"Случайный многоженец-2" - читать интересную книгу автора (Зайцев Виктор Викторович)

Глава четвёртая

После принятия решения о подготовке к скорому нападению казар или булгар работа в оружейном производстве закипела. Старейшина вдвое увеличил число женщин, занятых изготовлением патронов и снарядов. Снаряды все делали с картечью, на всякий случай полсотни штук подготовили со свинцовыми ядрами, пробные стрельбы которыми впечатлили абсолютно всех, даже невозмутимого Кудима. Удачно пущенное свинцовое ядро пролетело двести метров и снесло сосну в обхват толщиной, после таких результатов каждый пушечный расчёт получал десяток снарядов с ядрами. До ледостава успели вывезти во все четыре прикамских города и Выселки по две пушки с расчётами и пятью дружинниками для охраны. Это ослабило основной гарнизон Бражинска, но ненадолго, два десятка парней, набранные в Баймаке и Иргизе год назад, были неплохо подготовлены. Из них и дружинников Ждан срабатывал полусотню тяжёлой кавалерии, ежедневно гоняя ребят и коней до полудня.

Ждан приучал всадников не только к групповому копейному удару, индивидуальному бою саблями. Ребята учились фехтовать на коне, но подполковник рекомендовал не увлекаться личными поединками.

— Мы будем сражаться с врагом, превосходящим нас по численности, в пять или десять раз, — не уставал повторять Белов, — пока вы красиво фехтуете с одним, трое сзади и сбоку срубят вашу голову. Ваша задача наносить не больше двух ударов, если первый удар отражён, бейте по коню, пожалеете чужого коня, погубите себя и своих друзей. Но самая главная ваша задача — не доводить до сабельного сражения. Вы должны расстрелять противника издалека, а тех, кто доберётся до вас, опрокинуть слаженным ударом копий, желательно без потерь. Те из вас, под кем погибнет конь, пойдут сзади, и будут добивать врагов из ружей и саблями.

Для полного комплекта тяжёлой конницы подготовили щиты, а на последние тренировки стали примерять сшитые попоны для коней. На замёрзшей реке, куда перенесли тренировки в конце ноября, подкованные кони двигались уже гораздо уверенней. Лошади тоже привыкали к подковам и вели себя иначе, уверенней и надёжней набирали скорость, не боясь поскользнуться. Единственным, что огорчало Белова, когда он наблюдал уральскую тяжёлую концу, была сама конница. Уральские кони, низкорослые и довольно слабые, явно были прямыми потомками диких тарпанов, практически без участия селекции. Высотой напоминали сыщику крепких пони, едва доставая ему до подмышки, а в полном бронировании они не выдерживали и пары километров быстрой рыси. На тренировках с полной выкладкой, два коня пали после пяти километров быстрой рыси. Поэтому тяжёлая уральская конница, по мнению подполковника, была жалкой пародией на настоящих рыцарей. Стало понятным, что без активной селекции или приобретения крупных коней, о тяжёлой коннице речи быть не может.

Третьяк с помощниками к концу ноября изготовил необходимое количество пушек, новые пушкари занялись пристрелкой, тренировками по быстрой перевозке на санях и развёртыванию орудий для стрельбы. Белов, считавший семьдесят лошадей избыточным количеством для Бражинска, удивился, их едва хватало для дружины и пушкарей. Даже для организации быстрой связи с пограничными городами пришлось задействовать чужих лошадей. Впрочем, старейшины городов понимали опасность, особенно пострадавшие баймакцы, и не особо возмущались. Хуже будет, если нападение задержится до следующего года, тогда горожане точно уберут коней в домашние стойла.

Хотя, по здравому размышлению, захватить прикамские городки, вооружённые двумя пушками с полусотней снарядов, да пятью стрелками с сотней патронов на каждого, довольно обременительно. С первых холодов горожане обливали весь частокол и вал вокруг городков водой, создавая неприступную ледяную крепость. В конце ноября Ждан проехал по всем городам, лично убедился, к частоколу не подойти даже на пять метров, а вырубать ступеньки в полуметровом льду надо не меньше трёх дней, это без учёта ружейной стрельбы. За проведённые в этом мире годы, Белов успел убедиться, что сказки историков о полчищах войск, уничтожавших друг друга до последнего воина, как минимум, преувеличены. Самое большое войско в этих краях не достигало и сотни человек, да и те после нескольких раненых и убитых быстро прекращали сражение, предпочитая плен гибели. По Правде смертной казни не было, а рабство или клеймение людей не практиковали. Пленники в здешних лесах имели высокие шансы сбежать или выкупиться, да и с пленными обращали, как правило, как с членами семьи. Это нехороший Белов держал пленных отдельно, хоть и кормил лучше обычных селян. Тут у него совесть была чиста, в Правде ничего не сказано о содержании пленных, а будь воля сыщика, всех врагов он бы пускал под лёд, в другой раз не пойдут на уральцев. Он был человеколюбив, но не до крайности.

К середине декабря напряжение достигло предела, дружинники были готовы сами ринуться на территорию Булгарии, пройти до столицы и взять её штурмом, что самое интересное, никто не сомневался в успехе. С учётом опыта прошлой зимы горожане вряд бы стали возмущаться, больших усилий стоило старейшине отговорить Ждана и Сысоя от таких планов, уральцы не представляли монолитного общества, распыляться на захват других городов было опасно. Уговорил командиров сыщик очень просто, спросил, сколько человек они планируют оставить в каждом из захваченных городов. Посчитав минимальный гарнизон в десять дружинников, он убедил парней, что после четырёх или пяти городов Бражинск останется беззащитным. Чего стоят такие завоевания, если сердце уральцев, столица, останется без защиты? Даже набор новых войск из занятых городов не принесёт пользы, их некому будет обучать, после захвата трёх-четырёх городов придётся возвращаться и заново тренировать новых парней, на это уйдёт не меньше года, не слишком ли просто? Кто даст ещё год уральцам, когда за этот год было уже два нападения и вот-вот будет третье?

— Нет и ещё раз нет, — заявил Белов своим нетерпеливым ученикам, — чтобы получить мирный год мы должны разгромить как можно большее войско, да не просто отбиться, а захватить всех, кого не сможем уничтожить, в плен. Для этого и нужны ваши всадники, как только будет закончено сражение, три десятка дружинников должны скинуть попоны, взять пару заводных лошадей и продолжить преследование отступивших врагов. Те будут на некованых конях и без сменных лошадей, поэтому вероятность догнать их на пути в сорок с лишним километров довольно велика. Если не догоните, потребуйте выдачи у городских старейшин, за вами сразу поедет обоз с тремя пушками.

— В любом случае, будем гнать нападающих, пока не пленим всех, — поддержал Ждан, — а укрывшие их города захватим!

— Договорились, — согласились уральцы.

Ожидание длилось недолго, через три дня из Россоха сообщили по рации о появлении под Баймаком большого войска. В Россох прискакал посыльный, сообщивший об огромном войске, подступившем к Баймаку. Дружинники на нервах добрались до Россоха к вечеру, принялись расспрашивать гонца, уже отоспавшегося.

— Ты сам-то видел, — расспрашивал Кудим посыльного недоверчиво.

— Истинно так, сам всё видел, — взахлёб рассказывал парень, отошедший от суточной скачки, — огромное войско, тысяча, не меньше.

Поговорив намного, все убедились, что ничего толкового от парня не добиться. Дальше двинулись ровной рысью, надеясь добраться к вечеру второго дня пути, сохранив коней в силах. Так и получилось, передовые разъезды смогли подобраться в вечерних сумерках почти к самому городку, в белых маскхалатах разведчики обошли вокруг города и посчитали костры окружившие город. По примерному числу воинов у костра прикинули численность врагов, которая выходила до двухсот человек. Разница не принципиальная, но на душе полегчало. Ждан рискнул под покровом ночи одну пушку отправить ниже по реке, для стрельбы по отступающему войску, чтобы не дать уйти врагам от плена.

Спали недолго, в предрассветных сумерках проскочили по Каме до самого городка, где выстроились на льду не поперёк реки, а вдоль, по направлению от противоположного берега к Баймаку. Четыре пушки были закрыты от вражеских глаз конной полусотней, которая выстроилась ровной линией и стояла неподвижно. Дружинники опустили копья ко льду и ждали. Ждать пришлось полчаса, пока от казарского войска на берегу отделились два десятка всадников, поскакавших с пиками наперевес, наказать смелых глупцов. Белов поразился, насколько атакующая уральцев конница напоминала казачью лаву. Те же папахи со свисающими клоками ткани, длинные усы, синие или красные шаровары. Отличие было в практическом отсутствии сабель, которые, как убедился старшина, в этом мире были крайне дороги и редки. Основным оружием казар были пики и дубинки, либо топорики. Хотя у многих видны были луки и колчаны, запас стрел в которых, очевидно, практически иссяк за три дня осады. Поэтому стрельба из луков в сторону уральцев велась чисто формально, сотня стрел, отражённых щитами, не повлияли на боеспособность маленького отряда. Предварительную атаку малыми силами командиры предполагали, всадники спешились через одного и открыли огонь ружейными залпами с расстояния около двухсот метров. Спустя два залпа от нападавших остались не больше десятка напуганных всадников, повернувших обратно, уйти им не дали лучшие стрелки. Отстрелявшись, дружинники вновь сели в сёдла и замерли неподвижно.

В это время защёлкали частые выстрелы ружей со стены Баймака. Пятеро дружинников отстреливали последний запас патронов, выбивая командиров, запомнившихся за три дня штурма. От неожиданности войско казар подалось вперёд, подальше от стен городка, потом, уже не слушая команд, разобщённая орда пошла на горстку уральцев, стоявших на льду. Всадники дали залп на расстоянии двухсот метров, который конная лава не заметила, только кувыркнулись несколько коней, да из ровного строя вырвались клинья всадников на самых быстрых конях вперёд. Дружинники отошли на три шага, встав на линии пушек, которые разу дали залп. Приученные уральские кони не испугались, только прядали ушами. До этого времени, по инструкции Ждана, осаждённые не смели стрелять из пушек, отбивая штурм классическими способами, с редким применением ружей. Сохранить орудийную стрельбу в качестве сюрприза требовалось обязательно, иначе казары могли уйти и вернуться неожиданно с удвоенным или утроенным войском.

После пушечного залпа стрельбу продолжили разнобойные выстрелы ружей, со стены городка эхом ответил залп из двух городских пушек. Первый залп не смог остановить всадников, вышедших на рубеж сотни метров, но он повторился буквально через три секунды, отозвавшись эхом и залпом двух пушек городка. Линия атаки стала ещё более изрезанной, упавшие кони и метавшиеся раненые лошади заметно снизили общую скорость движения казарской конницы, хотя по свободным направлениям вперёд выдвинулись клинья всадников, ружейные выстрелы выбивали первых всадников, шедших на остриях этих выступов, что ещё замедлило общую скачку, вызывая столкновения и падения в центре лавы. Заметен, стал испуг многих всадников и коней, вызванный шумом пушечных выстрелов.

Ещё залп, последний залп пушки дали в тридцати метрах от передней шеренги всадников, которые уже поднимали пики для удара в пушкарей. В этот момент полусотня дружинников с места ударила вскачь, выставив вперёд длинные копья. За двадцать метров кони не успели разогнаться достаточно хорошо, и были бы сметены встречной лавой, но! Конница казар не только была изрядно прорежена, всадники практически остановились, объезжая трупы лошадей и своих товарищей. Скорость столкновения первых рядов оказалась равной, на чашу весов уральцев упала тяжесть уральских всадников и экипировка лошадей. Общий импульс уральцев в момент столкновения стал вдвое больше казарского, а подковы уральских коней, не скользивших по льду, добавили дополнительную лепту в удар всадников. Одним словом, столкновение прошло отлично, уральцы пролетели первые пять метров как по маслу, дальше стало хуже. Появился неучтённый фактор повисания мертвецов на копьях, всадники стали освобождать оружие от мертвецов, машинально замедлив движение.

Фланги казарского войска, как пчелиный рой, нависали по краям, стремясь ударить в спину уральским копейщикам, но были снесены залпами в упор пушек, развёрнутых для прикрытия охвата конницы. Наступил переломный момент в сражении, орда из двухсот всадников потеряли убитыми и ранеными не больше пятидесяти человек, но действия уральцев и огнестрельное оружие остановили движущуюся массу. Казары могли задавить уральцев за счёт своего численного преимущества даже сейчас, без всякого руководства, тупо вступая в разрозненную схватку. Возможно, случись в бою перерыв, так и произошло бы. Но, забытые две пушки на стене Баймака спешили отквитаться за вынужденное трёхдневное молчание и продолжили стрельбу по конной массе, эти два выстрела, как последняя соломинка, 'сломали спину верблюда'.

Всадники противника стали отходить, не все сразу, тонкий ручеёк отступающих начал струиться на запад, вниз по Каме, в сторону спасительной Булгарии. Ещё рубились и пытались остановить уральцев первые ряды казар, ещё пытались повторить фланговых охват, нарываясь на картечь, два десятка всадников. Только три десятка самых прагматичных уже отходили вниз по реке, пока оборачивались, собираясь в группу, ожидая друзей и выкликивая их из рубящейся массы. А уральская тяжёлая конница, почувствовав свою неуязвимость, двигалась вперёд, наращивая силу давления на врага. Если казарину удавалось уклониться от наконечника тяжёлого уральского копья, он падал просто от столкновения с всадником, снесённый мощным ударным импульсом, не в состоянии остановить разогнавшегося кованого монстра, на котором сидел железный всадник, а пики и топоры соскальзывали с бронированного коня уральца. Даже не упавшие лошади казар, продолжали скользить по льду под напором противника, пока не убегали, сбросив седока, или падали вместе с ним под копыта уральских коней.

Всего отступать собралась группа всадников до полусотни, остальные предпочли честное сражение или были ранены. Полсотни казар ещё ждали чего-то вдали от общей битвы, Ждан распорядился перетащить в этом направлении все пушки, опасаясь контрудара. Прошли тревожные минуты, казары решились отступать, и рысью, сохраняя силы коней, двинулись по льду на запад. От места боя успели пройти недалеко, как в плотный авангард отступавших врезалась картечь пятой уральской пушки, заранее установленной в двухстах метрах ниже по течению Камы, как раз для флангового обстрела отступающих врагов, а потом навесом пошли ядра двух пушек из городка. Ждан велел перезарядить пару пушек и добавить ядрами по беглецам. Расстрел отступивших соратников был таким мощным, что оставшиеся в бою казары стали бросать оружие и спешиваться. Далее счёт пошёл на минуты, из города выбежали баймакцы с верёвками, вязать пленников. Уральцы вышли из боя, окружив почти сотню казар редким кольцом из трёх десятков дружинников.

Из беглецов смогли уйти около трёх десятков всадников, которые уже никого не поджидали и неслись галопом, проклиная всё, что могли. Почти час ушёл на фиксацию пленников, подсчёт потерь среди уральцев. В дружине оказались двое погибших, два десятка серьёзно раненых и три пушкаря поломали ноги при отдаче орудий. Ждан с Беловым остались наводить порядок, а Сысой с двумя десятками здоровых всадников, освободили коней от доспехов, перекусили и выбрали среди трофеев по два запасных коня. К ним присоединились шесть возков пушкарей с тремя пушками, желавшими продолжить победное сражение. Вся группа двинулась вниз по Каме преследовать отступивших казар. Утро ещё только начиналось, всё сражение заняло не больше получаса.

Уральцы, оставшиеся у городка, занялись ранами, трофеями и разбором полётов. Потери осаждённых оказались терпимыми, не больше десятка убитых и полсотни раненых. Зато выгорела почти четверть города, крыши были крыты соломой и камышом. Белов сразу выбранил старейшин за жадность, обязал за лето перекрыть все крыши черепицей, мастера, для изготовления которой прибудут из Бражинска через неделю. Жалобы старейшин, мол, дорого и всё прочее, уральский староста пресёк быстро, предложив устанавливать черепицу в рассрочку на три года. Трофеи подсчитали только к вечеру, погибли сразу или от тяжёлых ранений тридцать казар. Почти сто были ранены, но выживут, разве часть будут инвалидами, двадцать пленников не получили даже царапины. Эти здоровяки были задействованы для строительства лагеря военнопленных, с бараками и оградой. Общались, кстати, уральцы и казары абсолютно свободно, на славянском языке. Да и внешне казары на тюрков не походили, темноволосые славяне. Из ста восьмидесяти воинов только у двадцати оказались мечи и сабли, остальные довольствовались топорами, бронзовыми и каменными, и дубинками.

По выработанной привычке Белов со Жданом допросили нескольких пленников, установили причину нападения на Баймак. Всё оказалось почти так, как и думали, наглое поведение уральцев не могло понравиться старейшинам Булгара. Хитрые булгары специально посылали осенью мытарей собирать дань, которую камские города никогда не платили. Когда мытари не вернулись, булгарские старейшины сразу выставили виновников — уральцев. Чтобы наказать уральцев, представитель казар в Булгаре отправил всю орду, пришедшую осенью пограбить окрестные племена. На таком количестве настояли булгары, предоставив казарину Зыряту, с его рассказами о шумных уральских самострелах, пробивавших кольчугу и щиты. Возможно, в набег отправилась бы лишь сотня казар, но воины застоялись, заскучали, а в Бражинске обещала быть отличная добыча — зажигалки, зеркала, шумные самострелы, кирасы и сабли, железные топоры. Казарин не выдержал требований своей сотни охраны и отправил её всю, оставив себе десяток личной охраны. С казарами булгары послали полсотни наёмников во главе с 'опытным' Зырятой. Именно они и бежали, бросив союзников, не хотел Зырята снова рубить лес в Прикамье.

Что касается отношений казар и булгар, определить их уральцы не спешили. Белов предложил считать их союзниками, булгары нанимали казар для охраны волжских городов и сопровождения крупных купеческих караванов. Это официально так говорилось, а фактически, казары 'крышевали' Булгарию и её торговцев, что позволяло булгарам спокойно водить караваны по всему югу и Волге. Казары же получали отличную опорную базу в Булгарии, откуда, удобно грабить соседние племена поволжских угров и славян. Благодаря этому симбиозу торговцев с воинами, булгарские купцы были монополистами в Поволжье, на Яике и северном побережье Каспия. Только византийские торговцы осваивали Дон и Днепр, да персидские и арабские купцы изредка осмеливались подняться по Волге и Каме.

— Так наши Сагит и Хамит просто авантюристы и счастливчики, — удивился Ждан, но услышал ответ казарина.

— Эти уважаемые купцы живут в Усть-Итиле и находятся под охраной казар, поэтому и торгуют с местными племенами.

— Как же насчёт дани 'по белке с дыма', - Белов всё интересовался таким совпадением с летописями, — вы со всей Булгарии берёте или как?

— Так это мы все прибрежные племена обложили уже давно, — смущённо заметил Буран, единственный выживший десятник у казар, один из немногих обладателей сабли, — не так много, чтобы уйти в леса, а нам небольшой прибыток. Мелочь, а приятно. Но эту дань мы берём только до Вятки, дальше по Каме не ходили, шкурка выделки не стоит. Города ваши маленькие, у вятичей пушнины больше. А на Каме народ дерзкий, придёшь один раз, город сожгут сами и уйдут в леса, потом двадцать лет никто не селится по берегам. Торговать не с кем, нас купцы просят не ходить в ваши края. Тайга густая, в лесу никого не найти, даже зимой, дорог совсем нет, один раз нынче рискнули и то, ерунда получилась.

— А на Дону и Днепре тоже казары работают, — заинтересованно уточнил старый сыщик, вспоминая исторические книжки, — или это черкасы постарались?

— На Дону черкасы, а по Днепру наши ребята балуют, — улыбнулся Буран, вспоминая свои похождения, — черкасы только на юге устроились, а мы до Днепра северней их кочевий ходим. Аккурат по границе степи и леса получается, на Днепре городов много и дороги есть для конницы, там можно много дани собрать, если быстро двигаться. Там товар продавать выгодней, ромейские купцы больше дают, чем персидские. Так мы раз в пару лет и ходим к Днепру в набеги.

Оставив подробные разговоры с казарами на потом, уральцы занялись обустройством пленных и их судьбой, в ожидании вестей от Сысоя. Все покалеченные кони были забиты, пленники, способные держать в руках ножи, занялись разделкой убитых и забитых лошадей, мясо морозили, а требуху пускали в пищу. Голод казарам не грозил, лошадей погибло достаточно, чтобы прокормить пленников до тепла. Зато здоровых трофейных коней насчитали четыре десятка, не считая полусотни, взятой Сысоем, было, отчего задуматься. Где и чем прокормить такую добычу до весны, уральцы не представляли. Пока лошади питались походным набором из казарского обоза, но он был рассчитан на неделю, не больше.

После погребального костра, на следующий день, на котором превратились в дым и нападавшие и защитники городка, уральцы продолжили разговор с казарами, выясняя, как те представляют свою судьбу. Ждан с Беловым опросили десятка два самых толковых казар, в результате получили идентичные ответы.

— А чего думать, — удивлялись респонденты, — коли вам нужны воины, объявляйте условия, многие пойдут на службу. Можете нас продать купцам, да цены нормальной не дадут, не больше десяти кун с человека выручите, а до весны кормить-поить надо. Можете выгнать нас домой, доберёмся понемногу, только коней дайте для раненых и сани.

— А казнить, — поинтересовался Белов, читавший о кровавой тризне, — за гибель наших людей.

— Можно и так, — равнодушно отвечали казары, — да похоронили уже погибших, наша кровь им не поможет, а убивать зазря вам тоже прибытка никакого. Нас прикончишь, больше никто тебе живым не сдастся, будешь людей терять своих зазря.

— А верить вам можно? — поинтересовался Ждан, — вон как сдались, нас так же бросите?

— Тут ведь как, — пояснил Буран, — мы присягаем своему атаману, пока он жив, будем за него драться. А оружие сложили потому, что наши атаманы все погибли, или ранены были, как я, например, и без сознания лежали. Да и умный атаман своих людей зря губить, не станет, сам команду даст отступить или сложить оружие.

Пока ждали возвращения Сысоя, разделили трофейных коней, отправив десяток самых крепких в Бражинск, корма для такого количества дополнительных лошадей должно было хватить. Купцы Баймака уже разъехались по окрестным селениям скупать овёс и прочий корм для коней, направились торговцы даже в Булгарию. Ждан предложил по десятку коней отправить на постой до весны в уральские города с условием, что летом те вернут половину, остальные останутся бесплатно горожанам, выкормившим коней. Так определили на зимовку сорок лошадей. Баймак отстраивался, пленники выздоравливали, через неделю вернулся Сысой с большим обозом.

Преследуя бежавших булгар, уральцы довольно быстро их догнали, меняя коней через каждые полчаса, уже в сумерках стали видны спины отставших беглецов. Сысой честно предложил им сдаться, после чего начал отстрел. В результате до полной темноты количество беглецов уменьшилось до десятка всадников. Остальные были убиты либо ранены и пленёны. Пока уральцы ночевали, напуганные беглецы добрались в темноте до пограничного города Сулара, к воротам которого Сысой привёл свой отряд в полдень. На предложение выдать беглецов последовал матерный ответ и смех, никто из горожан представить не мог, что три десятка юнцов в состоянии захватить крупный город в сотню домов. Сысой разбил недалеко от городских ворот лагерь, отправив дозорных смотреть за частоколом, чтобы горожане не выпустили людей Зыряты.

Утром подошёл обоз с пушками, Сысой предупредил старейшин, что уральцы сами войдут город и отыщут беглецов. Тогда захваченный город станет уральским навсегда. Косность человеческая неистребима, знали суларцы о захвате соседних городов, но, мы же всегда лучше соседей. Соседи, по определению, дураки и лентяи. Поэтому на предложение Сысоя ответ был стандартным — матерные оскорбления и предложения постучать головой в ворота, вдруг рога вырастут. Суларцы были так уверены в неуязвимости, что не стали слушать Зыряту и его воинов, не решились на вылазку, когда уральцы устанавливали пушки напротив городских ворот. И совершенно напрасно, ворота вылетели после второго залпа ядрами, не просто вылетели, раздавили нескольких зевак и пару городских стражников.

Уральцы не спешили ворваться в городскую черту, издалека расстреляли всех, кто походил на лучников или пытался оказать сопротивление. Только затем с ружьями наперевес въехали в узкие улочки Сулара парами, как тренировались брать города. Первая пара смотрит вперёд и вниз, вторая вверх и по сторонам и так далее. Деморализованные зырятовцы ждали своих преследователей на центральной площади, вместе со старостами города. Сопротивление уральцам никто не оказал, присоединение города Сысой провёл по стандартной схеме. Каждый старейшина рода, проживавшего в городе, отдал в заложники по одному сыну или внуку, да то же сделали половина горожан. Сысой поинтересовался у Окуня, прожившего в Суларе пять лет, не поменять ли городского старосту, здравомыслящий торговец ответил отрицательно. Он же предупредил, что будет присматривать за порядком в городе, в случае чего направит гонца. С учётом этого, уральцы даже не стали оставлять в городе своего гарнизона.

После прихода каравана из Сулара, зигзагообразно встал любимый вопрос — что делать, в частности с булгарами. Отпустить их можно было, но это становилось не смешно. Так Зырята повадится ходить на уральцев каждый год по два раза, бражинские мастера только на войне разорятся. Все трофейные лошади не стоили половины использованных патронов и снарядов, не говоря о погибших. Если бы не этот экономический расчёт, можно наградить бойкого десятника и отправить за очередной партией оккупантов. После совещания с командирами, старейшина уральцев принял решение по казарам и булгарам, которое объявил в присутствии всех горожан и пленников.

— Те из вас, кто пожелают служить уральцам, получат коня, саблю и другое оружие. До весны обеспечим бесплатным питанием, дальше за свой счёт. Платить будем по десять кун в месяц, с одним условием — служить не меньше трёх лет. За ранения отдельная плата, за удачные сражения или другую службу — тоже отдельная плата. Особое условие — никаких грабежей и насилия над людьми. Вся служба воинская.

— Другим казарам, не желающим служить уральцам, придётся отработать лето. Работа не воинская, лес валить, мастерам помогать. Кормить за хорошую работу будем от пуза, осенью отпустим на все четыре стороны. Тех, кто не будет работать, всё равно не отпустим раньше, но держать будем взаперти, впроголодь.

— Нашим старым друзьям булгарам такого предложения не делаем. У них одна дорога — отработать три года руками, за кормёжку.

— Предупреждаю сразу, тех, кто сбежит, искать не будем, в следующий раз просто повесим. Земля не так велика, чтобы мы не встретились снова, хоть через десять лет, — Белов обвёл взглядом задумчивые лица пленников, — за любое преступление в отношении уральцев, кража, грабёж или насилие, тоже смерть. Жизнь ваша принадлежит нам до поры, пока вы не рассчитаетесь с нами за набег. Думайте три дня, потом думать за вас станем мы.

Пока казары обсуждали предложения, из Бражинска привезли пачку бумаги, на которой дружинники стали описывать по стандартной схеме приметы пленников и брать с них отпечатки пальцев обеих рук. Занимались этим десять самых толковых дружинников с помощниками, успевавших за день обработать полтора десятка пленников, ушло на работу четыре дня. Такая регистрация подействовала на пленников не просто пугающе, среди казар пошёл разговор, их души заколдованы и посчитаны, поэтому побег невозможен, уральские шаманы отберут душу беглеца на расстоянии. Белов всеми силами способствовал таким слухам.

В результате полсотни казар присягнули на воинскую службу уральцам, их на конях отправили в Бражинск, для размещения и обучения. Остальные тоже отправились на санях и пешком в сторону бывшего угорского селения Тывая. Белов давно облизывался на устье реки Сивы, городок на этом месте прикрывал бы Бражинск и служил великолепной торговой и военной базой на Каме. Тем более, что просека через сторожку до Камы наезжена, и гружёные сани проходили этот путь за три часа. Три года думал об этом старшина, и как раз нынче появлялась возможность провести самые затратные подготовительные работы, отстроить мастерские и укрепления. Этими работами и занялись пришедшие из Баймака пленники.

Купцам с помощью суларцев удалось закупить в пограничных селениях и даже в булгарских городах достаточно зерна и сена, чтобы прокормить всех трофейных коней. Закупки продолжались всю зиму, припасы везли даже с Вятки, так далеко забрались уральские купцы. Слухи о крупном поражении казар быстро расползлись по Прикамью, Белов не удержался от соблазна внести свою лепту в распространение нужных сведений, его люди в уральских селениях усиленно распространяли самые противоречивые рассказы о сражении, якобы от лица очевидцев. Кто-то рассказывал, что уральцам помог дух воды, растопивший лёд под ногами казарской орды. Другие доподлинно видели явление Сварога, бившего молниями во врагов уральцев, которые сгорали десятками. Третьи, самые молчаливые, под большим секретом рассказывали доверенным булгарским купцам, что старейшины из Булгара сами предупредили уральцев о казарах. Более того, они ещё год назад через Зыряту заключили тайное соглашение с Беловым о том, чтобы извести вместе с уральцами казар и избавить булгар от казарских вымогателей. Поэтому Зырята и отделился от казар во время сражения, а в Суларе его воины даже не пытались сопротивляться уральцам. И сейчас булгарский десятник остался в Бражинске, обсуждает с уральцами совместные действия против казар.

Белов пока и сам не знал, будет ли польза от таких слухов, но внести подозрения между булгарами и их союзниками всегда полезно. Ещё пара подобных нюансов и казары не смогут свободно проходить через Булгарию до уральцев, либо сами не захотят, либо булгары не пустят. Глядишь, от нескольких нападений удастся избавиться, каждый мирный день работает на уральцев. К весне полсотни суларских подростков включатся в работу, десяток из них усилит небольшую уральскую дружину, до осени ребята сработаются и обживут новую уральскую крепость на Каме. С такой защитой мастера в Бражинске смогут работать без опасения, да и торговый оборот увеличится, купцы смогут выгружать товар на берегу Камы, не теряя день на подъём по Сиве и Бражке, столько же на спуск. А доставку товара можно организовать посуху, просека есть, коней больше чем достаточно.

Число любопытных, посетивших после сражения у Баймака, превысило все разумные пределы. Ладно бы только уральцы из окрестных селений, не меньше было булгар, начиная от недавно присоединённых суларцев, заканчивая целыми делегациями, прибывшими за сто и более вёрст. Отметились и сойки из Липовки, прибывшие самой большой делегацией, по три человека от каждого из трёх селений. Даже представители четырёх ближайших славянских родов, живущих на берегах Вятки, поинтересовались небывалым для здешних мест побоищем. Глядя на такое паломничество, уральцы росли прямо на глазах, молодые дружинники начали понемногу осознавать значение своей победы.

Реакция на полученные сведения у родов была противоположная, три рода угров, жившие по соседству с Баймаком, предпочли откочевать подальше в леса. Начали метаться и угорские селения по соседству с Бражинском, им подполковник сделал строгое внушение, лично навестив каждого старейшину.

— Если ваш род откочует от уральцев, — чётко выговаривал он, глядя в глаза старейшинам, — мы объявим вас умершими. Тогда ни одной железной вещи вам не продадим, врагов направим на ваши селения, вы же умерли, мёртвым враги не страшны. Всем уральцам запретим вступать в брак с мёртвыми, даже голодной зимой не подадим куска еды. Если вы этого хотите для своего рода, можете откочёвывать.

Долго разговаривал сыщик со старейшинами, добиваясь своего, ни один род угров не откочевал от уральских границ. Со славянскими родами всё было с точностью до наоборот, в Бражинск за зиму пришли два десятка славянских семей, даже небольшой род из пяти семей попросился в полном составе в город, обещая стать уральцами. Два рода с берегов Вятки прислали своих старейшин с просьбой принять их в состав племени уральцев, к ним на десяти санях отправился хозяйственный Кудим, он не пропустит ни одной мелочи. Старейшины родов заверили, что на сорок подростков уральцы могут рассчитывать и намекнули, что за десять лошадей готовы отдать дополнительно десять подростков. Кудим сразу гнал с собой небольшой табун, чтобы не терять время на переезды.

Самый интересный номер откололи старые знакомые сойки. Они прислали в Бражинск целый санный поезд, с тремя старейшинами из всех родственных селений во главе со старым знакомым старостой Липовки. Эти хитрецы пять лет выжидали выгодных условий для себя, торгуя с уральцами, но, не вступая с ними в союз. Сойки дистанцировались от уральцев при всех вооружённых конфликтах, даже когда уральцы присоединили Россох и другие булгарские города, родственные булгарам сойки сделали вид, что всё в порядке. Сейчас они почувствовали, что могут упустить последнюю возможность выгодного вхождения в состав уральцев. С расширением числа уральских городов на берегах Камы, торговцы всё реже поднимались по малым рекам, где покупательная способность аборигенов была ниже, чем в городах. Мелкие торговцы, плававшие по малым рекам, брали с собой небольшой стандартный запас железных изделий, позволявший скупать меха, не более. Такого роскошного предложения, как пять лет назад, когда Белов пытался переманить соек к себе, больше не случалось. Никто не дарил молодёжи зажигалки, отрезы шёлка и стальные ножи. Парни и девушки несколько лет шантажировали своих старейшин уходом под крыло уральцев. Немалую долю приложила к этому Ива, превратившаяся за последние годы в статную двадцатилетнюю красавицу. Все её ровесницы давно были замужем, родили по два-три ребёнка, но своенравная племянница старейшины отвергала всех сватов, устраивая скандалы с родными.

Последний скандал совпал с победой уральцев у Баймака, в которую Ива буквально ткнула носом своих родичей.

— Если сойки не присоединятся к уральцам этой зимой, весной я уйду в Бражинск, не одна, — заявила Ива старейшине соек, — со мной уйдёт половина селения, уральцы принимают всех. А вы живите, как жили.

Больше разговоров девушка не вела, демонстративно собирала вещи и готовилась к весне. Вместе с ней к переезду в Бражинск стали готовиться больше двадцати молодых семей только в Липовке, старейшины соек не смогли такого выдержать и решились на присоединение к уральцам. Но, даже здесь они хотели добиться для себя исключительной выгоды.

— Мы прибыли в Бражинск, — начал разговор старый знакомый старейшина Липовки, — чтобы заключить союзный договор с уральцами. На правах старых соседей мы предлагаем наши селения для уральских торговцев, обещаем продавать им все добытые меха, и рассчитываем на самые лучшие товары, которые будут привозить уральские торговцы в наши селения.

Старейшины значительно улыбались и смотрели на Белова, ожидая его благодарности. Они помнили, как пять лет назад он уговаривал соек присоединиться к уральцам, и считали, что уралец будет неимоверно рад союзу с тремя селениями соек. Для сыщика не были секретом их предложения, о которых он узнал больше месяца назад. Старый опер не выпускал из внимания ни одно из соседних селений, особенно больших, регулярно получал подробные отчёты от торговцев и жителей каждого селения об истинном положении дел. Да и сам он не ленился навещать соседние селения, в которых завёл обширные знакомства, чтобы получить информацию, так сказать, из первых рук. Предложения соек он знал и был готов к ним, но не так, как они предполагали. Сойки не знали, что Белов застал распад огромной империи, созданной именно на союзных обязательствах, что для него само слово 'союз' ничего не значит без подкрепления жёсткими экономическими условиями. Для него было очевидно, что никакие благонравные 'союзы' невозможны при создании крепкого уральского государства, на которое он рассчитывал. Изначально он решил, что уральцы будут жить с одинаковыми правами и обязанностями, и только в унитарном государстве, никаких союзных республик и автономий.

— Нет, друзья мои, — улыбнулся Белов старейшинам, — не нужен мне такой союз, живите отдельно, как жили испокон века. Такой союз я вам предлагал пять лет назад, вы, как я помню, отказались. Не будем ворошить прошлое.

Глядя на растерянных старейшин, уралец не удержался от издёвки, показал на штабеля брёвен и досок недалеко от своего дома.

— С весной будем ещё дома строить для новых поселенцев, — подмигнул он сойкам, — летом семей сорок переедут в город, готовимся.

На лицах старейшин отразилась еще более унылая гримаса, Белов демонстративно вперился взглядом в главу делегации, намекая, что ждёт ответа.

— Эээ, — начал старейшина, — если ты отказываешься от союза, что нам делать?

— У вас два пути, — сыщик поочерёдно посмотрел каждому старейшине в глаза, — вернуться домой или войти в состав уральцев без всяких условий, как это делали все соседние роды. Вы направите в Бражинск своих детей или внуков, не старше восемнадцати лет, по одному подростку от двух семей, за каждого я заплачу стандартную цену, котелок за девушку и нож за парня. Других условий я предложить не могу, у нас все равны.

Старейшины попросили время для обсуждения и вернулись в гостевой дом, как по привычке называли гостиницу, организованную главой Бражинска для многочисленных приезжих. В двухэтажном здании были восемь двухместных номеров и два люкса, из двух комнат с санузлом. В рекламных целях Белов устроил во всех номерах водопровод, воду в бак заливали пока вручную, в перспективе это должны были делать насосы. К сожалению, некому было работать над насосами, выточенные цилиндры и поршни лежали, ожидая своего мастера. Недалеко от гостиницы стояла общественная баня на десять мест, которая топилась каждый день. После строительства храма, да проведённого снятия проклятий, всю зиму паломники не переставали прибывать в Бражинск. Зима, как известно, самое свободное время у сельского жителя в средней полосе, только охотники работают зимой более напряжённо, стремясь запастись пушниной для обмена на железо и ткани.

Раньше у окрестных племён и родов любимой зимней забавой были кражи лошадей и другого скота у соседей. Белову, с его драконовскими методами, всего за пять лет удалось избавить соседей от зимних набегов, к тому же, он забрал из всех соседних селений большую часть активной молодёжи. Поэтому любимым зимним развлечением стало паломничество в Бражинск, для посещения храма и других развлечений, которые привлекали окрестную молодёжь. Кроме танцев, привлекали лыжные трассы, самодельные коньки напрокат, а карусели и качели выстроили в каждом селении. Чтобы выгуливать лошадей, скотники организовали катание в санях, с горок на санках катались тоже, хоккей с мячом и шайбой, зимний футбол прочно пустили корни в городе, две трети населения которого были моложе двадцати лет. Да и покупки в торговых лавках Бражинска оставались достаточным стимулом для посещения города. По провинциальной привычке, практически все паломники останавливались на ночлег у родни, поэтому в гостинице проживали исключительно купцы, немногочисленные в зимнее время.

Совещались старейшины соек недолго, на следующий день они с утра пришли к Белову и заявили, что просят принять соек уральцами на обычных условиях. После того, как договаривающиеся стороны обсудили все вопросы по доставке и расселению подростков, старейшина Липовки остался со старостой Бражинска наедине.

— Она знает, что у меня две жены, которых я не брошу, — напрямую спросил его сыщик, — знает, что мне больше сорока лет. Чего хочет твоя племянница?

— Эээ, — смутился старейшина, не ожидавший прямого вопроса, — она хочет стать твоей женой, пусть третьей. Это, без твоего согласия мне лучше не возвращаться.

— Я вышел из того возраста, когда мне подбирали жён, — грустно улыбнулся Белов, — да и ты опоздал со своим сватовством, лет на пять раньше надо было. Жениться сейчас я на Иве не буду. Если захочет, пусть переезжает в Бражинск, работает здесь, будем каждый день встречаться, а там видно будет.

— Но она любит тебя, — попытался что-то изменить старейшина, — больше пяти лет она хочет выйти за тебя замуж. Ты погубишь девицу.

— Думать о её замужестве должен не я, а её родители, — резонно возразил уралец, — чем они занимались пять лет? Иве я ничего не обещал, да и не было ничего между нами. Это моё последнее слово, поживём, увидим.

Ничего не ответил старейшина, только качал головой, уходя из дома Белова. Любил свою племянницу староста Липовки, потому и не настоял на сговорном замужестве, как было принято в большинстве семей, где добрые соседи или друзья обговаривали женитьбу своих детей задолго до брачного возраста. Как успел убедиться сыщик, такие браки были достаточно ровными и долговечными. Вечно занятым домашним хозяйством и детьми женщинам не оставалось времени на любовные терзания, да и старели они быстро. У тридцатипятилетней женщины были взрослые дети, внуки, хлопоты по устройству дочерей и сыновей не способствовали любовным переживаниям. Похожая судьба была у их мужей, проводивших большую часть жизни в лесу или на реке, возвращавшихся в родную избу не каждую ночь. Люди не терзались вопросом, в чём смысл жизни, правильно ли живут. Они жили для общества, для рода, и положение рода, его благосостояние и развитие считали главной целью существования.

— Почти как в далёкие семидесятые годы, — вспомнил Белов поведение своих родных, — чтобы всё было, как у людей. Надо или не надо, тогда никого не интересовало, главное, чтобы не было стыдно перед родственниками и соседями, чтобы всё было, как у всех. Купили соседи гарнитур, нам надо такой же. Поступил племянник в московский вуз, значит, своего сына туда надо готовить. Причём тут любовь, если дом — полная чаша? Какие любовные терзания, когда надо картошку убирать, капусту солить, зимой снег огребать и так далее.

От этих воспоминаний защемило сердце, он вышел на улицу городка, сравнивая наезженные санями дороги с разбитым асфальтом своего мира, аккуратно прогребённые дорожки вдоль домов с полузанесёнными снегом и грязью тротуарами родного города, у администрации которого хронически не хватало денег на пешеходов, как, впрочем, и на проезжую часть дороги, тоже. Белову вспомнились жалобы своего приятеля, работавшего в мэрии, который говорил, что из города забирают 89 % собранных налогов, что характерно, даже в советские времена оставалось на городские нужды 40 % собранных в городе налогов. С каждым годом часть налогов, остающаяся в городе, уменьшается на пару процентов.

— Интересно, — отстранённо подумал он, — как там в России? Стала Москва вторым Косово или нет? Вся провинция вымерла или только её русская часть? Кем заселяется Урал, китайцами или чеченцами?

— Нет, в этом мире не будет России, с её пренебрежением к собственным гражданам, как и многих других стран, — ещё раз убедился в правильности своего пути Белов, — я буду работать прогрессором, чтобы паровозы и самолёты появились на тысячу лет раньше, пока население Земли не вырастет до вызывающего ненависть друг к другу количества. Пусть люди не распахивают целинных земель, пуская на ветер плодородную почву, пусть изначально человек бережёт планету, глядишь, и к себе подобным будет относиться по-человечески.

Зайдя к Сурону, сыщик долго беседовал с ним о пути развития человечества и уральцев в частности. Тот с осени готовил два десятка священников-миссионеров для уральских селений, обсудили материальные проблемы, и перешли на духовные тонкости.

— Мне представляется, наши священники должны воспитывать в людях не столько любовь к богам, сколько любовь к своему, уральскому, роду и своей земле, — за кружкой отвара из лесных трав, рассуждал сыщик, встретив в лице Сурона родственную душу, — если мы не приучим людей любить природу, не пройдёт и полсотни лет, все леса вырубят, и в реках вместо рыбы будет одно дерьмо плавать.

— Не может такого случиться, — задумывался собеседник, — сколько поколений наших предков живут здесь и ничего.

— Откуда, по-твоему, пустыни в Египте и Ливии, — поражал его старейшина, — почему наши горы, сплошь поросли лесом, а в Армении и Ромее дерево в горах не найдёшь. Дрова там большая ценность, я не говорю о горах Парфии и Персии. Всё потому, что людей там живёт много, а нас, пока, мало. Но, за пять лет вокруг Бражинска распахали столько полей, что без заботы об их сохранности и сохранении лесов, пустыня будет и здесь.

— Как же ты предлагаешь поступать, — задумывался Сурон, — священник не может и не должен запрещать мирские дела.

— Он должен в каждом уральце воспитать любовь к своему краю, где каждая веточка и рыба суть творенье божье, младшие братья наши.