"Угол падения" - читать интересную книгу автора (Андреева Наталья)

Глава 4 ВЕСЬ СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

На следующее утро, проснувшись, как обычно, в половине восьмого, Алексей долго не решался открыть глаза. Ощущение чего-то недосказанного и невыполненного не покидало его со вчерашнего утра. Леонидов был почти уверен в том, что неприятности продолжатся, поэтому в коридор выглянул с опаской, боясь наткнуться на какой-нибудь очередной сюрприз. Почему у него возникло нехорошее предчувствие, Алексей и сам не смог бы себе объяснить. Однако в холле не оказалось ничего, кроме растерзанного стола и потертой мебели. Алексей вздохнул с облегчением. Мир показался не таким уж гнусным, впереди замаячила неясная надежда на то, что он, Леонидов, ошибается. Народ, как и полагалось в такое раннее время, еще спал. В холле было пусто. Стоять в одиночестве, чувствуя над собой высоту деревянного потолка, оказалось крайне неприятно.

Леонидов вздохнул и отправился на улицу, размяться. Зарядка давно уже перестала быть для него необходимостью и перешла в разряд привычек, от которых просто трудно отказаться. Не сделав утром положенное количество наклонов, отжиманий, приседаний и подтягиваний, Леонидов не мог потом весь день избавиться от чувства не выполненного с утра важного дела.

Отпахав положенные двадцать пять минут, он с облегчением вздохнул и отправился будить к завтраку жену.

Поднявшись на второй этаж, Леонидов увидел выходящую из люкса Калачеву с двумя большими сумками. За ним плелась заспанная и злая Екатерина Леонидовна, тащившая зевающую Дашеньку.

— Илья Петрович, доброе утро! — поздоровался Алексей. — Не раненько ли поднялись сегодня? Еще только восемь.

— Кто рано встает, тому сами знаете что.

— Неужели вам все еще мало? Господь к вашему бизнесу и так достаточно щедр. Даже позавтракать не хотите.

— Мне полезно одно разгрузочное утро.

— А семейство? — не унимался Алексей.

— В «Макдоналдс» по дороге заедем.

— Это же голый холестерин. То ли дело — здешняя столовая, вот где надо питаться людям, нуждающимся в диете.

— Приятно было познакомиться, но мы торопимся, — вмешалась мадам Калачева.

— На автобус? — не выдержал, съязвив, Леонидов.

— Даша, пошли, — безжалостно дернула сонную девочку за руку Екатерина Леонидовна.

Та всхлипнула и потащилась за матерью, поскуливая:

— Мама, я не хочу уезжать… Не хочу, мама… Калачев поставил сумки поближе к дверям и подошел к Леонидову:

— Вот что, сыщик, я вчера слегка перебрал… Ты бы взял у меня денег? — Илья Петрович полез в карман, вынимая смятые пятисотенные купюры. Попробовал считать, потом вздохнул, пожевал губами, пихнул всю пачку.

— Зачем? — удивился Алексей.

— Спокойнее. Мне. Тебе.

— Бросьте, Илья Петрович. Ничего я не помню, мало ли что люди болтают, когда напьются.

— Гордый, что ли?

— Просто не вижу повода воспользоваться вашим благодеянием. От заработанного никогда не откажусь, а от подачки… .

— Как хочешь. А ты — мужик. Не понимаю, но уважаю. Может, еще пересечемся. Визиточку не хочешь взять?

— Давайте. — Леонидов спрятал в карман шикарную калачевскую визитку. Лишняя бумажка карман не тянет, а в жизни даже великих сыщиков все случается, в том числе и неприятности на работе. Если турнут, к кому бежать? — Всего хорошего, Илья Петрович.

Тот бормотнул что-то неразборчивое и потащил вниз свои сумки. «Похоже на поспешное бегство, — усмехнулся про себя Алексей. — Торопится господин бизнесмен. Правильно, чего ему теперь здесь ловить? А куда я, собственно, шел? Да, нам «Макдоналдс» не светит, семейство придется будить».

…В огромной столовой народу оказалось мало, только вечно голодный Барышев уминал, как всегда, за троих. Еще бледная Эльза в компании с толстой Елизаветой что-то жевала за соседним столом. Леонидовы присели рядом с Сергеем, хором поинтересовавшись:

— Вкусно?

— Еда — это необходимый физиологический процесс, а не повод радоваться жизни, — изрек невозмутимый Барышев, заглатывая очередную ложку неаппетитной овсянки.

— Все ясно, — вздохнул Леонидов, подвигая к себе тарелку. — На что-либо почти съедобное рассчитывать не приходится. Какие планы на сегодня?

— Как это, какие планы? Я намерен охватить всю предлагаемую местными организаторами досуга спортивную программу. Не страдать же всю неделю по безвременной Пашиной кончине? С утра — бассейн, после обеда — лыжи, после лыж — волейбол.

— Ты-то, может, выживешь после всего этого, а я — пас.

— Тебе бы только в карты играть. В благодарность за вчерашнюю победу в этом виде спорта я беру над тобой шефство: буду твоим тренером во всех спортивных мероприятиях.

— Только не это! — ужаснулся Леонидов.

— Ты давай, Леха, запихивай в себя всю кашу, она тебе в ближайшее время пригодится.

— А отпустить меня поспать никак нельзя?

— Я тебе друг или нет? Неужели я допущу, чтобы ты разжирел и перестал нравиться женщинам? Никогда! — Серега пододвинул к себе тарелку Анечки, расправившись со своей порцией.

— Своей жене я всегда буду нравиться, а другие женщины мне не нужны, правда, Саша? — попытался вывернуться. Леонидов.

— Ну уж нет. Зачем ты мне нужен толстый? Правильно, Сергей, ату его, пусть не залеживается, — засмеялась Александра.

— А вчера что говорила? И это называется любовь?! Ладно, я вам всем отомщу.

— Иди, Леонидов, плавки надевай. Я пораньше встал сегодня и записал нас всех в бассейн на утренний сеанс. У тебя двадцать пять минут, чтобы морально подготовиться к заплыву на полтора километра.

— Барышев, я подозревал в тебе садистские наклонности, но ожидал хотя бы элементарной человеческой благодарности…

— Иди, иди… — Доев кашу, Сергей поднялся и неумолимо стал подталкивать Алексея в сторону раздевалки.

Через двадцать минут Леонидов уже входил в здание спортзала, прижимая к груди пакет с плавками и спортивной формой. Плавать ему никогда не нравилось. Еще в школе Алексей предпочитал бег на средние Дистанции, в крайнем случае — коллективные игры, наподобие футбола. Но спорить с Барышевым и женой было бесполезно. К тому же он надеялся окончательно избавиться от скопившихся в организме ядов, выгнав их с потом. Около входа в раздевалку было не очень-то многолюдно. Сидевшие за столиком две неспортивного вида женщины выдавали отдыхающим купальные шапочки и пропуска в бассейн. За соответствующую плату, конечно. Леонидов со вздохом сожаления оплатил свой и Сашин с Сережкой заплыв и двинулся под контролем Сергея Барышева в мужскую раздевалку.

— Не вздумай сбежать, — зловеще прошипел ему в ухо приятель. Он первый разделся и прицеливался к освободившейся душевой.

Желающие искупаться с утра пораньше, оказывается, уже давно оккупировали бассейн. Поплавать в теплой воде в холодное время года никто не откажется. Любителей водных процедур оказалось так много, что Алексей понял: в воде придется просто стоять, ибо пробиться сквозь плотную массу людских тел было затруднительно. Шарахались купающиеся только от мощного Барышева, который, как волнорез, рассекал пахнущую хлоркой воду, создавая внушительную волну, заставлявшую людей держаться подальше. Плавал Сергей мощным отлаженным кролем, быстро и красиво.

Леонидов поежился от легкой зависти и, пристроившись у борта, украдкой стал разглядывать женщин. Те, в отличие от мужчин, не спешили: натягивали купальные шапочки, оглядывали по нескольку раз себя в зеркалах, постольку же раз мылись в душе… Стройные и красивые выходили из раздевалки не спеша, поглядывая на купающихся мужчин и надолго зависая возле металлических поручней, не торопясь спрятать под водой то, чем щедро наградила их природа. Мясистые толстушки бочком пробегали к воде, сожалея о сделанном когда-то выборе в пользу вкусной еды. Именно в такие минуты, когда приходится появляться в крохотном бикини перед оценивающими мужскими взглядами, женщина дает себе слово с утра начать новую жизнь и ежедневную гимнастику.

Леонидов с удовольствием оглядел появившуюся в проходе жену: Саше не требовались подобные обеты, она выглядела прекрасно, и даже казенная голубая шапочка удивительно подходила к ее синим глазам. Купальник у Александры тоже был в тон, и он хорошо подчеркивал большую красивую грудь, тонкую талию и маленький, волнующий воображение животик. Отыскав глазами мужа и сына, она улыбнулась и нырнула в бассейн.

— Так, Лешечка, все ясно, чем ты здесь занимаешься.

— Чем же?

— Ты неисправимый бабник. Посмотри лучше на Барышева: плавает себе и плавает, ни на кого не смотрит.

— Зато на него все смотрят. А я, пользуясь своей ординарностью, занимаюсь расследованием, вычисляю преступника, не понимаешь, что ли?

— В бассейне? За дурочку меня не держи! Я тебя сейчас буду топить за вранье. — Саша действительно потащила Леонидова под воду. Они забарахтались, подбираясь к трущемуся у бортика Сережке.

Алексей всегда удивлялся, как меняются без одежды люди. Сейчас, бултыхаясь среди голых тел, он никак не мог сообразить, кто из присутствующих в бассейне ему знаком, а кто нет. Одинаковые шапочки колыхались над водой, делая людей удивительно похожими друг на друга. И когда одна такая шапочка схватила Леонидова за руку, он даже не понял сначала, чего хочет незнакомая девушка.

— Алексей Алексеевич, мне надо с вами поговорить. Только по голосу Леонидов узнал жену управляющего Иванова Татьяну.

— Что, прямо сейчас?

— Чем быстрее, тем лучше. Я все равно уже накупалась.

— Мне тоже, если честно, такое скопление людей в бассейне удовольствия не доставляет. Через десять минут встретимся в холле.

— Хорошо. — Она поплыла к бортику.

Алексей со "спины оглядел ее полную некрасивую фигуру, вздохнул и подплыл к жене.

— Александра, я отлучусь на свидание.

— С кем?

— Да присмотрел тут себе одну русалку.

— Тогда я тоже кого-нибудь присмотрю.

— Попробуй только. Это мужчина может позволить себе легкий флирт, а тебя я сейчас под барышевский присмотр отдам. Кстати, скажи ему, чтобы Сережку в раздевалку отвел: пусть тренируется на чужих детях, пока своими не обзавелся.

Через десять минут он пристроился вместе с Татьяной Ивановой за столиком в маленьком буфете.

— Извините, Татьяна, не знаю вашего отчества…

— Это не важно, — успокоила его женщина. Госпожа Иванова действительно была на редкость бесцветной особой. Взгляд серых невыразительных глаз впился в Леонидова, прижимая его к стулу.

— Хорошо, Татьяна, я слушаю. Что такого важного вы решили мне сообщить?

— Официально заявляю, что мой муж, Валерий Иванов, в момент убийства Павла Петровича Сергеева в нашей комнате не ночевал.

Леонидов чуть не упал со стула. Он ожидал, кто же первым бросит камень в Валеру, но никак не предполагал, что это окажется собственная супруга господина управляющего.

— Вы что, караулили его?

— Я не спала. Последнее время отношения между Валерой и Павлом Петровичем были особенно напряженными. Муж хотел выяснить все окончательно и, когда мы ушли к себе в номер, сказал, что должен срочно поговорить с Пашей, мол, он его ждет. Я же, естественно, не могла уснуть, моя работа тоже зависела от итогов их переговоров. Вам ведь известно, что Ирина Сергеевна пригласила на работу в магазин Аню Барыше-ву. Получается, что вместе со мной и Лизой будет три продавца, а ставки только две. Одна из нас — лишняя.

— Уж не думаю, что Валерий Валентинович стал бы делать выбор между своей женой и чужой женщиной.

— Дело в том, что Павел Петрович недавно высказал мысль, что жена не должна работать под руководством мужа. Поэтому я вполне могу потерять работу.

— Вы в ней очень нуждаетесь?

— Это не имеет значения'. Хочу остаться в магазине, не важно, по какой причине.

— Ладно, оставим. Не понимаю, как это вы, жена, чуть ли не обвиняете родного человека в преступлении?

— А вам-то не все равно? — Глаза женщины зловеще сверкнули из-под пряди закрывших лицо волос. — Ваше дело покарать. Вот и карайте. Я на любом суде готова заявить, что в момент убийства в комнате мужа не было. Он был на том самом балконе. Я слышала крик, глухой удар, а через несколько минут в номер вошел Валера. Он был не в себе, ничего не стал объяснять. Но я-то знаю!

— Что ж, весьма неожиданно. Больше ничего не хотите добавить?

— Нет, больше ничего. Что теперь будете делать?

— С веревкой брошусь на Валерия Валентиновича.

— Вы так торопитесь избавиться от мужа?

— Это не ваше дело.

— Как мило у вас все получается: то не мое дело, это не мое дело. Славное мнение об органах правосудия, которым лишь бы схватить и посадить.

— Значит, моего признания недостаточно?

— Увы…

— Хорошо. Вас жена, наверное, уже ждет, а меня Валерий.

— Кстати, а он что же, с утра не плавает?

— Наверное, занят чем-то более важным, — странно усмехнулась она и двинулась к выходу.

Алексею осталось только проследовать за Татьяной в холл, где его действительно уже поджидали Барышев и компания. Саша крутила головой, высматривая женщину, соблазнившую мужа раньше времени покинуть бассейн. Увидев даму, с которой появился Леонидов, Александра засмеялась, а Барышев присвистнул:

— Леха, твое обаяние распространяется даже на самые отмороженные персонажи. О чем вы шептались вдали от супружеских глаз?

— Любопытной Варваре, говорят, на базаре нос оторвали. Догадайся с трех раз, что не мешало бы оторвать такому любопытному мужику, как ты?

— Ну уж нет! Может, это самая дорогая мне вещь в собственном организме. Кстати, я не доволен: ты не активно вел себя в бассейне, до обеда еще три часа, пойдем на лыжную базу?

— Только если пообещаешь, что кататься мы будем в собственное удовольствие, а не назло рекордам.

— Ладно, я тебя за женщинами поставлю, будешь замыкать строй. Пошли переодеваться.

Леонидов на всякий случай обернулся, но Татьяны Ивановой в спортивном комплексе уже не было.

Погодка на улице и впрямь установилась — только и катайся на лыжах. Метель окончательно стихла, снега намело вдоволь, легкий морозец приятно щекотал кожу. До своего коттеджа' они шли не спеша, наслаждаясь свежим, пахнущим хвоей воздухом и тишиной.

В коттедже Алексея ждал еще один сюрприз: в холле, сидя на диване со стаканом апельсинового сока в руке, его поджидал двоюродный брат управляющего Саша Иванов.

— Можно вас на два слова, Алексей Алексеевич?

— Что, так важно? Я покататься на лыжах собрался.

— Всего пару минут.

— Хорошо. Александра, иди собирай Сережку и мне там приготовь, что втурпоход надеть. Я сейчас.

Семейка Ивановых начинала Леонидова потихоньку доставать. «Пошлю-ка я сейчас куда подальше всю эту братию», — подумал он, шагая за Ивановым-младшим в комнату номер четырнадцать.

— Ну, и что такого важного вы хотите мне сообщить. Впрочем, догадываюсь: желаете заявить, что видели, как ваш двоюродный брат столкнул с балкона господина коммерческого директора. Верно?

— Не совсем так. Видите ли, я не ночевал в своей комнате после того сабантуя…

— Это я уже знаю. Где же вас носило?

— Вообще-то дело личное: я был с женщиной и не хотел бы ее впутывать.

— Что, так серьезно?

— Не надо меня сватать на роль Ромео. Я, конечно, человек мягкий, но не дурак. Короче, я был в боковой комнате. Вернее, сначала в холле, потом Валера вышел из своего номера и сказал, что идет поговорить с Пашей. Я пытался отговорить, коммерческий директор был сильно пьян, черт знает что мог ляпнуть. Но братец и сам неслабо принял, рвался в бой отношения выяснять. Я отговаривал, честное слово, но брат еще сказал, что на Пашу управу найдет-. Я плюнул и ушел к своей девушке. Она ждала в двадцать первой комнате, у меня был с ней серьезный разговор, можно сказать, дальнейшая жизнь решалась.

Когда послышался тот звук, ну, удар, мы сначала ничего не поняли. Подумали, что спьяну кто-то стол уронил. Через несколько минут я выглянул в коридор, на всякий случай: там увидел лежащего на полу у стола Пашу, а Валера, нагнувшись, у него пульс щупал. Когда меня увидел, то испугался.

— Ничего не сказал?

— Сказал. «Не думай, это не я» — вот что сказал. А кто тогда? Больше никого не было. Манцев, правда, спал на диване в холле, но он был в стельку, вряд ли чего слышал. Голову, во всяком случае, не поднял.

— Значит, Манцев?

— Да ничего он вам не скажет. Если до сих пор не выразил желания, значит, ничего не помнит. Стал бы он Валеру выгораживать? Он же к Ольге неравнодушен, а та братца просто ненавидит.

— К Минаевой, что ли?

— А то к кому?

— А она?

— Эта девушка не про нас, серых. Костик у нее был на ролях «давайте будем просто друзьями».

— У Ольги кто-то есть или она просто в ожидании корабля с алыми парусами?

— Ну, глупой ее никак не назовешь. Зачем ей ждать, если можно просто руку протянуть и взять?

— И протянула?

— Наверное. Конкретно никто ничего не знает.

— Или делает вид, что не хочет знать. У вас не офис, а какой-то аквариум: любой корм тут же виден и растаскивается в момент.

— Значит, ничего не было. Да при чем здесь Ольга? Я про Валеру говорю: он убил. Спьяну, конечно, подрались, Паша случайно упал. Я же говорил ему: не ходи.

— Не уберегли, значит, или не очень хотели? Вам-то что за резон кусать кормящую вас руку? Ведь братец Для вас благодетель.

— А знаете, как тяжело всю жизнь расплачиваться за благодеяние? Кто-то из философов сказал, что благодеяние только тогда истинно, когда совершивший его тут же о нем забывает, а принявший помнит всю жизнь.

— А вы и философов читаете?

— Слышал краем уха. Не важно. Так вот, Валера никогда не помогает просто так. Он не просто не забыл, а потребовал оплаты в нужный момент. Ему нужно было то, что для человека куда важнее хорошей работы и большой зарплаты, — он требовал полного, я бы сказал, собачьего подчинения. Он хотел сломать человека.

— Что же вы должны сделать?

— Это касается только меня.

— Значит, моими руками вы решили избавиться от оплаты по долгам?

— Я сказал правду. Иногда случай помогает и таким зависимым людям, как ваш собеседник. Почему бы и не воспользоваться? Кстати, Таня тоже подтвердит, что Валеры в их комнате не было, когда Паша упал с балкона.

— Не она ли вас попросила об услуге? Ей вы тоже чем-то обязаны?

— Никто ни о чем меня не просил.

— А ваша девушка не хочет подтвердить истинность ваших слов?

— Это не совсем удобно.

— Она что, замужем? Иванов замялся:

— В некотором роде…

— Что же, я просто уверен, что к концу дня найдется еще кто-то, кто кинет камень в управляющего. Похоже, что в ту ночь сладким сном праведника спал только я, остальные же следили за тем, кто кого победит: Павел Петрович Валерия или Валерий Павла Петровича. Ставки не делали?

— Не понимаю.

— А зря. Серебрякова наверняка проиграла бы целое состояние: она так верила в коммерческого директора.

— Собственно, я больше ничего не хотел…

— Тогда я свободен, пойду займусь тем, что было изначально обещано: отдыхом.

— А что с братом?

— Тоже торопитесь? Подождите пару дней, Саша.

Или невмоготу?

Иванов зыркнул на Алексея, как на заклятого врага.

«А глаза-то у него как у двоюродного братца. Тоже волчонок подрастает, только часа своего дожидается. А с виду такой милый, хрупкий, вежливый…» — подумал Леонидов, направляясь в свою комнату переодеваться.

Саша уже оделась сама, подготовила к походу Сережку и теперь ворчала на Алексея, швыряя в него свитер, спортивные штаны, куртку и шарф.

— Где ты ходишь? Мы уже все потные.

— Ну и шли бы без меня.

— Нет, дома тебя редко вижу, хочу хоть здесь насмотреться.

— Я так и слышу команду «к ноге». Шаг вправо, шаг влево карается расстрелом?

— Леша, не злись. Мы просто по тебе скучаем.

— Ладно, потащусь с вами, так и быть. Между прочим, мне смертельно не нравятся лыжи, но это, похоже, мало кого интересует.

Саша не стала слушать брюзжание мужа, вытолкала его за дверь, закрыла ее на ключ, а ключ опустила в 'карман. Леонидов понял, что пути к отступлению отрезаны, и пошел преодолевать снежные сугробы.

Они встретились с Барышевыми возле лыжной базы. Два мужика в дешевых спортивных костюмах отоваривали желающих приобщиться к лыжным видам спорта соответствующим инвентарем. Народу привалило порядочно; возле стены копошились «спортсмены», прислонив свои разноцветные и разнокалиберные лыжи.

Больше всех, конечно, не повезло Сергею Барышеву: он долго не мог подобрать себе ботинки. Алексей быстро схвахил первое, что более или менее подошло, помог Саше и маленькому Сережке: мальчишке достались детские лыжики с креплениями прямо на сапоги и пара коротеньких палок. Наконец были готовы Александра и Анечка, сам Барышев скрепя сердце влез в тесные ботинки.

Кавалькада пестро экипированных спортсменов выстроилась у кромки леса. Лыжня была присыпана снегом — мягкая и не очень удобная. Серега Барышев встал на нее и, мощно работая палками, пошел, как таран, подминая под себя свежие сугробы. За ним заскользили Анечка, потом Александра. Леонидов пропустил вперед Сережку и пошел замыкающим, готовясь извлекать из снега упавших и подталкивать отстающих. Тут Сережка действительно шлепнулся, и Алексей выловил его из сугроба, встряхнул, поставил обратно на лыжню и почувствовал, что замерзает.

— Эй, Александра! Сашка!

— Что? — обернулась она.

— Дай хоть прокатиться с ветерком. Замерз совсем, заболеть мне только не хватало.

— А ты умеешь?

— Брысь с дороги!

Саша сошла с лыжни, пропустив его и Сережку. Леонидов избрал в грудь побольше воздуха, мощно оттолкнулся палками и рванул догонять Барышева. Тот ушел уже прилично вперед, но Алексей был легче и подвижнее, а главное, шел уже по проторенной лыжне. Основательно запыхавшись, он все-таки приблизился к приятелю-викингу, разрезавшему сугробы, как волны Северного моря.

— Барышев, лыжню!

Тот недоуменно обернулся:

— Чей там писк раздается? Я тебе сейчас покажу лыжню! — и наддал, работая палками.

Леонидов рванулся за ним. Было уже не то что не холодно — пар клубами валил изо рта, захотелось даже сбросить с себя куртку. Ломило где-то за ушами, с носа каплями стекал пот.

— Серега, кончай! Дай хоть на елочки посмотреть!

— В здоровом теле оно знаешь как здорово живется! — не оглядываясь, выкрикнул Барышев, по-прежнему тараня лыжню.

— Я хочу получить удовольствие, а не сдавать на разряд.

— Не сдал еще до сих пор, тунеядец?

— Иди ты! — Леонидов устал препираться и сбавил ход, дожидаясь женщин.

Елочки вокруг действительно были шикарные. Их присыпало снежком, бархатная темная зелень красиво выглядывала из-под белого покрывала, а тишина вокруг стояла такая, что любое слово, звеня, долго кружило в морозном воздухе. Алексей замер, наслаждаясь минутой одиночества и покоя. Тени на снегу здесь, среди густых елей, казались не голубыми, а какими-то сиреневыми. Редкие березы, опушенные инеем, застыли в ледяном сне.

«Красота! Вот на что надо смотреть и о чем думать. Эх, смыться бы сейчас ото всех, рвануть в лес поглубже, побродить среди этих стройных девушек. Все люди как люди, а я большое помойное ведро, в которое сливают всякую гадость. Наверняка в комнате опять кто-то поджидает с очередным признанием. Не пойду. Останусь здесь, среди снегов белых». Алексей уселся прямо на торчавший у дороги пень. Совсем близко раздался детский смех, голоса. У дальней елки обозначилась хорошенькая Сашина головка.

— Лешка, встань сейчас же! — закричала она уже издалека. — Ты что, заболеть захотел?

— Да. Хочу лежать с высокой температурой и наслаждаться тем, что меня никто не трогает, — сообщил он, когда жена подъехала поближе.

— А обо мне ты подумал? Тоже ребенок нашелся. Я сейчас вылечу твою меланхолию, — объявила Александра и выхватила из ближайшего сугроба основательный ком снега.

— Сашка, не смей! Я не признаю радикальные методы!

— А я не признаю твое нытье! — Он получил снежком в лицо и слетел с пенька. — Давай, меланхолик, Сергей повернул обратно.

— Еще бы, он без обеда не доживет до конца дня.

Алексей устал и передумал замерзать в снегах Подмосковья. Заняв свое место в караване, он потащился следом за довольной прогулкой компанией.

Когда они вышли из леса, Барышев уже успел снять лыжи, отряхнуть себя и амуницию и даже изрядно подмерзнуть.

— г- Где вы там ходите? На обед опоздаем.

Они сдали инвентарь и отправились переодеваться.

Алексей решил хоть немного полежать, дать отдых мышцам и голове, которая гудела от избытка кислорода. Когда до обеда осталось полчаса, в комнату Леонидовых тихонько кто-то поскребся.

— Войдите! — крикнула Саша.

В дверь боком протиснулась высокая толстая девушка с пробивающимися на макушке сквозь блондинистую окраску темными волосами.

— Елизавета, вы что хотели? — заранее вздрогнув, зловеще прошелестел Леонидов.

— Я к вам, — шепнула она.

— Признателен: А в чем дело?

— Мне надо с вами поговорить.

«Я сейчас завизжу. Хочу кусаться, — подумал Алексей. — Знать бы, кто пишет сценарии сериалов, убил бы голыми руками мерзавцев. Это там самая популярная фраза».

— Лиза, пора идти на обед. Понимаете?

— Я не задержу вас. Мне только два слова.

— Да знаю я эти ваши два слова: я видела, как Павла Сергеева убил Валерий Валентинович Иванов. Это все?

Лиза неожиданно заплакала, размазывая слезы по толстому, почти детскому лицу.

— Я только вам.

— Александра, выйди.

Саша вздохнула, взяла Сережку за руку и пошла в столовую. Когда за ней закрылась дверь, Леонидов обратился к Лизе:

— Ну кто вас надоумил прийти сюда с подобным сообщением?

Лиза захлюпала еще сильнее.

— Он все равно хотел меня уволить. Вместо жены. А кто меня на работу возьмет? Я же не фотомодель.

«Да уж», — вздохнул Алексей, оглядывая большую грудь, складки на жирном животе и огромные мясистые ноги.

Лиза продолжала вытирать слезы:

— Мне скучно дома, там все время мама и собака. Им и без меня хорошо. Мама ругается, что я много ем, и заставляет белье гладить и ковры пылесосить.

— Простите, а сколько вам лет?

— Мне? Двадцать два.

— Ну, в таком возрасте можно поучиться и домашнему хозяйству. Замуж-то вы собираетесь рано или поздно?

— Не знаю.

— Лиза, хватит мне голову морочить. Кто вас надоумил прийти и заявить на управляющего?

— Я сама.

— Сами все сочинили?

— Я не сочиняла. Я подслушивала. Ведь интересно.

— И что же вы услышали?

— Валерий Валентинович поругался с женой и ушел. Я слышала, как Павел Петрович потом ему сказал: «Пойдем, Валера, поговорим». Они и пошли..

— А что, ваша соседка по комнате поощряла вас на общение с замочной скважиной?

— Так Эльзы не было.

— Как не было? А где же ее носило?

— У нее любовь.

— С кем?

— Это секрет. Скоро все узнают. Да и заметно будет. Она же беременная. Ой, что это я? Эльза просила пока никому об этом не говорить.

— Все равно уже сказали «а», говорите и «б». Кто отец ребенка? Покойный коммерческий директор?

— Ой, мы на обед опоздаем. А про Эльзу я все равно не скажу. Ляпну что-нибудь не то, а потом окажется, что ребенок от другого.

— Это как же может быть?

— Очень просто: они еще не решили.

— Лиза, кончайте мне говорить глупости.

— Я не глупости. Если Валерия Валентиновича обвинят в убийстве, он ведь не будет больше управляющим?

— Это единственное, что вас беспокоит?

— Я не хочу, чтобы меня уволили. — Лиза снова начала хлюпать носом.

— Ладно, хватит, я сыт по горло. Пойдемте, Елизавета, лучше перекусим, меня уже жена заждалась.

— А мне не вредно?

— Почем мне знать!

— Я должна, я на диете… — Она почти плакала. — Я очень толстая?

— У вас еще все впереди, — утешил ее Алексей. — Не надо расстраиваться, — добавил он и подтолкнул Лизу к двери, прихватив свою куртку.

…Барышевы и Александра уже доедали второе, когда Алексей пришел в столовую.

.— Бедный Леша, нам тебя жалко, — засмеялись они хором, подвигая к Леонидову почти уже остывшие тарелки.

— Пожалел волк кобылу. Надоело мне все. Если сегодня еще кто-то придет и сообщит, что убийца — управляющий, я выпрыгну в окно.

— Там невысоко и сугробы мягкие.

— Ничего, умру от переохлаждения. Кто-нибудь хочет принести мне чай?

— Я, — вызвалась Александра. — Все-таки муж..

— Ну, спасибо.

Леонидов увидел, как у подноса с чайниками жена столкнулась с Эльзой, и Эльза посмотрела в его сторону.

«Нет, только не это! Не хочу больше никаких признаний. Не надо ко мне подходить!»

Эльза налила чай и прошла к своему столу. Алексей с облегчением вздохнул.

«Похоже, обошлось. Интересно, неужели покойный Павел Петрович все-таки ответил взаимностью бедной немочке? Черт с ними со всеми, пойти поспать, что ли, после обильных физических нагрузок?»

Приятную мысль жестоко оборвал Барышев:

— Леонидов, не вздумай уснуть. Народ на волейбол собирается, я беру тебя в свою команду.

— Серега, я безнадежен. Дай мне поспать, а?

Но Барышев не собирался отвязываться и в три часа настырно сбросил задремавшего Алексея с кровати.

— Когда, ну когда я буду делать то, что нравится мне, а не то, что решили за меня окружающие?

— Половину своей жизни человек тратит на сон. Разве тебе не жаль лет, лишенных активного двигательного удовольствия?

— Если бы ты не был таким огромным, Барышев, я бы тебя избил. Это насилие над личностью.

— Ты кеды положил, личность? Топай к дверям, женщины ждут.

В спортзале народ вяло разминался в углу, где были расставлены. тренажеры. Валера Иванов, с трудом затолкав в спортивный костюм жирное брюхо, пытался поднимать штангу. Подтянутый молодой человек по имени Юра, раздевшись до пояса, демонстрировал жидкие мышцы, пытаясь отжимать на себя какие-то рычаги. Барышев, подталкивая впереди себя Алексея, пружинисто прошагал к тренажерам, разделся до майки и спортивных трусов и схватился за рукоятки какого-то агрегата. Агрегат взвыл и застонал, почувствовав могучие лапищи Сереги.

Леонидов с завистью смотрел, как работают у Ба-рышева мощные мышцы. Да, Серега был хорош. Великолепная мускулатура, не прикрытая излишней растительностью, давала повод окружающим уважать человека как венец Божьего творения. Впрочем, не один Алексей получал удовольствие, разглядывая это чудо природы: разминающиеся возле гимнастической стенки женщины с вожделением уставились на роскошный мужской экземпляр.

— Леонидов, чего стоишь? — хрипло выдохнул Барышев.

— Затерялся в твоей могучей тени.

— А ты не тушуйся. Давай поработай, женщины на тебя смотрят.

— Ну, женщинам сейчас есть куда посмотреть, — сказал Алексей, снимая спортивную куртку и футболку.

Серега одобрительно взглянул на его плотный пресс и бугристые плечи: — А прибедняешься.

— Я не прибедняюсь, просто хочу, чтобы ты поскорее отсюда убрался и оставил мне хоть малую толику внимания дам.

Алексей сел за соседний тренажер, определил доступный для себя уровень сопротивления и начал работать. Краем глаза он засек, как в дверях спортзала появился озирающийся Манцев.

«Тот, который спал. Удачно он там прилег, очень удачно, — усмехнулся Леонидов. — Вот с этим товарищем я бы побеседовал».

Появлялись новые лица: Татьяна Иванова с надмен-'ным лицом прошла к деревянной скамейке для болельщиков. Туда же прошмыгнула Елизавета. Ольга Минаева на пару с Мариной достали ракетки для игры в бадминтон, Наташа Акимцева в гимнастическом купальнике пошла демонстрировать к стенке балетную растяжку. Барышев, наконец разогревшись, погнал Алексея натягивать сетку.

Для равновесия они взяли к себе в команду трех женщин, из тех что потолще, и непонятного мальчика Колю. На противоположной стороне обосновались Манцев, красивый Юра, измученный Глебов, малознакомый Липатов и Ольга Минаева с Мариной. Мальчик Коля оказался вполне приличным для любителя волейболистом, Леонидов почти приличным, Барышев просто чемпионом, как и во всех существующих видах спорта. Кроме шахмат. После трех сыгранных партий, в ходе которых Сергей буквально подавил противника внушительным количеством нападающих ударов, нашлись желающие из публики составить волейбольную команду. Представители «Алексера» тоже немного перетасовались, добавили к первоначальному составу трех крепких мужчин вместо почти бесполезных женщин, и игра пошла жесткая и напряженная. На скамейке для болельщиков наблюдающие повизгивали, аплодируя наиболее удачным ударам. Мокрые мужики вошли в азарт, вспомнив молодые годы. Леонидов бог знает сколько не играл в волейбол и теперь с трудом восстанавливал прежние навыки. Сборной команде чужих отдыхающих они в итоге, конечно, «навешали», но Алексей почувствовал, что после столь насыщенного спортивного дня хочется только одного — лечь и уснуть.

После спортзала есть совсем не хотелось, и он отказался от ужина. Полежал немного на кровати, но сон не шел. Перетрудившийся организм сразу не мог расслабиться. И вскоре Алексей уже жалел, что не пошел в столовую: желудок противно и настойчиво урчал. Усталость- сменилась зверским голодом, как это бывает после активного отдыха.

«Нет, до утра не дотяну», — решил Леонидов и вышел из комнаты в поисках чего-нибудь съестного в коридоре. И первый, кого он там увидел, был одинокий Константин Манцев. Он сидел в углу дивана и жевал бутерброд с красной рыбой. При виде Алексея Костя инстинктивно поджал ноги и потянулся за пачкой сигарет.

— Не помешаю?

— Садитесь. — Манцев подвинулся еще дальше в угол, освобождая кусочек затертого пространства рядом с собой.

— А ты почему на ужин не пошел?

— Не нравится.

— Понятно. Тут пожевать ничего больше не найдется?

— Полно. Хлеб, правда, подсох, но для желудка оно и полезнее.

— Зато для зубов вреднее. Ладно, сойдет.

— Пива хотите?

— Что, и пиво есть?

Манцев без лишних слов достал, как фокусник, из-под стола бутылку импортной «Баварии» и наполнил мутные стеклянные стаканы. Алексей отказываться не стал. Несколько минут они молча глотали теплое пиво вприкуску с чёрствыми бутербродами. Оба молчали. Наконец Манцев не выдержал и спросил в лоб:

— Что же вы не задаете вопросы?

— Какие?

— Да ладно. Родственнички уже, конечно, заложили. Мой факт пребывания на том злосчастном диване давно уже стал достоянием общественности.

— Ты же спал.

— Не буду отрицать очевидного. Но я мог ведь и проснуться в самый неподходящий момент.

— Слушай, Костя, все, что ты можешь сказать по этому делу, я уже знаю. По-моему, скоро я останусь единственным человеком, который не видел, как Иванов столкнул с балкона Павла Петровича. Так что не утруждайся. Интересно, какой же у тебя повод бросить в Валеру камень. За что ты его, а? Тоже чувство попранной справедливости или личный мотив?

— На что вы намекаете?

— На симпатию к очаровательной Ольге.

— Ольга ни при чем. Мы начинали вместе с Валерой в отделе закупок. Вернее, я пришел раньше, потом он устроился грузчиком. Через некоторое время подлизал задницу кому надо и стал уже отвечать за небольшой склад. Потом его перебросили в отдел закупок, ко мне. Если бы вы слышали, какие в то время Валера мне пел дифирамбы и как увивался. Я знакомил его с партнерами, с поставщиками, помогал налаживать связи.

— Зачем?

— В то время он был совсем другим человеком: толстый, беспомощный, беззащитный. Ни разу не принял ни одного решения, не получив высочайшего одобрения. Бегал, заглядывал всем в глаза, как бесхозная собака. Разве можно было его не пожалеть? Думал, он всю оставшуюся жизнь руки лизать будет.

— Не стал?

— А вы что, не знаете? Когда человек из низов выбивается в начальство, ему особенно неприятно видеть людей, которые помнят его беспомощным и ничего из себя не представляющим. Как же, он теперь авторитет, начальник, властитель чьих-то судеб, царек и божок. А тут какой-то Костя Манцев рассказывает подчиненным, как учил господина нынешнего управляющего пользоваться факсом. Здесь выход только один — убрать всех, кто когда-то был твоим начальником, а теперь волею судеб оказался под тобой.

— Кто ж Валерия Валентиновича так продвинул?

— Серебряков покойный. Поставил эксперимент: чего может добиться человек с улицы, если задаться целью сделать из него большого начальника. А Ирине Сергеевне Валера дорог теперь, как память о безвременно усопшем муже.

— Я только не могу понять, почему все-таки стали продвигать Иванова, а не кого-то другого?

— Знаете, начальство само не знает, чего хочет. А люди все разные. Один хорош в чем-то одном, но никто не универсален. Другой исполнителен, аккуратен, но новую идею не родит. Третий весь искрится идеями, но с народом ужиться не может. Четвертый всем хорош, да зарплату немыслимую требует. А такого, чтоб все умел, всех любил, со всем справлялся и мало за это просил, — полжизни будешь искать. И в итоге подворачивается серость, которая, как чистый лист, ничем не обладает, но ни одного «не» тоже в активе не имеет. Она-то все и получает.

— Блестящая теория.

— Выстраданная. Не разделяете?

— Надо подумать. Ваш мотив теперь мне понятен. Значит, утверждаете, что видели, как Иванов разделался с Павлом Петровичем?

— Не отрицаю.

— Так вы это видели или нет?

— Не знаю. Сквозь сон слышал их голоса, спор, потом глухой удар. Проснулся, Валера стоял над Павлом Петровичем и проверял пульс.

— О чем был спор?

— Я не прислушивался.

— Но это был спор, а не беседа двух близких друзей, вы отчетливо помните?

— Я все слышал сквозь сон, смутно и ничего не могу конкретно утверждать. Кроме того, что видел Валеру возле тела.

— Странно. Столько людей знало в тот вечер, что Павла Петровича убили, и никто не поднял панику.

— Все же пьяные были. К тому же метель все засыпала, разве не помните? До утра все равно ничего изменить было нельзя.

— Что же вы стали делать, когда Валерий, увидев, что Сергеев мертв, отправился в свою комнату?

— Пошел в боковую комнату и попробовал заснуть.

— Почему не к себе?

— Ну, Андрюша был там с дамой.

— Все с кем-то были. У вас, извините, не фирма, а шведская семья.

— Что вы хотите? Большую часть жизни люди проводят на работе. Заводить романы на стороне нет времени. Пока до дома доберешься, уже не до любви. Хочешь только уронить чего-нибудь внутрь и завалиться спать. Вот и крутят друг с другом.

— Значит, благородно уступив территорию Липатову, вы удалились в пустую комнату со своей дамой?

— Никакой дамы не было, — неожиданно резко бросил Манцев.

— Как же так, а Ольга?

— Ольга спала в своей комнате.

— А мне показалось, что, кроме меня, все бодрствовали. Разве Ольга не хочет воспользоваться случаем и пнуть господина управляющего?

— Ольгу я не видел.

— Что ж, весьма содержательный разговор. Еще пива не найдется?

Манцев наклонился и достал из-под стола вторую бутылку.

«Категорически люди обычно отрицают только то, что было на самом деле, — подумал Леонидов, глядя на лохматую манцевскую макушку. — Бедная боковая комната: сначала Нора выясняла там отношения с Екатериной Леонидовной, потом Иванов-младший решал свою судьбу, потом туда же пошел досыпать Манцев, от которого до сих пор пахнет знакомым до одури «Кензо». А говорит, что не было дамы. К несчастью, у меня остается один выход из дурацкой ситуации: поговорить с самим Ивановым. Ох, до чего же не хочется».

Между тем в холле стал появляться народ. В группе оживленной молодежи Алексей вдруг увидел непонятно каким образом затесавшуюся туда монументальную фигуру управляющего. Ребята с веселыми шуточками ставили на стол прихваченные из санаторного буфета бутылки. Девушки побежали в' боковую комнату за едой. Кто-то, смеясь, заявил:

— После этой столовой жрать еще больше хочется.

— Не пропадать же оплаченному, — поддержал Иванов, шаря по столу в поисках ножа.

Леонидов, перехватив наконец его водянистый взгляд, уперся, не мигая, в крошечные настороженные зрачки. Иванов сразу отвел глаза куда-то вбок.

— Валерий Валентинович, могу я задать вам пару вопросов? По поводу событий позавчерашнего вечера? — Он мялся, ища подходящие слова. — Давайте не будем откладывать неизбежное.

— Только не здесь. .

— В вашу комнату или в любимую боковую?

— Ко мне.

Алексею показалось, что сотрудники «Алексера» переглянулись и проводили их взглядами, выражающими облегчение.

В комнате Иванова Алексей медленно огляделся, пытаясь по обстановке понять привычки и характер хозяина. В номере Валерия Валентиновича беспорядка не было, даже во временном месте жительства он стремился держать все на уровне. Отметив, что управляющий бережно относится к своим вещам, Алексей сделал вывод, что этот человек на всю жизнь запомнил времена суровой бедности. Все было тщательно вычищено, отглажено, аккуратно сложено. Кровати застелены, мебель на своих местах. У окна стоял приличный журнальный столик, возле него два кресла. Ничего, включая казенные граненые стаканы, Иванов, как остальные, не отдал в общий котел. Жестом большого начальника Валерий Валентинович предложил Алексею одно из кресел. Они сели.

— А помните, Валерий Валентинович, как несколько месяцев назад мы с вами беседовали в вашем кабинете? Все повторяется в этой жизни, не так ли?

— Как и тогда, вы совершенно напрасно лезете не в свое дело. Я не причастен к смерти Павла. Как был ни при чем и в случае с Александром Сергеевичем.

— Боюсь, на этот раз доказать свою непричастность вам будет трудно. Против вас развернута целая кампания. Не хотите знать поименно?

— Нет, не хочу. Задача милиции оградить меня от клеветы и ложных обвинений.

— Вот уже второй раз мы с вами беседуем, и все об одном и том же. Второй раз вы мне внушаете, что я должен вас от чего-то защищать и ограждать. Только никак не пойму, зачем совершать поступки, которые вызывают неприязнь окружающих. Вы сами-то этого не ощущаете?

— По возрасту вам еще рано читать мне мораль.

— А я не ваш подчиненный. Более того, могу вас засадить в тюрьму, у меня достаточное количество свидетельских показаний. И во мне борются сейчас два чувства: желание докопаться до истины и неприязнь к вам лично как к человеку, совершающему поступки, противоречащие моим понятиям о нравственности.

— Нравственность милиционера отличается от нравственности бизнесмена.

— Нравственность одинакова для всех людей. Почему это одному можно прощать подлость, учитывая его профессию?

— Потому что люди разного рода занятий неравноценны по степени пользы, которую приносят обществу…

— Вы, конечно, считаете себя благодетелем рода человеческого, если исходить из того количества гнусностей, которые себе позволяете?

— Как лицо, не уполномоченное вести расследование, можете оставить при себе выводы, касающиеся моей деятельности.

— Вы убили Павла Петровича?-

— Докажите.

— Зачем вы взяли из моей тумбочки кассету с записью того вечера, когда был убит Сергеев?

— Я не брал кассету.

— Вас видел Манцев, и я столкнулся с вами у выхода на лестницу из холла.

— Мало ли зачем я заходил в вашу комнату?

— Значит, заходили? И на балконе с Павлом Петровичем стояли?

— Стоял. Но не толкал его. Мы расстались вполне мирно. Поспорили, но потом договорились.

— Интересно получилось: вы спорили, разговаривали на повышенных тонах, дело дошло почти до драки, а потом расстались чуть ли не друзьями? Что же произошло на этом балконе?

— Повторяю: мы расстались мирно.

— А потом Сергеев вдруг бросился на фанерную перегородку, пробил ее и упал к вашим ногам?

— Там, кажется, был кто-то еще.

— Где?

— На балконе.

— Вы видели?

— Когда я вышел на лестницу, чтобы спуститься вниз, мелькнула чья-то тень.

— Откуда же этот «кто-то» там взялся?

— Не знаю.

— Послушайте, вы человек разумный. Вас на балконе слышали и видели ваши сотрудники. Вы сами не отрицаете, что были там. И вдруг выдумываете какой-то мифический персонаж, чтобы доказать свою непричастность.

— Паша сам упал. Он был пьян в доску.

— Так был кто-то на балконе, или Павел Петрович сам? Выбирайте одну версию..

— Я ничего не должен выбирать и не хочу. К смерти Сергеева отношения не имею. Все.

— Валерий Валентинович, вы ведь выбились в люди из простых смертных, насколько я знаю. Правильно?

— Это никого не касается.

— Меня всегда поражало одно: самыми злыми начальниками и самыми плохими друзьями оказываются бывшие простые смертные. Казалось бы, выходцы из бедной среды должны протягивать своим руку помощи. Так нет же, пинают и заталкивают еще глубже в грязь. Почему? Боязнь конкуренции? Придет, мол, еще один такой, молодой да ранний, только зубы у него окажутся поострее и когти покрепче, и сожрет не задумываясь. Вы правильно боитесь: насмотревшись на ваши методы, можно кое-чему научиться. Кстати, к молодому братцу присмотритесь, чего далеко за. примером ходить.

— Саша? При чем здесь Саша?

— Да так. Между прочим. А что у вас с женой произошло?

— Послушайте, не лезьте в мою семью. Я вас выслушал, все, что хотел, сказал.

— Я делаю вывод: вы не дали убедительных объяснений и становитесь подозреваемым номер один.

— Милиция уже сделала вывод о несчастном случае. Так что ваши домыслы оставьте при себе.

— Надеетесь благополучно списать происшествие на удачное стечение обстоятельств? Я докажу Ирине Сергеевне, что вы убили Павла Петровича, и вашей карьере придет конец. Не хотите пойти поискать работу? Интересно, как оценят ваши деловые качества другие владельцы фирм?

Иванов аж позеленел и вцепился жирными пальцами в журнальный столик.

«Воображает, что это мое горло, — поежился Алексей. — Я, похоже, перенимаю его талант наживать врагов. Прилипает же всякая зараза, чтоб тебе».

— Ну что же, я не прощаюсь, Валерий Валентинович. Будем разговаривать в присутствии людей, которые вас обвиняют, и при Ирине Сергеевне.

— Я этого не допущу.

— Попробуйте.

Леонидов с удовольствием хлопнул дверью, стряхнул со спины упавший кусок штукатурки. Ремонт в коттедже не был рассчитан на сильные эмоции. Гуляющие в холле сотрудники «Алексера» при появлении Алексея затихли. Судя по всему, они что-то оживленно обсуждали, но не хотели, чтобы он принял в этом участие. Леонидов спокойно сел на диван и попросил себе стакан чаю. Барышев принес два стакана, пристроился рядом и стал намазывать икру на черствый кусок хлеба.

— Ну что, убедился в том, что это Валерий толкнул Павла Петровича?

— А что ты так переживаешь, Серега? Тебе-то не все равно?

— Анке там работать. Иванов же ее сожрет, если придется собственную жену уволить, а мою взять.

— Ты хороший парень, а такой корыстный.

— А то! Ветряные мельницы я давно уже победил. Как у меня появилась жена, я вполне Лознал свой долг главы семьи. По мне, так лучше бы она совсем не работала. Но если женщина рвется, моя обязанность позаботиться о том, чтобы с этой проклятой работы она приходила в нормальном состоянии. И могла нормально реагировать на меня и мои потребности.

— И ты готов любой ценой убрать Иванова?

— Я готов воспользоваться тем, что он перешел рамки закона. Такой случай может больше и не представиться. Неужели ты сам. еще не понял, какая это скотина, Иванов?

— Понял еще раньше тебя. Только мы не имеем права не дать человеку шанс оправдаться.

— Ох как грамотно да красиво. Только вспомним, что он никому шансов не давал. Я так понимаю, что ты ничего предпринимать в отношении него не будешь?

— Слушай, отстань. Ты весь день меня дергаешь; Леха туда, Леха сюда, Леха на лыжню, Леха в бассейн, Леха, фас Иванова. Может, без моего участия что-нибудь предпримешь?

— Ладно. Понял вас, капитан. Разрешите идти?

— Да, сделай одолжение — исчезни.

— Есть!

Барышев со злостью козырнул и вскочил с дивана. Алексей вдруг почувствовал во рту такую горечь, что даже зажмурился. Все вокруг показалось отвратительным, мерзким, не хотелось дышать, не хотелось ходить. Единственное стоящее, ради чего имело смысл жить, была любимая жена Александра, но и она в этот ответственный момент, как назло, куда-то исчезла. Выпив чай, Алексей долго и беспомощно оглядывался по сторонам, испытывая внезапное желание уснуть, и тут все поплыло у него перед глазами. Он начал проваливаться в пустоту. Никогда такого с ним не было, чтобы ни с того ни с сего вдруг смертельно захотелось спать.

«Спокойно, только спокойно», — сказал он себе, чувствуя, как давит на него усталость, глаза наливаются свинцом, а голова тяжелеет и гудит. Леонидов с трудом поднялся и поплелся: к себе в комнату, сам не заметил, как разделся, и рухнул в постель. Сон мгновенно сковал мозг, парализовал волю, внезапно обрезал поток мыслей.