Ирина Волкова Люблю секретных агентов

Люблю секретных агентов

— Белиберда. Ваша книга — полная белиберда, — сказала Альда.

Я улыбнулась. Подобная реакция была вполне в духе моей любимой преподавательницы испанского языка, мексиканки по происхождению, много лет назад эмигрировавшей в Советский Союз.

Мы не виделись около трёх месяцев. Сначала она на полтора месяца уехала в Испанию, а затем и я отправилась на Иберийский полуостров, в чарующую страну фламенко и паэльи[1].

К сожалению, наши маршруты не совпадали: Альда моталась по Кастилье и Галисии, а я загорала на пляжах Каталуньи.

Во время нашей последней встречи я с гордостью вручила Альде экземпляр моей книги "Я, Хмелевская и труп", основными героями которой я сделала её и её дочь. И вот сейчас меня ожидала расплата. На всякий случай я решила разведать обстановку и, прежде чем появиться перед опасной во гневе мексиканкой, позвонила по телефону, чтобы узнать её мнение о моём литературном шедевре.

— Белиберда, — сказала Альда. — Ваша книга — полная белиберда. Она совершенно отвратительна.

Поскольку до сих пор это был единственный негативный отзыв, я не впала в депрессию, и решила разобраться, чем же я не угодила суровой преподавательнице.

— Но почему? — удивилась я. — Чем она вам так не понравилась?

В трубке раздалось фырканье разъярённой кошки.

— Потому что я ненавижу непрофессионализм, — холодно сказала мексиканка. — Во фразах, написанных по-испански вы сделали целых две грамматические ошибки!

Я с облегчением вздохнула.

— И это всё?

— А разве этого мало? — с достоинством произнесла Альда.

— Я и в русском языке иногда допускаю ошибки, — примирительно заметила я. — Трудно найти писателя, который никогда не ошибается. Именно поэтому в издательствах работают корректоры.

— Мне безразлично, как вы пишите по-русски, — отчеканила моя бывшая преподавательница. — Я учила вас испанскому языку!

— Ну а как насчёт содержания? А стиль? — с надеждой поинтересовалась я.

— Отвратительно, — сказала Альда. — Это пошло! Вы изображаете мою дочь весьма легкомысленной девушкой.

— Каюсь, — вздохнула я. — Но ведь если бы я сделала Аделу серьёзной и добропорядочной, это уже не была бы ваша дочь.

— Вы хоть на секунду задумались о том, что скажут люди, если они догадаются, что в книге описаны мы? — взорвалась мексиканка. — Что подумает об Аделе её последний жених?

— Боюсь, что он не узнает ничего нового, — вздохнула я. — Но вы-то у меня получились образцом добродетели, и к тому же я изменила имена, так что вам нечего опасаться!

— Когда-нибудь я вас убью! — пообещала Альда. — Давайте лучше сменим тему. Даже вспоминать больше не хочу об этой кошмарной книге.

— Ладно, давайте сменим тему, — покорно согласилась я. — Как прошло ваше путешествие по Испании?

— Вы не поверите! — воодушевилась мексиканка. — Я сама сначала не могла в это поверить. Когда я об этом узнала, то чуть не потеряла сознание!

— О чём вы узнали? — нетерпеливо спросила я.

Хорошо изучив свою преподавательницу, я предчувствовала, что меня ждёт нечто необычное и весьма занимательное.

— Вы можете себе представить, чтобы за полтора месяца я ни разу не сходила на пляж, не позагорала и не искупалась? — драматически произнесла Альда, в типично латиноамериканской манере нагнетая напряжение.

— Не могу, — честно сказала я.

Я знала, что мексиканка обожает пляжи с такой страстью, словно она во всех прошлых жизнях была морским котиком.

— Всё это время я провела в церквях, на кладбищах и в Национальной библиотеке Мадрида! — тон Альды стал ещё более драматичным и интригующим.

— В церквях и на кладбищах? — удивилась я. — Вы что, обратились в католицизм или стали охотницей за привидениями? Вроде бы раньше вы придерживались атеистических убеждений.

— Ни во что я не обратилась! — рассердилась мексиканка. — Ирина, почему вы всегда перебиваете? Что за дурацкая привычка?

— Не буду перебивать! — пообещала я. — Так чего ради вы шастали по церквям и кладбищам?

— Я не шастала, — с достоинством произнесла Альда. — Я искала своих предков!

Она сделала выразительную паузу.

— Ну и как, нашли? — не выдержав, поинтересовалась я.

— Я просмотрела горы церковных книг с записями о рождениях и регистрациях брака, — торжественно сказала мексиканка. — Но всю правду я узнала только в Национальной библиотеке Мадрида. Именно тогда я чуть не потеряла сознание!

— И что же вы узнали? — спросила я, поскольку Альда снова замолчала.

— Моим предком по материнской линии был незаконнорожденный сын португальского короля Альфонсо Третьего! — гордо выпалала Альда.

— Вот это да! — восхитилась я. — Здорово!

— Но это ещё не всё! — многозначительно произнесла мексиканка. — Оказывается, я состою в родстве с испанскими королями, и, что ещё более удивительно, среди моих предков был последний император инков — Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый!

Это уже становилось интересным. У меня хватало знакомых, состоящих в родстве с европейской аристократией, но потомки императора инков на моём пути ещё не встречались. Одно имечко чего стоило: Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый! Оно будоражило воображение. Если в этой истории покопаться, на таком материале можно будет сделать интересную книгу.

— Так-так! Секундочку! — возбуждённо сказала я, лихорадочно отыскивая бумагу и ручку, чтобы на всякий случай записать сложное для запоминания имя краснокожего императора. — Как, вы говорите, его звали?

— Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый, — повторила Альда. — Моя линия идёт от его дочери, Беатрис Тупак Юпанки, которая влюбилась в капитана испанского корабля и сбежала с ним. Потом Атауальпу казнили, а капитана, с которым убежала Беатрис, убили в войне, разгоревшейся между испанцами из-за золота инков.

— А нельзя ли поподробнее, — попросила я, лихорадочно записывая. — Кстати, как звали этого капитана?

— Ирина! — голос мексиканки неожиданно стал холодным и подозрительным. — Вы опять что-то затеваете. Я вас слишком хорошо знаю!

— Ничего я не затеваю, — возразила я. — Просто я подумала, что эта история отлично подходит для книги!

— Этомои предки! — отчеканила Альда. — И я сама собираюсь написать про них книгу! Так что даже близко не суйтесь к ним.

— Но я же не собираюсь отнимать у вас предков, — возразила я. — Вы напишете про них серьёзное исследование, а я придумаю какой-нибудь детектив, так что я никоим образом не смогу составить вам конкуренцию.

— Ну уж нет, — решительно заявила мексиканка, и в голосе у неё зазвучала сталь. — Найдите своих предков, и пишите про них всё, что вам вздумается, а моих оставьте в покое!

— Ладно, как скажете, — уныло согласилась я.

Несмотря на обещание, данное Альде, история романтической любви Беатрис Тупакьюпанки и испанского капитана продолжала меня интриговать. Сделав ещё пару безуспешных попыток вытянуть что-либо из своей преподавательницы, я сдалась, и решила обратиться за информацией к более сговорчивому источнику, а именно к её дочери Аделе. Приняв это мудрое решение, я набрала номер подруги.

— Ирина, привет! — обрадовался моему звонку Бобчик, жених Аделы. — А Аделы нет. Она уехала на остров Бали. Вернётся только через неделю.

В отличие от суровой и добродетельной во всех отношениях Альды, питавшей почти патологическое отвращение к красивым представителям сильного пола, как к существам самовлюблённым, ненадёжным и безответственным, Адела подобного отвращения не испытывала. Красивые мужчины ей нравились, но ещё больше ей нравилось нравиться красивым мужчинам. Впрочем, при её молодости, обаянии, огненном темпераменте и врождённой склонности к кокетству это было не трудно. Адела нравилась всем — и красивым и некрасивым.

В совершенстве владея испанским языком, она активно вращалась в среде обитающих в Москве латиноамериканцев, с азартом разбивая сердца чилийцам и боливийцам, эквадорцам и уругвайцам, никарагуанцам и парагвайцам.

Проучившись пару курсов в университете Дружбы Народов, Адела бросила его. Некоторое время она проработала официанткой в латиноамериканском ресторане, а затем устроилась танцовщицей в ночной клуб "Кайпиринья", где и познакомилась с Бобчиком, очень богатым "новым русским".

На самом деле Бобчика звали Димой, но, поскольку его фамилия была Бобовский, все почему-то с детства называли его Бобчиком.

Для любой нормальной девушки Дима Бобовский вполне мог бы стать идеалом мужчины. Он был высок, белокур, красив, богат, хорошо воспитан и, что ещё более важно, обладал столь редким для "нового русского" спокойным и добродушным характером. Одним словом, он составлял полную противоположность Аделе, для которой любовь означала всепоглощающую страсть, сопровождающуюся бурными ссорами, волнующими примирениями, сценами ревности, достойными Отелло, и прочими столь любимыми кинорежиссёрами и создательницами женских романов атрибутами.

Бобчик ссориться не любил и не умел. Он давал Аделе всё, что способен дать мужчина, кроме одного — он был неспособен вести себя, как страдающий от патологической влюблённости полуграмотный гаучо из очередного душераздирающего латинского телесериала.

Адела называла Бобчика малохольным и работала за двоих, превращая их семейную жизнь в причудливую смесь трагедий Шекспира с комедиями Лопе да Вега и современными любовными мелодрамами. Впрочем, раз Бобчик это терпел, видимо, ему нравилась такая жизнь. Его совместное сосуществование с Аделой можно было назвать как угодно — невыносимым, ужасающим, убийственным или опасным для здоровья, — но только не скучным.

— Так значит Адела на Бали, — констатировала я. — А ты почему не с ней?

— Работа, — вздохнул Бобчик. — Кроме того, мы с Аделой опять поссорились.

— Об этом ты мог бы и не упоминать, — усмехнулась я. — Если вам удастся прожить мирно в течение недели, об этом событии непременно сообщат в сводке международных новостей. Чисто из любопытства — из-за чего вы поцапались на этот раз?

— Ты не поверишь! — сказал Бобчик. — Теперь она утверждает, что в её жилах течёт королевская кровь, и я должен оказывать ей соответствующее уважение, то есть вставать, когда она входит в комнату, называть ей "принцесса" или "ваше высочество" и всё такое прочее.

— Понятно, — заметила я. — Альфонсо Третий и Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый.

— Ты уже знаешь? — удивился Бобчик. — Может и мне стоит потрясти своё генеалогическое дерево? Вдруг я тоже окажусь принцем?

— Бессмысленно, — покачала головой я. — Всё равно Адела скажет, что её родственники лучше твоих.

— Это точно, — уныло согласился Бобчик. — Её не переспоришь.

— А когда Адела вернётся? — спросила я.

— В следующею субботу вечером, — ответил Бобчик. — Если хочешь, приезжай в воскресенье к полудню. Адела как раз к этому времени проснётся.

— Договорились, — сказала я.

Телефон зазвонил в три часа утра. Его отвратительное дребезжание раздалось как раз в тот момент, когда мне снилось, что Беатрис Тупак Юпанки, приревновав своего мужа к дочери Монтесумы, швыряла в него золотыми кастрюлями и тарелками, а наблюдающая за этой сценой Альда с весьма недовольным видом внушала им, что её предкам не пристало вести себя столь неподобающим образом.

Я с трудом разлепила налитые свинцом веки и недоверчиво уставилась на часы, гадая, кому это пришло в голову пообщаться со мной в столь неурочное время. Долго гадать не пришлось. Это была Адела.

— Адела? — удивилась я. — Тебе известно, который час? Откуда ты звонишь? Ты же, вроде, должна быть на Бали.

— Я и есть на Бали. Ты не поверишь, что со мной произошло!

— Догадываюсь, — мрачно сказала я. — Ты снова влюбилась. Дорогая, я безумно счастлива за тебя, но сейчас в Москве три часа ночи. Позвони мне в десять, хорошо? Я с удовольствием тебя выслушаю.

— Ты не понимаешь! — в голосе Аделы прозвучали истерические нотки. — Я в тюрьме. Я арестована за убийство!

— За убийство? — тупо переспросила я. Спросонья я плохо соображала. — Ты что, выбросила из окна неверного возлюбленного? Или скормила его акулам?

— Нет. Всего лишь выпустила ему кишки коротким самурайским мечом.

— Адела, — раздражённо сказала я. — Я обожаю тебя и твоё чувство юмора, но только не в три часа ночи. Ты, конечно, способна на многое, но вспарывать людям животы — это явно не твой стиль. Придумай что-нибудь получше.

— Да проснись же ты, наконец! — яростно заорала Адела. — Ты что, не понимаешь? Меня арестовали за убийство! Естественно, что я этого не делала! Я же не сумасшедшая, чтобы устраивать подобные розыгрыши в три часа ночи! Я в чёртовой вонючей индонезийской тюрьме! Сделай же что-нибудь! Вытащи меня отсюда!

— Ты что, на самом деле в тюрьме?

До меня постепенно начинало доходить, что это действительно мало похоже на шутку.

— Да в тюрьме я, в тюрьме! Сколько ещё раз я должна это повторить, чтобы до тебя, наконец, дошло!

— О, господи! — выдохнула я. — А Бобчик знает?

— Ничего он не знает и не узнает. Ты должна вытащить меня отсюда до субботы.

— Но как? Что я могу сделать из Москвы? Тебе в первую очередь нужно найти хорошего адвоката. Давай, я позвоню Бобчику. Он всё организует.

— Я же говорю тебе, что он ничего не должен знать. Видишь ли, меня арестовали при несколько компрометирующих обстоятельствах…

— То есть, у тебя был роман с этим мужчиной.

— Да нет. Никакого романа. Так, лёгкий флирт. Ты же меня знаешь. Просто так, от скуки. Уверяю тебя, ничего между нами не было.

— Разумеется, — съязвила я. — Ты всего лишь выпустила ему кишки.

— Ты собираешься помочь мне или нет? — разозлилась Адела.

— Конечно, собираюсь. А Альда в курсе? Может, стоит позвонить Альде?

— Ты что, совсем спятила? Ещё не хватало, чтобы мама об этом узнала. "Я же тебя предупреждала! С приличными людьми такого не случается. Не понимаю, как можно быть такой легкомысленной!" — передразнила она. — Да и вообще, что мама может сделать?

— А что смогу сделать я?

— Для начала срочно приехать сюда. Возьми билет на первый же самолёт до Джакарты. Индонезийскую визу ты сможешь получить сразу же по прибытии, прямо в аэропорту. Пересядешь на самолёт до Сингарадхи, это столица Бали. Я нахожусь в тюрьме Ловина-Бич. Деньги на адвоката у меня есть. К счастью, у Бобчика открыты счета за границей. Ты единственная, к кому я могу обратиться. Я уверена, что ты что-нибудь придумаешь. Ты должна вытащить меня отсюда, причём до субботы. В субботу у меня самолёт. Мне нужно вернуться домой, как будто бы ничего не произошло.

— Именно в субботу? — растерянно повторила я.

— Я же говорю, что в субботу. Ну всё, мне пора. Поторопись. Ты моя последняя надежда.

В трубке раздались короткие гудки.

Я осторожно положила трубку на рычаг, надеясь, что это — всего лишь нелепое продолжение сна. Я уже давно мечтала побывать на Бали, но всё как-то не складывалось — не хватало то денег, то времени. Неужели через пару дней я своими глазами увижу "остров живых богов"? Но даже если я прилечу на в Индонезию, что я смогу сделать? Чем я смогу помочь Аделе?

"Лучше об этом не думать", — решила я. "Доберусь до Бали, а там буду действовать по обстоятельствам".

Ярко-оранжевый автобус медленно двигался в сплошном потоке грузовиков, легковушек, мотоциклов, конных двуколок и велорикш. За окном мелькали аккуратные крестьянские домики с четырёхскатной черепичной крышей, отороченной фанерным карнизом. Перед домиками стояли бамбуковые навесы с разложенными на них незамысловатыми товарами. Банановые рощи, рисовые поля и кокосовые пальмы на межах сливались у меня перед глазами.

Перелёт оказался более тяжелым и долгим, чем я предполагала. Волнуясь за Аделу, я так и не смогла уснуть в самолёте, последние ночи я, занятая делами, тоже почти не спала и теперь глаза у меня слипались, как у политзаключённого после недельной пытки бессонницей. Единственное, чего мне хотелось — это выбраться из душного автобуса, упасть в тени кокосовой пальмы и отключиться, по меньшей мере, на сутки. К сожалению, я не могла позволить себе такой роскоши. Из-за проблем с расписанием, я добралась до Бали только на третий день. Сегодня была пятница. Самолёт Аделы вылетал в Москву через двадцать часов. Вытащить подругу из индонезийской тюрьмы за столь короткий срок я смогла бы только с помощью отряда спецназа.

От автобусной станции Ловина-Бич до полицейского участка я добралась на велорикше. Я клевала носом, как сонная курица, всё время опасаясь, что я усну, и, к вящей радости аборигенов, вывалюсь из коляски прямо посреди дороги.

Лейтенант полиции Ляо Сианон, в отличие от меня, был энергичен, деловит, подтянут и очень любезен, а его английский был безупречен. Объясняя ему, что Адела не способна убить даже мошку, а посему она совершенно невиновна в приписываемом ей преступлении, я изо всех сил старалась держать глаза открытыми, лихорадочно соображая, что мне делать. Вариантов было не слишком много, да и выглядели они как-то не слишком многообещающе — я могла попытаться подкупить индонезийского полицейского, охмурить его, угрожать международным скандалом, намекнуть, что я нахожусь в тесных дружеских отношениях с китайской мафией, или просто найти хорошего адвоката.

С трудом сосредотачиваясь на нити разговора, я сообразила, что Ляо предлагает мне увидеться с Аделой. Это было очень мило с его стороны. Я решила, что сначала имеет смысл поговорить с подругой и хоть немного поспать, а уж потом принимать какие-то серьёзные решения.

Мы спустились в подвал и под вопли запертых за решётками местных нарушителей закона, прошли по коридорам. Завернув за угол, я увидела Аделу. Подруга висела на прутьях решётки, как тоскующий мандрил, которого я когда-то видела в зоопарке.

Сухо лязгнул отпирающийся замок, я вошла в камеру, и тюремная дверь защёлкнулась за моей спиной.

— Тараканы! — пожаловалась Адела. — Ты только посмотри, какие здесь тараканы!

— Где? — спросила я.

— Да хотя бы там, на матрасе.

— На матрасе?

Неожиданно я поняла, что если бы в этот момент в камере появилась добрая фея и предложила мне выбирать между всеми сокровищами мира и тюремным матрасом, я бы, не задумываясь, предпочла матрас.

Он лежал прямо на полу, и по нему, шевеля длинными усами, неторопливо прогуливались чудовищных размеров чёрные тараканы.

— Матрас… — слабым голосом произнесла я, блаженно опускаясь на грязную засаленную ткань.

— Ирина! Что с тобой? — встревожено бросилась ко мне Адела.

— Всё в порядке. Мне нужно только поспать. Десять минут, не больше, хорошо? — пробормотала я и отключилась.

На этот раз мне снились кошмары. Велорикша с коротким японским мечом в руке гнался за мной по залитому водой рисовому полю. Ступни увязали во влажной земле, короткие шелковистые рисовые стебли щекотали лодыжки. Я упала, споткнувшись о камень. Меч вонзился в землю около моей шеи. Рикша, всей тяжестью навалившись на меня, вдавил меня в жидкую грязь. Я закричала.

— Что с вами? Успокойтесь! — услышала я английскую речь.

Надо мной склонилось смуглое лицо Сианона. Лейтенант индонезийской полиции крепко сжимал меня в объятиях.

— Что вы делаете? — возмутилась я.

— Он всего лишь пытался тебя разбудить, — объяснила Адела. — Мне это не удалось. Ты спишь уже три часа.

— Ой, простите, — пробормотала я, вспомнив, что, если я хочу помочь подруге, не стоит настраивать против себя представителей власти. — Вы очень любезны. Неужели я проспала три часа?

— Два часа сорок пять минут, — уточнил Ляо. — Похоже, перелёт здорово вас утомил.

— Какой кошмар! — расстроилась я. — Я же собиралась заняться поисками адвоката.

— Вашей подруге не нужен адвокат, — заметил лейтенант. — Она свободна. С неё сняты все обвинения.

— То есть как это — сняты все обвинения? — недоверчиво спросила я.

— Всё в порядке, — лучезарно улыбнулась Адела. — Они нашли другого подозреваемого.

— Значит, всё в порядке, — тупо повторила я. — Ты хочешь сказать, что я пролетела половину земного шара, чтобы услышать, что всё в порядке?

— Можно подумать, что ты не рада, — возмутилась Адела. — Ты прилетела сюда, чтобы помочь мне — и вот я свободна. Разве я виновата, что меня выпустили?

— Не виновата, — согласилась я. — Но почему-то это не мешает мне чувствовать себя полной идиоткой.

— Взгляни на это с другой стороны, — посоветовала подруга. — Зато ты побывала в Индонезии.

— А могу я узнать, кто этот подозреваемый? — обратилась я к лейтенанту.

— Она пишет детективы, — жизнерадостно пояснила Адела. — Из этого убийства может получиться отличная история.

— Никакой истории не будет, — жёстко сказал лейтенант. — Имя подозреваемого я не могу назвать до окончания расследования. А вам обеим я советую как можно быстрее покинуть страну.

— Наш самолёт вылетает завтра, — сообщила Адела.

— Как же так? — растерялась я. — Я же только приехала. Я даже не успела ничего посмотреть!

— Ничего. В следующий раз посмотришь, — утешила меня Адела. — Обещаю, что мы ещё приедем сюда вдвоём и облазим все острова вдоль и поперёк. А теперь пойдём отсюда. Мне просто необходимо срочно принять душ. У меня даже уши пахнут тюрьмой.

Чисто вымытая и благоухающая духами "Шалимар" Адела сидела напротив меня на открытой террасе бара при отеле "Пури Багус Ловина". В серебряном ведёрке со льдом тускло поблёскивала бутылка шампанского.

— Уф-ф! — вздохнула подруга, подливая шампанское себе в бокал. — Теперь, наконец-то, мы можем спокойно поговорить.

— Сгораю от нетерпения, — заметила я. — Мне не терпится узнать, кому же ты сделала харакири.

Адела залпом опустошила свой бокал и снова потянулась за бутылкой.

— А ты не слишком налегаешь на алкоголь?

— Только не веди себя, как моя мама, — поморщилась подруга. — Ты же знаешь, что я не поклонница спиртного. Но сегодня мне просто необходимо напиться. Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти. Я хочу забыться и заснуть.

— Чтобы потом проснуться с тяжёлым похмельем, — напомнила я.

— Подумаешь, похмелье, — презрительно фыркнула Адела, приканчивая очередной бокал. — Похмелье — это ерунда.

Она помахала рукой, подзывая официанта.

— Ещё одну бутылку шампанского, — потребовала она. — Нет, лучше сразу две, чтобы не бегать лишний раз туда-сюда.

— Может, всё-таки одну? — усомнилась я.

— Две, — упрямо сказала подруга. — Праздновать — так на полную катушку.

— Так кого ты всё-таки убила? — как только официант ушёл, я снова вернулась к интересующей меня теме.

— Его звали Чиан Бенвитун, — вздохнула Адела. — Знаешь, а ведь для индонезийца он был вполне ничего. Высокий, с миндалевидными глазами, прямо как на статуях Будды, и бёдра как у танцора…

— Могу себе вообразить, — заметила я. — Ты, естественно, не удержалась, и немедленно начала с ним флиртовать.

— Только Бобчику не говори, — попросила Адела, поднося к губам очередной бокал с шампанским. — И я вовсе не флиртовала с ним. Это он со мной флиртовал. Мы познакомились на пляже, потом сходили на дискотеку, а потом он пригласил меня к себе домой.

— Ночью? После дискотеки? — уточнила я.

— Да нет же. На следующий день. Он обещал показать мне свою коллекцию оружия и антиквариата.

— Так он был богатый?

— Ещё как! Ему принадлежала сеть ювелирных магазинов. Если бы ты только видела его дом! Салон размером с футбольное поле! Представляешь?

— Представляю, — кивнула я.

— Так вот. Он пригласил меня…

Пронзительный вой сирены заглушил её слова. Я обернулась. По запруженной транспортом улице пробиралась машина "скорой помощи".

— Подожди, пока она проедет. Ничего не слышно! — громко сказала я, чувствуя как внутри зарождается смутное беспокойство. Что-то было не так, но что именно?

Я снова обернулась. Точно! Это были они!

От полицейского участка до отеля, в котором жила Адела, было не более километра, и мы решили пройтись пешком. Подруга, не замолкая ни на секунду, живописала ужасы своего пребывания в тюрьме, а я, с грустью думая о том, что завтра снова окажусь в холодной ноябрьской Москве, крутила головой во все стороны, стараясь запомнить синеющие на горизонте конусы вулканов, яркие разноцветные наряды женщин, домики из плетёной бамбуковой щепы и резные многоярусные храмы.

Тогда-то я и обратила внимание на высокого крепкого индонезийца в шортах защитного цвета и светлой бежевой майке. Я обратила на него внимание чисто случайно. Он находился метрах в десяти от меня. Из-за близорукости я не могла различить черты его лица, но чисто автоматически зафиксировала в памяти его фигуру. Плечи индонезийца были неестественно прямыми и, по сравнению с бёдрами, казались чересчур широкими. Создавалось странное впечатление, что верхняя часть его тела была развита намного сильнее, чем нижняя. На мгновение я задумалась, с каким видом спорта может быть связана подобная диспропорция, но тут же отвлеклась на уличного фотографа с зеленовато-коричневой обезьянкой.

Я снова обратила внимание на мужчину в бежевой майке уже перед самым отелем. Рядом с ним стоял очень смуглый коротышка в белых брюках и белой футболке. В тот момент я не придала этому значения.

И вот теперь бежевый с коротышкой сидели за столиком кафе на противоположной стороне улицы. Конечно, это могло быть простым совпадением, но я не слишком верила в совпадения. Неужели за нами следят? Но почему?

— Пойдём отсюда, — сказала я Аделе, поднимаясь из-за столика.

— Зачем? — удивилась она. — Тебе здесь не нравится?

— Слишком шумно, — соврала я. — После перелёта у меня голова просто раскалывается. Давай поищем место поспокойней.

— А как же шампанское? — поинтересовалась Адела. — У нас же ещё две недопитые бутылки.

— Захвати их с собой, — пожала плечами я.

На всякий случай я не хотела отходить далеко от гостиницы и выбрала относительно спокойное кафе на соседней улице. Сняв большие тёмные очки с зеркальными стёклами, я вертела их в руках, всматриваясь в отражающиеся на них предметы. Так и есть! Я была права. На выпуклой зеркальной поверхности возникли искажённые фигуры в бежевом и белом. Наши преследователи с преувеличенным интересом рассматривали витрину.

Некоторое время я колебалась, стоит ли говорить подруге, что за нами следят, и решила, что лучше не стоит. Во-первых, она и без того здорово напереживалась за последние дни, а во-вторых, она уже слегка окосела от шампанского. Адела и в трезвом-то виде непредсказуема, а уж от неё пьяной можно было ожидать всего, чего угодно. К тому же, через полтора часа мы должны были ехать в аэропорт. Самолёт на Москву вылетал в ноль часов пятнадцать минут. Пусть следят, если это им так нравится. Вряд ли нас собираются убить или похитить. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться.

Положив очки на стол таким образом, чтобы видеть отражающихся в них "хвостов", я тоже плеснула себе немного шампанского.

— Ты остановилась на том, что он пригласил тебя к себе домой, — напомнила я.

— Если бы ты видела этот дом… — мечтательно закатила глаза Адела. — Бассейн овальной формы с вышкой, фонтаном и очаровательными островками… А сад! Ты не представляешь, какой у него сад!

— Не могла бы ты перейти ближе к делу? — попросила я.

Адела вздохнула.

— Я бы предпочла об этом не вспоминать. Чиан показал мне свою коллекцию оружия и антиквариата. Это было просто потрясающе. Потом мы прошли в гостиную. Там на подставке лежали два японских меча — длинный и короткий. Я сначала взяла длинный меч и помахала им, как китайцы в фильмах, а потом положила его на место и вытащила из ножен короткий. Чиан объяснил мне, что это был ритуальный меч для харакири.

Он подошёл к бару и смешал нам пару коктейлей. Я оставила короткий меч на журнальном столике, мы выпили, а потом Чиан предложил показать мне бессейн и сад. Мы немного побегали друг за другом вокруг бассейна, а затем случайно упали в воду прямо в одежде.

— Случайно? — усомнилась я. — Прямо-таки случайно, и притом вместе.

— Ну, может, не совсем случайно, — вздохнула Адела. — Кажется, я его толкнула, а он потянул меня за собой.

— Думаю, что Бобчику это бы не понравилось.

— А ему и необязательно об этом знать, — пожала плечами моя легкомысленная подруга. — Поплавав, мы выбрались из бассейна и снова пошли в гостинную. Вода стекала с нас на пол. Чиан сказал, что мне нужно переодеться во всё сухое и начал меня раздевать. Естественно, что я воспротивилась. Я вовсе не собиралась изменять Бобчику. Тогда Чиан заявил, что он без ума от меня, что он сделает для меня всё, что я захочу, а потом схватил меня и начал меня целовать, как сумасшедший. Ты можешь себе представить?

— Могу, — кивнула головой я. — Твои платья и так не слишком много прикрывают, а уж в мокром виде они и вовсе становятся прозрачными. Сначала ты заигрываешь с парнем в бассейне, провоцируешь его своими намокшими прелестями, а потом удивляешься, что у него поехала крыша. И что было дальше? Ты схватила меч и выпустила ему кишки?

— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась Адела. — До сих пор мне удавалось справляться с мужчинами, не прибегая к помощи оружия.

— И как же ты с ним справилась?

— Очень просто. Ты сама говорила, что ни в коем случае нельзя вступать в открытую схватку с превосходящим тебя по силам противником. Поэтому я сказала Чиану, что сначала хочу принять ванну и переодеться, а уже потом будет всё остальное.

— Что — остальное? — поинтересовалась я.

— На всякий случай я не стала уточнять, что я имею в виду. Чиан пошёл к себе в комнату, а я отправилась в ванную, решив по дороге подыскать себе что-нибудь для самозащиты, на случай, если ему неожиданно придёт в голову вести себя не по джентельменски.

— И ты взяла меч?

— Дался тебе этот меч! Конечно, нет! Я же не собиралась его убивать. Там рядом с ванной было нечто вроде подсобки. Я достала оттуда "Супер Макс", этот концентрированный спрей с кислотой, который растворяет налёт на керамической плитке, да и вообще всё подряд. Это ещё почище газового баллончика. Один "пшик" в глаза — и никаких проблем.

Я провела в ванне около получаса — помылась, высушила волосы феном, надела халат Чиана, спрятала под него "Супер Макс" и вышла из ванной. Из гостиной раздавались голоса, а потом Чиан вскрикнул, как раз в тот момент, когда я открывала дверь. Это было ужасно. Я увидела, как Чиан с распоротым животом падает на пол. Рядом с ним стоял мужчина с коротким мечом в руке. Я закричала. Мужчина обернулся и бросился на меня. Сама не понимаю, как я успела среагировать, но я выхватила "Супер Макс" и, чудом увернувшись от лезвия, выпустила струю ему в лицо. Убийца заорал, выпустил меч, и, закрывая руками глаза, бросился прочь. Несколько раз он наткнулся на стену, а потом выскочил за дверь. Я тоже попыталась убежать, но Чиан неожиданно схватил меня за ногу, и я упала.

Это было ужасно. Там всё было залито кровью, а на мне был белый халат. Чиан пытался мне что-то сказать, но изо рта у него тоже текла кровь. Когда появилась полиция, он был уже мёртв. Рядом с ним стояла я — вся в крови, а на полу валялось орудие убийства с моими отпечатками пальцев. Убийца, прежде чем взять меч, обернул руку носовым платком.

— Кошмар, — посочувствовала я. — Не удивительно, что тебя арестовали. А что именно тебе сказал Чиан?

— Не знаю, — пожала плечами Адела. — Я так толком и не поняла. У него шла горлом кровь, и он произносил слова очень невнятно. В тюрьме я долго думала над тем, что он имел в виду.

— Значит, что-то ты всё-таки разобрала.

— Не уверена, — вздохнула подруга. — Он сказал то ли "продай эфирное масло", то ли "держи оленьи рога", то ли "золотое платье".

— "Продай эфирное масло"? — удивлённо повторила я. — Странное пожелание. Интересно, что это может означать?

— Понятия не имею, — пьяно помотала головой Адела, выливая в бокал остатки шампанского. — Он же говорил по-английски, к тому же невнятно. Может он имел в виду "держи эфирное масло" или "продай оленьи рога" или что-нибудь совсем другое. Что-то у меня голова кружится, и страшно хочется спать.

— Ещё бы у тебя не кружилась голова, — вздохнула я. — Ты напилась, как сапожник. Ладно, пойдём в отель. Скоро надо будет ехать в аэропорт.

Поддержав под локоть нетвёрдо стоящую на ногах подругу, я вывела её на улицу. В свободной руке я держала очки, используя их, как зеркальце заднего обзора. Бежевый и коротышка, отлепившись от витрины, последовали за нами.

К моему удивлению, нас не убили и не похитили ни по дороге в аэропорт, ни при пересадке в Джакарте. Самолёт не взорвался, и в восемь часов сорок минут мы приземлились точно по расписанию в аэропорту Шереметьево-2.

Перебравшая шампанского Адела всю дорогу спала, как младенец, а я, поразмышляв некоторое время над странными обстоятельствами смерти Чиана Бенвитуна, с грустью пришла к заключению, что так никогда и не узнаю, из-за чего выпустили кишки балийскому ювелиру, и кто именно за нами следил. Это было обидно — но ничего не поделаешь. Мои индонезийские приключения закончились. Вот если бы это произошло в Москве, тогда… Здравый смысл подсказывал, что и в этом случае стоило бы держаться подальше от этого дела. Излишнее любопытство нередко приводит к весьма неприятным последствиям.

Я вздохнула, решив впредь не ломать голову над неразрешимыми загадками, и, приняв это разумное решение, уснула.

— Подожди! Ты останешься здесь. Дальше я пойду одна, — решительно заявила Адела у дверей таможенного контроля.

— То есть, как это я останусь здесь? — удивилась я. — Ты что, предлагаешь мне навеки поселиться в аэропорту? Боюсь, что таможенники отнесётся к этому без особого энтузиазма.

— Ты не понимаешь! — покачала головой Адела. — Меня же встречает Бобчик! Что он подумает, увидев нас вместе? Он не должен знать, что ты была со мной в Индонезии!

— И долго мне тут торчать?

— Минут двадцать, не больше. Чтобы с гарантией.

— Ладно, — вздохнула я. — Иди, ищи своего благоверного. Кстати, Бобчик пригласил меня завтра к вам в гости к двенадцати.

— Отлично! — обрадовалась Адела. — Приходи! Я тебе такое расскажу — закачаешься!

— Что ты имеешь в виду?

— Как что? Естественно, мои балийские приключения.

— Выходит, я ещё не всё знаю? — удивилась я. — Ты имеешь в виду, что не ограничилась одним убийством?

— Ты ещё многого не знаешь, — многозначительно подмигнула мне Адела, и, подхватив свой чемодан, бодро зашагала к "зелёному коридору".

— Ты представляешь, он предлагал мне заняться любовью в ванне, заполненной чёрной икрой, — взволнованно прошептала Адела, затащив меня на кухню. — Только это между нами. Не дай бог, Бобчик узнает, так он с ума сойдёт от ревности.

— Этот парень что, извращенец? — удивилась я. — А ты не задумывалась о том, как жутко воняет рыбой целая ванна икры?

— Ты ничего не понимаешь, — возмутилась подруга. — Лучше подумай, сколько может стоить такая ванна. Подобного ещё никто никогда не совершал. Марсель хотел войти в историю или даже попасть в книгу рекордов Гиннеса. Кроме того, Марсель — икряной король. Таким образом он бы сделал сногсшибательную рекламу для своей продукции.

— Вряд ли, — заметила я. — Люди могли бы заподозрить, что этот твой икряной король расфасовывает икру в баночки после того, как позанимается в ней любовью, а это весьма и весьма негигиенично.

— Тебе лишь бы критиковать, — возмущённо фыркнула Адела. — У тебя совершенно отсутствует воображение. Ты мыслишь приземлённо, как не закончивший начальную школу водитель асфальтового катка.

— Да, пожалуй до занятий любовью в ванне с чёрной икрой моё воображение не дотягивает, — покорно кивнула я. — И ты согласилась на его предложение? Ведь если он собирался сделать на этом рекламу или попасть в книгу рекордов Гиннеса, вероятно, он хотел, чтобы вы занимались любовью публично?

— Конечно, я не согласилась! — возмущённо сказала Адела. — К твоему сведению, я не изменяю Бобчику, хотя он и не заслуживает такой жертвы с моей стороны.

Подруга мечтательно закатила глаза и томно вздохнула.

— Но идея мне показалась весьма любопытной, — добавила она.

— Секретничаете? — спросил Бобчик, заглядывая в кухню. — Держу пари, что опять о мужчинах.

— А вот и не угадал, — ответила Адела. — Вопрос на засыпку: ты хотел бы заняться со мной любовью в ванне, наполненной чёрной икрой?

Бобчик оторопело уставился на неё.

— Но ведь она же воняет рыбой, — растерянно произнёс он. — Надеюсь, ты это не всерьёз?

— Вот и я о том же, — удовлетворённо кивнула я.

Адела разочарованно покачала головой.

— Вы стоите друг друга, — вздохнула она.

Полчаса спустя мы сидели за столом, уплетая осетрину по-московски. Поскольку обсуждать в присутствии Бобчика похождения Аделы на острове Бали было невозможно, я, вспомнив о Беатрис Тупак Юпанки и испанском капитане, перешла непосредственно к интересующей меня теме.

— Недавно я звонила Альде, — сообщила я. — Она просветила меня насчёт своих изысканий в области генеалогии. Я и не догадывалась, что у вас в предках числятся Альфонсо Третий и Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый.

Адела хмыкнула, подняв вверх вилку с насаженным на неё куском осетрины.

— У тебя устаревшая информация, — усмехнулась она. — Вчера по приезде я звонила маме, и она мне поведала о новых результатах своих исследований. У неё в генеалогическом дереве уже более полутора тысяч человек. Оказывается, мы в родстве со всеми европейскими монархическими династиями, более того, нашими предками были даже Один и Тор.

— Как, Один и Тор? — опешила я. — Но ведь это же языческие скандинавские боги!

— Не знаю, как насчёт богов, — пожала плечами подруга, — но мама утверждает, что в древности в Скандинавии были такие короли. Более того, Приам, царь Трои, тоже наш родственничек.

— Здорово, — оценила я. — А ты можешь назвать мне кого-нибудь, с кем ты не состоишь в родстве?

— Конечно, — сказала Адела. — В нашем генеалогическом дереве нет ни одного араба, еврея или негра.

— А как насчёт китайцев? — язвительно поинтересовался Бобчик. — У тебя, случайно, не было прабабушки по имени Нефритовая Гуаньинь?

— Ты просто завидуешь, — фыркнула Адела. — Ты ведь у нас рабоче-крестьянского происхождения.

— Вовсе нет, — обиделся Бобчик. — Моя бабка по материнской линии была из купечества.

— Нашёл, чем удивить, — скорчила ему рожу Адела.

— Нет, только, пожалуйста не ссорьтесь, — вмешалась я, чувствуя, что в воздухе запахло жаренным. — Давайте на сегодня объявим перемирие.

— Меня поражает настойчивость Альды, — заметил Бобчик. — Она строит это генеалогическое дерево днями и ночами. Неужели так важно, кто был твоим предком в двадцать пятом колене? В конце концов, раз человечество произошло от Адама и Евы, нас всех вполне можно считать отдалёнными родственниками.

— Компьютеры! — неожиданно зловещим голосом произнесла Адела. — Всё зло от компьютеров. Но уж лучше составлять генеалогическое дерево, чем часами беседовать о сексе с роботом.

— Беседовать о сексе с роботом? — теряя нить разговора, ошеломлённо переспросила я. — Что ты имеешь в виду? И при чём тут компьютеры?

— А разве ты не знаешь, что мама разговаривала о сексе с роботом? — удивлённо посмотрела на меня подруга. — Она занималась этим до того, как увлеклась поиском предков.

— Нет, я не знала, — воодушевилась я. Подобного я от Альды не ожидала. — А где, интересно, она взяла робота? И какой он? Нечто вроде надувного мужчины с моторчиком и встроенным магнитофоном?

— Вовсе нет, — поморщилась Адела. — Это я называю его роботом. На самом деле это искусственный интеллект, который зачем-то прикидывается человеком. Его создал какой-то тип, и запустил в Интернет программу. Многие люди разговаривают с ним о разных вещах, думая, что это настоящий человек, и только потом узнают, что он робот. Мама тоже нашла его через Интернет. Поэтому я и считаю, что всё зло от компьютеров. С тех пор, как мама завела этот проклятый ящик, она вообще ни о чём думать не способна. Сидит целыми днями и шарит по Интернету. Сначала с роботом трепалась, а теперь вот отыскивает сведения о монархических династиях Европы.

— Никогда бы не подумал, что искусственный интеллект может выступать в качестве эксперта по сексуальным вопросам, — заинтересовался Бобчик. — А как всё это происходит? Это нечто вроде любви по телефону?

— Если бы! — фыркнула Адела. — Этот робот совершенно тупой. Он смыслит в сексе не больше, чем я в прикладной термодинамике. Когда он не знает, что сказать, то отвечает вопросом на вопрос. Например, ты его спрашиваешь: "Как ты относишься к сексу?", а он отвечает: "А почему тебя это интересует?" Ты спрашиваешь: "Почему ты отвечаешь вопросом на вопрос?" а он тебе: "А почему ты задаёшь дурацкие вопросы?"

— В таком случае разговаривать с ним, это всё равно, что толочь воду в ступе, — разочарованно заметил Бобчик.

— Так я и говорю, — энергично кивнула головой Адела. — Вот до чего доводят людей компьютеры! Недавно я прочитала в газете, как какой-то итальянский парень три дня без передышки шарил по Интернету, а потом его увезли в психушку.

— Полностью с тобой согласна, — сказала я. — Меня тоже компьютеры раздражают. А Альда, случайно, не рассказывала тебе в подробностях об Атауальпе, его дочери и испанском капитане, с которым она сбежала? Как только твоя мама заподозрила, что я хочу написать книгу об этой истории, она наотрез отказалась давать мне дополнительную информацию.

— Это в ней говорит инстинкт самосохранения, — усмехнулась Адела. — Она здорово разозлилась, прочитав твою последнюю книгу. Она считает, что в ней ты изобразила меня девицей, совершенно лишённой моральных устоев.

— Но ты-то так не считаешь? — с надеждой спросила я.

— Конечно, нет, — пожала плечами подруга. — Разве я виновата в том, что родилась такой красивой и жизнерадостной?

— Ни капельки не виновата! — согласилась я. — А, кстати, кто из твоих знаменитых предков вызывает у тебя наибольший интерес?

— Конечно, Атауальпа! — воскликнула Адела. — Как только подумаю, что я настоящая принцесса инков, так у меня прямо дух захватывает! Кстати, как ты считаешь, я могу считаться наследницей Атауальпы?

— Наследницей Атауальпы? — переспросила я. — Что ты имеешь в виду?

— Нет, я, конечно, понимаю, что с юридической точки зрения меня нельзя считать прямой наследницей императора инков, но как ты думаешь, я имею моральное право на его наследство?

— Нет, только не это, — простонал Бобчик. — Только не упоминай при мне про золото инков.

— Про какое золото? — спросила я.

Бобчик обречённо откинулся на спинку кресла.

— А разве мама не рассказывала тебе про золото Атауальпы? — удивилась Адела.

— Нет, ещё не успела.

— Тогда ты не знаешь самого главного! — оживилась Адела. — Когда Франциско Писарро захватил в плен Атауальпу, и католическая церковь потребовала его казни, конкистадор пообещал освободить императора инков при условии, что его народ заполнит золотом и серебром две комнаты такого же размера, как та, в которой испанцы заперли Атауальпу. Индейцы выполнили требование Писарро и принесли нужное количество драгоценностей, но императора всё равно казнили, а драгоценности испанцы переплавили и отправили на родину. Жуткая история, да?

— Испанцы, как всегда, в своём амплуа, — сочувственно покачала головой я. — Только мне не понятно, при чём тут твои моральные права на наследство? Уж не собираешься ли ты отправиться в Мадрид и потребовать у короля Испании свою долю золота инков?

— Я же не сумасшедшая, — обиделась подруга. — Мне бы и в голову такое не пришло!

— Но ведь что-то тебе в голову пришло, — подозрительно заметил Бобчик.

— Ты говоришь это таким тоном, словно сомневаешься в моих умственных способностях, — окрысилась на него Адела.

— Упаси бог того, кто посмел бы в них усомниться, — грустно сказал Бобчик.

Подруга метнула на него негодующий взгляд.

— Инки отдали испанцам не всё золото, — многозначительно произнесла она. — Часть его они спрятали, и я знаю, где его можно найти!

— Пожалуй, я пойду на кухню и приготовлю кофе, — страдальчески вздохнул Бобчик.

— Никуда ты не пойдёшь! — отрезала Адела. — Ты останешься здесь и выслушаешь то, что я собираюсь рассказать. Это и тебя касается.

— Ты что, действительно знаешь, где инки спрятали золото? — недоверчиво поинтересовалась я. — И откуда же у тебя такая информация?

— С острова Бали, — объяснила Адела. — Мне рассказал об этом Марсель.

— Марсель? Это ещё кто? — недовольно спросил Бобчик.

— Француз. Икряной король, — с невинным видом пояснила подруга.

— Икряной король? — повторил Бобчик. — Уж не он ли подкинул тебе идею о занятиях любовью в ванне, наполненной чёрной икрой?

— А если бы и он? — завелась подруга. — Мало ли, какие идеи мне подкидывают? Да и вообще, сейчас мы говорим не об икре, а о золоте Атауальпы!

— Ребята, давайте жить дружно, — вмешалась я. — Мы же договорились — сегодня никаких ссор.

— А я и не собираюсь ссориться, — гордо вскинула голову Адела. — Я же не виновата в том, что живу с патологическим ревнивцем!

— Золото инков! — напомнила я.

— Так вот, — сказала Адела. — Когда Марсель узнал, что я принцесса инков, он рассказал мне другую, менее известную историю о сокровищах индейцев. Оказывается, инки передали Писарро не всё золото. Один из преданных военачальников Атауальпы, Льокеньяуми, в сопровождении нескольких сотен человек, вёз из Кито в Кахамарку огромный груз золота, когда до него дошли слухи о том, что испанцы казнили императора. Следы Льокеньяуми затерялись где-то в горах, то ли в районе Айакучо, то ли в Апуримаке, словом, где-то в Андийских Кордильерах. Сокровище тоже исчезло. Пытаясь отыскать его, испанцы сожгли живьём множество индейцев, но инки стойко выдержали пытки, и золото Атауальпы так никогда и не было найдено.

— Красивая легенда, — заметила я. — А ты уверена, что твой приятель не пересказал тебе сюжет какого-нибудь приключенческого фильма?

— Конечно, нет, — возмущённо фыркнула Адела. — Он уверял меня, что об этом упоминал в своей книге какой-то испанский священник.

— И какой из этого следует вывод? — осторожно поинтересовался Бобчик.

— Очень простой, — пожала плечами моя подруга. — Мы все втроём немедленно отправляемся в Перу за золотом Атауальпы.

— Нет! — в один голос воскликнули мы с Бобчиком.

— Нет? — возмущённо переспросила Адела. — Это ещё почему?

— Потому что я, к твоему сведению, работаю, — раздражённо сказал Бобчик. — И потому что даже псих не способен отправиться в Андийские Кордильеры из-за того, что придурок с острова Бали, которому нравится трахаться в ваннах с чёрной икрой, заявил, что где-то там спрятаны сокровища, за которыми испанцы охотились на протяжении веков, но почему-то так и не нашли.

— Так, — с неприятными интонациями в голосе произнесла Адела. — Твоя точка зрения мне понятна.

Она обернулась ко мне.

— Ну а ты что можешь сказать в своё оправдание?

Если бы здесь не было Бобчика, я, конечно, могла бы напомнить подруге, что до сих пор не пришла в себя от поездки в Индонезию, и нестись сломя голову на другой конец света в поисках мифических сокровищ кажется мне чистым безумием. Хотя…

— Хотя бы то, что один билет до Лимы стоит больше тысячи долларов, — пожала плечами я. — А если учесть гостиницы, полёты внутренними рейсами, аренду автомобиля и прочие затраты, твоя затея обойдётся мне как минимум в пять тысяч долларов, а у меня, к сожалению, сейчас нет таких денег.

— И это всё? — спросила подруга. — О деньгах ты можешь не беспокоиться. Я буду финансировать нашу экспедицию.

— Ты хочешь сказать, что надеешься, что я буду её финансировать, — ввернул Бобчик.

— Нет, — твёрдо сказала я. — Это невозможно. Я так не могу.

— Между прочим, на дворе середина ноября, — вкрадчиво заметила Адела. — Через пару недель наступит зима, а ведь ты ненавидишь зиму. А в Перу уже лето. Ты могла бы ходить не в рейтузах, свитерах и тяжёлых неудобных куртках, а в топике и мини юбке, и красивые смуглые мужчины провожали бы тебя горящими взглядами, отпуская тебе вслед изысканные комплименты. Только представь — океан, тропические джунгли, заснеженные горные вершины, плоскогорье Наска, которое создатели фильма "Воспоминания о будущем" назвали космодромом инопланетян, руины Мачу Пикчу, долина Куско — центр империи инков, древние храмы…

Я сглотнула слюну.

— Вонючее гуано, тысячи орущих бакланов, испражняющихся тебе на голову, дикие, благоухающие протухшим жиром и не говорящие по-испански индейцы, отсутствие асфальтированных дорог и горячей воды, — подхватил менее романтичный Бобчик. — Дизентерия, малярия, жёлтая лихорадка, преступность, военные перевороты…

— Лучше помолчи, — уничтожающе взглянула на него Адела.

"Новый русский" сник. Мне стало его искренне жаль.

— Ну так как, я тебя убедила? — обратилась ко мне Адела.

Я вздохнула.

— А ты не скучаешь по Луису? — нанесла запрещённый удар подруга.

Луис был колумбийским полицейским, с которым я познакомилась пять месяцев назад в клубе "Кайпиринья". Наш бурный роман прервался в самом зените из-за того, что ему пришлось вернуться в Боготу.

— А ведь Перу совсем недалеко от Колумбии, — вкрадчивым тоном змея-искусителя произнесла Адела. — Я уверена, что он смог бы выкроить пару недель, чтобы присоединиться к нашей экспедиции.

Мысль о Луисе окончательно меня доконала.

— Ты права. Уж лучше искать золото в Кордильерах, чем писать книги в промозглой холодной Москве, — сдалась я, мысленно попросив у Бобчика прощения. — Теперь тебе осталось только убедить в этом спонсоров.

— Нет, — решительно сказал Бобчик.

— Вот видишь, он не хочет, — заметила я.

— Ничего, скоро захочет, — пообещала Адела.

На этот раз телефон зазвонил всего лишь в половину второго ночи.

"Адела!" — подумала я, и не ошиблась.

— Подожди, дай-ка я угадаю, — зевая, сказала я. — Ты опять кого-нибудь убила?

— Золото Атауальпы! — свистящим шёпотом произнесла Адела. — Это было золото Атауальпы!

— Я помню, — сказала я. — Вчера вечером мы говорили о золоте Атауальпы. А почему ты шепчешь?

— Чтобы не разбудить Бобчика, — объяснила подруга.

— Было бы неплохо, если бы ты и в отношении меня проявляла подобную гуманность, — заметила я. — К твоему сведению, сейчас половина второго ночи.

— Ты не понимаешь. Он говорил о золоте Атауальпы!

— Кто? Испанский священник?

— Да нет же! Чиан Бенвитун!

— Ты спятила, — зевнула я. — Насколько мне помнится, твой индонезийский возлюбленный просил тебя то ли подержать эфирное масло, то ли продать оленьи рога.

— Я так подумала. Он произнёс нечто вроде "холд атае" — держи оленьи рога или "голд атае" — золотое платье, хотя, конечно, это могло быть и "солд ата" — продай эфирное масло. Теперь я понимаю, что Чиан хотел сказать "голд Ата" — золото Атауальпы. Просто у него не хватило сил произнести слово "Атауальпа" целиком. И он вовсе не был моим возлюбленным.

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но "золото Атауальпы" по-английски будет "голд оф Атауальпа", а о предлоге "оф" ты раньше не упоминала.

— Подумаешь, предлог! — фыркнула Адела. — Интересно, если бы ты умирала, стала бы ты заботиться о каких-то там предлогах! Он и "Атауальпа-то" не смог договорить до конца. Кстати, без предлога это звучало бы, как "золото… Атауальпа…" Это вполне логично.

— Это выглядит логично только в твоём больном воображении, — вздохнула я. — Какое, интересно, отношение может иметь индонезиец с остова Бали к золоту четырнадцатого императора инков?

— Самое прямое. Во-первых он был ювелиром, а во-вторых, он неоднократно бывал в Латинской Америке, и в его коллекции полно предметов доколумбова искусства. У него был даже инкский золотой жертвенный нож.

— Это может оказаться простым совпадением.

— Совпадением? Как бы не так! А ты знаешь, что с Чианом меня познакомил Марсель Морли?

— Марсель Морли? — удивилась я. — Но ведь ты говорила, что познакомилась с Чианом на пляже!

— Так и было. Марсель представил нас друг другу, а сам куда-то ушёл. Я не упоминала об этом на Бали, потому что тогда пришлось бы слишком долго объяснять, кто такой Марсель, как я с ним познакомилась и так далее. Кстати, когда меня арестовали, сразу же я позвонила Марселю, надеясь, что он поможет мне, но оказалось, что он уже выехал из гостиницы, хотя мне он говорил, что собирался пробыть на Бали ещё, как минимум, неделю. Соображаешь?

— В половину второго ночи я вообще не способна соображать, — раздражённо сказала я. — Я не совсем понимаю, чего именно ты хочешь от меня.

— Я думала, что ты обрадуешься, — обиженно сказала подруга.

— Может, я и обрадуюсь, если только догадаюсь, по какому поводу.

— Как по какому поводу? Если Чиана убили из-за золота Атауальпы, значит это сокровище действительно существует! А раз оно существует, то мы его непременно найдём!

— Возможно, я мыслю недостаточно оригинально, — заметила я, — но если Чиана действительно убили из-за золота Атауальпы, я предпочту навсегда забыть о том, что это золото существует. К счастью, Бобчик не собирается изображать в Перу русского Индиану Джонса. Славуа богу, что хоть у кого-то в вашей семье есть здравый смысл.

— Ошибаешься, — усмехнулась Адела. — Я его уже уговорила.

— Так быстро? — удивилась я.

— Ты же меня знаешь!

— Зато я никуда не поеду, — решительно заявила я. — Если твоего приятеля действительно убили из-за мифического золота Атауальпы, лучше держаться от Перу как можно дальше. Мне, конечно, нравятся приключения, но только в разумных пределах. Смерть от самурайского меча, несомненно, выглядит романтично, но я бы предпочла умереть от старости в собственной постели.

Адела вздохнула. Похоже, я здорово её разочаровала.

— Знаешь, пожалуй, я всё-таки ошиблась, — вкрадчиво сказала она. Её голос был фальшивым, как трёхдолларовая банкнота. — Я немного подумала, и сейчас я абсолютно уверена, что Чиан сказал "продай эфирное масло". Там действительно не было предлога. Всё это глупости. Золото Атауальпы — не более чем красивая легенда. Мы просто поездим по стране, вот и всё. Раз уж тебе не удалось посмотреть Индонезию, так хоть попутешествуешь по Перу. Ну так как, ты едешь или нет?

— Не знаю, — покачала головой я. — Я подумаю.

— Подумай, — согласилась Адела. — Только не слишком долго. Завтра я пойду покупать билеты.

"Боинг-847", ревя моторами, взмыл в воздух, пробив плотную стену окружающего Мехико смога. Мы с Аделой прильнули к иллюминаторам. Красноватое солнце только выплыло из-за горизонта, и его пока ещё мягкие лучи окрасили редкие, почти прозрачные облака в красивый бледно розовый цвет.

Прямого рейса из Москвы до Лимы не оказалось. Мы потратили почти сутки, чтобы добраться до Мехико, сделав остановки для дозаправки в Шенноне, Гандере и Гаване. Ночь мы провели в гостинице аэропорта, а на рассвете, зевая, погрузились в самолёт компании "Панамерикан".

Поскольку мы с Аделой жаждали сидеть только у окошка, мы взяли билеты на соседних рядах. Адела с Бобчиком заняли места передо мной. Из-за того, что им страшно хотелось спать, они даже не ругались, и были тихи и милы, как прикорнувшие у камина котята.

К счастью, день обещал быть солнечным, облаков почти не было, и я, замирая от восхищения, с жадностью рассматривала проплывающие внизу причудливо изрезанные тёмно-бурые горные хребты Мексики, в складках которых буйно зеленели тропические леса.

Это зрелище вернуло меня в детство. Мне было четырнадцать лет, когда я, с таким же острым любопытством приникнув к иллюминатору, правда не самолёта, а вертолёта, любовалась совсем другим пейзажем — раскинувшейся внизу бескрайней тайгой Восточной Сибири с её тёмными пятнами болот, поваленными ветром лиственницами, чёрными и страшными, как кладбища из фантастического фильма, следами лесных пожаров.

Адела даже не подозревала, какие ностальгические воспоминания пробудит во мне её совершенно бредовая с точки зрения логики идея поиска золота инков. Кладоискательство было навязчивой мечтой моего детства, причём привлекала меня в нём не столько материальная сторона дела, сколько захватывающий процесс поисков.

Я зачитывалась книгой "История морского пиратства", подчёркивая в ней абзацы, где упоминались места, в которых, по преданию, пираты спрятали свои несметные богатства. Я вырывала из библиотечных книг карты, на которых были помечены маршруты кладоискателей в Китае и Юго-Восточной Азии, и в то же время я, несмотря на юный возраст, прекрасно понимала, что границы родного, но, к сожалению, чересчур бдительного государства, как всегда, на замке.

Я с грустью думала о том, что мне не суждено будет проникнуть за пределы "железного занавеса". Я не смогу бороздить просторы Карибского моря в поисках нафаршированных сокровищами необитаемых островов, мне не доведётся отыскивать заброшенные золотые шахты где-нибудь в районе Тсинлинг Шана или нырять с аквалангом у берегов островов Тонга, исследуя заросшие водорослями и ракушками остовы пиратских кораблей. Эта мысль приводила меня в отчаяние.

В развитии нездоровой склонности к приключениям, путешествиям и кладоискательству, отчасти были виноваты мои родители. Моя мать была геологом, и даже входила в состав экспедиции, открывшей самое большое в Советском Союзе месторождение алмазов — трубку "Мир", а отец был мастером спорта по альпинизму и горным лыжам, и проводил большую часть времени в горах.

С детства я слушала рассказы матери о её путешествиях по Якутии, о том, как однажды она, заблудившись в тайге, вынуждена была застрелить собаку, чтобы накормить четырёх обессиливших от голода мужиков, как она опускала руки в самую обычную, ничем не примечательную лужу, и вытаскивала из неё сверкающие алмазы.

Когда мне исполнилось десять лет, отец взял меня на первое восхождение, причём не с новичками, а сразу разрядниками. Он научил меня относиться к горам, как к живому существу, которое может убить тебя, если ты будешь неосторожен и нарушишь неписанные Правила Гор, или может подарить тебе высочайшее наслаждение общения с ним.

Мне никогда не нравилось выражение "покорять гору". На гору можно было взойти, но её нельзя было покорить, как нельзя было покорить тайгу. Горы выковывали у людей специфическую психику. Они безжалостно отсеивали слабых и трусливых. Перед лицом опасности характер каждого человека раскрывался так, как он никогда не раскрылся бы в городе, и этот романтизм силы, взаимопомощи и уверенности в себе создавал совершенно уникальную, неповторимую атмосферу.

Сибирская тайга была такой же притягательной и почти такой же опасной, как горы. Там тоже существовали свои правила. Нельзя было прислоняться к деревьям, потому что с виду могучие и крепкие, но совершенно прогнившие изнутри стволы обрушивались от лёгкого толчка, и могли придавить тебя насмерть, с виду твердая почва превращалась в смертельно опасную болотную трясину и неожиданно проваливалась у тебя под ногами, а за поворотом лениво текущей реки тебя мог подстерегать бурный водопад.

Я путешествовала по рекам, в которых находили алмазы. Я выяснила, что россыпь золота можно обнаружить, присматриваясь к растущим у воды кустам — на их ветвях оседали крохотные золотые чешуйки, вымываемые водой и уносимые вниз по течению, и узнала множество самых невероятных способов, которыми старатели ухитрялись добывать драгоценный жёлтый металл.

Возможно потому, что я росла среди коллекций камней, среди книг о камнях, слушая рассказы о камнях и играя с украшенными бриллиантами, изумрудами и жемчугом фамильными драгоценностями моей бабушки, я была совершенно равнодушна к золоту и драгоценным камням. Они не стали для меня недоступными символами богатства и престижа, и я не понимала, как можно решиться на убийство или рисковать собственной жизнью из-за пригоршни золотых самородков или красивых прозрачных кристаллов. Алмаз для меня был просто прозрачным камнем, на гранях которого свет преломлялся сильнее, чем у горного хрусталя, а золото — не подверженным окислению жёлтым металлом. Искать их было гораздо увлекательнее, чем владеть ими.

Из-за золота и алмазов государство выделяло деньги, вертолёты, лодки и оборудование людям, которым нравилось путешествовать по диким неизведанным местам. Благодаря им я могла очутиться в самых дебрях тайги, где в окружности пятисот километров не было ни одного человека, если, конечно, не считать кочующих на оленях эвенков; где не отравленные химией реки были полны рыбой, животные не боялись людей, а под густым покровом тайги в изобилии росли грибы, черника и морошка.

Никакое золото, никакие алмазы на свете не могли заменить уникальных впечатлений и воспоминаний, которые остались у меня от путешествий по Сибири. И вот теперь, благодаря бредовой затее Аделы пуститься на поиски золота инков, я снова смогу пережить давно забытые ощущения.

И всё-таки я никак не могла избавиться от смутного ощущения беспокойства. Что, если Адела права, и Чиан Бенвитун перед смертью действительно пытался произнести "золото Атауальпы"? Конечно, это совершенно безумное предположение, но вдруг его зарезали потому, что ему стала известна тайна инкских сокровищ? И почему за нами следили? Возможно, люди, убившие Чиана, считают, что Аделе тоже что-то известно. Что, если они последуют за нами в Перу? Если это мафия, она достанет нас на любом континенте.

Я потрясла головой. У меня явно разыгралось воображение. Мои безумные предположения, несомненно, могли бы послужить украшением детективного романа, но в реальной жизни подобного просто не бывает. Самое лучшее — забыть навсегда об этой истории и спокойно наслаждаться путешествием. Возможно, Чиан вообще ничего не пытался сказать, и это был просто предсмертный хрип, а Адела со своей буйной фантазией сделала из мухи слона.

От размышлений меня оторвал раздавшийся из репродуктора голос стюардессы:

— Через пять минут наш самолёт будет пролетать над Акапулько — одним из самых знаменитых курортов мира. Увидеть Акапулько смогут пассажиры, сидящие по правому борту.

"Повезло", подумала я, вглядываясь в замаячившую на горизонте синюю полоску океана.

Я сидела как раз в правом ряду.

Под крылом самолёта мелькнули игрушечные кирпичики отелей, затерявшиеся между складками гор и лазурной громадой Тихого Океана, а затем земля осталась позади. В течение ближайших четырёх часов полёта нам предстояло видеть только воду.

Я со вздохом отлепилась от окна и откинулась на спинку кресла.

— Я думал, что вы за весь полёт так и не оторвётесь от иллюминатора, — произнёс по-английски насмешливый голос.

Повернув голову, я впервые взглянула на своего соседа и пожалела о том, что не сделала этого раньше.

Судя по выговору, хотя я и не считала себя экспертом в английском языке, это был американец, да и выглядел он соответственно. Это было живое воплощение американской мечты — высокий шатен лет тридцати с небольшим с выразительными чертами лица, светло-серыми глазами и чуть асимметричной нагловато-обаятельной улыбкой, которую многие женщины, наверняка, сочли бы неотразимой.

— Я впервые лечу над этой частью Мексики, — тоже улыбнулась я в ответ.

В глазах американца мелькнуло хорошо знакомое мне выражение. Похоже, он относился к широко распространённому типу чересчур уверенных в себе мужчин, которые каждую мало-мальски привлекательную представительницу слабого пола расценивают как объект для лёгкого и ни к чему не обязывающего флирта. Альда таких мужчин ненавидела. Я, наоборот, считала, что они весьма забавны и здорово украшают нашу жизнь, если, конечно, не воспринимать их слишком всерьёз и не позволять им эту жизнь портить.

— Фрэнк Даунфолл, — представился он.

— Хорошо, хоть не Лоудаун[2], — усмехнулась я.

Я подумала, что общение с Аделой дурно сказывается на мне. Чисто инстинктивно я скопировала её манеру флирта с дразнящим оттенком стервозности. Впрочем, как оказалось, я выбрала правильную тактику. В глазах Даунфолла отразилось одобрение. Видимо, ему не нравились девушки, смотрящие на него наивными, преданными и широко открытыми голубыми глазами. Для него была не столь важна постель, сколько предваряющий её азарт любовной игры, а игра в поддавки его не прельщала.

О том, что, вопреки всякому здравому смыслу, многим мужчинам нравятся стервы, я с удивлением узнала в шестнадцать лет. В то время я училась в знаменитой на всю Москву математической школе, собираясь в будущем стать гениальным математиком, а многомерные пространства и доказательство великой теоремы Ферма интересовали меня намного больше, чем скучные и примитивные подростки моего возраста.

Столь странное для молодой девушки увлечение математикой объяснялось очень просто: моя мать, некоторое время преподававшая в Московском Университете, ухитрилась купить кооперативную квартиру с доме, построенном специально для преподавателей Университета, и только на моём этаже обитало по меньшей мере с десяток математиков, большая часть которых была кандидатами или докторами наук.

Как я быстро убедилась, математики были самыми загадочными, ненормальными, и в то же время любопытными людьми на свете.

Чуть ли не каждый день к нам в гости забредал вдребадан пьяный, но жутко талантливый математик Алексей Андреевич, чтобы почитать нам свои новые произведения. Он был немыт, от него плохо пахло, и нередко у него была расстёгнута ширинка, но когда он читал мне свои статьи о сравнительном анализе квантовой физики и шаманских ритуалов Крайнего Севера, об энтропии и негентропии, об обратной перспективе в древнерусской живописи, или о греческой философии, моё сердце замирало от восторга.

Впервые я познакомилась с творчеством Алексея Андреевича в десять лет, и немедленно захотела стать такой же умной и эрудированной, как и он. Что же касалось его беспробудного пьянства и совершенно бомжовского вида, то и этому нашлось вполне приемлемое оправдание. Мне рассказали, что в сталинские времена его собственная невеста после какой-то глупой ссоры написала на него донос, и блестящий молодой математик на одиннадцать лет загремел на нары сибирских лагерей. После такой встряски немудрено было стать алкоголиком.

Но самой замечательной личностью нашего этажа была Лёлька, моя соседка слева. Она вытворяла самые невероятные вещи, вроде хождения в грязных кедах по потолку, чтобы подразнить соседку-кагэбэшницу, а в её малогабаритной двухкомнатной квартире тусовались знаменитые учёные, художники-абстракционисты, непризнанные поэты и просто бедные родственники из провинции.

Именно у Лёльки под драматический накал "Страстей по Иоанну" Баха я познакомилась с Петей Шкваркиным, который меня и просветил насчёт пользы женской стервозности.

Петя Шкваркин был в два раза старше меня. Кроме того он был математиком, шизофреником и гомосексуалистом, то есть, с моей точки зрения, на редкость оригинальной и интересной личностью. Поскольку в советские времена гомосексуалисты ещё были редкостью, по крайней мере в тех кругах, где я вращалась, я чрезвычайно гордилась знакомством с ним.

Петя приходил ко мне каждый день, и мы разговаривали часами. Точнее, больше говорил он, а я, в основном, слушала. Даже это оказалось весьма сложной задачей, поскольку, как известно, мышление шизофреника, особенно обладающего широкой эрудицией, весьма специфично, и следить за его мыслью и совершенно неожиданными, непонятными и непредсказуемыми аналогиями и переходами с предмета на предмет было непросто. Общение со Шкваркиным я воспринимала, как упражнение, развивающее интеллект, хотя и уставала при этом, как рабочий овощебазы, разгрузивший десяток вагонов с арбузами. Однако иногда он, как не странно, говорил довольно дельные вещи.

— Мужчинам нравятся стервы, — заявил он однажды, — но только в том случае, если это аристократические стервы. В женщине должно чувствоваться почти демоническое достоинство, она должна уметь держаться, как королева, а её взгляд должен откровенно говорить мужчинам "А пошли вы все!"

Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Петя отвёл меня в Пушкинский музей и показал портрет красивой женщины в жемчужно-сером платье.

— Вот это настоящая аристократическая стерва! — сказал он. — Запомни её взгляд, почувствуй себя так, как чувствует она, и тогда успех тебе обеспечен! Ты не должна просто притворяться стервой, ты должна ощущать стервозность своей душой!

Я впилась взглядом в холодную красавицу. Она смотрела прямо на меня. Её глаза казались живыми. Они передавали мне что-то чуждое, непонятное и чётко не определённое. Чисто автоматически я выпрямилась, расправила плечи, слегка повернула голову, скопировав её позу, и в этот момент меня охватило странное чувство. Мне показалось, что часть её души переселилась в меня. Моё восприятие было не таким, как обычно. Моя поза, моё настроение, мой взгляд словно говорил всему миру: "А пошли вы все!" Я сама стала совершенно обособленным миром. Я ощущала себя самодостаточной и прекрасной, как замкнувшая на себе даже собственное гравитационное поле нейтронная звезда. Впервые на эмоциональном уровне я поняла, что именно Шкваркин называл стервозностью. Это не были обычно подразумеваемые под этим словом свойственные многим прекрасным дамам скандальность и мелочность.

Аристократическая стервозность заключалась в нарциссическом противопоставлении себя миру и, соответственно, мужчинам. Именно поэтому налёт стервозности в красивой женщине чисто автоматически вызывал у мужчин с сильным характером интерес и азарт борьбы. Такую женщину надо было покорять, как вершину. Любовный союз с ней не позволял расслабляться. Он стимулировал и возбуждал, как ощущение опасности.

Чувствовать себя стервой мне совершенно не понравилось. Во-первых мне в принципе были антипатичны стервы, а, во вторых, в глубине души я считала мужчин, которым нравятся женщины стервозного типа, полными придурками и мазохистами.

Но, как ни странно, тактика, подсказанная шизофреником Петей, оказалась на редкость действенной, и я научилась легко распознавать мужчин, которые тащатся от стерв. На первых курсах университета, для тренировки оттачивая техники обольщения представителей сильного пола, я использовала тактику стервозности с неизменным эффектом, хотя и с лёгким отвращением.

Решительно, этот полёт превращается в "вечер воспоминаний"!

— Эй, где вы? Вы меня слышите? — донёсся до меня голос Даунфолла.

— Что? — встрепенулась я. — Вы что-то сказали?

— У меня создалось впечатление, что вы пребываете в трансе, — усмехнулся американец.

— Я почти не сомкнула глаз этой ночью, — соврала я. — Так что не удивительно, что я сплю на ходу.

— А я-то подумал, что это мой взгляд вас загипнотизировал.

— Увы, — я пожала плечами. — Я совершенно не гипнабельна. Это было трагедией моей молодости. Я всегда мечтала под гипнозом за две недели в совершенстве овладеть английским языком, но ничего не получилось. На этот проклятый английский я угробила лучшие годы своей жизни.

— Но вы неплохо владеете им, — решил польстить мне Фрэнк.

— Вы тоже, — вернула комплимент я.

Даунфолл рассмеялся. Хорошо хоть чувство юмора у него есть.

— Я уже представился, — заметил он. — Может быть теперь и вы скажете, как вас зовут?

— Ирина Волкова.

— Ирина, — повторил он. — Кажется, это русское имя?

— Угадали, — сказала я.

— Так вы русская? — удивился он. — Вот бы не подумал! Впрочем, я никак не мог определить, откуда у вас такой акцент. И каким ветром вас занесло в туманную Лиму?

— Просто хочу посмотреть страну, — ответила я. — Самый обыкновенный, скучный и примитивный туризм.

В отверстие между кресел просунулась сонная мордочка разбуженной нашим разговором Аделы. От одного взгляда на Фрэнка её глаза вспыхнули, как лампочки новогодней гирлянды.

— Мы ищем золото Атауальпы! — радостно заявила она. — Кстати, в моих жилах течёт кровь последнего императора инков, так что я немножечко принцесса. А чем занимаетесь вы?

— Торговля недвижимостью, — сказал Даунфолл. — Так значит вы ищете золото Атауальпы? Вряд ли это можно назвать скучным и примитивным туризмом.

— Внимание! — произнёс голос из репродуктора. Ровно через пять минут наш самолёт пересечёт линию экватора. Из зимы вы перенесётесь в лето. Чтобы отпраздновать такое событие, наша авиакомпания предлагает вам на выбор вино или шампанское.

— Хорошо, что нас по такому случаю не собираются искупать в океане, — сонно проворчал Бобчик.

— А ведь он запал на тебя! — торжествующе заявила Адела, распахнув дверь моего номера в отеле "Посада дель Инка", расположенном на углу Conde de la Moncloa и улицы Освободителей.

Мы с Бобчиком хотели остановиться в расположенном в центре и более престижном "Шератон Лима отеле", в котором, помимо всего прочего, были казино, бассейн, сауна, теннисный корт и спортзал, но Адела упёрлась рогом. Ей, видишь ли, импонировало, что в названии отеля упоминались инки.

Так мы оказались в Сан Исидро, "спальном" районе Лимы. Впрочем, "Посада дель Инка", открытый только в прошлом году, тоже был первой категории. Это оказалось стилизованное под старину сильно вытянутое в длину красно-жёлтое двухэтажное здание с плоской черепичной крышей и большой крытой террасой ресторана, на которую вели отделанные внизу булыжником многочисленные полукруглые арки.

— Ты слушаешь, что я говорю? — настаивала Адела. — Ты ему понравилась!

— Ты тоже ему понравилась, — заметила я. — А ещё ему понравились стюардесса, молоденькая таможенница с косами, девушка из паспортного контроля…

— Не болтай глупостей! — раздражённо прервала меня подруга. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Даже если это и так, мне это безразлично, — сказала я. — Я слишком ленива для однодневных курортных романов.

— Ну конечно, тебе вынь да положь большое и светлое чувство, — съязвила Адела.

— Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты прекратила своё грубое вмешательство в мою личную жизнь, — сказала я.

— Но ведь и ты на него реагировала, — продолжала гнуть свою линию подруга. — Я же видела, он тебя возбуждает!

— Подумаешь, возбуждает! — фыркнула я. — Шоколадные конфеты с ликёром возбуждают меня ещё больше, но это не значит, что я буду трескать их с утра и до вечера.

— Луис! — многозначительно произнесла подруга. — Всё дело в Луисе.

— Он тут вообще не причём, — сердито возразила я. — И вообще, я больше не хочу обсуждать эту тему.

— Кстати, ты так толком и не объяснила мне, чем закончился твой разговор с Луисом, — проигнорировав мою последнюю фразу, — сказала Адела. — Значит он отказался приехать в Перу?

— Не совсем так, — поморщилась я. — Луис всегда очень тактичен. Он деликатно дал мне понять, что загружен работой по самую шею, и вряд ли сможет вырваться в Лиму, но если только у него появится возможность, он будет очень рад увидеть меня и так далее.

— Но может быть он и в самом деле загружен работой, — заметила Адела.

— В любом случае это не играет никакой роли, — махнула рукой я. — Жизнь на разных континентах, и, вдобавок, в разных полушариях, не слишком способствует поддержанию романтических чувств. У Луиса до меня было немало женщин, и после меня будет не меньше, так что нечего вообще об этом думать. Всё было очень приятно и красиво, но всё закончилось.

— Но если с Луисом у тебя всё закончилось, то почему ты не хочешь закрутить роман с этим американцем?

— А почему я должна этого хотеть? — поинтересовалась я.

— Ну вот. Теперь ты заговорила совсем, как тот робот из Интернета, — покачала головой Адела. — В любом случае ты согласилась, чтобы сегодня вечером он показал нам Лиму. И вообще, на мой взгляд, Фрэнк гораздо симпатичнее Луиса. Ты обратила внимание, какие у него мускулы? Да и глаза у него выразительнее.

— Подумай лучше о том, как ты будешь искать золото инков, — проворчала я. — В конце концов мы приехали сюда в поисках сокровищ.

— Об этом не беспокойся, — усмехнулась подруга. — Я уже знаю, что делать!

Фрэнк был пунктуален. Он подъехал к отелю в девятнадцать пятьдесят семь, а ровно в восемь он уже стучался в мой номер. Он переоделся в элегантный белый костюм, который, надо признать, сидел на нём просто великолепно.

Я тоже не ударила лицом в грязь. На мне было короткое серебристое платье от Амайа Арсуага, которое я купила в Мадриде, и изящные белые босоножки.

— Минуточку, — прощебетала Адела, когда мы зашли за ней и Бобчиком. — Дамам срочно требуется припудрить носик.

Окинув Даунфолла восхищённым взглядом, она схватила меня за руку и чуть ли не силой поволокла в туалетную комнату.

— Что с тобой? — удивилась я. — Что ещё за секреты?

— Ты не представляешь, что я сделала! — с придыханием произнесла она.

Что-то в её взгляде заставило меня насторожиться.

— У меня возникает предчувствие, что лучше бы мне об этом не знать, — заметила я.

Но Адела не обратила внимания на мои слова.

— Я позвонила Луису! — необычайно гордясь собой, сообщила она.

— Зачем? — возмутилась я. — Что ты ему сказала? Я же просила тебя не лезть в мою личную жизнь!

— Я не могу смотреть на то, как этот негодяй разбивает тебе сердце! — драматично воскликнула Адела.

— Но он ничего мне не разбивает, — возразила я.

— Мне лучше знать, уж поверь мне, — безапеляционно заявила подруга. — Вот я и решила — пусть он тоже помучается. Я ему всё выложила, начистоту. Я сказала ему, что тебе глубоко наплевать на то, что он не захотел с тобой увидеться, и что ты уже успела познакомиться в самолёте с совершенно потрясающим американцем, богатым, элегантным и обалденно красивым. Я даже упомянула, что его зовут Фрэнк Даунфолл, и тут Луис не выдержал и что-то завопил, но я не стала его слушать и повесила трубку. Пусть он теперь пострадает. Никто не умеет так терзаться от ревности, как латиноамериканцы.

— Ты что, совсем спятила? Зачем ты это сделала? — рявкнула я. — Я вовсе не хочу, чтобы Луис от чего-нибудь терзался!

— Зато я хочу! — упрямо сказала Адела. — Он не имеет права так с тобой обращаться. Ну ничего, теперь пусть помучается. Если бы ты слышала, как он орал! Как будто его резали!

— Странно, — заметила я. — Луис по натуре достаточно уравновешенный человек. За всё время нашего знакомства он кричал всего один раз, да и то из-за того, что на него упал паук-птицеед, а у Луиса с детства арахнофобия. А ты не можешь повторить, что именно он кричал?

— Понятия не имею! — пожала плечами Адела. — Да, честно говоря, я и не вслушивалась. Мне просто хотелось разозлить его, а когда я поняла, что он завёлся, как сумасшедший, я просто повесила трубку. Когда люди орут, их больше всего раздражает, если никто не хочет их слушать.

— О господи, — покачала головой я. — Что же мне теперь делать? Может быть, снова позвонить Луису?

— И сказать ему, что ты, надев своё лучшее вечернее платье, отправляешься развлекаться с Фрэнком? — с невинным видом поинтересовалась Адела.

Я бросила на подругу убийственный взгляд.

— Ну, ты змея, — покачала головой я.

— Не спорю, — усмехнулась она.

Арендованный Фрэнком "крайслер" мягко катил по узким грязноватым улицам столицы Перу. Лима оказалась совсем не такой, как я ожидала. Ещё из окна самолёта, пробившего на спуске слой тяжёлых серых облаков, земля Перу показалась мне безжизненной каменистой пустыней. Столица, раскинувшаяся под громадой нависающих над ней туч, казалась унылой, приземистой и какой-то придавленной. Воздух был влажным и затхлым, как в тропическом лесу.

— Для города, лежащего почти посередине между Экватором и Южным тропиком, здесь не слишком-то жарко, — заметила я.

— Во всём виновато холодное течение Гумбольта, — объяснил Даунфолл. — Оно приходит сюда из Атлантики, и поэтому даже в самые жаркие дни температура в Лиме не поднимается выше двадцати семи градусов.

— В Лиме всегда такие туманы? — поинтересовалась Адела. — Здесь же в двадцати метрах ничего толком не разглядишь.

— Не всегда, но, к сожалению, слишком часто, — усмехнулся Фрэнк. — Это гаруа — знаменитая лимская мгла. Иногда туман, сеющий тонкую водяную пыль, бывает настолько плотным, что водителям приходится включать "дворники", как во время дождя.

— А вы хорошо знаете Лиму, — заметил Бобчик. — Наверное, вам часто приходилось здесь бывать.

— Это связано с моей работой, — сказал Даунфолл. — Кроме того, меня увлекает история Перу, так что я могу быть для вас почти профессиональным гидом. Сейчас мы повернём направо и выедем на Площадь Оружия или Гербовую площадь. На ней расположены кафедральный собор и президентский дворец.

Машина затормозила на светофоре. Мы высовывали головы из окошек, с любопытством оглядывая размытые туманом силуэты пешеходов и очертания зданий.

— В 1535 году Франциско Писарро основал Лиму, очертив концом своей пики круг в том месте, где сейчас находится центр Оружейной площади и повелев заложить здесь "город волхвов", — продолжал свою лекцию Фрэнк. — Лиму объявили столицей испанских владений в Южной Америке и вице-королевства Перу. Именно отсюда отправляли в Мадрид легендарное золото инков.

"Крайслер" миновал ряд однотипных, как братья-близнецы, вытянутых малоэтажных строений с плоскими крышами и типичными для испанской архитектуры закрытыми двориками — патио, и выехал на небольшую прямоугольную площадь. Перед помпезным белоснежным зданием, архитектура которого вызывала ассоциации со штраусовской Веной, высоко задирая ноги, вышагивали гвардейцы в сверкающих металлических касках и затянутых поясом чёрных мундирах с красными эполетами. Даже без объяснений мы догадались, что это и был перуанский "Белый дом".

Центр площади был украшен круглым фонтаном незатейливой формы, в котором плескались смуглые босоногие ребятишки.

— А это ещё что за архитектурное извращение? — поинтересовался Бобчик, кивнув на причудливое здание, примыкающее кафедральному собору, украшенному двумя башенками колониального стиля.

— Это архиепископский дворец, — объяснил Даунфолл. — Можете полюбоваться главными лимскими достопримечательностями — резными деревянными балконами.

— Жуткое зрелище, — покачал головой Бобчик. — Можно подумать, что кто-то взял здоровенный старинный шкаф и через крышу безуспешно пытается втащить его на верхний этаж.

Я вполне понимала Бобчика. К зрелищу небольших аккуратных белоснежных домиков, из тела которых на уровне второго этажа, как огромная чёрно-коричневая опухоль, выдвигаются плохо обтёсанные толстенные прямоугольные балки, поддерживающие грубое почти чёрное от времени туловище балкона, действительно трудно привыкнуть, но наглядевшись на них в Андалузии, я со временем притерпелась к этому зрелищу, и даже стала находить в нём определённое очарование.

Покрытые причудливой резьбой, перуанские балконы были ещё шире испанских. Они казались тёмной и грубой холщовой заплаткой, налепленной на вечернее платье из тонкого белого шёлка.

Попетляв по старым кварталам колониальной Лимы, мы выбрались на вторую по значению площадь Святого Мартина с её знаменитым собором Святого Франциска и потемневшей от времени бронзовой статуей восседающего на боевом коне конкистадора Франциско Писарро. Экскурсия закончилась у бывшего дворца де ла Торре Тагле, в котором сейчас располагалось Министерство иностранных дел. Более узкие, чем обычно, резные балконы довольно гармонично вписывались в архитектуру этого своеобразного ассиметричного здания.

В сгущающихся сумерках и тумане становилось трудно что-либо разглядеть. Свет фонарей вибрировал, отражаясь во взвеси водяных капель, и воздух казался живым и тяжёлым.

— Вот и всё. Больше в Лиме смотреть нечего, — сказал Фрэнк. — Новая Лима — это типовые многоэтажки с балконами из унылого серого железобетона. Теперь, если нет возражений, мы можем познакомиться с перуанской кухней. Вы знаете, что такое себиче?

— Нет, — заинтересованно откликнулась Адела. — А что это?

— Сырая рыба, пояснил Даунфолл. — Самое знаменитое местное блюдо, нечто вроде японского суши или сацими. Только что пойманную рыбу нарезают тонкими ломтиками, посыпают перцем и рубленным луком, а затем в изобилии поливают соком лимонов. Минут через двадцать рыба основательно промариновывается и меняет цвет, становясь белой, как будто её долго и основательно варили, а сочетание лимонного сока, лука и перца гарантирует полную дезинфекцию. Кстати, в России вы едите сырую рыбу?

— В Сибири, — сказала я. — Она называется строганина. Только за неимением лимонов для вымачивания там обычно используется клюквенный сок, а иногда добавляется алкоголь.

— Ну так как насчёт себиче? — поинтересовался Фрэнк. — Отважитесь попробовать?

— С удовольствием, — ответила я. — Мне вообще нравятся экзотические блюда. — Я даже кенгурятину ела, не говоря уж о лягушачьих лапках, улитках и змеях. Один раз я даже проглотила паука, правда это я сделала на спор.

— Ужас какой! — возмутилась Адела. — Змея — это ещё куда ни шло, но есть пауков — это уже настоящее извращение.

— Но устрицы-то тебе нравятся, — возразила я. — А ведь их вообще едят живыми. Иногда они даже пищат при этом!

— Знаете что, — решительно заявила Адела. — Вы отправляйтесь в ресторан есть сырую рыбу, а мы с Бобчиком решили для начала посетить местное казино.

— Да неужели? Впервые об этом слышу! — удивлённо сказал Бобчик.

Сзади послышался приглушённый звук удара, и я догадалась, что подруга заехала ему локтем в бок. Я посмотрела в зеркальце заднего обзора. Отражающееся в нём лицо Аделы живописно-зверской мимикой пыталось что-то внушить её загрустившему возлюбленному.

— Адела, ради бога! — сказала я по-русски. — Только не надо специально оставлять нас наедине! Кончай устраивать мою личную жизнь. Я уже объяснила тебе всё, что думаю по этому поводу.

На губах подруги заиграла маккиавелиевская улыбка.

— Так вы подбросите нас к казино "Шератон Лима отеля"? — медовым голоском спросила она у Фрэнка по-английски.

— С превеликим удовольствием, — усмехнулся тот.

— Я тебе это припомню, — пообещала я.

— С тебя причитается, — шепнула мне на ушко Адела.

Рыбный ресторан "Исла Бонита" располагался совсем недалеко от Пасео де ла Република, где, перед входом в казино "Шератон Лима отеля", мы высадили Аделу и Бобчика. Мы с Фрэнком разместились под навесом в квадратном внутреннем дворике, украшенном неизменными арками.

Тёмные грубо сколоченные деревянные столы чем-то неуловимо напоминали балконы Лимы. Маленький оливковый официант с припухшими миндалевидными глазками имел типично индейские черты лица. Он постелил передо мной и Фрэнком большие прямоугольные салфетки, на которых была воспроизведена репродукция картины Гогена с пышнотелой гологрудой таитянкой, бёдра которой были обмотаны куском красной материи, а волосы украшала большая белая орхидея.

На салфетки он поставил плоские керамические блюда цвета охры, ловко разложил вокруг них приборы и расставил бокалы для вина и воды.

Себиче действительно оказалось превосходным, хотя на мой вкус в нём было слишком много перца.

Даунфолл щедро подливал мне лёгкое белое вино, и с каждым бокалом и ресторан, и Лима, и обаятельный сероглазый американец казались мне всё более привлекательными.

Действительно, чего я так расстраиваюсь из-за того, что Луис не приехал? Даже если бы он приехал, что бы от этого изменилось? Нас ожидало ещё одно болезненное расставание. Не знаю, было бы оно болезненным для него, но для меня уж точно. В нашей ситуации ничего нельзя было изменить. Он жил и работал в Боготе, а я в Москве.

Не то, чтобы я была против того, чтобы перебраться в другую страну, но только не в Колумбию. Для этого у меня был слишком развит инстинкт самосохранения. Кроме того, Луис и не предлагал мне переехать к нему. Конечно, он приглашал меня в гости, но в его устах это прозвучало скорее, как вежливая фраза при расставании.

Задумавшись, я совсем не слушала, что говорит Фрэнк.

— Эй, очнись! — он поводил рукой у меня перед глазами. — Ты опять заснула?

— Это от вина, — сказала я. — Я не привыкла так много пить.

— Пара бокалов вина — это для тебя много? — удивился Даунфолл.

— Их было больше, чем два, — с пьяной убеждённостью сказала я. — Когда-то я изучала математику.

— Представь себе, я тоже, — усмехнулся Фрэнк. — Я даже умею считать до тысячи.

— Да ну! — восхитилась я. — Я бы сейчас до тысячи точно не досчитала.

— А зачем тебе считать до тысячи? — удивился американец.

— И в самом деле, зачем? — согласилась я. — Пусть бухгалтеры считают.

Небольшой букетик романтичных лазорево-фиолетовых цветов, стоящий в центре стола в испещрённой сеткой причудливых трещинок керамической вазочке, закрывал от меня подбородок Фрэнка. Отблеск цветов превращал светло-серый оттенок его глаз в небесно-голубой.

Сейчас Даунфолл казался мне совсем не таким, как в самолёте. Его самоуверенность, самовлюблённость и внутренняя жёсткость сменились мягким юмором и внутренним покоем. Или таким его сделали мои воспоминания о Луисе?

Решительно, вино и лирические воспоминания настраивали меня на философский лад. Впрочем, точно так же на меня действовали визиты к дантисту. Каждый раз перед посещением зубного врача я всерьёз задумывалась о смысле бытия.

"Объективная реальность не существует", — подумала я. "Есть только наше представление о ней. Сейчас его глаза кажутся голубыми, но лишь потому, что в них отражаются лазоревые цветы. Проецируя на него воспоминания об ушедшим из моей жизни колумбийском полицейском, я занимаюсь самообманом. И что из того? Именно невинный самообман придаёт особую прелесть этой влажной летней ночи, этому маленькому рыбному ресторанчику, затерявшемуся на самом краю Южноамериканского континента. Сознательный самообман не опасен, если уметь, насладившись им, вовремя возвратиться к действительности."

— Хочешь, я отвезу тебя на дискотеку? — предложил Фрэнк. — Тебе нравится танцевать?

— Я обожаю танцевать, — сказала я. — Но только не в пьяном виде. Я отдавлю тебе все ноги.

— Думаю, что я это переживу, — улыбнулся Даунфолл.

— Туман исчез, или мне это только кажется? — спросила я. — И облака, вроде, рассеиваются.

— Погода здесь изменчива, — объяснил Фрэнк. — Бывает так, что в городе тихо, но ветер, дующий в верхних слоях атмосферы, разгоняет облака.

— Давай поедем на побережье, — попросила я. — Я ещё ни разу не гуляла по берегу Тихого океана.

— В Лиме нет океана. Если хочешь, я отвезу тебя в Кальяо. Это портовый город примерно в пятнадцати километрах отсюда. Там красивая набережная. Ты сможешь посмотреть на океанский прибой.

— Здорово, — обрадовалась я.

Вставая из-за стола, я пошатнулась.

— Э-ээ, да ты действительно пьяна, — усмехнулся Даунфолл, поддерживая меня под локоть.

Его прикосновение не было мне неприятно.

Набережная Кальяо тянулась на юг от старого порта, заполненного рыбачьими баркасами. На сером бетоне мола сушились сети, откуда-то из чёрных далей океана ритмично подмигивали рубиновые огни. Фрэнк объяснил, что это светит маяк на острове святого Лоренсо.

Вдоль берега раскинули пышные кроны столь обожаемые мною пальмы. Берег был каменистым, и в разноцветные плиты набережной глубоко врезались живописные остовы скал. Вздымая фонтаны белой кружевной пены, океанские волны с глухим шумом разбивались о бетон мола. В просветы между тучами выглядывала круглая мордочка луны.

Меня всё ещё пошатывало. Наверное, в этом было виновато не только вино. Сказалась и усталость после перелёта, и недосып, и смена часовых поясов.

Даунфолл поддерживал меня за талию, и мне было приятно чувствовать тепло его тела сквозь тонкую серебристую ткань платья. Оно странно и возбуждающе контрастировало с влажностью и прохладой ночного морского воздуха.

Вино в сочетании с переутомлением вызывали у меня волшебное обострение восприятия. Казалось, я чувствовала кожей ритмичное биение океанского прибоя. Оно было монотонным и ласкало, как руки опытного массажиста. Лунный свет окутывал меня прозрачной таинственной аурой. Ноздри подрагивали от ароматов растений и моря, и в этом пряном коктейле запахов я чётко выделяла уже почти выветрившийся тонкий букет дорогого одеколона и пряный запах гибкого натренированного тела американца. Он кружил мне голову и в то же время успокаивал.

— Ты не устала? Если хочешь, мы можем посидеть на скамейке, — предложил Фрэнк.

— Но они каменные, — возразила я. — Мне холодно сидеть на камне.

— Ничего. С этим мы как-нибудь справимся, — усмехнулся американец.

Я почувствовала, как его сильные руки поднимают меня в воздух. Он опустился на скамейку, и я оказалась у него на коленях, в уютном кольце его рук. Это было приятно, но начинало слегка меня беспокоить. Наши отношения как-то чересчур быстро переходили на излишне интимный уровень. Это меньше всего входило в мои планы.

Видимо уловив перемену моего настроения, Даунфолл внимательно посмотрел мне в глаза. Я тоже, быстро трезвея, уставилась на него. Его лицо неуловимо изменилось и стало таким же, каким оно было в самолёте — лицом охотника, привыкшего рассчитывать свои шаги и не допускать ненужных ошибок.

Я отражала его внутреннее состояние, как зеркало. У меня возникло специфическое ощущение, как перед рукопашной схваткой, когда одинаково подготовленные противники, не зная техники и тактики соперника, ещё не начав действовать, интуитивно оценивают друг друга, пытаясь угадать по почти незаметным движениям зрачков и подрагиваниям мышц, куда будет направлен первый удар.

Молчание слишком затягивалось. Я не хотела делать ход первой. Зрачки Фрэнка подрагивали, расширяясь. Губы слегка приоткрылись. За ними блеснула полоска ровных и крепких, ослепительно белых зубов. Я знала, что это означает, и продолжала ждать, сама не понимая, какого чёрта я начинаю вести себя, почти как Адела. С другой стороны меня терзало любопытство. По тому, как поведёт себя мужчина в подобной ситуации, можно очень многое сказать о его характере. На факты я полагалась больше, чем на интуицию. Интуиция могла подвести, факты — никогда.

— Ты думаешь о том же, о чём и я? — спросил Даунфолл.

Почему-то мне снова вспомнился робот, с которым Альда беседовала о сексе. Я чуть не расхохоталась. Только его тут не хватало. Чувство юмора, как всегда, подводило меня в самый ответственный момент.

— А о чём, по-твоему, я думаю? — с трудом сохраняя серьёзный вид, поинтересовалась я.

— Расскажи, как ты предпочитаешь заниматься любовью? — не отводя от меня гипнотизирующего взгляда потемневших в сумерках глаз, произнёс он.

"Дежа вю", подумала я. "Чёрт бы побрал моё проклятое воображение!"

У меня перед глазами, как живая, промелькнула Адела, с восторгом повествующая о своей интрижке с икряным королём.

Я просто не смогла удержаться.

— В ванне, наполненной чёрной икрой, — радостно брякнула я, понимая, что окончательно угробила и без того стремительно увядающий романтический настрой.

Лицо Фрэнка перекосила странная гримаса. Его пальцы больно впились мне в плечи.

— Что ты сказала? А ну повтори, что ты сказала? — звенящим от ярости голосом произнёс он.

На мгновение я растерялась. Столь резкой смены настроения я никак не ожидала. Это было странно. Может, у него аллергия на чёрную икру? Или у него с ней связаны какие-то травмирующие воспоминания? Откуда взялась такая неадекватная реакция? Ну, ляпнула я глупость — и что особенного? Зачем же из-за этого так злиться?

— Я сказала, что мне нравиться заниматься любовью в ванне, наполненной чёрной икрой, — слегка растерянным голосом повторила я. — Эта была просто глупая шутка. Извини, если она тебя расстроила. Я и сама понимаю, что чёрная икра жутко воняет рыбой, и на самом деле мне бы и в голову не пришло валяться в ней. Так что прости меня и успокойся, пожалуйста. Ты делаешь мне больно.

Но американец не собирался успокаиваться. В его глазах отражалось безумие.

— Значит, это была шутка? Я так не считаю!

Встряхнув меня за плечи, он приблизил своё лицо вплотную к моему.

— Сейчас ты расскажешь мне всё! — угрожающе произнёс он.

— Что я должна тебе рассказать? Что вообще тебе от меня надо?

— Я хочу знать, почему ты упомянула о ванне с чёрной икрой. Но ещё больше меня интересует то, что тебе известно о золоте Атауальпы!

Мне стало нехорошо. Я совершенно не понимала, как мне удалось вляпаться в подобную историю. Впрочем, всё было более чем очевидно. Меня опять, как последнюю идиотку, ни с того, ни с сего понесло на край света в поисках несуществующих сокровищ. Так что мне некого винить, кроме самой себя.

Но ещё сильнее меня терзало то, что накатав несколько книг по психологии, я за целый вечер не смогла распознать опасного психопата. Господи, да ведь это не просто псих, это самый настоящий маньяк! А я, кретинка недобитая, сижу у него на коленях, слава богу, хоть не целовалась с ним!

— Хватит прикидываться дурочкой! — рявкнул Даунфолл. — Так ты собираешься говорить или нет?

— Собираюсь! — с готовностью кивнула я.

Мне не хотелось ещё больше раздражать маньяка своим упрямством.

— Ну? — сказал он.

— Что? — спросила я.

— Золото Атауальпы! — скрипнул зубами он. — Говори всё, что тебе известно о золоте Атауальпы!

— Да ради бога! Только не нервничай! Я всё тебе расскажу! Значит так. Когда Франциско Писарро захватил в плен Атауальпу, и католическая церковь потребовала его казни, — поспешно затараторила я, — испанцы пообещали освободить императора инков при условии…

— Ты что, издеваешься надо мной? — окончательно озверел Фрэнк. — Я не хотел причинять тебе боль. Но ты сама меня к этому вынуждаешь!

Я почувствовала, что тоже потихоньку начинаю звереть. Я делаю всё, что он хочет, историю завоевания Перу ему тут, как на уроке в школе, излагаю, а он опять недоволен!

— Ты просил меня рассказать о золоте Атауальпы, и именно этим я и занимаюсь, — раздражённо сказала я, забыв о своём намерении не ссориться с маньяком. — Так чем ты ещё недоволен?

— Ты прекрасно понимаешь, чем я недоволен! — сказал Даунфолл с таким видом, словно он был великим телепатом и запросто читал мои мысли. — Что связывает тебя с семьёй Джианозо?

— Что? — опешила я. — Какая ещё семья Джианозо?

— Ты вынудила меня! — нехорошо оскалился он.

— Ты тоже меня вынудил, — пробормотала я, и, воспользовавшись тем, что руки у меня пока ещё были свободны, нанесла ему резкий прицельный удар в глаза.

Американец рефлекторно поднёс руки к лицу, отпустив мои плечи, и я изо всех сил рванула по набережной по направлению к порту. Удар я нанесла сверху вниз, так, чтобы пальцы скользнули по надбровным дугам и ногти не поранили роговицу глаза, поэтому он был не слишком сильным, и я могла рассчитывать в среднем на одну-две минуты преимущества.

Бегала я не слишком хорошо, и мне следовало очень постараться, чтобы поймать такси и вернуться в Лиму до того, как Фрэнк оклемается и догонит меня. В противном случае мне пришлось бы прятаться, а скрываться от сильного и натренированного психопата в незнакомом перуанском портовом городе, где кишмя кишат доморощенные маньяки, насильники, бандиты и убийцы, мне ни капельки не хотелось.

Мои лёгкие разрывались, а сердце стучало, как паровой молот, когда я увидела на параллельной набережной дороге движущийся в моём направлении зелёный огонёк. Я бросилась ему наперерез. Таксист едва успел затормозить, чудом не размазав меня по асфальту.

— Joder! Estas loca?[3] — яростно крикнул он, выскакивая из машины.

— Пожалуйста, отвезите меня в Лиму! — взмолилась я по-испански.

— А деньги у тебя есть? — подозрительно оглядев меня опытным взглядом с головы до ног и отметив, что ни сумочки, ни карманов на платье у меня нет, спросил он.

Выйти на улицу без денег в чужой стране я бы никогда не рискнула, а, поскольку таскать с собой сумочку мне было лень, я на всякий случай спрятала несколько купюр под слегка оторвавшуюся со стороны пятки кожаную стельку босоножки.

— Есть, есть!

— Покажи!

Проклиная в душе меркантильность таксиста, я дрожащими руками сорвала туфель и продемонстрировала перуанцу наличие у меня свободно конвертируемой валюты.

— Ладно, ненормальная, садись! — смилостивился таксист.

Машина рванула с места, набирая скорость. Выглянув в окно, я заметила бежавшего странными зигзагами Фрэнка. Правой рукой он держался за глаза.

— Так тебе и надо, психопат недорезанный! — мстительно подумала я.

Я вихрем взлетела вверх по лестнице, и заколошматила кулаками по двери Аделы и Бобчика. Всю дорогу я молилась, чтобы они оказались в гостинице. Я смертельно боялась, что сошедший с катушек Фрэнк примчится в "Посада де Инка", и на сей раз мне не удастся так легко отделаться. На вялого индейца, мирно дремлющего у регистрационной стойки, рассчитывать не приходилось, обращаться в полицию тоже не хотелось, да и не имело смысла. Только присутствие Аделы и Бобчика могло отрезвляюще повлиять на непредсказуемого психопата.

Дверь распахнулась. Облачённая в короткий золотистый пеньюар Адела с удивлением уставилась на меня. Я смотрела на неё с не меньшим удивлением. То, что она вернулась из казино до полуночи, было почти невероятным. Одно из двух: или боги решили мне помочь, или она снова поссорилась с Бобчиком.

— Ты дома? Так рано? — выпалила я. — А Бобчик где?

— Здесь, конечно, где ж ему ещё быть, — пожала плечами подруга. — Ну и видок у тебя!

Со вздохом облегчения я ввалилась в дверь и плюхнулась на диван.

— Похоже, ты неплохо повеселилась, — с интересом поглядев на меня, заметил Бобчик. — Чем ты занималась? Скачками на необъезженных ламах или игрой в "Форт Байярд"?

Адела бросила на него уничтожающий взгляд.

— По-моему, ты собирался принять ванну, — многозначительно заметила она.

— Нет, пусть он останется, — взмолилась я. — Фрэнк чуть не убил меня. Я чудом от него сбежала. Этот Даунфолл — настоящий психопат, вполне в духе его фамилии. Я боюсь, что он снова заявится сюда.

— Американец хотел тебя убить? — удивился Бобчик. — С чего бы это? Он не похож на маньяка.

— Чикатило тоже не был похож на маньяка, — заметила я, — однако это не помешало ему угробить несколько десятков человек.

— Так он собирался тебя убить? — разочарованно протянула Адела. — А я-то думала, ты от любви такая растрёпанная. Жаль. Фрэнк казался на удивление симпатичным — просто душка. К тому же я надеялась услышать подробности.

— Единственная подробность — это то, что он самый настоящий псих, — сказала я.

— Хотел бы я знать, как тебе удалось довести его до такого состояния, — задумчиво произнёс Бобчик.

— Что ты имеешь в виду? — обиделась я. — И на что это ты намекаешь?

— Ни на что, — пожал плечами Бобчик. — Просто прожив год с Аделой, я начинаю понимать Чикатило.

— Что?!! — задохнулась от возмущения подруга.

— Я имею в виду, что на всё есть свои причины, — пояснил Бобчик. — Вряд ли он завёлся вообще без всякого повода. Интересно, что ты такого сделала, чтобы совершенно нормальный с виду Фрэнк вдруг захотел тебя убить?

— Ничего особенного я ему не сделала, — недовольно сказала я. — Сначала всё шло просто великолепно. Я сидела у него на коленях, потом он спросил, как я предпочитаю заниматься любовью, а я сдуру ляпнула, что в ванне, наполненной чёрной икрой. Тут-то у него и поехала крыша.

— Не удивительно, — усмехнулся Бобчик. — И как он отреагировал? Обругал тебя? Ударил?

Я отрицательно покачала головой.

— Он вцепился мне в плечи и потребовал объяснить, почему я упомянула о чёрной икре. Я сказала, что это была просто глупая шутка, но он разозлился ещё больше и потребовал изложить ему всё, что мне известно о золоте Атауальпы.

— О золоте Атауальпы? — недоверчиво переспросила Адела. — Он что, тоже охотится за моим золотом?

— Не знаю я, за чем он охотится, — покачала головой я. — Чтобы его успокоить, я стала пересказывать ему легенду о Франциско Писарро и золоте инков, но он совсем озверел и намекнул, что будет меня пытать до тех пор, пока я ему не выложу всю правду. А потом он спросил, что связывает меня с семьёй Джианозо.

— И что тебя связывает с семьёй Джианозо? — заинтересовался Бобчик.

— А тебя что с ней связывает? — рассердилась я. — Ты начинаешь вести себя, как Фрэнк!

— Я просто пытаюсь понять, почему он задавал тебе такие вопросы, — примирительно заметил Бобчик. — Кстати, что это за семья Джианозо?

— Откуда я знаю! Я вообще в первый раз про неё от Фрэнка услышала. Фамилия типично итальянская, а под словом "семья" скорее всего подразумевается какой-нибудь мафиозный клан. Странно другое — пока мы болтали в ресторане, я упомянула о затее Аделы приехать на землю предков и развлечься поиском исчезнувших сокровищ, но американец только посмеялся и сказал, что это золото искали на протяжении веков и, скорее всего, оно вообще не существует.

— Значит, всё началось с того, как ты упомянула о ванне с чёрной икрой, — подытожил Бобчик. — Именно тогда Фрэнк по какой-то причине заподозрил, что ты связана с мафиозной семьёй Джианозо и знаешь что-то важное про золото Атауальпы. Идею о чёрной икре ты почерпнула у Аделы, я хорошо это помню. Ещё она упоминала о каком-то икряном короле с острова Бали, который и подкинул ей мысль отправиться на поиски золота инков. Кстати, как его звали? Кажется, Марсель?

— Бред какой-то, — покачала головой я. — Так не бывает. Я не верю в подобные совпадения. Фрэнк оказался в самолёте рядом с нами чисто случайно. Билет на этот самолёт мы взяли в самый последний момент, так что к Марселю с острова Бали Даунфолл не может иметь никакого отношения. Кроме того, Марсель — француз, а не итальянец, так что вряд ли у него есть что-то общее с семьёй Джианозо.

— То, что он француз, ничего не значит, — возразил Бобчик. — Он вполне может оказаться наполовину итальянцем.

— Ты, случайно, не помнишь, какая у Марселя фамилия? — обратилась я к Аделе.

Подруга меня не слышала. Она уставилась куда-то в потолок, а на её лице застыло странное выражение.

В ожидании ответа Бобчик тоже уставился на неё.

— Держу пари, что ей что-то известно, — мрачно проговорил он.

— А я-то тут при чём! Ничего мне не известно, — возмущённо фыркнула Адела, выходя из транса. — Уж и задуматься нельзя!

— Так какая у Марселя фамилия?

— Не знаю я его фамилии! А вот кому-то из нас просто необходимо немедленно принять ванну!

Подруга выразительно посмотрела на Бобчика.

— Ладно, — обиженно произнёс он. — Чёрт с вами. Секретничайте, если хотите. Только имейте в виду — если на вас снова нападёт Фрэнк Даунфолл или браток из семьи Джианозо, я даже пальцем не пошевелю, чтобы вступиться за вас.

— Очень надо! — фыркнула Адела. — Тоже мне, защитник нашёлся!

Бобчик вздохнул и, вынув из шкафа халат, отправился в ванную.

— Ты шутишь! — сказала я.

— Да нет, он здесь, клянусь тебе! Я своими глазами его видела! — понизив голос, заявила Адела. — Именно поэтому мы так рано вернулись из казино. Я не хотела, чтобы он заметил меня и подошёл ко мне в присутствии Бобчика. Ты же знаешь, какой Бобчик ревнивый!

— Знаю, — подтвердила я. — Так он был в казино?

— Вот именно. Играл в "Блэк Джек", — многозначительно кивнула подруга.

— Невероятно! — воскликнула я. — И ты действительно не подозревала, что он собирается в Перу? Он даже не намекнул тебе об этом?

— Ничегошеньки я не знала! Клянусь компьютером Альды!

— Это мафия, — мрачно сказала я. — Она выследила нас.

— Мафия? — удивилась Адела. — Какая ещё мафия?

— Откуда, я знаю, какая? Индонезийская, китайская, французская, итальянская…

— С тобой всё в порядке? — обеспокоено посмотрела на меня подруга. — А ты ещё обвиняешь меня в том, что я вечно воображаю то, чего нет. При чём тут мафия?

— Только не говори, что считаешь его присутствие здесь простым совпадением!

— Конечно, это простое совпадение! — пожала плечами Адела. — Он даже не подозревал, что я в Лиме. Он всего лишь играл в "Блэк Джек".

Из ванной появился облачённый в халат Бобчик.

Подруга бросила на него недовольный взгляд.

— Что-то ты слишком быстро помылся, — ворчливо заметила она. — Любопытство заело?

— Я имею право знать, что здесь происходит, — решительно заявил Бобчик. — Мы находимся в дикой латиноамериканской стране, и я не хочу нарываться на неприятности.

— А мы и не будем, — сказала Адела. — Я даже рада, что ты пришёл. Сейчас мы быстренько соберём свои вещи и переберёмся в "Шератон Лима отель".

— Что? — не поверил Бобчик. — Уже час ночи! Не поздновато ли для переезда?

— Самое подходящее время, — неумолимо подтвердила подруга. — К тому же, если мы переедем, Фрэнк Даунфолл не будет знать, где нас найти. Это всего лишь разумная мера предосторожности.

— Может, лучше вернёмся домой? — предложил Бобчик. — Это была бы ещё более разумная мера предосторожности.

— Но ведь мы же не какие-нибудь трусы, — гордо сказала Адела.

— Верно. Мы самоубийцы, — безнадёжно вздохнул Бобчик.

Взмывая в ночное небо, шестнадцатиэтажный "Шератон Лима отель", сделанный из стекла, бетона и стали, сиял разноцветьем неоновых огней. Он был весь составлен из прямоугольников, и даже насечки на его квадратных в сечении колоннах тоже был прямоугольным. Круглыми оказались лишь многочисленные лампочки, составляющие прямоугольные узоры на ярко-фиолетовом потолке холла.

Чтобы не оставлять меня в одиночестве, Бобчик снял четырёхместный "люкс" со смежными комнатами. Добравшись, наконец, до постелей, мы были настолько измучены, что не хотели даже вспоминать ни о Фрэнке Даунфолле, ни об икряном короле Марселе, ни о загадочной семье Джианозо.

Затратив последние силы на то, чтобы снять с себя одежду, я юркнула под одеяло и отключилась прежде, чем моя голова коснулась подушки.

— Сначала на барахолку, а потом на руины Пачакамака! — услышала я сквозь сон звонкий и бодрый голос Аделы.

— Интересное сочетание, — заметил Бобчик. — Но барахолка у тебя всё-таки на первом месте.

— Она у меня на первом месте потому, что работает с утра, а к руинам Пачакамака нужно ехать на машине, — объяснила подруга.

Завидуя её неисчерпаемой энергии, я выползла из-под одеяла и с трудом нашарила под кроватью туфли. Голова была пустая и тяжёлая, как древнегреческая амфора. Я задумалась над тем, было ли моё состояние следствием похмелья или ночной гонки по набережной Кальяо.

Я так и не успела прийти к какому-либо выводу, как дверь распахнулась, и в мою комнату впорхнула Адела в обтягивающей лимонно-жёлтой маечке и ярко-красных шортах из мокрого шёлка.

— Как насчёт того, чтобы посетить знаменитую лимскую барахолку? — сверкая глазами от возбуждения, как учуявшая глухаря охотничая собака, спросила она.

Я подняла на подругу затуманенный страданием взгляд.

— Прямо сейчас? Может для начала хоть соку выпьем?

Адела вздохнула.

— Ну ты и зануда, — покачала головой она. — Разве ты не знаешь, что на барахолку надо ходить с утра пораньше, пока всё ценное не раскупили?

— Ты собираешься найти на барахолке что-то ценное? — поинтересовалась я, накидывая халат. — Интересно, что именно? Позолоченную китайскую бижутерию или штампованные тайваньские маечки с надписью "Я — перуанец"?

Подруга укоризненно посмотрела на меня.

— Причем тут маечки и бижутерия? Речь идёт о произведениях искусства доколумбовой эпохи.

— Ну конечно, как же я сразу не сообразила, — спохватилась я. — Где ещё можно разжиться золотом инков, как не на лимской барахолке!

— И не стоит иронизировать, — нахмурилась Адела. — Разве ты не слышала, как на таких барахолках искусствоведы за бесценок покупали уникальные вещи, которые потом уходили на аукционах за сотни тысяч долларов?

— Ты правильно сказала, что это были искусствоведы, — заметила я. — Кстати, далеко не всякий искусствовед с одного взгляда отличит хорошую подделку от оригинала. Но тебе это, несомненно, удастся.

— Это тебе надо было бы жить с Бобчиком, — укоризненно вздохнула Адела. — Вы просто два сапога пара. Никакого воображения.

— Ладно, — согласилась я. — Идём на барахолку. Только сначала позавтракаем.

Бобчик с аппетитом уплетал острые, как жало скорпиона, куриные кесадильяс с сыром и сладким перцем. Мы с Аделой предпочли "Перуанское ассорти" — нечто вроде поджаренного на заострённых деревянных палочках шашлыка, где баранина соседствовала с курятиной, свининой, говядиной и кусочками сочного тёмно-зелёного перца.

— Всё-таки странные существа женщины, — заметил Бобчик. — Ещё вчера вы места себе не находили из-за всей этой истории с Даунфоллом и семьёй Джианозо, даже в другой отель среди ночи помчались, а сегодня даже не вспоминаете об этом. Единственное, о чём вы способны думать — это дешёвая перуанская барахолка, кишащая микробами, курами, грязными блохастыми индейцами и орущими, как сирены, поросятами.

— Индейцы не грязные и не блохастые, — обиделась Адела. — Они потомки великой цивилизации, уничтоженной такими, как ты, жадными и корыстными бледнолицыми. Оскорбляя мой народ, ты оскорбляешь меня.

— Ну ладно, может блох у них и нет, но какое-нибудь кожное заболевание тут запросто можно подцепить, — настаивал Бобчик. — Почему вы не можете обойтись обычными магазинами? Далась вам эта барахолка!

— Шедевры доколумбовой эпохи, — сказала Адела.

— Смертельное оружие, — сказала я.

Бобчик поперхнулся кусочком кесадильяс и мучительно закашлялся. Я поспешно подлила ему минеральной воды.

Бобчик отпил из бокала, ещё немного покашлял и, наконец, успокоился. Когда он снова посмотрел на нас, его глаза выражали страдание.

— Какие шедевры доколумбовой эпохи? Какое смертельное оружие? — с тоской в голосе спросил он.

Адела обратила на меня свои прозрачные невинные глаза.

— Меня тоже интересует вопрос, что ты подразумеваешь под смертельным оружием, — заметила она.

— Как что? — я удивилась их непонятливости. — Естественно, оружие уничтожения. Вы что, американских боевиков никогда не видели? Что делают Псы Войны, оказавшись в чужой стране, где им угрожает опасность?

Бобчик и Адела уставились на меня с каким-то странным выражением лица. Никто из них и не подумал ответить на мой вопрос. Поэтому я решила ответить на него сама.

— Вооружаются! — для убедительности ткнув в потолок шампуром с остатками "Перуанского ассорти", многозначительно заявила я. — Чтобы противостоять психованному Фрэнку с его бандой итальянских мафиози, мы должны прежде всего вооружиться.

— И ты собираешься приобрести смертельное оружие на лимской барахолке? — сдавленным голосом поинтересовался Бобчик.

— А где же ещё? — удивилась я. — Или у тебя есть другие предложения?

— Ты что, всерьёз полагаешь, что на индейской барахолке запросто продаются автоматы "узи", гранатомёты и снайперские винтовки с калиматорным прицелом? — наконец обрёл голос Бобчик.

— А ты всерьёз полагаешь, что я стану таскаться по Лиме с гранатомётом? — в духе альдиного робота ответила я. — Чтобы меня посадили в тюрьму за незаконное ношение оружия?

— Ну, тогда я сдаюсь, — тяжело вздохнул Бобчик. — Просвети меня, тёмного, какое смертельное, но не запрещённое к ношению оружие, ты собираешься приобрести.

— Не знаю пока, — пожала плечами я. — Мало ли что там можно найти? Придётся ориентироваться по ходу дела.

— Но хотя бы в общих чертах ты не могла бы описать то, что собираешься купить? — настаивал Бобчик.

— Да хотя бы строительный отвес, — сказала я. — Привязываешь его к самой обычной верёвке, делаешь на конце верёвки небольшую петлю, надеваешь её на кисть правой руки, фиксируешь отвес и верёвку на запястье кольцом из широкой резинки, прячешь всё это под рукавом — и получаешь "гибкое копьё" — самое настоящее смертельное оружие.

Представь, например, что Фрэнк угрожает тебе пистолетом — а ты совершенно безоружен и вроде бы не опасен. Ты слегка встряхиваешь кистью и отвес оказывается у тебя в пальцах. Мгновенное движение руки — отвес вылетает из неё и ударяет Фрэнка в глаз или в лоб, ты дёргаешь за верёвочку левой рукой, и отвес снова у тебя, готов к следующему броску.

— О, господи, — простонал Бобчик.

— Но с отвесом ещё надо уметь обращаться, — вдохновившись, продолжала я. — Более простой вариант — купить напильник, и остро отточить им половину монетки. Такую монетку легко спрятать, зажав её между указательным и средним пальцами. Тебе потребуется только доля секунды, чтобы незаметным движением перерезать ею какую-либо артерию на руке, на ноге или на шее врага. Двенадцать секунд — и он мёртв.

Вообрази, что злобный мафиози из семьи Джианозо пинает тебя ногами, спрашивая, где находится золото Атауальпы, а ты корчишься и стонешь, прикидываясь "дохлым бараном". Тем временем ты незаметно достаёшь из карманчика в поясе штанов заточенную монетку, чик! — и перерезаешь артерию на внутренней стороне его лодыжки. Кровь бьёт фонтаном, мафиози орёт от ужаса, безуспешно пытаясь её остановить, а ты по-быстрому смываешься с места убийства.

Ещё можно с успехом использовать шило или лезвия для безопасных бритв. Сгибая их особым образом между большим и указательным пальцами, лезвия можно метать на расстояние до пяти метров, целясь в глаза или в шею. И всё, это, заметь, не считается оружием. А если учесть отравляющие вещества и химические бомбы, которые можно сделать из самых простых, продающихся повсюду ингридиентов…

— Хватит! — взмолился Бобчик. — Где ты только набралась всех этих ужасов?

— Если бы твой третий бывший муж тренировал спецназовцев, разведчиков и диверсантов, ты бы ещё не такого набрался, — гордо ответила я. — У него даже курс такой есть — использование предметов обихода и подручных средств в качестве орудия убийства. Более того, можно запросто прикончить человека вообще без использования подручных средств или ядов, и при этом на его теле не останется никаких следов, а патологоанатомы признают смерть от естественных причин.

— Извини, если мой вопрос покажется тебе несколько нескромным, — заметил Бобчик. — Тебе вообще приходилось кого-нибудь убивать?

— Только в мечтах, — сказала я. — И преимущественно издателей. Но ты не можешь отрицать пользу теоретической подготовки.

— Не могу, — вздохнул Бобчик.

— А ты не задумывалась о том, чтобы поменять профессию? — поинтересовалась Адела. — Говорят, киллеры сейчас неплохо зарабатывают.

— Душа не лежит, — ответила я. — Работа муторная и слишком хлопотная, да и подготовка убийства отнимает чересчур много времени. Ты бы стала таскаться за кем-либо по грязному московскому снежку и часами прятаться в подворотнях, выясняя распорядок жертвы?

— Ни за что, — помотала головой подруга. — Очень надо! Пусть этим мужики занимаются!

— Ладно, уговорили. Барахолка, так барахолка, — окончательно сдался Бобчик. — Пусть Псы Войны вооружатся по самые зубы! Только этого нам не хватало для полного счастья.

Бурлящая, как самовар, знаменитая лимская барахолка раскинула свои ряды в ста метрах от президентского дворца. Она благоухала и шумела, резала глаза пёстрыми красками традиционных индейских нарядов и ошеломляла разноцветьем самых невероятных товаров, выставленных на продажу.

Адела подпрыгивала от возбуждения, как юный фокстерьер, которого хозяин держит на коротком поводке. На каждом прилавке ей мерещились древние произведения доколумбова искусства. Ещё немного — и она утрёт нос знаменитым искусствоведам!

Бобчик вздыхал, брезгливо морщился, и старался на всякий случай ни к чему не прикасаться.

— Может, разделимся, — предложила я. — Поскольку нас интересуют совершенно несхожие вещи, мы будем только мешать друг другу.

— А ты не боишься остаться одна? — спросил Бобчик. — Вдруг здесь появится Фрэнк и нападёт на тебя?

— Насчёт этого ты можешь быть спокоен, — покачала головой я. — Если он где-либо и решится напасть на меня, так только не на барахолке. Ну так как? Встретимся через час на этом самом месте?

— Через два часа, — сказала Адела.

— И не здесь, а в баре через дорогу, — сказал Бобчик. — Там хоть пива можно выпить. Два часа в этом аду я не выдержу.

— "La Pava Vieja" — прочитала я вывеску над баром. — "Старая индюшка". Крутое название!

— Может, у хозяина бара в детстве была любимая ручная индейка, потом её зарезали, чтобы подать на новогодний стол, он страшно переживал, и теперь назвал бар в ей честь? — предположила Адела.

— Тебе бы романы писать, — отдала ей должное я. — От твоих версий прямо слеза прошибает.

— Ладно, я побежала, — чмокнула Бобчика в щёку подруга. — Меня ждут шедевры доколумбовой эпохи!

— А меня — смертельное оружие, — добавила я.

— Завидую вам, — грустно сказал Бобчик. — Меня ожидает только "Старая индюшка".

Когда через час пятьдесят минут я, более или менее вооружённая, вошла в "La Pava Vieja", двое посетителей бара и сам бармен внимательно смотрели на Бобчика.

Мой приятель сидел в самом углу бара лицом к стене, его стул был задвинут глубоко под столик, а локти спрятанных под столом рук ритмично двигались взад-вперёд с небольшой амплитудой. Я тихо прошла между столиков, и мне открылся бобчиков профиль. На его лице застыло слегка напряжённое и отсутствующее выражение. Он был настолько поглощён своим занятием, что не видел и не слышал ничего вокруг.

"Господи, что же он такое делает?" подумала я, с ужасом отгоняя пришедшую мне в голову мысль.

Похоже, бармен и посетители думали о том же самом, и выражение на их лицах было весьма и весьма странным.

— Привет! — наигранно весёлым тоном сказала я.

Бобчик подпрыгнул на месте и испуганно уставился на меня с таким видом, словно я застукала его на месте преступления.

Бармен и посетители тоже вздрогнули.

— Чем это ты тут занимаешься? — не удержавшись, шёпотом спросила я.

— Ничем, — пожал плечами Бобчик. — Соль обтачиваю.

Я подрясла головой.

— Извини?

— Обтачиваю соль, — повторил он.

— Я правильно поняла, ты сказал, что обтачиваешь соль? — на всякий случай уточнила я.

— Именно так я и сказал, — подтвердил Бобчик.

Он уже оправился от испуга, и выражение его лица стало таким же спокойным и приветливым, как обычно. В отличие от Бобчика, мне становилось всё хуже и хуже.

— Значит, ты обтачиваешь соль, — почти не дрогнувшим голосом повторила я, прикидывая с каким именно расстройством психики мне приходится иметь дело, и почему это случилось именно сейчас. — И какую же именно — каменную, поваренную, морскую?

— Новую, — сказал Бобчик. — Что это с тобой? На тебе лица нет. Я это делаю по твоему же совету.

— Отлично, — кивнула я. — Значит, ты по моему совету обтачиваешь соль. И чем же ты её обтачиваешь?

— Как чем? Напильником! Да что с тобой, в самом деле? Тебе нехорошо?

Бобчик движением ног отодвинул стул и вынул руки из-под стола. В одной из них был зажат небольшой треугольный напильник, а в другом — монета.

Бармен разразился хохотом, а двое посетителей оживлённо заговорили, указывая пальцами в нашем направлении.

— О, господи! — выдохнула я. — Так ты же обтачиваешь соль!

— Кажется, я об этом уже упоминал, — с лёгким удивленим произнёс Бобчик. — Это ведь ты посоветовала обзавестись смертельным оружием. А ты что подумала?

— Да так, ничего, — соврала я, усаживаясь за столик. — Просто я ещё не привыкла к названию перуанских денег.

Свою национальную валюту перуанцы назвали в честь солнца — главного божества древних инков. По-испански "солнце" звучало, как "соль". После того, как из-за неуклонно растущей инфляции буханка хлеба стала стоить около тысячи солей, а зарплаты начали исчисляться в миллионах, перуанское правительство убрало с денег лишние три нолика, а обновлённая и резко возросшая в цене валюта стала называться "нуэво соль" — "новое солнце".

— Ну ладно, с моим смертельным оружием мы разобрались, — заметил Бобчик. — А что купила ты?

— Сейчас увидишь, — загадочно улыбнулась я.

Пошарив в сумочке, я выхватила оттуда зеленовато-бурую армейскую гранату и, воздев её над головой, с безумным видом выдернула чеку.

После того, как он чуть не доконал меня своим обтачиванием соли, моя душа жаждала мщения.

— Patria o muerte! Venceremos! No pasaran![4] — заорала я знаменитые лозунги кубинских революционеров.

Эффект превзошёл все мои ожидания.

Бобчик отшатнулся и замер с раскрытым ртом и выпученными от ужаса глазами. Бармен со сдавленным воплем ужаса упал ничком за стойкой, а парочка мужчин, перевернув стол, укрылась за ним. Я с восхищением отметила, что, прежде, чем заняться спасением собственной жизни, они успели прихватить со стола кружки с недопитым пивом.

— Не беспокойтесь! Она не настоящая! Это игрушка! — поспешно объяснила я по-испански.

В доказательство своих слов я положила гранату на стол между мною и Бобчиком. Из-за стойки доносилось негромкое и жалобное бормотание бармена. Он молился святой деве де ла Мерсед.

Укрывшиеся за перевёрнутым столиком посетители не молились. Они быстро и жадно допивали своё пиво, вероятно, думая о том, что это может быть их последняя в жизни кружка.

Секунд через двадцать допившие пиво мужчины выбрались из-за стола.

— Эй, всё в порядке, — с нервным хихиканьем постучал по стойке бара один из них. — Выходи. Это была шутка. Граната игрушечная!

— Господи, помилуй, — пробормотал бармен. — Ничего себе шуточки!

— А ты испугался, — обличающе ткнул в него пальцем другой посетитель.

— Я? — возмутился бармен. Как истинный латиноамериканец, он скорее признался бы в совершении семи смертных грехов, чем в трусости. — Что я, по-вашему, шуток не понимаю? Как насчёт пива за мой счёт? Всех угощаю!

— Ну, ты даёшь, — покачал головой Бобчик, глядя на то, как я зачековываю гранату. — Бедняга Даунфолл и не подозревает, с кем он связался.

Сорок минут спустя в "Старую индюшку" ворвалась запыхавшаяся Адела. Её руки были заняты полиэтиленовыми пакетами, и судя по тому, как пригибалась к полу подруга, эти пакеты весили немало.

— И это всё — шедевры доколумбовой эпохи? — ужаснулся Бобчик. — Ты что, между делом разграбила пару древних храмов?

Адела с гордостью извлекла из пакета завёрнутый в обрывки газет широкий и очень грязный керамический сосуд с двумя маленькими оббитыми ручками.

— Это ещё что за кошмар? — брезгливо поморщился Бобчик.

— Это ночной горшок Хатун-Таки, льяктамайока из рода Иньяка Панака, знаменитого вождя руна-руна, — объяснила сияющая Адела. — Я заплатила за него всего двести пятьдесят долларов. Здорово, правда?

— За двести пятьдесят долларов я мог бы привезти тебе грузовик битой керамики, — раздражённо сказал Бобчик.

— Но эта керамика не имела бы никакого отношения к Хатун-Таки, льяктамайоку[5] Иньяка Панака и вождю руна-руна[6], — резонно возразила Адела.

— Ты эти слова на барахолке выучила? — язвительно поинтересовался Бобчик.

— Между прочим, это кечуа, язык моих предков, с достоинством произнесла подруга. — Как ты смотришь на то, чтобы поставить этот шедевр доколумбова искусства на ночной столик у нашей кровати?

— Ни за что, — решительно сказал Бобчик. — Ни за что на свете на моём ночном столике не будет стоять черепок, в который испражнялся какой-то там Панака из руна-руна.

Адела зловеще прищурилась.

— Это твоё последнее слово? — мрачно поинтересовалась она.

— Да, — уже менее решительно сказал Бобчик.

— Ну что ж, — сказала Адела. — В таком случае я буду ночевать в спальне с горшком Хатун-Таки Иньяка Панака, а ты вполне обойдёшься диванчиком в гостиной.

— О, господи! За что мне всё это? — простонал Бобчик.

Бармен, с любопытством созерцавший из-за стойки шедевр доколумбова искусства, подошёл к нашему столику, и взяв в руки бывшую собственность льяктамайока, принялся внимательно её разглядывать.

— Que raro! — произнёс он. — Es mi maceta. Ayer la tiro a la vasurera. Para que demonios lo han sacado?

— Что он говорит? — поинтересовался не знающий испанского Бобчик.

— Не переводи! — прошипела Адела.

— Он утверждает, что вчера выбросил этот горшок в помойку и интересуется, какого чёрта мы его оттуда извлекли, — с усмешкой перевела я.

Промашка с ночной вазой вождя руна-руна не сломила жаждущую деятельности подругу. Горшок она так и не выбросила, утверждая, что то, что сказал бармен, было злонамеренной ложью, поскольку негодяй надеялся, что, поверив ему, она немедленно избавится от этого бесценного произведения искусства, а бармен тут же его подберёт и продаст за бешенные деньги какому-нибудь американскому коллекционеру. Вряд ли она сама верила в это, но в любом случае подобная версия помогала ей "сохранить лицо".

Мы пообедали в ресторане "Шератон Лима отеля", за обедом последовала традиционная испанская сиеста — послеобеденный отдых, а затем Адела постучала в мою комнату.

— Ты должна будешь обеспечить мне алиби, — понизив голос, чтобы Бобчик из соседней комнаты её не услышал, сообщила подруга.

— Ты собираешься убить кого-либо или ограбить банк? — поинтересовалась я.

Адела наградила меня укоризненным взглядом.

— Ты что, уже всё позабыла? Я должна встретиться с этим человеком, но так, чтобы Бобчик ничего не заподозрил. Я узнала у консьержа, что он тоже остановился в этом отеле. Мы скажем Бобчику, что отправимся по магазинам в поисках женского белья с индейской символикой, тогда уж он точно за нами не увяжется. Потом мы пойдём в город, ты останешься там и немного погуляешь, а я незаметно вернусь в гостиницу. Договорились?

— Не нравится мне всё это, — покачала головой я. — Слишком много совпадений.

— Выброси эти глупости из головы, — махнула рукой подруга. Просто расслабься и получай удовольствие. Ну так как, договорились мы или нет?

— Договорились, — вздохнула я. — А ты уверена, что нижнее бельё с индейской символикой вообще существует в природе?

— Какая разница, — пожала плечами Адела. — Если не существует, так это даже к лучшему. Когда мы вернёмся в отель с пустыми руками, то объясним Бобчику, что так и не смогли его найти.

— Хороший ход, — оценила я.

— Положись на меня, — подмигнула мне подруга.

— Нижнее бельё с индейской символикой? — недоумённо произнёс Бобчик. — На кой ляд оно вам сдалось? Диор вам уже не подходит?

— Женщине необходимо время от времени менять свой имидж, — объяснила Адела. — Тогда мужчина каждый раз будет воспринимать её по-новому.

— Именно этого мне и не хочется, — заметил Бобчик. — По правде говоря, меня более, чем устраивает твоё нижнее бельё.

— Зато меня оно не устраивает, — отрезала подруга.

— А я-то надеялся, что мы сходим в музей доколумбова искусства, — заметил Бобчик. — Может после этого ты перестала бы платить по двести пятьдесят долларов за битые цветочные горшки.

— Вот и отлично, — обрадовалась Адела. — Ты займись изучением доколумбова искусства, а мы отправимся по магазинам.

Бобчик умоляюще посмотрел на меня.

Я пожала плечами.

Он понял, что сопротивление бесполезно.

— А как насчёт руин Пачакамака? — сделал последнюю попытку Бобчик. — Вроде бы ты собиралась съездить к ним после барахолки?

— Планы на то и существуют, чтобы их менять, — заявила Адела.

Бобчик вздохнул.

— Ладно, схожу в музей, — уныло согласился он. — Всё равно вас не переспоришь.

Мы с Аделой расстались перед церковью святого Августина. Подруга предложила встретиться через четыре часа на том же самом месте. Она не знала, будет ли в гостинице человек, который ей нужен, и сколько времени продлится их разговор, поэтому она хотела располагать солидным запасом времени.

Минут пятнадцать я бродила под прохладными сводами храма. Святые укоризненно и печально взирали на меня с высоты своих постаментов, словно укоряя меня в хроническом атеизме.

Затем я решила отправиться к дому Пилатов, старинному испанскому замку, построенному в конце шестнадцатого века.

Поминутно заглядывая в туристическую схему Лимы, я углубилась в лабиринт узких улиц. В отличие от центра города, на них почти не было народа, и помимо воли меня начало охватывать смутное беспокойство. Я опустила левую руку в сумочку, висящую на плече, и, нащупав там учебную гранату, сжала её в кулаке. Это мгновенно придало мне уверенности.

Разглядывая указатели улиц, я задержалась на благоухающем мочой перекрёстке, единственным украшением которого служили два тёмно-зелёных мусорных бака.

— Привет, красотка! Удивительно, как тесен этот мир, — послышался голос за моей спиной.

Я обернулась. В паре шагов от меня нагло и отвратительно ухмылялся Фрэнк Даунфолл. Он уже не казался мне привлекательным.

"Ну почему мне так не везёт?" — вздохнула я. "Какого чёрта меня понесло в этот пропахший мочой лабиринт?"

— Привет, — без особого энтузиазма ответила я. — На всякий случай предупреждаю заранее — даже не думай приближаться ко мне. Ты мне не нравишься.

— Зато ты мне нравишься, — усмехнулся Фрэнк. — Люблю женщин с острыми коготками. Один раз тебе удалось застать меня врасплох. Второй раз я на эту удочку не попадусь.

"Я бы не была в этом так уверена", подумала я.

— Наш разговор ещё не закончен, — Даунфолл сделал шаг в мою сторону. — Ты не возражаешь, если мы продолжим его?

Отпрыгнув назад к мусорным бакам, я резким движением выхватила из сумочки гранату и, ради пущей зрелищности, сдуру решила выдернуть из неё чеку не правой рукой, а зубами. При этом я чуть не сломала левый верхний резец, но с заданием справилась и, выплюнув чеку, издала дикий, ни на что не похожий животный крик в стиле Киай-Дзюцу[7].

Орать дурным голосом я натренировалась ещё в детстве, когда кто-то из знакомых геологов сдуру сказал мне, что медведи смертельно боятся громкого женского визга. Поэтому, прежде чем отправиться в отправиться в путешествие по Сибири в составе геологической партии моей матери, я на всякий случай решила довести технику визга до совершенства. Я уходила в окрестные леса и визжала долго и упорно, распугивая, правда, не медведей, а несчастных отдыхающих.

В дальнейшем, под чутким руководством моего третьего бывшего мужа я усовершенствовала "искусство смертельного крика", научившись орать ещё более мерзко и пронзительно. Впрочем, отсутствие регулярной практики явно сказывалось. Когда тональность моего визга, неуклонно повышаясь, приблизилась с ультразвуку, я поняла, что ещё немного — и мне придётся навек распроститься с голосовыми связками. Поэтому я решила перейти к следующему номеру сегодняшней программы.

Читая в подлиннике "крутые" американские детективы, я обогатила свой словарь ненормативной лексики огромным количеством весьма вдохновляющих оборотов типа stinking miserable little slob — вонючий жалкий маленький ублюдок, а также гораздо более крепкими словечками, на месте которых в приличной литературе обычно ставится многоточие.

Гордясь своим обширным словарным запасом, я популярно объяснила Фрэнку, что я о нём думаю, в заключение добавив, что если он сию же минуту не оставит меня в покое, полицейским придётся долго и мучительно отскребать его останки от асфальта, стен и мусорных баков.

Засунув руки в карманы, Даунфолл с любопытством, и даже, как мне показалось, с одобрением, прислушивался к моему монологу.

К сожалению, всё в этом мире имеет своё начало и свой конец. Произошло то, что и должно было произойти. Мой словарный запас иссяк, и над мусорными баками на некоторое время воцарилась напряжённая звенящая тишина.

Фрэнк заинтересованно смотрел на меня, а я смотрела на Фрэнка, на которого, похоже, моя пламенная речь не произвела особого впечатления. В любом случае сдаваться я не собиралась.

— Ты блефуешь, — спокойно сказал Даунфолл. — Вряд ли тебе захочется умирать во цвете лет.

— А я и не собираюсь умирать.

— Если граната взорвётся, мы оба погибнем, — рассудительно заметил американец.

Правой рукой я откинула крышку мусорного бака.

— Я не такая дура, чтобы умирать вместе с тобой, — заявила я. — Если ты сейчас же не уберёшься, я прыгну в мусорный бак, отпущу рычажок, выжду две секунды, а потом метну в тебя гранату. У тебя не будет шанса ни убежать, ни подхватить её и отбросить в сторону.

— Не получится, — сказал Фрэнк.

— Увидим, — сказала я.

— Не дури, — сказал он. — Мне нужно просто поговорить. Я не причиню тебе никакого вреда.

— Так я тебе и поверила, — ухмыльнулась я.

За моей спиной послышался шелест автомобильных шин, а затем характерный для резкого торможения скрип.

Отвлёкшись на него, я на долю секунды отвела взгляд от Даунфолла, а в следующий момент с криком "Ложись!" он прыгнул на меня.

Я больно ударилась об асфальт, чудом не выпустив при этом гранату. Лежащий на моём бедре Фрэнк успел лишь наполовину вытащить из подмышечной кобуры пистолет, когда грянула первая автоматная очередь.

Выдернув ноги из-под американца, я съёжилась за мусорным баком. Пули с отвратительным скрежетом рикошетили от его металлических боков.

Фрэнк отстреливался, но лающие хлопки его пистолета были почти не слышны в ураганном огне, которым нас поливали двое выскочивших из машины и укрывшихся за ней мужчин.

— Граната, — откуда-то издалека донёся до меня голос Даунфолла. — Бросай гранату!

— Ну уж нет, — помотала головой я.

— О, боже! — взмолился американец. — Они же нас убьют! Да брось ты в них эту чёртову гранату! Клянусь, я ничего тебе не сделаю!

— Нет! — твёрдо сказала я.

— Бросай! — прорычал Фрэнк, нацеливая на меня пистолет. — Иначе я сам тебя пристрелю.

— Бросаю! — послушно согласилась я.

Граната ударилась о капот автомобиля, свалилась с него и покатилась по тротуару.

Побросав оружие, нападающие с воплем ужаса юркнули под машину. Фрэнк ничком упал на асфальт и вжался в него, прикрывая голову руками.

У меня в запасе было всего несколько секунд. Потом они поймут, что граната не настоящая.

Я пулей рванулась с места. Когда я заворачивала за угол, меня схватила чья-то сильная рука. Ничего не соображая от ужаса, я чисто автоматически впилась в неё зубами.

— Ты что? Мне же больно! — произнёс по-испански знакомый голос.

— Луис?!!

— Бежим! — он потянул меня за собой.

За нашей спиной снова застрекотали автоматы.

— Калимочо, — сказала я.

— Мохито, — сказал Луис.

Бармен с любопытством посмотрел на нас, гадая, на какой помойке меня подобрал этот элегантный и явно богатый иностранец. В этом он был недалёк от истины. Я прекрасно понимала, что всласть повалявшись по обоссанному и замусоренному асфальту, я выгляжу не слишком презентабельно, и не винила бармена.

— И положите побольше льда, — сказал Луис.

Бар "El cagrejo loco" — "Сумасшедший краб" — мы выбрали по двум причинам: во-первых, меня очаровало его название, а, во-вторых, он был пуст, как Хиросима после взрыва атомной бомбы.

Повозившись за стойкой, бармен приготовил напитки — кока-колу с красным вином и лимонным соком для меня, и украшенную зелёной веточкой мяты бодрящую смесь светлого рома, лимонного сока и расколотого в мелкую крошку льда для Луиса.

Поставив бокалы на поднос, он отнёс их к нашему столику и аккуратно опустил на круглые фаянсовые подставки с изображением крупного буровато-красного краба с выпученными глазами и угрожающе растопыренными клешнями.

— Я рад тебя видеть, — сказал Луис.

— Ты вроде не собирался приезжать в Лиму, — ворчливо заметила я.

После общения с Фрэнком Даунфоллом я стала с подозрением относиться к мужчинам.

— Но ведь я приехал.

— Вопрос только в том, почему ты приехал.

— Ты же сама меня приглашала, — пожал плечами колумбиец.

— В таком случае объясни мне, с чего вдруг ты закричал, когда Адела сообщила тебе, что я встречаюсь с Фрэнком Даунфоллом.

— Если бы Адела тогда не бросила трубку, мне не пришлось бы сегодня вытаскивать тебя из-под пуль, — с лёгким раздражением произнёс Луис.

Я возмущённо посмотрела на него.

— Ни из-под каких пуль ты меня не вытаскивал. Это я бросила в них гранату, а потом сбежала. И вообще, у меня возникает сильное подозрение, что ты приехал сюда не из-за меня, а из-за Фрэнка. Ты ведь знаешь, кто он такой, не так ли?

— Кстати, где ты взяла гранату? — поинтересовался колумбиец.

— На лимской барахолке.

— Тогда не удивительно, что она не взорвалась.

— Не меняй тему, — сказала я. — Так почему ты здесь?

— По двум причинам, — дипломатично ответил Луис. — Во-первых, я хотел увидеться с тобой, а, во-вторых, меня командировали сюда по работе.

— Из-за Фрэнка Даунфолла?

— И из-за него тоже.

— Понятно, — сказала я.

— Что тебе понятно? — спросил Луис.

— Ты опять собираешься использовать меня! — отпив пару глотков калимочо, драматично заявила я.

— Ты прекрасно знаешь, что я никогда тебя не использовал, — заметил колумбиец. — Кстати именно по твоей вине накрылась моя работа под прикрытием в Москве, и мне пришлось вернуться в Боготу.

— Ах, по моей вине? — завелась я. — А кто просил тебя следить за мной? Именно тебе сели на хвост эти типы из наркомафии. Без тебя я бы ни за что не попалась!

— Ладно, — махнул рукой Луис. — Давай не будем сейчас выяснять, кто был прав, а кто виноват. Тебя чуть не убили. Так что, пожалуйста, не упрямься и расскажи мне всё, что тебе известно о Фрэнке Даунфолле и о тех парнях, что в вас стреляли.

Я сардонически расхохоталась.

— Ну уж нет. Один раз я попалась на твою удочку. Ты вытянул из меня всю информацию, а потом заявил, что я могу отправляться домой и носа оттуда не высовывать потому что, видишь ли, это слишком опасно. Больше тебе такой трюк не удастся. Для начала ты выложишь мне всё, что знаешь о Даунфолле и о тех парнях, что в нас стреляли, а заодно объяснишь, с каким заданием тебя послали в Лиму.

— Ты что, не понимаешь, что существует такая вещь, как служебная тайна, — разозлился Луис. — Я полицейский, я на работе, и есть вещи, которые я не имею права разглашать.

— А мне плевать, — злорадно сказала я.

Колумбиец помахал в воздухе рукой, подзывая бармена.

— Ещё один мохито, — заказал он.

— Так можно и алкоголиком стать, — заметила я. — Ром — крепкая штука.

— Ну, хорошо, — покачал головой Луис. — Кое-какой информацией я могу с тобой поделиться. Фрэнк Даунфолл — агент ЦРУ.

— Почему? — жалобно спросила я.

— Что "почему"? — не понял колумбиец.

— Я не понимаю, почему вместо нормальных приличных мужиков мне вечно подворачиваются или спецназовцы, или психопаты, или долбанные секретные агенты, — объяснила я. — Пожалуйста, закажи мне неразбавленного рома. Я хочу утопить своё горе в вине.

— Вероятно потому, что нормальные приличные мужчины кажутся тебе слишком скучными, — заметил Луис.

— Вот Бобчик абсолютно нормальный, — согласилась я, — а Адела из-за этого на стенку лезет. Так значит, Фрэнк агент ЦРУ? И чем он занимается в Лиме? Организовывает военный переворот или шпионит в пользу Соединённых Штатов?

— Этого я не могу тебе сказать, — покачал головой колумбиец. — К сожалению, Даунфолл работает не только на ЦРУ.

— А на кого же ещё? Неужели на русскую разведку?

— Есть подозрение, что он работает на некоторых крупных теневых дельцов, — неопределённо высказался Луис. — Но в первую очередь он работает на самого себя. Речь идёт об одной очень крупной операции, на которой Фрэнк надеется заработать десятки миллионов долларов.

— А нельзя ли поконкретнее?

— Нельзя.

— Ну и не надо, — пожала плечами я. — Я и так уже давно всё знаю.

Бокал с мохито дрогнул в смуглых пальцах колумбийца.

— Что ты знаешь?

"Ни хрена я не знаю", подумала я, но вслух этого не сказала.

Придвинув свой стул поближе к столу, я с таинственным видом поманила Луиса пальцем. Он наклонился ко мне.

— Золото Атауальпы! — хриплым шёпотом произнесла я.

— О, господи! — простонал Луис. — А кто ещё об этом знает?

— Да все об этом знают!

Колумбиец залпом выпил коктейль. Вид у него был очень несчастный.

Сработало!!!

Я с облегчением откинулась на спинку стула, закинула ногу за ногу и небрежным жестом поднесла к губам бокал с калимочо.

— Об этом известно даже на острове Бали!

— На острове Бали? — опешил Луис. — А он-то тут при чём? Неужели и там…?

— Что "там"? — подозрительно спросила я, поскольку колумбиец неожиданно замолчал на полуслове.

— Да нет, ничего, — пробормотал Луис. — Просто я подумал, что Бали находится почти на противоположном конце света.

— Семья Джианозо, — многозначительно прищурилась я, вдохновлённая неожиданным успехом своего импровизированного блефа.

Но Луис уже справился с волнением.

— Значит, семья Джианозо тоже интересуется золотом Атауальпы, — задумчиво произнёс он.

— Вот видишь, мне известно куда больше, чем тебе, — торжествующе заявила я. — Опять я тебя переиграла!

— Ты чудовище, — сказал он. — Но несмотря на это я тебя люблю.

У меня возникла ещё одна гениальная идея.

— Врёшь! — раззадоривая Луиса, сказала я. — Ты просто хочешь в очередной раз выудить из меня информацию.

— Я не вру, — сказал колумбиец. — Я действительно тебя люблю.

— Тогда докажи мне это! — с пафосом бывалой кинозвезды воскликнула я. — Как насчёт того, чтобы заняться со мной любовью в ванне, наполненной чёрной икрой?

Несколько мгновений колумбиец пристально смотрел на меня. На его лице застыло странное выражение то ли ужаса, то ли восхищения.

— По правде говоря, я предпочёл бы тебя с клубникой и взбитыми сливками, — осторожно сказал он. — Запах рыбы меня раздражает.

— Хороший ответ, — заметила я. — Значит, тебе ничего не известно о связи чёрной икры и золота Атауальпы?

— Ты что, издеваешься надо мной? — раздражённо поинтересовался Луис.

— Конечно нет, мой всезнающий секретный агент, — усмехнулась я. — Просто это ещё одно очко в мою пользу.

— Луис, это Бобчик. Бобчик, это Луис, — представила я.

— Очень приятно, — сказал Бобчик. — А где Адела?

— Какая Адела? — удивилась я.

— В каком смысле? — не понял Бобчик.

— Ах, Адела! Чёрт, я совсем забыла про Аделу!

— Вроде бы вы вместе отправились покупать нижнее бельё с индейской символикой, — напомнил Бобчик.

— Нижнее бельё с индейской символикой? — удивился Луис. — А такое бывает?

— Вот и я сказал то же самое, — с симпатией взглянул на него Бобчик. — Так всё-таки, где Адела?

— Адела, Адела… — забормотала я. — Я её потеряла. Ну, понимаешь, на улице. Там было так много магазинов…

— Понятно, — сказал Бобчик. — Значит, ты сначала потеряла Аделу, а потом нашла Луиса. И где ты его нашла, если не секрет?

— Тоже на улице, — с готовностью объяснила я. — Он там прогуливался.

— Очень хорошо, — ободрил меня Бобчик. — А в промежутке между потерей Аделы и приобретением Луиса тебя пару раз переехал трактор?

— Лима вообще очень грязный город, — заметила я.

— А тебе не кажется, что кому-то из нас следовало бы принять ванну, — с намёком произнёс Бобчик.

Меньше всего мне хотелось отставлять его с Луисом наедине. Уж я-то знала, что такое мужская солидарность. Десять минут болтовни — и Луис будет в курсе того, что мне вообще ничего не известно ни про золото Атауальпы, ни про таинственную семью Джианозо. Этого я допустить не могла.

— Только при условии, что Луис потрёт мне спинку, — твёрдо сказала я. — Кстати, я совсем забыла задать ему один очень любопытный вопрос — как это он оказался на той улице, где я его нашла.

Колумбиец с сожалением посмотрел на Бобчика.

— Ты не знаешь, зачем Бог создал женщину? — обратился к нему Луис.

— Вероятно для того, чтобы отравить жизнь Адаму, — пожал плечами тот.

— Я понятия не имел, что Фрэнк Даунфолл решил отправиться в Перу, — удобно устроившись в большом круглом "джакузи" нашего "люкса", — объяснил Луис. — Когда Адела позвонила и сказала мне, что ты не только познакомилась с ним, но даже успела закрутить с ним роман, я просто не поверил своим ушам. Фрэнк очень расчётливый и беспощадный человек. Даже находиться рядом с ним было слишком опасно, а, зная твой характер, я не сомневался, что рано или поздно ты нарвёшься на неприятности. Я попытался объяснить это Аделе, но она бросила трубку, даже не удосужившись сообщить мне, в какой гостинице вы остановились.

Особый отдел моего департамента как раз разрабатывал операцию "Золото Атауальпы", и когда я сообщил шефу, что Фрэнк Даунфолл прибыл в Лиму, тот разрешил мне вылететь вслед за ним и на месте разузнать всё, что смогу.

— Постой-постой! — взволнованно прервала его я. — Раз этим делом занялся особый отдел твоего департамента, это значит, что секретные службы Колумбии очень серьёзно относятся к поиску золота Атауальпы. Они даже назвали так свою операцию!

— Чёрт! — выругался колумбиец. — Я не должен был тебе этого говорить. Ты плохо на меня действуешь.

— Теперь уже поздно об этом жалеть. Впрочем, тебе не о чем беспокоиться. Я буду нема, как могила.

— Так я тебе и поверил, — усмехнулся Луис. — Немая женщина — это сокровище, которое, к сожалению, в наше время почти не встречается.

— Это в тебе говорит мужской шовинизм, — заметила я. — Согласно последним статистическим исследованиям одного американского университета, мужчины гораздо более болтливы, чем женщины. Так что кончай катить бочку на женщин и лучше расскажи, что было дальше.

— Вылет самолёта задержался из-за забастовки, — продолжил Луис, — и я прилетел в Перу только во второй половине дня и сразу принялся обзванивать все отели. Выяснив, что ты остановилась в "Шератон Лиме", я приехал в отель и узнал, что вы все отправились осматривать город. Надеясь вас отыскать, я тоже решил обойти главные туристические достопримечательности столицы. В результате около церкви святого Августина я заметил тебя. Ты сворачивала на какую-то улицу. Я был слишком далеко, и пока я добежал до того места, где ты свернула, ты уже успела скрыться. Прикинув направление по карте, я решил, что, скорее всего, ты направляешься к дворцу Пилатов, и двинулся вслед за тобой.

Услышав крик, я сразу понял, что так вопить можешь только ты. Держу пари, что о том, как орут конфуисты, ты тоже писала в своих книгах. Я побежал в направлении крика, и тут раздались выстрелы. Потом ты выскочила из-за угла и наткнулась на меня. Вот и всё!

— Здорово! — восхитилась я. — Прямо как в кино! Кстати, ты не знаешь, что за типы стреляли в нас с Фрэнком?

— Я надеялся, что ты мне об этом расскажешь, — усмехнулся Луис.

— Между прочим, ты обещал потереть мне спинку, — напомнила я.

— Уже почти одиннадцать, — нервно сказал Бобчик. — Куда, интересно подевалась Адела? Все магазины уже давным-давно закрылись.

— Ума не приложу, — пожала плечами я. — Адела совершенно непредсказуема. Может, она пошла на дискотеку?

— Я, пожалуй, тоже пойду прогуляюсь, — сказал Луис.

— Куда это ты? — подозрительно поинтересовалась я.

— Я оставил свои вещи в отеле "Крильон", — объяснил колумбиец. — Нужно их забрать.

— Хочешь, я съезжу с тобой?

— Лучше отдохни. Я быстро.

Луис поцеловал меня и вышел.

Некоторое время я задумчиво созерцала захлопнувшуюся за ним тяжёлую тёмно-коричневую дверь.

— Странные вы какие-то, — заметил Бобчик. — Такое впечатление, что вы друг друга в чём-то подозреваете.

— Мне хотелось бы попросить тебя об одном одолжении, — сказала я. — Не мог бы ты ничего не рассказывать Луису о подробностях моего разговора с Фрэнком Даунфоллом, о том, что он завёлся от упоминания ванны с чёрной икрой, о семье Джианозо и так далее?

— Ладно, — согласился Бобчик. — А в чём дело?

— Долго объяснять, — махнула рукой я. — Значит договорились? О чём бы тебя Луис ни спрашивал — ты вообще ничего не знаешь, кроме того, что я познакомилась с Даунфоллом в самолёте и вчера вечером сходила с ним в ресторан.

— Договорились, — сказал Бобчик. — И почему только женщины не могут жить без секретов? Хотел бы я знать, что скрывает от меня Адела.

— А разве я что-то скрываю? — распахнув дверь, подруга вихрем влетела в комнату.

Вид у неё был такой, словно она раздобыла как минимум с десяток ночных горшков льяктамайока из рода Иньяка Панака, причём все они оказались подлинными.

— Я знаю, где находится золото Атауальпы! — выпалила она. — Мне рассказала об этом аклья, дева Солнца, выросшая в секретном акльяуаси — приюте Солнечных дев в районе Чиньчайсуйу.

— О, господи! — простонал Бобчик. — Уж лучше бы ты искала нижнее бельё с индейской символикой!

— И где же оно находится? — поинтересовалась я.

— Ну, конкретное место аклья не назвала, но она объяснила, что золото спрятано в центре земли, и меня проведёт к нему молодой и прекрасный воин со скорпионом на левом ухе, которого я встречу среди песчаного смерча на хвосте обезьяны.

— Ну если так, то нам не о чем беспокоиться, — усмехнулся Бобчик. — Считай, что золото Атауальпы у нас в кармане.

Адела возмущённо фыркнула.

— Можешь насмехаться, сколько захочешь. Между прочим, аклья предсказала, что этот воин влюбится в меня, а Уильяк Уму — Главный Жрец будет поклоняться мне, как богине, потому что я — дочь Солнца.

— Кстати, чем занимается эта аклья? — поинтересовался Бобчик.

— Она гадает на семенах киноа[8]и внутренностях пресноводной черепахи, — гордо объяснила Адела.

— И сколько она берёт за свои предсказания?

— Почему ты любой разговор сводишь к деньгам? — возмутилась подруга.

Бобчик открыл рот, чтобы ответить, но я поспешила вмешаться, чтобы предотвратить неизбежную ссору.

— Луис приехал, — сообщила я.

Забыв о Бобчике, подруга с интересом уставилась на меня.

— Да что ты? И где же он?

— Отправился за своими вещами. Он оставил их в гостинице "Крильон", — объяснила я. — Пойдём в мою комнату, и я тебе всё расскажу.

— Снова секреты! Когда же, наконец, это кончится? — проворчал нам вслед обиженный Бобчик.

Арендованный Бобчиком "Джип Чероки", шурша шинами по на удивление гладкому асфальту Панамериканского шоссе, уносил нас на юг, в сторону Пампа-де-Наска. Адела уже не хотела осматривать руины Пачакамака. Ей в срочном порядке потребовалось полетать на самолёте над "космодромом инопланетян". Спорить с ней было бесполезно, да, впрочем, никто и не пытался.

Сидя на переднем сидении, подруга с любопытством ветрела головой, оглядывая окрестности. Мы с Луисом устроились сзади. Поначалу я тоже прилипла к окошку, но через полчаса убедилась, что открывающийся пейзаж был на редкость однообразен. Слева сердито плескался Тихий океан, а справа сменяли друг друга буровато-жёлтые, совершенно лишённые растительности горы, похожие на грязноватые песчаные дюны.

Почва была совершенно сухой, как выжженная солнцем пустыня, но, в отличие от обычной пустыни, из-за густых туч, вызванных холодным течением Гумбольта, над ней почти никогда не светило солнце. К иссушённой, бесплодной земле, как клочки вылезающей шерсти к спине старого мула, лепились то ли облака, то ли клубы рваного белесого тумана.

Иногда нам встречались селения из плоских и унылых, жмущихся к земле одноэтажных домишек из саманного кирпича. Из-за частых землетрясений местное население старалось строить жилища в один этаж и не делать тяжёлых перекрытий. Но, несмотря на эти предосторожности, каждый год под рухнувшими глинобитными стенами погибали десятки людей.

Мы уже проехали около ста пятидесяти километров. Чтобы добраться до Пампа-де-Наска нам осталось преодолеть в два раза большее расстояние.

Я откинулась на спинку сиденья и сомкнула веки, делая вид, что сплю. Мне нужно было собраться с мыслями. Происходило что-то странное, и меня раздражало, что я даже в общих чертах не представляю, во что мы все оказались втянуты. Известные мне факты упрямо не желали укладываться в какую-либо более или менее приемлемую схему. А факты были таковы.

Попрощавшись со мной, Адела отправилась обратно в "Шератон Лима отель", и, выяснив у консьержа, что интересующий её человек недавно поднялся к себе в номер, наконец, догадалась поинтересоваться его фамилией.

Очарованный кокетливой девушкой консьерж тут же выдал ей всю запрещённую к разглашению информацию. Более того, от себя он добавил, что сеньор Морли и прежде останавливался в "Шератон Лима отеле", что это очень серьёзный бизнесмен и отличный клиент.

Одарив консьержа нежной улыбкой, подруга вскочила в лифт и отправилась на шестнадцатый этаж, где икряной король Марсель Морли с острова Бали занимал президентский "люкс" под номером 1602.

— Сюрприз! — воскликнула Адела, когда икряной король открыл ей дверь.

— Ты? — удивился Марсель. — Как ты здесь оказалась?

— Странный вопрос, — кокетливо посмотрела на него подруга. — Принцесса инков вернулась на землю своих предков, чтобы отыскать затерянное в Кордильерах золото Атауальпы. Разве ты забыл, что сам рассказал мне о нём?

— Так ты приехала в Перу искать сокровища Атауальпы?

— А для чего же ещё?

Марсель задумался. Некоторое время он, словно забыв о присутствии девушки, расхаживал взад-вперёд по своему просторному "люксу".

— Так ты поможешь мне? — прервала затянувшееся молчание Адела.

— Что? — посмотрел на ней Морли. — Конечно, помогу. Только дело в том, что через двадцать минут у меня назначена деловая встреча с представителем одной из перуанских фирм. Я освобожусь только через пару часов. Не могли бы мы встретиться попозже?

— Конечно! Без проблем! — радостно воскликнула подруга. — Только ответь мне ещё на один вопрос. Ты знаешь, что Чиана Бенвитуна убили?

— Бенвитуна? — наморщил лоб Морли. — Какого ещё Бенвитуна?

— Как какого? — удивилась Адела. — Чиана, твоего приятеля. Помнишь, ты сам познакомил меня с ним на пляже.

— На пляже? Ах да, ну конечно! Чиан! Теперь я вспомнил. Только мы с ним не были приятелями. Так, сыграли пару раз в пляжный волейбол, вот и всё. Так ты говоришь, его убили? Очень жаль. Как это случилось?

— Зарезали, — лаконично пояснила Адела. Она не хотела вдаваться в подробности. — Кстати, я пыталась тебя разыскать, но оказалось, что ты выехал из отеля раньше срока.

— Дела, — пожал плечами икряной король. — Потребовалось заключить один контракт. Извини, но я вынужден уйти прямо сейчас. Ты сможешь заглянуть ко мне ровно через два часа?

— Я обязательно к тебе загляну, — пообещала Адела.

Изменив своим привычкам, подруга постучалась в дверь икряного короля точно в назначенное время. Марсель уже ждал её.

— У меня есть для тебя отличные новости! — воскликнул он.

— Здорово! — обрадовалась Адела. — И какие же?

— Ты веришь в индейскую магию?

— Разумеется, — кивнула подруга. — Я же не тёмная. К твоему сведению, я всего Кастанеду прочитала с Флориндой Доннер впридачу.

— Так вот, — Морли понизил голос. — В Лиме живёт одна женщина. Она настоящая бруха[9].

— Да ну! — восхитилась Адела. — И что она умеет делать?

— Ты знаешь, что такое аклья? — вместо ответа поинтересовался икряной король.

— Это испанское слово?

— Это кечуа — язык инков. Аклья — это дева Солнца. В древние времена верховные жрецы Тауантинсуйу отбирали самых красивых девочек и поселяли их в специальных храмах — акльяуаси, где учили их самым разнообразным вещам. Девы солнца выходили замуж за императоров инков и за представителей высшей инкской аристократии, но самые одарённые из них становились жрицами и предсказательницами будущего.

— А что такое Тауантинсуйу? — спросила Адела.

— Так на языке кечуа называлась империя инков, — объяснил Марсель. — Суйу означало "направление", а Тауантинсуйу переводилось, как "место четырёх направлений". Так вот, после конкисты испанцы начали безжалостно искоренять религию инков, огнём и мечом обращая индейцев в католицизм. Исповедующие религию предков инки были вынуждены скрываться от преследователей в горах, сохраняя свою веру, ритуалы и привычный уклад жизни.

Аклья, к которой я тебя отведу, воспитывалась в одном из затерявшихся в Кордильерах тайных убежищ последователей древней религии инков. Её услугами могут пользоваться только индейцы, но поскольку в твоих жилах течёт кровь императоров, ты тоже являешься дочерью Солнца. Через своего знакомого жреца инков я договорился, что аклья примет тебя, и если она признает в тебе дочь своего народа, она поможет тебе отыскать то, что ты хочешь.

— Здорово! — восхитилась Адела. — А когда я смогу увидеть её?

— Прямо сейчас, — сказал Морли. — Я сам отвезу тебя.

Аклья оказалась сморщенной, но весьма бодрой старушкой, одетой, как решила Адела, по последней индейской моде.

На голове у девы Солнца красовалось странное сооружение, напоминающее перевёрнутую шляпку очень крупного мухомора, внутренняя часть которой была выкрашена в чёрный цвет. Пышная хлопчатобумажная юбка в фиолетово-красную клетку была такой длинной, что почти подметала пол, а поверх белой вышитой блузки был накинут огромный прямоугольный кусок толстого грубо вытканного полотна, украшенного незатейливыми геометрическими узорами. Свои длинные седые волосы аклья заплетала в две тощие серовато-белые косички, свисающие на грудь, как потерявшиеся хвостики ослика Иа-иа.

По-испански великая предсказательница говорила со столь сильным индейским акцентом, что Адела не всегда понимала, о чём идёт речь. Когда дева Солнца с неожиданным проворством цепко схватила её за запястье, громко вопя что-то нечленораздельное на языке кечуа, подруга слегка струхнула, и Марселю пришлось подойти поближе, чтобы успокоить её.

В конце концов всё разъяснилось. Тыча костлявым коричневым пальцем в небольшое идеально круглое родимое пятнышко, находящееся на локтевом сгибе Аделы, аклья объяснила, что этот знак встречается только у Детей Солнца — Великих Инка и их потомков.

В конце концов, погадав на семенах киноа и внутренностях небольшой пресноводной черепахи, выловленной из стоящего на окне террариума, прорицательница, в числе прочего, сообщила, что сокровища Атауальпы спрятаны в центре земли, и что Аделу проведёт туда молодой и прекрасный воин со скорпионом на левом ухе, которого она встретит среди песчаного смерча на хвосте обезьяны. Более того, молодой и прекрасный индейский воин должен был страстно влюбиться в неё.

Оказавшись, наконец, в машине Марселя, Адела с облегчением вздохнула.

— Ты, конечно, можешь обвинить меня в излишнем скептицизме, — заметила она, — но, насколько мне известно, в центре земли находится расплавленное ядро, так что весьма маловероятно, что прекрасному воину со скорпионом на левом ухе удастся отвести меня туда.

— Ты понимаешь всё слишком буквально, — ответил Марсель. — Вот, например, Гималаи местные жители называют "Крышей мира", но это вовсе не означает, что у мира есть крыша. Инки считали, что некоторые пещеры ведут в центр земли. Наверняка, аклья имела в виду, что сокровища спрятаны в какой-либо пещере.

— Ну хорошо, — согласилась Адела. — Допустим, действительно золото Атауальпы спрятано в пещере, но, согласись, что не каждый день тебе удаётся встретить прекрасного воина со скорпионом на левом ухе, да ещё среди песчаного смерча на хвосте обезьяны.

— В Перу и не такое случалось, — уклончиво заметил Морли.

— У нас в гостинице совершенно точно нет ни обезьян, ни песчаных смерчей, — сказала Адела.

— Так отправляйся путешествовать! — пожал плечами Марсель. — Ты ведь хотела увидеть землю своих предков. Можешь не сомневаться, предсказание акльи непременно сбудется. Здесь столько удивительных и загадочных мест: плоскогорье Наска, долина Куско с её легендарным храмом Кориканча и развалинами древнего города, Священная Долина инков на реке Урубамба, Мачу Пикчу, крепость Саксайуаман… Рано или поздно ты обязательно встретишь предназначенного тебе судьбой воина.

— Ты уверен в этом?

— На все сто! — убеждённо кивнул головой икряной король. — Аклья никогда не ошибается.

— А с чего бы ты посоветовал мне начать? — спросила Адела.

— С плоскогорья Наска, — ответил Марсель. — Это незабываемое зрелище. — До Пампа-де-Наска можно доехать на машине, а там арендовать самолёт, поскольку загадочные рисунки плоскогорья Наска можно увидеть только с воздуха. Кстати, там в туристической компании "Кондор" работает один мой знакомый пилот. Его зовут Педро Гонсалес. Он, как никто, знает тамошние места. Скажете ему, что вы от меня, и он покажет вам гораздо больше того, что предусмотрено обычной туристической программой.

Из приоткрытого окошка потянуло сухим прохладным воздухом. Я поёжилась от холода и открыла глаза.

— Попрощайся с костой, — улыбнулся Луис.

Я уже знала, что перуанцы разделяют свою страну на косту, сьерру и сельву. Коста — это узкая и сухая полоска Тихоокеанского побережья протяжённостью в несколько тысяч километров, тянущаяся от Эквадора до Чили. Сьерра — это высокогорные луга, на которых индейцы разводят лам, альпаку и викунью. Сельвой перуанцы называли влажные и непроходимые амазонские джунгли.

— А здесь прохладно, — заметила я.

— Я предупреждал тебя об этом, — сказал Луис. — Так что ты не зря захватила тёплую одежду.

Панамериканское шоссе, петляя по склонам гор, неторопливо взбиралось вверх и снова устремлялось вниз, оставив позади очередной перевал. Пейзаж стал более живописным. Часть облаков осталась внизу, и сквозь образовавшиеся на небе просветы выглядывало солнце. На склонах гор появились кустарники и чахлые кустики травы.

— Это, случайно, не кока? — кивнув на заросли кустарников, спросила я колумбийца.

— А разве в этом районе растёт кока? — удивился Бобчик. — Я думал, её выращивают в основном в Колумбии.

— Это весьма распространённое заблуждение, — сказал Луис. — Колумбия стала основным поставщиком кокаина не потому, что там выращивают больше коки, чем в соседних странах, а в связи с тем, что её омывают два океана, и что у неё самая большая и удобная для береговая линия для транспортировки наркотиков морским путём. Несмотря на то, что морская граница Перу тоже достаточно протяжённая, берега здесь в основном скалистые и обрывистые, бухт, в которых могут причаливать корабли, не слишком много, и поэтому их гораздо легче контролировать. Поскольку основной поток наркотиков идёт через Атлантический океан, листья перуанской и эквадорской коки переправляются в Колумбию, и уже там перерабатываются в кокаин. Так что на самом деле в Перу коки гораздо больше, чем в Колумбии. Кокали или кусты коки нуждаются в тёплом и влажном климате и растут в горах на высотах от 450 до 1800 метров над уровнем моря. Листья коки на кокаталях — кокаиновых плантациях собирают и сушат так же, как чайный лист. Основными поставщиками листьев коки являются Перу, Боливия, Ява и Цейлон.

— Как, в Юго-восточной Азии тоже растёт кока? — удивилась я. — Я думала, она есть только в Латинской Америке.

— Ещё как растёт! — подтвердил Луис. — Особенно на Яве.

— Постой-постой! — заволновалась я. — Но ведь остров Бали находится сразу за Явой, почти вплотную! Значит, на Бали тоже производят кокаин?

Колумбиец внимательно посмотрел на меня.

— Что-то в последнее время ты часто упоминаешь остров Бали, — заметил он. — С чего бы это?

— Сама не знаю. Красивое место, — ответила я.

К их чести, ни Бобчик, ни Адела не проронили ни слова.

Вчера я успела уговорить подругу, чтобы она до поры до времени ни слова не говорила Луису ни об острове Бали, ни об икряном короле Марселе, ни о том, что произошло между мною и Фрэнком.

Впрочем, о Марселе в разговоре с Луисом я упомянула сама. Всю ночь я размышляла над тем, для чего икряной король утруждал себя поездкой к гадалке и всеми связанными с нею хлопотами. Если бы после этого Марсель попытался переспать с Аделой, я бы поняла, ради чего он так надрывался, но сеньор Морли вёл себя, как истинный джентельмен, и за весь вечер не сделал Аделе ни одного сомнительного предложения. Кроме того, несмотря на то, что это казалось полной бессмыслицей, меня продолжали мучить подозрения насчёт его причастности к смерти Чиана. Хотя версия Морли насчёт пляжного волейбола и неожиданно подвернувшегося контракта казалось вполне правдоподобной, у меня оставались кое-какие сомнения.

Утром я не выдержала и попросила Луиса позвонить в Колумбию и там, через его агентурно-полицейские связи разузнать всё, что можно, о Марселе Морли, французском икряном короле.

Луис поворчал, допытываясь у меня о причине подобного любопытства, но в конце концов согласился. Теперь, по приезде в Пампа-де-Наска, ему предстояло снова позвонить в Колумбию и выяснить, какой компромат на Марселя удалось накопать его коллегам.

"Всё-таки здорово, что Луис здесь", подумала я. "Иногда связи в полиции оказываются очень полезными."

Вчера ночью, прежде, чем мы уснули, колумбиец рассказал мне, что он выходил не только для того, чтобы привезти свои вещи. Через начальника полиции Лимы Луис узнал, чем именно закончилась перестрелка у мусорных баков.

Полиция, вызванная местными жителями, спугнула стрелявших, и, к сожалению, им удалось скрыться. На месте преступления осталось множество пустых автоматных гильз, "ауди" с простреленными колёсами и фальшивыми номерами, а также труп человека по имени Боливар Гамарра. Как оказалось, этот Боливар Гамарра имел отношение к группе военных и политиков, объединившихся вокруг полковника Рамона де ла Серра, который двадцать лет назад, будучи молодым и честолюбивым лейтенантом, активно поддерживал мятежного генерала Франциско Моралеса Бермудеса, захватившего в результате военного переворота власть в Перу.

Демократические правительства не забыли этого, и полковник Рамон де ла Серра прекрасно отдавал себе отчёт в том, что на его плечах никогда не будут красоваться генеральские погоны. Подобное положение дел не устраивало честолюбивого полковника.

И, хотя до сих пор у правящей партии не было доказательств того, что Рамон де ла Серра участвует в антиправительственном заговоре или готовит новый государственный переворот, спецслужбы внимательно следили за каждым его шагом.

— Раз так, эти типы явно охотились за Фрэнком, а не за мной, — сказала я Луису. — Интересно, чем это ЦРУ так насолило полковнику?

— У меня есть кое-какие соображения на этот счёт, — задумчиво сказал колумбиец.

— Какие соображения? — заинтересованно спросила я.

— Не скажу! — усмехнулся Луис.

Я разозлилась. Похоже, он специально меня дразнил.

— Это связано с золотом Атауальпы? — бросила я пробный шар.

— Это ведь ты у нас всё знаешь, — зевнул Луис. — А я хочу спать.

Дело запутывалось всё сильнее и сильнее. Интуиция мне подсказывала, что вряд ли тут могут быть замешаны полумифические сокровища инков. ЦРУ и честолюбивые перуанские полковники были слишком практичными, чтобы палить друг в друга из-за красивой легенды. И в то же время — почему бы и нет? А вдруг золото Атауальпы действительно существует? В таком случае речь шла о баснословных деньгах. Шедевры доколумбовой эпохи ушли бы на международных аукционах за суммы, в сотни раз превышающие стоимость затраченного на них золота.

"Джип" притормозил и свернул на боковую дорогу.

"Пампа-де-Наска — 5 км", прочитала я на дорожном указателе.

Компанию "Кондор" и пилота Педро Гонсалеса мы разыскали без особых затруднений. Педро был сама любезность.

— Ваш друг позвонил мне, — сказал он. — Я буду счастлив сделать для вас всё, что смогу, и даже больше.

— Какой ещё друг ему позвонил? — подозрительно спросил Луис.

— Понятия не имею, — соврала я. — Ты же знаешь Аделу. Она находит друзей в любом месте. Наверное, очаровала какого-нибудь перуанца.

— Самолёт будет готов к вылету через пятнадцать минут, так что, если хотите, можете пройти на взлётную полосу, — предложил пилот.

— Пойду поищу телефон, — сказал Луис. — Мне нужно позвонить. Встретимся на взлётной полосе.

— Что это? — с ужасом произнёс Бобчик, глядя на ветхий, перевязанный какими-то проволочками маленький четырёхместный самолётик с открытой кабиной. Самолёт стоял на краю каменистого поля, по которому среди чахлых кустиков травы уныло бродили две грязно-бурые ламы и викунья.

— Какой марки ваш самолёт? — по-испански спросила Адела у пилота.

— "Сесна", — с гордостью ответил тот.

— Это "сесна", — объяснила Адела Бобчику.

— Это не "сесна"! — возразил Бобчик. — Это самый настоящий гроб с пропеллером и крыльями. Я ни за что на свете не сяду в этот ржавый летающий "Запорожец"!

— А я ни за что на свете не стану жить с трусом! — заявила Адела. — Раз эта штука до сих пор не разбилась, значит она всё-таки летает! Мой знакомый утверждал, что Педро — отличный пилот, один из лучших в Перу.

— Хотел бы я посмотреть на остальных, — заметил Луис.

Маленький скуластый Гонсалес, услышав своё имя, радостно оскалился и закивал головой.

— А может оставим эту затею? Давайте лучше на машине поедем в Куско, — взмолился Бобчик. — Джон Кеннеди младший ухитрился разбиться на самом современном самолёте.

— Это потому, что он слишком полагался на автопилот, — произнесла Адела с таким видом, словно она сама была свидетелем авиакатастрофы. — Поскольку у этой модели автопилот уж точно отсутствует, нам ничего не угрожает.

— Но хотя бы парашюты у этого катафалка есть? — жалобно спросил Бобчик.

Подруга стала оживлённо переговариваться с Гонсалесом.

— Для подобных самолётов парашюты не предусмотрены, — объяснила она. — Они летают на слишком маленьких высотах. Но Педро говорит, чтобы мы не боялись. Маленький самолёт — как велосипед: даже если и упадёт, это не страшно.

— Может быть, ему и не страшно, — проворчал Бобчик.

— В любом случае это не опаснее, чем жить в России, — заметила я. — Просто к маленьким самолётам надо привыкнуть.

Педро что-то закричал, размахивая руками. На поле появились два индейца, которые начали гоняться за ламами и викуньей, прогоняя их с лётного поля. Животные приняли это за весёлую игру, и взбрыкивая голенастыми ногами, принялись носиться взад-вперёд.

— А вот и последний пассажир, — ухмыльнулся Гонсалес, указывая на приближающегося Луиса. — Садитесь в кабину.

— Чур я радом с пилотом! — воскликнула Адела.

— Но ведь здесь только четыре места, а нас пятеро, — Бобчик сделал последнюю попытку спастись. — Мы все здесь просто не поместимся.

— Поместимся! — бодро заявила подруга. — Вы втроём сядете сзади, а мы с Педро — спереди.

— Но ведь сзади только две пары пристяжных ремней! При крутом вираже один из нас может выпасть из самолёта!

— Не беспокойся. Мы с Луисом пристегнёмся вместе, — сказала я.

Бобчик, тихонько причитая, осторожно поставил ногу на колесо шасси и, бросив тоскливый взгляд на мечущихся по полю лам, взобрался в кабину.

Луис схватил меня за руку.

— Нам нужно срочно поговорить! — прошептал он мне на ухо.

— А что случилось?

— Я хочу знать, почему тебе срочно потребовалась информация о Марселе Морли.

— Ты что-то выяснил?

— Естественно, что я что-то выяснил, — передразнил меня колумбиец.

— Садитесь, садитесь, быстрее! — замахал руками пилот, с силой раскручивая пропеллер.

Мотор самолёта зачихал надсадно, как старый туберкулёзник, окончательно добивая и без того перепуганного Бобчика.

— Садитесь, чего вы ждёте! — снова обратился к нам пилот.

— Ладно, потом поговорим, — сказала я, забираясь на заднее сиденье.

Я устроилась на коленях у Луиса и, удлинив привязные ремни до максимума, мы ухитрились-таки их застегнуть.

Пропеллер крутился всё быстрее и быстрее. Его лопасти разрубали солнечные лучи, как меч Джедая из "Звёздных войн".

Педро занял своё место у руля управления.

— Пристегнитесь, — сказал он. — И на всякий случай возьмите вот это, — он протянул нам большие полиэтиленовые пакеты.

— А это ещё зачем? — с опаской поинтересовался Бобчик.

— Чтобы ты не испачкал пол и соседей, — усмехнулась Адела.

Ламы, викунья и индейцы по-прежнему гонялись друг за другом.

Самолёт, натужено гудя, начал разбег. Он попытался оторваться от земли, но ударился об ухабистую полосу, чуть не выбросив нас из кабины. Животные, испуганно прядая ушами, отбежали в сторону.

Наконец, "сесна" оторвалась от земли и устремилась ввысь. Её корпус вибрировал и гудел, содрогаясь всякий раз, когда мы проваливались в очередную воздушную яму.

Гонсалес заложил крутой вираж, и под нами раскинулось буровато-серое неровное пространство, на котором, как мёртвые змеи, извивались сухие русла ручьёв.

Покрытое крупным щебнем плоскогорье Наска было бескрайним и пустынным, как огромный лист тёмной наждачной бумаги, на котором древние гиганты нацарапали гвоздём какие-то таинственные знаки.

И вдруг среди извилистых морщин, оставленных временем на лице земли, открылись идеально прямые линии, прочерченные от горизонта до горизонта. Некоторые из них сходились, другие были параллельны друг другу. Их пересекали такие же ровные прямые линии, словно вычерченные по линейке древними мифическими гигантами.

Иногда это были даже не линии, а светлые полосы с расходящимися краями. Казалось, что тёмно-бурая поверхность плато подсвечивается лучом прожектора. Такими же светлыми были прямоугольные площадки на тёмно-буром фоне. Несколько светлых фигур имели форму трапеции. Их расходящиеся края, напоминающие наконечник стрелы, заканчивались идеально прямой полосой, уходящей вдаль, к горизонту.

— А сейчас я покажу вам рисунки! — повернувшись к нам, крикнул Гонсалес. — Каждый рисунок я буду очерчивать концом крыла, сначала правого, а потом левого, так, чтобы вам было удобно фотографировать.

Педро положил самолёт в вираж. Мы летели, задрав одно крыло к небу, а другое круто накренив к земле.

— Боже, меня тошнит! — простонал позеленевший, как заплесневелый сыр, Бобчик, утыкаясь лицом в пакет.

Бобчик навалился всем весом на нас с Луисом. Меня тоже начинало подташнивать. Чтобы избавиться от этого ощущения, я с силой надавила ногтем на точку "хэгу" на кисти левой руки, и мне сразу же полегчало. В этот момент произошло чудо. Прямо под концом обращённого к земле крыла возникла слегка стилизованная, но вполне реалистичная фигура кита.

Конец крыла описал круг вокруг кита. Пилот выровнял самолёт, и тут же завалил его в обратный вираж. Теперь уже мы с Луисом, вцепившись руками в в пристяжные ремни, лежали на Бобчике.

Несколько минут самолёт летел по прямой, и мне удалось хоть немного перевести дух.

Широко улыбающийся Гонсалес снова повернулся к нам.

— А теперь внизу — астронавт! — объявил он, закладывая очередной вираж.

На тёмно-бурой поверхности скалы, поднимавшейся над плоской равниной, как причудливый монумент, был чётко виден силуэт человека, одетого в скафандр для космических полётов.

Самолёт снова лёг в вираж. Нас ещё сильнее прижало к креслам. Крылья вздрагивали и повизгивали от воздушных ям. Совершенно игнорирующий уровень крена Педро, то и дело обращался к нам, что-то крича по-испански.

Одна картинка сменяла другую. Под нами проплыл кондор с вытянутым вперёд клювом, распластанными крыльями, большими когтистыми лапами и широким хвостом. Его сменила птичка колибри, нарисованная на вершине холма, за ней появился гигантский зловещий тарантул, у которого четыре лапы были направлены вперёд, а четыре — назад.

— Посмотрите, внизу — обезьяна, — воскликнул Гонсалес.

— Обезьяна? — переспросила Адела.

Прежде, чем я успела что-то сообразить, под концом крыла, словно по мановению волшебной палочки, появилась очень стилизованная фигура обезьяны. На одной из её лап было пять пальцев, на другой четыре. Гигантский хвост закручивался внутрь геометрически правильной спиралью.

— Обратите внимание на её хвост, — крикнул Педро. — Посередине спирали всегда крутят песчаные смерчи…

— Что? Песчаные смерчи? — взвизгнула Адела. — Но ведь аклья предсказала, что среди песчаного смерча на хвосте обезьяны я встречу прекрасного воина со скорпионом на левом ухе, который проведёт меня к сокровищам!

Бобчик на миг оторвался от пакета.

— Господи, только не это! — простонал он.

— Смотрите! Там люди! — возбуждённо завопила подруга, тыча пальцем куда-то вниз.

Действительно, внизу, как муравьи, копошились крошечные фигурки одетых в пончо индейцев и лам.

— Сажайте самолёт! — крикнула Адела. — Немедленно сажайте самолёт!

— Но я не могу, — растерянно сказал лётчик. — Это не предусмотрено программой!

— Не говори глупостей! — разозлился Бобчик. — Это место не приспособлено для посадки!

— Поле, с которого мы взлетели, тоже для этого не приспособлено!

Аделу уже было не остановить.

— Вы меня разочаровываете! — набросилась она на пилота, — Марсель уверял меня, что мы можем полностью рассчитывать на вас! А что делаете вы? Отказываетесь посадить самолёт на огромном идеально ровном плоскогорье! Или вы боитесь?

— Я? Боюсь? — возмутился пилот. — Да я свою "сесну" на носовом платке могу посадить!

— Ну так сажайте! — рявкнула подруга.

— Ни в коем случае! — возразил Бобчик.

Очередной приступ тошноты заставил его снова зарыться лицом в пакет, так что никто не обратил внимания на его протесты.

— О каком ещё Марселе она говорила? — инквизиторски посмотрел на меня Луис. — Уж не о Марселе ли Морли?

— О нём, — кивнула я.

— Так это Марсель порекомендовал вам этого пилота?

— Да. А что?

— Но почему ты мне раньше ничего не сказала?

Колумбиец выглядел так, словно хотел выбросить меня за борт самолёта.

— Потому что ты тоже мне ничего толком не объясняешь, — пожала плечами я. — Вот и я делаю то же самое. Око за око, зуб за зуб.

"Сесна" клюнула носом вниз и резко пошла на снижение. В усилившемся шуме моторов было трудно расслышать друг друга.

— Когда-нибудь я убью тебя, — покачал головой Луис.

— Моя бывшая преподавательница испанского языка тоже мечтает об этом, — уныло сказала я.

Из-под колёс самолёта брызнули камешки. "Сесна" отчаянно завибрировала, скрежеща всеми деталями своего механизма. Я подумала, что ещё немного — и она развалится, хорошо хоть на земле, а не в небе.

Но самолётик не развалился. Ещё немного поскрипев и подрожав, он ухитрился затормозить и, в конце концов, остановился.

После бьющего в лицо во время полёта холодного ветра мне показалось, что воздух над плоскогорьем был раскалён, как в парилке. Покрывающий песчанистую землю чёрно-бурый камень активно поглощал тепло, и над плато, слегка подрагивая, висела бесцветная знойная дымка.

— А где рисунки? Где хвост обезьяны? — воскликнула Адела, бодро спрыгивая к колеса шасси. — Здесь же ничего не видно!

Луис подхватил шатающегося от слабости Бобчика, бережно усадил его на землю и протянул руку, помогая мне выбраться.

— Хвост обезьяны там, — указал направление Педро. — Видите этот песчаный смерч?

Метрах в трёхстах от нас уходил в небо тонкий полупрозрачный столб завивающегося спиралью воздуха.

— Иногда этих смерчей бывает два, три или даже пять, — добавил пилот. — Индейцы считают центр хвоста обезьяны магическим местом, потому что именно в нём почти всегда танцуют песчаные смерчи. По рисунку их танца жрецы истолковывают волю богов.

— Скорее, идёмте к хвосту обезьяны! — нетерпеливо воскликнула Адела.

— Вы идите, а я лучше здесь посижу, — слабым голосом сказал Бобчик. — Что-то меня мутит.

— Лучше тебе пойти с нами, — посоветовал Луис. — Если ты будешь двигаться, тошнота пройдёт гораздо быстрее. Я помогу тебе.

Подхватив Бобчика за руку, он помог ему подняться, и мы медленно поплелись за сильно опередившей нас Аделой.

Почва сменила цвет с тёмно-бурого на буровато-серый. Это означало, что мы вступили на линию рисунка. Ширина этой линии была чуть больше метра.

Я наклонилась и потрогала землю. Тёмная песчанистая почва плоскогорья была засыпана светлым щебнем. Колотые камни за долгие века успели "спечься" с песком. Идти по ним было удобно. Ноги совершенно не увязали, и всё было бы хорошо, если бы не ветер, упрямо мечущий в глаза мелкую песчаную пыль.

— Кстати, вы не знаете, чего ради Аделе приспичило посадить здесь самолёт, а потом, как ненормальной, нестись в центр спирали обезьяньего хвоста? — поинтересовался Луис.

— Как? Разве ты не в курсе? — страдальчески скривился Бобчик. — Какая-то старая индианка нагадала ей, что в этом месте моя драгоценная вертихвостка встретит своего прекрасного принца.

— Ты это серьёзно?

— Вполне, — кивнул Бобчик. — Странно, что Ирина тебе об этом не рассказала.

— Мне тоже это кажется странным, — колумбиец подозрительно покосился на меня. — Так что за прекрасный принц будет ждать там Аделу?

— Дева Солнца, гадающая на семенах киноа и внутренностях пресноводной черепахи предсказала Аделе, что среди песчаного смерча на хвосте обезьяны она встретит молодого и прекрасного индейского воина. Этот воин страстно влюбится в неё и отведёт Аделу к центру земли, где спрятано золото Атауальпы, — объяснила я.

— Это ещё что за бред? — удивился Луис. — Как Адела вообще попала к этой гадалке?

— Её отвёз к ней Марсель.

— Что? Снова Марсель Морли?

— Какой ещё Марсель? — неожиданно вмешался в разговор Бобчик. — Уж не тот ли икряной король с острова Бали?

— А разве Адела тебе не сказала? — я сделала невинные глаза.

Бобчик остановился и схватив меня за руку, резко развернул меня лицом к себе.

— Теперь я всё понял, — с яростью произнёс он. — На Бали Адела стала любовницей этого типа, они договорились встретиться в Лиме, а историю про золото Атауальпы она просто придумала для того, чтобы заставить нас поехать в Перу!

Бобчик был так зол, что я даже испугалась.

— Кланусь, ты ошибаешься! Если бы Адела действительно собиралась встретиться здесь с любовником, она наверняка полетела бы в Перу одна и посылала бы тебе оттуда открытки с видами Кордильер. Но ведь это Адела настаивала, чтобы мы поехали втроём. Она даже не представляла, что встретит Марселя в казино "Шератон Лима отеля".

— Если бы речь шла о тебе, или о любой другой относительно нормальной женщине, я счёл бы твои аргументы вполне логичными, — упрямо сказал Бобчик. — Но, к сожалению, Адела ненормальная.

— Женщины вообще ненормальные, — поддержал его Луис. — Вопрос только в том, насколько.

Он выглядел почти таким же злым, как и Бобчик.

— Почему ты мне ничего не рассказала о Марселе Морли? — спросил колумбиец.

— Ты уже задавал мне этот вопрос в самолёте, — напомнила я.

— Так ты знаешь этого типа? — удивлённо посмотрел на Луиса Бобчик.

— Эй! Что вы там застряли? — послышался голос Аделы.

— Адела! Иди сюда! — хором крикнули мы.

— Ну что там ещё?

Подруга недовольно передёрнула плечами, но всё-таки направилась к нам.

— Признайся! У тебя на Бали был роман с этим икряным королём! — заорал Бобчик. — А теперь ты тайно встречаешься с ним в Перу!

— Ты что, совсем спятил? — удивилась Адела. — Какие ещё тайные встречи? Я же в ещё самолёте упоминала, что это Марсель порекомендовал нам нанять Педро Гонсалеса. Ты что, глухой?

— Точно, — подтвердила я. — Было такое. Луис ещё спросил меня, о каком Марселе идёт речь. Наверное, тебя в этот момент тошнило, и ты ничего не слышал.

— Вот видишь! У меня есть свидетели! — задохнулась от возмущения подруга. — И ты ещё смеешь меня в чём-то обвинять! К твоему сведению, до сих пор я не изменяла тебе, но раз ты так себя ведёшь…

— Смотрите! — закричала я, указывая на смерч. — Там что-то происходит!

— Похоже на драку, — заметил Луис.

Забыв о своих раздорах, Адела и Бобчик уставились в центр хвоста обезьяны.

Тонкий полупрозрачный столб, состоящий из воздуха и песка, танцевал, изгибаясь грациозно, как юная японская гейша. Смерч казался причудливой декорацией, своеобразным занавесом богов, за которым то исчезали, то появлялись два отчаянно мутузящих друг друга индейца в развевающихся пончо.

— Мой воин со скорпионом на левом ухе! Это он! Он там! — пылко воскликнула подруга, со всех ног устремляясь к смерчу.

Мы помчались за ней.

— Да разнимите же их! — крикнула Адела. — Этот негодяй может убить моего воина!

— Не могла бы ты для начала пояснить, который из них твой, — попросил Бобчик, с отвращением вглядываясь в индейцев.

— Как какой? Вот этот! Разве ты не видишь, что у него на левом ухе скорпион?

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но, похоже, у них обоих на ушах нарисованы скорпионы, — заметил Луис.

— Как у обоих? — растерялась подруга. — Не может быть!

— Ещё как может, — злорадно усмехнулся Бобчик. — Наверное, это мода такая. Интересно, как ты теперь отличишь своего прекрасного принца?

— Запросто, — сказала Адела. — Не забывай, что он должен влюбиться в меня.

Наградив друг друга очередной парой крепких тумаков, утомлённые схваткой индейцы расползлись в разные стороны и, тяжело дыша, сели на землю. Смерч, танцуя, прошёлся между ними, бросил в нас горсть песка и, неожиданно, с большой скоростью помчался прочь, растаяв на линии горизонта.

— Привет, — сказала по-испански Адела, одарив индейцев самой ослепительной улыбкой из своего арсенала. — Как дела?

Краснокожие воины с неожиданной резвостью вскочили на ноги, забормотав что-то на кечуа.

— Вы говорите по-испански? — поинтересовалась подруга.

— Конечно, сеньорита, — учтиво поклонился один. — Меня зовут Уайна Инти, к вашим услугам.

— А моё имя — Маута Иньяка, — представился другой.

— Вы, случайно, не из рода Иньяка Панака? — заинтересованно спросила Адела.

— Все Иньяка принадлежат к этому роду, — ответил индеец. — Слово "панака" означает "знатный род" или "человек знатного происхождения". Мои предки правили одной из провинций Тауантинсуйу.

— А вот я — принцесса инков, — гордо заявила подруга. — Моим предком был сам Атауальпа Тупак Юпанки Инка Четырнадцатый.

— Дочь Солнца! — воскликнули индейцы, благоговейно распластываясь на тёмном щебне плоскогорья.

— Только этого нам не хватало для полного счастья, — покачал головой Бобчик.

Его слова потонули в грохоте взрыва.

— Ой, меня сейчас стошнит, — простонала Адела, с ужасом глядя на оторванную взрывом кисть Педро Гонсалеса. — Это его рука! Я чуть на неё не наступила!

— Не смотри, — сказал Бобчик. — Надо уходить отсюда. Чем только Луис там занимается?

— Пытается определить причину взрыва, — объяснила я. — Всё-таки он полицейский.

— А ведь я чуть было не остался ждать вас у самолёта, — содрогнулся Бобчик. — Если бы Луис меня не увёл, это могла бы быть моя кисть!

— Это была бомба, — колумбиец подошёл к нам, держа в руках какую-то искорёженную трубку. — Если бы мы не приземлились, самолёт взорвался бы в воздухе. Нас спасло только упрямство Аделы.

— Вот видишь, иногда даже женское упрямство приносит пользу, — заметила я.

— Ты хочешь сказать, что кто-то подложит бомбу в наш самолёт? — недоверчиво спросила Адела. — Но зачем?

— Не задавай дурацкие вопросы, — раздражённо сказал Бобчик. — Ты прекрасно знаешь, для чего подкладывают бомбы.

Подруга поёжилась.

— Неужели кто-то хотел нас убить? Но почему?

— Или нас, или пилота, — сказал Луис. — Скорее всего, нас.

— Зачем кому-то понадобилось нас убивать? — затравленно посмотрел на него Бобчик. — Мы ведь самые обычные туристы.

— Видимо, кто-то придерживается другого мнения по этому вопросу, — заметил колумбиец. — О том, кто это может быть, мы подумаем по дороге. Надо побыстрее добраться до Пампа-де-Наска.

— А ты хоть представляешь, в какой стороне находится Пампа-де-Наска? — поинтересовался Бобчик.

Колумбиец повернулся к застывшим, как маленькие бронзовые изваяния, индейцам.

— Отсюда далеко до Пампа-де-Наска? — спросил он по-испански.

Индейцы что-то быстро затараторили, показывая руками в разных направлениях.

— Если идти весь день и всю ночь, не останавливаясь, мы будем на месте на рассвете, — подытожил Луис. — А если заночуем на плоскогорье, то, соответственно, к заходу солнца. Похоже, что один путь более короткий, но опасный, а другой подлиннее, но зато идти будет легче.

— Хватит с нас на сегодня опасностей, — решительно сказал Бобчик. — Лучше пойдем по длинному пути.

— Там люди моего племени, — сказал Уайна Инти, указывая рукой на индейцев с ламами, которых мы видели с самолёта. Подождите немного, я сбегаю к ним и попрошу дать нам воды и еды.

Индейцы были довольно далеко от нас. Похоже, взрыв "сесны" не произвёл на них особого впечатления, поскольку ни один абориген даже не приблизился, чтобы посмотреть на последствия взрыва.

— А куда направляются эти люди? — спросила я.

— В деревню на берегу Рио-Инхеньо, — объяснил Уайна. — Они собираются обменять шерсть на вяленую рыбу и картофель.

Индеец быстро зашагал к своему племени.

— Давайте, отойдём подальше от самолёта, — попросила Адела. — Здесь повсюду валяются кусочки Гонсалеса. Меня от этого тошнит.

Мы переместились метров на сто в сторону, и на лицо подруги стал возвращаться румянец.

Второй индеец молча последовал за нами.

— Странно, что их оказалось двое, — задумчиво произнесла по-русски Адела.

— Кого? — не сразу сообразила я.

— Как кого? Индейцев со скорпионами! Как же я теперь узнаю, кто из них тот самый воин, который проведёт меня к центру земли?

— Ну, ты даёшь! — возмутился Бобчик. — Нашла, о чём беспокоиться!

— Но это очень важно, — запротестовала подруга. — Я не должна ошибиться.

— Кажется, твоя аклья упомянула, что воин, которого ты встретишь на хвосте обезьяны, должен быть молодым и прекрасным, — язвительно сказал Бобчик. — Может быть, этих индейцев с некоторой натяжкой и можно назвать молодыми, но эпитет "прекрасный" уж точно не подходит ни к одному из них.

— Точно, — кивнула я. — Им бы в фильмах ужасов сниматься.

— Много ты понимаешь! — фыркнула Адела. — Мало ли, что они тебе не нравятся. Вот для японцев европейские фотомодели кажутся настоящими уродинами, поскольку, с точки зрения японской эстетики, у них слишком длинные носы и слишком большие ступни. Японцы так и называют европейцев — длинноносыми. Так что для девы Солнца эти индейские ребята вполне могут оказаться эталонами мужской красоты.

— Не стоит ломать над этим голову, — сказала я. — Если предсказанию акльи суждено сбыться, один из них отведёт тебя к сокровищам. Это и будет твой прекрасный принц.

— Ни к каким сокровищам он нас не поведёт, — решительно заявил Бобчик. — Из Пампа-де-Наска мы немедленно отправимся в Лиму, а оттуда первым же рейсом вылетим в Москву.

— Блажен, кто верует, — хмыкнула Адела.

— Давай отстанем, — шепнул мне по-русски Луис. — Нам надо поговорить.

Мы шагали по тихо поскрипывающему под ногами щебню уже почти два часа. Вокруг расстилались плоские тёмно-бурые холмы, лишённые малейших признаков растительности. Идеальная декорация для фильма о борьбе хороших землян с плохими инопланетными парнями где-нибудь на окраине Марса или Юпитера.

Мы немного замедлили шаг, оставив впереди Уайну Инти с Аделой и Бобчиком. Ближе всех к нам оказался Маута Иньяка. Он тоже зашагал чуть медленнее, но это нас не беспокоило. Было слишком маловероятно, чтобы одетый в грязное пончо босоногий индеец с перуанских "альтипланос"[10] понимал русский язык.

— Знаешь, что ты глупая и упрямая? — спросил Луис.

— Знаю, — ответила я. — А ты когда-нибудь встречал женщину без недостатков?

— Ты должна была рассказать мне, что именно Марсель Морли посоветовал Аделе полететь в самолёте Педро Гонсалеса, — укоризненно произнёс колумбиец.

— И что бы это изменило? Ты всё равно получил сведения о Марселе только в самый последний момент.

— Возможно, это ничего бы не изменило, — вздохнул Луис. — Но ты снова чуть не погибла, да и все мы чудом спаслись. Так что перестань, вести себя, как ребёнок, и объясни мне, наконец, что происходит.

— Договорились, — кивнула я. — Только и ты перестань вести себя, как образцовый полицейский, и расскажи мне, с каким заданием тебя прислали в Перу, а также чем здесь занимаются Френк Даунфолл и Марсель Морли.

— Марсель Морли принадлежит к семье Джианозо, — сказал колумбиец. — Его мать была француженкой. Он — незаконнорожденный сын Джузеппе Джианозо, предпоследнего капо семьи.

Семья Джианозо орудует в Италии и Соединённых штатах, помимо всего прочего, занимаясь распространением наркотиков. Формально Марсель Морли не считается членом семьи, и полиция не располагает серьёзным компрометирующим материалом на него. Однако Джузеппе Джианозо не забыл о своём сыне. Он помог ему и его матери выгодно вложить деньги в торговлю икрой, и Марсель стал самым крупным поставщиком икры в Европе.

В последнее время среди мафии стало модно вкладывать деньги в "чистый" бизнес, хотя на самом деле этот бизнес только формально можно считать "чистым", поскольку для того, чтобы этот бизнес функционировал, его "раскручивают" не слишком законными путями.

— Как? — заинтересовалась я. — Как например, Джузеппе Джианозо помог сыну "раскрутить" торговлю икрой?

— Очень просто, — ответил Луис. — Объём бизнеса зависит от количества заказов. А кто заказывает икру? Рестораны и катеринги[11]. Ресторанам всё равно, у кого покупать икру, при условии, что поставщики предлагают продукт одинакового качества и по одной и той же цене. Семье Джианозо остаётся только объяснить владельцам ресторанов и катерингов, у кого именно надо покупать икру, и дело в шляпе. Тут даже насилия не требуется, поскольку заказчики не терпят убытков, и даже могут получить взамен кое-какие услуги со стороны мафии.

Бизнес Марселя не представляет для полиции особого интереса, поскольку там, похоже, всё чисто. Гораздо любопытнее его хобби — древние предметы искусства. Частной коллекции Морли могли бы позавидовать многие музеи мира. Большая часть её экспонатов нелегально вывезена из стран Юго-Восточной Азии и Латинской Америки.

Не далее, как в прошлом году, по заказу Марселя из деревни Кепуран в Центральной Яве украли статую десятирукой богини Дурги, супруги Шивы, причём украли её прямо среди бела дня самым примитивным образом.

Какие-то люди приехали на миниавтобусе, сказали, что забирают Дургу для обследования в археологическом центре, и бесследно пропали. К сожалению, у полиции Явы нет прямых доказательств того, что похищение статуи организовал Морли, хотя полицейские совершенно уверены в этом.

Икряной король стал слишком заметной фигурой в Юго-Восточной Азии, и, похоже, временно он решил перенести свою деятельность в Латинскую Америку, в частности, в Перу.

— Но если это так, вполне возможно, что золото Атауальпы действительно существует, — сказала я. — Непонятно только, зачем Марселю понадобилось отводить Аделу к гадалке, советовать ей полетать над плоскогорьем Наска с Педро Гонсалесом, а затем взрывать самолёт. Адела не представляла для него никакой опасности, но даже если Морли по каким-то причинам решил её убить, гораздо проще было тихонько кокнуть её где-нибудь на улицах Лимы. Какой во всём этом смысл?

"Возможно, в этом и есть какой-то смысл", подумала я. "Если, конечно, икряной король был связан с людьми, организовавшими убийство Чиана, и если эти люди считают, что Адела по какой-то причине представляет опасность для них. Не стоит забывать, что она видела лицо убийцы и слышала последние слова Бенвитуна."

— Никакого, — согласился Луис. — Но ты забыла об одной важной детали. Аклья предсказала Аделе, что среди песчаного смерча на хвосте обезьяны она встретит индейца со скорпионом на левом ухе, который отведёт её к сокровищам инков. Вряд ли на этом пустынном плоскогорье, и точнее, в самом центре спирали хвоста обезьяны, целыми днями ошиваются индейцы со скорпионом на левом ухе, с нетерпением ожидая прибытия твоей подруги.

Это звучало логично. Если так, Морли действительно не имел намерения убивать Аделу.

— То есть ты хочешь сказать, что всё было заранее подстроено? — воодушевлённо сказала я. — Марсель убедил деву Солнца предсказать Аделе всю эту чушь, а потом подговорил этих индейцев ожидать внизу, пока над ними не пролетит самолёт с Аделой, и пилот не скажет ей, что над хвостом обезьяны всегда кружат песчаные смерчи? С ума сойти! Но почему тогда индейцы дрались? И почему взорвался самолёт?

— Скорее всего, Морли подослал только одного индейца, — задумчиво произнёс колумбиец.

— А откуда тогда взялся второй?

— Понятия не имею, — пожал плечами колумбиец.

— Но если Марсель так тщательно всё организовал и даже подослал индейца со скорпионом на левом ухе, значит ему не было смысла нас убивать, по крайней мере сейчас. Или он специально взорвал самолёт, когда нас там не было, чтобы мы остались на плато вместе с индейцем?

— Вряд ли, — покачал головой Луис. — Скорее всего, бомба, заложенная в самолёте, была с часовым механизмом. Да и вообще, взрывать самолёт как-то не в духе Марселя. Он бизнесмен и торговец древностями, но не убийца.

— Но кто же тогда подложил бомбу?

— Это ведь ты у нас великий детектив, — усмехнулся Луис. — Вот ты и догадайся.

— Не дразнись, — обиделась я. — Если бы я знала столько, сколько ты, о том, что происходит, может, я и догадалась бы. Но всё-таки, если Морли послал на хвост обезьяны только одного индейца, то кто же тогда второй? У него ведь тоже на ухе нарисован скорпион. Это не может быть простым совпадением! На лимской барахолке было полно индейцев, но, насколько я помню, у них на ушах вообще не было никаких рисунков.

— Хороший вопрос, — согласился колумбиец.

— Кто же из них человек Марселя? — спросила я. — Уайна Инти или Маута Иньяка?

— Вероятно, тот, кто отведёт Аделу в центр земли к золоту Атауальпы, — пожал плечами Луис.

— Ты что, издеваешься?

— Если и издеваюсь, то совсем чуть-чуть, — подмигнул мне колумбиец. — Ничего не могу с собой поделать!

Я возмущённо посмотрела на него.

— Похоже, Адела с Бобчиком решили устроить привал, — сказал Луис. — Не думаю, что стоит пересказывать им содержание нашего разговора. Бобчик и без того на грани нервного срыва. Только и мечтает о том, чтобы сесть в самолёт и побыстрее вернуться в Москву.

— А ведь ты этого не хочешь, — инквизиторски посмотрела я на колумбийца.

— Я этого не говорил.

— Именно поэтому я не выношу полицейских, — возмущённо воскликнула я. — Тебе наплевать на то, что нас всех собираются прикончить. Единственное, что тебя интересует — это выполнить своё дурацкое задание и получить за это от начальства большую оловянную медаль.

— Я тоже тебя люблю, — усмехнулся Луис.

— Вы что, поругались? — с любопытством спросила Адела.

— Нет, с чего ты взяла? — ответила я.

— Просто вы дуетесь друг на друга, почти как мы с Бобчиком.

— Я не дуюсь, — сказал Луис. — Это она дуется.

— Ага! — торжествующе воскликнула Адела. — А ты ещё читала мне лекции о том, как вести себя в семейной жизни.

— У нас нет семейной жизни, — проворчала я. — И, к счастью, не будет!

— Только, пожалуйста, не ссорьтесь, — взмолился Бобчик. — У нас и без того достаточно проблем!

Уайна Инти развязал горловину небольшого мешка, который он позаимствовал у индейцев, и вынул оттуда тыквенную флягу с водой и странные, почти чёрные, сморщенные, как шагреневая кожа, кусочки непонятного происхождения.

— Берите! — пригласил он, отправляя несколько кусочков себе в рот.

Адела наклонилась и опасливо понюхала пищу.

— Что это? — подозрительно спросила она.

— Чёрное чуньо и чарки из куя, — охотно объяснил Уайна.

— Понятно, — кивнула Адела. — Так всё-таки что это такое?

— Чуньо, — это предварительно замороженная, а потом высушенная картошка, — сказал Маута Иньяка. — Чуньо бывает чёрное и белое. Чарки — это высушенное на солнце мясо, а куй — это индейский кролик, так что чарки изкуя — это сушёное мясо индейского кролика.

— О чём они говорят? — поинтересовался не знающий испанского Бобчик.

— Наши краснокожие друзья объяснили, что мы будем есть сухой промороженный картофель и вяленое мясо индейского кролика, — ответила я.

— Ну, кролик с чипсами — это ещё ничего, — вздохнул Бобчик. — Могло быть и хуже.

— Ой, извини, я перевела дословно, — спохватилась я. — Это не совсем кролик. То есть, это совсем не кролик. Индейским кроликом испанцы называют морскую свинку.

Бобчик уже успевший положить в рот кусочек куя, поперхнулся и с отвращением выплюнул мясо.

— Морская свинка? — с ужасом спросил он. — Вы что, собираетесь есть морскую свинку?

— А что в этом особенного? — удивилась Адела. — На Бали даже змей едят.

— Подумаешь, морская свинка! — подхватила я. — Вот в Крыму с голодухи сусликов лопают. А в Соединённых Штатах есть ресторан, где тебе за полторы сотни баксов предложат блюдо из дождевых червей, тортилью с долгоносиками, жареных мух или варёных термитов в кислом соусе. Так что жуй своего куя и не привередничай.

"Новый русский" страдальчески сморщился.

— Ну, ты слабак! — фыркнула Адела. — Совсем тебя папочка разбаловал. Надо же, морской свинки испугался!

— Между прочим, вкусно, — с аппетитом причмокнула я. — Закрой глаза, представь, что это кролик с чипсами — и вперёд!

— Кролик, — вяло пробормотал Бобчик, с отвращением погружая пальцы в сморщенные чёрные кусочки. — Это кролик, только кролик и ничего, кроме кролика…

— А ещё чипсы, только чипсы и ничего, кроме чипсов, — усмехнулась Адела.

За нашими спинами багровый шар заходящего солнца зацепился за чёрные пики голых, причудливо изрезанных эрозией вулканических гор.

Мы с Луисом шли молча на некотором расстоянии друг от друга. Я продолжала дуться, он, похоже, о чём-то задумался, и не предпринимал попыток примирения. Адела и Бобчик тоже устали. Тишину унылых бурых предгорий нарушал лишь хруст гравия под нашими ногами.

Наконец, солнце исчезло за горизонтом, и, как обычно бывает в тропиках, сумерки стремительно сгустились, и окутали нас, как чернильное облако осьминога. Температура воздуха заметно опустилась.

Уайна Инти остановился.

— Мы заночуем здесь, — сказал он.

Сняв с плеч пончо, он протянул его замёрзшей Аделе. Маута Иньяка, тоже решивший сделать благородный жест, отдал своё пончо мне.

Индейцы молча улеглись на землю.

— Да, это явно не "Шератон Лима Отель", — заметила Адела.

— Я тебя предупреждал, — сказал Бобчик.

— Не ссорьтесь, — сказала я. — Нам надо беречь силы.

Завернувшись в пончо, я растянулась на холодном щебне. Мелкие камешки неприятно впивались в кожу.

"Совсем, как в Сибири", — подумала я.

Там мне тоже иногда приходилось спать на земле, на куче валяющегося на полу вертолёта оборудования или в других, ещё менее удобных местах. Я знала, что в подобных случаях главным секретом хорошего сна было умение расслабить мускулы так, чтобы они начали мягко "обтекать" вонзающиеся в тело предметы, вместо того, чтобы сопротивляться их давлению.

Луис подошёл и лёг рядом со мной.

— Здесь по ночам холодно, — сказал он. — Хочешь, я тебя согрею?

— Знаю я тебя. Ты просто хочешь отхватить кусочек моего пончо, — проворчала я. — Ты, как всегда, меня используешь.

— Ну так "да" или "нет".

— Да, — со вздохом сказала я. — Но учти, я делаю это из чистого альтруизма.

Колумбиец обнял меня, и мне сразу же стало теплее.

— Не злись. Завтра утром я расскажу тебе всё, — прошептал он мне на ухо.

— Правда? — обрадовалась я. — Поклянись!

— Клянусь, — усмехнулся Луис. — А теперь спи.

— Спокойной ночи, — устало зевнула я.

— Где я? — сонно спросила Адела. — Что со мной?

— В Андийских Кордильерах, — раздражённо ответил уже проснувшийся Бобчик. — На долбанном плоскогорье Наска.

— Милый, закажи мне чашечку кофе, — не открывая глаз, попросила подруга. — Какое ещё плоскогорье?

— Наска, любимая, Наска, — язвительно проговорил Бобчик. — Долбанный космодром долбанных инопланетян. И кофе в меню сегодня не предусмотрен. Могу предложить тебе только чуньо и сушёного куя.

Адела открыла глаза.

— Ой, — сказала она. — Действительно Наска. А мне снилось, что мы с тобой на Французской Ривьере, сняли "люкс" в отеле "Негреско". То-то я удивлялась, что постель такая жёсткая. У меня всё тело затекло.

— У меня тоже всё болит, — пожаловалась я. — Боюсь, что я простудилась.

Подруга с трудом поднялась на ноги.

— Похоже, мне перестаёт нравиться "дикий" туризм, — простонала она. — Я готова отдать жизнь за горячую ванну и хороший завтрак.

Индейцы с любопытством наблюдали за нами. Их скуластые бронзовые лица были невыразительны, как посмертные маски, и я не могла понять, то ли они сочувствуют нам, то ли в душе смеются над хилыми, избалованными цивилизацией бледнолицыми.

Маута Иньяка пошарил за пазухой и вытащил небольшой коричневатый мешочек с вытканным на нём геометрическим узором.

— Кокамама поможет вам, — сказал он.

— Кокамама? — заинтересовалась я. — А что это такое?

— Это богиня, покровительница коки, — объяснил Луис.

— Так он что, предлагает нам кокаинчиком побаловаться?

— Наверняка у него в мешке листья коки, — сказал колумбиец. — Индейцы всегда жуют их при длительных переходах. Это помогает им не чувствовать ни боли, ни голода, ни усталости.

— Здорово! — обрадовалась я. — Я ещё ни разу не пробовала листьев коки.

— Ты что, спятила? — возмутился Бобчик. — С каких это пор тебя потянуло на наркотики?

— Листья коки — это не наркотик, — отмахнулась я. — Кроме того, писателю просто необходимо на личном опыте испытать как можно больше всевозможных ощущений. Как, например, можно писать об переживаниях наркоманов, если ты сам никогда не принимал наркотики?

— Кока — не наркотик, — вмешался Уайна Инти. — Это священное растение инков, дающее силы и уводящее в другую реальность. Индейцы использовали его на протяжении тысячелетий без всякого вреда для себя. Весь секрет в том, чтобы следовать ритуалу, и тогда кокамама не причинит вам вреда.

— Ну вот, ещё ритуалов нам здесь не хватало, — простонал Бобчик.

— Подожди, — попросила я. — Это интересно. Пусть Уайна объяснит.

Уайна бережно извлёк из-под пончо холщовый мешочек, маленькую тыквенную калебасу и обструганную палочку с ложбинкой на одном конце.

— Это шити, сумочка для листьев, ишкупуру с раствором ишку и чупадеро для ишку, — объяснил он.

— А что такое ишку? — поинтересовалась я.

— Это известь. В калебасе находится известь, которая извлекается оттуда с помощью чупадеро, — ответил Уайна. — Кокамама не только даёт силы. Она может ответить на все вопросы, касающиеся настоящего, прошлого и будущего.

— Ты имеешь в виду гадание? — спросила я. — Ты не мог бы объяснить, как это делается?

— Сам ритуал несложен, — пожал плечами Уайна. — Надо аккуратно извлечь по щепотке листьев из шити, сначала правой, а потом левой рукой и подуть на них в четырёх направлениях — на север, юг, запад и восток. Чтобы узнать о каком-либо событии из прошлого или будущего, нужно произнести фразу: "Мария Святейшая, Мамита кукита, поведай мне…" — и задать вопрос. Затем вытащенные листья коки высыпаются на платок, и будущее определяется по числу вытащенных листьев, по их расположению, по тому, сколько там женских листьев и мужских, и так далее.

— А ты умеешь гадать по листьям коки? — заинтересовалась Адела. — Например, ты сможешь по ним предсказать наше будущее?

— По листьям коки обычно гадают курандерос — лекари, или ятирис — шаманы, — покачал головой Уайна. — Это гадание требует специальной подготовки. Я знаю только самые простые вещи — что очень гладкие и маленькие листья означают детей, бледные и трухлявые листья — болезни, сморщенные и скрученные листья — несчастья, удлинённые листья — путешествия и так далее.

— Так значит, ты не сможешь погадать нам, — разочарованно произнесла подруга…

— Может быть, в другой раз, — уклончиво ответил Уайна. — Сейчас я только научу вас жевать листья.

Следуя указаниям индейца, мы достали из шити по две щепотки листьев. Листья коки напоминали лавровый лист, но были раза в полтора меньше. Испросив благословения у Святейшей Марии и "Мамиты кукиты" — так индейцы в уменьшительно-ласкательной форме называли богиню коки Кокамаму, — мы положили их в рот и начали жевать.

Хорошенько разжёванные листья Уайна велел засунуть между щекой и зубами, языком придав горьковатой массе шарообразную форму.

Затем Уайна взял тыквенную калебасу и постучал ею по коленке, чтобы размягчить известь. Он лизнул языком ложбинку чупадеро, увлажняя её слюной, и, сунув палочку в калебасу, извлёк из неё немного извести.

Индеец объяснил, что известь нужно добавлять в прожёванную массу листьев, до тех пор, пока шар не достигнет нужного вкуса и консистенции. После этого кока начинала проявлять свои магические эффекты, и нам оставалось только посасывать шар во время перехода.

Когда Уайна передал чупадеро Бобчику, лицо "нового русского" исказилось страданием. Я усмехнулась, прекрасно понимая, что в данный момент Бобчик прикидывает, какие именно смертельно опасные вирусы и бактерии он рискует подцепить, облизывая палочку, только что побывавшую в совершенно негигиеничном рте перуанского индейца.

Я решила утешить несчастного страдальца.

— Между прочим, известь обладает совершенно уникальными дезинфицирующими свойствами, — заметила я.

На самом деле, я не представляла, правда это или нет, но Бобчику явно стало легче.

— А мы точно не привыкнем? — забеспокоилась Адела. — Говорят, что к кокаину можно пристраститься с одной дозы.

— Листья имеют гораздо менее выраженное действие, — объяснил Луис. — За один день ничего страшного с нами не случится. Нам предстоит тяжёлый переход, и в сложившихся обстоятельствах я считаю вполне разумным воспользоваться помощью Кокамамы.

— Ну вот, сначала взрыв, потом морские свинки, а теперь и кокаин, — обречённо вздохнул Бобчик. — Интересно, это уже предел, или может быть и хуже?

— Насколько я знаю, в Перу ещё сохранились племена людоедов и охотников за черепами, — обрадовал его Луис. — Правда, они обитают не здесь, а в Чёрных Кордильерах в районе Куско, ближе к лесам Амазонии.

— Ты шутишь? — испуганно уставился на него Бобчик. — Я был уверен, что охотники за головами остались только в Африке и на островах Океании.

— В Латинской Америке ещё и не то встречается, — гордо сказал колумбиец. Похоже, в нём неожиданно проснулся патриотизм. — Я сам видел пару перуанских засушенных голов. Их пытались контрабандно переправить в Штаты вместе с партией кокаина. Жутковатое зрелище, надо сказать.

— Луис, прекрати сейчас же, — сердито произнесла Адела. — Бобчик и так не в своей тарелке, так что, пожалуйста, не доканывай его.

— Дайте мне ещё коки, — умоляющим голосом попросил Бобчик. — Надо побыстрее сматываться отсюда. Я хочу домой. Какой же я дурак! Раньше я считал Россию нецивилизованной страной.

— А ведь ты ещё не был в Колумбии, — усмехнулся Луис.

Мы с Луисом снова отстали. Уайна Инти шагал впереди рядом с Аделой и Бобчиком. Маута Иньяка упорно держался поближе к нам.

— Вчера ты обещал мне всё рассказать, — напомнила я по-русски.

— Вообще-то я не имею права этого делать, — вздохнул колумбиец.

— Но ты ведь обещал! — возмутилась я. — Ты даже поклялся!

— Поклялся, — грустно сказал Луис. — Видишь, до чего ты меня довела!

— Не прибедняйся, — усмехнулась я. — Ты сам кого угодно доведёшь. Давай, колись!

— Я так и знал, что этим кончится, — вздохнул Луис. — Ты ещё хуже Аделы.

— Рассказывай! — потребовала я. — И, пожалуйста, не отвлекайся от темы.

— Ладно, — кивнул колумбиец. — Но речь пойдёт совсем не о том, о чём ты думаешь. Золото Атауальпы, из-за которого ЦРУ послало в Перу Фрэнка Даунфолла, и за которым охотится полковник Рамон де ла Серра, колумбийская мафия и много других людей — это вовсе не сокровища инков и не шедевры доколумбовой эпохи. Так называется совершенно новый наркотик, который представляет собой модифицированную производную кокаина, и обладает совершенно уникальными свойствами.

— Что? — ошалело переспросила я. — Золото Атауальпы — это наркотик? Это просто невероятно! Какой кретин его так назвал?

— Думаю, что это название связано с неким растительным компонентом, который добавляют к листьям коки, для того, чтобы при соответствующей химической обработке заменить бензоловый радикал на одну очень редкую ароматическую кислоту, — объяснил Луис. — До сих пор химики считали, что при любой попытке заменить бензоловый радикал на жирные или ароматические кислоты, молекула полностью или почти полностью утрачивает свои анестетические и галюциногенные свойства. Однако нашёлся какой-то сумасшедший химик, которому удалось это сделать. Новое вещество обладает гораздо более выраженными психоделическими свойствами, чем кокаин. Одно из двух — или этот парень гений, или ему здорово повезло. Похоже, что растение, на базе которого был создан новый наркотик, индейцы называют "Золотом Атауальпы". К сожалению, пока не известно, ни что это за растение, ни каким образом можно получить новый наркотик.

— Теперь понятно, почему Фрэнк чуть не убил меня, когда я предложила ему заняться любовью в ванне с чёрной икрой, — задумчиво произнесла я. — Наверняка он знал, что это навязчивая эротическая фантазия Марселя Морли, и решил, что я связана с Марселем, а через него — с семьёй Джианозо, которая наверняка охотится за "золотом Атауальпы". А я подумала, что Фрэнк сумасшедший.

— Так ты предлагала Даунфоллу заниматься с тобой любовью?

В голосе колумбийца отчётливо прозвучала ревность. Это было приятно.

— Во-первых, я была пьяна, а, во-вторых, я представляла, что это ты меня обнимаешь, — объяснила я.

— Так он тебя ещё и обнимал? Ну и как он в постели?

— Откуда я знаю? До постели у нас так и не дошло, — возмутилась я. — Как только я упомянула про чёрную икру, Фрэнк вцепился мне в плечи и под угрозой пыток стал выяснять, что мне известно про золото Атауальпы, и что меня связывает с семьёй Джианозо.

— Подожди, — взмолился Луис. — Не могла бы ты рассказать мне всё по порядку?

— Могла бы, — согласилась я. — Всё началось с того, что Адела поехала отдыхать на остров Бали. Там икряной король Марсель Морли рассказал ей про спрятанные в Андийских Кордильерах сокровища Атауальпы, а затем предложил ей в рекламных целях заняться с ним любовью в ванне, наполненной чёрной икрой…

— В рекламных целях? — удивился колумбиец. — Он что, совсем спятил?

— Не перебивай, а то не буду рассказывать, — вспомнив любимое выражение Альды, пригрозила я. — На самом деле всё началось гораздо раньше, когда мать Аделы обнаружила, что она состоит в родстве с португальским королём Альфонсо Третьим, последним императором инков Атауальпой Тупак Юпанки Инкой Четырнадцатым, всеми монархическими династиями Европы, а также богами Одином и Тором и царём Трои Приамом…

— О, господи! — взмолился Луис. — Дай мне силы с достоинством вынести это испытание!

— Ну что вы там плетётесь! — громко окликнула нас Адела. — Мало коки съели? Ирина, иди сюда, мне нужно срочно с тобой поговорить!

Подруга цепко схватила меня за локоть и оттащила в сторону.

— Опять секреты! — недовольно проворчал Бобчик, присоединяясь к Луису. — Хорошо тебе. Вы с ней живёте в разных полушариях.

Я не услышала, что ответил колумбиец, потому что Адела громко и возбуждённо прошептала мне на ухо:

— Это он! Это Уайна Инти!

— Ты о чём? — не сразу врубилась я.

— Мы одной крови! — воскликнула Адела. — Мы оба инки из рода Копак, и мы оба — дети Солнца. Даже его фамилия — Инти — совпадает с именем бога Солнца. Уайна — настоящий курака!

— А это ещё что такое? — заинтересовалась я.

— Курака — это то же самое, что касик в Северной Америке, — торопливо объяснила Адела. — Курака означает "вождь".

— Здорово, — порадовалась я за подругу. — Так значит, он и есть тот молодой и прекрасный воин, который отведёт тебя к спрятанным сокровищам?

— Именно так, — радостно кивнула Адела. — Уайна сказал, что три дня назад у него было видение, и богиня Силматетео предупредила его, что среди песчаного смерча на хвосте обезьяны он встретит белую принцессу инков, то есть меня. Так и произошло. Кстати, он обещал познакомить меня с Уильяк Уму — Главным Жрецом инков. О сокровищах мы пока не говорили, но Уайна упомянул, что Главный Жрец живёт в известных только инкам пещерах рядом с Потерянным Городом Инков. Я просто уверена, что сокровища должны находиться в этих пещерах, и Уильяк Уму отдаст их мне, как наследнице Атауальпы!

— А ты не задумывалась о том, что у Атауальпы помимо тебя в Перу есть гораздо более близкие родственники? Возьми хоть того же Уайну Инти. Так чего ради жрец должен отдать сокровище тебе?

— А почему бы и нет? — пожала плечами подруга. — Может быть потому, что у меня на руке знак солнца, или потому, что у меня белая кожа. Кто их разберёт, этих индейцев. Ты же знаешь, что инки сначала не хотели воевать с испанцами, потому что приняли их за богов с белой кожей, появление которых жрецы предсказывали задолго до того, как корабли испанских конкистадоров бросили якорь у берегов Америки. Почему-то я совершенно уверена, что предсказание акльи сбудется, и я получу золото Атауальпы.

— Ладно, допустим ты его получишь, — согласилась я. — И что ты будешь с ним делать? Ты ведь не сможешь вывезти его из страны. Это уже будет десполиация.

— Чего? — вытаращилась на меня Адела.

— Расхищение предметов старины, — со вздохом пояснила я. — Уголовное преступление.

Подруга укоризненно посмотрела на меня.

— Ты совсем, как Бобчик. Пошлый примитивный практицизм и полное отсутствие воображения.

— Скорее, избыток воображения, — заметила я. — Ты когда-нибудь пыталась представить себе, что такое перуанская тюрьма?

— Ещё чего, — фыркнула Адела. — Стану я думать о таких вещах!

— А стоило бы!

— Отстань! — отмахнулась подруга. — Сначала найдём сокровища инков, а уж потом решим, что с ними делать.

— Даже если сокровища инков существуют, вряд ли тебе удастся отправиться за ними, — сказала я. — Держу пари, что как только Бобчик доберётся до "джипа", он пулей помчится в Лиму, а оттуда же первым самолётом вернётся в Москву.

— Бобчик может делать, что хочет, — решительно заявила Адела. — Если он такой трус, то пусть катится на все четыре стороны. Но ведь ты не предашь меня?

— Мне стыдно в этом признаться, но, похоже, инстинкт самосохранения у меня развит почти так же сильно, как у Бобчика, — заметила я. — Одно дело — обычный туризм, и другое дело — поиск сокровищ под носом психованного Фрэнка, когда вокруг орудует семья Джианозо и взрываются самолёты.

— У Бобчика в офисе тоже недавно взорвалась бомба, — пожала плечами подруга. — Конкуренты подложили. Но он же из-за этого не сбежал из Москвы. Так что это не аргумент.

— Ладно, предложу тебе другой аргумент, — согласилась я. — Надеюсь, ты не забыла, что именно Бобчик финансирует нашу экспедицию. Одно дело мотаться по Перу с золотой кредитной карточкой, и совсем другое дело — не иметь в кармане ни единого нового соля и питаться сушёным куем, выпрошенным у индейцев.

— Если ты и Луис решите остаться со мной, Бобчик никуда не улетит, в этом я совершенно уверена, — задумчиво произнесла Адела. — Если останешься ты, наверняка Луис тоже останется. Так что решение за тобой. Или ты меня предашь, и я навсегда на тебя обижусь, или ты получишь свою долю золота Атауальпы.

— Так нельзя. Это шантаж.

— Можешь называть это как хочешь. Ну так как, ты со мной или против меня?

— Сначала я должна поговорить с Луисом.

— Я знала! — радостно взвизгнула Адела. — На тебя всегда можно было положиться.

— Но я ничего не обещаю, — предупредила я.

— И не надо ничего обещать, — усмехнулась подруга. — Ты просто делай.

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько это опасно? — сказал Луис.

В очередной раз оторвавшись от Аделы и Бобчика, мы лениво взбирались по каменистому склону холма.

— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Никогда больше не произноси в моём присутствии эту фразу. Ты ещё в Москве меня ею доконал.

— Просто я хочу, чтобы ты понимала, что делаешь.

— А я что, похожа на полную дуру?

— Я могу не отвечать на этот вопрос?

Колумбиец расхохотался.

— Ты просто не понимаешь, — сказала я. — В Москве холодно и скучно. Чеченцы взрывают жилые дома, мафиозные группировки устраивают на улицах перестрелки, озверевший пролетариат хочет идти на баррикады. А здесь тепло и красиво. Можно в своё удовольствие путешествовать по диким перуанским горам и искать легендарные сокровища инков. Это же здорово! К тому же рядом со мной доблестный секретный агент, который наверняка сможет защитить меня от происков ЦРУ и полковника Рамона де ла Серра. Да ведь ты и сам не хочешь, чтобы я уезжала, потому что через Аделу и меня тебе, возможно удастся выйти на золото Атауальпы.

— Конечно, я не хочу, чтобы ты уезжала, — обнял меня Луис, — и не только из-за работы. Но я был обязан тебя предупредить.

— Считай, что уже предупредил. И какой у тебя план?

— Понятия не имею, — пожал плечами колумбиец. — Для начала надо хотя бы понять, что здесь происходит, и куда этот Уайна Инти собирается отвести Аделу.

— Мы не успели договорить, — заметила я. — Адела нас прервала. Я так и не поняла, за чем охотится Марсель Морли — за сокровищами инков или за новым наркотиком.

— Согласно информации, имеющейся у полиции, Марсель Морли никогда не имел отношения к торговле наркотиками, — сказал Луис. — Семья Джианозо — да, но, как я уже упоминал, формально икряной король не считается членом семьи и не связан с её противозаконной деятельностью.

— Я бы не была в этом так уверена, — глубокомысленно заметила я.

— Почему? — заинтересованно посмотрел на меня колумбиец.

Я вздохнула.

— Ты ещё не всё знаешь. На острове Бали Морли познакомил Аделу с неким Чианом Бенвитуном. Чиан пригласил её к себе домой, и пока Адела была в ванной, кто-то выпустил ему кишки коротким самурайским мечом. Перед смертью Чиан прошептал нечто похожее на "Золото Атауальпы". Я решила, что Адела ошиблась, и он не мог иметь в виду сокровища инков, но если "Золото Атауальпы" — это новый наркотик, то, вполне вероятно, что Чиана убили из-за него. Ты же сам говорил, что Индонезия занимает после Латинской Америки второе место по производству кокаина, и местные наркобароны наверняка заинтересованы в секретной формуле не меньше, чем их колумбийские коллеги.

Луис резко остановился и, схватив меня за руку, развернул меня лицом к себе.

— Ты это серьёзно?

— Совершенно серьёзно. Аделу арестовали за убийство, а я полетела в Индонезию вызволять её, только к тому времени, как я туда добралась, полиция нашла другого подозреваемого, и Аделу отпустили. Дело вёл лейтенант Ляо Сианон. Он отказался сообщить нам какие-либо сведения об убийце и посоветовал побыстрее покинуть страну. От полицейского участка и до самого аэропорта за нами следили двое мужчин. Всё это кажется весьма подозрительным.

— Чёрт! — сказал Луис. — Занятная история. Есть что-либо ещё, о чём ты забыла упомянуть?

— Нет, — помотала головой я.

— Так я тебе и поверил!

— Да нет, я серьёзно! Только имей в виду, что Бобчик обо всём этом не имеет ни малейшего понятия. Смотри, не подведи нас.

— Будем считать это тайной исповеди, — усмехнулся колумбиец.

— А ты не можешь по своим полицейским каналам разузнать подробности о деле Бенвитуна?

— Могу. Но для этого мне нужно хотя бы добраться до телефона.

— А чем вообще занимается семья Джианозо? — поинтересовалась я.

— Это типичный итальянский мафиозный клан, занимающий среди других кланов весьма высокое положение, — ответил Луис. — Рэкет, наркотики, проституция. В основном семья Джианозо действует на территории Соединённых Штатов и в Европе, в частности, занимаясь распространением колумбийского кокаина.

Есть сведения, что в последние годы люди Джианозо пытаются объединиться с перуанской наркомафией, которая хочет производить кокаин непосредственно в Перу, и уже оттуда переправлять его в Штаты и в Европу, минуя Колумбию.

Это не понравилось Медельинскому картелю, и между перуанскими и колумбийскими наркодельцами начались конфликты. Тут-то и появилось "золото Атауальпы", причём, похоже, никто до сих пор не знает, кто его создал, и где его производят. Из-за нового наркотика конфликт наркодельцов перерос в настоящую войну.

— Здорово! — восхитилась я. — Прямо как в кино! А нельзя ли поподробнее?

— Позже, — сказал Луис. — Похоже, Адела с Бобчиком собираются устроить привал. Я уже начинаю привыкать к мясу морских свинок.

До Пампа-де-Наска мы добрели почти в полночь. Во рту было горько от листьев коки, которые я непрерывно жевала на протяжении последних шести часов перехода. Но, несмотря на их тонизирующее действие, у меня, как, впрочем, и у всех нас, было только одно желание — беспробудно спать, как минимум, в течение суток.

— Надо срочно найти гостиницу, — простонала Адела. — Иначе вам придётся нести меня на руках.

— Смотрите! — воскликнул Луис.

Выглянувшая из-за туч луна осветила небольшую прямоугольную вывеску, прибитую над дверью: "Mi burrito y yo. Hostal".

— Постоялый двор "Мой ослик и я", — перевела я для Бобчика.

— Здесь что, останавливаются вместе с ослами? — удивился он.

— Скорее с ламами, — задумчиво произнесла я. — Что-то я не заметила в Перу ослов.

— А без ослов здесь можно переночевать? — нетерпеливо спросила Адела.

— Сейчас узнаем, — пожал плечами Луис и громко постучал в дверь.

Прошло несколько томительных минут. Колумбиец постучал погромче.

— Умерли они там все, что ли? — возмутилась Адела.

Она подошла к двери и изо всех сил заколотила по ней кулаками.

— Эй, вы там! Пустите переночевать умирающих от усталости путников! — диким голосом завопила подруга.

— Что-то ты не слишком похожа на умирающего путника, — заметил Луис. — Скорее это напоминает нападение пиратов.

Минут через пять за дверью послышались шаркающие шаги, и дверь нам открыла старая толстая индианка, одетая в ядовито-розовый фланелевый халат. У неё в руках была зажжённая керосиновая лампа.

— Извините, что так поздно, — вежливо обратился к ней Луис. — Мы бы хотели переночевать. У вас есть свободные комнаты?

Недовольно буркнув что-то себе под нос, индианка повернулась и зашаркала по коридору. Мы приняли это за приглашение последовать за ней.

— В этом бараке что, нет электричества? — ужаснулась Адела. — Может здесь, вдобавок, и душа нет?

— Похоже, нам здорово повезёт, если, помимо стойл для ослов здесь найдутся ещё и постели, — зевнул Бобчик.

Нам с Луисом досталась крохотная комнатка с белёными стенами и скрипучей двуспальной кроватью, металлическая сетка которой от чересчур долгого употребления провисла почти до самого пола.

Меня даже радовало отсутствие электричества, поскольку я, ради собственного спокойствия, не хотела знать, какого цвета могут быть простыни на этой допотопной постели. Было вполне вероятно, что их не меняли в течение последнего десятилетия.

— Странно, почему-то в Перу почти всё население имеет типично индейские черты лица, — сказала я. — В других странах полно негров, мулатов, испанцев, белых, а тут даже в Лиме нелегко встретить перуанца европейского типа.

— Перу — это Тибет Латинской Америки, — объяснил Луис. — В этой мало приспособленной для жизни высокогорной пустыне почти ничего не растёт. Внизу в районе косты слишком мало воды для сельского хозяйства. Там выращивают в основном кукурузу, а на пахиноль де пуна — степях высокогорных плато даже кукуруза не растёт. Там для этого слишком холодно. Поэтому испанцы не завозили в Перу чернокожих рабов.

Труд рабов был рентабельным только в сельскохозяйственных районах — там, где выращивали кофе, хлопок или сахарный тростник, — в Бразилии, Колумбии Венесуэле. А раз в Перу не было рабов — значит у местных жителей не может быть и негроидных черт лица.

Климат "Латиноамериканского Тибета" не слишком нравился и белым людям, а жизнь индейцев на холодных негостеприимных высокогорьях не слишком располагала к контактам и смешению рас. Вот так и получилось, что Перу — в основном страна индейцев.

— Бедные испанцы, — сказала я. — Тяжело им пришлось. Уж если по меркам инков Уайна Инти или Маута Иньяка считаются образцом красоты, то вполне понятно, почему здесь не так много метисов. Хотя бывают и исключения. Вот дочь Атауальпы, Беатрис Тупак Юпанки, сбежала с испанским капитаном.

— Любовь зла, — зевнул колумбиец. — Иди сюда.

Я осторожно прилегла на скрипящего железного монстра, и тут же скатилась вниз, в широкую воронку провисшей сетки, прямо на Луиса.

— Этот древний сексодром больше напоминает большой железный гамак, — заметила я. — Но всё же это лучше, чем щебень на плоскогорье Наска.

— А как тебе музыкальное сопровождение? — поинтересовался колумбиец. — Продюсеры эротических фильмов дрались бы зубами и когтями за этот шедевр постколумбова искусства.

Я пошевелилась, и пружины тут же отозвались вибрирующе-тоскующим стоном, напоминающим то ли вой голодного оборотня, то ли полночный зов сексуально озабоченного привидения.

— Как ты думаешь, мы сможем заснуть?

— Вряд ли, — обнимая меня, усмехнулся Луис. — Но ведь это и не обязательно?

— Клопы, — пожаловался Бобчик. — Меня всю ночь кусали клопы.

— Не было там никаких клопов, — возразила Адела. — Вот меня почему-то никто не кусал.

— Видишь, даже клопы не хотят связываться с тобой, — заметил Бобчик. — Это свидетельствует о наличии у них высокоразвитого интеллекта. Скорей бы добраться до "джипа" и вернуться в Лиму.

— В Куско, — сказала Адела.

— При чём тут Куско? — удивлённо посмотрел на неё Бобчик.

— При том, — сказала Адела. — Как только мы доберёмся до "джипа", мы немедленно выедем в Куско, а оттуда в Мачу-Пикчу. Уайна Инти обещал показать нам древние города инков.

Бобчик умоляюще посмотрел на нас с Луисом.

Я отвела глаза.

Луис пожал плечами.

— Делайте, что хотите, а я забираю "джип" и немедленно возвращаюсь в Лиму, а оттуда первым же рейсом вылетаю в Москву.

— В таком случае можешь сразу же по прибытии заняться оформлением документов о разводе, — презрительно фыркнула Адела. — Я не желаю жить с трусом.

— Какие документы о разводе? — опешил Бобчик. — Мы же не женаты!

— И никогда не будем женаты! Именно это я и пытаюсь тебе втолковать!

— Но ведь нас чуть не убили! — жалобно произнёс "новый русский", делая последнюю попытку воззвать к нашему разуму. — Ирина, ты же разумная женщина! Неужели ты тоже собираешься отправиться в Куско с этой парой краснокожих пожирателей морских свинок?

— Было бы глупо прилететь в Перу и не посмотреть столицу империи инков, — заметила я. — Не думаю, что это так уж опасно. Скорее всего, взорвать хотели Педро Гонсалеса, а не нас. Кому мы нужны? К тому же с нами Луис, а он всё-таки полицейский. Давай съездим в Куско и в Мачу-Пикчу. Это займёт всего несколько дней, а потом мы сразу же вылетим в Москву.

— Не сразу, — сказала Адела. — Ты забыла про озеро Титикака. Там роскошные заросли тростника и плавучие жилища племени уру.

— Вот видишь, — жалобно сказал Бобчик. — А потом ей захочется на Попокатепетль.

— Попокатепетль в Мексике, — резонно возразила Адела. — Туда мы можем съездить в другой раз.

Луис подошёл к Бобчику и дружески похлопал его по плечу.

— Поехали, — сказал он. — Уверен, тебе понравится.

— И ты, Брут! — укоризненно взглянул на него Бобчик.

Узкая полоска шоссе, петляя по склонам горных проходов, медленно, но неуклонно, ползла вверх, как усталый удав. По мере подъёма голая каменистая земля стала покрываться высокими колючими кактусами, напоминающими большие зелёные канделябры. На смену кактусам пришли эвкалипты и густые степные травы. Горный хребет Белых Кордильер, через который нам предстояло перевалить, вонзал в облака свои заснеженные вершины. Они были острыми и зловещими, как заточенные зубы каннибала.

Я сидела у окошка, тесно зажатая между дверцей и бедром Луиса. Теперь на заднем сиденье нас было четверо.

Вначале Уайна Инти настаивал на том, чтобы мы оставили Мауту Иньяка в Пампа-де-Наска, поскольку "джип" рассчитан только на пятерых.

Услышав предложение Инти, Маута Иньяка злобно оскалил зубы и сказал что-то явно нехорошее на языке кечуа. Уайна Инти тоже не остался в долгу и разразился каскадом совершенно неудобоваримых утробных, щёлкающих и цокающих звуков. На горизонте явно замаячила новая драка.

— Прекратите, — громко сказал по-испански Луис. — Маута поедет с нами. На заднем сиденье вполне могут поместиться четверо.

Адела, ещё не до конца уверенная в том, что её прекрасным принцем должен оказаться именно Уайна Инти, поддержала колумбийца. И вот теперь два тесно прижатых друг к другу краснокожих соперника тряслись на ухабах, а на их широкоскулых бронзовых лицах отражалось глубокое взаимное отвращение.

Любуясь пейзажем, я мысленно возвращалась к тому, что мне рассказал Луис перед нашим возвращением в Пампа-де-Наска.

В последние годы ситуация в Южной Америке накалялась. ЦРУ, само по уши увязшее в незаконных операциях с наркотиками, под давлением правительства Соединённых Штатов решило сделать вид, что оно непримиримо борется против производителей "белой смерти" и арестовало несколько крупных колумбийских наркобаронов.

Началась борьба за передел сфер влияния и рынков сбыта. В конце концов в этой борьбе победил Висенте Уртадо де ла Вера, молодой и честолюбивый колумбиец итальянского происхождения, в своё время работавший на американские спецслужбы.

Воспользовавшись тем, что во время борьбы за власть влияние колумбийцев на рынке наркотиков несколько ослабло, перуанская наркомафия, возглавляемая Эдгаром Арребола Паредесом решила из поставщиков сырья для производства кокаина перейти в разряд производителей, и, если получится, даже распространителей. Арребола Паредес был бывшим военным и близким другом полковника Рамона де ла Серра.

Вместо того, чтобы, как раньше, поставлять листья коки в Колумбию, перуанский наркобарон начал строить подпольные лаборатории и выходить на связь с оптовыми покупателями зелья в Штатах и в Европе. Через некоторое время ему удалось установить контакт с последним капо семьи Джианозо, Гаэтано Джианозо, который до этого в Южной Америке сотрудничал только с колумбийцами.

Чтобы составить конкуренцию Висенте Уртадо де ла Вера, Эдгар Арребола предложил Джианозо кокаин по гораздо более низкой цене.

Гаэтано согласился.

Уртадо де ла Вера пришёл в ярость.

Всё говорило о том, что вот-вот разразится война, в которую будут втянуты не только латиноамериканцы, но и наркодельцы развитых стран. И в этот момент появилось "Золото Атауальпы", ещё больше осложнив ситуацию.

В одно и то же время главы наркокартелей получили по почте изящные подарочные коробочки, в которых лежал пакетик с белым порошком и отпечатанное на принтере письмо, в котором говорилось, что вещество, находящееся в пакете — это "Золото Атауальпы", совершенно новый наркотик, по всем своим показателям оставляющий далеко позади и кокаин, и героин, и ЛСД. Более того, новый наркотик был гораздо менее токсичным, и его побочные эффекты были менее выражены.

Отправитель посылок назначил аукцион. Стартовая цена была пятнадцать миллионов долларов.

Проделав ряд экспериментов и убедившись, что новый наркотик действительно обладает всеми изложенными в письме свойствами, наркобароны обратились к известным химикам с просьбой проанализировать состав "Золота Атауальпы" и выяснить, из какого сырья он был получен и можно ли синтезировать его в лаборатории.

Заключения химиков были единодушны: "Золото Атауальпы" было получено в результате химической обработки листьев коки и какого-то неизвестного сырья, скорее всего, растительного или животного происхождения. Синтез этого вещества в лаборатории теоретически возможен, но только теоретически. Он будет настолько сложен и дорогостоящ, что подобное производство было бы абсолютно нерентабельным, даже если установить на новый наркотик "запредельные" цены.

Информация о химических исследованиях и ажиотаже, возникшем вокруг "Золота Атауальпы", в конце концов просочилась наружу, и в дело вмешалось ЦРУ. "Контору" новый наркотик заинтересовал не менее, чем наркобаронов. Одним из агентов ЦРУ, участвующих в операции "Золото Атауальпы" был Фрэнк Даунфолл.

Совершенно случайно колумбийским спецслужбам удалось заснять Даунфолла во время встречи с самим Висенте Уртадо де ла Верой. Секретный агент и наркобарон дружески пожимали друг другу руки, а на их лицах сияли довольные улыбки. Это могло означать только одно: Фрэнку надоело вкалывать на "дядю Сэма", и он решил поработать на себя самого, обеспечив себя приличной пожизненной рентой, гораздо большей, чем пенсия, которую ему могло бы предложить американское правительство.

Полковник Рамон де ла Серра тоже был крайне заинтересован в новом наркотике. Диапазон власти в Латинской Америке определялся в первую очередь размером банковского счёта. Деньги обеспечивали власть, власть позволяла делать ещё большие деньги. За соответствующую сумму можно было купить всё — армию, полицию и даже кресло президента республики. Полковник де ла Серра жаждал власти. Для этого ему нужны были деньги. "Золото Атауальпы" могло обеспечить их ему.

Изобретателя "Золота Атауальпы" искали все — наркодельцы, военные, спецслужбы. Искали — и не находили. В своих поисках они иногда "хватались за соломинку". Для Фрэнка Даунфолла одной из таких "соломинок" оказалась я.

Упоминание о ванне с чёрной икрой ассоциативно связало меня в его представлении с Марселем Морли, незаконным сыном Джузеппе Джианозо. Кроме того, я прямо заявила, что приехала в Перу искать золото Атауальпы. И, хотя, вроде бы я имела в виду реальные сокровища инков, это могло быть лишь хитроумной маскировкой для отвода глаз. Если хочешь спрятать предмет, положи его у всех на виду. Если хочешь скрыть, что ты ищешь наркотик под названием "Золото Атауальпы", притворись, что ты охотишься за исчезнувшим золотом инков.

Постепенно картина прояснялась. Было неясно только, какую роль отвёл Аделе Марсель Морли в своей странной игре с предсказанием акльи и индейцем со скорпионом на левом ухе. И почему индейцев оказалось двое?

Очевидно, что Уайна и Маута не заодно. Если бы они могли, то с удовольствием поубивали бы друг друга. Но по какой-то причине, они молча едут в машине рядом со мной и Луисом, а их лица выражают неприкрытую ненависть. Знают ли они что-либо о "Золоте Атауальпы" или о настоящих сокровищах инков? И кто, интересно, взорвал самолёт? От кого хотели избавиться — от нас или от Педро Гонсалеса? Вопросов было слишком много. Ответов — гораздо меньше.

— Остановись! Мне нужно прогуляться! — капризный голосок Аделы оторвал меня от размышлений.

Бобчик послушно затормозил.

Только сейчас я почувствовала, как затекло моё тело. Было просто необходимо слегка размяться.

Я открыла дверцу машины и с наслаждением ступила на землю. Тут же мне в нос ударил отвратительный запах тления.

— Что это? — с ужасом спросила Адела. — Ритуальные индейские жертвоприношения?

Справа от нас росло толстое странное дерево, похожее на пальму с кроной из плотных тёмно-зелёных листьев, растущих прямо из ствола. Каждый лист был обрамлён длинными острыми шипами, загнутыми, как рыболовный крючок. Внизу на стволе более старые листья высохли и пожелтели, свисая вниз, как шелуха гигантской луковицы.

Насаженые на крючья листьев, на дереве, как ёлочные игрушки некрофила, висели разлагающиеся трупы птиц.

— Что это? — зажимая нос, с ужасом спросила я.

— Пуйа, — ответил Луис.

— Что?

— Пуйа. Растение семейства ананасовых, — пояснил колумбиец. — У нас оно тоже встречается.

— А какой садист развесил на нём этих несчастных птиц? — возмущённо поинтересовалась Адела.

— Никто, — пожал плечами Луис. — Вы посмотрите на эти крючки. Птице достаточно случайно задеть за один из них — и она уже не может освободиться. Но, несмотря на это, птицам почему-то нравится отдыхать на этих деревьях.

Подруга возмущённо повернулась к Бобчику.

— Ну, ты знал, где остановиться, — возмущённо обрушилась она на него. — Тебе нужно было проехать сто километров для того, чтобы затормозить у этого чёртового птичьего кладбища!

— Я затормозил там, где ты попросила! — возмутился Бобчик. — Кстати, я вообще не хотел ехать в Куско. Это трупное деревце — ещё цветочки. Держу пари, что в следующий раз ты заставишь меня остановиться прямёхонько перед вигвамом вождя охотников за головами.

— Это знак! — громким замогильным голосом провозгласил по-испански Уайна Инти. — Я же говорил, что мы не должны были брать его с собой, — Уайна кивнул на Мауту Иньяка. — Он приносит несчастье! Теперь уаки разгневались на нас. Если мы не оставим его здесь, мы все погибнем.

— Что он говорит? — встревоженно поинтересовался Бобчик.

— Кто это уаки? — с любопытством спросила Адела.

— Это духи, — спокойно пояснил Маута Иньяка. — Надеюсь, вы не верите во все эти сказки о знаках и дурных предзнаменованиях?

— По-моему, это тебе следовало бы верить в них, — заметила я. — Вроде бы это верования твоего народа.

— Чепуха, — махнул рукой Маута. — Я верю только в деву Марию и в технический прогресс.

— Хорошее сочетание, — отдала должное я. — А вот один мой знакомый верил только в смерть и в налоги.

— Я не плачу налоги, — засмеялся Иньяка. — А смерти вообще нет.

— Да неужели? — заинтересовалась я. — А что же бывает, когда человек умирает?

— Он уходит в хурин пача, нижний мир, в землю немых, — пожал плечами Маута. — Путь туда лежит по волосяному мосту, по которому душу человека проводят чёрные собаки. А потом мёртвые прорастают и выходят из земли в виде живых людей.

— Здорово, — восхитилась я. — Это ещё покруче Упанишад[12]. И ты во всё это веришь?

— Он в это верит, — кивнул на Уайну Иньяка. — Всё это такая же чушь, как и разговоры о том, что моё присутствие приносит несчастье.

Что-то гортанно крикнув на кечуа, Уайна выхватил из-под пончо нож.

В то же мгновение в руках Мауты тоже сверкнуло широкое лезвие.

Бобчик испуганно отшатнулся.

— Эй, прекратите, — встал между индейцами Луис. — Иначе мы вас обоих оставим здесь.

— Я просто хочу доехать до Куско, — сказал Иньяка. — Там я уйду.

— И правильно сделаешь, — прошипел сквозь зубы Уайна.

— Залезайте в машину, — велел колумбиец. — Сейчас я её поведу. Маута сядет рядом со мной, а Уайна сзади. И чтобы никаких драк.

— Давайте, оставим их здесь, — взмолился по-русски Бобчик. — Эти индейцы опасны. Они всех нас прирежут, как цыплят, а наше мясо высушат на солнце.

— Но ведь до сих пор не прирезали, — возразила Адела. — Наверняка они дерутся из ревности. Просто они оба в меня влюблены.

— Ты когда-нибудь слышала такой термин: "мания величия"? — поинтересовался Бобчик.

— Может, ещё и вы подерётесь? — предложил Луис.

Весь остаток пути, от увешанного трупами птиц дерева и до самого Куско машину пришлось вести Луису. На перевале Тиклио, расположенном на высоте около четырёх тысяч метров, Бобчику стало плохо. Уайна Инти объяснил, что это сороче, горная болезнь — основной бич путешествующих по Перу туристов.

— О господи, — простонал Бобчик. — Дело кончится тем, что я умру в этих горах.

— Пожуй коки, — посоветовал Маута Иньяка, протягивая Бобчику мешочек с листьями и тыквенную калебасу.

— Хорошо, что мы едем на машине, а не летим самолётом, — заметил Луис. — У тебя будет время акклиматизироваться. Куско находится на высоте 3355 метров. Из-за горной болезни туристические фирмы не рекомендуют путешествия по Перу людям, страдающим повышенным давлением или сердечной недостаточностью.

— А почему у вас не кружится голова? — обиженно спросил Бобчик.

— У здоровых людей серьёзные симптомы горной болезни обычно проявляются, начиная с четырёх с половиной тысяч метров, — объяснил Луис. — На меньших высотах она выражается в основном в повышенной утомляемости, и за несколько дней акклиматизации человек привыкает к высоте. Видимо, в этом отношении мы оказались выносливее тебя.

— Тебе ещё повезло, — усмехнулась Адела. — Я слышала, что некоторые туристы от горной болезни впадают в кому и умирают.

Бобчик побледнел и затравленно схватился за запястье, нащупывая пульс.

— Зачем ты его пугаешь, — заступилась я. — На такой высоте никто не впадает в кому.

Бобчик кинул в рот пригоршню листьев коки и поморщился от их горьковатого привкуса.

— Не понимаю, как я позволил втянуть себя во всё это, — тяжело вздохнул он.

В Куско мы приехали только поздно вечером. Узкая и пыльная горная дорога не позволяла развивать большую скорость, а если учесть бесчисленные повороты серпантина, на которых приходилось притормаживать, можно было легко догадаться, что мы плелись, как престарелые хромые черепахи.

— Здесь всегда такое вавилонское столпотворение? — с ужасом спросил Бобчик, когда путь нашему джипу преградила толпа пестро одетых индейцев.

— Ух ты! А здесь весело, — обрадовалась Адела, опуская стекло.

В тот же момент нам в уши ударили дробь барабанов, сухой хруст трещоток и пронзительное гудение флейт.

Группа краснокожих потомков древних инков, одетых в чёрные бриджи и полосатые жёлто-красно-синие пончо, отплясывала нечто среднее между брейком и брачным танцем гренландских эскимосов. На головах у индейцев красовались широкие и совершенно плоские чёрные шляпы, напоминающие перевёрнутые вверх дном большие чугунные сковородки. Края этих причудливых головных уборов были оторочены узенькими красными, белыми или лазурными оборочками. Меня сразу заинтересовал вопрос, каким образом "сковородки", не съезжая, держатся на головах танцоров, и я решила, что, скорее всего, их прикрепляли к пёстрым хлопчатобумажным платкам, которыми были обмотаны головы индейцев.

Зрители были одеты ещё более колоритно, чем танцоры. У некоторых мужчин за повязанными на лоб широкими разноцветными лентами торчали крупные перья то ли орлов, то ли кондоров. Женщины щеголяли вылезающими одна из под другой пёстрыми нижними юбками и сплетёнными из разноцветных ниток браслетами. Туземцы радостно хлопали в ладоши и подбадривали танцующих гортанными возгласами.

Луис нажал на клаксон, надеясь, что толпа расступится. Звук автомобильной сирены индейцам понравился. Вероятно, он напоминал им многократно усиленную мелодию андийской флейты. Аборигены радостно замахали руками. Похлопывая ладонями по капоту и стёклам "джипа", они корчили рожи и выразительно жестикулировали, приглашая нас присоединиться к общему веселью.

— Бесполезно. Мы не проедем, — сказал Маута Иньяка. — Оставьте машину здесь. Отсюда до центра города минут двадцать хода. Вы сможете остановиться в гостинице "Пикоака". Это один из лучших отелей города.

— А эти люди не опасны? — спросил Бобчик. — Похоже, они здорово пьяны. И вообще, что здесь происходит?

— Это празднества Капак-Райми, — объяснил Маута. — Индейцы благодарят Солнце и Землю и просят даровать им хороший урожай. В долине Куско праздник Капак-Райми совпадает с началом сельскохозяйственных работ. Вам нечего бояться. Дети Солнца спокойны и миролюбивы. Они не причинят вам вреда.

— Хотелось бы верить, — грустно вздохнул Бобчик.

— Ты доехал до Куско. Теперь уходи, — обратился к Мауте Уайна Инти. — Я сам отведу их к гостинице.

— Но почему он должен уходить? — вмешалась я. — Маута вполне может переночевать в гостинице вместе с нами.

Иньяка покачал головой.

— Спасибо за предложение, но мне есть, где остановиться.

Маута открыл дверцу и растворился в пёстрой танцующей толпе.

Вместо двадцати минут до гостиницы мы добирались почти час. Иногда людской водоворот уносил нас в русла узких улочек, в которые нам совершенно ни к чему было сворачивать. Мы держались друг за друга, как идущие на экскурсию дошколята, стараясь в то же время не потерять из вида чёрную макушку Уайны Инти. Впрочем, это было не трудно. Похоже, в тот вечер он был единственным индейцем во всём Куско, не носящим головного убора.

Отель "Пикоака" оказался большим двухэтажным квадратным зданием с обрамлёнными арками широкими террасами, огибающими оба этажа по периметру и выходящими во внутренний двор. В центре вымощенного керамической плиткой патио тихо дурчал небольшой круглый фонтан, а по углам стояли глиняные горшки с юкками, кактусами и агавами.

К счастью, в отеле нашлись свободные номера, и, наконец, после всех выпавших на нашу долю испытаний, мы добрались до горячей ванны и удобных широких кроватей.

— Знаешь, я никак не могу отделаться от мыслей о Мауте, — задумчиво сказала я Луису, когда мы остались одни в нашем номере.

— Что, тебя тоже не оставил равнодушной молодой и прекрасный индейский воин со скорпионом на левом ухе? — поддразнил меня колумбиец.

— Нет, я серьёзно. Помнишь, около дерева с мёртвыми птицами он сказал, что верит только в деву Марию и в технический прогресс?

— Похоже, у этого парня неплохо развито чувство юмора, — пожал плечами Луис.

— Ты лучше подумай о другом, — сказала я. — Босоногий индеец в грязном пончо, бредущий по щебню плоскогорья Наска знает такое словосочетание, как "технический прогресс" и отпускает шуточки по этому поводу, да ещё в сочетании с девой Марией. Я, конечно, не спец по индейцам, но я всегда представляла, что они достаточно суеверны и боязливы для того, чтобы не шутить с католической религией и своими собственными верованиями.

— Ты права, — согласился колумбиец. — Я тоже заметил, что речь у этого парня культурная, и по-испански он говорит слишком хорошо для полуграмотного индейца. Но это вполне можно объяснить тем, что он долгое время учился в католической миссии, а потом из-за какого-то конфликта оставил её. Если Маута имел проблемы со священниками, то вполне можно понять его склонность подшучивать по поводу религии. Лучший способ стать атеистом — это поучиться в церковном колледже. Я в этом убедился на собственном опыте.

— А для чего он поехал с нами в Куско? И почему он ушёл, несмотря на то, что я предложила ему остановиться в гостинице вместе с нами?

— Вполне возможно, что в Куско у него живут друзья или родственники, — пожал плечами Луис.

— Знаешь, у меня есть странное предчувствие, что мы ещё встретимся с Маутой, — задумчиво произнесла я.

Мы поужинали в ресторане отеля. Официант посоветовал нам попробовать совершенно особое чёрное перуанское вино "Император Синчи Рока".

— Я и не знала, что в Перу есть виноградники, — удивилась Адела. — Я думала, что здесь в основном разводят кукурузу и картофель.

— На альтипланос, конечно, виноград не растёт, — улыбнулся официант. — Но в долинах, расположенных между Кордильерами и амазонской сельвой, на плодородных вулканических почвах выращивают сорта винограда, обладающие совершенно уникальным вкусом.

К чёрному вину мы заказали седло барашка. Измученный мясом морских свинок Бобчик на время позабыл о своей горной болезни и был совершенно счастлив.

Чёрное перуанское вино действительно заслуживало похвалы. Даже его бутылка была совершенно особенной: из тёмного, почти чёрного матового стекла барельефом выступало широкоскулое и мужественное лицо, как следовало полагать, самого императора Синчи Рока. Лицо императора было глянцевым и блестящим, и казалось, что бутылка — это чёрный остроконечный шлем, облегающий голову второго императора инков.

Видимо, не доверяя столовым приборам, Уайна Инти вытащил из-под пончо нож, которым он угрожал Мауте Иньяка, и, ловко орудуя им, быстро и самозабвенно расправлялся с ароматной жаренной бараниной.

Наблюдая, как он впивается в мясо кривыми желтоватыми зубами, я почему-то вспоминала о племенах каннибалов, обитающих неподалёку от Куско.

После ужина Уайна отправился в свою комнату, а мы вчетвером поднялись в номер Аделы и Бобчика.

— Кайф! — воскликнула Адела. — До чего же я соскучилась по благам цивилизации! Здесь даже телевизор есть!

Подруга взяла пульт дистанционного управления и нажала на кнопку включения. Экран засветился, и на нём появилась симпатичная белокурая дикторша.

— Этой ночью в районах Уануко, Паско, Апуримак и Уанкабелика прогремела серия взрывов, — обаятельно улыбаясь в объектив, сообщила она. — Прибывшая на места происшествий полиция обнаружила трупы, которые пока не удалось опознать, и разбитое химическое оборудование. Согласно заключению экспертов, это были подпольные лаборатории по производству кокаина.

Полковник Рамон де ла Серра обвинил президента Перу в бездействии и неспособности контролировать ситуацию в стране.

"Если так будет продолжаться", заявил полковник, "то в ближайшем будущем Перу может занять место Колумбии на рынке производства наркотиков. От подобных необъявленных войн мафиозных группировок гибнут невинные люди, наши сограждане, защищать которых — наш святой долг. Более того, подобные случаи пятнают репутацию нашей страны в глазах всего международного сообщества."

— Всё-таки в Южной Америке встречаются блондинки, — указав на дикторшу, удовлетворённо заметил Бобчик. — А то я уже начал забывать, как выглядят красивые женщины.

— И это крашенное чудовище ты называешь "красивой женщиной"! — возмутилась Адела. — Ну и вкусы у тебя! Наверняка это внучка какого-нибудь нацистского преступника, сбежавшего в Перу после второй мировой войны!

— Тише! — воскликнул Луис. — Дайте послушать!

— За истёкшие двое суток в Колумбии были взорваны пять подпольных лабораторий по производству кокаина, — продолжала вещать очаровавшая Бобчика блондинка. — Передаём слово нашему корреспонденту в Боготе Сальвадору Дельгадо.

На экране возник смуглый черноволосый латиноамериканец, стоящий на фоне большой круглой воронки в густых зарослях колумбийской сельвы.

— Если добавить к прогремевшим за последние двое суток взрывам вчерашнее покушение на Флориана Родригеса, одного из наиболее могущественных наркодельцов Медельинского картеля, убийство Хайме Барбадильо, "правой руки" печально известного Висенте Уртадо де ла Вера, а также жестокую смерть Фелипе Касона, правительственного чиновника, обвиняемого в связях с наркомафией, можно прийти к выводу, что речь идёт о новой войне мафиозных группировок, войне не на жизнь, а на смерть, причина которой нам пока не известна.

— Не понимаю я тебя, — покачал головой Бобчик, обращаясь к Луису. — Только самоубийца может работать полицейским в этой взрывоопасной стране. Это было бы объяснимо, если бы ты умирал с голода, но ведь у твоего отца фирма, которая даёт доходы, многократно превышающие твою зарплату. Так почему ты не хочешь быть нормальным бизнесменом и держаться подальше от наркодельцов и террористов?

— Слишком скучно, — вздохнул колумбиец. — Сидеть в конторе или за экраном компьютера — это для стариков. Может, лет в пятьдесят, я и начну вести дела нашей фирмы.

— До пятидесяти ещё надо дожить, — заметила я. — Я только одного не могу понять. Ты, как попугай, только и делаешь, что талдычишь мне об опасности, а сам жить не можешь без рискованных и опасных ситуаций.

— Потому что ты — гражданское лицо, — сказал Луис.

— Зато у тебя нездоровая тяга к смерти, — разозлилась я. — Бобчик совершенно прав — тебе давно следовало бы заняться бизнесом.

— Интересно, почему это женщины всегда лучше знают, что именно мы должны делать? — возмутился колумбиец.

— Надеюсь, ты понимаешь, что это риторический вопрос, — подмигнул ему Бобчик.

— Что ты думаешь по поводу взрывов, о которых рассказывали по телевидению? — спросила я Луиса, когда мы вновь оказались у себя в номере.

— Да, ребята неплохо порезвились, — задумчиво произнёс он. — Похоже, война наркомафии в самом разгаре. Завтра я позвоню в Колумбию и узнаю, что там происходит. Раз дошло до убийств, тем более таких людей, как Хайме Барбадильо и и Фелипе Касоно, значит, дело серьёзное.

— Как бы тебе работы не лишиться, — усмехнулась я. — Что ты будешь делать, если твои любимые мафиози на корню уничтожат друг друга?

— Об этом ты можешь не беспокоиться. Свято место пусто не бывает, — пожал плечами колумбиец. — Но в одном я совершенно уверен. За всей этой бойней кто-то стоит, и этот "мистер Икс" очень ловко расчищает себе путь наверх, причём расчищает его чужими руками.

— А ты обратил внимание, что Рамон де ла Серра делает патриотические заявления, и призывает активно бороться с преступностью? В его устах это звучит довольно забавно.

Луис рассмеялся.

— Полковник должен быть в ярости. Ведь он вместе с Эдгаром Арребола Паредесом вложил немалые деньги в эти подпольные лаборатории, а в результате все его денежки взлетели на воздух. Было бы странно, если бы он не призывал бороться с преступностью. А уж уесть президента для него вообще милое дело.

— Надоели мне все эти наркодельцы, — вздохнула я. — Всё-таки искать сокровища гораздо интереснее, чем вникать в их дурацкие разборки.

— Ничего, завтра мы займёмся поиском сокровищ, — утешил меня колумбиец. — Мне самому интересно, куда отведёт Аделу её прекрасный принц со скорпионом на левом ухе.

— Это Площадь Оружия, священное место для индейцев кечуа — торжественно сказал Уайна Инти. — Площадь Оружия — это центр империи инков.

— Но ведь в Лиме тоже есть Площадь Оружия, — заметила Адела. — В перуанских городах что, все центральные площади называются "Пласа де Армас"?

— Просто Лима пытается подражать столице империи инков, — презрительно скривился Уайна. — А Франциско Писарро на площади Оружия в Лиме сделал почти то же самое, что и Манко Капак, первый император инков, сын Инти-Солнца и Кильи-Луны.

— И что же он сделал? — заинтересовалась я.

— Отец-Солнце и мать-Луна послали на землю своих детей — сына Манко Капака и дочь Маму Окльо, — объяснил индеец. — Отец-солнце вручил Манко Капаку золотой жезл, для того, чтобы там, где он войдёт в почву, Дети Солнца основали город, которому впоследствии суждено превратиться в столицу великой державы. Манко Капаку удалось вонзить жезл в землю в долине Куско близ горы Уанакури. На этом месте сейчас располагается центр площади Оружия.

— Здорово! — восхитилась Адела.

Я огляделась вокруг, чтобы представить себе, как всё это происходило много веков назад, но праздник Капак-Райми продолжался, и площадь была заполнена народом. Вдоль тротуаров и стен зданий стояли грубго сколоченные деревянные столики и скамейки с цинковыми и эмалированными вёдрами.

Толстые индианки с косами, щеголяющие в пёстрых длинных юбках и причудливых разноцветных шляпках, черпаками разливали по пластмассовым стаканчикам напиток золотистого цвета. Как объяснил Уайна Инти, это была чича, домашнее кукурузное пиво.

Похоже, индейцы в честь праздника решили ни в чём себе не отказывать, и торговля пивом шла на удивление бойко.

Среди громыхающей со всех сторон музыки, танцующих и поющих коренастых индейских красоток в шляпках-"мухоморах" и пышных красно-зелёных нарядах, среди толкающихся и дышащих пивным перегаром мужчин в полосатых пончо, было трудно вообразить сына Солнца и Луны Манко Капака, вонзающего в землю волшебный золотой жезл среди торжественного безмолвия мрачных вулканических гор.

— Вряд ли в такой толкучке нам удастся посмотреть город, — сказала я. — Здесь даже дышать тяжело.

— Мы можем дойти до машины и поехать в крепость Саксайуаман, — предложил Уайна. — Она находится к северу от Куско, и там в это время никого нет. Весь народ сейчас на празднике в центре города.

— Хорошая идея, — согласились мы.

По дороге к машине меня дважды облили кукурузным пивом, шесть раз наступили на ноги, ушибли плечо и порвали рукав. "Джип" тоже был в плачевном состоянии. Похоже, на нём успела попировать какая-то пьяная компания, поскольку капот и лобовое стекло были заляпаны томатным соусом и ещё чем-то желтым, пахучим и липким.

Бобчик, ворча, достал из "бардачка" тряпку и аккуратно протёр машину. Наконец, мы погрузились в "джип" и, отчаянно сигналя, принялись пробираться сквозь толпу, медленно, но верно удаляясь от центра. Когда шумные, благоухающие чичей индейцы остались позади, мы все вздохнули с облегчением.

— Название города Саксайуаман — возникло от кечуанского слова саксаваман, которое означало "яшмовый сокол", — сказал Уайна Инти. — Саксайуаман, является составной частью "города-пумы", вытянувшегося с юга на север. Площадь Оружия Куско располагается на животе пумы, и из неё исходят четыре пути, ведущие в четыре провинции Тауантинсуйу. Хребет пумы проходит по Реке Туллумайо, название которой переводится на испанский, как "река, орошающая кости", а её когти вонзаются в реку Сапи. Крепость Саксайуаман возведена на костях жертв, принесённых Пачамаме — богине земли, Инти — богу солнца и Килье — богине луны.

Адела переводила рассказ индейца не понимающему испанского Бобчику.

— Жуть какая, — поёжился Бобчик. — Это настоящее варварство — приносить человеческие жертвы.

Адела перевела.

Уайна Инти удивлённо посмотрел на "нового русского".

— А разве ваш народ никогда не приносил человеческих жертв?

— Нет, — покачал головой Бобчик. — Слава богу, хоть этого в России не было.

— Да ладно тебе, — не выдержала Адела. — Ты ещё будешь о варварстве рассуждать. Держу пари, что на дне Беломоро-балтийского канала гораздо больше человеческих жертв, чем во всём "Городе-пуме". Не забывай, что только Сталин укокошил почти двадцать миллионов человек, а до него ещё были Пётр Первый и Иван Грозный. Так что нечего катить бочку на инков за то, что они когда-то кого-то прирезали во время религиозной церемонии. Держу пари, что русские запросто могли бы претендовать на место чемпионов по уничтожению собственного народа.

— Я имел в виду религиозные жертвоприношения, — возразил Бобчик.

— Я тоже, — упрямо сказала Адела. — Идеалы коммунизма ещё менее реальны, чем боги и духи инков, так что по сути это одно и то же — ставить к стенке "врагов народа" во имя светлого коммунистического будущего или убивать людей на алтарях храмов во имя светлого будущего Тауантинсуйу. И самое забавное, что в обоих случаях результат один и тот же: русские от голода "сосут лапу", а инки сосут сушёного куя.

— Не ссорьтесь, — попросила я. — Вы выбрали не лучшее время для политических дискуссий.

— А сейчас индейцы приносят человеческие жертвы? — поинтересовался Бобчик.

— Только в особых случаях, — пожал плечами Уайна Инти.

Миновав ровные прямоугольники полей, мы перевалили через очередной невысокий холм, и перед нами открылась величественная панорама трёх возвышающихся друг над другом крепостных стен, сложенных из гигантских каменных глыб. В отличие от европейских крепостей, стены Саскайуамана были построены в форме ломанных линий и казалось, состояли из множества кубов, выстроившихся впритык друг к другу вдоль волнистой зелёной линии холмов. Уайна объяснил, что, по задумке древних архитекторов, зигзагообразная конструкция стен имитировала молнию.

Чуть пониже уходящих за горизонт крепостных стен примостился небольшой домик с черепичной крышей, в котором продавались местные сувениры. Около домика стоял потрёпанный белый пикап. Кроме скучающего у прилавка с открытками и кустарными поделками индейца, вокруг не было видно ни одной живой души. После бурлящего, как Рио-де-Жанейро во время карнавала, Куско, Саскайуаман показался мне самым спокойным и тихим местом на земле, если, конечно, не вспоминать о человеческих скелетах, замурованных под его стенами.

— Сначала мы пойдём в храм Солнца, — сказал Уайна Инти. — Его, как и крепость, начали строить по приказу Инки Пачакутека. Строительство продолжил его сын, Тупак Юпанки, а завершил его Гуайна Капак.

Мы прошли к лестнице с широкими, заросшими травой ступенями, зажатой между высокими каменными стенами, и начали подниматься вверх.

— Хотел бы я знать, о чём Адела постоянно шепчется с этим индейцем, — задумчиво произнёс Бобчик.

— Наверное, о сокровищах Атауальпы, — усмехнулся Луис.

— Не нравится мне всё это, — мрачно покачал головой "новый русский".

— Только не говори мне что ты ревнуешь Аделу к этому образчику кечуанской красоты, — сказала я. — Какая разница, о чём они говорят? Лучше посмотри, как здесь красиво. Каменные глыбы подогнаны буквально вплотную друг к другу, без всякого цемента, и никакие землетрясения им не страшны.

— А ты обратила внимание, что они специально отходят в сторону, чтобы мы не слышали, о чём они шепчутся?

Бобчик упорно не хотел изучать шедевр инкской архитектуры.

Словно уловив его настроение, Адела подбежала к нам и чмокнула Бобчика в щёку.

— Вы побудьте здесь, а мы с Уайной поднимемся на Трон Инки, — сказала она. — Мы должны быть там только вдвоём, поскольку мы оба — потомки Атауальпы, и Уайна хочет показать мне кое-какие магические ритуалы наших предков.

— Что это ещё за Трон Инки? — недовольно спросил Бобчик.

— Это место ещё называется к'усильюх хинкинан, "место, куда взбирается обезьяна", — объяснила Адела. — Оно тут, неподалёку. Мы быстро.

Не дождавшись ответа, подруга грациозно повернулась на каблуках и побежала к Уайне Инти. Бобчик, тихо ругаясь сквозь зубы, следил, как Адела и индеец скрылись за очередной каменной стеной.

— Да ладно, расслабься, — попытался успокоить его Луис. — Пусть Адела поиграет в индейскую магию, раз уж ей так этого хочется. Если ты будешь дёргаться из-за каждого её каприза, то окончательно угробишь свою нервную систему.

— Наверное, ты прав, — вздохнул Бобчик. — А ты, случайно, не в курсе, кого инки обычно приносили в жертву? Рабов или пленников?

Луис задумался.

— Пленники, конечно, тоже годились, но в особо важных случаях, для того, чтобы умилостивить богов, требовались красивые принцессы или молодые девственницы. Им оказывали почести, убивали, а затем мумифицировали. Несколько лет назад недалеко от кратера вулкана Ампато археологи нашли мумию принцессы инков, которую назвали Хуанита или "Дама из Ампато". Эта девушка была посвящена Апу, богине гор.

Помимо обычных жертвоприношений, два раза в год, в дни зимнего и летнего солнцестояния, инки совершали ритуал капаккоча, что в переводе означало "царские грехи". Приносимые в жертву красивые девушки и дети своей смертью искупали грехи правящей династии. Жертвоприношения осуществлялись в Куско на площади Оружия, и каждый раз жрецы убивали по четыре жертвы, посвящая каждую отдельной провинции Тауантинсуйу. Тела убитых заворачивали в одеяла и усаживали их таким образом, чтобы их лица были направлены к восходящему солнцу. Духи жертв отправлялись в долгий путь к богу-творцу Виракоча, чтобы ходатайствовать за правителя империи Инков.

— Так, значит, инки приносили в жертву красивых молодых принцесс, — мрачно заметил Бобчик. — А ведь Адела — молодая и красивая принцесса инков.

— Что ты имеешь в виду? — посмотрел на него колумбиец. — Неужели ты думаешь?..

— Думаю, — сказал Бобчик.

— Нет, этого не может быть, — решительно заявила я. — Это было сотни лет назад. К тому же Аделу даже с большой натяжкой нельзя назвать принцессой инков, да и вообще, насколько я знаю, боги предпочитали девственниц, а уж на девственницу Адела точно не тянет.

— Мало ли, что она не девственница, — возразил Бобчик. — На безрыбье и рак рыба. Кстати, кто-нибудь знает, где находится этот Трон Инки, или как его ещё там называют?

— К'усильюх хинкинан, — подсказала я. — "Место, куда взбирается обезьяна". Понятия не имею, где это находится.

— Как только ты запоминаешь такие названия? — удивился Луис. — Язык сломаешь с этим кечуа. Думаю, что раз на Трон Инки взбирается обезьяна, оно должно быть где-нибудь на возвышенности. Скорее всего, туда ведёт какая-нибудь лестница.

— Пойдёмте. Надо её найти, — нервно сказал Бобчик.

— Послушав тебя, я тоже начинаю нервничать, — вздохнула я. — Только всё это глупости. Я уверена, что Уайна Инти не причинит Аделе никакого вреда.

— Вообще-то индейцы — странные существа, — заметил Луис. — Они мыслят совершенно иными категориями. Например, они не умеют ценить время, как американцы или европейцы, потому что в их распоряжении вечность, и нет смысла рассчитывать свою жизнь по часам, минутам или секундам. Кроме того, убивая своих жертв, индейцы не лишали их жизни. Инки верили, что смерть — это всего лишь путешествие из этого мира в лучший мир. До тех пор, пока существует тело, жизнь продолжается. Поэтому инки мумифицировали или высушивали трупы. Человек умирал только если его тело сжигали, или если оно рассыпалось в прах. Обычно жрецы хоронили жертв живыми, душили их или убивали их ударом по голове.

— Всё! С меня хватит! — не выдержал Бобчик. — Я не желаю больше слушать лекции о повадках этих краснокожих дикарей. Вы как хотите, а я отправляюсь искать Аделу.

— Лучше пойдём вместе, — сказал Луис. — Не хватало ещё, чтобы ты потерялся в этих лабиринтах.

— Адела! Уайна! Адела! — надрывался Бобчик.

— Адела! Адела! — вторил ему Луис.

Я не кричала, потому что уже успела надорвать голосовые связки.

— Похоже, мы взобрались на самый верх, — сказал Луис. — Над нами уже нет никаких строений. Даже обезьяне пришлось бы попотеть, чтобы вскарабкаться сюда.

— Вот видите, я говорил, а вы меня не слушали! — простонал Бобчик. — Возможно, в этот самый момент Уайна проламывает череп Аделе и усаживает её лицом к востоку.

— Не думаю, что Аделе так просто проломить череп, — заметил Луис. — Скорее она сама принесёт в жертву Уайну.

— Может, мы напрасно так паникуем, — заметила я. — Адела ведь просила нас подождать её около храма Солнца, а мы ушли неизвестно куда. Вполне вероятно, что они с Уайной ждут нас там и волнуются, или того хуже, отправились нас искать по всему Саскайуаману. Если учесть, что длина крепости почти восемь километров, плюс все эти руины домов, храмов, бань, обсерваторий и прочих строений, нам будет не просто встретиться друг с другом.

— Бьюсь об заклад, что Адела не вернулась в храм Солнца. Этот проклятый Уайна похитил её, — сокрушённо покачал головой Бобчик.

— Не будь таким пессимистом! — ободрил его колумбиец. — Для начала мы вернёмся в храм Солнца, и если Аделы там нет, разделимся и начнём её искать.

Как и предсказывал Бобчик, в храме Солнца Аделы не оказалось.

Луис предложил ему остаться там и ждать Аделу, а сам решил сбегать вниз к "джипу" и посмотреть, нет ли там исчезнувшей парочки.

Я предпочла побродить по крепости в надежде случайно наткнуться на мою легкомысленную подругу.

Ровно через час мы должны были вновь собраться у храма Солнца.

— Может, тебе не стоит гулять здесь одной? — спросил Бобчик. — Не хватало ещё, чтобы и тебя принесли в жертву.

— Об этом можешь не беспокоиться, — усмехнулась я. — Уж я-то точно не принцесса инков и не девственница.

Около получаса я бродила среди зигзагообразных циклопических сооружений, сложенных из многотонных каменных глыб. За Аделу я не слишком беспокоилась, поскольку шестое чувство подсказывало мне, что скорее Уайна влипнет с ней в неприятности, чем она с ним. Поэтому я смело отдалась волшебному чувству приобщения к загадкам тысячелетий.

Эрих вон Деникен, опубликовавший в конце шестидесятых годов бестселлер под названием "Воспоминания о будущем", утверждал, что монолиты крепости Саксайуаман, некоторые величиной с шестиэтажный дом, как, впрочем, и рисунки на плоскогорье Наска, были свидетельством присутствия на земле инопланетных пришельцев.

В инопланетян я не верила, но, глядя на вздымающиеся вверх стены крепости, было трудно представить, что всё это — дело рук народа, не знавшего, что такое колесо, и не имевшего железных инструментов.

Мне вспомнилось, что в другой своей книге "Золото богов", Эрих вон Деникен упоминал о подземных тоннелях, протяжённостью в сотни, если не тысячи километров, скрытых в недрах Южноамериканского континента.

Во мне снова проснулся азарт кладоискателя. Я задумалась о том, как уговорить Бобчика задержаться в Перу и приобрести компьютеризированный металлоискатель, определяющий, на какой глубине залегают сокровища, отличающий золото и серебро от ферромагнетиков и меди, а также показывающий на дисплее форму скрытого в земле предмета. Подобные аппараты могли обнаруживать даже пустоты в толщах горных пород. Вот было бы здорово отыскать тайные пещеры инков, набитые шедеврами доколумбовой эпохи!

— Ирина, Ирина! — донёсся до меня приглушённый расстоянием крик.

Я прислушалась. Похоже, кричал Бобчик. Луис произносил моё имя с более чёткой испанской артикуляцией. Судя по всему, "новому русскому" надоело торчать в одиночестве у храма Солнца.

Вздохнув, я перестала мечтать о кладах и тайных подземных ходах, и направилась в направлении крика.

— Бобчик! Где ты! — крикнула я.

— Ирина! Я здесь!

Его голос звучал тревожно и напряжённо, но я не обратила на это внимания, решив, что он нервничает из-за Аделы.

Я обогнула полуразрушенную стену то ли дома, то ли храма, и увидела Бобчика, высовывающего голову из-за очередного нагромождения каменных глыб. Его лицо было искажено странной гримасой.

— Почему ты ушёл от храма Солнца? — спросила я, подходя поближе.

Прежде, чем он успел что-то произнести, я уже знала ответ на свой вопрос.

Чья-то рука грубо схватила меня за волосы, запрокидывая голову вниз, а к шее, хорошо хоть плашмя, прижалось лезвие ножа.

Из-за спины Бобчика вынырнул загорелый мужчина с индейскими чертами лица. В его руке тоже был длинный остро заточенный нож с ложбинкой для стока крови и глубокими надрезами специфической формы, которые при втыкании лезвия в живот с одновременным его проворачиванием особенно хорошо повреждали внутренние органы. Такие ножи не продавались на каждом углу. Это было оружие профессионала.

Если бы я встретила этого типа в Европе, то, скорее всего, решила бы, что это преуспевающий японский или южнокорейский бизнесмен. Он был одет в безукоризненный тёмно-серый костюм, накрахмаленную белую сорочку и пижонский тёмно-синий галстук с золотистым рисунком.

— Молчи и делай, что тебе говорят, — произнёс по-испански голос за моей спиной.

Акцент был перуанским.

Я легонько кивнула.

— Что вам надо? Отпустите нас! — взмолился Бобчик.

— Молчи, если хочешь жить, — сказал по-английски мужчина в костюме.

Похоже, он уже успел убедиться в том, что Бобчик не говорит по-испански.

Подталкивая нас в спину, похитители провели нас через узкий проход в каменной стене. Мы оказались в небольшой квадратной комнате без потолка.

— Руфо, закрой выход, — обратился мой похититель к индейцу в тёмно-сером костюме.

— Встать лицом к стене и не двигаться, — приказал Руфо сильно побледневшему Бобчику.

Убедившись, что тот не собирается сопротивляться, Руфо перекрыл проход плоской каменной плитой. Древние инки действительно были превосходными строителями. Плита почти бесшумно двигалась в каменных пазах, и для её перемещения не требовалось особых усилий.

Второй индеец, продолжая держать нож у моего горла, обошёл меня и толкнул. Я больно ударилась спиной о каменную стену.

Похоже, они с Руфо одевались у одного портного, поскольку этот парень тоже был в безукоризненно сидящем на нём сером костюме, отличавшемся от прикида Руфо лишь более светлым оттенком.

"Ну прямо парочка комитетчиков, только в индейском варианте", подумала я.

— Диего, а что будем делать с третьим? — спросил Руфо.

— Свяжи этого парня и отправляйся за ним, — велел Диего. — Нехорошо, если он поднимет тревогу.

— Привести его сюда или ликвидировать? — поинтересовался Руфо.

— Если возникнут проблемы, убери его. Нас послали сюда за девчонкой.

Бобчик с ужасом прислушивался к непонятным для него испанским словам.

— Делай всё, что они говорят. Старайся выглядеть как можно более испуганным, — сказала я по-русски. Они собираются тебя связать. Незаметно напряги кисти рук, чтобы узлы не были слишком тугими.

— Молчать! — рявкнул по-испански Диего. — Что ты ему сказала?

— Всего лишь, чтобы он не сопротивлялся и выполнял всё, что вы прикажете, — с готовностью объяснила я. — Я думаю, что произошло какое-то недоразумение, и как только всё разъяснится, вы нас отпустите.

— О чём речь! — оскалился Диего. — Только впредь ты будешь говорить только по-английски или по-испански, иначе я перережу горло твоему дружку. Понятно?

— Понятно, — радостно улыбнулась я.

Диего посмотрел на меня, как на ненормальную.

Пока Руфо связывал Бобчику руки и ноги снятой с него же рубашкой, я, сохраняя на лице идиотскую улыбку, лихорадочно соображала, что делать.

Раз Диего дал приказ ликвидировать Луиса, и они называли при нас друг друга по имени, это означало, что нас почти наверняка собирались убить.

С одной стороны эти индейские ребята были похожи на профессионалов, поскольку, помимо отличных ножей, у них были и пистолеты, контуры которых отчётливо прорисовывались под пиджаками, и в то же время Руфо связал руки Бобчику не за спиной, а спереди, причём далеко не самым лучшим образом. Связывать меня они вообще сочли ниже своего достоинства. Это означало, что индейцы не считали нас достойными противниками и выполняли свою работу спустя рукава, чего настоящий профессионал никогда бы не допустил. Если человек выглядит испуганным и слабым, это не значит, что он действительно испуган и слаб.

Во многих случаях идеальными кандидатами на роли наёмных убийц оказывались старики и дети — то есть существа с виду наиболее слабые и беззащитные.

Впрочем, мы действительно не были им достойными противниками. На роль наёмного убийцы я никак не тянула, испытывая к этому занятию внутреннее отвращение, но в сложившейся ситуации явно надо было что-то предпринять. Ещё не хватало, чтобы Руфо подстрелил Луиса!

Я кокетливым жестом поправила волосы. Индейцы не обратили на это внимание. Это было хорошо.

Один из учеников моего третьего бывшего мужа, фанатично увлекающийся ниндзюцу, пару лет назад привёз мне из Макао маленький, но приятный сувенир в духе ниндзя — заколку для волос в форме изогнутой золотистой бабочки с двумя круглыми отверстиями по краям, в которые вставлялась длинная острая булавка. Рукоятку булавки украшала такая же бабочка, но поменьше. Словно предчувствуя, что она мне понадобится, я на всякий случай захватила заколку с собой.

После того, как я лишилась учебной гранаты, приобретённой на лимской барахолке, я, на всякий случай, стала укладывать волосы в пучок, фиксируя его заколкой-бабочкой. Она была чересчур тяжела и не слишком удобна, но обладала одним существенным преимуществом: позолоченная булавка заколки была сделана из высококачественной закалённой стали, а её остриё было заточено не хуже, чем меч самурая.

Передняя часть булавки была утяжелена таким образом, чтобы её можно было использовать не только, как колющее, но и как метательное оружие. Для того, чтобы выхватить булавку из волос и вонзить её в сердце или в глаз Диего мне бы хватило долей секунды. Но с Руфо я бы уже не справилась. Надо было подождать, пока он уйдёт.

Криво усмехнувшись, Руфо лениво ударил связанного Бобчика под дых. "Новый русский" мешком свалился на пол.

— Я долго не задержусь, — пообещал Руфо и исчез в проходе.

Диего задвинул за ним каменную плиту.

— Теперь мы можем поговорить, — сказал он.

Я вздохнула, чувствуя, как мои руки начинают дрожать. Когда-то, для развлечения, я отрабатывала смертельные удары на манекенах, но это было всего лишь весёлой игрой в "крутое" кунг-фу. На самом деле я никогда не испытывала желания превратиться в "совершенную машину для убийства", поскольку с такой "машиной" я жила под одной крышей. Если бы меня кто-то обидел, мне нужно было только указать на него пальчиком и пожаловаться супругу, но, возможно из-за моего мирного характера, а может, потому, что я предпочитала иметь дело с приятными и симпатичными людьми, меня никто обижал. Так что особого стимула к фанатичному совершенствованию в боевых искусствах у меня не было. Мне было лень долго и нудно "набивать" конечности и накачивать мускулы, и я предпочитала изучать стратегию боя и прикладные психотехники, то есть заниматься работой скорее интеллектуальной, чем физической. Теперь я об этом жалела.

Чтобы спасти Бобчика, Луиса, а заодно и себя, мне нужно было убить человека, именно убить, а не ранить, причём убить с одного удара. Это было неприятно, но необходимо. Если я промахнусь, Диего не даст мне второй возможности. Мне было страшно представить, что он сделает тогда со мной и Бобчиком.

Я вздохнула и стала выполнять медитацию Шоу-Дао, вызывая у себя при помощи мыслеобразов специфическое состояние естественной жестокости, в котором исчезают все сдерживающие моральные или этические барьеры, и убийство совершается со "спящим сердцем и спокойной совестью".

Я почувствовала, как моё тело становится пустым, и его заполняет холодная контролируемая ярость. Мышцы начинали подрагивать от переполняющей их энергии. Ощущения обострились, и то же время я настолько погрузилась в себя, что почти не реагировала на то, что происходит вокруг. Теперь я была готова нанести свой единственный, но точный удар. Он будет молниеносным и смертельным. Диего даже не успеет понять, что произошло. Мне оставалось только выбрать момент и позицию.

— Эй, ты что, не слышишь? — донёсся до меня раздражённый голос Диего. — Я с тобой разгованиваю!

— Что? Ты что-то сказал? — очнулась я. — Извини, когда я пугаюсь, на меня находит что-то вроде ступора. А сейчас я здорово напугана. Пожалуйста, не кричи на меня.

Диего был слишком далеко. Надо было подождать, пока он, не ожидая подвоха с моей стороны, подойдёт почти вплотную.

— Я хочу знать, что связывает тебя с Фрэнком Даунфоллом.

"Раз так, то скорее всего это люди полковника Рамона де ла Серра", подумала я.

— Я познакомилась с ним в самолёте, — ответила я. — Потом он пригласил меня поужинать. Вот и всё.

— Это далеко не всё, — голос Диего звучал угрожающе. — Лучше не упрямься.

Он подошёл к так и не поднявшемуся с пола Бобчику и нанёс ему резкий удар в живот.

— Если мне не понравится твой следующий ответ, я перережу ему глотку, — предупредил Диего.

Бобчик скорчился на полу, прижимая руки к животу. Всё происходило слишком быстро. У меня не было времени ждать, пока индеец сам подойдёт ко мне.

Я поднесла руку к волосам, нащупывая булавку, и сделала шаг в сторону Диего.

В этот момент Бобчик как-то странно дёрнулся на полу. Диего вскрикнул и, согнувшись, задрал левую штанину. Из разреза на щиколотке фонтаном била тёмная кровь.

С яростным рычанием индеец взмахнул ножом, собираясь вонзить его в Бобчика, и в этот момент я выхватила булавку из причёски и метнула её в бандита. Тренируясь дома, я не могла похвастаться тем, что всегда попадала в "десятку", но тут мне повезло. Что ни говори, а психотехники — великая вещь! Утяжелённое остриё булавки пронзило запястье Диего, и нож выпал из его руки.

— Пережми голень, а то умрёшь, идиот! — заорала я. — Веди себя спокойно, и я перевяжу тебя.

Бешено матерясь по-испански, индеец обхватил щиколотку здоровой рукой, пережимая вену. Поток крови резко уменьшился.

Я бросилась к нему и первым делом вытащила пистолет из его подмышечной кобуры. Затем я подобрала нож и разрезала путы на руках и ногах Бобчика.

— Ну, ты даёшь! — восхитилась я. — Как ты это сделал?

— В точности следуя твоим указаниям, — пожал плечами он. — Я корчился и стонал, прикидываясь "дохлым бараном", а сам незаметно вытащил из кармашка в поясе брюк заточенную монету и перерезал ему вену. Ты же помнишь, как я в "Старой индюшке" обтачивал соль? Ты была права. Это действительно смертельное оружие!

— Вот молодец! — воскликнула я. — А я-то думала, что ты не воспринимаешь меня всерьёз.

— Эй! Ты же пообещала меня перевязать! Надо наложить жгут, — напомнил Диего. — Мне тяжело пережимать вену рукой.

— Сейчас, — ворчливо откликнулась я, передавая снятый с предохранителя пистолет Бобчику. — Вообще-то тебя стоило бы прирезать, да руки марать не хочется.

Я подошла к индейцу и ножом вспорола снизу до верху сначала одну его штанину, а потом другую. Сняв в него брюки, я принялась кромсать рубашку и пиджак.

— Эй, что ты делаешь! — запротестовал Диего. — Какого чёрта ты меня раздеваешь?

— А я извращенка, — усмехнулась я. — Не думаешь же ты, что я стану перевязывать тебя, отрывая рукава от собственной блузки?

Вырезав из брючины длинный широкий лоскут ткани, я скрутила его и наложила жгут на икру Диего. Затем, использовав рубашку, я перевязала ему щиколотку и запястье.

— Вообще-то стоило бы тебя допросить, — сказала я, — да, к сожалению, нет времени. Надо прикончить твоего дружка прежде, чем он доберётся до Луиса. Так что посиди здесь пару часов и подумай о своём поведении. Если ты ещё раз попадёшься мне на глаза, я с удовольствием тебя пристрелю. К тому же не слишком прилично разгуливать по крепости голышом, так что советую тебе до темноты вообще отсюда не высовываться.

Я собрала остатки некогда элегантного костюма Диего, а так же все остальные элементы его туалета, Бобчик откатил плиту, и мы выбрались наружу.

— Дай мне пистолет, — попросила я. — Надеюсь, Руфо ещё не добрался до Луиса. Надо побыстрей обезвредить этого бандита.

— А ты умеешь стрелять? — поинтересовался Бобчик, протягивая мне оружие.

— Умею, — ответила я. — Но, к сожалению, только интуитивно.

— Как это? — удивился Бобчик.

— Для прицельной стрельбы у меня зрение слабовато, — объяснила я. — Мишени перед глазами расплываются, а очки одевать мне лень. Поэтому я всегда стреляла навскидку, ориентируясь по ощущениям.

— Ну и как, получалось? — с сомнением спросил Бобчик.

— Иногда я куда-то попадала, — утешила его я.

— Рад это слышать, — вздохнул "новый русский". — Так ты собираешься пристрелить Руфо?

— Пока не знаю. Как получится.

— Я же говорил, что надо было вернуться в Москву, а вы с Аделой заладили, как попугаи: Куско, Куско, сокровища инков! — пожаловался Бобчик. — Приключений вам, видишь ли, захотелось! Ладно, раз уж тебе приспичило пострелять, дай мне хотя бы нож. Вдруг пригодится.

— Возьми ещё и это, — я сунула в руки Бобчику одежду Диего. — Выброси эти лохмотья и посиди где-нибудь в укрытии, пока всё не закончится.

— Ты что, с ума сошла! — возмутился он. — Я буду тебя прикрывать!

— Надо же, и в тебе пробудился, наконец, боевой дух! — восхитилась я. — Аделе бы это понравилось.

— Я серьёзно, — сказал Бобчик.

— Я тоже серьёзно. Чтобы прикрывать меня, тебе нужно оружие. А так ты будешь просто беззащитной мишенью. Так что лучше посиди пока в укрытии. Мне будет спокойнее.

— Ладно, — неохотно согласился Бобчик. — Только будь осторожна.

Вспоминая всё, что я знала о тактике ведения партизанской войны и о методах незаметного передвижения, о которых я когда-то писала, я короткими перебежками перемещалась от укрытия к укрытию, осторожно выглядывая из-за камней и не забывая о том, что ни в коем случае нельзя выставлять вперёд ствол оружия.

Перевоплощение в "Пса войны" настолько вдохновило меня, что я даже попробовала пару раз перекатиться по земле, подражая "зелёным беретам" из американских боевиков, но острые камешки больно впивались в спину, а голова с непривычки закружилась, и я решила ограничиться бесшумной и стремительной шоу-даосской техникой передвижений "катящийся камушек" с понижением центра тяжести на полторы головы. В идеале, надо было бы опустить его ещё ниже, но для этого мои мускулы явно были слабоваты. Я старалась не думать о том, как завтра будут болеть мои бёдра и ягодицы.

Руфо поднимался к храму Солнца по тропинке над третьей, самой высокой крепостной стеной. По тому, как он оглядывался, я поняла, что он всё еще не нашёл колумбийца. Скорее всего, Луис, сбегав вниз к "джипу" и убедившись, что Аделы и Уайны там нет, снова вернулся в крепость, чтобы поискать их там. Укрывшись за очередным каменным монолитом, я наблюдала, как бандит приближается ко мне. Ему не нужно было ни от кого таиться. Для Луиса он был обыкновенным туристом, исследующим древние руины.

Крепко держа пистолет двумя руками на уровне груди, я лихорадочно соображала, что мне делать — подстрелить негодяя прямо сейчас или попытаться как-то его обезвредить. С одной стороны мне очень не хотелось кого-либо убивать, тем более в чужой стране, а, с другой стороны, если я его не прикончу, рано или поздно он застрелит ничего не подозревающего Луиса. Если я только раню Руфо, он откроет ответную стрельбу, и мне тоже может не поздоровиться. Впрочем, с моим зрением вообще было трудно надеяться, что пуля попадёт туда, куда нужно.

Пока я страдала, терзаясь сомнениями, Руфо подошёл совсем близко и остановился, прислушиваясь. Мы оба находились на довольно крутом склоне холма. Камень, за которым я укрывалась, был расположен метра на четыре выше по склону.

В этот момент из-за зигзага крепостной стены вышел Луис. Рука Руфо скользнула к подмышечной кобуре, и тут меня осенило! Идея была настолько блестящей, что на мгновение у меня перехватило дыхание. Судьба явно благоволила ко мне!

Всецело сосредоточившись на поисках Луиса, Руфо и каменных укрытий, я совсем упустила из вида остальные детали пейзажа. Время от времени лёгкие порывы меняющего направление ветра доносили до меня не слишком приятный запах, который я приняла за аромат органических удобрений с окрестных полей. Теперь я обнаружила источник этого запаха.

В нескольких шагах от Руфо, чуть ниже по склону, росла развесистая молодая пуйа. Её ствол был коротким и толстым, как крупный ананас, а шапка листьев казалась непропорционально большой. На кровожадных крючьях растения, по обыкновению, разлагались тушки неосторожных птиц.

С трудом подавив страстное желание издать дикий боевой клич индейца на тропе войны, я выскользнула из-за камня и, перекатываясь с пятки на носок на полусогнутых ногах, чтобы не производить шума, стремительно бросилась к бандиту. И всё-таки в последний момент Руфо то ли услышал меня, то ли почувствовал моё приближение. Он повернулся в мою сторону, и в это мгновение я изо всех сил толкнула его на коварное дерево.

Описав дугу, бандит грохнулся на пуйю. Прежде, чем острые изогнутые крючья вонзились в его тело, Руфо успел нажать на курок.

Я вложила в толчок слишком много сил и, не удержавшись на ногах, покатилась вниз. Это спасло мне жизнь. Пуля просвистела в нескольких сантиметрах от моей головы и расплющилась о крепостную стену.

Луис с пистолетом в руке большими скачками мчался ко мне вверх по склону.

Потирая ушибленный бок, я поднялась с земли и первым делом подобрала пистолет, выпавший из рук распятого на пуйе Руфо. Бандит орал и извивался. На него было больно смотреть.

— Лучше не дёргайся, — посоветовала я. — От этого крючки ещё сильнее впиваются в тело.

Руфо ответил мне совершенно непечатной фразой, но совета послушался и затих.

— Что здесь происходит? — недовольно спросил Луис. — Почему тебя ни на минуту нельзя оставить одну?

— Этот тип собирался застрелить тебя, — пояснила я. — Между прочим, я спасла тебе жизнь. Так что теперь ты просто обязан на мне жениться.

— Ты это серьёзно?

— Это его пистолет, — я с гордостью продемонстрировала трофейное оружие. — Я сама видела, как он целился в тебя.

— Да нет, я насчёт женитьбы.

— А ты испугался!

— Вовсе нет!

— Всё в порядке. Я просто пошутила.

— А если бы я согласился?

— Снимите меня с этого проклятого куста! — взмолился Руфо.

— Это дерево из семейства ананасовых, — поправила его я, радуясь возможности продемонстрировать свои познания в ботанике, а заодно уклониться от ответа на вопрос колумбийца. Я не верила, что он говорит серьёзно.

— Как ты вообще здесь оказалась? — простонал Руфо. — Ты же должна была умереть! Что ты сделала с Диего?

— Кажется, я что-то пропустил. Кто такой Диего? — заинтересовался Луис.

— Ещё один бандит, — объяснила я. — Бобчик перерезал ему вены.

— Что? — оторопел колумбиец. — Бобчик кому-то перерезал вены? Быть этого не может! Как он это сделал?

— Новой солью, — объяснила я. — Я посоветовала ему заточить напильником край монетки, чтобы резать вены врагам.

— И после этого ты считаешь себя противницей насилия, — заметил Луис.

— Да снимите же меня, наконец! — взвыл Руфо.

— По-моему, тебе следует его допросить, — посоветовала я Луису. — Надо узнать, кто приказал ликвидировать нас.

— Из тебя мог бы выйти отличный начальник полиции. Ты всегда знаешь, что нужно делать, — покачал головой колумбиец.

Пока Луис допрашивал Руфо, я разыскала Бобчика и рассказала ему всё, что случилось. Когда мы вернулись к пуйе, Луис осторожно отрезал изъятым у бандита ножом изогнутые колючки растения.

Руфо стонал и вкрикивал. Мы с Бобчиком отошли в сторону, поскольку зрелище было не для слабонервных. Мне всегда становилось плохо, когда в кино крупным планом показывали хирургические операции.

— Хорошо, хоть Аделы с нами не было, — сказала я. — Ещё не известно, чем всё это могло кончиться.

— Адела! — встрепенулся Бобчик. — Как же я мог о ней забыть! Луису удалось напасть на какой-нибудь след?

— Не знаю, — пожала плечами я. — Об этом надо спросить у Луиса.

— Ты узнал что-нибудь об Аделе? — бросился Бобчик к колумбийцу. — Она жива?

Луис мрачно посмотрел на "нового русского".

— Если она жива, я своими руками убью её, — пообещал он.

Бобчик тяжело вздохнул.

— Что она выкинула на этот раз?

Колумбиец молча вынул из кармана согнутую пополам открытку с видом крепости и протянул её Бобчику.

— Когда она успела прислать тебе открытку? — оторопел тот.

— Эту открытку она купила в магазинчике у дороги. Когда индеец, торгующий сувенирами, увидел, что я ищу нашу машину, он передал мне это послание. Ты лучше почитай, что там написано.

— О, господи! — простонал Бобчик, протягивая мне открытку. — Она угнала "джип"!

"Мы с Уайной решили поехать кое-куда, сами знаете за чем", прочитала я. "Извините, что забираем машину, но она нам нужна. Ждите моего звонка в гостинице в Куско. Не волнуйтесь, если я задержусь. Всем привет. Целую. Адела."

— Здорово, — сказала я. — Теперь нам придётся топать в Куско пешком, а ведь у нас даже коки нет.

— Не придётся, — сказал Луис, доставая из кармана ключи с брелком в форме ухмыляющегося черепа. — Не забывай, что твои друзья тоже приехали сюда на машине. Я видел внизу синюю "тойоту". Это ключи от неё.

Руфо выругался.

— Вы не можете забрать машину, — сказал он. — Шеф убьёт меня.

— Не беспокойся. Диего потерял слишком много крови и в данный момент не способен на избыточную агрессивность, — успокоила я бандита. — Кстати, сходи за ним. Пусть он вытащит из тебя колючки, а заодно перевяжет тебя.

— Отвезите меня в больницу! — взмолился Руфо. — Без машины я не доберусь!

— И не надейся, — покачал головой Луис. — Но ты можешь попросить об этом индейца, который торгует внизу сувенирами.

— Joder! — снова выругался Руфо.

На его месте я сказала бы то же самое.

На приборном щитке "тойоты" я обнаружила небольшой приборчик с дисплеем.

— Это что, телевизор? — поинтересовалась я.

— Это радар, с помощью которого люди полковника де ла Серра обнаружили нас, — объяснил Луис, заводя мотор.

— Значит это были люди Рамона де ла Серра, — задумчиво сказала я. — Нечто в этом роде я и предполагала. Я только не понимаю, как они ухитрились засечь нас с помощью радара. Что тебе рассказал Руфо?

— Всё, — ухмыльнулся Луис. — Правда вначале он немного заупрямился, но я прижал его к пуйе чуть посильнее, и всё пошло как по маслу.

— Так что же ты молчал всю дорогу! — возмутилась я. — Как они вышли на нас?

— Поблагодари за это твоего нового поклонника.

— Ты имеешь в виду Фрэнка?

— Кого же ещё? Сначала ты в его объятиях предавалась романтическим мечтам, а потом забрасывала гранатами доблестных воинов Рамона де ла Серра. Это было ошибкой.

— Кончай издеваться, — обиделась я. — Ты не мог бы непосредственно перейти к сути дела?

— Какими гранатами? — удивился Бобчик. — На тебя что, уже нападали?

— Нападали, — вздохнула я. — В Лиме. Как раз перед тем, как я встретила Луиса.

— Но почему ты ничего не сказала нам с Аделой?

— Не хотела вас нервировать, — пожала плечами я.

— Значит, ты не хотела нас нервировать, — голос Бобчика зазвенел от ярости. — Если бы ты сразу всё рассказала, Педро Гонсалас остался бы жив, Адела не исчезла бы, да и нам бы не пришлось, рискуя жизнью, вырываться из лап бандитов!

— Но ведь пока всё идёт хорошо, — заметила я.

— Хорошо? — возмутился Бобчик. — Да мне чуть ребро не сломали! Кто знает, может, Аделу прямо сейчас приносят в жертву!

— Не говори глупости, — возразила я. — Держу пари, что в данный момент Адела радуется жизни и вовсю кокетничает с Уайной.

— Не ссорьтесь, — вмешался Луис. — Что сделано, то сделано.

— Так что тебе рассказал Руфо?

— Люди полковника Рамона де ла Серра получили приказ ликвидировать американца. Из-за этого в вас стреляли. Одного нападавшего Даунфолл убил, а второй сбежал при появлении полиции. Этим вторым был Руфо. Он передал полковнику описание твоей внешности, и Рамон де ла Серра дал приказ отыскать тебя и узнать, что связывает тебя с Фрэнком Даунфоллом, и известно ли тебе что-либо о "Золоте Атауальпы".

Через находящуюся под подчинением полковника военную разведку Лупо выяснил, что ты проживаешь в "Шератон Лима отеле" вместе с Аделой и Бобчиком. Ваш телефон поставили на прослушивание, и сразу же записали на плёнку разговор Аделы с пилотом туристической компании "Кондор" Педро Гонсалесом. В разговоре Адела ссылалась на Марселя Морли, члена семьи Джианозо, которая охотилась за "Золотом Атауальпы".

Рамон де ла Серра решил, что, возможно, через Аделу Марсель собирается получить новый наркотик и, чтобы не рисковать, приказал одним махом ликвидировать всех нас, а заодно и Педро Гонсалеса. Подложить в самолёт бомбу с часовым механизмом было совсем не трудно. Убийцы полковника не учли только одного — что Адела заставит пилота приземлиться около хвоста обезьяны.

О том, что мы остались в живых, стало известно примерно через сутки. Эксперты, исследовав остатки самолёта, пришли к выводу, что он взорвался на земле, и что погиб только пилот.

Военная разведка снова напала на наш след, выяснив, что мы арендовали "джип". Полковник изменил своё мнение и решил для начала проследить за нами и допросить, и лишь потом уничтожить. В Куско на днище нашего "джипа" прикрепили радиомаяк, чтобы с помощью радара отслеживать наше положение. Так люди Рамона де ла Серра могли следить за нами, не привлекая внимания.

Дальнейшее вам известно. Они проследовали за нами до крепости, а потом схватили тебя и Бобчика.

— Кошмар! — простонал Бобчик. — Нас пытается прикончить военная разведка Перу! Они ещё хуже доколумбовых инков!

— Большинство из них — потомки этих инков, — заметил Луис.

— Погоди! — спохватилась я. — Но если на "джипе" стоит радиомаяк, значит, воспользовавшись радаром, мы сможем определить его местоположение!

— Теоретически да, — сказал колумбиец.

— Что значит теоретически? — возмутился Бобчик. — Включи этот чёртов аппарат!

Луис нажал на какую-то кнопку, и на тёмном экране появились расходящиеся круги и вращающийся вокруг центра луч. Прибор тихо и ритмично попискивал.

— Устаревшая техника, — покачал головой колумбиец. — К сожалению, Адела и Уайна находятся вне приделов досягаемости. Они уехали слишком далеко. К тому же горы блокируют сигнал. В Колумбии давно уже пользуются спутниковыми системами слежения. Впрочем, в этой части Перу даже сотовой связи нет. Дикие места!

— Нам нужно срочно найти Аделу и вылететь в Россию, пока эти психи из военной разведки нас не добили, — с отчаянием произнёс Бобчик. — Сделайте же что-нибудь!

— Для начала мы вернёмся в Куско, — сказал Луис. — Вполне возможно, что Адела уже там. Не волнуйся, я позабочусь о нашей безопасности.

Поворчав по поводу отсутствия в долине Куско сотовой связи, Луис остановил машину у первого попавшегося бара.

— Я на минутку, — сказал он. — Мне нужно позвонить.

— Кому ты собираешься звонить? — поинтересовалась я.

— Одному старому приятелю отца, — ответил колумбиец, вылезая из машины.

Бобчик выглядел совсем подавленным.

— Никогда бы не подумал, что за мной будет охотиться вся перуанская армия, — грустно сказал он.

— Не дрейфь. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — постаралась подбодрить его я.

— Что ты имеешь в виду? — с недоумением воззрился на меня "новый русский". — Уж если выбирать, лично я предпочёл бы утонуть.

— Я совсем не это имела в виду. Не стоит понимать пословицы слишком буквально.

— Не надо было идти на поводу у Аделы, — раздражённо сказал Бобчик. — И ты тоже хороша! В твоём возрасте нормальные люди избавляются от мании кладоискательства.

— Если бы я не познакомилась в самолёте с Фрэнком Даунфоллом, ничего бы не случилось, — заметила я. — Это просто роковое стечение обстоятельств. Но, с другой стороны, от всех наших приключений у тебя останутся незабываемые воспоминания. Когда-нибудь ты будешь рассказывать эту историю своим внукам, а они будут хлопать в ладоши и визжать от восторга. Надо уметь во всём находить положительную сторону.

— С твоим последним утверждением я полностью согласен, — кивнул Бобчик. — Если умираешь молодым, то тебе уж точно не грозит облысение, варикозное расширение вен и старческий маразм.

В этот момент к машине подошёл Луис.

— Выходите, — сказал он. — Вам придётся подождать меня в баре. Я вернусь примерно через час.

— Нет, — сказал Бобчик. — Не хватало ещё, чтобы и ты потерялся.

— Я не потеряюсь, — пообещал колумбиец.

— Куда это ты? — подозрительно спросила я.

— Объясню, когда вернусь. Вылезайте побыстрей из машины.

"Тойота" сорвалась с места и исчезла за поворотом.

— Переведи, как называется этот бар, — попросил меня "новый русский".

— "Относительная влажность", — сказала я.

— При чём здесь влажность? — удивился Бобчик. — Я тебя спрашивал о названии бара.

— Так я и перевела. Этот бар называется "Относительная влажность".

— Они здесь что, совсем с ума посходили?

— Издержки капитализма, — пожала плечами я. — В условиях конкуренции народ идёт на всё, чтобы привлечь внимание. Это ещё цветочки. В Барселоне есть бар, который называется "Простуженная курица".

— Если мне всё-таки удастся вернуться в Москву, — задумчиво произнёс Бобчик, — я тоже открою бар и назову его "Моя тихая милая родина".

— Надеюсь, что российские граждане оценят твой юмор, — усмехнулась я.

Луис вернулся только через два часа. Бобчик к этому времени уже успел его три раза похоронить, и даже выпил за его добрую память. По лицу колумбийца было видно, что он весьма доволен жизнью.

— А где "тойота"? — спросила я.

— На дне маленького горного озера, — ответил Луис. — Я поменял её на "лендровер".

— А радар? — встревожился Бобчик. — Неужели ты утопил её вместе с радаром? Как же мы теперь найдём Аделу?

— Радар цел, не беспокойся. Для начала мы съездим в "Пикоака". Вполне возможно, что Адела уже ждёт нас в отеле.

— Такого подарка она нам не сделает. Это было бы непохоже на неё, — грустно заметил Бобчик.

Бобчик оказался прав. Адела в отеле не появлялась. Первым делом мы приняли душ, переоделись и пообедали. "Новый русский" отправился отдохнуть в свой номер, и мы с Луисом остались одни.

— Я не уверена, что нам стоило возвращаться в "Пикоаку", — заметила я. — Здесь военная разведка будет искать нас в первую очередь. Да и номер, наверняка, уже прослушивается.

— Поэтому не будем сейчас говорить о делах, — сказал Луис. — Ты должна положиться на меня. Я же обещал, что всё будет хорошо.

— Надо быть последней идиоткой, чтобы верить обещаниям мужчины, — вздохнула я. — Было бы странно, если бы ты пообещал, что всё будет плохо.

— Твой оптимизм поистине вдохновляет! — усмехнулся колумбиец.

— Просто у меня большой жизненный опыт.

— В любом случае мы должны были вернуться в гостиницу, чтобы узнать, нет ли здесь Аделы, — пожал плечами Луис.

— Зря мы их не добили, — кровожадно произнесла я.

— Кого? — не сразу сообразил колумбиец.

— Эту парочку, Руфо и Диего. Мой третий бывший муж всегда говорил, что добивание обязательно. Противников нельзя оставлять в живых. Половина боевиков основана на том, что мафиози во время своих разборок убивают родителей, а на ребёнка не обращают внимания. Потом ребёнок подрастает, и у мафии начинаются неприятности.

— Но ведь мы-то не мафия, — заметил Луис.

— Наверняка Руфо и Диего уже донесли начальству о своём провале, — грустно сказала я. — Я знаю латиноамериканцев. Они все обидчивые и мстительные, почти как сицилийцы. Руфо ни за что не простит мне пуйю, а Диего — то, что я его раздела.

— Думаю, что сейчас им не до тебя, — усмехнулся колумбиец. — Полковник Рамон де ла Серра всегда отличался вспыльчивым характером. Если бы ты убила его людей, он начал бы мстить тебе, но Руфо и Диего здорово опозорились с тобой, а их позор полковник воспримет, как свой собственный, так что мстить в первую очередь он станет не тебе, а им.

— В таком случае беднягам стоит посочувствовать, — вздохнула я.

— Вряд ли они заслуживают твоего сочувствия, — пожал плечами Луис.

— А что мы будем делать с Аделой? Ждать здесь, пока она не появится?

— Пожалуй, я поеду поищу её, — сказал колумбиец. — Стемнеет не раньше, чем через четыре часа, так что у меня ещё есть время. Возможно, мне удастся засечь радаром местоположение "джипа".

— И где ты собираешься её искать?

— Помнишь, в гостинице "Мой ослик и я" Адела упомянула, что Уайна собирается показать ей Мачу-Пикчу и древние города инков?

— Действительно, она говорила что-то в этом роде. Так ты думаешь, что они поехали в Мачу-Пикчу?

— Вполне возможно, — сказал Луис. — Тем более, что, согласно легендам, именно в Мачу-Пикчу инки спрятали своё золото. Ходят слухи, что под затерянным городом инков находятся туннели и пещерах протяжённостью в десятки и даже сотни километров.

— И ты в это веришь? — спросила я.

— Это похоже на правду, — кивнул колумбиец. — В районе Мачу-Пикчу индейцы добывали золото и другие металлы, так что от их разработок должны были остаться шахты. Ты уже видела крепость Саксайуаман. Если инки ухитрились возвести такое грандиозное сооружение над землёй, то почему они не могли под землёй сделать то же самое? Тем более, что подземные тоннели укрывали от врагов ещё лучше, чем крепостные стены.

— Я поеду с тобой, — решительно сказала я.

— Будет лучше, если ты останешься с Бобчиком. Это безопаснее.

— Безопаснее? А если сюда снова нагрянут подручные Рамона де ла Серра?

— Я это предусмотрел, — ответил Луис. — Полиция уже наблюдает за отелем, так что если кто-то попробует напасть на тебя или Бобчика, его сразу же схватят.

— Ну уж нет, — заявила я. — Я не доверяю перуанским полицейским, кроме того, я всегда мечтала посмотреть Мачу-Пикчу, так что тебе не удастся избавиться от меня.

— Ладно, — вздохнул колумбиец. — Как я понимаю, спорить с тобой бесполезно.

— Совершенно бесполезно, — подтвердила я.

— Я хочу сделать небольшой крюк, — сказал Луис. — Мы проедем через крепость Ольянтайтамбо.

— Ты думаешь, Адела могла отправиться туда?

— Адела могла поехать в любом направлении, — пожал плечами колумбиец. — На самом деле я хотел заглянуть на почту.

— На почту? — удивилась я. — Ты вполне мог зайти на почту в Куско.

— Нет, меня интересует именно почтовое отделение Ольянтайтамбо, — объяснил Луис. — Дело в том, что именно оттуда была отправлена посылка с "Золотом Атауальпы", предназначенная для Висенте Уртадо де ла Вера. Попробую поговорить с почтовыми служащими. Вдруг они что-либо вспомнят.

— И ты надеешься там что-нибудь узнать? — с сомнением произнесла я. — Наверняка до тебя на этой почте уже побывали и детективы наркомафии и агенты ЦРУ. Если почтовые служащие и могли навести на какой-то след, то тебя давно опередили. Кстати, об агентах ЦРУ. Хотела бы я знать, чем сейчас занимается мой дорогой Френк.

— Соскучилась по старому приятелю? — ядовито спросил колумбиец.

— Не ревнуй, — сказала я. — Это чисто абстрактный интерес.

— А я и не ревную! — фыркнул Луис.

На всякий случай я решила переменить тему.

— Лучше расскажи, где ты взял "лендровер", и что представляет из себя приятель твоего отца, которому ты звонил. В гостинице нас могли подслушивать, и я жутко терзалась от неутолённого любопытства.

— Его зовут Густаво Уренья Валверде. Сейчас он на пенсии, но пару лет назад он возглавлял службу безопасности президента, а также отдел внутренней разведки. Густаво знает всё обо всех, а уж на полковника Рамона де ла Серра у него есть такой материал, что в любом правовом государстве этого бравого вояку упекли бы за решётку до конца его дней.

— Так почему же в таком случае президент не избавится от полковника? — удивилась я. — Ведь, насколько я понимаю, Рамон де ла Серра не прочь довести дело до военного переворота?

— Политика — дело тонкое, — вздохнул Луис. — В данный момент полковник не представляет серьёзной угрозы для правительства, а знакомый и контролируемый враг всегда предпочтительнее, чем утрата политического равновесия в стране. Если убрать Рамона де ла Серру, другие оппозиционные партии резко наберут силу, а это может привести к непредсказуемым последствиям.

— Политика напоминает мне игру на бирже, — заметила я. — Существует куча экспертов, предсказывающих, как будут разворачиваться события, но в конце концов, выясняется, что они, как всегда, не учли какие-то факторы, и из-за того, в Японии произошло землетрясение, "сгорают" европейские банки, а индекс Доу-Джонса падает, как самоубийца с Эйфелевой башни.

— Политика в Латинской Америке гораздо сложнее, чем биржевая игра, — сказал колумбиец. — Здесь всё ещё менее предсказуемо.

— Так что тебе посоветовал Густаво Уренья? — я вновь вернулась к интересующему меня вопросу.

— Он связался с кое-кем из своего управления. Оказывается, перуанские секретные службы тоже в курсе истории с "Золотом Атауальпы", так что мне, в случае необходимости, обещали поддержку.

— Опять секретные службы, — поморщилась я.

— Ты можешь утешиться тем, что эти ребята будут на нашей стороне, — улыбнулся Луис.

Экран миниатюрного радара не показывал ни малейших признаков "джипа". Скорее всего, в Ольянтайтамбо Аделы не было.

Некоторое время дорога шла вдоль русла реки Урубамба, которую древние инки называли Священной Рекой Солнца. Река извивалась на дне глубоких обрывистых каньонов, как старая усталая змея. Ей предстояло проделать долгий путь и миновать хребты Кордильер высотой свыше шести тысяч метров, чтобы потом, слившись с Апуримаком, успокоиться на влажных зелёных равнинах амазонской сельвы.

Наш путь лежал по Святой Долине инков, зажатой между горами и рекой, долине с самыми плодородными почвами в Перу. Земля была нарезана на небольшие прямоугольники зелёных и коричневых полей, среди которых виднелись саманные постройки и белённые домики с черепичными крышами.

— А вот и крепость, — сказал Луис. — Приехали.

Выяснив у проходившего мимо индейца, где находится почта, колумбиец подрулил к небольшому одноэтажному зданию и попросил меня подождать его в машине.

Заложив руки за голову, я откинулась на спинку кресла. Через лобовое стекло "лендровера" открывался потрясающий вид на пещерный храм и врезанные в тело крутой и обрывистой красно-коричневой горы гигантские ступени крепости Ольянтайтамбо, напоминающей лестницу древних гигантов. Высота каждой ступени была около четырёх метров. Крепостные стены были сложены из гигантских многотонных каменных блоков. Окружающие красно-коричневую гору холмы были более пологими и зелёными, чем в Куско. За ними купался в пене лёгких белых облаков очередной горный хребет, своими очертаниями напоминающий лежащую на спине египетскую мумию.

Перед очарованием и восхитительного горного пейзажа отступали на задний план жестокие и кровавые разборки южноамериканских наркобаронов, наши волнения из-за сбежавшей с индейцем Аделы, да и вообще вся бессмысленная суета повседневности.

Мне захотелось, чтобы Луис не искал в Перу изобретателя нового наркотика, а просто путешествовал вместе со мной по этой прекрасной стране, полной тайн и очарования.

Я прикрыла глаза, представляя, что мы проводим здесь наш медовый месяц, а впереди нас ждут Галапагосские острова, Калиматан и Таити…

Дверца "лендровера", скрипнув, распахнулась.

— Ты уже позвонил? — спросила я, поворачивая голову и открывая глаза.

Первое, что я увидела, был большой чёрный пистолет, нацеленный мне прямо между глаз. За ним обаятельно улыбался до тошноты надоевший мне Фрэнк Даунфолл. Ох, зря я о нём упомянула в разговоре с Луисом. Действительно — помяни чёрта, а он тут как тут…

Неужели американец следил за мной? Нет, это слишком маловероятно. Скорее всего, Френк заглянул в Ольянтайтамбо по той же самой причине, что и Луис — желая поговорить с работниками почтового отделения, и первым делом наткнулся на меня. Вот уж действительно, не повезло!

— Похоже, ты жить без меня не можешь, — покачала головой я. — С тобой часто такое случается?

— Пересядь на место водителя, — скомандовал американец, усаживаясь на заднее сидение.

Теперь он целился мне в затылок.

— Правильно, — сказал он. — Будь хорошей девочкой, и ничего плохого с тобой не случится. А теперь поехали.

— А с чего ты вдруг решил, что я умею водить машину? — поинтересовалась я.

Фрэнк вздохнул.

— Ты меня вынуждаешь, — произнёс он до боли знакомую фразу.

Предохранитель пистолета сухо и угрожающе щёлкнул у меня за спиной.

— Ладно, едем, раз тебе так хочется.

Я повернула ключ в замке зажигания, прикидывая, имеет ли смысл посигналить, и пришла к заключению, что этого делать не стоило. Если Фрэнк действительно был таким опасным и беспощадным, как говорил Луис, он вполне мог для начала пристрелить меня, а потом и выбежавшего из дверей почты колумбийца.

— Только имей в виду, что очков у меня с собой нет, а без очков я почти ничего не вижу, — предупредила я, выруливая на дорогу.

— Поезжай прямо, и кончай прибедняться, — сказал Фрэнк. — Я прекрасно знаю, кто ты такая.

— Тебе повезло, — заметила я. — Я до сих пор до конца не разобралась в этом вопросе.

— Кончай нести этот эзотерический бред, — разозлился Даунфолл. — Ты — Ирина Волкова.

— По-моему, именно так я и представилась тебе в самолёте, — пожала плечами я.

— Но ты забыла упомянуть о том, что ты — жена Александра Волкова, который в своё время работал на КГБ, тренируя разведчиков и диверсантов.

— Бывшая жена, — уточнила я. — А жена и бывшая жена, это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Так что, как видишь, твоя информация слегка устарела.

— Это не важно, — усмехнулся Даунфолл. — Надеюсь, что с твоей помощью мне удастся её обновить. Ты добровольно расскажешь мне всё, что меня интересует, или придётся прибегнуть к насилию?

— И что же тебя интересует? — полюбопытствовала я.

— Для начала я хотел бы знать, на кого ты работаешь — на русские спецслужбы, или на русскую мафию?

— Что? — опешила я.

— Отвечай на вопрос.

— А сам-то ты как думаешь? — я снова вспомнила альдиного робота.

— Ты полагаешь, что я буду нянчиться с тобой? — разозлился Даунфолл. — За кого ты меня принимаешь?

— Куда? — спросила я.

— Что "куда"?

— Направо или налево? Ты что, не видишь — дорога раздваивается!

— Направо.

— Но там же пропасть, — пожаловалась я. — И дорога совсем узкая, горный серпантин, а я, к твоему сведению, ещё ни разу не водила машину по горному серпантину.

— Я же сказал — кончай придуриваться!

— Да не придуриваюсь я! Я действительно без очков очень плохо вижу.

Машина вильнула в сторону и переднее колесо чуть не соскользнуло с обрыва.

Я тихо выругалась на родном русском языке.

Фрэнк тоже выругался, правда по-английски.

— Ты что, спятила! Угробить нас решила?

— Это ты виноват! — раздражённо сказала я. — Если хочешь, чтобы мы хоть куда-то доехали, то лучше не отвлекай меня своими идиотскими вопросами и не тычь пистолетом мне в затылок.

— Ладно, — согласился Фрэнк, откидываясь на заднее сиденье. — У нас ещё будет время поговорить.

Пристально вглядываясь в дорогу, я вела машину почти с черепашьей скоростью, стараясь выглядеть как можно более испуганной. Это было не трудно.

С одной стороны, езда без очков по горному серпантину меня действительно здорово нервировала, а с другой стороны, ещё больше меня пугала мысль о том, что я собираюсь сделать. Ни разу в жизни я не выпрыгивала из движущегося автомобиля, хотя теоретически представляла, как это делается.

Правильно группироваться при падении и смягчать удар серией кувырков я научилась ещё давно, но тогда я кувыркалась на мягких татами спортзала, и у меня не возникало ни малейшего желания когда-либо проделывать то же самое на жёсткой каменистой земле. Кроме того, у меня не было возможности подготовиться к прыжку.

Фрэнк был слишком опытен, и по выражению моего лица, отражение которого он видел в зеркальце заднего обзора, он вполне мог догадаться, что я что-то замышляю, и соответственно отреагировать.

О том, что у него и так будет время меня пристрелить, я старалась не думать. Я надеялась, что смогу распахнуть дверцу и вывалиться из неё достаточно быстро, а там — будь что будет.

Машина приближалась к очередному крутому повороту.

— Смотри, там внизу что-то горит, — указывая в пропасть, воскликнула я.

Фрэнк автоматически повернул голову, и в этот момент я резким движением распахнула дверцу и вывалилась на шоссе.

Больно ударившись боком о землю, я, кувыркнулась несколько раз и, натолкнувшись на скалу, наконец, остановилась.

"Лендровера" на дороге уже не было.

Снизу доносились гулкие скрежещущие удары, сопровождающиеся звуком катящихся камней. Затем наступила тишина.

Я пошевелила головой, потом руками и ногами. Кажется, ничего не сломано. Если бы не боль от ушибов и кровоточащие ссадины, всё было бы просто отлично.

Я поднялась на ноги и, слегка покачиваясь, подошла к обрыву. Координация движений ещё полностью не восстановилась, и я, опасаясь свалиться вниз, легла на живот у самого края и осторожно свесила голову.

"Лендровер" весело пылал, посылая вверх столб чёрного дыма.

"Бедняга Даунфолл", подумала я. "От меня у него одни только неприятности. Правда, теперь они закончились навсегда."

Я загрустила, задумавшись о том, действительно ли Фрэнк хотел меня застрелить, и можно ли было считать убийство американца действиями в пределах допустимой самообороны. Здравый смысл подсказывал, что да, но совесть моя была явно нечиста.

Сорвав росший у дороги невзрачный жёлтый цветочек, я поцеловала его и бросила вниз, к останкам догорающего "лендровера".

— Прощай, Фрэнк Даунфолл, чёртов американский Джеймс Бонд, — торжественно произнесла я по-английски. — ЦРУ и народ Соединённых Штатов будут скорбеть о тебе. Ты пал смертью храбрых в неравной борьбе с русской разведкой.

Снизу донёсся столь непечатный английский текст, что я даже не сразу смогла вникнуть в его смысл, а вникнув, покраснела.

— Фрэнк?

Я подползла ещё ближе к краю и, вытянув шею, стала вглядываться в бурые контуры скал.

— Так ты жив!

Даунфолл ответил мне ещё одной, столь же непечатной фразой.

— Ну, ты даёшь! — восхитилась я. — Настоящий агент 007. Как ты ухитрился проделать такой трюк?

Под совершенно отвесной стеной метрах в шести подо мной росло небольшое скрюченное дерево. Доблестный агент ЦРУ висел, вцепившись в него руками, а его ноги лихорадочно ёрзали по скале, отыскивая опору. В конце концов он ухитрился втиснуть носки ботинок в какие-то незаметные расщелины, и, задрав голову, уставился на меня.

Пистолета у Фрэнка не было. Это меня обрадовало, но ещё больше меня обрадовал тот факт, что у американца явно не было никаких шансов выбраться из пропасти без посторонней помощи. К тому же, раз он жив, значит я не убийца. Угрызения совести, равно как и сочувствие к Даунфоллу замолкли. Теперь, как он и хотел, мы вполне могли поговорить.

— Эй, Фрэнки! — радостно помахала рукой я. — Как ты там? Ловишь кайф?

Если бы взгляды могли убивать, меня наверняка уже бы не было в живых.

— Вытащи меня отсюда! — скрипнул зубами он.

— Размечтался! — ухмыльнулась я. — Давай сначала поговорим.

— Иди к чёрту!

— Не будь таким грубым, Фрэнки! Это тебе не идёт! Между прочим, у меня тут под рукой полно крупных тяжёлых камней. Мы ведь вполне можем поиграть в кегельбан, только кеглей придётся быть тебе, так что советую впредь обращаться со мной повежливее.

Американец снова выругался.

Я вздохнула.

— Всё-таки у тебя мерзкий характер. Интересно, у вас в ЦРУ все такие?

— Ты лучше на своих кагэбэшников посмотри! — огрызнулся Даунфолл.

— Да ладно, не заводись, — примирительно сказала я. — Кагэбэшники мне тоже не нравятся. Так с чего это ты вдруг решил, что я работаю на спецслужбы или на русскую мафию?

— Из-за твоего мужа, — объяснил Фрэнк.

— Бывшего мужа, — поправила я. — К твоему сведению, я не имею никакого отношения ни к русской разведке, ни к русской мафии, ни к этому чёртову "Золоту Атауальпы".

— Так я тебе и поверил. Ты знаешь Марселя Джианозо, знаешь, что я из ЦРУ, знаешь о "Золоте Атауальпы". Если учесть, что русская мафия захватила значительную часть наркобизнеса в Центральной Америке и жаждет прибрать к рукам южноамериканский кокаин, вполне логично предположить, что ты работаешь или на неё, или на русскую разведку.

— Ты заблуждаешься, — вздохнула я, — но, похоже, мне не удастся тебя переубедить. Цээрушники, впрочем, как и кагэбэшники всегда отличались завидным упрямством и параноидальной подозрительностью. Даже в дворняжке, справляющей нужду у правительственного здания, они готовы увидеть врага народа. Именно за это они и получают зарплату. — Мы рискуем жизнью ради благоденствия нашей страны, — разозлился Фрэнк. — Именно благодаря нам миллионы американцев могут спать спокойно.

— Только не надо пропаганды, — махнула рукой я. — Её я вдосталь наслушалась в советское время. Если ты такой патриот, чего ради ты связался с Висенте Уртадо де ла Вера?

От неожиданности ноги Даунфолла соскользнули со скалы, и он снова нелепо задёргался, отыскивая опору.

— Откуда ты знаешь? — нервно спросил он, восстановив равновесие.

— Об этом все знают, — пожала плечами я. — Надо быть осторожнее.

— Чёрт, — простонал американец. — Это всё неправда!

— Неправда, так неправда, — не стала спорить я. — Честно говоря, мне глубоко плевать и на тебя, и на Винсенте Уртадо де ла Вера, и на "Золото Атауальпы", и на всё ваше ЦРУ. Кстати, если бы я работала на мафию или разведку, то прикончила бы тебя сейчас без малейших угрызений совести, чтобы ты, наконец, перестал меня доставать, и всё это выглядело бы, как типичный несчастный случай. Всё, чего я хочу, это чтобы ты раз и навсегда оставил меня в покое, иначе в следующий раз я за себя не ручаюсь. Прощай.

— Эй, ты что, уходишь? — заволновался Фрэнк. — А как же я?

— Если хочешь, можешь пойти вместе со мной, — пожала плечами я. — Неужели ты думаешь, что я смогу вытащить тебя оттуда без верёвок или тросса? Единственное, что я могу для тебя сделать — это сообщить в полицию, где ты находишься, и попросить их прислать бригаду спасателей.

— Только не говори полицейским, что я из ЦРУ, — взмолился Даунфолл. — Перуанцы и так не слишком жалуют американцев, а уж агентов ЦРУ они готовы живьём закопать в землю.

— Интересно, с чего бы это? — усмехнулась я.

Бросив на загрустившего Фрэнка прощальный взгляд, я, слегка прихрамывая, зашагала вниз, к крепости Ольянтайтамбо.

Я даже не ожидала, что заехала так далеко. Я ковыляла по дороге уже два часа, но даже не добралась до развилки, на которой Френк заставил меня свернуть направо. По моим прикидкам, я находилась примерно посередине между Пука Пукарой — "Красной крепостью" и Мачу Пикчу — затерянным городом инков, если, конечно, я правильно сориентировалась. Согласно туристическим справочникам, ссылающимся на дневники побывавших в Перу в начале семнадцатого века иезуитов, горы подо мной должны были быть буквально нашпигованы подземными тоннелями, соединяющими древние крепости инков. Но, как ни странно, несмотря на многочисленные упоминания о них, тоннели так и не были обнаружены. Скорее всего, это была только легенда.

Владельцы отелей и туристических компаний были готовы на всё, чтобы привлечь в Перу побольше иностранных туристов. Дело дошло до того, что в мировой прессе начали появляться публикации, в которых утверждалось, что на самом деле Мачу-Пикчу и некоторые другие города Тауантинсуйу на самом деле были сконструированы не инками, а Майаном, знаменитым архитектором ведических храмов Индии.

Эту смелую гипотезу выдвинул современный индийский архитектор Шри Ганапати Стхапати, и даже написал об этом книгу. Оказывается, все основные пропорции и техники строительства инки передрали у индусов с помощью Ачанкарай, самой красивой и сексуальной девы Солнца. Красотка-аклья собственноручно обрабатывала листья коки, давая инкским строителям галюциногенную смесь. Инки впадали в ясновидческий транс и входили в телепатический контакт с великими архитекторами Индии, воруя у них идеи.

Впрочем, в период моего увлечения эзотерическими учениями, я ещё и не такое читала. Я вполне понимала индусов. Во времена буйного расцвета социализма чуваши уверяли, что Ленин был немножечко чуваш, а чукчи настаивали на том, что вдохновитель пролетарской революции был немножечко чукча. Так что же удивительного в том, что архитектор из Индии обвиняет инков в ясновидческом плагиате?

По ассоциации с этой гипотезой мне почему-то вспомнился анекдот о том, как после перестройки, когда христианство вошло в моду, Союз писателей пригласил священника прочитать лекцию о Ветхом Завете. Священник долго и пространно излагал библейские истории, а потом предложил задавать вопросы.

С кресла поднялся знаменитый писатель-славянофил и возмущённо спросил:

— Интересно, почему это в Библии столько написано о евреях, египтянах, римлянах, филистимлянах, но ничего не говорится о русских?

Действительно, почему это индусы приложили руку, а, точнее, мозги, к строительству инкских храмов, а русские, как всегда, оказались ни при чём? Как-то нехорошо получается. Конечно, можно было отметить некоторое несовпадение во времени, но это не было проблемой. Ясновидческий транс — штука серьёзная. В конце концов, если расстояние для него не является препятствием, то почему таким препятствием должно стать время?

Некоторое время я забавлялась с идеей создать теорию, согласно которой и индусы, и инки, накачавшись наркотиками, в ясновидческом трансе позаимствовали пропорции своих архитектурных шедевров у скромного русского монаха Вани Сидорова, написать об этом книгу и издать её на Западе. Идея казалась не только патриотичной, но и весьма заманчивой.

Я решила, что неисчерпаемым источником архитектурного вдохновения монаха Вани станет его страстная и безнадёжная любовь к Василисе Прекрасной. Безнадёжной эта любовь была бы не потому, что волоокая темпераментная Василиса твёрдо решила игнорировать Васю, а из-за излишней моральной устойчивости молодого и привлекательного монаха. Многообещающий сюжет!

Пока я размышляла над хитросплетениями взаимоотношений Вани и Василисы, температура воздуха резко упала, и проблема выживания в суровых условиях Андийских Кордильер встала передо мной во всей своей остроте.

— Эй! Люди! Есть здесь кто-нибудь? — крикнула я, не слишком надеясь на ответ.

К сожалению, откликнулось только эхо.

Я вздохнула. Прямо как чувствовала, что не надо было мне сворачивать с дороги, так нет же — решила срезать путь через холм, чтобы не носиться взад-вперёд по бесконечным петлям серпантина. В конце концов, я ухитрилась-таки выйти на какую-то тропинку, но она была совсем узкая и вела непонятно куда. Потом я снова потащилась по бездорожью, и вот в результате солнце село, а я без пищи, воды и тёплой одежды нахожусь бог знает где. Через полчаса станет совсем темно. Вполне возможно, что утром какое-нибудь кочующее индейское племя обнаружит мой хладный труп.

Представив, что это может быть племя каннибалов, я чуть не пустила слезу от жалости к самой себе, но обуздала своё воображение и вплотную занялась выживанием. Для начала я нарвала травы и наломала побольше веток, чтобы сделать из них тёплую постель и толстое одеяло. Когда-то я писала о психотехниках и специальных позах, позволяющих поддерживать циркуляцию энергии в теле и не замерзать даже при ночёвке на холодной земле или на снегу. Однако психотехники требовали некоторого волевого и умственного напряжения, а напрягаться мне было явно лень, кроме того, меня терзала мысль о том, что завтра, если я не найду съедобных растений, мне придётся питаться гусеницами и дождевыми червями.

Я с тоской вспомнила Мауту Иньяка с его тёплым пончо, сушёнымкуем и спасительными листьями коки. Я чувствовала себя маленькой, одинокой песчинкой, затерянной на безлюдных и диких просторах Южноамериканского континента.

Невыносимая жалость к самой себе явно требовала артистического самовыражения. Один мой знакомый в периоды накатывающей на него вселенской грусти надрывающим душу голосом исполнял аргентинское танго. Однако танго для данного случая было слабовато. К тому же я дрожала от холода, а от танго особо не согреешься. И тут меня осенило. Фламенко! Вот чего мне не хватает!

Я вспомнила конкурс фламенко в затерянном в андалузских горах посёлке, куда я попала совершенно случайно.

Смуглые красивые мужчины один за другим поднимались на сцену, первым делом выводя исполненное невыразимого отчаяния "Ай-я-яй-я-яй!"

Чем дольше длилось это "Ай-я-яй-я-яй!", тем громче и восторженнее хлопали восхищённые зрители. Затем начиналась песня — эмоциональное воплощение перехлёстывающих через край страданий истерзанной души.

Песня сопровождалась барабанной дробью каблуков, каждый удар которых с такой силой впечатывался в землю, что к концу танца исполнитель худел по крайней мере на полкилограмма.

Я выбрала знаменитое фламенко Маноло Эскобара под названием "Тележка", повествующее о душевных терзаниях бродяги, у которого украли его любимую ручную тележку с добытыми из мусорных баков сокровищами. Мне пришло в голову, что он, лишившись тёплой одежды, одеяла и кусочков засохшего хлеба, должен был чувствовать себя примерно так же, как я сейчас.

— Ай-я-яй-я-яй! — взвыла я, вскидывая вверх руки и выбивая каблуками гулкую барабанную дробь.

— Я-яй, я-яй! — откликнулись горы.

Акустическое сопровождение вдохновляло.

— Ай, тележка моя, тележка! — во всю глотку заголосила я по-испански, чувствуя, как по телу разливается живительное тепло.

— У меня украли тележку!

Тележка моя, тележка!

Где же ты теперь, моя тележка?

Ай, тележка моя, тележка!

Я никогда не отличалась выдающимися вокальными данными. Правда, голос у меня был громким и пронзительным, но эти достоинства компенсировались почти полным отсутствием музыкального слуха. Однако сейчас для меня это не имело значения. Вокруг грохотало и подвывало эхо, а моему эмоциональному накалу могли бы позавидовать самые темпераментные андалузские исполнители. Я пела под небом, в котором сиял Южный Крест, окружённая пиками Андийских Кордильер, в самом просторном в мире зале, и я была счастлива.

— Тележка моя, тележка!

Как мне жить без тебя, моя тележка? — выдала я заключительный аккорд и, станцевав экарте и линк[13], замерла, задыхаясь от усталости.

На лбу у меня выступил пот, а тело пылало, как костёр. Теперь осталось только хорошенько укрыться ветками, чтобы сохранить тепло — и я просплю до утра, как младенец.

Наступившая тишина обволокла меня, как патока.

Вздохнув, я устроилась на своём импровизированном ложе и принялась аккуратно покрывать тело толстым слоем травы и веток.

— Ай-я-яй-я-яй! — неожиданно разорвал тишину полный тоски напев.

— Ай, сестра моя, сестра!

Почему ты молчишь, моя сестра?

Почему ты не смотришь на меня, моя сестра?

Сестра моя, сестра!

Я вскочила, разметав в стороны ветки.

На фоне ночного неба выделялся силуэт одетого в пончо мужчины. Его голос показался мне знакомым.

— Маута! Это ты? — воскликнула я.

— Я пришёл к тебе, моя сестра! — пропел индеец.

— Но как ты здесь оказался? И где ты научился петь фламенко?

— Ты так грустила по своей потерянной тележке, что тебя и в Лиме было слышно, — усмехнулся Маута.

— А у тебя есть сушёный куй? — с надеждой спросила я. — Я заблудилась и умираю от голода.

— А как насчёт бутербродов с сыром и колбасой?

— Ты это серьёзно?

— Вполне, — сказал индеец, доставая пакет из перекинутой через плечо холщовой сумки. Пакет источал восхитительный запах копчёной колбасы.

— А ты случайно не воплощение бога Виракочи? — восторженно спросила я, с трудом подавив желание заключить Мауту в объятия. Я боялась, что индеец может меня неправильно понять.

— Ты ближе к истине, чем ты думаешь.

В голосе индейца была непривычная торжественность, но, поглощённая мыслью о бутербродах, я не обратила на это внимания.

Маута с какой-то странной улыбкой на обычно невыразительном лице наблюдал, как я энергично уничтожаю его припасы.

— Хочешь, я покажу тебе подземные города инков? — неожиданно спросил он.

Я чуть не подавилась кусочком бутерброда.

— Подземные города инков? Ты имеешь в виду тоннели?

— Тоннели там тоже есть, — улыбнулся индеец.

— А они далеко отсюда? Я думала, что это всего лишь легенда.

— Один из входов находится совсем рядом.

— Эти тоннели ведут к центру земли, и в них спрятаны сокровища инков? — вспомнив предсказание акльи, спросила я.

— В древние времена инки считали, что некоторые пещеры доходят до центра земли, — уклончиво ответил Маута.

Их было тридцать шесть. Завёрнутые в полуистлевшую коричневую ткань мумии сидели в три ряда с лицами, обращённым в одном и том же направлении. Я догадалась, что их высохшие полузакрытые глаза смотрели на восток. Тусклый свет зажжённых Маутой факелов отбрасывал красноватые блики на их тёмно-коричневые, на удивление хорошо сохранившиеся лица с длинными чёрными волосами, зачёсанными назад.

— Это просто невероятно! — воскликнула я. — Значит, подземные тоннели инков действительно существуют! Но ведь это грандиозное научное открытие!

— Не будет никакого открытия, — сказал Маута. — Люди из внешнего мира никогда не узнают о существовании этих подземелий!

У меня по спине пробежал холодок нехорошего предчувствия.

— Но зачем тогда ты привёл меня сюда? Ты не боишься, что я могу рассказать о том, что видела?

— Ты никому не расскажешь об этом, — сказал индеец.

Мне стало совсем нехорошо. То ли в Перу все были ненормальными, то ли мне снился затянувшийся кошмар. Я больно ущипнула себя за предплечье, но, к сожалению, не проснулась.

— Ты что, собираешься меня убить?

— Конечно, нет. Наоборот, я тебя спасаю.

— Так же, как этих девушек? — я кивнула на мумии. — Ты имеешь в виду, что до тех пор, пока тело окончательно не разрушилось, человек продолжает жить?

Маута поморщился.

— Я уже говорил тебе, что не верю во всю эту индейскую чушь.

— Да-да, я помню, — кивнула я. — Ты веришь только в деву Марию и в технический прогресс. Надеюсь, это означает, что ты не собираешься меня мумифицировать.

— Не собираюсь, — подтвердил индеец.

Я вздохнула.

— Дай мне коки. Сегодня у меня был тяжёлый день.

Маута протянул мне мешочек с листьями, выдолбленную тыкву с известью и чупадеро.

Пока я разжёвывала коку и, добавляя в неё известь, формировала за щекой плотный упругий шар, индеец молча наблюдал за мной. Я тоже молчала, лихорадочно пытаясь сообразить, что ему от меня надо, и какой линии поведения я должна придерживаться.

Действие коки проявилось почти сразу. Исчезли усталость и боль в мышцах, а мысли стали ясными и прозрачными. Казалось, я могла потрогать их рукой, как чистую прохладную воду ручья. Лицо сидящего передо мной на корточках индейца меняло свою форму. Его контуры становились чётче и резче, как изображение, проявляющееся на фотобумаге.

Маута больше не казался мне безобразным. За резкими угловатыми чертами его широкоскулого лица угадывались ум и железная воля. Я ошиблась, приняв его за обычного туземного обитателя перуанских плоскогорий. Он мог быть кем угодно — маньяком, колдуном, фанатиком, идущим к известной одному ему цели, — но только не простым примитивным индейцем.

— Кто ты? — тихо спросила я.

Казалось, он ждал этого вопроса.

— Я — тукуй рикок, "тот, кто всё видит".

— Ты что, шаман?

— Нет, шаман на языке кечуа называется ятирис, а тукуй рикок — это нечто вроде внутренней полиции правительства инков. "Тот, кто видит" наблюдает за тем, как ведут себя кураки — вожди, уму — жрецы и ятирис — шаманы, и, в случае необходимости, принимают соответствующие меры.

Я вздохнула.

— Иначе говоря, ты — секретный агент.

— Можно сказать и так, — кивнул Маута.

Секретные агенты у меня уже просто в печёнках сидели. Я стиснула зубы и произнесла по-русски нечто совсем непристойное.

— Не надо материться, — попросил меня по-русски индеец. — Это тебе не идёт.

Сказать, что я оторопела — это ничего не сказать. Некоторое время я тупо созерцала Мауту.

— Ты говоришь по-русски? — выдавила я, когда дар речи вернулся ко мне.

— Я закончил химический факультет и аспирантуру Университета Дружбы народов, — пояснил индеец.

— Мир тесен, — заметила я. — Адела тоже там училась, но продержалась только два курса.

— Надо же, какое совпадение! — удивился Маута.

В моих прочищенных кокой мозгах забрезжила совершенно невероятная догадка. Аспирантура химического факультета, неизвестный гений, синтезировавший новый наркотик из листьев коки и какого-то неизвестного перуанского растения, почта в Ольянтайтамбо, откуда посылка с "Золотом Атауальпы" была отправлена колумбийскому наркобарону, подземные города инков, где можно запросто разместить огромную химическую лабораторию — всё это слишком хорошо укладывалось в одну простую схему. Неужели я разгадала загадку, над которой уже более полугода бьются ЦРУ, секретные службы Южной Америки и детективы наркомафии?

Индеец внимательно наблюдал за выражением моего лица. Казалось, он читает мои мысли.

— Думаю, ты уже догадалась, — сказал он, снова переходя на испанский. — Это я изобрёл "Золото Атауальпы" и спровоцировал войну перуанских и колумбийских наркодельцов.

— Ничего не желаю об этом знать, — решительно заявила я. — Твои дела мне глубоко безразличны. Я хочу домой.

— Ты уже знаешь, — мягко заметил Маута. — Хочешь посмотреть мою лабораторию?

— Нет, — твёрдо сказала я.

— Не ври. Женщины от природы любопытны. Наверняка тебе интересно взглянуть на "Золото Атауальпы".

— Любопытство сгубило кошку, — вздохнула я.

— Пойдём, — попросил Маута.

— Пойдём, — согласилась я.

Подземелья инков напоминали тоннели метро, с той лишь разницей, что здесь не было ни проводов, ни рельсов, ни поездов.

Маута освещал фонариком путь, уверенно сворачивая в каменные коридоры. Я старательно запоминала маршрут, но не была уверена, что смогу, не заблудившись, вернуться к залу с мумиями.

Очередной поворот закончился тупиком. Уайна прикоснулся к стене, и неожиданно скала раздвинулась. Вспыхнувший электрический свет на мгновение ослепил меня.

— Ну как тебе это? — гордо спросил Маута.

— Вот это да! — восхитилась я. — Это даже роскошнее, чем пещерный замок на Лансароте[14]. Неужели ты сам всё это сделал?

— Это построено по моему проекту.

— Но это просто невероятно, — сказала я. — Как тебе это удалось? Я, конечно, не разбираюсь в химии и электронике, но, похоже, здесь самое современное оборудование. Подобная лаборатория должна была обойтись тебе по меньшей мере в миллион долларов.

— Пять с половиной миллионов, — уточнил Маута. — Ты ещё не всё видела.

— И давно ты это построил?

— Два года назад.

— Невероятно, — покачала головой я. — Меня мучают только два вопроса: где ты взял деньги, и как ты ухитрился при таком размахе сохранить секрет подземных городов инков?

— Могу объяснить, — пожал плечами индеец.

— Не надо! — взмолилась я. — Меня, конечно, терзает любопытство, но в данном случае лучше следовать поговорке "меньше будешь знать — лучше будешь спать".

— Ты и так слишком много знаешь, — заметил Маута. — Так что немного дополнительной информации ничего не изменит.

— Ничего я не знаю! — возразила я. — И вообще, у меня склероз. Давай договоримся: я забуду обо всём, что видела, а ты выведешь меня на поверхность и оставишь где-нибудь на шоссе.

— Не получится, — покачал головой индеец. — Ты должна будешь выполнить своё предназначение.

— Ты спятил? Какое ещё предназначение?

— Ты станешь императрицей Тауантинсуйу, — объяснил Маута.

Я недоверчиво уставилась на него.

— Только не говори мне, что у тебя в шкафу припрятана машина времени. Насколько я знаю, Тауантинсуйу прекратило своё существованиепримерно четыреста лет тому назад. Но даже если бы мне удалось перенестись в прошлое, вряд ли какой-либо из императоров инков свихнулся бы до такой степени, чтобы жениться на мне.

— Тауантинсуйу возродится, — с маниакальной убеждённостью в голосе произнёс индеец. — И ты станешь женой нового императора инков. Это и есть твоё предназначение.

— Я даже догадываюсь, кто будет этим императором, — грустно произнесла я.

— Не стоит иронизировать. Когда Ленин поклялся свергнуть царское правительство, чтобы отомстить за смерть своего брата, его слова сначала тоже не принимали всерьёз.

— Вижу, что обучение в Советском Союзе пошло тебе на пользу, — кивнула я. — Только, как видишь, из большевистского переворота ничего хорошего не вышло. Впрочем, ты, наоборот, жаждешь восстановить монархию.

В узких глазах Мауты вспыхнул гнев.

— Не советую тебе насмехаться надо мной. Не забывай, что ты разговариваешь с будущим императором инков, и что отныне ты всецело зависишь от меня.

— Это меняет дело, — согласилась я. — В таком случае, раз уж мне всё равно нечего терять, валяй, поделись со мной своими планами. Как, интересно, ты собираешься возродить империю инков?

— Я знал, что ты разумная женщина, — усмехнулся индеец. — Именно поэтому я и выбрал тебя. К сожалению, женщины моего народа придерживаются традиций и не отличаются высоким уровнем интеллекта и широким кругозором, а императрица должна соответствовать императору.

— Это неправда, — покачала головой я. — В университете Лимы наверняка учится много девушек, имеющих инкские корни, и многие из них гораздо красивее и умнее меня.

— Они инки по крови, но не по духу, — возразил Маута. — Их ум испорчен фальшивыми ценностями чуждой нам цивилизации белых людей. Тауантинсуйу возродят люди, которые за истекшие столетия не утратили древних традиций Детей Солнца. К тому же, ты мне нравишься, и это решает всё. Я встретил тебя в магическом для индейцев месте — среди песчаного смерча на хвосте обезьяны, и я понял, что это судьба привела тебя ко мне.

— Вот тут ты ошибаешься, — сказала я. — Судьба привела туда Аделу, а не меня. Дело в том, что в Лиме аклья предсказала ей, что среди песчаного смерча на хвосте обезьяны она встретит молодого и прекрасного индейского воина со скорпионом на левом ухе, который проведёт ей к центру земли, где спрятано золото Атауальпы. Вот Адела и встретила там Уайну. Похоже, Уайна обещал отвести её к сокровищам, и они оба исчезли, прихватив наш "джип".

— Я знаю об этом, — усмехнулся Маута. — Встреча Аделы и Уайны была заранее спланирована и подстроена, но нашу с тобой встречу не планировал никто. Это и есть судьба.

— Судьба — это просто слово, — заметила я. — Оно ничего не означает, как, впрочем, и наша случайная встреча.

— Может быть, для тебя судьба — это простое слово, но мы, инки, верим в неё. Научившись читать знаки судьбы, мы лишь повинуемся ей и следуем по предназначенному нам пути.

— Удобная позиция, — кивнула я. — Никакой личной ответственности, никаких сомнений и колебаний в выборе линии поведения. Просто истолковывай знаки судьбы так, как тебе вздумается, и делай то, что тебе захочется.

— Давай обойдёмся без этой психоаналитической чуши, — поморщился индеец. — Мне, конечно, нравятся умные женщины, но лишь до определённой степени.

— Ладно, — согласилась я. — В конце концов, не каждой женщине удаётся стать императрицей инков. В этом что-то есть.

На лице Мауты вспыхнула довольная улыбка.

— Я рад, что мы договорились. Предлагаю за это выпить.

— Думаю, что бокал вина мне сейчас не помешает, — кивнула я.

Мы миновали лабораторию и оказались в просторной комнате, обставленной в лучших традициях евродизайна. К моему удивлению, в ней были даже большие широкие окна, задрапированные красивыми тюлевыми занавесками. За полупрозрачным тюлем угадывались слегка размытые силуэты гор. Льющийся через окна свет играл на гранях роскошной хрустальной люстры, свешивающейся с высокого сводчатого потолка.

— Что это? — спросила я, с недоумением указывая на виднеющийся в окне горный пейзаж. — Мы же находимся в пещере, и, к тому же, сейчас ночь!

Маута усмехнулся, и, взяв в руки пульт дистанционного управления, нажал на кнопку. Горы за окном сменились золотистым песчаным пляжем, на который с шумом накатывали высокие волны прибоя. Ещё одно нажатие на кнопку — и меня ослепили багрово-золотистые отсветы заходящего за горизонт солнца.

— Здорово, — оценила я. — теперь я понимаю, на что ты потратил пять с половиной миллионов долларов.

Индеец достал из бара бутылку "Дюбонне" и разлил вино в бокалы. Я присела на низкую обитую тёмно-синей кожей софу, продолжая надеяться, что всё происходящее было всего лишь сном. Мне, конечно, нравились приключения, но всему есть предел. То, что босоногий индеец в пончо, сопровождающий нас по плато Наска неожиданно перевоплотится в маньяка, получившего образование в Советском Союзе и жаждущего возродить великую империю инков, а заодно и стать её императором — это уже было слишком.

Кроме того, ни с того ни с сего он вбил себе в голову, что я предназначена самой судьбой на роль императрицы Тауантинсуйю. Идея, надо сказать, на редкость бредовая, но в том-то и состоит преимущество маньяков и фанатиков перед обычными людьми. Сначала они без всякого на то основания решают, что они избраны то ли народом, то ли богами, то ли судьбой для Великой Миссии, а затем, не считаясь ни с чем и ни с кем, они действуют по формуле "цель оправдывает средства", и, как ни странно, довольно часто добиваются успеха.

Я лихорадочно шевелила извилинами, пытаясь сообразить, что здесь происходит. Итак, Маута ухитрился каким-то образом добыть почти шесть миллионов долларов. Сохранив тайну подземелий древних инков, он оборудовал там химическую лабораторию, которой позавидовали бы самые престижные западные университеты. Затем Маута изобрёл новый наркотик, значительно превосходящий по эффективности ЛСД, героин и кокаин вместе взятые. С помощью "Золота Атауальпы" Маута разжёг войну между южноамериканскими наркобаронами. Всё это говорило о его блестящем уме и выдающемся таланте организатора.

И в то же время он, одетый, как бедный индейский крестьянин, встречает нас на плоскогорье Наска. Теперь я поняла, почему Маута старался держаться поближе к нам с Луисом. Из наших разговоров он узнал всё, что нам было известно, точнее, то, что нам ничего не было известно о новом наркотике. Но зачем ему это понадобилось?

Индеец опустился на софу рядом со мной.

— Тебе трудно поверить в то, что всё это происходит на самом деле? — усмехнулся он.

— Угадал, — кивнула я, отпивая из бокала.

"Дюбонне" оказалось превосходным. Похоже, Маута разбирался в винах. Бокал, наполненный до половины, был почти круглым и сильно суживался кверху. В бокале такой формы "букет" вина ощущался особенно остро.

— Спрашивай, — предложил индеец. — Я отвечу на все твои вопросы.

— Вопросов слишком много, — покачала головой я. — Лучше расскажи мне всё с самого начала.

— Моего отца звали Ягуар Уити Иньяка Панака, — сказал Маута. — Он, как и я, был главным тукуй рикоком инков, а наш род был таким же древним и почти таким же великим, как род Капаков — императоров Тауантинсуйу.

Если проводить аналогии, то должность моего отца можно было приравнять к посту директора вашего КГБ, с той лишь разницей, что только несколько человек знали о том, чем он на самом деле занимается. Для всех остальных он был самым обычным бедным индейским крестьянином. Мы жили в горах в простой саманной хижине на берегу реки и, подобно многим другим индейцам занимались разведением морских свинок. О том, кем на самом деле является мой отец, знали лишь некоторые члены Общества Возрождения Тауантинсуйу. Это общество, подобно китайским Триадам, появилось после того, как испанцы захватили империю инков и принялись уничтожать наши традиции и религию. Когда я родился, Главный Жрец Уильяк Уму предсказал, что мне суждено возродить империю Тауантинсуйу и стать её первым императором.

— Погоди! — прервала его я. — Но ведь аклья предсказала Аделе, что Главный Жрец Уильяк Уму будет поклоняться ей, как богине, потому что она — дочь Солнца. Это был один и тот же Главный Жрец? И как ты можешь стать императором, если это право в первую очередь принадлежит инкам рода Капак?

— Уильяк Уму — это должность, так же, как и тукуй рикок, — объяснил Маута. — Главный Жрец, предсказавший мне императорство, умер много лет назад, а Главный Жрец, с которым должна встретиться Адела — предатель своего народа, как, впрочем, и Уайна Инти. Кроме того, инки из рода Копак выродились и с прошлого века не занимали высоких постов в нашей организации. Так что вполне естественно, что императором станет тот, кто возродит Тауантинсуйу.

— Логично, — согласилась я. — Но если твой отец зарабатывал на жизнь разведением морских свинок, то откуда у него взялись деньги, чтобы послать тебя учиться в Советский Союз, и где ты достал миллионы долларов на обустройство подземных галлерей?

— Если бы мой отец захотел, он мог стать самым богатым человеком в мире, — гордо заявил Маута. — Только он, Главный Жрец и несколько курак имели доступ к золоту инков.

— Значит, сокровища Атауальпы действительно существуют?

— Сокровища Атауальпы — лишь крошечная часть спасённых от испанских колонизаторов шедевров доколумбова искусства. Нам удалось сохранить не только золото инков, но и произведения искусства доинкских цивилизаций, таких, как уари, тайрона и чиму, а также культовые предметы индейцев аймара, юнка, хибаро, такана и пано. То, что ты видишь здесь, построено на деньги, вырученные от продажи в частные коллекции предметов доколумбова искусства или их копий, выполненных потомками древних мастеров.

— То есть ты потихоньку распродаёшь культурное наследие твоего народа? — уточнила я.

— Лично я ничего не распродаю. Я — человек за сценой, тот, кто дёргает за ниточки, заставляя исполнителей делать то, что необходимо для блага моего народа. Всё организовано так, что никто, за исключением нескольких человек, не знает, чем именно я занимаюсь, и какие я преследую цели.

— Всё понятно. Ты распродаёшь наследие твоего народа чужими руками.

— А по-твоему, я должен был сдать сокровища в музей? Испанцы и без того отняли у нас всё, что смогли. Они убивали наших мужчин, насиловали наших женщин и уничтожили величайшую цивилизацию Южноамериканского континента. Я что, должен это простить и забыть? Критиковать легче всего. Интересно, как бы ты поступила на моём месте?

— Понятия не имею, — пожала плечами я. — Не думай, что я оправдываю испанцев. Но со времени конкисты прошло около четырёхсот лет. Татаро-монголы во время своего ига тоже здорово обобрали русских, но за давностью лет у меня нет к ним претензий. Кстати, твои любимые инки уничтожили империю Чиму, точно так же, как испанцы положили конец существованию Тауантинсуйу. Это закономерности исторического развития. Не представляю, что я стала бы делать на твоём месте, но я уверена только в одном — если бы в моём распоряжении оказались сокровища инков, я бы уж точно не стала зарабатывать на жизнь разведением морских свинок.

— Вот видишь, ты уже начинаешь понимать меня, — улыбнулся индеец.

— Конечно, я тебя понимаю. В четыре года я сама мечтала выйти замуж за принца или стать королевой, но по мере взросления мои жизненные планы несколько изменились.

— Это потому что у тебя не было реальной возможности стать королевой. Теперь я предоставляю тебе такую возможность.

— Это очень мило с твоей стороны, — вздохнула я.

— Не стоит благодарности, — пожал плечами Маута.

Он подлил мне в бокал ещё немного "Дюбонне".

— Твои люди продавали предметы доколумбова искусства Марселю Морли? — спросила я.

— И ему тоже, — кивнул Маута.

— Тогда ты должен быть в курсе того, что происходит. Тебе известно, зачем "икряной король" отвёз Аделу к аклье и заставил деву Солнца предсказать Аделе всю эту чушь насчёт сокровищ инков и прекрасного индейского воина со скорпионом на левом ухе, которого она встретит среди песчаного смерча на хвосте обезьяны?

— Уайна Инти не принадлежит к нашей организации, — ответил индеец, — но он состоит в родстве с последним Уильяк Уму, который является членом "Возрождения Тауантинсуйу". До меня дошли слухи, что Главный Жрец в тайне от других членов Общества владеет одной из главных святынь детей Солнца — золотым жезлом, тем самым, который Манко Капак вонзил в землю в долине Куско недалеко от горы Уанакури, заложив столицу великой державы инков.

Я действительно продавал кое-какие предметы искусства, но я никогда не торговал святынями своего народа. То, что хотели совершить Уайна Инти и Уильяк Уму, было непростительно. О том, что они собираются продать что-то очень ценное Марселю Морли, мне стало известно от племянника той самой акльи, что гадала Аделе. Когда-то он сам, работая на меня, был посредником в сделках с французом, и именно он познакомил Морли с гадалкой. Вполне вероятно, что речь шла о золотом жезле.

В последнее время перуанская полиция стала пристально наблюдать за деятельностью "икряного короля", подозревая его в контрабанде исторических ценностей. Полицейские держали под наблюдением и общающихся с Марселем перуанцев. Жезл Манко Капака был слишком ценен, риск был слишком велик и Морли придумал гениальный план — "втёмную" ввести в дело Аделу, обычную русскую туристку, которая впервые прилетела в Перу и не стоит на заметке у полиции.

Согласно плану, Уайна, "случайно" встретив твою подругу среди песчаного смерча на хвосте обезьяны, должен был направить Аделу к Главному Жрецу. Жрец, признав в ней наследницу Атауальпы, отдал бы ей золотой жезл и посоветовал, как переправить его через границу в Суринам, где контроль за вывозом древних предметов искусства почти отсутствует. В Суринаме или в каком-либо другом месте Морли забрал бы жезл у Аделы и отправил его в Европу.

Племянник акльи рассказал мне о том, что она предсказала Аделе, и, поскольку речь шла об одной из главных инкских реликвий, я решил лично заняться этим делом, и, изобразив на левом ухе скорпиона, появился на хвосте обезьяны почти одновременно с Уайной Инти. Уайна потребовал, чтобы я убрался оттуда, началась драка, а потом появились вы. Вот и всё.

— С ума сойти! — восхищённо присвистнула я. — Значит, вполне возможно, что сейчас Адела держит в руках золотой жезл Манко Капака?

— Не исключено, — кивнул головой индеец. — Но это продлится недолго. За ней постоянно будут наблюдать мои люди, и, как только я сочту нужным, реликвия вернётся ко мне.

— Но ведь ты не причинишь вреда Аделе? — забеспокоилась я.

— Ей не причиню. Она виновата только в своей собственной наивности.

— Здорово, — позавидовала я. — Хотела бы я сейчас быть на её месте. Наверное, получив жезл она с ума сходит от счастья.

— Не стоит завидовать, — заметил Маута. — Придёт время, и ты сможешь любоваться этим жезлом столько, сколько захочешь.

— Ладно, с Аделой и Уайной мы разобрались, — сказала я. — А как тебе удалось изобрести новый наркотик?

— Это было совсем нетрудно. Просто я на редкость талантлив.

— Мне нравится твоя скромность, — одобрительно кивнула я. — А с чего ты вдруг решил заняться химией?

— Экономика Перу, как, впрочем, Колумбии и Эквадора, в основном зависит от кокаина, — объяснил Маута. — Для того, чтобы претендовать на власть в этой стране, недостаточно иметь деньги. Тот, кто контролирует наркобизнес, контролирует и Южную Америку. Я отправился в Советский Союз изучать химию для того, чтобы научиться синтезировать психоделические вещества. Я собирался превратить Перу в самого крупного в мире поставщика кокаина и, возможно, некоторых синтетических наркотиков.

Я построил лабораторию для своих экспериментов, и, в конце концов, создал "Золото Атауальпы". Прежде, чем захватить с свои руки наркобизнес, я решил покончить с конкурентами, а новый наркотик оказался той самой костью, из-за которой они скоро перегрызут друг другу горло. Кроме того, я подогреваю взаимную ненависть наркобаронов, взрывая подпольные лаборатории конкурирующих сторон.

— Ну, ты даёшь! — восхитилась я. — Вот это размах! Так значит, на самом деле ты не собирался продавать им секрет изготовления "Золота Атауальпы"?

— Даже если бы они узнали технологию производства, это не пригодилось бы им, — пожал плечами Маута.

— Почему? — удивилась я.

— Ты уже знаешь, что существует некий растительный компонент, который при синтезе нужно добавлять к листьям коки.

Я кивнула.

— Этот растительный компонент формируется только при особых условиях, — продолжил Маута. — "Золотом Атауальпы" индейцы называли специфическую разновидность плесени желтого цвета, появляющейся в мизерных количествах на хранящихся в пещерах мумиях. Я набрал достаточно плесени, чтобы изготовить образцы нового наркотика и разослать его наркодельцам, но "Золото Атауальпы" невозможно производить в значительных количествах из-за отсутствия сырья.

— Чем дальше, тем интереснее, — вздохнула я. — Прямо, как в кино. Ладно, задам тебе последний вопрос: как ты отыскал меня и почему вдруг ты решил на мне жениться и сделать меня императрицей инков? Неужели ты действительно веришь в то, что наша случайная встреча на хвосте обезьяны имела какое-то особое значение? Ты же сам смеялся над индейскими суевериями.

— Один знаменитый физик, не верящий в приметы, прибил у себя над дверью подкову, — усмехнулся индеец. — Когда его спросили, зачем он это сделал, физик ответил: "Говорят, подкова приносит удачу даже тем, кто в это не верит". Ты сразу понравилась мне, но вначале я не собирался показывать тебе пещеры. Я сделал это только для того, чтобы спасти тебе жизнь. Подручные Рамона де ла Серра получили приказ уничтожить тебя, а эти люди не шутят. В любом случае ты не выбралась бы живой из Перу. Теперь ты здесь, и назад дороги нет. А отыскать тебя было не трудно. Эти горы принадлежат моему народу, и, хотя ты никого не видишь, за тобой наблюдают десятки глаз. Я знал обо всех ваших перемещениях.

— Неужели ты собираешься запереть меня в сыром и мрачном подземелье? — драматично поинтересовалась я.

— Разве эта комната похоже на сырое и мрачное подземелье? Кроме того, ты пробудешь здесь не больше двух лет. К этому времени я рассчитываю стать президентом страны.

— Президентом? — удивилась я. — Полчаса назад ты собирался стать императором Тауантинсуйу.

— Не всё сразу, — пожал плечами Маута. — Чтобы восстановить империю инков в её прежних границах, для начала я планирую стать президентом Перу.

— А потом объявить войну Эквадору, Колумбии и Чили? — поинтересовалась я.

— Там видно будет, — мягко произнёс индеец, придвигаясь поближе ко мне. — Сейчас я думаю о совсем других вещах.

— О каких же? — с глупым видом поинтересовалась я, отодвигаясь на самый край и поднося руку к заколке.

В тот же момент бронзовые пальцы индейца больно сжали мою кисть.

Свободной рукой он вынул булавку из причёски, и волосы рассыпались у меня по плечам.

— Приятная игрушка, — заметил Маута. — Я видел подобные штучки в Сингапуре. Сделана из отличной стали. Неужели ты собиралась меня убить?

— Как тебе это в голову пришло? — возмутилась я. — Просто я хотела поправить причёску, чтобы понравиться тебе.

— Предположим, что я тебе поверил. Значит, ты считаешь меня привлекательным?

— Ещё бы! — соврала я. — Ты просто образец инкской красоты.

— В таком случае нам ничто не мешает.

Руки индейца скользнули по моей спине к талии. Резким движением он притянул меня к себе.

— Подожди! — я упёрлась руками ему в грудь. — Я не привыкла к подобному обращению. Мне нужно время.

— Здесь решения принимаю я, — жёстко сказал Маута. — Ты должна только подчиняться.

— Надеюсь, ты не собираешься меня изнасиловать? — возмущённо поинтересовалась я.

— Конечно нет, — пожал плечами индеец. — Мы же любим друг друга. Так что всё произойдёт по взаимному соглашению.

— Но я не говорила, что люблю тебя, — заметила я.

— Так скажи мне это сейчас.

Маута отпустил меня, встал с софы и вынул из секретера маленькую золотую коробочку, украшенную крупными неогранёнными изумрудами.

— Это тебе, — сказал он, протягивая коробочку мне. — Сними крышку.

— "Золото Атауальпы"? — догадалась я, глядя на напоминающий пудру тонкий белый порошок.

— Хочешь попробовать?

— Нет! — воскликнула я, но индеец, навалившись на меня, одной рукой зажал мне рот, а другой рукой поднёс коробочку с порошком к моим ноздрям. Я постаралась задержать дыхание, но не выдержала и вдохнула. Потом я вдохнула ещё раз и мучительно закашлялась.

Моё тело превратилось в жёлтое прозрачное желе, и это было на редкость приятно. Время замедлилось и стало почти неощутимым. Стены комнаты и лицо Мауты расплывались, плавно и гармонично меняя свои цвета в такт музыке, напоминающей фантастические композиции Китаро. Я была лёгкой и свободной, как душа достигшего сатори[15] буддийского монаха. Я уносилась вверх на крыльях розовато-зелёной эйфории, и не было силы, способной удержать меня на земле.

"Действительно, "Золото Атауальпы" — сильная штука!"

Эта мысль, пришедшая откуда-то издалека, мгновенно изменила характер моего восприятия. В глубине упругого и текучего жёлтого желе начал формироваться странный коричневатый росток, своей формой напоминающий корень жень-шеня. Я знала, что это был "внутренний страж" — своеобразная форма автоматического контроля сознания, выработанного мной за годы общения с моим вторым бывшим мужем.

В то время я по молодости и глупости подалась в экстрасенсы. Со свойственной юности самоуверенностью я собиралась создать математическую модель биополя и таким образом прославиться на весь мир. Мой бывший № 2 был старше меня на 17 лет и считался большим авторитетом в парапсихологии. Его имя даже упоминалось в изданной в Соединённых Штатах книге под названием "Психические исследования за "железным занавесом". Особый интерес у него вызывало ясновидение, и его идеей фикс было зарабатывать деньги, угадывая с помощью сверхчувственного восприятия выигрышные номера в спортлото или лошадей, занимающих призовые места на скачках.

Он-то и начал активно пичкать меня психотропными препаратами, почти как пифию Дельфийского оракула, дабы усилить мои сверхчувственные способности. Я воспринимала своё пребывание в изменённых состояниях сознаниях как тяжёлую работу, поскольку вместо того, чтобы ловить кайф, как делают все порядочные наркоманы, мне приходилось выполнять требующие огромного психического напряжения упражнения, совершенствуя свои экстрасенсорные таланты.

Возможно, из-за моей повышенной способности к концентрации, психотропные вещества воздействовали на меня не так сильно, как на большинство людей. При желании я могла волевым усилием в значительной степени подавлять их действие, и, как ни странно, я не привыкала к ним и не испытывала ни малейшего желания их принимать. Впрочем, к счастью для меня, ни героина, ни кокаина у моего бывшего не было, так что "крутых" наркотиков я так и не попробовала.

В дальнейшем мой второй экс окончательно свихнулся на почве парапсихологии. Он стал носить на голове жёлтую бумажную пирамидку, полагая, что это увеличивает его способность проникать в мысли других людей, и аккумулировать космическую энергию. Чтобы подчеркнуть свою причастность к таинствам даосских сексуальных техник, на правом запястье он вытатуировал наиболее неприличный синоним слова "пенис", который малолетние хулиганы обычно выцарапывают на стенках лифтов, а на левом запястье он изобразил то же самое слово, но только в зеркальном отражении.

Я вовремя сбежала от сдвинувшегося по фазе парапсихолога к психически уравновешенному третьему бывшему мужу и прекратила эксперименты с психотропными веществами, а мой бывший № 2 после перестройки подался в духовные учителя и начал давать семинары по достижению Высшего Сознания и методикам духовного самосовершенствования. Его ученики тоже носят на голове жёлтые пирамидки, аккумулируя космическую энергию.

И вот теперь, совершенно неожиданно, опыт управления изменёнными состояниями сознания мне вновь пригодился. "Внутренний страж" набирал силу, помогая мне упорядочивать и контролировать ощущения, хотя тело ещё и не повиновалось мне.

Я сконцентрировалась на том, что происходит вокруг. То, что я принимала за музыку Китаро, неожиданно приобрело смысл. Склонившийся надо мной Маута тихим монотонным голосом произносил какие-то фразы, а его пальцы мягко прикасались к моему телу. Эти прикосновения порождали невыносимо приятные волны, прокатывающиеся по упругому жёлтому желе.

— Мой голос вливается в тебя, растекаясь по твоему телу, — вкрадчиво шептал индеец. — Он ласкает тебя изнутри. Его глубокие вибрации проникают в самую глубину твоего естества, доставляя тебе почти экстатическое наслаждение. Ты слышишь меня. Ты вбираешь меня в себя. Ты ощущаешь меня собой. Ты наслаждаешься мной. Ответь мне — ты чувствуешь меня?

— Да, — еле слышно выдохнула я, чувствуя, как внутри поднимается ярость.

Значит, Маута решил прибегнуть к наркогипнозу. Вот зараза! Ну ничего. Это мы уже проходили. Мой бывший № 2 тоже проделывал подобные штучки, но, как выяснилось, я была абсолютно негипнабельна. И, хотя под действием психотропных веществ внушаемые мыслеобразы реализовались почти мгновенно, мой внутренний контроль был слишком сильным, и я не забывала о грани между реальностью и причудливыми трансформациями восприятия в изменённых состояниях сознания.

— Мы созданы друг для друга — ты и я, — продолжал шептать Маута. — Я — тот мужчина, которого ты ждала всю свою жизнь. Мой взгляд, моё дыхание, мой запах, мои прикосновения воспламеняют тебя. Твоё тело изнывает в предвкушении страсти. Ты хочешь меня, ты жаждешь меня, ты изнываешь от желания.

— Да, — почти беззвучно произнесла я.

То, что я при этом подумала, лучше не цитировать.

Самое неприятное состояло в том, что, помимо воли, я реагировала на слова индейца. Его вкрадчивый шёпот мгновенно воплошался в физически ощутимые мыслеобразы. Меня захлестнуло почти невыносимое сексуальное желание. Я всё ещё могла контролировать себя, но я была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

Пальцы Мауты начали медленно расстёгивать пуговицы на моей блузке. Его прикосновения обжигали мою кожу, превратившуюся в вибрирующую от перевозбуждения эрогенную зону. Надо было срочно что-то предпринять. И тут меня осенило.

Больше всего на свете я ненавидела запах варёной осетрины. Меня начинало мутить при одной мысли о ней. Если я не в силах поднять руку, чтобы заехать Мауте в морду, по крайней мере, я смогу здорово попортить ему мебель и ковёр, а уж от лирического настроя после этого и следа не останется.

В изменённом состоянии сознания мне ничего не стоило представить, что я нахожусь в гигантской кухне, заполненной бесчисленным количеством газовых плит. На каждой плите кипела огромная бельевая выварка, из которой высовывались крупные отвратительно белые куски варящейся осетрины. Моё воображение сработало настолько хорошо, что склонившийся надо мной Маута тоже превратился в огромного серебристого осетра с длинным хрящеватым носом и свешивающимися, как у донского казака, усами. Изо рта осетра и от его кожи тоже валил пар. Хотя этот осётр и не был в кастрюле, он каким-то совершенно невероятным образом тоже варился, возможно, под воздействием проистекающей у него внутри химической реакции.

Запах осетрины душил меня. Он пропитывал все поры моего тела. Мне казалось, что ещё немного — и я умру.

Маута сообразил, что происходит, когда моё тело сотрясли первые рвотные спазмы. Громко чертыхаясь, он подхватил меня, как мешок с картошкой и бегом поволок меня в ванную комнату. Осетры преследовали меня. Они выскакивали из кастрюль и, балансируя на хвостах, мчались за нами по пятам. Меня рвало так неудержимо, что индеец испугался. Это могла быть аллергическая реакция на наркотик.

— Положи меня в ванну, — попросила я. — В ванну с холодной водой.

Маута открыл холодный кран на полную мощность.

— Не надо меня раздевать. Положи меня в воду в одежде.

В своём одурманенном состоянии я не учла только того, что я совершенно не переношу ничего холодного. Я помнила, что в кинофильмах, приводя наркомана или пьяницу в чувство, его ставили под холодный душ.

Когда индеец опустил меня в ледяную воду, мне показалось, что в моё тело вонзились сотни раскалённых игл. Я дёрнулась, словно от удара током и заорала так, словно меня сажали на кол злобные бритоголовые турки.

Маута вздрогнул от неожиданности и выпустил меня из рук. Моя голова мгновенно ушла под воду, и, возможно, благодаря этому, мои физические реакции перед угрозой смерти восстановились. Оттолкнувшись от дна, я вынырнула и судорожно вдохнула воздух.

— Помогите! Убивают! — ничего не соображая от ужаса, завопила я.

Дверь ванной распахнулась от мощного удара, и какой-то мужчина в разорванной одежде бросился на Мауту.

Они упали, свалив на пол изящную керамическую полочку с банными принадлежностями.

Клацая зубами от холода, я выбралась из ванны и принялась судорожно растираться большим махровым полотенцем.

Драка шла с переменным успехом. На бледно-фиолетовом фарфоре биде и на розоватом мраморе пола причудливым узором растекалась кровь. "Золото Атауальпы" ещё продолжало оказывать своё действие, и кровавые пятна превращались то в букеты алых роз, то в упаковки малинового йогурта.

— Помоги мне! — крикнул мужчина, голову которого Маута с остервенелым видом запихивал в унитаз.

— Фрэнк! Это ты? — неожиданно сообразила я.

— Я, я! Да стукни же его чем-нибудь!

Я поняла, что надо в срочном порядке уносить ноги. Кто бы ни победил в этой битве — агент ЦРУ или будущий император Тауантинсуйу, мне уж точно не поздоровится.

Я оттолкнулась от стены и попыталась выбежать наружу, но ноги меня плохо держали, а пол был скользким от воды и крови. Я поскользнулась, и, больно ударившись обо что-то затылком, отключилась, как перегоревший электрический утюг.

Я лежала на широкой кровати, покрытой красивым пятнистым покрывалом, имитирующим мех ягуара, и мне было тепло, сухо и хорошо, если не считать лёгкой ноющей боли в затылке. Вместо мокрой одежды на мне были надеты джинсы и голубая мужская рубашка.

— Ты в порядке?

Я обернулась на голос.

В кресле рядом с кроватью удобно устроился Френк Даунфолл. На его лице сияла обаятельная улыбка, хотя левый глаз и правая скула были слегка подпорчены начинающими синеть кровоподтёками.

— Скажи мне, что ты привидение, — попросила я. — Тогда я перекрещусь, и ты, наконец, навсегда исчезнешь из моей жизни.

— Я не привидение, — сказал Фрэнк.

— Так я и думала, — вздохнула я. — В таком случае я снимаю шляпу перед агентами ЦРУ. Для того, чтобы взобраться вверх по отвесной скале, а потом пройти по моим следам до тайного убежища Мауты надо быть как минимум помесью супермена с ищейкой.

— Боюсь, я тебя разочарую. Всё оказалось намного проще, — улыбнулся американец. — Я пару часов провисел на дереве, а потом оно не выдержало моего веса и обломилось. К счастью, при падении мне удалось зацепиться на небольшой уступ и взобраться на него. Там оказалось заложенное камнями отверстие. Я расчистил проход, протиснулся в него и оказался в пещере. Поскольку спрыгнуть с уступа я всё равно не мог, я отправился вперёд по подземным коридорам. Потом впереди забрезжил свет, и я обнаружил химическую лабораторию. Их соседней комнаты слышались голоса. Я притаился за одним из столов и подслушал твой разговор с Маутой. Потом ты закричала, и я понял, что тебя надо спасать. Вот и всё.

— Очень мило с твоей стороны, — заметила я. — И что теперь? Начнёшь вырывать мне ногти, добиваясь признания в том, что я работаю то ли на русскую мафию, то ли на русскую разведку?

— Я же сказал, что подслушал твой разговор с Маутой, — сказал Даунфолл. — Так что мне известно, что ты оказалась замешана в эту историю совершенно случайно.

— Я с самого начала тебе об этом говорила.

— Но теперь я тебе поверил.

— Это значит, что ты не собираешься вырывать мне ногти? — с надеждой поинтересовалась я.

— Не собираюсь, — подтвердил Фрэнк. — Наоборот, я приглашаю тебя поужинать со мной.

— Кажется, это уже было, — вздохнула я.

— Но ведь тебе понравилось!

— Ладно, поужинаем, — согласилась я. — Кстати, где здесь ближайший ресторан?

— В соседней комнате, — улыбнулся Даунфолл. — Пока ты была без сознания, я накрыл на стол.

— А Маута? — вспомнила я. — Ты его убил?

— Всего лишь оглушил и связал. Так что он нам не помешает.

— Рада это слышать. Ты представляешь, он хотел, чтобы я стала его женой.

— Индейцы всегда питали слабость к красивым белокожим женщинам, — сделал мне комплимент Фрэнк. — Из тебя получилась бы великолепная императрица Тауантинсуйу.

— Не издевайся, — обиделась я.

— Я говорю вполне серьёзно.

Даунфолл протянул мне руку, помогая подняться с кровати. Голова сразу закружилась, и мне пришлось опереться о его плечо.

— Странная штука жизнь, — заметила я. — Несколько часов назад ты собирался меня застрелить, а сейчас ты заботишься обо мне, и мы отправляемся ужинать, как старые добрые друзья.

— Именно это и привлекает меня в моей работе, — ухмыльнулся Фрэнк.

На десерт Даунфолл приготовил "маседонию" из консервированных ананасов, персиков, яблок, клубники и черешни. На гранях хрустальных бокалов, наполненных мелко нарезанными фруктами, причудливыми бликами отражался свет толстых витых свечей, истекающих аметистовыми слезами.

Действие "Золота Атауальпы" уже почти не сказывалось, хотя в начале ужина кусочки копчёной утки время от времени превращались то в юрких серых мышат, то в лупоглазых зелёных лягушек, и мне приходилось изрядно потрудиться, чтобы подцепить их вилкой.

Фрэнк с блаженным видом потягивал "Дом Периньон", а я завидовала ему. В моём и без того нестабильном состоянии дополнительная доза алкоголя могла оказаться фатальной, но шампанское так весело и энергично бурлило пузырьками, что мне безумно хотелось выпить хотя бы пару глотков.

Покончив с "маседонией", я удовлетворённо вздохнула.

— Это было незабываемо, — сказала я. — Чем мы займёмся сейчас?

— Полюбуемся на лабораторию несостоявшегося императора инков, — сказал американец. — Нужно найти лабораторный журнал с описанием синтеза "Золота Атауальпы", а также образцы плесени, которую Маута добавлял к листьям коки.

— Предположим, что ты отыщешь всё это. Что ты собираешься делать с формулой нового наркотика — передать его в ЦРУ или продать Висенте Уртадо де ла Вера?

— Кстати, откуда ты узнала о моих отношениях с колумбийским наркобароном?

— От одного полицейского. Он влюблён в меня, — объяснила я. — Но ты не беспокойся. В ЦРУ об этом ничего не известно. Колумбийская полиция предпочитает до поры до времени придерживать эту информацию.

— Ты тоже в него влюблена? — поинтересовался Френк.

— Думаю, что да.

— В таком случае мне будет легко принять решение, — задумчиво произнёс Даунфолл.

— Какое решение? О чём ты говоришь? — слегка растерялась я.

— Естественно, о "Золоте Атауальпы". То, что знает колумбийская полиция, рано или поздно станет известно и в ЦРУ. Устанавливая без ведома моего начальства контакт с Висенте Уртадо де ла Вера, я предполагал два варианта развития событий. В первом случае я мог использовать доверие наркобарона, чтобы зацепить его на чём-либо незаконном, похитить и вывезти в США, а во втором случае я, узнав формулу нового наркотика, продавал её Висенте и удалялся на заслуженный отдых в какой-нибудь "налоговый оазис".

— Как я понимаю, ты выбрал второй вариант, — догадалась я.

— Точно. Колумбийская наркомафия выложит кругленькую сумму за формулу вещества, которое невозможно производить в больших количествах за отсутствием необходимого сырья.

— То есть ты наносишь удар по наркобаронам, оставаясь при этом "хорошим парнем", а заодно обеспечиваешь себе неплохую пожизненную ренту.

— Вот именно! — с довольным видом подтвердил Френк.

— В таком случае нам осталось найти лабораторный журнал, — заметила я.

— На редкость примитивная конструкция, — укоризненно покачал головой Даунфолл, разглядывая врезанный в скалу массивный стальной сейф. — Его откроет даже ребёнок.

— Странно, — заметила я. — Маута ухлопал столько денег на лабораторию и дизайн помещений, а сейф у него устаревшей модели.

— Вероятно, он был настолько уверен в том, что сюда не проникнет никто из посторонних, что не слишком заботился о мерах предосторожности.

— Я тоже об этом подумала, когда он не закрыл за собой дверь в лабораторию. Мой третий бывший муж говорил, что нельзя терять бдительности, даже когда ты уверен, что находишься в полной безопасности.

— Ты могла убедиться в его правоте. Если бы Маута закрыл дверь в лабораторию, я не увидел бы свет, не подслушал бы ваш разговор и не смог бы прийти тебе на помощь.

Френк взял со стола большую пластмассовую воронку, вставил её в ухо и, приложив раструб к двери сейфа, принялся аккуратно вращать круглый диск кодового замка.

Я затаила дыхание, понимая, что малейший шум может ему помешать.

Даунфолл развлекался с замком около сорока минут. Я задремала во вращающемся кожаном кресле, решив про себя, что Френк слегка преувеличил свои таланты "медвежатника". Впрочем, мужчины вообще склонны к преувеличениям.

Меня разбудил громкий щелчок, сопровождающийся радостным возгласом американца.

Я вскочила с кресла и бросилась к сейфу. Даунфолл лихорадочно рылся в груде лежащих на полке бумаг.

— Вот он! — торжествующе воскликнул Френк, показывая мне толстую тетрадь, исписанную химическими формулами. — Это лабораторный журнал! А вот это, насколько я понимаю, образцы плесени и нового наркотика.

Белый порошок и напоминающие песчинки мягкие желтоватые комочки были расфасованы в запаянные полиэтиленовые пакетики размером с фотографию для паспорта. Я сунула в карман два пакетика — золотистый и белый. Остальные забрал Даунфолл.

— Здорово! — обрадовалась я. — Теперь тебе осталось только удачно загнать эту туфту Винсенте Уртадо де ла Вера — и дело в шляпе.

— Это не туфта, — возразил Френк. — Технология синтеза и неизвестный растительный компонент совершенно подлинные.

— Но толку от них — ноль. Неужели ты думаешь, что Висенте заплатит тебе деньги, не проверив всё до конца? Да и вообще, скорее всего он захочет прикарманить технологию синтеза, не заплатив за неё ни гроша.

— Не считай меня дураком, — обиделся Даунфолл. — Ты думаешь, я этого не понимаю?

— Значит, у тебя есть план?

— Пока нет, но скоро будет.

— Рада за тебя.

— "Беретта", — констатировал американец, доставая из сейфа пистолет и несколько запасных обойм. — Не самая лучшая модель, но на безрыбье и рак рыба.

Убедившись, что пистолет заряжен, Френк поставил его на предохранитель и сунул за пояс брюк, а запасные обоймы рассовал по карманам.

— Похоже, ты жить не можешь без оружия, — ехидно заметила я. — Кстати, как ты относишься к утверждению психоаналитиков, что мужчина воспринимает оружие, как продолжение своего члена?

— Эти твои психоаналитики — полные придурки, — сердито заявил Даунфолл. — У них должны быть серьёзные сексуальные проблемы, если они несут подобную чушь. Пистолет — это орудие труда, такое же, как отвёртка или мотыга. У меня была подружка, которая не ложилась спать без своего любимого ручного пулемёта. Так что же, для неё, согласно этой теории, ручной пулемёт — это продолжение влагалища?

— Нет, — помотала головой я. — Согласно Фрейду, любой предмет вытянутой формы — это символ мужского члена, а любая впадина — это символ влагалища. Особенно это касается того, что ты видишь во сне.

— То есть если я увижу во сне дерево, это значит, что я гомосексуалист, а если мне приснится чайный сервиз, это означает, что я в тайне мечтаю о групповом сексе?

— Нечто в этом роде, — подтвердила я. — Фрейд утверждал, что Леонардо да Винчи был гомиком лишь на основании того, что в детстве будущему гению приснилось, что сокол засунул хвост ему в рот. Я бы до такого в жизни не додумалась.

— Глупости всё это, — поморщился американец. — У меня на этот счёт своя теория. Во времена Фрейда религия объявляла сексуальные фантазии грязными и греховными, в приличном обществе разговоры о сексе считались непристойными, а поскольку основатель психоанализа всё, что угодно, объяснял следствием сексуальных проблем, сексуально озабоченные пациенты толпой валили к нему, чтобы без угрызений совести побеседовать на запрещённые темы. Для них общение с модным доктором это было чем-то вроде подпольного просмотра порнофильмов в то время, когда порнуха была запрещена, и её было почти невозможно достать. Так что не удивительно, что психоаналитики мигом вошли в моду, а старина Зигмунд со своей наукообразной "клубничкой" начал заколачивать бешеные деньги.

— В этом что-то есть, — оценила я. — Занятная идея. Подобная версия мне как-то не приходила в голову.

Френк снова начинал мне нравиться.

Я с любопытством оглядела внутренние отделения сейфа.

— Интересно, — пробормотала я, извлекая из-под бумаг ключ. — Как ты думаешь, это ключ от банковской ячейки?

— Вряд ли, — покачал головой американец, внимательно осматривая находку. — Скорее всего, он отпирает какой-нибудь шкаф в этой лаборатории.

Мы принялись бродить по лабиринтам загромождающих помещение столов, заставленных всевозможными аппаратами, колбами, мензурками и пробирками.

— Смотри! Может быть это? — я указала на прикреплённый к стене серый металлический ящичек.

Френк вставил ключ в замок и повернул его, откинув крышку.

— Это что, щиток электрораспределителя? — поинтересовалась я.

— Не совсем, — покачал головой Даунфолл, внимательно изучая клавиши, кнопки и сделанные под ними надписи. — Похоже, этот подземный дворец заминирован, а эта большая красная клавиша — запуск самоуничтожения.

— То есть, если на неё нажать, здесь всё взорвётся?

— Вот именно.

— И через сколько минут?

— Понятия не имею, — пожал плечами американец. — Вероятно, времени должно быть достаточно, чтобы успеть эвакуироваться отсюда.

— Но для того, чтобы быстро эвакуироваться, нужно знать пути, предназначенные для эвакуации.

Френк кивнул.

— Давай отойдём подальше от этой штуки, — попросила я. — Не нравятся мне взрывные устройства.

— А ведь это было бы неплохо, — задумчиво произнёс Даунфолл.

— Ты имеешь в виду взорвать лабораторию?

— Почему бы и нет? Или ты хочешь, чтобы здесь продолжали производить кокаин?

— А как же Маута? — вспомнила я. — Что ты собираешься делать с Маутой?

— Этот индеец — опасный маньяк, к тому же страдающий манией величия, — заметил Френк. — Не стоит оставлять его в живых.

— Ну уж нет! — возмутилась я. — Он, конечно, полный придурок, но, по правде говоря, ты не многим лучше его. Так что даже не надейся сделать меня соучастницей убийства.

— Сразу видно, что ты не связана ни с мафией, ни с разведкой, — укоризненно покачал головой Даунфолл. — Ты не способна на принятие радикальных решений.

— А как же сокровища инков? — напомнила я. — Или об этом ты не подумал?

— Чёрт! Сокровища инков! — хлопнул себя по лбу американец. — Ведь этот вождь краснокожих знает о том, где они находятся!

— Наверняка они спрятаны где-то в подземельях. Если ты всё здесь взорвёшь и, вдобавок, убьёшь Мауту, мы уж точно никогда их не найдём.

— Вы и так никогда их не найдёте, — послышался искажённый ненавистью голос.

В дверном проёме стоял Маута, целясь в нас из пистолета.

Френк среагировал мгновенно. Одной рукой схватив меня за шею, а другой развернув меня к индейцу, он укрылся за моей спиной.

— Ах ты, свинья! — возмутилась я. — Тоже мне, супермен! Используешь в качестве щита слабую женщину.

— Он не станет стрелять в тебя, — заявил Даунфолл, но в его голосе я не заметила особой уверенности.

— Почему не стану? — удивился Маута и выстрелил.

Просвистев у меня над ухом, пуля вдребезги разнесла большой стеклянный змеевик.

— Чёрт, — выругался Френк, толкая меня в сторону и вниз, за широкий лабораторный стол.

Маута выстрелил ещё раз и тоже укрылся за столом.

Ответный выстрел Френка разбил экран спектрофотометра.

— Скотина, — сказала я.

— Я действительно думал, что он не станет стрелять в тебя, — попытался оправдаться американец.

— Ты же говорил, что связал его.

— Разве я виноват, что он развязался?

— А кто интересно, виноват? — раздражённо спросила я. — Тебя что, в ЦРУ не учили узлы вязать?

— Ты напоминаешь мою маму, — огрызнулся Дануфолл. — Она тоже пилила меня в самые неподходящие моменты.

Держа наготове "беретту", американец чуть высунулся из-за стола, и тут же раздался выстрел. Френк тоже не остался в долгу.

— Эй, вы, берегите патроны! — крикнула я. — Предлагаю начать мирные переговоры.

— Сдавайтесь, — сказал Маута. — Даже если вы меня убьёте, вы всё равно не выберетесь отсюда. Я включил систему защиты. Все выходы заблокированы. В каждом проходе находятся ловушки. Если вы попытаетесь выйти, то или подорвётесь на мине, или в ход будет пущен отравляющий газ.

— Ты блефуешь, — сказал Даунфолл.

— Я не блефую, — решительно заявил Маута. — Так что бросьте мне пистолет и выходите из-за стола с поднятыми руками.

— Размечтался, — фыркнул Даунфолл. — Нашёл дураков!

— Может, всё-таки придём к консенсусу? — предложила я. — Чего ради умирать во цвете лет, если вполне можно договориться?

Вместо ответа в лаборатории гулко загрохотали выстрелы. Мужчины, как всегда, были в своём амплуа. И тут меня осенило.

Идея, как, впрочем, большинство моих идей, была совершенно безумной, но внутренний голос подсказывал мне, что это должно сработать.

Схватив со стола чудом уцелевший в перестрелке тяжёлый керамический стакан, я размахнулась и изо всех сил швырнула его в клавишу запуска самоуничтожения. Клавиша была большой, и я не промахнулась.

Раздался оглушительный вой сирены, табло под клавишей осветилось, и на нём появились яркие красные цифры обратного отсчёта. В нашем распоряжении было чуть меньше пятнадцати минут.

— Кретинка! — заорал Маута. — Что ты наделала!

— Отключи эту штуку! — взмолился Френк. — Я не буду стрелять!

— Её нельзя отключить, — взвыл индеец. — Из-за этой проклятой идиотки мы все взлетим на воздух!

— Если вы прекратите палить друг в друга, мы ещё успеем выбраться наружу, — стараясь перекричать сирену, вопила я. — Бросьте оружие, оба! При лесном пожаре в джунглях даже животные перестают нападать друг на друга и спасают свои шкуры. Когда мы будем в безопасности, вы сможете в своё удовольствие набить друг другу морду, как настоящие мужчины!

В этот момент земля дрогнула и закачалась у меня под ногами. Стеклянные предметы на столах отвратительно задребезжали.

— Что это? — ужаснулась я. — Уже началось? Но почему так рано?

— Землетрясение! — крикнул Даунфолл. — Только этого нам не хватало!

— Ладно, — решился Маута, швыряя свой пистолет на пол. — Пусть твой приятель бросит оружие, и я выведу вас отсюда. Только побыстрее!

Пистолет Френка вылетел на середину комнаты.

Маута схватил со стола фонарик и сорвался с места, как спринтер, заждавшийся на старте сигнала. Мы понеслись вслед за ним.

Дальнейшее напоминало кошмарный сон. Сирена завывала, как трубы ангелов в день Страшного Суда, земля качалась под ногами, как палуба застигнутого штормом парусника, и, вдобавок, индеец свернул в на редкость узкий и крутой коридор. Свет фонарика обезумевшим светлячком метался впереди. Натыкаясь на стены, мы неслись за ним в кромешной тьме. Схватив меня за руку, Френк чуть ли не волоком тащил меня за собой. Я поражалась нечеловеческой силе, с которой он это делал. Действительно, в экстремальных ситуациях человеческий организм способен творить чудеса.

Неожиданно фонарик Мауты замер.

Не успевший затормозить Даунфолл врезался в индейца.

— В чём дело? Завалило проход? — спросил он.

— Это выход. Он был замаскирован камнями. Похоже, из-за землетрясения почва сдвинулась, и камни заклинило.

Отчаянно матерясь на кечуа, испанском и английском, Френк и индеец принялись лихорадочно расчищать проход в содрогающемся от подземных толчков тоннеле. Дрожа и задыхаясь, я светила им фонариком.

Неожиданно мне в лицо ударил порыв ветра. В наполненной гулом темноте что-то блеснуло. Луна! Ещё немного — и мы спасены!

В этот момент земля содрогнулась от взрыва.

Я не сразу поняла, где я нахожусь. Мне было холодно и неудобно. Что-то ритмично прикасалось к моему лицу, и эти прикосновения раздражали меня.

— Ирина! Очнись! Ты слышишь меня?

Я с трудом разлепила тяжёлые веки. Надо мной нависали звёзды и озабоченное лицо Френка. Он хлопал меня по щекам, пытаясь привести в чувство.

— Очнулась! Слава богу!

— Что случилось?

— Взрыв. Тебя завалило и слегка оглушило, но можешь не беспокоиться. Никаких повреждений нет.

Я села на землю и огляделась. Рядом со мной неподвижно лежал Маута.

— Он умер? — испуганно спросила я.

— Его тоже оглушило, — махнул рукой американец. — Индейцы вообще на редкость живучи.

— А ты молодец! — восхитилась я. — Ты ведь запросто мог его убить, свалив всё на обвал, а ты спас его жизнь. Не ожидала такого благородства от агента ЦРУ!

— Причём тут благородство? — проворчал Френк. — Не забывай, что этому парню известно, где спрятаны сокровища инков.

Маута застонал и пошевелился.

Я наклонилась над ним.

— Ты как? В порядке?

— Между прочим, я спас тебе жизнь, — заметил Даунфолл. — Так что теперь ты мой должник.

— Лучше помолчи, — слабым голосом огрызнулся индеец. — Из-за тебя я потерял всё, что с таким трудом создал за долгие годы!

— При чём тут я? — удивился Френк. — Ведь это она устроила взрыв. Мне бы такое и в голову не пришло.

— Сами виноваты! — воскликнула я. — Я же предлагала прийти к консенсусу! Но, главное, всё закончилось хорошо. Конечно, лаборатории больше нет, но зато все мы живы и здоровы. Владея сокровищами инков, ты ещё не такую лабораторию отстроишь!

— Кстати, о сокровищах инков, — с невинным видом напомнил Даунфолл. — Как насчёт того, чтобы поделить их на троих?

Маута заскрежетал зубами.

— Не испытывайте моё терпение, — рявкнул он. — Убирайтесь отсюда и молитесь о том, чтобы мы больше никогда не встретились!

— Ладно, — на удивление легко согласился Даунфолл. — Только объясни, как нам добраться до шоссе.

— Туда, — махнул рукой индеец. — Шоссе примерно в полутора километрах отсюда.

— Ты уверен, что тебе не нужна помощь? — спросила я.

— Единственное, что мне сейчас нужно — это навсегда забыть о твоем существовании, — раздражённо ответил Маута.

Это было не слишком вежливо с его стороны, но я понимала его и не стала обижаться.

— Знаешь, а ты меня удивил, — сказала я.

— Неужели? — усмехнулся Френк.

Луна освещала нам путь. В её бледном призрачном свете скалы и кусты казались таинственными сказочными существами.

— Никогда бы не поверила, что ты так легко откажешься от поиска золота инков.

— А с чего ты взяла, что я отказался от этой идеи?

Я растерялась.

— Но если ты хотел узнать, где находятся сокровища, то почему ты не попытался допросить Мауту?

— Всё равно бы он сейчас ничего не сказал, — махнул рукой Даунфолл. — Кроме того, у русских есть поговорка "за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь". У меня при себе лабораторный журнал Мауты и образцы плесени и нового наркотика. Для начала я получу за них кругленькую сумму от Висенте Уртадо де ла Вера, а уж потом вплотную займусь Маутой и золотом инков. Здесь даже не потребуется грубая сила. Я просто установлю круглосуточное наблюдение за ним через спутниковые средства связи, и рано или поздно он сам приведёт меня к сокровищам.

— Логично, — слегка разочарованным тоном произнесла я. — А я-то думала, что в тебе неожиданно проснулась гуманность.

— В наше трудное время человек не может позволить себе такую роскошь, как гуманность, — усмехнулся американец.

— Это несколько спорная точка зрения.

— Но зато на редкость практичная, — лукаво подмигнул мне Френк.

— Ты обнималась с ним, — сердито сказал Луис. — Я своими глазами видел, как ты обнималась с этим грязным продажным цээрушником!

— Неправда, — возразила я. — Я вовсе не обнималась с ним. Просто я устала, и он поддерживал меня за талию, помогая мне идти.

— Только не надо вешать мне лапшу на уши! — продолжал злиться колумбиец. — Ты прижималась к нему, как дешёвая старлетка к знаменитому продюсеру.

— А ведь ты ревнуешь! — злорадно заметила я. — Не зря Адела говорила, что все латиноамериканцы патологически ревнивы.

— Ещё чего! — возмутился Луис. — Просто меня раздражает, что ты ведёшь себя, как ребёнок. Френк преследовал тебя, он пытался тебя убить, он похитил тебя — а что делаешь ты? Уверяешь полицию, что это твой старый приятель, что он и не думал тебя похищать, и ты уехала с ним по собственной воле. Затем нежно целуешь его на прощанье, и Даунфолла отпускают с миром на все четыре стороны, а я выгляжу обычным ревнивым идиотом, поднявшим тревогу из-за того, что его девушка сбежала с другим.

— Но ведь ты тоже не сказал полицейским, что Френк — агент ЦРУ, охотящийся за "Золотом Атауальпы".

— Ты прекрасно знаешь, что это секретная информация, и я не могу её разглашать.

— В таком случае ты можешь считать, что своим поведением я помогала тебе сохранить служебную тайну.

В дверь постучали.

Молодой индеец, одетый в белоснежную униформу отеля "Пикоака", вкатил в номер сервировочный столик с завтраком. Луис вложил в его смуглую ладонь несколько монет. Индеец широко улыбнулся и выскользнул в коридор, тихо затворив за собой дверь.

— Надеюсь, что люди Рамона де ла Серра не подсыпали яд нам в салат, — заметила я.

— Насчёт этого ты можешь не беспокоиться. Густаво Уренья воспользовался своими старыми связями и обеспечил нам всем надёжную защиту. Как только полиция или служба безопасности отыщет Аделу, нас всех доставят в Лиму, и, как мечтал Бобчик, посадят в первый же самолет, вылетающий в Мехико, а оттуда вы незамедлительно отправитесь в Москву.

— Надеюсь, твоя служба безопасности позаботится о том, чтобы в самолёт не была подложена бомба?

— Полковник не станет взрывать пассажирский самолёт, совершающий международный рейс. Для него это было бы равносильно политическому самоубийству, — покачал головой Луис. — Кстати, наш номер проверен. Здесь нет прослушивающих устройств, так что мы можем спокойно говорить на любые темы.

— Вполне возможно, что здесь нет подслушивающих устройств военной разведки, но я не уверена насчёт приятелей твоего Густаво Уренья Валверде. По мне все секретные службы одинаковы.

— Не стоит обобщать, — заметил Луис, — Так всё-таки чем ты занималась всё это время с Френком Даунфоллом?

— Ничем, — пожала плечами я. — Он попросил меня поехать с ним в горы, чтобы поговорить, по дороге у "лендровера" испортились тормоза. Мы успели выпрыгнуть, а машина упала в пропасть. Мы попытались "срезать" путь и заблудились, потом началось землетрясение, Френк упал и разбил лицо, а затем мы выбрались на шоссе, где нас и подобрала полицейская машина, в которой был ты.

— И ты полагаешь, что я поверю во всю эту чушь?

Сделав страшные глаза, я показала пальцем на стены и потолок. Ни за что на свете я не хотела, чтобы секретным службам Перу стало известно о подземельях инков. Пусть для всего мира эти тайные подземные ходы, а заодно и спрятанное в них шедевры доколумбова искусства так и останутся красивой древней легендой.

На шоссе, незадолго до того, как нас подобрала полицейская машина, Френк намекнул мне, что через годик-другой, когда будут окончательно улажены его дела с Висенте Уртадо де ла Верой, и наркобарон, вдоволь побесившись, забудет о том, что заплатил несколько миллионов долларов за технологию синтеза наркотика, который невозможно производить, он будет не прочь поискать золото инков в моей компании. Конечно, глупо было бы верить обещаниям цээрушника, но чем чёрт не шутит! Я представила себя с металлоискателем в руках, в каске с прикреплённым к ней шахтёрским фонариком, пробирающейся по тёмным и извилистым подземным ходам…

— Эй, ты собираешься завтракать? — вернул меня к действительности голос Луиса.

— Собираюсь, — вздохнула я.

Полиция обнаружила Аделу только на следующий день. Сначала полицейский вертолёт при помощи радара засёк "радиомаяк", поставленный на "джипе" подручными Рамона де ла Серра. "Джип" был брошен на окраине посёлка Рекена, расположенного на берегу Укаяли. После долгих расспросов полиция установила, что красивая молодая девушка с длинными волосами отплыла на баркасе "Летисия" к посёлку Табатинга, находящемуся на границе трёх стран — Колумбии, Бразилии и Перу.

Полицейский вертолёт догнал "Летисию" лишь на Амазонке, и недовольной Аделе пришлось прервать своё путешествие по перуанской сельве.

Поскольку никакого преступления Адела не совершила, полиция, под нажимом высокопоставленных знакомых Густаво Уренья доставила Аделу в Куско и вручила её живой и здоровой обезумевшему от счастья Бобчику.

Из Куско мы немедленно вылетели в Лиму, а ещё через четыре часа застёгивали привязные ремни на борту вылетающего в Мехико "Боинга".

Сидя у окошка рядом с Луисом, я пребывала в глубокой меланхолии. Приключения закончились как-то неожиданно и слишком быстро. Мы даже не успели съездить на озеро Титикака и посмотреть плавучие жилища племени уру. Ещё немного — и мы с Луисом расстанемся, возможно, навсегда. Он вернётся в Колумбию, а меня ожидает холодная заснеженная Москва.

— Не хотел говорить об этом в гостинице, — посмотрел на меня Луис. — Марсель Морли действительно имел косвенное отношение к убийству Чиана Бенвитуна.

— Да ты что? И тебе известно, кто его убил?

— Мои коллеги по работе связались с индонезийской полицией. Дело Бенвитуна уже закрыто и сдано в архив. Чиан, как и Марсель, занимался контрабандой и незаконной торговлей древностями. Он ухитрился увести из-под носа у китайской мафии золотую статую богини Атауни, датирующуюся вторым веком до новой эры, и, практически, бесценную. За этой статуей "Триады" охотились в течение нескольких лет. Держать у себя такое сокровище было слишком опасно, и Бенвитун договорился продать её за совершенно баснословную сумму своему старому приятелю Морли. Для конспирации обмен денег на статую должен был производиться через посредника. Триады выследили посредника и убили его, а потом послали убийцу и к Чиану. Киллер вошёл под предлогом, что хочет продать Бенвитуну кое-какие произведения искусства. Он намеревался застрелить Чиана, но увидев на журнальном столике меч, предпочёл воспользоваться им. В этом случае ему не пришлось избавляться от пистолета.

Индонезийская полиция уже давно следила за контрабандистами предметов искусства из "Триады". Полицейским было известно, что Адела не убивала Бенвитуна, но ей предъявили обвинение в убийстве, чтобы ввести мафию в заблуждение. В день, когда Аделу отпустили, полиция производила операцию по захвату преступников. Они арестовали убийцу и несколько крупных "шишек" из "Триады", а заодно вернули в музей похищенную оттуда пять лет назад статую. Так что, слова, которые Чиан произнёс перед смертью означали не "золото Атауальпы", как подумала Адела, а "голд Атауни" — "золотая Атауни". Люди, которые за вами следили, были из полиции. Марсель Морли, узнав о смерти посредника, опасаясь за свою жизнь, немедленно покинул страну. Вот и вся история.

— Здорово! — восхитилась я. — А я-то расстраивалась, что так никогда и не узнаю, в чём там было дело. Впрочем, у меня для тебя тоже есть кое-что новенькое. Можешь доложить своему начальству, что "Золото Атауальпы" никогда не появится в продаже.

— Что? — встрепенулся Луис. — Откуда ты знаешь?

— Дело в том, что растительный компонент, необходимый для его производства — это очень редкий вид плесени, растущей на мумиях, — объяснила я. — Эту плесень невозможно разводить в больших количествах.

— Ты что, издеваешься надо мной? — инквизиторски посмотрел на меня колумбиец.

— Да нет, я серьёзно. Я побывала в лаборатории, в которой производят "Золото Атауальпы", и даже испробовала на себе его действие.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?!!

— Всё равно это уже не имеет значения. Лаборатория больше не существует. Я её взорвала.

— Замолчи, — сказал Луис. — Не хочу тебя слушать. Ещё немного, и ты заявишь, что ты — императрица Тауантинсуйу.

Он даже не предполагал, насколько он был близок к истине.

— Не хочешь — не надо, — пожала плечами я, доставая из кармана пакетики с золотистым и белым веществами. — Возьми. Это мой прощальный подарок тебе.

— Что это? — покосился на пакетики Луис.

— "Золото Атауальпы" и плесень, из которой его производят, — объяснила я.

— Так ты не шутишь?

Колумбиец взял пакетики и осторожно прикоснулся языком к белому порошку.

— Как видишь, я снова тебя переиграла, — подмигнула ему я. — Только, ты должен пообещать мне, что в течение двух-трёх месяцев никто, кроме твоего начальства, не узнает о том, что секрет нового наркотика, наконец, раскрыт. Это для меня очень важно.

Я надеялась, что за пару месяцев Френк закончит свои дела с Висенте Уртадо де ла Вера и укроется в каком-либо безопасном налоговом оазисе. Мне не хотелось, чтобы по моей вине американец лишился своих миллионов.

Луис молча смотрел на меня с каким-то странным выражением на лице.

— Даже не знаю, задушить тебя или поцеловать, — наконец, произнёс он.

— Лучше поцелуй, — сказала я. — Ты же всё-таки полицейский. Тебе положено предотвращать преступления, а не совершать их.

— Ладно, — согласился колумбиец. — Но только сейчас ты расскажешь мне всё.

Табличка "Не курить. Застегнуть привязные ремни" погасла.

Из-за спинки впереди стоящего кресла высунулась голова сгорающей от нетерпения Аделы. Мы с ней так и не успели поговорить наедине.

— Эй, вы, кончайте целоваться! — воскликнула подруга. — Дамам срочно требуется припудрить носик.

Луис тихо чертыхнулся сквозь зубы, но встал, пропуская меня к проходу.

Мы с Аделой с трудом втиснулись вдвоём в тесную туалетную кабинку и заперли за собой дверь.

— Ты представляешь, я утопила его! — драматическим шёпотом произнесла подруга.

— Кого? Уайну Инти? — ужаснулась я.

— Да нет! Жезл! Золотой жезл Манко Капака! Тот самый жезл, который он вонзил в землю в центре площади Оружия, основав столицу империи инков!

— Так значит Уильяк Уму всё-таки передал тебе этот жезл?!!

— Естественно, — пожала плечами Адела. — Всё произошло точно так, как предсказывала аклья. Уайна завязал мне глаза и повёл куда-то, а потом я оказалась в пещере, и Главный Жрец, увидев моё родимое пятно, признал во мне дочь Солнца и наследницу Атауальпы, а затем он торжественно вручил мне этот жезл.

— С ума сойти! — восхитилась я. — А что случилось потом?

— Сначала я завизжала от радости и расцеловала жреца, а потом задумалась над тем, что мне теперь с этим жезлом делать. Я не рассталась бы с ним ни за что на свете, и передо мной встала серьёзная проблема, как вывезти его из Южной Америки. Тут-то Уайна и посоветовал мне сделать это через Суринам, поскольку там пограничный контроль практически отсутствует.

— И ты согласилась?!!

— Естественно, — кивнула головой Адела. — Эта идея показалась мне просто блестящей. По совету Уайны я доехала на "джипе" до Рекены на Укаяли и там села на баркас "Летисия". Капитан баркаса был дальним родственником Уайны, и он обещал незаметно провезти меня через границу в Бразилию, поскольку его там все знают, и таможенники не утруждают себя излишними формальностями. В Табатинге я бы пересела на корабль побольше и с удобством прокатилась бы по Амазонке до Обидаса. В Обидасе у Уайны был друг, переправляющий на собственном самолёте кое-какие товары в Суринам…

— Скорее, наркотики, — ввернула я.

— Уайна сказал "кое-какие товары", — упрямо сказала Адела. — Этот друг мог перевезти меня в Суринам, а там я бы села на корабль, отправляющийся в Европу.

— А в Европе тебе мог бы помочь Марсель Морли, — догадалась я.

— Точно, — обрадовалась Адела. — Видишь, как хорошо я всё рассчитала. Я не учла только одного — что Бобчик натравит на меня полицию. Этого я ему никогда не прощу.

— Ты совсем спятила, — покачала головой я. — Ты хоть представляешь себе, что значит пересечь Амазонские джунгли? Это же несколько тысяч километров пути по совершенно диким и глухим местам! Мало ли, что с тобой могло произойти!

— Но я же не пешком, — пожала плечами подруга. — Это было бы нечто вроде круиза по Нилу. Кроме того, местные парни такие милые. Конечно, они немного уродливые, да и ростом не вышли, но зато характер у них просто золотой. Неужели ты думаешь, что русские или американцы тебе просто так за красивые глаза подарили бы бесценную древнюю реликвию?

Говорить ей правду мне не хотелось, по крайней мере, сейчас. Это могло подорвать её светлую веру в человечество. Будет лучше, если она обо всём узнает в Москве.

— Кстати о реликвии, — сказала я. — Значит ты утопила жезл?

— Эти проклятые полицейские! — Адела сжала правую руку в кулак и яростно потрясла им в воздухе. — Как я их ненавижу! Я, конечно, не имею в виду Луиса, — спохватилась она. — Так вот, когда это чёртов вертолёт завис над нами, и полицейские стали орать в мегафон, чтобы мы причалили к берегу, я поняла, что дело плохо и, поскольку мне не хотелось сидеть в перуанской тюрьме, я незаметно выбросила жезл за борт.

— Наверное, это было нелегко! — посочувствовала я.

— Это было самое трудное решение в моей жизни, — кивнула Адела. — Но ничего. Главное, я запомнила место, где я его выбросила.

— Молодец! — обрадовалась я. — А ты хорошо его запомнила?

— А как же! Там ещё было такое толстое дерево с большими листьями, наклонившееся над водой, а на нём сидел огромный жёлто-синий попугай.

— Жёлто-синий попугай? — переспросила я. — Действительно, стоящий ориентир, лучше не придумаешь. А ещё что-нибудь ты запомнила?

Подруга нахмурилась, припоминая.

— Там были ещё другие деревья… много деревьев, — добавила она.

— Не сомневаюсь, — вздохнула я. — Было бы странно, если бы в амазонской сельве вместо деревьев росли кактусы или ягель.

— Вспомнила! — Адела подпрыгнула от радости. — Там ещё были острова! Три огромных острова, один за другим. Мы находились как раз между вторым и третьим, если считать от устья Укаяли. Не беспокойся! В следующий раз привезём пару аквалангов, подводный металлоискатель, и в два счёта достанем жезл со дна. Заодно, будет предлог отправиться в путешествие по Амазонии!

— Ничего не выйдет!

— Как это не выйдет? — нахмурилась подруга.

— Пираньи, — напомнила я. — За одну минуты они сожрут тебя целиком, вместе с ластами и гидрокостюмом.

— Не сожрут! — возразила Адела. — Мы что-нибудь придумаем. Если существуют защитные клетки против акул, значит, вполне можно построить защитную клетку от пираний.

— Отличная идея, — согласилась я.

В дверь туалета забарабанили.

— Адела! Ирина! С вами всё в порядке? — послышался встревоженный голос Бобчика.

— Ужас какой-то! — вздохнула подруга, отпирая дверь. — Даже поговорить не дадут!

Чтобы открыть дверь крошечной кабины, нам пришлось вжаться в стену.

За дверью стояли Луис и Бобчик. Вид у них был обеспокоенный.

— Чем это вы тут занимаетесь? — с подозрением спросил колумбиец.

— Обсуждаем проблему пираний, — с готовностью объяснила Адела.

Я посмотрела на Луиса влюблёнными глазами. От моей меланхолии не осталось и следа. Теперь у меня был новый предлог для очередной романтической встречи на просторах Южной Америки.

— Кажется, ты когда-то упоминал, что тебе нравится нырять с аквалангом? — с невинным видом поинтересовалась я.