешь. Тогда и решим. Доложишь после ужина. – А на эрекцию не повлияет? – спросил Филатов. – Не хами. – Кровь прилила к лицу Первого. – Нет, чисто для проформы поинтересовался. Чтобы потом на меня обиду не таили. – Это у тебя мандраж. – Первый осклабился. – Ты, чего, Старостина испугался? Сам же говорил, на каждую хитрую задницу найдется хрен с болтом со снайперским прицелом. Как еще твои "рексы" шутят? – "Нам только повод дай, а мы не промахнемся", – не без удовольствия процитировал Филатов. – О! И я о том же. Повод! Повод мне нужен. Основанный хотя бы на минимуме достоверной информации. – Он с нарочитой силой ткнул Филатова в плечо. – Все! Иди, а то у меня от тебя давление подскочило. Он небрежно сунул Филатову руку и танцующей походкой засеменил в дальний угол корта. "Козел! Знаю, от чего у тебя давление подскочило. Довыеживаешься, прямо здесь на корте и порешат. Вот будет доказательство! Просто убойной силы. А я героически буду отстреливаться от твоих дружков-соратников!" – зло думал Филатов, идя по коридору. Из двери неожиданно вы нырнул молодой охранник, из нового набора, Филатов еще не запомнил имени. – Что шаришься по раздевалкам? Где пост? – Здесь. – Парень вытянулся в струнку. "Недавно из училища, – понял Филатов. – Наверно, блатной, но из мелких. Идет же дурачье в училища, в наше-то время!" Он потянул носом. Пахло холодным мрамором. От молодого ничем не пахло, даже удивительно. Первый страдал каким-то расстройством обоняния, навязчивые запахи чудились ему повсюду. Охране строго настрого запретили пользоваться любой парфюмерией. На возражения Филатова, что мужики без лосьена после бритья пойдут прыщами, как девица на выданье, Первый коротко парировал: "Пофигу". Старослужащие, борясь с щетиной, все-таки пользовались чем-то, почти без запаха. Но этот молодой был абсолютно стерилен. "Твою мать, еще один критерий отбора – полное отсутствие запаха! Хоть стрелять-то умеет, или нет?" – А там что делал? – Проверял. Согласно инструкции. Сейчас заканчивают, пойдут в раздевалку. Филатов хотел было сорваться, но молодой так старательно тянулся в струнку и так таращил телячьи глазки, что злость сама собой улетучилась. – Увидишь их, не маячь на виду. Не хрен зыркать, как девка титьками трясет. – "А наш козел – яйцами", – мысленно добавил он. – Так точно, товарищ генерал-майор. – Ну бди, молодой. Филатов быстро пошел по коридору. "Е-мое! Он же обязательно девку пялить в раздевалке начнет, – со стоном подумал Филатов. – Эх… А молодому рано еще на такое смотреть". Он на ходу достал из кармана рацию. – "База", ответь "одиннадцатому"! – На приеме, "одиннадцатый". – Пост у раздевалки срочно сменить. Поставь кого-то из "дедов". – Принял. Через минуту сменим. – И в следующий раз думай, куда молодого ставишь! – Понял, "одиннадцатый". В холле, превращенном в вечно цветущий зимний сад, слабым эхом отдавались тугие удары по мячу. Филатов остановился, с ненавистью посмотрел на буйную зелень, источавшую одуряющий аромат, и в голос, не боясь, что услышат и стуканут, выругался: "Мудак!" Звук разбился о стеклянный потолок и затих в зеленой чащобе. Полегчало. |
||
|