"Ежов. Биография" - читать интересную книгу автора (Павлюков Алексей Евгеньевич)Глава 7 В гуще межгрупповой борьбыВ процессе исторического развития территория Казахстана (так с апреля 1925 г. станет называться Киргизия)[12] оказалась разделена на три более или менее обособленных региона (жуза) — Младший (западная территория Казахстана), Средний (центральные и восточные районы) и Старший (южные и юго-восточные земли). Старший жуз являлся центром складывавшейся на протяжении многих веков казахской нации. Относящиеся к нему территории (Сырдарьинская и Джетысуйская губернии) входили в состав Туркестанской АССР, однако вопрос об их присоединении к Киргизии активно обсуждался на протяжении всего 1924 года, в связи с намеченным национально-территориальным размежеванием в этом регионе. Существовавшее в прошлом соперничество между феодальными группировками разных жузов трансформировалось после революции в такое же противостояние по территориальному признаку, но уже внутри новой власти. Выходцы из различных регионов Казахстана, занявшие те или иные руководящие должности в партийных и советских структурах, старались подбирать себе окружение главным образом из числа земляков, в результате чего местная парторганизация оказалась расколота на несколько противоборствующих группировок. К моменту перехода Ежова в аппарат Киробкома (лето 1924 г.) основная борьба шла между двумя такими группировками — западной, объединявшей выходцев из западных губерний Казахстана, и восточной. Первую из них возглавлял председатель Центрального исполнительного комитета республиканского съезда Советов С. Мендешев. За годы своего нахождения у власти он растерял уже многих своих сторонников, недовольных как его деятельностью, так и образом жизни — «пьянством и пиршествами, часто с участием беспартийных, даже чуждых элементов», как отмечалось в одном из писем, направленных в ЦК РКП(б){63}. В этих условиях Мендешев вынужден был постоянно искать поддержку у представителей русской или, как тогда говорили, «европейской» части парторганизации, которых он стремился убедить в своем интернационализме и готовности вести решительную борьбу с «буржуазно-националистическими элементами». И хотя возглавлявшее обком русское руководство не особенно доверяло идейности и лояльности Мендешева, оно тем не менее старалось, по возможности, защищать его от нападок противоборствующей группировки, возглавляемой в тот период тогдашним председателем республиканского Совета народных комиссаров С. Сейфуллиным. В отличие от Мендешева, Сейфуллин и его сторонники, представлявшие более развитые в экономическом отношении восточные губернии Казахстана, где заметное влияние на общественную жизнь оказывала национальная интеллигенция, старались в большей степени учитывать особенности и традиции коренного населения. Они выступали против искусственного разжигания классовых противоречий, а также против засилья «европейцев» в руководящих партийных органах республики. В силу этих причин восточная группировка, в отличие от группировки Мендешева, не могла рассчитывать на благосклонность русского руководства Киробкома, и это не давало ей возможности использовать свое численное превосходство для достижения решающей победы над соперниками. В мае 1924 года 20 видных представителей восточной группировки, недовольных создавшимся положением, направили в ЦК РКП(б) письмо с просьбой отозвать из Казахстана Мендешева и пятерку русских руководителей обкома, поддерживающих его, или же, в случае невозможности удовлетворить это пожелание, отозвать из республики их самих. 13 июня 1924 года данный вопрос был рассмотрен на заседании Оргбюро ЦК РКП(б). В принятом постановлении отмечалось, что коммунисты, подписавшие обращение в ЦК, вместо того чтобы усиливать работу в партийных и беспартийных массах, направляют свое внимание на межгрупповую борьбу, что лишь затрудняет работу партийной организации республики. Киробкому было поручено принять меры по изживанию имеющихся внутрипартийных группировок, в частности предлагалось послать ряд руководящих казахских работников из республиканского центра на периферию (прежде всего в рабочие районы) и выдвинуть новых работников с мест. Получив указание Оргбюро, в Киробкоме составили план переброски ведущих деятелей восточной группировки на второстепенные участки работы. Однако в этот момент в руководстве обкома произошли важные перемены. Во-первых, был отозван прежний ответственный секретарь обкома Г. А. Коростелев, а сменивший его В. И. Нанейшвили, работавший до этого в Перми, как человек посторонний и не имевший каких-либо предпочтений, ознакомившись с ситуацией, посчитал необходимым вести борьбу с обеими группировками сразу. Во-вторых, в сентябре 1924 г., в связи с присоединением к Казахстану Сырдарьинской и Джетысуйской областей Туркестанской АССР, казахская парторганизация увеличилась более чем на треть, и три представителя новых областей были введены в состав президиума обкома, что сразу же изменило расстановку сил в нем. Присоединенные южные области являлись, как уже говорилось, историческим ядром Казахстана. Признанным лидером здешних коммунистов был С. Ходжанов, работавший до последнего времени наркомом земледелия Туркестанской республики. Возглавляемая им южная группировка сразу же превратилась в одну из наиболее влиятельных в казахской партийной организации, тем более что намеченная борьба с группировками на нее не распространялась и только должна была ослабить ее потенциальных конкурентов. Несколько месяцев спустя первый секретарь Киробкома В. И. Нанейшвили так писал о Ходжанове: «Взаимоотношения этих двух группировок [западной и восточной] осложняются появлением тов. Ходжанова. Он среди киргиз, пожалуй, один из самых способных, но зато самый беззастенчивый, самый циничный, он не побрезгует никакими средствами для своих целей… У него ярче всего выражен национальный уклон, он считает, что Сырдарьинская и Джетысуйская области есть ядро Киргизии, вокруг этих областей и должна оформляться, по его мнению, Кирреспублика»{64}. Вот в такой обстановке Ежов, вернувшийся в начале сентября из отпуска и тогда же введенный в состав секретариата обкома, приступил к работе. 16 сентября была создана комиссия под его председательством, которая стала готовить новый план реализации июньского постановления Оргбюро ЦК РКП(б), который бы учитывал необходимость ослабления не только восточной, как это предполагалось ранее, но также западной группировки. 4 ноября 1924 г. Ежов представил подготовленный комиссией план переброски казахских руководящих работников из центра на периферию и списки региональных работников, намеченных для замещения освободившихся должностей. Предложения комиссии были одобрены, а ее деятельность рекомендовано было продолжить. Работа закипела. Как жаловался позднее Мендешев, план Нанейшвили и Ежова претворялся в жизнь «с такой головокружительной быстротой, что многие застали проводимую пертурбацию в отпусках и командировках и были поставлены перед свершившимся фактом… Работники, имеющие опыт и навыки, — писал он, — сняты с работы и выброшены за борт общественной жизни, которых [так в тексте] как безработных ныне рассовывают в первые попавшие места, дабы убрать с поля своего зрения, без всякого учета целесообразности и даже годности к предстоящей работе»{65}. По мере ослабления западной и восточной группировок южная группировка во главе с Ходжановым все более укреплялась, и это стало вызывать растущую обеспокоенность руководства крайкома[13], тем более что Ходжанов и не пытался скрывать своих притязаний на роль «первого киргиза республики». Ежов, отвечавший за кадровые вопросы, старался не допустить чрезмерного усиления южной группировки, и, хотя в конце марта 1925 года Ходжанову удалось добиться своего назначения вторым секретарем Киркрайкома (Ежов тогда же был назначен третьим секретарем), дальнейшая экспансия южной группировки была приостановлена. Раздосадованный Ходжанов в начале апреля жаловался в письме к Сталину: «Тов. Нанейшвили, несмотря на то, что он старый член партии, имеет нетерпимую в его положении умственную ограниченность, он никем и ничем управлять не способен, а им управляет тов. Ежов. Следовало бы самого тов. Ежова и назначить первым секретарем крайкома, чтобы он не только делал, но и отвечал непосредственно сам»{66}. Сходные мысли высказывал в письме, направленном в адрес ЦК РКП(б), и другой обиженный — С. Мендешев. «Нанейшвили, — писал он, — оказался совершенно не в состоянии руководить аппаратом, а тов. Ежов повел явно неправильную линию, направленную к разжиганию борьбы между киргизскими работниками, носящую характер демагогии… Остальные члены бюро из русских просто механически следовали за ним»{67}. Из сказанного Мендешев делал вывод о необходимости отозвать из республики как Нанейшвили, так и Ежова. Однако иронические рекомендации Ходжанова относительно Ежова, так же как и вполне серьезные пожелания Мендешева, в ЦК РКП(б) оставили без внимания. Делать Ежова первым секретарем крайкома было в любом случае рановато (эта номенклатурная ступенька предназначалась для более заслуженных и авторитетных партийцев), не было никакой необходимости и убирать его из Казахстана. А вот местному партийному лидеру Нанейшвили и в самом деле стоило, видимо, подыскать другую работу, и 31 июля 1925 года Секретариат ЦК РКП(б) принимает решение отозвать его из республики, а в качестве замены направить в Казахстан тогдашнего секретаря Самарского губкома Ф. И. Голощекина, видного партийного работника, члена РСДРП с 1903 г., известного, помимо прочего, и своей причастностью к расстрелу в 1918 г. царской семьи. Для Ежова, оказавшегося в начале августа 1925 г. в Москве и тогда же, вероятно, узнавшего о намеченных кадровых изменениях, наступил момент принятия. решения. Возможно, он рассчитывал стать преемником Нанейшвили и был теперь разочарован сделанным в ЦК выбором или просто понял, что при Голощекине неизбежно окажется на вторых ролях, но так или иначе 9 августа 1925-го он подает заявление с просьбой зачислить его на курсы марксизма при Коммунистической академии. В январе 1924 г. он, напомним, уже обращался с аналогичной просьбой к В. М. Молотову, но в связи со смертью Ленина посчитал необходимым отказаться тогда от этой идеи. Теперь же ничто не препятствовало ее осуществлению. Вернувшись в Казахстан и ожидая приезда Голощекина, Ежов подготовил для Молотова письмо с анализом обстановки в республиканской парторганизации. Коснувшись предполагаемого отъезда из Казахстана С. Ходжанова, он предложил не торопиться с этим решением, так как поспешность в данном вопросе могла бы только осложнить ситуацию. Поскольку группировка Мендешева к этому времени практически уже распалась, а в случае отъезда Ходжанова и его группировка тоже неизбежно утратит свои позиции, руководству крайкома пришлось бы в этом случае опираться в своей работе на единственную остающуюся более или менее дееспособной восточную группировку, хотя она ничем не отличается в лучшую сторону от двух других. Кроме того, ставка на одну лишь восточную группировку привела бы к появлению накануне предстоящей республиканской партийной конференции мощного оппозиционного крыла, объединяющего представителей обеих отвергнутых группировок. При нынешнем же положении Ходжанову, лишенному уже к этому времени реальных полномочий, но формально остающемуся секретарем крайкома, приходится сохранять хотя бы и вынужденную лояльность и удерживать своих людей в узде. На случай, если ЦК все же сочтет необходимым отозвать Ходжанова еще до конференции, Ежов предложил ряд мер, которые могли бы ослабить последствия такого решения. В конце письма Ежов остановился и на своих личных проблемах. «Последний вопрос о себе, В[ячеслав] М[ихайлович], — писал он. — В Киргизии я работаю уже два с половиной года в архитяжелых условиях окраинной национальной обстановки. Если учесть то, что я до этого времени работал два года в Тат[арской] республике и год в Марийской области, то, мне думается, я имею некоторое моральное право на изменение обстановки. С приездом тов. Голощекина этот вопрос, по-моему, разрешить очень не трудно. Перед отъездом из Москвы я подал заявление о командировании меня в Комакадемию. У меня величайшая просьба, В.М., не препятствовать этому, а помочь мне немного хоть поучиться. Чувствую я себя недостаточно подготовленным, заниматься систематически марксистской учебой на работе нет никаких возможностей, и я думаю (приложу все силы), что мне удастся оправдать надежды ЦК на подготовку работников в академии. В том случае, если по каким-либо причинам ЦК не найдет возможным командировать меня в академию, мне бы очень хотелось хотя бы год поработать в Москве, в иной обстановке, где бы я смог немного себя поднакачать, лучше всего это в аппарате ЦК на какой-либо орграспредовской работе[14]…»{68} Препятствовать стремлению Ежова повысить свой теоретический уровень Молотов не стал, и на состоявшемся в конце октября 1925 г. заседании приемной комиссии ЦК Ежов был зачислен на курсы марксизма. Среди его будущих сокурсников оказались жена Молотова П. С. Жемчужина, помощник Сталина Л. З. Мехлис и ряд других уже известных в партии людей или ставших известными впоследствии. Занятия начинались в середине января следующего года, а пока Ежов оставался в Казахстане, помогая прибывшему Голощекину разбираться в непростой кадровой обстановке. В начале декабря 1925 г. была проведена республиканская партконференция, а в конце того же месяца состоялся XIV съезд партии, на который Ежов был избран делегатом. Вернувшись со съезда, он заканчивает самые неотложные дела и 25 января 1926 г. отправляется на учебу в Москву, в город, где ему предстояло провести все оставшиеся четырнадцать лет жизни. |
||
|