"Современный швейцарский детектив" - читать интересную книгу автора (Глаузер Фридрих, Дюрренматт Фридрих, Нестер...)

ДВА НЕБОЛЬШИХ ИСПЫТАНИЯ

Решение не спешить подверглось в то утро двум небольшим испытаниям. Во второй половине дня к ним добавилось третье.

Как только умолк пылесос, за вахмистром пришла госпожа Ладунер. Теперь он может спокойно отправляться в свою комнату и лечь немножко полежать. Ему никто не будет мешать.

Придя к себе, Штудер полез в баул, чтоб вынуть мешок с песком и подвергнуть его более тщательному осмотру — он хотел этим утром поработать с микроскопом, — и обнаружил, что мешок исчез. Нет, он не завалился за белье, его просто не было, он исчез…

Такое следовало ожидать. Штудер сделал хорошую мину при плохой игре: аккуратно выложил содержимое баула на стол, нашел на дне крупинки песка, высыпавшегося из исчезнувшего мешка — больше им взяться было неоткуда, — собрал их в конверт и надписал его.

Потом подошел к окну и посмотрел во двор.

Только рябина в желтых листьях… А так все пусто и серо.

И тут ему пришлось выдержать второе испытание.

Он увидел двух мужчин в белых фартуках, они несли в дальней части двора носилки, на носилках стоял гроб. Он подождал. Они появились опять, вошли в «Б»-1. И через некоторое время вышли со вторым гробом. Они шли в ногу, слегка раскачиваясь, и направлялись к зданию, стоявшему в самой глубине двора, недалеко от огромной трубы, наполовину скрытой кухонным помещением.

В последнюю ночь был только один мертвый. В эту — двое… Боненблуст был прав. Но разве это не дело врачей, касающееся только их врачебной совести?.. в конце концов, хирургическая операция тоже не всегда заканчивается удачно… Так почему же при лечении психических заболеваний не может идти борьба не на жизнь, а на смерть? Доктор Ладунер был прав, какое до этого дело профану.

Лучше всего лечь сейчас полежать и поразмыслить… А может, пойти посмотреть на Гильгена? Может, он нуждается в утешении?

Штудер вскочил.

Горничная убирала как раз столовую.

— Послушай-ка, красавица! — тихонько позвал ее Штудер. — Ты что, сегодня утром провела санитара Гильгена прямиком в кабинет доктора?

— Нет. Он сказал, он вчера после обеда забыл кое-что в комнате господина Штудера, и я провела его туда… У господина вахмистра что-нибудь пропало?

— Не-не… Все в порядке.

Штудер опять лег на кровать и стал обдумывать, что предпринять. Прижать немножко рыжего Гильгена, загнав его в угол вопросами? Малоприятное занятие! С другой стороны, Гильген в кабинет — и в кабинете оказывается спрятанным за книгами бумажник директора. Гильген в комнату вахмистра — и пропадает мешок с песком. И только по чистой случайности первый конверт — тот, с пылью из волос, — остался нетронутым…

Гильген, каждое воскресенье ходивший с Питерленом на прогулки…

Что обсуждали они во время этих прогулок? Как что. У Гильгена полно забот, у него больная жена в Хайлигеншвенди…

Странно, до чего не лежит душа к выполнению предписаний, диктуемых профессией, в стенах психиатрической больницы…

Может, все-таки пойти поработать с микроскопом? Попозже! Может, удастся повидать дружка покойного директора, мясника и хозяина трактира «У медведя», по фамилии Фельбаум, скрашивавшего каждый вечер одиночество старого господина одним-двумя стаканчиками доброго вина?.. Потом, потом…

Ассистент доктор Нёвиль был несколько удивлен, когда часов в одиннадцать в помещение, служившее аптекой, вошел вахмистр Штудер и скромно спросил, не может ли он воспользоваться микроскопом.

— Ну, конечно! Само собой разумеется! Пожалуйста! Entrez!..[13]

А когда доктор Нёвиль с лицом ласки и жгуче-черными волосами еще и удостоверился, что вахмистр Штудер владеет французским языком не хуже любого женевца, то вообще пришел в восторг от нового знакомства. Он протер окуляр кусочком мягкой лайковой кожи, поправил стеклышко, удивленно наблюдая, как Штудер достает из кармана два конверта и раскладывает их около микроскопа. Вахмистр, казалось, был доволен результатами, он просвистел четыре такта своей любимой песенки про деревенского парня из Бриенца, закурил потом не спеша «Бриссаго» и спросил Нёвиля, нет ли у него желания прогуляться в деревню. Ведь аперитив еще никогда никому вреда не причинял.

Нёвиль был в восторге от предложения и всю дорогу непрерывно болтал. По своей монотонности речь его напоминала размеренный шум водопада Пис-Ваш, что, как известно, означает «писающая корова», разница была лишь в том, что знаменитый водопад журчит в Валлисе,[14] а доктор Нёвиль был явно родом из Женевы.

То, что рассказывал Нёвиль, не представляло интереса. Ну, например, про один обход в воскресенье, в котором он, еще совсем молодой ассистент, принимал участие вместе с директором, и как директор на всем пути — от главного здания до «Б»-1, на весь двор… Ах нет, немыслимо, лучше по-французски: Il a, comment vous dire, il a… oui… il a… eh bien, il a pété tout le temps… Figurez-vous ça?..[15]

Ну комично, конечно, и придавало облику старого директора пикантный нюанс, но не более того.

Не более… Да, вот еще несколько скандальных историй. Молодой ассистент, похоже, был в курсе всех тайн больницы — от интимных отношений до враждебных. С кем тот санитар «ходит» (а если он говорил «ходит», значит, и…), и что та сиделка «facile»,[16] в то время как у другой «rien à faire»…[17]

Ирма Вазем принадлежала раньше, по словам ассистента, к «facile», к «свистушкам», но ее отношения с господином директором перевели ее во вторую категорию. По понятным причинам… Из всей болтовни было ясно: на поверхности одно, а копни чуть поглубже — там творилось такое, что в официальных речах отражения не находило, в тех праздничных обращениях, в которых наверняка говорилось только о «том самопожертвовании, с каким наш заслуженный медицинский персонал отдает себя служению на благо страждущему человечеству…». Речь такую нетрудно себе было представить. В подобных ситуациях полицейским тоже рассказывают сказки, что они «стоят на страже порядка, охраняют государство и общество от разгула преступности и анархии…», а через час тот же оратор опять ругает проклятых «легавых» и «ищеек»… Такова жизнь… Впрочем, разве в полицейских кругах не случается всякого такого, чего общественности даже и во сне присниться не может. Да и не нужно, чтоб ей такое снилось, не приведи господи, один вред только…

Штудер поймал себя на том, что мысли его заняты не тем, чем нужно. И все оттого, что уважаемый всеми психиатр очень осторожно и с большими реверансами разъяснил, что в полицию идут служить только ради того, чтобы освободиться действием от заложенного в каждом полицейском комплекса преступника… Но позвольте! Почему тогда доктор Ладунер стал психиатром? Чтобы помогать страждущему человечеству или чтобы тоже освободиться от чего-то действием? А от чего нужно освобождаться действием доктору Ладунеру? А?..

Хорошо, что они уже пришли к мяснику и хозяину трактира Фельбауму и сидят у него в обшитой светлым деревом зале, уютно устроившись за отдраенным добела столом, и потягивают отличный вермут.

Он вовсе не был таким уж толстым, этот господин Фельбаум, как полагалось бы мяснику и хозяину трактира. Выяснилось, что он действительно местная опора партии крестьян, бюргеров и ремесленников и что он перечеркнул этим юнцам — «этим христопродавцам!» — на последних муниципальных выборах все их расчеты.

Он плохо отзывался и о докторе Ладунере, потому что тот раньше был в той партии. И как он произнес эти слова — «в той партии»! Может, он и сейчас все еще там. Во всяком случае, он хотел объединить против воли директора санитаров и сиделок больницы… Ему это, правда, не удалось. Большинство из них вступили в Федеральный союз работников государственных учреждений и предприятий, вокруг которого группируются, как известно, пасторы и учителя… да, группируются… то есть стоящие на страже государства элементы. А санитар Юцелер, тоже из той же партии, что и доктор Ладунер, пытался политически организовать обслуживающий медперсонал больницы. Ор-га-ни-зо-вать! Но большинство из них верующие люди, они бы строго осудили подобный шаг… Классовая борьба! Где? В государственной лечебнице!.. А почему бы им сразу не создать Совет сиделок и санитаров? А?..

Да, он умел держать речь, этот господин Фельбаум, его голос заполнил залу, но он не раздражал, не был назойлив… скорее усыплял… успокаивал… В муниципальном совете речи мясника наверняка имели большой успех.

Недавно, да вот дня два назад, старый директор еще пожаловался, что Юцелер подбивал больничных служителей на забастовку из-за какой-то темной истории: один санитар совершил несколько краж, и директор хотел его уволить, но доктор Ладунер был другого мнения… Если бы за этим не скрывалось нечто большее, чем казалось на первый взгляд! Смерть директора для многих людей там очень даже кстати, потому что как раз в вопросе с забастовкой доктор Ладунер получил бы тот еще отпор, будьте уверены!.. Не напрасно ведь старый директор устроил своего в некотором роде свояка механиком, и тот пробился и вступил в Федеральный союз работников государственных учреждений и предприятий! Да-да! Чтобы бороться с Юцелером… И господин Фельбаум таинственно наклонился вперед и прошептал: он слышал, в больницу уже прибыла полиция, чтобы провести расследование… Может, доктор Нёвиль знает какие подробности?..

Но доктор Нёвиль зевнул, политика его совершенно не интересовала, он и к остальному не проявлял особого интереса, разве только был не прочь немножко посплетничать. Он даже упустил из виду, что не представил вахмистра. И тут вдруг Нёвиль разразился смехом — Штудер назвал себя и свою профессию… Трактирщик отпрянул, стал подчеркнуто вежливым… А когда ему еще и сообщили, что официальное лицо, проводящее по поручению полицейских властей расследование — впрочем смерть директора действительно наступила в результате несчастного случая, — живет на квартире доктора Ладунера, опора партии крестьян и мелких ремесленников удалилась оскорбленно за стойку с пивными бочками.

Тогда Штудер поднялся и тронулся с ассистентом Нёвилем в обратный путь, чтобы не опоздать к обеду. Он почувствовал, что вермут дает о себе знать…

В обед за столом было многолюднее, чем за завтраком утром. Рядом с госпожой Ладунер сидел Хашперли и рассказывал длинную историю про школу, в ней все было как-то запутано, но, по-видимому, очень весело, он вовсю размахивал ложкой и громко смеялся. Тебе-то хорошо смеяться, подумал Штудер и начал есть.

Напротив него сидела горничная, убиравшая сегодня утром квартиру пылесосом. Да, она тоже сидела за столом — не ела в кухне, а обедала вместе с членами семьи. Вахмистр с удивлением отметил про себя этот факт. И еще кое-что бросилось ему в глаза: два или три раза доктор Ладунер обратился во время обеда к девушке. Он называл ее Анна. И тон, которым он произносил ее имя, ничем не отличался от того, каким он, например, говорил «Штудер», или «Блуменштайн», или «дитя мое». Уметь подчеркнуть равенство людей одинаковым тоном обращения к ним — по сути очень даже здорово…

Обед тоже не обошелся без помех. Когда все были заняты десертом, в дверь позвонили. Анна встала и вышла, потом возвратилась и доложила: господин полковник Каплаун просит срочно переговорить с господином доктором… Штудер побелел, пирог со сливами сразу перестал ему казаться вкусным. А доктор Ладунер швырнул в сердцах салфетку на стол, зло проворчал что-то и исчез в соседней комнате.

Когда Хашперли вышел из столовой и горничная тоже ушла, Штудер спросил сдавленным голосом, как следует расценивать этот визит. Он просит прощения у госпожи Ладунер, если выглядит несколько назойливым, но он не может остаться безучастным к данному событию… Пока он произносил свою тираду, он беспрерывно думал об одном и том же: «Враг здесь, в квартире…» Хотя он, можно сказать, совсем не знал полковника Каплауна, тогда, в той афере с банком, все разыгралось за кулисами событий, полковник Каплаун даже не показался на люди…

— Не стоит извиняться, — сказала госпожа Ладунер. — Это неприятная история, мой муж ее сам заварил. Он слишком добр. Он хочет всем помочь. — Она помолчала немного. — Вы ведь видели сына, Герберта Каплауна…

Штудер молча кивнул. Он прислушивался к бормотанию голосов в соседней комнате. Почти непрерывно бубнил низкий бас. Голос доктора Ладунера раздавался крайне редко.

Госпожа Ладунер играла своим пенсне и сидела удрученная, уставившись в одну точку.

— Мой муж взял Герберта на психоанализ, палатный Юцелер попросил его об этом… Его жена — дальняя родственница умершей жены полковника… Герберт — музыкант. Но он много пил, оступился в жизни, и отец хотел упечь его в тюрьму, и вот мой муж с большим трудом убедил его в необходимости проведения такого лечения. Мой муж делает все это бесплатно, частично ради собственной практики… Вы понимаете?.. Анализ — очень сложная вещь… Родители пациентов обычно жутко волнуются. Ведь, вы понимаете, выходят наружу все детские переживания, а у родителей обычно совесть нечиста, когда дело доходит до выявления их грехов в воспитании…

Анализ? Детские переживания? Значит, это все же не совсем то, что представлял себе Штудер под влиянием той книги, какую ему в свое время показывал нотариус Мюнх… Полковник Каплаун? Чем занимался этот человек, которого начальник кантональной полиции больше, чем кого-либо другого, хотел бы видеть в тюрьме Торберг, чем он занимался в последнее время? Кое-что просочилось от экспортно-торговых фирм по продаже скота и из Народного банка… Но еще ни разу не удалось схватить полковника за руку. И вот он сидит в соседней комнате, бас его гремит все громче и громче, даже уже можно различить отдельные слова: «…безответственный поступок… Полиция…» И тут дверь рывком распахнулась.