"Ранняя история нацизма. Борьба за власть" - читать интересную книгу автора (Гинцберг Лев Израилевич)

Глава 1. Детище германской военщины (Мюнхен, 1919 г.)

Германский фашизм возник в первые месяцы 1919 г., но прийти к власти сумел только 14 лет спустя. Все эти годы он вел ожесточенную борьбу против демократического режима Веймарской республики, установившегося в Германии после Ноябрьской революции 1918 г., происшедшей непосредственно после поражения Германии в Первой мировой войне. Поражение и его последствия — Версальский и другие мирные договоры, навязанные Германии и поставившие ее в весьма тяжелое положение и в экономическом плане, и во внешнеполитической области, были той почвой, на которой выросли первые побеги национал-социализма и которая оставалась едва ли не главной причиной пропагандистских успехов гитлеровцев во все последующие годы борьбы за власть.

В течение четырнадцатилетнего пути к власти германские фашисты меняли тактику борьбы — от ставки на насильственный захват ее и попытки осуществить это намерение на практике (мюнхенский «пивной путч» 1923 г.) до участия в выборах и в работе парламентов разного уровня, что отнюдь не значит, что гитлеровцы пришли к власти в результате победы на выборах, как полагают люди, не знающие существа дела. В действительности на выборах в рейхстаг, происходивших примерно за 3 месяца до 30 января 1933 г., они потеряли 2 млн голосов и сумели прийти к власти лишь в результате дворцовой интриги, задуманной и осуществленной верхушкой крупного капитала и военщины. Что же касается участия нацистов в парламентах, то для них это было лишь дополнительным средством завоевания власти, после чего любые представительные учреждения были фактически упразднены. С самого первого дня существования главной целью национал-социалистической партии была ликвидация демократического строя и замена его диктатурой, в системе которой едва ли не важнейшую роль должны были играть органы подавления. Подобные режимы существовали в Италии (еще за 10 с лишним лет до установления гитлеровской диктатуры) и ряде других стран. Аналогичная модель власти господствовала, хотя и с другой идеологией и иной направленностью, в Советской России. Эта идеология, как мы увидим, постоянно была объектом ожесточенных нападок со стороны германских фашистов. Ликвидацию влияния марксистского учения в Германии Гитлер и его приспешники с самого начала рассматривали как первостепенную цель. Социальная борьба в стране должна была быть заменена сплочением населения, независимо от классовой принадлежности, для борьбы против других стран и народов, существование которых якобы лишает немцев возможности нормального существования. Лживая политическая пропаганда гитлеровцев, как мы увидим, по своим масштабам и изощренности превосходила все, что имело место в истории. И тем не менее при таком размахе оболванивания населения нацистам потребовалось 14 лет, чтобы добиться своих целей; даже при том, что правящие круги относились к нацистской партии достаточно лояльно, хотя Гитлер и его сторонники ни на одном этапе истории нацистского движения не скрывали своих целей, своего намерения уничтожить Веймарскую республику, провозглашенную в 1919 г. на обломках кайзеровской империи.

Для того чтобы понять причины возникновения фашистского движения, надо хорошо изучить обстановку, в которой оказалась Германия после поражения в Первой мировой войне. Страна находилась в войне более 4-х лет, она боролась с коалицией, в которую, кроме ряда второстепенных государств, входили такие великие державы, как Великобритания, Франция и Россия, а с 1917 г. и США. Шансы одолеть их всех были незначительны, однако Германские войска в ходе военных действий добились ряда выдающихся успехов, а после выхода революционной России из войны и оккупации значительных ее территорий могло показаться, что чаша весов склоняется на сторону Германии. Но это было не так: преобладание материальных ресурсов и воинских контингентов Антанты должно было привести ее к победе, что и произошло в начале ноября 1918 г. Непосредственным последствием этого события явилась революция в Германии, покончившая с кайзеровским режимом и провозгласившая демократическую республику.

Воздействие поражения на значительные слои немецкого населения трудно переоценить. Значительные людские жертвы, понесенные в ходе четырехлетней войны, когда германские войска не раз, казалось, были весьма близки к победе, суровые лишения населения в годы единоборства с остальным миром и многие другие утраты и страдания — все это оказалось напрасным. Признать, что поражение было неизбежно и отражало реальное соотношение сил воюющих сторон, германские националисты, воспитанные на гимне «Германия превыше всего!», не могли. И сразу же возникла легенда об «ударе ножом в спину», якобы нанесенном воюющей армии тылом. Главными виновниками поражения объявлялись социалисты, которые в действительности по воле своих лидеров поддерживали военные усилия правящих кругов на протяжении всей войны. В ходе революции они, чтобы предотвратить развитие событий по российскому образцу, взяли власть в свои руки, за что получили от «патриотов» клеймо «ноябрьские преступники», оставшееся за ними (и другими демократически настроенными политическими деятелями) на долгие годы.

Но то, что произошло в дальнейшем, еще более осложнило внутриполитическую обстановку и значительно умножило ряды недовольных положением, в котором оказалась Германия. Речь идет о Версальском и других мирных договорах, которые подвели итог Первой мировой войне. Победители навязали бывшим противникам, прежде всего Германии, тяжелейшие условия мира, выполнение которых было практически невозможно экономически, а политические статьи ставили Германию и ее союзников в унизительное положение. Люди, которые сформулировали эти условия, не учитывали последствий подобного диктата. Одно из них касалось военнослужащих, которые оставались за бортом новой армии (рейхсвера), которая по Версальскому договору должна была насчитывать лишь 100 тыс. чел. — вместо миллионного войска кайзеровских времен. Отсюда многочисленные легальные и полулегальные формирования, располагавшие оружием и оказывавшие давление на политическую обстановку в ряде германских земель (провинций), в первую очередь Баварии. Все эти люди были настроены однозначно реакционно и составили едва ли не важнейший контингент возникших в этом время фашистских организаций. Из их рядов формировались наемные убийцы, несшие смерть неугодным им политическим деятелям. Жертвами их стали — первый глава послереволюционного правительства Баварии К. Эйснер, М. Эрцбергер, «повинному» в том, что в ноябре 1918 г. он подписал перемирие с державами Антанты, положившее конец войне, затеянной и проигранной германскими империалистами, В. Ратенау, «вина» которого заключалась в том, что он, будучи министром иностранных дел, заключил Рапалльский договор с Советской Россией, что знаменовало собой чрезвычайно важный для тогдашней Германии прорыв блокады, возведенной вокруг этой страны Антантой. Некоторые из убийц, которым удалось избежать суда, как мы увидим, находили прибежище в Баварии, свободно разгуливая по улицам Мюнхена. Почти все они находились на военной службе и представляли собой контингент тех людей, которые прошли 4 года войны.

Первая мировая война предварила появление фашизма не только в связи с поражением Германии, о чем уже шла речь выше. Это была невиданная в течение ряда веков по длительности и ожесточенности бойня, повлекшая за собой не только огромные жертвы, но, что не менее важно, одичание. Известно, что именно германская армия прибегла к использованию ядовитых газов, от чего Антанта до того воздерживалась, хотя те имелись на вооружении.

Война подобного масштаба, как Первая мировая, привела к тому, что убийство стало привычным, рутинным делом. Без преувеличения можно сказать, что люди, проведшие 3–4 года в окопах, яростно ненавидевшие противника, привыкшие к ежедневной гибели товарищей, могли утратить представление о том, что человеческая жизнь представляет собой какую-либо ценность. С подобными представлениями ветераны войны возвращались на родину, и, естественно, они представляли собой наилучший контингент для фашистских организаций, члены которых не останавливались ни перед чем, чтобы устранить тех, кто препятствовал приходу Гитлера к власти. Отсюда и зверства фашистов, которые происходили не только сразу после войны, но и значительно позднее — «традиции», сложившиеся под влиянием войны, были очень живучи. Так, уже в 1932 г., за несколько месяцев до прихода к власти, пятеро штурмовиков расправились с рабочим в Восточной Пруссии на глазах его матери, умолявшей их пощадить сына.

В рассматриваемый период — после Ноябрьской революции 1918 г. — у власти находились социал-демократы, что вызывало острую ненависть реакционеров всех мастей, стремившаяся восстановить прежние порядки полуабсолютистского строя. Среди организаций подобного толка были «Германский орден» и ассоциированное с ним общество «Туле», располагавшие значительными средствами, но чуравшиеся широкой известности и по этой причине построенные на манер масонских лож. Глава последнего барон Зеботтендорф уже 9 ноября 1918 г. (т.е. в день самой революции) созвал собрание и в своей речи назвал подлинными виновниками случившегося евреев, целью которых было нанести ущерб германцам. На следующий день Зеботтендорф организовал, «Боевой Союз» общества «Туле». На средства последней готовились контрреволюционные выступления; первое из них состоялось уже 4 декабря, но закончилось провалом. В Баварии в конце 1918 — начале 1919 г. нарастали противоположные настроения, что в начале апреля привело к провозглашению Советской республики. Зеботтендорфа в это время в Мюнхене уже не было: усыновленный бароном деятель, один из основоположников германского фашизма, оказался проходимцем, занимавшимся преступными финансовыми махинациями, и во избежание ареста он вынужден был покинуть Германию (куда сумел вернуться лишь после прихода нацистов к власти в 1933 г.).

В материалах, касающихся этих месяцев, уже встречаются имена будущих деятелей германского фашизма: Харрер, ставший вскоре заместителем председателя нацистской партии, Г. Федер, в последующем ее главный теоретик в области экономики, Г. Франк, наиболее видный фашистский специалист в юридической области, казненный в 1946 г. по приговору Международного трибунала и др. Сама же партия, получившая наименование «Германской рабочей партии», была создана 5 января 1919 г. рабочим железнодорожных мастерских Мюнхена А. Дрекслером. Название организации было выбрано далеко не случайно и вероятно подсказано Дрекслеру кем-то, понимавшем, что нельзя добиться успеха, не оторвав из-под влияния марксистов хотя бы часть рабочего класса и не склонив ее на свою сторону. Естественно, подобная задача была не по плечу кучке реакционеров, пускай даже пролетариев по социальной принадлежности, но совершенно несведущих в политике, не имевших никакой поддержки со стороны влиятельных сил, заинтересованных в ликвидации последствий революции и уничтожении «ноябрьских преступников». Планам Дрекслера и его сообщников навряд ли удалось бы осуществиться; но развитие событий в Баварии пошло по совершенно непредсказуемому пути: там решительно активизировались левые силы, что в немалой степени было ответом на наглое убийство главы республиканского правительства К. Эйснера. Это привело в начале апреля 1919 г. к провозглашению в Баварии Советской республики.

Перспективы подобной акции практически были равны нулю. Бавария представляла собой небольшой островок во враждебном море. С чисто военной стороны положение Баварской советской республики тоже было с самого начала безнадежным, ибо в руках властей, помимо регулярных  частей, еще далеко не полностью демобилизованных, находилось множество всякого рода добровольческих соединений и частей гражданской обороны, настроенных в своей массе чрезвычайно реакционно. В этом смысле основное значение имели сообщения из Советской России, в которых зачастую преувеличивались негативные процессы, имевшие там место, публиковались статистические данные, не соответствовавшие действительности, и т.д. Но если даже эти сведения не искажали действительность, то они никак не могли вдохновить немцев на то, чтобы повторить российский эксперимент, ибо ничего хорошего, во всяком случае в обозримом будущем, он не сулил. То, что было более или менее достоверно известно на этот счет, могло вызывать у преобладающих слоев населения лишь опасения по отношению к советской власти в Баварии, чем и воспользовались власти — баварские и берлинские. Уже к 1 мая 1919 г. они покончили с Советской властью в Мюнхене.

Но влияние, которое оказало это событие на значительные слои населения Баварии, было значительным. Страх перед возможным повторением революции стал немаловажным фактором политической жизни; он облегчил путь нацистской партии к власти.

Сам факт прихода коммунистов к власти именно в Баварии — не самой развитой в те времена в экономическом отношении земле — трудно объясним. В других землях, прежде всего в наибольшей из них — Пруссии, — рабочее движение было гораздо более развито, в ней находилась столица страны — Берлин. Но вперед вышла Бавария, и причина этого заключалась, по-видимому, в том, что к весне 1919 г. в Мюнхене оказалась группа талантливых организаторов, которые, несмотря на присутствие здесь ультрареакционных военных кругов, использовали ситуацию для захвата власти. Но добиться большего революционеры не смогли: для этого условий не было.

В те недели, когда в Мюнхене господствовали коммунисты, реакционеры ушли в подполье, ожидая помощи извне. А после 1 мая их члены активно сотрудничали с полицией и участвовали в расправе над революционерами.

Среди этих добровольных помощников был и ефрейтор Гитлер, который продолжал служить в армии. Во время Советской власти в Баварии он затаился, стремясь не попадаться на глаза и не обнаруживать свои настроения, которые характеризовались жгучей ненавистью не только к власти коммунистов, но и к республиканскому строю, к демократии вообще. Но в тот момент Гитлер был никому неизвестен, являясь слушателем курсов, организованных мюнхенским командованием для военнослужащих, которым предстояла вскоре демобилизация.

Что касается «Германской рабочей партии», то она влачила жалкое существование — и не только в дни Советской республики, когда ее участники боялись даже встречаться друг с другом, но и в более благоприятной обстановке. Число ее членов исчислялось несколькими десятками, да и те вотречались в задних комнатах третьеразрядных пивных. Партия не располагала не только печатным органом, но и какими-либо техническими средствами для пропаганды своих идей. В книге «Майн кампф» Гитлер в целях саморекламы описал незавидное положение, в котором находилась «Германская рабочая партия» в первые месяцы своего существования. Он хотел подчеркнуть свои заслуги в активизации ее деятельности. Но Гитлер умалчивает о том, что он пришел в рабочую партию и вступил в нее не по собственной инициативе, а выполняя задание военного командования, которое решило взять ее под свою опеку.

Тем не менее значительная роль Гитлера в становлении и развитии германского фашизма чрезвычайно велика и, рассматривая эту тему, необходимо обратиться к его биографии.

По национальности Гитлер не был немцем — он был австрийцем и являлся гражданином тогдашней Австро-Венгрии. Отец Гитлера был мелким таможенным служащим, семья жила преимущественно в маленьких городках, расположенных на границе. Отец женился третьим браком на своей племяннице, которая была моложе его на 23 года; этот факт в сочетании с близким родством родителей оказал, как можно полагать, негативное влияние на сына, определив некоторые черты его характера, которые никак нельзя признать нормальными. Учился он сначала в деревнях, где жили родители, затем в Линце. Учился плохо и школьный курс так и не закончил. Покинув реальное училище, в котором он обучался, Гитлер в течение многих месяцев оставался безработным, хотя матери (отца уже не было в живых) было трудно подымать двух детей. Так продолжалось два года, после чего Гитлер отправился в Вену. Там он изучал рисунок и рассчитывал поступить в Академию художеств. В 1907 г. он держал экзамен в Академию и провалился. В экзаменационном протоколе было сказано: «Адольф Гитлер. Несколько рисунков головы признаны неудовлетворительными». Удар был сокрушительный, но будущий фюрер, веривший в свое художественное дарование, повторил свою попытку, но на этот раз он не был даже допущен к экзаменам. Ректор Академии, к которому Гитлер обратился за разъяснениями, посоветовал ему податься в архитектурный институт, но от этого пришлось отказаться (отсутствовал аттестат об окончании школы).

В 1909–1913 гг. Гитлер жил в Вене. У него не было никакой профессии и никакой постоянной работы, да он и не стремился к этому, пробавляясь случайными заработками. Некоторое время трудился на стройке, но товарищи невзлюбили его и угрожали сбросить с лесов. Изготавливал рисунки, на которых изображал архитектурные достопримечательности Вены; они были выполнены в сугубо копиистской манере с тщательно выписанными узорами и виньетками. Кроме того, он пробавлялся также рисунками для рекламы; объекты были самые разные: от мягкой мебели до бриллиантина для волос и присыпки от пота. Своими рисунками Гитлер иногда торговал и сам, но чаще сбывал их при чьем-либо посредничестве. Однажды произошел скандал. Будущий фюрер договорился с одним из знакомых по мужскому общежитию, где он тогда проживал, что тот продаст рисунки по определенной цене. Но очевидно, приятель не сумел продать по условленной цене и сбыл рисунки по более низкой. Гитлер возмутился и обратился в полицию, что закончилось для посредника наказанием.

Условия жизни будущего нациста №1 в Вене были очень неблагоприятны. Своего постоянного жилья у него не было, и большей частью в австрийской столице он жил в мужском общежитии. Фактически это была ночлежка. Впоследствии Гитлер не любил вспоминать об этом времени и со своими бывшими соседями по мужскому общежитию практически не поддерживал отношений. Он игнорировал их также, как и своих бывших школьных учителей, которые знали его как нерадивого ученика.

За годы, проведенные в Вене, в основном сложилось мировоззрение Гитлера. Он не чувствовал себя австрийцем, а только немцем. Все немецкое боготворил. Одна из главных. причин нелюбви к своей родине заключалась в том, что Австро-Венгрия была многонациональным государством, в котором значительную роль играли другие народы, в том числе славянские — предмет ненависти с малых лет. По той же причине Гитлер недолюбливал Вену, и это отношение к австрийской столице осталось у него навсегда.

В годы жизни в Вене полностью сформировались антисемитские настроения Гитлера. Можно полагать, что настроения такого рода начали складываться у Гитлера еще до того, как он обосновался в Вене, но именно там антисемитизм Гитлера принял те формы, которые известны нам по позднейшим событиям. Вена была международной столицей, здесь было много людей самых разных национальностей, в том числе евреев, которых в деревнях, да и в Линце было очень мало или не было вовсе. Они выглядели и вели себя иначе, чем представители коренной национальности, и это не нравилось Гитлеру. Но дело не только и не столько в этом. Вена была одним из главных центров антисемитизма в Европе. Одним из лидеров антисемитских сил был мэр Вены Люэгер, взгляды которого были в общем умеренными. Но в Вене орудовал другой деятель: Шенерер, гораздо более непримиримый, пропагандировавший антисемитизм не на религиозной почве, а на расовой основе, что придавало ему гораздо большую остроту. Именно этот вариант воспринял Гитлер, положив его в основу идеологии германского фашизма. В «Майн кампф» Гитлер отмечал, что антисемитом он стал в Вене.

Одним из главных источников антисемитизма будущего фюрера стали произведения Рихарда Вагнера, с которыми он познакомился в Вене. Сочинения Вагнера — и музыкальные, и литературные — стали спутниками всей жизни Гитлера. Что касается опер Вагнера, то они импонировали Гитлеру не столько музыкой, в которой он не слишком разбирался и не мог оценить ее сильные и слабые стороны (а они, несомненно, имелись, и главная из них — растянутость, когда сильные куски соседствуют с откровенно слабыми), сколько их содержанием. А содержание призвано было воспеть германское средневековье и было основано на преданиях и сказаниях, имевших целью вызывать чувства национального превосходства немцев, прежде всего военного, над их соперниками. Любовь к Вагнеру, который импонировал ему прежде всего идейно, Гитлер сохранил на всю жизнь, и она была подкреплена дружескими отношениями с потомками композитора — его сыном и женой последнего, которая стала одной из первых единомышленниц фюрера и покровительниц его движения.

В мае 1913 г. пребывание Гитлера в Вене закончилось. Он покинул австрийскую столицу не столько, как можно подумать, из стремления жить в Германии, сколько по другим соображениям. Он не желал быть призванным в австро-венгерскую армию, в немалой степени состоявшую из ненавистных Гитлеру представителей славянских народов и других нацменьшинств, не пользовавшихся его симпатиями. Переселившись в Германию, он мог рассчитывать попасть в ряды германской армии, состоявшей из чистокровных арийцев. Международная обстановка была весьма напряженной, на Балканах уже шли бои — предвестники Первой мировой войны, и расчет Гитлера в общем оказался верным. Правда, его бегство из Австро-Венгрии не осталось незамеченным, и спустя некоторое время — в январе 1914 г. — представители австрийских военных властей появились в Мюнхене, где обосновался Гитлер, и потребовали от него объяснений. Будущий фюрер прибег к привычной лжи, вполне обоснованно опасаясь серьезного наказания за дезертирство. Он подал в магистрат Линца пространное объяснение своего поведения в вопросе о воинской обязанности, полное слезливых извинений и заканчивавшееся словами: «Я всегда достойно берег свое имя, совершенно безупречен перед законом и чист перед своей совестью».

Гитлеру на протяжении всей жизни везло в отношениях с властями. Ему пришлось отправиться в Зальцбург для прохождения призывной комиссии, но он был признан негодным к несению военной службы (спустя полгода началась мировая война и Гитлер добровольно вступил в ряды германской армии, для которой оказался вполне пригоден).

Для Гитлера война была как манна небесная. Даже если отвлечься от псевдопатриотической стороны вопроса — для таких субъектов, как Гитлер, человека без профессии, без стабильного заработка, без жилья, война была наилучшим решением всех проблем. Сохранилась фотография, сделанная в Мюнхене в день объявления Первой мировой войны; на ней одна из центральных площадей, вся запруженная людьми, среди которых находился и Гитлер. Выражение лица — ликующее: он, как и большинство соотечественников, пришедших сюда в патриотическом подъеме, не сомневался в скорой победе; мало кто из них мог представить себе, что война продолжится более 4 лет и закончится поражением Германии и последующими бедами и злоключениями.

Что касается Гитлера, то война сняла с него все заботы о хлебе насущном, о жилье, об одежде и т.п. Все это предоставлялось государством, сопровождаясь, правда, определенными неудобствами и опасностями. Гитлер не участвовал непосредственно в сражениях, ибо выполнял обязанности связного, передававшего в подразделения приказы командования части в случае, если другие средства связи выходили из строя. Тем не менее он был награжден двумя орденами — Железными крестами I и II степени (первый из них Гитлер носил все последующие годы). После того как Гитлер стал рейхсканцлером, начали распространяться рассказы о его военных подвигах — будто он взял в плен несколько десятков вражеских солдат. О достоверности подобных россказней можно судить и потому, что в одних случаях «его» пленными являлись французы, в других англичане. Вполне же достоверным фактом было то, что будущий фюрер за 4 с лишним года военной службы дослужился лишь до звания ефрейтора. Как свидетельствуют документы, вопрос о производстве Гитлера в офицеры рассматривался, однако прошение было отклонено, ибо у него не было необходимых командирских качеств. То обстоятельство, что Гитлер не стал офицером, в период, когда Гитлер боролся за власть, было для него весьма неприятным фактом (особенно, когда рядом с ним появился Г. Геринг, весьма популярный ас времен войны, что автоматически обеспечивало ему доступ в любые круги общества).

Поражение в войне и Ноябрьскую революцию Гитлер воспринял как огромное личное несчастье. В этот момент он находился в госпитале после отравления газами (в книге «Майн кампф» он утверждает, что даже потерял на время зрение, но это выдумка), и там у него зародилась жгучая ненависть к тем, кто, по его мнению, были виновниками случившегося — к «ноябрьским преступникам» — марксистам и евреям. То, что произошло в начале ноября 1918г., было прямым следствием порочной политики правящих кругов, их авантюризма в ведении войны, исход которой можно было предвидеть задолго до ее окончания. Основы мировоззрения ефрейтора Гитлера, заложенные в годы пребывания его в Вене и усилившиеся в годы войны в результате поражения, воспринятого предельно искаженно, в конце 1918 г. и в течение 1919 г. породили чудовищно искаженную систему взглядов, в которой все было поставлено с ног на голову. Такую личность, как Гитлер, следовало бы изолировать, не предоставлять ему возможность воздействовать на людей, переживавших, вероятно, наибольший стресс в своей жизни. Но этого сделано не было. Наоборот, как мы увидим, были созданы практически все условия, чтобы Гитлер, у которого оказался незаурядный ораторский талант, мог развернуть чудовищную по масштабам пропагандистскую кампанию, основанную на ненависти ко всему прогрессивному, на вражде к народам других стран. В стремлении к реализации этой программы Гитлер сумел опереться на военное командование Баварии и в немалой степени на ее политическое руководство.

Это произошло не сразу. Конец 1918 и начало 1919 г. ефрейтор провел в казарме, как и другие военнослужащие, ожидая демобилизации. Все начало меняться после подавления Советской республики в Мюнхене. Гитлер предложил военному командованию свои услуги для поиска коммунистов. Эти услуги привлекли интерес некоторых чинов мюнхенского командования к ефрейтору. Одним из этих людей был майор Майр, возглавлявший отдел, который занимался идеологической обработкой солдат в связи с предстоявшей демобилизацией. Майр, впрочем, как и другие офицеры, был настроен предельно реакционно и реваншистски. Как видно из документов, Майр, занимая официальный пост, был единомышленником руководителей антиреспубликанского заговора, сделавших в марте 1920 г. попытку государственного переворота (она провалилась благодаря сплоченному выступлению рабочего класса, поднявшегося на всеобщую забастовку). Майр организовал «переподготовку» всех, кто подлежал демобилизации, для чего привлек политических деятелей, университетских профессоров, офицеров, придерживавшихся особенно реакционных взглядов, и т.д. В числе слушателей был и Гитлер. До тех пор он в политике не участвовал: не выступал перед большой аудиторией. На курсах, организованных Майром, у Гитлера впервые проявились ораторские способности, и организаторы оценили это, тем более что направленность его высказываний чрезвычайно импонировала им. Поэтому уже в следующем курсе «лекций», которые проводило военное командование, Гитлер из слушателя превратился в преподавателя. Майр вообще приблизил его к себе; так, он поручил Гитлеру составить ответ на письмо, в котором содержалась просьба охарактеризовать ситуацию, сложившуюся в Германии после поражения в войне. Тот написал пространный ответ, изложив свои взгляды на положение Германии, и в числе других тем затронул «еврейский вопрос», впервые сформулировав свою программу, как полное «очищение» Германии от евреев. (Этот документ, впрочем, аналогично всем другим, вышедшим из-под его пера, пестрит орфографическими ошибками и другими языковыми погрешностями.)

Помимо Майра, у Гитлера появился еще один покровитель в штабе баварского командования. Это был капитан Э. Рем, который распоряжался вооружением регулярных частей, а позднее, когда добровольческие соединения и части гражданской обороны были по требованию Антанты распущены, то и их оружием (в том числе и артиллерийскими орудиями). Рем быстро усвоил ультранационалистические взгляды и стал незаменимым опекуном национал-социалистической партии. Это в конечном счете стоило ему жизни. Он командовал штурмовыми отрядами НСДАП, и когда, уже после прихода к власти, между политическим руководством и командованием штурмовиков возникли разногласия, Гитлер приказал убить Рема и его единомышленников (это была известная «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 г.).

Военное командование пристально следило за политической обстановкой в Мюнхене и во всей Баварии. Политических организаций было здесь множество, примерно 50. Многие из них были малозначительны, число их членов не превышало десятка. Но Майр все-таки хотел иметь более или менее точную политическую карту Баварии и разослал в ряд организаций осведомителей. Существенный интерес Майра привлекла «Германская рабочая партия» — он понимал, что для реализации своих замыслов очень важно привлечь в ее ряды максимальное количество рабочих. Поэтому в сентябре 1919 г. Гитлер явился на собрание ГРП, чтобы получить представление о ее состоянии и возможностях. Впечатление Гитлера об увиденном и услышанном было неблагоприятным, ибо ему показались малоперспективными и обстановка захудалой пивной, в которой проходило собрание, и рассматривавшиеся вопросы, и содержание выступлений. Для председателя комитета партии — Дрекслера и его коллег появление нового человека, тем более посланца военных властей, было подарком, и они сразу же зачислили его в ряды своей организации. Гитлер, если верить ему, сначала отнесся к этому без энтузиазма, но затем — безусловно по настоянию военного ведомства — принял предложение. В данной связи необходимо отметить очередную ложь Гитлера: все последующие годы он утверждал, будто его членский билет нацистской партии был под №7. Но в действительности (хотя это была выдуманная цифра) в билете стоял №555: для солидности к подлинному номеру слева приписывалась цифра 5. Таким образом, на деле Гитлер был 55-м членом нацистской партии. Цифра 7 возникла потому, что он стал 7-м членом руководящего комитета партии (его ораторские данные были оценены, и Гитлеру было поручено возглавить пропагандистскую деятельность). После первого же его выступления, выдержанного в свойственной ему экзальтированной манере, Дрекслер сказал: «Теперь мы имеем парня со здоровенной глоткой!»

После появления Гитлера в партии число ее сторонников стало расти. В какой-то степени это было следствием его ораторских успехов, но немалое значение имел тот факт, что в нее вступили многие военнослужащие; некоторые из них были соседями Гитлера по казарме, но еще большее число, по-видимому, вступило в нацистскую организацию по прямому приказу командования.

В «Майн кампф» Гитлер подробно рассказывает, как и в каком направлении он изменил деятельность партии. Основная цель заключалась в том, чтобы изменить характер партии, покончить с келейностью, привлечь к ней внимание более широких слоев населения. Гитлер арендовал помещение для «конторы», достал подержанную машинку, приобрел и другие предметы, без которых было невозможно нормальное делопроизводство. Но главное было в том, что значительно участились собрания, сообщения о них загодя публиковались в газетах и появлялись на плакатах, которые отличались броскостью и обращали на себя внимание необычностью для того времени. Характер собраний также значительно изменился — из формальных, целью которых было обсуждение текущих дел, они все более превращались в митинги, где шла речь о животрепещущих вопросах политической жизни, а главным оратором все чаще становился Гитлер. Его талант площадного демагога привлекал все большее количество людей, которым нравилось, сидя за кружкой пива, слушать речи новоявленного вождя против вся и всех: евреев, коммунистов, «ноябрьских преступников», демократов и демократии. Все эти темы были близки германским военным кругам, настроенным крайне реакционно, именно они в начальный период существования нацизма являлись его главной опорой, не только в отборе реакционных, реваншистских идей, но и в чисто материальном отношении: наем помещений, объявления в газетах и изготовление плакатов требовали денег, и на первых порах, пока еще не были установлены прочные связи с состоятельными людьми — банкирами, промышленниками, крупными землевладельцами, средства предоставляли генералы. Нацистская партия была «раскручена» за счет налогоплательщиков, среди которых далеко не все придерживались взглядов, которые пропагандировали Гитлер и его единомышленники.

В более поздние времена основные средства, необходимые для нацистской агитации и пропаганды, которые никак не могли обеспечиваться членскими взносами (это постоянно утверждали фашистские главари), предоставлял крупный капитал. В первые же годы существования Германскую рабочую партию поддерживали лишь отдельные представители капитала, придерживавшиеся крайне реакционных взглядов и в кайзеровские времена поддерживавшие тогдашний оплот крайних устремлений, лелеявших планы ликвидации организованного рабочего движения, — Пангерманский союз. После ликвидации Советской республики в Баварии власть имущие почувствовали себя более уверенно и не видели настоятельной необходимости субсидировать нацистскую партию, малоизвестную и еще мало чем себя зарекомендовавшую. Известны имена тех, кто составлял исключение. Это, например, широко известный фабрикант роялей Бехштейн, супруга которого была одной из самых ранних почитательниц Гитлера и покровительниц партии, и берлинский фабрикант Гансер, вступивший в нее едва ли не в 1919 г.

С помощью военных деятельность нацистской партии активизировалась, хотя и не в такой степени, как хотелось бы Гитлеру и группе активистов, сформировавшейся вокруг него. То были очень различные персоны, чаще всего не отягощенные особенным образованием, но зато, как правило, прошедшие войну и готовые на все в борьбе с противником, подлинным или мнимым. Они вместе с Гитлером составили руководящий костяк нацистской партии, хотя до середины 1921 г. им еще не удалось полностью взять в свои руки партийное управление. Но в течение 1919–1920 гг. вокруг Гитлера сложилась группа, которая несколько позднее вырвала из рук Дрекслера и его коллег руководство организацией.

Наиболее ценным из всех, кого Гитлер привлек в ряды нацистской партии, был Д.Экарт, писатель и переводчик (он перевел, в частности, «Пер Гюнта» Ибсена). Это был человек уже не первой молодости, весьма заметный в масштабах Мюнхена и имевший широкие связи за пределами города. Основой мировоззрения Экарта был неистовый антисемитизм; с конца 1918 г. он издавал листок, нечто вроде газеты, единственной целью которого было разжигание ненависти к евреям, как виновникам всех бед, постигших Германию. Экарт был известен также как страстный, даже на здешнем фоне, любитель пива и завсегдатай злачных мест. Он был пациентом нервной клиники, а под конец жизни — стал морфинистом.

Экарт привел к Гитлеру другую колоритную личность, сыгравшую немаловажную роль в истории нацистской партии. То был А.Розенберг, в конце 1918 г. бежавший из России и обосновавшийся в Мюнхене. Розенберг был родом из Прибалтики, до Октябрьской революции входившей в состав России, и поэтому считался большим знатоком России (в 1913 г. он даже жил несколько месяцев в Москве). Для Гитлера это была находка, ибо антибольшевизм являлся одним из основных тезисов всех его выступлений. Розенберг представлял для нацистов ценность еще и потому, что он имел высшее образование; это в их рядах являлось редкостью и позволило Розенбергу выступать в качестве «мыслителя». С самого начала своей деятельности в Германии Розенберг был одним из главных и наиболее активных пропагандистов расизма; именно он начал распространять здесь «Протоколы сионских мудрецов». Так Гитлер получил дополнительный козырь в своей пропаганде. Мало кому известен факт (о нем шла речь в издании, вышедшем в годы гитлеровской диктатуры): дипломной работой Розенберга в Рижском высшем техническом училище был проект крематория; в этом безусловно есть нечто символическое — плодом «теоретической» деятельности Розенберга были 6 миллионов жертв Холокоста, не считая тех русских, которые были уничтожены в тот период, когда он был министром по делам оккупированных восточных территорий.

Несколько позднее в команду будущего фюрера вошел еще один выходец из Прибалтики — Шойбнер-Рихтер, ставший весьма приближенным к нему функционером партии. Он также выступал в качестве большого знатока России. Но ценность этого деятеля заключалась также в том, что он был ближе к белогвардейской эмиграции, чем Розенберг. А эта эмиграция, особенно на первых порах ее существования, представляла для Германской рабочей партии значительный интерес. Он заключался не столько в сведениях антисоветского характера, сколько в финансовых возможностях белой эмиграции, располагавшей не только валютой, но и драгоценностями, которыми владели великокняжеские семьи, сумевшие вывезти их в эмиграцию, и которые некоторой частью этого богатства готовы были поделиться с германскими фашистами, близкими им по духу.

Еще одной личностью, появившейся в окружении Гитлера, был Г.Эссер, журналист, обладавший не только острым пером, но и значительными ораторскими способностями. Эссер был политическим деятелем, который даже на фоне других функционеров высшего звена нацистской партии выделялся абсолютной беспринципностью и полным неприятием моральных ценностей. На жалобы потерпевших от Эссера коллег Гитлер, как и в других аналогичных случаях, отвечал, что Эссер, конечно, подлец, но он необходим партии. Позднее то же самое Гитлер сказал по поводу Рема, который, будучи гомосексуалистом, в те, гораздо более строгие, чем наши дни, времена наносил немалый ущерб НСДАП в глазах общественности.

Гитлер довольно уверенно усиливал свое влияние в руководстве Германской рабочей партии. Уже в декабре 1919 г. он предложил принять измененный устав, который предусматривал значительное усиление полномочий руководящего комитета. Утвердив новую редакцию устава тогда еще не удалось, но сопротивление, которое оказывали некоторые прежние руководители партии, в частности, заместитель Дрекслера Харрер, было постепенно сломлено. Вначале 1920г. Харрер покинул партию. Принципы организации, заимствованные у «Германского ордена» с его традициями масонской ложи, препятствовали стремлению Гитлера и его единомышленников к максимальному расширению массовой базы движения, значительного увеличения числа его сторонников. При этом, как уже отмечалось, ставка была на завоевание возможно большего количества рабочих. Успехи в этом смысле до прихода Гитлера к власти были невелики: по данным за 1923 г. в нацистской партии было 9,5% необученных и 8,5% рабочих-специалистов. Намного больше был процент ремесленников и вообще представителей средних слоев, всегда составлявших главную базу сторонников фашистских движений. Классово сознательные рабочие, независимо от того, к какой из трех рабочих партий, существовавших в те годы в Германии, — Социал-демократической, Независимой социал-демократической и Коммунистической, — они принадлежали, не могли принять за чистую монету бессмысленный бред, ставивший с ног на голову все реальности экономической и политической жизни. Им было не по пути с фашистскими «социалистами», с их социализмом, который, по словам Гитлера, «можно будет найти только у арийских наций и рас» и «осуществить только в сочетании с национализмом и антисемитизмом». Рабочее движение в Германии возникло и превратилось в крупную организованную силу, базируясь на противоположных принципах — пролетарского интернационализма. «Рабочие относились к агитации (национал-социалистов), — пишет современный автор, исследовавший данный вопрос, — безразлично, более того, они оказывали нацистской партии все более сильное противодействие». Мы увидим это на конкретных примерах, но раскол в рядах рабочего класса, в рядах антифашистских сил в целом значительно снижал эффективность антифашистской борьбы.

В конце 1919— начале 1920 г. происходила разработка программы ГРП — до этого момента партия существовала без всякой программы. Кто был автором 25 пунктов этого документа, точно неизвестно, но некоторые данные позволяют полагать, что в разработке программы участвовали Дрекслер, Гитлер и Федер. Последнее безусловно, ибо в программу нацистской партии практически дословно вошла придуманная Федером и неоднократно изложенная им на различного рода форумах теория «процентного рабства», которая объявляла банковский процент причиной всех экономических неурядиц Германии (проистекавших на самом деле вследствие поражения в войне). Положение о процентном рабстве было непосредственно связано с антисемитскими устремлениями — Федер и другие нацисты утверждали, будто банкирами являются в Германии одни евреи, что, конечно, не соответствовало фактам. Программа содержала и другие пункты антисемитского характера; главное их отличие от разного рода антисемитских писаний и проектов прошлого заключалось в том, что эта программа базировалась на лживом представлении, будто евреи принадлежат к другой расе, если сравнивать их с немцами или другими арийскими народами, причем низшей. Фашисты, как делают антисемиты разных мастей и в наши дни, игнорировали очевидные и общеизвестные факты, начисто опровергавшие их бездоказательные утверждения и свидетельствовавшие об обратном (чтобы не утомлять читателя, назовем лишь А. Эйнштейна, хотя примеров десятки и сотни). До нацистов антисемитизм базировался на религиозной основе, что, как известно, тоже было опасно, но в гораздо меньшей степени, чем объявление-евреев чуждой расой. Программа Германской рабочей партии 1920 г. открыла собой путь, в конце которого был Холокост — преступление еще невиданного до тех пор масштаба.

Нацистская программа вскоре после принятия была объявлена неизменяемой, что в последующие годы доставило фашистским главарям немалые неудобства, когда они встали перед необходимостью отказаться от выполнения некоторых сделанных в программе обещаний, например, национализации крупных земельных владений и ряда других. Большая часть пунктов программы содержала требования реваншистского характера и вообще касалась национальных аспектов политики Германии. Это были пункты с 1-го по 8-й включительно, а также 22-й и 25-й. Они предусматривали ликвидацию Версальского и Сен-Жерменского мирных договоров, возвращение Германии ее колоний, равноправие с другими великими державами (на деле имелось в виду добиться преобладания над всеми другими государствами), создание мощной армии, установление сильной власти (об ее форме — республиканской или монархической — не говорилось). Устанавливалось, что определять судьбы государства смогут только полноправные граждане, а таковыми будут считаться только лица со стопроцентной немецкой кровью, все остальные должны быть лишены гражданских прав.

Большинство пунктов программы являлось демагогическими обещаниями самым различным слоям общества, причем, чем меньше фашисты намеревались выполнять их, тем более шумный, крикливый характер приобретала их пропаганда. Но если расплывчатый тезис о том, что общее благо выше личного, содержавшийся в пункте 24, не принес с собой осложнений, то иначе было с такими статьями, как конфискация военных доходов, огосударствлением трестов, участием рабочих в прибылях крупных предприятий и другими, затрагивавшими интересы властьимущих. Нацистским лидерам приходилось усиленно маневрировать и изворачиваться между их покровителями — магнатами капитала, крупными землевладельцами, без чьей поддержки самое существование фашистской партии было бы невозможно, и массами своих сторонников, принимавших ее программу за чистую монету. Неудивительно, что Геббельс однажды высказался так: «Лучше бы мы не имели никакого понятия об этих несчастных 25 пунктах».

Программа нацистской партии была принята 24 февраля 1920 г. В руководстве партии высказывались сомнения в целесообразности созыва собрания в этом зале — опасались, что собрать такое количество людей не удастся; но опасения оказались напрасными: пришли в большом количестве солдаты и офицеры (их «организовали» Майр и Рем), студенты (которые все годы борьбы нацистов за власть были в числе самых активных сторонников), приверженцы других (помимо ГРП) реакционных организаций, которых, как уже отмечалось, было множество. Кроме них, как выяснилось в ходе собрания, в зале оказалось и довольно много политических противников фашизма, представителей левых партий. Фашисты с самого начала ориентировались на террор против инакомыслящих, и впервые в более или менее крупных масштабах он был применен ими именно в ходе митинга 24 февраля 1920 г.

В этот день нацисты пустили в ход своих головорезов, которые беспощадно избивали всех, кто пытался выразить недоверие догмам фашизма. На собрании в числе других выступил вожак мюнхенских безработных Брайг, принадлежавший к Независимой социал-демократической партии. Он говорил о подлинной сущности политики фашистов, претендующих быть защитниками интересов рабочих. Другой оратор — Фрейберг, по-видимому, коммунист, обратился к присутствующим с призывом бороться за подлинную власть рабочего класса. Выступление Гитлера было встречено вовсе не единодушным одобрением, как он изобразил это в «Майн кампф». Автор полицейского донесения об этом митинге писал: «Часто шум был столь велик, что я ждал в любой момент начала потасовки». И она произошла. Нацистские молодчики, вооруженные кастетами, резиновыми дубинками и плетьми, обрушились на находившихся в зале коммунистов и независимцев. Раздались выстрелы; один человек был тяжело ранен. Антифашисты прорвались наружу с возгласами: «Долой Гинденбурга, Людендорфа и националистов!»

После этого события пресса заговорила о дотоле безызвестной кучке реакционеров с необычным названием «рабочая партия». Мюнхенские газеты обратили на Гитлера и его компанию внимание лишь под впечатлением террористических «подвигов» нацистов. Между тем «25 пунктов» позволяли уяснить многое в намерениях главарей и покровителей нацизма. Однако в те годы, когда покончить с фашистской опасностью еще можно было без особых усилий, широкая общественность и власти не вели последовательной борьбы с этой серьезнейшей угрозой. Значительная часть земель, особенно после путча 8–9 ноября 1923 г. в Мюнхене (об этом ниже), запрещали эту партию, но проходило время, и гитлеровская организация вновь легализовалась, хотя в ее сущности, в ее идеологии ничего не менялось к лучшему, да и не могло измениться.

К весне 1920 г. наиболее реакционные круги германского империализма сочли обстановку уже созревшей для взятия власти. 13 марта они осуществили попытку переворота, известную как путч Каппа-Люттвица (по именам его руководителей): эта попытка потерпела провал, ибо ее вдохновители не имели необходимой поддержки. Всеобщая забастовка германского пролетариата, выступившего против реакции единым фронтом, вынудила путчистов капитулировать.

Баварские фашисты были, однако, уверены в успехе путча. По-видимому, по договоренности с военным командованием, Экарт после получения известия о перевороте самолетом отправился в Берлин, чтобы, находясь в гуще событий, получить необходимую информацию о событиях. Он взял с собой Гитлера, тогда еще почти неизвестного за пределами Мюнхена. Это свидетельствовало о доверии к последнему со стороны покровителей нацизма из штаба военного округа. Мюнхенским посланцам удалось добраться до Берлина лишь с большим трудом, причем им пришлось скрывать цель своего визита в столицу, чтобы избежать гнева рабочих. В Берлин представители баварского фашизма прибыли, когда путч был уже подавлен; они не увидели шествия через Бранденбургские ворота добровольческой «бригады Эрхардта», участники которой носили шлемы с изображением свастики — по всей вероятности впервые в столице (но, к прискорбию, не в последний раз). Но определенную пользу Гитлер из этого вояжа все-таки извлек — при помощи Экарта он установил в столице связи, которые позднее оказались ценными для нацистской партии.

Что же касается баварской реакции, то для нее путч Каппа-Люттвица имел существенные последствия, не совпадавшие с теми, которые он вызвал в масштабе страны. Военное командование использовало сообщение о перевороте в Берлине, чтобы устранить от власти правительство социал-демократа Гофмана, и поставило во главе правительства реакционера, убежденного монархиста Кара, имя которого еще не раз будет фигурировать на страницах этой книги. В результате определенная обособленность политического развития по сравнению с его ходом в общегерманском масштабе после провала реакционного путча лишь усилилась. Бавария в дальнейшем еще более становится заповедником сил крайней реакции; естественно, что это было весьма благоприятно для баварского фашизма, в частности, благодаря тому, что сюда из других земель потянулись всякого рода вооруженные отряды, которым грозило запрещение (в том числе и «бригада Эрхардта»). Здесь их встречали на ура.

К апрелю 1920 г. относится новая попытка Гитлера и его окружения оттеснить прежних руководителей. Он предложил создать исполнительный комитет из трех человек, который было бы проще прибрать к рукам. Но ни Дрекслер, ни другие не были склонны уйти в сторону. Более того, как явствует из записи в дневнике партии, Дрекслер намеревался предложить Гитлеру умерить свой пыл. Но Дрекслер был вполне уверен в незыблемости своего положения. Сохранилось его письмо Г.Федеру от 13 февраля 1921 г. Дрекслер признает Гитлера наиболее подходящей фигурой для поста председателя партии. «До тех пор, пока мы с Гитлером дополняем друг друга, до тех пор, пока я обладаю существенным влиянием и значительным числом сторонников, (для партии) нет никакой опасности». Дрекслер добавил: «Возможно, я слишком податлив, особенно по отношению к Гитлеру». Но это не озаботило Дрекслера, а зря — остались уже месяцы до того момента, когда Гитлер практически покончит с Дрекслером и его коллегами и узурпирует всю власть в партии.

Это произошло уже вскоре — летом 1921 г. Гитлер отправился тогда в Берлин, поездка эта была предпринята с откровенно провокационной целью. Дело заключалось во взаимоотношениях с другой фашистской организацией, действовавшей и в Баварии, и — в отличие от организации Дрекслера-Гитлера — также в Северной Германии. Это была т.н. Германская социалистическая партия (название еще более беспардонное, чем у ГРП). Группы этой партии имелись и в самом Мюнхене, и в Нюрнберге (здесь она возглавлялась тем самым Штрейхером, который позднее стал одним из приспешников Гитлера и за свои тяжкие преступления в 1946 г. был казнен по приговору Международного военного трибунала для немецких военных преступников). Но центр тяжести в ее деятельности лежал в Северной Германии, а руководящие органы находились сперва в Ганновере, а потом и в Берлине.

Между отдельными элементами крайней реакции происходила взаимная борьба за сторонников. Это определялось и тем, что несколько нацистских организаций делали ставку на сочетание национального и социального начал, а точнее — на переманивание сторонников у левых партий и замену классового сознания националистическим.

Первым председателем Германской социалистической партии был школьный учитель из Берлина Гольц (впоследствии он, как и большинство сторонников, примкнул к партии Гитлера и в 1928–1930 гг. даже был гауляйтером земли Бранденбург, но вынужден был оставить этот пост, ибо был привлечен к ответственности за преступления против нравственности и осужден на тюремное заключение).

Между обеими партиями, преследовавшими практически одни и те же цели, имелись довольно существенные различия в тактических и организационных вопросах. ГСП отличалась гораздо большей децентрализацией, что вытекало прежде всего из значительной территориальной разбросанности ее местных групп. Руководители ГСП были более склонны к легальным методам, они высказывались, в частности, за участие в парламентской деятельности и стремились (хотя и безуспешно) добиться депутатских мандатов уже на первых выборах в общегерманский рейхстаг, состоявшийся в 1920 г.

От гитлеровской партии ГСП отличалась и большей приверженностью к социальной демагогии: это вызывалось спецификой северо-западных и центральных земель Германии с их преимущественно рабочим населением, настроенным в своей массе марксистски. Но и усиленная демагогия не приносила успеха, что видно, например, из отчета берлинской организации ГСП от 29 сентября 1920 г.: «Несмотря на то, что мы перед каждым своим собранием распространяли около 600 приглашений — и в домах, населенных рабочими, и на различных предприятиях, леворадикальные рабочие никак не реагировали на эти приглашения». Демагогия проникла даже в документы, не предназначенные для распространения; так, познакомившись с Гитлером и Дрекслером (они впервые встретились на конференции немецко-фашистских партий Австрии, Германии и Чехословакии в августе 1920 г. в Зальцбурге), председатель ГСП Бруннер писал одному из своих единомышленников: «Гитлер и Дрекслер сразу же произвели на меня впечатление коварных людей, которые могут пойти в услужение к пангерманским капиталистам». Следует иметь в виду, что для широкой общественности Пангерманский союз был в то время понятием настолько одиозным, что сведения о связях с ним могли сослужить неплохую службу в борьбе против конкурента.

Конференции типа зальцбургской созывались периодически, инициатива принадлежала здесь австрийским фашистам, и координационный центр находился в Австрии. Координация была, конечно, весьма условной, но в те годы (когда активность нацистской партии еще не развернулась в полной степени) видимость ее еще могла сохраняться. В стремлении притушить соперничество двух фашистских организаций в Германии зальцбургская конференция приняла решение о разделе «сфер влияния» между ними по линии реки Майн. Соглашение было достигнуто с большим трудом, но, как и всякая договоренность между фашистами, могла быть только кратковременной тактической мерой. И первыми соглашение о разграничении начали нарушать нацисты, создавшие свою группу в Дортмунде, на промышленном западе страны; главарем фашистов здесь стал чиновник почтового ведомства Онезорге (в годы Второй мировой войны он, будучи министром почт гитлеровской Германии, руководил работами по расщеплению атомного ядра, но ни этот ветеран нацизма, ни другие главари германского фашизма не сумели осмыслить значения атомного оружия). В первое время нацисты почти не проявляли себя в Дортмунде. Попытки выдать себя за «рабочую партию» не имели успеха; даже буржуазные газеты характеризовали НСДАП, как представительницу крайне правого направления.

В июле 1921 г. нацистская группа возникла в Ганновере; то была первая нацистская организация в Северной Германии. Ганновер стал центром, откуда щупальца Гитлера протянулись в другие близлежащие города — Брауншвейг, Вольфенбютель, Магдебург и др. Наиболее перспективной из них оказалась группа, созданная в старинном университетском городе Геттингене; как и в Мюнхене, студенчество и здесь оказалось одним из социальных слоев, наиболее подверженных фашистской проповеди, прежде всего ее шовинистически-реваншистской составляющей. В первой половине 1922 г. нацистская группа возникла и в Гамбурге — одном из важнейших центров Германии.

Соперничество с ГСП было одной из причин изменения названия партии Дрекслера—Гитлера, происшедшего в апреле 1920 г. В новом названии фигурировала едва ли не главная приманка, на которую должны были клюнуть недостаточно устойчивые в понимании своих интересов трудящиеся, — слово социализм. С тех пор партия стала называться Национал-социалистической рабочей (общепринятое сокращение по первым буквам немецкого названия — НСДАП). Не чего общего с социализмом, как его понимали миллионы людей и в Германии, и в других странах, фашистский социализм не имел, а рабочие в составе этой партии, как уже отмечалось, составляли незначительное меньшинство. Но понятие социализм было популярно в среде трудящихся, и фашисты подхватили его, вкладывая в него смысл, ничего общего не имевший с подлинным содержанием этого термина. Это заимствование — один из примеров подражания политическим противникам — коммунистам, которое касалось разных сторон деятельности НСДАП, в наибольшей степени ее пропаганды (об этом ниже).

В борьбе двух фашистских организаций, о которой шла речь выше, преимущество, как казалось, складывалось в пользу НСДАП, действовавшей более активно. Но все же к лету 1921 г. для нее подспудно возникла угроза в виде объединения обеих партий с перенесением центра новой организации в Берлин. Эти планы исходили от руководства ГСП. Бруннер и его единомышленники рассчитывали посредством слияния значительно ослабить удельный вес руководящей группы НСДАП, что было бы неизбежно, если бы она очутилась в непривычных условиях Берлина. Естественно, что это не могло нравиться самим главарям НСДАП, тем, кто стоял за их спиной, т.е. прежде всего баварским военным. О том, что последние были весьма удовлетворены успехами НСДАП, свидетельствует письмо майора Майра одному из недавних главарей путча в Берлине Каппу от 24 сентября 1920 г.: «Национальная рабочая партия (так Майр именовал НСДАП. — Л.Г.) должна составить основу для мощного ударного отряда, на который мы уповаем. Программа этой партии еще несколько беспомощна и, возможно, в ней есть пробелы. Мы дополним ее. Верно лишь, что под этим знаменем мы завоевали уже немало сторонников. Уже с июля прошлого года я стремлюсь усилить движение В мюнхенской группе мы имеем свыше 2 тыс. членов, в то время как летом 1919 г. не было и 100». С единомышленником-заговорщиком Майр мог быть до конца откровенным. Но любопытна дальнейшая судьба этого человека. К концу 20-х годов он разочаровался в нацизме и сблизился с социал-демократами, а после прихода своего выкормыша к власти попал в концлагерь, где и умер. Конечно, такая судьба не типична для тех, кто выпестовал нацистскую партию и привел ее к власти, но нечто символическое в ней есть.

В ответ на предложение об объединении с ГСП, полученное от руководителя «межгосударственной канцелярии» фашистских партий Германии, Австрии и Чехословакии В. Риля, председатель НСДАП Дрекслер в январе 1921 г. ответил отказом. Аргументация была при этом двоякой: во-первых, «к нам как раз сейчас поступают из множества городов Северной Германии просьбы о присоединении, создании местных групп и распространении наших идей; во-вторых, объединение с ГСП невозможно без того, чтобы перенять ее руководство или по меньшей мере часть его». А это НСДАП отвергала.

Эта точка зрения не была для Дрекслера категорической. В отличие от него непримиримую позицию в данном вопросе занял Гитлер, и это вытекало не только из его гораздо большей близости к военным кругам Баварии, не склонным отдавать в чужие руки свое детище, которое могло стать в дальнейшем ударным отрядом против республики. Объединение с ГСП явно привело бы к оттеснению Гитлера от руководства партией, а он уже добился в этом смысле многого. И ввиду того, что всякое объединение неизбежно ставит вопрос о руководстве заново, он был принципиальным противником слияния с родственными организациями. «Только сумасброду, — писал Гитлер несколько позднее, — принадлежит точка зрения, согласно которой из двух калек можно создать одного здорового». И в этом случае, и во всех последующих тактика фюрера основывалась на временном блокировании с единомышленниками из других организаций, когда это было выгодно нацистам, а затем на беспощадном подавлении последних и принятии их членов в свои ряды в индивидуальном порядке.

В истории германского фашизма эпизод с несостоявшимся объединением НСДАП с ГСП сыграл немаловажную роль, дав толчок к существенным изменениям в руководстве нацистской партии. По-видимому, под нажимом австрийских «координаторов», не понимавших, почему одни фашисты не могут сговориться с другими, переговоры об объединении продолжались. В марте 1921 г. Дрекслер принял участие в съезде ГСП, единогласно высказавшемся за слияние с НСДАП; об этом появились сообщения в печати. Среди сторонников НСДАП многие тоже полагали, что следует объединиться, упорное сопротивление Гитлера идее объединения было им непонятно. Главным пунктом разногласий в ходе переговоров был вопрос о местопребывании руководства объединенной партии; Дрекслер и его коллеги то соглашались, то отказывались. Уступчивая, по мнению Гитлера, позиция лидеров НСДАП, которые участвовали в переговорах, вызывала с его стороны форменную ярость, и он не раз величал Дрекслера идиотом и подлым псом.

В июне 1921г. Гитлер, как уже отмечалось, в очередной раз отправился в Берлин. Он посещал столицу сравнительно часто, перед этим он был в Берлине в декабре 1920 г., а его спутником являлся Г. Эссер. Тогда Гитлер вез с собой рекомендательное письмо полицей-президента Мюнхена Пенера, который являлся едва ли не наиболее последовательным покровителем нацизма среди высокопоставленных чинов Баварии. Вместе с начальником политической полиции Фриком (в будущем долголетним министром внутренних дел гитлеровской Германии) Пенер делал все от него зависящее, чтобы убрать все препятствия с пути нацистов. Письмо Пенера было адресовано председателю Пангерманского союза Классу, имевшему широчайшие связи в реакционных кругах столицы (подозрения Бруннера о контактах Гитлера с Пангерманским союзом, как видим, были небезосновательны), и банкиру Бангу. Пенер писал, в частности: «Человек, который передаст Вам это письмо, г-н Гитлер, знаком Вам в связи с пребыванием в Мюнхене. Он является организатором, агитатором и оратором известной в Баварии НСДАП. Собрания, на которых он выступает, всегда переполнены. Г-н Гитлер, как он заявил мне, готов, если получит необходимую финансовую помощь, развернуть соответствующую деятельность и в Северной Германии. Я горячо рекомендую Вам г-на Гитлера и уверен, что он окажет Вам первоклассные услуги».

Можно не сомневаться, что материальная помощь была оказана. Поездка в Берлин в июне 1921 г. преследовала в общем аналогичные цели. На сей раз ему навряд ли удалось добиться многого, ибо будущему фюреру пришлось спешно прервать свое пребывание в столице, т. к. возникла реальная угроза потерять свое положение в НСДАП. Но Гитлер предвидел нечто подобное и выжидал развитие событий в Баварии.

А там было достигнуто соглашение, что переговоры двух фашистских партий будут продолжены 11 июля в Аугсбурге; похоже было, что не за горами и объединение. Уже это подействовало на Гитлера, как красная тряпка на быка. Но доброжелатели сообщили ему и другое: у него появился в собственной партии серьезный конкурент, некий Дикель, действовавший в упомянутом Аугсбурге, но в отсутствие Гитлера дважды выступавший в Мюнхене и очень понравившийся некоторым членам руководства, в частности второму председателю Кернеру. Неудивительно, что Гитлер, не заезжая в Мюнхен, прямо из Берлина помчался в Аугсбург, где начались переговоры представителей двух партий, в ходе которых со стороны ГСП было, в частности, предложено пересмотреть программу партии и принять новое название. В ответ Гитлер покинул Аугсбург и, вернувшись в Мюнхен, объявил о своем выходе из НСДАП.

Можно не сомневаться, что со стороны Гитлера все это было хорошо рассчитанной игрой, имевшей замыслом добиться давней цели — перехода в его руки всей полноты власти в партии. Опираясь на своих покровителей в штабе военного округа и среди «столпов общества», у которых нацисты уже имели влиятельных доброжелателей, Гитлер стремился запугать Дрекслера и других членов руководящего комитета НСДАП, опасавшихся ухода с Гитлером еще и многих сторонников. Они также боялись его мести — и как показали события последующих лет, не без оснований (известно, что в июне 1934 г., например, нацистская верхушка одновременно с уничтожением ряда высших командиров штурмовых отрядов «ликвидировала» значительное число разных лиц, в том числе многих ветеранов нацизма, которые в свое время, иногда за 10–15 лет до того, снискали неудовольствие фюрера или кого-либо из его приближенных).

В заявлении, опубликованном после своего театрального жеста, Гитлер обвинял руководство партии в «полном отходе от тактических принципов движения», утверждал, что оно отказалось от положений о неучастии в парламентах, от неизменности программы и уставного положения о местонахождении партийного центра. Дрекслер почти сразу же пошел на попятную и предложил в качестве посредника Экарта, что позволило Гитлеру сформулировать жесткие условия своего возвращения. Они предусматривали передачу ему председательского поста и диктаторских полномочий для формирования нового руководящего комитета, подтверждение того, что партия будет управляться только из Мюнхена, что ее программа и название в ближайшие шесть лет не будут изменены. Один из пунктов содержал запрет попыток объединения с ГСП, другой — отказ от участия в следующем съезде немецко-фашистских организаций трех стран, намеченном на август 1921 г. Дрекслер и другие приняли ультиматум, но на этом конфликт еще не кончился.

За несколько дней до общего собрания, которое должно было рассмотреть положение, в Мюнхене появилась листовка под заголовком «Адольф Гитлер — предатель?» (см. Приложения), содержавшая резкую критику действий недавнего осведомителя рейхсвера, безудержно рвавшегося к власти в партии. Он изображался как страдающий манией величия демагог, который стремится увести партию с намеченного пути. Членов НСДАП призывали противостоять этим попыткам, не дать ввести себя в заблуждение. Как выяснилось впоследствии, листовку сочинили сотрудники «Фёлькишер беобахтер» — тогда уже органа партии, а одним из ее авторов был редактор газеты Эреншпергер. В листовке затрагивался, в частности, щекотливый для Гитлера вопрос о средствах, на которые он существует, и отмечалось, что он «всегда приходит в ярость», когда кто-либо касается этого вопроса. Имелись в виду связи в «фешенебельном обществе», о которых нацистские главари всячески стремились помалкивать.

Одно из обвинений против Гитлера, фигурировавших в листовке, заключалось в том, что он активно выдвигает Эссера: «Гитлер приблизил к себе этого человека, чтобы осуществить свои темные планы... Характерно, что он сам неоднократно заявлял при свидетелях: я знаю, что Эссер — подлец, но он останется до тех пор, пока будет нужен мне». Воодушевленный неожиданной поддержкой, Дрекслер воспрял духом и объявил об исключении Эссера и отставке второго председателя партии Кернера, близкого к Гитлеру. Он даже обратился за помощью к полиции, обвиняя своего соперника в приверженности к насильственным действиям, а себя изображая в качестве сторонника мирных методов политической борьбы. Здесь, в полиции, Дрекслер встретился с Эреншпергером, заявившим, что Гитлера окружают преступные элементы без определенных занятий; единственное их намерение — воровать и грабить.

Для полиции подобного рода факты не были новостью. Они часто приводились на страницах газет КПГ, НСДПГ и СДПГ. Новым было то, что они исходили от самих фашистов. Недовольные обратились, однако, не по адресу. Мюнхенская полиция, которой руководили в то время Пенер и Фрик, в последующем ставший одним из лидеров нацистской партии, а в годы фашистской диктатуры являвшийся министром внутренних дел, покровительствовала представителям крайней реакции (подробнее об этом см. ниже). Нацистам симпатизировали и многие рядовые чиновники полиции. Через посредство одного из них сторонникам Гитлера почти сразу же стало известно о действиях оппонентов в рядах партии. Попытки последних добиться разрешения на выпуск плаката, в котором, в частности, говорилось: «Нам не нужен король, а тем более тиран... Необходимо свергнуть тирана», были отклонены.

Объединенными усилиями покровители бывшего ефрейтора сумели подавить сопротивление (среди тех, кто возражал против установления диктатуры в партии, был даже управляющий делами НСДАП Шюсслер, считавшийся ставленником Гитлера), и на общем собрании, созванном 29 июля 1921 г., они добились решительных изменений в руководстве. Дрекслера удалось уломать, и собрание прошло, как «демонстрация единства» его с Гитлером, ставшим первым председателем партии с диктаторскими полномочиями; он объявлялся лицом, «стоящим над [руководящим] комитетом» НСДАП. Дрекслер занял пост «почетного председателя», который он должен был занимать... пожизненно, но существенной роли в партии больше уже не играл. Должность управляющего делами перешла от «мятежного» Шюсслера к приближенному Гитлера Амману. Эссер процветал, как и прежде, зато неугодный новому председателю Дикель был исключен.

Еще одним последствием этих событий был переход в руки Экарта руководящей роли в редакции «Фёлькишер беобахтер». Новоявленный фюрер решил поставить во главе газеты, в редакции которой обнаружились «нежелательные» элементы, преданного себе человека. На Экарта можно было вполне положиться, но его образ жизни и алкогольные наклонности исключали любую систематическую деятельность, ввиду чего, писал А. Розенберг, «я с самого начала часто вынужден был замещать его».

Об объединении с ГСП после лета 1921 г. больше не было и речи. С течением времени отмеченные выше преимущества НСДАП сказывались все более определенно; следствием этого был переход к ней ряда местных организаций ГСП — и на севере страны и, что в тот период было для нацистов особенно важно, в самой Баварии. Осенью 1922 г. к НСДАП присоединились Штрейхер и его сторонники, в результате чего резко усилились ее позиции в Нюрнберге, в дальнейшем — одном из ее основных оплотов.

Убийство Ратенау летом 1922 г. и другие подлые террористические акты фашистских убийц вызвали со стороны властей Пруссии и ряда других земель более жесткие меры против организаций крайне правого лагеря.

Фашистский террор был не новым явлением, он сопутствовал нацистской партии с первого дня существования как неотъемлемое свойство, вытекавшее из ее главного назначения — расправиться с организованным рабочим движением. Помимо того, нацисты видели в терроре средство приобретения популярности. Расправа с несогласными осуществлялась во все возраставших масштабах не только на митингах самой НСДАП, которые в те времена еще посещались многими пролетариями, придерживавшимися противоположных взглядов и выражавшими их выкриками, а иногда и выступлениями в прениях (выше приводился пример этого — митинг 24 февраля 1920 г.). Нацисты все чаще появлялись группами на собраниях Коммунистической и Социал-демократической партий, либерально-буржуазной Демократической партии с единственной целью срывать эти собрания и запугивать политических противников. Верховодили актами насилия прямые выходцы из преступного мира, которых было немало и в самой нацистской партии, и особенно среди тех, кому было поручено «охранять порядок» на фашистских сборищах.

Таков был, например, У. Граф, по профессии мясник, по призванию громила; этот боксер-любитель являлся личным телохранителем фюрера (позднее он стал одним из трех членов высшего органа НСДАП по расследованию внутрипартийных конфликтов). Еще одним «достойным» представителем фашистских «стражей порядка» был бывший торговец лошадьми X. Вебер, одно время подвизавшийся также как «вышибала» во второразрядном мюнхенском ресторане; он не уступал Экарту в качестве бражника. Подобные элементы послужили тем материалом, из которого сформировались первые отряды фашистских штурмовиков.

«Теоретически» же развернутый террор обосновал Гитлер. «Не так давно я узнал, — заявил он в ноябре 1921 г., — что о НСДАП говорят, как о грубой, жестокой, не гнушающейся ничем банде. Это невероятно радует меня, ибо благодаря этому моя партия станет известна и ее будут бояться». По другому поводу он выразил надежду на пришествие диктатора, готового в случае необходимости шагать по морю крови, по полям, усыпанным трупами (говоря о таком «пришельце», Гитлер на деле имел в виду себя и только себя).

Но до определенного момента фашистский террор еще не стал организованной системой, еще не приобрел особого органа, чьей специальной функцией было физическое уничтожение политических противников. Такая организация возникла осенью 1921 г., т.е. тоже была одним из прямых последствий смены руководства партией. Из разрозненных групп «наблюдающих за порядком» на нацистских сборищах (они существовали с 1920 г.), были созданы штурмовые отряды (CA), подчиненные единому командованию. Первым командиром CA стал бывший офицер Клинч, один из главарей террористической организации «Консул», на счету которой было множество тяжких преступлений, в том числе убийство Эрцбергера и Ратенау. Клинч был «человеком Эрхардта», в то время, пожалуй, наиболее заметной личности в лагере крайней реакции, располагавшей значительными средствами и необходимыми кадрами. По мере ухудшения для них условий в большинстве земель, они все более сосредоточивались в Баварии, выжидая благоприятной обстановки для нанесения нового удара по республике («бригада Эрхардта» была одной из основных сил, на которые опирались путчисты Капп и Лютвиц). «Одалживая» НСДАП Клинча и предоставляя ей средства на содержание CA, Эрхардт полагал, что сумеет поставить ее под свое влияние; это не оправдалось, ибо нацистские главари, использовав помощь Эрхардта, сумели не допустить опеки со стороны кругов, стоявших за ним, и уже спустя год освободились от Клинча.

Характер, который фашистские руководители намеревались придать штурмовым отрядам, отчетливо выражен уже в первых распоряжениях и инструкциях, в закрытых выступлениях нацистских лидеров. Из этих документов видно, что на деле речь шла вовсе не о «защите» нацистских митингов от «постороннего вмешательства», как без устали твердили фашисты. Главной задачей штурмовиков должен быть срыв собраний других партий и организаций. Одна из нацистских инструкций предусматривала следующее: «Необходимо мешать выступлениям антинациональных ораторов, проповедников мира и им подобных таким образом, чтобы у них полностью пропала охота продолжать свою деятельность». При этом, как уже отмечалось в другой связи, не следовало гнушаться никакими средствами.

Нацисты не были оригинальны; достаточно познакомиться с уставом организации Эрхардта, уже более опытной в политическом разбое. В ее уставе говорилось, в частности: «В бригаду принимаются только те, кто не имеет никаких внутренних сомнений... кто достаточно жесток, чтобы действовать, не останавливаясь ни перед чем... В качестве командиров могут быть использованы лишь офицеры, имеющие опыт уличных боев против восставших масс... Не вести переговоры, а стрелять и безжалостно приказывать».

Штурмовикам настоятельно рекомендовалось обзаводиться резиновыми дубинками и кастетами. Но этим дело не ограничивалось: члены CA имели и использовали против «несогласных» огнестрельное оружие. Уже в первом приказе по CA говорилось о необходимости «действовать наступательно» и о том, что штурмовые отряды призваны быть «носителями военной идеи». Неудивительно, что вскоре установилось регулярное сотрудничество между CA и рейхсвером. С начала 1922 г. мюнхенские штурмовики обучались стрельбе на армейском полигоне. Хотя подобные акции осуществлялись в глубокой тайне, некоторые сведения все же стали известны общественности, как и случаи участия отдельных солдат и полицейских в разбойной деятельности CA, причем не только в пределах Мюнхена, но и «на выездах» в другие города. Подобные налеты, ставшие в дальнейшем одним из излюбленных приемов в нацистской системе расправ с политическими противниками, в 1921–1922 гг. только начали входить в практику. Необходимый транспорт чаще всего обеспечивал Рем, и, хотя соответствующие сведения проникали в печать, никаких последствий это не имело.

Создание CA привело к значительной эскалации террора в Мюнхене и других городах Баварии. Штурмовики начали со срыва собрания мюнхенских пацифистов, затем силой добились роспуска собрания членов научно-религиозного общества, помешали основанию организации республиканского шуцбунда и т.п. Особенно широкий резонанс приобрели разбойничьи действия CA 14 сентября 1921г. на митинге баварской националистической организации «Королевская партия». Здесь штурмовики, предводимые нацистскими главарями, не одобрявшими сепаратистских настроений баварских монархистов, распоясались полностью. Ораторам не только мешали говорить выкриками, что было обычным явлением в нацистской практике, но и избивали, а председатель «Королевской партии» Баллерштед был сброшен с эстрады и получил тяжелое ранение в голову.

Эти примеры свидетельствуют о том, что фашистский террор был направлен отнюдь не только против марксистов, а вообще против всех неугодных, включая сюда организации или лица правого лагеря, расходившиеся с нацистами во взглядах на тактико-политические вопросы. Но именно это выступление навлекло на фашистов репрессии: ряд участников налета, совершенного 14 сентября, был привлечен к суду. Власти, не принимавшие никаких мер во всех остальных случаях, ибо нацистские бесчинства касались рабочих организаций или демократически настроенных лиц, взяли под защиту баварских монархистов, будучи сами верноподданными дома Виттельсбахов, что не очень и скрывали. Гитлер, Эссер и Кернер получили по три месяца тюрьмы (можно упомянуть в этой связи, что Кернер, числившийся вторым председателем НСДАП, незадолго до того ночью напал на одного из депутатов баварского ландтага от Социал-демократической партии Германии). Фашистские главари отсидели только месяц, и то после долгих проволочек, лишь летом следующего года. Но Баллерштед, из-за которого им пришлось понести столь суровое наказание, не был забыт: спустя 13 лет, в «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 г., его, подобно многим другим, «проштрафившимся» перед нацистами, нашли и умертвили фашистские убийцы.

Повторяем, суд над фашистами был в тогдашних условиях Баварии явлением исключительным. И земельное правительство, и еще в большей мере полицей-президиум Мюнхена благоволили к фашистам. Фрик, руководивший тогда политическим отделом мюнхенской полиции, в 1924 г. в качестве одного из подсудимых на процессе о «пивном путче» признал: «Мы (он и Пенер. — Л.Г.) понимали, что национал-социалистическое движение, тогда еще незначительное (в 1919–1920 гг. было очень легко подавить его), не должно быть уничтожено. Мы обдуманно не сделали этого, ибо видели в нем зародыш обновления Германии». Фрик сформулировал здесь то соображение, с которым мы уже неоднократно встречались в высказываниях других фашистов: он с Пенером «с самого начала были убеждены, что это движение способно привести рабочих в национальный лагерь».

Даже вюртембергский посланник в Мюнхене Мозер в одном из отчетов своему правительству, датированном августом 1921 г., отмечал: «Неизвестно, какие надежды возлагает на него (т.е. на Гитлера, которого посланник характеризовал как «патологическую личность». — Л. Г.) правительство, тем не менее бросается в глаза мягкость полиции по отношению к крикливым плакатам этой партии». Дело доходило до того, что фашистов знакомили в полицай-президиуме с секретными документами. Сообщения об этом публиковала социал-демократическая «Мюнхенер пост», часто выступавшая с подобными разоблачениями и тем самым снискавшая бешеную ненависть нацистов. На общем собрании партии в январе 1922 г. ораторы изощрялись в нападках на эту газету до тех пор, пока аудитория не начала вопить: «Разгромим там все дотла!» До поры до времени нацисты ограничивались битьем зеркальных витрин в редакции «Мюнхенер пост», но во время «пивного путча» 1923 г. они все же осуществили свои намерения в отношении социал-демократического органа (см. гл. 2).

Фашисты охотно прибегали к запугиванию, и в атмосфере почти полной безнаказанности они подчас добивались своих целей. Одна из буржуазных мюнхенских газет, «Байер курир», получила письмо, полное угроз такого рода: «Вы, господа, будете уничтожены, как собаки! Месть, кровавая месть!» И если на коммунистов и многих социалистов такого рода методы не действовали, то представители других социальных сил, хотя и возмущавшиеся деятельностью фашистов, не обладали необходимым мужеством.

1922 год принес новую форму пропаганды фашистских идей и умножил число приверженцев крайней реакции, сторонники которой не скрывали своих планов свержения республики. Это были так называемые германские дни, периодически организовывавшиеся в разных городах, преимущественно на юге страны. На подобные сборища съезжались политические деятели правой ориентации, противники буржуазно-демократического строя, отставные военные, мечтавшие о реванше на Востоке. Большинство из них были генералы без армий, не представлявшие никого, кроме самих себя и горстки единомышленников. Иное дело — такие деятели, как Эрхардт и главари других военизированных союзов и объединений, за которыми стояла военная сила. Неудивительно, что центром каждого из этих «Германских дней» являлся смотр-парад реакционных отрядов, проходивших перед своими командирами в строю, демонстрирующих военную выправку, столь близкую сердцам германских милитаристов.

На этих смотрах, например в Нюрнберге, где в октябре 1922 г. состоялся наиболее массовый из них (для тех лет), появлялись и главари НСДАП. Они заводили важные для себя знакомства, Гитлер демонстрировал здесь свои ораторские способности, о которых многие из высокопоставленных участников, приезжавших с разных концов страны, еще не имели представления. И хотя штурмовые отряды НСДАП ни численностью, ни обмундированием никак не выделялись среди им подобных формирований, они по существу отличались от них. Дело в том, что военизированные союзы не имели прямого выхода в политическую систему, тогда как CA были частью и орудием политической партии — НСДАП, что расширяло их возможности.

Националистическая пропаганда, инициаторы которой использовали в своих целях плачевное социальное положение в послевоенной Германии, велась повсеместно. Но наибольший размах «Германские дни» неспроста приобрели в Баварии, где в них нередко участвовали и представители местных властей, а также офицеры рейхсвера. Большое значение придавалось каждый раз не просто обеспечению массовости подобных «дней», чтобы на них помимо населения города, где они проходили, участвовали и жители других земель. Германские дни были, таким образом, своего рода репетициями переброски крупных людских масс на более или менее значительные расстояния, что было одним из неотъемлемых компонентов успеха любого переворота. А именно это и являлось постоянной целью лагеря крайней реакции, хотя среди его лидеров не было единства насчет момента переворота и лидеров, которые должны были стать во главе его, и т.п. Известно позднейшее высказывание Гитлера, что в течение 1918–1923 гг. он преследовал лишь одну цель — подготовку путча.

Националистическая шумиха, подогревавшаяся «Германскими днями», импонировала многим обывателям из мелкобуржуазной среды, которых особенно привлекала показная сторона этих сборищ — обилие высокопоставленных военных, освящение знамен, молебны с участием многих тысяч человек. Что касается рабочего населения, то оно было настроено резко против подобных затей. Примером могут служить события, развернувшиеся в октябре 1922 г. в Кобурге, центре герцогства (являвшегося частью Баварии), правитель которого был настроен профашистски, но местные рабочие партии имели крепкие позиции. Чтобы помочь своим сторонникам, мюнхенские фашисты организовали очередной «Германский день» в Кобурге, взяв за образец уже проходившие ранее. Однако это мероприятие имело дополнительную цель — спровоцировать рабочих на открытое столкновение, показать, «как надо держать сброд в руках». Характерно, что мюнхенские железнодорожники отказались вести поезд с фашистами, но последние повели состав самостоятельно и взяли при этом заложников из числа рабочих, — железнодорожникам пришлось сдаться. Когда в ноябре того же года нацисты попытались организовать аналогичную вылазку в Регенсбург, это им уже не удалось.

В Кобург отправилось 800 штурмовиков, возглавляемых практически всеми лидерами НСДАП. Двухдневное пребывание мюнхенских фашистов в этом городе было цепью схваток с рабочими, вызывавшихся наглыми провокациями штурмовиков. Неудивительно, что, когда они появлялись на улицах, вслед им, даже по их собственному признанию, неслись возмущенные крики: «Убийцы!», «Бандиты!», «Разбойники!», «Предатели!». Население в своей массе было настроено так, что «гости» были бы точно разгромлены и выкинуты за пределы Кобурга, если бы не вмешательство полиции. Как пишет один из участников «похода» на Кобург, «большая часть их (полицейских. — Л.Г.) стала на нашу сторону, и мы одержали верх». При попустительстве полиции фашисты нанесли серьезные повреждения помещениям рабочих организаций. Эти события стали предметом острых дебатов в баварском ландтаге, но фашистов взял под защиту лидер Баварской народной партии Ф. Шефер (в послевоенные годы ближайший сотрудник Аденауэра, длительное время занимавший пост министра финансов ФРГ); он заявил, что нацисты лишь несколько больше, чем следовало, использовали свое физическое превосходство, и требовал наказания железнодорожников, отказывавшихся вести поезд.

В ряде других земель обстановка, казалось, более благоприятствовала противникам фашизма. Так, в Геппингене (Вюртемберг), где нацисты в декабре 1922 г. пытались повторить свой кобургский «успех», их ожидала неудача. Фашистский митинг был сорван возмущенными рабочими, а применение нацистами огнестрельного оружия вызвало соответствующий отпор со стороны пролетариев Геппингена. В таких случаях на помощь фашистам приходили судьи. Нацистские провокаторы, орудовавшие в Геппингене, были оправданы, а их противники, вынужденные прибегнуть к самообороне, осуждены. Апелляция в имперский суд привела лишь к подтверждению приговора. Примерно в то же время имперский суд рассматривал запрет нацистской партии, декретированный правительством Бадена в связи с систематической травлей этой партией еврейской части населения Германии, что противоречило республиканской конституции. Запрет был отменен, ибо, по мнению членов высшего судебного органа республики, только монархистских и антисемитских тенденций было недостаточно для закрытия партии.

И все же разнузданный характер деятельности нацистов и их единомышленников из других реакционных организаций, их непосредственные связи с такими преступлениями, как убийства Эрцбергера и Ратенау, вызвавшими невиданную по размаху волну протеста не только со стороны немецкого пролетариата, но и со стороны всех демократически настроенных слоев населения, побудили власти ряда земель к более категорическим действиям против НСДАП. Это обусловливалось и тем, что в течении 1922 гг. нацисты усилили свою активность за пределами Баварии. Общественное мнение было резко настроено против фашизма, под каким бы названием он ни маскировался, и там, где социал-демократы находились у власти, они не могли, не учитывать эти настроения.

В ноябре 1922 г. НСДАП была запрещена в Пруссии, т.е. на значительной части Германии. За этим последовали запреты также в Гамбурге, Саксонии, Тюрингии, Мекленбург-Шверине. Несмотря на противодействие имперского суда, баденское правительство вновь распустило НСДАП. Его примеру в дальнейшем последовали Гессен, Брауншвейг, Шаумбург-Липпе. Но запрет не был всеобщим. Помимо Баварии, нацисты сохранили свободу деятельности в Вюртемберге (здесь они были с июля 1921 г.) и некоторых других местах. Но дело не только в этом: и в тех землях, где НСДАП была запрещена, власти смотрели сквозь пальцы на возникновение организаций, призванных заменить ее под формально другим названием, но выступавших примерно с тех же позиций. Наиболее заметной из них была так называемая «Партия свободы», созданная в декабре 1992 г. и объединившая правых реакционеров «прежнего образца», обозначаемых труднопереводимым немецким термином фёлькише[1]. Достаточно сказать, что такой «специалист» в этой области, как генерал Людендорф, в ответ на вопрос, каково содержание слова фёлькише, ответил: «Я должен признаться, что не могу дать необходимого объяснения». В другой раз Людендорф заявил: «Понять, что такое фёлькише, можно только сердцем, но оно не у каждого есть». Главным оплотом этой партии был Мекленбург, но она распространилась по всей Северной Германии.

Хотя НСДАП рекомендовала своим сторонникам на время запрета присоединиться к «Партии свободы» и между обеими организациями было даже заключено соответствующее соглашение, они отличались друг от друга. Руководители последней, являвшиеся главным образом выходцами из аристократической Национальной партии, гораздо осторожнее пользовались социальной демагогией и даже на словах не претендовали на завоевание рабочих; в организационном отношении эта партия походила на свою предшественницу — ГСП и значительно уступала НСДАП. Пока последняя вынуждена была считаться с запретами, введенными в большинстве земель, ее руководители изображали лояльность по отношению к «Партии свободы». Но когда НСДАП (в 1925 г.) получила возможность действовать на территории всей страны, с внешней солидарностью было покончено и между обеими партиями вспыхнула борьба не на жизнь, а на смерть.

В самой же Баварии положение НСДАП с осени 1922 г. даже стало улучшаться по сравнению с предшествующими месяцами. Причин было две. С одной стороны, обострились отношения между баварским и имперским правительствами. Это был результат отказа первого признавать и применять на территории Баварии закон о защите республики, принятый в связи с убийством Ратенау и другими террористическими актами правых. С другой стороны, что было, пожалуй, еще важнее в глазах баварских правителей, акции нацистов существенно повысились благодаря победе итальянских фашистов и их приходу к власти. Нацисты почувствовали себя гораздо увереннее, и уже в начале ноября Гитлер заявил, что итальянские фашисты подали им пример. Касаясь, спустя 20 лет, значения итальянских событий для судеб нацизма, он говорил: «Уже самый факт, что такое возможно, дал импульс нашему развитию». Это проявилось, по словам Гитлера, в том, что он вскоре впервые был принят баварским министром внутренних дел Швейером (и дал ему обещание никогда, не устраивать путч!). Через несколько дней после этой встречи Швейер, выступая в ландтаге, отметил активизацию нацистов под влиянием успеха их единомышленников в Италии. Он не соглашался с утверждением депутатов левых партий, что деятельность НСДАП представляет серьезную опасность для республики. Швейер говорил, что Бавария не имеет оснований пойти по стопам Пруссии; баварское правительство полагает, что нацистская партия должна освободиться от некоторых нежелательных, сопровождающих ее деятельность явлений. Сущность же НСДАП — и это выступало еще более откровенно в документах, не подлежащих огласке, — вполне устраивала тех, кто стоял в те годы у власти в Баварии.

Действия итальянских фашистов привлекли внимание руководителей НСДАП, конечно, еще до «похода на Рим». Одно из свидетельств этого — воспоминания К. Людеке, личности весьма сомнительной, но в мюнхенские годы находившейся в центре событий. Это был международный авантюрист, располагавший средствами и связями в других странах, в частности в США. Примкнув в 1922 г. к НСДАП, он предложил свои услуги в качестве агента по зарубежным контактам. Людеке впервые посетил Рим ранней осенью 1922 г., еще до взятия фашистами власти. Он встретился с Муссолини, который, по его словам, в это время даже не знал имени Гитлера и, по-видимому, не проявил к НСДАП интереса. Нацистский же главарь весьма заинтересовался тем, что сообщил ему Людеке после своей поездки. Особенное его внимание привлекли факты, свидетельствовавшие о том, что Муссолини бросил открытый вызов правительству, находившемуся у власти. То же касалось и «опыта» итальянских фашистов, в частности отрядов чернорубашечников при подавлении забастовок.

Аналогичные свидетельства имеются и в других источниках, более достоверных, ибо это данные документального характера. Так, о большой заинтересованности нацистских лидеров в налаживании связей с итальянскими фашистами сообщил Муссолини в своем донесении от 17 ноября 1922 г. делегат Италии в межсоюзной рейнской комиссии Тедальди, встречавшийся с Гитлером. Последний изъявил желание установить по возможности непосредственный контакт с дуче, «чтобы получить от него установки и советы относительно методов, которыми следует руководствоваться». Нельзя отрицать, что этот документ, отражающий сравнительное значение итальянского и германского фашизма на очень ранней стадии их истории, весьма любопытен. Он свидетельствует о приниженном, заискивающем положении последнего, ожидавшего директив от своих более удачливых единомышленников. Итальянские фашисты на первых порах довольно презрительно относились к своим немецким собратьям, разделенным на несколько конкурирующих между собой организаций и к тому же именно в это время подвергавшимся на большей части территории Германии репрессиям.

По мере того, как росла скандальная известность фашистской организации, ее собрания становились все более многолюдными. Это навело устроителей на мысль установить входную плату. И все же она лишь частично покрывала расходы на аренду помещений, широковещательную рекламу, многочисленные внешние атрибуты. Для всего этого нужны были значительные средства, и вдумчивые наблюдатели уже очень рано поняли, что нацистская партия не может существовать и вести свою пропаганду только на членские взносы и редкие пожертвования. Необходимы были крупные субсидии состоятельных людей. Такие покровители нашлись только в мюнхенском «высшем свете», т. к. поняли, что нацистская партия может сослужить господствующему классу хорошую службу — направить против демократии трудящиеся массы.

Одним из первых приметил Гитлера мюнхенский фабрикант и издатель Брукман, который ввел его в «общество» и познакомил с представителями своего круга. Жена же Брукмана, еще более неистовая поклонница будущего фюрера, дарила Гитлеру ценные вещи. В числе ранних покровителей нацистской партии находился и крупный торговец писчебумажными товарами Фолль, в доме которого Гитлер также встречался с влиятельными и состоятельными людьми. Щедро субсидировал баварских фашистов помещик и владелец пивоваренных заводов С. Экарт (однофамилец нацистского идеолога). Следует назвать в этой связи и известную семью промышленников Маффай из Мюнхена, химического фабриканта А. Пича, А. Гранделя, завод которого был расположен в Аугсбурге, но который делал для нацистов больше, чем многие их доброжелатели в самом Мюнхене.

Конечно, изучение связей фашистской партии с этими кругами связано с чрезвычайными трудностями, соответствующие документы, а количество их вообще минимально, в подавляющем большинстве были уничтожены в последующие годы — в период после фашистского путча 1923 г., особенно же в преддверии разгрома гитлеровской Германии, а также в первое время после ее капитуляции. И все же ряд фактов уже в 20-е годы стал достоянием истории; это произошло в связи с судебным процессом по делу участников «пивного путча» и с заседаниями созданного баварским ландтагом комитета по расследованию деятельности нацистской партии. Различные сведения о поддержке и финансировании ее промышленниками и аграриями проникали и до 1923 г. в печать, и хотя не все они одинаково достоверны, последующие события вполне подтвердили справедливость обвинений в поддержке фашизма, выдвинутых против представителей крупной буржуазии и крупного землевладения. «Денежные средства для ее организации в массовых масштабах текут к фашистской армии от тяжелой промышленности и аграриев», — писал в самом начале 1923 г. социал-демократ П. Кампфмейер в одной из первых работ о германском фашизме.

К этому моменту в связи с неуклонным обострением обстановки в стране, развитием инфляции и резким ухудшением положения трудящихся покровительство нацистам перестало быть делом отдельных лиц и начало приобретать организованный характер. Союз баварских промышленников в этих условиях никак не мог остаться в стороне. Из показаний одного из руководителей этой организации, Ауста, данных в ходе следствия по делу о «пивном путче», известно, что он и его коллеги во главе с Г. Куло сначала пригласили Гитлера для беседы в узком кругу. Они интересовались целями фашистской партии в экономической области, «еще не опубликованными в то время» (это неверно — уже были обнародованы известные «25 пунктов», но сильные мира сего хотели получить от Гитлера заверения, что эту программу не следует принимать всерьез). Затем беседа повторилась с несколько более широким составом участников, после чего было уже созвано многолюдное собрание в мюнхенском купеческом клубе, где Гитлер сделал доклад, который промышленники приняли с большим воодушевлением. Состоялся сбор средств, и, хотя Ауст стремился создать впечатление, что это была единовременная акция, можно не сомневаться и в дальнейшем финансировании фашистов Союзом баварских промышленников. Именно для этого руководители и изучали цели нацистской партии, приглашая к себе Гитлера.

Что же касается тех представителей делового мира, которые лично не участвовали во встречах с фашистскими руководителями и не посещали нацистские мероприятия, то к ним был обращен меморандум Гитлера, относящийся к октябрю 1922 г. Целью этого документа было привлечение средств, причем необходимая сумма была указана с предельной точностью — 53 млн марок (16 млн на нужды центрального органа партии, 10 млн на расширение иных форм пропаганды и 27 млн на развертывание штурмовых отрядов). Отмечая, что НСДАП существует уже три года, Гитлер напоминал ее главную цель: «уничтожение и искоренение марксистского мировоззрения» (в действительности цели фашистов не ограничивались этим, но нацистский фюрер знал, что именно так можно вызвать расположение крупных буржуа). Если НСДАП не получит средств, борьба против марксизма, предостерегал Гитлер, затянется и займет десятилетия. Кроме того, борьба не выйдет за пределы Баварии (одно из ранних свидетельств того, что нацисты не намеревались ограничить свою деятельность провинциальными рамками). Чтобы быть более понятным в экономическом плане, Гитлер говорил, что речь идет о смехотворной сумме, «если иметь в виду дело, значение которого так велико для будущего нашего отечества... Если нацистскому движению суждено добиться хотя бы малейшего успеха в борьбе за судьбы Германии, то результат этого, выраженный в цифрах, в сотни тысяч раз превысит сумму, о которой идет сейчас речь».

Известны и другие, более поздние документы, свидетельствующие о том, что нацисты предлагали свои услуги воротилам промышленности и банков, и требовали взамен более или менее крупные средства. Но данный документ, едва ли не первый такого рода, предельно красноречив. Его отличает понимание психологии тех, кому он собственно адресован: мотив «выгодного» вложения денег не только декларируется, но и конкретизируется на примере, который являлся в тот момент политическим событием № 1: «Итальянский фашизм спас итальянскому государству миллиарды в золоте». Нацисты, таким образом, стремились использовать успех своих единомышленников в Италии не только пропагандистски, но и извлекая из него прямые материальные выгоды.

Мы не знаем, каковы были конкретные результаты данного обращения, но о том, что нацисты располагали значительными суммами, свидетельствует (среди прочих доказательств, главным из которых является постоянное расширение активности НСДАП во всех направлениях), в частности, запись в дневнике вюртембергского посланника в Мюнхене, сделанная в ноябре 1922 г. после беседы с главой баварского правительства Книллингом: «Ему непонятно, откуда у партии (НСДАП. — Л.Г.) так много денег; она блестяще финансируется. Гитлер разъезжает повсюду в автомашине (тогда это средство передвижения еще отнюдь не было массовым. — Л.Г.) и уже неоднократно получал в свое распоряжение специальные поезда».

В этом смысле очень любопытно письмо Д. Экарта, направленное им в августе 1922 г. одному из лиц, игравших важнейшую роль в субсидировании нацистской партии крупной промышленностью, Э. Гансеру, служившему в электротехническом концерне Сименса в Берлине. В письме идет речь о том, что Экарт не в состоянии возместить взятые незадолго до того у Аммана 20 тыс. марок, ибо 2 тыс. из них отдал некой фрау Фогль, 5 тыс. «почетному председателю» партии Дрекслеру, который обещал взамен ценные бумаги и т.д., а 10 тыс. оставил себе и значительную часть этого уже израсходовал. Экарт спрашивает, как быть, и, выражая предположение, что необходимая сумма имеется в кассе газеты «Фёлькишер беобахтер» (главным редактором которой он числился), сообщает, что в течение месяца надеется получить от своих должников 50 тыс. марок. Вместе с тем Экарт пишет: «Но необходимо, чтобы Берлин, наконец, появился на арене».

Контекст, в котором сделано это замечание, не оставляет сомнений, что Берлин здесь выступает как источник материальных средств. Контакты фашистов с деловым миром ограничивались Баварией лишь на самой ранней стадии существования НСДАП. Со временем устанавливаются связи с рядом промышленников в Вюртемберге, Саксонии (здесь главную роль играл фабрикант Мучман из Плауэна, позднее ставший даже гауляйтером НСДАП) и т.д. Но наибольший интерес для нацистов, безусловно, представляла столица, и этот интерес, если иметь в виду реакционеров-монополистов, стал обоюдным, когда последние узнали, что в Мюнхене как на дрожжах растет фашистская организация с многообещающей программой и фанатичным лидером, собирающим многотысячные митинги.

Одним из первых приверженцев нацизма в Берлине стал владелец широко известной фабрики роялей и фортепиано Бехштейн, располагавший разнообразными связями.

Зимой Бехштейн предпочитал жить в Баварии, где в Берхтесгадене у него был дом. Как и в случае с Брукманами, горячей сторонницей Гитлера была жена фабриканта, дарившая Гитлеру дорогостоящие произведения искусства, которые фашисты в то время отнюдь не коллекционировали, а за неимением свободных средств — немедленно превращали в «чистую монету». Дамы Бехштейн и Брукман — две представительницы «высшего света» были не единственными особами, оказывавшими существенную поддержку фашистскому движению.

Как ни заманчиво было для нацистов приобретение таких богатых сторонников, как Бехштейн или владелец кофейной фабрики в Берлине Р. Франк, они понимали, что определяющее значение для судеб германского фашизма могут иметь лишь симпатии столпов тяжелой промышленности. С целью привлечения этих влиятельных людей на сторону нацистов Гитлер неоднократно посещал Берлин, расширяя там свои контакты при деятельном участии Экарта, Гансера и других доброжелателей.

На деле фашисты собирались оказывать услуги не пан-германцам, которые должны были сыграть только роль посредников, а магнатам капитала. Одним из них был, например, А. Гугенберг, в недавнем прошлом генеральный директор фирмы Круппа, а в начале 20-х годов владелец концерна, объединявшего различные средства массовой информации. Он сыграл важную роль в приходе фашистов к власти в 1933 г. Сведения о том, что Гугенберг финансирует НСДАП, появились в печати уже в 1922 г. Об этом говорил в ноябре 1922 г. В. Пик, выступая в прусском ландтаге. К тому же времени относится и переход на сторону фашизма владельца старейшей паровозостроительной фирмы, расположенной в Берлине, Э. Борзига, который одновременно возглавлял Всегерманский союз работодателей, Союз металлопромышленников Германии и ряд других предпринимательских объединений. Это было следствием бурной деятельности в пользу нацистов, развернутой Э. Гансером. В результате его стараний Гитлер весной 1922 г. был приглашен выступить в берлинском «Национальном клубе 1919 г.», членами которого являлись магнаты промышленности и сельского хозяйства, титулованные особы, генералы, известные университетские профессора.

Гитлер не впервые встречался с представителями германских монополий. Уже зимой 1921–1922 гг. он держал речь перед некоторыми из них. Но то был узкий круг, в то время как 29 мая 1922 г. Гитлера явились слушать «сливки» капиталистического Берлина. Через некоторое время последовало новое выступление. Очевидно те, кто присутствовал на первом докладе, так информировали о нем других представителей делового мира, что последним также захотелось послушать мюнхенского гостя. Среди них и находился Борзиг, получивший информацию о первом выступлении Гитлера от своего помощника Детерта. О дальнейшем мы знаем из датированного октябрем 1937 г. письма Детерта сыну Борзига (Борзиг-старший к тому времени уже умер): «Это выступление так захватило Вашего отца, что он поручил мне связаться с А. Гитлером лично, без посредников и поговорить с ним насчет того, как и какими средствами можно распространить на Северную Германию, в частности на Берлин, это движение, имевшее тогда опору почти только исключительно в Южной Германии». Мы знаем, что в 1922 г. реализовать этот план не удалось. Но Борзиг сделал все от него зависящее, чтобы поддержать НСДАП: он собрал своих ближайших единомышленников, являвшихся до того приверженцами Национальной партии, и убеждал их в целесообразности присоединиться к фашистскому движению. Кроме того, он организовал сбор средств для нацистской партии, которые были переданы ей через Пенера. Как сообщал Детерт, Гитлер был весьма обрадован поддержкой со стороны Борзига. Все это подтверждается документально письмом Детерта сыну Борзига: «Ваш отец был безусловно одним из первых, кто здесь, в Берлине, установил связи с нашим фюрером и поддержал его движение значительными средствами».

В финансировании НСДАП участвовал и магнат №1 (для того времени) автомобильной промышленности Германии Даймлер. Осенью 1923 г. контакт с НСДАП установил один из самых могущественных монополистов Рура Ф. Тиссен. Он дал нацистам 100 тыс. золотых марок, о чем рассказал в своей книге «Я платил Гитлеру» (книга была издана в Швейцарии после бегства Тиссена из гитлеровской Германии). Значение этого подарка трудно переоценить, ибо он был сделан во время гиперинфляции, когда бумажная марка опустилась до стоимости бумаги, на которой она была напечатана. В своей книге Тиссен сообщил также, что и другой супермагнат той эпохи Стиннес также поддерживал Гитлера материально.

Председатель комиссии баварского ландтага, расследовавшей деятельность организаций и лиц, поддерживавших НСДАП на ее пути к путчу, В.Хегнер (после Второй мировой войны премьер-министр Баварии) писал: «Крупная промышленность финансировала фашистское движение, ибо видела в Гитлере «сокрушителя марксизма». Она солидаризировалась с экономическими целями Гитлера, в то время как против экономических целей свободных профсоюзов вела острейшую классовую борьбу».

От финансирования нацизма не отказывались и крупные землевладельцы, которые пренебрегли пунктом программы НСДАП, предусматривавшим конфискацию латифундий, — принц Аренберг, граф Бер, герцог Кобургский, барон фон Тюркгейм и др.

Средства поступали в кассу НСДАП из нескольких стран, в том числе из Швейцарии, Венгрии, Португалии и др. Но гораздо более существенна была поддержка из США. Здесь главным доброжелателем был весьма популярный в то время «автомобильный король» Генри Форд. С нацистами его роднил яростный антисемитизм, который исповедовал Форд. Он был в этом смысле весьма активен и, располагая огромными средствами, делал все, чтобы обратить в свою веру соотечественников. Форд издал антисемитское сочинение, озаглавленное «Международный еврей», материалы такого рода имелись и в другой его книге — мемуарах «Моя жизнь». Но Форд и этим не ограничился: в газете, которую он издавал в Дирборне, систематически публиковались статьи антисемитского содержания.

Идеологическая близость Гитлера и Форда была для современников очевидна. Известно, что в кабинете фюрера в «Коричневом доме» висел большой портрет его американского единомышленника. В начале 20-х годов установились и непосредственные связи. Один вариант их связан с именем Э. Ханфштенгля, германо-американца, который, оказавшись в Мюнхене, стал поклонником, а затем и приближенным Гитлера, его связным с США, в первую очередь с американскими кругами. Интересно, что и позднее дружба с Гитлером, в течение ряда лет весьма тесная — после провала «пивного путча» 1923 г. Гитлер скрывался на вилле Ханфштенгля, — закончилась разрывом.

Другой канал связи с США осуществлялся К. Людеке, выполнявшим задания Гитлера по связям с зарубежьем (финал их взаимоотношений был таким же, и в 30-е годы Людеке издал книгу, в которой рассказал о своих поездках, совершавшихся по заданию Гитлера). В 1923 г. он ездил в США для встречи с Фордом и другими американскими доброжелателями нацизма.

Здесь надо сказать, что сведения о деятельности Гитлера уже в течение некоторого времени появлялись на страницах американских (и английских) газет. Интерес к этой фигуре проявили и власти США. В ноябре 1922 г. посольство США в Германии командировало одного из своих сотрудников по фамилии Смит в Мюнхен для встречи с Гитлером и выяснения «из первых рук» целей и намерений нацистской партии. Смит составил подробное донесение о своей поездке, датированное 25 ноября 1922 г. Гитлер произвел на американского дипломата очень сильное впечатление: «Не подлежит сомнению, что эта личность — один из важнейших факторов, содействующих успеху партии... Способность его воздействовать на широкие массы просто удивительна. В частной беседе Гитлер в момент откровенности производил весьма глубокое впечатление на нейтрального слушателя своей фанатичностью». Как видно, американец подпал под влияние гитлеровской демагогии, подобно многим рядовым немцам, побывавшим на нацистских сборищах. Но это суждение было предназначено не для личного употребления, а для ориентации государства. Кстати сказать, именно мистер Смит «свел» Ханфштенгля с Гитлером. Он порекомендовал тому побывать на митинге, где Гитлер будет выступать, после чего Ханфштенгль стал горячим поклонником Гитлера (через некоторое время Ханфштенглю было доверено отвечать за все связи НСДАП с прессой).

Людеке отправился в США после провала мюнхенского путча 8–9 ноября 1923 г.; в этот момент нужда в средствах была для нацистов особенно велика — от них отвернулась большая часть покровителей, остальные стали значительно менее щедры. Людеке, прибыв в США, связался с Фордом, и тот пригласил его на беседу. За те несколько дней, которые прошли между телефонным разговором и днем, на который Людеке был приглашен на беседу, он узнал, что в США прибыл с визитом сын Р. Вагнера с женой (которая являлась убежденной сторонницей Гитлера и его идей). Людеке связался с ними, и они посетили Форда. Едва ли не важнейшей темой разговора была материальная помощь НСДАП со стороны Форда. Можно не сомневаться, что она была оказана, но каков был размер этой помощи, сказать нельзя. Форд владел автомобильными заводами в Германии и сказал своим немецким посетителям, что деньги для НСДАП будут выплачены из выручки за автомашины, которые производились на этих предприятиях (очевидно, из соображений оперативности). О сотрудничестве НСДАП с Фордом, которого нацисты высоко ценили и за его книгу «Международный еврей», и за материальную поддержку, речь шла в материалах комиссии баварского ландтага по расследованию преступлений нацистской партии. Там отмечалось, в частности, что гитлеровцы намеревались пригласить Форда в Мюнхен и встретить его как короля.

Существенным финансовым источником нацизма на ранней стадии его развития была белогвардейская эмиграция, стремившаяся использовать немецкую реакцию как силу, способную помочь российской контрреволюции в ее борьбе против советской власти в России. Основные связи нацистов с белогвардейской верхушкой шли через одного из близких помощников Гитлера, беглеца из Прибалтики Шойбнер-Рихтера, близкого к герцогу Кобургскому и бывшей герцогине Кобургской — жене великого князя Кирилла, в недалеком будущем провозглашенного «претендентом на русский престол». Герцог первым из немецких титулованных особ (в дальнейшем его примеру последовали многие другие) стал активным приверженцем фашизма. Контрагентом Шойбнер-Рихтера был в данном случае бывший русский генерал Бискупский, человек из близкого окружения Кирилла.

Шойбнер был связан также с Врангелем. Заинтересовав группу южногерманских промышленников, он в 1920 г. даже ездил в Крым, но надежды, возлагавшиеся немецкими реакционерами на «черного барона», провалились в самый короткий срок. Тесные контакты существовали с украинской белогвардейской эмиграцией (в первую очередь со Скоропадским, давним германским ставленником на Украине). В качестве связного со стороны украинских националистов выступал «канцлер» бывшего гетмана Полтавец фон (!) Остраница. 20 апреля 1923 г. он писал Гитлеру, что «Украинское национальное казачье объединение» присоединяется к программе и целям национал-социализма, в связи с чем местонахождением организации избран Мюнхен. Полтавец добавлял, что весной на Украине ожидаются волнения — даже слушок об этом должен был понравиться его немецким единомышленникам. Действительно, письмо вызвало в окружении фюрера большой интерес, о чем свидетельствуют многочисленные пометки и подчеркивания.

Подобные контакты имели для нацистов, нуждавшихся тогда в любой поддержке, большое значение. Много позднее, уже во время Второй мировой войны, фюрер, напомнив о роли русских контрреволюционных эмигрантов в становлении фашистского движения, сказал, что ранний «Фёлькишер беобахтер» следовало бы правильнее называть «Мюнхенер беобахтер» (балтийское издание). Это влияние было одной из причин — наряду с противоположностью мировоззрений и др. — непримиримой враждебности нацизма по отношению к Советской России.

Но значение Шойбнер-Рихтера для НСДАП далеко не ограничивалось этой стороной дела. Он располагал широкими связями с представителями самых разных прослоек германского истеблишмента — промышленниками, дворянами, католическим духовенством и т.д. Заслугой Шойбнер-Рихтера было, в частности, то, что он свел Гитлера с генералом Людендорфом, едва ли не главным кумиром германской военщины. После провала путча Каппа Людендорф вынужден был убраться из Берлина и обосноваться в Мюнхене, где почувствовал себя гораздо вольготнее и где скоро оказался в центре заговоров, которые имели целью ликвидацию республиканского строя. Гитлер относился к Людендорфу с нескрываемым подобострастием, впрочем, как и мог относиться рядовой ефрейтор к генералу, который в последние годы войны фактически являлся главнокомандующим германской армии. Фюрер величал Людендорфа «Ваше превосходительство» и смотрел ему в рот. Спустя годы, когда их пути разошлись, от прежнего подобострастия не осталось и следа.

Что же касается Шойбнер-Рихтера, то некоторые историки НСДАП считают, что именно он, особенно в 1923 г., был главным политическим стратегом нацистской партии. О том, как оценивал Шойбнер-Рихтера сам Гитлер, свидетельствуют его слова, сказанные вдове Шойбнер-Рихтера (погибшего во время мюнхенского путча 1923 г.), что ее муж «открыл мне все двери».

Выше не раз упоминалась «Фёлькишер беобахтер», но еще не было сказано, как она стала органом НСДАП. Эта газетка, первоначально называвшаяся «Мюнхенер беобахтер», всегда была рупором крайне реакционных сил баварской столицы; одно время она была наиболее близка к ГСП, соперничавшей с нацистами, и позволяла себе не во всем соглашаться с ними. Это еще более усиливало стремление руководителей НСДАП завладеть газетой, тем более что своего органа у них в течение 1919–1920 гг. не было. Но для этого нужны были деньги и немалые — ее цена равнялась 120 тыс. марок, помимо того, «Фёлькишер беобахтер» имела на 250 тыс. марок долгов. Как видно из позднейшего нацистского издания — биографии генерала фон Эппа, необходимость в собственной газете определялась, в частности, тем, что фашистские плакаты, расклеивавшиеся большей частью ночью, к утру уже уничтожались противниками или поверх наклеивались новые.

В конце 1920 г., когда нацистское руководство узнало, что газета продается, Гитлер немедленно отправился к Г. Гранделю в Аугсбург, и тот выложил половину суммы, которую следовало уплатить сразу же. Как писал Грандель, в период фашистской диктатуры он сделал это, «ибо партия не располагала средствами». Да и могла ли весьма немногочисленная тогда организация, если бы она ориентировалась на членские взносы, и думать о подобных суммах? Другие 60 тыс. марок дал генерал фон Эпп. В 1922 г., когда сведения об этой операции проникли в печать и стали предметом обсуждения в рейхстаге, он утверждал, что деньги принадлежали лично ему. Демократически же настроенные депутаты и журналисты доказывали, что 60 тыс. марок, благодаря которым нацисты сумели получить в свои руки новое мощное пропагандистское орудие, Эпп взял из военной казны. Вероятнее всего, это было именно так. В дальнейшем фашисты выплатили долг (любопытно, что одним из прежних совладельцев «Фёлькишер беобахтер» являлся Г. Федер, который исправно получал с родной партии все причитавшиеся ему деньги). Крупная промышленность (и другие доброжелатели из числа власть имущих) все более щедро субсидировали нацистскую партию, о чем говорит и тот факт, что газета, выходившая в 1921–1922 гг. трижды в неделю, с начала 1923 г. превратилась в ежедневный орган, что, естественно, требовало новых значительных «пожертвований».

Редактором «Фёлькишер беобахтер» вскоре после перехода в руки нацистов стал Д. Экарт, его помощником — Розенберг. Уже одно это в достаточной мере характеризовало облик фашистской газеты. Постепенно руководство все более переходило к Розенбергу, это он объяснял неспособностью Экарта к труду. Для Экарта, пишет Розенберг, труд являлся мучением. Но можно полагать, что дело было не только в этом: Экарт уже сделал для НСДАП все, что мог, а быстрое ухудшение здоровья лишало его в глазах нацистов ценности. Весной 1923 г. он и формально был заменен Розенбергом.

Весьма характерна для нравов, царивших в нацистской партии, судьба Дрекслера, основавшего нацистскую партию. Он сильно недооценил Гитлера, за что в июле 1921г., как уже говорилось, поплатился председательским креслом. Но в принятом тогда уставе партии он сумел закрепить за собой важные позиции. Так, он получил пожизненный титул почетного председателя, ему предоставлялось право контроля за деятельностью 1-го председателя, т.е. Гитлера. В случае, если в ней, по мнению Дрекслера, появляются нежелательные тенденции, он должен был поставить данный вопрос на заседании руководящего комитета. Нечего говорить, что в действительности все это оставалось на бумаге; Гитлер не простил Дрекслеру обращение в полицию в 1921 г. и не собирался ни с кем делить власть. Он продолжал отзываться о том весьма презрительно. Дрекслер ряд лет оставался депутатом, а затем исчез с арены.

Выше уже приводились примеры отпора, который противники нацизма оказывали фашистской угрозе. Отпор этот в первые годы существования фашистских организаций сводился преимущественно к борьбе против террора, при помощи которого реакционные банды стремились запугать своих противников. Террор этот с наибольшей силой свирепствовал в Баварии.

Баварский пролетариат был обескровлен подавлением Советской республики и последовавшими вслед за этим репрессиями. Но и в этих условиях рабочие в своей массе отвергали попытки фашистов проникнуть в их ряды при помощи обмана и демагогии, в то же время не давая себя запугать вероломными нападениями нацистских молодчиков.

Даже полицейские отчеты о фашистских сборищах, авторы которых в целом сочувствовали устроителям, содержат немало свидетельств открытого отпора, оказывавшегося нацистам. Так, на митинге, состоявшемся 6 июля 1920 г., несколько человек, как и 24 февраля, энергично разоблачали псевдорабочий характер нацистской пропаганды. Представитель КПГ Винтерштайгер раскрыл фашистский обман насчет «производительного» капитала, который нацисты стремятся вывести из-под удара трудящихся. Винтерштайгера поддержали Шленк, входивший в НСДПГ (подавляющее большинство которой вскоре объединилось с КПГ), и член Коммунистической рабочей партии Германии (немногочисленной организации, отколовшейся от КПГ вследствие «непримиримой левизны» ее лидеров) Бранц. В полицейском отчете о собрании 15 мая 1920 г. говорится, что «немногочисленные рабочие, присутствовавшие здесь, отзывались о рассуждениях оратора, Гитлера, с руганью». Один выступавший охарактеризовал НСДАП как прожженную банду обманщиков. На митинге 25 августа участник прений, по убеждениям социалист (он, однако, не входил в какую-либо партию), заявил, что НСДАП не имеет никакого права называть себя социалистической партией.

Но действенность сопротивления фашизму снижалась не только откровенным поощрением реакционеров всех мастей (их покровитель Кар в 1921–1922 гг. стоял во главе земельного правительства), но и отсутствием единства рабочих партий. Правда, в отдельных случаях, когда чаша терпения, как говорится, переполнялась, такое единство складывалось, несмотря ни на какие разногласия. Так было, например, в июне 1921 г. после убийства фашистами председателя фракции НСДПГ в баварском ландтаге К. Гарайса, известного своими смелыми выступлениями против нацистов. В знак протеста против нового преступления реакции по всей Баварии была проведена трехдневная забастовка, в которой сплоченным фронтом выступили члены и приверженцы всех существовавших тогда рабочих партий — КПГ, НДПГ и СДПГ. С большими трудностями фашисты сталкивались в промышленно развитых районах страны. Так, их попытка созвать собрание в Дортмунде (это было вскоре после убийства Ратенау) вызвала подлинную бурю возмущения. Нацисты были вынуждены отменить митинг. Усилиями рабочих были сорваны попытки сторонников НСДАП создать группу этой партии в Эссене (август 1922 г.). Орган КПГ Рурской области «Рур-эхо» призвал всех рабочих к бдительности в отношении национал-социалистов. «Рабочие!! — говорилось в обращении. — Смотрите в оба!! Под именем «Национал-социалистической рабочей партии» реакция пытается ныне привлечь под свои знамена бездумных последователей, чтобы использовать их в интересах старых обанкротившихся сил фёлькише».

Нацисты не могли на многое рассчитывать также в Саксонии, где первая группа НСДАП появилась в городе Цвикау в октябре 1921 г. и где в качестве главного лица выступал фабрикант Мучман, что навряд ли могло создать новой организации популярность. То же относится к Тюрингии, которая наряду с Саксонией являлась в эти годы одной из основных цитаделей левых сил. Так, например, когда фашисты в марте 1922 г. вознамерились провести в Готе «Германский день», рабочие партии выступили единым фронтом против замыслов реакции. В совместном воззвании они заявили: «Реакционные банды все смелее поднимают голову, они все более нагло провоцируют рабочих.

Пролетарии, покажите, что вы сплочены, когда надо защищать жизненные интересы рабочего класса против черной реакции и угнетения».

Многочисленные свидетельства враждебности со стороны рабочего класса имеются и в фашистских источниках. Бывший нацистский гауляйтер Швабии К. Валь сообщает в своих воспоминаниях о том, что в Аугсбурге (Бавария) нередки были случаи срыва собраний НСДАП. Это удавалось противникам, пишет он, в частности, потому, что «они целыми коллективами предприятий заполняли залы задолго до начала собрания». Гитлер любил выезжать на свою родину — в Австрию; но и здесь его ожидали неприятности. Так, в Санкт-Пельтене, где он выступал в октябре 1920 г., молодые слушатели в столь резкой форме прерывали его, что будущему фюреру пришлось раньше времени оставить трибуну.

Сам он хорошо отдавал себе отчет в том, что на пути к поставленной цели фашистов ждут разочарования. Наглядное свидетельство этому — письмо Гитлера от 3 августа 1920 г. тогдашнему коменданту Мюнхена полковнику Хирлю, незадолго до того опубликовавшему газетную статью, где подчеркивалась настоятельная необходимость завоевать рабочих на сторону «национального дела». Гитлер писал Хирлю: «Ваша точка зрения, что наши собрания посещает слишком малое число промышленных рабочих, справедлива лишь частично. Мы сознаем трудности того, чтобы сразу же привлечь к себе рабочих, которые в немалой степени уже в течение десятилетий принадлежали к другим организациям». Предпосылкой для этого, объяснял он своему адресату, должны были стать крупные, массовые митинги, которые внушили бы уважение к новой партии. А это поставило нацистов перед необходимостью обратиться к средним слоям, которые были близки руководителям НСДАП, так как мыслили и чувствовали «национально» (точнее — националистически). Конечно, это было то, что французы называют «делать хорошую мину при плохой игре». Но данный документ (к тому же опубликованный во времена господства фашизма) примечателен, ибо в нем впервые содержится признание о ставке фашистского руководства на средние слои (хотя слова «рабочая» и «социалистическая» в названии партии сохранялись, а попытки привлечь пролетариев предпринимались вновь и вновь). В цитированном письме это изображается лишь как тактическое средство, позднее завоевание средних слоев станет достижимой и реальной целью, в отличие от привлечения рабочих.

Мы можем поэтому с полным правом отнести прежде всего к рабочему классу признания Гитлера насчет подлинного отношения населения к нацистам на первом этапе их деятельности. Так, в 1922 г. он говорил: «Три года проповедуем мы, подвергаясь со всех сторон ругани и поношению; одни осмеивают нас и потешаются над нами, другие проклинают, клевещут». А спустя еще восемь лет, в начале 1930 г., он высказался еще определеннее: в первые годы своего существования фашизм был «наиболее ненавидимым движением, когда-либо существовавшим в Германии».

Одной из причин такой ненависти являлась позиция нацистов по отношению к Советской стране. Многие рабочие, независимо от того, принадлежали они к КПГ, НСДПГ или СДПГ, поддерживали Советскую Россию. Это ярко проявилось именно в 1920 г., когда развернулось идеологическое наступление нацизма. Нападение панской Польши на Советскую Россию вызвало гневный протест немецких рабочих; они наотрез отказались перевозить по германской территории грузы, прежде всего вооружение, которые Франция, бывшая в союзнических отношениях с Польшей, предназначала для польской армии. В подобной обстановке злобная клеветническая кампания, которую вели фашисты, стремясь отвратить от Советской страны симпатии германских рабочих, не могла принести успех. Тем не менее нацисты изо дня в день продолжали свои нападки. Фашисты ждали падения советской власти постоянно, но после начала советско-польской войны уже не сомневались, что Советская Россия обречена.

Не проходило ни одного фашистского митинга иди сборища, не было ни одной листовки, опубликованной НСДАП, без яростных выпадов против Советской России, без измышлений относительно ее положения, жизни советских людей и т.п. Осенью 1920 г. нацисты, ссылаясь на отчет некоего английского посла, распространили клеветническую версию, будто «большевики продали бухарскому эмиру» (в другом варианте — Китаю)... 137 тыс. немецких и австрийских военнопленных; из них лишь 7 тыс. якобы сумели вернуться. Другая «информация» в том же духе: 3 тыс. военнопленных, стремившихся на родину, были утоплены в Неве. Подобную ложь фашисты преподносили тем, кого они пытались «обработать», и здесь уже проявился сформулированный Гитлером позднее пропагандистский «тезис» — чем невероятнее ложь, тем легче можно выдать ее за правду.

На митинге 13 августа 1920 г. Гитлер нагло утверждал, будто В.И. Ленин говорил, что Советы «изжили себя». Столь беззастенчивая ложь зачастую опровергалась здесь же, на месте, представителями КПГ, иногда НСДПГ, бравшими слово в прениях (пример тому уже приводился). И порой именно по вопросу о Советской России страсти накалялись до предела. Так было и в 1920 г., и в 1921 г., в момент голода в Поволжье, когда мировая демократическая общественность, в том числе в Германии, пришла на помощь голодающим. В это время немецкие фашисты категорически выступили против какой-либо помощи Советской России.

Если у трудящихся антисоветская пропаганда нацистов не могла рассчитывать на большой успех, то у буржуазии, а также среди известных прослоек мелкой буржуазии подобная пропаганда нередко находила отклик. С самого начала одним из главных идеологических лозунгов германского фашизма стала альтернатива «свастика или красная звезда». На деле в Германии тех лет имелись объективные условия для развития в направлении демократического строя, при котором трудящиеся располагали бы широкими правами, в определенной степени ограничивающими господство монополий. Фашисты ловко играли на страхе буржуазии перед социалистической революцией, но и в начале 20-х годов, и позднее соотношение сил складывалось в конечном счете не в пользу революционных пролетариев. «Оправдание» фашизма заключалось в стремлении определенных кругов крупного капитала покончить с демократией даже в ее буржуазной форме.

Для успешной борьбы против фашизма необходимо было разобраться в этом явлении, новом не только в условиях Германии, но и во всем мире. Правда, уже имелся определенный опыт деятельности фашистов в Италии, но, во-первых, весьма существенны были различия в условиях обеих стран, а, во-вторых, осмысление итальянского опыта фактически еще только начиналось. С самого начала у многих не было сомнений в том, что фашисты являются преторианской гвардией крупного капитала, призванной разгромить организованное рабочее движение, в том, что одно из основных их орудий — крайний национализм. Но до 1922 г. не было сколько-нибудь необходимой ясности насчет таких кардинальных для оценки фашизма и определения путей борьбы с ним свойств его, как социальная демагогия, способность привлекать значительное количество сторонников и т.п. То, что реакционная террористическая организация может иметь поддержку в массах, было необычным явлением в международной классовой борьбе.

Трудности установления этого были особенно велики в Германии. После нескольких лет кровопролитных классовых боев между революционным авангардом пролетариата и различными вооруженными формированиями реакции основной, если не единственной чертой их считался только белый террор. Эти корпуса и отряды, часть которых была организована такими социал-демократическими лидерами, как Носке, видели своего врага только и исключительно в коммунистах. На этом общем фоне появлению организаций «новой» формации — НСДАП и ей подобных, — чье острие было обращено и против других рабочих партий, в той или иной степени связанных с марксизмом, против сторонников буржуазно-парламентского строя, не придавали того значения, которого это событие заслуживало. Здесь сказалась и локальная ограниченность деятельности НСДАП в первые годы ее существования, а словам — «рабочая» и «социалистическая» в ее названии не придавали особого значения, отводили чисто служебную роль, тем более что и в прежние времена реакция предпринимала попытки проникнуть в ряды рабочего класса, создавая для этого специальные союзы. Термин «фашизм» подчас толковался расширительно и относился (и в это время, и в течение ряда последующих лет) ко всем социальным силам, отличительной особенностью которых было широкое применение террора против революционных трудящихся.

Но с накоплением опыта, и в пределах самой Германии и, что было не менее важно, в Италии, где и социальная направленность фашизма во второй половине 1922 г. уже не оставляли сомнений, противники его начали формулировать выводы, имевшие важное значение для существа и методов антифашистской борьбы. Здесь на первое место, безусловно, следует поставить ветерана революционного рабочего движения в Германии В. Пика. Выводы из событий осени 1922 г. он с чрезвычайной четкостью сформулировал в речи, произнесенной в прусском ландтаге 27 ноября и озаглавленной «Боритесь против фашизма — надежды международной реакции». Это — первый развернутый анализ характера и особенностей фашистского движения в Германии.

В. Пик на конкретных фактах показал, кому служат фашисты: «За этим движением стоит крупнопромышленный капитал, стремящийся в лице фашистского движения создать охранную организацию, чтобы подавить рабочий класс... Цель — при помощи кровавой бани ослабить его и сделать покорным воле тяжелой промышленности, всех этих Стиннесов, Клекнеров и Тиссенов». Он не ограничился общими словами, а привел обширный материал, подтверждающий тесные связи между фашистами и целым рядом промышленных и банковских компаний, в том числе таких ведущих, как фирма братьев Рехлинг, электротехнический трест «Сименс-Гальске», трубопрокатный гигант Маннесмана, информационно-издательский концерн А. Гугенберга и др. В. Пик назвал в своей речи и Баварский союз промышленников, руководители которого, например Г. Куло, в это время еще изощрялись в негодующих опровержениях, но через год, в ходе следствия по делу о мюнхенском путче, как уже отмечалось, вынуждены были подтвердить, что разоблачения, с которыми выступили антифашисты, были справедливы.

Весьма существенным моментом речи В. Пика была характеристика действительной направленности фашизма, скрытой за словесной шелухой. Он подчеркнул, что «это контрреволюционное движение активно выдвигает два лозунга: «Против большевизма» и «Против еврейства». Этими лозунгами стремятся, однако, ввести население в заблуждение относительно подлинных замыслов фашистского движения». А эти замыслы фашистов были с не меньшей остротой обращены против сторонников социал-демократии и против приверженцев буржуазной демократии, которую фашизм стремился полностью ликвидировать. О намерениях нацистских заправил свидетельствовали, среди многих других фактов, постоянные угрозы в адрес социал-демократической газеты «Мюнхенер пост», регулярно помещавшей на своих страницах материалы о «похождениях» фашистов, об их покровителях из лагеря крупного капитала, о роли, которую играл в фашистском движении генерал Людендорф, в 1920 г. обосновавшийся в Мюнхене, где подготовка контрреволюционного переворота зашла наиболее далеко.

В указанной речи подчеркивалась реальность угрозы выступления крайней реакции, срок которого был даже предварительно намечен на ноябрь 1922 г., но затем отложен.

Но предупреждая о растущей опасности в лице нового смертельного врага революционного движения, В. Пик всеми силами стремился вселить в германских рабочих веру в возможность справиться с фашизмом. Указывая на совсем свежие еще в те дни итальянские события, принесшие с собой поражение, он говорил: «Мы, демократы, хорошо видим разницу между итальянским фашизмом и его германской разновидностью. Мы знаем, что сторонникам Гитлера и Эрхардта будет не так легко расправиться с рабочим классом, как оказалось фашистам в Италии. Утверждая это, он имел в виду гораздо большую организованность германского пролетариата, более высокий уровень его классовой сознательности, опыт в борьбе против реакции, причем опыт не прежних десятилетий, а двух-трехлетней давности; главным здесь были успешные единые действия рабочих против путча Каппа-Лютвица в 1920 г. Пик подчеркнул: «Чтобы действительно не позволить фашистскому движению осуществить кровавую баню, необходимо сплочение всего рабочего класса в общий фронт».

Причины того, что фашистские главари отказались от своего плана, заключались в разоблачениях, сделанных в рабочей печати, и отсутствии единства среди реакционных путчистов.

Как раз в те дни, когда В. Пик с парламентской трибуны заклеймил фашизм, в Берлине заседал первый конгресс фабрично-заводских комитетов Германии. Здесь была принята специальная резолюция по вопросу о фашизме, в которой главное внимание уделялось деятельности национал-социалистической партии и предлагалось усилить отпор ей по всем линиям: «Оборона рабочего класса против фашизма не должна ограничиваться разъяснениями сущности фашистского движения. Рабочий класс не должен позволять, чтобы по его спине прогуливались дубинки». Речь шла, в частности, о создании специальных групп по охране рабочих собраний, вооружении отрядов пролетарской самообороны и т.д. Активизация борьбы против фашизма становилась, таким образом, насущной потребностью организованного рабочего движения.

Хотя бесспорным центром фашистского лагеря в тот период являлась Бавария, он, как мы уже знаем, стремился пустить корни и в других местностях, прежде всего близких территориально. Одной из них был Вюртемберг, и корреспонденция, помещенная в декабре 1922 г. в издании «Интернационале прессекорреспонденц», свидетельствует об определенных успехах, которых добились здесь фашисты, и о том, что рабочие лидеры пристально анализируют причины этих успехов. Автор корреспонденции не только констатировал, что невиданный размах пропаганды, которую проводят национал-социалисты, говорит о наличии у них мощных покровителей — крупных капиталистов. Он отмечал, что фашисты «превосходно умеют подлаживаться под умонастроения индифферентных и колеблющихся слоев мелкой буржуазии... При помощи демагогических лозунгов против крупного еврейского капитала, против спекуляции и махинаций они, к сожалению, находят отклик у разочарованных масс». Наиболее активные участники этого движения, показывал автор, это прежде всего представители средних слоев — торговцы, студенты, учителя, уволенные в отставку военнослужащие. Однако к ним присоединяются и отдельные рабочие.

Корреспонденция заканчивалась выводом, который свидетельствует о том, что автор уже тогда отдавал себе отчет в серьезной опасности фашизма: «Не следует закрывать глаза на то, что решительные действия [фашистов] направлены на объединение вокруг себя опасной для рабочего класса массы приверженцев».

Существенным отличием от Италии было гораздо большее значение национального вопроса, созданное итогами Первой мировой войны. Это обстоятельство отмечалось уже в ранних публикациях по проблемам фашизма. «Национальная идея, — подчеркивалось в одном из материалов, — это реальность, значение которой увеличивается по мере того, как социальное угнетение умножается национальным... Крупная буржуазия всеми средствами стремится утвердить эту идеологию». Поэтому идеологическая борьба против фашизма приобретала все большую актуальность, и одним из важнейших, если не самым важным из вопросов, по которым необходимо было вести эту борьбу, являлся национальный вопрос, который крайние реакционеры всех мастей стремились превратить в свой козырь в борьбе за массы. Отмечая это, автор одной из публикаций писал: «Политическая борьба против фашизма неэффективна без сильнейшего акцентирования в нашей пропаганде национального момента». К сожалению, в начале 20-х годов среди революционных пролетариев имелась недооценка его значения.

В разоблачении фашизма определенную роль играли и некоторые социал-демократы, особенно представители НСДПГ. Выше уже шла речь о материалах газеты «Мюнхенер пост», о выступлениях в баварском ландтаге, требовавших личного мужества (вспомним пример Гарайса). Среди первых работ о сущности фашизма, где он был показан как детище крупного капитала, находилась уже неоднократно упоминавшаяся брошюра П. Кампфмейера. Но между позициями коммунистов и социал-демократов по отношению к фашизму имелись существенные различия, вытекавшие прежде всего из противоположной оценки буржуазного государства. Уже видя его содействие крайней реакции, лидеры СДПГ продолжали уповать на законность, давно попранную правящими кругами. Когда весной 1922 г. демократическая общественность потребовала высылки Гитлера, видный деятель баварской социал-демократии Ауэр, настроенный безусловно антифашистски, на совещании у министра внутренних дел возражал против выдворения фашистского главаря, ибо это якобы «нарушило бы демократические принципы». В свете подобной политики разоблачения фашистских преступлений и справедливые оценки природы фашизма во многом теряли свое значение. Если подвести итог четырехлетнему существованию фашистского движения в Германии, можно констатировать, что на пороге острых социальных схваток, предстоявших в 1923 г., оно сумело достаточно прочно утвердиться в одном из районов страны, пустив в то же время ответвления и в другие местности. Несмотря на некоторые меры репрессивного характера, нигде не было сделано и попытки уничтожить фашизм, и поэтому он смог в дальнейшем превратиться из потенциальной в реальную опасность. Если в Пруссии и ряде других земель нацистская партия и аналогичные ей организации с конца 1922 — начала 1923 г. были запрещены (хотя их деятельность в каких-то формах и продолжалась), то положение в Баварии вызывало во всех демократически настроенных слоях населения растущую тревогу.

Журнал «Интернационале» в ряде статей анализировал две стороны борьбы против фашистского движения: отпор террористическим актам со стороны крайне правых и разоблачение их идеологии. Авторы подчеркивали, что в терроре заключена главная опасность фашизма для рабочего класса и организация действенного сопротивления ему — актуальнейшая задача. Фашистская угроза настоятельно побуждает осуществить на практике давнее требование о создании отрядов рабочей самообороны. Важно было, чтобы борьба против фашистского террора не носила исключительно оборонительного характера, как нередко бывало: «Если наши люди бывают биты, это не может повысить доверия к ним... Гораздо лучше, если дело обстоит наоборот».

Говоря о важности развенчания идеологических уловок, которые использует фашизм для обработки масс, журнал уже в начале февраля 1923 г. отмечал: «Каждый, кто ездит по Средней Германии, кто наблюдает за настроениями на рынках, на улицах, на железной дороге, знает, что это опасное движение уже сейчас очень сильно и с каждым днем охватывает новые круги, не останавливаясь и перед рабочим классом». До сих пор, указывал журнал, «нас еще мало чему научила победа фашизма в Италии. Для его германской разновидности характерно гораздо большее «дружелюбие» по отношению к рабочим. Необходимо всеми средствами убеждать сторонников этого движения — рабочих, что борьба национал-социалистов против крупного капитала распространяется только на сравнительно незначительные по своему удельному весу группы евреев-капиталистов, но не направлена против действительно господствующих капиталистов, таких, как Стиннес».

Важной вехой на пути совершенствования антифашистской борьбы стала международная рабочая конференция, проходившая в марте 1923 г. во Франкфурте-на-Майне. Она приняла специальную резолюцию по этому вопросу, в которой, в частности, говорилось: «Необходимо внедрить в сознание рабочих, что их постигнет участь итальянского рабочего класса, если они посредством энергичной революционной борьбы не воспрепятствуют переходу менее классово сознательных элементов к фашизму». Конференция выступила с предложением создать в каждой стране, где существует подобная угроза, комитет по руководству борьбой против фашизма. Его задачи рисовались так: сбор фактов о фашистском движении; систематическое разъяснение классово враждебного характера фашизма; организация отпора путем образования рабочих сотен и их вооружения, а также создания контрольных комиссий, способных пресечь переброску фашистских банд и оружия для них, и т.п.

Эта резолюция, как отмечал в «Интернационале прессекорреспонденц» В. Шульц из Гамбурга, имеет целью покончить с фашизмом, пока он не превратился в грозную опасность. Поставленные конференцией задачи, подчеркивал Шульц, имеют в первую очередь отношение к Германии.

Накануне Франкфуртской конференции конституировался Временный международный комитет борьбы против фашизма; его возглавила известная деятельница немецкого и международного рабочего движения К. Цеткин, пользовавшаяся популярностью среди всех прогрессивных людей. Временный комитет в своем обращении к другим рабочим организациям призвал к усилению борьбы против фашистской угрозы, к созданию для этой цели Постоянного комитета. В другом обращении Временный комитет подчеркивал необходимость немедленного создания комитетов антифашистской борьбы в каждой стране и развертывания их деятельности в прессе, на собраниях, в профсоюзах и на предприятиях.

Местопребыванием новой организации являлся Берлин, как и созданного несколько ранее (в январе) Международного фонда борьбы против фашизма, распределявшего собранные для этой цели средства среди организаций Италии, Германии и некоторых других стран. В работе Временного комитета и в деятельности Международного фонда германские антифашисты играли первостепенную роль. С 15 по 22 апреля во многих странах проходила неделя пропаганды против войны и фашизма. Исполбюро Профинтерна внесло на дело борьбы против фашизма 10 тыс. золотых руб. (что равнялось примерно 125 млн марок).

Понимание наиболее важных аспектов успеха борьбы против фашистской опасности в течение 1923 г. постоянно углублялось. Вот одно из свидетельств этого, почерпнутое из статьи, опубликованной в бюллетене «Коммунистише партайкорреспонденц»: «Чтобы... предотвратить переход мелкой буржуазии в лагерь контрреволюции и, следовательно, преодолеть фашизм политически, необходимы два условия: рабочий класс должен стать во главе национально-освободительной борьбы и активно отстаивать социальные интересы мелкой буржуазии в ее борьбе против крупного капитала». Осознание необходимости значительно большего внимания к нуждам средних слоев, в немалой степени связанное с усилившимися попытками фашизма, перетянуть их в лагерь буржуазии. Но далеко не все рабочие, видя засилье мелкобуржуазных элементов в рядах организаций крайней реакции, правильно оценивали подчиненную роль этих элементов по отношению к тем, кто действительно направлял политику НСДАП и родственных ей групп. И в коммунистической печати встречались выступления, в которых фашистское движение характеризовалось, как «бунт» мелкой буржуазии.

«Вплоть до сегодняшнего дня, — говорила К. Цеткин летом 1923 г.,— существовала значительная неясность относительно фашизма. И не только среди широких масс пролетариев, но и среди революционного авангарда, среди коммунистов... Очевидно, однако, что мы тем скорее справимся с этим коварным врагом, чем яснее и точнее определим его существо и последствия».

К. Цеткин придавала большое значение доказательству тезиса, что существо фашизма отнюдь не сводится к террору, как полагали многие; за ним следуют широкие социальные слои, это, следовательно, социальное движение, с которым нельзя справиться только военными средствами, его необходимо победить также политически и идеологически. Вопрос в такой или близкой к ней форме уже ставился, но постановка его К. Цеткин отличалась значительно большей глубиной анализа и обоснованностью заключений. «Я придаю громаднейшее значение, — подчеркивала она, — сознательной и планомерной идеологической и политической борьбе за завоевание симпатий этих слоев населения (подпавших под влияние идей, пропагандируемых фашизмом. — Л.Г.), в том числе буржуазной интеллигенции». Эта задача, указала К. Цеткин, «требует видоизменения позиции или, вернее, более точной позиции в отношении определенных социальных явлений, свойственных по существу фашизму, и, кроме того, величайшей активности».

К. Цеткин формулировала позиции КПГ в вопросе о фашизме. Но в этой позиции были и слабости. Они вытекали из представления, что глубокое противоречие между классовой функцией фашизма и социальным составом его сторонников должно неминуемо привести к быстрому его разложению и упадку. В массовой базе фашизма якобы имелись такие «революционные» тенденции, которые могли заостриться против капитализма. Положение о том, что соответствующие элементы «должны втянуться в пролетарскую классовую борьбу против классового господства и эксплуататорской власти буржуазии», значительно упрощало ситуацию и трудность задачи, стоявшей перед организованным рабочим движением в борьбе против его злейшего врага. Как уже было к тому времени известно, этот враг был исключительно силен в идеологической обработке определенных социальных слоев с целью превращения их в опору буржуазного строя. Следует учесть, однако, что накопленный к тому моменту опыт еще не давал достаточных оснований для суждения о возможности преодоления фащистским движением противоречия, о котором шла речь выше.

Говоря о германском фашизме, мы оперировали большей частью баварским примером, на котором наиболее полно можно проследить характерные его черты. Но мы знаем вместе с тем, что с фашистским движением в том или ином виде сталкивались и жители многих других местностей Германии. Это относилось, в частности, к Верхней Силезии, где особенно остро проявлялось свойственное массовой борьбе германских трудящихся в 1923 г. сочетание классовых и национально-освободительных задач. На словах фашисты высказывались против «национального единения» в борьбе против оккупантов, на деле они являлись силой, которую предприниматели активно использовали против рабочих. Так, когда в начале марта обострился конфликт между верхнесилезскими шахтовладельцами и горняками, вызванный низким уровнем заработной платы, предприниматели стали создавать отряды из фашистских элементов, терроризировавшие рабочих. Конференция фабзавкомов и доверенных лиц решила организовать акции протеста против фашистских бесчинств и потребовала роспуска банд, действовавших в интересах капиталистов. После отказа последних вспыхнула забастовка, в которой приняли участие 40 тыс. рабочих; когда и она не возымела действия, началась подготовка ко всеобщей стачке. Лишь это заставило предпринимателей (одним из которых был известный покровитель фашистов Борзиг) принять требования рабочих.

Требования роспуска фашистских штрейкбрехерских организаций фигурировали и в политических программах массовой забастовки, охватившей всю Рурскую область в мае 1923 г. Количество участников этого крупнейшего выступления германского рабочего класса составило 380 тыс. человек. Сразу после начала забастовки фашистские элементы, как в Силезии, развернули провокационные действия и прямые нападения на рабочих. Так было, например, в Мюльгейме, Дортмунде, Гельзенкирхене, Эссене. Фашисты не скрывали, что они являются «принципиальными» противниками забастовок. В «Фёлькишер беобахтер» не раз проводилась «идея», будто «в нынешней политической ситуации забастовка — это удар по самому себе». Соответственно они и поступали, но получали решительный отпор со стороны пролетарских сотен и других отрядов самообороны, пресекавших, в частности, попытки мародерства и неоправданных ситуацией Столкновений с полицией.

Хотя майская стачка горняков и металлистов Рура по вине реформистских лидеров и в силу национального предательства германских капиталистов, обратившихся за помощью к оккупационным властям, закончилась компромиссом, значение ее было велико. Эти события свидетельствовали о радикализации рабочего класса, растущей массовости его действий. В ходе борьбы все большее внимание передовых рабочих привлекала фашистская опасность, которую обнаружили забастовки мая — июня 1923 г. Не случайно рабочие Берлина на своей первомайской демонстрации, собравшей 500 тыс. участников, везли макет виселицы, на которой болталось чучело Гитлера.

В борьбе против фашизма первостепенную роль призваны были сыграть пролетарские сотни, представлявшие собой высшую форму организованной рабочей самообороны; в их уставах и других документах отпор фашистским бандам фигурировал как задача № 1. Так, в членских билетах «Объединенных оборонительных отрядов Лейпцига» говорилось следующее: «Организация имеет целью разъяснять рабочим экономическую, политическую и военную опасность фашизма, крепить единый фронт пролетариата против фашизма... и отражать нападения фашистов».

Одними из первых создали у себя пролетарские сотни рабочие заводов Круппа в Эссене. Они потребовали от союза металлистов и от других профсоюзных организаций, а также от СДПГ проведения эффективной борьбы против фашистской угрозы. С этой целью предлагалось созвать специальную конференцию. В Хагене (Вестфалия) в феврале 1923 г. была проведена однодневная забастовка в знак протеста против террора; выдвигалось требование вооружения пролетарских сотен. В Дортмунде сотни оказали действенный отпор попыткам фашистов терроризировать рабочих; то же имело место в Гельзенкирхене и Бохуме.

Симптоматично, что там, где активность фашистов была невелика (Гамбург и Приморский район в целом, Магдебург-Ангальт, Гессен-Вальдек), пролетарские сотни в первой половине 1923 г. не получили большого распространения.

Возникавшие преимущественно с целью совместного отпора фашистским бесчинствам, пролетарские сотни были органами единого фронта: ведь террор нацистских штурмовиков и других фашистских молодчиков касался всех пролетариев, независимо от того, к какой партии они принадлежали. Создание отрядов, основанных на принципе единства, часто происходило именно после нападения фашистов на собрания социал-демократов, их клубы и т.д. Так было, например, в Эйленбурге и Гевельсберге. Политическими руководителями единых отрядов часто были коммунисты; техническая сторона дела обеспечивалась представителями социал-демократов. Но бывало и наоборот; так, в Цвикау — Плауэне, где окружное руководство пролетарскими сотнями состояло из четырех социал-демократов и трех коммунистов, оно возглавлялось известным деятелем левого крыла СДПГ Зейдевицем, а его заместителем являлся коммунист Грубе.

Для правящих кругов существование отрядов, символизировавших единство в борьбе с реакцией (а в отдельных случаях располагавших оружием), представлялось серьезной угрозой, тем более — в условиях непрерывного падения жизненного уровня миллионов людей в результате неудержимой инфляции. Правящие круги нанесли ощутимый удар по рабочей самообороне: в середине мая 1923 г. министр внутренних дел Пруссии социал-демократ Зеверинг запретил деятельность пролетарских сотен. Тем самым они были поставлены вне закона на значительной части территории страны, не говоря уже о Баварии и некоторых мелких землях. Главным полем развертывания пролетарских сотен, нацеленных в первую очередь против фашистской опасности, стали Саксония, в правительстве которой решающую роль играли левые социал-демократы, а также Тюрингия, хотя здесь эти сотни по вине правых социал-демократов строились не на основе единства. В Баварии в течение некоторого времени существовали отряды самообороны, созданные социал-демократами.

В Саксонии соглашение между КПГ и левыми силами СДПГ, обусловившее образование в апреле 1923 г. правительства Цейгнера, предусматривало в качестве одного из главных пунктов совместную борьбу против фашистской опасности. Но правительство, подвергавшееся непрерывным атакам со стороны буржуазных партий и правых социал-демократов, не было последовательно в противодействии крайней реакции. Об этом среди других документов свидетельствует письмо земельного руководства КПГ организации СДПГ и правительству Саксонии от 18 июня. Содержавшиеся здесь предложения КПГ предусматривали, в частности, публикацию всех материалов о фашистском движении, находящихся в распоряжении правительства и партий, роспуск всех военных союзов и запрет проводить военизированные празднества, создание совместной самообороны там, где ее нет, а также совместных контрольных комиссий, особенно на железных дорогах, и т.д. Тем не менее в Саксонии удавалось создать такие условия, которые превратили ее в оплот революционного движения в общегерманском масштабе.

Одним из первых в Саксонии в борьбу вступили пролетарские сотни Хемница. 9 марта 1923 г. руководители рабочей самообороны узнали о намеченном на вечер собрании фашистов. По тревоге было поднято 10 сотен, занявших все входы на площадь, где был расположен ресторан, в котором фашисты намеревались провести свое сборище. Те скопились на близлежащих улицах, откуда пытались напасть на рабочих, но получили решительный отпор. Хемницкие антифашисты показали пример того, как надо пресекать активность фашистских молодчиков.

Трудящиеся Саксонии были очень обеспокоены развитием событий в соседней Баварии, и саксонские власти обращали на это внимание общегерманского правительства. Последнее письмом от 9 июня, вопреки фактам, отрицало, что фашисты диктуют свою волю правящим кругам Баварии. Ответом на этот лживый документ служил меморандум саксонского правительства, убедительно доказывавший, что в Баварии наблюдается засилье фашистов, чьи банды даже использовались властями в качестве вспомогательной полиции. Это создавало реальную угрозу для трудящихся Саксонии.