"Сердце волка" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг)

Часть 3

Хотя уже наступило время посещения Ребекки, Штефан поехал не в больницу, а домой. Он чувствовал себя необычайно взбудораженным — почему-то даже сильнее, чем после инцидента в подземном гараже. Поэтому он решил, что лучше вначале навести порядок в своих мыслях и чувствах, а потом уже ехать разговаривать с Ребеккой.

Кроме того, ему нужно было решить множество небольших практических вопросов.

Его почтовый ящик был забит до отказа. Он не забирал оттуда почту уже дней пять и, открыв его крышку, удивился, какое огромное количество писем и прочих почтовых сообщений там находилось. Часть из них он рассортировал, поднимаясь по лестнице. Это были рекламные листки; уже не первое сообщение о том, что он почти выиграл жилой дом с гаражом и лимузином — при условии, что заполнит прилагаемый выигрышный купон, который при более внимательном рассмотрении выглядел скорее как бланк заказа; счета; два или три настоятельных напоминания о том, что нужно за что-то заплатить (он в тайне от себя надеялся, что эти вопросы уже уладил Роберт); куча писем с неизвестными ему отправителями. Штефан подумал, что прочтет эти письма позже, возможно вечером.

Сегодня он даже смотреть не мог на лифты, а потому стал подниматься пешком по лестнице и, дойдя до своего этажа, изрядно запыхался. Вставляя дрожащими руками ключ в замочную скважину, он услышал, что позади него открылась чья-то дверь, и оглянулся. Это была одна из соседок. Они уже лет пять жили на одном этаже, однако Штефан до сих пор не знал ее имени, да и не очень-то хотел его знать. По выражению ее лица — «Уже давно пора быть дома!» — было понятно, что она довольно долго высматривала из окна, ожидая его появления.

— Вам передали сверток, господин Мевес, — сказала она, поздоровавшись.

При этом она подняла руку и протянула ему маленький, размером с сигаретную пачку, сверточек в коричневой упаковочной бумаге, на котором была этикетка темно-золотого цвета. Штефан подошел к соседке и, беря сверток, спросил:

— Вы что-то за это заплатили?

— Нет. Я только расписалась.

Она удерживала сверток в руке дольше, чем было необходимо, так что Штефану пришлось почти силой забрать его из руки. Во взгляде женщины читался упрек.

— Скажите, господин Мевес, вчера днем к вам приходили из полиции, да? — спросила она.

«А тебе какое до этого дело?» — сердито подумал Штефан. Однако он подавил в себе желание сказать какую-нибудь колкость и, стараясь выглядеть как можно более печальным, ответил:

— Да. Произошла ужасная история.

— Вот как?

— Все в рамках профессионального риска, — пояснил Штефан, пожимая плечами. — Поневоле начинаешь задумываться над тем, не следует ли сменить профессию. А то иногда приходится иметь дело с людьми, с которыми лучше не иметь никаких дел.

Больше он не стал ничего говорить. Такого объяснения было вполне достаточно для того, чтобы эту женщину еще долго мучило любопытство, — это было маленькой местью Штефана. Он часто так поступал с такими людьми, как его соседка.

— Вы говорите случайно не о тех людях, которые сюда недавно приходили?

Похоже, месть Штефану не удалась.

— Недавно?

— Девушка и молодой мужчина. У них был такой странный вид!

Его маленькая месть не только не сработала, но и бумерангом ударила по нему самому. До того как соседка успела сказать что-то еще или он успел задать ей какой-нибудь подобающий случаю вопрос, его воображение вдруг словно взорвалось каскадом воспоминаний и то, что он когда-то слышал об относительности времени, ему довелось в этот момент ощутить более чем наяву. Буквально за малую долю секунды перед его внутренним взором промелькнула целая череда умопомрачительных видений, в которых фигурировал и светловолосый парень в куртке из кожзаменителя, и владелец «мерседеса», повстречавшийся Штефану в подземном гараже.

— Странный вид? — спросил Штефан.

— Они выглядели как люди из низов общества. Очень неопрятные. Я подумала, что они — иностранцы.

— Только потому, что они неопрятные? — Нервозность Штефана не позволила ему удержаться от подобных слов, однако он ничуть не пожалел об этом.

— Потому что они говорили с акцентом, — холодно ответила соседка. — По крайней мере девушка. А парень вообще молчал. Мне было трудно понять, что эта девушка говорила. Они, кажется, хотели позже прийти сюда еще раз.

— Спасибо.

Штефан с удовольствием прочел в ее глазах вопрос, на который он, впрочем, вряд ли смог бы ответить: а не являются ли эти иностранцы причиной вчерашнего появления полиции в этом благопристойном доме? Штефан, возможно, еще с удовольствием поиздевался бы над соседкой, если бы в этот момент его воображение опять не начало чудить, однако теперь перед его внутренним взором мелькало лицо не блондина в дешевой куртке, а красивой черноволосой девушки странного вида. Сильно встревожившись, Штефан молча повернулся и, войдя в свою квартиру, без всякого смысла громко хлопнул за собой дверью. Он догадывался, кем были эти «странные» незнакомцы. Точнее говоря, он не знал конкретно, кто они такие, но осознавал, что это именно те люди, которых он сегодня уже видел. Еще бы: он ведь чуть не столкнулся на лестнице с черноволосой красавицей, у которой действительно был странный — и даже немного жуткий — вид. Штефан пожалел, что не попытался заговорить с ней утром. Независимо от того, что именно было нужно от Штефана этим двоим, возникшая теперь неопределенность доставит ему ничуть не меньше головной боли.

Он небрежно бросил сверток на комод, снял по дороге в жилую комнату куртку и, подойдя к письменному столу, без особого удивления обнаружил, что на его автоответчике опять накопилось с десяток записей. Впрочем, большинство из них были из категории «мусора», которым Штефан сейчас не был намерен заниматься. Однако было и три звонка, на которые ему следовало ответить, — Дорну, Роберту и Ребекке.

Первым делом Штефан позвонил в больницу, но Ребекки — а как же иначе? — в ее палате не оказалось. Для человека, едва способного двигаться, она отличалась удивительной непоседливостью. С Дорном ему тоже не повезло, и Штефан оставил ему сообщение, предупредив, что в ближайший час будет находиться дома, а завтра утром позвонит еще раз.

В последнюю очередь Штефан позвонил Роберту в отель в Цюрихе. Соединение произошло так быстро, как будто Роберт сидел у телефона и ждал его звонка.

Похоже, так оно и было. Хотя Роберт уже довольно подробно знал о событиях вчерашнего дня, он заставил Штефана рассказать ему о том, что произошло, не упуская малейших деталей. Закончив свой рассказ, Штефан даже по телефону смог почувствовать, как обеспокоен Роберт, и представил, какое у него сейчас было, наверное, встревоженное лицо.

— Не нравится мне все это, — сказал Роберт. — Ох как не нравится! Я возвращаюсь во Франкфурт.

— С чего это вдруг? — спросил Штефан. — Только потому, что кто-то напал на эту женщину из Управления по делам молодежи?

— Потому что тебе и твоей жене, по-видимому, угрожает опасность, — резко ответил Роберт.

Ему хватило тактичности сказать «тебе и твоей жене», а не «тебе и моей сестре». Впрочем, формулировка не имела большого значения: Штефану и так было понятно, что на самом деле хотел сказать Роберт.

— Ты только не сгущай краски. — Штефан старался говорить спокойно. — В таком городе, как Франкфурт, на людей нападают прямо посреди улицы едва ли не каждый день.

— Ты и вправду такой придурковатый или только прикидываешься? — сердито спросил Роберт. — Неужели тебе непонятно, что тот полицейский, скорее всего, прав? И вполне возможно, что светловолосый парень либо почему-то решил на вас оторваться, либо его прислали забрать девочку.

— И чтобы это сделать, он напал на женщину из Управления по делам молодежи и постарался произвести как можно больше шуму? — Штефан рассмеялся. — Глупости!

— Может, и глупости. — Роберт выразил свое негодование тем, что громко фыркнул. — Но я лучше предприму что-нибудь еще до того, как Ребекка окажется в могиле. Я возвращаюсь завтра утром первым же самолетом. А ты поезжай в больницу и присмотри там за женой и дочерью.

«Это не моя дочь, черт тебя побери! — подумал Штефан. — И с какой стати ты опять мной командуешь?»

— А как же твои дела?

— Я могу их отложить, — ответил Роберт. — Это всего лишь бизнес. Если сделка сорвется, я заключу другую. Поезжай сейчас к Ребекке. Я постараюсь прислать вам кого-нибудь на подмогу. Да, кстати, поставь завтра утром БМВ у своего дома. Я кого-нибудь за ним пришлю.

— Да, конечно, — холодно сказал Штефан. — Что-нибудь еще?

Он почувствовал, как в нем нарастает леденящий душу, вот-вот готовый вырваться наружу гнев. Хотя Штефан уже давно знал Роберта, он никак не мог привыкнуть к его манере себя вести. Кем шурин, собственно говоря, себя считает по отношению к Штефану? Опекуном?

— Нет, больше ничего, — ответил Роберт. Затем его голос стал звучать более миролюбиво. — Извини, я не хотел тебя обидеть. Однако ты, похоже…

— Не в состоянии позаботиться о своей жене? — перебил его Штефан.

— …ты, похоже, не отдаешь себе отчета в том, с какими людьми нам, по-видимому, придется столкнуться, — невозмутимо продолжил Роберт. — Может, ты и прав и все произошедшее — лишь вереница неприятных совпадений. Однако, если есть хоть малейшая вероятность, что это не так, тебе, безусловно, следует быть начеку. А что об этом узнал тот полицейский?

Смена темы разговора охладила воинственное настроение Штефана — так, наверное, и было задумано Робертом. Теперь у Штефана не было повода сердиться и его гнев исчез так же быстро, как и возник.

— Ничего, — машинально ответил Штефан. — По крайней мере от меня. Впрочем, я не знаю, что ему рассказала Ребекка.

— Наверняка не больше, чем ты, — заявил Роберт. — Ну ладно! Обсудим все, когда я вернусь. Будь осторожнее.

Он положил трубку. Штефан несколько секунд смотрел на телефон, ожидая, что в его душе вновь вспыхнет гнев. Но он так этого и не дождался, хотя повод для гнева, конечно же, был: для него ведь было очевидно, что Роберт в который раз обошелся с ним весьма бесцеремонно. Роберт наверняка почувствовал, что Штефан разозлился, и решил эту проблему простым и не очень оригинальным способом: резко сменил тему разговора, а затем быстро попрощался и положил трубку.

Тем не менее Штефан так и не сумел по-настоящему разозлиться. Возможно, в глубине души он понимал, что Роберт прав — пожалуй, прав еще больше, чем мог предположить, — ведь Штефан не рассказал ему ни о том, что произошло сегодня утром, ни о двух визитерах со «странной» внешностью. Так или иначе, если была хоть малейшая вероятность того, что светловолосый парень — не просто какой-нибудь накачанный наркотиками панк, наугад подыскивающий себе жертву, а человек, присланный из неведомой, жуткой части мира по следам Штефана и Бекки, то они и впрямь должны быть начеку.

Штефана вдруг снова охватило беспокойство. Держа трубку в одной руке, другой он поспешно несколько раз нажал на клавишу телефонного аппарата и, дождавшись длинных гудков, набрал номер больницы, который уже знал на память. Ребекки по-прежнему не было в ее палате: она, видимо, все еще находилась в детском отделении. Позвонив туда, Штефан убедился, что так оно и есть.

— Алло! — послышался голос Ребекки, слегка удивленный, но не особенно радостный. — Ты где? Я ждала тебя еще час назад.

— У меня были дела, — пояснил свое отсутствие Штефан. — Но я…

— Я знаю, — перебила его Ребекка. — Ты шастал по квартирам малознакомых женщин.

— Что-о? — удивился Штефан, но тут же понял, что Ребекка имеет в виду. — Ты, наверное, разговаривала с медсестрой Данутой?

Бекки засмеялась.

— Да. Надеюсь, ты не веришь в этот вздор?

— Не знаю, — признался Штефан.

— Не знаешь? Неужели можно верить в оборотней, слуг дьявола, темные силы и всякое такое?

— Нет, в это я не верю, — поспешно сказал Штефан и подумал: «Возможно, и существует нечто, обитающее во тьме и ждущее, когда ему откроют дверь. Но это нечто — вовсе не вампир и не заклинатель дьявола или еще какой-нибудь нереальный персонаж. Безусловно, нет!» — Однако твой брат, возможно, прав.

— Мой брат?

Она еще не знала о его последнем разговоре с Робертом, и поэтому Штефану нужно было объяснить поподробнее, и он обрадовался, что сделает это по телефону.

— Мы подняли много шуму. Может, даже слишком много.

Ребекка молчала. Штефан почувствовал, что она о чем-то напряженно думает. Она была неглупой и сообразительной женщиной. Наконец она сказала:

— Да. Возможно.

— Я еду к тебе, — сказал Штефан. — Пожалуйста, оставайся там, где сейчас находишься. Может, доктор Крон будет меньше сердиться, если тебя обратно привезу я, а не одна из медсестер. И не вступай ни в какие разговоры с теми, кого ты не знаешь.

— Договорились. — Голос Ребекки вдруг стал напряженным и встревоженным. — А ты поторопись!

В телефоне раздались короткие гудки. Штефан, положив трубку, направился к входной двери, чтобы, как и обещал, тут же поехать в больницу. Он вдруг встревожился еще сильнее — намного сильнее, чем до телефонного разговора с Ребеккой. Казалось, что его же слова и разбудили в нем страх, который, хотя уже давно зародился в его душе, но до этого момента как бы дремал. Теперь же этот страх окончательно проснулся и изо всех сил пытался заявить о себе.

Штефан посмотрел на свое отражение в зеркале, стоявшем на комоде, покачал головой и состроил отражению забавную рожицу. Ему очень нужно было внутренне расслабиться. Напряженно размышлять о чем бы то ни было вредно для психики, тем более учитывая состояние, в каком находились теперь они с Ребеккой.

Его взгляд упал на лежавший на комоде сверток. Он взял его и взглянул на наклейку с адресом. Оказалось, что сверток предназначался не ему, а Ребекке. Отправителем являлась какая-то неизвестная Штефану лондонская фирма, занимающаяся торговлей по почте. Пожав плечами, он снова положил сверток на комод, открыл входную дверь и… увидел перед собой самое красивое женское лицо из всех, какие ему когда-либо доводилось видеть.

Это была девушка, которую он встретил сегодня утром на лестнице. Штефан сразу ее узнал, хотя было непросто соотнести представшую перед ним темноволосую экзотическую богиню и чудаковатую «хиппи», которая так неприятно поразила его утром. Однако не могло быть ни малейших сомнений: перед ним стояла именно та девушка — не просто похожая, а именно та, хотя перемены с ней произошли просто разительные. Девушка, встретившаяся ему на лестнице сегодня утром, показалась тогда Штефану очень неухоженной, но личико у нее было симпатичным, и оно явно не соответствовало ее общему виду. На нее можно было взглянуть раз или два — не больше.

Теперь же перед ним стояла настоящая богиня. Ее лицо было узким, но отнюдь не худосочным, как у большинства современных фотомоделей, которые, кстати, абсолютно не нравились Штефану. Кожа на ее лице имела равномерный темноватый оттенок, идеально гармонирующий с ее иссиня-черными волосами. Глаза девушки были большими, темными и какого-то непонятного цвета — пожалуй темно-зеленые, с поблескивающими коричневыми, синими и черными крапинками. Ее глаза походили на разноцветные звезды в последние мгновения их свечения. Ее губы были чувственными, полными и такой формы, что складывалось впечатление, будто они все время слегка растянуты в улыбке. Хотя она по-прежнему была непричесанной и одетой так же, как и утром, Штефан был абсолютно уверен, что под ее неказистой одеждой скрывается идеально красивое тело — под стать лицу.

Однако сейчас происходило примерно то, что и в подземном гараже: мировосприятие Штефана опять было совокупностью многочисленных отдельных малюсеньких ощущений. Все его органы чувств неожиданно стали воспринимать окружающее пространство совсем по-другому, словно оптика дешевого фотоаппарата, вдруг попавшая под необычайно мощную вспышку, и причиной этой вспышки было лишь одно присутствие стоявшей перед Штефаном девушки. На этот раз не потребовалось никаких монстров из потустороннего мира и никаких взрывов в его воображении. Окружающий мир остался таким, каким и был, и только эта девушка одним своим присутствием в сотни раз обострила ощущения Штефана.

— Господин Мевес?

Звучание ее голоса вывело Штефана из охватившего его оцепенения. Это был удивительный голос — бархатный, с легкой хрипотцой и такой же божественный, как и ее облик. Тем не менее он вернул Штефана на грешную землю. Штефан кивнул, отступил на полшага назад и тут же сделал большой шаг вперед: он вспомнил, что соседка рассказывала ему о двоих визитерах.

— Да, это я, — сказал Штефан, одновременно окинув быстрым взглядом коридор в обе стороны от своей квартиры. — Чем могу вам помочь?

— Я — Соня, — представилась девушка.

У нее был примерно такой же акцент, как и у медсестры Дануты, хотя и более заметный. Впрочем, это отнюдь не делало его неприятным. Скорее, наоборот, в ее акценте чувствовалась некая эротичность.

Штефан снова отступил на шаг, чтобы еще раз посмотреть на ее глаза, в этот раз стараясь быть объективным. Теперь, когда он мог здраво мыслить и чары ее глаз были развеяны, он не только показался сам себе излишне впечатлительным, но и почувствовал какое-то разочарование и даже страх. Перед ним стояла вполне обычная девушка, а не богиня с лучезарным ликом, одно присутствие которой чуть не парализовало его. Безусловно, эта девушка была необычайно привлекательной, но не более того. Штефан теперь и сам не мог понять, почему она только что произвела на него такое сильное впечатление.

Несколько секунд Соня неподвижно стояла с таким видом, что было ясно: она ожидала от него какой-то определенной реакции на ее слова.

— Значит, Соня, — наконец сказал Штефан. — Это имя должно для меня что-то значить?

— Возможно, нет, — признала она. — Я — сестра Лидии.

— Вот как. — Штефан слегка наклонил голову. — Боюсь, что я по-прежнему ничегошеньки не понимаю. Я не знаю никакой… Лидии.

— Возможно, вы дали ей другое имя, — произнесла Соня. — Да и откуда вам знать ее настоящее имя?

Штефан пристально посмотрел на нее, чувствуя, что его правая щека начала слегка подергиваться. Впрочем, это было единственное движение, на которое он был сейчас способен. Он, конечно, уже догадался, о ком говорила Соня, однако в его голове словно появился какой-то барьер, всячески пытавшийся оградить его от подобных мыслей.

— О чем… о чем вы вообще говорите? — еле выдавил он из себя.

На эти несколько слов ушли едва не все его душевные силы.

— Вы прекрасно это знаете, — сказала Соня и улыбнулась. — Я и мои братья приехали сюда, чтобы забрать Лидию.

Она подняла руку, театральным жестом указала пальцем на дверь и спросила:

— Она здесь?

Не обращая ни малейшего внимания на растерянный взгляд Штефана и его не менее растерянное выражение лица, она прошла мимо него в квартиру, пересекла прихожую и остановилась у входа в жилую комнату.

— Нет, — сказала она. — Здесь ее нет. Где она?

Штефан наконец поборол свое оцепенение, прикрыл входную дверь и, стремительно шагая, направился за Соней. В голове у него лихорадочно роились мысли.

— Что это значит? — затараторил он. — Кто… кто вы такая? И о чем вы вообще говорите? Я не знаю никакой Лидии, да и вас я тоже не знаю. Кроме того, я что-то не припомню, чтобы я приглашал вас войти.

Соня даже не взглянула на него, а начала быстро поворачивать голову то вправо, то влево, осматривая жилую комнату. Когда он видел ее голову в профиль, то замечал, как раздуваются ее ноздри. Со стороны казалось, что она… принюхивалась, чтобы взять след?!

— Послушайте, я с вами разговариваю! — воскликнул Штефан.

Он стоял позади нее так близко, что вполне мог схватить ее за плечи и силой повернуть к себе, однако он не посмел к ней и прикоснуться. В том взвинченном состоянии, в котором он сейчас находился, он не мог бы за себя ручаться, если ему вдруг пришлось бы коснуться ее.

— Я вас поняла.

Она медленно — явно провоцируя Штефана — повернулась к нему и долго и пристально рассматривала его с головы до ног.

— Что все это значит? — спросил Штефан.

Мысли по-прежнему лихорадочно роились в его голове, и, хотя его голос был довольно громким, в нем не чувствовалось должной уверенности и твердости. Скорее, наоборот, в его голосе ощущалась истерическая агрессивность — это с самого начала делало позицию Штефана проигрышной.

Соня, даже не удосужившись взглянуть ему в лицо, продолжила осмотр квартиры — совершенно невозмутимо и в своей трудно описываемой словами манере. От того, как она вела себя, Штефану не только было не по себе — его постепенно начала охватывать самая настоящая паника.

— Ее здесь нет. И твоей жены тоже. Где они?

— Да, они не здесь, — машинально ответил Штефан и тут же мысленно чертыхнул себя за собственную глупость. — О чем вы говорите? — добавил он более резким тоном. — И кто вы такая? Что вам нужно?

Вместо того чтобы ответить на эти вопросы, Соня повернулась и начала быстрыми мелкими шагами ходить взад-вперед по комнате. Она ничего не трогала, однако беззастенчиво разглядывала полки, шкафы и прочую мебель. Внимательно осмотрев письменный стол, она заглянула за кушетку, а потом, присев на корточки, под кресло.

Штефан по-прежнему стоял у двери и смотрел на девушку со смешанным чувством растерянности и негодования. Если бы на ее месте был кто-то другой, Штефан охарактеризовал бы подобные действия одним словом — бесстыдство. Ее действия и правда можно было так назвать, однако в них чувствовалось что-то еще, что не просто трудно, а практически невозможно было выразить словами. Где-то на подсознательном уровне это настолько испугало Штефана, что почти лишило его возможности говорить и двигаться. Он инстинктивно осознавал, что над ним нависла какая-то опасность. Глядя на эту стройную, двигавшуюся с некоторой подростковой угловатостью девушку, он и представить себе не мог, в чем заключалась нависшая над ним опасность, тем не менее он ее отчетливо чувствовал и боялся так, как боятся огня дикие звери, даже никогда не испытывавшие его воздействия.

Соня, наконец закончив свой осмотр, подошла к окну и секунд на пять замерла, глядя на улицу. Штефан находился слишком далеко и не мог видеть, что она разглядывает, но он и так это понял. Соня пришла не одна. Внизу ее наверняка ждал парень, которого Штефан видел у подъезда сегодня утром. А может, с ним был и кто-то еще.

— Почему она не здесь?

Соня повернулась к Штефану и посмотрела на него. Штефан бесконечно долго — целую секунду — смотрел прямо в ее лучезарные глаза, а затем сделал гневный жест рукой и вошел в комнату. Как ни странно, у него при этом возникло ощущение, что он сейчас находится не в собственной квартире, а на какой-то чужой территории. «Если я не возьму себя в руки, — подумал он, — то через десять секунд мне уже придется просить у нее разрешение на каждый свой шаг!»

— Моей жены и Евы здесь сейчас нет, — ответил он недружелюбным тоном. — Однако мне непонятно, что…

— Ее здесь еще никогда не было, — перебила его Соня. — Эта квартира ей не понравилась бы.

— Почему? — спросил Штефан. — Потому что здесь никто не пытался бы ее убить?

Соня слегка улыбнулась. Штефан засомневался, что она поняла то, что он сейчас сказал. Ей, похоже, это было и неинтересно.

— У тебя есть что-нибудь попить? — неожиданно спросила она. — Я хочу пить.

Штефан состроил недовольную гримасу.

— На этот случай в городе имеются кафе и рестораны, — сказал он и, не переводя дыхания, тут же произнес совершенно противоположные по смыслу слова: — Кофе? Или чего нибудь холодненького?

— Кофе? — переспросила Соня и часто заморгала.

Штефан вдруг осознал, что она не понимает значения этого слова. Как, черт возьми, объяснить ей, что значит «кофе»?

— Я его быстро приготовлю, — сказал он. — Я и так собирался сварить себе чашечку. Присаживайтесь. Нам нужно вначале успокоиться, а затем попытаться во всем разобраться.

Он вышел из комнаты, однако направился не прямиком в кухню, а к входной двери, чтобы запереть ее. На всякий случай он закрыл ее и на цепочку. Хотя парень, стоявший сегодня утром у подъезда, выглядел истощенным, как будто он голодал, он, как показалось Штефану, принадлежал к тем людям, которые с ножом в спине и парой-тройкой пуль в животе способны еще долго и упорно драться.

Его поступок, конечно же, не остался незамеченным. Когда он вернулся в комнату и прошел через нее в кухню, Соня снова начала улыбаться, однако на этот раз уже однозначно насмешливо. Конечно же, если ее сотоварищи захотят проникнуть в квартиру, их вряд ли остановят замок и цепочка. Их они, может быть, и не сломают, но дверь представляла собой древесностружечную плиту с тонкослойным покрытием, которую и сам Штефан, наверное, смог бы выбить ударом ноги. Кроме того, своими последними действиями он наглядно — лучше всяких слов — продемонстрировал свою боязливость. Штефан мысленно чертыхнул себя. Однако эту ошибку уже не исправить, и ему оставалось лишь стараться не допустить еще какие-нибудь оплошности.

Когда он наливал в кипятильник воду и насыпал в фильтр три ложки молотого кофе, его руки дрожали. Тем не менее хаос в его мыслях постепенно улегся. По всей видимости, он правильно сделал, занявшись приготовлением кофе: ему должно было хватить этих двух-трех минут, чтобы прийти в себя.

Первым делом нужно было подавить в себе панику — его теперешнее состояние можно было охарактеризовать именно этим словом. Быть может, это была какая-то тихая паника и в этом состоянии он не вопил что есть мочи и не бегал, как перепуганная курица, туда-сюда, но, несмотря на это, испытывал холодящий душу ужас. Он лихорадочно размышлял, но так и не смог прийти к какому-то разумному решению, а потому просто не знал, что ему сейчас следует предпринять.

При этом он, безусловно, должен быть готов к тому, что может произойти. Возможно, не очень скоро и без каких-то жутких катаклизмов, но что-то все же произойдет. Вообще, с их стороны было глупо рассчитывать на то, что им удастся вот так просто забрать ребенка из чужой страны и оставить его у себя, как приблудившегося котенка.

Дожидаясь, пока закипит вода, он тихонько подошел к двери в жилую комнату. Выходя в кухню, он прикрыл ее за собой, однако оставил небольшую щель, чтобы можно было понаблюдать за гостьей незаметно для нее. Впрочем, ничего особенного он не увидел: Соня неподвижно сидела на кушетке, положив руки на колени. Эта поза не только говорила о том, что она чувствует себя не в своей тарелке, но и вообще казалась абсолютно для нее неестественной.

Штефан снова невольно залюбовался красотой этой девушки. Быть может, слово «красота» было не совсем подходящим, поскольку, если быть объективным, Соня не совсем соответствовала общепринятым канонам красоты. Эта девушка обладала… экзотической красотой, от которой Штефану становилось не по себе.

С трудом отогнав от себя эти мысли, он попытался сконцентрироваться на более насущных проблемах, например на том, как ему дальше реагировать на ее вторжение.

Послышался зуммер кофеварки. Штефан подошел к ней, вылил вскипевшую воду в фильтр и, дожидаясь, когда вода просочится через него, поставил на поднос чашки, сахарницу и кувшинчик с молоком. Он делал это гораздо тщательнее, чем обычно, как будто надеялся, что эти тривиальные хлопоты помогут ему вернуть свою взбудораженную психику в обычное состояние.

— Долго ты возился! — воскликнула Соня, когда он наконец вернулся в комнату и стал переставлять посуду с подноса на стол.

Штефан проигнорировал ее слова, налил кофе себе и ей и, присев к столу, взял свою чашку и сказал:

— Итак, вы утверждаете, что приходитесь этой девочке сестрой. Надеюсь, вы можете это чем-то доказать?

— Доказать? — Соня часто заморгала и слегка наклонила голову набок.

Штефан, отхлебнув из своей чашки, обжег кончик языка и губы и невольно поморщился.

— Надеюсь, у вас есть с собой какие-нибудь документы, удостоверяющие вашу личность? К примеру, паспорт.

Соня отрицательно покачала головой.

— У вас придают такое большое значение документам… Но в них нет никакой необходимости. Когда вы забирали с собой Лидию, у нее разве были документы?

— Нет, — спокойно ответил Штефан. Он уже полностью пришел в себя. Быть может, его выбила из колеи необычная внешность Сони и ее еще более необычное поведение. Но Соня уже лишилась преимущества, полученного благодаря неожиданности ее появления, и Штефан, почувствовав, как к нему постепенно возвращается уверенность в себе, попытался перехватить инициативу. — Однако в них тогда действительно не было необходимости. Мы обнаружили ребенка, которому явно угрожала смертельная опасность. В подобных ситуациях обычно даже и не вспоминают о каких-то там документах.

На короткий миг в глазах Сони вспыхнул гнев, и Штефан мысленно поздравил себя с еще одним выигранным раундом. Ему, безусловно, пока удавалось направлять разговор в нужное русло. При этом он чувствовал себя сильнее Сони, и она, конечно же, это ощутила. Штефан заметил, что она хотела сказать что-то резкое, но в последний момент передумала и, промолчав, потянулась к своей чашке. А еще Штефан очень удивился, увидев, что она, не моргнув и глазом, одним глотком выпила горячий кофе, который только что обжег Штефану язык и губы.

— Вам все это только показалось, — наконец произнесла Соня. — Впрочем, я не стану тебя упрекать. Вы ничего не знаете об обычаях и традициях нашей страны. Все, что произошло, — лишь недоразумение.

Ей на руку упала капля кофе. Она тут же слизнула ее языком.

— Неужели? — спросил Штефан. — И вы это называете недоразумением? Или в вашей стране вполне нормально бросать трехлетнего ребенка голышом посреди леса зимой?

— Я уже сказала, что это было недоразумение, — настаивала на своем Соня. Штефан почувствовал, что теперь они поменялись ролями и соответствующим образом изменилось и их настроение. Выражение лица у Сони стало совсем другим, хотя Штефан вряд ли смог бы выразить произошедшую в ней перемену словами. — Мы здесь не для того, чтобы…

— Мы? — перебил ее Штефан.

— Я и мои братья. Те самые, которых ты, похоже, так боишься.

— Никого я не боюсь! — соврал Штефан.

— А у тебя и нет оснований их бояться. Скажи мне, где Лидия, и мы уедем.

Штефан рассмеялся.

— Вы что, с ума сошли? Уж этого я точно не сделаю.

— Мы смогли бы тебя заставить.

— Может, и смогли бы, — признал Штефан, снова почувствовав, как в нем начинает нарастать паника, но он сумел сохранить внешнее спокойствие. — Однако это ничего не изменит. Ребенок находится не у нас. Если вы хотите забрать Еву, вам нужно обратиться в соответствующие инстанции. Впрочем, вы туда и так уже обратились, да?

Штефан впился взглядом в лицо Сони, пытаясь по ее реакции угадать ее мысли. Однако, если он и огорошил ее последними словами, она, тем не менее, не подала и виду.

— Зачем ты все так усложняешь? — спросила Соня. — Лидия — моя сестра. Она принадлежит нашей семье, а не вам. Здесь ей будет плохо.

— Тогда поведайте мне, пожалуйста, почему ее семья решила обречь ее на верную смерть? — резко сказал Штефан. — Если бы мы с Ребеккой появились хотя бы на пять минут позже, она была бы уже мертва.

— Ничего подобного! Волки ничего бы ей не сделали.

— Тогда она погибла бы от холода. — Голос Штефана стал еще более резким. — Мне больше даже не хочется обсуждать эту тему. Сообщите мне хотя бы одну вразумительную причину, почему я должен отдать Еву людям, которые явно обрекли ее на верную смерть или даже пытались убить таким образом. По крайней мере, они бросили ее на произвол судьбы, чтобы не марать свои руки.

Штефан не случайно произнес именно эти слова: он не хотел, чтобы Соня действительно поняла, что он имеет в виду, и пытался запутать ее, вынуждая совершить какой-нибудь промах. Штефан в мыслях уже пожалел о том, что не додумался незаметно включить диктофон, чтобы записать разговор, — такая запись, наверное, вызвала бы самый живой интерес у Дорна.

Однако Соня в который раз удивила его: несмотря на то что он говорил не на родном для нее языке, она, похоже, поняла все, что он сказал. Но отреагировала она совсем не так, как ожидал Штефан: кипучий гнев в ее глазах погас, а вместо него там появилось выражение разочарования и искреннего сожаления.

— Иногда все оказывается совсем не таким, каким представляется вначале, — задумчиво произнесла она.

— Это верно, — согласился с ней Штефан. — Я, к вашему сведению, вовсе не глупец, и меня не так-то легко запугать. Неужели вы думали, что можете вот так явиться ко мне и я тут же отдам вам Еву только потому, что вы меня об этом попросили?!

— Вы не хотите меня понять, — печально сказала Соня. — Очень жаль.

«Сейчас самый подходящий момент для того, чтобы закончить этот разговор и вытурить ее отсюда», — подумал Штефан. Этот разговор ему вообще не следовало даже и начинать. Он растерянно подумал о том, что он, собственно говоря, сейчас делал: он вполне серьезно обсуждал судьбу Евы с девушкой, которая каких-то две недели назад пыталась убить девочку варварским способом! Ему следовало немедленно вышвырнуть ее отсюда. Или вызвать полицию. А лучше сделать и то, и другое.

Проблема заключалась в том, что он просто не мог так поступить.

Он теперь не боялся Сони и, по крайней мере в данный момент, не очень-то боялся ее спутников, пусть даже и испытывал определенное беспокойство и поначалу чуть было не запаниковал.

Однако уже само присутствие этой девушки почему-то делало его бессильным. Он даже и представить себе не мог, что сможет вступить с этой девушкой в противоборство, — это казалось ему просто смешным.

И он сам не знал почему.

Соня встала, причем сделала это таким движением, какого Штефан еще никогда не видел и не смог бы описать словами, — это было похоже одновременно и на прыжок, и на почти змеиное скольжение, и в этом движении чувствовались и сила, и быстрота, и необыкновенная грация. Такое телодвижение напугало Штефана больше, чем все ее предыдущие действия и слова. На долю секунды он снова почувствовал сильный страх перед ней.

— Скажи мне, где она, — потребовала Соня.

Ее голос теперь был под стать ее грациозности и силе. Ни в голосе, ни в движениях не чувствовалось какой-либо угрозы — так, лишь намек на нее. Тем не менее Штефан тут же чуть было не проболтался, где находятся Ева и Ребекка.

— Не скажу! — заявил он.

Чтобы произнести эти два слова, Штефану потребовались собрать все свои силы. Его сердце начало колотиться. Он почувствовал себя маленьким и беспомощным, как мальчуган, над которым вдруг нависла фигура профессионального боксера с кровожадным выражением лица.

— Лидия принадлежит нам, — заявила Соня. — Вы не сможете отнять ее у нас.

— Обраща… обращайтесь в соответствующие инстанции, — еле выдавил из себя Штефан.

Ему по-прежнему было трудно говорить. Однако при этом он ощущал в себе решимость дать этой девушке надлежащий отпор. Он тоже — хотя и не так уверенно, но, по крайней мере, стремительно — поднялся на ноги и указал рукой на дверь.

— А теперь уходите! — воскликнул он, слегка нервничая и не осмеливаясь посмотреть Соне в глаза. — Иначе я вызову полицию.

— Этого ты не сделаешь, — сказала Соня, улыбнувшись. — Но я действительно сейчас уйду. Очень жаль, что ты оказался таким неблагоразумным.

— Что это значит? Вы мне угрожаете?

Дрожь в голосе Штефана явно не соответствовала вызывающему тону, каким он попытался произнести эти слова. Впрочем, интуиция подсказывала Штефану, что Соня проигнорировала бы даже самый решительный тон.

— Нет, — произнесла она. — У тебя нет оснований нас бояться. Нам нужно лишь то, что и так принадлежит нам.

— А если я подам на вас заявление в полицию по поводу незаконного проникновения в жилище и психического насилия? — спросил Штефан. Взглянув на Соню, он осознал, что она абсолютно не поняла, что он сейчас сказал. — Ладно, уходите. Мне еще нужно кое о чем… подумать.

— Да, подумай, — охотно согласилась Соня. — Завтра мы снова придем.

Ничего больше не сказав и не удостоив Штефана даже взгляда, она направилась к выходу.

Штефан проводил ее до коридора и тщательно закрыл за ней дверь — на ключ и на цепочку. Затем он стремительно подошел к окну.

Он увидел то, что и ожидал увидеть: на тротуаре перед домом стояли двое оборванцев с растрепанными волосами, в поношенной одежде, которая вышла из моды еще лет двадцать назад. Одного из них Штефан уже знал: он видел его у своего подъезда этим утром.

Дождавшись, когда Соня выйдет из дома, Штефан быстро шагнул в сторону от окна, хотя и стоял за шторой и его невозможно было увидеть с улицы. Впрочем, если бы его и увидели, что он делал такого предосудительного? При этом он не спускал глаз с Сони и ее внушающих ужас спутников. Он, конечно, не мог разобрать, о чем они говорили, однако многое было понятно по их возбужденным жестам и по взглядам, которые все трое время от времени бросали на его окно. У Штефана, мягко говоря, словно камень с плеч свалился, когда они наконец куда-то пошли, пропав из его поля зрения.

Он тут же подошел к телефону и набрал номер кабинета Дорна, но инспектора на месте не оказалось. Штефан записал на автоответчик просьбу срочно ему перезвонить и стал набирать номер палаты Ребекки в больнице. Однако уже на четвертой цифре он остановился и, немного поразмыслив, положил трубку. Он решил, что то, о чем ему с ней нужно было поговорить, — не телефонный разговор.

Штефан — хотя и без особой радости — решил поехать в больницу на БМВ Роберта, а не на своем автомобиле. Он принял это решение интуитивно (как выяснилось позднее, интуиция его не подвела) и, лишь когда уже сел в машину, подумал, что подобное решение многое говорит о его нынешнем психическом состоянии. Что-то на подсознательном уровне подсказало ему, что лучше поехать на более мощном и — главное — более быстром автомобиле, чем его старенький «фольксваген».

Штефан покачал головой, мысленно пытаясь посмеяться над собой, но на самом деле ему было не до смеху. Как раз наоборот. Он, как обычно, несколько раз безуспешно пытался включить зажигание, прежде чем вспомнил о том, что находится в автомобиле с электронной системой защиты. В нем снова стала нарастать нервозность, а вместе с ней и недоброе предчувствие, от которого ему после инцидента в подземном гараже так до сих пор не удалось полностью избавиться.

Он набрал код, завел двигатель и, прежде чем тронуться с места, посмотрел в зеркало заднего вида. Дорожное движение было довольно оживленным, как и обычно в это время дня. Ему в глаза бросился автомобиль, водитель которого, не включив светового сигнала, как раз пристроился позади машины Штефана во втором ряду. Это был очень большой импортный автомобиль неизвестной Штефану марки. За его затемненными стеклами прорисовывались контуры двух человек. Именно двух, а не трех. Кроме того, Соня и оба ее спутника ушли прямо в противоположном направлении. Конечно, не было никакой гарантии, что они не могли сюда вернуться, пока он…

Штефан попытался отогнать от себя эти мысли: незачем было без причины все так усложнять. Этот автомобиль наверняка принадлежал какому-нибудь бесшабашному человеку, который просто кого-то ждал, и ему было наплевать, что он мешает дорожному движению. Штефан покачал головой, включил передачу и нажал на педаль газа. Мощный двигатель — сколько же в нем лошадиных сил? — буквально катапультировал машину с ее места стоянки, и Штефан тут же оказался посреди плотного потока автотранспорта, едва не стукнув бампером ехавший впереди автомобиль. Он поспешно притормозил, перешел на более низкую передачу и затем снова повысил скорость, чтобы успеть попасть в «зеленую волну». Ему это удалось, хотя краем глаза он заметил, что на мелькнувшем мимо светофоре уже загорелся желтый сигнал, а расстояние до едущей впереди машины вновь стало опасно маленьким.

Поспешно притормаживая машину, Штефан невольно улыбнулся, вдруг подумав, что он, по крайней мере на своем уровне, является таким же лихим водителем, как и Роберт. Впрочем, кое-какое значение имело и то, что он теперь сидел в другом автомобиле.

Однако он, похоже, был на этой улице в данный момент не единственным бесшабашным водителем. Прямо за ним взвизгнули тормоза и раздалось короткое возмущенное бибиканье. Штефан посмотрел в зеркало заднего вида и…

…внутри него все похолодело.

Его улыбка превратилась в гримасу — своего рода язвительную насмешку, которую он адресовал самому себе. Он почувствовал — не в воображении, а на самом деле, — как его сердце на миг остановилось, а затем быстро и ритмично заколотилось снова. Штефан заметил, что метрах в десяти позади него через перекресток на красный свет проскочил тяжелый импортный лимузин с затемненными стеклами.

Штефан все-таки вспомнил, какой он был марки — это была «хонда» — одна из огромных машин со сверхмощным двигателем, которые редко встречаются в Европе. У таких автомобилей под капотом больше лошадиных сил, чем у их водителей волос на голове. «Хонда» стремительно приближалась к автомобилю Штефана. Штефан машинально нажал на педаль газа и, почувствовав, что его машина резко дернулась вперед, тут же был вынужден нажать на тормоза, чтобы не врезаться в автомобиль впереди него. «Хонда» нагнала машину Штефана и ехала теперь так близко, что Штефан уже не мог видеть номерной знак на ее бампере. Стекла «хонды» были такими темными, что сидевшие в ней два человека казались Штефану лишь безликими тенями. Однако они как будто бы увеличились в размерах, став раз в десять больше. От них исходила какая-то угроза — серьезная угроза.

Штефан стал лихорадочно взвешивать свои шансы. Так или иначе, БМВ была, пожалуй, более скоростной машиной, чем эта «хонда», а потому он вполне мог оторваться от своих преследователей, по крайней мере теоретически.

Да, лишь теоретически. Они сейчас находились не на автостраде, а в центре города, да и Штефан был отнюдь не каскадером, зарабатывающим себе на жизнь различными рискованными трюками. Головокружительные погони на автомобилях через весь город бывают только в американских приключенческих фильмах. В реальной жизни такая погоня очень быстро закончилась бы аварией уже на ближайшем перекрестке.

На машине впереди него снова загорелся стоп-сигнал. Хотя Штефан слегка отпустил педаль газа, расстояние до передней машины стремительно сокращалось, а водитель «хонды», едущей позади него, и не собирался снижать скорость. Он, наверное, совсем спятил!

В голове у Штефана лихорадочно роились мысли. Фигуры за затемненными стеклами «хонды» все увеличивались, а исходившая от них угроза становилась все ощутимее. Впрочем, у Штефана пока не было реальных оснований полагать, что эти люди действительно его преследовали. Возможно, водитель «хонды» сделал лишь то же, что и Штефан, — попытался проскочить перекресток еще до появления красного сигнала светофора. А может, он просто был таким же лихачем, как и Роберт. Штефану, наверное, просто казалось, что его кто-то преследует.

Тем не менее лучше было все-таки выяснить, что к чему. Штефан держался впритык за ехавшей впереди машиной, водитель которой, все чаще поглядывавший в зеркало заднего вида, уже, скорее всего, мысленно причислил Штефана к той категории автомобилистов, от которых лучше было держаться подальше. Штефан окинул улицу внимательным взглядом: довольно далеко впереди показалось ответвление дороги. Подъезжая к нему, Штефан намеренно слегка отстал от движущегося впереди автомобиля, рискуя столкнуться с ехавшей позади «хондой». Затем, нажав на педаль газа и взвизгнув шинами, он стремительно свернул на боковую улицу. Несколько пешеходов, едва не угодив под колеса его авто, негодующе покачали головами, однако «хонда» осталась на основной улице и через несколько секунд исчезла из поля зрения Штефана.

Штефан облегченно вздохнул, убрал ногу с педали газа и, глядя в зеркало заднего вида, состроил самому себе насмешливую рожицу. Ему пришлось немного понервничать, но теперь все было позади. Никто его не преследовал. Да и вообще, было глупо вбивать себе в голову подобную ерунду. Соня и ее спутники в одежде из каменного века явно не могли иметь хоть какое-то отношение к такой экстравагантной машине.

Он слегка притормозил, чтобы ехать в пределах разрешенной скорости, два раза свернул налево, затем один раз направо и в конце концов снова оказался на главной улице. Взглянув еще раз на себя в зеркало заднего вида, он увидел на своем лице добродушную усмешку. После всех треволнений последних дней он теперь мог рассказать Ребекке по крайней мере об одном комическом эпизоде. Быть может, они вдвоем от души над ним посмеются.

И тут он увидел, что «хонда» стоит в каких-нибудь двухстах метрах впереди, у тротуара, словно дожидаясь, когда он появится.

В течение нескольких бесконечно долгих секунд Штефан не мог оторвать от нее взгляда. Он сидел словно парализованный, не в силах пошевелить ни лежавшей на руле рукой, ни упиравшейся в педаль газа ногой, да и вообще ни одним своим мускулом. Если бы машина впереди него затормозила, он неизбежно врезался бы в нее.

Очнувшись, он на большой скорости промчался мимо «хонды». Затемненное стекло на двери водителя было наполовину опущено, и Штефану удалось разглядеть обоих сидевших в машине людей. Это были не братья Сони и не она сама, а какие-то двое парней плотного телосложения, с широкими лицами, на которых определенный образ жизни оставил свой неизгладимый след. У обоих были коротко подстриженные светлые волосы и солнцезащитные очки, и оба они внимательно посмотрели на Штефана.

Штефан не мог видеть выражение их глаз за солнцезащитными очками, однако он почувствовал их взгляды. Когда Штефан проезжал мимо «хонды», они синхронно повернули свои головы в его сторону. Как только БМВ проехал мимо «хонды», та тут же тронулась с места и пристроилась сразу же за задним бампером БМВ.

Штефан уже ждал, что его снова охватит жуткий страх, но этого не произошло — по крайней мере ощущения были не такими, как обычно в таких случаях. Вместо того чтобы вспыхнуть в его мозгу, как сверхновая звезда, и впрыснуть ему в кровь поток адреналина, страх медленно захватывал его сознание, как парализующий яд, не лишая его при этом логики мышления и способности реагировать на внешние раздражители. Его мозг лихорадочно анализировал и ситуацию, не допуская, однако, никаких других вариантов, кроме того что люди в «хонде» явно его преследуют.

Теперь в этом не было никакого сомнения. Эти парни даже не потрудились хоть немного отстать от его автомобиля. Кто они такие? И что им от него нужно? Впрочем, это было не столь уж важно. Он непременно должен был от них избавиться — во что бы то ни стало.

Не успел Штефан принять какое-либо решение, как его правая ступня выжала педаль газа до упора. Двигатель БМВ негодующе взвыл, и машина сделала такой резкий рывок, что Штефан подпрыгнул на своем сиденье, чуть не вырвав руль.

Раздался скрежет металла, полетели искры вперемешку с кусочками лакового покрытия: БМВ с размаху врезалась в переднюю машину и чуть не вытолкнула ее на тротуар.

Штефан инстинктивно крутанул руль влево и почувствовал, что БМВ, высвободив свой бампер, тут же снова ударила машину правым задним крылом, после чего выскочила на встречную полосу. При этом он успел заметить в зеркало заднего вида, что водитель ударенного им автомобиля полностью потерял управление: его «форд» стукнулся правым передним колесом о бордюр, отскочил назад и закрутился, как волчок, оставляя на асфальте черные следы от шин, которые дымились так, будто вот-вот могли загореться. У Штефана мелькнула мысль, что «хонда», по всей видимости, столкнется с вышедшим из-под контроля автомобилем, однако этого не произошло. Тем не менее водитель «хонды» несколько секунд был полностью поглощен тем, что старался избежать столкновения с крутящимся «фордом».

Впрочем, у Штефана не было времени наблюдать за этой сценой. Лишь благодаря счастливой случайности на встречной полосе, куда он только что выскочил, в этот момент и именно в этом месте не оказалось других машин. Но это продолжалось недолго — всего пару секунд. Затем раздался дружный возмущенный хор автомобильных сигналов, вспыхнуло множество фар, заскрипели тормоза. Где-то позади Штефана послышался треск бьющегося стекла и характерный звук сминаемого металла — водитель «форда», по-видимому, окончательно потерял управление своим автомобилем.

Однако у Штефана не было и доли секунды на то, чтобы взглянуть в зеркало заднего вида на своих преследователей: ему навстречу мчался какой-то автомобиль, отчаянно мигая фарами. Штефан резко крутанул руль вправо и тут же с чувством холодного ужаса заметил, что водитель приближающегося автомобиля попытался свернуть в ту же сторону. Долю секунды они продолжали двигаться под углом навстречу друг другу, но затем водитель второго автомобиля резко повернул в противоположную сторону, и вместо ожидаемого смертоносного столкновения Штефан почувствовал лишь легкий толчок: они проскочили так близко друг от друга, что БМВ Штефана снес боковое зеркало заднего вида на второй машине. Через секунду последовал еще один, гораздо более сильный толчок: машина Штефана натолкнулась на каменный бордюр и, преодолев его, въехала на тротуар, не снижая скорости. Тревожные автомобильные сигналы и испуганные крики пешеходов стали еще громче. Впереди БМВ и по обеим сторонам от него люди, спасаясь, шарахались во все стороны. Постороннему наблюдателю могло показаться, что машина Штефана гонит впереди себя волну, образованную движениями людей.

Штефан снова крутанул руль влево и, вместо того чтобы притормозить, еще сильнее нажал на педаль газа. БМВ съехал с тротуара и вновь помчался по проезжей части, что привело как минимум к еще двум столкновениям автомобилей.

«Хонда» по-прежнему мчалась вслед за Штефаном.

Ее водитель не применял умопомрачительные трюки, а продолжал двигаться по проезжей части, ухитрившись при этом отстать от Штефана всего лишь на две машины. Не успел Штефан об этом подумать, как «хонда», совершив опасный маневр, обогнала оба автомобиля и оказалась прямо за БМВ. Водитель второго из только что отделявших их автомобилей предпочел добровольно ретироваться с поля боя, резко свернув вправо и въехав на тротуар. Теперь все вернулось на круги своя: Штефан гнал со скоростью километров восемьдесят в час, а «хонда» держалась так близко от его заднего бампера, что выхлопные газы БМВ, наверное, покрыли копотью ее номерной знак. Единственным результатом титанических усилий Штефана была оставшаяся далеко позади гора металлолома стоимостью, пожалуй, в добрую сотню тысяч марок, да еще множество раненых и перепуганных людей.

Штефан громко выругался и, еще больше нажав на педаль газа, попытался увеличить расстояние между собой и преследователями, прибегая к рискованным маневрам, в результате чего шины БМВ отчаянно взвизгивали. Несмотря на это, ему так и не удалось оторваться от «хонды». Она без особых усилий держалась за ним. Штефан уже начал сомневаться, действительно ли он задавал тон в этой гонке или же его преследователи просто играли с ним.

А еще он начал спрашивать себя, как долго еще могла бы продолжаться эта бешеная гонка. Хотя ему показалось, что прошла целая вечность, с начала преследования на самом деле прошла всего лишь минута. Тем не менее за это время случилось уже по меньшей мере три аварии, и с минуту на минуту либо Штефан должен был попасть в тяжелую аварию, либо его остановил бы полицейский патруль. А потому ему нужно было как можно скорее избавиться от своих преследователей!

Впереди показался еще один светофор. Штефан громко просигналил, включил дальний свет фар и еще сильнее нажал на педаль газа. Автомобиль сделал резкий рывок вперед и пулей помчался к перекрестку. Но на этот раз Штефану не пришлось услышать визг шин и возмущенное бибиканье: на его счастье по перпендикулярной улице никто не ехал. Однако «хонда» все еще неотрывно преследовала его. Мощность двигателя БМВ, без сомнения, позволяла ему оставить далеко позади себя более тяжелый лимузин, но не на оживленных городских улицах. А впереди его ожидала еще более сложная ситуация. Через три квартала они должны были оказаться в районе, где улицы всегда были забиты машинами. Штефан даже и думать не хотел о том, что произойдет, если ему придется остановиться.

Впереди снова мелькнул красный сигнал светофора, и ему опять повезло: он промчался через перекресток, ни с кем не столкнувшись, и дорожная полоса перед ним оказалась совершенно пустой. Штефан изо всех сил надавил на педаль газа, и на этот раз силуэт «хонды» в зеркале заднего вида заметно уменьшился. «Если бы у меня было две минуты!» — с отчаянием подумал Штефан. Если бы еще хотя бы две — а лучше три — минуты дорога перед ним была свободной, на этой ракете на колесах он смог бы оторваться от каких угодно преследователей.

Однако эти две или три минуты в подобной ситуации были чем-то из области фантастики. С таким же успехом он мог надеяться, что с неба вдруг спустится НЛО и увезет его преследователей куда-нибудь на Венеру.

Взглянув в зеркало заднего вида, Штефан заметил, что «хонда» снова нагоняла его. Стрелка на спидометре уже превысила отметку «сто», а впереди на его полосе движения уже показались машины. Тем не менее Штефан снова увеличил скорость. У него мелькнула то ли насмешливая, то ли истерическая мысль, что адвокату Роберта, пожалуй, придется в полной мере отрабатывать выплачиваемые ему деньги, если кто-нибудь успеет записать номер БМВ и Штефан не разобьется вдребезги в этой бешеной гонке.

«Хонда» снова ехала прямо за ним. Она хотя и уступала БМВ в скорости, но не намного. Водитель «хонды» включил дальний свет фар, и Штефан не удивился, если бы второй сидящий в «хонде» человек опустил стекло и, высунувшись наружу, стал целиться в него из какого-нибудь оружия. А потому Штефану нужно было что-то предпринять. И как можно быстрее!

Показался еще один перекресток, в сотне метров за которым загорелся красный сигнал светофора, — там было пересечение с еще одной улицей с очень оживленным движением. Его шансы проскочить ее на большой скорости составляли десять миллионов против одного, причем не в его пользу.

Штефан резко нажал на педаль тормоза, отчаянно крутанул руль вправо и почти в тот же самый миг снова надавил на педаль газа. Двигатель БМВ возмущенно взревел, а сама машина развернулась вправо — практически вокруг своей оси. Штефан испуганно охнул, и в тот же миг оханье переросло в крик: ремень безопасности так сильно впился в его тело, что Штефан почувствовал резкую боль. Впервые за несколько дней рана на плече дала о себе знать. Однако это было еще не все: боль словно бы оживила в его мозгу давно не действующую микросхему, которая тут же дала сигнал другой, еще более сильной боли — в ноге. Снова закричав, Штефан что было силы вцепился в руль, стараясь не потерять управление автомобилем.

Впоследствии Штефан и сам не мог сказать, то ли ему просто очень повезло, то ли в нем на миг проснулись сверхчеловеческие способности, таящиеся в каждом из нас. А может, имело место и то, и другое. Так или иначе, машина резко повернула, лишь немного скользнув по инерции вперед, и Штефан как раз в нужный момент снова нажал на педаль газа. Двигатель, взревев, швырнул БМВ в боковую улочку. Штефану удалось на скорости сто километров в час совершить поворот на девяносто градусов. Зрелище было, пожалуй, просто невероятным и очень эффектным.

Кроме того, замысел Штефана удался: в зеркало заднего вида он заметил, что его преследователи попытались совершить тот же трюк, но у них ничего не получилось. «Хонда», истерично визжа шинами, проскочила перекресток и через секунду исчезла из поля зрения. Штефан не питал особых надежд на то, что она столкнется с какой-нибудь машиной или у нее лопнет шина, однако у него появился шанс. Водителю «хонды» придется остановиться, сдать назад и затем возобновить гонку с нулевой скорости. Быть может, Штефан тем временем наконец-то сумеет оторваться от этих безумцев.

Набрав скорость, Штефан стремительно помчался прочь, слегка притормозив лишь у ближайшего перекрестка, чтобы, как полагается, посмотреть налево и направо. В зеркале заднего вида никто не маячил. Возможно, Штефану повезло: у «хонды» действительно лопнула шина или же она натолкнулась на гидрант или на что-нибудь еще. Так или иначе, он наконец оторвался от этих сумасшедших!

Он по-прежнему ехал на большой — но уже не такой опасной — скорости. Еще раз взглянув в зеркало заднего вида, он снова убедился, что позади никого нет. Наверное, ему действительно повезло. Ему, черт возьми, еще раз повезло!

На ближайшем перекрестке Штефан свернул направо, а потом еще раз направо, и еще раз. Он ехал наугад, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. «Хонда» больше не показывалась.

Его неистово колотящееся сердце начало потихоньку успокаиваться, и теперь Штефан уже не держал руль с такой силой, что кисти сводило от боли. Однако у него по-прежнему ныло плечо, и это неприятное ощущение отдавалось в его ноге. Тем не менее ему все-таки повезло. Возможно, даже больше, чем он надеялся. Он не просто сумел оторваться от своих преследователей — в этой бешеной гонке он умудрился не разбить БМВ (если не считать нескольких царапин), никого не задавить и не свернуть себе шею. Пожалуй, самым ужасным в произошедшем с ним было то, что за все время гонки он ни разу не почувствовал страха. Штефан только теперь это осознал. Несмотря на то что его пульс временами достигал, наверное, двухсот ударов в минуту, руки так сильно сжимали руль, что суставы на пальцах до сих пор болели, а все его тело покрылось потом, он ни разу не почувствовал настоящего страха. Скорее, наоборот. Он испытывал теперь что-то вроде приятного изнеможения, как обычно бывает после выигранного трудного спортивного поединка. В глубине души Штефану даже показалось, что эта невообразимая гонка доставила ему удовольствие.

Какое-то сумасбродство! Ведь он подвергся серьезной опасности! Надо поскорее выкинуть из головы эту дурь.

Кроме размышлений о грозящих неприятностях (ведь если адвокат Роберта не сотворит чудо, придется попрощаться с водительскими правами на ближайшие лет десять), Штефан напряженно думал о том, кем же, черт возьми, могли быть сидевшие в «хонде» парни. Ему почему-то не верилось, что между ними и эксцентричной девушкой Соней могла быть какая-то связь. Соня была… какой-то совсем непохожей на них. К тому же она вряд ли стала бы прибегать к подобным действиям. Если бы она решила добиться своего насильственным путем, ее братья вполне могли бы выбить дверь в квартиру Штефана и силой заставить его рассказать им о местонахождении Ребекки и Евы. Это не заняло бы у них много времени.

Впрочем, могли быть различные объяснения тому, что сейчас произошло.

Водитель за рулем «хонды» вполне мог быть всего лишь автохулиганом, который куда-то торопился. Возможно, увидев, как Штефан лихо проехал через перекресток за миг до того, как загорелся красный сигнал светофора, этот парень воспринял такой поступок как своего рода вызов. Стал бы такой автохулиган рисковать своей и чужими жизнями только ради того, чтобы на короткое время почувствовать прилив адреналина?

Ответ был однозначным: да!

Другой, более неприятный вариант объяснения произошедшего был таким: его преследовали полицейские в штатском, которые, увидев, как он заехал на тротуар, были просто обязаны по долгу службы броситься за ним в погоню. Впрочем, подобное предположение задержалось в сознании Штефана не более чем на секунду. Переодетые в штатское полицейские вряд ли разъезжали бы в японских автомобилях класса люкс. Кроме того, если бы они действительно были полицейскими, то по их сигналу туда понаехала бы тьма-тьмущая патрульных машин.

Да и не стали бы полицейские безо всякого предупреждения врезаться сзади в его машину.

От этого удара Штефана так швырнуло на ремень безопасности, что он ощутил в плече пронзительную боль. Его машину тряхнуло, а затем она тут же сделала резкий рывок вперед, потому что Штефан от толчка сзади поневоле вдавил ногой педаль газа до пола. Вскрикнув от боли, он, тем не менее, не отпустил педаль и сумел удержать руль. Несмотря на варварское отношение, которое пришлось пережить автомобилю за последние несколько минут, его двигатель прекрасно работал и так рванул машину вперед, как будто она была выпущена из катапульты.

Штефан растерянно посмотрел в зеркало заднего вида: неизвестно откуда появившаяся «хонда» медленно, но верно нагоняла его. Теперь светилась только одна фара: вторая разбилась при столкновении. Как выглядела после этого столкновения задняя часть машины Роберта, Штефан даже боялся представить. Более того, он просто не верил своим глазам: он сделал как минимум полдесятка поворотов, все время следя в зеркало заднего вида, не едет ли кто-нибудь за ним. Как этим парням удалось его отыскать? Это было просто невероятно!

Тем не менее водитель «хонды» опять нагонял автомобиль Штефана, намереваясь, скорее всего, снова боднуть его сзади — на этот раз достаточно сильно для того, чтобы вытолкнуть БМВ с проезжей части или же повредить его так сильно, чтобы Штефан был вынужден остановиться. Но и это было еще не все. Самые мрачные опасения Штефана становились явью: сидевший рядом с водителем человек опустил стекло и высунул голову и плечи наружу. В руках он держал какой-то предмет. Штефан не мог разглядеть, что это был за предмет, однако он нисколько не сомневался, что это какое-то оружие. Похоже, парни из «хонды» были настроены весьма решительно.

Штефан стал действовать машинально, почти не думая. Стараясь не обращать внимания на боль в плече и ноге, он резко и одновременно нажал педали сцепления и тормоза, переключился на пониженную передачу и напрягся всем телом, ожидая неизбежного столкновения. «Хонда», стремительно увеличиваясь в размерах в зеркале заднего вида, стала казаться огромной, как грузовик, а затем — как Луна, начавшая падать на Землю. За долю секунды до столкновения Штефан моментально отпустил педали сцепления и тормоза и тут же выжал до пола педаль газа.

Столкновение было сильным, но не таким губительным, как он предполагал. Он заранее наклонился вперед, до предела натянув ремень безопасности, чтобы его меньше тряхнуло при ударе. Мелькнувшая в его воображении ужасная картина — как срабатывает подушка безопасности и лишает его возможности двигаться — так и не стала явью: БМВ от удара сзади лишь сильно дернулся вперед. На мгновение в зеркале заднего вида мелькнули какие-то летящие обломки.

Когда он снова увидел «хонду», перед его взором предстало просто невероятное зрелище.

«Хонда» по-прежнему двигалась вслед за ним, однако было совершенно непонятно, как она умудряется это делать. Ее капот был очень сильно помят, а одно из передних колес еле держалось и в любой момент могло отскочить. Из разнесенного вдребезги радиатора шел пар. Лобовое стекло превратилось в молочно-белую мозаику, состоящую из огромного множества малюсеньких стеклянных многоугольников, которые лишь каким-то чудом все еще держались вместе на покрывавшей стекло с внутренней стороны невидимой пленке. Все, что находилось внутри салона автомобиля за лобовым стеклом, теперь почти невозможно было разглядеть за этой белой дымчатой сеткой. «Хонда» была похожа на автомобиль из рекламы «ситроена», который специально ударяют о препятствие, чтобы показать, как быстро надуваются ее подушки безопасности. «Ну теперь-то эта гонка уж точно завершилась», — подумал Штефан.

Он выжал сцепление, притормозил и остановил свою машину метрах в ста пятидесяти от искореженной «хонды». Еще раз на всякий случай посмотрев в зеркало заднего вида, он вылез из машины, обошел ее и осмотрел повреждения задней части БМВ. Они были довольно серьезными, хотя и не настолько, как он предполагал. Практически мелочь по сравнению с тем, что произошло с «хондой». «Немецкое качество еще раз продемонстрировало свои преимущества», — с усмешкой подумал Штефан.

Убедившись, что БМВ находится во вполне работоспособном состоянии, Штефан повернулся и посмотрел на «хонду»: к ней со всех сторон стекались прохожие — кто намереваясь чем-то помочь, а кто и просто поглазеть. Штефану показалось, что откуда-то издалека уже доносятся звуки полицейских сирен. В «хонде» по-прежнему никто не шевелился. Быть может, оба парня пока не могли выкарабкаться из-под сработавших подушек безопасности, возможно, они оба были ранены.

Штефану пришла в голову идея вернуться к «хонде» и взглянуть на своих преследователей поближе, но, немного поразмыслив, он решил этого не делать. Пожалуй, для него было лучше немедленно уехать отсюда.

Сжав зубы, он доковылял до двери автомобиля, сел за руль и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Внутри появилось какое-то тошнотворное ощущение, а из-за боли в плече он чуть было не впал в шоковое состояние. Штефан, наверное, даже потерял бы сознание, если бы не опасался, что, придя в себя, увидит либо дверь тюремной камеры, либо ствол направленного на него пистолета.

Прошла почти минута, прежде чем он снова смог открыть глаза и посмотреть в зеркало заднего вида: «хонду» заслоняла большая толпа людей и туда продолжали стекаться прохожие. Отчетливо доносилось приближающееся завывание сирен. Штефан различил как минимум три разных сирены — если не больше. Похоже, скоро сюда прибудет дорожная полиция. Как обычно, с опозданием, но все-таки прибудет.

Штефан включил передачу и тронулся с места. Конечно, как минимум пятьдесят случайных свидетелей произошедшего, выполняя свой гражданский долг, запишут номер его автомобиля, однако Штефан в данный момент думал совсем не об этом. Кроме того, он знал, что у его шурина есть хороший адвокат и обширные связи и ему, похоже, в этот раз придется использовать на полную катушку и то, и другое.

Впрочем, Роберт, наверное, задушит Штефана собственными руками, когда увидит, что тот сделал с его машиной…

Через полчаса после инцидента, как и следовало ожидать, Штефана охватила нервозность. Состояние благодушия, почти эйфории, длилось, лишь пока он не доехал до больницы и не припарковал машину в подземном гараже. Когда он вылез из автомобиля, его руки и колени начали дрожать так сильно, что ему пришлось опуститься на корточки, опереться спиной о крыло БМВ и несколько секунд просидеть с закрытыми глазами. Его сердце отчаянно колотилось, однако во рту он ощутил не острый привкус нависшей опасности, а горечь желчи.

Быть может, на него просто сильно подействовал вид помятого корпуса БМВ, взглянув на который, Штефан вдруг с ужасом осознал, насколько близко он был от смерти, по крайней мере он мог стать калекой. Повреждения БМВ действительно были серьезными, и они не ограничивались разбитой задней частью корпуса: весь правый бок машины был сильно помят. Дорогое лаковое покрытие было содрано на нем до металла, а правую переднюю дверь теперь можно было открыть разве что при помощи монтировки.

Впрочем, это было всего лишь железо. Подобные повреждения кузова можно было отрихтовать. Роберт в былые времена доводил некоторые из своих машин и до более ужасного состояния. Быть может, он всего лишь посмеется — как только переживет первый шок от теперешнего вида своего автомобиля — и затем еще лет десять будет донимать Штефана более или менее остроумными замечаниями и колкостями, выбирая для них самые неподходящие моменты.

Однако, глядя теперь на БМВ, Штефан видел гораздо больше, чем просто искореженный металл, содранный лак, разбитое стекло и треснувший пластик. Для него все эти повреждения ассоциировались с кровавыми ранами и увечьями, которые, по-видимому, намеревались причинить ему сидевшие в «хонде» парни. Он до сих пор не имел ни малейшего представления, кто они такие и почему они его преследовали, однако, глядя на помятый автомобиль, он осознавал, насколько печально могла закончиться для него эта гонка, если бы они выиграли: Штефан лежал бы сейчас на носилках с рваными ранами на теле, с переломанными костями, посреди постепенно увеличивающейся темной лужи, в которую вместе с кровью вытекала бы и его жизнь. На какой-то миг Штефану показалось, что он и вправду чувствует запах крови. Вместо того чтобы постепенно успокоиться, он дрожал все сильнее и сильнее. Его дыхание стало таким быстрым, что у него закружилась голова. Еще немного — и он упал бы на пол гаража в полном изнеможении.

— Плохи дела! — раздался позади Штефана голос. Этот голос был ему знаком. Он не помнил, где он его уже слышал и кому он принадлежит, но Штефану было абсолютно ясно, что он знает хозяина этого голоса, а услышанное явно не вызывало у него приятных ассоциаций. — Совсем плохи. Это ваша машина?

Штефан обернулся, и неприятные ассоциации как бы материализовались. Висслер, он же Уайт, сильно изменился. Вместо разорванной одежды из тика на нем теперь был модный летний костюм светлых тонов, а к нему — бело-голубая полосатая рубашка с пристегивающимся воротничком и светлый шелковый галстук. Уайт был свежевыбрит и подстрижен более коротко, чем при их первой встрече. Так изменившись, он вроде бы должен был выглядеть свежее или, по крайней мере, моложе.

Однако он не казался ни свежее, ни моложе. Скорее, намного старше. Его кожа была дряблой и бледной, а под глазами виднелись большие темные мешки. Он показался Штефану похожим на измученного преследованием зверя, которому в каждой тени мерещится затаившийся враг. Уайт улыбался, однако выражение его глаз делало эту улыбку фальшивой. Его правая рука висела на бело-голубой перевязи, и вид торчавшей из перевязи кисти в перчатке в первое мгновение озадачил Штефана. Когда он видел правую кисть Уайта в последний раз, она сжимала автомат и находилась в волчьих клыках, а происходило все это метрах в пяти от Уайта. Однако уже в следующий миг Штефан понял свою ошибку: то, что он принял сейчас за кисть, на самом деле являлось мастерски изготовленным и покрытым черной кожей протезом. Это был не один из современных биоэлектронных протезов, с помощью которых можно захватывать предметы, открывать бутылки и вроде бы даже печатать на машинке, а обычный неподвижный довесок — по сути дела слегка доработанная версия классического пиратского крюка.

Уайт заметил, на что смотрел Штефан, и растянул губы в еще более широкую и еще менее искреннюю улыбку.

— Дешевая модель, — сказал он, пожимая плечами. — Вы же знаете, как оно бывает, когда человек работает на государство: оно экономит на чем только может. — Он указал кивком на БМВ. — Что случилось-то?

— Неудачно припарковался, — ответил Штефан.

Его слова и ему самому показались нелепыми и ничуть не смешными. Какого черта здесь появился Уайт? И почему именно в этот момент?

— А что… что вы-то здесь делаете? — спросил Штефан, запинаясь.

У него во рту по-прежнему было полно желчи, которая поднималась из желудка быстрее, чем он успевал ее проглатывать. Штефану и так было дурно, а тут еще вид изуродованной руки Уайта напомнил ему о его раненом плече, и оно сначала заныло, а потом начало сильно болеть. Штефан чувствовал, что его вот-вот стошнит. Впрочем, если это и вправду случилось бы, он наглядно продемонстрировал бы Уайту, какое отвращение тот у него вызывает.

— Хотел вас навестить, — ответил Уайт. — Точнее, вашу супругу.

«Сейчас он скажет, что совершенно случайно оказался здесь как раз в тот момент, когда я выходил из машины, — подумал Штефан. — Но кто ему поверит?»

Словно прочитав его мысли, Уайт сказал:

— Я минут пять ехал вслед за вами. Конечно, я не знал, что водитель этой машины именно вы. Мне просто бросился в глаза этот автомобиль.

— Пять минут? — с сомнением в голосе переспросил Штефан.

Он не удивился бы, если бы Уайт сказал не «пять», а «пятьдесят». Такая цифра показалась бы ему гораздо правдоподобнее.

Уайт пожал плечами.

— А может, три минуты. Или восемь. Это что, имеет какое-то значение?

«Еще бы!» — подумал Штефан, однако вслух ничего не сказал. Не дождавшись ответа на свой вопрос, Уайт через несколько секунд снова пожал плечами и кивнул в сторону лифта.

— Так или иначе, очень хорошо, что я вас здесь встретил. Теперь не придется расспрашивать, как найти вашу супругу. Сегодня вы будете моим проводником.

— Надеюсь, вы не рассчитываете на такие же волнующие приключения, какие мы пережили при нашей последней встрече? — пробурчал Штефан.

Эта шутка и ему самому показалась такой же плоской, как и предыдущая, а Уайт на этот раз даже не стал утруждать себя, изображая вежливую улыбку.

Молча и все еще испытывая дрожь в коленях, Штефан пошел вместе с Уайтом к лифту. Они прошли мимо громоздкой американской машины с американскими номерами, на которой, по-видимому, и приехал Уайт. За рулем сидел молодой человек и курил. Он не стал вылезать из машины, а лишь коротко кивнул Уайту и внимательно посмотрел на Штефана.

— Вы, стало быть, отказались от своей маскировки, — сказал Штефан.

— Маскировки?

— От образа австрийской версии Индианы Джонса, — пояснил Штефан. — Каково же ваше истинное лицо? Как обычно, ни то, и ни другое?

— Может быть, — ответил Уайт с таинственным видом. — А может, чтобы правда открылась, должно пройти еще очень много лет.

Они подошли к лифту. Когда приехала кабина лифта и они вошли в нее, Уайт вдруг спросил:

— Что вы рассказали?

— О чем?

— Обо мне. И о том, что произошло в Хорватии. Вы знаете, что я имею в виду.

— Неужели?

Лифт начал с гудением подниматься, и в Уайте в тот же миг что-то переменилось — не в выражении лица и не в манере держаться, а что-то внутри него. Штефан на мгновение почувствовал себя так, как в то утро, в другом подземном гараже и в другом лифте: он словно бы заглянул за внешнюю оболочку людей и предметов и теперь воспринимал Уайта как нечто целостное, а не как совокупность отдельных черт, присущих ему. Такой способ восприятия мира раздражал и пугал Штефана, однако в этом было и что-то захватывающее.

— Я слышал, что у вас… были кое-какие проблемы. Это так?

— Вы хорошо информированы, — сказал Штефан.

Конечно же, Уайт появился откуда ни возьмись отнюдь не случайно. Штефану это было понятно уже с первого мгновения их встречи.

— На том стоим! — произнес Уайт без тени улыбки.

— Тогда вы, по всей видимости, знаете, что мы никому ничего не говорили, — заметил Штефан. — Так что не переживайте — в этой стране никто не знает о вашем существовании и мы никому не рассказывали о ваших грязных делишках.

— В самом деле? — спросил Уайт. — Вы, наверное, хотели сказать: никому, кроме вашего шурина?

Штефан прикусил язык. Уайта, похоже, действительно хорошо проинформировали. Штефан предпочел промолчать.

— А кому еще? — не унимался Уайт.

— Никому, — заявил Штефан. — Да и Роберту лично я ничего не говорил об этом. Ему рассказала Ребекка. Я ведь не забыл, что вы мне советовали той ночью в Волчьем Сердце. Вы тогда излагали свои мысли достаточно прямолинейно.

Уайт вздохнул.

— Вам следовало бы поговорить со своей женой, — сказал он. — Я знаю, что мои слова вам могут показаться злой насмешкой, однако я действительно желаю вам только добра, Штефан.

— Да уж! — воскликнул Штефан. — Это я уже заметил. — Он помассировал свое ноющее плечо. — Не проходит и дня, чтобы я хотя бы раз не вспомнил о том, каким заботливым вы себя проявили по отношению к нам.

— А что вас не устраивает? — спросил Уайт. — Вы ведь остались живы, не так ли? Через несколько недель вы, наверное, вообще обо всем этом забудете. Я ведь, кстати, — он приподнял свою изуродованную руку и поморщился — тоже прихватил с собой оттуда небольшой сувенир.

— Болит? — поинтересовался Штефан.

Уайт сморщил лицо.

— Только тогда, когда я не сплю.

— Вот и прекрасно! — Штефан говорил со злостью. — Напомните мне, чтобы я прислал вам месячный запас самого крепкого кофе.

В глазах Уайта блеснул гнев. Это продолжалось какую-то секунду, даже долю секунды, однако гнев был такой интенсивности, что Штефан инстинктивно отшатнулся. Реакция Уайта явно не была соразмерна злой шутке Штефана. Тем не менее Штефан увидел в глазах Уайта даже не просто гнев, а смертельно опасную всепоглощающую злобу, в приступе которой человек способен убивать и калечить всех, кто встретится ему на пути.

Искры в глазах Уайта погасли так же быстро, как и вспыхнули, и он сказал:

— Вы ведь не станете делать никаких глупостей, не так ли?

Внутри Штефана… что-то произошло. Он не понимал, что именно, и не мог ничего с этим поделать. Он явственно почувствовал произошедшее изменение: ему показалось, что в его сознании вдруг сработал какой-то еще никогда не использовавшийся механизм, который уже давно был там. Удивившись этому неведомому ощущению и с нетерпением ожидая, что же последует за этим, Штефан увидел будто со стороны, как он молниеносным движением шагнул к Уайту и чуть в сторону от него, поднял руку и нажал кнопку остановки лифта так гневно и так сильно, словно пытался пробить доспехи противника кинжалом.

Эти ощущения испугали Штефана. Будучи прирожденным трусом, он никогда не помышлял о насильственных действиях — эти намерения не возникали даже в глубине его сознания.

А может, уже больше не существовало Штефана-труса? Может, он все-таки прошел через вращающуюся дверь и вернулся оттуда уже кем-то другим, еще неведомым даже самому себе. Он точно не знал, кем же он теперь был, причем, наверное, не знал по той простой причине, что ему до сего момента не хватало мужества внимательно рассмотреть себя. В глубине души он чувствовал, что обнаружит в себе то, что может напугать его до смерти. Раньше он и понятия не имел, что означает бояться самого себя. Теперь он это осознал.

— Что все это значит?! — резко спросил Штефан. — Вы мне угрожаете?

Уайт пренебрежительно скривил губы.

— Я думал, что мы оставили подобные вопросы в прошлом, Штефан.

В общем-то, так оно и было. На первый взгляд они в своих взаимоотношениях сейчас оказались в такой же ситуации, что и в ту ночь две недели назад, в белом аду Волчьего Сердца. Однако с тех пор кое-что существенно изменилось, и Штефан понял суть этого изменения лишь после сказанного Уайтом: Уайт больше не имел над ним никакой власти, хотя Штефан и сам толком не знал почему. Больше всего Штефана удивляло и ошеломляло то, что сейчас происходило внутри него абсолютно независимо от его воли. Так или иначе, он перестал бояться Уайта. Уайт, конечно, мог — и вряд ли упустит такую возможность — серьезно напакостить Штефану, если тот его вынудит к этому. Более того, он мог запросто уничтожить Штефана (в этом Штефан сомневался еще меньше, чем раньше). Но заставить Штефана бояться его Уайт уже не мог.

— Да, это верно, — ответил Штефан. — Именно поэтому я еще раз вас спрашиваю: что все это значит? Зачем вы явились сюда? Только для того, чтобы запугивать нас с Ребеккой? В этом нет необходимости.

— Потому что вы и так уже напуганы? — Уайт улыбнулся.

Он хотел смерить Штефана насмешливым взглядом, но тут до него вдруг дошло, что ситуация в корне изменилась. Уайт, по-видимому, осознал, что перед ним сейчас стоит уже совсем не тот Штефан, с каким он расстался две недели назад. Однако, как ни странно, у Штефана возникло ощущение, что подобное изменение не только не удивило Уайта, но и не вызвало в нем ни сожаления, ни испуга. Как раз наоборот, он даже как будто слегка обрадовался, словно бы наконец произошло то, чего он уже давно ждал.

«Неужели это и в самом деле так?» — напряженно размышлял Штефан. Неужели Уайт всего лишь искусно манипулировал Штефаном, чтобы добиться того, что сейчас с ним и происходит? А зачем?

Уайт с улыбкой покачал головой, поднял руку к панели с кнопками и снова привел лифт в движение.

— На этот раз вы явно ко мне несправедливы, Штефан, — сказал он. — Впрочем, я вас не упрекаю. Я на вашем месте реагировал бы точно так же. Тем не менее я приехал лишь для того, чтобы справиться о вашем самочувствии. А еще я хотел взглянуть на ребенка.

— На Еву?!

Вопросительное выражение на лице Уайта подсказало Штефану, что в том статистическом учете, который он мысленно вел, ему нужно поставить себе еще пару минусов. Его сальдо, похоже, становилось устойчиво отрицательным. Даже если он не сболтнул сейчас ничего лишнего, все равно было о чем беспокоиться: в последние несколько дней уж слишком много людей интересовались Евой.

— Вы уже дали ей имя.

Лифт остановился. Двери открылись, и Уайт отступил на полшага назад, пропуская Штефана. Увидев, что Штефан даже и не шевельнулся, он пожал плечами и первым вышел из лифта. Штефан мимоходом подумал, что кнопку нужного им этажа нажал Уайт, а не он. Стало быть, Уайт знал, в каком отделении находится Ребекка. Возможно, он даже знал номер ее палаты.

— Вы считаете, что поступили разумно?

— Что вы имеете в виду?

— Вы дали ребенку имя, — пояснил Уайт, дождавшись, когда Штефан выйдет за ним из лифта в коридор. Он без малейших подсказок со стороны Штефана пошел в нужном направлении. — Я не сообщу вам ничего нового, если скажу, что человеку обычно труднее расставаться с вещами, имеющими имя.

— С вещами? — Штефан старался говорить как можно более пренебрежительным тоном, однако чувствовал, что у него это не получается. — Мы говорим не о вещи, а о человеке, Уайт.

Американец пожал плечами.

— Разница не такая большая, как вы думаете. Вопрос здесь не только в праве собственности. Впрочем, пожалуй, я с вами соглашусь. Мне нужно было выразиться как-то иначе. Пожалуйста, извините. Ваша супруга все еще намерена оставить ребенка у себя?

— Мы собираемся удочерить Еву, — подтвердил Штефан.

Он сам удивился тому, как легко с его губ слетело слово «мы», но не стал особо раскаиваться. В конце концов, он сейчас разговаривал с Уайтом, то есть с человеком, в присутствии которого слово «правда» утрачивало изначальный смысл.

— Меня это не очень удивляет, — сказал Уайт. — Однако я надеюсь, что вы, по крайней мере, хорошо себе представляете, во что ввязываетесь.

— Что вы имеете в виду?

— Вам придется многие месяцы обивать пороги различных инстанций. А может, на это уйдут годы.

Слова Уайта прозвучали довольно искренне, но Штефан не обратил на них особого внимания: он уже не раз слышал от этого человека вроде бы искренние слова, которые на поверку оказывались лукавством.

Они подошли к палате. Уайт постучал, но не получил никакого ответа: тяжелая дверь просто поглотила стук. Штефан молча обогнул Уайта, подошел к двери и открыл ее. Заглянув внутрь, он слегка вздрогнул от неожиданности — явно не очень приятной. Ребекка была не одна: возле ее кровати стоял инспектор Дорн, а к подоконнику, сложив руки на груди, прислонился Вестманн, который тут же с угрюмым видом стал быстро переводить взгляд с Ребекки на Штефана и обратно, как будто надеялся по их мимике или жестам узнать то, что они старались скрыть. Ни Ребекка, ни полицейские абсолютно не удивились появлению Штефана. Тот в свою очередь секунду всматривался в лица полицейских, пытаясь понять, знают ли они о небольшом «голливудском» приключении, которое произошло с ним по дороге в больницу. По выражению их лиц это нельзя было определить. Штефан решил не рассказывать им о случившемся — по крайней мере пока.

Как только Ребекка увидела Уайта, который вошел в комнату, закрыв за собой дверь, выражение ее лица тут же изменилось. Она резко выпрямилась, продолжая сидеть на кровати.

— Господин Мевес! — Дорн шагнул навстречу Штефану и протянул ему руку.

Штефан нарочито проигнорировал его жест.

— Что… что вы здесь делаете? — удивленно спросил он.

— Вы же сами звонили мне на работу и хотели со мной поговорить, — пояснил Дорн.

— Причем срочно, — добавил Вестманн. — Что ж такого срочного вы хотели сообщить?

Штефан открыл рот, сам еще толком не зная, что скажет в ответ. Он уже начал сомневаться, что ему следует рассказывать о Соне и ее странных братьях полицейским, не говоря уже об Уайте. Впрочем, Дорн невольно дал ему немного времени на размышления, кивнув на американца.

— А почему бы вам не представить нам своего спутника?

— Моя фамилия Уайт, — ответил тот по-немецки, но с отчетливым американским акцентом.

Он поспешно обогнул Штефана, протянул левую руку и не скрыл усмешки, наблюдая за неуклюжей попыткой Дорна пожать его руку своей правой рукой.

— Я — сотрудник американского посольства.

Дорн нахмурился и, оставив в покое руку Уайта, повернулся с удивленным выражением лица к Штефану.

— А, вы пустили в ход тяжелую артиллерию! — заметил Дорн.

Штефан поначалу даже не понял, что имел в виду Дорн. Уайт оказался сообразительнее и, энергично покачав головой, изобразил на своем лице такую безупречную улыбку, что даже Штефан невольно оценил его искусство дипломатии.

— Вы ошибаетесь, уважаемый господин…

— Дорн, — холодно подсказал инспектор.

— …господин Дорн. Я не знаю, что здесь произошло и не имею к этому абсолютно никакого отношения. Мы с господином Мевесом случайно встретились в подземном гараже.

— И в больнице вы оказались совершенно случайно, — вмешался Вестманн.

— Вовсе нет. Я приехал для того, чтобы попрощаться со Штефаном и Ребеккой. Я послезавтра уезжаю в Штаты.

— А они что, ваши друзья? — спросил Дорн.

— Ну не то чтобы большие друзья, — начал Уайт. — Мы познакомились на обратном пути из Боснии, и мне не хотелось бы уезжать, не сказав им «гуд-бай».

— Совместные приключения сплачивают людей, не так ли? — заметил Дорн. — Это вполне объяснимо. Господин Мевес мне об этом рассказывал.

Дорн был прекрасным актером. Его слова прозвучали настолько естественно, что даже Штефан невольно на пару секунд задумался над тем, что же он, черт возьми, рассказывал Дорну, хотя до этого был уверен, что ничего не говорил ему по этому поводу.

Однако и Уайт прекрасно владел собой. Ничто ни в выражении его лица, ни в манере держаться не выдало ни испуга, ни какой-либо другой негативной реакции на слова Дорна. Он невозмутимо покачал головой.

— Не такое уж это было и приключение. Я всего лишь отвечал за транспорт. Я даже не выходил из вертолета, хотя очень хотелось. — Он вздохнул. — Возможно, вы заблуждаетесь, как и многие другие люди. Я тоже, по правде говоря, раньше так же заблуждался. Моя работа не такая уж захватывающая и опасная и вовсе не наполнена разнообразными событиями, как можно было бы предположить. На самом деле это не так. Иногда мне очень не хватает какого-нибудь маленького приключения.

— А это что? — Дорн указал кивком на висевшую на перевязи руку Уайта.

Американец состроил гримасу и глубоко вздохнул.

— У провидения тоже иногда бывает своеобразное чувство юмора, — произнес он. — Я лечу в страну, охваченную войной, вывожу оттуда двоих людей, которые безумно рады уже тому, что остались живы, и не получаю при этом ни единой царапины. А по дороге из аэропорта домой меня делает инвалидом какой-то таксист, который за двадцать марок чаевых решает пренебречь правилами дорожного движения.

— А с какой стати армия США вдруг послала свой вертолет в охваченную войной страну, чтобы вывезти оттуда двоих граждан Германии?

На лице Уайта по-прежнему светилась безупречная улыбка.

— Исключительно из гуманных соображений. Я уверен, что ваши ребята поступили бы по отношению к моим соотечественникам точно так же, если бы оказались где-то неподалеку.

— А если бы этот их поступок был не случайным, то они точно так же старались бы это скрыть, — предположил Вестманн.

— Совершенно верно, — невозмутимо ответил Уайт. — Но это было не более чем… Впрочем, не будем об этом. — Он повернулся к Ребекке. — Я могу зайти позже, если помешал вашему разговору.

— Не стоит, — возразила Ребекка.

Она произнесла это излишне поспешно и чуть громче, чем следовало бы. А еще в ее голосе — Штефан не мог понять почему — прозвучал испуг. В течение нескольких секунд не только Штефан, но и Дорн, и Вестманн, и особенно Уайт удивленно смотрели на нее. Затем Ребекка выдавила из себя смущенную улыбку и добавила уже совершенно другим тоном:

— Я знаю, как сильно вы заняты. У вас может не оказаться времени снова посетить меня.

Последнее предложение она произнесла с интонацией вопроса, бросив на Дорна и его коллегу многозначительный взгляд.

Дорн ничего не сказал, а Вестманн наконец-то расправил сложенные на груди руки, оттолкнулся от подоконника и, сделав несколько шагов вперед, остановился между кроватью Ребекки и Штефаном.

— Что такое важное случилось, что вы непременно хотели нам об этом рассказать?

— Я…

В голове у Штефана лихорадочно зароились мысли. Он понял, что ему не следует рассказывать о Соне и ее братьях. По крайней мере в данный момент, в присутствии Уайта. Кроме того, нужно было заранее подготовить Ребекку. Хватит с нее уже неприятных сюрпризов. Поэтому Штефан решил, что попытается ограничиться только частью правды и расскажет Дорну только то, что тот и так рано или поздно все равно узнает.

— Меня кто-то преследовал, — начал Штефан.

— Преследовал? Где? И когда? — выпалил Вестманн.

— По дороге в больницу, — ответил Штефан. Едва произнеся эти слова, он тут же осознал, что так и не ответил на вопросы Вестманна, и поспешно добавил: — Автомобиль с двумя парнями. Какая-то японская модель… как мне показалось.

— Как вам показалось? — переспросил Вестманн. — Может, вам всего лишь показалось и то, что вас кто-то преследовал?

— Они были вооружены и настроены весьма решительно, — продолжал Штефан.

Теперь он говорил, повернувшись к Дорну. Быть может, единственно правильной манерой поведения по отношению к Вестманну было полное его игнорирование.

Вестманн хотел что-то сказать, но Дорн остановил его еле заметным жестом.

— Японский автомобиль? — спросил он. — Случайно не «хонда»?

Штефан кивнул:

— Думаю, что «хонда». А почему вы это спросили?

— На какой машине вы ездите, господин Мевес? — продолжал Дорн. — На темно-синем БМВ?

— В данное время — да. Хотя эта машина принадлежит моему шурину.

Глаза у Вестманна едва не вылезли из орбит:

— Так это были вы?

— Что это значит? — спросила Ребекка.

Уайт ничего не сказал, однако Штефан краешком глаза заметил, что американец слегка напрягся.

— Вы об этом уже слышали? — поинтересовался Штефан.

Дорн рассмеялся, однако как-то коротко, сухо и без особой радости.

— Я, знаете ли, знаком кое с кем из полиции. К тому же об этом трудно было не услышать: вы едва не оставили в руинах добрую половину центральной части города.

— Что произошло? — резко спросила Ребекка. — Штефан! Я хочу знать, что произошло!

— И я тоже, — сказал Дорн.

— А еще наши коллеги из дорожной полиции тоже хотят это знать, — добавил Вестманн. — Надеюсь, вы в состоянии передвигаться пешком, Штефан. Ваши водительские права!

— Помолчите, Вестманн, — перебил Дорн, даже не взглянув на своего коллегу. — Итак?

— Я и сам толком не понял, что произошло, — начал объяснять Штефан, и это было весьма близко к правде. — Я знаю только то, что эти двое парней за мной гнались.

— Вы носились как сумасшедший по всему городу, разбив при этом с десяток автомобилей и подвергая себя и множество беззащитных людей смертельной опасности, и все из-за того, что вам показалось, будто за вами кто-то гонится?!

Дорн покачал головой. Он выглядел необычайно рассерженным, но у Штефана почему-то возникло ощущение, что истинная причина недовольства инспектора заключается в чем-то ином.

— Кто-то покалечился? — спросил Штефан.

— Нет, — ответил Дорн. — И благодарите Бога, что этого не произошло. В противном случае я вас немедленно арестовал бы.

— Я не знаю, кто эти парни! — вдруг совершенно не к месту заявил Штефан. — Черт возьми, какой смысл мне это скрывать? Когда они бросились за мной вдогонку, я не на шутку испугался!

— А может, вы все-таки их знаете? Вы ведь позвонили нам еще до того, как они стали вас преследовать, — выпалил Вестманн.

Штефан мысленно поблагодарил Вестманна за подобный выпад: теперь у него была отговорка и он сказал то, что давно уже вертелось у него на языке:

— У меня было ощущение, что за мной кто-то следит. С самого утра. Я подумал, что это, наверное, ваши люди, и хотел по этому поводу с вами поговорить.

— Не такая уж вы важная птица, чтобы устраивать за вами слежку, — съязвил Вестманн.

Дорн состроил недовольную гримасу, но так ничего и не сказал. Он, похоже, не поверил ни единому слову Штефана.

— Ладно, — произнес он через пару секунд, вздохнув. — Я разберусь с этим. Однако мне будет очень трудно это сделать, если вы что-то от меня утаиваете.

Штефан как бы невзначай сделал шаг вперед, слегка повернулся к Дорну и стал так, чтобы Ребекка при этом не могла видеть его лица.

— Быть может, вы и правы, — согласился он. — Я расскажу все, что вам нужно знать. Но не сейчас. Позже, в вашем кабинете. Я зайду к вам после обеда.

— Вам что, нужно время, чтобы придумать более правдоподобную историю? — спросил Вестманн.

— Моя жена и так уже достаточно поволновалась, — пояснил Штефан.

Он посмотрел на Дорна, умоляя его взглядом, и, к его облегчению, полицейский согласился с ним.

— Ну хорошо, — сказал он. — Жду вас у себя примерно через час. И очень хотел бы услышать от вас историю, которая покажется мне убедительной. — Он слегка махнул рукой. — Пойдемте, Вестманн.

Штефан подождал, пока Дорн и Вестманн выйдут из палаты. Однако после их ухода Штефан не смог сохранить с таким трудом поддерживаемое им внешнее спокойствие и, чтобы как-то подавить нарастающее волнение, решил предпринять активные действия. Он резко повернулся к Уайту и выпалил:

— Кто были эти парни?

— А я откуда знаю? — огрызнулся Уайт.

Но этот ответ слетел с его уст скорее машинально. Через секунду он покачал головой, пожал плечами и уже более спокойно сказал:

— Я этого и вправду не знаю.

— Так же как не знаете и того, кто напал на женщину из Управления по делам молодежи?

— Как они выглядели? — Уайт пропустил последний вопрос Штефана мимо ушей. — Я имею в виду тех двоих парней. Вы могли бы их опознать?

— Я могу лишь утверждать, что действительно их не знаю, — ответил Штефан. — Для меня они просто какие-то неизвестные мне парни.

Он присел на край кровати и взял Ребекку за руку. Она не ответила на его прикосновение, но так пристально посмотрела на него, что он почувствовал ее взгляд почти физически.

— Они были высокого роста или низкого, блондины, брюнеты? — В голосе Уайта зазвучали интонации профессионала, а от американского акцента не осталось и следа. — Североевропейского или южноевропейского типа?

Штефан ответил не сразу. Вначале он напряг свою память так сильно, как только мог. Лицо одного из парней он видел довольно отчетливо, однако это длилось какое-то мгновение, к тому же Штефан в тот момент очень испугался за свою жизнь. Часто бывает так, что человек изо всех сил пытается что-то вспомнить, но от этого картинки в его памяти отнюдь не становятся четче, а его сознание, подчиняясь настоятельному требованию вспомнить какие-то события, обращается за помощью к воображению, и то охотно добавляет к воспоминаниям детали, которых в действительности и в помине не было.

— Они были… темноволосыми, — наконец сказал Штефан. — Вроде бы.

— Да, не густо! — констатировал Уайт. — Но все же лучше, чем ничего. Возможно, позже вам удастся вспомнить какие-нибудь детали, когда придете в себя. Значит, говорите, темные волосы…

Штефан кивнул.

— Темными были только волосы или… они вообще были… смуглыми?

— Смуглыми?

— Южноевропейский тип. Что-то вроде хорватов. Или же они были светлолицыми, как русские?

Штефан вдруг перепугался, услышав, что Ребекка шумно вздохнула. А еще через миг она так сильно вздрогнула, что ее кровать задрожала.

— Барков? — пробормотала она. — Вы… вы хотите сказать, что… что это могут быть люди Баркова?

Уайт секунд десять молча, без всякого выражения смотрел на нее. Затем он, тоже сильно вздрогнув, покачал головой и выдавил из себя настолько неестественную улыбку, что она даже могла показаться вполне естественной.

— Вряд ли, — сказал он. — Зачем бы им это делать?

— А почему бы и нет? — резким тоном возразила Ребекка. — В конце концов, мы укокошили их главаря.

— В таком случае они явились бы сюда по мою душу, а не по вашу, — ответил Уайт.

— А кто вам сказал, что они прибыли сюда не по вашу душу?

— Если бы им нужен был я, то я бы это знал, — пояснил Уайт.

Он начал нервно ходить по комнате взад-вперед. У Штефана мелькнула мысль, что такое поведение Уайта не очень-то согласуется с его показной самоуверенностью.

И тут Штефан, словно пытаясь в чем-то убедить самого себя, неожиданно сказал:

— А может, это действительно было всего лишь совпадение.

— Глупости! — возразила Ребекка. — Таких совпадений не бывает.

— Тогда… этому может быть еще одно объяснение, — сказал Штефан, запинаясь.

Штефана терзали сомнения, однако ему почему-то казалось, что если он сейчас не расскажет Ребекке — а заодно и Уайту, хотя Штефан и сомневался, что тому следует это знать, — буквально все, то, пожалуй, совершит роковую ошибку.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Ребекка.

Она забрала из его ладони свою руку и попеременно смотрела то на Штефана, то на Уайта. Штефан подумал, что, наверное, трудно было определить, на кого из них она смотрела более враждебно.

Он глубоко вздохнул и рассказал Ребекке и Уайту о визите Сони. Они оба слушали его молча, а Штефан украдкой внимательно наблюдал за Уайтом. Он рассказал им не все, умолчав о жутком инциденте в подземном гараже, о своем посещении медсестры Дануты и о том, что услышал от нее.

— А почему я узнаю обо всем этом только сейчас? — враждебно спросила Ребекка, после того как Штефан закончил свой рассказ.

Агрессивность ее тона поначалу возмутила Штефана, но уже в следующий миг он осознал, что она направлена не конкретно против него: над Евой нависла опасность, и Ребекка, словно ежик, инстинктивно выпустила свои колючки во все стороны.

— А что, мне нужно было об этом рассказывать в присутствии Дорна?

— Он все равно об этом узнает, — вмешался Уайт. — Если эта ваша… как ее зовут?

— Соня.

— Ну да, Соня. Если она обратится в соответствующие инстанции, то Дорну не составит труда выяснить и все остальное. А это было бы совсем некстати.

— Вы должны ее остановить, — сказала Ребекка.

Уайт усмехнулся:

— Я? Почему это вам вдруг пришло в голову, что я могу это сделать?

— Хотя бы потому, что лично я лежу на этой кровати и скорее мертва, чем жива, — ответила Ребекка. — И потому, что мы помогли вам совершить то гнусное убийство. А еще потому, что сегодня кто-то пытался убить Штефана. Вам не кажется, что вы перед нами в долгу?

Уайт вздохнул:

— Я же вам говорил, что не следует брать с собой этого ребенка.

— Я не позволю командовать мной всяким там убийцам! — возмутилась Ребекка.

Уайт никак не отреагировал на ее слова, а Штефан бросил на жену укоряющий взгляд. Он, конечно, был с ней солидарен, однако Уайт мог им еще пригодиться.

— Я займусь этой проблемой, — пообещал Уайт, повернувшись к Штефану. — Быть может, вам просто не повезло и вы нарвались на парочку крайне агрессивных автохулиганов. Если это не так, то я попытаюсь выяснить, что к чему. — Он посмотрел на Ребекку. — Кроме того, я на всякий случай направлю сюда человека, который позаботится о вашей безопасности.

— Спасибо! Как-нибудь обойдусь! — эти слова прозвучали резко.

Уайт хотел что-то сказать, но передумал и ограничился лишь тем, что пожал плечами. С Ребеккой в этот момент явно не было смысла о чем-то спорить. Правду говоря, с ней не было смысла о чем-то спорить уже недели две — с тех самых пор, как они вернулись из Боснии.

— Мне пора, — сказал Уайт, взглянув на часы. — Я пришлю кого-нибудь подежурить тут.

Штефан вернулся домой с наступлением темноты. Он так и не поехал к Дорну, а еще несколько часов пробыл у Ребекки и покинул больницу лишь после того, как Ребекка в буквальном смысле слова вытолкала его из своей палаты. Человек, которого Уайт обещал прислать для обеспечения безопасности Ребекки, так и не появился.

Штефан припарковал БМВ перед домом, доехал на лифте до своего этажа и, подойдя к двери квартиры, мысленно поймал себя на том, что целую секунду медлил, прежде чем вставить ключ в замок и открыть дверь.

Внутри было тихо. В жилой комнате на телефоне пульсировал красный огонек автоответчика, на котором, по-видимому, опять накопилось с десяток записей. В комнате обычно царил полумрак, но теперь там было не так темно, как всегда.

Штефан закрыл за собой дверь, положил ключ в карман и, сделав шаг, остановился. По старой привычке он не стал включать свет в коридоре: до жилой комнаты всего несколько шагов, которые вполне можно было пройти и в темноте. Однако в квартире… что-то изменилось: не только полумрак комнаты, нарушаемый жутковатым пульсирующим светом огонька автоответчика, показался ему не таким плотным, как обычно, но и в столь привычную для него тишину вкрались какие-то звуки. Он слышал их, но не по отдельности, а через секунду они были заглушены одним-единственным звуком — вибрирующим гудением холодильника в кухне. Прислушавшись, еще через секунду Штефан различил равномерное, монотонное тиканье — этот звук, по-видимому, доносился от стоявшего на тумбочке старенького механического будильника. А еще он услышал урчание воды в трубах центрального отопления и с десяток других звуков, на которые раньше обычно не обращал внимания. Сейчас же он слышал все это настолько отчетливо, как будто чувствительность его органов слуха возросла в десятки раз.

А еще он заметил кое-что такое, что по-настоящему встревожило Штефана. В его отсутствие здесь кто-то был. Кто-то чужой. Был, но уже ушел. Однако Штефан чувствовал его запах. Этот кто-то был здесь и оставил после себя следы — такие отчетливые, как будто он плеснул яркой краской на стену. Кто-то чужой. И враждебный.

Штефану вдруг пришло в голову, что эти мысли — просто какая-то чушь. Однако в них явно не было ничего комического. Скорее, наоборот. Штефану стало страшно. Он со всей отчетливостью ощущал, что здесь действительно кто-то был — некий незваный гость, явившийся сюда отнюдь не с добрыми намерениями. И теперь, когда Штефан осознал, что здесь был чужой человек, в его сознании появлялось все больше и больше информации о нем. Это была девушка. Соня. Он чувствовал, что именно она была здесь и оставила после себя следы.

Штефан рассмеялся, и смех его был пронзительным и нервным, и он не только не отогнал, но еще больше усилил его страх.

Он сделал еще один шаг вперед и быстрым движением нажал на выключатель.

Яркий свет в первый миг показался Штефану таким ослепительным, что ему пришлось зажмуриться. Исчезла не только темнота, но то, что он только что слышал и чувствовал. Все вокруг снова стало таким, как всегда.

Тем не менее Штефан еще несколько секунд постоял у стола, внимательно оглядываясь по сторонам. Нет, в комнате ничего не изменилось. И никто сюда в его отсутствие не приходил. Однако Штефан все же прошелся по квартире, внимательно оглядывая все вокруг, и даже заглянул в шкаф и в душевую кабинку. Лишь после этого он более-менее успокоился. Его фантазия, похоже, еще раз сыграла с ним злую шутку.

Он бросил свою куртку на кушетку, подошел к письменному столу и рассеянно прослушал записи на автоответчике — только бы узнать, кто звонил. Один из звонков, как и следовало ожидать, был от Дорна. Эту запись, как и все другие, Штефан стер, не дослушав до конца. Ему не составило бы особого труда прослушать ее всю, однако он подумал, что все равно завтра утром первым делом пойдет к Дорну, не дожидаясь, чтобы за ним прислали полицейскую машину.

Штефан почувствовал, как в животе у него заурчало. Если не принимать во внимание незаконченный завтрак, то он сегодня еще ничего не ел. Он пошел в кухню, включил кофеварку и попытался себе что-нибудь приготовить — без особого воодушевления, но ощущая спазмы в животе. Он не был гурманом и воспринимал приемы пищи скорее как неизбежную необходимость, в результате чего его кулинарные навыки развились до приготовления яичницы-глазуньи с ветчиной, да и то не ахти какой.

И сейчас он снова что-то перепутал. Стоя у плиты и ожидая, когда из шипящей на сковородке массы получится что-нибудь похожее на еду, он вдруг почувствовал необычайно неприятный запах. Ветчина подгорела и стала явно несъедобной, да и с самой яичницей ситуация была не лучше: она теряла аппетитный вид прямо на глазах.

Штефан приподнял и потряс сковородку, но это не помогло. Ничего не получилось. В животе у него по-прежнему урчало, а все еще подчиняющаяся здравому смыслу часть сознания подсказывала, что пора прекращать эту явно неудавшуюся затею. Содержимое сковородки вдруг показалось Штефану какой-то блевотиной — не только внешне, но и по запаху.

Он выключил плиту, опустил сковородку вместе с «яичницей» в мусорное ведро и довольствовался тем, что съел, не разогревая, два оставшихся ломтика ветчины. Ему вдруг совсем расхотелось есть. Он решил попробовать что-нибудь приготовить чуть позже.

Когда он вернулся в жилую комнату, зазвонил телефон. Штефан быстро прошел мимо него, решив не отвечать на звонок, но затем почему-то передумал и поднял трубку.

Это звонил Роберт.

— Я в аэропорту, — сообщил он, словно продолжая прерванный разговор. Его голос казался слегка возбужденным, хотя, может быть, его просто искажала телефонная линия. Штефан решил, что Роберт звонит по мобильному телефону. Из трубки был слышен типичный звуковой фон аэропорта. — Я решил вернуться раньше. У вас там что-нибудь еще произошло?

— Ты наверняка разговаривал по телефону с Ребеккой, — сказал Штефан. — Зачем же задавать подобные вопросы?

— А затем, что ты не удосужился мне позвонить, — спокойно ответил Роберт.

Штефану, конечно же, не удалось вывести Роберта из равновесия. Он был спокоен как скала.

— Для этого не было причин.

— У меня на этот счет другое мнение. Впрочем, ладно, я позвонил тебе не для того, чтобы пререкаться. Через три часа я буду в аэропорту Франкфурта. Там и встретимся.

В этом предложении не было ничего необычного. К тому же, Штефан испытывал острую необходимость с кем-то поговорить. Кроме того, он очень сильно нуждался в помощи. Если бы его шурин своему последнему предложению придал вид вопроса, Штефан тут же согласился бы. Однако эта фраза прозвучала уж слишком безапелляционно, и это задело Штефана за живое.

— В этом нет необходимости, — заявил он, еле сдерживая себя. — Кроме того, сегодня у меня был очень тяжелый день.

— Как хочешь, — сказал Роберт. — Тогда я пришлю кого-нибудь за своей машиной, а встретимся мы завтра.

Он закончил разговор, не дожидаясь ответа Штефана, и Штефан еле удержался от того, чтобы с размаху не швырнуть трубку на телефонный аппарат. Впрочем, телефон был не виноват в том, что его шурин строил из себя крестного отца мафии. Это было скорее упущением Штефана: ему нужно было поставить своего шурина на место еще десять дней назад.

Штефан так разволновался, что уже не мог сидеть на месте. Он стал ходить туда-сюда по квартире, включил стереофоническую аппаратуру и секунд через десять выключил ее, а затем — хотя и без особого желания — решил включить телевизор. Развлекательные и музыкальные программы не вызывали у него особого восторга, а потому он долго выбирал каналы, пока наконец не попал на трансляцию местных новостей. Они интересовали Штефана не больше, чем развлекательные программы, но сейчас его стало распирать любопытство: а вдруг он увидит репортаж о своем «авторалли»? Теперь, когда ему уже было известно от Дорна, что никто не пострадал, сегодняшнее происшествие казалось ему хотя и опасным, но не таким уж и трагическим.

Однако диктор ни словом не обмолвился об этом происшествии. Штефан уже собирался переключиться на следующий канал, когда на экране вдруг появилась фотография, от одного вида которой Штефан невольно вздрогнул.

Это была фотография подземного гаража, в котором он побывал сегодня утром.

Штефан целую секунду тупо смотрел на экран, а затем, направив на телевизор пульт дистанционного управления, поспешно усилил звук.

— …никаких следов, — закончил диктор фразу. Его голос был таким бесстрастным, как будто он зачитывал биржевые сводки за последний месяц. — Однако свидетели заявляют, что видели как минимум двух человек славянской внешности, вооруженных автоматами…

Штефан постепенно перестал различать отдельные слова: все его внимание сконцентрировалось на том, что он видел на экране. Там вместо диктора теперь появилась нечеткая — по-видимому, снятая впопыхах и при плохом освещении — фотография какого-то «мерседеса».

Нет, не какого-то, а того самого, который Штефан видел утром.

Однако теперь этот «мерседес» выглядел уже совершенно иначе. Лобовое стекло отсутствовало. В капоте и в открытой двери водителя виднелись многочисленные пулевые отверстия. Из автомобиля вытекло что-то темное, образовав огромную лужу на бетонном полу. Оба передних колеса были спущены. Автоматная очередь разбила обе передние фары и нарисовала на щитке радиатора новый асимметричный узор. Кругом валялось множество осколков стекла, похожих на градинки. Жертв покушения, по всей видимости, унесли отсюда еще до того, как была сделана эта фотография, но посреди лужи крови лежала белая женская туфля.

Штефан подумал, что ему тогда все-таки нужно было взять деньги. Да, нужно было. Хозяину «мерседеса» они все равно больше не понадобятся, а его жена и так получит все его состояние. Эта мысль была явно безумной, появившейся вследствие охватившего Штефана истерического состояния, однако он возвращался к ней вновь и вновь, и она как бы окутала его мозг пеленой, как затуманивает мозг религиозного фанатика вновь и вновь повторяемая им молитва: ему нужно было взять деньги, ему нужно было взять деньги.

Какой-то бред, казавшийся необычайно жутким и циничным на фоне того, что он сейчас видел на расплывчатой черно-белой фотографии. Но это было еще не все: сквозь пелену в его мозг пыталась пробиться еще одна, совсем иная мысль: в происшедшей трагедии виноват он. Эти два человека погибли не потому, что они оказались не в то время и не в том месте, а потому, что он, Штефан, оказался не в то время и не в том месте.

И вдруг — совершенно неожиданно и так резко, как будто это был удар топором, — его охватил приступ страха. Пелена развеялась, и понимание истинного смысла показываемой на экране фотографии ворвалось в мозг Штефана с грохотом разорвавшейся гранаты. Для него стало очевидным не только то, что он опять был на волоске от смерти, но и то, что все недавние события отнюдь не были случайностью. Преследовавшие его сегодня днем парни — вовсе не какие-то чокнутые автохулиганы, которые, украв автомобиль, решили немножко потрепать нервы наугад выбранной жертве. Если бы они тогда догнали его, то, по всей видимости, тут же убили бы. Насколько мало значила для них человеческая жизнь, они наглядно продемонстрировали этим утром.

Штефана охватила дрожь. Передача новостей уже давно закончилась, а он все еще был не в состоянии ни выключить телевизор, ни хотя бы уменьшить звук. Пошла звуковая заставка какого-то американского комедийного телесериала, которую, наверное, было слышно через три квартиры по обе стороны коридора. Однако пульт дистанционного управления, казалось, стал весить добрую тонну, и Штефан был просто не в состоянии его поднять. Его мозг снова окутала пелена, состоявшая теперь не из слов и изображений, а из парализующего ужаса, который, как представлялось Штефану, не оставит его никогда. Кто-то посягал на его жизнь, но эта опасность была совершенно не такой, с какой он столкнулся две недели назад в Волчьем Сердце. Может, действующие лица были все те же, а вот режиссура — совершенно иной. Отчаянное бегство по ночному лесу от вооруженных до зубов людей и своры мифологических чудищ было, безусловно, необычайно опасным и умопомрачительно жутким событием. Однако оно, по крайней мере, было ограничено во времени: им нужно было продержаться лишь несколько часов до утра, пока не прилетит спасительный вертолет. Кроме того, они тогда находились где-то далеко, в другом мире, куда они попали только на несколько часов, чтобы затем покинуть его навсегда.

Сейчас же опасность угрожала ему здесь, дома.

Охвативший Штефана страх сбросил оковы с кошмарных воспоминаний, которые на них наложило время, все больше отдалявшее нынешнюю жизнь Штефана в привычных для него условиях от его похождений в Боснии, и придал этим воспоминаниям совершенно новый оттенок. Теперь уже больше не было понятия «там», где было опасно, и понятия «здесь», где было большей частью безопасно. Теперь смерть могла настичь Штефана везде — на улице, в больнице, в подземном гараже.

Он попытался развеять окутавшую его мозг пелену с помощью рассуждений, убеждая себя, что еще осталось по крайней мере одно место, где он мог чувствовать себя в безопасности, — его квартира. Если бы его преследователи знали, где он живет, то наверняка подстерегли бы его у подъезда. Тем не менее они этого не сделали — значит, его квартира является сейчас безопасным убежищем, о котором никто из его недоброжелателей не знает.

«Никто, кроме Сони», — прошептал ему внутренний голос. Сони, которая уже была здесь и сидела на кушетке на том самом месте, где сейчас сидит он, а стало быть, она хорошо знает, где его можно найти.

Штефан вдруг осознал, что подобные размышления могут вызвать у него панику. Но он ничего не мог с этим поделать. Последняя спасительная ниточка, за которую он ухватился, — логические рассуждения — дала ему лишь эту эфемерную надежду. Да, именно эфемерную, ибо в действительности он не мог чувствовать себя в безопасности даже в собственной квартире. Мир вдруг превратился в огромную мишень, в центре которой находится Штефан.

И если этому требовалось какое-то конкретное подтверждение, то оно не заставило себя долго ждать: в дверь кто-то позвонил.

Штефан вздрогнул так, будто его ударило электрическим током. При этом он случайно нажал кнопку пульта дистанционного управления, выключив телевизор. Тишина показалась ему еще более пронзительной, чем только что звучавшая веселая музыка. Его сердце бешено колотилось, глаза распахнулись от страха. Штефан посмотрел на входную дверь. Он не ждал никаких гостей. Его никто не предупреждал о своем приходе, и никто из его знакомых не пришел бы к нему, предварительно не позвонив. Все его коллеги и немногочисленные друзья прекрасно знали, что в это время он обычно находится у Ребекки в больнице. Сообщение Дорна на автоответчике однозначно подтверждало, что он ждет Штефана у себя в кабинете завтра утром. Роберт все еще летел в самолете. Никто из знакомых Штефана не знал, что он сейчас дома.

В дверь снова позвонили. Теперь, в тишине, звонок показался ему более пронзительным и требовательным, чем в первый раз. А еще — более долгим.

Возможно, это был всего лишь кто-то из соседей, явившийся выразить свое недовольство по поводу громко работавшего телевизора.

Да, именно так. Наверное, это пришла та нудная корова из квартиры напротив.

Штефан облегченно вздохнул, через силу улыбнулся и поднялся на ноги, мысленно убеждая себя, что за дверью стоит сосед, явившийся поругаться по поводу чрезмерно громкого звука.

Тем не менее он направился к двери не сразу, а сначала подошел к окну и осторожно посмотрел наружу через щель между шторами. Довольно интенсивный поток автомобилей свидетельствовал о том, что, хотя уже было темно, еще не очень поздно. Перед подъездом стояло такси. Его желтая табличка на крыше не светилась, однако Штефан сумел разглядеть, что водитель находился в машине. Кто мог приехать к нему на такси? Соня? Вряд ли. Он тут же подумал, что эта странная девушка, наверное, даже не знает, что такое такси.

В дверь позвонили в третий раз — еще более требовательно. Штефан медленно подошел к двери, посмотрел в глазок и увидел там крепко сложенного мужчину лет пятидесяти, с седыми волосами и коротко подстриженной бородкой-эспаньолкой. Одет он был в джинсы и черную кожаную куртку. Если существовал на свете типичный таксист, так это был именно он. А может, он выглядел уж слишком типичным для таксиста? Штефан вполне мог представить себе этого дядю в камуфляжной униформе, солдатских сапогах и с автоматом через плечо. Его широкое лицо тогда отнюдь не сияло бы таким добродушием, как сейчас, и…

Похоже, у Штефана опять разыгралась фантазия. Он отогнал от себя бредовые мысли, отступил на шаг и так резко распахнул дверь, что стоявший на пороге мужчина испуганно вздрогнул.

— Что вам нужно?

Седовласый растерянно смотрел на Штефана. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Затем он спросил:

— Господин Мевес? Я из северного таксопарка.

— Я не заказывал такси, — заявил Штефан.

Он молниеносно окинул взглядом коридор по обе стороны от двери: пусто. В коридоре, слава Богу, не было ни одного места, где мог бы спрятаться взрослый человек. Затем Штефан быстро оглядел стоявшего перед ним мужчину. Он был заметно выше Штефана и плотнее, но при этом, пожалуй, медлительнее. И вдруг Штефан осознал — произошло что-то очень странное: в тот самый момент когда он открыл дверь и посмотрел в глаза звонившему, все его надуманные страхи куда-то улетучились. Трусость Штефана никуда не исчезла, однако она, похоже, теперь распространялась только на то, что было скрыто от его глаз. Видимого противника Штефан уже не боялся.

Но это вовсе не означало, что он относился к такому противнику с пренебрежением. Нет, он тщательно осмотрел стоявшего перед ним мужчину и пришел к выводу, что если тот и работал таксистом, то не всю свою жизнь: уж слишком мощными были мышцы его руки.

Кроме того, Штефан почувствовал, что этот мужчина чего-то боится, причем страх в нем нарастал с каждой секундой.

— Я в курсе, — ответил таксист. Он нервничал и, казалось, не знал, куда деть глаза. — Я должен забрать отсюда машину и пригнать ее в аэропорт. Темно-синий БМВ с номером…

— Это машина моего шурина, — перебил его Штефан. — Подождите, я возьму ключи.

Похоже, Роберт позвонил им еще из аэропорта Цюриха, чтобы к его прибытию в аэропорт Франкфурта машина наверняка была уже там. Он, конечно, не очень обрадуется, увидев на ней столько вмятин, но, по крайней мере, к моменту встречи со Штефаном первый приступ гнева у Роберта должен пройти.

Штефан вошел в комнату, взял ключи и передал их таксисту вместе со сложенной банкнотой в двадцать марок, которую тот взял с выражением искреннего удивления. Штефан знал: он поймет смысл этих щедрых чаевых позднее, когда будет передавать Роберту машину в аэропорту.

Штефан подождал, пока за седовласым мужчиной не закроются двери лифта, закрыл входную дверь на замок и на цепочку и вернулся в жилую комнату. Теперь он был довольно спокоен. Конечно, он отчетливо осознавал, что ему угрожает опасность, серьезность которой он оценить пока еще не мог, однако он воспринимал ее скорее как стратег, анализирующий сложившуюся ситуацию. Он, почти как компьютер, обрабатывал поступающую информацию. Выводы были неутешительными. Но ощущение паники, парализовавшее его несколько минут назад, уже не возвращалось.

Он теперь в полной мере пришел к пониманию того, насколько опасными было то, что произошло с ним в последние дни. Если он позволит себе поддаться панике, то, чего доброго, еще начнет метаться, как перепуганная курица, делая одну ошибку за другой. Возможно, именно этого и ждут от него преследователи.

Штефан подумал, что не станет доставлять им такого удовольствия. У них уже был шанс с ним разделаться, и второго такого шанса он им не даст. Штефан вдруг понял, что ему теперь следует делать: необходимо было свести воедино, казалось, несопоставимое — Уайта и его таинственных работодателей; Соню и ее странных братьев; преследовавших его на автомобиле парней (именно они, наверное, пришили ту парочку в подземном гараже); Еву и те на первый взгляд безобидные намеки, которые он услышал от медсестры Дануты и ее брата. Все это, казалось, не было связано одно с другим, однако Штефан был уверен, что между всеми этими людьми и событиями все-таки существовала какая-то связь. Все это было частями единого целого, некой трехмерной игрушки-головоломки, над которой надо было корпеть часами или же днями, прежде чем все ее компоненты вдруг займут определенное место и появится новая, ранее неведомая форма. У него уже есть эти компоненты. Оставалось только выработать план, как правильно совместить их друг с другом.

У него вдруг приподнялось настроение уже от осознания того, что он больше не является лишь беспомощной жертвой и чей-то там добычей. Он теперь понимал, что у него появился шанс устроить свою охоту на гоняющихся за ним охотников. И от одной этой мысли Штефана вдруг охватила эйфория.

Это длилось до того момента, когда стекло в окне его квартиры вдруг разлетелось вдребезги от прогремевшего взрыва, — взлетел на воздух стоявший у подъезда БМВ.

Когда Штефан выбежал на улицу, там уже было полно людей. Из ближайших домов выбегали жители — кто поглазеть, а кто, может быть, и чем-то помочь, хотя, как тут же с огорчением заметил Штефан, помощь была не нужна: взрыв был таким сильным, что от БМВ практически ничего не осталось. Там, где автомобиль только что стоял, в асфальте зиял кратер двадцатисантиметровой глубины, в котором горел бензин вперемешку с маслом. Саму машину, по-видимому, при взрыве подбросило в воздух метров на пять, а затем она упала на два стоявших рядом автомобиля, серьезно повредив их. Повсюду валялись многочисленные горящие обломки, и ближайшие несколько кварталов были усыпаны осколками стекла. Взрывная волна вышибла все оконные стекла в радиусе тридцати метров. На лицах многих выбежавших на улицу людей Штефан увидел кровь: осколки разлетевшихся оконных стекол, скорее всего, осыпали разящим градом внутренности квартир. Штефану оставалось только надеяться, что взрыв не унес жизни невинных людей.

Нет, как минимум одну все-таки унес. Такси, которое он видел из окна, было перевернуто взрывной волной и отброшено на другую сторону улицы. Все его стекла разбились, а оставшийся за рулем водитель лежал неподвижно. Он, похоже, был мертв.

Кто-то грубо толкнул Штефана. Поспешно шагнув в сторону, чтобы удержаться на ногах, Штефан встревоженно и очень внимательно огляделся вокруг. Из соседних домов по-прежнему выбегали люди. Движение на улице застопорилось, и вереница остановившихся автомобилей тянулась до перекрестка. Если пожарные не смогут приехать в ближайшие две-три минуты, им потом сюда попросту не удастся протиснуться.

Словно опровергая этот мрачный прогноз, в конце улицы замигал синий проблесковый маячок. Штефан не услышал звука сирены, но, поскольку он не видел, чтобы кузов машины возвышался над головами людей, подумал, что прибыли, пожалуй, не пожарные, а полицейские: у них автомобили были не такими высокими.

Простояв еще пару секунд с широко раскрытыми глазами и абсолютно растерянным выражением лица, Штефан вдруг удивился тому, какой он тугодум: с момента взрыва до момента прибытия полицейской машины ему даже и в голову не пришло, что на самом деле означал этот взрыв.

Зато теперь понимание смысла случившегося ворвалось в мозг Штефана с такой силой, как будто и там произошел взрыв — не менее мощный. Его руки начали трястись, сердце бешено заколотилось, а дыхание стало таким быстрым, как будто он только что пробежал целый километр.

БМВ взорвали не просто так.

Кто-то сделал это, чтобы убить Штефана!

И этот кто-то, должно быть, сейчас находится рядом…

Первым побуждением Штефана было броситься к полицейской машине, которая в этот момент пыталась пробиться через все увеличивающуюся толпу. Однако этот импульс угас еще до того, как Штефан успел повернуться в нужном направлении. Если люди, подложившие взрывчатку в БМВ, все еще находятся где-то поблизости (а Штефан почему-то был абсолютно уверен, что это именно так), то они наверняка внимательно наблюдают за полицейской машиной. Кроме того, присутствие полицейских само по себе не обеспечивало Штефану надежной защиты: в конце концов, его ведь уже пытались убить прямо на улице. Его преследователи подложили взрывчатку в машину, понимая, что она взлетит на воздух в центре города, и Штефан готов был дать голову на отсечение, что они даже и не задумывались, сколько при этом может погибнуть невинных людей. Стало быть, они вполне способны, не колеблясь, открыть по нему огонь, когда он будет пробираться к полицейской машине. Или же прямо сейчас, пока он еще здесь.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Штефана еще до того, как он успел что-то предпринять и, вполне возможно, совершить при этом какую-нибудь роковую ошибку. Наверное, подобная медлительность спасла ему жизнь, если его преследователи — а их, по-видимому, было несколько — действительно находились где-то поблизости. Штефан предусмотрительно отступил на два шага назад, стараясь раствориться в толпе, которая еще десять секунд назад его раздражала, а теперь воспринималась им как единственный шанс остаться незамеченным. Он не решился вернуться в свою квартиру: если его преследователи выяснят, что он остался в живых, они первым делом станут искать его именно там. Предполагаемая безопасность его жилища взлетела на воздух вместе с БМВ шурина.

Штефан украдкой огляделся по сторонам. Полицейская машина протискивалась по противоположному тротуару, однако продвигалась к месту взрыва черепашьими темпами. Все вокруг было заполнено зеваками, которые оживленно о чем-то спорили, пытаясь перекричать друг друга и время от времени показывая руками то на одну, то на другую горящую машину. Лишь немногие из присутствующих что-то делали. Двое или трое мужчин, вооружившись портативными огнетушителями, пытались погасить огонь, а в двух шагах от Штефана молодой парень сбивал пламя с отлетевшего от машины колеса, на которое при взрыве брызнул загоревшийся бензин. Штефан, не видя вокруг ни одного знакомого лица, впервые в жизни пожалел, что так мало общался со своими соседями. Стоявшие вокруг него совершенно незнакомые люди вполне могли жить в том же доме, что и он. Но они также вполне могли быть и наемниками, приехавшими бог весть откуда и сейчас прячущими под своей одеждой оружие со снятыми предохранителями.

Он попытался разглядеть в толпе людей определенного типа: темные волосы, славянская внешность. С красной буквой «У», обозначающей «убийца», на лбу?! Или с буквой «П» — «подрывник»?

Нет, это было бессмысленным занятием: если эти парни действительно где-то поблизости, то он ощутит их присутствие лишь тогда, когда получит нож под ребро или пулю в затылок. Ему нужно немедленно убираться отсюда. И как можно быстрее!

Стараясь не привлекать к себе внимания, он медленно сделал два шага в сторону и слился с толпой, которая вынесла Штефана к его подъезду. Однако Штефан не стал в него заходить, а, используя стихийные потоки людей, постепенно приблизился к перекрестку. От поворота его теперь отделяли всего лишь пять или шесть шагов, которые показались ему огромной дистанцией, учитывая тот факт, что кто-то из его преследователей мог в данный момент внимательно следить за этим участком улицы, а то и просто случайно бросить взгляд в этом направлении. Тем не менее Штефан сумел удержаться от того, чтобы броситься бежать, потому что тогда он наверняка привлек бы к себе внимание. Он, не торопясь, дошел до перекрестка и, не оглядываясь, свернул за угол. Его сердце отчаянно колотилось, а нервы были на пределе. В последнее время ему несколько раз пришлось проявлять смелость, но сейчас мужество покинуло его.

Засунув руку в карман, он стал отчаянно искать там ключи от своей машины. Он нащупал их уже через секунду, но эта секунда показалась ему целой вечностью. Штефан по-прежнему удерживался от того, чтобы побежать, однако шел так быстро, как только мог. Быстрая ходьба отнимала почти столько же сил, как и полноценный бег. Когда Штефан наконец дошел до своего «фольксвагена», припаркованного в каких-нибудь двухстах метрах от его дома, он совсем запыхался. Его руки так дрожали, что он лишь со второй попытки сумел вставить ключ в дверной замок и открыть дверь. Сев в машину, он захлопнул дверь и тут же заблокировал ее. Лишь затем он, облегченно вздохнув, вставил ключ в замок зажигания.

Штефан, конечно же, отнюдь не чувствовал себя в безопасности, но по крайней мере в данный момент непосредственно ему ничто не угрожало. Улица вокруг него была практически пустой. Те немногие прохожие, которых он видел, направлялись не к нему, а торопливо шли в сторону его дома. Слава Богу! Значит, толпа, собравшаяся в районе взрыва, станет еще больше и его преследователям еще труднее будет обнаружить, что его там нет. А теперь Штефану было необходимо исчезнуть с места событий.

Он повернул ключ зажигания. Двигатель завелся лишь с четвертой попытки, и Штефан — особенно отчетливо — услышал, как громко и неровно он работает. Кроме того, в салоне стоял неприятный запах бензина. Уже через секунду до Штефана дошло, что дело вовсе не в «фольксвагене»: те два дня, которые он ездил на БМВ Роберта, не прошли бесследно. Ни к чему человек, по-видимому, не привыкает так быстро, как к роскоши.

Он осторожно тронулся с места, свернул в боковую улочку и затем еще несколько раз сворачивал то направо, то налево, прежде чем убедился, что за ним никто не едет. Наверное, подобные маневры были излишними: уже тот факт, что он сидел в своей машине и был еще жив, говорил о том, что люди, подложившие бомбу в БМВ, не заметили его. Однако после совершенных маневров он все-таки почувствовал себя спокойнее.

Штефан взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что с момента взрыва не прошло и пяти минут. У него было вполне достаточно времени для того, чтобы поехать в аэропорт и встретить Роберта.

Тем не менее он при первой возможности двинулся в противоположном направлении. Поговорить с Робертом он еще успеет. Сейчас гораздо важнее поехать в больницу к Ребекке. Хотя Штефан еще не принял окончательного решения, он, несмотря на это, был процентов на восемьдесят уверен, что, по крайней мере на эту ночь, Ребекку необходимо вывезти из больницы в какое-нибудь более безопасное место. Больница являлась, по сути, своего рода проходным двором. Конечно же, нельзя было ехать к ним домой: Ребекке требовалось более надежное убежище. А еще, естественно, им нужен врач — толковый и умеющий держать язык за зубами. Однако у Штефана не было ни малейшего представления, где ему найти такое убежище и такого врача. Быть может, Роберт даже обрадуется, если Штефан обратится к нему с просьбой хоть раз использовать свои деньги и свои пресловутые связи действительно для блага своей сестры.

Сигнал на ближайшем светофоре сменился с зеленого на желтый, а с желтого — на красный. Штефан, притормозив, машинально посмотрел в зеркало заднего вида и заметил, что ехавшая сзади машина проворно обогнула его и остановилась слева.

Впрочем, это была не «хонда», да и человек в ней, тут же опустивший боковое стекло и жестом попросивший Штефана сделать то же самое, вовсе не пытался наставить на него какое-либо оружие. Но у Штефана не было уверенности, что эта встреча не будет иметь неприятных последствий. Машина, остановившаяся рядом с ним, была бело-зеленого цвета, а на крыше у нее был установлен синий проблесковый маячок. Руки Штефана вдруг так занемели, что ему лишь с трудом удалось ухватиться за ручку на дверце машины и опустить боковое стекло.

— Доброе утро, унтер-офицер, — сказал он.

Черт возьми, а так ли нужно было обращаться к полицейскому? Штефан не имел никакого представления об этом. К тому же в его голосе слышалась нервозность. Да что там голос — он действительно сильно нервничал.

— Добрый вечер, — поприветствовал Штефана полицейский.

Он был явно старше Штефана, и его круглое лицо излучало одновременно и доброжелательность, и силу. В его глазах светилась улыбка, но это не помешало ему привычным оценивающим взглядом окинуть Штефана, а заодно и салон его машины.

— Вы очень торопитесь? — спросил он.

— Я ехал слишком быстро? — испуганно произнес Штефан.

Он был уверен, что отнюдь не превышал разрешенной здесь скорости. Хотя бы потому, что его тарантасу, чтобы разогнаться до пятидесяти километров в час, требовалось гораздо большее расстояние, чем отрезок пути между светофорами.

— Нет, — ответил полицейский. — Но если вы не хотите попасть в аварию, лучше включите фары.

Штефан смущенно посмотрел на щиток приборов. Он действительно ехал с выключенными фарами — еще одно подтверждение того, как сильно он нервничал. Впрочем, ночь была необычайно светлой.

Он поспешно исправил свое упущение и, постаравшись придать лицу как можно более спокойное выражение, с благодарным видом кивнул полицейскому.

— Спасибо. Прошу меня извинить.

Полицейский в ответ тоже кивнул, поднес ко лбу два пальца, словно касаясь козырька фуражки, которой в действительности на его голове не было, после чего поднял боковое стекло. Сигнал на светофоре сменился с красного на желтый, и полицейская машина устремилась вперед, не дожидаясь, когда загорится зеленый свет.

Штефан облегченно вздохнул. Если бы полицейский потребовал у него документы, то поставил бы Штефана в весьма затруднительное положение: они в данный момент находились в куртке, так и оставшейся лежать на кушетке в его квартире. Следовательно, удостоверить свою личность Штефан сейчас попросту не мог. Хотя, конечно, было нереально, чтобы кто-то уже связал с ним взлетевший на воздух БМВ, но в последние дни со Штефаном произошло слишком уж много событий, до этого казавшихся маловероятными…

Когда Штефан поехал дальше, он снова был поражен тем, какой необычайно светлой была эта ночь. На небе не было ни облачка, а луна, хотя еще не достигла даже половины своей максимальной величины, светила, как настоящий прожектор, в результате чего все вокруг было видно почти как днем. Неудивительно, что он забыл включить фары!

Теперь он находился уже совсем недалеко от больницы. Штефан изо всех сил старался не нарушать правила дорожного движения и даже ехал со скоростью явно ниже разрешенной, но все же не настолько медленно, чтобы привлечь чье-то внимание. Однако даже на такой скорости он добрался до больницы уже через десять минут.

На этот раз Штефан решил не пользоваться подземным гаражом, а остановил машину прямо у главного входа. Подземный гараж теперь ассоциировался у него не только с темнотой и с опасностью подвергнуться нападению из засады, но и — прежде всего — с множеством неприятных ощущений. Отныне он, наверное, будет вспоминать об этом дне каждый раз, когда будет заезжать в подземный гараж.

Кроме того, у него было еще одно основание оставить машину прямо у входа: могло случиться так, что ему пришлось бы покинуть больницу в срочном порядке. Врачи вряд ли согласятся отпустить пациентку на ночь глядя, если Штефан не сможет убедить их в необходимости таких действий. Дорну это тоже не понравится, но меньше всего, пожалуй, обрадуется Ребекка. Она, скорее всего, даже заподозрит, что он выдумал все эти ужасы лишь для того, чтобы увезти ее подальше от Евы.

«Штефан Мевес против всего мира», — с усмешкой мысленно оценил он ситуацию.

И при этом он абсолютно не понимал, что, собственно, происходит! Он до сих пор еще не знал, кто те люди, которые пытались его убить. Не говоря уже о том, почему они хотели это сделать.

Он припарковал машину так, чтобы она находилась как раз за границей зоны, освещенной падающим через стеклянный фасад светом, вылез из автомобиля и как можно быстрее зашагал в больничный корпус. Штефан был в это время не единственным посетителем, тем не менее одна из двух дежурных медсестер при его приближении встала со стула и так пристально посмотрела на него, что он просто не смог сделать вид, что не заметил ее взгляда. Однако не успел он сказать и слова, как медсестра обратилась к нему резким тоном:

— Нельзя у входа припарковывать машину!

— Я только на десять минут, — стал оправдываться Штефан. — Даже меньше.

— Это не имеет значения! — возразила медсестра. — Немедленно уберите оттуда свой автомобиль. Если вы этого не сделаете, мне придется позвонить в службу техпомощи и они попросту отбуксируют его на штрафную площадку.

Это были ее слова. Но по ее голосу и выражению лица Штефан узнал кое-что еще — эта женщина сильно нервничала. Возможно, его довольно бесцеремонное поведение не столько возмутило, сколько напугало ее, и в результате в ее голосе угадывалась скорее нерешительность, чем настойчивость.

— В этом я вам помешать не могу, — спокойно произнес Штефан. — Однако боюсь, что вернусь еще до того, как приедет буксировочная машина.

Взглянув ей в глаза, он понял, что победил. Хотя медсестра с возмущением смотрела на него, Штефан почувствовал, что она не станет никого вызывать, потому что побоится неприятного разговора с буксировщиками, если те приедут и обнаружат, что буксировать, собственно говоря, уже нечего. А еще она боялась Штефана. Точнее говоря, не конкретно его, а таких людей, как он. Штефан неожиданно осознал, что последние два дня он ощущает себя игроком более высокого уровня. Правда, он еще толком не понимал, радоваться ему этому или же, наоборот, огорчаться.

И чтобы успокоиться прежде всего самому, он добавил, виновато улыбаясь:

— Я и вправду вернусь очень быстро. Мне нужно кое-что забрать — только и всего.

Не давая медсестре возможности возразить, он резко повернулся и быстро пошел к лифтам. Кабины двух из трех больничных лифтов стояли в ожидании пассажиров. Штефан зашел в меньшую из них, нажал кнопку этажа, на котором находилась палата Бекки, и стал с нетерпением ждать, когда закроются двери.

Взглянув в зеркало на задней стене лифта, Штефан испугался.

Он увидел там свое лицо, но при этом ему на какой-то миг показалось, что в столь знакомых ему чертах прорисовывается и что-то совершенно неведомое, чужое и дикое. Это «что-то» было практически незаметно глазу, но оно там было. Что-то невероятное.

Штефан закрыл глаза и медленно сосчитал до трех. Когда он поднял веки, чудовище в зеркале исчезло. Да его там, конечно же, никогда и не было! Штефан просто переволновался, и его измученные нервы сыграли с ним злую шутку. После всего того, что он сегодня пережил, это было неудивительно.

Он состроил своему отражению рожицу, затем мрачно ухмыльнулся и, почувствовав, что кабина с легким толчком остановилась и ее двери открылись, повернулся и вышел из лифта. Ему следовало подумать над тем, что он скажет Ребекке.

Он вошел в отделение и, быстро подойдя к палате Ребекки, протянул руку, чтобы открыть дверь. Однако как раз в этот момент дверь отворилась изнутри и из палаты вышла медсестра Марион. В левой руке она несла пластмассовый поднос с медикаментами и подготовленными для инъекций шприцами. Взглянув на ее лицо, Штефан понял, что в палате никого нет.

— Ее опять нет? — спросил Штефан, даже не поздоровавшись.

Марион вздохнула. Она выглядела уже не такой, как вчера, — немного раздраженной, по не теряющей чувства юмора. Теперь она не скрывала своей озабоченности.

— Я заходила в ее палату всего полчаса назад, — пояснила Марион. — Она, наверное, выскользнула отсюда сразу же после того, как я пошла в дежурку. Я этого даже не заметила.

— Я с ней серьезно поговорю, — пообещал Штефан.

Медсестра лишь покачала головой.

— Боюсь, что это не поможет, — сказала она. — Я, знаете ли, постепенно начинаю терять терпение. Не говоря уже о том, что ваша супруга поступает совершенно безответственно по отношению самой к себе.

Она прикрыла за собой дверь, угрюмо посмотрела на поднос в своей руке и повернулась к выходу.

— Вероятно, мне сейчас лучше всего сходить в детское отделение и как можно быстрее вернуть ее сюда, пока никто не заметил отсутствия вашей супруги. Если профессор узнает, что она опять не в своей палате, он оторвет мне голову.

— Позвольте это сделать мне, — сказал Штефан.

— Позволить что? Оторвать мне голову?

Штефан улыбнулся.

— Нет. Привезти ее сюда. Никто ничего не узнает, обещаю вам. Медсестра, поколебавшись некоторое время, кивнула.

— Хорошо. Я позвоню туда и предупрежу о вашем приходе. Я знакома с медсестрой, которая дежурит в том отделении. Тем более что она мне кое-чем обязана. Пойдемте.

Она быстрыми шагами направилась в помещение для дежурных медсестер, поставила там на стол поднос и набрала четырехзначный телефонный номер. Ожидая, пока кто-нибудь на том конце провода возьмет трубку, она опустила свободную руку в карман халата и достала оттуда связку ключей.

— Идите по нашему тайному ходу, — предложила она. — Быть может, тогда действительно никто ничего не заметит… вы ведь помните дорогу?

— Через котельную? — Штефан взял ключи и ухмыльнулся. — Это как раз то, что нужно: там никто не услышит ее криков, когда я буду терзать ее, чтобы выбить дурь из ее головы.

Медсестра даже не улыбнулась.

— Вряд ли вы сможете мучить ее так сильно, как она мучает сама себя. Ваша супруга сводит на нет все усилия врачей, потому что абсолютно себя не бережет. — Марион нахмурила лоб, опустила руку с телефонной трубкой и задумчиво посмотрела на Штефана. — Странно. Никто не берет трубку.

— Возможно, они там все заняты — пытаются поймать мою жену, — пошутил Штефан. — Я вернусь очень быстро. Правда!

Когда он произносил эти слова, ему было не по себе. Он, конечно, действительно попытается как можно быстрее найти Ребекку, но вовсе не затем, чтобы привезти ее сюда. Завтра утром медсестре Марион придется оправдываться перед начальством. Штефан мысленно пообещал себе, что постарается сделать так, чтобы медсестру как можно меньше ругали.

Зажав ключи в кулаке, он вышел из помещения для дежурных медсестер и, повернувшись в сторону лифтов, вдруг увидел, как в один из них шмыгнула стройная девушка с черными роскошными волосами по плечи и в какой-то несуразной одежде. Он не успел разглядеть ее лицо.

Несколько секунд Штефан стоял как вкопанный, а потом, выйдя из оцепенения, изо всех сил побежал к лифту, в который вошла девушка. Его двери уже начали закрываться. Когда он не так давно стоял в фойе, двери лифта, как ему тогда казалось, открывались с черепашьей скоростью. Теперь же они, похоже, собирались закрыться быстрее, чем он мог добежать. Штефан понял, что не успеет.

— Эй! — крикнул он. — Подождите!

Не получив никакого ответа, Штефан совершил финишный рывок и подскочил к лифту как раз в тот момент, когда его двери захлопнулись с мощью медвежьей ловушки, причем прямо у Штефана перед носом — за десятую долю секунды до того, как он смог заглянуть вовнутрь.

— Вот черт! — Штефан в гневе ударил ладонями по дверям лифта.

Звук от этого удара прокатился по тихому больничному коридору, словно грохот пистолетного выстрела. Штефан, несмотря на это, еле удержался от того, чтобы не садануть по двери еще и кулаком: его разочарование так быстро и неожиданно трансформировалось в гнев, что он пару секунд находился на грани нервного срыва. Он услышал, как кабина лифта пришла в движение, и этот звук, показавшийся ему насмешливым, еще больше подогрел его гнев.

Однако неожиданно гнев пропал так же быстро, как и возник, оставив после себя пустоту, постепенно заполнявшуюся растерянностью и даже страхом.

Штефан поспешно отступил на шаг от лифта и оглянулся: в нескольких метрах от него открылась какая-то дверь и в ней появился молодой мужчина в белом халате. Он посмотрел на Штефана одновременно и вопросительно, и с укором. Штефан почувствовал, что у человека в белом халате, мягко говоря, уже есть кое-какой опыт по усмирению таких вот нарушителей спокойствия.

— Все в порядке, — поспешно сказал Штефан. — Я просто обознался. Прошу прощения.

Он не ответил на вызов в глазах санитара, а, наоборот, сделав успокаивающий жест руками, поспешно подошел к соседнему лифту и нажал кнопку. Судя по тому, что лифт поехал сразу же, он находился всего лишь этажом ниже. Мужчина в белом халате по-прежнему молчал, однако он не возвращался в свою комнату до тех пор, пока не открылись двери лифта и Штефан не вошел в кабину.

Когда Штефан поднялся из подземного перехода на первый этаж детского отделения и направился к лифтам, обещанные им дежурной медсестре десять минут уже давно истекли. К счастью, на первом этаже не оказалось никого из персонала, а потому ему не пришлось тратить время на объяснение, почему он попал в это отделение не общепринятым способом.

Время сейчас являлось для Штефана самым важным фактором.

Он не был на сто процентов уверен, что видел только что возле лифта именно Соню, но, с другой стороны, он также не был уверен, что это была не она. Так или иначе, в сложившейся ситуации следовало быть готовым не к самому вероятному ходу развития событий, а к самому худшему, полагая, что Соня и оба ее жутких братца вопреки всем предосторожностям Штефана сумели его выследить и подслушать его разговор с медсестрой Марион. Следовательно, они знали, где находится Ребекка. И Ева.

Тем не менее у него было одно неоспоримое преимущество: он шел к Ребекке по самому короткому пути. Даже если бы Соня бежала, ей все равно потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы добраться до детского отделения, чем ему. А еще ей понадобится время на то, чтобы найти в этом здании Ребекку и Еву. Территория больничного комплекса представляла собой целый городок, спланированный по какой-то совершенно непонятной логике. Если Штефану повезет (а ему сегодня, похоже, должно было повезти!), то за стойкой дежурных на первом этаже не окажется медсестры, и не потому, что она вышла по естественной надобности или за чашечкой кофе, а потому, что это отделение уже закроют для посетителей и его входные двери запрут. Штефан, конечно, не сомневался в том, что Соня все равно сумеет тем или иным способом проникнуть внутрь, однако на это у нее должно было уйти какое-то время. Штефану же вполне хватило бы и десяти минут на то, чтобы забрать с собой Ребекку — а при необходимости и Еву — и исчезнуть из детского отделения тем же путем, каким он туда и попал.

Если, конечно, ему не придется потратить эти десять минут на ожидание лифта. Штефан уже в четвертый или пятый раз нажимал на кнопку, но совершенно безрезультатно. Зеленый индикатор над дверью не светился, и не было слышно никаких звуков. Штефан стал нажимать кнопки соседних лифтов, но результат был тем же. По-видимому, лифты отключили сразу после того, как закончились приемные часы и все посторонние покинули здание.

«Тем лучше», — подумал Штефан. Даже если Соня и ее братья появятся здесь, они наверняка еще не знали, в какой именно палате находится Ева. И пока они начнут этаж за этажом прочесывать все здание, Штефан и Ребекка, даст Бог, будут уже на другом конце города, направляясь к особняку Роберта.

Штефан на всякий случай еще раз взглянул на стеклянную входную дверь, но не увидел там ни Сони с ее братцами, ни людей с автоматами, не говоря уже о том, что никто не целился в него из переносного ракетного комплекса. Больше не ожидая лифта, он бросился к лестнице и помчался вверх, прыгая через три ступеньки.

Штефана удивила неестественная тишина на лестнице. Впрочем, в действительности тишина могла быть вполне естественной (особенно в ночное время суток и на том этапе развития цивилизации, когда ходьба по лестнице большинством людей воспринималась уже почти как спорт), но она произвела на Штефана чрезвычайно гнетущее впечатление. Для него эта тишина показалась не только неестественной, но и таящей в себе опасность. Она означала отсутствие жизни или, наоборот, присутствие врага, умеющего подкрадываться совершенно бесшумно…

Уже далеко не первый раз Штефан удивлялся своим мыслям, и он даже перестал ломать голову над тем, откуда такие мысли брались. Быть может, непосредственная угроза его жизни, которую он ощутил еще в Волчьем Сердце, пробудила внутри него что-то такое, что, оставаясь неведомым для него самого, с самого рождения таилось в нем. И наверное, таится в каждом человеке. Несмотря на то что теперь много говорили о пацифизме, этике, морали, стоило только глубже заглянуть в душу человека — и можно было обнаружить там дикого зверя, которому, в общем-то, было наплевать на тысячи лет развития человеческой цивилизации. Этот зверь всегда занят лишь отчаянной борьбой за выживание.

Однако подобные мысли были не единственной причиной того гнетущего ощущения, которое все сильнее охватывало Штефана с каждой ступенькой лестницы.

На его психику действовало даже само здание, в котором он находился.

Он понял это не сразу, но теперь у него на этот счет не было никаких сомнений. Для Штефана больницы всегда ассоциировались (если не считать легкого беспокойства, которое испытывает «всяк туда входящий») с чем-то позитивным: с помощью, надеждой, выздоровлением. Тем не менее это здание почему-то вызывало у него совсем другие ассоциации: Штефан воспринимал его не как храм надежды, а как вместилище страданий. Ему казалось, что в этой больнице были собраны всевозможные болезни, боль и здесь было место лишь мукам, безысходности и смерти. Да, здесь пахло смертью. Он вдруг ощутил всю боль и отчаяние, которое довелось увидеть этим стенам. Ему стало казаться, что, поднимаясь по ступенькам, он чувствует страдания людей в отделенных от него стенами палатах и даже ощущает гнусный запах гниения, разложения и смерти, вызывающий чувство полной безысходности.

Штефан с трудом отогнал от себя эти ужасные мысли. Он подумал, что дело тут не только в его взвинченном состоянии — он с некоторых пор стал восприимчив к переживаниям других людей. Пожалуй, ему следовало еще разок воспользоваться щедростью Роберта и проконсультироваться за его счет у хорошего психиатра.

Однако над этим он будет ломать себе голову как-нибудь потом. Штефан резво поднимался по лестнице, но на последнем пролете замедлил темп ходьбы: уж лучше было прийти на десять секунд позже, чем затем потратить целых пять минут на восстановление дыхания.

Перед дверью шестого этажа он остановился, сделал глубокий вдох и выдохнул, прислушиваясь. Тишина. За дверью из белого рифленого стекла горел свет, однако не раздавалось ни единого звука, как будто вся больница погрузилась в глубокий сон, хотя было еще не так и поздно. Собственно говоря, здесь еще должно было царить какое-то оживление. Но из-за двери не доносилось ни звука.

Штефан осторожно повернул дверную ручку, чуть-чуть — на один сантиметр — приоткрыл дверь и посмотрел через щель в коридор. Он был ярко освещен, но абсолютно пуст. Штефан увидел одну из кабин лифта: ее двери были открыты.

Он осторожно приоткрыл дверь шире, вошел в коридор и бросил быстрые настороженные взгляды направо и налево. В коридоре и в самом деле никого не было, и Штефан почувствовал, что тут что-то не так. Открытыми были двери не одного, а всех трех лифтов. Присмотревшись, Штефан заметил, что кто-то приклеил к дверям кусочки пластыря, которые воздействовали на световые датчики и не позволяли дверям закрыться.

Ощущение легкого беспокойства тут же переросло в настоящую тревогу. Кто-то пришел сюда и заблокировал двери лифта явно не для того, чтобы помочь местной администрации отвадить поздних посетителей.

Штефан содрал пластырь с дверей одного из лифтов, и они закрылись. Ему нужно было обеспечить себе возможность поспешного бегства.

Однако в тот же миг в его сознании раздался слабый назойливый голос, принадлежавший Штефану-трусу, а не существу по ту сторону вращающейся двери. Этот голос тихо, но настойчиво стал нашептывать Штефану: все, что он сейчас делает, — настоящее безумие, ведь уже очевидно, что здесь что-то не так, и, вместо того чтобы изображать из себя героя, Штефану следовало бы найти ближайший телефон, причем телефон на каком-нибудь другом этаже, и вызвать полицию.

Но вместо этого Штефан подошел к двери, осторожно надавил ладонью на белое рифленое стекло и без особого удивления обнаружил, что дверь не заперта. Быть может, после ухода всех посетителей ее никогда и не запирали. Хотя вполне возможно и то, что не только он обеспечил себе возможность поспешного бегства…

Штефан осторожно приоткрыл дверь.

И тут же в его мозг ворвалось острое чувство нависшей опасности. В воздухе пахло кровью, насилием и смертью, причем ощущение совершенного насилия было таким интенсивным, что Штефан невольно отшатнулся назад. Этот запах был вовсе не запахом крови, которую берут у пациентов при помощи шприцов и затем хранят в маленьких пробирках. Нет, это был запах теплой, пульсирующей, растекающейся крови, пролитой в результате совершенного насилия. И уже не было абсолютно тихо: Штефан услышал, как где-то далеко заплакал ребенок, — это был характерный младенческий плач. Такие звуки дети издают только в первые дни своей жизни и никогда больше. А еще он услышал тихий писк электронных приборов, равномерное потрескивание реле и какой-то легкий шелест, который он через пару секунд идентифицировал как фоновый шум включенного радиоприемника или же телевизора.

Штефан осторожно двинулся по коридору. Запах крови становился все сильнее, и, еще не отворив дверь в небольшое помещение для дежурных медсестер, Штефан уже знал, что он там увидит. На полу, между столом и дверью, ничком лежал человек в белом халате. Хотя у него отсутствовала задняя часть черепа, Штефан догадался по забрызганным кровью седым волосам и по телосложению лежавшего, что это профессор Вальберг. По всей видимости, кто-то в упор выстрелил ему в лицо. То, что некогда было задней частью его черепа и мозгом, прилипло к стене возле окна. Еще один труп находился в другом конце комнаты. Он лежал на спине, но Штефану было трудно его опознать, потому что у него практически не было лица. Штефану очень хотелось надеяться, что это не медсестра Данута.

Он подавил в себе нарастающую тошноту и отвращение, переступил, чересчур широко шагнув, через труп Вальберга и подошел к письменному столу. Подняв дрожащей рукой телефонную трубку, он несколько секунд безрезультатно ждал длинных гудков. Возможно, нужно было сначала набрать ноль или какую-нибудь другую цифру. Он набрал ноль — опять тишина. Штефан в течение нескольких секунд наугад давил на разные кнопки телефона, прежде чем заметил, что возится с бездействующим аппаратом: кто-то вырвал телефонный шнур из розетки.

Кто-то, все еще находившийся поблизости. Вполне вероятно, в этот самый момент он стоит позади Штефана и ждет, когда тот обернется, чтобы выстрелить ему в лицо…

Нет, позади него никого не было. Жуткая картина, возникшая в воображении Штефана, исчезла, едва успев появиться. Штефан вдруг отчетливо почувствовал, что в помещении никого нет. В соседних помещениях ощущалась какая-то жизнь, однако угроза оттуда не исходила.

Тем не менее, когда он вышел из комнаты для дежурных медсестер и направился в конец коридора, все его органы чувств и нервы были невероятно напряжены. Он слышал уже не только те еле уловимые звуки, что и несколько секунд назад, но и множество других, о которых в обычных условиях не мог даже и догадываться. Но Штефану казалось, что, несмотря на слышимые им звуки, вокруг воцарилась странная тишина, как будто у его сознания появился фильтр, сортирующий поступающие от органов чувств сигналы.

Да, здесь произошло какое-то насилие, но сейчас Штефану ничто не угрожало. По крайней мере в данный момент.

Проходя мимо врачебного кабинета, Штефан на миг приостановился, но затем пошел дальше: он понял, что наверняка не найдет в этой комнате функционирующий телефон. Как, впрочем, и во всех остальных помещениях.

Когда он подошел к палате Евы, запах крови стал просто невыносимым. Штефан дрожащей рукой толкнул дверь и закрыл глаза на те полсекунды, которые требовались для того, чтобы перешагнуть порог.

Это ему ничем не помогло.

О том, чего не видели его глаза, ему тут же сообщили другие органы чувств, которые опять необычайно обострились. Он осознал, что произошедшее здесь недавно насилие максимально проявилось именно в этой комнате.

Штефан открыл глаза, и первым, что он увидел, было перевернутое кресло-каталка. Если бы он поднял веки на полсекунды позже, то неизбежно натолкнулся бы на него — это кресло лежало сразу за входной дверью. Одно из его колес было погнуто и почти сорвано с оси, а на хромированных деталях бросались в глаза темные пятна крови.

А затем он увидел Ребекку.

Нет, это была не она. Это не могла быть она, поскольку у Ребекки было совсем другое телосложение, другой цвет волос, другая прическа. Однако тот короткий миг, который понадобился ему, чтобы перескочить через перевернутое кресло-каталку и попасть в помещение за стеклянной перегородкой, он был на сто процентов уверен, что женщина, лежавшая за дверью лицом вниз в огромной луже крови, — именно Ребекка. Она должна быть Ребеккой, потому что это было бы для Штефана самым большим ударом судьбы, а эта самая судьба, казалось, в последние несколько дней твердо решила наносить ему удары — один сильнее другого.

Но на полу лежала все-таки не Ребекка, а медсестра Данута. Ей не стреляли в лицо — у нее было перерезано горло. Когда Штефан попытался перевернуть труп на спину, голова стала болтаться из стороны в сторону, и Штефан на секунду даже испугался, что она сейчас оторвется и закатится, как мяч, под ближайший шкаф. Рана на шее Дануты была такой глубокой, что Штефан увидел в глубине кроваво-красного разреза белеющие шейные позвонки. Судя по огромной луже крови и по тому, как сильно пропиталась кровью одежда Дануты, из ее тела вытекла практически вся кровь. Ее горло было не просто перерезано — из него был вырван кусок размером с кулак.

Штефан решил, что, по крайней мере, все произошло очень быстро. Выражение в остекленевших глазах Дануты было жутким, но в нем не чувствовалось мучений. Даже если она умерла не мгновенно, шок от испуга наверняка был таким сильным, что она даже не почувствовала боли.

Дрожа всем телом, Штефан выпрямился. Его руки были в крови, от запаха которой он едва не терял сознание. С отвращением вытерев руки о свои брюки, он осмотрел разгромленную комнату.

Медсестра Данута оказалась не единственной жертвой: возле окна лежало скрюченное тело темноволосого мужчины, одетого в светлый летний костюм и белую рубашку с галстуком. Одно из стекол его солнцезащитных очков было разбито, и за ним зияло влажное темно-красное отверстие. Штефан подумал, что этого мужчину, наверное, прислал Уайт для охраны Ребекки: в правой руке он сжимал пистолет.

На третьем трупе, оказавшемся в этом помещении, была невзрачная поношенная одежда: простые вельветовые брюки (последний раз Штефан видел такие брюки лет десять или двенадцать назад), дешевая белая нейлоновая рубашка и абсолютно не соответствующие остальному одеянию высокие альпинистские ботинки со шнуровкой. Возле него тоже лежал пистолет — какая-то экзотическая модель, которая из-за огромного прикрученного глушителя выглядела еще более странной и неказистой. Этот глушитель, по крайней мере, объяснял, почему никто не услышал выстрелов, которыми были убиты находившиеся здесь люди. Однако пока не было ответа на главный вопрос: куда девались Ребекка и Ева?

Кровать Евы была перевернута и поломана, как почти все в этой комнате. Непонятно, сколько времени здесь продолжалась схватка, но она, скорее всего, была ожесточенной. Тот, кто убил медсестру Дануту и двух других людей, превратил это помещение в подобие поля битвы под Верденом.

Штефан наклонился над человеком в поношенной одежде и протянул руку к его пистолету, но тут же отдернул ее. У него было ощущение — нет, он знал наверняка, — что ему сегодня понадобится оружие, но пистолет с прикрученным глушителем был уж слишком большим, да и весил, пожалуй, немало. Кроме того, Штефан не был уверен, что сумеет с ним правильно обращаться.

Он предпочел взять оружие у второго убитого. Это был самый обыкновенный пистолет, знакомый Штефану по многочисленным американским фильмам про полицию. Штефан поставил пистолет на предохранитель и понюхал ствол. Он не имел ни малейшего представления, как пахнет порох, однако, не почувствовав вообще никакого запаха, понял, что из этого пистолета в этот день не стреляли. Его хозяин, по-видимому, выхватил пистолет и прицелился, но так и не успел выстрелить.

Что же, черт возьми, здесь произошло?

Штефан засунул пистолет себе за пояс, подошел еще раз ко второму убитому мужчине и, с трудом превозмогая отвращение и страх, попытался перевернуть труп и хотя бы поверхностно обыскать его.

Результаты осмотра были более чем скромными: два запасных магазина для пистолета, дешевая одноразовая зажигалка и пачка сигарет без акцизной марки. Никаких документов и вообще ничего такого, по чему можно было бы хоть как-то идентифицировать личность убитого. Это обстоятельство не очень-то удивило Штефана, но оно усилило его беспокойство, подтвердив то, о чем он уже давно догадывался: люди, с которыми ему пришлось столкнуться, вовсе не были дилетантами — они были профессионалами.

Но кто же сумел их убить?

Штефан обыскал и второй труп, но это тоже мало что дало. Хотя в карманах у этого человека было больше предметов, чем у предыдущего, в них лежал в основном всякий хлам, не дававший даже и намека на то, кем мог быть его хозяин.

Что же произошло с Ребеккой и ребенком? По крайней мере, они, скорее всего, были еще живы. В комнате пахло смертью, но Штефан почему-то теперь мог различать отдельные запахи смерти. Запахи смерти в этой комнате принадлежали Дануте и двоим убитым мужчинам. Штефан уже давно перестал ломать голову над тем, откуда и каким образом у него появилась способность различать неразличимое. Сейчас он просто отчетливо осознавал, что наверняка почувствовал бы, если бы в этой комнате убили кого-то еще, и был доволен уже тем, что знает это наверняка. Его главной задачей теперь было разыскать Бекки и ребенка. Он не имел ни малейшего представления, как он это сделает, и просто полагался на открывшиеся в нем сверхчеловеческие способности. А что ему еще оставалось делать?

Не рассчитывая особо на успех, а лишь для того, чтобы потом можно было сказать себе, что он, по крайней мере, попытался это сделать, Штефан подошел к телефону и поднял трубку. Телефон не работал, как, наверное, и все остальные телефоны в этой части здания. Этого и следовало ожидать.

Когда Штефан вышел из комнаты, он заметил огромное количество маленьких и неровных следов, ведущих от лужи крови, растекшейся из-под неподвижного тела Дануты, в соседнюю комнату и затем направо по коридору. Они были наполовину затертыми, и Штефан, будучи не ахти каким следопытом, не мог определить, кому они принадлежат. Однако это были явно следы не человека, а какого-то зверя.

Глубоко в его сознании — хотя и вовсе не так глубоко, как ему хотелось бы, — забрезжило понимание того, какому существу принадлежат эти следы, но Штефан в этот момент был просто не в состоянии думать об этом. Он быстро вышел в коридор и свернул направо.

Перед лифтами стояла молодая женщина в униформе медсестры. Она, по всей видимости, еще не догадалась, в чем смысл наклеенного на двери лифтов пластыря, а потому посмотрела на Штефана одновременно и рассерженно, и растерянно. Выражение ее лица мгновенно изменилось, когда она услышала звук открываемой двери и увидела выходившего через эту дверь Штефана.

— Что… — начала она испуганно.

— Уходите отсюда! — перебил ее Штефан. — Быстро! И вызовите полицию! Здесь произошло убийство!

Медсестра еще секунду изумленно смотрела на Штефана, широко раскрыв глаза. Справившись с растерянностью, она не стала истерически кричать и не побежала прочь сломя голову, а, наоборот, отреагировала с поразительным хладнокровием: быстро развернувшись, она стремительно, но без паники направилась в свое отделение.

— Закройтесь изнутри! — крикнул Штефан ей вслед. — И ничего не предпринимайте, пока не приедет полиция!

Он сомневался, что она последует его совету, но это не имело значения. Ему нужно было еще несколько секунд, чтобы исчезнуть отсюда, — и это сейчас было самое главное.

Штефан задумчиво посмотрел на длинный коридор, в котором вновь воцарилась жуткая тишина. Органы чувств Штефана все еще обладали сверхчеловеческой чувствительностью, но в данный момент от этого не было особой пользы. Он лишь отчетливо ощущал, что Ребекки и Евы нигде поблизости нет.

С другой стороны, способов покинуть этот этаж было не так уж много. Лифты были заблокированы, а если бы Ребекка спускалась по лестнице, то неизбежно натолкнулась бы на Штефана, когда он поднимался в отделение. А может, она попросту спряталась где-то здесь? Нет, это было на нее непохоже. Ребекка не стала бы прятаться и, затаив дыхание, ждать, когда минует опасность. Штефан решил, что с этого этажа должен быть еще какой-то выход.

Справа коридор упирался в дверь, за которой только что исчезла медсестра. С левой стороны коридор делал резкий поворот: здание имело форму буквы «L». Перед поворотом Штефан увидел еще один, очень большой лифт. Его двери были закрыты, но, когда Штефан нажал кнопку, загорелась зеленая индикация, и он услышал, как где-то далеко внизу пришла в движение кабина лифта.

Уже через несколько секунд она подъехала к этажу, где находился Штефан, и еще до того, как открылись двери, он почувствовал, что Ребекка уехала именно на этом лифте. Это не вызывало ни малейших сомнений. Огромная, хромированная изнутри кабина лифта была настолько наполнена присутствием Ребекки, что Штефан ощущал это почти физически. Да, Бекки ехала в этом лифте, причем всего лишь несколько минут назад. Она была охвачена паникой, пребывала на грани истерики, и лихорадочно размышляла, как ей вырваться из западни, и очень сильно боялась…

Кроме того, ее кресло-каталка находилось сразу за дверями лифта.

Оно было перевернуто. Одно из колес согнулось, а на голубом синтетическом покрытии сиденья виднелись маленькие, уже слегка подсохшие капельки, очень сильно напоминавшие кровь. На самом деле — как подсказали Штефану его необычайно обострившиеся органы чувств — это была вовсе не кровь, однако уже само предположение о том, что он видит кровь Ребекки, настолько шокировало Штефана, что и его тело, и мозг на несколько секунд оказались полностью парализованными. Затем, застонав от отчаяния, он вышел из оцепенения, заскочил в кабину лифта и резко надавил ладонью на панель с кнопками этажей.

Двери закрылись очень медленно, и на этот раз Штефану показалось, что прошел целый час, прежде чем кабина лифта тронулась с места. Его мысли лихорадочно роились. Он понял: произошло что-то действительно ужасное, причем не в отделении за закрытыми стеклянными дверями, а именно в этом лифте и не с кем-нибудь, а с Ребеккой. Она была охвачена ужасом — невыносимым, всепоглощающим ужасом — и испытывала сильную боль. Штефан вдруг осознал не только это, но и многое другое. Информация, которую он просто не успевал переваривать, вдруг таким потоком хлынула в его мозг, что тот вот-вот мог разлететься на части.

Двери лифта раскрылись, и перед взором Штефана предстал еще один пустой коридор. Впопыхах Штефан нажал почти на все кнопки сразу, и теперь лифт вынужден был останавливаться чуть ли не на каждом этаже.

На этом этаже Ребекки не было. Если бы она вышла из лифта именно здесь, Штефан почувствовал бы это. Он не знал почему, но был в этом абсолютно уверен.

Лифт поехал дальше, остановился на четвертом этаже, а затем на третьем и на втором. Ни на одном из этих этажей Штефан ничего не почувствовал, а потому он просто неподвижно стоял и ждал возобновления движения лифта. По-видимому, единственное, что ему оставалось делать, это отбросить логическое мышление и, ничего осознанно не планируя, начать играть по правилам мира, где главенствуют инстинкты и интуиция, того мира, в который Штефан совсем недавно вступил.

Лифт доехал до первого этажа и замер. Штефан услышал чьи-то голоса. Они доносились издалека, и он не смог понять смысла произносимых слов. Голоса звучали слишком спокойно, чтобы можно было предположить, что разговаривавшие знали о событиях, произошедших несколькими этажами выше. Ребекка не выходила из лифта и на этом этаже.

Штефан лихорадочно размышлял над тем, как ему поступить. Правильнее всего было бы выйти из лифта и обратиться за помощью. Да и полицейские, наверное, уже направлялись сюда. Однако правильные поступки относились к числу понятий, не использующихся в новом мире. Ребекке угрожала опасность, и это было единственным, что сейчас имело значение. Он чувствовал это. Точнее, не просто чувствовал — он знал это наверняка, знал, что Ребекка отчаянно борется за свою жизнь как раз в этот самый момент.

Решительно подняв руку, Штефан нажал на кнопку подземного этажа, встал вплотную к дверям и вытащил из-за пояса пистолет, взятый у убитого мужчины. Если при следующей остановке лифта за его дверями кто-то будет поджидать Штефана, то он должен быть готов к такой встрече.

За дверями лифта на подземном этаже действительно находился человек, но он не набросился на Штефана, да и вообще не представлял никакой опасности: он лежал лицом вниз посреди огромной лужи крови. Штефану даже не нужно было смотреть на его горло, чтобы определить, в каком оно состоянии.

Он вышел из лифта, взял пистолет обеими руками и огляделся по сторонам. Кроме него и убитого мужчины, в подвале никого не было, однако на Штефана вдруг со всех сторон обрушилось бесчисленное множество запахов и других раздражителей, воздействующих на его органы чувств. Сам не понимая, каким образом он осознал, что лежащий перед ним мужчина умер быстро, не ощутив страха. Возможно, злой рок настиг его так быстро, что он даже не успел испугаться. У него в руке тоже был пистолет, и когда Штефан осмотрел его, то без особого удивления обнаружил, что и из этого пистолета сегодня не было сделано ни единого выстрела. Кем бы ни был убийца, сеявший здесь смерть, он действовал не только безжалостно и точно, но и молниеносно.

Мысль об этом, конечно же, не успокоила Штефана. Оружие в его руке вдруг показалось ему бесполезным и даже нелепым. Быть может, именно таким — бесполезным и нелепым — оно в действительности и было.

Когда он уже начал выпрямляться, ему вдруг бросились в глаза чьи-то следы. Эти следы не были человеческими, и они тянулись прямо из все разрастающейся лужи крови и исчезали за одной из дверей на другом конце коридора. Штефану не потребовалось и секунды, чтобы сообразить, какому существу принадлежали эти следы. Еще два дня назад ему показалось бы, что это следы очень крупной собаки. Теперь же он точно знал, кому они принадлежали.

И тут — наверное, уже в последний раз за этот день — в рассуждения попытался вмешаться здравый смысл. Он стал убеждать Штефана, что, конечно же, здесь пробежала собака — а кто же еще? Объяснение этим следам было совершенно очевидным: человек, которого Уайт направил для охраны Ребекки, привел с собой собаку, и после смерти своего хозяина она рассвирепела и загрызла тех, кто убил его.

Это объяснение было вполне логичным — таким же логичным, как и еще одно, гораздо более жуткое объяснение, выглядывающее из-за быстро разваливающегося храма здравого смысла. Штефан попытался не думать об этом втором объяснении и, снова засунув пистолет за пояс и внимательно посмотрев направо и налево, подошел к двери, к которой вели кровавые следы. Он прекрасно представлял себе, какие помещения его окружают, хотя еще никогда не был в этой части подземного этажа: планировка всех этажей в этом здании была примерно одинаковой. Если он сейчас повернет направо, то окажется у лифтов общего пользования, рядом с которыми находилась дверь в лабиринт служебных ходов и помещений котельной — он по нему уже проходил. Ребекка наверняка интуитивно попыталась покинуть здание именно этим путем. Кровавые следы на полу вели совсем в другом направлении, но Штефан уже не обращал на них никакого внимания. То, что сейчас здесь происходило, определялось уже не логикой, а инстинктами, чувствами и интуицией. И если он хочет иметь хоть какие-то шансы выбраться живым из этого безумия, то ему теперь нужно полагаться исключительно на проснувшиеся в нем инстинкты.

Он стремительно двинулся к повороту коридора, свернул направо и, как и предполагал, обнаружил, что дверь в коридор котельной не закрыта. Штефан был на сто процентов уверен, что закрыл эту дверь за собой. Его пронзила жуткая мысль: по всей видимости, Ребекка в поисках спасения пробежала через эту дверь как раз в то время, когда он поднимался по лестнице. От этой мысли у него вдруг возникло ощущение собственной вины — бессмысленное и бесполезное, но мучительное.

Коридор по ту сторону двери был ярко освещен и абсолютно пуст. Никаких следов. Ни капли крови. Ни единого звука. Тем не менее Штефан не сомневался, что Ребекка была здесь всего пять минут назад, а то и меньше. Ему казалось, что он ее присутствие… чует?

Он прикрыл за собой дверь так тихо, как только мог, еще раз огляделся по сторонам и закрыл глаза, прислушиваясь.

В первый момент он ничего не услышал. Вернее, наоборот, он слышал уж слишком много. Острота его органов чувств опять стала сверхъестественной, и на него со всех сторон обрушились сотни еле слышных и зачастую непонятно откуда доносившихся звуков — от нервного тиканья его наручных часов до таинственного шепота компьютеров, управляющих всеми подземными механизмами.

Эти звуки мощным потоком хлынули на Штефана, как штормовая волна на берег, и в этом пронзительном крещендо трудно было различить отдельные звуки и понять, откуда они доносятся и что означают.

Затем из этого хаоса вырвался один резкий, пронзительный крик, и в тот самый момент, когда Штефан его услышал, произошло что-то ужасное: ему показалось, что в его сознании щелкнул ранее никогда не срабатывающий выключатель.

В один миг все изменилось. Штефан теперь не просто слышал малейшие звуки и ощущал запахи и местонахождение окружающих объектов, о существовании которых всего секунду назад не мог даже и догадываться, — у его необычайно восприимчивых органов чувств с этого момента появился своего рода фильтр, который пропускал в его сознание только действительно важную информацию. Он теперь отчетливо чувствовал, в каком направлении и на каком расстоянии от него находится Ребекка, и знал, что она не одна и что она охвачена смертельным страхом, из-за своей интенсивности казавшимся осязаемым. Это изменение в мироощущении Штефана произошло за какую-то долю секунды, так быстро, что он не обратил на него внимания.

Но произошло и еще кое-что: от боязливости, присущей Штефану, не осталось и следа. Все, что теперь имело значение, — это Ребекка и Ева, то есть его жена и ребенок. Они находились где-то впереди и, возможно, в этот самый миг отчаянно боролись за свои жизни.

Тем не менее он не бросился вперед сломя голову (хотя вначале импульсивно хотел поступить именно так), а стал продвигаться в нужном направлении хотя и быстро, но максимально бесшумно. Ребекка и Ева находились на этом подземном этаже не одни: их запах смешивался с запахом как минимум троих или четверых человек. Штефан понимал: он ничем не поможет Ребекке, если безрассудно рванется вперед и получит себе пулю в лицо.

Крик Ребекки больше не повторился, но Штефан был уверен, что она находится в одном из помещений в дальнем конце длинного коридора и помещение это было расположено с правой стороны. Инстинктивно прижимаясь к правой стене, чтобы иметь хоть какое-то — пусть даже и очень маленькое — преимущество, если кто-то вдруг выйдет из какой-либо двери, он немного ускорил шаг и слегка наклонился вперед. Его плечи и руки были напряжены до предела, однако он не испытывал ни малейшего страха, хотя и осознавал, что у него нет реальных шансов одолеть нескольких вооруженных людей. Он сомневался даже в том, что может справиться хотя бы с одним из них.

Штефан отогнал от себя подобные мысли и сконцентрировал внимание на простиравшемся перед ним бетонном коридоре. Он тут же заметил две неточности в своих предыдущих наблюдениях: во-первых, двери, за которыми, как он предполагал, находились Ребекка и Ева, были расположены не в дальней, а в средней части коридора; во-вторых, коридор был вовсе не таким необитаемым, как ему показалось вначале. Пол коридора был покрыт миллиметровым слоем пыли, и Штефан без труда разглядел на нем множество следов, в том числе и отпечатки нескольким пар грубой обуви большого размера. Эти отпечатки были свежими — максимум пятиминутной давности.

Штефан удивился тому, что сумел за один лишь миг воспринять так много информации. Он словно очутился в мире, который был таким же чуждым и диковинным, как поверхность планеты, находящейся на расстоянии миллионов световых лет от Земли, и он с каждым шагом не только все больше проникал в этот мир, но и все явственнее ощущал себя обитателем той далекой планеты.

Штефан медленно подошел к первой из трех привлекших его внимание дверей. Она была лишь прикрыта, но он не стал даже и заглядывать за нее. Одна из цепочек следов вела к этой двери и затем обратно: кто-то еще до него осмотрел эту комнату, и этот кто-то был ранен, о чем свидетельствовали капли крови на полу.

Штефан присел на корточки, коснулся кончиком пальца одной из капель крови и затем понюхал палец. Запах был сладковатым, чем-то напоминающим запах меди, и Штефан вдруг испугался ощущения того, что этот запах возбудил его, словно Штефан был хищным животным. А еще этот запах дал Штефану уйму информации: он принадлежал мужчине в возрасте между сорока и пятьюдесятью годами, находившемуся в прекрасной физической форме, сильно взволнованному. Кроме того, мужчина был ранен гораздо серьезнее, чем можно было предположить по нескольким каплям крови на полу, к тому же этот мужчина был готов убивать.

Штефан поднялся, осмотрел следующую дверь и тут же потерял к ней интерес, как и к предыдущей. Ребекка, по всей видимости, находилась за третьей дверью.

Он очень осторожно подошел к этой — металлической и массивной — двери. Штефан прислушался, но не услышал абсолютно ничего: ни криков, ни звуков борьбы, ни даже чьих-либо шагов.

Возможно, он пришел слишком поздно и Ребекка с Евой были уже мертвы.

Не желая даже допустить возможность этого, он осторожно открыл дверь, шмыгнул в нее и осмотрелся. Перед ним простирался освещенный лишь одной тусклой лампочкой коридор, в котором виднелись три двери. По всей видимости, под землей находился целый лабиринт из коридоров и различных помещений, тянувшийся, наверное, на добрый километр.

Впереди него раздались какие-то звуки — не очень громкие, но шум долго не прекращался и был похож на звуки борьбы. Затем он услышал голоса: два или три человека разговаривали на непонятном языке. А еще послышалось детское хныканье. Однако не раздавалось ни звука, подтверждающего присутствие за этой дверью Ребекки.

Штефан вытащил из-за пояса пистолет, снял его с предохранителя и вцепился в него обеими руками, направив ствол в пол. Голоса раздавались неподалеку — может, шагах в двадцати, а может, и в пяти — за ближайшей дверью. Сердце Штефана заколотилось быстрее, но он по-прежнему не испытывал страха. А причин бояться было достаточно.

Он бесшумно подошел к двери в конце коридора, прислонился плечом к холодной бетонной стене и заглянул в узкую щель между коробкой двери и ее полотном. Поначалу он увидел лишь какие-то тени, но доносившиеся звуки стали слышны более отчетливо. Он не зря старался передвигаться как можно тише: люди, голоса которых он слышал, стояли сразу за дверью. Он теперь отчетливо различал их голоса, хотя и не понимал смысла слов. Люди разговаривали на каком-то славянском языке — может русском. Казалось, что они о чем-то спорят, однако Штефан не был в этом уверен. Для него даже прогноз погоды на русском языке прозвучал бы, наверное, как объявление войны.

Медленно, очень медленно, он убрал левую руку с пистолета, уперся кончиками пальцев в полотно двери и надавил на него. Тяжелая дверь поддалась очень неохотно, но совершенно бесшумно. Щель, через которую можно было заглянуть в комнату, увеличивалась — миллиметр за миллиметром.

Похоже, необычайно обострившееся восприятие Штефана немного подшутило над ним. Он слышал голоса так отчетливо, как будто говорившие находились прямо за дверью, но на самом деле там никого не оказалось. По ту сторону выкрашенной красной краской двери находился большой, заполненный трубами и кабелями зал, воздух в котором был спертым, а температура — намного выше, чем в других подземных помещениях. «Это, скорее всего, и есть котельная», — подумал Штефан.

Он еще больше приоткрыл дверь, бесшумно прошмыгнул внутрь и, снова сжимая пистолет обеими руками, внимательно огляделся. Помещение было низким, но такой большой площади, что свет от лампочки рассеивался, не достигнув дальней стены. Было слышно неторопливое гудение тяжелых механизмов. А еще здесь пахло сухим теплом, медикаментами и… страхом.

Голоса доносились слева, где, кроме всевозможных труб и кабелей, виднелись большие и казавшиеся удивительно гладкими металлические конструкции. Это были отнюдь не сверкающие многочисленными лампочками машины, описанные в научной фантастике, а всего лишь незатейливые алюминиевые емкости, внутри которых что-то вибрировало. Из-за крайней из этих емкостей падала тень причудливой формы, двигавшаяся в одном ритме с говорившим человеком. Разговаривали на русском языке или на каком-то другом, и разговор был явно не о погоде.

Штефан на цыпочках подошел к алюминиевым емкостям, опустился на одно колено и осторожно выглянул из-за края своего импровизированного укрытия. Алюминиевая стенка емкости вибрировала так сильно, что почти причиняла боль прислонившемуся к ней Штефану. А еще она была горячей. Штефану оставалось только надеяться, что механизмы, находившиеся внутри алюминиевых конструкций, смогут выдержать удар пули: те четверо, которые стояли по другую сторону этих емкостей, были вооружены. У двоих из них имелись пистолеты, а третий, к ужасу Штефана, держал в руке автомат устаревшей конструкции — с очень длинным стволом и круглым магазином размером почти с тарелку. У четвертого мужчины оружия не было, но это отнюдь не означало, что он действительно не был вооружен. Левый рукав его рубашки был разорван и пропитан кровью.

Штефан по-прежнему нигде не видел ни Ребекки, ни Евы.

Он лихорадочно соображал, как ему поступить. Не было никакого сомнения в том, что резню наверху устроили именно эти люди. А еще было совершенно ясно, почему они это сделали: Штефан узнал по крайней мере одного из них.

Когда он видел этого человека в последний раз, тот был одет в белую маскировочную форму и держал в руках гораздо более мощное и современное оружие. Кроме того, сейчас он был не особенно хорошо выбрит. Но Штефан сразу же узнал его и теперь уже не сомневался в том, что эти четверо были членами отряда Баркова. Они явились сюда, чтобы выставить ему и Ребекке счет за интервью с их предводителем.

Быть может, Ребекка уже заплатила по этому счету…

Штефан подумал об этом как-то спокойно, совершенно без эмоций. И примерно с тем же, однако еще более путающим спокойствием он вдруг понял, что если Ребекка действительно мертва, то он убьет всех этих людей. Возможно, когда он попытается это сделать, у него ничего не получится и он лишь погибнет сам. Но это уже не имело никакого значения. Сначала он выстрелит в человека с автоматом, затем, если успеет, еще в одного, прежде чем двое остальных прикончат его самого. Смерть теперь не пугала Штефана: то существо, которое в нем проснулось, руководствовалось прежде всего таким непопулярным понятием, как справедливость.

Все-таки, пожалуй, не стоило торопиться с выводами. То, что нигде не было видно Ребекки, отнюдь не означало, что она мертва. С того места, где он стоял, ему было видно далеко не все, что находилось за алюминиевыми емкостями. Штефан решил подобраться ближе, пусть даже риск быть замеченным возрастал при этом в несколько раз.

Штефан затаился в своем укрытии и быстро, но очень внимательно осмотрелся. То, что он увидел, не вселило в него особого оптимизма: позади трех металлических емкостей виднелась сплошная массивная стена, состоящая из толстых, в руку толщиной, труб и всевозможных кабелей и поднимающаяся почти до потолка. С другой стороны емкостей был проход, но добраться туда незамеченным не представлялось возможным.

Штефан напряженно размышлял, как ему поступить. Не было смысла просто сидеть и ждать, что проблема разрешится сама собой. Он отчетливо чувствовал, какими сосредоточенными были эти четверо наемников. Если бы они вышли из-за емкостей, сразу же увидели бы его — и тогда он пропал.

Штефан посмотрел вверх. Алюминиевые емкости были более чем двухметровой высоты, и карабкаться по ним было не легче, чем по вертикальному стеклу. Кроме того, он не был уверен, что сможет залезть на них без шума.

Однако другого выхода не было. Русские стали разговаривать еще громче, и Штефан осознал, что они вовсе не спорят, а просто оживленно обсуждают, что им делать дальше. Время работало не на Штефана. Если он собирался что-то предпринять, то надо было это делать немедленно.

Он поставил пистолет на предохранитель, засунул его за пояс и поднял руки. Без особого труда ухватившись за верхний край алюминиевой емкости, Штефан собрался с силами и, сжав зубы, стал карабкаться вверх. Поначалу это делать было легче, чем он предполагал, но только поначалу. Металл был горячим и вибрировал так сильно, что у Штефана даже зубы заныли. Кроме того, он не мог запрыгнуть наверх одним махом, потому что между верхним краем емкости и потолком было всего лишь полметра, и ему пришлось заползать наверх постепенно, сантиметр за сантиметром втягивая туда свое тело.

Как ни странно, это у него получилось, хотя он затем и пролежал на емкости почти минуту, не в силах пошевелиться, с колотящимся сердцем и сбившимся дыханием. Емкость под ним тихо гудела. Голоса русских слились в сознании Штефана в единое угрожающее бормотание, а вокруг было уже не тепло, а жарко.

Он медленно поднял голову, глубоко вдохнул и тут же понял, что даже этот тихий звук может привлечь внимание русских. Штефан в тот же миг затаил дыхание и прислушался, но, к счастью, не заметил никаких изменений в ритме звучания доносившихся до него голосов. Тогда он осторожно вытащил пистолет из-за пояса и начал потихоньку ползти вперед по горячему металлу.

Громадные алюминиевые емкости находились так близко одна от другой, что он вполне мог незаметно перебраться с одной на другую. Однако теперь его волновала новая проблема: металл под ним был уже таким горячим, что Штефан еле-еле мог терпеть. Тем не менее он продолжал медленно ползти вперед и, миновав среднюю емкость, оказался на третьей — и последней — из них. Голоса четверых наемников раздавались теперь непосредственно под Штефаном.

Однако он услышал еще один звук — тихое прерывистое всхлипывание ребенка. Оно доносилось из пространства между металлическими емкостями и стеной помещения…

Когда Штефан продвинулся еще чуть-чуть вперед и посмотрел через край емкости вниз, его сердце сильно сжалось.

Да, он оказался прав: Ребекка и Ева действительно находились здесь, в этом узком — не более полуметра в ширину — пространстве между металлическими емкостями и стеной помещения. Девочка сидела, скорчившись, в углу и всхлипывала, но при этом в издаваемых ею звуках чувствовалось и еле слышное рычание, да и вообще она казалась скорее агрессивной, чем испуганной.

Ребекка лежала на спине. По всей видимости, она находилась в бессознательном состоянии. Ее больничная ночная рубашка была порвана в нескольких местах, а на правом боку виднелась кровь. Похоже, раны от укусов под ребрами снова открылись. Лицо Ребекки было опухшим — наемникам, наверное, пришлось несколько раз ее ударить, чтобы заставить подчиниться.

Мысль об этом наполнила Штефана гневом и холодной решительностью. Теперь-то у него уж точно не осталось ни страха, ни сомнений! Его семья подверглась насилию, и он был полон решимости дать должный отпор — ни больше, ни меньше.

Штефан отполз немного назад, затем вправо и снова стал продвигаться вперед — сантиметр за сантиметром. Металл под ним был таким горячим, что ему казалось, будто он ползет по раскаленной сковородке. От боли у него даже проступили слезы на глазах. Но он, несмотря на это, не издавал ни единого звука и, еще плотнее прижимаясь к горячему металлу, упорно продвигался вперед, пока не увидел русских.

Он тут же подумал, что лучше ему было не высовываться. Он смотрел на этих четверых наемников, будучи выше их не более чем на десять сантиметров, причем находился от ближайшего из них на расстоянии, не превышающем все те же десять сантиметров. Ближе всех стоявший к нему русский — он держал в руках автомат — был повернут к нему спиной, однако трое других смотрели почти на него. Если бы один из них в этот момент чуть-чуть приподнял глаза…

Штефану была бы крышка. Ну и что? Его шансы выбраться живым из этого подземелья все равно равнялись нулю. Важно было лишь то, скольких из этих людей он сумеет забрать с собой на тот свет.

Самый реалистический ответ на этот вопрос был очень простым — ни одного. У Штефана имелось оружие, его преимуществом был фактор неожиданности, а еще он находился в тактически более выгодной позиции. Но он не был профессиональным убийцей. Если бы эти четверо уже убили Ребекку, то он, не задумываясь, начал бы стрелять, стараясь их уничтожить. Но Ребекка была еще жива, и самое умное, что Штефан мог сейчас сделать, — это находиться рядом и попытаться любым способом ее защитить. Даже если бы это закончилось смертью их обоих.

Когда он уже собирался отползти от края емкости, один из наемников сунул руку себе в карман, и через секунду Штефану стало ясно, чего они здесь, собственно говоря, ждали.

Они ждали телефонного звонка.

Наемник достал из кармана складывающийся мобильный телефон, зубами вытянул из аппарата антенну и несколько раз очень сильно нажал на кнопку включения. Его явно нерадостное лицо стало еще угрюмее.

Штефан мысленно сокрушенно покачал головой. Эти наемники, возможно, знали, как убить человека с помощью одного пальца, но их представление о современной телефонной связи было явно более чем поверхностными. Ни один мобильный телефон в мире не смог бы функционировать в этом закованном в сталь и бетон подземном лабиринте. Если они твердо решили дождаться звонка, то ждать им пришлось бы, как говорится, пока рак на горе свистнет.

И вдруг Штефана охватило странное чувство. Он вздрогнул от неожиданности, но у него все-таки хватило ума тихонько отползти еще на полметра от края емкости, прежде чем приподнять голову и оглядеться. Он не увидел ничего нового, но у него появилось ощущение, что он теперь не один. Здесь был кто-то еще. Или что-то. Может быть, некая сила, которая могла ему помочь. Например, существо с той стороны вращающейся двери.

Штефан отогнал от себя нелепые мысли, тихонько прижался к металлу и снова пополз в сторону Ребекки и Евы. Ребекка лежала в той же позе, а Ева перестала всхлипывать и теперь смотрела вверх. Когда Штефан выглянул из-за края емкости, он тут же встретил взгляд больших и темных глаз Евы.

В ее глазах было что-то такое, от чего он в первый миг даже растерялся, — что-то… слишком знакомое. Она внимательно смотрела на Штефана, не проявляя ни страха, ни враждебности, хотя и особого дружелюбия в ее взгляде тоже не было. Штефану стало жутко.

Штефану лишь с трудом удалось отвести глаза в сторону. Он еще раз посмотрел на Ребекку, прислушался, а затем изменил положение тела так, чтобы лежать параллельно краю емкости. Вряд ли было возможно спуститься без шума с двухметровой высоты, к тому же нельзя было просто спрыгнуть вниз: он при падении мог нечаянно придавить Ребекку. Поэтому он попытался медленно и тихо соскользнуть с края емкости, стараясь как можно дольше удерживаться за ее край.

У него, конечно же, получилось не так, как хотелось.

Его пальцы соскользнули с края емкости задолго до того, как ноги коснулись пола. Он полетел вниз, отчаянно пытаясь еще в воздухе повернуться так, чтобы не упасть прямо на Ребекку, и тут же почувствовал острейшую боль в своей раненой ноге. Мужественно подавив вырывающийся крик, он приземлился на пол лишь в нескольких сантиметрах от лица Ребекки и, невольно замахав руками, попытался откинуть свое тело в сторону. Если бы он свалился левее, то есть на алюминиевую емкость, то вызвал бы такой грохот, что его было бы слышно до четвертого этажа. Однако ему повезло, и он упал в противоположную сторону.

Впрочем, повезло ему не так уж сильно: стена напротив емкости была сплошь покрыта трубами, кабелями, вентилями, переключателями, рычагами и кронштейнами. И все эти предметы, как тупые ножи, впились в спину потерявшего равновесие Штефана.

Боль была такой сильной, что он лишь невероятным усилием воли сумел удержаться от крика. С его уст сорвалось только еле слышное оханье, явно не соответствующее тем болевым ощущениям, которые он испытывал. У Штефана перед глазами поплыли красно-желтые круги, а весь мир вокруг словно перевернулся. Штефан решил, что он, наверное, сломал ребро, а то и не одно. Ему было больно даже дышать. Он закрыл глаза.

И вдруг он почувствовал, как что-то коснулось его лица — что-то легкое и прохладное, тем не менее полное силы. Открыв глаза, он без особого удивления увидел, что это была рука Евы. Девочка подползла к нему и теперь сидела перед ним в странной позе: она будто приготовилась к прыжку. Ее взгляд по-прежнему был жутким, но в ее глазах появилось и что-то еще. Штефана снова охватило какое-то знакомое, но необъяснимое чувство.

Он ошеломленно подумал, что, возможно, лежа на алюминиевой емкости, он ощутил присутствие именно Евы. Эта мысль поразила его: он за всю свою жизнь видел эту девочку в общей сложности не более нескольких часов, но вдруг почувствовал к ней такое доверие и симпатию, как будто она была с ним рядом всю жизнь. То, что он только что думал о Ребекке, теперь в полной мере распространялось и на Еву: он не мог позволить, чтобы кто-то причинил этому ребенку зло. Даже если Штефану пришлось бы в одиночку сразиться с целым миром.

— Все в порядке, — прошептал он. — Не бойся, малышка. Я вытащу всех нас отсюда. Ничего не бойся.

Его слова показались смешными даже ему самому. Если кто-то действительно ничего не боялся, так это Ева. В ее глазах сверкнули искорки, то ли насмешливые, то ли предостерегающие, однако Штефан был уверен, что девочка не только услышала его слова, но и поняла их смысл.

Штефан глубоко вздохнул, присел на корточки и, не меняя позы, приблизился к Ребекке. Левой рукой он вытащил из-за пояса пистолет, снял его с предохранителя и положил возле себя на пол. Затем он посмотрел в конец узкого прохода, в котором они находились, и прислушался. Русские стояли на том же месте, разговаривали и, по-видимому, ожидали, когда же законы физики перестанут действовать и мобильный телефон заработает в совершенно неподходящих условиях. Штефану даже было видно одного из них. Он поражался тому, что наемники до сих пор не заметили его. Они простояли целых полчаса без движения, ни разу не посмотрев на двух людей, которых силой увели с собой.

И тут до Штефана дошло, что на самом деле прошло не так много времени. Скорее всего, с тех пор как он спрыгнул к Ребекке и Еве, прошло не больше чем полминуты, а с того момента, как он вошел в этот зал, — не более двух минут. Время — понятие относительное, и Штефан очень ясно это почувствовал.

Кроме этих, скорее теоретических, рассуждений, ему в голову пришла еще одна мысль, причем гораздо более неприятная: с тех пор как он вошел в лифт на шестом этаже, прошло лишь пять — максимум шесть — минут. Даже если та медсестра сразу же позвонила в полицию, вряд ли полицейские машины успели приехать сюда. Так что помощи Штефану ждать было не от кого.

Он осторожно протянул руку, положил ладонь Ребекке на губы, чтобы она вдруг — не дай Бог! — не вскрикнула, и слегка потряс ее.

К удивлению Штефана, когда Ребекка открыла глаза, ее взор был осмысленным и даже сосредоточенным. Она мгновенно осознала, в какой ситуации они находились и какая опасность им угрожала. Тем не менее Штефан бросил на нее долгий предостерегающий взгляд и лишь затем медленно убрал руку с ее губ и поднял с пола свой пистолет.

Ребекка резко повернула голову набок. Правая часть ее лица раскраснелась: металлическая труба, к которой она все это время прислонялась, тоже была горячей. Но Ребекка, как бы ей ни было больно, не издала ни звука и лишь осторожно перенесла вес тела на левую руку, чтобы как можно тише подняться на ноги. «Моя отважная девочка!» — мысленно восхитился ею Штефан.

Он направил пистолет на русского. С того места, где находился Штефан, были видны лишь его плечи, зад и крепкие икры, мышцы которых хорошо прорисовывались даже под грубой тканью брюк. Штефан очень осторожно положил указательный палец на спусковой крючок. Он не имел ни малейшего представления, что ему следовало делать. У него была прекрасная возможность убить этого парня — а может, и еще одного, если он сумеет действовать быстро и решительно, — но он пока не видел в этом никакого смысла.

Ребекка подняла руку, осторожно коснулась запястья Штефана и надавила на него — не для того, чтобы отвести оружие в сторону, но достаточно сильно, чтобы Штефан понял смысл ее жеста: защищаться — да, нападать — нет!

Сидеть на корточках Штефану было уже невыносимо. Его раненая нога ныла все сильнее. Еще несколько секунд — и ее могла скрутить судорога, и тогда Штефан вообще не смог бы двигаться. Если он собирался что-то предпринять, то надо было делать это как можно скорее.

Он встал, попытался размять ногу и вдруг со смешанным чувством удивления и ужаса увидел, что русский наемник сделал полшага назад и одновременно повернулся в сторону Штефана.

Все последующие события произошли как бы сами по себе. Штефан не только не контролировал свои действия — ему даже показалось, что его руки и ноги двигались вопреки его воле.

Трудно было понять, кто больше испугался в первый миг — Штефан или русский. Но как бы там ни было, наемник отреагировал поразительно быстро.

После секундного замешательства он резким движением попытался выхватить из-за пояса пистолет. Однако Штефан в этот самый миг сделал молниеносный шаг вперед и, убрав палец со спускового крючка, с невероятной силой ткнул наемника стволом пистолета под левый глаз.

Раздался сухой хруст. Штефан толком не понял, что это хрустнуло: то ли скула русского, то ли — судя по пульсирующей боли, охватившей всю руку Штефана до плеча, — его собственное запястье. В любом случае, результат этого удара был весьма впечатляющим.

Наемник уронил пистолет, который все же успел выхватить из-за пояса, схватился обеими руками за лицо и повалился на емкость. Грохот, который он при этом произвел, оказался еще сильнее, чем можно было себе представить.

Штефан, сделав еще один шаг вперед, ударом колена и локтя свалил русского на пол и невольно оказался между тремя остальными наемниками. Все по-прежнему происходило как бы само по себе, без малейшего контроля сознания Штефана: ему показалось, что его тащила за собой мощная лавина и он просто не мог ей противиться.

Он в мгновение ока проанализировал ситуацию, в которой оказался. Человек с раненой рукой находился слева от него на расстоянии около метра. Еще двое стояли чуть дальше, и тот из них, у кого был автомат, все еще держал в руках мобильный телефон. Впрочем, вряд ли это могло помешать ему — так же как и четвертому парню — выхватить оружие и нацелить его на Штефана. В первый момент Штефан, наверное, показался им призраком, возникшим прямо из воздуха, однако они наверняка не побоялись бы выпалить и по призраку.

Тем не менее Штефан оказался чуть проворнее их. Интуитивно определив слабое место в обороне противников, он метнулся влево и попытался вложить всю энергию своего броска в наносимый им еще один удар пистолетом. Этот мощный удар был нацелен на раненую руку русского. Не дожидаясь, когда, пронзительно вскрикнув от боли и тут же упав на колени, наемник полностью свалится на пол, Штефан молниеносно навел пистолет на человека с автоматом и в тот же миг осознал, что с этого момента удача покинула его. Он действовал быстро — даже намного быстрее, чем ожидал от себя, — но и его очередной противник был так же быстр. Кроме того, в подобных делах, когда речь шла о жизни и смерти, этот русский действовал как профессионал, а Штефан, в лучшем случае, — всего лишь как способный дилетант. Наемник уже бросил на пол мобильный телефон и обеими руками поднял свой автомат. Но в тот самый миг, когда ствол автомата уперся Штефану в живот, ствол пистолета Штефана коснулся лба русского.

Время остановилось. Это не было субъективным ощущением, продиктованным страхом. Нет! Штефан отчетливо чувствовал, что всякое движение в окружающей его вселенной на крошечный миг остановилось, словно огромная и мощная машина времени застопорилась на одно — бесконечно долгое — мгновение, прежде чем ее механизмы сумели измолоть в прах застрявший между их зубьями посторонний предмет.

А затем эти механизмы, восполнив потерянное мгновение резким рывком, стали вертеться дальше так же, как и всегда. Штефан, ужаснувшись, но как-то не по-настоящему, увидел, что его палец лежит на спусковом крючке пистолета, но и палец его противника тоже уже касается спускового крючка автомата. Штефан невольно задал себе вопрос: успеет ли он нажать на крючок, если русский выстрелит первым, и успеет ли это сделать русский, если первым выстрелит Штефан?

Но наемник не нажал на спусковой крючок. Оба противника оказались в классической патовой ситуации. Быть может, в мозгу у русского сейчас мелькнула та же мысль, что и у Штефана. А возможно, он просто почувствовал, что Штефан не станет стрелять.

Но действительно ли Штефан не собирался стрелять?

Краем глаза он заметил, что четвертый русский, выхватив свой пистолет, теперь целился в лицо Штефана с расстояния в каких-нибудь тридцать сантиметров. Однако Штефан ни на миг не отводил взгляда от глаз наемника, стоявшего перед ним.

— Дерьмовая ситуация, да? — спросил Штефан, не узнавая собственного голоса. Действительно, хотя в его голосе и прозвучали истерические нотки, он, тем не менее, показался Штефану уж слишком спокойным для такой отнюдь не спокойной обстановки. — Ты понимаешь, что я говорю?

Штефан не получил на свой вопрос никакого ответа, но это еще ничего не значило. Может, его противник просто предпочел промолчать. Пытаться говорить в подобной ситуации, очевидно, означало проявить слабость.

Тем не менее Штефан продолжал говорить:

— Мы сейчас можем либо одновременно друг друга прикончить, либо проверить, кто из нас более быстрый… а можем согласиться на ничью: вы позволяете нам уйти — и все остаются в живых.

Это было просто смешно. Хотя произнесенные Штефаном слова смог бы понять любой, кто хоть немного говорил по-немецки, они вполне могли показаться наивными и даже глупыми — пригодными разве что для какого-нибудь диалога в третьесортном телесериале, но не в реальной жизни. И потому единственное, что сейчас имело значение, — это то, что Штефан мог прочесть в глазах наемника.

А то, что он там увидел, сильно поразило его.

Во взгляде наемника не чувствовалось абсолютно никакого страха, как не чувствовалось там и уважения к тому оружию, ствол которого упирался ему прямо в лоб. Этот человек в самом деле был профессионалом. Ему, по-видимому, потребовалось не более секунды, чтобы оценить, кто стоит перед ним и чего от него можно ожидать. И он, к большому удивлению Штефана, по всей видимости, решил, что Штефан вполне способен вовремя нажать на спусковой крючок. Сам Штефан сильно сомневался в том, что способен на это, но отнюдь не собирался рассеивать заблуждения русского по этому поводу.

— Ну ладно, — сказал Штефан. — Не знаю, понимаете вы меня или нет, но если даже и нет, то можете, наверное, догадаться, что я намереваюсь сейчас сделать. Мы сейчас уйдем отсюда, и если вы попытаетесь нам помешать, то я лишу жизни как минимум одного из вас. Понятно?

Наемник, стоявший перед Штефаном, даже не шелохнулся, но что-то в его взгляде подсказало Штефану, что он все понял. Штефан молил Бога, чтобы это было именно так. Сейчас его жизнь зависела от правильности этого предположения.

— Бекки, ты можешь идти?

— Конечно, — ответила Ребекка.

Ее голос дрожал. В нем чувствовались такие невыносимые страдания, что Штефан невольно вздрогнул. Тем не менее он услышал, как она поднялась и взяла на руки Еву. Черт возьми, он мог слышать звуки, сопровождавшие ее малейшее движение!

— Иди к двери, — продолжил Штефан. — Только медленно.

Он услышал, как она пошла к двери — неторопливо, волоча ноги. Легкий шорох подсказал Штефану, что она задела плечом край алюминиевой емкости, и Штефан мысленно взмолился, чтобы Ребекке хватило сил и она смогла бы устоять на ногах и удержать Еву. Она должна была справиться с этим.

Штефан стал медленно поворачиваться, чтобы посмотреть на Ребекку хотя бы краешком глаза. Наемник также стал медленно поворачиваться в ту же сторону, копируя движения Штефана, словно в какой-то детской игре.

Штефан по-прежнему не спускал с него глаз. Он понимал, что стоит ему это сделать хотя бы на миг — и он распрощается с жизнью. Как только наемник заметит, что Штефан отвел взгляд хотя бы на долю секунды, он сразу же нажмет на спусковой крючок. Кроме того, ситуация стала для Штефана еще опаснее: теперь на него были направлены уже не два, а четыре ствола. Оба парня, которых он перед этим временно вывел из строя, теперь поднялись на ноги и направили на него свое оружие. Кому-кому, а уж им-то было за что поквитаться со Штефаном.

— Иди! — еще раз сказал он Ребекке. — Быстрее. Не жди меня.

Он видел Ребекку лишь в виде расплывчатой тени на самой границе своего поля зрения. Она двигалась очень медленно — возможно, она просто не могла идти быстрее. Штефан вдруг удивился тому, что никому из троих наемников не пришло пока в голову захватить ее в качестве заложника, однако уже в следующий миг он подумал, что это, пожалуй, не имело смысла. Все козыри уже были в игре. Угрожая Ребекке, они все равно не заставили бы его опустить пистолет. Они знали, что Штефан ясно понимал: в следующую секунду и его, и Ребекку убили бы. И тут Штефан неожиданно осознал, что он сейчас сделал и почему до сих пор еще жив: он полностью захватил инициативу и теперь устанавливал правила игры. Возможно, он делал это не очень умело, и вряд ли такая ситуация могла сохраняться долго, но, даст Бог, он сумеет ею грамотно воспользоваться.

И вдруг что-то изменилось. Штефан осознал смысл этого изменения лишь через секунду после того, как оно произошло: в его живот уже не упирался ствол автомата. Наемник отвел автомат в сторону, демонстративно направил его ствол в пол и отступил на полшага. Затем он кивнул. Его глаза сверкали от гнева, но в них, как показалось Штефану, светилось и уважение к своему противнику. Безусловно, Штефан вряд ли мог заставить такого человека бояться его, однако он заставил этого русского признать в Штефане достойного противника. А это кое-что значило!

Еще две или три секунды они стояли неподвижно, впившись друг в друга взглядами. Так и не дождавшись от Штефана реакции, русский еще раз кивнул, подчеркнуто медленно убрал левую руку с автомата и указал ею на что-то позади Штефана, по-видимому на дверь.

И тут Штефан чуть было все не испортил: он еще пару секунд стоял в полной растерянности, словно не веря в то, что действительно победил. Затем он наконец слегка кивнул в ответ и стал пятиться в том направлении, где находилась дверь. Его пистолет по-прежнему был направлен прямо в лицо наемника, хотя Штефан внутренне сомневался, что сможет попасть в него с такого расстояния.

Так он и пятился, пока одна из его ступней не уперлась в какое-то препятствие — скорее всего это был порог. Штефан почти переступил через этот порог, тщетно пытаясь восстановить в своей памяти вид коридора, и затем замер на месте. Еще одно движение — и он окажется за дверью, а стало быть, выпустит из своего поля зрения четверых наемников. Они уже не целились в него, а просто внимательно наблюдали за ним. Штефан понимал: он еще не выиграл эту партию, а просто сделал очень удачный ход. Однако игра велась не по честным правилам, и его сиюминутное преимущество могло быть вскоре утрачено.

Он наконец решился оторвать взгляд от русского, резко сделал шаг назад и захлопнул за собой дверь. В тот же самый миг он обратил внимание на два далеко не приятных обстоятельства: у двери с наружной стороны не было ни замка, ни задвижки, а из помещения тут же донеслись звуки каких-то поспешных движений. Погоня началась.

Молниеносно обернувшись и не увидев нигде ни Ребекки, ни Евы, Штефан в мгновение ока оказался в конце узкого прохода еще до того, как его успела охватить паника. Ребекка уже выскочила в большой коридор. Держа на руках Еву как младенца она не столько шла, сколько ковыляла, но передвигалась удивительно быстро.

Штефан тоже выскочил в главный коридор. Обернувшись назад и увидев, что дверь позади него начала приоткрываться, он поднял пистолет и поспешно дважды выстрелил по двери.

Звуки выстрелов слились в единый грохот, болезненно ударивший по барабанным перепонкам Штефана и отозвавшийся эхом в пустом коридоре, а отдача так сильно дернула руку Штефана вверх, что он едва не выронил пистолет. Тем не менее он успел заметить, что как минимум один из его выстрелов достиг цели: из металлической двери высеклись искры. Если находившиеся за дверью парни имели хоть немного соображения, они, пожалуй, должны были на всякий случай подождать еще несколько секунд перед тем, как снова — и очень осторожно — попытаться открыть дверь. А эти секунды ох как нужны были сейчас Штефану и Ребекке.

Он бросился бежать. Ребекка уже была далеко впереди. Штефан поначалу подумал, что догонит ее за несколько секунд, однако страх, похоже, придал ей сверхчеловеческие силы. Кроме того, при прыжке с емкости Штефан поранился намного сильнее, чем ему сначала показалось: его нога теперь очень болела и он чувствовал, как по ней течет кровь. Поэтому ему лишь с большим трудом удалось догнать Ребекку. Несмотря на это, он показал ей жестами на бегу, чтобы она передала ему Еву. Ребекка отрицательно покачала головой и, пожалуй, была права: если преследователи станут их догонять, Штефану потребуются обе руки.

Штефан еще раз, уже не целясь, выстрелил на бегу через плечо и тут же услышал в ответ ругательство на русском языке. Однако, когда он оглянулся и посмотрел назад, коридор оказался пустым. Похоже, Штефан был прав, предположив, что русские действительно восприняли его как серьезного противника.

Ребекка, споткнувшись, на пару секунд снизила темп ходьбы. Она без труда удержалась на ногах и снова засеменила вперед, однако Штефан осознал, что она, по всей видимости, передвигается из последних сил и очень скоро эти силы полностью иссякнут. Если бы она вдруг упала, то уже вряд ли поднялась бы.

— Сюда! — Штефан наугад указал на одну из дверей по левой стороне коридора, и Ребекка послушно заковыляла в указанном направлении, не задумываясь над тем, что делает. Когда она скрылась за дверью, Штефан повернулся и поднял пистолет. Однако стрелять было все еще не в кого. Если русские и бросились за ними в погоню, то, очевидно, выбрали для этого другой путь.

Тем не менее он выстрелил еще раз, и это был уже четвертый выстрел. Правда, Штефан не имел ни малейшего представления о том, на сколько патронов рассчитан магазин этого пистолета и сколько их там изначально было. Он снова бросился вслед за Ребеккой, захлопывая за собой все двери, через которые они пробегали, чтобы преследователям пришлось их открывать. Быть может, от этих действий не было особого толку, но Штефан все же надеялся, что этим ему удается сэкономить столь ценные для них сейчас секунды.

Ребекка, шмыгнув в очередную дверь, вдруг остановилась и оперлась о стену. Она была смертельно-бледной и дрожала всем телом, но крепко держала Еву на руках. Дыхание у Ребекки было очень частым и прерывистым.

Штефан, пройдя вслед за Ребеккой в помещение, закрыл за собой дверь и, взглянув на нее, без особого удивления обнаружил, что и на этой двери не было замка. Наверное, во всем чертовом подземелье не было ни одного замка из соображений пожарной или какой-то там еще безопасности. Тяжело дыша, он огляделся по сторонам. Они сейчас находились в коридоре, который был таким низким, что Штефан мог в нем стоять лишь слегка пригнувшись. С левой стороны стена была скрыта под все теми же кабелями и трубами, а с правой стороны бетонная стена была влажной, в пятнах плесени. В этом коридоре не было ни дверей, ни ходов, если не считать узкой железной лестницы, видневшейся в метрах двадцати от них и ведущей куда-то наверх. В общем, было ясно, что они оказались в западне.

Штефан поискал глазами что-нибудь, чем можно было подпереть дверь, и, конечно же, ничего не нашел. Он мрачно кивнул в сторону лестницы в конце коридора. Ребекка ответила тоже кивком и, заковыляв вперед, чуть не уронила Еву. Штефан тут же протянул к ней руки, чтобы забрать девочку, и на этот раз Ребекка не стала упрямиться.

Лестница вела вертикально вверх и в конце узкого лаза упиралась в ржавую решетку. В помещении за ней было темно, а тусклое дежурное освещение коридора позволяло различить там лишь какие-то тени. Штефану оставалось только надеяться, что эта решетка не является гордым обладателем единственного на всем подземном этаже замка.

— Сможешь? — спросил Штефан у Ребекки.

Она кивнула, но как-то неуверенно. Однако, когда он попытался первым ухватиться за лестницу, Ребекка удержала его слабым протестующим жестом. Пожалуй, она была права: если сейчас появятся их преследователи, он должен находиться сзади, чтобы попытаться дать отпор.

Медленно и размеренно, словно автоматический механизм, Ребекка стала карабкаться вверх по лестнице. Штефан некоторое время нетерпеливо смотрел ей вслед, а затем повернулся и бросил нервный взгляд на дверь. Ему показалось, что он слышит в соседнем коридоре какие-то звуки. Похоже, их преследователи приближались. Штефан не знал, сколько еще времени понадобится Ребекке, чтобы добраться до конца этой чертовой лестницы.

Ева в его руках беспокойно задергалась. Штефан прижал ее к себе покрепче и снова посмотрел на Ребекку. Она уже достигла конца лестницы и, подняв руку, стала надавливать на железную решетку над своей головой.

— Она заблокирована?

— Не знаю, — ответила Ребекка. — Ничего не получается. Помоги мне!

Он теперь был абсолютно уверен, что слышит какой-то шум в соседнем коридоре. Шаги и хлопанье дверьми. В их в распоряжении оставались буквально секунды.

— Штефан!

Он попытался так перехватить Еву, чтобы высвободить хотя бы одну руку. Девочка тут же поняла, что от нее требуется, и сама ухватилась обеими ручонками за шею Штефана, а ногами — насколько могла — обхватила его торс. Теперь у Штефана высвободилась одна из рук и он мог подняться по лестнице. Девочка в очередной раз поразила Штефана.

Штефан ухватился за перекладину лестницы как можно выше, поставил ногу на нижнюю перекладину и начал неуклюже, но все-таки довольно быстро карабкаться вверх. Поначалу у него это получалось неплохо, но, когда он добрался до Ребекки, продвигаться вверх стало крайне неудобно: лестница была очень узкой, к тому же его движения сильно стесняла Ева.

Тем не менее он сумел пристроиться на лестнице рядом с Ребеккой. Упершись одной ногой в стену, он поднял руку и попытался выбить решетку снизу. Она слегка подалась. Раздался какой-то треск, и Штефану показалось, что решетка вот-вот не выдержит его натиска. Однако она выдержала.

— Ничего не выйдет, — прохрипела Ребекка. — Пошли обратно.

Но возвращаться было уже поздно. Штефан отчетливо услышал, как где-то рядом хлопнула дверь. «Еще секунд пять, не больше», — подумал он.

Он с удвоенной энергией принялся выбивать решетку, и Ребекка изо всех сил пыталась ему помочь. Решетка начала подаваться, буквально по миллиметру, вдруг дернулась вверх и снова застряла. В ту же секунду дверь в конце коридора распахнулась.

Ребекка отчаянно вскрикнула и еще сильнее стала давить на решетку, но все так же безрезультатно. Штефан тоже напрягся еще больше, задействовав буквально каждый мускул своего тела, однако он чувствовал, что сил ему явно не хватает. Решетка была не заперта, но ее, по-видимому, так долго никто не открывал, что ее проржавевшие крепления безнадежно заклинило.

Он мельком посмотрел назад. Двое из четверых наемников уже были в коридоре и быстро приближались к лестнице. Они не стали доставать оружие — в этом не было никакой необходимости.

Штефан, на секунду перестав давить рукой на решетку, поднялся на две перекладины выше и с силой уперся в ее прутья плечами и затылком. Оба наемника уже подбежали к лестнице. Они крикнули что-то по-русски, однако Штефан, конечно же, ничего не понял. Он надавил на решетку изо всех сил. Она заскрипела и дернулась вверх, но совсем немного. Штефан почувствовал сильную боль в ногах и спине от перенапряжения, но не только не отказался от своей затеи, но и, наоборот, изменил положение тела так, чтобы можно было еще сильнее надавить на решетку. Что-то должно было дать слабину — либо решетка, либо его позвоночник.

Один из русских уже начал карабкаться вверх по лестнице. Ребекка с силой ударила ногой по его руке, но это не причинило ему большого вреда: он лишь сердито рявкнул и попытался второй рукой схватить Ребекку за ногу. Штефан, охая от напряжения и отчаяния, упорно старался не обращать внимания на все усиливающуюся боль в раненой ноге и вовсю напрягал мускулы, чтобы выдавить из них еще хоть немного силы.

Вдруг Ева издала звук, похожий на угрожающее рычание, в котором было очень мало человеческого. И еще меньше человеческого было в неожиданно появившейся откуда-то сверху руке, которая ухватилась за решетку и одним мощным рывком сорвала ее с места. Штефан не успел вовремя на это отреагировать. Преграда, в которую он давил что есть мочи, вдруг перестала существовать, и энергия напряженных мышц Штефана резко швырнула его вверх. А может, просто кто-то схватил Штефана сверху и сдернул его с лестницы? Так или иначе, уже в следующую секунду он больно грохнулся на бетонный пол. Ева вскрикнула, так как Штефан выпустил ее из рук, а его беспомощно дергающиеся ноги ударились во что-то мягкое. Ему оставалось только надеяться, что это было не тело Ребекки.

Он почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Или что-то. Ощущение, что он здесь не один, было очень отчетливым. И находился сейчас рядом с ним явно не человек.

Ребекка вскрикнула, и ее крик отодвинул все остальное на второй план. Штефан, все еще лежа на животе, развернулся на сто восемьдесят градусов и, взглянув вниз, на лестницу, увидел, что за секунду его отсутствия ситуация там стала просто критической. Ребекка изо всех сил пыталась вскарабкаться наверх, но один из наемников, прочно уцепившись за перекладину лестницы одной рукой, другой удерживал Ребекку, обхватив ее сзади за шею. Он, по-видимому, хотел оторвать Ребекку от лестницы и швырнуть вниз.

Штефан, взревев от гнева и ужаса, скользнул немного вперед и ухватился обеими руками за волосы наемника. Тот вскрикнул, но не отпустил Ребекку. Вместо этого он убрал руку с перекладины лестницы — так что теперь почти весь вес его тела давил на шею Ребекки — и ударил кулаком Штефана по лицу. Удар не причинил Штефану особого вреда, но его гнев тут же перерос в бешенство. Перестав дергать за короткие, длиной со спичку, волосы наемника, он впился ногтями в его лицо, и русский тут же взревел от боли. Штефан испытывал удовольствие, ощущая, как по его пальцам течет кровь врага.

Наемник не стал второй раз бить Штефана по лицу, а схватил пальцы его левой руки и сжал их с такой силой, что Штефан едва не взвыл от боли. Однако Штефан еще крепче вцепился правой рукой в лицо противника, и, по-видимому, на этот раз ему удалось надавить на что-то чувствительное: раздался пронзительный крик и через секунду наемник просто исчез. Откуда-то снизу донесся грохот его падения и еще один, но уже приглушенный крик.

Штефан, не обращая на это внимания, ухватился обеими руками за запястья Ребекки и попытался затащить ее наверх. Но он не смог этого сделать без ее помощи, и ему удалось лишь приподнять ее на несколько сантиметров.

Вдруг Штефан почувствовал, что к нему что-то приближается. Что-то одновременно и чуждое, и очень знакомое. Он ничего не слышал и ничего не видел, однако ощущение, нет, уверенность в том, что к нему что-то приближается, произвело на него такое сильное впечатление, что он на секунду перестал тащить Ребекку и, оглянувшись, уставился широко открытыми глазами в темноту позади себя. Ему вспомнилась рука (а действительно ли это была рука?), неожиданно появившаяся сверху и без особого труда вырвавшая решетку. Ребекка вскрикнула, и Штефан, очнувшись, понял, что он чуть не выпустил ее руки из своих. Страх придал ему силы, и он одним резким рывком затащил Ребекку наверх.

Однако он затащил ее не одну: за ее ноги уже успел ухватиться русский наемник, и в проеме лаза появилось сначала его окровавленное лицо, а затем и вся верхняя часть туловища. Штефан в первое мгновение растерянно смотрел на него, а русский отпустил ноги Ребекки и, крепко ухватившись за край проема одной рукой, другой рукой вцепился Штефану в горло.

Штефан отреагировал почти мгновенно. Он инстинктивно отшатнулся назад, без особых церемоний оттолкнул Ребекку в сторону и тут же попытался освободиться от цепкой хватки русского.

Это ему почти удалось. Однако не успел он высвободить свою шею, как русский тут же уцепился за его рукав. Штефан, отчаянно рванувшись назад и в сторону, подтянул колени к туловищу и ударил противника ступнями ног в грудь. Из-за неудобного положения, в котором он находился, очень сильного удара не получилось — он не причинил своему противнику существенного вреда. Тем не менее этого удара вполне хватило для того, чтобы русский потерял равновесие. Он выпустил Штефана и, отчаянно замахав руками, повалился назад. Правда, он не полетел, к огорчению Штефана, в лаз, а, перевалившись на другую сторону проема, вдруг… исчез в темноте.

Штефан поспешно вскочил и, шаря руками в темноте там, где должна была находиться Ребекка, окликнул ее по имени. Она ему не ответила, но уже через секунду он услышал слабый стон и… еще кое-какие звуки, заставившие похолодеть кровь в его жилах. Это было глухое угрожающее рычание, и Штефан невольно представил оскаленные зубы, пасть в пене, налитые кровью глаза, острые как бритва клыки и мощные челюсти, способные перекусить человеческую руку, будто тоненькую сухую веточку. Штефан почувствовал присутствие какого-то существа, передвигавшегося на покрытых шерстью проворных лапах…

И тут поясницу Штефана пронзила такая сильная боль, что он в первый момент даже не понял, что, собственно, произошло. Более того, он, как ни странно, не сразу осознал, откуда взялась эта боль. Она, как разгорающийся на ветру пожар, мгновенно расползлась из его левой почки по всему телу и словно парализовала его, так что Штефан не мог даже вскрикнуть: и легкие, и голосовые связки просто отказались подчиниться ему. Ноги стали ватными, и Штефан начал оседать на пол, тщетно пытаясь выставить руку, чтобы смягчить падение. Еще не упав, он почувствовал второй, еще более жестокий удар, пришедшийся между лопатками.

Штефан с размаху рухнул лицом вниз. От удара о пол из его носа и губ пошла кровь, и он чуть не лишился чувств. Однако уже через мгновение необычайно сильная рука крепко, словно тиски, схватила Штефана за шиворот и с такой грубой силой подняла его на ноги, что эта новая боль не дала Штефану потерять сознание. Он почувствовал, как его развернули на сто восемьдесят градусов, а затем Штефан получил такой удар кулаком в живот, что ему показалось, будто из его легких вышибли весь воздух.

В слабом свете, попадавшем в это помещение через проем лаза, Штефан увидел нависшую над ним огромную фигуру.

Это был не тот наемник, которого он отшвырнул, ударив ногами, а его товарищ: как оказалось, он уже тоже вскарабкался наверх. Однако его лицо выглядело, пожалуй, еще хуже, чем у первого русского. Видимо, именно его Штефан свалил в котельной ударом пистолета.

Штефан, попытавшись вырваться, сумел высвободить одну руку и ударил наемника по лицу. Тот даже не стал уклоняться от удара, а тут же нанес ответный, и на этот раз последствия были для Штефана просто катастрофическими: его голова едва не слетела с плеч, перед глазами заплясали желто-красные звездочки, а рот наполнился кровью. Он тут же рухнул бы наземь, если бы наемник прочно не держал его второй рукой. Сквозь кровавую разрастающуюся пелену Штефан увидел, как русский занес руку для очередного удара. Но на этот раз его пальцы не были сжаты в кулак: наемник придал ладони форму одного большого когтя. У Штефана мелькнула мысль, что русский, наверное, собирается применить какой-то удар карате, который должен был поставить точку в этой схватке.

И вдруг позади русского появилось что-то огромное, расплывчатых очертаний. Оно схватило наемника и швырнуло в темноту. Штефан был неожиданно спасен и, шатаясь, сделал несколько шагов назад. До его слуха донеслись крики и шум ожесточенной борьбы, но он не обращал на них внимания и даже не думал о том, что за существо схватило русского и утащило его в темноту.

Штефан повернулся и выкрикнул имя своей жены так громко, как только мог. Не услышав ничего в ответ, он, тем не менее, по эху своего крика понял, что они находятся в довольно маленьком помещении.

Шум борьбы позади него не стихал. Штефан опустился на четвереньки и стал наугад ощупывать пол. Наконец его пальцы на что-то натолкнулись — это была Ребекка. Она никак не отреагировала на его прикосновение, но, когда он рывком поднял ее на ноги, она слегка застонала, и с ее губ слетело одно слово: «Ева».

Штефан положил ее руку себе на плечи и, охнув от боли (раненая нога с недовольством отреагировала на дополнительную нагрузку), выставил левую руку вперед, чтобы не наткнуться на препятствие.

Уже после нескольких шагов Штефан ощутил под пальцами шершавый, неоштукатуренный бетон. Он наугад повернул налево, пошел вдоль стены, ощупывая ее, и через три или четыре метра натолкнулся на что-то металлическое. Но к его огорчению, это оказалась не дверь, а какой-то шкаф или еще что-то совершенно бесполезное.

— Ева, — со стоном произнесла Ребекка. — Где… Ева?

Невероятно, но Ребекка даже в такой момент думала не о себе, а о ребенке.

— Я найду ее, — успокоил Штефан жену. — Но сначала я вытащу тебя отсюда. Не переживай.

Позади него послышался пронзительный крик, затем — какой-то ужасный хруст, и после — нечеловеческий визг. Еще через миг раздался выстрел. Его грохот, отраженный от бетонных стен, показался необычайно громким, а вспышка у ствола на долю секунды осветила помещение жутким оранжево-красным светом.

То, что Штефан увидел в этой оранжевой стробоскопической вспышке, могло быть только видением, порожденным страхом и истерией кошмаром, на мгновение принявшим телесную форму.

Один из наемников лежал на полу и уже даже не шевелился, но его фигура была какой-то неполной, словно недоставало какой-то конечности. Второй наемник отчаянно боролся с каким-то невероятным, жуткого вида существом, чем-то похожим на человека, но еще больше — на зверя, — это было мощное уродливое волосатое создание с клыками, когтями и искаженной ненавистью мордой.

Штефан видел эту сцену всего лишь одно мгновение, но его фантазия тут же дополнила ее самыми что ни на есть жуткими деталями.

Однако он успел заметить и еще кое-что: помещение, в котором они находились, действительно было очень маленьким и буквально в двух шагах от него и Ребекки находилась дверь. Он снова двинулся на ощупь вперед и чуть было не запаниковал, поначалу не обнаружив на двери ручку, но затем все-таки нащупал какой-то гладкий металлический выступ. Да, это была дверная ручка. «Господи, пусть дверь не будет заперта! — мысленно взмолился Штефан. — Умоляю, Всемогущий Господь, пусть дверь не будет заперта!»

Дверь не была заперта. Ее ручка пошла вниз без сопротивления, и через секунду комната наполнилась тусклым светом.

Штефан распахнул дверь шире, вышел, еле ковыляя, наружу и, споткнувшись, даже не попытался удержать равновесие. Он упал на колени, неуклюже опустил Ребекку на землю и поспешно огляделся по сторонам.

Они находились теперь в больничном дворе. Дверь, через которую они только что прошли, была расположена в стене одного из двух самых больших зданий больничного комплекса. В двадцати метрах от них начинался большой газон, который при свете луны был похож на поверхность огромной ямы, заполненной смолой. Казалось, что они тут же утонули бы в ней, если бы только ступили туда ногой. Штефан по-прежнему остро ощущал опасность, но она исходила теперь не из здания, откуда они еле сумели выбраться живыми. Источник опасности был где-то впереди. Но возможно, все-таки не следовало доверять проснувшимся инстинктам на все сто процентов.

Он попытался стать на ноги и хотел помочь подняться и Ребекке, но она решительно покачала головой и отстранила его слабым движением руки.

— Ева… — прошептала Ребекка. — Ты должен… сходить за ней.

Штефан задумался. Ребекка была права, ведь он только что обещал ей найти Еву. Впрочем, даже и без этого обещания он не мог уйти отсюда, оставив девочку на произвол судьбы. Однако буквально каждая молекула его тела противилась уже одной мысли о том, что ему надо вернуться в темное помещение, откуда они только что выбрались.

Тем не менее он полностью поднялся на ноги, повернулся и посмотрел на дверь. Она была наполовину открытой, и в находившееся за ней помещение снаружи падал тусклый свет. Однако был освещен лишь небольшой участок голого бетонного пола сразу за дверью, а дальше была кромешная тьма — самое лучшее укрытие для всех ужасов, какие только имеются во вселенной. Хотя шум и крики в глубине помещения уже прекратились, Штефан чувствовал, что там что-то есть. И это что-то было намного опаснее людей Баркова и их оружия.

Но он должен был выполнить обещание, данное Ребекке. Кроме того, Еву действительно необходимо было вытащить оттуда. Существо, таившееся во тьме, представляло опасность и для нее. Может быть, даже прежде всего для нее.

Штефан полностью распахнул дверь (хотя освещенный участок пола от этого не стал намного больше), сделал осторожный шаг внутрь и, затаив дыхание, прислушался. Звуков борьбы из темноты уже не доносилось, однако он слышал… что-то. Он не мог сказать, что именно, но звуки были очень жуткими. Умопомрачительными.

Тем не менее Штефан пошел дальше и остановился только тогда, когда достиг границы освещенного участка. Он не решался протянуть руку в темноту, как будто она была чем-то вещественным — не темнотой, а светопоглощающим веществом, которое, как кислота, обожгло бы его, если бы он его коснулся.

И тут он увидел Еву.

Девочка, слегка наклонившись вперед и опершись на сжатые в кулаки ручонки, стояла на четвереньках почти у самой границы освещенного участка и напряженно смотрела куда-то в темноту. Штефан не видел ее лица, но ее поза говорила о том, что она сильно напряжена. Из ее рта вырывались странные жуткие звуки, похожие то ли на воркование, то ли на легкое рычание. Штефан никогда в жизни не слышал ничего подобного.

— Ева?

Девочка никак не отреагировала на его оклик. Штефан был уверен, что она даже не услышала его голос. Он сделал еще шаг вперед и стал ждать, когда его глаза привыкнут к темноте, но уже через несколько секунд понял, что этого никогда не произойдет.

— Ева! — снова позвал он. — Иди сюда! Пожалуйста!

Девочка по-прежнему никак не реагировала на его призывы, однако в темноте перед Штефаном что-то зашевелилось. Какая-то тень. Может, это было некое существо, а может, просто видение, вызванное разыгравшейся фантазией Штефана. Если бы он оставался на месте еще секунд десять, то ни за что не решился бы двинуться вперед. А потому Штефан сделал единственное, на что в этот момент еще был способен: бросившись к Еве, он схватил ее и поднял с пола.

Девочка моментально вышла из оцепенения и, вскрикнув, начала бешено вырываться. Штефан попытался не обращать на это внимания, однако ее движения были такими сильными, что он, пятясь к выходу, едва не потерял равновесие и сумел удержаться на ногах лишь потому, что оперся о стену возле самой двери.

И тут он его увидел.

На этот раз это была уже не вспышка, длившаяся десятую долю секунды, не позволяющая ничего толком рассмотреть, и Штефан потом не мог убеждать себя в том, что это ему только показалось.

Существо вышло из темноты, на секунду задержавшись у границы света, как будто боялось его, будучи порождением ночи, не способным выносить свет. Оно вовсе не было таким огромным, как показалось Штефану при вспышке выстрела, — даже наоборот, оно было меньше его самого. А может, и нет. Настоящие размеры существа было трудно оценить, потому что его тело было невероятно скрючено. Все в этом существе было уродливым, абсолютно неестественным. Это был не человек, но одновременно и не зверь, а что-то такое, что не могло быть порождением природы.

Существо постояло две-три секунды неподвижно, пристально глядя на Штефана, и в его жутких нечеловеческих глазах он прочел какое-то мрачное обещание. Нет, не угрозу, а просто обещание что-то сделать.

Затем это существо — Штефан даже в мыслях не решался назвать его человеком — начало дрожать. Оно было ранено. Рана на его чудовищно искаженном лице кровоточила, а левая рука бессильно болталась. Кровь беспрерывно стекала тоненькой струйкой на пол. Похоже, что выстрел, который слышал Штефан, все-таки попал в цель.

Ева по-прежнему бесновалась в его руках. Она кричала, визжала и вырывалась, изо всех сил пытаясь ударить Штефана, и некоторые из ее ударов, попавшие по лицу и по шее, были довольно болезненными. Но он не отпускал ее, а, наоборот, еще сильнее прижимал к себе, хотя и понимал, что тем самым причиняет ей боль.

Существо еще несколько секунд пристально смотрело на Штефана, а затем, пошатываясь, отступило в темноту. Через миг Штефан услышал звук падения: наверное, оно рухнуло на пол. Может быть, даже умерло, хотя Штефан и сомневался, что подобное существо вообще может умереть.

Наконец Штефан оторвал взгляд от жуткой темноты, оттолкнулся от стены и вышел наружу, к Ребекке. Она уже поднялась на колени и, увидев Еву, тут же протянула к ней руки.

Штефан отрицательно покачал головой. Ева не только не угомонилась, но и размахивала во все стороны руками и ногами еще энергичнее. У Ребекки не хватило бы сил удержать ее на руках. Штефан и сам уже еле-еле с этим справлялся. Он прижимал ее к себе так сильно, насколько это было возможно. Если бы он сжал ее хоть немного сильнее, то, наверное, сломал бы ей ребра. Ева отчаянно вырывалась. Казалось, она хотела вернуться в темноту — к тому существу, которое там пряталось.

— Ты можешь идти? — спросил Штефан у Ребекки.

Он не мог помочь ей подняться на ноги: если бы он выпустил Еву хотя бы на секунду, она тут же бросилась бы назад, к демону по ту сторону вращающейся двери.

Ничего не ответив, Ребекка медленно, с трудом, поднялась на ноги, оперлась на стену возле двери и кивнула. Несмотря на темень, Штефан заметил, что она дрожит всем телом.

Он махнул рукой налево, в сторону газона, и подождал, пока Ребекка не оттолкнулась от стены и пошла, ковыляя, в указанном Штефаном направлении.

Им по-прежнему угрожала опасность. Штефан не сомневался, что двое наемников, которые взобрались вслед за ними по лестнице, уже мертвы. Однако всех русских было четверо.

Кроме того, неизвестно, чего можно было ожидать от скрывшегося в темноте демона.

Они вышли на открытое пространство. Ребекка остановилась и вопросительно посмотрела на Штефана. Он быстро посмотрел по сторонам, а затем наугад повернул направо. Ему показалось, что идти им следовало именно туда, хотя он и не был в этом уверен. Территория больничного комплекса была огромной, и он так и не запомнил, что где находилось. Здание справа от них, до которого было, пожалуй, не меньше километра — а это расстояние с учетом их плачевного физического состояния можно было приравнять к световому году, — было освещено ярче других. Штефану оставалось только надеяться, что это здание — действительно главный корпус больницы. Должно же было им повезти хотя бы раз за эту ночь.

А если нет, то они, наверное, уже могли считать себя трупами.

Ева по-прежнему отчаянно вырывалась из его рук, но она, по крайней мере, прекратила кричать и издавала лишь странное рычание. Быть может, ей просто не хватало воздуху: Штефан очень сильно прижимал ее к себе.

— Ты ей делаешь больно, — сказала Ребекка, увидев, как крепко Штефан держит Еву.

Штефан мрачно кивнул.

— Я знаю. Однако, по-моему, она делает мне намного больнее, чем я ей.

Тем не менее он слегка ослабил хватку. Ева тут же воспользовалась этим и впилась ногтями ему в лицо. Штефану показалось, что ему в щеку ткнули вилкой, а не пальцами. Он охнул, снова сильно прижал к себе Еву, и она тут же прекратила издеваться над его лицом. Ребекка бросила на Штефана укоряющий взгляд, но ничего не сказала.

Похоже, им все же повезло: здание, к которому они приближались, действительно оказалось центральным корпусом. Штефан молил Бога, чтобы дежурная медсестра не очень ревностно отнеслась к своим обязанностям и чтобы его «Фольксваген» по-прежнему стоял там, где он его оставил.

Чтобы сократить путь, они пошли напрямик, через газон. Нога Штефана все еще болела, но произошло нечто совершенно неожиданное: ходьба по газону потребовала от него совсем не таких усилий, как он предполагал. Более того, по газону идти ему было даже легче, чем по бетонной дорожке, а прохладный ночной воздух ласкал его кожу, словно нежная рука, ослабляя боль. Он даже почувствовал, что в его измученное тело вливаются новые силы, как будто ночь была огромным океаном энергии, подпитывающей Штефана, проникая в него через каждую пору в его коже…

А может, дело было вовсе не в ночи…

Штефан посмотрел вверх. Его взгляд наткнулся на то, что виднелось прямо над крышей здания, к которому они шли, и он отчетливо почувствовал, как…

Какой-то бред! Даже не думай об этом!

Борьба в сознании Штефана, по-видимому, так явно отразилась на его лице, что Ребекка испуганно посмотрела на него. Однако она ничего не сказала, а Штефан не стал пояснять ей, что с ним только что произошло.

Это было бы пустой тратой времени, да и весьма опасно для психики Ребекки. Штефан всего лишь перенервничал, и его фантазия снова начала подшучивать над ним, хотя эти шутки были отнюдь не веселыми. То, что он сейчас почувствовал, было обусловлено живительным воздействием свежего воздуха — не более того. Да и там, в темном помещении, не было никакого чудовища, демона, оборотня или вампира. Это был самый обыкновенный человек, которого фантазия Штефана превратила в какого-то монстра. Именно так и не иначе! По-другому быть не могло.

Однако все это было очень и очень странным.

Ночной воздух на территории больничного комплекса, наверное, и в самом деле оказывал необычайно живительное воздействие, потому что Штефан был не единственным, кто ощутил прилив энергии: Ребекка тоже теперь ступала более твердо, чем две минуты назад. Штефан вряд ли, конечно же, стал бы утверждать, что она скакала рядом с ним с прытью лани, однако, когда они выбрались из темного помещения, Ребекка едва могла стоять на ногах. Теперь же Штефан не сомневался в том, что она сможет самостоятельно дойти до их машины. С ними обоими явно что-то происходило, и самое ужасное заключалось в том, что Штефан догадывался, что именно. Эта догадка была абсурдной, и он старался отгонять эти мысли прочь, но они накрепко засели в глубине его сознания, прячась за храмом здравого смысла и опыта, накопленного человеческой цивилизацией, и потихоньку разваливали этот храм, стремясь вырваться на свободу.

Вдруг Ева перестала биться в его руках. Но она не просто перестала дергаться — она моментально замерла, затаив дыхание, и Штефан ощутил, как сжалось ее тело, как максимально напрягся каждый мускул. Из глубины ее груди вырвалось угрожающее рычание, которое Штефан скорее почувствовал, чем услышал.

Еще через секунду Ребекка внезапно остановилась, да и сам Штефан почувствовал что-то неладное — последним из них троих, но совершенно отчетливо. Битва за жизнь закончилась: над ними снова нависла опасность, но она была уже не сзади, а прямо перед ними.

— Там… кто-то есть, — прошептала Ребекка.

Она напряглась так же сильно, как и Ева. Штефан тоже напрягся, хотя даже не заметил этого. Охота на них продолжалась. Они по-прежнему были чьей-то потенциальной добычей.

Штефан впился взглядом в темноту, но увидел лишь тени и какие-то расплывчатые контуры, за которыми кто-то прятался. Хотя, возможно, там никого и не было. До здания главного корпуса больницы было совсем недалеко.

А еще Штефан увидел впереди освещенное пространство перед фасадом здания. Сразу за дальней границей этого светового пятна виднелся расплывчатый контур «фольксвагена» Штефана. Но чтобы добраться до него, нужно было пройти через необычайно темный участок территории, на котором, может быть, кто-то притаился. Штефан почувствовал это почти физически. Да, он почти физически ощущал ненависть и агрессию, которые излучал подстерегающий их охотник.

— Возьми ребенка, — попросил Штефан Ребекку.

Сейчас уже не стоило думать о бегстве — теперь это было невозможным. Наконец-то все должно было как-то завершиться. Охотник и его потенциальная добыча встретились, и именно теперь должно было решиться, кто из них одержит верх.

Ребекка взяла Еву из рук Штефана и отступила на шаг. В тот же миг из темноты перед ними появилась высокая фигура. Левая рука этого человека беспомощно болталась, а правая была поднята и направлена в сторону Штефана. Темнота скрывала то, что неизвестный держал в руке, однако Штефан, конечно же, понял, что это было.

Он сделал шаг вперед, встав между Ребеккой и направленным на них оружием. Протянутая вперед рука синхронно переместилась чуть в сторону вслед за Штефаном, но человек, державший оружие, остановился и замер. Через секунду из темноты позади него вынырнула еще одна фигура, тоже с оружием. Штефан отчетливо почувствовал, насколько решительно настроены эти двое.

Он медленно поднял руки вверх. Осознавая, что появившимся из темноты наемникам он тоже казался расплывчатой тенью, Штефан старался двигаться как можно медленнее, словно участвовал в какой-то пантомиме.

— Я постараюсь их задержать, — прошептал он Ребекке. — А ты беги к зданию! И кричи как можно громче! Может, они не побегут вслед за тобой.

Конечно же, они побегут вслед за ней. Если потребуется, эти парни не задумываясь пристрелят ее в присутствии хоть сотни свидетелей, даже если их при этом будут снимать на видеокамеру. Однако Штефан не хотел, чтобы Ребекка поступила опрометчиво, попытавшись вмешаться в предстоящую схватку.

Если вообще дойдет до схватки и она продлится дольше одной секунды.

Он поднял правую руку еще выше, а левой рукой очень медленно вытащил пистолет из-за пояса. Оба русских целились в него, однако он почему-то чувствовал, что они не станут стрелять. По крайней мере, до тех пор, пока он их не вынудит это сделать.

Штефан очень медленно вытянул руку с пистолетом вперед и в сторону и бросил пистолет на землю подальше от себя. Затем он чуть согнул руки, сжал кулаки и пошире расставил ноги. А еще он вдавил каблуки в землю, чтобы покрепче стоять на ногах.

— Иди, — прошептал он Ребекке. — Медленно уходи отсюда. Не делай резких движений, слышишь?

Ребекка ничего не ответила, но Штефан почувствовал, что она стала медленно отступать к зданию. Видели ли ее наемники? Вполне возможно. Темнота вокруг них вовсе не была кромешной. Даже если они не видели Ребекку, они вполне могут почувствовать ее передвижение. Или ее страх.

После бесконечно долгой паузы оба русских наконец опустили свое оружие. Они не отбросили его в сторону, как это сделал Штефан, а лишь засунули за пояс. Они приняли брошенный им вызов и согласились на предложенные Штефаном правила.

«А почему бы и нет?» — рассудил Штефан. Все равно он не представлял для них большой опасности — с оружием или без. Им потребуется лишь пара секунд, чтобы прикончить его, после чего беспрепятственно схватить Ребекку. Штефан понимал, что у него нет никаких шансов в этом противостоянии. Однако он был полон решимости сопротивляться до конца. Быть может, ему удастся продержаться целых пять секунд или хотя бы три, или две.

И он безо всякого предупреждения бросился на мужчину, у которого была ранена рука.

Для русского это оказалось неожиданностью. Возможно, он рассчитывал на какой-то хитроумный трюк со стороны Штефана, обманный маневр или другую уловку, а Штефан просто взял и бросился на него, стараясь попасть кулаком в лицо. Русский отшатнулся, больше пораженный быстротой натиска, чем ударом, рявкнул и раненой рукой попытался схватить Штефана за плечо. Штефан уклонился от захвата, сжал вместе кулаки и изо всей силы ударил русского по раненой руке.

По крайней мере, он попытался это сделать.

Наемник, предугадав замысел Штефана, легко, словно играючи, уклонился от его удара и тут же треснул Штефана ребром ладони по затылку.

Штефан не почувствовал ни малейшей боли. Точнее говоря, он вообще ничего не ощутил: его органы чувств просто на мгновение отключились. Штефан отлетел в сторону, сделав в падении оборот в три четверти, и грохнулся наземь. Он успел подумать о том, насколько же он уже смог задержать русских — секунды на две, максимум на три. Ребекка наверняка еще не отбежала достаточно далеко.

Он с трудом перевернулся на спину и попытался подняться, но тут же снова упал: удар не оглушил и не ранил его, однако он, похоже, лишил Штефана остатков сил.

Оба русских подошли ближе. Они перекинулись несколькими репликами на своем языке. Штефан, конечно же, ничего не понял, но почувствовал ненависть говоривших к себе. Один из них с размаху ударил его ногой по бедру, отчего Штефан скрючился от боли. Русские засмеялись. Штефан почувствовал, что они были разочарованы. Может быть, победа над ним показалась им уж слишком легкой. Сколько уже прошло времени? Десять секунд? Не больше. Это мало. Это очень мало.

— Ну ладно, — со стоном произнес он. — Сделайте это! Прикончите меня. Вы ведь хотели меня прикончить, да?

Он тут же получил еще один удар по бедру, но уже не такой болезненный: русский просто пнул Штефана в ответ на его бормотание. Эти двое явно не понимали, что он говорил, и это еще больше осложняло ситуацию. Пятнадцать секунд. Все еще очень мало. Он чувствовал, что Ребекка до сих пор находится где-то неподалеку.

И тут он осознал, что ошибался.

Он чувствовал присутствие вовсе не Ребекки. У него снова появилось такое же одновременно и успокаивающее, и пугающее ощущение, как и тогда, в котельной, только на этот раз оно было намного интенсивнее. К нему что-то приближалось. Приближалось очень быстро. Бегом.

Если у него еще оставались какие-то сомнения по поводу собственных ощущений, то последовавшая реакция русских тут же их развеяла. Они тоже что-то почувствовали — скорее всего благодаря не фантастически обострившемуся восприятию окружающего мира, каким теперь обладал Штефан, а интуиции, развитой у людей, привыкших сражаться не на жизнь, а на смерть, выступая то в роли охотников, то в роли потенциальной добычи. Наемник с раненой рукой, вздрогнув, посмотрел куда-то в темноту, а его товарищ невероятно быстрым и ловким движением выхватил пистолет.

Но он сделал это недостаточно быстро.

Из темноты вынырнула длинная тень, ткнулась в наемника с глухим, словно бы тяжелым звуком и оторвала ему руку.

Эта сцена была такой жуткой, что казалась совершенно неправдоподобной, и из-за этого Штефан испугался не очень сильно.

Тем не менее Штефан подумал, что он вряд ли когда-нибудь сможет забыть об этом, если останется в живых.

Обе тени на какое-то время слились в дергающийся клубок. Штефан услышал щелканье зубов ужасной, невообразимо сильной челюсти, рвущей плоть и перекусывающей кости. Этот волк — воук? Нет, черт возьми! Это была собака — по той простой причине, что это не могло быть ничем другим. Она свалилась на землю, два раза перевернулась и тут же — неуклюже, но очень быстро — снова вскочила на лапы. Наемник отшатнулся, размахивая обрубком руки, кровь из которого била фонтаном. Он все еще держался на ногах и не издавал ни звука. Возможно, шок был таким сильным, что он даже не почувствовал боли. Все происходило очень быстро — и одновременно бесконечно долго.

Второй наемник схватился за пистолет, чтобы вытащить его из-за пояса, и Штефан, мобилизовав остаток своих сил, молниеносно привстал и с размаху бросился ему в ноги.

Ему не удалось свалить русского на землю. Более того, наемник даже не пошатнулся. Однако, если бы не Штефан, он вполне успел бы прицелиться и выстрелить в зверя, напавшего на его товарища. Но ему пришлось отвлечься на секунду на Штефана.

Он резко согнул колено и, ударив им Штефана в лицо, расквасил ему и без того уже разбитый нос. От острой боли перед глазами Штефана сверкнула яркая молния. Он захлебывался собственной кровью и уже не мог дышать. Тем не менее он не только не сдался, но и еще сильнее вцепился в ноги русского. Тот взревел от гнева — одновременно со своим товарищем, боль которого наконец-то трансформировалась в пронзительный, почти нечеловеческий крик, — и, вцепившись в волосы Штефана, грубо рванул его голову назад. Быть может, он хотел — как это делал уже не раз — выстрелить Штефану прямо в лицо.

Но он не успел этого сделать.

Волк — это был все-таки волк! — с близкого расстояния прыгнул на него и сбил его с ног. Штефан отскочил в сторону, но успел заметить, что наемник, отлетев метра на два или три, ловко перевернулся в воздухе и удивительно мягко приземлился на землю. Волк, не сумев в этом прыжке вцепиться зубами в руку наемника, снова приготовился прыгнуть на русского. Но тот проявил удивительную находчивость: он не только не попытался вскочить на ноги или хотя бы лучше приготовиться для стрельбы, а выстрелил в волка от бедра из лежачего положения. Пуля оставила дымящийся след на его штанине, зацепив, наверное, и кожу, но она попала в цель. Штефан увидел, что волк — словно ударом невидимого кулака — был отброшен на полметра назад. Раздался пронзительный, похожий на собачий визг, хотя до этого момента зверь действовал совершенно бесшумно. Он упал, тут же попытался подняться и затем обессиленно опустился на неслушающиеся задние лапы.

Однако он еще не сдался.

Пуля прошла сквозь его тело навылет. Штефан увидел, как под парализованными задними ногами волка быстро растекалась лужа крови. Волк снова заскулил от боли и гнева, а затем пополз к русскому. В его глазах сверкала жажда убийства.

Русский приподнялся, опершись на свою раненую руку, и, прицелившись с искаженным от боли лицом, снова выстрелил в волка, но промахнулся. Пуля высекла искры из асфальта и отлетела от него, как маленький метеор.

— Барков! — закричал Штефан.

Это было первое, что пришло ему в голову. Он не знал ни слова по-русски, к тому же наемник наверняка никак не отреагировал бы, если бы Штефан прокричал что-нибудь даже на русском языке.

Тем не менее наемник невольно вздрогнул, услышав фамилию своего бывшего командира.

На секунду внимание русского было отвлечено, он оторвал свой взгляд от волка — да нет, черт возьми, собаки! Собаки! Собаки! Собаки! — и посмотрел на Штефана.

Этого времени четвероногому убийце оказалось достаточно.

Хотя его задние лапы были парализованы, волк-собака с невероятной силой оттолкнулся передними лапами от земли и, совершив мощный прыжок, приземлился на грудь русского. Одной из передних лап он ударил по руке наемника и выбил из нее пистолет. Затем щелкнули мощные челюсти и отчаянный крик постепенно перешел в хрип, сопровождаемый бульканьем крови.

Штефан, не в силах пошевелиться, оцепенело смотрел на предсмертные судороги русского. В общем-то, этот человек был уже мертв, однако его тело еще продолжало сражаться: кулаки бессильно ударяли по голове и туловищу зверя, вцепившегося ему в горло и рвущего его в приступе бешенства и жажды крови. Штефан не мог назвать как-то иначе то, что он сейчас видел. Только неудержимая жажда крови могла быть единственно возможным объяснением бессмысленных действий волка. Его жертва уже испустила дух. Дерганье рук и ног русского было не более чем рефлексом. Более того, волк так сильно тряс безжизненное тело наемника, что его руки и ноги, возможно, дергались поневоле. Но волк не оставлял свою жертву, а с все возрастающей яростью рвал ее горло. Зверя охватило самое настоящее бешенство, им двигало стремление убивать только ради того, чтобы убивать.

Через некоторое время волк все-таки перестал терзать мертвого наемника, повернул голову и посмотрел на Штефана. Морда зверя блестела от крови, но в сто раз ужаснее были его налитые кровью глаза. В глубине этих двух кроваво-красных факелов сверкали гнев и непреклонная решимость, и для этого не нужны были никакие причины, и это уже ничто не могло остановить. Волк превратился в своего рода телесное воплощение понятия «насилие».

И это олицетворение насилия обратило свой взор на Штефана.

В волке по-прежнему бушевала жажда крови. Он был ранен, возможно, смертельно, но он был полон решимости убивать все живое вокруг себя до тех пор, пока в нем еще теплилась хоть искорка жизни, словно машина, приведенная в движение, которую уже невозможно остановить. Тот факт, что волк напал на русских, невольно заставил Штефана считать волка своим союзником, но кто, черт возьми, сказал ему, что это действительно было так?

Волк медленно повернулся, сполз с мертвого наемника и, волоча задние лапы, двинулся к Штефану. С его губ капала красная пена, а из груди доносились хриплые угрожающие звуки — даже не рычание, а что-то более жуткое. Быть может, волк действительно был на стороне Штефана, когда бросился на русских, однако это было еще до того, как он почувствовал вкус крови.

Эта мысль заставила Штефана вздрогнуть. Волк полз к нему очень медленно, но с неудержимой решительностью дикого зверя, и Штефан вдруг осознал, что волк непременно убьет его, если сумеет до него добраться.

Штефан поспешно отполз на несколько шагов назад, затем поднялся на ноги и бросился прочь. При этом он стал звать Ребекку так громко, как только мог.

Он не получил никакого ответа, однако вскоре почти натолкнулся на нее: Ребекка отошла вовсе не так далеко от места схватки, как он надеялся.

— Бежим! К машине!

Ребекка никак на это не отреагировала. Она прижимала Еву к себе, и та билась в ее руках так же сильно, как перед этим в руках Штефана. Но Ребекка, казалось, не замечала дерганья Евы, не слышала призыв Штефана. Ее взор был прикован к оставшемуся за спиной Штефана волку. Несмотря на темноту, Штефан заметил, что лицо Ребекки было уже не просто бледным, а каким-то серым.

Штефан не стал больше тратить время на разговоры, а схватил Ребекку за плечи, развернул и увлек за собой. Они кое-как доковыляли до освещенного участка перед фасадом здания и затем до своего автомобиля. Штефан ждал, что двери здания вот-вот распахнутся и из них выскочит целая толпа перепуганных медсестер и врачей ночной смены, однако, как ни странно, очевидно, никто внутри здания не слышал ни криков, ни даже выстрелов. Штефан и Ребекка уже дошли до автомобиля, а вокруг по-прежнему не было ни души.

Штефан отпустил Ребекку, прислонил ее к автомобилю возле правой двери, а сам быстро обогнул машину и подошел к двери водителя. Левой рукой он стал искать в кармане брюк ключи. Он никак не мог их найти и так разнервничался, что, все-таки найдя ключи, тут же уронил их на асфальт и затем еще несколько секунд искал их в темноте возле своих ног. Штефан знал: им троим по-прежнему угрожала опасность. У него не хватало духу оглянуться, чтобы посмотреть туда, откуда они только что пришли, однако он чувствовал: с той стороны что-то приближается — не волк, а нечто более опасное.

У Штефана дрожали руки, когда он отмыкал дверь (он раньше никогда не закрывал свой никому не нужный тарантас на ключ, так зачем же он сегодня сделал это?). Наконец усевшись за руль, он быстро открыл правую дверь.

— Ребекка! Залезай!

Она даже не пошевелилась. Штефан увидел, что она не отрываясь смотрит куда-то в темноту. Именно оттуда к ним что-то приближалось. Что-то большое и грозное.

— Бекки! Ради Бога!

Он повернул ключ зажигания, мысленно попросил Небеса, чтобы они сотворили чудо и мотор — в порядке исключения — завелся с первой попытки, и, когда чудо действительно произошло, вдавил педаль газа до пола. Двигатель, протестуя, взвыл, а Штефан тем временем, потянувшись через правое сиденье, схватил Ребекку и силой втащил ее в машину. Его поступок был довольно грубым, но у него уже не было времени на долгие уговоры. Ребекка, ударившись лицом о край дверного проема, не столько села, сколько ввалилась в машину.

Ева стала бесноваться еще сильнее. Ее крики стали пронзительными и уже даже истерическими, она царапала лицо Ребекки ногтями, оставляя кровавые следы. Однако Штефан даже не обратил на это внимания. Самым важным для них сейчас было убраться отсюда как можно быстрее, пока темнота по ту сторону освещенного участка не сотворит с ними что-нибудь похуже смерти.

Штефан захлопнул дверь, поспешно включил передачу, и машина, проскользнув колесами по асфальту, резко рванулась вперед.

Но уже через несколько секунд он так сильно надавил на педаль тормоза, что Ребекка и Ева поневоле дернулись вперед, едва не врезавшись о лобовое стекло. Ева испуганно пискнула и наконец перестала вопить, а Штефан, упершись руками в руль, почувствовал боль в запястьях. Двигатель заглох.

В десяти метрах впереди машины виднелась какая-то фигура. Как и существо в темном помещении, откуда они выбрались наружу, фигура маячила за пределами области, в которой можно было более-менее отчетливо что-то разглядеть, и, так же как и первый раз, фантазия Штефана дополнила то, что он не увидел, самыми что ни на есть жуткими деталями.

Впрочем, он все же заметил, что это существо было очень маленьким и довольно стройным — скорее ребенок, чем взрослый, — и явно не походило на демона. Штефана испугало не оно само, а то, как оно стояло: спокойно, расправив плечи и без капельки страха, как будто в этом мире не было ничего, что смогло бы заставить его бояться. Даже несущийся прямо на него автомобиль.

Ребекка выпрямилась на своем сиденье.

— Что это? — прошептала она. — Штефан, кто… кто там стоит?

Штефан ничего не ответил, хотя и подозревал, что уже знает ответ. Он протянул руку к ключу зажигания, повернул его и еще до того, как завелся мотор, заблокировал изнутри обе двери. Это, конечно же, им ничем не могло помочь. Абсолютно ничем. Силы, с которыми они сейчас столкнулись, невозможно было сдержать какими-то кусками металла и стекла. Тем не менее Штефан после блокирования дверей почувствовал себя чуточку увереннее.

На этот раз мотор завелся с третьей попытки. Штефан аккуратно включил первую передачу, проехал два или три метра и наконец догадался включить фары. Маячившая перед машиной тень, казалось бы, из совершенно иного, потустороннего мира трансформировалась в фигуру стройной темноволосой девушки, стоявшей абсолютно неподвижно и смотревшей не мигая прямо на фары. Это была Соня.

Ребекка испуганно вздрогнула. Штефан выжал сцепление и нажал педаль газа. Двигатель пронзительно взвыл, но Соня даже не пошевелилась. Штефан не мог толком разглядеть ее лица, несмотря на яркий свет фар, однако то, что было написано в ее глазах, он понял настолько отчетливо, как будто она прокричала ему эти слова прямо в ухо.

Но у него уже не было другого выхода. Он еще добавил газу, отпустил сцепление и в ожидании столкновения изо всей силы вцепился в руль. «Фольксваген» так быстро рванулся вперед, что это оценили бы и гонщики «Формулы-1». Проскальзывая шинами по асфальту и сильно раскачиваясь, автомобиль мчался прямо на темноволосую девушку. Штефану показалось, что лицо Сони на мгновение заслонило все лобовое стекло, и невольно мелькнула мысль, что он, по-видимому, уже ударил ее капотом.

Может, и ударил. Штефан не был в этом уверен. Автомобиль бешено раскачивался, пытаясь еще больше разогнаться и отвечая дикими толчками на столь грубое к себе отношение. Штефан не мог точно сказать, была ли сильная встряска, которая передалась на руль, результатом столкновения с Соней или этому была какая-то другая причина. Впрочем, ему сейчас даже хотелось раздавить Соню.

Правда, он знал, что это ему не поможет.

Автомобиль мчался все быстрее. Мотор ревел с такой силой, что казалось, он вот-вот развалится на части. Штефан, не отпуская педаль газа, переключился на более высокую передачу и тут же повалился от рывка машины на руль. Выпрямившись, он наконец-то решился посмотреть в зеркало заднего вида.

Нет, он не раздавил Соню. Она снова маячила как тень на том же месте и в той же позе, но теперь она развернулась и смотрела им вслед.

Можно было подумать, что автомобиль просто проехал сквозь нее, словно она была призраком.

Руки Штефана перестали дрожать лишь после того, как они отъехали от больницы кварталов на пять или шесть. Штефан вырулил на одну из центральных улиц и так надавил на педаль газа, что машина понеслась в направлении «Рихтунг сити» со скоростью добрых ста километров в час. Даже у видавших виды франкфуртских водителей это вызвало бурю негодования, выразившегося в возмущенном бибикании и заставившего Штефана все же образумиться. Возмущенные сигналы, гневные жесты водителей и выкрикиваемые оскорбления сами по себе не произвели на него ни малейшего впечатления; однако он вдруг понял, что может своими руками довершить то, ради чего сюда явились люди Баркова. Автомобильная авария, особенно если ехать в такой древней машине, могла оказаться такой же смертоносной, как выпущенная в голову пистолетная пуля.

Он снизил скорость, а затем, все больше и больше притормаживая, свернул на боковую улицу и остановился на первой попавшейся стоянке. Он выключил фары, но двигатель продолжал работать. Хотя теперь они находились в безопасности (Штефан был абсолютно уверен, что им, по крайней мере временно, удалось улизнуть от своих преследователей), он все-таки не решался выключить мотор. Под его неровное тарахтенье Штефан, представляя себе изношенные клапаны и раскаленные поршни, невольно подумал, что за последние пять минут он наверняка почти вдвое сократил остававшийся ресурс двигателя. Тем не менее эти звуки почему-то действовали необычайно успокаивающе.

Штефан в изнеможении наклонился вперед, положил голову на руль и закрыл на секунду глаза. Однако он тут же пожалел об этом: его фантазия буйствовала, и то, что он сейчас увидел перед своим внутренним взором, ничуть не уступало только что пережитому кошмару.

Штефан выпрямился и посмотрел на Ребекку. Она сидела, вся дрожа, скрючившись. Но хотя она и была все еще бледной и такой же измученной, как и Штефан, ему показалось, что она сейчас выглядит более… жизнеспособной?

— Я уже подумала, что ты хочешь всех нас отправить на тот свет, — прошептала она. — Ну уж теперь-то все закончилось?

Как ни странно, реакцией Штефана на ее слова было вовсе не желание бросить взгляд в зеркало заднего вида или оглядеться — он всего лишь спокойно посмотрел на встроенные в щиток приборов часы. Сильно вздрогнув, он посмотрел на них еще внимательнее, а затем впился взглядом в свои наручные часы. Нет, он не ошибся. Хотя это и казалось невероятным, но с того момента, как он припарковал свою машину перед фасадом больницы, не прошло и получаса.

Ребекка беспокойно заерзала на своем сиденье. Она склонилась над Евой, и ее лицо сначала нахмурилось, а затем вытянулось от удивления.

— Что случилось? — с тревогой спросил Штефан.

Только тут он заметил, что Ева не вырывалась из рук Ребекки, более того, она лежала у нее на коленях абсолютно неподвижно.

— Она спит, — пояснила Ребекка.

В ее голосе звучало легкое удивление, но чувствовалось, что она вот-вот улыбнется. И Штефан вполне мог ее понять: при виде спящей Евы его самого вдруг охватило странное и вроде бы ничем не обоснованное чувство симпатии и нежности к этому ребенку. Ему показалось просто невероятным, что менее чем сорок восемь часов назад он яростно спорил со своим шурином по поводу того, оставлять им эту девочку у себя или нет.

Ребекка посмотрела на Штефана.

— Мне даже не верится, что ты смог это сделать, — тихо сказала она.

— Не верится во что? — он неуклюже попытался засмеяться. — В то, что я могу так лихо водить машину?

— Я про тех двух типов, — продолжила Ребекка. Она оставалась серьезной. — Они убили бы тебя, если бы не появилась та собака.

— Ну не убили же! — воскликнул Штефан, тут же подумав, что все-таки это была вовсе не собака.

— Но могли, — не унималась Ребекка. — И ты это знал, ведь так?

— Я догадывался, что они подошли ко мне вовсе не затем, чтобы спросить, который час.

Штефан, конечно же, понимал, к чему клонит Ребекка, однако даже мысль об этом вдруг стала для него мучительной.

— Ты жертвовал собой ради того, чтобы спасти нас с Евой!

В голосе Ребекки Штефан почувствовал не столько восхищение и благодарность, сколько удивление и даже неверие в то, что это могло произойти. Конечно же, ему не мог понравиться ее тон и особенно вполне соответствующее этому тону выражение глаз Ребекки. Впрочем, она была права в том, что он совершил подобное геройство не в силу осознанно принятого решения, а скорее инстинктивно. Тем не менее он считал, что заслужил немного больше благодарности.

— Ты же знаешь, — пояснил он, — что любой человек хоть раз в жизни бывает героем. Но самое важное — это то, что нам все же удалось спастись.

— Да, — прошептала Ребекка. — Возможно, ты и прав.

Нет, на самом деле он не был прав. Естественно, то, что им удалось спастись, было очень важно, но еще важнее было понять, почему так случилось. Однако, по всей видимости, Ребекка, так же как и Штефан, просто боялась задать себе этот вопрос. Она попыталась изменить позу, но сморщилась и схватилась рукой за бок.

— Болит? — спросил Штефан.

— Только когда я слышу глупые вопросы, — сдержанно ответила Ребекка.

Она тяжело вздохнула, но тут же протестующе покачала головой, увидев, что Штефан протягивает к ней руку. И в самом деле, он вряд ли сейчас смог бы ей чем-то помочь. Тем не менее Штефан отчетливо ощущал, что Ребекка сейчас чувствует себя намного лучше, чем в больничном подвале. Впрочем, и он тоже. Боли в его ноге практически прекратились. Даже в том месте, куда его ударил ногой русский наемник, он ощущал лишь легкий зуд. Что же, черт возьми, с ними произошло?

— Нам нужно найти для тебя врача, — сказал он.

— Замечательная мысль! — воскликнула Ребекка и продолжила более сдержанно: — Но мне кажется, что за несколько кварталов отсюда есть комплекс зданий, где врачи просто кишмя кишат. Почему бы нам не вернуться туда?

Штефан и сам минуту назад серьезно размышлял над этим вариантом. Каким бы абсурдным он на первый взгляд ни казался, в нем был определенный смысл. В больнице сейчас наверняка полно полицейских. Может, ни в одном месте города Штефан, Ребекка и Ева не находились бы в такой безопасности, как в той больнице.

Тем не менее о возвращении туда, конечно же, не могло быть и речи.

— А мне и не нужен врач, — продолжала Ребекка. Она, по-видимому, неправильно истолковала его молчание, а потому в ее голосе появились агрессивные нотки. — Они уже две недели делают вид, что лечат меня, а мне от их лечения становится только хуже. Отвези меня домой.

— К нам домой? — Штефан покачал головой. — Нельзя.

— Почему?

— Потому что в первую очередь нас будут искать именно там, — ответил Штефан. — Наш знакомый старший инспектор, наверное, уже поджидает нас у подъезда.

Штефан предпочел не рассказывать Ребекке о том, что произошло сегодня на улице перед их домом. У них сейчас и без того было достаточно проблем.

— Дорн? — Ребекка нахмурила лоб. — Я думала, что он на нашей стороне.

— А я почему-то сомневаюсь, что вообще хоть кто-то на нашей стороне, — пробормотал Штефан.

Эти слова он сказал не Ребекке и даже не саму себе. Просто он должен был как-то выразить охватившее его ощущение — чувства полной беспомощности. Ребекка, услышав сказанное, нахмурилась и спросила:

— А может, поедем к Роберту?

«Ну конечно же, к Роберту», — обреченно подумал Штефан. К кому же еще они могли поехать? Мало того что Ребекка, несмотря на все ее заверения, явно нуждалась во врачебной помощи, у них обоих был такой вид, что они не могли появиться ни в одной гостинице. Да и денег у Штефана с собой не было, не говоря уже о документах. В довершение всего, не позднее чем через час описание их машины появится в списке разыскиваемых автомобилей под номером один. Если кто-то и сможет обеспечить им хоть какую-то защиту в подобной ситуации — так это Роберт. Штефану явно не нравилась эта мысль. Даже в такой трудной ситуации ему очень не хотелось обращаться к «крестному отцу» Роберту и просить его о помощи.

Он снова посмотрел на часы. До прибытия самолета Роберта оставалось еще достаточно времени, и они вполне могли успеть доехать до аэропорта и встретить его там. Однако Штефан сомневался в том, что им стоит это делать. В аэропорту много людей, даже слишком много, а стало быть, там опасно, ведь — пусть это было и маловероятно, но все же вполне возможно — люди Баркова могли пронюхать о возвращении Роберта и устроить на них засаду в аэропорту.

Штефан снова включил фары, бросил долгий внимательный взгляд в зеркало заднего вида и осторожно поехал вперед.