Вольфганг Хольбайн «Сердце волка»

Часть 1

— Нет, — сказал Висслер. — Он получит лишь то, о чем мы договорились, и ни пфеннига больше — так ему и скажите. И при этом спокойно добавьте, что ему лучше не перегибать палку. Я могу провернуть это дело и с кем-нибудь другим.

Эти слова были обращены к высокому черноволосому мужчине, сидевшему с другой стороны стола. Он не отличался опрятностью: щеки и подбородок были покрыты трехдневной щетиной, а одет он был в камуфляжные штаны и порванный зеленый свитер из старых запасов НАТО. Уже от одного вида этого человека Мевес почувствовал сильный зуд. У партизана были самые грязные руки, какие Мевес когда-либо видел, а внимательно присмотревшись к его одежде, можно было мысленно восстановить его меню за последние три месяца. Судя по исходившей от него вони, оно большей частью состояло из чеснока и к этому добавлялся устоявшийся запах мочи. Единственное, что было чистым у этого парня, — так это его оружие. У него на коленях лежал автомат Калашникова, изготовленный лет двадцать назад, но наверняка еще прекрасно функционирующий, а из-за пояса брюк торчал пистолет. Когда он проводил своими обломанными ногтями по цевью автомата, раздавался неприятный скоблящий звук. В целом этот парень вызывал у Мевеса смешанное чувство отвращения и страха, в котором явно преобладало отвращение, по крайней мере в данный момент.

— Переводите! — потребовал Висслер от партизана.

Тот по-прежнему сидел неподвижно и лишь пристально смотрел на него, будто впиваясь колючими глазами. В течение следующих двух-трех секунд между этими двумя столь разными людьми происходила немая дуэль: кто кого переглядит. Наконец партизан с неохотой повернулся на стуле к одному из двоих мужчин, сидевших в тени в дальней части помещения, и изложил ему сказанное Висслером на русском языке.

По крайней мере, Мевес надеялся, что это было именно так. Он совершенно не понимал, что сейчас говорит этот человек, потому что был силен в русском не больше Висслера. Оплошность, о которой он уже успел пожалеть: им следовало бы позаботиться о том, чтобы у них был русскоговорящий проводник. Теперь им приходилось вверять этому человеку свои жизни. Мевес понимал: это был не единственный просчет в их плане, так как их умопомрачительная затея постепенно становилась одной большой ошибкой.

Сделав два шага, он подошел вплотную к Висслеру и заговорил с ним, понизив голос до шепота в надежде, что человек на другом конце стола ничего не расслышит.

— Почему вы не даете им эти чертовы деньги? — спросил он. — Это же меньше пятидесяти марок!

Реакция Висслера была совершенно неожиданной: австриец резко повернулся на каблуках, поднял руки, как будто хотел схватить Мевеса за шиворот и хорошенько встряхнуть, и прикрикнул на него:

— Да не встревайте вы! Я знаю, что делаю!

— Но…

— Пожалуйста!

Гнев Висслера потух так же быстро, как и вспыхнул, но при этом в его глазах появилось какое-то другое, новое выражение, еще больше испугавшее Мевеса. Висслер стал говорить уже более спокойным голосом, однако это напускное спокойствие заставило Мевеса отступить на шаг назад.

— Я и сам знаю, что правильно, а что нет. Прошу вас не вмешиваться. Договорились? Почему бы вам не сходить куда-нибудь? Выпейте кофе или успокойте свою супругу. Я тут сам все улажу.

На какой-то миг Мевеса охватил еле сдерживаемый гнев. Что, собственно, возомнил о себе этот парень, если пытается выставить его из комнаты, как глупенького мальчугана? Но, еще раз взглянув в глаза Висслеру, он снова увидел в них странный предостерегающий блеск. Момент был явно неподходящим для того, чтобы выяснять отношения.

— Ну как знаете! — пробормотал он.

Еще один раунд, выигранный Висслером. Отвернувшись, Мевес в течение нескольких секунд нервно теребил свою одежду, тем самым невольно демонстрируя всем присутствующим, насколько шатко его положение здесь. Затем он чрезмерно быстрыми шагами вышел из комнаты.

Ребекка спала. Она свернулась калачиком перед камином на одной из двух неудобных кроватей, укрывшись такой большой кипой всевозможных покрывал, что Мевес не сразу ее и разглядел в этой серо-коричневой массе. Взглянув на нее, он тут же вспомнил еще об одной из бесчисленных забот, отягощавших его в последнее время: Ребекка была больна. Ее чрезмерная гордость не позволяла ей признать это, а Мевес слишком хорошо знал Ребекку, чтобы решиться ей об этом сказать. Они оба понимали, что ее состояние серьезно. Уже вторые сутки она очень много спала и испытывала все меньше желания о чем-либо разговаривать. Ребекке почти все время хотелось пить, и совсем не нужно было класть ей ладонь на лоб, чтобы понять, что у нее жар. Мевес и сам чувствовал себя ненамного лучше. Его голова казалась ему воздушным шариком, наполненным горячим воздухом, а во рту он ощущал неприятный привкус, от которого никак не удавалось избавиться. Они оба были больны. Уж лучше бы они вообще сюда не приезжали!

Дверь позади него громко захлопнулась, и этот звук разбудил Ребекку. Пока она сонно выкарабкивалась из груды набитых соломой подушек, шерстяных одеял и наброшенной сверху верхней одежды, Мевес подошел к камину и опустился перед ним на корточки. Его суставы хрустнули, как будто ему было не сорок два, а целых девяносто два года. Однако он последнее время и в самом деле чувствовал себя дряхлым стариком.

В обычной обстановке его внешность производила скорее обратное впечатление. Хотя он уже перешагнул сорокалетний рубеж, даже отъявленный скептик вряд ли дал бы ему больше тридцати пяти лет. При помощи различных видов спорта ему удавалось поддерживать хорошую физическую форму, при этом он старался не перенапрягаться. Кроме того, большинство друзей и знакомых были моложе его лет на десять, а потому иногда ему даже казалось, что лежащее в его кармане удостоверение личности — поддельное. Он был мускулистым (но совсем не похожим на тех качков, которые улыбаются с киноафиш и блестящих обложек журналов), с подстриженными под «ежик» волосами. Мевес принадлежал к той категории людей, у которых всегда бывает много приятелей: он пил умеренно, но от души и рассказывал всем, кому было не лень его слушать, что позволяет себе лишь десять сигарет в день (в действительности их было скорее тридцать). Профессия фотожурналиста давала ему возможность разъезжать по различным странам, чего он не мог себе позволить ввиду своего скромного финансового положения.

Однако в данный момент он излучал не больше жизнерадостности, чем омар, лежащий в морозильнике. Когда Мевес потянулся к покореженному кофейнику, висевшему на проволоке над пылающим огнем, его руки сильно дрожали. Он, конечно, тут же обжегся о горячий металл. Тем не менее он не издал ни звука и, поспешно донеся кофейник до стола, лишь засунул обожженные кончики пальцев в рот. Черт бы побрал эту романтику Дикого Запада!

— Сколько времени… я спала? — спросила, запинаясь, Ребекка.

В ее голосе чувствовалась изможденность.

— Недолго, — ответил Штефан.

Он вытащил пальцы изо рта, подошел к шкафу и предложил:

— Кофе?

— Последний раз я пила кофе, пожалуй, неделю назад, — сказала Ребекка. Штефану было слышно, как она снова зашевелилась под кипой покрывал. Наконец она села на кровати. — Но если ты имеешь в виду ту мерзкую светло-коричневую бурду, которую здесь называют «кофе», то… Впрочем, почему бы и нет?

Он достал из шкафа две жестяные кружки, которые были такими же старыми и покореженными, как и кофейник, поставил их на стол и наполнил до краев. Кофе хотя и не был таким мерзким, как сказала Бекки, но пить его все-таки было противно. Штефан даже не стал утруждать себя поисками сахара и молока: их тут не было. Еще неделю назад он наотрез отказался бы пить кофе без молока. Теперь же он сделал большой глоток, перед тем как взял обе кружки и пошел с ними к Бекки. Удивительно, как быстро улетучивается в человеке привередливость, когда этого требуют обстоятельства.

— Вот, держи! — сказал он. — Кофе хоть и противный, но, по крайней мере, горячий.

Ребекка спустила ноги с кровати, потянулась к кружке и прижала обе ладошки к горячему металлу. Легкая, еле заметная дрожь охватила все ее тело. Эта дрожь передалась кружке с кофе, и на поверхности черной жидкости появилась рябь.

— А где Висслер? — поинтересовалась она, отхлебнув кофе и поморщившись.

— Тут, рядом, — ответил Штефан и присел на край кровати, но старался держаться от Ребекки как можно дальше. — Он как раз торгуется, словно марокканский базарный зазывала, по поводу астрономической суммы в пятьдесят марок. И он однозначно дал мне понять, у кого тут есть право голоса. Вот ведь придурок!

Ребекка искоса посмотрела на Штефана:

— Он, видимо, знает, что делает.

— Да уж! — буркнул Штефан. — Именно так он мне и сказал. Остается только надеяться, что он прав. А если нет…

— А если нет? — переспросила Ребекка, но Штефан ответил не сразу: в голосе Ребекки он почувствовал легкую тревогу.

Он пожал плечами и, чтобы выиграть пару секунд на обдумывание ответа, отхлебнул из своей кружки. Ребекка все-таки была права: кофе здесь и в самом деле мерзкий.

— Тогда у нас может возникнуть проблема, — наконец сказал он.

— Какая проблема?

— Ну, например, от всей этой затеи, возможно, придется отказаться, поставив на ней резолюцию: «Полный провал».

— Ах да! — пробормотала Ребекка. — Я забыла: мой муж — пессимист.

— Твой муж — реалист, — поправил ее Штефан.

Он отважно влил себе в рот остатки кофе и поднялся, чтобы поставить чашку на стол. Он вполне мог это сделать, не вставая с кровати, а лишь наклонившись вперед, однако у него вдруг появилось ощущение, что ему сейчас необходимо пройтись по комнате. Проблема, которую он на самом деле имел в виду, заключалась в другом.

— Мы находимся здесь уже почти две недели, но не продвинулись вперед ни на шаг. Висслер — придурок, который ничего не делает и лишь пускает пыль в глаза, а у нас тем временем мало-помалу заканчиваются деньги. Собранного нами до сего момента материала хватит лишь на то, чтобы заполнить почтовую открытку с романтическими видами Боснии и Герцеговины. Снаружи шатается с полдюжины головорезов, по сравнению с которыми Али-Баба и сорок разбойников выглядели бы как ежегодное собрание английских дворецких. И после всего этого ты считаешь, что я пессимист?

Ребекка слегка улыбнулась.

— Готова поспорить, что ты не сумеешь повторить то, что только что сказал.

Штефан остался серьезным.

— А ты хоть знаешь, во сколько нам на сегодняшний день обошлась эта затея?

— Знаю, вплоть до последнего пфеннига, — ответила Ребекка.

— Тогда, надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что мы станем нищими, если у нас здесь ничего не выгорит. Мы будем полными банкротами. Чтобы оплатить наше путешествие и прочие расходы, мне пришлось довести перерасход средств на нашем счету до максимально допустимого лимита. О том, что с момента нашего отъезда все поступления на счет тут же списываются, я не хочу даже и говорить. Если мы вернемся назад без сенсационного материала, нас ожидает не просто какая-то там проблема.

— Ну теперь ты вообще видишь все уж слишком в мрачных тонах, — сказала Ребекка. — В случае особой нужды ты всегда сможешь получить должность в фирме моего брата.

Штефан едва сумел удержаться от резкой реплики, уже вертевшейся у него на языке. Еле заметные искорки в воспаленных глазах Ребекки подсказали ему, что она для того это и произнесла, чтобы позлить его. Он давно сбился со счету, сколько у них уже было поводов поскандалить из-за этого.

— Я говорю серьезно, — сказал Штефан. — Давай не будем обманывать сами себя, Бекки. Это была совершенно нелепая идея, причем с самого начала.

— Насколько я помню, это была твоя нелепая идея.

Штефан почему-то даже пожалел о том, что эти слова прозвучали словно констатация факта — без малейшего упрека.

— Эта идея тогда выглядела не такой уж и плохой, — заметил он. — Дело тут, видимо, в большой разнице между теорией и практикой.

Ребекка лишь пожала плечами. Штефан уже не раз пытался осторожно направить разговор в данное русло, но она неизменно уходила от этой темы, и он осознавал, что его попытки бессмысленны. Они с Бекки знали друг друга около двадцати лет, и за все это время ему еще ни разу не удавалось в чем-либо переубедить ее, если только она сама этого не хотела, как не удавалось ему и заставить ее отказаться от того, что ей время от времени взбредало в голову.

Это путешествие было наглядным тому примером: первоначально это действительно была его идея, но Ребекка очень быстро прониклась ею и при практической ее реализации проявила как раз ту умопомрачительную энергию, которая так восхитила Штефана в этой женщине двадцать лет назад. Возможно, именно его восхищение энергичностью Ребекки послужило причиной их женитьбы — вопреки здравому смыслу и всем внешним признакам их несовместимости. Надо сказать, что уже не первый раз из-за этой кипучей энергии они оказывались в затруднительном положении. Однако сейчас впервые был именно тот случай, когда положение становилось крайне затруднительным. Перечень проблем, которые Штефан только что перечислил, был отнюдь не полным. Он благоразумно не стал говорить Бекки о том, что уже не считал само собой разумеющейся возможность выбраться из этого закоулка мира живыми и невредимыми.

Штефан начал нервно ходить взад-вперед по комнате, стараясь согреться, так как холод, несмотря на потрескивающий в камине огонь, становился все ощутимее. Помещение, в котором они находились, было не особенно большим. Судя по интерьеру и способу постройки, такие дома возводили в прошлом, а то и в позапрошлом столетии. Собственно, это была примитивная бревенчатая изба с низким потолком и малюсенькими окнами. Стены были возведены из грубо обтесанных бревен, щели между которыми заполняла глина или же, чего доброго, какой-нибудь еще менее привлекательный уплотнительный материал. Здесь находилось лишь несколько предметов мебели, которые, за исключением двух ржавых походных кроватей, были изготовлены из плохо обработанных досок. Этот дом мог бы послужить хорошей декорацией для фильма о Диком Западе. Впрочем, его, возможно, именно для этой цели и построили. Хотя Штефан почти не застал те времена, однако он знал, что раньше в этой местности снимали очень много приключенческих фильмов и вестернов. Но это было еще до того, как люди в этих краях совсем потеряли рассудок и кучка авантюристов стала по-настоящему играть в войну.

Дверь распахнулась, и вошел Висслер, а с ним в комнату ворвались резкий запах чеснока и голоса перекрикивающих друг друга людей. Эти люди, казалось, о чем-то спорили. Впрочем, Штефан не был в этом уверен: для тех, кто не понимал по-русски, все, что говорили на этом языке, было похоже на спор. Висслер закрыл дверь, и голоса стихли прежде, чем Штефан смог как следует прислушаться.

— Ну? — Ребекка смотрела на него вопросительно. — Все в порядке?

Висслер кивнул. Он подошел к столу, взял кружку Штефана, наполовину наполнил ее кофе и осушил одним глотком. Лишь после этого он ответил:

— Да. Они отвезут нас туда.

— Когда? — спросил Штефан.

Казалось, он должен был обрадоваться этой новости, однако Штефан, наоборот, сильно удивился: он был абсолютно уверен, что Висслер придет с плохими вестями.

— Сейчас, — ответил Висслер, но тут же взмахом руки удержал Ребекку, пытавшуюся подняться. — Не торопитесь. Они будут искать для нас машину, а еще им нужно сделать кое-какие приготовления. Все это займет где-то полчаса. — Он еле заметно улыбнулся. — «Сейчас» в этой стране вовсе не означает «прямо сейчас».

— Штефан сказал, что есть какие-то проблемы. — Ребекка казалась встревоженной.

— Они не стоят того, чтобы о них говорить, — успокоил ее Висслер, небрежно махнув рукой. — В конце концов, я для того здесь и нахожусь, чтобы их уладить. Послушайте, Штефан, мне… мне жаль, что я на вас накричал. Мне просто пришлось так поступить. Вы ведь не знаете здешних людей.

— Да ладно, — сказал Штефан, хотя по тону его голоса чувствовалось, что думает он по-другому.

В глазах Висслера блеснуло почти враждебное выражение, и его голос вдруг стал чуть более резким.

— Нет, не «да ладно»! — Он был возмущен. — Вы, похоже, воспринимаете все происходящее как своего рода игру, однако это отнюдь не игра. Вы не знаете этих людей. Возможно, вы много о них читали, но это абсолютно ничего не значит. Вы можете допустить здесь кучу всевозможных ошибок, но одну конкретную ошибку допускать ни в коем случае нельзя — нельзя показывать свою слабость.

— Я это понял. — Голос Штефана звучал совершенно спокойно, но внутренне он буквально кипел от гнева. — Мне нужно напоминать вам, господин Висслер, кто вам платит?

— Нет, — ответил Висслер. Слова Штефана, похоже, не произвели на него особого впечатления. — Но может, мне нужно напомнить вам, за что вы мне платите: вы наняли меня, чтобы я привез вас и вашу супругу в эту страну и затем вывез отсюда живыми и невредимыми. Однако я не смогу этого сделать, если вы не будете соблюдать очень простых правил.

— Например, никогда не спорить с вами?

— Да, когда мы не одни, — подтвердил Висслер. — При этом абсолютно неважно, кто из нас прав. Если эти люди заметят, что у нас нет единодушия, — нам крышка. Вам, похоже, до конца еще неясно, с кем мы тут имеем дело.

— Да и вы тоже не давайте волю своей фантазии, — вмешалась Ребекка. — Мы здесь не в джунглях, а эти люди — не людоеды.

— Нет, не людоеды. Но они — убийцы, воры, грабители и прочие преступники. Они называют себя партизанами, но в действительности они — не более чем шайка бандитов. Единственное, что их интересует, — деньги. И единственное, что они уважают, — сила. Когда мы выйдем отсюда и сядем в джип, то — черт побери! — не делайте и не говорите ничего, на что не получили предварительно моего согласия.

— Вы что, рехнулись? — возмущенно воскликнул Штефан.

— Вовсе нет. Но вы уж слишком наивны, мой дорогой мальчик, — сказал Висслер. Он, судя по его внешнему виду, был лет на пять моложе Штефана, тем не менее в данной ситуации его слова вовсе не казались забавными. — Вы до сих пор так ничего и не поняли? Вы со своей смазливой женушкой, похоже, по-прежнему думаете, что всего лишь проводите здесь затянувшийся уик-энд, своего рода отпуск с приключениями. Но это отнюдь не так. Там, снаружи, — настоящие убийцы. Для них человеческая жизнь не стоит ни гроша!

— Почему же вы вообще сюда приехали, если здесь действительно так опасно? — спросил Штефан.

— Потому что вы мне за это заплатили, — ответил Висслер.

— Не так уж много, чтобы рисковать из-за этого своей жизнью, — возразил Штефан.

От подобного разговора ему все больше становилось не по себе. Он чувствовал, что Висслер припер его к стенке, и это ощущение ошеломляло его. Он и раньше знал, что рано или поздно произойдет подобный спор, но был уверен, что выйдет из него победителем. В конце концов, Висслер был обычным проходимцем, похожим на дешевую имитацию Индианы Джонса, и, как правило, вел себя так, что нужно было еще как следует подумать, прежде чем решиться пригласить его перекусить даже в «Макдоналдс». У него не было никаких шансов выиграть спор с таким человеком, как Штефан Мевес, даже если в качестве аргументов в ход пошли бы удары кулаками и ногами. По крайней мере, Штефан так думал раньше. Теперь же он казался самому себе боксером, который вышел на ринг сразиться с более легким — фунтов на сорок — противником и уже в первые несколько секунд поединка получил столько ударов, что у него все поплыло перед глазами. Ему оставалось лишь надеяться на то, что он проиграет по очкам, а не рухнет от нокаута на ринг.

— Ни с кем из нас ничего не случится, если мы будем придерживаться нескольких простых правил, — сказал Висслер. — Я дал им только то, о чем мы договорились, и не пфеннига больше.

— А почему вы уверены, что они нас, несмотря на это, не пришьют? — поинтересовалась Ребекка. Ее голос был немного встревоженным, но отнюдь не испуганным. — Если эти люди действительно так опасны, как вы утверждаете, что мешает им прикончить нас и затем забрать у нас то, что им захочется?

— Они хоть и негодяи, но отнюдь не дураки, — ответил Висслер. — Люди в принципе не могут долго и успешно заниматься тем или иным бизнесом, если вдруг выяснится, что они склонны отправлять на тот свет своих деловых партнеров. И я знаю правила, по которым они живут. Там, снаружи, — настоящие дикари, госпожа Мевес, хотя вы в это и не верите. Они уважают силу и презирают слабость; они не моргнув глазом убьют вас за одну сигарету, но, если вам хоть раз удастся вызвать у них уважение, вы сможете спать безмятежным сном, даже если у вас в сумке будет пакет с бриллиантами.

Штефан мысленно спросил себя, из какого дешевого романа Висслер позаимствовал эту тираду, однако вслух он не произнес ни слова. Схватка с Висслером была им уже проиграна, и попытка возобновить ее в лучшем случае позволила бы ему отыграть лишь пару очков. Кроме того, он боялся, что все-таки вынужден будет признать правоту Висслера.

— А теперь оденьтесь как следует, — произнес Висслер. — Наденьте самые теплые вещи, какие у вас есть. Путь будет довольно долгим, и, похоже, опять пойдет снег.

Штефан и в этот раз ничего не ответил. Они и так уже были одеты во все самое теплое из тех вещей, которые привезли с собой: сине-оранжевые полосатые лыжные костюмы для семейной пары, которые они купили, собираясь в свой первый — и последний — совместный зимний отпуск лет пять назад, зимние сапожки и перчатки, гармонирующие по цвету с костюмами. Когда они две недели назад упаковывали свои чемоданы, Ребекка не смогла удержаться от язвительной реплики, однако он настоял на том, чтобы взять с собой эту громоздкую одежду. Теперь же они были весьма рады, что все-таки взяли ее с собой: без этих костюмов с теплой подкладкой они, наверное, еще несколько дней назад замерзли бы во сне. Термин «центральное отопление», по-видимому, еще не вошел в лексикон жителей этой местности, зато в нем было множество слов, характеризующих понятие «зима».

Штефан подошел к стоявшему у окна большому сундуку, в котором хранились их вещи, открыл крышку и достал сумку со своей фотоаппаратурой и магнитофоном Ребекки. Когда он открыл магнитофон, чтобы на всякий случай поменять батарейки на новые, Висслер сказал ему:

— Зря стараетесь!

Штефан уставился на Висслера.

— Что?

— Я про магнитофон. Вам нельзя брать его с собой. Да и фотоаппарат тоже.

— Что это значит? — Штефан был удивлен.

— Это значит: нельзя фотографировать, — ответил Висслер. — И записывать на магнитофон тоже нельзя. Таковы условия.

— Чьи условия? — раздраженно спросил Штефан.

Казалось, что ему не хотелось верить тому, что он сейчас услышал.

— Баркова, — пояснил Висслер. — Вы сможете с ним поговорить — но без всей этой аппаратуры.

— Вы что, спятили? — сдавленно спросил Штефан. — Или, может, вы забыли, что мы здесь как раз для того, чтобы сделать снимки и записать материалы для репортажа. Я — фотограф, а моя жена — журналист.

— Весьма сожалею, — сказал Висслер таким тоном, что его слова можно было принять за плоскую шутку. — Именно такие условия поставил Барков. Вы можете взять у него интервью. Однако без фотографирования и без записи на магнитофон. Если вас это не устраивает, то нам остается разве что убраться восвояси.

— Вы сами не понимаете, что говорите! — вспылил Штефан. — С таким же успехом мы можем вернуться домой вообще без материалов. Интервью с майором Барковым? Замечательно! Но если у нас не будет какого-либо подтверждения, то это будет равносильно материалу, высосанному из пальца! Нам никто не поверит!

— Это — ваша проблема, — невозмутимо ответил Висслер и пожал плечами. — Я не выдумывал этих условий. Я просто сообщил вам о них.

— Немного поздновато, не так ли? — съязвила Бекки.

Она вздохнула, удрученно покачала головой и, покрепче натянув одеяло на плечи, поднялась на ноги. Висслер, снова пожав плечами, промолчал.

— Даже и не подумаю! — Штефан разозлился. — Мы не для того проделали весь этот путь, чтобы…

— Смирись, — Ребекка успокаивающе положила ладонь ему на предплечье. — По крайней мере, мы сможем с ним поговорить. Все же лучше, чем вообще ничего.

Штефан в полной растерянности уставился на жену. В течение нескольких секунд внутри него шла борьба между гневом, растерянностью и… еще каким-то чувством, которому он не мог найти точного названия, хотя оно, пожалуй, было еще хуже, чем предыдущие два, вместе взятые. И тут он увидел затаенные искорки в глазах Ребекки — это был почти неуловимый предупреждающий взгляд, который Висслер не смог бы заметить, даже если бы посмотрел сейчас Ребекке прямо в глаза. Однако для Штефана смысл этого взгляда был так же понятен, как если бы Ребекка заявила об этом громким голосом.

— Хорошо, что по крайней один из вас — благоразумный человек, — сказал Висслер. — Кстати, если вас это заинтересует, я вполне готов изложить на бумаге все, что увижу или услышу… за умеренное вознаграждение, само собой разумеется.

— Само собой разумеется! — произнес Штефан самым враждебным тоном, на какой только был в этот момент способен.

Висслер пожал плечами.

— Нужно понимать ситуацию. Вы ведь сами сказали, что платите мне не так уж много.

Штефан впился в Висслера взглядом, но продолжать перебранку у него не было никакого желания. Поэтому он — гневным и излишне сильным движением — запихнул свою фотоаппаратуру и магнитофон Ребекки обратно в сундук и захлопнул крышку.

— Мы еще поговорим об этом, — пробурчал он.

Висслер промолчал.

Штефан сунул ноги в сапоги, вытащил из кармана куртки перчатки и уже начал было натягивать их на руки, но передумал, снял перчатки и подошел к Ребекке, чтобы помочь ей. Ее движения были точными и целенаправленными, однако достаточно медленными для того, чтобы Штефан смог понять, скольких усилий они требуют от Ребекки.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Может, будет лучше, если ты…

— Останусь здесь? — перебила его Ребекка. Она решительно покачала головой. — Только через мой труп.

Штефан не оценил шутки.

— Это может стать реальностью намного быстрее, чем ты предполагаешь, — сказал он. — Ты больна, а впереди у нас долгий утомительный путь.

— У меня лишь небольшой жар, — ответила Ребекка, пожимая плечами. — Я переносила и не такое.

Лицо Штефана было озабоченным. У Бекки был не просто «небольшой жар». Ее глаза были мутными, и от нее дурно пахло — по всей видимости, не только из-за болезни, но и оттого, что она уже трое суток не снимала с себя одежду. Ее волосы утратили свой естественный блеск и были похожи на почерневшую солому, а руки слегка дрожали. Когда Штефан их коснулся, то с ужасом почувствовал, какой горячей и сухой была кожа Ребекки.

— У тебя сильный жар, — произнес он серьезно, — а не «небольшой». Это может быть воспалением легких.

— На этот случай люди придумали пенициллин, — сказала Ребекка. — Успокойся. Вот закончим здесь свои дела, и тогда уже можешь тащить меня к каким угодно врачам. Упираться не буду. Но сначала я все-таки возьму это интервью!

Висслер прокашлялся. Этот разговор становился для него неприятным.

— Я… подожду снаружи, — проговорил он, запинаясь. — А вы поторопитесь, хорошо?

Они дождались, когда он выйдет из комнаты. Затем Ребекка подошла к сундуку, подняла его крышку и несколько секунд что-то лихорадочно искала.

— Что ты задумала? — поинтересовался Штефан.

Ребекка выпрямилась и с торжествующим видом помахала маленькой коробочкой серебристого цвета размером чуть больше зажигалки — это было звукозаписывающее устройство, представляющее собой электронный эквивалент кассетного магнитофона. Оно позволяло сделать запись длительностью где-то в полчаса и было снабжено сверхчувствительным микрофоном — таким чувствительным, что, если положить его, например, в закрытый карман куртки лыжного костюма, оно сможет записать каждое слово, которое прозвучит в радиусе десяти метров. Бекки купила его во время своей поездки в Англию два года назад. Она случайно натолкнулась на это устройство в одной из тех несусветных лавочек, которые встречаются только в Лондоне и в которых можно приобрести всякую всячину, начиная с полного комплекта шпионского снаряжения и заканчивая кофейными чашечками, которые при каждом глотке издают мелодию часов на башне Биг-Бен, — в общем, все, кроме действительно полезных вещей. Как Штефану было известно, Ребекка еще ни разу не пользовалась этим устройством.

— Ты уверена? — спросил он.

— Оно работает, — ответила Ребекка. — Я проверила его еще разок перед нашим отъездом. Оно работает. И батарейки у него новые.

— Я не об этом, — произнес Штефан и показал движением головы в сторону двери. — Тебе не кажется, что Висслер, возможно, прав? Эти люди — действительно опасны. Если Барков заметит, что ты записываешь разговор…

— Не заметит, — заверила Штефана Ребекка. — Я спрячу его в такое место, где они наверняка не станут проверять.

Штефан неохотно сдался. Впрочем, противилось в нем лишь его благоразумие. Хотя замысел Бекки был рискованным, легкомысленным и безрассудным, Штефан прекрасно понимал ее. Он на ее месте поступил бы точно так же. У него ведь тоже незадолго до этого мелькнула мысль тайно взять с собой фотоаппарат — свой маленький Pocket, который можно было бы положить в карман куртки, — и попытаться сделать несколько снимков без вспышки, рискуя, правда, в результате вытащить из ванночки с проявителем полностью черную пленку.

А еще рискуя быть застреленным. Он не знал, насколько обоснованным был рассказ Висслера о партизанах, но, если хотя бы половина из того, что Штефан слышал о Баркове, соответствовала действительности, этому человеку и впрямь было глубоко наплевать на жизни других людей. «Как ни крути, — подумал Штефан, — определенно можно сказать лишь одно: нам явно не следовало сюда приезжать».

Однако понимание этого пришло слишком поздно.

Хотя Висслер их и поторапливал, отъезд задержался почти на час. Когда они уселись в автомобиль и выехали в восточном направлении, уже начало темнеть, и вместе со сгущавшимися над горами сумерками нарастало странное, почти мистическое ощущение.

Первым, что бросилось в глаза Штефану по приезде в эту страну, были как раз эти удивительные сумерки, каких он не видел ни в какой другой части мира. Казалось, что здесь темнело в два этапа: сначала все цвета вокруг начинали блекнуть, пока окружающий мир не превращался в своего рода черно-белую фотографию с резкими тенями и четко очерченными контурами, хотя при этом темнее в действительности не становилось, и лишь затем — через неопределимый, но, как казалось Штефану, довольно долгий промежуток времени — начинало действительно темнеть. За последние дни Штефан отснял по меньшей мере полдюжины пленок, стараясь запечатлеть это магическое явление, однако в глубине души он сомневался, что у него что-то получится. Иногда бывает так, что фотоаппарат фиксирует то, что незаметно человеческому глазу, а потому некоторые изображения человек может увидеть лишь на фотографии, но отнюдь не в реальной жизни. Здесь же все было как раз наоборот. Существуют вещи, качественно сфотографировать которые не представляется возможным, и явления, фиксируемые с помощью фотоаппарата только в искаженном виде.

Сумерки в этой стране были, безусловно, одним из таких явлений. Возможно, таинственное волшебство, которое Штефан чувствовал в здешних сумерках, в действительности было лишь особенностью его восприятия. Штефан попытался обратить на это природное явление внимание Бекки, но, получив в ответ лишь недоуменный взгляд, больше не возвращался к данной теме, чтобы не заработать в придачу к этому взгляду еще и пару язвительных реплик. Хотя они и неплохо уживались друг с другом, им никогда не удавалось достичь взаимопонимания. В их дуэте он, безусловно, был романтиком, а она — прагматиком. В своей профессиональной деятельности они прекрасно дополняли друг друга; в личной жизни их взаимоотношения были, мягко говоря, чуть хуже.

Оба джипа направились к подножию холма, откуда начинался лес. Штефан повернулся на сиденье, чтобы еще раз бросить взгляд на дом, прежде чем тот исчезнет из поля зрения. В сгущавшихся сумерках его уже еле было видно. Он теперь представлял собой одну из многих теней, которая выделялась на фоне холма лишь благодаря своей правильной геометрической форме. Штефан не очень-то радовался этому расставанию. И дело было вовсе не в том, что последние три дня эта небольшая изба была их домом. Они оставили там практически весь свой багаж. Стоимость только его фотоаппаратуры превышала цену легкового автомобиля среднего класса, не говоря уже о потенциальной цене их записей, оставшихся лежать в сундуке вместе с фотоаппаратурой. Ему вдруг вспомнились слова Висслера о местных людях. Фраза «шайка бандитов» кажется романтичной и захватывающей лишь тогда, когда человек слышит ее по телевизору, сидя в уютном кресле и щелкая орешки. А в джипе без обогрева, едущем бог знает куда на ночь глядя, когда температура воздуха снизилась до нуля, эта фраза звучала уже не так забавно.

— Я перекрыла газ, — сказала Ребекка. Она заметила взгляд Штефана, и, по-видимому, этот взгляд был более озабоченным, чем полагал сам Штефан. — И утюг я выдернула из розетки. Не переживай.

— Я переживаю за наш багаж, — ответил Штефан, причем так тихо, чтобы слышала только Бекки: они были в джипе не одни.

— У тебя уж слишком мрачный вид, — произнесла Ребекка. — Кстати, когда мы вернемся с этим интервью, я тебе, если захочешь, куплю два новых комплекта фотоаппаратуры.

Штефан улыбнулся. Послушать Бекки — так можно подумать, что материал уже лежит у нее в кармане вместе с чеком на сумму, выраженную семизначным числом, за которую она продала свой репортаж с аукциона. Быть может, они и впрямь уже в двух шагах от такой удачи, хотя цена за репортаж, конечно, может оказаться не такой уж и громадной. Однако этот репортаж действительно был бы для них большой удачей. Сенсационные материалы, как по нынешним временам, можно продать за вполне приличные деньги. Если, конечно, они еще достаточно долго будут живы, чтобы найти подходящего покупателя.

— Никто не тронет ваши вещи, — неожиданно сказал Висслер.

Штефан поначалу даже не знал, как ему следует отреагировать — удивиться или же разгневаться. Несмотря на холод, у обоих джипов был снят верх, а потому шум моторов должен был поглотить его слова, сказанные Ребекке, тем более что он произнес их очень тихо. Тем не менее Висслер все-таки услышал их, и это означало, что он совершенно беззастенчиво подслушивал.

— Вы уверены? — мрачно спросил Штефан.

— На сто процентов. — Висслер, сидевший рядом с водителем, обернулся и посмотрел сначала на Ребекку, а затем на Штефана. — До тех пор пока все идет так, как запланировано, никто не тронет ваши вещи. А если нет… — Он пожал плечами. — Тогда, думаю, вам уже будет не до какой-то там пары фотоаппаратов.

Штефан бросил быстрый настороженный взгляд на человека, сидевшего за рулем, однако Висслер лишь покачал головой.

— Не бойтесь. Он не понимает, о чем мы говорили, — ни единого слова.

— Вы уверены?

— Да. А если даже… то это не играет никакой роли. Все равно они нас презирают.

— А я думала, они нас уважают, — заметила Ребекка.

— Одно не исключает другое, — заявил Висслер.

Он отвернулся и — с некоторым трудом — прикурил сигарету. Он явно не хотел больше разговаривать. «Быть может, это и к лучшему», — подумал Штефан. Слова Висслера казались вполне уместными, хотя Штефан и был уверен, что Висслер позаимствовал их из приключенческих романов и фильмов. Не очень-то утешительная мысль, если учесть, что этому человеку они доверили свои жизни.

Они ехали по узкой лесной дороге. Было уже так темно, что окружающее пространство казалось бесконечным черным тоннелем. Штефану очень хотелось взглянуть на часы, но для этого ему понадобилось бы стащить с руки перчатку. «Слишком много возни», — подумал он. Да и… зачем? Он мог мысленно прикинуть, какое расстояние они уже проехали, однако абсолютно не ориентировался, в каком именно направлении они двигались. Даже если бы они находились не в лесу, он все равно не смог бы сориентироваться. Небо уже целую неделю было покрыто плотной пеленой туч, из которых непрерывно шел дождь, а временами и снег. Кроме того, Штефан весьма сомневался, что дороги, по которым они колесили последние дни, можно было найти на какой-либо карте.

Он заметил, что они ехали чуть более четверти часа, прежде чем лес начал расступаться. Деревья росли все дальше от дороги, и вскоре перед ними оказался каменистый, почти лишенный растительности холм. Оба джипа с трудом взбирались по склону холма, где, собственно, не было настоящей дороги. Штефану показалось, что они двигались по руслу высохшего ручья, а с середины подъема они уже ехали по горизонтальной поверхности, и автомобили, раскачиваясь и рыча, продвигались вперед среди множества камней, высохших кустов и валяющихся повсюду веток.

— Куда они нас везут? — спросила Ребекка. — На обратную сторону Луны?

Висслер рассмеялся.

— Я знаю, что эта местность кажется не очень приветливой. Но Барков настоял на том, чтобы мы поехали именно этой дорогой.

— Какой еще дорогой? — пробурчал Штефан. — Не вижу никакой дороги!

Автомобили мало-помалу приближались к вершине холма. Водитель первого джипа слегка сбавил скорость, чтобы его догнал второй джип и они могли бы проехать остаток пути вместе. На вершине холма водители остановили джипы и заглушили моторы, однако оставили фары включенными.

Взглянув вперед, Штефан едва не потерял дар речи: холм оказался вовсе не холмом, а настоящей горой, расположенной в горном хребте, который был одной из сторон вытянутой и очень глубокой долины. С другой стороны долина, тянувшаяся влево и вправо и исчезавшая в темноте, ограничивалась такой же горной цепью. Вся долина и большая часть противоположных склонов были покрыты густым лесом, однако Штефану удалось разглядеть внизу сверкавшие в некоторых местах серебристые искорки. Возможно, это была речка или широкий ручей, пробивший себе путь между гор. Несмотря на тусклое освещение — а может, как раз благодаря ему, — взору открывалась фантастическая панорама, представлявшая собой составленную из теней и тьмы картину. Из этого пространства, казалось, подкрадывалось что-то мрачное, доисторическое. Штефана охватило странное, необъяснимое ощущение. Это ощущение было таким мощным, что его, казалось, можно было потрогать.

— Что это? — спросила Ребекка.

— Местные жители называют эту долину Волчье Сердце, — ответил Висслер. — Жутко, да? Я был тут уже раза два или три, но каждый раз происходит одно и то же: неизменно возникает ощущение, что за тобой кто-то наблюдает. Как будто там, внизу, скрывается какое-то существо.

— Барков ждет нас где-то здесь? — спросила Ребекка.

Судя по тому, как она это сказала, увиденное вызвало у нее ужас. По правде говоря, ужас охватил и Штефана. Он не хотел себе в этом признаваться, но Висслер, по сути, выразил то, что почувствовал и сам Штефан, когда первый раз бросил взгляд на долину.

Австриец, тем не менее, покачал головой и указал на гребень противоположной гряды.

— Вон там, — сказал он. — Но нам придется подождать…

— Подождать чего?

Висслер вздохнул.

— Подождать сигнала ехать дальше, — пояснил он. — Они хотят убедиться, что мы действительно приехали сюда одни. А что вы хотели? Барков — недоверчивый человек. Может, они наблюдают за нами с тех самых пор, как мы покинули дом.

Ребекка сильно вздрогнула, испугавшись, да и Штефан инстинктивно огляделся по сторонам. Но он, конечно же, не увидел ничего, кроме темноты и теней, за которыми, возможно, кто-то прятался, а возможно, и нет. Когда он повернулся к Висслеру, то заметил, что тот смотрит на него насмешливо.

— Что тут смешного? — поинтересовался Штефан. Висслер стянул с руки перчатку и закурил. Ребекка и Штефан дружно покачали головами, когда он протянул им пачку с сигаретами.

— Вы смешные, — заявил Висслер, сделав первую затяжку.

— Мы?

Висслер несколько раз кивнул.

— Посмотрели бы вы на себя! — воскликнул он, обращаясь к Штефану. — Вы пытаетесь строить из себя крутого, а сами волнуетесь, как мальчишка, который ждет, когда же ему наконец разрешат войти в комнату с рождественской елкой. Вы и сами толком не знаете, во что впутались, так ведь?

— Барков… — начала было Ребекка, но Висслер тут же ее перебил.

— Я говорю не о Баркове, — сказал он. — Судя по тому, что я о нем слышал, он — не более чем мелкий проходимец. Слегка чокнутый и немного опасный, но всего лишь заурядный гангстер, который случайно оказался в нужное время в нужном месте и пытается отхватить куш пожирнее. Я же имею в виду эту местность.

— Вы имеете в виду… эту долину? — спросила Ребекка.

Висслер покачал головой:

— Нет. Все вместе. Местное население, образ жизни этих людей, их мысли. Я понимаю, что это меня не касается, но… чего, по-вашему, вы могли бы здесь добиться?

Штефан не понял смысла вопроса. Тем не менее этот вопрос его обеспокоил.

— Добиться?

— Изменить, переделать, улучшить… — Висслер взмахнул рукой. — Называйте это как хотите. У вас ведь есть какая-то цель, так ведь? Или же вы и в самом деле думаете только о себе и надеетесь получить хороший гонорар за это интервью?

— Конечно же, нет! — живо возразила Ребекка. — Но…

— Тогда вы, судя по всему, полагаете, что сможете что-то изменить, если обезвредите такого мелкого преступника, как Барков, — Висслер вздохнул. — Вы ничего не измените, можете мне поверить. Вы не сделаете этого до тех пор, пока не попытаетесь по-настоящему понять эту страну и ее людей. Я думал, вы отличаетесь от тех, кто здесь уже был. Но вы тоже приехали сюда всего лишь за сенсацией.

— А что, по-вашему, нам следовало бы делать? — спросил Штефан.

Этот разговор все больше его запутывал. Он совершенно не понимал, к чему клонит Висслер, однако для него было очевидно, что тот сейчас говорил совсем не как человек, каким его до сих пор представлял Штефан.

— Почему никто не интересуется этой страной? — спросил Висслер. — Ее людьми, их жизнью?

— Но мы ведь интересуемся! — возразила Ребекка. — Зачем же в таком случае мы сейчас здесь находимся? Мы уже многие годы делаем репортажи…

— …о войне, — перебил ее Висслер. — О да, это я знаю! В газетах и телепрограммах полно репортажей о войне: кто кому является союзником, какая сторона в очередной раз нарушила перемирие, какой город подвергся обстрелу и сколько все это уже длится… — Он нервно затянулся сигаретой. — Вы считаете, сколько гранат взорвалось, и публикуете фотографии детей, раненных срикошетившими пулями. А еще вы иногда помещаете кого-нибудь из этих раненых детей в одну из ваших современных больниц, где за ним ухаживают, пока он не выздоровеет, и все ради того, чтобы сделать об этом репортаж. Так ведь? Меня от всего этого аж с души воротит. Цветные фотографии, причем чтобы было побольше крови, — вот за чем вы гонитесь! И ни одна свинья по-настоящему не интересуется этой страной и ее людьми!

— Судя по вашим словам, нам, наверное, следует пореже помещать несчастных детей в наши современные больницы, — съязвила Ребекка.

Ее голос прозвучал неожиданно резко, хотя Штефан, в общем-то, не был уверен, что нападки Висслера направлены конкретно против него или Ребекки, да и Ребекка, пожалуй, так не считала. Однако Висслер, сам того не ведая, разбередил другую, уже давно не заживающую рану.

— Вовсе нет, — презрительно сказал он. — Обезвредьте какого-нибудь торговца оружием — и вместо него тут же появляется другой. Они — как тараканы: можете давить их сколько угодно — тут же появляются новые.

Ребекка хотела что-то гневно возразить, но Штефан перебил ее, спросив у Висслера чуть более громко:

— Но чем же, по-вашему, должны быть наши репортажи?

— Об этой стране, — выразительно ответил Висслер. — Из ваших коллег хоть кто-нибудь когда-нибудь удосужился походить по этой стране с открытыми глазами?

— Да их тут — непрерывный поток, заявил Штефан. — В иных населенных пунктах журналистов больше, чем солдат.

— Я не про это, — резко ответил Висслер. — На самом деле война — не главное.

— Что-что? — Голос Ребекки дрожал от возмущения.

Штефану было ясно, что Висслер чем-то разозлил ее, хотя не понимал, чем именно.

— Вы толком даже не знаете, из-за чего идет эта война! — заявил Висслер.

— Ваши слова просто смешны!

— Мои слова — правда, — сказал Висслер. — Проблема заключается вовсе не в этой так называемой гражданской войне. Сербы против хорватов, хорваты против мусульман, и все они, поочередно, то против НАТО, то против русских… Кому это интересно? Большинство из тех несчастных людей, которые погибли на этой войне, пожалуй, даже и не знали, кто их убивал, тем более во имя чего.

— А вот вы это знаете! — воскликнула Ребекка, придав своему голосу самую язвительную интонацию, на какую только была способна.

— Возможно, получше, чем вы. — Висслер говорил серьезно.

— Ну так что? Почему бы вам не поделиться с нами своей великой мудростью?

Висслер грустно покачал головой.

— Боюсь, что в этом нет смысла, — произнес он. — Если человек вынужден задавать подобные вопросы, он, по всей видимости, не сможет понять ответа.

— Очень прагматично! — фыркнула Ребекка.

— Вы находитесь здесь уже две недели, — заметил Висслер. — Если бы вы за это время хотя бы огляделись по сторонам, то поняли бы сейчас, что я пытался вам сказать. Вы думаете, что война бушует здесь уже пять лет? Это не так: война продолжается здесь уже лет пятьдесят, а то и дольше.

— Это еще что за глупости? — недовольно спросила Ребекка.

— Мы сейчас находимся в Герцеговине, — начал пояснять Висслер. — Несколько лет назад она называлась Югославией, а затем — Боснией. Если вы отъедете отсюда километров пятьдесят, окажетесь в Сербии — или как там ее называют те придурки, которые находятся сейчас у власти.

— Мы знаем историю этой страны, — неуверенно перебила его Ребекка. — Конечно, было ошибкой пытаться искусственно создать государство при помощи силы, но…

— Да, это была ошибка! — взволнованно сказал Висслер. — Ситуация не изменится, даже если эта война прекратится. Она не изменится до тех пор, пока внешний мир не перестанет вмешиваться в то, что его не касается. Вы не сможете создать в этой стране государство с единым правительством и единым языком… Все эти понятия, которые вам и мне кажутся правильными, не имеют здесь никакого значения. Местные люди мыслят совсем не так, как мы. Сходите в ближайшую деревню — вы окажетесь в совершенно ином мире, где люди говорят на своем языке, имеют свою историю, свои уникальные легенды…

— А-а, понятно! — воскликнула Ребекка с ехидством. — Вы хотите сказать, что нужно на полных парах рвануть обратно в средневековье. Может, нам еще следовало бы вернуться к временам городов-государств и удельных княжеств?

— Возможно, нам следовало бы попытаться понять менталитет этих людей. — Висслер будто не слышал ее. — Здесь вам не Франкфурт-на-Майне, не Вена и не Нью-Йорк. Здесь — Балканы.

— Да, я знаю. Это родина графа Дракулы, — насмешливо сказала Ребекка.

— И вовсе не случайность то, что подобные истории появляются именно в этой части света, — серьезно продолжал Висслер. — Я, знаете ли, верю, что в этих местах есть что-то особенное. Что-то уникальное, чего, наверное, не найдешь во всем остальном мире. Что-то священное.

Подобные слова, прозвучавшие из уст такого человека, как Висслер, должны были бы показаться смешными или по крайней мере забавными. Но все было как раз наоборот. Штефана почему-то тронули эти слова, да и Ребекка, вопреки ожиданиям Штефана, удержалась от очередного язвительного замечания.

— Вы взгляните хотя бы на эту долину! — продолжал Висслер.

— Волчье Сердце? — спросила Ребекка.

Висслер кивнул и указал вниз, в темноту. И хотя Штефан не смог там ничего различить, кроме черноты и хаотично мелькавших серебристых искорок, он с неохотой сопроводил взглядом движение руки Висслера.

— Я уверен, — проговорил Висслер, — что вы не найдете ее ни на одной карте. Люди из окрестных селений рассказывают о ней удивительные истории.

— Какие истории? — поинтересовалась Ребекка.

— Они вряд ли вам понравятся, — заявил Висслер. — Вы, наверное, будете даже смеяться над ними. Впрочем, это не так уж важно. Важно то, что местные люди относятся к этой долине с внутренним трепетом. Они никогда в нее не заходят. И сюда не ведет ни одна дорога.

— А жаль! — сказала Ребекка. — Это очень живописная долина.

Висслер как-то странно посмотрел на нее.

— Не все, что нам нравится, автоматически становится нашей собственностью, — заметил он. — Я знаю, что вы имеете в виду. Местные жители могли бы неплохо подзаработать, если бы стали водить сюда туристов, однако тогда эти места потеряли бы свою душу.

— А почему она называется Волчье Сердце? — спросила Ребекка.

Не успел Висслер ответить на ее вопрос, как из долины раздался жуткий протяжный звук. И Бекки, и Штефан тут же поняли, что это за звук, — впрочем, это был не настоящий волчий вой. Во всяком случае, не такой вой, который был хорошо им знаком по бесчисленным фильмам о Диком Западе и фильмам ужасов, поскольку в этом звуке не было ничего романтического, да и на зов, доносящийся из диких лесов, он совсем не был похож. От этого звука в воображении возникал не силуэт волка, стоящего где-нибудь на вершине холма и воющего на луну, а нечто совсем другое, гораздо более древнее и жуткое. От этого звука человека охватывали ощущения, которые невозможно было описать. Они казались совершенно неведомыми и пугающими, но одновременно и успокаивающе знакомыми. Это был, собственно говоря, не настоящий вой, а какой-то протяжный, то нарастающий, то стихающий звук, в котором чувствовалось одновременно и требование, и испуг, и угроза. А еще в нем ощущалось предупреждение, и не заметить это было просто невозможно.

— Такого ответа достаточно? — спросил Висслер.

— Там, внизу, и вправду есть волки? — В голосе Ребекки слышался легкий испуг.

Штефану тоже стало немного не по себе, но не из-за волчьего воя, даже если это действительно были волки. Его поразило то, как отреагировал на звук, донесшийся из долины, человек, сидевший за рулем джипа: он резко выпрямился и на его лице появилось выражение, которое Штефан сумел разглядеть даже в полумраке, — это, несомненно, был ужас. Штефан терялся в догадках. Если это выл волк, то он находился от них на расстоянии в несколько километров. К тому же он, наверное, трижды подумал бы, прежде чем решится прибежать сюда и приблизиться к автомобилям и тем, кто в них сидит. Кроме того, они вполне могли отразить атаку зверя, так как пятеро из них были вооружены до зубов. Не было ни малейших оснований чего-то бояться. Тем не менее у водителя был такой вид, как будто его вот-вот охватит паника. Его руки так сильно вцепились в винтовку, что кровь отхлынула от пальцев и они побелели.

— Здесь есть что-то такое, о чем вы и не догадываетесь, — наконец ответил Висслер.

На этот раз он, похоже, не собирался ограничиваться прозрачным намеком, а намеревался развить эту тему. Однако сидевший рядом с ним хорват положил ладонь ему на предплечье, произнес вполголоса одно-единственное слово на своем, непонятном Штефану языке и указал другой рукой вперед, на очертания гор с противоположной стороны долины.

В темноте блеснули две малюсенькие желто-белые звездочки. Затем они погасли, и снова появились, и снова погасли. Штефану показалось, что они похожи на два дьявольских глаза, сверкающих в темноте. Но он, конечно же, сразу понял, что это было на самом деле: две фары, которыми им давали сигнал с противоположной стороны долины.

— Барков? — спросил он.

— Да. — Висслер нервно заерзал на своем сиденье, пока водитель заводил мотор и мигал фарами. — Похоже, мы успешно прошли проверку.

Непонятно почему, но Штефану эти слова не понравились. Может, потому, что их произнес Висслер. Было слышно, как позади них завелся мотор второго джипа — хрипя и лишь с третьей попытки. Штефан зажмурился, когда джип позади них развернулся и фары на мгновение ослепили его, несмотря на это, он подавил в себе невольный порыв прикрыть глаза рукой. Его вдруг охватил какой-то непонятный очень сильный страх, который казался одновременно и обоснованным, и беспричинным. Ему почему-то было страшно пошевелиться, даже моргнуть, как будто он боялся тем самым привлечь к себе внимание чего-то невидимого и жуткого, таящегося в ночи.

Он посмотрел направо, словно хотел, увидев столь знакомое ему лицо Бекки, отогнать от себя дурацкий страх. Но точно такой же страх был написан и на ее лице. Во всяком случае, на нем было выражение, которое в подобной ситуации иначе как страхом назвать было невозможно.

Она почувствовала его взгляд и тоже посмотрела на него. Он ожидал, что она улыбнется или как-то по-другому выразит столь присущий ей оптимизм, но ничего подобного не произошло. Вместо этого Бекки протянула руку, намереваясь коснуться его ладони, однако тут же поняла, что это невозможно: на его руках были толстые перчатки.

— Если вы вдруг испугались, — неожиданно сказал Висслер, — то слишком поздно: пути назад теперь уже нет.

Штефан сердито повернулся и увидел лицо Висслера в зеркале заднего вида. Только тут до него дошло, что австриец, наверное, все время наблюдал за ними, и мысль об этом необычайно разозлила Штефана.

— Почему бы вам не смотреть вперед? Иначе мы можем столкнуться с каким-нибудь волком! — раздраженно заметил он.

Висслер ухмыльнулся, но водитель джипа вдруг так сильно вздрогнул, что это его движение передалось рулю и автомобиль сильно качнулся в сторону, на мгновение оказавшись в опасной близости от крутого обрыва.

— Думайте, что говорите! — зло произнес Висслер.

— Я полагал, что этот парень нас не понимает, — нервно буркнул Штефан.

— Кое-что, по-видимому, понимает, — сказал Висслер, пожимая плечами. — Нам лучше разговаривать о погоде или о вашем любимом блюде.

Штефан ничего не ответил и лишь подозрительно в течение нескольких секунд разглядывал сидевшего за рулем человека. Затем он, успокоившись только внешне, откинулся на сиденье. Он был почти уверен, что этот хорват понимал то, о чем они говорили. Хорошо еще, что Штефан не сказал ничего лишнего.

— А почему мы едем поверху? — спросил Штефан, бросив нервный взгляд налево.

Склон горы рядом с ними уходил довольно круто вниз — не так чтобы совсем отвесно, но вполне достаточно для того, чтобы машина покатилась кубарем, стоило ей только чуть-чуть съехать с дороги, если это вообще можно было назвать дорогой.

— Потому что Барков ждет нас на противоположной стороне, — ответил Висслер. — Я же вам уже говорил: через долину нет никаких дорог. Нам придется сделать большущий круг. Но не переживайте. Эти люди здесь хорошо ориентируются. Да и ехать не очень долго. Пожалуй, где-то с полчасика.

Штефан подумал, что вряд ли он сможет выдержать эти полчаса. Его все больше беспокоила темная пропасть, мимо которой они ехали, особенно когда колеса джипа оказывались не более чем в тридцати сантиметрах от ее края. Что-то, существующее там, в этой темноте, вселяло в Штефана страх.

Может, этот страх возник из-за того звука, который они недавно слышали, — волчьего воя. Штефан никогда не встречал этого зверя на своем пути, однако достаточно много о нем слышал и читал, чтобы не очень жаждать подобной встречи. А реакция водителя джипа говорила о том, что волки гораздо чаще покидают пределы этой долины, чем, возможно, согласился бы признать Висслер. Штефан даже было пожалел, что не взял с собой никакого оружия, но тут же осознал, насколько глупой была эта мысль: если отразить нападение не смогут их сопровождающие с автоматами и ручными гранатами, то какая может быть польза от какого-нибудь пистолетика или другого подобного оружия?

Может быть, в действительности его пугали вовсе не волки, да и не эта долина с ее опасными крутыми склонами. Все это было лишь подходящим оправданием для охватившего его страха. Настоящая же опасность ждала их на другой стороне долины — Барков. Если из того, что Штефан слышал об этом человеке, хотя бы половина соответствовала действительности, то он был раз в десять опаснее всех тех волков, которые могли жить внизу, в долине. Висслер объяснил, что Барков — торговец оружием, однако это была лишь часть правды — и, пожалуй, лишь малая ее часть.

Барков — майор Григорий Барков, если быть точным, — еще три года назад служил в Советской армии, причем был не просто военнослужащим, а командиром подразделения спецназа, которое во время боевых действий в Афганистане, а позднее участвуя в событиях в различных горячих точках, отличалось особой жестокостью. Никто толком не знал (хотя многие и пытались докопаться до истины), что же на самом деле произошло с ним потом. Возможно, Барков уж чересчур перегибал палку и его поступки показались слишком варварскими даже его начальникам. Ходили слухи о совершенных им массовых убийствах гражданского населения, но это были всего лишь слухи, не более того. А может быть, в Кремле стали более внимательно относиться к мнению общественности или же просто нужно было найти какого-нибудь козла отпущения. Для этой роли как раз и предназначались люди типа Баркова: они представляли собой прекрасное орудие в руках политиков, которое можно было использовать на все сто, а затем в подходящий момент пустить в расход под бурное одобрение общественности. Впрочем, могло быть и совершенно другое, совсем уж банальное объяснение тому, что с ним произошло. Так или иначе, три года назад майор Барков впал в немилость, был лишен воинского звания и его даже хотели арестовать.

Однако Барков отреагировал совсем не так, как, вероятно, ожидало его начальство. Вместо того чтобы подчиниться этому последнему приказу, он убил двух агентов КГБ, явившихся для доставки его в Москву, и тут же пустился в бега. При этом он прихватил с собой больше половины своего подразделения, а также столько оружия и разного воинского снаряжения, сколько они смогли с собой унести. С тех пор он сам и его люди были известны как торговцы оружием и наемники, но они не брезговали заниматься и другими подобными делами. Они появлялись в различных районах мира — там, где можно было сорвать свою злобу и заработать грязные деньги. Штефана ничуть не удивило, что этот человек оказался именно в Боснии и Герцеговине.

И теперь Барков ждал его и Ребекку. Стоило ли удивляться тому, что Штефан так сильно нервничал? Для этого у него имелось достаточно оснований.

Висслер говорил, что ехать придется полчаса. Может быть, столько они и ехали, но Штефану эти полчаса показались вечностью. Безусловно, это объяснялось главным образом его нервозностью. Охватившее Штефана чувство, пожалуй, было обычным страхом, однако он никому не признался бы, что боится. Вскоре добавилось еще одно ощущение, которое поначалу было неявным, но постепенно становилось все сильнее и сильнее: казалось, что окружавшее их пространство каким-то непостижимым образом меняется, причем не только внешне. Автомобили ехали один за другим по гребню горного хребта, где не было не то что дороги, но даже и признаков того, что здесь кто-то проезжал, а если чьи-то следы и были, то Штефан все равно не смог бы увидеть их в слабом свете фар. Машины с грохотом преодолевали скалистые выступы, выбоины и замерзшие кусты, которые под натиском колес рассыпались на кусочки, как стекло. Иногда из-под колес скатывались маленькие лавины камней, тут же исчезавшие внизу, в темноте, и пару раз — словно в ответ на вызванный ими шум — из долины доносился жуткий протяжный вой. Штефан снова подумал, что это, наверное, выли волки, но удержался от того, чтобы спросить об этом Висслера, поскольку, в чем он тут же попытался убедить себя, не следовало тревожить Ребекку.

Темнота с другой стороны гребня была такой же непроницаемой. Лес словно исчез за черной стеной, которая поглощала непрерывно падавший снег, а потому Штефан все явственнее представлял, что они едут по узкому тоннелю, стены которого состоят из вакуума. Перед его внутренним взором появилась странная картина, как будто взятая из какого-нибудь научно-популярного фильма или же из фильма ужасов: он видел, как джипы едут один за другим по узкому мосту без перил, перекинутому через огромную пропасть — такую глубокую, что в нее могли бы провалиться целые миры. Не требовалось особой фантазии, чтобы мысленно дополнить это видение, например, рухнувшим дальним пролетом моста, развалившимися на части бетонными перекрытиями и обрывавшимся пустотой съездом с моста.

Штефан отогнал это видение, усилием воли заставляя себя не обращать на это внимания, но его фантазия тут же устремилась в другом направлении. Деревья, то и дело появлявшиеся в виде теней из снежных вихрей, вдруг стали похожи на призрачных стражников с тоненькими паучьими лапками, которые изо всех сил тянулись, пытаясь схватить проезжавшие мимо машины. Казалось, что джипы направляются прямехонько в замок Дракулы. Штефан не удивился бы, если бы в это мгновение возник и проехал прямо перед ними экипаж, запряженный шестеркой лошадей, выбивающих копытами искры из камней.

— Что с тобой?

Голос Ребекки донесся словно сквозь вату, и только тут до Штефана дошло, что еще немного — и он совсем бы утратил чувство реальности. Эта мысль должна была бы испугать его (он ведь был убежденным реалистом), однако он снова вспомнил слова Висслера о том, что эта местность порождала множество легенд и мифов. Пожалуй, это было верно даже в большей степени, чем он мог себе представить. Штефан через силу улыбнулся.

— Ничего. А почему ты спросила? Что-то не так?

— У тебя… такой испуганный вид!

По-видимому, его мысли были очевидны для окружающих больше, чем ему хотелось. Этого нельзя было допускать! Когда они предстанут перед Барковым, невозмутимое, как у игрока в покер, лицо может оказаться самой лучшей страховкой от всяких осложнений.

— Мне просто холодно, — пояснил он.

Подумав, что нападение в данном случае будет лучшей защитой, он сам стал задавать вопросы.

— А ты как себя чувствуешь? Жар еще есть?

— Почти нет, — соврала Ребекка.

Ее слова прозвучали не очень убедительно. Несмотря на почти полную темноту, Штефану было видно, что состояние Ребекки крайне серьезное. Ему достаточно было положить ладонь на ее лоб, чтобы убедиться в необоснованности ее оптимизма, тем не менее он не захотел этого делать. К тому же для этого ему пришлось бы снять перчатку, чего при такой холодине делать не хотелось.

Под пристальным взглядом Штефана Ребекка изобразила на лице виноватую улыбку и, пожав плечами, сказала:

— Просто немного болит голова — от волнения.

Висслер повернулся на сиденье и спросил:

— Дать вам таблетку от головной боли? У меня есть с собой.

— Не нужно, — ответила Ребекка. — Я же сказала, что у меня уже болит голова. Зачем мне принимать таблетку?

Висслер удивленно заморгал, не в силах понять логику сказанного Ребеккой. Затем он пожал плечами и отвернулся. Бекки вяло улыбнулась, хотя лучше бы она этого не делала. Бледная кожа, темные круги под глазами и сухие распухшие губы трансформировались в жуткую гримасу, и Штефану невольно пришла на ум ехидная мысль, что он не просто едет в замок Дракулы — одна из его жертв уже сидит рядом с ним.

— Долго еще ехать? — спросил он.

Висслер пожал плечами, но все-таки ответил:

— Не долго. Минут десять. Может, четверть часа.

Хотя Штефан и не был абсолютно уверен (в этом сюрреалистическом мире, состоящем из темноты и падающего снега, даже его память начала давать сбои), ему все же показалось, что четверть часа назад он задал Висслеру точно такой же вопрос и получил точно такой же ответ. Однако он не стал пререкаться. Разговоры были для него сейчас утомительными. Кроме того, когда он открывал рот, от холодного воздуха в горле возникало неприятное ощущение.

В течение очень долгого промежутка времени (как показалось Штефану, прошло гораздо больше времени, чем четверть часа) они ехали в тягостном молчании. Затем Ребекка вдруг резко выпрямилась.

— Что такое? — испуганно спросил Штефан.

Висслер обернулся и тоже посмотрел на Ребекку. У него был встревоженный вид.

— Там… что-то есть, — неуверенно сказала Ребекка.

Она, не мигая и широко открыв глаза, смотрела в темноту с левой стороны от машины.

Штефан на мгновение повернул туда голову, но не увидел ничего, кроме темноты, и снова посмотрел на жену.

— Да нет там ничего! — воскликнул он.

— Нет, есть! — запротестовала Ребекка. — Прислушайся! Там… плачет ребенок!

Штефан некоторое время напряженно прислушивался. Поначалу он не услышал ничего, кроме завывания ветра и негромкого шороха, к которым примешивались урчание моторов и шуршание колес по снегу и камням. Однако через несколько секунд ему показалось, что он слышит тонкий жалобный звук — такой тихий, что его должны были поглотить другие, более мощные шумы окружающей дикой природы. Но Штефан все же услышал этот звук, который затем, казалось, стал постепенно усиливаться. Он чем-то напоминал тонкий белый луч света, все настойчивее пробивающий себе путь через хаос более тусклых красок.

— Это ребенок! — взволнованно сказала Ребекка. — О Господи! Где-то там плачет ребенок! Мы должны немедленно остановиться!

— Это не ребенок! — заявил Висслер.

— Нет, ребенок! — настаивала Ребекка. — Вы только прислушайтесь! Это точно ребенок! Мы должны остановиться!

Она приподнялась и хотела коснуться плеча водителя, но Висслер схватил ее за руку и грубо толкнул на сиденье. Штефан начал было возмущаться, но австриец не обратил на него никакого внимания.

— Сидеть! — он почти крикнул. — Вы что, сумасшедшие? Эти твари только и ждут повода, чтобы наброситься на нас! Вам это до сих пор непонятно?

— Но ведь ребенок…

— Это не ребенок! — гневно оборвал ее Висслер.

Хотя Штефан был абсолютно уверен, что слышал жалобный плач младенца, он не решился спорить с Висслером.

— То, что вы слышали, — волчий вой, — сказал Висслер.

— Глупости! — возмутилась Ребекка, однако Висслер снова сделал движение рукой, заставившее ее замолчать. Это движение было таким, как будто он хотел ее ударить.

— Это самые что ни на есть настоящие волки, — продолжал он уже тише, но очень решительно. — Можете мне поверить. Я знаю эту местность и не раз слышал, как звучат волчьи голоса. Эти звери сейчас воют на луну — вот и все.

Ребекка молчала. Две-три секунды она в упор смотрела на Висслера, а затем повернулась к Штефану и взглянула на него с мольбой. В ее глазах появилось что-то такое, от чего сердце Штефана сжалось. Известно было Висслеру или нет, как звучат волчьи голоса, но они-то уж точно знали, как звучит голос плачущего ребенка. И Штефан, черт побери, должен был защитить Ребекку! Она ведь его супруга! Он собрал все свое мужество, заготовил в уме несколько веских аргументов и повернулся к Висслеру. Но то, что он прочел во взгляде австрийца, тут же отбило у него охоту даже заикаться о чем-то подобном.

— Это самые что ни на есть настоящие волки, — повторил Висслер.

А еще в его глазах можно было прочесть: «Если это даже и не волки, то мы все равно не остановимся».

«Наверное, он прав», — подумал Штефан. Висслер ведь действительно знал эти места намного лучше, чем они. И он знал, как звучат голоса волков. В принципе внизу вполне мог быть ребенок. Однако они уже знали, что спуск в долину был очень крутым, и им потребовалось бы альпинистское снаряжение, чтобы спуститься туда. А потому они просто не могли сейчас это сделать.

— Пожалуйста, успокойтесь, — обратился к ним Висслер более миролюбивым тоном.

Он бросил быстрый и очень нервный взгляд на мужчину, сидевшего за рулем, затем улыбнулся и повернулся к Бекки.

— Поверьте, я в этом разбираюсь, — сказал он. — Мне уже приходилось с подобным сталкиваться. Внизу нет людей. В эту долину уже сотни лет никто не заходит. Здесь нет дороги ни туда, ни обратно. Там, внизу, — только лес. И волки.

Ребекка по-прежнему молчала. Ее лицо словно окаменело. Штефан хотел что-то сказать, но так и не произнес ни звука.

Да и зачем? Что бы он сейчас ни сказал, было бы только хуже: давнишний рубец снова разошелся и открывшаяся под ним рана была такой же глубокой и кровоточащей, как и раньше.

Четыре года назад у них был ребенок. Он еще не родился, а представлял собой лишь зачаток жизни — семимесячный плод, дремлющий в утробе матери и ждущий, когда настанет время появиться на свет. Они оба очень сильно любили его — намного сильнее, чем им самим казалось. Бекки в те месяцы буквально расцвела — и душой, и телом. Она никогда не была такой веселой и жизнерадостной, как в то время. И такой красивой. Они оба никогда не были такими счастливыми, как тогда.

Но затем все закончилось — буквально в один миг. Пьяный водитель, чья реакция запоздала на долю секунды… То ли он был виноват, то ли другие люди… Судьба смилостивилась над Штефаном лишь в том, что он, слава Богу, уже не помнил всех подробностей того несчастья. Разлетевшееся вдребезги стекло, удивительно глухой, шелестящий звук сминаемого металла — совершенно не такой, как в приключенческих фильмах, — вот и все. Штефану было ясно, что он не хочет вспоминать об этом, а потому он старался не вспоминать. Ему, надо сказать, еще повезло: хотя шок после произошедшего был очень сильным, Штефан все же через некоторое время сумел прийти в себя и свыкнуться с утратой.

А Бекки — нет.

Обычный психологический механизм: когда после шока человек испытывает острую душевную боль, которая постепенно становится менее интенсивной, и в конце концов человек примиряется с неизбежным — этот механизм по отношению к Бекки не действовал. Она приняла удар с очевидным самообладанием: ни припадков истерики, ни рыданий, ни роптания на судьбу. Некоторое время ему даже казалось, что она, как и он, свыклась с утратой. Однако он так думал лишь до того, как узнал всю правду: она не просто потеряла еще не родившуюся дочь — она утратила способность рожать детей. Пьяный водитель отнял у них не одного ребенка. Этот водитель и сам погиб вследствие аварии, что Штефан воспринял как акт высшей справедливости. Правда, это не доставило Штефану радости, но зато и не вызвало у него ни малейшего сожаления. Но что-то умерло тогда и в душе Бекки. Впоследствии они уже ни разу не говорили об этом. Лишь однажды Штефан попытался затронуть эту тему, но потом уже — никогда. Тем не менее рана осталась и была глубокой и болезненной, и, наверное, она полностью уже не заживет. Время от времени в их жизни возникали ситуации — как сейчас, в джипе, — заставляющие Штефана в очередной раз убедиться, что эта рана так и не перестала кровоточить.

Дом находился на гребне горы и был похож на построенное из камня и древесины воронье гнездо. А еще это покрытое соломой здание в полтора этажа напоминало декорации к фильму Хаммера о неких событиях, происходивших в Трансильвании. Казалось, что в неосвещенном окне первого этажа маячит чья-то фигура в накидке, вглядываясь в ночных посетителей из помещения, из которого были унесены все зеркала. А еще казалось, что под этим домом находится заставленный гробами сводчатый подвал, обитатели которого должны успеть снова лечь в свои гробы до появления первого солнечного луча.

Выходя из машины вслед за Висслером и перед Ребеккой, Штефан улыбнулся. Как ни нелепы были подобные ассоциации, чем больше он думал о видениях, по пути сюда поразивших его воображение, тем легче ему сейчас было подавлять свою нервозность.

— Что тут такого смешного? — спросил Висслер.

— Ничего, — ответил Штефан. — Просто этот дом мне кажется… странным.

— Так Барков и в самом деле странный человек, — сказал Висслер. — Он любит театральные эффекты и живописные декорации.

Штефан нахмурил лоб, намереваясь высказаться по этому поводу, но все же решил промолчать. Ему этот дом вовсе не казался живописным — он скорее походил на дом для самоубийц. Его, должно быть, построили на гребне горы много-много лет назад, чтобы можно было наблюдать за долиной. Правда, сейчас, ночью, слева от дома не было ничего, кроме непроницаемой тьмы; днем же отсюда, несомненно, открывался прекрасный вид на Волчье Сердце. Однако с течением времени часть каменистого гребня разрушилась, и теперь примерно пятая часть дома нависала над образовавшейся впадиной. Возможно, глубина впадины составляла лишь несколько метров, но в темноте было видно множество соединенных друг с другом опорных балок и подпорок. Так или иначе, Штефану показалось, что входить в подобное строение просто опасно.

Висслер с шумом вздохнул, чтобы привлечь внимание Штефана и Ребекки. Что касается Штефана, занятого лишь размышлениями о ненадежной конструкции здания, ему это удалось, а вот Ребекка отреагировала не сразу. Хотя она смотрела в сторону Висслера, ее взгляд был направлен как бы в пустоту, в какую-то точку в пространстве. Она думала о чем-то своем, о чем мог догадаться разве что Штефан.

Висслер прокашлялся, и на этот раз Ребекка посмотрела прямо на него.

— Все в порядке? — спросил Висслер.

Бекки — с задержкой в одну секунду — кивнула.

— Да, конечно, — произнесла она, но было видно, что дело обстоит как раз наоборот.

Но если даже Висслер это и заметил, он не подал виду.

— Хорошо, — сказал он, явно нервничая. — Сейчас мы войдем в дом. Только мы трое. Говорить буду я, а вы не вмешивайтесь, понятно? Что бы ни происходило, не вмешивайтесь в разговор, пока я вам не скажу. И когда вы увидите Баркова, не забывайте, пожалуйста, ни на секунду, с кем имеете дело. Этот тип такой же чокнутый, как сортирная крыса, хотя здесь он кто-то вроде бога, по крайней мере для своих людей.

Штефан почему-то почувствовал раздражение. В словах Висслера было что-то… неправильное, однако Штефан не мог понять, что именно.

— Он согласился дать нам интервью, — напомнила Бекки.

— Это абсолютно ни о чем не говорит! — заявил Висслер. — Для Баркова человеческая жизнь не значит ровным счетом ничего. По его приказу были убиты сотни людей, и, вполне вероятно, десятки людей он убил собственноручно. Не забывайте об этом ни на секунду!

Он тяжело вздохнул, словно то, о чем он говорил, было для него тягостно, но настолько важно, что об этом нельзя было умолчать. Затем он резко повернулся и указал на дом.

Они пошли вслед за ним, но Штефан перед этим еще успел внимательно посмотреть по сторонам. Джипы находились лишь в нескольких метрах позади них. Сопровождающие их люди остались стоять у машин, покуривая и разговаривая. У них у всех были хриплые голоса. Некоторые из них смеялись, и все они без исключения старались делать вид, что не обращают внимания на тех, кого только что привезли. Конечно же, все было как раз наоборот. Штефан не сомневался, что буквально каждый вздох его, Ребекки и Висслера будет тут же замечен несколькими парами глаз.

Когда Висслер протянул руку к двери, ее вдруг открыл изнутри мужчина в белой маскировочной форме. Он не был вооружен. В отличие от прибывших на джипах парней у него не висел через плечо пресловутый автомат Калашникова. Его просторное белое одеяние распахнулось, и стало видно, что у него на поясе нет пистолета. Однако именно поэтому он, как ни странно, казался особенно опасным. Когда Штефан проходил мимо этого человека, он понял, в чем тут дело: оставшиеся снаружи парни, хотя и называли себя партизанами, на самом деле были просто сбившимися в кучу грабителями и убийцами. Этот же человек был профессиональным военным, солдатом и, возможно, являлся более опасным, чем все стоявшие снаружи дома люди, вместе взятые.

Висслер сказал военному несколько слов по-русски. Тот ответил на том же языке, закрыл дверь за Ребеккой и прошел в дом. Внутри дом оказался не очень просторным. Штефану тут же бросилась в глаза одна поразительная деталь: здесь было электрическое освещение. Под потолком висела лампочка, к которой тянулся электрический кабель толщиной в большой палец, а в соседней комнате урчал генератор.

Военный, сделав несколько шагов, остановился и, указав на низенькую дверь в конце коридора, тут же отступил в сторону. Висслер, не говоря ни слова, открыл эту дверь и вошел в находившуюся за ней комнату.

Шагая вслед за Висслером, Штефан почувствовал, что его сердце вдруг начало лихорадочно биться. Он был очень взволнован, потому что испытывал настоящий страх, и даже мысленно признался себе в этом. А еще он в который раз подумал о том, что им явно не следовало сюда приезжать. Бог ты мой! Он рисковал своей жизнью и жизнью Бекки — и все лишь ради того, чтобы поговорить с каким-то психопатом?!

Однако психопата на месте не оказалось. Комната была не особенно большой и почти пустой, если не считать простенького деревянного стола и полдюжины стульев ему под стать. В противоположной стене было три неожиданно больших окна. Сейчас они были забиты досками, но когда-то, по-видимому, из них открывалась прекрасная панорама.

Звук шагов вдруг стал глухим, что было странно для помещения, в котором они находились. Штефан обеспокоенно посмотрел вниз. Доски пола были большей частью новыми и казались массивными, но положены они были без особой тщательности. Сквозь щели, которые в некоторых местах были шириной в палец, ничего не было видно, внизу была темнота, почему-то напоминающая черный сироп. Из щелей тянуло жутким холодом, там то и дело мелькали отдельные снежинки. Пол был с виду таким прочным, что выдержал бы, наверное, и вес танка. Тем не менее у Штефана возникло ощущение, что он идет по тонкому льду, хрустевшему под его ногами.

— Любимая комната Баркова, — сказал Висслер, поймав взгляд Штефана.

Штефан, нахмурившись, посмотрел на него.

— Я думал, вы здесь еще никогда не были, — произнес он.

— Это еще не означает, что я о нем ничего не знаю, ведь так?

Висслер тут же показал жестом, что лучше сменить тему разговора, и отступил в сторону: за дверью раздались громкие шаги. Через несколько мгновений дверь распахнулась и вошел Барков в сопровождении военного в белом камуфляже.

Даже если бы этот человек был не в безупречно подогнанной офицерской форме, Штефан сразу бы догадался, кто перед ним. Барков так хорошо соответствовал стереотипу офицера Советской армии, что это соответствие казалось почти гротескным, — это был великан ростом где-то в сто девяносто сантиметров, причем такой массивной комплекции, что еще бы один или два фунта веса — и его можно было бы назвать толстяком. Лицо у него было круглое, с грубо прописанными чертами, а щеки были покрыты угрями и шрамами и походили на лунный ландшафт. У него были мохнатые брови и русые, зачесанные назад волосы, которые нужно было бы подстричь еще, наверное, месяц назад.

Барков подождал, когда его спутник закроет за собой дверь, и, сложив руки на груди, принял такую позу, что еще больше стал похож на типичного советского офицера. Затем он неторопливо обошел вокруг стола и, слегка наклонившись вперед, оперся о столешницу костяшками пальцев.

— Господин Висслер, господин и госпожа Мевес! — Барков говорил по-немецки с сильным русским акцентом, но его речь была вполне понятной. — Пожалуйста, садитесь.

Он не стал дожидаться, когда гости примут его предложение, и сам уселся на один из незатейливых стульев, сложив кисти рук на столе так, что они превратились в один большой кулак с десятью пальцами. Когда посетители нерешительно присели, он спросил:

— Могу я вам что-нибудь предложить? Попить чего-нибудь горячего? Или горячий суп?

И Висслер, и Штефан отрицательно покачали головами, только Ребекка спросила:

— А можно мне закурить?

Барков нахмурил лоб.

— Это очень вредная привычка, госпожа Мевес, если позволите мне сделать такое замечание. И весьма неподходящая для женщины. Впрочем, пожалуйста, курите.

Штефан ошеломленно смотрел, как Ребекка, не торопясь, стащила с руки перчатку и онемевшими пальцами достала из кармана своей куртки пачку сигарет и серебристую зажигалку. По крайней мере, этот предмет выглядел как зажигалка. Однако Штефан знал, что это за штучка на самом деле, и молил Бога, чтобы Барков ни о чем не догадался. Бекки, похоже, совсем потеряла рассудок. Штефан поспешно повернулся к человеку, сидевшему с другой стороны стола.

— Итак, вы — знаменитый майор Барков, — начал он, — тот самый…

— Тот самый убийца из Тузлы, — спокойно перебил его Барков. — Можете не стесняться. Я знаю, как меня называют.

— Господин майор, я…

— Господин и госпожа Мевес прибыли сюда вовсе не для того, чтобы оскорблять вас, майор Барков, — вмешался Висслер. Он говорил быстро и очень нервно, и глаза у него все время бегали. — И не для того, чтобы обсуждать всякие сплетни.

Барков слегка улыбнулся. Отвечая на реплику Висслера, он почему-то смотрел на Штефана, что вызвало у последнего крайнее раздражение.

— Я очень хорошо понимаю, ради чего эти господа находятся здесь, — сказал он. — На интервью с убийцей из Тузлы можно заработать целую кучу денег, не так ли?

Штефан промолчал. Ребекка наконец сумела открыть пачку сигарет и начала возиться закоченевшими от холода пальцами с «зажигалкой», однако так неловко, что она выскользнула и упала на пол. Ребекка тут же попыталась ее поднять, но Барков оказался проворнее. Когда он поднял серебристый предмет и протянул его Ребекке, душа Штефана буквально ушла в пятки. Свободной рукой Барков сделал жест стоявшему чуть поодаль солдату. Тот достал из кармана потертую бензиновую зажигалку, щелкнул ею и дал Ребекке прикурить. Она сделала затяжку и, не втягивая дым в легкие, выпустила его через нос. При этом свою «зажигалку» она по-прежнему держала в левой руке, стараясь не привлекать к ней внимания. Сердце Штефана бешено колотилось. А еще его прошиб пот. О Господи, он даже и не подозревал, что женился на Мата Хари!

— Впрочем, я ничего не имею против, — продолжил Барков прерванный разговор. — Каждый из нас должен осознавать, чем он занимается: я, чтобы заработать деньги, убиваю людей, а вы, чтобы заработать деньги, берете интервью у людей, которые убивают других людей. Есть ли разница?

Он улыбнулся, однако его взгляд при этом остался совершенно холодным. Штефану хватило ума ничего не ответить. Барков явно расставлял ему ловушку, но Штефану было пока неясно зачем.

— Ну так что?

— Думаю, есть одно различие, — наконец неохотно сказал Штефан.

Барков улыбнулся. Затем он пару секунд смотрел, как Ребекка курит, не втягивая дым в легкие, и Штефану показалось, что у него в глазах появилась слабая искорка недоверия. Поэтому Штефан поспешно добавил:

— Думаю, различие все-таки есть, майор. Однако вы согласились дать нам интервью явно не для того, чтобы говорить об этом.

Барков, по-прежнему не отрывая глаз от Ребекки, все же отреагировал:

— Конечно. Я просто хотел узнать, насколько вы честные.

— А вы когда-нибудь встречали честного журналиста? — спросила Ребекка.

Она нервно теребила свою «зажигалку». Штефан вдруг заметил, как побледнел Висслер, и невольно подумал, что и он сам, наверное, побледнел. На лице Баркова одновременно отразились и раздражение, и еле заметная неуверенность, и еще менее уловимая злоба. Несмотря на это, он лишь рассмеялся — то ли искренне, то ли изобразив веселье. Похоже, что реплика Ребекки позабавила его своей неожиданностью.

— В общем-то, нет, — признался он и посмотрел на Штефана. — У вас очень умная супруга. И очень отважная.

— Я знаю, — сказал Штефан.

Ребекка тут же вмешалась:

— Это вы могли бы сказать и непосредственно мне. Или в России принято комплименты, предназначенные женщинам, говорить их мужьям?

— А еще она самоуверенная, — невозмутимо продолжал Барков. — Пожалуй, даже слишком. Вам бы следовало как-нибудь с ней об этом поговорить.

Ребекка снова хотела что-то сказать, но Штефан бросил на нее такой выразительный взгляд, что она, пожав плечами, лишь затянулась сигаретой. При этом Бекки неосторожно втянула дым в легкие и тут же закашлялась.

— Чтобы приехать сюда, вам пришлось проделать долгий и, наверное, утомительный путь, — заметил Барков. — Поэтому нам не стоит больше впустую тратить время. Задавайте ваши вопросы.

— Задавать вопросы буду я, — заявила Ребекка.

Она все еще боролась с кашлем, и становилось очевидным: что-то тут не так. Во всяком случае, этого было достаточно, чтобы по-настоящему рассердить Баркова.

— Да, кстати, чуть не забыл, — холодно сказал он. — У вас наверняка есть фотоаппарат и магнитофон, не так ли? Где ваш фотоаппарат?

— Но, майор! — вмешался Висслер. — Вы же сами потребовали, чтобы не было ни фотоаппарата, ни магнитофона, — таковы были ваши условия.

— Это верно, — согласился Барков и сделал какой-то жест человеку, стоявшему у двери.

Штефан, с трудом подавивший в себе желание оглянуться, услышал, как этот человек вышел, закрыв за собой дверь.

— Майор Барков, — начала Ребекка, — мы вам крайне благодарны за то, что вы согласились дать нам интервью, однако возникает вопрос: почему вы это сделали?

— Почему? — Барков наклонил голову к плечу.

Ребекка нерешительно огляделась, затем потушила свою сигарету о край стола, засунула окурок в сигаретную пачку и положила свою «зажигалку» на стол.

— За прошедшие пять лет около сотни наших коллег пытались добраться до вас, — сказала она, — но никому из них это не удалось. А ведь некоторые из них были гораздо… более известными журналистами, чем мы.

— И теперь вы задаетесь вопросом, почему я выбрал именно вас, — произнес Барков и улыбнулся. — Предположим, потому, что я вам доверяю. А может, вы мне просто понравились.

— Но ведь вы раньше не были с нами знакомы.

Барков снова улыбнулся. Бросив взгляд на Висслера, он сказал:

— Это еще не означает, что я о вас ничего не знаю, ведь так?

Штефан не удержался и, повернувшись к Висслеру, посмотрел на него. Лицо австрийца оставалось невозмутимым, хотя он не мог не заметить, что Барков повторил его собственные слова — слово в слово. По всей видимости, электрическое освещение было не единственным техническим достижением цивилизации, пробившим себе путь в это захолустье.

— Боюсь, что ваша реплика — не ответ на мой вопрос, — не унималась Ребекка.

Штефан ошеломленно посмотрел на нее. Это еще что такое? Она что, забыла все, чему ее учили в школе журналистов и чему она сама научилась за более чем десять лет работы?

— А может, я действительно вам доверяю? — Барков говорил довольно спокойно. — Я не имею в виду конкретно вас. Вы были правы: я действительно совершенно с вами незнаком. Ни с вами, ни с вашим супругом. Ваш приезд сюда свидетельствует, возможно, о вашем мужестве. А может, он свидетельствует лишь о вашей глупости. То, что я выбрал именно вас, а не ваших знаменитых коллег, объясняется двумя причинами. Во-первых, то, что я вам расскажу, сделает вас знаменитыми. Может быть, вы даже — как это сказать по-немецки? — урвете изрядный куш. Хотя, возможно, вас ждут одни лишь неприятности.

Штефан бросил на Ребекку изумленный взгляд, однако она не обратила на него никакого внимания. И ее жар, и ее нервозность словно улетучились, и сейчас она была здоровым человеком на все сто и репортером — на все двести. Когда-то давно она всегда была такой, но в последние годы Штефан лишь изредка видел ее в таком — полностью боеспособном — состоянии.

— Кроме того, мне нужны такие люди, как вы, — продолжал Барков. — Материалы, которые я вам передам, станут сенсацией. Вполне возможно, что на вас будут оказывать давление. Вам будут угрожать. — Увидев, что Ребекка намеревается что-то сказать, он остановил ее жестом. — Избавьте меня от всех этих разглагольствований по поводу пресловутой свободы слова в западной прессе. На Западе этой свободы немногим больше, чем на Востоке, даже если вы и не хотите этого признавать. Вашим знаменитым коллегам есть что терять, а потому они вряд ли пойдут на такой большой риск. Возможно, и вы тоже.

— А какая вторая причина? — спросил Штефан.

В этот момент открылась дверь и в комнату вошел военный. Он положил на стол перед Барковым потертую коричневую папку. Майор подождал, пока военный снова займет свое место у двери, и затем ответил:

— Время.

— Время?

— Мне пришлось быстро принимать решение, — сказал Барков. — Выбор из-за недостатка времени был невелик. Не обижайтесь на мои слова.

Он пододвинул левой рукой лежавшую на столе папку к середине стола, но, увидев, что Штефан потянулся к ней, тут же положил на нее руку.

— Что это? — спросила Ребекка.

— Доказательства, — ответил Барков. — Фотографии, магнитофонные записи, копии официальных бумаг — в общем, все, что нужно для осуществления того, о чем я вам сказал. Возможность урвать изрядный куш. Или ваш смертный приговор.

Штефан смотрел на папку как зачарованный. У него не было ни малейшего представления, что могло находиться в этой папке. Он никак не мог поверить в то, что все происходящее — правда. Для него было очевидным и не вызывало никаких сомнений лишь одно — это явно отличалось от того, с чем они предполагали здесь столкнуться. Барков согласился дать это интервью вовсе не из-за собственного тщеславия или приступа мании величия — он позволил им явиться сюда потому, что они могли кое-что сделать для него. Осознание этого факта невольно заставило Штефана переосмыслить ситуацию. Многое становилось понятным.

— Скажите мне, госпожа Мевес, — продолжил Барков, повернувшись к Ребекке, — кем вы меня считаете — преступником, наемником или просто сумасшедшим?

Ребекка, почувствовав себя неуютно, заерзала на стуле, протянула руку к сигаретной пачке, но, так и не коснувшись ее, убрала руку.

— Ну, в общем-то…

— Правда заключается в том, — спокойно продолжил Барков, — что я — и в самом деле наемник. А по вашим законам — еще, конечно же, и преступник. А еще я, вероятно, и сумасшедший, потому что продолжаю во что-то верить даже в наше время.

— И во что же вы верите? — спросила Ребекка.

Барков ответил не сразу. Он откинулся на спинку стула, насколько это было возможно, однако все еще держал свою руку на папке.

— Не думаю, что вы сможете это понять, — сказал он. — Мы с вами принадлежим к разным мирам, госпожа Мевес.

— Не такие уж они и разные, — начала было Ребекка, но Барков тут же решительно покачал головой.

— Я говорю не о Востоке и Западе, — резко прервал он. — Я, девочка моя, солдат. Неплохой солдат. Я происхожу из семьи военнослужащих. В нашем роду все были военными: отец, мать, другие мои родственники, моя любимая женщина… — Он улыбнулся, но это длилось не более чем долю секунды. — Вы сейчас наверняка думаете, что мои слова звучат напыщенно. Романтика жизни у костра, нелепые мужские фантазии… Исходя из вашего мировоззрения, вы, возможно, и правы. Но это — все, что было дано нам в жизни.

— Нам?

Барков движением головы указал на человека, стоявшего у двери.

— Мне и моим людям. Мы служили в Советской армии, но были при этом не просто военнослужащими. Мы, все до единого, твердо верили в то, чему служили. Любой из нас отдал бы жизнь за свою Родину, за то, во что мы верили.

— А теперь все не так?

— Сами идеи еще существуют. А вот страна… — Он пожал плечами. — Советского Союза больше нет. А то, что пришло ему на смену…

Барков замолчал.

— Именно поэтому вы дезертировали? — спросила Ребекка.

Прямота ее вопроса испугала Штефана. Но Барков лишь улыбнулся.

— А я вовсе не дезертировал, — сказал он.

— Не дезертировали? — Ребекка недоуменно вскинула голову. — Однако официальная версия — именно такая.

— Да, именно такая, — подтвердил Барков. — Но это — официальная версия.

— Что это значит? — спросил Штефан.

Барков пренебрежительно фыркнул:

— Неужели мне нужно разъяснять это вам? Вы ведь наверняка видели в сто раз больше, чем я, американских фильмов про спецагентов: «Если с вами что-то случится или вас схватят, нам придется отрицать, что вы имели к нам какое-то отношение».

Несколько секунд стояла полная тишина. Даже ветер, казалось, на мгновение перестал завывать. У Штефана вдруг появилось ощущение нереальности происходящего. Висслер побледнел, а Ребекка широко открытыми от изумления глазами смотрела на Баркова.

— Вы… хотите сказать, что все еще работаете на русских? — пролепетала она.

— Я хочу сказать, что я — не дезертир, — ответил Барков.

Он не только уклонился от прямого ответа на заданный вопрос — его слова можно было истолковать как угодно.

— А почему? — спросил Штефан. — Я имею в виду, зачем вам это нужно? Российское правительство официально от вас отмежевалось. Вас с позором уволили из Советской армии. Вас и ваших людей считают военными преступниками.

— За мою голову даже установили награду, — невозмутимо заявил Барков. — Конечно же, неофициально, но при этом не в такой степени неофициально, чтобы не могла просочиться информация о том, кто именно пообещал эту награду.

— Но… почему? — озадаченно спросил Штефан.

Барков впился в него взглядом. Тут в разговор вмешался Висслер, он говорил так тихо, что едва можно было разобрать слова.

— Потому что всегда есть проблемы, которые невозможно уладить официальным путем, ведь так? И есть люди, занимающиеся делами, о которые большие начальники просто не хотят марать руки.

— В это… трудно поверить, — нерешительно сказал Ребекка.

Барков пристально посмотрел на нее:

— У вас, на Западе, тоже есть такие люди.

— Возможно, — согласилась Ребекка. — Но их немного. Несколько фанатиков, достаточно чокнутых для того, чтобы пожертвовать собой ради каких-то нелепых идей, но…

— Бекки! — резко прервал ее Штефан.

— Вы ошибаетесь, моя милая, — Барков открыл замочек папки и засунул в нее руку, растопырив пальцы. — Я могу подтвердить все свои слова. Все, что для этого нужно, находится здесь, в этой папке. Кроме того, вы ошибаетесь еще кое в чем. У ваших больших друзей, американцев, тоже есть подразделения, аналогичные моему. И в них тоже есть люди, готовые пожертвовать собой во имя того, во что они верят.

— Я вовсе не хотела вас обидеть, — сказала Ребекка, — но…

— А вы меня и не обидели, — перебил ее Барков. — Такие подразделения существуют — могу поклясться, что это так. Я сталкивался не с одним из них.

— Тем не менее, — возразила Ребекка, — эти люди не настолько чокнутые, чтобы заявлять, что они — дезертиры. Они оказались бы тогда вне закона, причем в любой части мира.

— Да, — произнес Барков по-русски.

Это было первое русское слово, произнесенное им в ходе разговора, и Штефан с легким удивлением заметил, что голос Баркова при этом — пусть даже он произнес лишь одно короткое слово — звучал совершенно иначе. Когда Барков снова начал говорить по-немецки — это показалось даже немного забавным.

— Любой американский почтальон может выстрелить мне в спину, причем у него будут для этого основания. Впрочем, риск не так уж велик, как вы, вероятно, думаете. Я вполне могу выживать и в таких условиях.

— Итак, вы заявляете, что все происходило с ведома вашего правительства? — Ребекка, похоже, была потрясена. — Взрывы бомб на Тузле, массовое убийство жителей тех двух деревень, а еще…

— Я говорил не о своем правительстве, — перебил ее Барков. — Я говорил, что не являюсь дезертиром и что действовал по заданию официальных органов. А это не одно и то же. Мир сильно изменился, моя милая. Прежние враги вдруг стали союзниками, и для обеих сторон иногда выгодно иметь кого-то, кто выполнит грязную работу.

Ребекка изумленно уставилась на Баркова.

— Это просто невероятно! — воскликнула она.

— А я и не рассчитывал, что вы мне сразу поверите, — сказал Барков. — Именно по этой причине я…

Дверь в комнату распахнулась, и появился еще один военный в белой маскировочной форме. Он быстро обошел стол, наклонился к Баркову и что-то прошептал ему на ухо. Майор выслушал молча, с невозмутимым лицом. Затем он кивнул и сделал легкое движение рукой. Военный тут же отступил назад, к забитым досками окнам. В отличие от Баркова и человека, стоявшего у двери, он был вооружен: у него на плече висел короткоствольный автомат, на который он — явно не случайно — тут же положил руки. Очевидно, произошло что-то непредвиденное. И это что-то не сулило ничего хорошего.

— Что-то… случилось? — неуверенно спросил Штефан.

Барков посмотрел на него так, что от этого взгляда оживший ледяной гигант из скандинавской мифологии тут же снова превратился бы в глыбу льда.

— Да, — сказал Барков. — Кое-что и в самом деле случилось.

Он шумно отодвинулся вместе со стулом от стола, медленно засунул руку во внутренний карман своей форменной куртки и так же медленно вытащил оттуда шестизарядный револьвер. Затем он направил ствол револьвера прямехонько Штефану в лоб.

— Что… — Штефан поперхнулся.

— У кого из вас? — спросил Барков.

— Что? — переспросил Штефан. — О чем вы говорите? Вы что, с ума сошли?

— Радиопередатчик, — пояснил Барков. Он описал пистолетом дугу и направил его ствол на Бекки. — Или что-то в этом роде.

Теперь пистолет был направлен на Висслера.

— Вы точно с ума сошли! — пролепетал Штефан. — Никто из нас не приносил никакого передатчика!

— Вы меня разочаровываете, — сказал Барков. Он взвел курок пистолета и снова направил его на Штефана. — Запад — не единственная часть мира, где изобрели велосипед и используют электронные устройства. Меня уже давно не было бы в живых, если бы я не умел себя защищать.

— Ваша детекторная аппаратура ошиблась, — предположил Висслер. Его голос дрожал, а лицо было очень бледным. — Мы не приносили никакого передатчика. Зачем бы мы стали это делать? Мы ведь не самоубийцы.

Барков помолчал секунду-другую.

— Похоже на слова благоразумного человека, — наконец произнес он. — Проблема лишь в том, что я вам не верю. Один из вас — обманщик, а я очень не люблю, когда меня обманывают. Я мог бы сейчас приказать раздеть вас прямо у меня на глазах и обыскать. Так мы смогли бы узнать правду, верно? — Он сделал театральную паузу, пристально всматриваясь в каждого из троих. На Ребекке его взгляд задержался явно дольше, чем на Штефане или Висслере. — Но я предпочитаю решить этот вопрос несколько иначе: я просто пристрелю вас — одного за другим. Возможно, все вы меня обманывали, и тогда пеняйте на себя. Но может быть, меня обманывал только один из вас. Тогда у него все еще есть шанс спасти остальных.

Он поднял пистолет, поводил им влево-вправо и в конце концов прицелился Висслеру в лоб:

— Ну?

— Остановитесь! — вскрикнула Ребекка.

Штефан в ужасе повернулся, сидя на стуле, в ее сторону, заметив при этом, что стоявший позади Ребекки военный направил на него свой автомат.

Даже Барков на секунду растерялся. Он уставился на Ребекку, все еще целясь в Висслера:

— Вы?

— Но… но это совсем не то, о чем вы подумали, — нервно сказала Ребекка. — Это не передатчик. Вот.

Она толкнула лежавшее на столе записывающее устройство в сторону Баркова. Несколько секунд он недоверчиво смотрел на Ребекку, а затем медленно опустил пистолет, положил его перед собой на стол и взял кончиками пальцев «зажигалку».

— Надавите на крышечку, — произнесла Ребекка. — Слева. На пару секунд, а затем отпустите.

Барков снова недоверчиво посмотрел на Ребекку. Возможно, он мысленно спрашивал себя, не взорвется ли эта мнимая зажигалка и не оторвет ли ему руку или не случится ли еще что-нибудь похуже, если он послушается Ребекку. Наконец он мрачно кивнул и с силой надавил большим пальцем так, как подсказала Ребекка. Две последующие секунды стояла полная тишина, а затем из «зажигалки» раздался его голос — тихий и слегка искаженный, но вполне различимый: «…говорил, что не являюсь дезертиром и что действовал по заданию официальных органов. А это не одно и то же».

Глаза Баркова расширились от удивления:

— Кассетный магнитофон?

— Кассеты там нет, — Ребекка покачала головой и через силу улыбнулась. — Уж лучше бы я действительно взяла именно кассетный магнитофон. Его бы ваши приборчики точно не обнаружили. А это — электронное записывающее устройство — диктофон.

Барков кивнул. Он выглядел в равной степени и разочарованным, и пораженным.

— Удивительно! — воскликнул он. — Американские высокие технологии?

— Английские, — поправила его Ребекка. — И боюсь, уж слишком высокие. Я сама себя перехитрила.

— Похоже, что так, — согласился Барков.

Положив диктофон перед собой на стол, он секунд десять молча смотрел на него, а затем сказал, не поднимая глаз на Бекки:

— Мы ведь договорились, что не будет магнитофона.

— Я знаю, — ответила Ребекка. — А что бы я стала делать с интервью без подтверждающего материала? С таким же успехом я могла бы это интервью сочинить. — Она указала на папку. — Я ведь тогда еще не знала об этом.

Барков наконец поднял глаза.

— Я могу повторить лишь то, что уже говорил, моя милая, — вздохнул он. — Вы либо необычайно отважная, либо необычайно глупая женщина. Какое из этих двух качеств соответствует действительности?

— Возможно, между ними не такая уж и большая разница, — сказала Ребекка. — Что вы сейчас сделаете? Пристрелите меня?

Барков так посмотрел на свой револьвер, как будто стал серьезно размышлять над этим вариантом. Мысли у Штефана лихорадочно метались. Если Барков возьмет свой револьвер, Штефан должен будет что-то предпринять. Он еще не знал, что именно. Возможно, нужно будет резко перевернуть стол, чтобы хотя бы на время нейтрализовать Баркова и загородить стоявшему позади него военному зону обстрела. Но сзади стоял еще один военный. Он хотя и не был вооружен, но наверняка сумел бы прикончить их всех голыми руками, причем менее чем за пять секунд. Но он, Штефан, все-таки должен что-то предпринять. Хотя бы что-нибудь!

Однако Барков не стал брать свое оружие. Его следующий поступок был абсолютно неожиданным для Штефана: он вдруг рассмеялся и толкнул диктофон в сторону Ребекки. Штефан поймал себя на мысли, что еще никогда не видел на лице своей жены такое растерянное выражение, какое появилось в этот момент.

— Включите его, — сказал Барков.

— Что?! — изумленно спросила Ребекка.

— Включите его, — повторил Барков. — Ничего такого в этом нет. К тому же вы правы: кто-то когда-нибудь слышал о честном журналисте? Заберите эту штучку.

Ребекка нерешительно взяла диктофон и, посмотрев в течение нескольких секунд на Баркова с недоверием и изумлением, затем все же включила устройство.

— Вы… вы совсем выжили из ума! — пробормотал Висслер. — О Господи! Он ведь… он ведь мог нас всех убить! Вы хоть соображаете, что вы сделали? Мы же однозначно договорились, что…

— Замолчите, — оборвал его Барков. При этом он даже не взглянул на Висслера. — Пожалуйста, простите меня за невежливость. Я, наверное, иногда бываю чрезмерно настороженным. Это неизбежно происходит с теми, кто оказывается вне закона. Хотя, пожалуй, именно поэтому я до сих пор еще жив.

Он повернул голову и сказал несколько слов по-русски военному, стоявшему у окна. Тот тут же вышел из комнаты, а Барков продолжил разговор еще до того, как солдат закрыл за собой дверь:

— В этой папке вы найдете подтверждение всему тому, что я вам сказал. И еще кое-что.

— А почему вы делаете это именно сейчас? — спросила Ребекка. Она на удивление быстро пришла в себя. — Предположим, в этой папке действительно находятся документы, подтверждающие ваше заявление… Но зачем вы все это нам сообщаете? Вы разве уже не верите в то, ради чего вы и ваши люди столько вынесли?

Барков улыбнулся, однако это была мучительная и очень горькая улыбка, как будто Ребекка, сама того не ведая, сказала что-то такое, что больно задело этого человека.

— Я сейчас еще больше верю в то, что есть идеи, за которые стоит отдать свою жизнь, — тихо произнес он. — Идеалы. Мечты. Принципы… Но я не глупец, и тем более не слепой. Я верю во все это, а вот те люди, на которых я работаю, уже явно не верят.

— Означает ли это, что вы хотите… соскочить? — нерешительно проговорила Ребекка.

— Соскочить? Это так теперь называется? Интересно!

Барков пару секунд молчал, словно размышляя над точным значением этого слова. Затем он покачал головой:

— Нет, это не так. Я вовсе не собираюсь «соскочить». Я просто хочу остаться в живых. И мои люди — тоже. Материалы в этой папке — своего рода страховка для нас. Видите ли, милая моя, изменилось не только время — изменились и люди, которым я раньше доверял.

— Вы имеете в виду, что вас хотят укокошить? — Штефан выразил суть дела одной фразой.

— Укокошить? — Барков усмехнулся. — Вы выражаетесь так вычурно… Странно. Раньше я этого не замечал. Но вы правы. Я… стал неудобен кое-кому. Потому что я слишком много знаю и мог бы рассказать слишком многое про слишком многих людей, отчего могло бы подняться слишком много пыли, — так, кажется, у вас принято говорить? За последний месяц мои люди перехватили нескольких наемных убийц, направленных сюда, чтобы меня прикончить. За ними последуют другие. Мы перехватим и их, но явятся следующие. И рано или поздно кому-нибудь из них удастся выполнить свою задачу. — Он пожал плечами. — Если верить статистике.

— Я понимаю, — сказала Ребекка. — Вы надеетесь, что останетесь в живых, если мы предадим эти материалы огласке.

— Нет, — возразил Барков. — Я не идиот и понимаю, что они все равно меня убьют.

— Они?

— КГБ, ЦРУ, мусульмане… — Барков вскинул руки. — У меня слишком много врагов. Даже если вам удастся опубликовать эти материалы, меня все равно не оставят в живых. Я, конечно, просто так не сдамся, но рано или поздно они до меня все же доберутся. Так что дело не во мне.

— А в ком или в чем? — спросил Висслер. — В мести?

— Мне больше нравится другое слово, — пояснил Барков. — Справедливость. Возможно, оно из моих уст звучит странновато, но мне представляется просто невыносимым осознавать, что виновным во всем останусь я один. Со мной мой сын и еще пятьдесят шесть человек. Я спасу их жизни. — Он шумно вздохнул и пододвинул папку к противоположному краю стола. — Вот что получается: с одной стороны — очень большие деньги, которые вы можете получить за эти материалы, с другой стороны — жизнь моих людей и осознание того, что те, кто меня предал, получат по заслугам. Вы принимаете это предложение?

Ребекка задумчиво смотрела на папку, а Штефан сидел с таким ошарашенным видом, как будто его с размаху треснули по голове. Никто не шевелился. Затем, через несколько секунд, Висслер наклонился вперед и протянул руку к папке. Во всяком случае, так вначале показалось присутствующим.

Однако он так и не коснулся папки, а схватил пистолет Баркова и выстрелил.

Его движение было хотя и не молниеносным, но хорошо отработанным, и Штефан не успел сообразить, что происходит, пока не было уже слишком поздно. Не успел своевременно отреагировать и Барков. Висслер не стал тратить время на то, чтобы поднять пистолет и как следует прицелиться в Баркова, нет, он всего лишь быстро повернул лежавший на столе пистолет в нужном направлении и нажал средним пальцем на спусковой крючок. Выстрел был не смертельным, но в правом плече Баркова появилось зияющее отверстие, и он, несмотря на свои габариты, тут же свалился вместе со стулом на пол. В ту же секунду, а может даже на миг раньше, чем был свален выстрелом Барков, Висслер резко отпрянул назад и своим тяжелым армейским сапогом ударил стоявшего у двери военного в живот, отшвырнув его тем самым к стене. Военный удержался на ногах, но на мгновение растерялся от неожиданности, а это было все, что требовалось Висслеру.

Резко повернувшись на одной ноге, Висслер перекатился через стол, схватив при этом все еще лежавший на столе пистолет, и выстрелил до того, как сам оказался с другой стороны стола. Пуля попала военному в горло и убила его на месте. Упав на пол с другой стороны стола, Висслер молниеносно поднялся и в упор всадил две пули Баркову в голову.

Между первым и четвертым выстрелами прошло не более двух секунд.

Штефан сидел, застыв как статуя. Все произошло слишком быстро, чтобы он мог как-то отреагировать, да и, пожалуй, слишком быстро даже для того, чтобы он мог понять, что, собственно, происходит. Он растерянно уставился на Висслера, стоявшего сейчас с другой стороны стола.

— Но… — пролепетал Штефан. — Но что… что вы…

Висслер обеими руками поднял пистолет, прицелился и дважды быстро нажал на спусковой крючок: одна пуля предназначалась, очевидно, Штефану, другая — Бекки.

Однако смертельного удара пули, уже ожидаемого Штефаном, так и не последовало. Вместо этого позади него раздался странный звук, как будто кто-то охнул, а затем — глухой грохот. Обернувшись, Штефан увидел военного, по-видимому только что заскочившего в комнату. На его белой зимней куртке расползались два красных пятна, а на лице застыло выражение полной растерянности. Военный медленно опускался на колени. Грохот, который услышал Штефан, был вызван падением на пол автомата.

Висслер еще раз перескочил через стол, ударом сбил умирающего военного с ног и поднял его автомат. Пистолет Баркова он небрежно отбросил в сторону.

— Что… что вы делаете? — пролепетал Штефан.

Он по-прежнему сидел словно парализованный, воспринимая происходящее как кошмар, который с каждой секундой становился все невероятнее.

— Я пытаюсь спасти наши жизни, придурок! — рявкнул Висслер. — Уйдите от двери! Оба!

Штефану наконец удалось выйти из оцепенения. Он вскочил, схватил Ребекку и без особых церемоний потащил ее в дальнюю часть комнаты, едва не споткнувшись при этом о труп Баркова. Штефану не хотелось смотреть на него, однако он не удержался — и тут же пожалел об этом, увидев, во что превратили пули лицо Баркова.

Висслер тем временем оттащил убитого военного от двери и закрыл ее. Затем он схватил стул, подпер им дверную ручку и, чтобы лучше закрепить его, так ударил по стулу ногой, что тот едва не развалился на части.

Штефан лихорадочно соображал. Сколько времени прошло с момента первого выстрела — секунд пять или шесть? Не больше. Но с другой стороны двери уже были слышны громкие крики и топот ног, раздававшиеся все ближе.

— Вы… чертов идиот! — вскричал Штефан. — Что вы натворили? И зачем? Вы хоть соображаете, что вы наделали? Они нас всех убьют!

Висслер, отступив от двери, схватил папку с документами и засунул ее себе за пазуху.

— Ну это мы еще посмотрим! — воскликнул он. — Ну-ка, в сторону!

Штефан и Ребекка, все еще находившиеся в легком оцепенении, повиновались. Висслер подошел к среднему из трех окон и несколькими сильными ударами прикладом автомата вышиб доски, которыми было заколочено окно, наклонился вперед и выглянул наружу. Затем он, как показалось Штефану, выругался.

Раздался сильный удар в дверь, и затем послышались пронзительные, почти истерические крики на русском языке. Висслер что-то крикнул в ответ — тоже на русском. Крики за дверью переросли в гневный рев.

— Что вы им сказали? — спросил Штефан.

— Что пристрелю их майора, если они попытаются сломать дверь, — ответил Висслер.

Он ходил по комнате и смотрел по сторонам, все больше нервничая. Штефану не составило труда догадаться, что он ищет.

Быстро подойдя к разбитому Висслером окну, Штефан выглянул наружу: там не было ничего, кроме зияющей — черной и бездонной — пропасти.

Снова раздались удары в дверь, и опять снаружи что-то прокричали. На этот раз Висслер ничего не ответил. Через секунду прозвучал одиночный выстрел. Пуля стукнулась в дверь, но так и не смогла пробить доску толщиной в руку.

— Вы просто использовали нас, — неожиданно сказала Ребекка. — Вы служите тем, кого боялся Барков, не так ли? Вы… вы — гнусный негодяй! Вы использовали нас, чтобы добраться до Баркова!

— Каждый выполняет свой долг, — заявил Висслер.

Он опустил взгляд, скользнул им по полу и затем несколько раз постучал каблуком в различных местах комнаты. Кое-где отзвук был глухой, словно под полом была пустота.

— Долг?! — ахнула Ребекка. — И это вы называете своим долгом?! — Она вдруг бросилась на Висслера и стала бить его кулаками. — Гнусный убийца!

Висслер, никак не отреагировав на первые два удара, не дал ей ударить еще раз, молниеносно схватив запястья Ребекки и так сжав их, что ей стало больно. Штефан гневно втянул воздух сквозь зубы и сделал шаг к Висслеру, однако одного короткого взгляда австрийца вполне хватило для того, чтобы остановить Штефана.

— Отпустите меня! — закричала Ребекка. — Не прикасайтесь ко мне, убийца!

Висслер уже хотел что-то ответить, но в этот момент раздались выстрелы и стало слышно, как пули тарабанят по двери, словно град. Висслер грубо оттолкнул Ребекку, и она отлетела назад, упав на руки Штефану, успевшему подхватить ее.

— Держите ее покрепче, — сказал Висслер, — а то мне придется ее утихомирить.

— Убийца! — не унималась Ребекка.

Она хотела снова броситься на Висслера, но Штефан, понимая, что австриец не шутит, крепко схватил ее и оттащил подальше от Висслера.

Австриец еще несколько раз постучал каблуком сапога по полу, а затем опустил ствол автомата и нажал на спусковой крючок.

Грохот от раздавшихся в этом маленьком помещении выстрелов был просто ужасен. Ребекка судорожно прижала ладони к ушам и что-то прокричала, но Штефан лишь увидел, как шевелятся ее губы — крик Ребекки потонул в шуме выстрелов.

Висслер всадил в пол весь магазин. Пыль и щепки разлетались рядом с его ногами, словно происходило извержение крохотного вулкана, а воздух тут же наполнился острым запахом порохового дыма и обгоревшей древесины, отчего стало трудно дышать. Висслеру с трудом удавалось удерживать пляшущий в его руках автомат, однако он отпустил спусковой крючок только тогда, когда в магазине не осталось ни единого патрона.

— Помогите мне! — это прозвучало как приказ.

Штефан потряс головой, но в его ушах по-прежнему стоял глухой гул. Он бросил взгляд на дверь. Выстрелов снаружи не было слышно, но, похоже, только потому, что Штефан на время оглох от прогремевшей автоматной очереди. Между досками двери то и дело взвивались маленькие фонтанчики древесной пыли, иногда перемешанной с мелкими щепками. Дверь, пожалуй, такого натиска долго не выдержит.

— Черт возьми, Штефан, помогите мне!

Штефан прислушался к крикам Висслера, однако слова австрийца показались ему лишь еле слышным шепотом. Тем не менее он тут же бросился к Висслеру и опустился рядом с ним на корточки. Своей автоматной очередью австриец разнес в щепки овальный участок пола где-то в метр длиной. Теперь он обеими руками вырывал куски расщепленных досок, которые действительно были такими же крепкими, какими казались. Лишь объединенными усилиями Висслеру и Штефану удалось проделать отверстие, в которое мог пролезть человек. Внизу были видны подпорки, соединенные поперечными креплениями. Только теперь Штефану стало ясно, что задумал австриец.

— Вы сошли с ума! — ахнула Ребекка. — Я туда не полезу!

— Тогда оставайтесь здесь, — предложил Висслер. Он вырвал еще одну доску и отшвырнул ее в сторону. — Мне все равно. Те ребята, что ломятся снаружи, вас непременно убьют. Но наверное, не сразу. Сколько, по словам Баркова, у него людей? Пятьдесят шесть?

Ребекка еще больше побледнела и нервно посмотрела на дверь. Штефан еле сдержался, чтобы тоже не посмотреть туда. Впрочем, в этом уже не было необходимости. К нему постепенно возвращался слух, и он уже различал непрерывный треск, словно подпрыгивали на горячей сковородке кукурузные зерна.

Висслер перекинул через плечо автомат, оперся обеими руками о края проделанного отверстия и необычайно ловким и сильным движением соскользнул вниз. Штефан в очередной раз убедился в том, что он сильно недооценивал этого человека. Висслер вовсе не был той безобидной серой мышкой, какой он показался при их первой встрече. Все его движения, произносимые им слова и даже бросаемые им взгляды свидетельствовали о его огромной силе и еще большей ловкости.

— Давай! — сказал Штефан, повернувшись к Ребекке.

Она покачала головой.

— Я… не смогу.

Ребекка дрожала всем телом, а ее глаза даже потемнели от страха и стали такими большими, что, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.

Штефан бросил взгляд на дверь. Она каким-то чудом выдерживала ураганный огонь, но это могло продолжаться еще несколько секунд, не больше. Люди снаружи, по-видимому, пока не решались применить какое-нибудь более мощное орудие: они не знали, убит их командир или все еще жив. Но так или иначе, еще десяток секунд — и дверь должна была развалиться.

— Быстро! — рявкнул Штефан. — Он прав: они нас убьют!

Штефан уже было подумал, что вряд ли сможет заставить Ребекку лезть вниз, но она все же сумела преодолеть страх. По-прежнему дрожа, Ребекка села на корточки, а затем опустила ногу в отверстие. Находившийся внизу Висслер протянул руку, чтобы помочь ей. Ребекка не отказалась от его помощи и так надавила ему на руку своей ногой, что Висслер еле устоял. Чертыхнувшись, он, отпустив Ребекку, полез вниз еще быстрее. Когда он добрался до склона под домом, сверху его уже еле было видно.

Штефан полез в отверстие вслед за Ребеккой, стараясь держаться к ней так близко, насколько это было возможно. Его ноги ощутили сильные удары ветра, и Штефан чуть не сорвался и был вынужден потратить пару столь драгоценных секунд на то, чтобы получше ухватиться за подпорки. А еще было так холодно, что казалось, будто он погружается в ледяную воду.

Дверь с треском развалилась за полсекунды до того, как Штефан полностью исчез в отверстии, и полдесятка людей в белой маскировочной форме дружно ввалились в комнату. Штефан полез еще быстрее, стараясь уйти влево. Над ним раздавались тяжелые шаги и перекрикивающие друг друга голоса. Как ни странно, продолжали звучать одиночные выстрелы. Штефан в отчаянии попытался не думать о том, что может произойти в ближайшие несколько секунд, а просто лез по подпоркам вниз с еще большей энергией.

До земли было не так уж далеко — метра три, максимум четыре. Опорные балки и подпорки образовывали своего рода лестницу. Тем не менее Штефан так и не успел вовремя добраться до земли. Ему оставалось совсем немного, возможно последний метр, когда сверху до него донеслась чья-то громогласная команда. Он ничего не понял, да и человек, прокричавший ее, не дал ему времени, чтобы как-то отреагировать. Раздалась очередь из автоматического оружия, и буквально в нескольких сантиметрах от лица Штефана от балки отлетела щепка в палец толщиной. Было просто удивительно, как это ни одна из пуль не попала в Штефана.

Он отчаянным движением отклонил верхнюю часть своего тела в сторону и тут же сорвался и полетел вниз, ударившись спиной и бедрами сначала о балку, а затем — уже гораздо сильнее — о каменистую поверхность склона. Во время падения он успел заметить, что Ребекка благополучно добралась до земли и несколькими большими прыжками исчезла в темноте. Штефан обрадовался тому, что хоть она спаслась.

Он решил, что ему, пожалуй, выбраться из этой передряги живым не удастся. Рядом с ним от удара пуль от камней отскакивали искры. По лицу Штефана чиркнуло что-то раскаленное, и он почувствовал, как по его щеке потекла кровь и стала капать ему на шею. Он поспешно перевернулся, стал на четвереньки и тут же увидел, что прямо перед его лицом на землю упал маленький темно-зеленый предмет, поверхность которого была разделена бороздками на сегменты ромбовидной формы.

Штефана спасло лишь то, что склон был очень крутым. Ручная граната, отскочив от земли, словно резиновый мячик, отлетела в темноту и через пару секунд разорвалась где-то в стороне с до нелепости обыденным треском.

Однако у Штефана не было ни мгновения, чтобы порадоваться своему — пусть даже и временному — спасению. Русские перестали по нему стрелять, да и гранат уже больше не бросали, но это отнюдь не означало, что они угомонились. Как раз наоборот. Бросив взгляд вверх, он увидел, что сразу несколько солдат начали спускаться тем же способом, что и он, Ребекка и Висслер, только делали они это гораздо быстрее.

Штефан вскочил на ноги, тут же потерял равновесие на крутом склоне и, отчаянно размахивая руками, понесся вниз, в темноту, все быстрее и быстрее. Он не имел ни малейшего представления, каким длинным был этот склон, но Штефану было ясно, что он разобьется насмерть, если до ровного места еще далеко. Склон уходил вниз примерно под углом тридцать градусов, и Штефан, хотел он того или нет, вынужден был бежать со все нарастающей скоростью. Если бы он сейчас упал, то наверняка либо сильно поранился, либо разбился насмерть.

Он и в самом деле упал, но, похоже, рядом с ним в этот момент оказалась целая толпа ангелов-хранителей. Причиной его падения послужило резкое изменение угла наклона его траектории движения, так как склон вдруг стал более пологим. Однако Штефан упал не на каменистый грунт, а, сделав сальто в три четверти оборота, влетел в кусты. При этом Штефан получил с десяток порезов жесткими от мороза ветками, которые, тем не менее, смягчили его падение.

Едва не потеряв сознание, Штефан несколько секунд лежал неподвижно. Его сердце колотилось, и он чувствовал, что полученные раны кровоточат, но не ощущал при этом ни малейшей боли. Больше всего его удивило то, что, попытавшись подняться, он без особого труда смог это сделать. Вопреки обстоятельствам своего падения и своему неверию в то, что это может удачно закончиться, Штефан с удивлением обнаружил, что ничего себе не сломал.

С трудом поднявшись, он посмотрел на свои изрезанные кровоточащие руки, но по-прежнему не почувствовал никакой боли. Штефану в его жизни еще ни разу не доводилось сильно пораниться, не потеряв при этом сознание, и он не имел ни малейшего представления, как долго его организм будет находиться в шоковом состоянии. Но наверное, уже через несколько минут организм придет в себя, и тогда малейшее движение будет причинять мучительную боль. И за это время Штефану нужно было отбежать как можно дальше от опасного места.

Он бросился бежать наугад, абсолютно не ориентируясь, бежит ли он вслед за Ребеккой и Висслером или же, наоборот, все больше удаляется от них. Земля под ногами по-прежнему шла под уклон, но уже не настолько круто, чтобы это было опасно для жизни, однако Штефану пришлось все же бежать медленнее, чем хотелось, так как он опасался, что снова может упасть и на этот раз пораниться по-настоящему. Кроме того, здесь было, пожалуй, еще темнее, чем на гребне горы. Он мог различить хоть что-то лишь в нескольких шагах от себя. Поверхность склона была усыпана камнями, и время от времени из темноты выныривали различные препятствия, от которых Штефану с трудом удавалось уклониться. Остатками своего затуманенного рассудка, которого едва хватало на то, чтобы заставлять себя хоть как-то держаться на ногах, Штефан вдруг принял суровое решение: он немедленно прикончит Висслера, как только тот попадется ему в руки.

Склон казался просто бесконечным. В возбужденном состоянии и почти в полной темноте было очень трудно оценить, сколько Штефан уже пробежал, но Волчье Сердце представлялось ему теперь гораздо более глубокой долиной, чем казалось сверху. Это была, пожалуй, даже не долина, а глубокое ущелье, в которое не решился бы сунуться никто, у кого хоть немного работают мозги.

Штефан продолжал бежать, спотыкаясь, пока его бег не закончился тем, чем он и должен был рано или поздно закончиться: несколько раз сумев уклониться от неожиданно появлявшихся из темноты скалистых выступов и стволов деревьев, он в конце концов все же зацепился за какое-то дерево и упал. Перевернувшись вокруг своей оси, Штефан съехал еще немного вниз по склону на спине и заднице и, перевернувшись еще раз-другой, остановился. На этот раз ему действительно стало больно.

Поднявшись, он услышал шаги: слева от него что-то двигалось. Штефан всмотрелся в темноту. Теперь он не только слышал шаги, но и видел очертания чьей-то фигуры, двигавшейся прямо на него. Наверное, это был или Висслер, или Ребекка.

Когда он понял, что ошибся, было уже слишком поздно. Ни на Висслере, ни на Ребекке не было белой маскировочной формы. К тому же они не стали бы целиться в него из автомата.

Штефан, испуганно охнув, отшатнулся назад. Русский выпустил из автомата очередь, от которой под ногами Штефана засверкали искры и вздыбился фонтанчиками снег, а затем прекратил пальбу и, наставив свое оружие на Штефана, что-то повелительно рявкнул.

Штефан, инстинктивно подняв руки, замер, но тут же подумал, что, вероятно, это было самым неправильным из того, что он мог бы сейчас сделать: при таких обстоятельствах уж лучше получить очередь из автомата в спину, чем попасть в руки русским живым. Штефан напряженно соображал, как же ему следует поступить. Пожалуй, он еще поборется — если уж не за жизнь, то по крайней мере за более легкую смерть.

Русский медленно приближался. Он явно нервничал. Его палец был на спусковом крючке, а глаза лихорадочно зыркали по сторонам. Возможно, он боялся какого-то подвоха.

Штефан еще больше испугался, увидев, каким юным был этот парень — лет двадцати, не больше. Когда Барков «дезертировал» вместе со своим подразделением, этот солдат был еще совсем ребенком.

Осознание этого толкнуло Штефана на отчаянный поступок. Он подождал, пока солдатик не подойдет ближе, и затем, резко отклонившись в сторону, схватил ствол автомата и дернул его изо всех сил на себя. Хотя ему не удалось вырвать автомат из рук солдата, тот, едва не потеряв равновесие, сильно наклонился вперед. При этом он не только не выпустил автомат, но, наоборот, нажал на спусковой крючок. Из ствола вырвалось оранжевое пламя, и он тут же стал горячим, раскаляясь с каждым мгновением все больше.

Штефан, вскрикнув от боли, все-таки не выпустил ствол и, удерживая его мертвой хваткой, попытался отвести оружие как можно дальше от себя. Затем он, согнув ноги в коленях, рывком попытался направить автомат в лицо юноше.

Однако Штефан явно недооценил своего противника. Хотя солдат был вдвое моложе Штефана, у него была более быстрая реакция и действовал он с уверенностью натренированного бойца. Отпустив свое оружие, он левой рукой схватил противника под колено и, помогая себе другой рукой, высоко поднял Штефана, а затем с ужасной силой бросил его наземь.

От удара о землю у Штефана так перехватило дыхание, что он не смог даже и вскрикнуть. Он почувствовал в затылке тупую боль, от которой едва не потерял сознание. Перед его глазами поплыли круги, и, когда он попытался встать, у него ничего не получилось. Он увидел, что над ним нависает гигантский и грозный силуэт его противника — белый призрак, который намеревался его прикончить. «Ну вот и все», — отрешенно подумал Штефан.

Но тут — лишь краем глаза — он увидел еще одну, более темную фигуру. Этот человек беззвучно бросился к русскому, обхватил его сзади руками и одновременно саданул ему коленом по почкам. Русский юноша вскрикнул от боли, уронил оружие и опустился на колени. Висслер — а это был он — левой рукой схватил его снизу за подбородок, а правой рукой с широко растопыренными пальцами обхватил его лоб. Затем одним резким и сильным движением он крутанул голову солдата вокруг ее оси. Штефан в ужасе закрыл глаза. Он в своей жизни видел достаточно много фильмов о восточных единоборствах, чтобы понять, что означает раздавшийся сухой хруст.

Висслер отшвырнул труп русского в сторону и присел на корточки возле Штефана.

— Все в порядке? — спросил он. — Или вы ранены?

— Думаю, что… нет, — прошептал Штефан. — Где… где Бекки?

— Тут, рядом, — Висслер придвинулся ближе, подхватил Штефана под мышки и с легкостью поставил его на ноги. Чувствовалось, что у австрийца буквально стальные мускулы. — С ней все в порядке. Пойдемте!

Штефан высвободился из рук австрийца и каким-то чудом сумел устоять на ногах. Он посмотрел на труп русского парня: голова бедняги была повернула почти на сто восемьдесят градусов и мертвым он казался еще моложе.

— Вы его убили, — прошептал Штефан.

— Ну либо он, либо вы, — отрезал Висслер. — Пойдемте. Эти ребята еще бродят поблизости!

— Но он же был почти ребенком! — не унимался Штефан.

Его вдруг охватило чувство леденящего ужаса, которому он не мог дать никакого объяснения — возможно, потому, что оно было для него абсолютно новым.

— Ребенок с автоматом Калашникова! — Висслер поднял оружие русского парня, отсоединил магазин и, взглянув вовнутрь, поставил магазин на место. — На его совести, наверное, не менее десятка человек. Вы хотели быть следующим?

Штефан ничего не ответил. Австриец еще несколько секунд смотрел на него, гневно сверкая глазами, а затем вдруг неожиданно обмяк. Он даже попытался улыбнуться.

— Пойдемте, Штефан. Нам нужно отсюда исчезнуть. Тут, в округе, их еще бродит человек двадцать, а то и тридцать.

— А почему бы вам их всех не укокошить? — презрительно спросил Штефан.

— Потому что я, следует заметить, вовсе не Джеймс Бонд, — ответил Висслер. В его голосе прозвучала обида. — И мне совсем не доставляет удовольствие убивать людей. Ну, так что? Отвести вас к вашей супруге или вы предпочитаете остаться здесь и дождаться русских?

В конце концов она все же повела себя так, как ожидал от нее Штефан: стала истерически рыдать. Его это даже порадовало: в их дуэте Ребекка, безусловно, была более сильным партнером. Иногда ее сила пугала его и он спрашивал себя, не является ли в действительности то, что он считает силой, всего лишь озлобленностью — своего рода броней, которую Ребекка установила между собой и остальным миром и за которой она пряталась. Эта броня была достаточно прочной, чтобы Ребекка могла не подпускать к себе боль, а еще, пожалуй, и его, Штефана. Поэтому плач Ребекки он воспринял чуть ли не с радостью: слезы не только не могли причинить ей никакого вреда, но и, наоборот, должны были снять напряжение и нейтрализовать горечь теперешней боли, чтобы она не добавилась к той боли, которая копилась в ней все эти годы. По крайней мере, Штефан надеялся, что произойдет именно так.

— Теперь тебе лучше? — спросил он.

Они спрятались посреди группки деревьев, окруженных со всех сторон темнотой. Штефан полностью утратил чувство времени, но, по его предположениям, с момента их побега из дома прошло не более получаса. Солдаты Баркова, несомненно, рыскали вокруг, и эти деревья были не ахти каким укрытием. Единственным их настоящим союзником была темнота — та самая темнота, которую он до этого так ненавидел. Ночь, учитывая время года, продлится еще несколько часов, но рано или поздно она закончится, и тогда…

Нет, он не хотел об этом думать, по крайней мере сейчас. Они пока живы, и это главное. Иногда, если закрыть глаза на реалии жизни, становится легче. Конечно, ненадолго, однако он решил подарить себе еще хоть полчаса душевного спокойствия, прежде чем позволить своему разуму осознать, что жить им осталось всего ничего.

Бекки не ответила на его вопрос. Тогда он взял ее за плечи и с нежной силой поставил на таком расстоянии от себя, чтобы посмотреть ей прямо в лицо. Ее веки распухли, глаза покраснели от слез, и у нее снова начался жар — еще более сильный, чем прежде. Тем не менее она все же отреагировала на его жест и — почти с минутным опозданием, как будто ей не сразу удалось понять слова Штефана, — ответила ему.

— Немножко. Самую капельку. Не переживай, я выдержу, — она чуть отстранилась от него и стала тереть ладошками лицо, как будто вытирая слезы, которые и без того уже высохли. — Если ты кому-нибудь расскажешь, что видел меня плачущей, я тебя убью.

Штефан подумал, что им, пожалуй, до этого уже не дожить, но заставил себя улыбнуться и сказал:

— То же самое касается и тебя, если ты кому-нибудь расскажешь, что я попался на удочку этого Висслера.

Они оба засмеялись, но совсем не так, как во всех тех книгах, в которых были описаны подобные ситуации. Это был вовсе не тот смех, который разряжает обстановку. Им от этого не стало легче на душе, и напряжение не исчезло, а, наоборот, только появился неприятный осадок.

— Кто он, по-твоему, на самом деле? — спросила Ребекка через некоторое время.

— Висслер? — Штефан пожал плечами. — Понятия не имею. Я могу лишь тебе сказать, кем он не является. Он вовсе не безобидный проводник, и он не австриец, а американец.

— Откуда ты это знаешь?

Штефан засмеялся, на этот раз искренне.

— А ты помнишь, что он сказал нам о Баркове? Что тот чокнутый, как сортирная крыса. Австрийцы так не говорят. Да и немцы тоже. Это — типично американское выражение. Можешь мне поверить. Я встречал его как минимум в двадцати романах Стивена Кинга.

Ребекка осталась серьезной.

— Тогда он из ЦРУ, — предположила она.

— Это еще неизвестно, — сказал Штефан. — Его мог прислать сюда кто угодно. Например, русские. Или какая-нибудь мафия. Да мало ли! А может быть, он всего лишь какой-нибудь мелкий наемный убийца, который подыскал себе двух подходящих остолопов, чтобы те привели его к Баркову.

— Ваши слова весьма далеки от истины, — раздался позади них голос Висслера. — Однако в одном вы правы: без вас я не смог бы подобраться к Баркову. Кстати, вы разговариваете слишком громко. Будьте поосторожнее.

Штефан посмотрел на него с ненавистью, но Висслер только рассмеялся:

— Вы и в самом деле обратили внимание на это выражение про крысу? Удивительно. Как ни осторожничай, а все равно на чем-нибудь попадешься.

— Так вы и в самом деле… — Ребекка посмотрела на него вопросительно.

— Кто, американец? — Висслер покачал головой, снова засмеялся и добавил на чистейшем австрийском диалекте немецкого языка:

— Я, ваша милость, стопроцентный венский парень.

— А я — царица Сиама, — презрительно сказала Ребекка.

— Чем меньше вы знаете, тем лучше для вас. — Теперь Висслер говорил серьезно.

Ребекка фыркнула.

— Да ладно, хватит! Зачем вам водить нас за нос? Вы ведь нас все равно убьете. А если не вы, то русские.

— Вы меня разочаровываете, — сказал Висслер. — Если бы я хотел вас убить, зачем мне нужно было так напрягаться?

— То есть?

— Я просто мог бы оставить вас там, в доме, — пояснил Висслер. — Тогда вы были бы сейчас уже либо мертвы, либо искренне жалели бы, что до сих пор еще живы.

Ребекка ничего не ответила, однако Штефан заметил, что она слегка вздрогнула, и это вызвало у него приступ гнева. Он резко повернулся к Висслеру и спросил:

— Вам что, доставляет удовольствие пугать мою жену, господин негодяй?

Штефан почувствовал, что в его душе происходит что-то такое, против чего он был бессилен и чему он и не хотел сопротивляться. Его гнев вдруг трансформировался в неистовое бешенство. Он схватил Висслера за куртку, хорошенько встряхнул его и заорал:

— Вы подвергли нас обоих смертельной опасности! Мы погибнем из-за вас, свинья! Вы нас просто использовали и вам глубоко наплевать, выберемся мы отсюда или нет! Вы — проклятая, отвратительная и грязная свинья! Вы…

Его голос перешел в визг, и он вдруг замолчал. У него просто не хватало подходящих слов. Ни одно ругательство не казалось ему достаточно грязным, ни одно оскорбление — достаточно обидным, и ни одна непристойность — достаточно сальной, чтобы выразить то, что он испытывал сейчас к Висслеру.

Он стал трясти Висслера еще сильнее, однако этого ему показалось мало, и он попытался его избить. Висслер легко мог бы защититься от этих ударов, но ограничился тем, что стал от них просто уворачиваться.

Наконец один из ударов достиг цели. Однако при этом стало больно и самому Штефану, причем очень больно. Ему показалось, что костяшки его пальцев ударились о стену. Висслер, зашатавшись, отступил на шаг. Когда Штефан снова бросился к нему и замахнулся еще для одного удара, Висслер по-прежнему даже и не пытался защищаться.

Но удара так и не последовало. Силы вдруг начали стремительно покидать Штефана, а вместе с ними так же стремительно угасал и его гнев. Произошло то же самое, что и с их недавним смехом: от этой короткой, но неистовой вспышки чувств и энергии ему вовсе не стало легче — она всего лишь морально и физически обессилила его. Он почувствовал себя опустошенным и вялым.

— Ну что, теперь полегчало? — спокойно спросил Висслер.

— Да, — соврал Штефан.

У него не было никаких сил смотреть в глаза Висслеру, а потому он резко развернулся, отошел от него и снова присел возле Ребекки.

— Прекрасно! — воскликнул Висслер.

Он подошел ближе. Его губа была разбита Штефаном и кровоточила, но Висслер даже не пытался вытереть кровь.

— Теперь, когда вы немного разрядились, мы, пожалуй, можем поговорить и о более важных вещах, — проговорил он.

Штефан молча уставился на свою руку. Две костяшки его пальцев были разбиты, и вся ладонь пульсировала. Он пошевелил пальцами — стало больно.

— Ах да! — Висслер вздохнул. — Вы будете дуться еще целых полчаса или хватит десяти минут?

— Мы не разговариваем с убийцами, — сказала Ребекка.

— Неужели? — Висслер засмеялся. Он опустился рядом с ними на корточки и уперся ладонями в бедра. — Но вы же разговаривали с одним из них всего лишь полчаса назад. Насколько я помню, вы потратили целую кучу денег и пошли на огромный риск — и все ради того, чтобы с ним поговорить.

— Это совсем другое дело!

— Да? — удивленно произнес Висслер. — Почему другое-то? В чем разница между мной и Барковым, не считая того, что он отправил на тот свет как минимум в сто раз больше людей, чем я? В том, что он прикрывался своей преданностью каким-то там «принципам» и тому, во что он верил? Я — убийца, а он — только жертва, да? Бедная, невинная игрушка в чужих руках. Знаете, как это все называется? Куча дерьма. Этот тип был всего лишь взбесившимся псом!

Ребекка, промолчав, пристально посмотрела на Висслера, а тот, ничуть не смущаясь, продолжал:

— Что, по-вашему, дает вам право меня осуждать, а его — нет? Только то, что я использовал вас, чтобы добраться до него? Барков должен был умереть. Он был настоящим чудовищем. Психопатом, который испытывал удовольствие, убивая.

— А вы — его судья? — спросила Бекки.

— Почему бы и нет? Кто-то же должен был его остановить.

— Ну да! — насмешливо воскликнула Ребекка. — И Бог избрал именно вас для осуществления этого акта высшей справедливости! А может, это был не Бог, а ваши хозяева, которые боялись, что Барков может много чего разболтать?

— Да, — невозмутимо ответил Висслер. — Ну и что? Вы, похоже, до сих пор еще не понимаете, кем был Барков. А он был не кем иным, как сумасшедшим серийным убийцей. И я присвоил себе право стать тем, кто его остановит. Возможно, я ничем не лучше его, но мне кажется, что не вам об этом судить.

Ребекка сжала кулаки. Ее глаза снова наполнились слезами, но теперь это были слезы гнева. Внутри Штефана тоже все кипело. Он был зол на Висслера, потому что тот обидел Ребекку, но при этом было задето и его самолюбие. Слова Висслера возмутили Штефана до глубины души. Получалось, что Висслер присвоил себе право распоряжаться чужими судьбами. Он, выражаясь образно, нацепил на себя пояс с пистолетом, надел шляпу шерифа и провозгласил себя судьей. А все это было в корне порочно — так считал Штефан, будучи убежденным противником какого-либо самосуда. Но кое-что из сказанного Висслером просачивалось в сознание Штефана, словно медленно действующий яд. Штефан, отчаянно пытаясь с этим бороться, тем не менее чувствовал, как этот яд начинает действовать — сразу же.

Висслер поднялся.

— Итак, — сказал он уже совсем другим тоном, — я считаю, что все сделал правильно. А теперь, пожалуй, мы можем обсудить, как нам быть дальше?

— Зачем? — с горечью спросил Штефан. — Когда взойдет солнце, нас убьют.

— Когда взойдет солнце, мы будем уже в безопасном месте. На рассвете нас отсюда заберут.

— Каким образом?

— Прилетит вертолет, — пояснил Висслер. — В темноте он здесь не сможет приземлиться. А как только начнет светать, сможет. Нам нужно продержаться всего лишь до рассвета.

— А как пилот узнает, где именно мы находимся? — поинтересовалась Ребекка.

— А он ему об этом уже сообщил, — угрюмо ответил Штефан. — У вас ведь имеется радиопередатчик, который они засекли, ведь так? Дело же было вовсе не в диктофоне.

— Боюсь, что вы правы, — признался Висслер. — Мне сказали, что этот приборчик невозможно обнаружить, но вы сами убедились, что это не так. Пришлось как-то выкручиваться.

— И вы полагаете, что люди Баркова будут спокойно смотреть, как мы сядем в вертолет и улетим отсюда? — Штефан засмеялся. — Вы, наверное, рехнулись!

— Люди Баркова — не проблема, — ответил Висслер. — Они начнут нас искать лишь тогда, когда станет совсем светло. К тому времени нас здесь уже не будет.

— Ну да. Они ведь боятся темноты! — насмешливо произнесла Ребекка.

Висслер остался невозмутимым.

— Вы забыли про то, что я вам рассказывал об этой долине, — сказал он. — В нее никто не заходит. Тем более ночью.

— Глупости! — Штефан разозлился. — Они — солдаты, а не суеверные крестьяне, которые боятся каких-то там оборотней из старой легенды.

— Да, конечно. Однако вы ничего не знаете об этой долине, Штефан, а они — знают. Эти места таят много неожиданностей. Сюда и днем-то довольно опасно заходить, а ночью это может быть приравнено к самоубийству. И у них нет никаких оснований идти на подобный риск. Так или иначе, из этой долины практически невозможно выбраться, а потому они думают, что мы засели здесь надолго. Во всяком случае, они считают, что у них достаточно времени для того, чтобы вызвать подкрепление и подготовить техническое снаряжение. После этого они собираются устроить на нас облаву. — Он вздохнул. — Впрочем, я не стану от вас ничего скрывать. У нас теперь совсем другая проблема.

— Какая именно? — недоверчиво спросил Штефан.

— А та, по которой местные жители так боятся этой долины, — ответил Висслер, — волки.

— Волки? — ахнула Ребекка.

— Вы и сами их слышали, — сказал Висслер. — Помните того ребенка?

Несколько секунд все напряженно молчали. Штефан бросил на Ребекку быстрый встревоженный взгляд — не из-за волков, как, возможно, подумал Висслер, а из-за того, что слова Висслера могли опять разбередить ее старую рану. Мысль об этом снова разгневала Штефана. Висслер, конечно же, не мог ничего знать об этом несчастье, однако он, пусть даже сам того не ведая, все же больно задел Ребекку. И Штефану было ничуть не легче от того, что Висслер сделал это ненароком.

— Волки — вот настоящая причина, но которой местные жители сторонятся этой долины, — продолжал Висслер. — Конечно, к этому примешаны всякие суеверия и прочий вздор, но, к сожалению, не все истории об этой долине — выдумки. Здесь действительно все еще водятся волки. Возможно, их совсем немного, и, скорей всего, они боятся нас даже больше, чем мы их. Однако нам нужно быть осторожными.

Штефан посмотрел на него с недоверием. Висслер говорил так, как будто сам себя пытался успокоить. А еще сказанное им только что противоречило тому, что он говорил всего лишь несколько минут назад. С какой стати пятьдесят вооруженных до зубов солдат должны бояться того, чего не должны бояться три человека? Висслер что-то скрывал, и это касалось то ли русских, то ли волков.

— Волки… — прошептала Ребекка. — А может… может, нам лучше залезть на какое-нибудь дерево?

Висслер на пару секунд, казалось, серьезно задумался над этим предложением, но затем покачал головой, улыбнулся и шлепнул ладонью по висевшему у него на груди автомату Калашникова.

— Ничего с нами не случится, — сказал он. — Я не ахти какой специалист по волкам, но большая часть из того, что о них здесь рассказывают, вряд ли соответствует действительности. Они, конечно, хищники, но, как правило, не людоеды. — Он посмотрел по сторонам. — Я пойду посмотрю, что и как, если уж вы так волнуетесь. А вы оставайтесь здесь.

Он повернулся и уже собрался было идти, но тут Штефан окликнул его:

— Висслер!

Висслер повернул голову и посмотрел на Штефана через плечо:

— Что?

— А с какой стати вы вдруг стали нашим командиром? — враждебно спросил Штефан.

— А вот с этой. — Висслер качнул автомат. — Но вам не обязательно делать то, что я говорю. Я не возражаю, если вы немного прогуляетесь. А то и вправду залезайте на дерево.

Больше не сказав ни слова, он исчез в темноте. Штефан с большим удовольствием набросился бы на него сейчас и повалил бы на землю, чтобы затем с помощью кулаков убрать с его лица надменную улыбку. Но для такого поступка у Штефана не хватило мужества. Кроме того, нельзя было оставлять Бекки одну. Поэтому он ограничился тем, что мысленно обозвал Висслера мерзавцем.

— Как ты думаешь, он прав? — поинтересовалась Бекки.

— Насчет того, что нам нужно залезть на дерево? — В вопросе Штефана звучала насмешка.

Ребекка осталась серьезной, и Штефан мысленно спросил себя: увидит ли он еще когда-нибудь, как она улыбается?

— Насчет волков, — пояснила Ребекка.

Прежде чем ответить, Штефан положил руки ей на плечи и притянул ее к себе.

— Возможно, он прав, — сказал он. — Тот звук, который мы с тобой слышали…

— Это был не волк, — снова стала упорствовать Ребекка. — Я ведь не полная тупица и могу отличить вой волка от плача ребенка.

— Да, конечно, — согласился Штефан.

Он не испытывал ни малейшего желания снова вступать в дискуссию на эту тему. К тому же он панически боялся, что этот разговор опять может причинить его жене боль. Однако в действительности он вовсе не был согласен с мнением Ребекки по поводу услышанного ими тогда звука. Штефан, безусловно, знал, как плачет ребенок, но имел лишь расплывчатое представление о том, как может звучать волчий вой. Он кое-что знал о волках, правда, лишь по документальным фильмам, которые ему довелось посмотреть, да еще благодаря посещению зоопарка. Да и Бекки знала о волках ничуть не больше. Тому звуку, который они слышали, могли быть самые различные объяснения: от завывания ветра до — и в самом деле! — плача ребенка, находившегося от них чуть ли не за километр. Будучи жителями большого города, они привыкли к определенной гамме шумов, но Штефан понимал, что в данной местности распространение звуков подчиняется другим физическим законам.

— Это действительно был ребенок, — не унималась Ребекка.

— А я с тобой и не спорю, — сказал Штефан, стараясь быстрее закончить этот разговор.

Ребекка бросила на него гневный взгляд.

— Ты просто не хочешь об этом говорить. Думаю, ты считаешь меня помешанной. Но я точно знаю, что именно я слышала.

— Бекки, — произнес Штефан так нежно, как только мог, — мне кажется, что за последние годы я очень многое понимал неправильно, а многое попросту не замечал. Нам, конечно же, нужно это обсудить, но… прошу тебя, не сегодня. Думаю, я просто не в состоянии сейчас об этом говорить.

— Ты считаешь меня помешанной?

— Вовсе нет! — испуганно возразил он, однако тут же почувствовал: что бы он в данный момент ни говорил и что бы ни делал — все будет впустую. Душа Ребекки сейчас была для него на замке.

Штефана охватило отчаяние. Но это было не то отчаяние, от которого в кровь поступает адреналин и начинает бешено колотиться сердце — такое состояние ему уже доводилось испытывать, — а какое-то притупленное, мучительное чувство, растекающееся по артериям, словно расплавленный свинец. Ему и в самом деле начинало казаться, что его руки и ноги становились все тяжелее и тяжелее. По крайней мере в одном он был уверен: за последние годы он и впрямь очень многое либо не видел, либо просто не хотел видеть. И теперь он спрашивал себя, почему понимание этого пришло к нему именно сейчас.

— Возможно, ты и в самом деле права, — произнес он через некоторое время. — Хотя в это трудно поверить, но окружающая местность все-таки заселена. Сама долина — нет, но поблизости есть несколько деревень. Наверное, это ветер сыграл с нами злую шутку.

Ребекка ничего не ответила, но и по ее взгляду можно было понять, что она думает по этому поводу. Штефан даже обрадовался, увидев возвращающегося Висслера. Тот, похоже, отходил недалеко.

— Думаю, я нашел место, где мы могли бы схорониться, — сказал Висслер.

— Высокое дерево? — спросил Штефан.

— Что-то вроде того, — ответил Висслер, ухмыльнувшись. — Пойдемте.

Он сделал приглашающий жест рукой, и Штефан с Ребеккой поднялись, помогая друг другу. Это потребовало от Штефана гораздо больше усилий, чем он предполагал. После той физической нагрузки, какую ему недавно довелось испытать, он почувствовал необычайное утомление. Оно уже сейчас охватило все его тело. Он был уверен, что стоит ему только закрыть глаза больше чем на пять секунд — и он тут же уснет, независимо от того, угрожает его жизни опасность или нет. Ему даже показалась забавной мысль о том, что он может проспать свою собственную смерть. Но это было бы, по крайней мере, приемлемым выходом из сложившейся ситуации.

— Вы нигде не встретили волков? — спросила Ребекка.

— Нет, — Висслер ободряюще улыбнулся, хотя его взгляд говорил о другом. — Не переживайте, малышка.

— Не называйте меня малышкой, — резко сказала Ребекка. — Я старше вас.

— Всего лишь биологически, — невозмутимо уточнил Висслер. — Если хотите и впредь оставаться старше чем я, то разговаривайте чуть-чуть тише, а то ваш голос слышно за километр.

Ребекка бросила на него гневный взгляд, но не стала продолжать этот бессмысленный спор. То ли победило ее благоразумие, то ли дало сбой ее упрямство — в этом Штефан не разобрался. Однако он прекрасно знал, в каком душевном состоянии сейчас находится Бекки. Ее реакция на происходящее не так уж отличалась от его реакции. То, что вызвало у него резкую вспышку гнева, в ее душе породило тлеющий огонек. Но результат мог быть одним и тем же.

Штефан пошел чуть быстрее и как бы невзначай оказался между Ребеккой и Висслером, стараясь не допускать, чтобы они могли посмотреть друг другу в лицо.

И вдруг Висслер остановился и предупреждающим жестом поднял руку.

— Что… — начал было Штефан, однако Висслер тут же поднял руку еще выше, и Штефан замолк. Несколько секунд он напряженно вслушивался, но так и не услышал ничего, кроме завывания ветра.

Висслер сжал автомат обеими руками и настороженно осмотрелся по сторонам. Штефан старался смотреть туда же, куда вглядывался Висслер, но не увидел ничего особенного. Тем не менее Висслер, похоже, что-то заметил: он повернул налево и осторожно двинулся вперед, показав им выразительным жестом, чтобы они оставались на месте.

Впрочем, пойти вслед за ним у Штефана сейчас не хватило бы духу, даже если бы он и захотел. Но ему этого и не хотелось. Однако еще меньше ему хотелось оставаться вдвоем с Ребеккой в темноте. Хотя эта мысль и была для него ненавистной, он был вынужден признаться себе, что уже согласился воспринимать Висслера как своего защитника. Теперь он стоял с колотящимся сердцем и ждал, когда Висслер появится вновь.

Но Висслер так и не появился. Его шаги стихли, а его фигура исчезла во тьме, как исчезает призрак. Прошла минута, другая, третья — каждая из них длилась целую вечность. Сердце Штефана колотилось все сильнее.

— Штефан!

Он чуть не вскрикнул от неожиданности. Испуганно обернувшись, он только сейчас заметил, что Бекки уже не стоит рядом с ним: она отошла на несколько шагов в направлении, противоположном тому, куда удалился Висслер, и скрылась из виду среди заснеженного кустарника. Сейчас она, повернувшись к Штефану, взволнованно махала ему обеими руками:

— Иди сюда! Быстро!

Штефан подбежал к Ребекке и попытался разглядеть сквозь заснеженные кусты, что же ее так взволновало. Сначала он не увидел ничего, кроме снега и какой-то тени, и лишь затем понял, что зрение его подвело, — это был не снег и не тень.

С другой стороны кустов неподвижно лежал человек в белой маскировочной форме. Окружавшая его темная тень была не чем иным, как огромной лужей крови.

— О Господи! — ужаснулся Штефан, но тут же взял себя в руки и повелительным жестом остановил Ребекку:

— Не подходи к нему!

Ребекка, впрочем, и не собиралась подходить к трупу. Штефан тоже не испытывал большого желания приближаться к нему, тем не менее продрался сквозь кусты и опустился рядом с убитым русским на корточки. Ему в ноздри ударил тошнотворный сладковатый запах — запах крови. Этого человека убили совсем недавно. У Штефана мелькнула мысль, что и Висслер отсутствовал не так уж долго.

Как только он об этом подумал, до него донесся звук приближающихся шагов, и через пару секунд раздался голос Висслера:

— Черт возьми, что это значит? Я же сказал, чтобы вы…

Висслер запнулся на полуслове. Штефан поднял глаза и увидел, что Висслер остановился рядом с Ребеккой и попеременно смотрит то на него, то на мертвого солдата со смешанным выражением ужаса и удивления на лице.

— Отличная работа, — с горечью произнес Штефан. — Поздравляю. Мы не услышали ни единого звука.

Висслер нахмурил лоб, но ничего не сказал.

— Хоть в чем-то вы нас не обманули, — продолжал Штефан. — Вы и в самом деле не Джеймс Бонд — вы Фредди Крюгер.

— Я тут ни при чем, — спокойно заявил Висслер.

— Да ладно, хватит! — сказал Штефан. — Черт вас побери, прекратите врать! Вы…

— Думаю, он говорит правду, — вмешалась Ребекка.

Она сказала это очень тихо, но, пожалуй, именно поэтому Штефан и запнулся на полуслове.

Ребекка подняла руку и показала на что-то позади трупа.

— Смотри!

Штефан медленно повернул голову и посмотрел в указанном направлении. Он сразу же увидел то, на что указывала Ребекка.

Снег вокруг трупа был истоптан и залит кровью, однако буквально в метре от него между деревьями оставался небольшой участок почти нетронутого снега, на котором виднелась двойная цепочка глубоких следов, ведущих из темноты между деревьями к трупу и затем прочь от него. Это были явно не человеческие следы. Хотя Штефан еще никогда в своей жизни не видел таких следов, он сразу понял, чьи они.

Это были следы волка.

Убежище, которое обнаружил Висслер, оказалось вовсе не деревом, но было примерно так же безопасно — это была группа огромных валунов, вздымавшихся над землей на два с половиной — три метра и абсолютно отвесных с трех сторон. С четвертой стороны на них мог забраться — хоть и с трудом — как человек, так и волк, однако этот склон можно было легко защитить сверху. Деревья вокруг стояли довольно редко, а потому любое существо относительно большого размера не смогло бы приблизиться незамеченным. Если бы Штефан сейчас мог адекватно воспринимать окружающее, он непременно бы подумал, что эти валуны представляют собой естественную крепость, откуда они даже и без оружия смогли бы довольно долго отбивать атаки целой стаи волков.

Но Штефан сейчас был отнюдь не в нормальном состоянии.

Он уже не мог оценить, ни сколько времени они шли по лесу, ни в каком направлении двигались.

Вид мертвого солдата очень сильно подействовал на Штефана, хотя сегодня это была уже не первая смерть и другие погибшие люди умерли прямо у него на глазах. Однако из всех полученных им сегодняшней ночью весьма неприятных уроков самый жуткий, пожалуй, заключался в том, что смерть смерти рознь. Барков погиб потому, что его смерть входила в планы определенных политических сил, и ему — справедливо это было или нет — пришлось расстаться с жизнью. Его солдаты погибали то ли по той же причине, то ли просто потому, что, к их несчастью, оказались в неподходящее время в неподходящем месте. Что же касается солдата, на труп которого они натолкнулись в лесу, то с ним все было как-то… по-другому. Смерть этого солдата представлялась гораздо более прозаичной, случайной и бессмысленной. Казалось бы, Штефан должен был воспринять смерть этого человека более спокойно, чем смерть Баркова, двух его охранников или того солдата, которого Висслер убил вскоре после их побега из дома. Однако эта ужасная находка почему-то шокировала Штефана в десятки раз сильнее, чем другие насильственные смерти, свидетелем которых он сегодня был. Их троица вдруг столкнулась с новым, непредсказуемым врагом, который не руководствовался ни логикой, ни какими-то понятными критериями, и именно в этом и заключалась ощутимая разница: если смерть Баркова возмутила Штефана, то смерть этого русского солдата в лесу вселила в него ужас. Неожиданно Штефан ощутил, что в нем просыпаются древние инстинкты. Пятнадцать тысяч лет человеческой цивилизации словно куда-то улетучились, и они втроем теперь были существами, которые для кого-то могли стать потенциальной добычей.

— Часа через два уже рассветет, — сказал Висслер, — и тогда нас отсюда заберут.

Штефан не потрудился даже взглянуть на Висслера — ни Ребекка, ни он не спрашивали Висслера об этом. Кроме того, Штефан был убежден, что им уже не суждено выбраться из этой долины живыми.

Прошло довольно много времени, прежде чем до Висслера дошло, что он вряд ли получит на свою реплику хоть какой-нибудь ответ. Тогда он шумно вздохнул и сказал уже более решительным тоном:

— До того как мы отсюда улетим, нам нужно кое-что обсудить.

Штефан наконец поднял глаза и посмотрел, но не на Висслера, а на Ребекку. Она сидела возле него, положив голову ему на плечо, и, похоже, спала. Ее вид вызвал у Штефана приступ нелепой зависти. Он сам не решался поддаться усталости и заснуть, особенно после того, как они натолкнулись в лесу на труп. Кроме того, он боялся, проснувшись, обнаружить, что это был вовсе не кошмарный сон.

Он ответил Висслеру, не глядя на него:

— А зачем? Или от наших ответов зависит, возьмете вы нас с собой или нет?

Хотя он и не смотрел сейчас на Висслера, но все же почувствовал, что больно задел его своими словами.

— Что с вами такое? — возмутился Висслер. — Вы что, боитесь признать, что я был прав?

— Прав?!

— Прав относительно того, что я говорил о Баркове.

Штефан засмеялся.

— Вы точно рехнулись! — воскликнул он. — Кроме того, я не желаю об этом разговаривать.

— Рано или поздно придется.

— Вряд ли, — враждебно возразил Штефан. — И прекратите домогаться моего сочувствия. Если вы ждете от меня отпущения грехов, то ждать придется очень долго.

Висслер напряженно вздохнул. Однако когда он снова заговорил, его голос звучал самоуверенно, даже беспечно:

— Вы, конечно же, попытаетесь предать огласке все, что здесь увидели.

— А вы попытаетесь мне в этом помешать.

— Не совсем так, — сказал Висслер. — Я не попытаюсь, я помешаю. Хотя, возможно, не я лично, а кто-то другой.

— Кто-то другой, — Штефан едва не расхохотался. Ему показалось, что из окружавшего их кошмара они вдруг переместились в третьесортный детективный роман. — Вы имеете в виду каких-то влиятельных людей, которые постараются сделать так, чтобы мне никто не поверил, и в случае необходимости немножко надавят на меня, если я не буду «благоразумным»?

Висслер остался невозмутимым.

— Штефан, я желаю вам только добра, — произнес он. — И вам, и вашей супруге.

— Да уж! — с горечью воскликнул Штефан. — Это мы уже заметили.

— Поверьте мне — и я тогда больше не буду возвращаться к данному вопросу, — заявил Висслер. — Если вы мне не верите, то не стоит эту тему обсуждать. Но я действительно считаю, что вы и ваша супруга и так уже настрадались. И вам не стоит накликать на себя новые неприятности.

— Неужели?

— Я буду с вами откровенен, Штефан, — сказал Висслер. — Люди, приславшие меня сюда, отнюдь не заинтересованы в предании этого дела огласке. И они не допустят, чтобы вы, Штефан, заговорили.

— А если я все же попытаюсь это сделать, то со мной что-то случится, — предположил Штефан.

Его не испугала подобная угроза: он уже предвидел ее.

— В худшем случае — да, — спокойно произнес Висслер. — Хотя вряд ли в этом будет необходимость. У вас нет никаких доказательств, абсолютно никаких: ни фотографий, ни магнитофонных записей, ни даже штампа в вашем паспорте, подтверждающего, что вы действительно были в этой стране. Однако появится множество доказательств того, что вы здесь не были.

— Вы и в самом деле думаете, что все это сможет меня сдержать? — спросил Штефан.

— Может, и не сдержит, — ответил Висслер. — Но если вы ввяжетесь в эту игру, то проиграете. Поверьте мне. Я в своей жизни уже не впервые сталкиваюсь с подобной ситуацией. Вы потеряете все: работу, средства к жизни, веру в справедливость.

— Я весь дрожу от страха, — насмешливо сказал Штефан.

Слова Висслера не произвели на Штефана никакого впечатления, хотя, пожалуй, совсем не по той причине, какую мог бы предположить американец. На Штефана уже не первый раз оказывалось давление, а потому он воспринимал данную угрозу вполне серьезно. К тому же он уже видел, на что способен Висслер. Но сейчас над Штефаном нависала еще одна угроза, которая была намного страшнее, чем все то, на что были способны Висслер и люди, на которых он работал.

— Вряд ли вы и в самом деле верите в такую чепуху, как свобода прессы, отсутствие цензуры, свобода распространения информации, правда, — начал Висслер.

— Ну вы-то в них точно не верите.

— Я же сказал: мне уже доводилось сталкиваться с подобными ситуациями и видеть, как работает механизм подавления, — пояснил Висслер. — Он хорошо работает, можете мне поверить. А если и произойдет сбой, то чего вам удастся добиться? Несколько крупных заголовков в газетах. Небольшая шумиха, похожая на поднятую ненароком пыль. Через пару недель эта пыль уляжется и ни один петух не захочет больше кукарекать про эту историю. А вы с вашей супругой можете при этом сильно пострадать. И мне вас будет искренне жаль.

Как ни странно, Штефан почему-то поверил Висслеру, хотя легче ему от этого не стало. Его отношение к американцу отнюдь не улучшилось, а сложившаяся ситуация стала казаться еще более сложной и запутанной.

— Подумайте обо всем этом, — сказал Висслер. — Через два часа мы будем сидеть в вертолете, а еще через два часа окажемся в Италии. К тому времени я хотел бы знать ваше решение. — Он засунул руку в карман своей куртки и достал оттуда маленький серебристый предмет. — Если это поможет вам в принятии вашего решения…

Штефан озадаченно посмотрел на то, что лежало на ладони Висслера, — это было записывающее устройство Бекки.

— Вы, наверное, думали, что я про него забыл, — предположил Висслер.

— Похоже, я ошибался, — согласился Штефан.

Он действительно так думал, хотя сейчас вынужден был себе признаться, что с его стороны это было весьма наивно: Висслер — не из тех людей, кто может о чем-то забыть.

Висслер в задумчивости покрутил пальцами «зажигалку», а затем надавил на нее так, как это делал по наставлению Ребекки Барков. Однако на этот раз ничего не произошло. Висслер нахмурил лоб и надавил еще раз — с тем же результатом.

— По всей видимости, оно больше не работает, — сказал он.

Штефан пристально посмотрел на Висслера. Тот невозмутимо пожал плечами и засунул диктофон в карман:

— У вас и в самом деле нет никаких доказательств относительно всей этой истории. Поэтому серьезно подумайте над тем, что я вам сказал. Если не ради себя, то по крайней мере ради своей супруги.

Штефан подумал, что для того, кто совсем недавно отправил на тот свет трех человек, Висслер уж слишком заботится о благе ближнего своего. А со Штефаном сейчас происходило то, чего он как раз и опасался: он действительно начал размышлять над словами Висслера. И совсем не в том ключе, в каком ему хотелось бы.

— Подумайте обо всем этом, — еще раз произнес Висслер.

Затем он поднялся на ноги и начал осторожно спускаться с валунов, но на полпути остановился и, повернувшись к Штефану, указал кивком головы на Ребекку:

— А еще, Штефан, подумайте не только о себе, но и о ней.

Он пошел дальше. Как только его поглотила тьма, Ребекка подняла голову с плеча Штефана и сказала тихо, но очень эмоционально:

— Вот дерьмо!

Штефан от неожиданности не нашелся, что и ответить. Бекки так искусно притворялась спящей, что даже он, ее муж, попался на эту удочку. А он ведь считал, что знает ее как облупленную! Наконец он улыбнулся:

— Разве так выражаются благопристойные дамы?

— Когда их к этому вынуждают — выражаются, — проговорила Ребекка. Она, сощурившись, всматривалась в темноту в том направлении, где исчез Висслер. — Он, пожалуй, человек с какими-то причудами. Робин Гуд девяностых годов! Готова поспорить, что он с гордостью будет рассказывать своим внукам о том, как не стал убивать двух пригодившихся ему придурков.

Штефан еле удержался от резкого ответа, вертевшегося у него на языке: Ребекка была сейчас расстроена и больна, к тому же испытывала сильный страх и не менее сильный гнев. А это было сочетание, при котором вряд ли можно было рассчитывать на ее благоразумие.

— Это неважно, — осторожно сказал Штефан. — Нам нужно спокойно обо всем поговорить, как только мы сядем в вертолет и наконец-то улетим отсюда.

В глазах Ребекки сверкнули искорки.

— Это что, твоя версия слов «возможно, он и прав»?

— Это моя версия слов «у нас сейчас есть более важные проблемы», — ответил Штефан.

— В самом деле? — Ребекка тихо засмеялась. — Сама бы я ни за что не догадалась.

— Ну так что? — спросил Штефан совершенно спокойно, но при этом сильно нахмурившись. — Мы же с тобой заодно.

— Да, и мы проиграли, — гневно сказала Ребекка. — Я думала, что ты более отважный человек.

— А я думал, что ты более справедливая, — парировал Штефан. Эти слова прозвучали резко. — Я…

Тут до него дошло, что сейчас может произойти, а потому он запнулся на полуслове и взял Ребекку за руку. От его прикосновения она слегка напряглась, но, по крайней мере, не отдернула руку.

— Скажи… мы что, могли сейчас с тобой поругаться?

Ребекка в течение нескольких секунд озадаченно смотрела на него.

— Похоже, что так, — наконец признала она. — Но это было бы не очень умно, да?

— Да, это было бы неумно, — согласился Штефан.

Он неожиданно обхватил ее руками за плечи и так сильно прижал к себе, что она с трудом могла дышать. Однако она не только не стала противиться, но и, наоборот, сама прижалась к нему.

Так они и сидели, прижавшись друг к другу, в течение некоторого времени. Каждый из них словно искал защиты у другого. Наконец Ребекка тихонько сказала:

— Думаешь, нам удастся отсюда выбраться?

— Конечно. — Штефан старался казаться гораздо более уверенным, чем был на самом деле. — Уж в этом я Висслеру верю. Если бы он хотел нас убить, то давно бы это сделал. Просто оставил бы нас там, да и все.

— Я не это имела в виду, — сказала Ребекка.

Штефан тоже сейчас думал совсем о другом.

— Русские сюда не придут, — успокаивающе произнес он.

— А волки?

— Глупости! — запротестовал Штефан. — Волки обычно не нападают на людей, и ты об этом знаешь. Тому бедняге в лесу, скорее всего, просто не повезло. Наверное, он чем-то раздразнил зверя. А может, это была волчица с волчонком и она решила, что ей нужно защищать своего детеныша.

— С каких это пор ты стал специалистом по волкам? — насмешливо спросила Ребекка.

— А я вовсе и не специалист, но кое в чем разбираюсь. Если бы они охотились здесь целой стаей, то обглодали бы того парня до косточек, или по крайней мере сильно искромсали, а не просто перегрызли бы ему горло. Кроме того, мы услышали бы крики, выстрелы…

Ребекка посмотрела на него затуманившимся взором.

— Ты не ахти какой враль, — сказала она. — Но твои попытки меня успокоить весьма трогательны.

Штефан подумал, что он, пожалуй, попытался успокоить не только ее, но и самого себя.

— Что же, интересно, это было? — спросил он. — Может, оборотень? Ты не знаешь, сегодня случайно не полнолуние?

Ребекка хихикнула, однако Штефан почувствовал, что она сделала это лишь ему в угоду. На самом деле от этой шутки ему стало не по себе.

Очевидно, существуют вещи, о которых лучше не упоминать всуе. Даже в шутку.

— Он уже должен лететь сюда, — сказал Висслер, отпуская кнопочку, включавшую освещение циферблата его наручных часов. Он тщательно натянул рукав своей зимней куртки на запястье и бросил долгий задумчивый взгляд на покрытое тучами небо к югу от них, как будто этот взгляд мог ускорить прибытие вертолета.

Впрочем, Штефан всего лишь предположил, что Висслер смотрел именно на юг. Пелена туч над долиной теперь стала еще плотнее. Было так темно, как будто они находились в замкнутом помещении без окон и дверей. Штефан окончательно потерял ориентацию, причем не только в пространстве, но и во времени. Он прикидывал в уме, что они сидели здесь на валунах и ждали наступления рассвета не более двух часов, однако ему казалось — нет, он был в этом почти убежден, — что они находятся здесь уже раз в сто дольше. Когда они покинули дом Баркова, то словно начали падать в черную дыру, в которой не существовало ничего привычного для них. И этой черной дыре не было ни конца ни края.

— Я нашел подходящее место для посадки, — продолжил Висслер, хотя ни Штефан, ни Ребекка никак не отреагировали на его слова и даже не повернулись к нему. — Отсюда до него минут десять, не больше, но нам, наверное, лучше прийти туда пораньше.

Его голос прозвучал слегка капризно, как у ребенка, который пытается привлечь внимание взрослых. Со стороны это казалось даже забавным. Однако и упорное стремление Штефана и Ребекки игнорировать Висслера вряд ли было разумным. Впрочем, они сейчас и были похожи на маленьких детей, заблудившихся в темноте в незнакомой местности.

— Ну так что?

Лишь по причине того, что брюзжащий голос Висслера начал действовать ему на нервы, Штефан все-таки поднялся и протянул руку Ребекке. Они, балансируя, стали осторожно спускаться с валунов. При этом несколько камней сорвались с места и с грохотом покатились вниз. Точнее говоря, это был даже не грохот, а звонкое постукивание — с таким звуком легонько ударяются друг о друга стеклянные бутылки, лежащие в одной сумке. В обычных условиях Штефан не обратил бы на этот звук ни малейшего внимания. Теперь же он показался Штефану грохотом пулеметной очереди, эхо от которой прокатилось по всей долине.

Похоже, не только у него возникли подобные ощущения. Висслер тоже заметно вздрогнул и бросил нервный взгляд в темноту. Его руки в перчатках невольно скользнули к висевшему на груди автомату. Он переступил с ноги на ногу, и снег при этом громко заскрипел.

— Куда идти? — спросил Штефан.

Висслер, посмотрев по сторонам, махнул рукой, как показалось Штефану, наугад, в темноту. Штефан не стал спрашивать, что там, впереди, кроме темноты, ночи и таящейся опасности. Они с Ребеккой просто пошли вслед за Висслером. Валуны за их спиной быстро растворились в темноте. Хотя в двух шагах ничего не было видно, Штефану казалось, что они углубляются в нетронутую, первобытную часть леса. Под ногами было совсем мало снега — очевидно, он с трудом пробивался сюда сквозь густые кроны деревьев. Эхо шагов стало звучать как-то иначе — более приглушенно, как будто вдруг исчезла целая гамма звуковых полутонов, хорошо различимых в обычных условиях.

Где-то очень далеко — хотя и не так далеко, как хотелось бы Штефану, — завыл волк. Штефан еле удержался от того, чтобы не вздрогнуть от испуга, а Ребекка остановилась как вкопанная и огляделась по сторонам, широко раскрыв от ужаса глаза. Несмотря на толстые перчатки, Штефан почувствовал, как напряглись в его ладони ее пальцы.

Висслер тоже остановился и повернулся к ним.

— Не переживайте. — Он явно пытался их успокоить. — Это все ерунда.

— Это не ерунда, это — волк, — возразила Ребекка. Ее голос дрожал.

— Но он далеко отсюда, — ободряюще сказал Висслер.

— Тот русский солдат, наверное, тоже так думал, — не согласилась с ним Ребекка.

Ее голос неожиданно стал каким-то другим, и Штефан осознал, что ей сейчас угрожало: ее жизненные силы были на исходе, а потому она балансировала на грани истерического припадка, хотя и отчаянно старалась не поддаться ему.

— Ничего с нами не случится, — произнес Штефан громко, пытаясь при этом казаться как можно более спокойным. — Они далеко отсюда.

Он посмотрел на Висслера, словно ища его поддержки. Американец незаметно кивнул, изобразил беспечную улыбку и похлопал ладонями по автомату.

— К тому же я начеку, — добавил он.

Штефан подумал, что эти слова прозвучали немного комично. Успокаивающе, но все равно комично. Если они и в самом деле встретят волков, то оружие вряд ли им поможет. Тому русскому оно не помогло, хотя он был вооружен лучше Висслера. Однако Штефан, конечно же, не стал озвучивать подобные мысли. Ребекка, похоже, снова взяла себя в руки, но наверняка пребывала в таком состоянии, при котором одно неосторожное слово могло спровоцировать всплеск эмоций.

Волк снова завыл, правда теперь Штефан даже обрадовался этому звуку: волчий вой хотя и был жутким и угрожающим, но доносился все же издалека и при этом явно не приближался.

— Пойдемте, — сказал Висслер бодрым тоном. — Уже недалеко.

Он протянул руку, но Ребекка тут же поспешно шагнула назад. Висслер, пожав плечами, опустил руку. Бросив сердитый взгляд на Штефана, он повернулся и зашагал вперед. Штефан невольно удивился тому, как этот человек мог ориентироваться в такой темноте. Он сам неминуемо заблудился бы, сделав буквально несколько шагов. Даже периодически повторяющийся вой волка не мог быть ориентиром: все звуки в этой чаще казалась какими-то странными и Штефану было понятно лишь то, что вой доносился издалека, но не ясно, с какой именно стороны.

Ему в голову пришла еще одна мысль, пожалуй самая жуткая из всех: если то, что Висслер рассказывал им о Волчьем Сердце, соответствовало действительности, в таком случае они, скорее всего, были первыми людьми, попавшими в эту долину за несколько последних столетий, а может и тысячелетий. Более того, здесь, возможно, еще никогда не ступала нога человека, и тогда они — что было маловероятно, но в принципе возможно, — были первыми людьми, оказавшимися в этой долине еще со времен сотворения мира. Подобное предположение отнюдь не ободрило Штефана, а, наоборот, усилило страх. Вероятно, потому, что эта местность была необычайно мрачной и вообще какой-то другой. Не считая того, что они могли здесь нормально дышать, эти места казались такими же опасными, как поверхность далекой неизведанной планеты.

Через некоторое время, показавшееся Штефану вечностью, Висслер наконец-то остановился и поднял левую руку. Правую руку он все это время держал на автомате. Штефан встал рядом с ним и бросил на него вопросительный взгляд:

— Мы уже пришли?

Висслер молча указал вперед. Там — буквально в нескольких шагах от них — виднелась покрытая снегом полукруглая поляна непонятно каких размеров. За ней что-то поблескивало — возможно, это была речка, которую они видели с гребня горы.

— Ну и где же вертолет?

Висслер мотнул головой вверх.

— Еще в пути. Как только станет достаточно светло, он приземлится здесь. Не переживайте. Мы скоро его услышим.

— Вы с ним на связи, — угрюмо предположил Штефан.

— Да, и связь непрерывна, — подтвердил Висслер.

Штефан спросил себя, почему это откровение Висслера удивило и даже рассердило его. Ведь Висслер вызвал вертолет еще несколько часов назад. Может, он и в самом деле все это время поддерживал контакт с пилотом. Мысль о том, что не у него, а у кого-то другого все-таки есть связь с внешним миром, пусть даже и такая эфемерная, делала еще болезненнее ощущение того, что он, Штефан, совершенно беспомощен и его судьба всецело зависит от других людей.

— Я могу оставить вас ненадолго одних? — серьезно спросил Висслер. — Я имею в виду: вы снова не отправитесь, куда вам вздумается?

Штефан пристально посмотрел на него, но Висслер был серьезен.

— Я не шучу, — сказал он. — У нас осталось не очень много времени. Русские заметят вертолет, как только он покажется над долиной. Я не знаю, какое у них есть вооружение, однако будет лучше, если мы заранее подготовимся к самому худшему сценарию.

— У русских может быть вертолет? — предположил Штефан.

— Пары ракет класса «земля-воздух» будет вполне достаточно, — заметил Висслер, но тут же ободряюще приподнял руку. — Не переживайте: люди, которые прилетят за нами, — профессионалы и они кое-что умеют. Но нам нельзя будет терять ни секунды. — Он указал вперед. — Ледяной покров на речке, по всей видимости, достаточно крепок и сможет выдержать десяток вертолетов. Но я хотел бы на всякий случай еще раз это проверить.

— Идите, не бойтесь, — язвительно напутствовал его Штефан. — Мы и с места не сдвинемся. Будем здесь стоять, как каменные изваяния, что бы ни случилось.

Висслера эти слова, похоже, не убедили, однако он решил не вступать в бессмысленную дискуссию, а направился через кусты к речке. Хотя покрывавшие небо тучи слегка расступились и стало уже не так темно, как раньше, Висслер пропал из виду уже через несколько секунд.

Штефан вновь почувствовал ненависть к этому человеку. Ему вдруг нестерпимо захотелось поднять с земли палку потяжелее и с размаху треснуть ею Висслера по черепу. Он напряг всю силу воли, чтобы не поддаться этому искушению и не наброситься сзади на американца. Слава Богу, понимание того, что Висслер все-таки обеспечивал им какую-то защиту, оказалось сильнее эмоций.

— Как ты думаешь, он… сказал правду? — спросила, запинаясь, Ребекка.

— О волках?

Ребекка покачала головой.

— О вертолете. Мы ведь для него всего лишь нежелательные свидетели.

— Мы для него всего лишь беспомощные свидетели, — поправил ее Штефан. — И абсолютно для него неопасны.

— Несмотря на все то, что нам известно?

— Мы ничего не сможем доказать, — заявил Штефан, хотя и не очень уверенно.

Когда он заговорил снова, его слова были направлены скорее на то, чтобы успокоить Бекки и самого себя, в действительности он сомневался в том, что говорил.

— Видишь ли, он, к сожалению, прав практически во всем. Мы не сможем ничего доказать. Поэтому ему не нужно нас убивать. Скорее, наоборот: наше исчезновение могло бы вызвать больше шуму, чем даже самые невероятные наши рассказы.

Ребекка посмотрела на него задумчиво и с таким выражением лица, что Штефану стало еще больше не по себе.

— Я и не знала, что ты можешь говорить так убедительно, — сказала она. — Однако у меня возникает вопрос: кого, собственно, ты хочешь убедить — меня или себя?

Он хотел что-то возразить, но она прервала его жестом руки.

— В это верится не дольше, чем летит плевок.

— Он уже давно мог бы нас убить, если бы ему это было нужно, — неуверенно произнес Штефан.

— Может, ему пока это не было нужно, — возразила Ребекка. — Возможно, он не хотел, чтобы мы попали к русским, потому что опасался, что они нас не убьют. Тебе такое не приходило в голову?

«Еще как приходило, и не раз!» — подумал Штефан, однако он пока над этим особо не размышлял, а потому еще не пришел к какому-либо выводу. Да в этом и не было смысла: они были в полной власти Висслера, а потому им оставалось только ждать и надеяться.

— Что-то его долго нет, — сказала Ребекка через некоторое время.

Штефан пожал плечами.

— Может быть, он просто тщательно проверяет лед, — ответил он. — А тебе что, хотелось бы, чтобы мы сами пошли туда и, чего доброго, угодили под прицел русского снайпера?

Она ничего не ответила, да он и не надеялся что-нибудь услышать от нее по этому поводу. Бекки была явно не в том настроении, чтобы выслушивать аргументы в защиту Висслера, и, пожалуй, она была в чем-то права. Тем не менее через несколько секунд молчания Штефан попытался продолжить разговор.

— Кроме того, ему, наверное, нужно дать указания пилоту, как посадить вертолет. Там очень небольшая площадка для посадки. Даже для вертолета.

Он по-прежнему не услышал от Ребекки никакого ответа — по той простой причине, что ее рядом с ним уже не было. Оглянувшись, Штефан увидел, как она мелькнула тенью среди деревьев на границе видимости — метрах в пяти-шести. Чертыхнувшись, он развернулся в ее сторону и стал звать ее по имени, но она не ответила.

— Черт возьми! — выругался Штефан и, посмотрев через плечо в том направлении, куда ушел Висслер, бросился вслед за Ребеккой.

— Вернись! — крикнул он, возможно, громче, чем было необходимо.

Во всяком случае, он звал ее достаточно громко для того, чтобы она его услышала. Однако Ребекка по-прежнему ничего не отвечала, а потому он, несмотря на опасность на что-нибудь натолкнуться в темноте, побежал еще быстрее и в конце концов догнал ее. Он схватил ее за плечо и попытался остановить, но Ребекка высвободилась таким резким движением, что Штефан от неожиданности растерялся.

— Ты что, с ума сошла? — спросил он. — Что на тебя нашло? Мы…

— Тихо! — прервала его Ребекка таким тоном, что Штефан тут же замолк. Через пару секунд она добавила: — Прислушайся!

Штефан напряг слух, но не услышал ничего, кроме естественного шума леса, а еще своего дыхания. Поскольку Бекки приложила указательный палец к своим губам, он продолжал молчать, лишь вопросительно глядя на нее. Она одной рукой указала на что-то позади него, а другой сделала жест, смысла которого он не понял.

— Там что-то есть, — наконец прошептала она.

Не дожидаясь его реакции, она двинулась в темноту. Штефан пошел за ней, нервно взглянув на опушку леса. Впрочем, поляну отсюда почти не было видно. Она казалась всего лишь серым пятном на черном фоне. Если бы они забрели еще дальше в лес, то в такой темени вполне могли бы заблудиться. Штефан невольно удивился тому, как Висслер умудрялся ориентироваться в такой темноте.

Ребекка неожиданно остановилась и подняла руку в предупреждающем жесте. Штефан прислушался и на этот раз действительно что-то услышал. Он не мог понять, что это за звуки, однако они показались ему… знакомыми. Но одновременно они были какими-то странными, словно являлись частью чего-то большего, что сейчас отсутствовало, а потому — вне этого большего — их было трудно распознать.

«Что же это такое?» Он не решился задать этот вопрос вслух, но его губы так четко его изобразили, что Ребекка поняла. Она пожала плечами, но Штефан почувствовал, что она слукавила. Ребекка явно поняла, что это были за звуки, и мысль об этом подействовала на Штефана успокаивающе, хотя он и сам не знал почему.

Она осторожно, почти на цыпочках, пошла вперед. Им в лицо дул хотя и не очень сильный, но ледяной ветер, от которого на глазах у Штефана выступили слезы. Он часто заморгал, вытер глаза и сжал челюсти. Много позже, когда он снова и снова будет мысленно возвращаться к пережитому в эти минуты, он осознает, что этот ветер, пожалуй, спас им жизнь. Но в данный момент он воспринимал его лишь как мучение.

Однако дальше случилось то, от чего он тут же забыл и о ветре, и о Висслере, и о русских, и — на пару секунд — о Ребекке, хотя она находилась рядом с ним. Он увидел настолько невероятное зрелище, что ему поначалу показалось, будто все это ему снится.

Перед ними находилась еще одна, совсем небольшая, поляна. Между кронами окружавших ее деревьев имелся просвет, сквозь который сверху беспрепятственно падал снег. Он образовал на поляне такой ослепительно-белый покров, что на его фоне Штефану тут же бросились в глаза два волка, сидевшие на противоположной стороне поляны. Они были видны так же отчетливо, как при ярком дневном свете. Кроме волков, на поляне находилось еще одно живое существо. Это был ребенок лет трех, максимум четырех. Он голышом ползал по снегу и, похоже, не боялся ни холода, ни сидевших рядом хищников, потому что звуки, которые еще издалека услышала Ребекка, были не чем иным, как его смехом.

Бекки оказалась права: те звуки, которые они слышали с гребня горы, действительно издавал ребенок.

Однако что-то тут было не так.

Во-первых, ребенок не испытывал ни малейшего страха.

Во-вторых, оба волка, сидевшие неподвижно, словно гранитные статуи, и наблюдавшие за малышом, явно не собирались на него нападать.

Можно было ожидать, что они набросятся на человеческого детеныша и разорвут его, но они смотрели на него совсем не так, как волки смотрят на добычу.

Они были больше похоже на тех, кто его…

Охраняет?

Это было просто невероятно!

Истории, в которых фигурировал ребенок, выросший под присмотром волков или других диких животных, были скорее из области фантастики и не имели отношения к реальной жизни.

Ребекка вполголоса ойкнула, и этот звук словно разрушил волшебные чары. Штефан вышел из оцепенения, а головы обоих волков повернулись в их сторону синхронными движениями. До этого момента волки не замечали присутствия людей из-за ветра, который не только относил в сторону запах чужаков, но и поглощал тихие звуки шагов Штефана и Ребекки. Теперь же волки увидели их.

Штефана охватил леденящий душу ужас. Ему показалось, что время остановилось. Оба волка неотрывно смотрели на него с Ребеккой, и еле заметное свечение их зрачков показалось Штефану дьявольским огнем. Раздалось зычное угрожающее рычание. Оно совсем не было похоже на рычание собаки — эти звуки были грозными и неописуемо мощными.

— О Господи! — прошептал Штефан. — Бекки, беги!

Она даже не тронулась с места. Ее взгляд был прикован к ребенку, который уже перестал ползать по снегу и смеяться и, наклонив голову, смотрел на Ребекку. На ее лице появилось какое-то странное, пугающее выражение. Штефан знал, что это означает.

Оба волка поднялись. Один из них, рыча, медленно направился к чужакам, а другой двумя поспешными прыжками — Штефан подумал, что это, наверное, самка, — оказался между ними и ребенком, явно готовясь защищать его.

— Бекки, беги! — еле выдавил из себя Штефан.

Она по-прежнему не двигалась, а потому Штефан поступил так же, как и второй волк: он быстро встал между Ребеккой и приближавшимся зверем. Это был лишь символический поступок, потому что он вряд ли смог бы дать действенный отпор, если бы волк и в самом деле напал на них. Штефан не очень-то много знал о волках, но уже одного взгляда на этих двоих было достаточно, чтобы заметить, что они были намного мощнее и собак, и тех своих захудалых и присмиревших собратьев, которых Штефан раза два или три видел в зоопарке. Хотя ему доводилось видеть овчарок, которые были больше и мускулистее, чем эти два волка, он, тем не менее, еще никогда не встречал зверя, у которого был бы такой дикий, грозный и решительный вид. А потому Штефан понимал, что вряд ли сумеет защитить Ребекку. Если волк на них нападет, то поочередно убьет их обоих, причем ему на это понадобится, по всей видимости, только несколько секунд.

Как ни странно, волк все еще не нападал. Он лишь медленно, даже как-то нерешительно приближался к ним, тихонько рыча и ни на миг не спуская с них глаз. Он вполне мог оказаться рядом с ними одним-единственным большим прыжком, но он не стал этого делать. Видимо, он не собирался их убивать, да и вообще вступать в схватку. Своими действиями он лишь хотел заставить их убраться отсюда.

— Беги! — прошептал Штефан.

Он впился взглядом в глаза волка и понял, чего именно хотел от них зверь: чтобы они убрались отсюда. Волк явно давал им шанс. Последний шанс!

— Бекки, да беги же! — еще раз шепнул Штефан. — Пойми, они хотят всего лишь защитить ребенка!

Волк подходил все ближе. Ему оставалось сделать всего три шага. Два шага. Его бока подрагивали от напряжения, и он был теперь так близко, что Штефан мог видеть его чудовищный оскал: два ряда громадных зубов, достаточно мощных для того, чтобы запросто оттяпать человеку руку.

Штефан напрягся. Он прикинул, что вес животного был килограммов тридцать пять, а то и все сорок. Никаких шансов. Если волк бросится на него, то легко собьет с ног. А он ведь бросится. Секунды через две или три, не позже.

И вдруг в светящихся глазах волка что-то изменилось. Он словно учуял какую-то угрозу, но не понял, откуда она исходит.

— Беги же! — заорал Штефан. — Они…

Его слова заглушил прогремевший выстрел. Волк в ту же секунду был сбит с ног необычайно сильным ударом пули. Отлетев в сторону и пару раз перевернувшись, он шлепнулся на снег. Почти сразу же прозвучал второй выстрел, который сбил с ног второго волка.

Штефан обернулся и бросился назад, к Ребекке, чтобы повалить ее на землю и прикрыть своим телом. Но ее там уже не было. Но вместо того чтобы броситься бежать как можно дальше отсюда, что, с точки зрения Штефана, было бы вполне естественно, она побежала в противоположном направлении — мимо него, напрямик через поляну. Это для Штефана было настолько неожиданно, что он потерял на бегу равновесие и, неуклюже влетев в кусты, упал на колени, едва не растянувшись во весь рост. Ребекка закричала. Волк жалобно заскулил, а затем раздался плач ребенка. Это был очень странный плач. Казалось, он доносился из глотки дикого зверя, а не из человеческого горла.

Снова прогремел выстрел, однако по последовавшему глухому звуку Штефан понял, что пуля, так ни в кого и не попав, ткнулась в землю. Штефан с трудом поднялся на ноги и увидел, что буквально в метре от него из-за деревьев появился Висслер с автоматом в руках.

Второй волк перестал скулить. Он не только не был убит выстрелом, но и, пожалуй, не сильно ранен. Как бы там ни было, он с яростным рычанием вскочил на лапы, повернулся в ту сторону, где находился Висслер, и бросился к нему. Волку хватило одного прыжка, чтобы преодолеть поляну.

Висслер снова начал стрелять. На этот раз он переключил автомат со стрельбы одиночными выстрелами на стрельбу очередями и его оружие разорвало воздух непрерывным грохотом. Пули застучали по стволам окружающих поляну деревьев и, рикошетя, зашелестели по веткам кустарника. Часть пуль все-таки попала в волка, убив его еще в полете, однако энергии его прыжка все же хватило для того, чтобы он долетел до Висслера и сбил его с ног. Висслер рухнул навзничь на землю, а автомат вылетел у него из рук и упал куда-то в темноту.

Штефан одним гигантским прыжком оказался посреди поляны. Ребекка лежала на снегу, прикрыв ребенка своим телом. Ее куртка и волосы были в крови. Она не просто лежала, а отчаянно пыталась удержать дитя, которое изо всех сил старалось высвободиться. Ребенок царапался, кусал Ребекку и при этом скулил, подвывая.

— Бекки! — сердце Штефана лихорадочно заколотилось, когда он увидел, что ее лицо и руки испачканы в крови. — Что с тобой? Ты ранена?

— Помоги мне! — крикнула Ребекка, еле переводя дыхание. — Я не могу ее удержать.

Штефан, придвинувшись ближе, схватил брыкающегося ребенка за туловище, но тут же получил удар ногой в лицо такой силы, что у него потекла кровь из нижней губы. Он, тем не менее, держал ребенка мертвой хваткой, а Ребекка, воспользовавшись этим, сумела обхватить беснующегося ребенка так, что блокировала движения его рук и ног. Ребенок тут же попытался укусить ее за лицо, и ей пришлось резко отдернуть голову в сторону.

— Что с тобой произошло? — еще раз спросил Штефан. — Бекки!

— Со мной все в порядке! — ответила Ребекка. — Помоги мне. Она такая буйная!

— Но на тебе кровь…

— Это волчья кровь, — перебила его Ребекка. — Сама я не ранена.

Она говорила прерывисто, отдельными словами, изо всех сил прижимая к своему животу брыкающиеся ноги ребенка. Кроме того, ей приходилось как можно дальше отклонять голову в сторону, чтобы он ее не укусил.

— Черт побери, да заставьте вы это дитя замолчать! — крикнул Висслер.

Он уже выбрался из-под убитого им волка, поднял с земли автомат и подбежал к Штефану и Ребекке.

Бекки и в самом деле попыталась угомонить ребенка, однако он продолжал сопротивляться с такой энергией и такой яростью, что Штефан невольно содрогнулся. Этот ребенок вел себя как зверь, а не как человек. Когда Штефан попытался протянуть к нему руку, он так лязгнул зубами, что, пожалуй, откусил бы Штефану палец, если бы тот вовремя не отдернул руку.

— Перестань! — взмолилась Ребекка. — Пожалуйста, малышка, ну перестань же!

Ее слова, похоже, возымели обратный эффект. Девочка издала протяжный пронзительный вой и неожиданно ударила Ребекку по лицу. Ее ногти, которые были длинными, как у дикой кошки, и грязными, оставили на щеке Бекки четыре кровоточащие царапины. Ребекка охнула от боли, но не отпустила ребенка.

Висслер молниеносно наклонился вперед и звонко шлепнул ребенка ладонью по щеке — девочка тут же перестала кричать. Более того, она больше не била Ребекку и даже неожиданно прижалась к ней с такой же силой, с какой секунду назад вырывалась. Затем она начала тихонько плакать.

Ребекка прижала девочку к себе, отошла на шаг от Висслера и бросила на него гневный взгляд.

— Вы что, с ума сошли? — с негодованием воскликнула она. — Не смейте к ней даже прикасаться, чудовище!

— Наверное, мне следовало бы и вам дать пощечину! — Висслер был в гневе, он почти кричал. — Вы что, решили нас всех погубить? Что все это значит? Я приказал вам находиться возле поляны! — Он сердито помотал головой. — И о чем вы только думали?

Глаза Ребекки расширились.

— Думала? — недоуменно переспросила она. — Я… я услышала крики ребенка!

Висслер вздохнул.

— Понятно, — сказал он. — Этого следовало ожидать. И что вы теперь собираетесь с ним делать?

Ребекка в первый момент явно не сообразила, что он имел в виду. Не понял этого и Штефан.

— Вы, похоже, собираетесь взять его с собой, — продолжил Висслер. — Но это исключено.

— Что вы сказали? — переспросил Штефан.

Висслер бросил на него быстрый взгляд и снова посмотрел на Ребекку.

— Пожалуйста, выслушайте меня, — начал он. — Я понимаю, какие чувства вы сейчас испытываете, но…

— Сомневаюсь, чтобы вы это понимали, — перебила его Ребекка. — Вы — самый настоящий болван, если хотя бы на секунду вообразили, что я оставлю эту малышку здесь на произвол судьбы.

Висслер хотел что-то ответить, но в этот момент ветер донес до них протяжный тревожный вой. Вскоре такой же вой раздался уже с другой стороны. Всем троим сразу же стало понятно, что означают эти звуки.

— Ну и где же вертолет? — поспешно спросил Штефан, чтобы отвлечь Висслера от разговора с Бекки.

— Летит, — ответил Висслер. — Нам осталось ждать минут пять. Если только у нас будет столько времени… Русские наверняка услышали выстрелы. Черт возьми! Этого не должно было произойти!

— Как и многого другого, — гневно добавила Ребекка. Она выпрямилась и требовательно посмотрела на Висслера. — Если у нас осталось только пять минут, тогда нам следует поторопиться.

Висслер впился в нее взглядом, не произнося ни слова. Ребекка тоже молча смотрела на него. Штефан почувствовал, что спор между ними решится именно так: противоборством пристальных взглядов, с помощью которых в этот момент оценивали друг друга эти внешне столь неравные соперники. Висслер до сего момента претендовал на статус вожака и прекрасно справлялся с этой ролью. Это признавала и Бекки, ведь он действительно был сильнее, целеустремленнее, возможно, умнее и, безусловно, безжалостнее и Штефана, и ее. Однако сейчас все это уже не имело значения. Появление беспомощного плачущего ребенка, которого Бекки прижимала к своей груди, в корне изменило ситуацию, ибо это дитя разбудило в ней древние инстинкты, против которых были бессильны все тщательно отработанные навыки Висслера, его беспощадность и с таким трудом поддерживаемый авторитет. У Бекки эти инстинкты проявлялись, пожалуй, гораздо сильнее, чем у большинства других женщин. Висслер, конечно же, этого не знал, а вот Штефан был уверен: что бы сейчас ни говорил и ни делал американец, он не принудит Бекки оставить ребенка. Единственное, что Висслер мог сейчас сделать, — это пристрелить Бекки.

Но это, по-видимому, стало понятно и американцу: уже через несколько секунд он повернулся и пошел прочь.

К востоку от них над гребнем горы, край которого был словно отчерчен под линейку, появилась тонкая светло-серая полоска — начинался рассвет. Вскоре эта полоска должна была постепенно распространиться на все небо, и тогда станет совсем светло. Однако вертолета все еще не было слышно.

— Пять минут уже давно прошли, — сказал Штефан. — Ну и где же, черт возьми, ваш вертолет?

— Еще недостаточно светло, — ответил Висслер. В его голосе чувствовались одновременно и нетерпение, и раздражение.

— И насколько же должно быть светло? — спросил Штефан. — Настолько, чтобы русские смогли выпустить по вертолету свои ракеты?

Висслер бросил на Штефана враждебный взгляд.

— Русские — не главная наша проблема, — сурово произнес он.

Висслер на стал пояснять свою реплику, но Штефану тут же показалось, что вой волков стал звучать громче. С тех пор как они втроем покинули маленькую поляну в лесу, жуткий заунывный вой волчьей стаи не прекращался ни на секунду. Кроме того, Штефану казалось, что в этом хоре звучали все новые и новые голоса. Он тщетно пытался отогнать от себя мысль, что волки между собой разговаривают.

— Видите деревья вон там? — Висслер показал рукой в сторону реки.

Штефан, вглядевшись, различил лишь какие-то тени, тем не менее кивнул.

— Их ветви простираются едва ли не до середины реки, — продолжал Висслер. — И с этой стороны тоже. Думаю, что просвет между ними — метров двенадцать-пятнадцать, не больше. Диаметр винта вертолета — девять метров. Если пилот сделает хоть малейшую ошибку или же если вертолет хоть чуть-чуть снесет в сторону резким порывом ветра — ему конец. А потому он не может садиться при таком освещении.

Штефан подумал, что Висслер, пожалуй, прав. Но от этого ему не стало легче. Пять минут превращались в целую вечность. Ему уже казалось, что если они и сумеют продержаться эти «пять минут», то разве что каким-то чудом. Штефан чувствовал, что его и физические, и душевные силы уже на исходе.

Еще раз взглянув на реку, он повернулся и подошел к Ребекке, стоявшей в нескольких шагах позади него. Девочка перестала плакать и спокойно лежала на руках у Бекки. Штефану поначалу даже показалось, что ребенок уснул. Но, подойдя ближе, он увидел, что глаза девочки широко открыты и она с любопытством и совершенно без страха смотрит в лицо Ребекки. Похоже, она поняла, что Ребекка не представляет для нее никакой опасности.

— Она ранена? — спросил Штефан.

— Думаю, что нет.

Ребекка лишь на мгновение взглянула на него и сразу же снова уставилась на девочку, которую она держала на руках как младенца, хотя девочка уже явно вышла из этого возраста и по размерам, и по весу. Лицо Ребекки расплылось в ласковой, нежной улыбке.

Штефану же было совсем не до улыбок. Скорее, наоборот. Он знал, что, даже если они и выберутся отсюда живыми, у них начнутся другие, не менее серьезные проблемы.

— Наверное, у нее сильное нервное потрясение, — предположил он.

— Да, возможно, — ответила Ребекка. — Бедняжка! Ей, конечно же, было ужасно страшно. Интересно, живы ли ее родители?

Она, по всей видимости, предполагала, что волки убили родителей девочки, а ее саму унесли с собой. Вроде бы вполне разумное предположение. Однако Штефан почему-то не мог в это поверить. Что-то тут было не так. Теперь, когда девочка лежала на руках у Бекки, она казалась вполне нормальным, спокойным ребенком, но Штефан тут же вспомнил, как девочка вела себя, когда они с Ребеккой пытались ее утихомирить: она бесновалась, словно дикий зверь. Даже издаваемые ребенком звуки были какими-то звериными, а не человеческими. А еще она попыталась укусить его, причем совсем не так, как кусается разозлившийся ребенок, нет, она попыталась цапнуть его так, как это сделал бы… волк?

— Бред какой-то! — буркнул Штефан.

Он произнес эти слова довольно громко, и Ребекка тут же вопросительно посмотрела на него:

— Что?

— Мне просто интересно, как долго она пробыла среди волков.

— Со вчерашнего вечера, — ответила Ребекка.

— Откуда ты это знаешь?

— Ты же сам слышал ее плач, так же как и я, хотя вон тот придурок все еще утверждает, что это были волки. Возможно, она заплакала, когда волки набросились на ее родителей.

И эта мысль была вроде бы вполне резонной. И опять что-то не сходилось. Эта девочка явно пробыла среди волков дольше, чем всего лишь несколько часов. Намного дольше.

— Ты не сможешь оставить ее у себя, — неожиданно заявил Штефан.

Ребекка — хотя и не очень убедительно — сделала вид, что не поняла смысла этих слов.

— О чем ты? — спросила она.

— Об этой девочке. Как только мы выберемся отсюда, нам придется поместить ее в соответствующее учреждение, — сказал Штефан. — И ты это знаешь.

— Сначала нужно отсюда выбраться, — заметила Ребекка. — К тому же мы не знаем, живы ли ее родители.

— Это нас и не касается, — возразил Штефан чуть более резким тоном. — Так или иначе, мы не сможем оставить этого ребенка у себя.

С лица Ребекки на одну секунду исчезла улыбка, и еще одну секунду Штефан видел в ее глазах ту же твердость и непреклонность, какая была в них во время ее последнего спора с Висслером. Ни Ребекка, ни Штефан теперь не станут ввязываться в подобную дуэль, хотя Штефан понимал, что проиграл бы ее, если бы она состоялась.

— Мы разберемся с этим вопросом, как только выберемся отсюда, — серьезно сказал он.

— Да, конечно, — согласилась Ребекка.

Штефан тут же осознал, что они не будут ни с чем разбираться — по той простой причине, что им не с чем было разбираться. Ребекка стояла с этим большим «младенцем» на руках и, несмотря на свой жалкий вид — разорванную одежду, засохшую кровь на лице, воспаленные глаза, растрепанные и испачканные кровью волосы, — выглядела такой счастливой, как никогда в жизни, а потому Штефану хватило и одного взгляда на нее, чтобы понять, что она уже приняла решение. Она даже не станет обсуждать этот вопрос и тем более не позволит диктовать себе условия. Для Бекки сложившаяся ситуация была простой и понятной: судьба подарила ей этого ребенка в качестве компенсации за то, что она потеряла своего ребенка несколько лет назад, и никакая сила в мире не заставила бы ее отказаться от него. Больше не говоря ни слова, Штефан вернулся к Висслеру.

— Она сумела успокоить ребенка, — сказал Висслер. — Прекрасно. Ваша супруга умеет обращаться с детьми. У вас есть дети?

Если бы Висслер был хотя бы наполовину таким профессионалом, каким его считал Штефан, то он, черт возьми, наверняка уже догадался бы, что у них нет детей, и, возможно, даже понял бы почему. Тем не менее Штефан спокойно покачал головой и сказал:

— Нет.

— Вот-вот прилетит вертолет. — Висслер сменил тему разговора. — Я его уже почти слышу.

— С этим ребенком что-то связано, ведь так? — неожиданно спросил Штефан.

При этом он посмотрел Висслеру прямо в глаза, однако американец либо в совершенстве владел своими эмоциями, либо действительно не знал, что имел в виду Штефан. Появившееся на его лице вопросительное выражение выглядело абсолютно естественным.

— О чем вы?

— Я не слепой, Висслер, — Штефан был необычайно серьезен, хотя мысленно и спрашивал себя, не выглядит ли он сейчас смешным, — и не глухой. И помню то, что вы говорили раньше. Вы про эту девочку что-то знаете.

Висслер еще секунды две-три продолжал изображать искреннее удивление, но затем, почему-то сначала бросив быстрый взгляд на Ребекку, сказал Штефану:

— Не про этого ребенка, а про таких детей, как он.

— Что означает «таких детей, как он»?

Висслер пошарил быстрым и нервным взглядом по небу над рекой и лишь затем ответил:

— Это всего лишь слухи. Так, глупая болтовня! Во всяком случае, я придерживался такого мнения вплоть до последних событий. Помните, что я вам рассказывал об этой долине и о местных жителях?

— Кое-что помню, — насмешливо сказал Штефан.

— Местные жители — очень суеверные люди, — продолжил Висслер. — Они хоть и христиане, но, знаете ли, это не мешает им верить в призраков и злых духов. Да и вообще во все то, над чем мы, цивилизованные люди, смеемся, — в чертей, вампиров, ведьм, оборотней…

— Понятно, — произнес Штефан с сарказмом. — Вы хотите сказать, что мы как раз и наткнулись на семейку оборотней?

— Нет, — Висслер говорил уверенно. — На жертву для оборотней.

— Что?!

Висслер решительно закивал головой.

— Да, именно так! — заявил он. — Я вам тогда еще не все рассказал про Волчье Сердце. Думал, что это не так уж важно. Однако главное во всей этой истории то, что местные жители по-настоящему верят, будто в этой долине живут оборотни.

— Это просто смешно! — воскликнул Штефан.

— Конечно! — согласился Висслер. — Для нас, для вас, для меня и для всего так называемого цивилизованного мира, находящегося очень далеко отсюда. Но не для местных жителей. Они уже сотни лет живут рядом с этой долиной и в течение столетий верят в подобные вещи. У них своего рода… договор.

— Договор?

Хотя Штефан уже понял, к чему клонит Висслер, сама мысль об этом показалась ему такой чудовищной и невероятной, что ему просто не хотелось в это верить.

— Они дают волкам то, что те хотят, а волки в свою очередь не трогают их.

Штефан недоверчиво посмотрел на американца:

— Вы… вы хотите сказать, что они приносят им в жертву своих детей?

Он невольно произнес эти слова громче, чем хотел, и тут же испуганно оглянулся и посмотрел на Ребекку. Она стояла всего в нескольких шагах от них, однако все ее внимание было сконцентрировано на ребенке, а потому она, по-видимому, не слышала их разговора. И слава Богу!

— Не всех своих детей, — ответил Висслер. — Лишь некоторых, да и то в строго определенные моменты. Впрочем, ничего более конкретного я не знаю. Я, в общем-то, еще несколько минут назад считал все это вымыслом, но теперь… Я слышал, что в одну из ночей — раз в году — они приносят ребенка к границе долины, откуда его забирают волки.

— Но это же…

— Варварство? — перебил его Висслер и тут же кивнул. — Безусловно! Еще какое варварство! Сейчас хоть и XX век, но время человеческих жертвоприношений, похоже, пока еще не кануло в Лету.

Штефана так и подмывало сказать, что Висслер тоже имеет самое непосредственное отношение к подобным жертвоприношениям, так что пусть не скромничает, однако он все-таки сдержался. Мало того что эта история шокировала Штефана — она сделала их положение еще более сложным.

— Моя жена не должна об этом узнать, — предупредил Висслера он. — Вы меня поняли?

Прежде чем ответить, Висслер бросил на Ребекку долгий задумчивый взгляд.

— Думаю, что понял. — Он кивнул. — Вертолет уже близко. Слышите?

Штефан прислушался, но Висслер, по-видимому, обладал гораздо более тонким слухом, и прошла почти минута, прежде чем Штефан наконец-то различил среди тихих лесных шорохов и завывания ветра новый звук — хотя и еле слышный, но уже распознаваемый шум вертолетного винта.

— Пора! — решительно сказал Висслер. — Пойдемте!

Они вышли из-за деревьев на открытое пространство. Штефан внезапно снова почувствовал, каким ледяным был ветер. А еще ему пришло в голову, что в своей темной одежде он был прекрасной мишенью на фоне покрытого ослепительно белым снегом берега речки. Хотя, не считая убитого волком солдата, русские пока никак себя не проявили, это отнюдь не означало, что они не находятся где-нибудь рядом.

Штефан нервно посмотрел вверх: звук вертолетного винта становился все громче, но самого вертолета еще не было видно. Возможно, он летел совсем низко над деревьями, чтобы на него невозможно было навести ракету. Если это действительно так, то тогда они увидят его лишь тогда, когда он начнет садиться.

Или начнет по ним стрелять.

Ибо кто им сказал, что это не русский вертолет?

— Что это? — неожиданно спросила Ребекка. Ее голос был таким испуганным, что Штефан и Висслер одновременно и очень быстро повернулись к ней. — Прислушайтесь!

— Это вертолет, — пояснил Висслер, но Ребекка тут же отрицательно покачала головой.

— Я не про это, — сказала она. — Волки! Они перестали выть.

И только тут Штефан заметил, что волчьи завывания стихли так же внезапно и согласованно, как и начались, и от этого стало еще страшнее. Штефан, нервничая, подумал, что, возможно, этому есть очень простое объяснение: наступил рассвет и, наверное, именно в это время суток волки как раз и перестают выть на луну. А может, они просто услышали шум, издаваемый вертолетом, и испугались.

Однако было и еще одно, более неприятное объяснение. Штефану оно пришло в голову как раз в тот момент, когда он увидел на опушке леса позади Ребекки какую-то тень.

Это был волк.

И не просто какой-то там волк, а самый крупный и матерый из всех, каких Штефан когда-либо видел. Этот зверь был просто огромным и весил как минимум в два раза больше, чем те волки, которых Висслер убил на поляне. У зверя был густой черный мех с узким белым пятном на груди, а лапы были больше ладони Штефана. Да, это был явно самый ужасный из всех волков, которых Штефан когда-либо видел или даже мог себе представить. Его морда была широкой, затупленной, а в жуткой оскаленной пасти виднелись острые смертоносные клыки. А еще у него были необычайно большие, стоявшие торчком уши, которые придали бы даже несколько комичный вид какому-нибудь другому зверю — другому, но не ему. Однако самыми ужасными были глаза волка — огромные и выпуклые, как у кролика, больного миксоматозом. Они выражали что-то такое, от чего у Штефана от ужаса побежали по спине ледяные мурашки. В этих глазах чувствовалась та же неудержимая ярость, какую Штефан видел в глазах у волка, убитого на поляне. Но, кроме ярости, в них ощущалось что-то еще, чего Штефан никак не мог понять. Впрочем, он и не хотел этого понимать, потому что тогда ему пришлось бы переосмыслить все свои представления о жизни. Этот волк был не просто зверем — он был чем-то несравненно большим.

Позади черного волка-великана показался еще один волк, а за ним еще один. Их появление вывело Штефана из охватившего его на несколько секунд оцепенения. Волков было уже не трое: с разных сторон стали доноситься шорохи и Штефан заметил среди деревьев новые проворные тени. Стая, вой которой они недавно слышали, явилась сюда.

— Бегите! — заорал Висслер.

Ребекка и Штефан одновременно повернулись, намереваясь бежать, а Висслер молниеносно сорвал с плеча автомат и, почти не целясь, выпустил по опушке леса короткую очередь.

Это послужило волкам своего рода сигналом. В следующее мгновение опушка леса и берег речки словно взорвались, все пространство вокруг утонуло в шуме и хаосе стремительных движений. Висслер снова выстрелил из автомата. Бекки и Штефан бросились наутек. На миг показалось, что волки окружили их со всех сторон. Замелькали вспышки оранжевого пламени. Волки зарычали, и ребенок на руках у Бекки опять начал плакать, издавая все те же жуткие скулящие звуки. Штефан лишь краешком своего сознания уловил, что шум вертолетного винта стал немного громче. Все это, казалось, произошло не просто очень быстро, а словно в мгновение ока, поскольку эти сцены и чувства мелькнули в сознании Штефана еще до того, как они с Ребеккой успели сделать хотя бы один шаг.

Ему даже не пришлось особенно раздумывать, куда именно нужно бежать. Волки (Штефан, быстро оглянувшись, в ужасе заметил, что их было не меньше десятка) рванулись вслед за ними с трех сторон. Впереди простиралась замерзшая река. До деревьев на ее противоположном берегу было не меньше двадцати метров. Даже если им каким-то чудом удастся добежать до того берега, у них уже не будет сил вскарабкаться на деревья. Не только сил, но и времени.

Висслер выпустил из автомата еще одну очередь. Пули задели как минимум одного волка (судя по резкому визгу, тут же утонувшему в рычании всей стаи), но его собратья по-прежнему стремительно неслись вперед. Висслер, описав автоматом дугу, выпустил короткую очередь — прозвучали лишь два или три выстрела, — чтобы не израсходовать сразу все боеприпасы. Еще один волк, взвыв, рухнул на снег. Затем Висслер повернулся и бросился огромными прыжками вслед за Штефаном и Ребеккой.

Однако волки бежали быстрее.

Первый из них, с силой оттолкнувшись задними лапами от земли, прыгнул на бегущего Висслера. Тот, в последний миг инстинктивно почувствовав опасность, на бегу уклонился от прыгнувшего зверя. Точнее, почти уклонился. Вместо того чтобы сбить Висслера с ног, волк лишь зацепил его, заставив споткнуться, а сам с гневным рыком пролетел мимо и, опрокинувшись, рухнул на снег. Висслер невольно неуклюже шагнул в сторону, но сумел удержаться на ногах. Он тут же пристрелил прыгнувшего на него волка и сразу же развернулся, чтобы дать отпор следующему.

Этим зверем оказался черный великан, которого Штефан с самого начала интуитивно воспринял как вожака стаи. Висслер выстрелил по нему в упор. Очередь, если бы она попала в волка, разорвала бы его в клочья. Однако раздался все лишь один выстрел: магазин был пуст. Пуля ударила волка в бок, отбросила его назад и оставила на его шкуре кровавый след.

Зверь тут же вскочил на ноги, но и Висслер отреагировал с нечеловеческой быстротой: он молниеносно подскочил к волку, с размаху стукнул автоматом его по черепу, затем ударил еще несколько раз. Зверь, взвыв, распластался на снегу. Но на этот раз он уже не поднялся.

Штефан и Ребекка тем временем добежали до берега реки. Штефан бежал не так быстро, как мог, — он не хотел, чтобы Ребекка отстала. Тем не менее он достиг берега на несколько секунд раньше ее и бросился бежать по ровной, как зеркало, поверхности реки. Лед был покрыт лишь тонким слоем снега, явно недостаточным для того, чтобы ступни не скользили. Штефан поскользнулся, отчаянно замахал руками и, рухнув на лед, не в силах остановиться, докатился по инерции до середины реки. Бежавшую прямо за ним Ребекку постигла та же участь. Но ей как-то удалось перевернуться в падении, и она упала не на ребенка, а на спину, стараясь защитить девочку от удара об лед. Однако Ребекка не смогла удержать малышку, которая упала на лед и по инерции проскользила еще пару метров.

Когда Штефан приподнялся на четвереньки, волки были уже совсем близко. Ребекка тоже приподнялась и с отчаянной поспешностью поползла к ребенку, но так и не успела дотянуться до него: огромный волк одним прыжком оказался над плачущей девочкой, широко расставив ноги, стал над ней и попытался цапнуть Ребекку за руку. Бекки еле удалось вовремя отдернуть руку, однако Штефану показалось, что волк в действительности и не хотел ее кусать. Его агрессивный выпад был просто предупреждением — не более того.

И вообще в этом нападении было что-то не так. Волки уже давно могли бы прикончить их всех, тем не менее они — пока что? — даже не нападали на них. Четверо или пятеро темно-серых хищников остановились рядом с Ребеккой и Штефаном, и еще столько же волков окружили Висслера, но не трогали и его. Это было какое-то… ненастоящее нападение. Если бы волчья стая действительно стремилась их уничтожить, то они уже давно были бы мертвы. И вдруг до Штефана дошло, что это все означает!

— Им нужен только ребенок! — крикнул Висслер. — Отойдите от него! Назад! Ради Бога, отойдите от ребенка!

Эти слова предназначались прежде всего Ребекке, которая к тому моменту поднялась на ноги и, скользя и еле удерживая равновесие, пыталась приблизиться к девочке. Она не обратила на крики Висслера никакого внимания. Более того, Штефан был уверен, что она даже и не отдает себе отчета, какой опасности сейчас подвергается. Волк мог убить ее одним движением своих мощных челюстей — а если и не этот волк, то любой из его собратьев, стоящих вокруг. То, что они до сих пор еще этого не сделали, было просто каким-то чудом. Но как долго они будут бездействовать?

— Отойдите от ребенка! — еще раз крикнул Висслер. Он, пятясь, спустился с берега и теперь шел по льду реки, непрерывно поворачиваясь то вправо, то влево и описывая дугу автоматом с пустым магазином. — Да поймите же вы: им нужен только ребенок!

Однако его слова возымели совершенно противоположное действие: Ребекка вдруг вскрикнула и, бросившись к волку, преграждавшему ей путь к ребенку, ударила зверя ногой. Ее движение было таким внезапным, что даже волк с его молниеносной реакцией не успел отреагировать. Нога Ребекки попала зверю по челюсти и отбросила его от девочки. Сама же Ребекка, поскользнувшись и потеряв равновесие, упала, но тут же перекатилась по льду и накрыла своим телом плачущего ребенка. Но уже через мгновение ей пришлось взвыть от боли: отброшенный ею волк метнулся к ней и впился зубами ей в плечо.

Штефан попытался было подбежать к ней, но один из волков тут же бросился на него и повалил на лед. Оглушенный падением, Штефан наугад ударил рукой и, почувствовав, что попал, тут же попытался подняться на ноги. Однако он снова поскользнулся и упал. Его тут же атаковали сразу три волка. Они впились зубами ему в икру, предплечье и плечо, и он почувствовал, как по его коже потекла теплая кровь. Затем прямо перед его глазами появилась мохнатая волчья морда и зверь попытался вцепиться ему в горло. Штефан отчаянно отпрянул от волка, схватился обеими руками за мех на голове волка и изо всей силы попытался оттолкнуть зверя от себя. Еще один волк впился зубами Штефану в ногу. Штефан невольно вскрикнул. От боли у него как будто прибавилось сил. Он решительно отшвырнул от себя волка, пытавшегося схватить его за горло, и, согнув вторую ногу, с силой ударил ею другого волка в висок. Зверь, взвыв, отпустил его ногу и отскочил от него.

Однако подняться на ноги Штефан уже не смог: раненая нога просто не выдержала его вес. Опять упав, он больно ударился о твердый как камень лед и почувствовал, как из носа и разбитой губы сочится кровь. Один из волков напал сзади и вырвал кусок из его куртки. Штефану показалось, что ему в спину впилось с полдюжины раскаленных гвоздей, но у него теперь уже не было сил даже на то, чтобы закричать.

Вдруг над ним появился Висслер. Одежда американца была изорвана в клочья, и во многих местах были видны кровоточащие раны. Несмотря на это, он и не думал отступать и сражался с такой свирепостью, какой могли бы позавидовать даже четвероногие хищники. Ударом тяжелого сапога Висслер отбросил в сторону волка, повалившего Штефана на землю, и почти одновременно с этим саданул стволом автомата другого волка, который, взвизгнув, отскочил.

Затем Висслер молниеносно наклонился над Штефаном, одним рывком поднял его на ноги и потащил за собой. «Мы все еще живы», — подумал Штефан то ли с облегчением, то ли с удивлением. Ребенок вопил изо всех сил, а куртка Ребекки была вся в крови, но на этот раз в ее собственной.

Висслер отпустил руку Штефана и, склонившись к Ребекке, попытался оттащить ее от ребенка. Однако с таким же успехом он мог бы попытаться вырвать дерево с корнями. Ребекка, обеими руками крепко прижимая девочку к груди, лягнула Висслера ногой. Он отшатнулся назад, чертыхнулся и рухнул на четвереньки под тяжестью тела прыгнувшего на него сзади волка.

Это был черный волк-великан. От столкновения с Висслером он поневоле отлетел назад, но тут же вскочил на ноги и снова прыгнул на пытавшегося подняться Висслера. Американец врезал волку автоматом по челюсти и, когда тот, взвыв от боли, отпрыгнул, стукнул его сапогом в бок. Затем Висслер попытался еще раз ударить зверя автоматом, но волк сумел увернуться от удара и, бросившись вперед, впился зубами своему противнику в руку.

Висслер бешено заорал. Это был ужасный, душераздирающий крик, переросший в пронзительный истерический визг, который на долю секунды достиг такой громкости и высоты, что перестал быть похожим на человеческий. Затем он стих так внезапно, как будто кто-то нажал на невидимый выключатель. Дальше все происходило, словно при замедленных съемках. Висслер медленно наклонился вперед, прижимая к груди окровавленный обрубок руки, а волк, отскочив, пятился от него. В зубах у волка блеснул черный металл автомата, а еще из пасти торчала окровавленная человеческая кисть.

Затем волк, пронзительно взвыв, резко повернулся и бросился со своим трофеем прочь. В голове у Штефана мелькнула мысль, что сейчас на них набросится вся остальная стая. Уже ни на что не надеясь, он прикрыл своим телом Бекки и ребенка, закрыл глаза и мысленно попросил Бога о том, чтобы все произошло как можно быстрее. Он боялся смерти, но еще больше боялся мучений, которые ему сейчас предстояло пережить.

Когда волки бросились к ним, откуда-то сверху затарахтел пулемет.

Штефан открыл глаза. К ледяному ветру добавился воющий вихрь, дунувший прямо с неба и моментально очистивший лед речки от тонкого снежного покрова. Между ними и волками ото льда откалывались и подлетали на метр ледяные осколки. Как минимум один из волков был убит, а остальные, поняв, что им не справиться с этим новым, внезапно появившимся противником, резко развернулись и бросились наутек.

Пилот не стал стрелять им вслед. Несущий винт пронзительно завывал, вертолет опускался все ниже и ниже и наконец приземлился на лед в нескольких метрах от Штефана, Ребекки и Висслера. Штефан, не успев даже облегченно вздохнуть, потерял сознание.