"Выдержка" - читать интересную книгу автора (Андреева Наталья)Съемка: движущийся объектТак я рассуждал по дороге к дому. Эти мысли отвлекли меня от главного. Лишь через двадцать минут я с удивлением обнаружил, что за мной «хвост». Да-да! Самый настоящий «хвост»! За моим автомобилем на деликатном расстоянии следовала машина. Все по правилам триллера: номер заляпан грязью, стекла тонированные. Я ведь так мечтал стать героем боевика, и вот свершилось! Почему же мне не радостно? Потому что нет ничего приятного в том, когда за тобой следят. Я дернулся, они тоже увеличили скорость, я сбавил газ, и они приотстали. Невольно я занервничал. Вспомнил отчего-то Джеймса Бонда, потом фильм «Семнадцать мгновений весны» и тут же пару глупых анекдотов. Типа «лыжники, догадался Штирлиц». «За мной следят», — догадался Леонид Петровский. Мои мысли скакали галопом, я все никак не мог их остановить. «Спокойно-спокойно-спокойно…» По команде «стоп» последним оказалось слово «лыжники». Я сообразил, что это от страха. «Спокойно-спокойно-спокойно…» Машинально я положил руку на грудь, туда, где во внутреннем кармане пиджака лежал заветный конверт. Ты думал, Лео, там мусор. А там бомба! Вот она и рванула! Что же теперь делать? Как водится, я начал с глупостей. Попытался от них оторваться, поехал проходными дворами. В результате нарвался на пару грубых окриков и удар кулаком в левую дверцу, после чего меня обозвали «буржуем недобитым» и «сволочью». Люди не любят, когда в их уютных двориках кто-то пытается уйти от погони, тормозит у кустиков, где дети играют в прятки, и передними колесами заезжает в песочницу. Мои проблемы никого не волновали. Это за мной следили, а все остальные жили без оглядки. Они просто жили, а я пытался скрыться. В общем, я выехал на проспект. В условиях московских пробок и преследование, и уход от него одинаково затруднены. Если бы мы были за городом, а я управлял более скоростной машиной, вялое преследование превратилось бы в захватывающую погоню. А так мы стояли в одной пробке, в двух метрах друг от друга, они меня видели, а я их нет. Я подумал: а не остановиться ли у поста ГАИ. Подойти и сказать: — Почему у вас по городу ездит грязная машина с заляпанными номерами? Потом мелькнула трусливая мысль: а не позвонить ли папе? Я тут же представил Джеймса Бонда, у которого допытывают секретный шифр. Он же, исхитрившись, набирает заветный номер и слышит в трубке жизнерадостный голос отца: «Сынок, я сейчас пришлю своих людей! И позвоню президенту!» Затем мелькнула безумная мысль: остановить машину, выйти и показать им всем, кто я такой. Леонид Петровский в роли супермена. Мне вдруг захотелось пожить еще немного. До слез, которые выступили на моих прекрасных голубых глазах. Как водится в таких случаях, я представил свои похороны. Вереницу красивых женщин, идущих за фобом, во главе которой моя неземная мама, промакивает белым платочком фиалковые глаза. Мне стало себя очень жалко! Такой молодой и красивый! Кто знает, сколько их за тонированными стеклами? И какие они? Плевать им, что я наследник строительной Империи. Тиранов убивали. Наполеона заточили на Острове Святой Елены. Людовика Шестнаддатого казнили, а последнего русского царя расстреляли. А кто такой Леонид Петровский? Его четвертуют, не иначе. Империи достанутся лишь мелкие его кусочки, а кресло в совете директором так и останется пустым. Как же все это печально, черт меня возьми! Ни один из планов так и не был реализован. Я ехал по Москве, а они ехали за мной. Я уже начал уставать от «погони», но они не форсировали события. Просто далеко меня не отпускали. Сначала я думал, что еду домой, но оказалось, что на квартиру к Павлу Сгорбышу. Я знал, что этот месяц проплачен, и квартирная хозяйка еще не объявилась. Ключей у меня не было. Их не было и у любознательной соседки. Но мне необходимо делать хоть что-нибудь. Поэтому я остановил машину у подъезда, в котором жил Павел Сгорбыш, и вошел в дом. Взлетел на второй этаж и посмотрел в окно. Тут же увидел заляпанные грязью номера. Из машины с тонированными стеклами никто не вышел. На пятый, последний этаж я поднялся пешком. Постоял на лестничной клетке, пытаясь выровнять дыхание. Прислушался. Меня никто не преследовал. Я хотел было пойти самым длинным путем. Позвонить в дверь любознательной соседке, узнать у нее телефон квартирной хозяйки, поехать к ней, достать ключ при помощи магии своей улыбки либо притащить женщину сюда. Чтобы она открыла дверь, и я бы вошел. Я готов был измотать и себя, и своих преследователей, проделав бесполезную работу. Что-то мне подсказывало, что она бесполезная. По этой причине я и подошел к двери квартиры, которую снимал Павел Сгорбыш. Дверь была закрыта, но не заперта. Потому что, когда я ее толкнул, она открылась. Они взломали замок. Когда это случилось? До того, как я приходил сюда и спрашивал, где Сгорбыш? Да. Но после того как я получил конверт. Они не добились от Сгорбыша главного: где находятся снимки? И разумеется, негативы. Они убили его. И приехали сюда. Они обшарили всю квартиру. Я в этом убедился, как только открыл дверь. В маленькой однокомнатной квартирке все было вверх дном. Сюжет развивался, как в боевике. Мне незачем это описывать, картина известная. Подушки вспороты, шкафы распахнуты, из сахарницы высыпан сладкий песок. Они не оставили ни единого потаенного уголка. Даже линолеум в одном месте был вспорот, а половицы разобраны. Проявочная, в которую была переоборудована кладовка, разгромлена. Все залито реактивами, пленки засвечены, CD поцарапаны. Если бы Сгорбыш был жив, квартирная хозяйка выставила бы ему такой счет, что на компенсацию убытков ушли все его сбережения. Мой визит сюда бесполезен. В отличие от них я не профессионал. Я понятия не имею, где искать и что искать. И Жаль только, что от него ничего не осталось. Был человек, и нет человека. Имущество, принадлежащее ему, уничтожено. Снимки, сделанные им, порваны. А ведь среди них были и гениальные! Но один неудачный (или удачный?) кадр перечеркнул всю его жизнь. Стоило ли оно того? Во имя чего Павел Сгорбыш пожертвовал всем? Ради денег? Не верю! Я хорошо его знал. Я не могу поверить, что причиной были деньги. Тем не менее… От гениального фотографа не осталось ничего. Мне нечего было спасать. Разве что те снимки и негативы, которые остались в редакции, да кое-что у меня дома. Я чувствовал себя опустошенным. Важная часть моей жизни уничтожена. Я потерял человека, к которому был привязан, я возненавидел работу, которую еще две недели назад обожал. Кто это сделал и зачем? Неужели оно того стоило? Я должен разгадать ребус Павла Сгорбыша. Машинально я погладил полу пиджака, за которой находился внутренний карман, а в нем заветный конверт. Надо идти. Здесь нечего было делать. Я стоял на пороге единственной комнаты и смотрел на мусор, которым был усеян затоптанный пол. Прямо передо мной лежал старый журнал. Кажется, «Работница». Или «Крестьянка». Я не мог сказать этого с полной уверенностью, потому что обложка отсутствовала. Ее варварски оторвали, а сам журнал отбросили в сторону. Машинально я поднял журнал, глянул на страницу с выходными данными и также машинально отметил дату выхода: тысяча девятьсот семьдесят какой-то год, октябрь. Старье! Я бросил журнал обратно на пол, где валялись обрывки фотографий и прочая дребедень. Потом развернулся и вышел на лестничную клетку. Позвонил в соседнюю дверь. По ту сторону раздались шаги, кто-то долго смотрел в глазок, потом мне, наконец, открыли. — Что случилось? — спросила соседка. Ее уже не удивляли мои частые визиты сюда. — Я и сам хотел бы это знать. Скажите, милиция не приходила? — Милиция? Зачем? — К Сгорбышу. Дело в том, что он умер. — Да что вы говорите! — она всплеснула руками. Потом припечатала: — Опился. Кто ж его будет хоронить? — Я. — А вы ему кто? — с любопытством спросила она и посмотрела на мои волосы. — Мы вместе работали. — А! Вспомнила! Он говорил! Надо же! Неужели ж на работе и похороны оплатят? — Оплатят, — с уверенностью сказал я. Потом подумал, что надо бы заявить права на тело Павла Сгорбыша. Как бы его труп не сочли невостребованным и не бросили в общую яму. Нужно наведаться в морг. Я вспомнил машину с тонированными стеклами, стоящую у подъезда, и передернулся. Вот как раз в морг спешить и не стоит. Такой случай они не упустят. Как войду, так и не выйду. — А вы разве не слышали, как за стенкой ходят люди? — поинтересовался я у соседки Сгорбыша. — Громко говорят, двигают мебель? — Да кто ж нынче ее не двигает? Надо мною чуть не каждую ночь оргии устраивают! Пока линолеум на полу лежал, было терпимо, а как во время ремонта ламинатом застелили, хоть караул кричи! Вилку уронят — и то слышно! Я уж и участковому жаловалась, в местное отделение милиции ходила! Аж в городскую управу! Да кому до этого есть дело? Там молодежь гуляет. Послали меня куда подальше. «Иди, — говорят, — бабка, не мешай нам». Хорошо, не побили. Я на шум внимания уже не обращаю. А за стеной ли, наверху ли, мне без разбору. Я, как шум услышу, петь начинаю. — Как-как? — удивился я. — Караоке. Врубаю на полную громкость и пою во весь голос. Они мне танцы, я им — пение. Хотите послушать? Я не успел сказать «нет», как она затянула: — «А я девочка-зима, а я девочка-лето…» Стены панельной пятиэтажки содрогнулись. Акустика здесь была, как в главном зале консерватории! А петь женщина привыкла громко, дабы перекричать дискотеку на верхнем этаже. Слышно аж в соседнем подъезде! Если не в соседнем доме, который стоит вплотную. Я чуть не расхохотался. Думал, наивный, она их давит русским народным «раскинулось море широко», но пенсионеры нынче пошли продвинутые. Веселые же здесь ночки! Я начинал понимать участкового. «Девочка-лето» допела припев и счастливо улыбнулась: — Ну, как? — Супер! Мне нравится репертуар. — Спеть еще? — с готовностью предложила она. — Теперь моя очередь вас развлекать. На вашем месте я позвонил бы квартирной хозяйке Сгорбыша и попросил ее приехать, — сказал я женщине. — Похоже, что у нее проблемы. Я распахнул дверь. Соседка заглянула в квартиру и ахнула: — Господи! — Вот именно. — Говорила я Вальке! — с торжеством сказала женщина. — Предупреждала! Не сдавай квартиру! Какие ж люди до денег жадные! Расхлебывай теперь! Сейчас я ее обрадую! Вот уж обрадую! — И она исчезла за дверью своей квартиры. Что касается меня, я вышел из подъезда и направился к машине. Моя миссия была выполнена. Они меня дождались. Я уже начал к ним привыкать. Кивнул издалека и хлопнул дверцей машины. Поехали! Я решил не откладывать дело в долгий ящик и направился в редакцию. Машина с тонированными стеклами по-прежнему следовала за мной на почтительном расстоянии, но я не обращал на нее внимания. Привык. Этот день был насыщен событиями. В редакцию меня пропустили беспрепятственно, хотя, пока я мотался по московским пробкам, рабочий день подошел к концу. Половина сотрудников уже разошлась. Лето, кому ж охота в офисе сидеть? Все ищут предлоги, чтобы время, проведенное на работе, сократилось до минимума. Тетя Клава, сидевшая на вахте, спросила только: — Решил к нам вернуться, Леня? — Подумываю об этом, — улыбнулся я. — А здесь без тебя скучают. Я вспомнил об обманутых женщинах, которые сделали альбом для холеной блондинки, предназначенный в подарок директору комбината. Месяца не прошло, а нет уже ни Сидора Михайловича, ни блондинки. Значит, и я свободен от обещаний. Я шел по коридору и машинально улыбался. Мне было больно: я вспомнил Сгорбыша, который никогда уже не пройдет на свое рабочее место по этому же коридору. «От боли плачут». Кто бы меня этому научил? В студии ничего не изменилось. Шушукался задник, раскачивались стулья, хрустели карандаши. «На птичьих правах» высиживали на жердочках до упора, ведь все они мечтали сделать карьеру. А вот начальство уже разбежалось: в офисе я никого из них не приметил, а двери кабинетов были в положении «заперто». Не надо быть Штирлицем, чтобы определить это, и не дергая за ручки. К моему удивлению, на нашей со Сгорбышем половине горел свет. На мой взгляд, его было многовато, и он был слишком уж ярким. Я вошел. На высоком табурете, похожем на те, что стоят у стоек в барах, неестественно выпрямив спину, сидела приглашенная звезда. К интервью, которое ей предстояло дать, полагались фотографии. Возле нее суетился Длинношеее. Девочку я знал. Мы раньше встречались на тусовках. Хотя «девочку» — это мягко сказано. Она была солисткой поп-группы, образовавшейся в тот год, когда я сорвался и пустился в бега. Во времена моих дальних странствий и взошла ее звезда, но света от нее было так мало, что он терялся вблизи долгожителей шоу-бизнеса. За эти годы я поумнел, а она располнела и потеряла свое место в девичьем трио. Теперь звезда пыталась сделать сольную карьеру, но денег не хватало. Немного их и у ее спонсора, раз она пришла давать интервью в наш заштатный журнал. Рейтинг его, конечно, вырос, но были издания и покруче. Знающие себе цену звезды предпочитали заплатить больше, но зато намозолить глаза всем. Месяц красоваться на видном месте во всех киосках страны и собрать на своё лицо всю шелуху от семечек нашей необъятной страны. Я лично видел, как на мою мать, сидя на лавочке в сквере, плевалась очистками неопрятная особа с сальными волосами. Но с этим ничего не попишешь. Они за тебя заплатили, могут хоть с кашей съесть. Можно лишь сделать вид, что не имеешь к этому никакого отношения. И улыбаться. Но пустившейся в свободное плавание «девочке» такая дешевая популярность нужна до зарезу. Между нами не было даже намека на роман, тем не менее она считала себя вправе интимно целовать меня в щечку и с намеком гладить мою руку. Вот и сейчас, едва я вошел в студию, она вскочила с радостным воплем: — Лео! Привет! — И бросилась мне на шею. Я попал в неловкое положение. Меня облизывали на глазах у парня, чья шея от любопытства все увеличивалась и увеличивалась в размерах, так он тянул ее в нашу сторону. Слава богу, я здесь больше не работаю, и мне нет надобности шифроваться. Пусть узнают наконец, кто я такой. Облобызав меня, звезда тем не менее сказала: — Тебе придется подождать. Моя очередь. — Видимо, она подумала, что я пришел за тем же: запись интервью и фотосессия. Вдруг я решил запеть? — Но я скоро освобожусь. Подкинешь до дома? — Разве ты не на машине? — Ну, это не проблема! Хочешь — поедем на твоей. — Боюсь, что у меня дела. — А у меня сегодня день рождения! — Поздравляю. — А подарок? — Запиши на мой счет, — небрежно сказал я. — Хотелось бы натурой. — Милая, я не форме. — У тебя что, месячные? — хихикнула она. — Годовые. Я начал злиться. С некоторых пор пустой треп меня утомляет. Ну что им всем от меня надо? — А я слышала, ты свободен. — Информация устарела. Я женюсь. — Ах вот оно что! И на ком? — Есть одна девушка. Я был уверен, что есть. Только где? — Что ж… — разочарованно протянула певица. — Но если ты передумаешь… — Я знаю, где тебя найти. — Ну, что ты стоишь? — набросилась она на Длинношеее. — Тупица! Долго я буду ждать? — Сейчас, сейчас. — Он начал суетиться, неумело возиться с зонтиком, дабы по месту направить свет. Ему требовался помощник. Глядя на это, я невольно поморщился. Кто его сюда впустил? Достойной замены не нашлось? Это же варварство! — Дай сюда! — не выдержал я и отобрал у него фотокамеру. К счастью, она была цифровая. Будет Длинношеее возиться с пленкой! — Отойди в сторону. С зонтом отойди, идиот! Левее. Правее. Ниже. Стоп! Замер! И ты замерла. — О! — только и сказала «девочка». Меня она слушалась беспрекословно. Уж я-то знаю, как обращаться со звездами! — Расслабься, милая. — O! — Подумай о чем-нибудь приятном. — О! — Она сладко зажмурилась, я мстительно щелкнул затвором. Получилась «свинка»: прищуренные глаза и толстые щеки. Потом опомнился: надо спасать Длинношеее и наш гламурный журнал. Его репутацию. Я нежно улыбнулся враз поплывшей модели. — Я знаю, о чем ты думаешь. Я здесь, рядом. В такие моменты не надо закрывать глаза. Распахни их пошире. Я хочу это видеть. Не на меня смотри. Вдаль. Дрожи ресницами. Твои глаза влажны от избытка чувств. Парень, в сторону с зонтом. Опустил. Чуть выше. Подбородок вверх. Чуть ниже. Стоп! Оба застыли! — Я раза три щелкнул затвором и протянул ему фотоаппарат: — На, держи. Чудовище! Длинношеее быстренько просмотрел сделанные кадры и завопил: — Класс! Ну, прямо как Горб! Вам нравится?! Звезда спрыгнула с табурета и подскочила к нему: — А ну, дай! — И, обращаясь ко мне, сказала: — Супер! Лео, а я и не знала, что ты этим балуешься! Где ты этому научился? — В МГИМО, — раздраженно ответил я. — А кто будет снимать тебя? — На сегодня с меня уже хватит съемки. Я пережил Лену, почти пережил эту особу, у которой сегодня день рождения, мне надо подумать и о деле. К счастью, у нее зазвонил мобильный телефон. Минут пять она с кем-то ворковала. Я собирался с мыслями. Длинношеее просматривал фото. — Ну, вылитый Горб! — с чувством сказал он. — Мастер! — Да, я кое-чему у него научился, — небрежно ответил я. — А вот у меня не получается, — вздохнул парень. — Зато у тебя другое получается. Шпионить. Я подошел к столу и выдвинул ящик. «Девочка» закончила разговор по телефону и нетерпеливо спросила Длинношеее: — Ну, все? — Я думаю, этого достаточно, — важно ответил тот. — Тогда я полетела. Лео, пока! — С днем рождения, — усмехнулся я. — Что? Ах да, — спохватилась она. Так и есть: соврала. День рождения у нее где-нибудь в январе. Но вдруг да прорежет? Как только «девочка» исчезла, Длинношеее захихикало: — Я так и думал, что ты тот самый Леонид Петровский. А мне никто не верил. — Что значит — тот самый? — грозно спросил я. — Я навел справки, — по-взрослому сказал он. — И мне стало понятно, почему она тебе дала. — Стоп! — скомандовал я. И схватил его за грудки. Тряханул, а потом толкнул в темный угол, на стул: — Сидеть. Значит, это твоих рук дело? — Ка-ка-какое дело? — залепетал он. — Фотографии в Интернете? Звезда сериала. Обнаженка. Я понял, почему Сгорбыш начал запирать ящик. Ты их выкрал, так? — Я то-то-только карту. — Карту памяти? — Я ве-ве-вернул. — После того, как дал скопировать. За сколько ты ее продал? — Пя-пя-пять штук. — Доллары? — Да. — Дешевка! Мне захотелось его убить. Вот она, английская булавка! Павел Сгорбыш здесь ни при чем. Тут я сообразил: подозрительно тихо. «Задник» молчит. Даже стулья не скрипят. Но молчать они не умеют. Значит, внимательно слушают. Не хватало только при них устраивать разборки! Я еще разок тряхнул Длинношеее: — Слушай сюда. Сейчас ты мне выдашь все. После Сгорбыша остались снимки. Я хочу их все. И негативы. Ты наверняка что-нибудь выкрал. Где они? — До… — он икнул. — Дома. — Дома где? — У меня. — Один живешь? — С… с мамой. — Все? — И с папой. — Женат? — Нет. — Братья, сестры есть? — Нет. — Дети? — Ка-какие дети? — Понятно. Сам еще ребенок. Сейчас у меня нет времени. Ты что-то скопировал? — Да. — Что? — Я не… не помню. Там было много интересного. — В ящике стола? — Да. — В основном тебя интересовала обнаженная натура. Так? — Да. Модели. — Он облизнул губы. — А трубы? — Ка-какие трубы? — Строящиеся особняки? — Ка-какие особняки? — Твою мать! А с другой стороны… Я посмотрел на него повнимательнее и подобрел. Ведь это мой шанс! Интересно взглянуть на снимки, которые он выкрал. Похоже, об этом никто не знает. Ну, кто мог предположить, что любознательный молодой человек из категории «на птичьих правах» настолько интересуется фотографией? Но с ним все понятно. Его интересуют девочки, вот он и залез в ящик стола Павла Сгорбыша. Копировал снимки моделей, топлесс. А однажды наткнулся и на мою фотосъемку. Разве он мог удержаться? — Что было здесь? И что есть? — вцепился я в Длинношеее. — Я не понял. — Пойдем-ка, посмотрим. Мы направились к столу. Теперь верхний ящик не был заперт. Я вытащил его и вытряхнул содержимое на стол. Все снимки были мне, в общем-то, знакомы. Здесь и те, которые мы делали для трех фотоальбомов по заказу фирмы. И, что меня порадовало, строящийся особняк! Тот самый, возле которого нас завернул бдительный охранник! Всего один снимок. Но ведь был! И как я это проморгал? Снимок затерялся среди десятков других. Длинношеее смотрел на меня, и его шея все больше вытягивалась. Он пытался понять: что я ищу? — Я все это забираю, — небрежно сказал я. И сгреб фотографии в полиэтиленовый пакет. Потом направился в закуток, где Сгорбыш занимался фотопечатью. Львиную долю работы он делал на дому, но и здесь кое-что имелось. Цифровые фотографии я предпочитал обрабатывать лично и у себя дома. Поэтому компьютер даже не включил: там не было ничего интересного. Меня интересовали негативы, которые имелись у Сгорбыша. К моему удивлению, студию не тронули. Они сюда не добрались. Охрана, что ли, помешала? Ай да тетя Клава! Я ее недооценил. Думал, сидит на вахте для проформы. А она завернула профессионалов! Силами одной боевой единицы женского пола. Либо они были уверены: негативов здесь нет. Тех, которые их, собственно, и интересуют. Кого «их», я пока не знал. Мне уже казалось, что это тайная организация. Подпольный синдикат. Воображение рисовало картины пыток, перевозку наркотиков и даже работорговлю. Тут я заметил, что на полке лежит паспорт. Российский паспорт, в полосатых корочках, облагороженных гербом. Я взял его в руки и почувствовал, что они задрожали. «Спокойно-спокойно-спокойно…» Это был паспорт Павла Сгорбыша. Машинально я начал его листать. Сгорбыш Павел Александрович. Место рождения, дата рождения. Все так, как он и говорил. Все сходится. Семейное положение: чисто. Дети: чисто. Загранпаспорт не выдавался. Сгорбышу это больше не нужно. А мне зачем? Вроде бы паспорт обменивается на свидетельство о смерти. Но зачем мне свидетельство о его смерти? Кто я ему? Наследство Сгорбыша меня не интересует. Разве что сделанные им фотографии, но их я получу и без справки о смерти. Тем не менее я машинально сунул паспорт в карман пиджака. Потом выгреб все, что было на полках: фотографии, негативы. Материал надо разобрать и рассортировать. Длинношеее висел в дверях и следил за моими действиями не отрываясь. — Ну, что смотришь? — уже вполне миролюбиво спросил я. — Зачем тебе это? — Что — это? — Ну, эта работа. У тебя же полно денег! — Кому ты сказал? — О тебе? Да, собственно, никому. — Ты сказал: никто не поверил. Сгорбыш знал? — Знал, — неожиданно ответил Длинношеее. Я оторопел. Я-то думал, что переиграл его! Что Павел Сгорбыш находится в неведении! Оказывается, он был в курсе. Но ведь Сгорбыш ни разу не дал мне понять, что знает о том, кто такой Леонид Петровский! Кто кого, спрашивается, переиграл? — И давно он знал? — Мы говорили об этом дня за два до того, как он запил, — пояснил Длинношеее. — В первый раз или во второй? — Не понял? — За два дня до его исчезновения? — Исчезновения? — Ну, увольнения, — начал раздражаться я. — Да, — кивнул Длинношеее. — Что это был за разговор? Он с тобой разве общался? Мне казалось, сторонился. Папаша Горб наушников терпеть не мог. — А я и не с ним говорил, — обиделось Длинношеее. — Объяснял нашей секретарше, что ее шансы равны нулю. — Зачем объяснял? — Ну, это… — он замялся. — Она тебе нравится? — Да. — А ей нравлюсь я. Понятно. Я кивнул. Ситуация прояснялась. — И что сказала секретарша? — Я ж говорю: не поверила. Сказала: «Чего у нас в редакции делать сынку миллионера с Рублевки?» В этом время подошел Горб и буркнул: «Хватит трепаться». Потом выпихнул меня за дверь и велел об этом не распространяться. — С какой стати он меня защищал? — Не знаю. Но я решил с ним не связываться. — Это правильно. Связываться с нами не надо. — Я машинально погладил полу пиджака, за которой лежал конверт. — Мы люди опасные. Итак, Сгорбыш знал, что пари было липовое. Не потому ли он запил? Узнал, и… сорвался? Что называется, не смог пережить, что его провели, как мальчишку. Но почему же мне ничего не сказал? Мол, сынок, ты мерзавец. Лгун, каких мало. Обманщик. А он просто перестал со мной разговаривать. Вот тебе и причина! Но кто ему сказал? Да мало ли! Опомнись, Лео! Та же «девочка», с которой ты сегодня столкнулся в студии. Москва — большая деревня. Случайная встреча, у него на столе, в работе, твои снимки, портфолио. «А вы знаете, кто это? Это же…» И понеслась! Разумеется, он перестал со мной разговаривать. Я бы на его месте поступил точно так же. — Ты вот что, — сказал я Длинношеему. — Раз мы люди опасные, ты бы, парень, поостерегся. — В каком это смысле? — Поезжай домой и сиди тихо. Охрану я к тебе приставить не могу. У меня пока нет доказательств. — Доказательств чего? — Он жадно вытянул шею. — Меньше знаешь, спокойнее спишь. Тебе бы уехать. Из Москвы. Бабушка есть? — Есть. — Вот к бабушке. — Она в Америке. — Тем более. — А как же работа? — Она тебе дороже жизни? Короче, я тебя предупредил. Ты отдаешь мне все, что выкрал у Сгорбыша, все без исключения материалы, и уезжаешь. — Но я не хочу, — запротестовал он. — Парень, ты не слышал? Уезжай из города. — Да что случилось-то? — Он глухой, точно! А я думал — дурак. Короче: где встречаемся? — У меня есть еще одна бабушка. — Я так и думал. — Она живет на границе Тверской и Московской областей. — Америка лучше. — Почему? — Потому что дальше. Ладно. Визу тебе так быстро не получить, поэтому завтра уезжаешь в Тверскую область. Лето в деревне — что может быть лучше? Сиди там до сентября. Машина есть? — Да, — важно кивнул он. — «Мерседес»? Или «Бентли»? — Не все же такие крутые, как ты. «Ока». — Отлично! Я с трудом представлял себе, как в этом спичечном коробке помещается его жирафья шея, но обрадовался. Потому что придумал план: — Мы встречается за городом. На тридцатом километре Рижского шоссе. — Почему на тридцатом? — А черт его знает! Да потому что мне тридцать, черт возьми! На удачу! Можешь назвать другое число. — Мне все равно. — Аналогично. Значит, на тридцатом. Ты отработаешь сегодняшний день, как положено. Чтобы не вызвать подозрений. Вечером придешь домой и соберешь все, что у тебя есть. Все материалы. И свои вещи. Выезжаешь утром. Главному позвонишь, когда начнется рабочий день. Бабушка, мол, плохо себя чувствует, оформите за свой счет. — Бабушку? — Отпуск. Не тупи! Встанешь в семь, часа через полтора будешь на месте. — Почему в семь? — Послушай, не грузи меня, — я начал раздражаться. — Я называю цифры наугад. Семь, восемь, какая разница? — Пусть будет в семь. — Длинная шея печально склонилась. Я понял, что он любит поспать, и посоветовал: — Не проспи. На тридцатом километре ты останавливаешься и ждешь меня. Или я тебя жду. Ты передаешь мне пакет и едешь к бабушке. — А деньги? — Какие деньги? — Я передаю тебе пакет, а ты мне деньги, — сказало Длинношеее. И с обидой: — Мне же надо на что-то жить! — Сообразительный. Сколько ты хочешь? — Пять тысяч. — Долларов? — Да. — Почему пять? — Назови другую цифру. — Я тебе сейчас убью. — Это не цифра. — Хочешь со мной поспорить? — грозно спросил я. — Это нечестно! — заверещало Длинношеее. — У тебя полно денег, а ты не хочешь делиться! Каких-то пять тысяч! — Понятно: тебя заклинило на пяти. Но жизнь в Тверской губернии не такая дорогая, как в Москве. Две. — Ничего подобного! Цены на жилье и там растут! — Не собираешься же ты покупать там квартиру? — Я сказал, чтобы ты понял. Твой отец занимается строительным бизнесом. — Поэтому я и торгуюсь. Это наследственное. Три. — Четыре. — Три с половиной. Голые женщины больше не стоят. — Тебе-то они даром достаются! Где справедливость? — Справедливости нет, мальчик. Либо ты берешь три с половиной, либо тебя убивают. Не я, успокойся. Есть такая профессия: людей убивать. Сокращенно киллер. Хочешь об этом написать? Тебя ждет приз: посмертная слава. — Нет. — Тогда что? Приз или деньги? — По рукам. Деньги, — торопливо сказал он. Но руки я ему не подал. Ну не свинство? Я спасаю ему жизнь, а он с меня же за это требует деньги! Послать бы его. Или дать щелбана. Но я решил дать ему денег. Что поделаешь? Природная доброта! Не выйдет из меня банкира. — Завтра в половине девятого на тридцатом километре Рижского шоссе, — подвел итог я. — Убирайся с глаз моих. Он тут же исчез. Я, насвистывая, пошел по коридору. В руке у меня был пакет с фотографиями и негативами, в кармане лежал паспорт Сгорбыша. Тетя Клава встретила меня на вахте улыбкой: — Вещи собрал, Леня? А говорил, что подумываешь вернуться. Вот и ты уходишь. Скоро совсем нас забудешь, — грустно добавила она. — Будьте уверены: я вас никогда не забуду. Редакцию, Сгорбыша и вас, тетя Клава. Вы — замечательная женщина! Она расцвела и превратилась в розан. Я подумал, что в следующий раз обязательно принесу ей торт. И букет цветов. За этой женщиной можно ухаживать смело: она не сделает из моих подарков соответствующих выводов. То есть не будет ждать следующего: обручального кольца. А ведь я, черт возьми, обожаю дарить женщинам цветы! Цветы, конфеты. Ювелирные украшения. Все, что угодно, только не обручальные кольца. Я обожаю Я вышел из редакции и начал оглядываться. Они меня дождались. Ребята с заляпанными грязью номерами. Что ж, это была их работа. Я сел в машину и положил пакет с фотографиями и негативами рядом, на переднее сиденье. Теперь можно и домой, работать. Мои преследователи вели себя не агрессивно. Я даже перестал их бояться. Как оказалось, зря. |
||
|