"Конец карьеры" - читать интересную книгу автора (Абожин Юрий Николаевич)

Юрий Николаевич Абожин Конец карьеры Толик и СанькаЗубенко едет в БереговойНовые знакомыеПредательНочной гостьЛейтенант РязанцевПоиски следаЗавьяловИгнат СтупакСемья ВоробьевыхЗакономерное совпадениеПоиски тайника«Скорпион»Кто открывал сейф?Зонов заметает следыКонец «Скорпиона»

Закономерное совпадение

Утром подполковник Снегирев позвонил в отдел и спросил, есть ли что нового. Ему ответили, что есть. Через пятнадцать минут он просматривал пришедшие без него бумаги. Это было сообщение о том, что Завьялов Леонид Григорьевич, отслужив срочную службу, утонул перед выездом на родину. Его матери, проживающей в Смоленске, командованием части было послано извещение о его гибели. Служил Завьялов в технических войсках, расквартированных за границей.

Просмотрев бумаги, Снегирев забарабанил пальцами по столу. Теперь понятно, кто такой Завьялов. Снабдили украденными документами и направили в другой район, а может быть, причастны и к гибели настоящего Завьялова.

Подполковник вызвал заместителя и сказал ему:

— Людей из порта и с железнодорожного вокзала снять. «Гость» с лодки — это радист Завьялов с узла связи рыбаков, он же «Агент У-8».

Кондратьев прочитал сообщение.

— Для нас время очень дорого, — заметил Снегирев. — Я думаю, надо подтолкнуть события и сделать проверку. Сегодня должен работать центр на Тайване. Если он почему-либо не появится, а это бывает часто, распорядись, Глеб Романович, чтобы вечером на его волне была передана одна из радиограмм, которые адресуются «Агенту У-8». Подберите идентичный тон передатчика и радиста со схожим почерком.

— А если это все же не «Агент У-8»?

— Вот это и узнаем.

— Понятно.

Вечером Завьялов заступил дежурить по узлу связи. Из диспетчерской в щель квадратного окошечка, в которое передают тексты радиограмм, наблюдал Зубенко. Рядом сидел Снегирев.

В восемь часов Завьялов сел за один из свободных приемников и начал настраивать его, словно бы слушал передачи от нечего делать. Потом притянул к себе бланк и, откинувшись на спинку стула, стал писать, выражая своей позой небрежность и равнодушие.

Снегирев прослушивал эту же волну на портативном приемнике, который захватил с собой. Он слышал, когда наша станция начала работу, и видел в щель, как карандаш Завьялова бегал по бумаге. В зале, кроме Завьялова, сидели еще двое радистов. Работы не было, и они спокойно покручивали ручки настройки, следя за волной. На Завьялова они не обращали внимания, сами частенько вот так же тренировались в приеме с эфира. Если бы не напряжение, с каким рука Завьялова бегала по бумаге, можно было подумать, что он просто слушает музыку. Но вот передающая станция внезапно, не закончив радиограмму, замолчала. Рука Завьялова замерла над бумагой, он подождал несколько минут, незаметно сунул бланк в карман.

Зубенко и подполковник прошли в смежную комнату. Там сидел майор Кондратьев.

— Ну и как? — с интересом спросил он.

— Принимал, — ответил Снегирев. — Натренирован и чувствует себя спокойно. Видимо, отсюда он и на передачу работал. Теперь надо проследить, как он будет запрашивать, прерванную радиограмму. Обычно центр повторяет ее в ночном сеансе. Ночью Завьялов опять будет слушать эфир. Так мне кажется. Если бы знать, кто еще слушает эту волну?

— Считай, что дело было бы сделано, — откликнулся Кондратьев.

— Да, Завьялов, по-видимому, привез с собой деньги или инструкции «Скорпиону». Установили ли они эту связь? Завьялова нельзя выпускать из-под наблюдения ни на минуту.

— А если арестовать? Прокуратура даст ордер на арест. У нас уже достаточно доказательств…

— Нельзя, — ответил подполковник. — Арест Завьялова насторожит, а то и спугнет «Скорпиона». Тут рисковать мы не можем. Создадим условия, чтобы Завьялов не мог пользоваться аппаратурой узла, возьмем разрешение задерживать его почту, если он куда-либо пишет. До сдачи завода осталось немного. Человек, который хотел достать пропуск на территорию стройки через Козлова, по какой-то причине отказался от него. Возможно, заподозрил слежку, хотя с нашей стороны было предусмотрено все. Предполагаю, что он изыскивает другой путь. А может быть, уже нашел. Но там есть наши люди, и на стройке ничего подозрительного пока не замечено, кроме кражи спирта.

Время приближалось к двадцати трем часам, началу второго сеанса. Снегирев посмотрел на часы и заметил:

— Сейчас мы узнаем, пользуется ли Завьялов аппаратурой узла, как мы подозреваем. Иди, Николай, посмотри, что он делает.

Зубенко ушел, но вскоре вернулся и сделал знак осторожно следовать за ним. Снегирев и Кондратьев прошли в комнату, из которой уже наблюдали за Завьяловым. Снегирев заглянул в зал. На тех же местах сидели два других радиста. Завьялов стучал на ключе. Перед ним на столе стоял магнитофон, диски которого крутились. Подполковник понял, что Завьялов записывает свою работу на магнитную ленту, чтобы затем на большой скорости прокрутить ее в эфир.

Завьялов кончил стучать на ключе и перемотал ленту в исходное положение. Затем включил передатчик. Подполковник засек время: шесть секунд длилась передача. Радист настолько был уверен в своей безопасности, что прокрутил ленту вторично. Затем выключил передатчик и стал прокручивать кассеты на малой скорости: стирал записанную радиограмму.

Снегирев сделал знак, и офицеры вышли из здания. За воротами проходной они сели в ожидавшую их машину и уехали…

Завьялов не предпринимал никаких шагов, которые навели бы на него какие-то подозрения. К работе относился со старанием, был весел, общителен, хотя знакомыми и друзьями не обзаводился. В городе бывал редко, и, если бы Снегирев не располагал данными, полученными в последние дни, то попробуй заподозри его в чем-либо. Но теперь контролировался каждый его шаг на узле связи и за воротами проходной.

Только через неделю после начала работы с центром Завьялов пошел в город. Накануне в его адрес передавалась радиограмма центра. Побродив по городу, Завьялов подошел к кассе кинотеатра, потом спустился на набережную, сидел в парке. В контакт ни с кем не вступал, если не считать кассира кинотеатра, где взял билет на восемь вечера. Перед восемью направился к кинотеатру. В зале за его спиной сидел Кондратьев, справа — пожилая женщина, слева — юная пара. Юноша и при свете держал девушку за руку. Завьялов в кинотеатре ни с кем не разговаривал. После сеанса вышел вместе со всеми и направился прямо домой.

Утром Кондратьев был у Снегирева.

— Странно, очень странно, что он не ищет никаких связей и ничего не предпринимает, — заметил подполковник, выслушав заместителя. — Его не интересует ни почта, ни стройка. Затаился? Выжидает? Или все же он имеет какой-то способ связи с тем, вторым? Телефоном он тоже не пользуется.

— Обживается, — откликнулся майор. — Может быть и не имел задания искать связи.

— Тогда непонятно, для чего он здесь? Сбить след, отвести возможное подозрение от «Скорпиона»? Очень непонятно.

Кондратьев прошелся по кабинету и остановился у раскрытого окна. Сквозь тополиную листву виднелся кусок моря.

— Почему в городах садят одни тополя?

Снегирев подошел к Кондратьеву и стал рядом.

Тучноватый майор отодвинулся чуть в сторону, давая ему место.

— Да, я тоже давно задаюсь этим вопросом, — ответил Снегирев. — Почему? Здесь и яблони возьмутся, наши — дальневосточные, и груши, и вишня. Какое у нас есть красивое дерево: русская береза. И ни в одном городе не увидишь ее. Рябина, хвойные деревья просто бы украсили любой парк, сквер, улицу. Сколько частных садиков в городе. И в каждом яблони, груши, смородина. А как бы красиво выглядела, ну, скажем, яблоневая аллея. Улица, обсаженная березками, пихтой, елью. На своей улице мы с ребятами начали садить яблони. Квартала на два уже вытянулась наша аллейка. Видел, как она весной цвела?

— Видел.

— Красота. Идешь, как по саду. Такой аромат, что дух захватывает.

Кондратьев знал страсть Снегирева к садоводству и заметил шутливо:

— Вам бы, Владимир Сергеевич, главным садоводом города быть. За несколько лет превратили бы его в фруктовый сад.

— Хочешь меня в расход?

— Да нет. Вы и здесь на своем месте. Замену вам трудно найти.

— А сады я люблю, — признался Снегирев, глядя из окна на расстилавшийся перед ним город и на редкие пятна зелени в нем. — Просто нахожу удовольствие возиться в саду, садить, ухаживать. Дышать этой свежестью, видеть, как тянутся тонкие деревца к солнцу, выбрасывают нежные клейкие листочки, наливаются соками. Мне кажется, каждый человек любит природу, сады, деревья, только не все считают, что их надо разводить. Зелень украшает нашу землю, нашу жизнь, воспитывает у людей любовь к природе, к труду. Вырастить хотя бы небольшой сад — это значит, подарить себе и людям радость. Может быть, потому я люблю это занятие, что мне всю жизнь приходится выкорчевывать из нашего общества такие сорняки, как Завьялов.

Снегирев отошел от окна и сел за стол.

— Русский же парень. Видимо, воспитывался в нашем обществе, имел или имеет родных, знакомых, товарищей. Кто его просмотрел? Почему он пошел по этой дороге? Жил среди наших людей, дышал одним с ними воздухом, так почему он стал выродком? Кто-то когда-то допустил ошибку, другую, потом он сам стал допускать их. Плохо, очень плохо, что мы порой проходим равнодушно мимо молодого слабого деревца и только потому, что растет оно в чужом саду, не помогаем ему набраться сил, тянуться к солнцу. А у нерадивого хозяина оно может захиреть и погибнуть.

— В семье, говорят, не без урода, — откликнулся от окна Кондратьев. — Эти выродки в процентном отношении — просто капля в море.

— Но от всех нас зависит, чтобы этой капли вообще не было.

— Так оно.

— Многие из таких вот впоследствии каются о содеянном. Но кто стоял рядом с этим человеком, когда он впервые задумал обмануть, покривить душой, возможно, пойти на преступление? Любой человек не сразу решается на это.

— Равнодушие к чужой судьбе.

— Да, да. Преступно равнодушие. Мы все еще не можем изжить страшный порок капиталистического общества: моя хата с краю. И порой на наших глазах ломается чья-то судьба, чья-то жизнь, а мы равнодушно проходим мимо. В подавляющем большинстве наши люди воспитываются не так, но серая обывательщина кое-где бытует еще. Я много лет присматриваюсь к судьбам тех, кого забрасывают на нашу территорию. И получается примерно такая картина. Человек воспитан в духе личного благополучия. В детстве и юности он не имел недостатка ни в чем. И вот, столкнувшись с первыми трудностями, он пасует, отступает, ищет кривые дорожки. Эгоист где-то сталкивается с интересами общества, коллектива. Он нарушает их, обходит стороной. Отсюда первые, пусть небольшие, преступления перед обществом. А от маленького до большого шаг не такой уж длинный. В конце концов перед таким человеком встает дилемма: или с обществом, с коллективом, или против него. Нейтрального пути здесь нет. Мне все жаль, когда в саду гибнет дерево. И во сто крат жаль, когда вот так гибнет человек — с первых самостоятельных шагов в жизни. Гибнет, когда отходит от коллектива, от общества.

Снегирев встал и прошелся по кабинету.

— Так говоришь, Глеб Романович, Завьялов и не пытался ни с кем вступить в контакт?

— Нет, Владимир Сергеевич. Вел себя спокойно и равнодушно ко всему окружающему.

— Ну, равнодушие-то это показное. Расскажи-ка поподробнее все, что запомнил в его поведении.

— В поведении? Вошел в зал за несколько минут до сеанса. До этого прогуливался возле кинотеатра. Нашел свое место и сел. Сидел, облокотившись на левую ручку кресла. Иногда почесывал ухо, правую руку часто держал в кармане.

— Постой-ка, постой-ка. Какую руку подносил к уху, когда почесывал?

— Правую.

— Так. В какое время? Приблизительно, хотя бы…

— Минут через пять-десять после начала сеанса. И после половины сеанса.

— О чем был фильм?

Кондратьев внимательно посмотрел на подполковника. До него уже стал доходить смысл его вопросов. Как же он сам не догадался?

— О чем — я не запомнил…

— Это хорошо, — быстро заметил Снегирев, поглощенный своими мыслями. — Значит, внимательно следил за Завьяловым. Но не увидел главного. Куда он опускал руку? На колени, на спинку кресла или…

— Он опускал ее в карман и так сидел, не двигаясь. Потом уже облокотился на спинку переднего кресла.

— Вот, вот. Теперь понял, в чем дело?

— Да, понял. Но у нас такую аппаратуру еще не применяли.

Когда Завьялов снова пошел в кино, Снегирев решил сам посидеть за его спиной. Но это отказалось невозможным: Завьялов взял билет на последний ряд. Пришлось устроиться рядом с ним. В фойе Снегирев встретил инженера Воробьева с дочерью, с ними был и Зубенко. Когда заходили в зал, Снегирев увидел впереди Завьялова. На нем был темный вечерний костюм и светлый галстук на белоснежной сорочке. Для демобилизованного Завьялов слишком быстро обзавелся хорошими вещами. Он шел впереди, держа руки за спиной, и пощелкивал пальцами, словно дразнил.

Подполковник сидел рядом с ним, смотрел на экран и ловил каждое движение радиста.

Перед самым началом сеанса к кинотеатру подошло несколько автомашин: коричневый фургон с белой полосой, две крытые машины зеленого цвета. В одной из них находился Кондратьев.

После киножурнала в зале зажегся свет. Завьялов безразличным взглядом скользнул по рядам и устроился поудобнее, облокотившись на левую ручку кресла. Минут через семь после начала сеанса он потянулся рукой к правому уху и после этого ладонью провел по лицу, движением, которым проверяют, насколько отросла борода. Руку опустил на колени, но через минуту сунул ее в карман. В таком положении просидел минут пятнадцать, никак не реагируя на то, что происходило на экране. Сидел и смотрел. И не двигался. Но это только казалось. Снегирев тоже оперся на левую ручку кресла, а правую положил на колени. Незаметно кончиками пальцев прикоснулся к рукаву пиджака Завьялова. Рукав чуть заметно вздрагивал. «Работает на портативной рации, которая умещается в кармане, — отметил Снегирев. — Вот почему он тянулся к уху. Вставляет миниатюрный капсюль. Принимает и передает тому, кто тоже находится здесь же, в зале. Удобный и безопасный способ связи. Вернее, был безопасный…»

Минут через десять Завьялов снова поднял руку к уху и потом, сунув ее в карман, поправил что-то, должно быть, запрятал невидимый в темноте проводок. После этого сел нормально и больше ни к уху, ни в карман не тянулся.

После сеанса Снегирев быстро прошел к выходу и сел в машину, которая ожидала его. Спецмашины уже ушли.

Кондратьев и те, кто находился в этих машинах, сидели в кабинете Снегирева и обменивались впечатлениями об операции. Подполковник, войдя к ним, понял, что они выяснили кое-что важное.

— Ну, как? Не напрасно стояли?

— Не напрасно, — за всех откликнулся Кондратьев.

— Рассказывай…

Снегирев сел за стол, достал припасенный заранее план кинотеатра. Все придвинулись к нему.

— Машины поставил здесь и здесь, — говорил майор. — На четырнадцатой минуте после начала сеанса капитан Игнатов обнаружил работу станции. Слышимость очень слабая. Игнатов, включите магнитофон.

Невысокий плечистый капитан подошел к отдельному столику, на котором стоял магнитофон и включил его. В кабинете раздалось тоненькое попискивание маломощной радиостанции.

— Обнаружили, правда, конец передачи, — заметил майор и стал читать вслух радиограмму: «…дание. Центр ответил, что указание будет передано дополнительно, после выяснения ценности полученных сообщений. Указание двадцать шесть остается в силе. Да хранит вас бог». Работа второго засекречена, он только принимал, но не отвечал. И тут обезопасил себя от возможного провала.

— Но и то, что мы узнали, большое дело, — заметил Снегирев. — Сработали оперативно. А мне уже, видимо, не стоит повторяться. Я тоже убедился, что Завьялов работал на портативной радиостанции. Он настолько чувствует себя в безопасности, что работает открытым текстом, шифруя только самое необходимое… Надо отдать должное его технической оснащенности. Подобный способ связи выявлен у нас здесь впервые. Кроме того, мы теперь точно знаем, что Завьялов здесь не один. Я уверен, что второго мы выявим в ближайшие дни. Мощность этой новой станции очень мала, а следовательно, ее невозможно запеленговать дальше, чем за сто метров от работающего. На этом и строилась безопасность связи Завьялова с его сообщником. Если взять во внимание, что связь с центром проводит только Завьялов (другой работы наша служба в этом районе не обнаруживала), то напрашивается вывод, что Завьялов — связник, второстепенная фигура. Пока непонятно, что такое «двадцать шесть»; Может быть это задание «Скорпиону»?

И добавил:

— Но на сегодня хватят. Пора отдохнуть. Завьялова по-прежнему не выпускать из-под наблюдения. Мне кажется, он в последние дни должен что-то предпринять, не напрасно же он дважды держал связь со своим резидентом. Кроме того, нам известно, что какой-то человек незаконным путем пытался достать пропуск на завод. Это одно, но не нужно забывать, что кое-какие сведения о стройке просочились за границу. Враг действует, и нам надо найти его и обезвредить. Это и является нашей задачей на ближайшие дни.