"Истина в вине" - читать интересную книгу автора (Андреева Наталья)БордоОни рука об руку входят в парадную залу и на пять секунд останавливаются в дверях, выдерживая положенную по этикету паузу Трое мужчин расположились у камина и негромко о чем-то беседуют: Воронов, Сивко и Иван Таранов. Зал огромен, стол немалого размера, метрах в трех от камина, в нем теряется. Над столом тоже огромная антикварная люстра. На столе белоснежная скатерть и идеально разложенные приборы. — Ну что? — улыбается Таранов. — Все в сборе, кроме нашей очаровательной… В этот момент в залу врывается «очаровательная». — Уф, я опять последняя! — Милочка, без вас все равно не начнут. Вы — наша звезда, — с иронией говорит Елизавет Петровна. — Вы что — лесбиянка? — лепит Бейлис. — Почему вы так… — А нечего на меня так пялиться! И говорить: звезда. Я не звезда, я вдова! — Тогда приличнее было бы надеть черное. Бейлис в откровенном алом платье и, разумеется, бриллиантах. Неизвестно, чего на ней больше, платья или драгоценностей. Ее платье — единственное яркое пятно в этом старом черно-белом фильме. Оно здесь и в самом деле неуместно, как и сама блондинка с неестественно большой грудью. Это не ее жанр. — У меня траур в душе! — заявляет Бейлис в ответ на колкость Елизавет Петровны. — Где-то очень глубоко. Так глубоко, что никто этого не видит. За вашей грудью вообще трудно что-либо заметить. — А вам кто мешает сделать такую же? Хотите, дам адресок клиники? Анонимность гарантирована, если жадничать не будете. — Спасибо, не надо. И вообще: есть темы, которые при мужчинах не обсуждаются. В частности, тема пластики и сексуальной ориентации. — Подумаешь, секреты! — Дамы, довольно, — обрывает перепалку хозяин. — Прошу всех к столу. Новое лицо ведет Елизавет Петровну, Таранов — Бейлис. Красавица кидает в сторону светловолосого незнакомца заинтересованный взгляд и садится напротив. Рядом с ней присаживается Таранов. — Ну, где же твое сокровище, Дима? — нетерпеливо спрашивает Елизавет Петровна. — Зигмунд, принеси, — тихо говорит Воронов. Когда на столе появляется бутылка вина, все в недоумении. Все, кроме Бейлис, она равнодушно смотрит на этикетку-аппликацию. Здесь же по-французски нацарапано несколько слов. Глубокая пауза, слышно даже, как потрескивают дрова в камине. Таранов смотрит на пламя так, словно бы там горит секрет его благосостояния. Молчание нарушает Воронов: — Ну так что, господа? Приступим? — Дима, ты что, это собираешься пить? — тихо спрашивает Елизавет Петровна. — Фальшивка! — откидывается на спинку стула Иван Таранов. — Нет, это я пить не буду, — усмехается Воронов. — Просто хотел показать. И напомнить всем, почему она так и не была выпита. О трагедии, случившейся год назад. А почему ты думаешь, Иван, что это фальшивка? — Мне так показалось. — Когда кажется, креститься надо, — бормочет Сивко. — Причем без комментариев. — Может, и это фальшивка? — На столе появляется еще одна бутылка. Первую по сигналу хозяина Зигмунд поспешно убирает со стола. — О! Это дело! — с энтузиазмом говорит Иван Таранов. — Узнаю! Это бордо, и отличное бордо! Я помню, что этот год был урожайным. Вино достойное. Правда, что ты отдал за нее тридцать тысяч? — Правда. — Ну а пить зачем? — Я хочу, чтобы вы все это попробовали. Кто лучше вас разбирается в винах? Наш клуб лучший в России, а наши коллекции самые значительные. Это мой подарок друзьям. Зигмунд, налей господам вина. Сначала дегустация, а потом ужин. Зигмунд нежно, словно лаская, белоснежной салфеткой, берет бутылку, тело которой старое, мутное, а этикетка затерта. Все завороженно следят за его действиями. Свершилось! Хлопок, и пробка вынута, Зигмунд показывает ее хозяину и гостям. Дно темное, почти черное, пропитанное вином, издает глубокий пьяный запах. — Ну, как оно? — шепчет Елизавет Петровна. — Не разлаженное ли? — Это вино, — торжественно говорит Зигмунд. — Оно сохранило свойства, аромат необыкновенный. И цвет. — Отличное вино может жить до ста лет, — замечает Федор Иванович Сивко. — А это вино лучшее! — заявляет Зигмунд. — Бог мой! Какая минута! — волнуется Елизавет Петровна. Бейлис зевает. Вино льется в бокалы, красавица разочарованно смотрит на жидкость глубокого, бархатно-бордового цвета, едва покрывшую дно. Почти одновременно все гости, кроме нее, берут в руки бокалы. Плавно покачивают их и заворожено смотрят, как вино стекает со стенок, на которых остается маслянистая пленка, оставляя на них «ножки». Потом чуть ли не засовывают носы в огромные бокалы, глубоко вдыхают. — Ах, божественно! — восклицает Елизавет Петровна. — Чудо! — Да, неплохо, — вздыхает Сивко. — Черт возьми! Жалко пить такое вино! — говорит Иван Таранов. — Это надо пить в последнюю минуту жизни! Перед тем как отправиться в ад! Нектар в уста — ив пекло! К чертям! — Что, грехов много, Ваня? — усмехается Воронов. — А у кого их нет? Чем больше денег, тем больше грехов. — Вот тебе и формула, по которой можно вычислить, кто из нас больший грешник. Стоит только заявить размеры состояния. — Да ведь все соврут, — равнодушно замечает Сивко. — Ну, так пить мы будем? — нетерпеливо говорит Бейлис. — Милочка, дайте же ему раскрыться. Наслаждайтесь. — Мне это не дано. Покойный Левчик тратил на эту кислятину сумасшедшие деньги, чего я никогда не понимала. — А что скажет наш юный друг? — хозяин смотрит в упор на начинающего миллионера и коллекционера. — Отлично! — И это все? Что насчет платья и полноты? — Дай же ему сначала сделать глоток, — вмешивается Елизавет Петровна. — Как он может определить полноту? — Ну что, господа? — обводит сидящих за столом вопрошающим взглядом Сивко. — Я, пожалуй, решусь. Он первым делает глоток, вслед за ним к дегустации приступают остальные. Глубокая и темная, как винная бочка, пауза. Оттуда, из глубины, хрипловатый голос хозяина: — Нет, не усталое. Несмотря на возраст. — И не короткое, — весомо говорит Сивко. — Да уж, и плоским его никак не назовешь, — кивает Таранов. — Характер вина достойный, — подводит итог Воронов. — Гармоничное и живое. А что наш юный друг скажет? — Присоединяюсь к вашим словам. Достойное вино. Бейлис хватает свой бокал, выпивает вино одним глотком и спрашивает у Зигмунда: — А нет ли чего-нибудь покрепче? — Удивляюсь, как с вами жил Лев Абрамович, — холодно говорит Елизавет Петровна. — Половой жизнью! — Налейте девушке водки, — усмехается Иван Таранов. — Жалко, что ли? — Я не пью водку! Фу! Мне бы чего-нибудь сладенького. — Желаете портвейн, мадеру? — почтительно склонившись, предлагает Зигмунд. — Да хоть бы и портвейн. — «Три семерки», — язвит Елизавет Петровна. — Тоже раритет. Зигмунд, поищи в подвалах. — И карамельку на закуску, — смеется Таранов. — Бычки в томатном соусе, — вторит ему Сивко. — Все мы помним бычков, — замечает хозяин замка. — И «три семерки». — На газете в темном подъезде, — подхватывает Елизавет Петровна. — Потому что лампочку вывернули, — это Сивко. — Я их сам выворачивал, — хмыкает Таранов. — Значит, привычка с детства осталась, — усмехается Воронов. — Сначала по мелочи воровал, потом вошел во вкус, начал по-крупному. До заводов дело дошло. — Я их не воровал, — обижается Таранов. — Скажи: приватизировал. — Да ну вас! Я в подъездах с девушками целовался. И мне нужна была темнота. — Бог мой, Ваня! — всплеснула руками Елизавет Петровна. — Целовался! Скажи, заваливал! — Елизавет Петровна, не делайте из меня негодяя! — Ладно скромничать, — грозит пальцем Воронов. — Мы знаем твои способности. — Нальет мне уже кто-нибудь? — просит Бейлис. Зигмунд приносит бутылку ликера: — Я знаю, мадам, чего вы хотите. — Это уже лучше! — с энтузиазмом говорит Бейлис, разглядев этикетку. — А то с вашего вина все равно не забалдеешь, зато писать сильно хочется. Пауза. На этот раз дешевая, как пластиковая бутылка. На нее наступает ногой Елизавет Петровна, раздается треск: — Ну, это уже слишком! Дима, зачем ты ее пригласил? Это же не наш человек! — Ха! Да у меня денег больше, чем у вас всех вместе взятых! — возмущается Бейлис. — И таких бутылок в подвалах — завались! — Каких таких? — тихо спрашивает Воронов. — Навроде той, что вы так быстренько убрали. Жалко, что ли? А мне вот не жалко! Эти ваши Матиссы… Фи! Захочу, и не продам ни одной! А захочу, вообще переколочу все! А вино спущу в канализацию! Что хочу, то и сделаю! Зигмунд при этих словах содрогается. А Бейлис продолжает солировать: — Вы все — помешанные! И Левчик был такой же! Жадина! На нас с ребенком экономил, зато на вино денег не жалел. Ладно бы он его пил, я бы поняла. Сама выпить люблю. Но запирать в подвалах? Если бы я знала, никогда бы не вышла замуж за старого козла! Она хватает бутылку, сама наливает чуть не полбокала ликера и залпом пьет. — Одно слово: порнозвезда, — презрительно говорит Елизавет Петровна. — Что ни слово, то стриптиз. Милочка, вы плохо кончите. — А ты вообще кончать не умеешь! За меня не волнуйся, у меня с этим порядок. — Испортила нам дегустацию, — жалуется Елизавет Петровна. — Ты сначала отсуди свои несметные богатства. Они пока не твои. — У меня хороший адвокат. — С которым ты спишь. — Это мое дело. Я свободная женщина. — А говорила — вдова. — Это одно и то же! Овдовела, значит, освободилась. — Но надо же соблюдать приличия! Хотя бы год вести себя скромно, носить траур, а не вызывающие яркие наряды и делать вид, что скорбишь об усопшем. Хотя бы в благодарность за те деньги, что муж вам оставил. — Я свое богатство выстрадала. И не притворяюсь, как вы. Сами-то кто? Тоже подзаборные! И бычки в томате помните, и портвейн «три семерки». Я-то лампочки не тырила. И заводы не тырила. Зарабатывала на жизнь честным трудом. Да, да! И нечего ржать. Я лучше вас всех! И вообще: подавайте жрать. — Даме надо закусить, — усмехается Сивко. — И закусить тоже! — с вызовом говорит Бейлис. Зигмунд приносит закуски, предлагает гостям. Все едят и понемногу успокаиваются. Вдруг в полной тишине Бейлис говорит: — Я дико извиняюсь. Что-то на меня нашло. — Ликер, должно быть, — усмехается Елизавет Петровна. — Ты тоже водку глушишь, мадам. Когда тебя никто не видит. Дома, в одиночку. Все вы так. Запираетесь и глушите. — Я? Водку?! — Ну, коньяк. Или виски. Хватит уже. Левчик мне про вас такое рассказывал! Про вас всех! Придется вам меня терпеть. А вообще, я дико извиняюсь. — Как мило! — Бейлис, ты прелесть! — целует кончики пальцев Иван Таранов. — Приходи ко мне ночью. — Обязательно! Ты тоже прелесть. Хотя он мне нравится больше, — кивает Бейлис на сидящего напротив светловолосого незнакомца. — Не обижайся, Таранов, тебя-то я знаю, как облупленного. Мы друг другу слегка поднадоели. Я на новенького. Тоже миллионер? — Нет. — Врать умеешь, значит, миллионер. Я вас по вранью распознаю. Миллионеры всегда прибедняются. У кого гроша за душой нет, тот орет во всю глотку и непременно дорогой мобилой размахивает. А кроме этой мобилы у него ничегошеньки и нет. Квартира в кредит, мебель тоже, машина принадлежит фирме, часики приятель одолжил. Одетый вроде бы человек, а как начнешь раздевать — взять с него нечего. Ну, показывай мобилу! — Я не взял с собой мобильный телефон, потому что это бесполезно. Здесь сети нет, — скромно говорит он. — А машина у тебя какая? — Я приехал с Елизавет Петровной. На ее «Мерседесе». — Точно: миллионер! Мой Левчик вообще на автобусе ездил. По пенсионному удостоверению. — Бейлис, не все же такие, — не выдерживает Сивко. Что-то в тираде блондинки сильно его задело. — Такие, такие. Уж я на вас насмотрелась! И в стриптиз-клубе, и потом, на закрытых вечеринках. Ох ты, Боже мой! Сколько же я про вас, мерзавцев, знаю! Мне надо книгу написать! — Разве ты грамотная? — язвит Елизавет Петровна. — Никогда бы не подумала. — Не сомневайся, грамотная. — Плохие у тебя шутки, Бейлис, — морщится Таранов. — Тебе-то чего бояться? Ты ж холостой! — Может, я в депутаты баллотироваться собираюсь? — Ну, туда-то тебя точно не возьмут. — Это еще почему? — Лампочки тырил, девок заваливал, а теперь гарем содержишь. Сначала женись и нарожай детей. Прими морально-устойчивый облик. Вот Федьку Сивко возьмут. За пролетарское происхождение. Это сейчас опять в моде. — Я тебе не Федька, — еще больше злится Сивко. — Да ладно! — И красавица подлила себе сладенького. — Ну, чего ж не пьете? Всех вас возьмут, если я книжку писать не буду. — Господи, вот дура! — не выдержала Елизавет Петровна. — Сама ж напрашивается! — К нему в спальню — да, — кивнула Бейлис на светловолосого визави. — Напрашиваюсь. Миша, да? Хочешь на мне жениться? Я богатая. — Я подумаю, — улыбнулся он. — Ну, думай. Только побыстрее. Желающих хватает. — Мишель, не слушай ее. У нее ничего нет. Завещание оспаривают законные наследники. — Ревнует! Вы слышали? Она ревнует! Ха! Вот зачем ты его сюда притащила! Опять мужа присматриваешь! Вином за тридцать штук соблазняешь! Так ведь это ж не твое! — Нет, это уже невыносимо, — Елизавет Петровна поднялась и швырнула на стол салфетку. — Я вернусь, когда вы ее успокоите. — Попала! Ай, попала! — захлопала в ладоши Бейлис. — Мишель, она на тебя глаз положила! Ай, положила! — Извините. — Он тоже поднимается и идет вслед за Елизавет Петровной к дверям. — Как вы думаете, спят они вместе или еще нет? — раздается за их спинами хрипловатый голосок Бейлис. — Предлагаю заключить пари! Хоть на меня, хоть на мои подвалы с вином. Ставлю на парня. — Я ее убью, — шипит Елизавет Петровна, взбегая вверх по лестнице на второй этаж. — Успокойтесь. — Он мог бы договориться с ней о продаже коллекции и в другом месте! — Но вы же сами сказали, что Воронов вот уже год никуда не выезжает. — Мог бы в другое время. Не сейчас. — У нее что, и в самом деле есть на вас компромат? — О, Господи! Конечно! — резко развернулась Елизавет Петровна. — Похоже, старый похотливый козел в постели был болтлив! — Мало ли кто что сказал? Нужно документальное подтверждение. — Ха-ха! Если уж у него были документы, подписанные бароном Ротшильдом… — нервно смеется Елизавет Петровна. — Он раньше работал в торгпредстве, за границей. И в Министерстве внешней торговли был потом большой шишкой. В общем, и при социалистах процветал. А под старость спятил. Женился на этой… Я даже не знаю, как ее назвать! — Успокойтесь. — Денег у него и в самом деле было полно. Неужели же все достанется этой?… Ха-ха! Нет, это невыносимо! Я всю жизнь работала, чтобы… — И она словно захлебнулась. Потом отчаянно повторила: — Нет, это невыносимо! Они стояли у двери в ее комнату. Елизавет Петровна нервно крутила платиновую цепочку с бриллиантовой подвеской, висящую на шее, и странно подсмеивалась. Он был в замешательстве: как поступить? Остаться с ней? Войти и утешить? Если бы это была обычная женщина, он бы знал, как поступить. Но предсказать реакцию Елизавет Петровны на тот или иной его поступок невозможно. Пусть сама решает. — Мне спуститься к ним? — спросил осторожно. — Да. Будь там, с ними. Я не могу. Воронов будет показывать свои закрома — иди. Во-первых, я там уже была. А во-вторых, я рассчитываю на персональную экскурсию. Только я и он. Нам есть о чем поговорить. — А вы часто бывали здесь, в этом замке? — Он ведь строился много лет. Да, бывала. Мы с его покойной женой были подругами, — равнодушно сказала она и добавила: — Иди к ним. И попроси Эстер Жановну принести ужин в мою комнату. Я голодна. И Елизавет Петровна захлопнула дверь перед его носом. Хорошо, что утешать не стал. С объятиями не полез и милыми глупостями вроде «малыш, успокойся», «все будет хорошо», «со мной ты в безопасности». Она справится сама. Как, впрочем, всегда и со всем. Железная женщина. Утешения — это последнее, что ей понадобится в жизни. Посмеялся над собой и побежал вниз по ступенькам. |
||
|