"Набоков в Берлине" - читать интересную книгу автора (Урбан Томас)

Глава VI РУССКИЙ ТЕАТР В БЕРЛИНЕ

Берлин начала двадцатых годов был городом театров и кабаре. Экспериментальные сцены Берлина создавали динамику творческих поисков, которые воспринимались другими городами и другими странами как фактор обновления искусства — и русские артисты-эмигранты в Берлине сосредоточились прежде всего на культивировании традиций.

Молодой Владимир Набоков принимал активное участие в театральной жизни берлинских русских. Он писал многочисленные скетчи и маленькие драмы для кабаре «Синяя птица». Первой вершиной его драматического творчества была премьера в Берлине пятиактной пьесы «Человек из СССР».

Синяя птица

Набоков не оставил почти никаких заметок или записей по поводу своих ранних коротких театральных пьес и скетчей, которые он сочинял для «Синей птицы». По программам эмигрантской прессы известны названия многих из них, а театральные рецензии позволяют делать косвенные выводы об их содержании.

«Синяя птица» была основана в конце 1921 го-да актерами из Москвы и Петрограда. Сначала труппа устроилась в помещении бывшего кинотеатра во дворе дома на Гольцштрассе 9 и собиралась продолжить традиции русского кабаре. Директор театра Яков Южный, пользовавшийся в свое время известностью эстрадный актер из Санкт-Петербурга, стремился привлечь и немецкую публику. Поэтому программа в большинстве случаев включала и два-три номера на немецком языке. В театральных программках содержание русских пьес объяснялось по-немецки. Южный делал свои объявления на обоих языках, причем его сильный русский акцент и раскатистое «р» очень нравились берлинской публике[160].

Спектакли малой сцены соответствовали тем клише, которые господствовали в представлениях немецкой публики о России и русских. С окончанием войны, которая, как можно вспомнить, велась с этой стороны против русского варварства, вместе с множеством русских эмигрантов разлился поток русской одухотворенности, и новая немецкая буржуазия вдруг открыла для себя «русскую душу». Бедные богачи инфляции находили очарование в маленьких пестрых чудесах «Синей птицы», принимая их за «Россию как она есть»[161]. В «Синей птице» подавали то, что ожидали немцы, чтобы удовлетворить потребности публики. «Европа знала казаков из варьете, русские крестьянские свадьбы из опероподобных аранжировок на сцене, русских певцов и балалайки», — замечает писатель и журналист Йозеф Рот в одном из репортажей для газеты «Франкфуртер цайтунг». «Чем дольше длилась эмиграция, тем больше приближались русские к тому представлению о них, которое существовало у окружающих. Они доставляли нам удовольствие и приспосабливались к нашим клише. Вероятно, осознание того, что им выпала определенная роль, утешало их в беде»[162]. Какое-то время «Синяя птица» пользовалась большой популярностью в кругу молодых деятелей культуры Берлина, к числу ее посетителей принадлежал также писатель и публицист Курт Тухольский.

Труппа делала спектакли с небольшими затратами материальных средств, это позволило ей просуществовать до начала тридцатых годов. Потом труппа распалась, как это происходило с десятками других русских театральных и музыкальных ансамблей до нее.

«Анонимная жизнь эмигрантов стала общественным производством. Сначала они сами выставляли себя напоказ. Сотнями создавались театры, хоры, танцевальные группы и балалаечные оркестры. В течение первых двух лет все они были новыми, подлинными, поразительными. Позже все стали обыкновенными и скучными. Они потеряли связь с родной почвой. Они все больше и больше удалялись от России — а Россия еще больше от них. […] „Синие птицы“ начали петь по-немецки, по-французски, по-английски. Под конец они улетели в Америку и растеряли свои перья»[163].

Жизнь на берлинской сцене

Если эмигрантское кабаре первоначально пользовалось большим успехом у немецкой публики и берлинской прессы[164], то все попытки создать большой традиционный театр для русской колонии оказались обреченными на провал. Режиссеры и актеры в эмиграции были отрезаны от своей классической публики. Конечно, были интеллигенты, которые в свое время заполняли театры в России, но большинству из них в эмиграции было не до театра. Тяготы будней, борьба за хлеб насущный отнимали много энергии. Не проявляла интереса и немецкая публика, причем никоим образом не вследствие языкового барьера, ибо на гастрольные спектакли театральных трупп, приезжавших из советской России, она валила тысячами. От гостей с Востока исходили художественные импульсы. Они были авангардом, который встречался в Берлине с немецкими революционерами театра. Эмигрировавшие режиссеры, напротив, целиком посвящали себя сохранению театральных традиций царских времен. Результатом были черствые инсценировки театральной литературы минувшего столетия.

Набоков принадлежал к числу молодых литераторов, которые быстро поняли, что времена ностальгии, времена реминисценций царских времен безвозвратно ушли. Он стал выводить на сцену в своих коротких пьесах, которые он писал для «Синей птицы», эмигрантов из русского Берлина, подобно героям своих ранних рассказов и романов и нашел в Иване Лукаше, который был на семь лет старше его, заинтересованного сподвижника. Вместе они сочинили множество скетчей, репетировали с актерами, заботились о декорациях. Временами Набоков сам выходил на сцену. Вместе с Лукашом он написал даже пьесу с балетными вставками, названия которой Набоков не мог вспомнить, но которая была поставлена на сцене какого-то немецкого провинциального города. Она не стала предметом гордости Набокова. «Она была ужасна, если бы она попала мне в руки, я бы ее уничтожил!»[165] Тогда программы «Синей птицы» составлялись в основном из ряда эстрадных номеров, до десяти в один вечер. Но иногда в репертуар включались и более длинные одноактные пьесы, такие как «Любовь карлика» или «Китайские ширмы», совместное произведение Лукаша и Набокова. Оба произведения были заказными работами, которыми авторы надеялись поправить свое материальное положение. За «Китайские ширмы» ему было обещано сто долларов, заплатили же всего пятнадцать[166].

«Человек из СССР»

Набоков испытал себя и в театральных пьесах классического образца: «Трагедия господина Морна» ориентирована на драмы античной Греции. Действие происходит «в будущем» в неопределенной стране. Насколько сценична эта пьеса, Набокову узнать не удалось, ибо написанная в 1924 году драма никогда не ставилась.

Драматургические работы Набокова были не очень успешными. Руководители театров проявляли к ним в лучшем случае сдержанный интерес, но пятиактная пьеса «Человек из СССР» точно попала в нерв русской эмиграции. Премьера 1 апреля 1927 года вылилась в большой успех. Впервые жизнь русской эмиграции стала темой сценического произведения. Варьируя мотивы своих романов, Набоков создает в лице главного героя образ человека, который планирует вернуться на родину, чтобы там совершить террористические действия против советской власти[167]. Герой пьесы Алексей Кузнецов под видом предпринимателя руководит подпольной антикоммунистической группой в СССР. Чтобы уйти от слежки шпиков в Берлине, он официально разводится с женой, оставляет семью и заводит в целях маскировки интрижку с русской актрисой. Но жена Кузнецова не выдерживает эмоционального давления и отвергает ухаживания одного из поклонников, ссылаясь на то, что любит мужа, чем непреднамеренно выдает его и, вероятно, обрекает на смерть.

Критики, писавшие для русской эмигрантской прессы, особенно подчеркивали чеховские моменты и хвалили психологическое напряжение действия[168]. По финансовым причинам дальнейших спектаклей пьесы не последовало.

Забыт и снова открыт

После этого, хотя и небольшого, успеха Набоков на десятилетие отвернулся от театра, не в последнюю очередь потому, что все русские сцены Берлина за это время уже закрылись. И «Синяя птица» тоже вынуждена была отказаться от своих помещений. Во второй половине двадцатых годов спектакли в Берлине стали редкостью, труппа существовала только за счет гастролей по другим центрам русской эмиграции.

Лишь в последние месяцы пребывания в Германии Набоков снова обратился к театру и работал одновременно над двумя пьесами. После переезда во Францию в 1937 году оба текста, «Событие» и «Изобретение Вальса», были опубликованы. Первая содержит в себе множество реминисценций из Чехова и Гоголя. Так, герои пьесы носят заимствованные имена и действуют так же, как в пьесах, из которых они заимствованы, то есть известным образом. Набоков использует эти шаблоны, чтобы неожиданно повернуть интригу: ожидаемое в одинаковой мере как публикой, так и действующими лицами событие в конце пьесы — объявленный акт мести опозоренного любовника — так и не произойдет.

«Изобретение Вальса» помещено в вымышленный политический контекст — положение Европы. Время действия снова отнесено в неопределенное будущее. Рамку действия образует приемная в военном министерстве какого-то неопределенного государства, в которой инженер Вальс надеется получить аудиенцию, чтобы рассказать министру об изобретенном им чудесном оружии. При этом Вальс засыпает, во сне он благодаря своему оружию возвышается до диктатора. Пьеса пародирует милитаристские амбиции тоталитарных государств. Имел ли Набоков при этом в виду Сталина или Гитлера, остается открытым, как и в его романах «Приглашение на казнь» и «Под знаком незаконнорожденных».

Впоследствии Набоков лишь спорадически высказывался по поводу своих театральных пьес и скетчей. В мемуарах драматические произведения вообще не упоминаются. И в его позднем автобиографическом произведении «Смотри на арлекинов!», в котором он иронически обыгрывает почти все свои романы, тоже нет никаких ссылок. Драматическое творчество Набокова в значительной мере осталось вне поля зрения мировой литературной критики. Но именно у него на родине в России, где при жизни публикация его произведений была запрещена, эти пьесы были открыты заново и нашли живой отклик у публики. Из России они недавно снова пришли на Запад, в том числе и в Берлин. В 1996 году состоялась премьера пьесы «Полюс» на сцене театра «Шаубюне» у Ленинерплац в Берлине-Вильмерсдорфе — всего в нескольких сотнях метров от того места, где Набоков начал писать ее семь десятилетий назад.