"Ожидание футбола" - читать интересную книгу автора (Филатов Лев Иванович)

СТОЛКНОВЕНИЕ ИСТИН

Все футбольные истины бродят по свету неразлучными парами, одна «да», другая «нет», и в каждой словесной схватке, будь то даже дискуссия на страницах печати, они тут как тут, обе и на равных правах.

«ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ УДАРИТЬ ПО ВОРОТАМ, ОН ОТОСЛАЛ МЯЧ ПАРТНЕРУ, И МОМЕНТ БЫЛ УПУЩЕН».

«ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ОТОСЛАТЬ МЯЧ ПАРТНЕРУ, ОН ПРОБИЛ САМ, ПРОМАХНУЛСЯ, И МОМЕНТ БЫЛ УПУЩЕН».

Не правда ли, и та и другая фразы попадаются на каждом шагу? Да и, положа руку на сердце, кто из нас сгоряча не произносил и ту и другую, будучи твердо убежден в своей правоте?! И всегда-то в них вкладывается такая уверенность, такое высокомерие, такая интонация окончательного приговора, что поступок незадачливого футболиста выглядит ну просто курам на смех. И никого ни капельки не смущает, что сегодня утверждается прямо противоположное тому, что говорилось вчера.

Игровые ситуации, о которых идет речь в этих расхожих фразах, невозвратимы. Нам не дано знать, что случилось бы, если футболист согласно нашим рекомендациям в первом случае сам ударил по воротам, а во втором отдал мяч партнеру. Мы убеждены, что все было бы в полном порядке лишь только потому, что у футболиста на поле ничего не получилось. Не исключено, что болельщики это твердят как бы себе в утешение, чтобы показать, как плохи были дела противника, как близок он был к разгрому. Или, может быть, людям хочется блеснуть своим пониманием игры? Или все кругом несносные придиры, ворчуны, которым невозможно угодить? Или, наконец, самое вероятное: мы же, сидя на трибунах, поигрываем, наши колени скачут, плечи дергаются, вот и горячимся и сердимся, когда рвется маневр.

Нас ни в чем не убеждают и те случаи, когда мы мысленно командовали игроку «бей!», а он нас не слушался и пасовал, и с его паса другой игрок беспрепятственно забивал гол, или когда гол был забит совершенно нелогичным непонятным ударом, хотя ребенку было ясно, что полагается пасовать.

Футбол от века наречен игрой коллективной. Но почему же зрители так ценят индивидуальные проявления, почему специально ходят на «звезд»? Как бы ни была тактически выдрессирована команда и как бы она ни была при этом удачлива, людям будет не хватать в ней заметных, выделяющихся личностей. В иных случаях героев даже выдумывают, не желая признавать свою команду обделенной талантами. Сотни футболистов полезных, надежных, верой и правдой либо забивавших голы, либо заслонявших свои ворота, проходят длинной вереницей, а их легко забывают год-два спустя после расставания. Помнят тех, кто игрой своей не был ни на кого похож. И любят их за то, что они расцвечивают футбол, внося в его военно-шахматный строй необычайные, небывалые сцены.

«Бить или отдавать?» Противопоставление далеко не элементарное, его не исчерпаешь рекомендациями из учебника тактики, где резонно говорится, что искомое решение зависит от создавшегося на поле расположения игроков обеих команд, и в одних случаях полагается бить, а в других пасовать.

Гладко на бумаге. В быстротекущей игре теоретизировать некогда, там расшифровку ситуаций хорошие игроки ведут по интуиции, мгновенно. И всегда останется неправым тот, кто хоть и действовал строго по уставу, но ничего не добился. А поправшему все разумные законы, но вогнавшему-таки мяч в сетку – честь, хвала и слава! И уж можно не сомневаться, что его странному, но принесшему победу решению немедленно найдется чуть ли не научное обоснование.

Фактически в этой простенькой коллизии сталкиваются и обнажаются коллективные и индивидуальные начала футбола. Да, сталкиваются. Легче легкого объявить, что одиннадцать людей, натянувшие на плечи одинаковые футболки, тем самым уже коллективисты, что таковы условия игры, а если кто-то из них заигрывается с мячом дольше положенного, то он эгоист, себялюбец, пижон и вообще никудышная сомнительная личность. Пробуют себя на просторном футбольном поле и такие, но игра их выбраковывает, и довольно быстро. В мастера выходят люди, добровольно принявшие, сознательно выполняющие, впитавшие в себя главные установления футбола, как игры коллективной. И тем не менее индивидуальное и коллективное начала то и дело входят в конфликт, рождают споры.

Был в киевском «Динамо» форвард Анатолий Бышовец. Его еще из юношеской команды собирались отчислить за таскание мяча, но оставили, потому что он, непонятно каким образом, забивал много голов. На него, уже взрослого, уже игрока сборной страны, покрикивали иные тренеры, о нем сложилось мнение, что, «если бы умел отдать вовремя пас, ему бы цены не было». Словом, играть спокойно ему не давали, тщась отнять у него, к счастью упрямого, редкие достоинства и превратить прирожденного дриблера в средненького форварда.

Полузащтник из того же клуба Виктор Колотов. Как легко, даже, можно сказать, весело начинал он! Длинные как ходули, неутомимые ноги, казалось, сами, казалось, шутя и играючись выносили его к воротам противника, и колотовские набеги были неотвратимы. Его удары решили исход многих важных матчей. В искусстве точных передач, в оборонительной маете он был явно послабее. Но, как нарочно, иные тренеры его превращали то в диспетчера, то в «волнореза», и скромный, всегда играющий с душой, в полную силу, он беспрекословно выполнял любую порученную ему работу. Считалось, что перегруппировка – в интересах команды. Конечно, такой игрок всегда что-то вложит в общее дело. Однако то редкое достоинство, которым Колотов был отмечен природой, мало-помалу сходило на нет, и он стал превращаться в игрока пусть и хорошего, но не слишком заметного, каких немало. А потом, в сезоне 1975 года, когда киевское «Динамо» блеснуло прекрасной игрой, Колотов опять стал самим собой, ему предоставили свободу, и он вволю атаковал, забил самые важные и самые красивые – колотовские! – голы.

Еще один форвард из той же команды – Олег Блохин. Сразу, едва появившись среди взрослых, юноша зарекомендовал себя мастером скоростного рывка, ориентировки в тесноте и завершающего удара. И принялся забивать голы. Кажется, все, что надо. Нет, немедленно прозвучали постные нотации о вреде игнорирования партнеров, жалобы на то, что Блохин, взяв мяч, тут же не отдает его, а старается сам обвести, прорваться, ударить. И ведь получается у человека! Но, как видно, кого-то раздражали его самобытность, его отклонение от образа «среднетактического» нападающего. Убогое, трафаретное, инкубаторское мышление!

Московский динамовец Геннадий Еврюжихин. Более эксцентричного футболиста я не припоминаю. То он был в фаворе, сумев всех восхитить своими дальними, прекрасно рассчитанными передачами, своим длинным спринтом, блужданиями, не поддающимися быстрому уразумению, каким-нибудь невероятным голом. А то всех возмущал навесами мяча с фланга почему-то обязательно за ворота, холостыми пробежками, отпрыгиванием в сторону от резкого противника. Он был то необычен, то смешон. Еврюжихина без конца поучали, критиковали, не желая понять простой вещи: суть этого интересного игрока в том, что если он не отошлет мяч за ворота, то не сделает в другой попытке и прекрасной передачи, с которой будет забит гол.

Надо уметь принять игрока таким, каков он есть, и извлечь всю пользу из его сильных качеств. У нас же полно охотников переучивать, подравнивать, как в плохой парикмахерской – на один фасон, «под горшок». И так все десять лет, пока он играет. И только когда сойдет такой человек с поля, со вздохом скажут: «Л хорош был, другого такого не скоро сыщешь, жаль, что не полностью раскрылся…» Иные тренеры напоминают не конструкторов, а плотников, подтесывающих бревна, чтобы стали одинаковыми. Только лес изводят, лишний труд на себя принимают, а все равно их сруб не радует глаз.

Все это оттого, что не соблюдается чувство меры в сочетании коллективного и индивидуального начал. Думается, что в этом вернее всего проверяется тренерская культура. Наивно и опасно для дела послать в игру вместе разных людей и требовать, чтобы они все полтора часа свято выполняли план, составленный за макетной доской! Наивно и опасно для дела считать футболистов пронумерованными пешками. Номера придуманы для удобства зрителей, а не для обезличивания игроков. Водятся еще тренеры, превращающие каждый очередной матч в самый первый, словно до этого никто Я футбол не играл, и разжевывают, поучают, стараясь предусмотреть малейшее передвижение по полю, а в итоге только наскучивают, нагоняют тоску. Даже если и признать их добросовестными, то все равно они невысокого полета, и того же полета оказываются и пeстуемые ими команды.

«НИКТО ЕГО НЕ ПРОСИЛ ИДТИ ВПЕРЕД, РИСКОВАТЬ, И БЕЗ НЕГО БЫ СПРАВИЛИСЬ, ТОЛЬКО ПРОТИВНИКУ ДАЛ ШАНСЫ».

«НАШИ АТАКУЮТ, А ОН ПРОХЛАЖДАЕТСЯ, СТОРОЖИТ, ВИДИТЕ ЛИ, НЕТ ЧТОБЫ ПОЙТИ ВПЕРЕД, РИСКНУТЬ».

Вечно фигурируют эти наставления, то одно, то другое, по выбору. А выбор, если разобраться, целиком и полностью зависит от итоговых цифр на табло. Выиграли – молодцы, хорошо, что импровизировали и принимали собственные решения, Проиграли – задания у них в одно ухо влетают, в другое вылетают, пороли отсебятину, никакого представления об игровой дисциплине…

Просто и удобно, философию диктует счет матча, не надо выдумывать, напрягаться. Что и говорить, практичный способ мышления, в глазах многих тысяч болельщиков еще и удостоверенный либо радостными, либо оскорбительными цифрами счета.

А правды нет как в той, так и в другой версии, если брать их порознь. Правда в том, что хорошая игра подчинена сочетанию коллективного и индивидуального начал, и это сочетание проницательный тренер развивает, поощряет и культивирует. Игра безалаберная, разнобойная, неряшливая, сшитая на живую нитку, плоха. Но точно так же плоха и игра, зажатая тесным мундирчиком, сшитым на глазок тренером, не предусмотревшим высокие прыжки и вращения руками.

Высокий класс, скажем, сборных Бразилии, Англии, ФРГ, Голландии более всего проявляется в том, что команды эти, играя в рамках определенной общей схемы, непрерывно показывают, словно шикуя и хвастаясь, выдающихся солистов, мастеров умных, наделенных чувством собственного достоинства, свободно принимающих решения, дерзающих.

Обезличенный футбол, послушный схеме, когда игроки вызубривают тренерскую шпаргалку и ни о чем больше знать не желают, обречен навевать скуку, ему не покорить мир, его забывают, уйдя со стадиона, он, средний по замыслу, будет и среднего качества.

Один маститый тренер во время наших с ним разговоров на протяжении многих лет скептически отзывался то об одной «звезде», то о другой. В конце концов, когда его мишенями побывали даже Пеле, Яшин и Чарльтон, я был вынужден выступить с «официальным запросом»: что он вообще имеет против «звезд»? Он отнекивался, отпирался, но я настойчиво предъявлял все его прежние иронические замечания. И вдруг с тяжким вздохом:

– Вы бы попробовали терпеть знаменитость, особенно сходящую, тогда бы не спрашивали…

Я больше и не спрашивал, меня устроило его признание. За ним стояло то, чего не видят трибуны: одна из правд многотрудной футбольной жизни. Но разве работа тренера не включает в себя беспрестанные преодоления, в том числе и злоключения со «звездами»? И надо ли ему сочувствовать? А может быть, более достоин сожаления тот тренер, в чьем распоряжении нет «звезды», хотя бы и колючей?!

Все это не так легко рассудить. Известно немало случаев, когда самолюбивый тренер, натолкнувшись на строптивый норов «звезды», ставил вопрос ребром: «или он, или я». Впрочем, с такими же ультиматумами выступают и «звёзды». Борис Андреевич Аркадьев рассказывал мне, что «сами» Г. Федотов и В. Бобров ходили однажды к начальству с требованием «освободить их от Аркадьева». Как выразился Борис Андреевич, «у начальства, на удивление, хватило такта отправить эту парочку великих восвояси ни с чем, я уцелел, а потом они же оба каялись и не могли себе простить своего шага».

Если из сборной, к общему удивлению, выводят знаменитого игрока, а перед важным матчем возвращают, можно не сомневаться, что причиной послужил человеческий конфликт. Далеко не всегда бывает прав тренер, особенно если он из тех, кто не терпит возражений, несогласия и добивается безмолвного послушания. «Звезда» ведь не для того всходит на футбольном небосклоне, чтобы исправнее остальных выполнять указания, ее предназначение – подарить футболу новую небывалую черточку. Лучшее, что может тренер, – понять «звезду», помочь ей, окружить доверием. Но тогда надо уметь самому уйти в тень, уметь бескорыстно радоваться искусству игрока. А многие тренеры имеют слабость считать, что игра идет по их генеральскому повелению, и никак не иначе…

Мне приходилось слышать восклицания тренеров: «Эх, перевелись «звезды», ведь были же раньше…» И думалось: не лицемерные ли это вздохи человека, промотавшего состояние, не умевшего сберечь фамильные драгоценности, не наделенного тактом и культурой в обращении с игроками, маленького диктатора, на протяжении всей карьеры опасающегося за свою судьбу, желающего жить спокойно? «Пусть играют по подсказке, они не доросли до права на импровизацию» – вот и весь его сказ, вот и отнято у команды право проявить к игре чисто спортивный интерес.

И это еще одно столкновение истин: необходимость «звезд», с одной стороны, и с другой – немалые трудности в обращении с ними.

Помню, в Белфасте, в 1969 году после нулевой ничьей, тренер североирландской сборной Бингхем, откинув дипломатию, вместо протокольной любезности сказал о нашей команде то, что думал: «Организованная, но не изобретательная». Это было верно.

Мне кажется, что объяснение этому искать надобно вот в чем. Наши команды систематически отстают с тактическими нововведениями на несколько лет. И многим кажется, что неудачи как раз этим отставанием и вызваны. Отсюда и развился преувеличенный интерес к схемам, к «порядку», ко всему тому, что называется организацией игры, поэтому у знаменитых иностранцев высматривают прежде всего тактические варианты, чертежи повторяющихся комбинаций, проявляя, я бы сказал, несамостоятельность футбольного мышления, обезьянничание. В погоне за модным рисунком теряют из виду некоторые вечные законы. Разумная пропорция коллективного и индивидуального начал – один из этих законов. Чрезмерное увлечение тактическими схемами, наивная вера в их всемогущество заставляют иных тренеров приносить в жертву начало индивидуальное. А ведь все оригинальное в игру привносят люди, в первую очередь «звезды», и их маневры полагается тренерам подмечать, закреплять, делать новинкой команды.

Вот я и думаю, что в спорах хорошо бы почаще брать сторону личности, индивидуальных проявлений в игре Они самое дорогое и редкое в футболе.

«И ТЕХНИЧЕН, И ЗОРОК, И ПАСУЕТ ХОРОШО, НО МЕДЛИТ, ТЯНЕТ, СКОРОСТЕНКИ НЕТ».

«СКОРОСТЬ КОСМИЧЕСКАЯ, ЛЮБОГО ОБГОНИТ НО ТЕХНИКИ НЕТ, НЕ УСПЕВАЕТ НИ ОГЛЯДЕТЬСЯ, НИ ВЕРНО ОТПАСОВАТЬ».

Очень часто спор о сравнительных достоинствах игроков зедется от двух этих печек.

Иногда он переходит и сразу на всю команду.

«Комбинируют, потихонечку гонят мяч, вроде бы приятно, красиво, но не остро, по воротам редко бьют».

«Мчат как оглашенные, и все без толку, ничего по сторонам не видят и бьют что есть силы, лишь бы ударить…»

На первый взгляд в этих двух отзывах речь идет о разных несовершенствах, в одном случае о нехватке скорости, в другом – сметки и техники. Если так, то ничего заслуживающего внимания тут не было бы, недостатки и полагается выкладывать без обиняков. На самом же деле перед нами спор вкусов, спор двух видений футбола. Тайных вкусов, тайных видений, в которых не принято сознаваться, чтобы не прослыть ограниченным и примитивным. Но существующим, и не как упрямая причуда, а как сознательное, хоть и незримое, влияние на формирование команды и манеры ее игры.

Много лет команду ЦСКА комплектовали из людей атлетического сложения, явно отдавая предпочтение росту, скорости, выносливости, силе. Она благополучно здравствует, иногда берет призовые места, а однажды, в 1970 году, прорвалась в чемпионы. А вот в команду хорошего устойчивого класса никак не складывается и нередко выглядит простецкой, просто-таки неотесанной. Выскажу соображение, которое покажется, наверное, поклонникам этой команды святотатством. Всегда мне казалось, что талант Владимира Федотова в этой команде был принесен в жертву. Фамилия обязывала его играть на месте отца, великого Григория Федотова, и прекрасно, что сын проявил эту верность. Но комбинационный дар его не проявился и наполовину в отсутствие партнеров, которые бы умели наравне с ним читать и вести умную и хитрую атакующую игру. Владимир Федотов слишком часто выглядел в своей команде белой вороной.

Почему же таков ЦСКА? Не лишено вероятия, что люди, прикладывающие руку к формированию команды, движимы желанием повторить знаменитый ЦДКА конца сороковых годов. Да, в той превосходной команде играли футболисты сильные, быстрые, выносливые, рослые, ширококостные. Но атлетическая внешность тех армейцев была в полном согласии с их технической выучкой, что и позволило им под началом дальновидного, проницательного тренера Аркадьева создать свой стиль игры, который в то время, несомненно, имел право называться современным. Последующие же руководители клуба, доверяя внешнему сходству, им только и ограничивались, из-за чего команда и не становилась полноценной. При таком подходе ее способно выручить лишь чудо счастливого совпадения.

Иная картина в московском «Спартаке». Там и вольно и невольно следуют образцу в виде «Спартака» 1956 года. Там не гнушаются «малышами», там, произнося «наш, спартаковский игрок», подразумевают прежде всего «технаря», который бы имел вкус в зрячей комбинационной игре, пусть и со многими передачами, там культ Сальникова, Нетто, Симоняна. Потому, глядя на нынешний «Спартак» и вспоминая о своем «Спартаке», Сергей Сальников мечтательно роняет: «Папаев с нами сыграл бы…» Мерки тут постоянные, снятые семь раз. Нельзя отказать старым спартаковцам (а у руля команды обычно «свои») в последовательности, в хорошем футбольном вкусе. И все же, мне кажется, чрезмерно строгое следование образцу двадцатилетней давности иногда придерживает команду за рубашку, не дает ей хода. Равные «старикам» по таланту новые игроки с неба не падают, а их подобия создают рисунок игры лишь внешне похожий. Вот и возникает на поле перебор в возне с мячом, род полотерства, создающий один из миражей футбола – преимущество без голов, без побед. Истинная динамика, которая свойственна лучшим командам наших дней, у «Спартака» прорывается в считанных матчах. Однажды, в 1969 году, «Спартак», став чемпионом, казалось, ухватился за хвост жар-птицы, заиграв в самом деле хорошо, сумев объединить свою «классику» с новыми требованиями. Но хватило его ненадолго.

Много судят да рядят о причинах упадка столичного футбола, это модная тема. У меня создается впечатление, что у людей, руководящих московскими клубами, в ушах приятно звенит – «ведущая команда», как до сих пор принято говорить и писать о московских «эксчемпионах», и этот звон действует убаюкивающе, рождает приятные надежды, что все само собой образуется и в один прекрасный день славные времена вернутся. От этого самообольщения дело еще более мрет и глохнет: традиционность оборачивается провинциальностью, разглядывание обольстительных миражей слабостью и инфантильностью.

По-настоящему могучая московская команда будет создана не в качестве повторения пройденного, а совершенно заново, согласно требованиям ушедшего далеко вперед футбола. Это касается как облика игры, так – что не менее существенно – и структуры, управления, обеспечения футбольного клуба.

Бессмысленно разглагольствовать по старинке, что кому-то не хватает техничности, а кому-то силы и быстроты, противопоставлять эти недочеты один другому, прикидывая, какой из них извинительнее, приемлемее, да еще строить вокруг них доморощенные теории о футболе техничном и о футболе атлетичном, когда ни того, ни другого давным давно не существует. На наших глазах народился футбол, объединивший сразу все достоинства, да так крепко объединивший, что порознь они уже и неразличимы, да и нет надобности различать. Мы это видели в последние годы у сборных Бразилии, ФРГ, Англии, Голландии, Польши, Чехословакии, разумеется, когда они в форме, «в составе» и в настроении. Футбол взошел на более высокую ступень, где не устраивают отдельные достоинства, как бы заманчиво они ни выглядели. Теперь извольте соответствовать сумме требований, если претендуете на репутацию игрока или команды мирового класса! Это соответствие было поймано киевским «Динамо» сезона 1975 года.

«ВСЕ БЕДЫ ОТ ГРУБОЙ ИГРЫ! КАЛЕНЫМ ЖЕЛЕЗОМ НАДО ЕЕ ВЫЖИГАТЬ, НЕ ПРОПУСКАТЬ НИ ОДНОГО СЛУЧАЯ, НЕ ПРОЩАТЬ СУДЬЯМ ЛИБЕРАЛИЗМ И СЛЕПОТУ!»

«НУ ХОРОШО, БОРЕМСЯ МЫ С ГРУБОЙ ИГРОЙ, А ПРИСМОТРИТЕСЬ К ИНОСТРАНЦАМ: БЕЗ КОНЦА «ВРЕЗАЮТ», А СУДЬИ НИ ГУГУ. НАШИ ТАК НЕ УМЕЮТ, НАРЫВАЮТСЯ И ПРОИГРЫВАЮТ…»

С одной стороны, принципиальное неприятие грубости, требование строжайших мер наказания. С другой – вроде бы практичный взгляд на вещи, перефразированное – «с волками жить, по-волчьи выть».

Как-то так уж получилось, но второе высказывание мне приходилось слышать преимущественно от людей, в игре не участвующих, но от нее зависящих и ею повелевающих и потому готовых на многое закрыть глаза, лишь бы была победа. Эти люди, как им кажется, стараются внести в футбол, так сказать, взгляд сверху, они «обобщают наблюдения и приходят к определенным выводам». Беда в том, что наблюдения их подчас нашептаны односторонними подслеповатыми симпатиями, а выводы безудержно воинственны, горячи и нетерпеливы. Разговор об «ответных, необходимых» мерах в единоборствах закипает обычно после поражений наших футболистов на международной арене. С досады. Сгоряча. От неумения смело взглянуть в прямое зеркало.

Раньше всего зададимся вопросом: с изменением облика игры не должно ли измениться и наше представление о приемах?

Грубияны были всегда. Как и хулиганье вне поля. Футбол воспитывает, но и он зависим от того воспитания, которое получают молодые люди вне стадиона. Нет основания выделять футбол в изолированную сферу. Что его действительно выделяет, так это публичность, это крупный план, который ему предоставило телевидение, и отсюда повышенная чувствительность, страстная реакция бессчетной аудитории.

Влияет и резкий контраст: футболистов хотят видеть героями, недаром же они такие знаменитости, что и орденами их награждают, и фотографии их без конца печатают в газетах; а тут вдруг – подножка, удар по ногам, толчок, после которого человек летит на землю. Тем, кто не играл в футбол, все это напоминает наглое озорство парней из подворотни.

Намеренно и зло били Григория Федотова и Всеволода Боброва. Во время матча ветеранов Бобров, которому было под пятьдесят, откровенно лягнул одного ленинградца, а когда ему сказали: «Что ты делаешь?», вскинулся: «Забыли, что он со мной творил в сорок восьмом?!» Не стирается обида за намеренную грубость. И понять это можно, ведь тот человек, как на большой дороге, готов был вывести игрока из строя любым способом, хоть бы и оставив на всю жизнь инвалидом.

Мне рассказывали, что, когда готовились играть против команды, где был Пеле, один хавбек, крайне возбужденный тщательнейшим планом «изоляции» уникального бразильца, вдруг воскликнул: «Если надо, я его уничтожу…» Футболиста пришлось утихомиривать во избежание неприятностей. Помню, я смеялся, считая это анекдотом, хотя хавбек и слыл грубоватым. А спустя какое-то время за хулиганские деяния вне футбольного поля он был осужден, и я понял, что человек этот не шутил.

Еще не научились наказывать такой разбой, никого, насколько я помню, не изгнали из футбола навечно. Единственно, что в наших силах, – это карать разбойников тем, что имена их не принято вспоминать в порядочной компании. А вообще говоря, черный список мог бы и существовать в назидание.

Всегда находились люди либо дремучие, либо трусливо-подлые, либо злобные, которым ничего не стоило для устрашения, для игровой выгоды, а то и от бессилия ударить товарища по футболу. Чего только не придумано в оправдание таким людям. И игра «на грани фола» (никто не ведает, что это за грань), и «жесткая игра» (кто ее отличит от грубости?), и «боевой темперамент» (как будто поверженным от этого легче), и «бескомпромиссность схватки» (точнее, бессовестность). Словом, маскировочной одежды изготовлено с избытком. И вся-то она для «нашей команды, наших мальчиков», а вот с других, чужих, надобно беспощадно срывать камуфляж, их – на чистую воду. Много, чересчур много развелось служителей разных команд, хоть особые погоны для каждых заводи, и маловато тех, кто имеет мужество служить футболу в целом, кто отдает себе отчет в том, что милостивые уступки одной команде неизбежно подтачивают здание игры.

Расхожая версия, что все другие команды «вставляют», а «наша» не умеет, она, дескать, благородная, невинная и страдающая, рождается из мелкопохместного мышления. Эта версия вовсе не невинного свойства, она слепа, настырна и драчлива, из-за нее затеваются конфликты и глупые тяжбы в руководящих футбольных учреждениях, это она провоцирует буйные головы протестовать по любому пустячному поводу, что делает иные стадионы просто опасными.

Однако вернемся к поставленному выше вопросу о возможности изменений в наших представлениях о грубых приемах.

Я не располагаю данными о том, больше ли, чем прежде, ломают сейчас ног, ребер, ключиц, больше ли разрывов мышц, содранной кожи и тому подобного. О таких вещах не годится судить на глазок.

Зато в одном наблюдении я уверен. Убыстрение всей игры, рост скорости игроков, повышение уровня их физической тренированности, технической выучки вполне естественно повлекли за собой усовершенствование приемов отбора мяча. Стремясь прервать атаку, добыть желанный мяч, теперь гораздо быстрее и решительнее вступают в единоборство. Подкаты, шпагаты, резкие выпады, выбивание мяча сбоку и сзади – все это делается в темпе, атлетично, без раздумий и сомнений, без долгой завораживающей плассировки, такой употребительной в прежние годы. Теперь многие футболисты, особенно в классных командах, умеют выбить или увести мяч вполне правильно, как говорят, чисто, но так, что противник при этом оказывается на траве. Правила не нарушены, судья не свистит. Заходятся четырехпалым свистом сторонники упавшего на трибунах, им мерещится грубость, они под властью обиды из-за того, что их любимец растянулся. Когда в таких случаях говорят – «наши так не умеют», то это верно в том смысле, что они не умеют столь же смело, твердо и грамотно отобрать мяч. Это умение, как одну из черт своего национального стиля, издавна культивируют англичане, оно характерно для футболистов ФРГ и Голландии, его освоили в последнее время и бразильцы, приплюсовавшие к своей технической изощренности все полезное, что может дать игре сила. Первоклассный отбор мяча необходим всем, кто хочет быть на уровне сегодняшнего дня, он становится обязательной приметой сильной команды. Было бы опасным заблуждением принять решительность в отборе мяча за огрубление футбола с выводом, что надо «отвечать». Когда судья одного игрока штрафует за подкат, а другого нет, ориентироваться следует не на то, упал или не упал игрок, у кого отбирали мяч, а на чистоту, верность приема, сыграно ли, как принято говорить, «в мяч» или «в кость». Надо учиться чтению этих приемов, которых становится все больше в футболе наших дней. Умышленная грубость как была, так и осталась отвратительной. Только не надо ее путать с современным отбором мяча, в результате которого милый нашему сердцу футболист спотыкается и летит наземь.

«Я бы сразу, без всяких предупреждений, выгонял с поля того, кто ударит сзади по ногам. За подлость. Лицом к лицу – пожалуйста, что угодно, это не страшно».

Это сказал мне однажды Альберт Шестернев, могучий человек, репутация которого как центрального защитника была наравне с репутацией англичанина Мура. Он играл сверхнадежно, но никого ни разу не обидел за свой футбольный век. И фразу ту этот мягкий человек произнес зло.

У нас принято вести кондуит всяческих нарушений, удалений с поля, предупреждений, дисквалификации. Его регулярно сравнивают с прошлогодним и с позапрошлогодним, и в зависимости от разности объявляют сезон то более, то менее благополучным.

Я охотнее доверяю большим числам, уменьшение взысканий вызывает сомнение, все ли было замечено и наказано.

Знаменитый судья Тофик Бахрамов, мастер своего дела, одно время так уверился в себе, что вообще перестал наказывать на поле и бравировал тем, что, когда он реферирует, ничего не случается. Однажды он замял совершенно очевидный проступок защитника «Шахтера» Яремченко, который умышленно, грубо и опасно зацепил Ловчева, начавшего рывок без мяча, после чего спартаковец на одной ноге добрался до белой линии и, несмотря на старания врача, выбыл из игры. Бахрамов все видел, он погрозил пальцем Яремченко и выразительными жестами показал Ловчеву (а главное, публике и официальным лицам в служебной ложе), что все в порядке и происшествие – сущий пустяк. Это была сценка, разыгранная для отвода глаз. Об этом случае я написал реплику. Необычайно ревнивый к своей репутации, Бахрамов, как мне рассказывали, бушевал, возмущался, протестовал. Никто ведь обычно не возражает против перечисления недостатков, но никого не устраивает упоминание его фамилии в качестве примера. Когда уже в следующем своем матче Бахрамов достал и поднял вверх желтую карточку, я понял, что он не только обиделся, но и принял к сведению замечание.

Это вранье, а по сути дела, подстрекательство, когда запальчиво твердят про «наших котят» и про «тех, костоломов». Правила футбольной игры едины во всем мире. Если и есть расхождения в так называемой трактовке правил в разных странах и на разных континентах, то, уж во всяком случае, они не касаются того удара сзади по ногам, который так ненавистен Шестерневу, не касаются злонамеренных приемов, которые легко различит каждый, кто в детстве гонял мяч и бывал «подкован» с умыслом.

Споры о грубости требуют бдительности. Больше чем в каком-либо другом разделе футбола тут надо разоблачать притворные обтекаемые, извинительные аргументы, не идя ни на какие соглашения. Грубиянов почему-то принято жалеть. Однажды «Советский спорт» трижды и поделом одернул молодого защитника. И тогда в редакцию принялись звонить и писать: «Что вы делаете, парень затосковал, каково ему теперь…»

Судьба начинающего футбольного безобразника вызвала сочувствие. О судьбе тех, более классных и заслуженных игроков, которых он бил, о судьбе зрелища ходатаи забыли. Чем-то это напоминает мягкость и снисходительность, которая иногда сопровождает пьяницу: «Ну выпил человек, подумаешь…» Так же и тут: «Ну ударил, с кем не бывает…»

О грубых приемах спорят. Мне кажется, что никогда не покривит душой перед футболом тот, кто, пусть перегибая палку, будет нетерпим к грубости, в какую бы футболку она ни была одета. Недаром же возник точный термин: «антифутбол». А ведь не «анти-Динамо» и не «анти-Арарат»…

«КРАСАВЕЦ ГОЛ! ВОТ УДАР ТАК УДАР!»

«ДА ТЫ ЧТО? ВРАТАРЮ БЫ РУКУ ПРОТЯНУТЬ, А ОН РОТ РАЗИНУЛ…»

Не существует арбитража, который бы рассудил эту перепалку болельщиков. Да и бесполезно вмешиваться: ясно, что один предан команде, забившей гол, а другой – пропустившей. Если в следующий раз проигравшие возьмут реванш, то и спорщики поменяются репликами и даже не улыбнутся, не уловят юмора в этом обмене по той простой причине, что такие споры они ведут много лет, после каждого матча. И на здоровье! Это открыто пристрастные люди, им видеть все как есть было бы неинтересно, постно. Право смотреть футбол по любви они оплатили и долгими годами верности своему клубу, хотя за это время меняли место работы и по второму разу женились, и тем, что вдосталь померзли и помокли на трибунах, простужались, срывали голоса, терпели притеснения начальников за тайные исчезновения в вечер футбола, и семейные скандалы за поздние возвращения, и тем, наконец, что десять лет ждут не дождутся, когда их родная и уж такая невезучая командочка хоть «бронзу» зацепит. С них взятки гладки еще и потому, что на деловую жизнь футбола они не влияют и преисполнены к ней почтения.

Но гол, о котором шло препирательство, он же факт футбольной жизни, и должно же существовать его верное истолкование…

Киевские динамовцы открывали чемпионат в Ереване. Спустя несколько дней там же играли московские динамовцы. В первом матче победили киевляне – 4:1, во втором «Арарат» – 3:2. Десять голов в двух матчах, да еще весной, бывают нечасто. Голы, естественно, были разные. Они вообще все разные. Был гол-урод, когда вратарь ереванцев Секепян поймал мяч после удара Сабо и вдруг выпустил его из рук за линию'ворот. Даже партнерам Сабо было неловко его поздравить. Даже многоопытный Алексей Петрович Хомич, дежуривший за воротами с фотоаппаратом, не снял этот момент и долго потом ворчал: «Поди знай, что он этакое выкинет!»

Были и прекрасные голы: тот же Сабо метров с двадцати с лету с подачи Хмельницкого – в верхний угол или Заназанян головой в прыжке в ворота Яшина. Были. и голы простенькие, которые принято именовать «трудовыми».

И тут я решил провести эксперимент и стал расспрашивать о всех этих «происшествиях» игроков и тренеров трех команд и наблюдателей, которые по весне так и роятся на южных стадионах. Может быть, только этот эпизод, когда вратарь выпустил пойманный мяч, не вызвал разногласий, да и то, как я подозреваю, потому, что это был четвертый гол киевлян, он ничего не значил ни для кого, кроме вратаря, которого потом встречать мне не приходилось. А если бы этот гол решил судьбу матча, то, убежден, кто-то из победителей взялся бы доказывать, как коварен был удар Сабо.

Остальные же голы «решались двумя способами» и с разными ответами. Сторона забившая считала их превосходными, мертвыми, а сторона пропустившая не моргнув глазом называла имена своих игроков «сглупивших», «побоявшихся», «споткнувшихся». Слушая объяснения пропустивших, нетрудно было прийти к выводу, что при правильной игре вообще не было бы никаких голов, футбол выродился бы в бесцельную беготню, а игроки, виновные в пропущенных голах, выглядели оплошавшими ребятишками, а не известными мастерами. Что-то скучное, занудное было во всех этих объяснениях, футбол на твоих глазах разоблачали, он терял все свои красоты. Да и подозрительно выглядела слишком уж задиристая, нервная односторонность этих объяснений. Сабо будто бы забил свой гол в прыжке головой чисто случайно, мяч полетел совсем не туда, куда он хотел его направить, гол Заназаняна будто бы проворонили сразу и вратарь (Яшин!), и все защитники, которых учат и учат, как надо поступать в таких случаях, а они упорствуют в ошибках… И так далее.

Сомнений нет, в профессиональные обязанности тренеров входит микроскопический разбор малейшего эпизода, а пропущенные голы так и вовсе должны становиться темой очередных уроков. Впрочем, и в этом случае трактовка гола только как своей ошибки, без привлечения внимания к выказанному соперником мастерству, превратит урок в нотацию.

Мне представляется, что при верном восприятии футбола прежде и выше всего должны оцениваться блестки искусства, их надо «вымывать» из пустой породы, ими надо дорожить, они общие – футбольные. Рассматривать и объяснять игру как цепь разного рода оплошностей – занятие унылое и бескрылое. «Кайся, грешник!» – звучит в грозных надсадистых проповедях.

Была бы охота, и можно докопаться, что любому прорыву, меткому попаданию, красивой перепасовке мяча предшествовала или способствовала та или иная неточность, заминка игроков другой стороны. Но что из того? Футбольные композиции, заставляющие стотысячные стадионы взрываться бурей восторга, возникают не на гладком полу подмостков, согласно фантазии хореографа, а в неотступной горячей борьбе, в преодолении яростного сопротивления, они вымерены завоеванными сантиметрами газона, долями секунды. Противника ведь надо заставить совершить эту самую роковую ошибку, и на это подчас уходят все силы!

Так разве справедливо, оценивая красивый эпизод, на первый план вытаскивать промах, тем самым как бы бросая тень на чужое достижение?! Да и не в одной справедливости дело. Как сподручнее, проще и безопаснее объяснить свой проигрыш? Ясно, что глупой оплошностью одного-двух игроков и, уж конечно, не тем, что «нашу» команду переиграли, превзошли в быстроте и смекалке.

В тех двух матчах, о которых я упоминал, киевляне хоть и воспользовались ошибками ереванцев, но показали в целом игру более высокого уровня, а москвичи допустили уйму промахов, потому что ереванцы подавили их темпом, отчетливо выраженным боевым настроением, заставили обороняться в нервном режиме. И та и другая победы выглядели совершенно обоснованными.

Впрочем, это не больше чем частный пример. Едва ли не ежедневно приходится убеждаться, что футбольная улица вымощена булыжниками разговоров о решающем значении ошибок. Кругом одни ошибки. И телекомментаторы особенно в этом усердствуют…

Вспоминается Мехико в дни чемпионата мира 1970 года. Только что отпылал матч Италия – ФРГ. Игра тлела до последних секунд, итальянцы исполняли свой излюбленный вариант защиты счета 1:0 в свою пользу, но тут Шнеллингер, их ландскнехт из «Милана», изредка, для души, играющий за сборную своей страны, сравнял счет. А в дополнительные полчаса игра вспыхнула так, словно ленивый огонек добрался до бензина. За эти полчаса с удивительной легкостью были вколочены в те и другие ворота пять голов, и не верилось, что только что эти же самые игроки, как о чем-то несбыточном, мечтали о голе. После вспышки оказалось, что итальянцы на гол впереди.

И вот с пылу с жару пресс-конференция в ярко освещенном (для съемок) отсеке бетонного подземелья стадиона «Ацтека». Валькареджи, тренер итальянцев, сидит, расслабленно бросив руки и не имея сил улыбнуться. Его мягкое мясистое лицо распарено, словно он из бани, а седые редкие волосы как выступившая соль. Ему первое слово как победителю. Он глубоко вздыхает и произносит неожиданные слова: «Никогда не знаешь, чем это кончится, результаты игры – знак судьбы…» И представилось, как этот человек прожил последние полчаса в окопчике рядом с полем, как он призывал божью милость. Но, выпалив это и видя, что окружавшие его журналисты иронически улыбаются над слишком уж честным признанием «главнокомандующего», Валькареджи поспешил сложить по-наполеоновски руки, нахмурил лоб и продолжал: «Да, победного варианта во всех подробностях заранее не разработаешь, но в общих чертах многое можно предусмотреть, во всяком случае, надо пытаться это делать…» И разошелся, и все редкостные события этого матча выписал и решил, как нетрудное уравнение.

Валькареджи все-таки в признании-вздохе невольно выразил в свой славный миг (его сборная вышла в финал) то, чем постоянно живет тренер: едва ли не в каждом матче он не может поручиться, чем кончится дело. Игра есть игра, и во всех случаях какой-нибудь особый, новый оборот событий. Почему, скажите, один раз мяч, ударившись о штангу, отлетает прочь, а в другой раз – в сетку? Геометр тут же исчислит угол попадания и угол отражения и предъявит миллиметровую разность. Кто же в этом сомневается! Но чертежи и теоремы на футболе в счет не идут, там наше учащенное дыхание, наше сердцебиение, там нас раскачивает между крушением всех надежд и полным торжеством…

Что можно считать тренерским девизом? Не выразить ли его так: «Предусмотри все, что возможно, а затем отдайся на волю волн!» Нет такого девиза, хотя, как мне кажется, работа тренеров, их переживания в него укладываются.

Однако признание того, что в такую разумную игру, как футбол, вторгаются то и дело обстоятельства, которые предусмотреть невозможно, но с существованием которых приходится считаться, нельзя путать со злостным намерением решительно все объяснять с помощью одних ошибок.

Возня с ошибками – для побежденных. На той же пресс-конференции тренер сборной ФРГ Шён первым делом сказал: «Мы были неосторожны в защите, когда игра уже была в наших руках». Верно, но сказано не все. Итальянцы, после того как добрый час коченели в окопах, в дополнительные полчаса взбеленились, и пошла игра в обмен ударами. Вот как развивался счет: 0:1, 1:1, 2:1, 2:2, 3:2. Обе защитные линии трещали по швам, и надо было изловчиться нанести последний удар. Ошибок было полно, но экстаз, в котором находились обе команды, делал эти ошибки как бы невидимыми и извинительными. Насколько мне известно, никто и не разбирал по всей строгости футбольной науки эту незабываемую страничку мексиканского чемпионата.

Разбор ошибок должен происходить в тиши учебного класса, быть невидимым миру уроком. Но так получилось, что этот разбор заполонил страницы газет, его ведут радио и телевидение, об ошибках наперебой толкуют тренеры в своих интервью и, уж конечно, лица, ответственные за команды, а вслед за ними охотно пускаются в критический анализ и многие из тех, кто смотрит футбол. Не надоедало ли вам, читатель, это плаксивое перечисление недоразумений? Не начинал ли из-за него футбол – богатырская забава смахивать на комедию ошибок?

Ошибки – в порядке вещей, они неизбежны, более того, закономерны, потому что заставить противника их совершать – прямая задача обеих сторон. Для этого существуют и высокий темп, и дополнительная выносливость, и техническое преимущество, и разнообразие комбинаций, рассчитанных на то, чтобы противник сбивался с ног, клевал на хитро закинутую удочку. И если всем этим одна из команд сполна располагает и умеет пользоваться, а другая в конце концов в каком-то месте вдруг вынужденно открывает фронт, не сумев предотвратить прорыв там, где его трудно было ждать, то разве надо выпячивать промах, а не поздравлять наступавших?! Разумеется, речь не идет о таких, например, оплошностях, как небрежный пас защитника своему вратарю, когда мяч успевает перехватить чужой форвард. Это чистой воды растяпство. А иной раз ведь и гол, забитый игроком в свои ворота, выглядит натурально, если игрок действительно был поставлен противником в безвыходное положение.

Мы сушим футбол, превращая его зеленую арену в ученическую тетрадь с бесконечными помарками и красными учительскими значками. Нет никакого резона в менторском тоне, в желании всюду и всегда обнаружить изъян. Куда как лучше уметь радоваться тому, что сделано прекрасно! И вовсе не ради нашего простодушного безмятежного удовольствия. Просто в футболе, где ценности создаются долгим честным трудом, достижение неизмеримо важнее и интереснее, чем ошибка. И на них, достижениях, вопреки поговорке учатся и растут скорее, чем на ошибках.

«БУДЕТ ИГРА, БУДУТ И ОЧКИ!»

«НАДО ВЗЯТЬ СВОИ ОЧКИ, ВОТ И ВЕСЬ СКАЗ».

Очки и игра. Победа и игра. Разве не равнозначны эти понятия? Поскольку футбол способен существовать только в противоборстве, и одна команда, как бы ее красиво ни экипировать, как бы хорошо ее ни обучить, без противника никому не нужна и ничего собой не представляет, разве не резонно провозгласить единицей измерения турнирное очко, как минуту – единицей времени, градус – температуры, ампер – силы тока? И почему бы не считать эту единицу исчерпывающе точной, исключающей какие-либо сомнения и кривотолки? И ведь какое заманчивое удобство: взглянул, сколько у команды очков, и получил ответ, как она играет!

Очки заведены и не случайно и не зря. Не принято, например, ставить под сомнение чемпионов, которые выявляются в конце многомесячного турнира по наибольшей сумме очков, набранных, как в последние годы у нас, в тридцати матчах. Результат одной какой-либо встречи еще можно оспорить, если одна из команд, по нашему мнению, играла живее, предприимчивее, смелее, но проиграла из-за пустячной, досадной неловкости. А итоговые суммы, насколько я помню, никто не объявлял случайными или липовыми. Даже в тех случаях, когда у двух команд эта уважаемая сумма оказывалась равной и чемпиона выявляли либо по соотношению забитых и пропущенных голов (1947), либо по дополнительному матчу между ними (1964 и 1970) это воспринималось всеми как должное, потому что победитель, прежде чем он воспользовался преимуществами добавочными, второстепенными, имел уже неоспоримое достижение. Раз двух чемпионов быть не может, делать нечего, пусть их рассудит какая-нибудь малость, любой достоин верхней тронной ступени.

И все-таки, расшаркавшись перед чемпионами, позволим себе заметить, что их уважаемые суммы не всегда дают гарантию, что чемпион играл прекрасно. В этом смысле внушительная сумма, предположим в 45 очков, не «скажет нам так же точно об игровых достоинствах команды, как 36,6 на градуснике о состоянии здоровья человека. Спору нет, что ЦСКА в 1970 году, киевское «Динамо» в 1971-м, «Заря» в 1972-м, московское «Динамо» весной 1976-го, «Торпедо» осенью того же года заслужили свои чемпионские звания, и их ратный турнирный труд справедливо оценен золотыми медалями. А утверждать, что все эти чемпионы оставили яркий след, врезались в память, сказали новое слово, я бы не решился. Достаточно их сопоставить с «Араратом», чемпионом 1973 года, либо киевским «Динамо», чемпионом 1975 года, и сравнение окажется не в их пользу. Даже если сравнить игру одной и той же команды, имевшей тех же тренеров и тот же состав, киевского «Динамо» в 1974 и 1975 годах, то мы обязаны признать, что в 1974 году имели сильного, но обыкновенного чемпиона, а в 1975-м – игравшего легко, модно, изящно, и не просто побеждавшего, но и покорявшего сердца. Могу допустить, что иной читатель не согласится со мной в деталях, какой-нибудь пример его не устроит. Но надеюсь, что вывод о том, что чемпионы в игре неодинаковы, хотя их и принято выстраивать ровным столбиком на страницах справочников, читатель со мной разделит.

Бывает, что, чествуя чемпионов, мы про себя думаем (вслух это не принято произносить, глядишь, упрекнут в болельщическом косоглазии), что другая команда, не ставшая первой, играла интереснее и ей бы больше к лицу были знаки отличия. Мне думается, что «Торпедо» в 1961 году было столь же прекрасно, как и за год до того, в 1960-м, когда им был красиво сделан заветный «дубль» и предъявлен образец игры на полпути от «дубль-ве» к современным свободным, бессхемным построениям. А чемпионом тем не менее стало киевское «Динамо», хоть и набравшее силу, и имевшее в составе одаренных игроков, но еще неготовое к той роли лидера нашего футбола, которую оно приняло на себя четыре сезона спустя. А в 1965 году эти команды поменялись местами, и «несправедливость» была как бы компенсирована. «Торпедо» в тот раз стало чемпионом из последних сил, на жилах, перед тем как надолго уйти в тень, а киевские динамовцы, хорошо играя, чуть-чуть оплошали, хотя уже стояли на пороге своего славного трехлетия 1966-1968 годов.

Я не собираюсь пересматривать боевое прошлое нашего футбола, это было бы смешно. Но и взирать на него, держа руки по швам, тоже ни к чему. Размышляя над минувшими событиями, мы вернее уловим их глубинную суть, чем если будем безропотно полагаться на таблицу.

Отчего же иногда наши впечатления об игре той или иной команды не согласуются с ее местом и суммой очков? Пусть не часто, но так бывает. И не только в последние годы, но и тридцать, и сорок лет назад.

Дело в том, что в футболе победа не обязательно находится в прямой зависимости от игры, на которую команда способна. Я думаю, что смысл поговорки – «мяч круглый», – которую часто произносят, желая оттенить загадочность исхода завтрашнего матча, как раз в том и заключается, что победа – понятие не плоское, не однозначное, а многостороннее, объемное, как шар, и учесть заранее все, что может повлиять, просто невозможно.

Тренеры в вечера проигрышей изощряются в перечислении уважительных причин. Скорее всего широкой публике эти плаксивые монологи и не нужны и неинтересны, особенно если они повторяются изо дня в день, придавая бодрому делу – футболу чуть ли не похоронное звучание. Публика вправе заявить: «Если вам так хорошо известны причины ваших неудач, ну так и устраняйте их, работайте, а от скорбных вздохов мяч в ворота противника не закатится…»

Я думаю, что жанр этих публичных покаяний (иногда они имеют и надувательский оттенок) постепенно себя изживет. Он, этот жанр, произрос на почве бедности знаний о футболе, когда публика готова была, открыв рот, ловить каждое словечко из уст приобщенных к «святая святых» игры. По мере того как знания становятся доступными, руководителей команд все чаще и чаще будут ловить на повторениях, на шаблонных версиях, любопытство иссякнет, и завораживающая «магия поражений» получит простое наименование – «плохое ведение дела».

Однако благодаря тренерскому красноречию люди сумели узнать и дельные вещи. Доподлинно известно теперь, что есть игроки легко и трудно заменимые, есть режим жизни футболиста и жизнь без режима, есть добросовестное постижение мастерства и битье баклуш, есть мудрость тренера и примитив и самодурство, есть календарь игр, во всех деталях продуманный, равно справедливый, и календарь, ничем, кроме воли составителя, не обоснованный, есть команды, окруженные необходимым попечением и брошенные на произвол судьбы, есть подбор игроков со вкусом и скорые приглашения первого попавшегося, есть умение создавать настроение, нужное для хорошей игры, и атмосфера вялости и безразличия… Можно продолжать еще долго. Впрочем, все это уместнее изложить в методическом пособии рукой умудренного профессионала. Мы же с вами ограничимся соображением, что победа часто зависит не от простого сопоставления чисто игровых достоинств конкурирующих команд, а и еще от множества обстоятельств, то благоприятных, то губительных, дающих себя знать на поле, однако возникших за его пределами и трибунам неизвестных.

Активное постижение в последнее время «таинства победы» футбольными специалистами неминуемо привело к тому, что команды наперебой стараются ввести в действие добавочные силы, способные дать победный эффект. Какие-то из этих сил верно служат прогрессу игры. Это новаторский, научно обоснованный метод тренировки, набор условий для отдыха и лечения игроков, учебная база по последнему слову методики и обязательно с идеальным полем, тактические хитрости, разработанные в тиши этой самой базы, сознательная дисциплина и готовность постоять за интересы родного клуба, привитые умными тактичными руководителями, разумное стимулирование хорошей игры. И прекрасно, когда идет негласное соревнование по этим разделам футбольного дела! Как правило, победители в нем побеждают и на поле.

Но в ход идут силы и иного рода. Раньше всего, с позволения сказать, стратегия своего и чужого поля, когда футбол делят на две половины: один – в родных стенах, где полагается лезть из кожи вон и побеждать, и – в чужих стенах, где хорошо бы «ничейку», «очочко»; но и проиграть не беда. Стратегия эта подкреплена арифметическим подсчетом, доступным недорослю: она должна принести команде половину возможного числа очков и, значит, спокойное уютное место в серединке. Беспечальное, но и бескрылое существование, вполне устраивающее ограниченного бесталанного тренера.

Как известно, силы команд подравниваются, такова тенденция в мировом футболе, проявляется она и у нас. И привела она к тому, что уже много сезонов верховодит одна команда – киевское «Динамо» и с ней связаны теперь едва ли не все наши чаяния на международной арене. Остальные команды если и соберутся с силами и позволят себе «порезвиться», то ненадолго и тут же отступают в ту самую серединку, где живется вольготно. Это «Заря», «Арарат», «Шахтер»… А есть и такие команды, которые ничего себе не позволяют, так сказать, убежденные середняки: «Зенит», «Локомотив», «Днепр», «Черноморец»…

В каждом матче, как известно, разыгрываются два очка. Те команды, которым ничего особенного не нужно, успели выработать собственный взгляд на вещи, им достаточно одного очка. Вот и собирают потихонечку. Для этого разрабатываются всякие ухищрения. Прежде всего унылая оборонительная игра в половине матчей – на выезде. То и дело, хоть и не каждый раз, она подкидывает желанное очочко. Раздувание сверх меры «судейского вопроса», старание свои потери отнести за счет «несправедливых пенальти», «голов из явного офсайда». Делается это не без расчета: другой судья, узнав о таком натиске, приехав в этот город, подумает, прежде чем свистнуть «вне игры»… А бывают и попытки умаслить, задобрить судей… Наконец, в трудный момент можно условиться о «договорной ничьей», с тем чтобы в другой раз «отдать долг» невысокой договаривающейся стороне. Можно изыскивать неправедные подачки игрокам для подъема их настроения. Можно под благовидным предлогом затруднить тренировку приезжей команды… Да мало ли обходных путей!

От руководителей таких изощряющихся команд мы обычно слышим, что они намерены «решить сначала неотложные турнирные задачи, а уж потом начать омоложение состава и поиски лучшей игры». Но до этих поисков руки у них так и не доходят, хотя, если судить объективно, большинство таких команд имеют все основания, как и полагается, ставить во главу угла хорошую игру. Но привычка довольствоваться малым, крутиться вокруг «очочка», легко становится второй натурой.

Очки считают все: и футболисты, и болельщики. Та команда, которая выдвинула перед собой большие задачи, тем самым уже обязалась играть как можно лучше, сильнее, держать курс на победы, считает очки по два. Та команда, которой свойствен обывательский подход к игре, она-то и мельчит, просит, унижает футбол, превращая его в мелкую суету об очке едином.

И не надо думать, что на этот путь такие команды становятся, как утверждают их «идеологи», из-за реального представления о своих скромных возможностях. Нет, это утверждается для отвода глаз, в надежде, что пожалеют, войдут в положение, простят. У нас вообще любят жалеть футболистов и тренеров, считается, что сама непостижимая специфика их занятия взывает о снисхождении. Однако большой футбол развивается по тем же самым закономерностям, как и любое иное серьезное дело. Исключительности нет. Чем проще мы будем судить о футбольных коллизиях и перипетиях, тем полезнее это будет для судеб игры.

Многими любителями футбола уже подмечен сверхделовой подход некоторых команд к игре, наводящий подчас скуку на стадионах. И они, эти любители, ищут спасения в реформе системы поощрения команд. Чаще всего предлагают начислять очки пропорционально количеству забитых голов, скажем, за победу 4:0 вдвое больше, чем за 2:0. Теми же благими пожеланиями руководствовались и люди, вводившие у нас серии послематчевых пенальти после ничьих. Ничего из этого не вышло. Не помогут и реформы, какую бы хитрую, хоть алгебраическую, систему подсчета ни изобрели. Ловкачи приноровятся и к ней.

Меры должны быть естественные и глубинные, а не формальные. Футбольному делу, которое стало и более тонким и благодаря телевидению более общественно ответственным, чем раньше, остро не хватает образованных, наделенных чувством перспективы интеллигентных тренеров, способных, возглавляя команды, помнить об интересах футбола в целом, хранить порядок и стоять на осознанных, принципиальных позициях.

Одной из таких позиций, которая позволяет сохранять в неприкосновенности идеалы футбола, и является старая истина: «Будет игра, будут и очки!» Очко идет следом за игрой, а не наоборот. Нельзя из очка делать символ веры. Верить надо игре!

«ПРЕКРАСЕН ХОККЕЙ, НЕ ЧЕТА МЕДЛЕННОМУ ФУТБОЛУ, И ГОЛОВ СКОЛЬКО!»

«ФУТБОЛ РАЗУМЕН, СЛОЖЕН, РАЗНООБРАЗЕН, НЕ ТО ЧТО ПРИМИТИВНЫЙ ХОККЕЙ!»

До сих пор, хотя хоккею, начавшемуся у нас в 1946 году, уже немало лет, можно то и дело услышать подобный диалог, запальчивый, громкий и бесплодный.

Не ведаю, кому первому пришли в голову футбольно-хоккейные аналогии. Может быть, они отзвук тех, начальных лет хоккея, когда этой новой у нас игрой занялись в свои зимние каникулы, по совместительству, мастера футбола. Тогда эти аналогии еще имели какойто смысл, хотя все же вернее было бы сравнивать хоккей с шайбой с хоккеем с мячом.

Прекрасно понимаю людей, влюбившихся в хоккей. Но с какой етати им свою влюбленность доказывать, ругая и попрекая ни в чем не повинный футбол? Странно и некорректно.

У этих игр нет ничего общего, ни единого совпадения. Разве что несколько терминов: вратарь, защитник, нападающий, гол, ворота, офсайд… Однако и вратари несхожи, как и ворота, и голы, да и офсайд совсем другой. Совершенно разные игры, у каждой свои правила. В хоккее и должен быть счет крупнее: шайбе легче проскользнуть в ворота, и голевых моментов можно успеть создать уйму, передвигаясь на небольшой площадке со скоростью конькобежца-спринтера. Да и, наконец, что наиболее существенно, шайбу бросают руками, что человеку куда привычнее, чем манипулировать мячом ногами, выполняя парадоксальные, прямо-таки цирковые действия. Хоккейные «звезды», по моим наблюдениям, более всего отличаются от средних игроков как раз ловкостью рук. Однажды Валерий Воронин, знаменитый полузащитник, рассказывал мне о своих занятиях хоккеем: «Катался я не хуже хоккеистов, а вот руки у меня слабые». Так что хоккей скорее должен сравниваться с ручными играми, чем с ножным футболом. В гандболе, скажем, еще больше голов, чем в хоккее, однако я не слышал, чтобы по этой причине кто-нибудь предпочел хоккею гандбол…

Виктор Маслов, футбольный тренер, человек наблюдательный, сметливый, говорил мне: «Паримся мы в бане, приходят и хоккеисты. Я их рассматриваю и вижу, что у них развиты совсем другие группы мышц, чем у нас, у футболистов. Если футболистов так же развить, то они далеко не побегут. Совсем другая тренировка!»

Когда еженедельник «Футбол» реорганизовали в «Футбол – Хоккей», тренер Михаил Якушин строго и назидательно, что с ним бывает нечасто, заявил мне, редактору: «Только смотрите, чтобы хоккеисты не взялись нас учить…» Замечу, что Якушин в прошлом – виртуоз хоккея, можно сказать, классик. Я спросил, в чем он видит разницу между играми. Он ответил, уже, как всегда, посмеиваясь, словно бы дурачась:

В молодости мы ведь глупим. И со мной бывало.

Ночь не поспишь, прогуляешь, а завтра матч. Если хоккейный, то никаких последствий, по пять голов забивал. А если футбольный, то тут, извините, влип, нипочем не сыграть. Лед ведь тебя катит, а на зеленой травке каждый шажок на счету, ножками приходится перебирать поле-то, а ему конца-краю не видать…

Или возьмите поведение игроков в футболе и хоккее: у них же разные моральные нормы! Многое, очень многое, что мы более или менее спокойно наблюдаем в хоккейных матчах, мы никак не приняли бы в футболе. Хоккеисты могут затеять самую вульгарную потасовку, и судья их растолкает, вклинившись между ними, и либо оставит дело без последствий, либо отправит их на скамью штрафников на две минуты, отдохнуть и остыть. В футболе такая схватка была бы расценена как хулиганство, ее участников с позором изгнали бы с поля, потом бы склоняли в прессе и дисквалифицировали на несколько игр.

Нелегко объяснить, почему в хоккее гораздо больше дозволено игрокам, чем в футболе. Нет никаких оснований утверждать, что футболисты – люди воспитанные, а хоккеисты как на подбор сорвиголовы. И те и другие, как правило, воспитываются в одних и тех же спортивных секциях, рядом. И дружат. Так что, видимо, сама игра выработала разные моральные установления.

Возможно, надо принять во внимание, что хоккейная «коробка» тесна, а хоккеисты передвигаются быстро, пути их бесконечно перекрещиваются, они обречены сталкиваться, задевать друг друга, да к тому же правила им разрешают силовые приемы, после которых человек летит кувырком на лед, зал аплодирует, а телекомментаторы внушают зрителям, что «это было прекрасно исполнено!». Что же удивляться, если хоккеисты невольно и больше позволяют себе в отношении товарищей и больше им прощают! А может быть, еще и потому, что хоккеисты упрятаны в броню своей невидимой под свитером амуниции, она делает их неуязвимыми для толчков и ударов, которые сразили бы, наверное, человека без такой брони, того же футболиста?!

Факт остается фактом: сшибки, перехлесты страстей в хоккее, можно сказать, постоянны, и зрители к ним снисходительны, а некоторые так даже считают матч пресноватым, если ничего не стряслось. Причем интересно, что во многих городах практически одни и те же люди ходят и на футбол и на хоккей, а реагируют поразному. Если бы какой-то футболист позволил себе хоккейную выходку, они его без раздумий предали бы анафеме.

Нет, не давайте затягивать себя в водоворот беспредметного, пустозвонного спора о том, какая игра лучше. Футбол и хоккей ни в чем не совпадают и ни в одном пункте не противоречат друг другу. Точнее всех это знают хоккеисты, они относятся к футболу с превеликим уважением, и ни один настоящий мастер не позволит себе даже в шутку проводить выгодные для своей игры сравнения. А модные (мелькают они порой и на страницах печати) футбольно-хоккейные аналогии ничего не в силах доказать, кроме слабого знания предмета.

В данном случае я отступил от объявленной в начале главы темы разговора, тут сталкиваются не истины, а скорее недоразумения. Но так как путаницу эти распространенные споры вносят изрядную, я счел нужным высказать о них свое мнение.

…Не так легко пробивают себе дорогу и утверждаются футбольные истины, не лежат они спокойненько, к общим услугам, на поверхности, на шелковом зеленом газоне. Жизнь большой простой игры усложнена сверх меры и запутана. Наши поиски истин, наше их отстаивание всегда ей кстати.