"Черное белое" - читать интересную книгу автора (Андреева Наталья)ПОСРЕДНИК— Который час? — Ну как, девочка, тебе лучше? — Не знаю. Вялость, слабость, сонливость. Кто сидит у ее кровати? Пожилая женщина в белом халате, с добрым морщинистым лицом. Подносит ко рту ложку: — Покушай, детка. — Я сама… Сама! Руки-то забинтованы! На обеих гипс. Что произошло за эти три дня? Такое ощущение, что сначала вывернуло наизнанку, а потом все внутренности выдраили с хлоркой. Сердце, печень, легкие… Добела. Во рту ее вкус. И теперь изнутри Соня похожа на белую комнату, абсолютно пустую. Какие странные мысли лезут в голову! Что-то вливали через капельницу, в исколотые вены. Самую настоящую дрянь. От которой тошнит. Зачем менять белые крылья на жалкие подпорки? На которых — уверена в этом! — все равно не сможет ходить. Зачем?! — Кто вы? — Санитарка я, детка. Тетя Тоня. Ты покушай, покушай. — Что это? Судя по запаху, куриный бульон. А есть не хочется. Тетя Тоня настойчиво сует ко рту ложку. «Надо, детка, надо, так врач велел…» Морщась, глотает. Во рту по-прежнему привкус хлорки. — Сколько это будет продолжаться? — Что, детка? — Когда я смогу есть сама? — Недельки через две сможешь. Вот снимут гипс с правой руки. Борисович-то сказал, что ничего серьезного, косточки быстро срастутся. А до того я тебя с ложечки буду кормить. Как маленькую. — Почему? — Чтобы окрепла, на ноги встала. Здоровенькая была. — Почему вы со мной возитесь? — Работа у меня такая. — Вам заплатили, да? Кто заплатил? — Сестра твоя уж шибко о тебе заботится, Сонечка. — Да нет у меня никакой сестры! Сколько можно повторять?! — Ничего, ничего. Ты, главное, кушай. Это пройдет. — Что пройдет? — Да сколько ж влили в тебя всего, сердешная? Хорошо, что хоть помнишь, как звать. — Зовут меня Соней. Но сестры у меня нет. Послушайте-ка. Сделайте для меня одну вещь. За деньги. Сможете? — Что сделать-то, детка? — Позовите милицию. — Милицию? — охнула нянечка. — Зачем? — Я хочу стать собой. Слышите вы? Собой! И тут открывается дверь. Опять эта женщина, которая назвалась ее сестрой. Пропустив вперед мужчину средних лет в наброшенном на плечи халате, входит в палату к Соне. — Ну как? Легче? Соня, тебе легче? — И нянечке: — Вы можете идти, я сама ее покормлю. — Обойдусь. Но тетя Тоня все равно ушла. Эта же щебечет: — Милая, тебе надо успокоиться. Все плохое уже позади. Я все понимаю, есть не хочется, пить не хочется. Нарколог мне все объяснил. Женщина, назвавшаяся сестрой, присаживается на стул, берет ложку, салфетку и пытается Соню кормить. Мужчина в халате внимательно за этим наблюдает. — Кто ты такая? — отпихивает ложку Соня. — Не хочешь? Ну не мучай себя. Поела немного — и хорошо. Не все сразу. Валентин Сергеевич, вы присаживайтесь. Я думала, что моей сестре уже легче, и она сможет, наконец, вспомнить… — Да помню я все! — Соня, нарколог сегодня приходил? Он должен держать ситуацию под контролем. Я хочу, чтобы ты поскорее встала на ноги. — А я хочу пойти в милицию! — Я об этом уже подумала. Вот Валентин Сергеевич, капитан милиции, старший оперуполномоченный из РОВД. Участок, на котором с тобой произошло ДТП, в его ведении. Ты помнишь, как все было? — Нет. Ничего я не помню. Мне было плохо. Я в тот момент хотела только одного. Как, впрочем, и сейчас. Дозы. — Понимаю. Валентин Сергеевич, моя сестра получила серьезные травмы. Боюсь, что сегодня не сможет ничего конкретного сказать. Если хотите, можете с ней поговорить, но толку не будет. Я знаю свою сестру. Я же вам рассказывала… — Что ты рассказывала?! Что?! Ты же никогда раньше меня не видела! В жизни не видела! Она рассказывала! А капитан сидит, как сыч. Словно воды в рот набрал. Она тараторит просто без умолку, эта Алексеевна. Натура такая. А этот сидит. Наконец, очнулся, промямлил: — Э-э-э… Вы Софья Алексеевна Летичевская? — Да. — Помните это? — Прекрасно! — Семьдесят восьмого года рождения… — Девятого. — Что? — Семьдесят девятого. Вы что-то путаете. «Сыч» уставился на Алексеевну. Мол, как же так? «Что, тетка, попалась?» — Моя сестра еще не окрепла. Три дня назад у нее началась наркотическая ломка. Ну, вы меня понимаете. Потом приводили в чувство, влили тонну лекарств. Она еще не вполне… — У меня в сумочке был паспорт. Кстати, где моя сумочка? — Вот. Пожалуйста. «Сестра» протягивает черную сумочку. Надо бы взять ее и открыть. Но как взять? Как открыть? Гипс мешает. — Минутку, — останавливает Алексеевну «сыч». — Соня, вы узнаете эту сумочку? — Ну конечно! В ней мои документы. Паспорта. — Так. Открывайте, Валерия Алексеевна. Щелк. Появляется паспорт. Вот сейчас наступит момент истины. Самозванку — долой! — Это ваш паспорт, Софья Алексеевна? — Ну да. Не очень уверенно. А чем они отличаются один от другого, эти паспорта? Разве что корочками. На ее, Сонином, была как раз такая обложка. Красного цвета с косыми полосками. Серыми и черными. Золотые буквы наполовину стерлись. А еще она неряха. Рассыпанная по сумочке косметика причиняет массу неудобств. Помада вечно открывается и пачкает вещи, лак для ногтей иногда проливается. У этого паспорта правый верхний угол испачкан синим лаком. С блестками. Корочки похожи, потому и протянула не слишком уверенно: — Ну да… Он открыл паспорт, зачитал вслух: — Летичевская Софья Алексеевна, русская, дата рождения десятое ноль шестое тысяча девятьсот семьдесят восьмого, место рождения… — Что-что?! Ну-ка, дайте сюда! — Осторожно, Соня! Руки! Дай, я подержу. Алексеевна подносит паспорт. Да, все так. «Сыч»-то грамотный, читать умеет! Летичевская Софья Алексеевна семьдесят восьмого года рождения, это, оказывается, она! Потому что в паспорте ее фотография! Но место рождения! И где выдан! И кем! — Какая чушь! — Это ваш паспорт, Софья Алексеевна? — Я… Не знаю… — То есть как? — Я прекрасно помню, как фотографировалась на паспорт. Это было еще до того как… Я и сама теперь не знаю, до чего. На этой фотографии мне всего шестнадцать. Должно быть шестнадцать… — Сонечка, так оно и было, — щебечет Алексеевна. — Ты исчезла из дома, оставив все документы. Просто исчезла. И когда фотографировалась на паспорт, тебе действительно было шестнадцать… — Да замолчи ты! Замолчи! Вы! Скажите, чтобы она замолчала! — Софья Алексеевна, может, отложим этот разговор? Вам надо успокоиться, — говорит «сыч». И как смотрит! Как смотрит! — Это не может быть мой паспорт! Я не помню серию и номер. А может быть, помню? Постойте-ка! Нет… — Но это вы? — Да. Я. Ничего не понимаю. — Как вы себя чувствуете? — Вообще-то не очень. Но мне же не могло все это присниться! Мое детство, юность, мама, отец… Хотя отца я почти не помню… отчима. Нет, голова болит. Что со мной такое? — Может, вам вызвать врача? — Да. Мне нужен врач. Это похоже на дурной сон. Я хочу проснуться, наконец. — Хорошо. Я поговорю с вашей сестрой, а к вам заеду позже. Денька эдак через… — И «сыч» поднимается со стула. — Нет! — Что такое? — Не оставляйте меня с ней! Не оставляйте! Я ее боюсь! — Сонечка, что с тобой? — Нет! Я тебе не Сонечка! Я тебя ненавижу! Ненавижу! В палату вбегает главврач, за ним испуганная медсестра и санитарка. Тетя Тоня. — Что за крики, что случилось? — Анатолий Борисович, сделайте что-нибудь с ней! Ольга Петровна! Тетя Тоня! Вы же видите, как ей плохо! Эта стерва уже знает всех по именам! Весь персонал больницы! Змея! — Я не хочу здесь лежать! Не хочу глотать этот бульон! Не хочу слушать про чужую жизнь! Понимаете вы?! Чужую! Я требую, чтобы вмешалась милиция! Вы должны меня защитить! Я требую! — Истерика. — Анатолий Борисович краток. — Быстро. Успокоительное. — Нет! — Если будешь сопротивляться, вызовем санитаров из психушки! Поняла? Спасибо скажи своей сестре! Другая бросила бы тебя, и живи дальше, как знаешь! — Анатолий Борисович, не надо, — всхлипывает Алексеевна. — Прошу вас… — Что не надо? Кто виноват в том, что с ней случилось, с вашей Соней? Кто ее заставлял наркотики принимать? Все они такие. Без тормозов. Учиться не хотят, работать тоже. Праздника они хотят, причем вечного. Внушаешь им с детства, внушаешь… Уверен — отпусти, и все по новой. — Да что вы про меня знаете?! Про мою жизнь?! — Вся твоя жизнь у тебя на руках нарисована. Твое счастье, что анализы в порядке. Не докатилась еще. Иначе вышвырнул бы тебя, ни за какие деньги лечить не стал. Что же вы со своей жизнью делаете? Чего не хватает? Три дня, а все то же! Сопли, слюни. — Колите. — Что? — Что хотите. Я докажу. Я вам всем докажу. А ее все равно ненавижу. — Э-э-э… Как вы можете ненавидеть эту женщину, если по вашим же словам никогда ее раньше не видели? За что можно так ненавидеть? «Ах ты «сыч»! Что, Алексеевна, насвистела уже?» — Пошли бы вы все… — Устало откидывается на подушки. Все. Силы кончились. — Ладно, на сегодня хватит, — подводит итог главврач. — Пусть успокоится и поспит. А мне надо поговорить с вами, Валерия Алексеевна. Все гораздо серьезнее, чем я предполагал. «Сестра» кладет паспорт обратно в черную сумочку, щелкает замочком. Соня уверена только в одном: это ее сумочка. Сумочку помнит, а вот все остальное — смутно. В руках у медсестры шприц. Сейчас уколет, и придет сон. Во сне возвращаются силы. За все надо платить. Кто это сказал? Да какая разница! Тот счет, что выписан ей, Соне Летичевской, просто огромен. Даже подумать об этом страшно. Лучше уснуть. «Сыч» пятится из палаты, следом за ним выходит Алексеевна. Главврач задерживается, вполголоса дает какие-то указания медсестре. Соне уже все равно. Она устала. |
||
|