""Болваны"" - читать интересную книгу автора (Галкин Александр Борисович)

ГЛАВА 10. КОЛЬЦО СО ЗМЕЕЙ.

1.

Железнодорожная платформа "Ивантеевка-2", где они встретили девиц, была в двух шагах от дома Лунина. Миша зазвенел ключами, открывая квартиру, - сбоку, из соседней квартиры, высунулась голова соседки (народ не дремлет). Верстовская и Лянечка дружно сказали: "Здрасьте!" Дверь сразу же захлопнулась. О чем могла подумать соседка? Ответ очевиден, решил Птицын: "Кобели шлюх привезли!"

- Моя прапрабабушка была двоюродная племянница Элизы Воронцовой, возлюбленной Пушкина. Элиза Воронцова на самом деле урожденная княжна Потоцкая, польская княжна. Во мне польской крови на три четверти, на четверть - еврейской, по отцовской линии, и еще на четверть - русской, - Лянечка, развалясь в кресле, рассказывала о том, что Птицын уже тысячу раз слышал. Есть люди, которые всегда говорят одно и то же, и каждый раз уверены, что говорят это впервые. Большие очки и пучок со шпильками напоминали Птицыну учительницу русского языка, диктующую детям словарный диктант.

- В тебе крови на пять четвертей! - ядовито отметил Птицын. Во все время ее речи он просматривал газету "Советский спорт".

- Тебе не интересно? - осведомилась Лянечка.

- Нет!

На стуле, у книжных полок, касаясь затылком книг, сидел Лунин и глядел в потолок. В зубах у него торчала сигарета, в руках он сжимал рюмку вермута.

Верстовская угнездилась на кресле, поджав под себя правую ногу в белом носочке, а другую выставив наружу острой коленкой. На ручку кресла она поставила бокал с вермутом. На безымянном пальце левой руки Верстовской было надето золотое кольцо с приподнятой головой змеи. Птицын вспомнил, как однажды она завела его в пивной бар на Таганке. К ним подошел какой-то молодой хлыст с серьгой в ухе, бросил на стол кольцо и сказал: "Семьдесят рублей! Не интересуетесь?" Верстовская, к большому удивлению Птицына, купила кольцо, но тогда не надела его, а спрятала в сумочку.

Птицын краем глаза, из-под газеты, наблюдал за Верстовской: она облачилась в свитер и синий джинсовый комбинезон с бретельками и напоминала Птицыну крота-строителя из мультфильма. Тот ловко орудовал мастерком: бросал раствор на кирпичи, под ритм работы напевая песенку ударника. Кирпич за кирпичом - и стена готова. Верстовская скорей из разрушителей.

Попробовав вермута, все сошлись на том, что, хоть он и итальянский, но гадость страшная и больше подошел бы как средство от клопов. Лянечка и Верстовская сразу закурили. Миша поднес спичку к Лянечкиной сигарете. Она прикрикнула на него:

- Сначала чужой даме, потом - своей.

Лунин завел "Пер Гюнта". Птицыну эта пластинка мешала: она казалась ему слишком нервной.

Верстовская сбросила с плеч лямки комбинезона и резко через голову сняла серый свитер, оставшись в синей водолазке под комбинезоном. Закинув за голову правую руку, она слегка покачивалась на кресле в такт музыке. Вокруг под мышки на ее кофточке расплылось круглое пятно пота.

Птицын принес на тарелке с кухни две копченые ставриды. Верстовская фыркнула. Обескураженный, он унес ставриду назад. Он ходил туда-сюда, делая кофе или пытаясь накормить гостей, отказавшихся есть. В один из его приходов Лянечка с Верстовской играли в города:

- Армавир.

- Рига.

- Актюбинск.

- Кутаиси.

- Ивантеевка, - проходя мимо них, огрызнулся Птицын.

Птицын посоветовал им сыграть в крестики-нолики: тоже интересная игра. Он уселся на стуле с обиженным видом и опять взялся за газету. Лунин по-прежнему курил и смотрел в потолок.

- Что же вы нам расскажете интересного? - осведомилась Верстовская.

Молчание на этот раз было долгим. Никто не хотел его прерывать. Птицын зевал. Лянечка лукаво улыбалась, всем видом показывая, что она-то отлично знала, что так будет. Верстовская курила.

- Мы напряженного молчанья не выносим! Несовершенство душ обидно наконец, - Лунин сел на своего любимого поэтического конька, и Птицын понадеялся, что, может быть, идиотизм сдвинется с мертвой точки.

- Вы профанируете мои идеалы Вечной Женственности! - заорал Миша, подпрыгнув на стуле. - И вообще я очень ранимое существо, а вынужден из-за вас надевать на себя раковину... без жемчужин. Я идеалист, а вы делаете из меня циника. Вы не понимаете мою тонкую душу... Вы грубые существа...

Верстовская хохотнула.

Миша занял место посередине комнаты, которая, таким образом, превратилась в сценическую площадку.

- Зачем же ты нас сюда пригласил? Если мы твои враги? - спросила Лянечка, зажигая новую сигарету.

- В женщинах не должно быть ничего, кроме женственности. Женскость и женственность - это две большие разницы. А у вас одна только женскость.

- А зачем нужно противопоставлять женскость и женственность? - возмутилась Лянечка и сняла очки.

- Как зачем?! - возмутился Миша. - Это ясно даже ослу!

- Лучше почитай стихи! - посоветовал Птицын Лунину. - Маяковского. "Про это"!

- Крокодильский юмор! - фальцетом прокукарекал Лунин и бережно загасил в пепельнице окурок. - В женщине главное - стиль! Изящество, красота, нежность, любовь! Почему ты уверен, -- вдруг закричал он Птицыну, - что женщина - это предмет обихода?! Сосуд скудельный? Или, ты полагаешь, она - ночной горшок для отправления мужских надобностей? Нет, она не унитаз! Я верю, что женщина - существо духовное. Она не виновата в Адамовом грехе! Это он съел яблоко! Так какого же рожна на нее вешать всех дохлых собак?!.

Птицын никак не ожидал агрессии от Миши в такой момент. Лянечка переглянулась с Верстовской. На губах Лянечки бродила ироническая улыбка.

Лунин вдруг обмяк, сам себя оборвал и сел на стул. Ему опять захотелось спать. Тазепам начал действовать как снотворное. "Скорей бы все это кончилось!" - подумал он.

Верстовская спрыгнула с кресла и выбежала из комнаты. Птицын понял, что это шанс переломить бесконечный, махровый идиотизм: надо этих баб разделить и добивать их по отдельности. Нельзя пускать Верстовскую в комнату. "Пусть Лянечка с Луниным беседуют о женскости и духовности (Лунин, как видно, опять нажрался тазепама, потому неадекватен), а я попробую изолировать Верстовскую". Он вышел вслед за Верстовской.

Верстовская заперлась в ванной.

Воображение Птицына услужливо нарисовало ему соблазнительную картинку: он ловит Верстовскую на выходе из ванной, запихивает назад, закрывает дверь изнутри, включает кран с теплой водой, дожидается, пока ванна начнет наполняться и хладнокровно опускает Верстовскую в ее бронетанковом комбинезоне в воду. Она там барахтается. Он лезет туда же, и между ними происходят веселые игры с водяными брызгами. На сколько они будут веселые, он предпочитал не загадывать вперед. По крайней мере, вчерне план действий был готов. Хорошо бы попозже и Лянечку туда окунуть - сбить с нее польскую спесь!

Маленькая загвоздка: похоже, Верстовская не собиралась выходить из ванной. Птицын отправился на кухню. Чтоб хоть как-то убить время, Птицын поставил на газ две жезвейки с кофе. Он задумался о том, каков источник этой сексуальной фантазии. Кукеса и Ксюшу в ванной он вспомнил сразу. В совмещенном санузле в Мытищах между ними разыгрывались кошмарные семейные дрязги, вплоть до рукоприкладства. Потом по цепочке ассоциаций Птицын припомнил рассказ Кукеса о его приятеле Солее, который привез домой шлюшку, снятую на Ярославском вокзале, трахнул ее в ванной, потому что родители были дома, после чего все вместе смотрели телевизор: тринадцатую серию "Тени исчезают в полдень" - и пили чай.

"Чем она там может заниматься?" Птицын посмотрел на широкое окошко под потолком между ванной и кухней. За стеклом горел свет. Он сделал два шага назад и запрокинул голову. Если вскочить на плиту, то будет видно все, что делается в ванной. "Слишком грязно! На какую мерзость тянет человека это поэтическое чувство - любовь! При ближайшем рассмотрении душа оказывается клоакой, откуда поднимаются всякие миазмы, на свет Божий выползают змеи и скорпионы..."

На плите зашипело. Кофе убежал. Птицын бросился его спасать - чёрт! обжег указательный палец. Открыл воду - сунул палец под холодную воду, смочил подсолнечным маслом. Жгло не переставая. Вдруг он взглянул на окошко ванной: свет погас. Пока он возился, Верстовская исчезла. Шанс упущен.

Птицын зашел в ванную. В унитазе плавала вата, пропитанная кровью. Птицын злобно спустил воду.

2.

Птицын принес на подносе кофе, уже разлитый по чашечкам. Играла музыка Джо Дассена. Лянечка прикорнула на диване; глядя в зеркальце, она подмазывала губы и черным карандашом прочерчивала их границы посередине и в уголках. Миша, откинув занавеску, созерцал в окне хмурый январский день, готовый вот-вот погаснуть.

- Миша, дай, пожалуйста, спички, - вдруг энергично бросила Верстовская, допивая кофе и отставляя чашку в сторону. - А ты, Арсений, разлей вермут.

Похоже, она что-то задумала. Неужели решила взять инициативу в свои руки?

Они выпили. Поморщились. Страшная гадость!

- Сыграем в фанты! - сказала Верстовская, вставая. - У кого короткая, тот исполняет фант. Первый загадывает Арсений. Лянечка и Миша тащат.

Верстовская достала из коробка три спички, одну надломила, половинку выбросила в чашку из-под кофе, перемешала спички за спиной и протянула их Лянечке:

- Тащи!

- Длинная! - сказала Лянечка.

- И у меня! - заявил Миша.

- Завяжите мне глаза! - приказала Верстовская, бросив короткую спичку на стол. - И раскрутите.

Миша завязал ей глаза желтым шелковым шарфом, который достал из шкафа. Лянечка трижды повернула ее за плечи в одну и в другую сторону.

- Арсений, что делает этот фант? - спросила Верстовская у Птицына.

- Целуется. Взасос.

Птицын с брезгливой миной сидел на диване, забросив ногу на ногу. Лянечка переместилась на кресло. Миша стоял у книжных полок.

Верстовская неуверенно шагнула в сторону дивана. Когда Лянечка ее крутила, Птицын заметил, как Верстовская слегка сопротивлялась, явно пытаясь сохранить способность ориентации. Сначала она шла к дивану, где сидел Птицын, но потом вдруг остановилась в сомнении и взяла левее, так что ткнулась носом в кашпо с настурцией, свисавшее с книжной полки. Верстовская сдернула с глаз повязку и увидела перед собой Лунина.

- О Боже мой! - вскрикнула она с неподдельным ужасом, но потом опомнившись, воскликнула: - Пожалуйста!

Она обвила руки вокруг Мишиной шеи, и они стали целоваться. Лянечка, улыбаясь, близоруко щурилась. Птицын, краем глаза следя за происходящим, не пошевелился, на его лице не проявилось ни малейшей эмоции. Он сидел как чурбан и вспоминал подвижные, как ртуть, губы Верстовской.

Миша закатил и прикрыл глаза, очевидно получая немалое удовольствие от внезапных лобзаний.

- Теперь, - распорядилась Верстовская, - Миша держит спички. Фант мой. Арсений, Лянечка и я играем. Короткая целует Арсения.

Миша пошел со спичками по кругу.

Верстовская вытянула первая.

- Длинная! - обиженно протянула она, не пытаясь скрыть разочарования.

- Короткая! - показала Лянечка свой фант и надела, а потом опять сняла очки.

Птицын даже не встал с дивана. Лянечка, коварно улыбаясь, сама подошла к нему и уселась рядом. Птицын двумя пятернями схватил Лянечку за затылок, грубо повернул ее голову к себе и, выдернув шпильки из пучка, хищно впился в ее губы. Они были пресные и каучуковые. Резиновый привкус на губах и языке напомнил Птицыну, как вчера он надувал презерватив. Точнее, эти губы походили на холодец, или, как говорила его бабушка, студень. Птицын терпеть не мог выражения Голицына о поцелуях - "пососались", но в случае с Лянечкой все обстояло именно так; Птицын преследовал исключительно техническую задачу: разомкнуть ее неподатливые губы и втолкнуть в Лянечкину глотку свой язык, чтобы овладеть ее языком, который сопротивлялся, ускользал прочь, не желал подчиняться грубой силе. Кажется, Лянечка не ожидала от Птицына такой прыти.

По ходу этого бессмысленного механического процесса Птицын думал о своем первом поцелуе. В этих воспоминаниях не было ничего идиллического, пожалуй, они были даже неприятны. Дебелая одноклассница, на голову выше его ростом, некрасивая и мясистая, испытывала тогда, впрочем, как и Птицын, муки разбушевавшейся плоти, что-то вроде скрытых тектонических процессов, подошедших к критической точке, пока еще контролируемой приборами в качестве границы нормы, но уже чреватой катаклизмами. Дело к тому же усугублялось приходом весны, так что Птицын с одноклассницей составляли пару блудливых мартовских кошек в полнолуние. Кот, понятно, всегда плетется в хвосте у кошки. Так и здесь: одноклассница методично, целый месяц, звонила Птицыну, напрашиваясь послушать Вивальди. Птицын, влюбленный в Машу, прошедший через все страдания первой любви, не хотел удовлетворяться суррогатом, когда перед ним сиял бриллиант чистой воды, но этот бриллиант был недоступен, он оставался на музейной полке или прилавке дорогого ювелирного магазина, а весна бушевала, кровь циркулировала, плоть дыбилась и гнала Птицына на улицы ночной Москвы, - словом, спустя месяц он сдался и приготовил своего Вивальди. Три дня после этой встречи он никак не мог отделаться от чужого запаха - смеси пудры, помады и еще чего-то такого противного, о чем не хотелось думать.

Лянечка оторвалась от губ Птицына и, недовольная, отодвинулась.

- Много на себя берешь! - заметила она Птицыну.

- Не больше твоего! - отбрыкнулся он.

- Михаил! Лянечка готова на все услуги. Займись с ней. Будь мужчиной! Она жаждет ласковой и твердой мужской руки.

Птицын направился к Верстовской, потягивавшей вермут. Он забрал у нее бокал, поставил его на столик. Потом протянул ей руку. Она глядела на него, как затравленный полевой зверёк - сбоку и исподлобья, он - в упор. Руки ему она не подала. Напротив, подобрала под себя ноги, забилась поглубже в кресло, скрестила на животе свои тонкие, длинные пальцы с ухоженными перламутровыми ногтями.

- Ну, хватит! Пора и честь знать! - отчеканил Птицын своим поставленным баритоном, выкинул вперед руки-щупальца и выволок Верстовскую из ее призрачной крепости, как она ни цеплялась за подлокотники. Крепко прижав к груди клубок ее тела, он потащил ее за перегородку. Она вспархивала ручками и ножками, точно взъерошенный птенец в лапах жирного кота.

- Миша! Не зевай. Делай как я!

Лунин с Лянечкой, оставшись в большой комнате, понимающе переглянулись. Лянечка достала сигарету - Лунин чиркнул спичкой. Они закурили.

- Как ты думаешь, это надолго? - поинтересовался Миша.

- Не думаю, - усмехнулась Лянечка.

- Может, чайник поставить?

- Подождем!

Через три минуты, поправляя на затылке растрепавшиеся волосы, вышла Верстовская, и за ней - Птицын.

- Надо ехать! - заявила Верстовская.

3.

Птицын с Луниным на площади перед Домом культуры поймали такси, доехали вместе с девицами до Москвы, где разделились. Лунин поехал провожать Лянечку, Птицын - Верстовскую. Они опять взяли по такси и разъехались в разные стороны, условившись встретиться через полтора часа у табло Ярославского вокзала.

Миша ждал Птицына уже полчаса, приплясывая на месте и поминутно взглядывая на большие круглые часы над головой. Он продрог до костей, проклял все на свете. Обычно Птицын был до тошноты пунктуален, хвастал своей точностью. "Куда он пропал? Разве что Верстовская оставила его на ночь? После всего, что было?! А что было? Голубки ругаются - только тешатся. Какой чёрт дернул его договариваться... Ехал бы домой! И я бы уже был на Азовской!"

Лунин захаживал внутрь вокзала, но там было не намного теплей. Милиционер тащил под руку упиравшегося пьяного. Уборщица мыла пол и бормотала под нос невнятные ругательства. Несколько человек стояло у касс.

Наконец, красный и запыхавшийся, Птицын появился.

- Извини, идиотская ситуация: такси сломалось... Лопнуло колесо. Прямо у Ясенево, километрах в пяти от ее дома... На дороге пусто. Фонарей нет. Темень! И мы кукарекаем.... Минут сорок менял, скотина. Он меняет, а счетчик тикает... Мы сидим рядом с Верстовской. Молчим. А счетчик тикает. Семь рублей. Восемь. Вдруг раз - она взяла и пересела вперед, к таксисту. Я сижу сзади, она - спереди. Всё молчим. Шофер домкратом поднял бок... открутил спущенное... А счетчик тикает. Двенадцать... тринадцать! Мы молчим. Короче, доехали, заплатил таксисту 13 рублей... и еще я сказал: "Спасибо!" Интеллигент проклятый! Правильно Ленин ненавидел интеллигентов!

Они сели в поезд.

- Таких идиотов, как мы с тобой, поискать!.. - продолжал Птицын. -Вместо того чтобы дать им пинка под зад, мы взяли такси, поехали провожать... этих подлецов... Редкие болваны! Знаешь, что сказала Верстовская, когда я ее довез наконец?

- Ну?

- "Спасибо"! Представляешь?

- Вежливая, - хмыкнул Лунин.

- Еще какая! Скажи еще: "учтивая"! - Птицын закипал. - Я ей тоже вежливо: "Не за что". Она чуть-чуть улыбнулась - и опять мне: "Давай кончим эту мочалку?" "Мочалку"! Подобрала словечко! Ночами бессонными думала!.. "Мочалку"!

- А ты?

- Что я? "Давай!" - говорю. Она, видно, думала: вот, мол, взвоет как белуга, грохнется перед ней на колени и давай прощенья просить: "Леночка! Душечка! Позволь боготворить тебя издалека? На расстоянии... Следы ножек твоих целовать буду..." Или: "Выходи за меня замуж! Жить без тебя не могу! Умру, если не пойдешь!" Чёрта с два... От меня не дождется!

Птицын впал в бешенство. Задели его гордость. Тут уж держись!

- Я забыл спросить, - вклинился Лунин, пытаясь слегка сбить Птицына с его "пунктика". - А что вы там делали с Верстовской за перегородкой?

- Где? - не понял Птицын.

- Да у меня! В Ивантеевке.

- А-а... Да ничего не делали... Я схватил ее на руки, очень аккуратно донес, выложил на диван, стал сбрасывать помочи с ее комбинезона... Она руками пихается... и коленями... Знаешь, как "велосипед" делают... упражнение такое... для пенсионеров... Вот она примерно то же делала. И смотрит как мышка-норушка. Ну я ее и отпустил. Вообще, я ничего и не хотел, если честно... и не собирался ничего делать... Просто стало противно. Они меня разозлили... эти две бабы... подлые... Притом что я абсолютно все контролировал.

- Мы когда с Лянечкой ехали, она кивнула на афишу: "Смотри: кино... "Люби, люби, но не теряй головы" - называется... Передай Птицыну".

- Знаю. Югославское. Вот стерва! Что она еще обо мне говорила?

Птицын был не только самолюбив, но болезненно мнителен.

- Ничего не говорила больше.

- А о Верстовской?

- Тоже. Мы тихо-мирно проехались по центру... Она там что-то себе бормочет про Цветаеву, про Джона Фаулза. Как радио... "Спокойной ночи, малыши"... А мы с шофером курим. Я смотрю в окно... И мне хорошо. Люблю кататься в такси.

- И прощались вы "тихо-мирно"?

- Разумеется. Что нам, собственно, делить? Я говорю: "Извини, если было скучно".

- Рыцарь! - хмыкнул Птицын.

- А она: "Всё отлично... - продолжал Лунин. - Я славно отдохнула! Мне было интересно".

Птицын экивоками и намеками поведал Лунину о своем открытии в ивантеевском сортире. Миша долго ничего не мог понять. Когда же до него дошло, он присвистнул:

- Это что же... получается, они такие мерзавцы?

- Почему? - не понял Птицын.

- Если сговорились... Лянечка, допустим, звонит Верстовской: "Так, мол, и так". Та - ей: "Не могу. У меня сейчас такое положение интересное. Я не в форме". - "Ну и отлично! И у меня то же самое".

- Это кто, Лянечка, говорит? - смеясь, переспросил Птицын.

- Ну да, - подтвердил Миша, валяя дурака. - "Не беда, - говорит. - Они все равно ничего не могут. Развлечемся!"

- Едва ли они сговорились, - улыбнулся Птицын. - Тем более вслух обсуждали такие вещи. Хотя кто их знает... Обидно, что мы с тобой совершенно ничего не продумали... не просчитали ни одного варианта... Положились на русский "авось"! Лопухи!

Лунин задремал. Птицын тоже прикрыл глаза.