"Талисманы Шаннары" - читать интересную книгу автора (Брукс Терри)

Глава 4

Как бесприютный, не ведающий покоя призрак, бродил Уолкер по древнему замку, обходя дозором его валы и укрепления, бойницы, переходы и крепостные стены, проверяя главную башню.

Паранору, дворцу друидов, возвращено его исконное значение. Он вновь явлен миру людей, вновь возвращен к жизни трудами Уолкера.., и магией Черного эльфийского камня. Паранор, как и три века назад, высился над черным лесом, в котором уныло завывали волки и щетинился колючками терновник. Замок занимал восточную часть утеса. Его взмывающие ввысь шпили, гордые стены и массивные ворота были видны из любой точки окрестной долины, от ущелья Кеннон до ущелья Дженниссон, от одной гряды Зубов Дракона до другой. Обросший бесчисленными легендами, он стоял на этой земле так же прочно, как тысячелетия назад, смотрелся так же несокрушимо.

«Но, клянусь тенью, — думал Уолкер, — чего это стоило!»

— Он ожидал меня в центре башни, именно там, где сосредоточена магия друида — страж всего сущего, — рассказывал Уолкер Коглину в ту первую ночь, когда в цитадели ему явилась тень Алланона. — Все эти годы он, точнее, его дух ждал меня, таясь в струящемся тумане, уничтожившем Мордов и их союзников и на время унесшем Паранор из мира людей. Тень Алланона обитала в водах Хейдисхорна, зная, что настанет день и час, когда и цитадель, и друиды вновь явятся миру, что магическую силу и знания, коими они владеют, должно сохранить до поры до времени, дабы история не свернула с предсказанного пути.

Коглин слушал молча. Он все еще испытывал благоговение перед тем, что свершилось с Уолкером Бо. Старец был очень испуган. Уолкер по-прежнему оставался Уолкером и все же стал чем-то неизмеримо большим. Дух Алланона снизошел на него после обряда, прошедшего под темными сводами цитадели. Коглин нашел в себе силы, чтобы удержать Уолкера от безумия, грозившего ему прежде, чем он постигнет происходящие в нем перемены.

— Черный эльфийский камень втянул в себя туман, чтобы передать его мне, — тихо повторял Уолкер знакомые слова, словно произнесенные они становились понятней. Он спрятал свое лицо под капюшоном мантии, пытаясь скрыть преобразовавшиеся черты. — В меня вселился Алланон, вселились все друиды — их история, мудрость и магия, их знания и тайны, я — все, чем они были. Их жизни переплелись с моей, так нити на ткацком станке созидают новую ткань. Я чувствую себя порабощенным и бессильным что-либо изменить.

Скрытое капюшоном лито склонилось к старику.

— Теперь все они во мне, Коглин. Они приобрели пристанище, решили, что я должен перенять у них познания, набраться их силы и использовать все это так, как прежде использовали они. Таков был замысел Алланона с самого начала. Род друидов обретет продолжение в одном из потомков Брин, полагал он, в том, которого выберут, когда придет срок, и именно ему суждено исполнить предназначение.

Железные пальцы больно впились в плечо Коглина.

— Повиноваться, слышишь, старик! Вот что друиды мне предназначили, но они не добьются этого! — Слова Уолкера были полны горечи. — Я чувствую, что друиды живут во мне и вершат свое дело! Я ощущаю их присутствие, я слышу их тихие настоятельные требования, они пытаются заставить меня повиноваться. Но я сильнее, ведь сам процесс, который они использовали, дабы преобразовать меня, наделил меня силой. Я выдержу уготованное испытание и стану тем, кем хочу быть, — и что с того, что они живут в моем теле и разуме тенями или памятью о прошлом!

Если мне суждено стать этим.., этим существом, в которое они меня превратили, то, по крайней мере, у него будет мое сердце и мой голос!

Так они бродили — Коглин, внимающий страдающему Уолкеру, и сам Уолкер, с его пылкими и причудливыми речами, и над ними обоими высились могучие стены Паранора. Оба решили выстоять во что бы то ни стало.

Преображение шло своим чередом, шло в то время, как они, старик и начинающий друид, шагали коридорами замка. По пятам за ними следовал болотный кот Шепоточек, мрачный, как его хозяин. Уолкер менялся, словно дым на ветру, преображение затягивало его в свой водоворот.

Его хватали руки ушедших в небытие друидов. Это был процесс безудержного преобразования. Преображение несло неведомые раньше знания, наделение силой. Вся мощь и все богатство, полученные и сохраненные друидами на протяжении тысячелетий, обрушились на Уолкера, он поистине шатался под этим тяжким грузом.

Мало-помалу из сплетения призрачных рук, глаз, вкрадчивого шепота голосов, переполнявших Уолкера, из всего этого таинственного наваждения стала рождаться магия.

Три дня он настойчиво гнал сон, ибо всякий раз, когда последний нисходил на Уолкера, преображение ускорялось, заставляя его дергаться, словно марионетку в руках кукольника. Уолкер отчаянно боролся — не с переменами, нет, ибо в этом не было смысла, но ради уверенности, что ничего не навязано ему силой — все знания осмыслены и оценены, что, усвоив их, он никогда не использует полученное слепо и бездумно. Не друиды создали его, напоминал он себе вновь и вновь. Не они дали ему жизнь, и не им распоряжаться его судьбой. Он сам, с помощью ли магической силы или без нее, распознает смысл своей жизни и этим будет обязан только самому себе.

Коглин и Шепоточек, тоже совершенно измученные, бодрствовали вместе с ним, они боялись за друга и не могли оставить его. Коглин был для Уолкера опорой, тем дружеским голосом, который всегда звучит рядом, тем плечом, на которое можно опереться, источником уверенности, из которого можно черпать и черпать. А мохнатый черный Шепоточек служил залогом того, что не все вокруг изменится — что-то в этом мире останется таким же вековечным, как смена дня и ночи. Кот был как бы обещанием, что после ночных кошмаров наступит пробуждение. Коглин и Шепоточек вливали в Уолкера непонятные ему самому силы. Они не знали, как это получается, но чувствовали, что необходимы ему.

Прошло трое суток. Только по исходе трех дней и ночей изменения кристаллизовались и преображение завершилось. Призрачные руки устало опустились, голоса смолкли. В душе Уолкера внезапно воцарился покой. Он заснул и спал без сновидений. Пробудившись же, понял, что, хотя преображение наложило на него неизгладимый отпечаток, все-таки по сути своей он остался прежним: сохранил сердце человека, не доверяющего друидам. Хотя друиды и внедрились в его сознание и, несомненно, окажут влияние на его жизнь, они никогда не смогут бесконтрольно управлять им, они не дождутся от него слепой веры и беспрекословного повиновения.

Уолкер поднялся с постели, один, в безмолвии и тьме глухой спальни без окон. Душа его, в первый раз за долгое время, исполнилась умиротворения: кончилось долгое и тяжкое путешествие за собственным предназначением. Завершилось уготованное ему перевоплощение. Многое бесследно ушло, многое утрачено, но главное — он выстоял.

Уолкер отправился к Коглину и нашел его неподалеку от замка, болотный кот сидел рядом.

Лицо старика стало еще морщинистей, в глазах застыла неуверенность. Уолкер подошел к другу и, словно ребенка, поднял его — преображение сделало Уолкера сказочно сильным, призрачные руки, глаза и голоса подарили ему мощь десяти человек. Он обнял хрупкое тело своего учителя и нежно прижал к себе.

— Все хорошо, — тихо шепнул он. — Я уцелел.

Старик обнял его и заплакал у него на плече.

Потом они неторопливо беседовали, как старые, умудренные жизнью и опытом люди, у которых общая судьба и, соответственно, одна дорога.

Они обсуждали преображение Уолкера: чувства, которые оно породило, знание, которое оно принесло, и цели, которые теперь можно достичь.

Над Четырьмя Землями вставала новая эра, шли первые ее минуты, но именно в эти самые первые минуты решалось все, решалось, каким путем пойдет эта эпоха.

Уолкер даже не был уверен в том, что владеет — или когда-либо овладеет — магией друидов. Угроза со стороны порождений Тьмы оставалась реальностью; Уолкер получил знания друидов, но не представлял себе, как ими пользоваться — особенно в отношении порождений Тьмы.

— После превращения я твердо знаю кое-что, о чем не подозревал прежде, — сообщил Уолкер. — Например, я уверен: чтобы окончательно разделаться с порождениями Тьмы, следует пустить в ход магическую силу друидов. Но чье это знание — мое или Алланона? Могу ли я доверять этому чувству?

Старик покачал головой:

— Ты должен сам разобраться в этом. Мне кажется, таково желание Алланона. Омсворды всегда прозревали суть вещей, такова была их привилегия. Раньше ты называл это играми. Если это и игра, то серьезная. Разве в жизни не так? Опыта набираются в делах, а не в разговорах. Пробуй и открывай. Ищи — и найдешь.

В конце концов, таков вековечный путь к знаниям. Я думаю, этим самым путем предстоит идти и тебе, Уолкер.

Они решили прежде всего выяснить, что сталось с остальными отпрысками Шаннары: Паром, Коллом и Рен, выполнили ли они указания Алланона? Где они теперь и какие тайны открылись им за то время, что прошло после их встречи у Хейдисхорна?

Они сидели в комнате, где хранились летописи друидов. Уолкер вновь перечитывал свитки, ища в них подробности, памятные еще с прошлого раза, но теперь, в свете новых знании, дарованных преображением, они виделись ему иначе.

— Пар уже встал на путь исканий. Его решения крепки, как сталь. Что бы ни выбрали остальные, он не отступит.

— Рен, мне кажется, тоже, — задумчиво добавил старик. — Она отлита из той же стали, хотя это и не так заметно, ибо она женщина.

Тень Алланона знает, какие побуждения движут каждым из нас, и я считаю, что все в силах осуществить предназначение.

Уолкер откинулся на спинку стула. Его усталое лицо обрамляли прямые черные волосы и борода, от пристального взгляда, казалось, ничто не может укрыться.

— Друиды правили нами со времени Шиа Омсворда, не так ли? — задумчиво произнес он. — Они обнаружили в нас нечто такое, что можно было с выгодой использовать, и с тех пор держали нас в плену. Мы были слугами, вассалами, рыцарями, призванными за них умирать.

Коглин почувствовал движение воздуха в комнате — явный ответ на слова Уолкера. Он ощутил его не в первый раз. Более друид, нежели человек, Уолкер воплощал в себе отныне темные силы, которыми Коглин некогда пренебрег ради изучения древних наук.

Теперь, казалось ему, противопоставление науки и магии утратило смысл. Была найдена золотая середина. Но обретет ли Уолкер когда-нибудь душевный покой, спрашивал себя Коглин.

— Мы просто люди, — осторожно промолвил он.

Уолкер, улыбаясь, откликнулся:

— Мы просто глупцы.

Они проговорили всю ночь, но Уолкер так и не сумел выработать план действий.

Найти остальных членов семьи — да, но с чего начать и как взяться за дело? Проще всего применить вновь обретенную магическую силу, но не выдаст ли его это порождениям Тьмы?

Знают ли уже его враги о происходящем — о том, что он стал друидом, а Паранор возвращен людям? Насколько сильна магическая сила порождений Тьмы? Уолкер твердил себе, что не стоит спешить с проверкой. Сначала он должен разобраться с собственной магией. Лучше не совершать опрометчивых поступков.

Разговор продолжался, и постепенно Уолкер стал понимать, что в их отношениях с Коглином произошла перемена. Сначала он уверял себя, будто нежелание принимать окончательный план не более чем обычная нерешительность. Но скоро сообразил: дело не в этом. Теперь, когда он на равных беседовал с Коглином, между ними выросла преграда, которой прежде не было, даже в ту пору, когда он сердился на старика и не доверял ему. Коглин больше не был учителем, а Уолкер учеником. Преображение дало Уолкеру знания и могущество, неизмеримо превосходившие знания и могущество Коглина. Уолкер перестал быть Темным Родичем.

Жизнь в уединении, отречение от того, что принадлежало по праву рождения, — все это миновало. Уолкеру предопределено было стать тем, кем он стал, — друидом и только друидом, вероятно, наиболее могущественным из когда-либо существовавших. Поступки его могут отразиться на жизни каждого человека. Уолкер знал это и потому раз и навсегда решил брать ответственность на себя, не разделяя ее ни с кем, ибо никому, даже Коглину, не снести этого непомерного груза.

Когда они наконец разошлись по спальням, изнуренные бесплодными попытками прийти к окончательному решению, Уолкера охватило какое-то смешанное чувство. Он настолько превосходил себя прежнего, что еще не мог полностью свыкнуться с этой переменой. Покидая библиотеку и направляясь к спальным покоям, он чувствовал на себе взгляд старика. И не мог избавиться от мысли, что они все больше отдаляются друг от друга. Коглин, друид, никогда по сути не бывший друидом, становится спутником друида — что он должен чувствовать?

Уолкеру трудно было поставить себя на его место. Но он с горечью понял, что с этой ночи их отношения никогда не станут прежними.

Он снова погрузился в сон, непонятный и полный незнакомых лиц и голосов. И уже перед самым рассветом проснулся от внезапно охватившей его тревоги. Неясное беспокойство выдернуло его из сонных грез. Он очнулся, ловя воздух ртом, точно пловец, вынырнувший из глубин вод. Первые несколько секунд он был парализован неожиданностью своего пробуждения и нахлынувшей беспомощностью. Сердце бешено колотилось, и слух пытался хоть что-то уловить в безмолвной темноте комнаты. Наконец он вновь обрел способность двигаться и спустил ноги на пол. Привычная прочность каменных плит несколько успокоила его. Поднявшись, он заметил на себе черные одежды, в которых заснул, слишком усталый для того, чтобы раздеться.

За старинной деревянной дверью что-то шевелилось, оттуда доносились шорох и тихое царапанье.

Шепоточек.

Уолкер распахнул дверь. Огромный кот стоял на пороге, уставившись на Уолкера. Зверь скользнул было прочь, но тут же вернулся, покачивая умной головой и призывно сверкая глазами.

«Он хочет, чтобы я пошел за ним, — подумал Уолкер. — Случилось что-то плохое».

Завернувшись в тяжелый плащ, он шагнул из спальных покоев в могильную тишину замка и поспешил вниз по старинным переходам. Каменные стены заглушали звук шагов. Шепоточек, ловкий и черный, бесшумно крался впереди.

Они, не задерживаясь, миновали комнату Коглина. Источник тревоги находился не здесь. Вокруг них медленно таяла ночь, по небосклону на востоке серебряным сиянием разливался рассвет, бледный и тусклый, он сочился через окна замка.

Но Уолкер почти не замечал этого — он не сводил глаз с болотного кота, тенью мчавшегося в предутренних сумерках. Уолкер пытался уловить какие-нибудь звуки, стараясь понять, что его ожидает впереди. Но ничто не нарушало царящего вокруг безмолвия.

Из главного зала они поднялись к двери, ведущей на крепостной вал, и вышли на открытый воздух. Их встретил промозглый холодный рассвет. Над долиной простирался туман, словно огромное одеяло, укрывавшее все пространство от гряды Зубов Дракона на востоке до Стреллихеймских равнин на западе. Паранор тоже был окутан туманом. Высокие башни напоминали острова в море испарений. Под порывами ветра, спускавшегося с горных вершин, туман клубился и кипел, принимая в неясных лучах рассвета самые причудливые формы и очертания, рождая устрашающие призраки.

Принюхиваясь к воздуху и беспокойно вертя хвостом, Шепоточек устремился вниз по ступеням. Уолкер поспешил следом. Они обогнули южный парапет и направились на запад, по-прежнему ничего не видя и не слыша. Словно две скользящие тени, человек и кот миновали открывшийся пролет и вход в башню.

На западных укреплениях Шепоточек неожиданно остановился. Шерсть на загривке болотного кота поднялась дыбом, черная пасть ощерилась.

Уолкер приблизился к нему и успокаивающе погладил по мохнатой спине. Шепоточек вновь уставился во мглу. Они стояли как раз над западными воротами замка.

Уолкер вгляделся в туман.

За воротами что-то мерцало.

Так пролетело несколько мгновении, но все было по-прежнему. Уолкер начал терять терпение. Наверное, надо выйти и разведать, что за воротами.

И тут — словно одним рывком сдернули одеяло — туман внезапно рассеялся и показались всадники. Их было четверо, мрачных и призрачных в слабом утреннем свете. Медленно и целеустремленно продвигались они вперед, серые, как и сумрак, в котором смутно вырисовывались их очертания. Четверо всадников верхом на скакунах, но ни один из них не был человеком, и животные, на которых они сидели верхом, казались отвратительной пародией на лошадей — огромные, с хищными зубами и когтями. Четверо всадников ничем не походили друг на друга, и каждый скакун являл собой подобие своего хозяина.

Уолкер Бо знал, что они порождения Тьмы.

Он знал это так же хорошо, как и то, что они явились за ним.

Он холодно и бесстрастно рассматривал их.

Первый был высок, тощ и мертвенно-бледен. Кости его выпирали из-под туго натянутой кожи, хребет изогнулся, словно у кошки перед прыжком, лицо походило на череп с жадно разверстой пастью, глаза-плошки бессмысленным и невидящим взором таращились перед собой. Его обнаженное туловище ничем не напоминало ни женское, ни мужское тело, скорее он был существом бесполым. Чудище изрыгало клубы зловонного зеленого пара. Второй очертаниями напоминал человека, но не создание из плоти и крови, а сгусток бурлящей клокочущей тьмы — казалось, в стеклянную оболочку заключен рой пчел или москитов, столь плотный, что через него не проходит свет. Яростные визгливые звуки, испускаемые им, будто предупреждали, что под внешней оболочкой таится такое зло, какого не вынесет ничье обличье.

Вид третьего был привычнее для людских глаз. Вооруженный с головы до ног всадник щетинился множеством клинков и кинжалов. Со всех сторон свисали боевые палицы и ножи, мечи и топоры. Гигантское копье было увенчано гроздью черепов и цепей из костяшек пальцев. Шлем скрывал лицо всадника, но из-под забрала багровым огнем полыхали его глаза.

Последний всадник, чей облик растворялся в ночи, был скрыт плащом. Ни лица под капюшоном, ни рук над поводьями жилистого скакуна.

Он ехал, наклонившись вперед, словно очень старый человек, сгорбленный и скрюченный неумолимым временем. Но в нем не чувствовалось старческой слабости, он уверенно и твердо держался в седле, согнутый не возрастом, но грузом отнятых жизней. За плечами у него висела коса.

Уолкер Бо похолодел, узнав их. В старинных свитках друидов, в записках древних лет и заметках о прошлом мире людей встречались упоминания об этой четверке. Он знал, кем они были и кто сотворил их. Теперь порождения Тьмы приняли их облик, воплотились в этих черных тварей.

Сердце его сжалось. Четверо всадников. Четверо наездников из легенд, безжалостные убийцы простых смертных, они вышли из времени столь незапамятно далекого, что люди о них ничего не помнили.

Глад. Мор. Война. Смерть.

Уолкер снял руку с загривка Шепоточка, и из горла кота вырвалось хриплое рычание. «Сами абстракции, — думал Уолкер со смешанным чувством ужаса и благоговения, — сами вечные символы явились уничтожить меня».

Он снова и снова спрашивал себя, чем же были порождения Тьмы, из какого источника черпали они силу, позволяющую им принимать любой облик. Его новая ипостась не давала никаких ответов на этот вопрос. Как и раньше, он ничего не знал о природе порождений Тьмы. Да, они ужасны, но разве не предрекала это тень Алланона? Да, они всегда пользовались магической силой во зло. Но кто они? Откуда пришли? Как уничтожить их?

Он наблюдал приближение Четырех всадников, громоздящихся на своих нелепых и жутких скакунах — тварях, отдаленно походящих на лошадей. В утреннем воздухе ядовитым паром курилось их дыхание. Когти скрежетали по камням. Храпящие морды щерились в злобном оскале, обнажая кривые желтые зубы. Всадники неспешно продвигались вперед.

Достигнув ворот, они остановились. Они не пытались войти. Просто стояли перед воротами и ждали. И вместе с ними ждал Уолкер. Текли минуты, медленно светало, уходящую мглу прорезали лучи рассвета.

Наконец солнце позолотило горы на востоке, слабое сияние увенчало черные вершины — и вперед выступил всадник Глад. Подъехав к ограде, он поднял костлявую руку и постучал.

Раздался еле слышный, дробящийся эхом звук, трепещущий, словно жизнь, навеки покидающая тело. Уолкер невольно поежился, досадуя на охватившее его смятение.

Затем Глад отступил. Один за другим всадники повернули направо и, выстроившись цепочкой перед воротами замка, стали скакать по кругу, проезжая мимо Уолкера. Тот наблюдал, как они возвращаются и исчезают вновь, сохраняя между собой заданную дистанцию.

«Осада», — понял Уолкер. Стук был вызовом, и если он не выйдет и не ответит на него, то они станут караулить его снаружи. Риммер Дэлл и порождения Тьмы узнали, что Паранор возвращен миру людей, а Уолкер принял мантию Алланона. Всадники были посланы в ответ на это.

«Мы еще посмотрим, кто кого перехитрит»,. — мрачно подумал Уолкер.

Некоторое время он стоял, следя за кружением призраков внизу, а потом отправился будить Коглина.