"Правда о втором фронте" - читать интересную книгу автора (Краминов Даниил Федорович)

Марш через Рейн на Эльбу

Уже несколько дней над всем берегом Рейна от Арнема, в Голландии, до Кельна висело густое черное облако. Десятки тысяч дымовых шашек горели от рассвета до сумерек. Над ними, распустив гигантские хвосты дыма, плавно кружились самолеты. Завеса покрывала все настолько плотно, что даже на земле порою нельзя было рассмотреть одинокие пустые фермы, стоящие в 40–50 метрах от дороги, и танки, идущие целиной, чтобы не загромождать шоссе, предоставленное бесконечным обозам.

Под покровом этой дымовой завесы союзники концентрировали на Рейне ударные дивизии, подтягивали мостовое хозяйство, понтоны, лодки, амфибии и «танки Решающего дня», способные самостоятельно переправляться через водные преграды. Войска собирались в лесистых холмах вдоль дороги Клеве — Мерс, напротив городов Реес, Везель, Динслакен, расположившихся на другой стороне Рейна. Канадский корпус нацеливался на Реес, американский (из 9-й армии) — на Динслакен. Центром атакуемого немецкого фронта был Везель. Против него сосредоточивались два британских корпуса. На самом берегу окопались две шотландские дивизии.

Подготовка к удару через Рейн заканчивалась.

22 марта нас вызвали в Брюссель, в штаб 21-й группы, на пресс-конференцию. Перед военными корреспондентами снова выступил начальник штаба генерал Гюинган. Сообщив сначала, что Монтгомери уже отдал приказ войскам о пересечении Рейна в ночь с 23 на 24 марта, генерал коротко обрисовал общее военное положение, которое так резко изменилось за последние три недели. Та самая «счастливая случайность», на которую союзное командование не рассчитывало, позволила союзникам создать на восточном берегу Рейна, у Ремагена, плацдарм без всяких приготовлений и затрат. Немцам, правда, удалось через несколько дней сбросить в воду мост, по которому американцы переправились на другой берег, но это не меняло положения: плацдарм прочно удерживался, к нему протянулась понтонная переправа. Несколько дней назад армия Паттона форсировала Рейн южнее Майнца. Заметим, что Паттон, намеренно задерживал до последнего дня опубликование сообщения об этом, чтобы испортить эффект пересечения Рейна войсками Монтгомери. Нам сообщили эту весть «не для печати», дав понять, что операция Паттона — мелочь по сравнению с форсированием Рейна севернее Рура.

Новый командующий Западным немецким фронтом Ксссельринг, по словам начальника штаба, пытался латать прорехи на своем фронте по способу тришкина кафтана: он не имел никаких резервов. Восточный фронт по-прежнему удерживал всю немецкую авиацию, почти все танковые силы, почти всю артиллерию и все боеспособные дивизии. Гитлер, который уже несчетное число раз бывал перехитрен советским Верховным командованием, теперь, на исходе зимы 1945 года, растерял свои войска по разным «мешкам» и «карманам» (в одной только Латвии застряло шестнадцать дивизий). Трем армиям 21-й группы союзников Кессельринг мог противопоставить на всем фронте только пятнадцать-восемнадцать неполных дивизий второго сорта: это были народные гренадеры и штурмовики. Лишь на его северном фланге находились более или менее боеспособные батальоны давно «спешенных» парашютистов. Но их жидкая цепочка была растянута от Эммериха до берегов Зюдерзее, в Голландии.

Фронт, намеченный для атаки, оборонялся двумя дивизиями народных гренадеров. Против них-то Монтгомери бросал четыре корпуса, усиленные двумя парашютными дивизиями, морской десантной бригадой (коммандос), частями морского флота и мощной авиацией. Вслед за этими войсками Рейн должны были перейти все три армии общей численностью более миллиона человек. Дорогу им прокладывали несколько танковых дивизий, которые предполагалось переправить на другой берег Рейна в первые же дни (на западном берегу Рейна союзники сосредоточили к тому времени около 4 тысяч танков и большое число самоходных пушек).

Генерал не скрывал своего весьма оптимистического настроения: с такими силами успех казался полностью обеспеченным. Союзное командование не ожидало встретить организованное немецкое сопротивление, оно готовилось к маршу на Эльбу. Концентрация же всех сил преследовала пропагандистскую цель продемонстрировать свою мощь. Английское командование, например, поспешно сняло с Итальянского фронта две дивизии и перебросило их в Германию, хотя в них не было никакой нужды. (Танковая дивизия шла своим ходом через всю Францию.) Англичане показывали свою «мощь» не столько немцам, сколько союзникам: они готовились козырять количеством своих дивизий за дипломатическим столом.

Одновременно в полной тайне от своих союзников англичане готовили самый увесистый «козырь»: захват Берлина. Как только разведка 21-й группы выяснила, что германское командование оставило Западный фронт фактически открытым, Монтгомери, по указанию Черчилля, отдал приказ о создании группы войск специального назначения в составе двух танковых, одной парашютной и одной механизированной дивизий. Группе было приказано переправиться через Рейн вслед за первой волной атакующих, затем двигаться на восток, не развертываясь и не отставая от первого эшелона. Когда английские войска, повернувшись на север, займутся ликвидацией портов, а американцы, став лицом на юг, завязнут в уличных боях многочисленных городков и поселков Рура или городов Ганновера, Брауншвейга и Магдебурга, группа войск специального назначения, поддерживаемая всей мощью британской авиации, должна будет рвануться на Берлин и захватить немецкую столицу, прежде чем немцы или союзники успеют опомниться.

Английское командование, пытавшееся, таким образом, взять реванш за провал подобного плана осенью 1944 года, обосновывало необходимость этого рискованного шага заботой о… британском престиже. Русские войска, говорили английские офицеры, освободили Варшаву, Белград, заняли Бухарест, Будапешт, Софию, от них не уйдут Вена и Прага. Американцы освободили Париж, заняли Рим. Британские войска имеют в активе только Брюссель, да в перспективе Копенгаген, даже Гаага достанется канадцам. Черчилль хотел увековечить славу британского оружия захватом Берлина.

Перед вечером следующего дня, после короткой остановки в Штреллене, мы добрались до маленькой деревушки, расположенной на холме напротив Везеля. Дымовая завеса, наконец, поднялась. Перед нами расстилалась тихая и пустая равнина, уходящая к самому Везелю. Вдали поблескивал Рейн. В больших лагунах, образованных им на этой стороне, пылало заходящее солнце. Мы посматривали то на Везель, мирно белевший на высоком берегу, то на прозрачное предвечернее небо: ждали самолетов. Они пришли на закате. Несколько сот тяжелых бомбардировщиков обрушили свой груз на синюю гряду леса, поднимавшуюся за рекой. Над лесом встало большое черное облако, оно быстро расширялось, росло, повисая на горизонте, как мрачная грозовая туча. Бомбардировщики пока щадили Везель. Пять часов спустя он получил 500 тонн взрывчатых веществ в десять коротких минут.

В сумерках мы спустились с нашего холма, прошли вперед почти до самой реки, нашли пустую деревушку Гилендрих, где находился сборный пункт морской десантной бригады (коммандос). Она первой отправлялась за Рейн. Десантники еще не прибыли. Лишь в грязном трактирчике на перекрестке возилось несколько солдат: смена боевого охранения. В ожидании мы расположились на завалинке трактира. Ровно в 6 часов тысячи орудий — от самых тяжелых до легких скорострельных пушек Бофорса — начали артиллерийскую подготовку. Грохот был оглушителен, но неравномерен: он то сливался в сплошной рев, то затихал, как бы переводя дыхание, потом усиливался снова, перекатываясь по огромному полукругу, замыкавшему везельскую дугу Рейна. Над плоской равниной дуги, освещаемой залпами орудий, поднялась полная луна, черная тень домов упала на белую дорогу.

Мимо нас, поднимая пыль, громыхали грузовики с понтонами: им было приказано очистить дорогу к восьми часам. Без четверти восемь поток грузовиков остановился. Но на дороге за деревушкой послышалось новое тяжелое громыхание. Оно приближалось к нам с нескольких сторон и скоро превратилось в грохот, от которого задрожал трактирчик. Потом грохот оборвался где-то на окраине деревушки.

Мы отправились туда. У домов, пустовавших два часа тому назад, привалившись к стенам, цепочками сидели солдаты с винтовками в руках и большими рюкзаками за спиной: коммандос. Они молчали. За ними, вдоль главной дороги, стояли десятки «буйволов» — бронированных амфибий, несущих сразу по сорок человек, — и танки: они-то и производили тот страшный грохот.

В полевом штабе бригады, обнаруженном нами в одиноком домике в стороне от дороги, офицеры ждали условленного часа. Командир первого батальона смотрел на часы. Когда время, наконец, пришло, он сунул в карман лежавший рядом пистолет и просто сказал: «Ну, что же, начали?» Никто не отозвался. Подполковник вышел на улицу, за ним двинулись другие офицеры. Солдаты грузились в «буйволов», танки и «буйволы» снова заревели, сотрясая землю. За «буйволами» тронулись десантники с рюкзаками, за ними два бульдозера,[26] за бульдозерами — машина советских корреспондентов (наши английские коллеги приехали позже, они не хотели пропустить ужин в Штреллене).

За деревней танки и «буйволы» свернули вправо, мы, оставив машину у крайнего дома, двинулись прямо, к реке, над которой взлетали десятки разноцветных ракет. Одни ракеты, поднявшись не очень высоко, медленно опускались к воде, освещая окрестности, другие взвивались к звездам и лопались в зените, разбрызгивая искры. Полевая дорога белела под луной, вдоль нее тянулась бумажная лента, попадались отчетливо черневшие надписи: «Голубая дорога».

Мы добрались до вала, который отгораживал низменные поля от полноводной реки, осторожно вползли на его гребень как раз в тот момент, когда первые «буйволы» спускались в воду. Серого цвета, они были едва различимы на серой воде, лишь немного подкрашенной отражением далекого пожара на том берегу. «Буйволы» двинулись через реку. Артиллерия союзников усилила огонь. Скорострельные пушки Бофорса, окопавшиеся на окраине нашей деревушки, поливали восточный берег Рейна раскаленным дождем своих снарядов, к ним присоединились ракетные установки. Пулеметы, стоявшие почти прямо за валом, захлебывались от трескотни. Немецкий берег отвечал редкими выстрелами: голубые трассирующие снаряды немцев совершенно тонули в красном потоке, устремившемся через реку с запада.

«Буйволы» выбрались из. воды. Их пулеметы ударили в синеву немецкого берега яркими струями трассирующих пуль, к пулеметам присоединились автоматы и винтовки десантников. Немцы молчали. «Буйволы» высадили десантников и вернулись назад, чтобы забрать новую партию коммандос. Они снова поплыли через реку, поднимая за кормой белые фонтанчики, похожие на султаны.

В это время 200 тяжелых бомбардировщиков — «Ланкастеров» — пришли бомбить Везель. Совсем близко, в километре или полутора от нас, к чистому небу взметнулись огромные вспышки, затем вздрогнула земля, как будто рейнский вал хотел сбросить нас в воду, после этого прокатился оглушительный грохот. Ночь стала колебаться между полным мраком и полным светом: так ярок был огонь взрывов. При их свете, как при вспышках магния, мы видели на том берегу дома с проломанными крышами, ободранные деревья, зеленую реку с «буйволами» и лодками, полными десантников. Немецкие зенитки расцветили небо «взрывами самолетов»: их новые снаряды, начиненные фосфором, создавали полное впечатление, что самолет, подбитый снарядом, взрывался, разлетаясь на куски. Летчики рассказывали, что это производило весьма тягостное впечатление на экипажи самолетов.

Звуковое однообразие ночи как бы компенсировалось поразительным разнообразием огней, цветов и красок. Ракеты продолжали взвиваться над рекой, малиновые пунктиры «бофорсов» тянулись через реку во многих местах, ярко-красные снаряды неслись на немецкий берег. Над всем этим стояла большая лимонно-светлая луна.

Мы лежали на гребне вала часа два — два с половиной. Немецкий берег давно затих, оттуда не доносилось ни единого звука: взрывы и грохот ушли куда-то вглубь, в синеву ясной ночи. Да и громыхание за нашей спиной стало значительно тише, даже артиллерия, как казалось, устала.

«Буйволы» и «утки» продолжали перебрасывать через Рейн десантников. За ними переправлялись пехотинцы шотландской дивизии. Теперь это больше походило на мирную речную переправу, нежели на военную операцию.

Тем же «голубым путем», залитым ярчайшим лунным светом, мы вернулись в Гилендрих. Здесь уже собралась группа военных корреспондентов, которые наблюдали переправу через Рейн других частей. По их признанию, немцы практически нигде не оказали сопротивления (одна из американских дивизий, например, потеряла во всей операции 15 человек, другая — 16). Дивизии углублялись в так называемую «фортификационную зону Рейна». Около четырех часов утра войска вошли в город Везель, захватили в плен почти весь его гарнизон во главе с комендантом города и начальником противовоздушной обороны района, генерал-майором.

Шотландцы заняли деревни, расположившиеся против городка Ксантен. Канадцы, как стало известно несколько позже, ворвались в Реес, а американцы начали движение к Динелакену. Объекты, поставленные корпусам были достигнуты еще ночью, с первого удара, на что союзное командование просто не рассчитывало.

Ранним утром следующего дня мы снова вышли на Рейн, несколько севернее Везеля, где у Ксантена уже строился мост. Рядом по реке сновали «утки» и «буйволы». Они доставляли на тот берег новые войска, горючее, боеприпасы, продовольствие. К переправе подъехал генерал Демпси. Он был настроен радушно, обещал корреспондентам в самые ближайшие дни, еще более интересное «представление», однако сообщить какие-либо подробности отказался. Демпси находил, что операция была «мощной и увлекательной». Мы называли ее «красивой»: за всю свою жизнь я, действительно, не видел более красочной ночи. Генерал соглашался. «О, ночь была волшебной!..»

Часа через три над Рейном появились первые десантные самолеты. Они тащили за собой по два планера. Самолеты шли очень низко, поэтому немецкие зенитки, еще оставшиеся в лесу за рекой, сразу же сбили несколько машин. Парашютисты посыпались прямо на лес. Разноцветные парашюты усеяли все небо, они быстро спускались, скрываясь за синей грядой леса. А самолеты и планеры все подходили и подходили: целых две дивизии сбрасывались на ближний тыл рейнского «оборонительного вала», который, кстати сказать, в некоторых местах уже был пройден наземными войсками.

Во второй половине дня мы переправились в «утке» на правый берег. Попутная машина, доставленная туда на пароме, довезла нас до лесочка, где еще раздавалась ружейная и пулеметная трескотня: там держались юнцы из «гитлеровской молодежи». Сам Везель поражал тишиной, но дорога, проходящая через лесок, обстреливалась одинокими снайперами. Навстречу нам двигались раненые парашютисты: их потери оказались неожиданно высокими. Они сами не видели никакого смысла в этом прыжке. Наземные войска прокладывали свой путь без их помощи. Кое-где парашютисты спрыгнули лишь для того, чтобы собрать свои парашюты и немедленно отправиться в тыл.

Когда мы вернулись к реке, мост уже достраивался. Правда, движение еще не было открыто, но мы могли переправиться на западный берег реки уже без помощи «уток». Через полтора часа мост покрыли досками «косым рядом» (для танков). Длинные обозы, ждавшие на дороге у Ксантена, покатились через Рейн.

По мостам, быстро переброшенным через реку (7-й американский корпус, например, построил мост южнее Везеля за 10 часов 11 минут), на восточный берег переправились корпуса первого эшелона, а за ними и все три армии. Сбив жалкий немецкий заслон, танковые колонны союзников устремились на восток, в обход всего рурского промышленного района. Южнее Рура танки 1-й американской армии, проходя ежедневно до 40 миль, через три дня достигли Марбурга, затем повернули прямо на север несколько западнее Касселя и с ходу заняли Падерборн, являвшийся своего рода задней дверью Рура. Там они встретили танки 9-й американской армии, которые обогнули рурский бассейн с севера. 3-я американская армия, прикрывая это наступление с юга, заняла Франкфурт, прошла через Готу и достигла Эрфурта.

2-я британская армия, охраняя левый фланг, продвинулась далеко на северо-восток по вестфальской равнине.

Союзники бросили в это наступление очень большие силы: на 1 апреля они переправили через Рейн три тысячи танков, приблизительно такое же число самоходных пушек и тяжелых артиллерийских орудий. Однако быстрое продвижение союзников определялось не столько их превосходством, сколько отсутствием немецкого сопротивления. Немецкий Западный фронт на Рейне распался, как только союзники пересекли реку: за водным барьером не было ни людей, ни техники, чтобы защищать его.

Уже 30 марта, то есть через пять дней после форсирования союзниками Рейна севернее Рура, английская военная цензура пропустила, правда, несколько покорежив, следующую мою телеграмму в Москву:

«Теперь уже совершенно очевидно, что германский Западный фронт рухнул. Организованное сопротивление прекратилось на всем фронте. Тут еще имеются отдельные островки сопротивления в густонаселенных районах юго-западной Германии и Рура, но фронт быстро распадается полностью. Нет ни командования фронтом, ни войск, способных драться, ни танков, ни воздушных сил; не очень много артиллерии. Кажется, что германское верховное командование бросило Западный фронт и оно даже не пытается остановить поток союзного наступления. Не встречая почти никакого сопротивления, танковые колонны 1-й американской, 9-й американской и 2-й британской армий продвинулись на росток, взяв в колоссальные клещи весь рурский промышленный район. 1-я американская армия проделала за последний день 50 миль. Она захватила много городов. Британские танки идут с такой скоростью, что их продвижение создало некоторые трудности для воздушного командования, которому приходится иногда до двадцати раз в день менять линию бомбежки».

Лишенные централизованного командования, разрозненные немецкие части на западе сами определяли характер своего поведения. Некоторые, но очень немногие из них, оказывали местное сопротивление. Англичане, например, не могли сразу взять Оснабрюк, где находилась унтер-офицерская школа. Курсанты несколько раз переходили в контратаки и выбивали англичан. Им даже удалось отбросить наступающих за мост. Англичан спасла… зенитная батарея, проходившая невдалеке. Расторопный командир батареи расстрелял фрицев из скорострельных зенитных пушек прямой наводкой. Однако подавляющее большинство солдат и офицеров немецкой западной армии не хотело драться. Немцы сдавались целыми частями, они только искали возможности сдаться так, чтобы не попасть при этом под огонь эсэсовских полицейских отрядов.

Во время сбрасывания парашютистов один из английских летчиков — командир звена — приземлился на маленьком островке на Рейне. Его подобрал германский унтер-офицер. Немец не только, отказался взять англичанина в плен, а, наоборот, попросил сбитого офицера взять в плен весь гарнизон острова. Офицер отправился вместе с немцем в блиндажи; там он нашел целую немецкую роту во главе с ее командиром. Рота формально капитулировала перед безоружным офицером.

Через неделю союзники закончили окружение Рура. Чем дальше углублялись они в Германию, тем меньше встречали сопротивления. Немцы отказались обороняться даже в населенных пунктах Рура. Центральная группировка немецкого Западного фронта, на которую была возложена задача оборонять весь промышленный район Западной Германии, развалилась и исчезла, будто ее поглотили многочисленные шахты Рура.

Движение британских колонн по северо-западной равнине лимитировалось лишь пропускной способностью дорог. Эсэсовские отряды иногда оказывали короткое сопротивление. Но чаще эсэсовцы направляли свое оружие не столько против англичан, сколько против соотечественников — солдат и мирного немецкого населения. В Оснабрюке они устроили засаду немцам, которые решили встретить союзников белыми флагами. В Миндене, на Везере, они расстреляли своих отступающих солдат Южнее Бремена эсэсовцы выгнали на поле боя мальчишек из «гитлеровской молодежи», пообещав им пулю в лоб, если они осмелятся оглянуться назад.

Террор эсэсовцев не помогал. Дороги наступления были переполнены немцами, идущими в тыл союзников. За Оснабрюком мы встретили большую колонну немецких солдат, которые тщетно пытались сдаться в плен: никто не хотел связываться с ними, не посылали дальше в тыл. Каждый из них нёс кусочек белой материи, платочек или просто лист бумаги. Печальная эта процессия тянулась через немецкие городки; некоторые старые немцы встречали солдат упреками, солдаты отвечали им злобной руганью и спешили выбраться из городка в поле. Английский офицер, которому поручили заботиться о пленных, ругался последними словами; у него не было для немцев ни транспорта, ни продовольствия. Он посылал их на запад: дальше Рейна все равно не уйдут.

Англичане все же отставали от своего правого фланга. Части 9-й американской армии, вырвавшись на автостраду Рур — Берлин, покатились на восток с большой скоростью. Они заняли Ганновер. На другой же день, разрушенный и брошенный большей частью населения, этот город остался далеко в тылу. Так же панически беспорядочно немцы сдали Брауншвейг. Американцы нацеливались на Магдебург.

Тем временем англичане пересекли Везер, затем Аллер, заняли Золтау и спокойно, без спешки, двинулись на Люнебург, к Эльбе. Левый фланг англичан прочно застрял у Бремена. Тут морская пехота, подкрепленная юнцами из «гитлеровской молодежи» и старыми нацистами, не позволяла союзникам сразу овладеть крупнейшим немецким портом на Северном море. Борьба за Бремен затянулась до конца апреля.

Фельдмаршал Монтгомери снова замедлил темп операций, убедившись, что его план взятия Берлина провалился: северо-западная равнина Германии, которая рассматривалась им как бы созданной для буреподобного движения танков, оказалась на деле своего рода ловушкой. Тем временем на востоке, через Одер, ринулась колоссальная лавина советского наступления. Под новым сокрушающим ударом Советской Армии гитлеровская военная машина, а вместе с ней и гитлеровское государство начали окончательно разваливаться. Фашистская Германия доживала последние дни. Монтгомери начал проявлять «странную» поспешность. В самые последние дни апреля он повернул свои дивизии, нацеленные на Гамбург, прямо на восток, к Эльбе.

Генерал Гюинган, обосновывая этот неожиданный поворот, указывал, что командующий группой хочет быть готовым ко всяким случайностям. В «мекленбургском мешке», как выражался начальник штаба, собирались немецкие войска, которые могли быть легко отрезаны и захвачены в плен.

С этого дня (28 апреля) 2-я британская армия фактически прекратила войну. Готовясь к форсированию Эльбы, англичане установили контакт с гарнизоном города Лауенбурга, расположенного на восточном берегу реки, на большой дороге Люнебург — Любек. Немцы изъявили желание капитулировать, однако информировали английского офицера: «Пока нам не разрешили сдаться. Подождите немного, вопрос решается высшим командованием». Высшее командование пожелало самолично вступить в контакт с англичанами. Переговоры, которые до сих пор велись штабом 8-го английского корпуса, перешли в ведение штаба армии, а затем и штаба 21-й группы. К англичанам прибыл первый эмиссар командующего морскими силами Германии генерал-адмирала Фридебурга.

На другой день, 29 апреля, англичане переправились через Эльбу. Немцы не только не воспрепятствовали форсированию реки, но даже предоставили англичанам два моста. Гарнизоны городков на восточном берегу Эльбы стали сдаваться в плен. Начальник гарнизона города Шварценберга (на пути к Любеку), эсэсовский офицер, сам выехал навстречу наступающим и предложил капитуляцию. Его примеру последовал начальник гарнизона крупного промышленного города Харбурга, являющегося пригородом Гамбурга. Сразу же после того, как первые несколько снарядов разорвались на улицах города, он позвонил англичанам и согласился капитулировать. В тот же день сдался городок Штаадё Навстречу британцам потянулись и генералы. В деревушке Швинге к старшему английскому офицеру явился генерал-лейтенант фон Вилиш, бывший начальник штаба командующего немецкими войсками в Голландии и Бельгии, отдал свою шпагу и сдался в плен.

Первого мая представитель генерал-фельдмаршала Буша, командующего северной группой немецких армий (иначе: группа «Вислы»), прибыл в штаб 8-го корпуса для ведения переговоров о капитуляции. Его послали в штаб армии, оттуда в штаб 21-й группы. Мы не знали и не могли знать характера переговоров. Однако по отрывочным сообщениям, или, вернее, по случайно вырвавшимся признаниям офицеров на пресс-конференции, было видно, что Монтгомери вел переговоры не просто о капитуляции армейской группы «Висла», которая дралась против 2-го Белорусского фронта Советской Армии, но о капитуляции ее именно англичанам.

— Армейская группа «Висла», — говорил докладчик штаба на пресс-конференции 1 мая в Фаллингбостел, — отступающая перед Рокоссовским, будет взята в плен британскими войсками. Мы ожидаем самую большую кучу пленных.

К вечеру 1 мая переговоры закончились. Немцы, как мы выяснили несколько позже, согласились капитулировать перед англичанами на известных условиях: сохранение немецкого командования в особой зоне (Шлезвиг-Гольштейн), сохранение некоторой автономии немецких военных властей в этой зоне, отказ англичан от оккупации всего района Фленсбурга на датской границе. Немецкое командование обязывалось очистить в течение ночи и утра 2 мая дороги от канала Любек — Эльба, на которые уже вышли союзники, до Висмара и Шверина (обе дороги были совершенно забиты транспортом отступающих с востока немецких частей). Монтгомери обязывался бросить вперед, навстречу Советской Армии свои подвижные части, чтобы спасти немецкую армию от заслуженного плена.

Дороги были очищены утром 2 мая; 6-я британская парашютная дивизия помчалась на Висмар, проделав более шестидесяти миль за несколько часов. Американский 18-й воздушно-десантный корпус, двигавшийся на правом фланге англичан, покрыл расстояние до Шверина (25 миль) за шесть часов. Восточнее городов Висмар и Шверин союзники встретили первые танковые разъезды Советской Армии. В этих городах возникла межсоюзная линия, за которой укрылась вся армейская группа немцев «Висла». Ее «трек (путешествие) в западном направлении, — как резюмировал 2 мая представитель штаба на вечерней пресс-конференции, — закончился».

Этот шаг англо-американского командования был грубым нарушением не только союзной лояльности, но и ялтинского соглашения руководителей трех великих держав. По этому соглашению граница между английской и советской зоной в Германии проходила по тому самому каналу Любек — Эльба, у которого на одной стороне остановилась английская армия, а на другой — находились войска армейской группировки Буша, непрерывно дравшейся на левом фланге немецкого Восточного фронта от самых стен Ленинграда. Спасая немцев, опустошивших северо-западные районы Советского Союза от советского плена, Монтгомери не постеснялся нарушить принцип безусловной капитуляции, провозглашенной руководителями трех союзников.

Третьего мая мы поехали в Висмар. Уже по дороге от Золтау до Люнебурга (на западном берегу Эльбы) тянулись нескончаемые колонны пленных немцев. Они шли посредине дороги, двигались по обочинам, по краю поля. Офицеры с белыми повязками на рукавах шагали впереди, козыряя без устали английским офицерам.

Восточный берег Эльбы у переправы кишмя кишел грязно-зелеными фигурами. Они лежали в редком лесочке вдоль дороги, возились на песке у воды, бродили по полю. Окрестности Лауенбурга чернели от многих десятков тысяч пленных, которые все продолжали подходить.

Шоссе от Лауенбурга до Шверина и Висмара производило странное впечатление. По обеим сторонам его лежали тысячи грузовиков, легковых машин, транспортеров, сброшенных с дороги, которая пролегала здесь по высокой насыпи. Машины, сваленные набок или даже перевернутые, продолжали смотреть на запад. Английский офицер, сопровождавший нас, начал хвастливо рассказывать, как британские парашютисты будто бы догнали и разметали по сторонам отступающую на восток немецкую колонну.

— Да, удар был настолько сокрушительным, что все машины, транспортеры и даже танки повернулись вокруг своей оси и стали смотреть на запад…

Офицер с удивлением поглядел на меня, потом на машины, покраснел, а затем все-таки признался, что транспорт, пожалуй, отступал не с запада на восток, а как раз в противоположном направлении.

На лужайках, на полянах, в лесах, едва покрытых нежной листвой, расположились лагери беглецов. В некоторых местах они занимали по нескольку квадратных километров. Над ними поднимались дымы костров и кухонь, стоял незатихающий гомон многих тысяч голосов. А новые колонны все вливались в эти тускло-зеленые муравейники. Солдаты были грязны, усталы, но нас поражал их откормленный вид, их молодость, выправка. По сравнению с тем второсортным военным материалом, с которым мы встречались в течение всей кампании в Западной Европе, солдаты и офицеры группы Буша были профессиональным войском. Перед нами проходила настоящая кадровая немецкая армия.

Только теперь английские офицеры отчетливо представляли себе, с какими войсками приходилось иметь дело их советским союзникам. Англичане с удивлением рассматривали марширующих немцев. А ведь только одна группа Буша насчитывала полтора миллиона таких солдат и офицеров! Сколько их пришло на советскую землю и навсегда осталось в ней лежать!

После длительного и основательного осмотра «мекленбургского мешка» у нас не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Монтгомери избавил от советского плена более миллиона немецких солдат и офицеров. Не только корреспонденты, но и многие офицеры поняли антисоветский трюк Монтгомери. Некоторые открыто осуждали это «коварное вторжение» на территорию советского союзника во имя покровительства гитлеровских вояк.[27]

Третьего мая по пресс-кэмпу в деревушке Дейч-Деверн разнесся слух, что фельдмаршал Монтгомери пригласил к себе нескольких корреспондентов. Эта новость взволновала всех. Люди знали характер предстоящего сообщения, поэтому желание Монтгомери говорить только с избранными показалось странным и оскорбительным. За обедом было решено направить ему «ультиматум». Это подействовало. Командующий прислал офицера: просит пожаловать всех, но откладывает визит на два часа.

Полевой штаб 21-й группы находился тогда в редком лесочке, недалеко от Дейч-Деверна. С холма, покрытого лесочком, можно было видеть колокольни Люнебурга, бурые болота и редкие черные полоски недавно вспаханных полей.

Монтгомери принял корреспондентов в большой палатке. Посадив всех на траву, фельдмаршал расхаживал перед сидящими, засунув руки в карманы куртки (день был пасмурный и холодный). По рассказу Монтгомери, первым установил с союзниками контакт командующий всеми германскими войсками между Балтийским морем и Везером — генерал Блюментритт. Он изъявлял готовность явиться, чтобы сдать Монтгомери свои войска. Но вместо Блюментритта прибыли генерал-адмирал Фридебург, командующий всеми морскими силами Германии, генерал-лейтенант Кинзель, начальник штаба фельдмаршала Буша, контр-адмирал Вагнер, начальник штаба Фридебурга, и два младших штабных офицера. Между ними и командующим 21-й группы якобы произошел следующий разговор:

Монтгомери: Что вы хотите от меня?

Фридебург: Мы прибыли сюда по поручению фельдмаршала Буша, чтобы просить вас принять капитуляцию трех немецких армий, отступающих от русских. Мы весьма обеспокоены судьбой гражданского населения, которое сопровождает отступающую армию. Можете вы принять эту капитуляцию?

Монтгомери: Нет, безусловно, нет. Эти армии сражались против русских, они должны просить капитуляции у русских. Я не намерен иметь никакого дела с немецкими армиями на моем правом фланге. Готовы ли вы сдать мне все немецкие войска на моем левом фланге — между Любеком и Голландией?

Фридебург: Нет, это выше наших полномочий. Сейчас мы озабочены лишь судьбой гражданского населения на вашем правом-фланге. Можем ли мы прийти к соглашению?

Монтгомери: Нет, я не намерен обсуждать какие бы то ни было условия. Знаете ли вы обстановку на Западном фронте?

Ни адмиралы, ни генералы, как оказалось, обстановки не знали. Монтгомери показал им карту («откровенно, не пожалев своих секретов»). Она произвела, по уверениям Монтгомери, такое впечатление, что генерал-адмирал Фридебург плакал в течение всего обеда, предложенного немецким делегатам командующим 21-й группой. При этом рассказе ироническая улыбка появилась на лицах американских корреспондентов. Действительно трудно было поверить, что немецких адмиралов и генералов, знавших о падении Берлина, о крушении всего германского Восточного фронта, о разгроме Советской Армией ставки немецкого верховного командования, потрясло занятие частями 21-й группы нескольких деревень. Да к тому же сами-то они пришли к Монтгомери просить принять капитуляцию трех немецких армий, бегущих от советских войск. Очевидно жажда сдаться англичанам появилась у них до того, как Монтгомери показал им свою карту.

Переговоры, по словам Монтгомери, тянулись несколько дней: немцы, видите ли, хотели сдать Монтгомери три армии Буша, отступающие от русских, но еще упрямо берегли немецкие войска западнее вислинской армейской группы. Монтгомери так же упрямо отказывался принимать капитуляцию группы Буша, настаивая на капитуляции войск в Шлезвиг-Гольштейне, в Голландии и Дании. И только 4 мая, уверял Монтгомери, то есть два дня спустя после фактического пленения всей группы Буша англичанами, противники договорились: немцы больше не навязывали командующему 21-й группы пленных, принадлежавших фактически 2-му Белорусскому фронту Советской Армии, но согласились сдать ему войска западнее канала Любек — Эльба.

Наивная эта выдумка была подхвачена, конечно, английской печатью. Корреспонденты не жалели красок на описание драматических переговоров и самого подписания капитуляции на холме южнее Люнебурга. Они не заглядывали да и не хотели заглянуть за кулисы этой сделки.

Немецкие войска, застрявшие между Висмаром — Шверином и каналом Любек — Эльба, поспешно переправлялись через канал и уходили подальше от советской зоны. Они концентрировались в Шлезвиг-Гольштейне. Командование капитулировавшей армии во главе с фельдмаршалом Бушем расположилось в городе Фленсбурге, почти на самой германо-датской границе. Генералы объявили себя хозяевами почти всей земли Шлезвиг-Гольштейн: им подчинялись все гражданские власти, в их распоряжении находился весь транспорт и все запасы продовольствия. Территория, занятая немецкими войсками, была оккупирована англичанами только номинально. Капитулировавшие не хотели видеть своих победителей на улицах городов Шлезвига, Фленсбурга, Хусума, Рендсбурга и некоторых других. Победители вынуждены были обосноваться на окраинах этих городов. Английским танкам приказывалось не торчать на дорогах, офицерам и солдатам запрещалось гулять по улицам: они не покидали казарм.

Почти через две недели после капитуляции нам довелось на пути из Дании в Люнебург пересечь эту территорию, именовавшуюся тогда союзными корреспондентами и офицерами «Фленсбургской республикой». Вдоль датских дорог, ведущих на юг, маршировали вооруженные немцы. Они горланили песни, свистели нам вслед, иногда осмеливались даже грозиться. На датско-германской границе нас встретили немецкие морские корнеты, которые несли караул. Они были вооружены револьверами и кортиками. В пограничной таможне и вокруг нее обосновалась немецкая воинская часть. Винтовки, составленные в козлы, красовались у самой дороги. В кустах паслись «тигры» и «пантеры».

Улицы Фленсбурга, где помещались штабы Буша и Фридебурга, кишели немецкой военщиной. Солдаты, завидев офицеров, чеканили шаг и козыряли, офицеры так же четко отвечали. На перекрестках дежурили пестрые полицейские. Они враждебно осматривали наши машины.

Через ворота просторного двора мы увидели людей в английской форме. Завернули, чтобы просто перевести дыхание. Офицеры передового, «символического отряда», посланного во Фленсбург «не то в качестве военной миссии, не то в качестве заложников», рассказывали, что они боятся появляться на улицах города. Они шутили, что им трудно понять, кто же тут пленные: немцы или англичане. По нашему мнению, пленными были англичане.

На всем пути от Фленсбурга до Шлезвига мы видели лишь несколько английских танков, спрятавшихся за стенами домов, да еще две-три автоколонны. На всех дорогах хозяйничали немцы. На улицах городков и деревушек, правда, уже не развевались нацистские флаги, но и белых флагов капитуляции не было видно. Жизнь здесь шла с немецкой размеренностью: у магазинов стояли очереди, хозяйки подметали улицы, чистили и мыли окна, крестьяне работали на огородах.

Помимо Буша и Фридебурга, тут обосновалось новое правительство нового фюрера Деница. Его министр иностранных дел Шверин фон Крозиг, многолетний гитлеровский министр финансов, разместился в замке на окраине Фленсбурга: оттуда он посылал свои антисоветские воззвания к западным союзникам. Рядом с ним поселились пропагандисты Геббельса, которые, несмотря на капитуляцию, продолжали заливать эфир антисоветской блевотиной. Англичане не мешали им. В окрестностях Фленсбурга жил Гиммлер, который, спасая свою шкуру, пытался в самый последний момент продать Гитлера западным союзникам.

Позже, 16 мая, полковник штаба 2-й британской армии Мэрфи на запрос корреспондентов, почему Гиммлер живет на свободе и беспрепятственно передвигается по Фленсбургу, ответил, что корреспонденты могут не волноваться: союзные власти знают, где находится Гиммлер и чем он занимается. Бывший начальник гестапо «будет подобран», — пообещал Мэрфи, — когда ШЭЙФ найдет это нужным.

Некоторое время спустя английские военные власти ликвидировали «Фленсбургскую республику», арестовав ее военных и гражданских главарей (Гиммлер покончил с собой, Фридебург — тоже). Однако англичане сохранили немецкую армию. Они распустили по домам на время уборки урожая солдат, оставив все же в армии танкистов, военных инженеров, саперов, летчиков. Уже тогда планировалось создание специального охранного корпуса, который мог легко стать ядром новой немецкой армии, находившейся под английским руководством.

По всему видно было, что английское командование заботилось в последние дни войны с Германией не о полном уничтожении гитлеровских вооруженных сил, а о спасении наиболее боеспособных немецких частей от разгрома Советской Армией. На северном фланге германского фронта эти старания увенчались успехом. Реакционные круги Англии, нарушив союзные обязательства, протянули спасительную руку помощи осколкам фашистской армии. Немцы с благодарностью ухватились за нее: в этом жесте они чувствовали новое возрождение мертвого духа Мюнхена.

За несколько дней до окончания войны, во время визита в Бремен, мы, осматривая недостроенные подводные лодки, обнаружили, что наиболее ценные детали аккумуляторов изготовлены… фирмой Виккерс-Армстронг в Англии в 1943 году (то есть на пятом году англогерманской войны). Корреспонденты долго рассматривали это клеймо и ломали себе голову, как это могло случиться.

— Парадокс! Удивительный парадокс! — восклицали англичане, сокрушенно пожимая плечами.

Американцы понимающе и даже несколько злорадна улыбались. Они нашли, наконец, вещественное доказательство связи английских промышленных концернов и монополий с немецкими. Почти полтора года назад американский главный атторней (прокурор) Бидл открыто обвинил некоторые английские (и американские) концерны и монополии в том, что они поддерживали и во время войны секретную связь с немецкими концернами и монополиями. Сотрудничество между британским концерном химической промышленности («Империал кемикал индастриз») и немецким концерном И. Г. Фарбеник идустри, например, зашло так далеко, что, невзирая на войну, они устанавливали единые монопольные цены на определенные химикалии. В результате этого соглашения британский химический концерн повысил цены, заставив правительства союзных стран заплатить ему много лишних миллионов фунтов стерлингов. По утверждениям Бидла, монопольные концерны враждующих наций поддерживали постоянный контакт через швейцарские банки.

Английская печать, значительная часть которой зависит от химического концерна (трудно найти в Англии буржуазную газету или журнал, которые не печатают его объявлений), яростно атаковала Бидла. Заявление руководителя этого концерна лорда Мак-Гована, опровергающее обвинение Бидла, было преподнесено почти во всех газетах, как документ исторической важности. На голову Бидла посыпались самые тяжкие обвинения.

А тут сами немцы дали такое доказательство, которое казалось неопровержимым, во всяком случае серьезным. (Впрочем, британским монополистическим концернам не пришлось объяснять этот странный факт: в английской печати об этом не появилось ни слова. «Свободная печать», став перед выбором, спрятать истину или потерять объявления химического треста, выбрала первое: объявления выгоднее истины.)

Следы активности британских промышленных и финансовых концернов мы нашли не только в Бремене. В окрестностях Гамбурга до сих пор красуется большой машиностроительный завод, который остался целехонек, несмотря на то, что весь Гамбург, его рабочие пригороды, вроде Харбурга или Альтоны, и даже далекие окрестности совершенно разрушены. В завод, как мы выяснили, был вложен английский капитал. Нетронутыми оказались судостроительные верфи Блом унд Фосс в Гамбурге, крупный моторостроительный завод в районе Золтау, огромный танковый и орудийный завод Ганомаг в Ганновере, заводы в Оснабрюке, Любеке, Альтоне.

Танковые заводы совершенно не были затронуты союзной бомбежкой. Гитлеровский директор завода Ганомаг предложил союзникам пустить свой завод на второй же день после занятия Ганновера американцами. Он обещал им танки и пушки. Иногда создавалось впечатление, что англо-американское воздушное командование сознательно избегает бомбить танковые заводы. Еще осенью 1944 года нам удалось получить от наших пленных, бежавших из Германии в Бельгию, точные данные о расположении большого танкового и орудийного завода между Целле и Ульценом. Мы передали эти сведения союзному воздушному командованию в Бельгии. Летчики заинтересовались, потребовали уточнений и получили их. Однако штаб воздушных сил союзников «по техническим соображениям» отклонил предложение Брюсселя. Завод сохранился невредимым.

Не успело еще отгреметь эхо последних выстрелов на фронте, когда первые представители лондонского Сити и нью-йоркского Уолл-стрита заявились в Западную Германию. Они старались найти возможность не только вернуть капитал, вложенный английскими и американскими банками в германскую промышленность перед войной, но и получить с него проценты: они захватывали заводы, присваивали оборудование, которое немцам удалось обновить совсем недавно. Уже тогда деловой мир Англии и США ставил более широкие цели: захват германской промышленности. Не случайно поэтому фактическим главой английской зоны оказался один из крупнейших бизнесменов Англии, руководитель мощной «реконструктивной корпорации» (капитал 1125 миллионов фунтов стерлингов) — Робертсон. В качестве его помощников по отдельным отраслям промышленности приехали видные промышленники Англии: лондонское Сити, видимо, не доверяя защиты своих интересов военным или правительственным чиновникам, решило само позаботиться о своем кошельке. Так же поступили и американские банкиры: они прислали в качестве своего представителя Клея, тесно связанного с крупнейшими монополиями. В помощники ему был дан Дрэйпер, один из директоров банка «Диллон, Рид и К^о».

В недели, последовавшие непосредственно за окончанием войны, мне пришлось путешествовать необычайно много. Я посетил столицы всех освобожденных западных государств, беседовал с министрами новых правительств, с лидерами политических партий, с представителями интеллигенции, с простыми людьми. Авторитет Советского Союза был настолько велик, что самые различные люди и, конечно, по самым различным мотивам хотели встретиться с советским корреспондентом, с «человеком из Москвы» Свободолюбивые народы Европы восторженно приветствовали великое социалистическое государство; они понимали: ни победа в войне, ни создание прочного мира невозможно без Советского Союза. Силы мира и демократии, нашедшие свое воплощение в движении внутреннего сопротивления, в действиях партизанских армий, видели в Советском Союзе оплот и залог развития демократии в Европе, мощный барьер против возвращения к власти мюнхенских клик, обрекших европейский континент, а затем и весь мир на кровопролитнейшую войну и разрушение. Великий пример советских народов вдохновлял их на дальнейшую борьбу за расширение демократии, за укрепление сил мира.

Реакционные силы Европы, боявшиеся в свое время разгрома гитлеровской Германии, за которым неизбежно следовала демократизация политической жизни европейского континента, немедленно начали развернутое контрнаступление. Командовал ими… Черчилль. На совещании английских пропагандистов в министерстве информации, состоявшемся в Лондоне в конце мая или начале июня 1945 года, друг и ближайший политический соратник Черчилля — Брендан Брэкен указывал:

— Период русской славы закончился.[28] Задача заключается в том, чтобы ликвидировать русскую популярность среди народов Европы и особенно среди народов Британского содружества наций.

По этой команде мощный аппарат английской пропаганды как внутри Британской империи, так и за ее пределами начал распространять традиционные антисоветские истории. Английские пропагандисты не очень утруждали свою фантазию: они перелицовывали старые, затасканные антисоветские жупелы, заимствовали кое-что у Геббельса, кое-что придумывали сами. Им было приказано вернуть рядовое население англо-саксонских стран к тем извращенным представлениям о новой России и к антисоветскому недоброжелательству, которыми характеризовалась обстановка перед началом второй мировой войны. Свою задачу они выполняли как могли.

Честные англичане, помнившие, что подобная пропаганда облегчила в свое время мюнхенцам проведение их политики, завершившейся пожаром второй мировой войны, негодовали. Они возмущались реакционными маневрами консерваторов. В разговоре с нами, советскими людьми, они выражали уверенность, что новый парламент положит конец антисоветским проискам и антисоветской пропаганде реакционных кругов Англии. Однако приход лейбористов к власти не изменил положения вещей. Антисоветская пропаганда как внутри страны, так и вне ее усилилась. В министерстве иностранных дел, возглавляемом лидером лейбористской партии Бевином, появился новый департамент «внешней рекламы», ведающий пропагандой. Руководство им было поручено помощнику министра иностранных дел… Айвону Киркпатрику, тому самому Киркпатрику, который практически помогал Чемберлену осуществлять его мюнхенскую политику, сопровождая его во всех поездках к Гитлеру, и сам вел переговоры с Гессом. Усердие Киркпатрика было оценено: его повысили в чине.

В дни предвыборной кампании в Англии мне пришлось однажды вести долгий разговор с одним из левых лейбористов — кандидатом в парламент. Это был пожилой человек, многие годы работавший на дипломатической службе и поэтому хорошо знавший механику закулисных интриг. Он убедился в том, что дипломатия не столько сближает народы, сколько разъединяет их, часто толкая нации друг против друга, во имя интересов ничтожной группы крупных магнатов промышленности и финансов. Бросив дипломатическую службу, он стал проповедовать своего рода народную дипломатию. Он ратовал за установление взаимопонимания между самими народами. Вторая мировая война, по его словам, дала прекрасный образец такой дипломатии. Народы Европы создали без помощи дипломатов единый фронт борьбы против «завоевателей мира». Общие интересы в борьбе породили взаимопонимание, стерли языковые, этнические, культурные границы. Общие усилия увенчались победой над германским фашизмом, над теми, кто стремился к мировому господству.

Мой собеседник вспомнил обо всем этом, чтобы противопоставить недавнее единство народов в войне их разобщенности в дни мира. Реакционные клики снова приобрели слишком большой вес. Политический авантюризм всегда шел рука об руку с бессовестным гешефтмахерством: монополистические концерны рождались и расцветали именно в период международных смут и военных конфликтов. Поэтому лейбористский кандидат видел единственное спасение человечества в том, чтобы сами народы взяли в свои руки дело создания мира. Не капиталистические концерны или империалисгические группы, а только народы по-настоящему заинтересованы в согласии и покое.

— Сами народы, и только они, должны решить судьбы мира, — говорил он. — И я не сомневаюсь, что благородный пример советских людей будет вдохновлять их в борьбе за мир, как вдохновлял во время войны…

Через несколько недель он стал членом парламента. Перед своим отъездом в Москву я снова заглянул к нему, чтобы поздравить его с избранием в парламент.

— Передайте в Москве, — говорил он, провожая меня, — что мы готовы драться за мир. Наступило время, когда честные люди, защищая дело мира против происков кучки алчных гешефтмахеров, должны проявить столько же смелости и самоотверженности, как и в дни войны. Нас, правда, не очень много, но на нашей стороне — Советский Союз и сердца матерей во всех частях света, поэтому воля народов к миру восторжествует. Как вы думаете?

Я не имел на этот счет ни малейших сомнений.