ЗАМЕТКИ О КЭМПЕ

В мире есть многое, что никогда не было названо; и многое, что, даже будучи названо, никогда не было описано. Такова чувствительность — безошибочно современная; разновидность извращения, но вряд ли отождествляемая с ним — известная как культ, называемый Кэмп.

Чувствительность (в отличие от идеи) одна из самых сложных тем для разговора; однако существуют специальные причины, по которым именно Кэмп никогда не обсуждался. Это неестественный вид чувствительности, если такие вообще существуют. Действительно, сущность Кэмпа — это его любовь к неестественному: к искусственному и преувеличенному. К тому же Кэмп эзотеричен — что-то вроде частного кода, скорее даже знака отличия, среди маленьких городских замкнутых сообществ. Если не брать в расчет ленивый двухстраничный набросок в романе Кристофера Ишервуда "Мир вечером" (1954), то Кэмп с трудом поддается печатному изложению. Таким образом говорить о Кэмпе — значит, предать его. Если подобное предательство может быть оправдано, то это оправдание может быть найдено в назидании, заключенном в нем, или в достойности конфликта, им разрешаемого. Сама себя я оправдываю обещанием самоназидания и осознанием острого конфликта в моей собственной чувствительности. Я испытываю сильную тягу к Кэмпу и почти такое же сильное раздражение. Поэтому я хочу говорить о нем и поэтому — могу. Никто из тех, кто всем сердцем разделяет эту чувствительность, не может анализировать ее; каковы бы ни были его намерения, он может ее только продемонстрировать. Для того, чтобы назвать чувствительность, набросать ее контуры и рассказать ее историю, необходима глубокая симпатия, преобразованная отвращением.

Хотя я говорю только о чувствительности — и о такой чувствительности, которая, среди прочего, обращает серьезное во фривольное — это все равно представляется безнадежным делом. Большинство людей думают о чувствительности или вкусе как об области чисто субъективных предпочтений, некоей загадочной привлекательности, в основном чувственной, которая никогда не была подконтрольна разуму. Они допускают, что соображения вкуса играют определенную роль в их реакции на людей и на произведения искусства. Однако эта позиция наивна. Хуже того. Смотреть свысока на вкус, которым ты наделен, — это смотреть свысока на самого себя. Поскольку вкус управляет каждым; свободным — в отличие от рутинного — человеческим движением. Ничто не является более определяющим. Существует визуальный вкус и вкус в том, что касается людей, в том, что касается эмоций — и существует вкус в области искусства и вкус в области морали. Так же как интеллигентность тоже представляет из себя нечто вроде вкуса: вкуса в области идей. (Можно обнаружить, что вкусовые способности развиваются очень неравномерно. Редко можно встретить человека, обладающего хорошим визуальным вкусом, хорошим вкусом на людей и вкусом на идеи.)

Во вкусе нет ни системы, ни доказательств. Однако существует нечто вроде логики вкуса: постоянная чувствительность, которая лежит в основе и взращивает тот или иной вкус. Чувствительность почти, но не вполне, невыразимая. Всякая чувствительность, которая может быть втиснута в жесткий шаблон системы или схвачена грубыми орудиями доказательства, больше уже не чувствительность. Она уже затвердела в идею...

Чтобы удержать в сети слов чувствительность, особенно такую живую и влиятельную[7], необходимо быть достаточно ловким и изворотливым. Форма заметок в большей степени, чем эссе (с его требованием линейных и последовательных доводов), выглядит подходящей для уловления какой-либо особенности в этой прихотливой и убегающей чувствительности. Затруднительно оказаться торжественным и трактатоподобным, говоря о Кэмпе, поскольку при этом сам рискуешь создать самый низший его образчик.

Эти заметки посвящены Оскару Уайльду.

"Следует либо быть произведением искусства, либо одеваться в произведения искусства".

Изречения и размышления для пользы юношества

1. Для начала в самом общем виде Кэмп это определенный вид эстетизма. Существует некий способ видеть мир как эстетическое явление. Этот способ, способ Кэмпа, выразим не в терминах красоты, но в терминах степени искусственности, стилизации.

2. Подчеркнем, что стиль пренебрегает содержанием, или задает такую точку зрения, с которой содержание безразлично. И это не говоря о том, что чувствительность Кэмпа неангажирована, деполитизирована — или по крайней мере аполитична.

3. Кэмп не только определенный взгляд, способ смотреть на вещи. Кэмп также некое качество, открываемое в объектах или поведении людей. Существуют кэмповские фильмы, одежда, мебель, популярные песни, романы, люди, здания... Подобное разделение принципиально. Поистине, глаз Кэмпа обладает способностью преображать действительность. Однако не все может быть увидено как Кэмп. Не все зависит от наблюдающего глаза.

4. Произвольные примеры того, что входит в канон Кэмпа: "Зулейка Добсон", Светильники от Тиффани, Круговая панорама, Ресторан "Браун Дерби" на бульваре Сансет в Лос-Анджелесе, "Инквайрер", заголовки и статьи, Рисунки Обри Бердслея, "Лебединое Озеро", Оперы Беллини, Режиссура Висконти в "Саломее" и "Как жаль ее развратницей назвать",

Некоторые почтовые открытки рубежа веков

"Кинг-Конг" Шедсака

Кубинский поп-певец Ла Лупе

Роман Линда Уарда в гравюрах на дереве "Божий человек"

Старые комиксы о Флэше Гордоне

Женская одежда двадцатых (боа из перьев, платья с длинным шлейфом и т. д.)

Романы Рональда Фербэнка и Айви Комптон-Бернет

ЗАМЕТКИ О КЭМПЕ

Порнофильмы, увиденные без вожделения.

5. Вкус Кэмп предпочитает одни виды искусства другим. Например, одежда, мебель, различные элементы внешнего убранства составляют большую часть Кэмпа. Для Кэмпа всякое искусство — искусство зачастую декоративное, выделенная текстура, чувственная поверхность и стиль для покрытия издержек содержания. Хотя концертная музыка, несмотря на ее бессодержательность, редко является Кэмпом. Она, скажем, просто не предлагает противопоставления, необходимого для контраста между глупым или экстравагантным содержанием и богатой формой... Временами целые виды искусств оказываются насыщены Кэмпом. Классический балет, опера, кино выглядели так в течение долгого времени. В последние два года Кэмп поглотил и популярную музыку (пост-рок-н-ролл, то, что французы называют "йе-йе"). И, вероятно, кинокритика (списки типа "10 лучших плохих фильмов, которые я когда-нибудь видел") сегодня величайший популяризатор вкуса Кэмп, поскольку большинство людей все еще ходят в кино (в хорошем настроении и не предъявляя больших претензий).

6. В некотором смысле верно утверждение: "Это слишком хорошо, чтобы быть Кэмпом". Или — слишком важно, недостаточно маргинально (чаще последнее). Таким образом, личность и многие произведения Жана Кокто — это Кэмп, но это не так применительно к Андре Жиду; оперы Ричарда Штрауса, но не Вагнера; стряпня Тин Пэн Элли и Ливерпуля, но не джаз. Многие примеры Кэмпа с серьезной точки зрения — либо плохое искусство, либо китч. Хотя и не все. Не только Кэмп с необходимостью плохое искусство, но и некоторые произведения, находящиеся на подступах к Кэмпу (пример: большинство фильмов Луи Фейяда), заслуживают более серьезного внимания и изучения.

"Чем больше мы изучаем Искусство, тем меньше беспокоимся о Природе".

Упадок лжи

7. Все, что является Кэмпом — люди и предметы — содержит значительный элемент искусственности. Ничто в природе не может быть кэмповским... Сельский Кэмп все еще рукотворен, и наиболее кэмповские объекты — городские. (Однако они часто проявляют безмятежность — или наивность — которые суть эквивалент пасторальности. Замечательное понимание Кэмпа демонстрирует выражение Эмпсона городская пастораль.)

8. Кэмп — это некоторое представление мира в терминах стиля, но вполне определенного стиля. Это любовь к преувеличениям, к слишком, к вещам-которые-суть-то-чем-они-не-являются. Лучший пример можно найти в арт нуво, наиболее характерном и развитом стиле Кэмпа. Характерно то, что арт нуво превращает любую вещь во что-то совсем другое: подставки светильников в форме цветущих растений, жилая комната в виде грота. Знаменательный пример: парижский вход в метро, выполненный Эктором Гимаром в конце 1890-х в форме чугунного стебля орхидеи.

9. В качестве индивидуального вкуса Кэмп приводит и к поразительной утонченности, и к сильной преувеличенности. Андрогин — вот определенно один из величайших образов чувствительности Кэмпа. Примеры: замирающие, утонченные, извивающиеся фигуры поэзии и живописи прерафаэлитов; тонкие, струящиеся, бесполые тела арт нуво; излюбленные, андрогинные пустоты, таящиеся за совершенной красотой Греты Гарбо. Здесь Кэмп рисует наиболее непризнанную истину вкуса: самые утонченные формы сексуальной привлекательности (также как самые утонченные формы сексуального наслаждения) заключаются в нарушении чьей-либо половой принадлежности. Что может быть прекраснее, чем нечто женственное в мужественном мужчине; что может быть прекраснее, чем нечто мужественное в женственной женщине... Парным к андрогинным предпочтениям Кэмпа является нечто на первый взгляд совершенно отличное, но не являющееся таковым: вкус к преувеличенным сексуальным характеристикам и персональной манерности. По очевидным причинам в качестве лучших примеров могут быть названы кинозвезды. Банальная пышность женственности Джейн Мэнсфилд, Джины Лоллобриджиды, Джейн Рассел, Вирджинии Майо; преувеличенная мужественность Стива Ривза, Виктора Метьюра. Великие стилисты темперамента и манерности, подобные Бэт Дэвис, Барбаре Стенвик, Таллуле Бэнкхед, Эдвиж Фейер.

10. Кэмп видит все в кавычках цитации. Это не лампа, но "лампа", не женщина, но "женщина". Ощутить Кэмп — применительно к людям или объектам — значит понимать бытие как исполнение роли. Это дальнейшее расширение на область чувствительности метафоры жизни как театра.

11. Кэмп — это триумф стиля, не различающего полов. (Взаимообратимость "мужчины" и "женщины", "личности" и "вещи".) Но все стили, так сказать, искусственны и, в конце концов, не различают полов. Жизнь не стильна. Так же, как и природа.

12. Вопрос не в том, почему травестия, деперсонификация, театральность? Напротив, вопрос в том, когда травестия, деперсонификация и театральность приобретают специфический привкус Кэмпа? Почему атмосфера комедий Шекспира ("Как вам это понравится" и т. п.) не является смешивающей пола, тогда как "Der Rosenkavaler" является?

13. Линия раздела, по-видимому, проходит в конце восемнадцатого века; там обнаруживаются оригиналы Кэмпа (готические романы, китайский стиль, карикатуры, искусственные руины и т.д.). Но связь с природой была тогда совсем иной, чем в последующие века. В ХVIII веке люди вкуса или покровительствовали природе (Строубёри Хилл) или пытались включить ее во что-то искусственное (Версаль). Они также неутомимо покровительствовали прошлому. Сегодняшний Кэмп не включает в себя природу или даже открыто отвергает ее. И связь Кэмпа с прошлым тоже исключительно сентиментальна.

14. Краткую историю Кэмпа можно, конечно, начать и раньше — с маньеристов, подобных Понтормо, Россо или Караваджо, или причудливых театральных работ Жоржа де Латура; или с эвфуизма (Лили и т.д.) в литературе. Все же наиболее бурно зарождение Кэмпа происходило в конце XVII — начале XVIII века, поскольку именно этот период был наделен чутьем на причудливость, на поверхность, на симметрию; вкусом на живописность и напряженность, элегантным обычаем передачи мимолетного ощущения и постоянным присутствием персонажа — в эпиграмме и рифмованном куплете (в словах), в завитушках (в жестах и музыке). Конец XVII — начало XVIII века — великий период Кэмпа: Поп, Конгрив, Уолпол и т. д. — но не Свифт; les precieux во Франции; церкви рококо в Мюнхене; Перголези. Немного позднее: многое из Моцарта. Но в XIX веке то, что было распределено повсюду в высокой культуре, становится особым вкусом; Кэмп принимает оттенок остроты, эзотеричности, извращенности. Подтверждая сказанное только на примере одной Англии, мы видим как Кэмп тускло продолжается на протяжении всего эстетизма ХIХ века (Берн-Джонс, Патер, Рескин, Теннисон), сливаясь, наконец, с движением арт нуво в визуальных и декоративных искусствах и находя своих сознательных идеологов в таких парадоксалистах, как Уайльд и Фирбенк.

15. Конечно, сказать, что все перечисленное принадлежит Кэмпу, не значит согласиться с тем, что все это только Кэмп. Например, полный анализ арт нуво едва ли уравняет его с Кэмпом. Но такой анализ не сможет игнорировать и того, что в арт нуво позволяет воспринимать себя как Кэмп. Арт нуво полон содержания, даже морально-политического сорта; он был революционным движением в искусстве, подгоняемым утопическим видением (что-то между Уильямом Моррисом и группой Баухауз) в органической политике и вкусе. Но в арт нуво проявляются черты, которые предполагают неангажированный, несерьезный, эстетский взгляд. Это сообщает нам что-то важное об арт нуво — и о том, что есть хрусталик Кэмпа, который и затемняет содержание.

16. Таким образом, чувствительность Кэмпа есть нечто, что живо двойным смыслом, в котором те или иные вещи только и могут быть осмыслены. Но это не простенькая двухступенчатая конструкция буквального значения, с одной сифоны, и символического значения — с другой. Напротив, это разница между вещью, означающей что-то или означающей все, что угодно, — и вещью как чистой искусственностью.

17. Это приводит нас прямо к вульгарному использованию слова Кэмп как глагола, to camp, что-то, что люди делают. Кэмп есть вид извращения, при котором используют цветистую манерность для того, чтобы породить двойную интерпретацию; жесты наполнены двойственностью, остроумное значение для cognoscenti (Посвященные, понимающие (лат).) и другое, более безличное, для всех остальных. В равной мере и при расширении значения, когда это слово становится существительным, когда человек или вещь становятся кэмпом, некая двойственность всегда присутствует. За прямым, обычным смыслом, в котором что-либо может быть понято, находится частное шутовское восприятие вещи.

"Естественность — такая трудная поза".

Идеальный муж

18. Что-то, должно быть, теряется между наивным и преднамеренным Кэмпом. Чистый Кэмп всегда наивен. Кэмп, осознавший себя Кэмпом (кэмпизация), обычно менее удачен.

19. Чистые примеры Кэмпа непреднамеренны; они удручающе серьезны. Мастер времен арт нуво, сделавший светильник со змеей, обвившейся вокруг него, не ребячился и не старался быть очаровательным. Он говорит со всей серьезностью: Вуаля! Смотрите: Восток! Неподдельный Кэмп — например, многочисленные мюзиклы, поставленные Басби Беркли для Уорнер Бразерс в начале тридцатых ("42-я улица", "Золотоискательницы 1933 года", ...1935 года, ...1937 года и т.д.) — не должны быть забавными. А вот кэмпизация — скажем, пьесы Ноэля Коуарда, — напротив. Представляется маловероятным, что такое количество опер из традиционного репертуара удовлетворяло бы Кэмпу, если бы композиторы не воспринимали серьезно мелодраматическую бессмыслицу их сюжетов. Нет нужды знать собственные намерения художника. Произведение скажет все. (Сравним какую-нибудь типичную оперу XIX века с "Ванессой" Сэмюэла Барбера, образцом выверенного, сконструированного Кэмпа, и разница станет очевидной.)

20. Вероятно, стремление к кэмпизации всегда пагубно. Совершенство "Переполоха в раю" и "Мальтийского сокола" среди других произведений кинокэмпа коренится в спокойствии, которым поддерживается интонация. Иначе с такими знаменитыми как бы кэмповскими фильмами пятидесятых, как "Всё о Еве" и "Бейте дьявола". В этих более новых фильмах есть прекрасные места, но первый слишком приглажен, а второй слишком истеричен; они так стараются быть Кэмпом, что окончательно сбиваются с ритма... Возможно, однако, что это не столько вопрос о непреднамеренном эффекте и осознанном намерении, сколько тонкая связь между пародией и самопародией в Кэмпе. Фильмы Хичкока — витрина для этой проблемы. Когда самопародия теряет кипение и взамен приобретает (пусть даже временами) пренебрежение к собственным темам и материалу — как в "Поймать вора", "Окно во двор", "К северу через северо-запад" — в результате получается что-то натянутое и неуклюжее, редко Кэмп. Успешный Кэмп — кино, подобное "Странной драме" Карне; игра Мэй Уэст и Эдварда Эверета Хортона; куски Гун-шоу — даже когда они выглядят самопародией, они благоухают самовлюбленностью.

21. Итак, еще раз: опора Кэмпа — невинность. Это значит, что Кэмп изображает невинность, но также то, что он разрушает ее, когда может. Неодушевленные объекты не меняются, когда они рассматриваются кем-либо как Кэмп. Люди, однако, откликаются на свою аудиторию. Люди начинают кэмпизоваться: Май Уэст, Би Лилли, Ла Лупе, Таллула Бэнкхед в "Спасательной шлюпке", Бет Дэвис во "Всё о Еве". (Люди могут быть вовлечены в Кэмп, сами того не зная. Вспомним, как Феллини заставляет Аниту Экберг пародировать себя саму в "Сладкой жизни".)

22. Рассматриваемый не так строго Кэмп или полностью наивен, или целиком преднамерен (когда он изображает кэмпизацию). Последний пример: эпиграммы Уайльда на себя.

"Глупо делить людей на хороших и плохих. Люди или очаровательны, или утомительны".

Веер леди Уиндермир

23. В наивном, или чистом, Кэмпе неотъемлемый элемент — это серьезность, серьезность вплоть до полного провала. Конечно, не всякое произведение, где серьезность приводит к краху, может быть спасено Кэмпом. Только то, которому присуща смесь преувеличенности, фантастичности, страстности и наивности.

24. Когда что-то просто плохо (еще хуже, чем Кэмп), это часто из-за посредственности изначальных претензий. Художник даже и не пытается создать что-нибудь подлинно выдающееся. ("Это слишком грандиозно", "Это слишком фантастично", "В это никто не поверит", — вот фразы, обычно вызывающие энтузиазм у любителя Кэмпа.)

25. Отличительный знак Кэмпа это дух экстравагантности. Кэмп — это женщина, закутанная в платье, сделанное из трех миллионов перьев. Кэмп — это живопись Карло Кривелли с его настоящими драгоценностями, trompe-l'oeil насекомыми и трещинами в кирпичной кладке. Кэмп — это всепоглощающий эстетизм шести американских фильмов Штернберга с Дитрих, всех шести, но в особенности последнего, "Дьявол — это женщина"... Зачастую есть что-то demesure в размахе претензий Кэмпа, а не только в стиле произведения. Сенсационные и прекрасные строения Гауди в Барселоне — это Кэмп не только из-за их стиля, но и из-за того, что они обнаруживают — наиболее заметные в Соборе Саграда Фамилия — претензии со стороны одного человека сделать то, что делается целым поколением, культуру полного совершенства.

26. Кэмп — это искусство, которое ставит своей целью быть полностью серьезным, но не может быть воспринято как серьезное всеми, потому что оно всегда слишком. "Тит Андроник" и "Странная интерлюдия" — почти Кэмп, они во всяком случае могут быть сыграны как Кэмп. Внешний имидж и риторика де Голля, зачастую, чистейшей воды Кэмп.

27. Некоторое произведение может быть достаточно близким к Кэмпу, но так и не стать им, будучи слишком удачным. Фильмы Эйзенштейна навряд ли Кэмп, несмотря на все их преувеличения: они слишком удачны (драматически), без малейшей натяжки. Если бы они были немножко больше чересчур они были бы отличнейшим Кэмпом — в частности, "Иван Грозный", первый и второй фильм. То же самое относится и к рисункам и картинам Блейка, бредовым и манерным. Они не становятся Кэмпом; хотя арт нуво, зараженное Блейком, уже Кэмп.

Все, что оригинально противоречивым или бесстрастным образом, — не Кэмп. Также ничто не может быть Кэмпом, если оно не кажется порожденным неукротимой, фактически неуправляемой, чувствительностью. Без страсти получается лишь псевдо-Кэмп, который лишь декоративен, безопасен, одним словом, элегантен. На этом бесплодном краю Кэмпа можно найти много привлекательного: приглаженные фантазии Дали, надменная отточенность от-кутюр, "Девушка с золотыми глазами" Альбикокко. Однако есть две вещи — Кэмп и изощренность, — которые не следует путать.

28. Еще раз, Кэмп — это попытка сделать что-либо необычное. Но необычное в смысле особенное, обаятельное (завивающаяся линия, экстравагантный жест). Вовсе не экстраординарное в смысле напряженное. Диковины в "Хочешь-верь, хочешь-нет" Рипли редко оказываются Кэмпом. Всему этому, будь оно чудом природы (двухголовый петух, баклажан в форм креста) или результатом упорного труда (человек, дошедший до Китая на руках, женщина, выгравировавшая Новый Завет на кончике иглы), недостает зрительного вознаграждения — очарования, театральности, — что и отличает экстравагантности подобного рода от Кэмпа.

29. Причина того, что фильмы, подобные "На последнем берегу", и книги типа "Уайнсбург, Огайо" или "По ком звонит колокол" недостаточно смешны, хотя и способны доставить удовольствие, заключена в том, что они слишком напряжены и претенциозны. Им недостает фантазии. Но Кэмп есть в таких плохих фильмах как "Мот" и "Самсон и Далила", итальянских кинокартинах о супергерое Матисте, в неисчислимых японских научно-фантастических фильмах ("Родан", "Загадочные существа", "Эйч-человек"), которые из-за своей относительной непретенциозности и вульгарности более чрезмерны и безответственны в своей фантазии и, следовательно, — вполне трогательны и приятны.

30. Конечно, канон Кэмпа может меняться. Время — большой специалист в таких делах. Время может повысить ценность того, что кажется нам просто нудным и лишенным фантазии теперь, когда мы находимся слишком близко, и оно представляется нам похожим на наши ежедневные фантазии, фантастическую природу которых мы не ощущаем. Мы куда лучше способны восхищаться фантазиями, когда эти фантазии уже не принадлежат нам.

31. Это объясняет, почему столь многое из выделяемого вкусом Кэмпа старомодно, устарело, demodd. Это вовсе не любовь к старине и тому подобное. Дело в том, что процесс старения или упадка предполагает необходимое отдаление — или пробуждение некоторой симпатии. Когда тема важна и современна, неудача в подобном произведении искусства заставляет нас негодовать. Время может изменить это. Время освобождает произведение искусства от требований моральной пользы, передавая его чувствительности Кэмпа... Другой аспект: время перекраивает границы банальности (банальность, грубо говоря, всегда категория современности). Что могло показаться банальным, с течением времени становится фантастичным. Многие люди, в восхищении слушающие воскрешенный английской поп-группой Темпераментная семерка стиль Руди Валли, могли бы полезть на стену от Руди Валли в пору его расцвета.

Таким образом, что-то становится Кэмпом не потому, что становится старым — но потому, что мы сами оказываемся не столь вовлечены, и можем радоваться, а не огорчаться неудаче предпринятой попытки. Однако эффект времени непредсказуем. Может быть, метод актерской игры, используемый Джеймсом Дином, Родом Стайгером, Уорреном Битти, будет выглядеть когда-нибудь таким же Кэмпом, что и Руби Килер сегодня — или как Сара Бернар в фильмах, которые она создавала в конце своей карьеры. А может быть и нет.

32. Кэмп — это прославление персонажа. Утверждения не важны — исключая, разумеется, относящиеся к их создателю (Лой Фуллер, Гауди, Сесиль Б. Де Милль, Кривелли, де Голль и т. д.). Что ценит глаз Кэмпа, так это целостность, силу личности. В каждом движении постаревшей Марты Грэм видно, что она — Марта Грэм и т. д. и т. п... Это еще яснее в случае великих идолов Кэмпа, таких как Грета Гарбо. Несовершенство Гарбо (или, по крайней мере, отсутствие глубины) как актрисы искупается ее красотой. Она всегда Грета Гарбо.

33. На что отзывается кэмповский вкус, так это на бросающийся в глаза характер (что, конечно, очень в стиле XVIII века); и, напротив, что оставляет его равнодушным, так это развитие персонажа. Персонаж понимается как состояние постоянного пылания — личность, представляющая из себя нечто неизменное и очень интенсивное. Это отношение к персонажу представляет из себя ключ к театрализации переживания, неотделимый в кэмповской чувствительности. И это помогает объяснить, почему опера и балет воспринимаются как сущий кладезь Кэмпа: ни одна из этих форм не может быть легко сведена ко всей полноте человеческой природы. Там, где есть развитие характера, Кэмп отступает. Среди опер, например, "Травиата" (в которой намечено такое развитие) является Кэмпом в гораздо меньшей степени, чем "Трубадур" (где ничего подобного не наблюдается).

"Жизнь слишком серьезная вещь, чтобы серьезно говорить о ней".

Вера, или Нигилисты

34. Вкус Кэмпа разворачивает нас прочь от оси хороший — плохой обычного эстетического суждения. Кэмп ничего не опрокидывает. Он не считает, что плохое это хорошее или хорошее — плохое. Что он делает, так это предлагает для искусства (также — жизни) некий отличный — дополнительный — набор стандартов.

35. Обычно мы расцениваем произведение искусства в зависимости от того, насколько серьезно и благородно то, чего оно достигает. Мы ценим его за удачно выполненную задачу — за способность быть тем, чем оно является и, вероятно, за выполнение тех намерений, которые лежат в его основе. Мы предполагаем некую правильную, так сказать, прямолинейную связь между намерением и результатом. На основании этих стандартов мы расцениваем "Илиаду", пьесы Аристофана, баховское "Искусство фуги", "Миддлмарч", живопись Рембрандта, Шартрский собор, поэзию Донна, "Божественную комедию", квартеты Бетховена, и — среди людей — Сократа, Христа, Св. Франциска, Наполеона, Савонаролу. Короче, пантеон высокой культуры: истина, красота и серьезность.

36. Однако существует другая чувствительность помимо трагической и комической серьезности высокой культуры и высокого стиля, оценивающего людей. И откликаться только на стиль высокой культуры, оставляя все другие действия или чувства в тайне, значит обмануть себя как человеческое существо. Например, существует серьезность, чьей метой является мучение, жестокость, помешательство. Здесь мы пытаемся разделить намерение и результат. Я говорю, разумеется, как о стиле личного мироощущения, так и о стиле в искусстве; однако примеры лучше брать только из последнего. Подумаем о Босхе, Саде, Рембо, Жарри, Кафке, Арто, подумаем о большинстве крупнейших произведений искусства XX века, чьей целью является не создание гармонии, а чрезмерное напряжение и введение все более и более сильных и неразрешимых тем. Эта чувствительность также настаивает на том, что произведения в старом смысле этого слова (опять-таки в искусстве, но также и в жизни) невозможны. Возможны только фрагменты... Разумеется, здесь оказываются применимы совсем другие стандарты, чем в традиционной высокой культуре. Что-то становится хорошим не потому, что это некое достижение, а потому, что другой истины о человеческой жизни, об ощущении того, что значит быть человеком — короче, другой действенной чувствительности — обнаружить невозможно.

И третья среди великих созидательных чувствительностей есть Кэмп: чувствительность обанкротившейся серьезности, театрализации опыта. Кэмп отказывается как от гармонии традиционной серьезности, так и от риска полной идентификации с крайними состояниями чувств.

37. Первая чувствительность, связанная с высокой культурой, в основе своей моралистична. Вторая чувствительность, чувствительность крайних состояний, представляемая в современном искусстве авангардом, достигает эффекта, усиливая напряжение между моральной и эстетической страстью. Третья, Кэмп, полностью эстетична.

38. Кэмп — это последовательно эстетическое мировосприятие. Он воплощает победу стиля над содержанием, эстетики над моралью, иронии над трагедией.

39. Кэмп и трагедия — антитезы. В Кэмпе чувствуется серьезность (серьезность в степени вовлеченности художника) и, часто, пафос. Страдание также является одной из тональностей Кэмпа; высокая степень мучительности во многих вещах Генри Джеймса (например, "Европейцы", "Неудобный возраст", "Крылья голубки") ответственна за наличие большого элемента Кэмпа в его произведениях. Но там никогда, никогда нет трагедии.

40. Стиль — это всё. Мысли Жене, например, самый настоящий Кэмп. Утверждение Жене, что "единственный критерий действия - это его элегантность" ( Сартр замечает на это в "Святом Жене": "Элегантность есть высшая степень действия, делающая видимой огромнейшие пласты бытия"), фактически полностью совпадает с уайльдовским: "Что до подлинного успеха, то его витальный элемент не искренность, но стиль". Но что, в конце концов, принимается в расчет, так это стиль вмещающий в себя идеи. Скажем, идеи о морали и политике в "Веер леди Уиндермир" и в "Майор Барбара" — это Кэмп, но не из-за идей как таковых. Это идеи, изложенные своим особым игровым способом. Идеи Кэмпа в "Богоматерь цветов" изложены слишком жестко, и произведение само по себе слишком совершенно, возвышенно и серьезно, чтобы книги Жене сделались настоящим Кэмпом.

41. Один из главных моментов Кэмпа это развенчание серьезности. Кэмп игрив, анти-серьезен. Точнее, Кэмп подключает новые, более сложные, связи к серьезности. Он может быть серьезен во фривольности и фриволен в серьезности.

42. Кэмп начинает вдохновлять, когда осознаешь, что искренность сама по себе недостаточна. Искренность может быть просто мещанством, интеллектуальной узостью.

43. Традиционные способы для преодоления прямолинейной серьезности — ирония, сатира — выглядят нынче слабовато, перестают соответствовать культурно насыщенной среде в которой современная чувствительность вызревает. Кэмп вводит новый стандарт: искусственность как идеал, театральность.

44. Кэмп предполагает комический взгляд на мир. Но это не горькая или полемическая комедия. Если трагедия — это переживание сверхвовлеченности, то комедия — переживание недо-вовлеченности, отстраненности.

"Я обожаю простые удовольствия. Они — последнее прибежище сложных натур".

Женщина, не стоящая внимания

45. Отстраненность — прерогатива элиты; и насколько денди ХIХ века был суррогатом аристократа в сфере культуры, настолько Кэмп является современным дендизмом. Кэмп — это решение проблемы: как быть денди в век массовой культуры.

46. Подобный денди был сверхэлитарен. Его поза выражала презрение, даже скуку. Он был занят поисками редких сенсаций, неиспорченных массовыми восторгами (модели: Дезэссент в "Наоборот" Гюисманса, "Марий-эпикуреец", "Господин Тест" Валери). Он весь был посвящен хорошему вкусу.

Знаток Кэмпа находит более искусные наслаждения. Не в латинских стихах и редких винах да бархатных куртках, но в грубейшем, распространеннейшем наслаждении, в искусстве для масс. Явное использование не запачкало предмет его наслаждения, так как он научился обладать им на свой особый манер. Кэмп — дендизм в век массовой культуры — не различает вещей уникальных и вещей, поставленных на поток. Кэмп преодолевает отвращение к копиям.

47. Сам по себе Уайльд был переходной фигурой. Человек, который впервые появился в Лондоне одетый в бархатный берет, кружевную рубашку, вельветиновые бриджи и черные шелковые чулки, никогда не сможет отклониться слишком далеко в своей жизни от удовольствий денди былых времен; этот консерватизм отражен в "Портрете Дориана Грея". Но многое в его позиции предполагает нечто более современное. Я имею в виду Уайльда, который сформулировал важнейший элемент чувствительности Кэмпа — равенство всех предметов, — когда он объявлял о намерении "оживить" свой бело-голубой фарфор или утверждал, что Дверной порог может быть столь же восхитителен, сколь и картина. Когда он провозглашает важность галстука, бутоньерки или кресла, Уайльд предвидит демократический настрой Кэмпа.

48. Денди былых времен ненавидели вульгарность. Денди последнего призыва, поклонники Кэмпа, ценят вульгарность. Где вкус денди постоянно был бы оскорблен, а сам он заскучал бы, ценитель Кэмпа пребывает в постоянном восторге. Денди носил надушенный платок как галстук и был подвержен обморокам; ценитель Кэмпа вдыхает зловоние и гордится своими крепкими нервами.

49. Конечно, это подвиг. Некий подвиг, подстегиваемый, при ближайшем рассмотрении, угрозой пресыщения. Эту связь между пресыщением и кэмповским вкусом трудно переоценить. Кэмп по своей природе возможен только в обществах изобилия, в обществе или кругах, способных к переживанию психопатологии изобилия.

"Все, что неестественно в Жизни, представляется естественным Искусству. И это единственное явление Жизни, которое представляется Искусству естественным".

Несколько правил для наставления пресытившихся образованием

50. Аристократия находится в положении визави с культурой (также как и с властью), и история Кэмпа — это часть истории снобского вкуса. Но так как никакая аутентичная аристократия в старом смысле слова не поддерживают нынче особых вкусов, то кто же носитель этого вкуса? Ответ: спонтанно образовавшийся, сам себя избравший класс, преимущественно гомосексуальный, сам назначающий себя аристократией вкуса.

51. Особая связь между кэмповским вкусом и гомосексуальностью должна быть объяснена. Хотя в общем случае неверно, что Кэмп является гомосексуальным вкусом, нет сомнения в их сходстве и частичном совпадении. Не все либералы евреи, но евреи демонстрируют определенную приверженность к либерализму и реформам. Так, не все гомосексуалисты обладают кэмповским вкусом. Но гомосексуалисты, в основном, составляют авангард — и одновременно самую чуткую аудиторию — Кэмпа. (Эта аналогия выбрана не случайно. Евреи и гомосексуалисты являются наиболее выдающимися творческими меньшинствами в современной городской культуре. То есть творческими в самом что ни на есть прямом смысле: они творцы чувствительностей. Таковы две ведущие силы современной чувствительности — иудейская моральная серьезность и гомосексуальный эстетизм и ирония.)

52. Причины для расцвета аристократической позы среди гомосексуалистов, по-видимому, близки к тем же у евреев. Каждой чувствительности способствует необходимость некой группы в самообслуживании. Еврейский либерализм есть жест самолегализации. То же в случае Кэмпа, который определенно пропагандирует нечто подобное. Нет нужды говорить, что эта пропаганда направлена в прямо противоположную сторону. Евреи возлагали надежды на интеграцию в современное общество через развитие морального чувства. Гомосексуалисты добивались интеграции, опираясь на чувство эстетическое. Кэмп это растворитель моральности. Он нейтрализует моральное негодование, поддерживая легкость и игру.

53. Тем не менее, кэмповский вкус, хотя гомосексуалисты и представляли его авангард, это нечто большее, чем гомосексуальный вкус. Очевидно, его метафора жизни как театра частично произносится как оправдание и защита определенного положения дел с гомосексуалистами. (Настойчивость Кэмпа в стремлении не быть серьезным, играть, пока играется, также связана с гомосексуальным желанием удержать молодость.) Однако возникает чувство, что если бы гомосексуалисты не развивали Кэмп, это сделал бы кто-нибудь другой. Поскольку аристократический жест не может умереть до тех пор пока он связан с культурой, хотя и может уцелеть, только если будет все более и более изощренным и изобретательным. Кэмп — это (повторюсь) связь со стилем в то время, когда освоение стиля как такового находится под большим вопросом. (В современную эпоху каждый новый стиль, если он не является откровенно анархичным, воцаряется как некий антистиль.)

"Надо иметь каменное сердце, чтобы читать о смерти Малютки Нелл без смеха".

Из разговора

55. Вкус Кэмп это, помимо всего, еще и некий вид наслаждения, высокой оценки, никак не осуждения. Кэмп великодушен. Он хочет наслаждения. Он только выглядит злобным и циничным. (Или, если он циничен, то это не безжалостный, а легкий цинизм.) Кэмп не утверждает, что быть серьезным значит иметь дурной вкус; это. не насмешка над тем, кто преуспевает в своей серьезности. То, чему он учит, — это как обратить в успех некоторые страстные неудачи.

56. Вкус Кэмп — это разновидность любви, любви к человеческой природе. Это удовольствие, больше чем суд, маленький триумф и неуклюжая интенсивность персонажа... Кэмповский вкус самоотождествляется с тем, что несет наслаждение. Люди, которые разделяют эту чувствительность, не смеются над тем, что они называют кэмпом, они наслаждаются им. Кэмп — это бережное чувствование.

(Здесь можно сравнить Кэмп с поп-артом, который — когда он не является просто Кэмпом — представляет из себя некую позицию связанную с ним, но достаточно отличную. Поп-арт более плосок и более сух, более серьезен, более отделен, предельно нигилистичен.)

57. Вкус Кэмп питается любовью, которая исходит из некоторых объектов и личных стилей. Отсутствие этой любви и есть та причина, по которой "Пейтон Плейс" (книга) и Тишман Билдинг — это не Кэмп.

58. Предельное выражение Кэмпа: это хорошо, потому что это ужасно... Конечно, не всегда можно сказать так. Только при определенных условиях, которые я и пыталась обрисовать в этих заметках.

(1964)