"О чем молчат фигуры" - читать интересную книгу автора (Авербах Юрий Львович)

В Москве и Ноттингеме

Массовые соревнования, организуемые регулярно профсоюзами, привели к тому, что в 1935 году общее число их участников составило 700 ООО. Это был своеобразный рекорд, вполне достойный Книги Гиннесса. По числу организованных шахматистов СССР намного превосходил все другие страны. А результаты матча Ботвинника с Флором и турнира мастеров с участием Эйве показали, что наши лучшие мастера не уступают сильнейшим мировым гроссмейстерам. И Крыленко решил, что пора устраивать международное состязание, сравнимое с международным турниром 1925 года. Он поставил этот вопрос на заседании Президиума ВСФК при ЦИК СССР, и было принято решение провести такой турнир в начале 1935 года в Москве. Среди приглашенных иностранцев были экс-чемпионы мира Капабланка и Ласкер, гроссмейстеры А. Лилиенталь (Венгрия), В. Пирц (Югославия), Р. Шпильман (Австрия), Г. Штальберг (Швеция), С. Флор (Чехословакия), а также чемпионка мира среди женщин, нередко успешно выступавшая в мужских турнирах В. Менчик. Из советских мастеров персональное приглашение получили М. Ботвинник, П. Романовский, К. Кан и чемпион Закавказья В. Гоглидзе, первый грузинский шахматист, завоевавший звание мастера. Остальные восемь мест были разыграны в 9-м первенстве страны в Ленинграде на рубеже 34—35-го годов. В этом турнире блеснули представители старшего поколения: первое-второе места разделили Г. Левенфиш и И. Рабинович, на третьем-четвертом вместе с Н. Рюминым был Ф. Богатырчук. Однако последующие четыре путевки завоевала молодежь — В. Алаторцев, Г. Лисицын, В. Рагозин и В. Чеховер.

Важность, которая придавалась Второму Московскому международному турниру, подчеркивало то, что его почетным председателем был секретарь ЦИК СССР А. Енукидзе, но все организационные проблемы легли на плечи председателя Оргкомитета Крыленко и ответственного секретаря Оргкомитета В. Еремеева.

Учитывая большой интерес москвичей, да и не только москвичей, предстояло выбрать такое помещение, которое вмещало бы достаточно большое число зрителей и в тоже время было удобно для участников.

Остановились на Музее изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств им. Пушкина). Было что-то символичное в том, что лучшие представители шахматного искусства творят среди произведений великих мастеров живописи и скульптуры прошлого.

Правда, с первым туром произошел конфуз: зрителей пришло свыше четырех тысяч, и порядка было мало. Однако вскоре все наладилось. Уже в первом туре случились две сенсации — Ботвинник в 12 ходов победил Шпильмана, попавшего на дебютную заготовку, а Капабланка на 30-м ходу просрочил время в проигранной позиции против Рюмина. Тот вообще выиграл первые три партии, но затем в лидеры вышел Ботвинник, набравший в семи турах шесть с половиной очков. В дальнейшем борьба за победу в турнире шла между ним и Флором. Перед последним туром они делили первое-второе места. Флору предстояло играть с Алаторцевым, Ботвиннику с Рабиновичем. А теперь предоставим слово Ботвиннику:

«Стук в дверь, и входит Николай Васильевич Крыленко.

- Что скажете,— спрашивает он,— если Рабинович вам проиграет?

Если пойму, что мне дарят очко, то сам подставлю фигуру и тут же сдам партию...

Крыленко посмотрел на меня с явным дружелюбием:

- Но что же делать?

—Думаю, что Флор сам предложит обе партии закончить миром: ведь нечто подобное он сделал во время нашего матча...

Я хитро усмехнулся.

- К тому же он может бояться, что Рабинович мне "сплавит" партию.

Тут же заходит С. Вайнштейн: Флор предлагает две ничьи.

Крыленко просиял. Рабинович дал согласие, но Алаторцев уперся — решил поиграть на выигрыш. Посоветовались с Флором.

Пусть играет. Будет ничья...

Началась игра. Несмотря на запрещение Крыленко, я первый предлагаю ничью. Задача Флора была сложной, так как Алаторцев все же умудрился попасть в трудное положение, но честный Флор сделал ничью».

Насчет этических проблем, связанных с предварительным соглашением на ничью в последнем туре, мы еще поговорим специально в дальнейшем, а сейчас вернемся к турниру. Третьим был экс-чемпион мира Эм. Ласкер. Старейший участник турнира (ему было уже 67 лет) не проиграл ни одной партии и победил своего старого соперника Капабланку. Последний оказался только на четвертом месте. Пятым был Шпильман, а 6—7-е места поделили Кан и Левенфиш. В первой десятке, вместе с Лилиенталем, оказались Рагозин и Романовский. Первый из них получил специальный приз за лучший результат против иностранцев — 6 очков из 8. Самое же важное, что в отличие от турнира 1925 года советские участники в сумме набрали более 50% очков. Всего на пол-очка, но более.

За этот успех Ботвиннику было присвоено звание гроссмейстера, а нарком тяжелой промышленности С. Орджоникидзе премировал его легковой машиной: «за умелое сочетание технической учебы с мастерством шахматной игры», как было сказано в постановлении. В то время Ботвинник уже был аспирантом Политехнического института.

Турнир исключительно широко освещался в средствах массовой информации. Газеты печатали подробные отчеты о каждом туре, о результатах сообщалось по радио. И неудивительно, что шахматы тогда привлекли многих московских школьников. Среди них был и я, ученик 6-го класса. Сыграв в школьном турнире, я получил начальную, пятую категорию, и был счастлив, получив квалификационный билет.

Ласкер вместе с женой прибыл в Москву из Лондона, где он проживал в скромном пансионе. После прихода нацистов к власти в Германии он был вынужден покинуть родину, бросив все — квартиру, дачу, сбережения. Ласкер обратился к Крыленко с просьбой разрешить ему переехать в Москву. Во время турнира этот вопрос был решен. В центре города ему предоставили отдельную квартиру. С. Флор и А. Лилиенталь нашли в Москве подруг жизни и тоже остались жить в Москве.

Вскоре по окончании турнира произошло еще одно важное событие — начала регулярно выходить (один раз в 5 дней) шахматно-шашечная газета «64», в которой широко освещалась шахматная жизнь страны.

Следующий международный турнир пришлось ждать недолго. Как рассказывал Ботвинник, в начале 1936 года он написал Крыленко письмо, в котором, проанализировав итоги соревнования 1935 года, предложил провести в Москве новый турнир.

Как он объяснял, в 1935 году играли и сильные гроссмейстеры, и мастера, уступающие им в классе, и по итогам этого соревнования трудно судить о подлинной силе каждого участника. Иное дело турнир, где встречаются лишь сильнейшие. Поэтому Ботвинник предложил пригласить в новый турнир пять сильнейших иностранцев и отобрать пять лучших советских мастеров. Он утверждал, что это будет настоящей проверкой и хорошей тренировкой.

Однако здесь возникала проблема — как отобрать эту пятерку. Конечно, наиболее справедливым было бы устроить специальный отборочный турнир, однако, видимо, посчитали, что времени для него нет, и пошли по пути персональных приглашений. Советскими участниками стали Ботвинник, Кан, Левенфиш, Рагозин и Рюмин. Первые четверо — согласно результатам турнира 1935 года. Последний, по-видимому, как чемпион Москвы.

Конечно, были и недовольные этим решением. В первую очередь Романовский, разделивший 9—10-е места с Рагозиным. Был недоволен сильнейший мастер Украины Богатырчук, много позднее писавший, что его не пригласили из-за того, что он систематически обыгрывает Ботвинника. Выражал недовольство и Алаторцев — второй призер чемпионата страны 1933 года. Он даже спрашивал Крыленко, почему его не пригласили, и, как рассказывала его жена, получил ответ: будто бы Ботвинник заявил — «Если пригласят Алаторцева, я играть не буду!»

Из иностранцев вновь пригласили Капабланку, Ласкера, Флора и Лилиенталя. Хотели добавить хотя бы одного из молодых американцев, но Фаин и Решевский отказались от участия из-за того, что сроки турнира почти совпадали с чемпионатом США. И вместо них добавили Э. Элисказеса, сильнейшего шахматиста Австрии.

На этот раз соревнование, проходило в Колонном зале Дома Союзов. Игра продолжалась 7 часов, с одним часовым перерывом. После первой половины турнира лидировал Капабланка, а преследующие его Ботвинник, Ласкер и Рагозин отставали на полтора очка. Во втором круге Ботвиннику удалось сократить разрыв до пол-очка перед последним туром. Однако после финиша разрыв между ним составил очко. Третьим был Флор, отставший от второго призера на два с половиной очка. Четвертым стал Лилиенталь, а пятым — Рагозин. Лишь шестое место занял заметно сдавший к концу соревнования Ласкер. Турнир проходил в июне. В Москве стояла сильная жара, кондиционеров тогда еще не было, и от жары страдали и сами участники, и многочисленные зрители.

Подводя итоги турнира, Ботвинник писал:

«На сей раз советские участники сыграли лучше, чем в 1935 году,— зарубежные участники не продемонстрировали очевидного перевеса, а испытание было серьезным. Цель соревнований была достигнута — появилась уверенность в силе советских мастеров, можно было с надеждой взирать в будущее...»

Строго говоря, оценку Ботвинника можно принять лишь с большой натяжкой. В отличие от предыдущего турнира советские участники проиграли матч иностранцам со счетом 43 : 47, то есть набрали менее 50% очков. Из наших шахматистов своим результатом могли быть довольны лишь двое: Ботвинник, опередивший своего уже постоянного конкурента С. Флора, и Рагозин, вошедший в первую пятерку. Остальное трио, разделившее вместе с Элисказесом 7-10-е места, вряд ли было удовлетворено итогами турнира. Однако для Ботвинника уже стало привычным, говоря «Мы — советские участники», подразумевать фактически только себя.

Вот Капабланка, несомненно, был доволен: он не только завоевал первый приз, но наконец-то опередил своего старого конкурента Ласкера. На радостях экс-чемпион мира совершил большую гастрольную поездку по Украине, посетив Киев, Днепропетровск, Одессу и Харьков, причем первый раз в своей жизни летал на самолете. Перед этим он прямо на аэродроме попросил листок бумаги и... написал завещание.

Позднее, вернувшись в Нью-Йорк, Капабланка рассказывал своей жене Ольге, по происхождению русской, что на одном из туров в Москве побывал сам Сталин. Он будто бы сидел за занавеской, но экс-чемпион с ним встретился и разговаривал. Впрочем, других свидетельств о посещении Иосифом Виссарионовичем турнира нет.

В 1936 году Ботвинника ждало новое испытание. Еще в начале года он получил приглашение на крупный международный турнир в Ноттингеме, в который наряду с четырьмя англичанами были приглашены все сильнейшие шахматисты мира — чемпион мира М. Эйве, три экс-чемпиона — Алехин, Капабланка и Ласкер, а также Флор, Файн, Решевский, Боголюбов, Видмар и Тартаковер. Крыленко добился разрешения на поездку и отправил в Англию положительный ответ.

- Николай Васильевич, может быть, можно послать со мной жену? — обратился Ботвинник к Крыленко. Тот видел: когда жена Ботвинника появилась в Москве на последних турах, его игра значительно улучшилась.

Однако в то время выезд за границу был исключительным событием, а с женой тем более. Подобные вопросы решались на самом верху. Однако при помощи Крыленко проблема была решена.

В Ноттингеме долгое время лидировал чемпион мира Эйве, а Ботвинник его преследовал. Как рассказывает Ботвинник, в свободный день перед одним из туров к нему в номер зашел Ласкер.

- Я сейчас живу в Москве — заявил он,— и как представитель Советского Союза, считаю своим долгом играть завтра на выигрыш против Эйве, поскольку играю белыми...

В Ноттингеме Ласкер выступал не слишком успешно: возраст давал себя знать.

- Что вы, что вы! — Ботвинник даже замахал руками и добавил: — Милый доктор, если вы сделаете ничью, это будет хорошо.

Ласкер облегченно вздохнул:

- Ну это дело простое.

И, пожав Ботвиннику руку, Ласкер удалился.

А на следующие день экс-чемпиону мира удалось победить Эйве и сильно помочь не только нашему гроссмейстеру, но и Капабланке. К последнему туру они оба вышли в лидеры. Хотя Ботвинник играл с несильным англичанином Винтером, а Капабланка с Боголюбовым, обе встречи завершились ничьей.

За выступлением Ботвинника в Ноттингеме следила вся страна. Он еще раз доказал, что является одним из сильнейших шахматистов мира. Ведь позади него были и Эйве, и Алехин, и Ласкер, и молодые американцы Решевский и Файн. Турнир примечателен еще тем, что четыре участвовавшие в соревновании англичанина сыграли все партии между собой вничью и при этом заняли четыре последних места.

Советская пропагандистская машина использовала выдающийся успех Ботвинника «на всю катушку».

Сначала в печати появилось письмо Ботвинника Сталину. В Центральный Комитет ВКП(б) Товарищу Сталину

Дорогой, родной, любимый наш учитель и руководитель!

С сознанием величайшей ответственности ехал я на международный шахматный турнир в Ноттингем отстаивать честь советского шахматного искусства в наиболее ответственном из шахматных состязаний, которые знал шахматный мир за последние годы.

Горячее желание поддержать честь советского шахматного мастерства заставляла меня вкладывать в игру все силы, все знания , всю свою энергию.

Я бесконечно рад тому, что могу доложить: представитель советского шахматного искусства разделил в турнире первое место вместе с бывшим чемпионом мира Капабланкой.

Это могло произойти лишь потому, что я чувствовал за собой поддержку всей моей страны, заботу нашего правительства и нашей партии и прежде всего ту повседневную заботу, которую проявляли и проявляете Вы, наш великий руководитель и вождь, чтобы поднять на неслыханную высоту нашу великую родину и выпестовать из нас, представителей советской молодежи, здоровую, радостную смену во всех областях нашего социалистического строительства. Одушевленный данным Вами великим лозунгом «догнать и перегнать», я рад, что смог реализовать его хотя бы на том маленьком участке, бороться на котором мне доверила наша страна.

Михаил Ботвинник Лондон, 29.VIII.36 г.

Много позднее Ботвинник отрицал, что он сам писал это письмо. Вот что он рассказывал:

«Николай Васильевич принимал меня чрезвычайно довольный, подробно расспрашивал о турнире.

Ваше письмо товарищу Сталину мы направили на дачу, и сразу же была наложена резолюция: "В печать",— сказал Крыленко. Собственно все это он и организовал. Тогда все писали письма Сталину о своих достижениях. Крыленко меня изучил вполне и понимал, что по скромности сам я писать не буду, а отсутствие письма может нанести ущерб шахматам. Еще когда я был в Лондоне, меня вызвал к телефону Д. Гинзбург, сотрудник «64».

Мы получили ваше письмо,— сказал он.— Но все же, может, у вас есть какие-либо исправления, и поэтому я вам его прочту...

Я, конечно, смекнул, в чем дело, выслушал письмо и сказал, что все правильно, дополнять и изменять нечего. Тогда письмо и было направлено Сталину».

Главная партийная газета страны «Правда» победе Ботвинника посвятила передовую статью. В ней, в частности, говорилось: «СССР становится классической страной шахмат. Знаменитые шахматные мастера Западной Европы и Америки с изумлением и завистью смотрят на рост нашей шахматной культуры. Ничего похожего нет в их странах. Никто не может соперничать с нашей страной в развитии шахматного движения».

Насчет «изумления и зависти» можно сомневаться, но в основном эти утверждения были правильны. И объяснялись наши успехи следующим образом: «Единство чувств и воли всей страны, огромное влияние и забота о людях советской власти, Коммунистической партии и прежде всего товарища Сталина — вот первоисточники побед советской страны...»

Возвращение Ботвинника было обставлено с большой помпой. Уже на границе, в Негорелом, его встречали журналисты и репортеры, в Минске, на вокзале, его приветствовала большая толпа любителей шахмат, а в Москве, на площади Белорусского вокзала, состоялся митинг.

Постановлением ЦИК Союза ССР Ботвинник был награжден орденом «Знак Почета» «за выдающиеся достижения в области шахматного искусства».

А теперь снова предоставим слово самому Ботвиннику:

«В те времена ордена вручались на заседании Президиума ЦИК СССР. М. И. Калинин был в отпуске, и председательствовал А. Червяков. Сначала он поздравил большую группу военных и вручил им ордена. В это время за столом президиума появился Н. Крыленко, и подошла моя очередь. Председательствующий стал говорить обо мне, объяснять, почему правительство решило отметить мои достижения, и заявил:

— Ботвинник награждается орденом потому, что его успех в Ноттингеме способствует...— тут он запнулся, но заключил: — делу социалистической революции.

Вот это была похвала!»

Так Михаил Ботвинник встал в первые ряды героев того времени. Таких, как летчик Валерий Чкалов, как шахтер Алексей Стаханов, как скрипач Давид Ойстрах.