"Последний камикадзе" - читать интересную книгу автора (Иванкин Анатолий Васильевич)

Пожилой шофер искусно вел такси по тесным переулкам, по широким магистралям, где под сенью небоскребов и высотных домов, в удушающем смоге, рычали моторами и визжали тормозами нескончаемые автомобильные стада.

У водителя чуткие руки, движения артистичны, казалось, ведя машину, он наслаждается своей работой и умением. Но отрешенный вид, резкие морщины у сжатого рта говорили, что это не наслаждение, а давно обретенное мастерство, украшенное великолепной реакцией. Рефлексы пожилого водителя были коротки, как вспышка молнии, и пришлись бы впору двадцатилетнему боксеру. Он довольно часто обгонял попутные машины. Но на это его толкала не лихость, а так же давно обретенный расчет и стремление к экономии времени.

Взглянув внимательно на водителя, можно было определить: он из тех, чьи предки поколениями жили в метрополии, не смешивая кровь с иноземцами, не принимая чужих, привычек и традиций. Лицо шофера по европейским стандартам даже красиво. Чуть косой разрез глаз придает ему сосредоточенный, суровый вид, подбородок крепкий, волевой. Лоб крутой и высокий. Одет подчеркнуто опрятно; не ему позволять небрежность — привилегию миллионеров и бесноватых юнцов — хиппи. Почти седая голова водителя заставляла думать, что он немало пережил. Замкнутый вид его не располагал к разговору: на все вопросы — короткие или односложные ответы — и снова молчание.

Вздумайте расспросить о нем его товарищей по работе, узнаете очень мало. «Такахиро-сан? Кажется, воевал. Кажется, одинок. Извините… он так неразговорчив. Но он свой. Работать умеет. Всегда придет на помощь товарищу. Вместе со всеми участвует в демонстрациях и забастовках».

Вот и все, что можно услышать о шофере Такахиро, человеке пятидесяти, а может быть, и более лет. Сложно определить возраст мужчины, если он здоров, мышцы его крепки и морщины залегли только у переносицы да в уголках рта.

При въезде на Гиндзу Такахиро резко затормозил: на огромном кинорекламном щите огненные, словно налитые кровью, иероглифы высвечивали:

Над иероглифами — молодой парень в очкастом пилотском шлеме. На его широких плечах — саван. Твердые скулы, широкие брови, сросшиеся на переносице, взлетали к вискам. Взгляд подавляюще жесток. «Итихара Хисаси…» — узнал Такахиро летчика с рекламы.

Припарковав машину к платной стоянке, преодолевая волнение, он зашагал вдруг отяжелевшими ногами к билетной кассе, словно загипнотизированный взглядом парня. Сел в кресло и, глядя на неосвещенный еще экран, подумал: «Неужели это он?»

Весной сорок пятого года в отряд, в котором служил Такахиро, приезжали кинорепортеры, что-то снимавшие своими громоздкими аппаратами. Ему так и не удалось тогда посмотреть отснятые кадры. Из каких же архивов извлекли этот фильм и пустили в прокат, чтобы через многие годы воскресить кошмары прошлого?

На экране отряд «Конго», вооруженный подводными лодками, носителями человекоторпед. Полным составом он выходит из базы в Куре к далеким берегам Гуама. Огромная флотилия катеров и лодок с провожающими заполнила всю акваторию порта. Они шлют восторженные улыбки и крики в адрес водителей человекоторпед, идущих в рейс, из которого не возвращаются. Виновники торжества восседают в самоходных гробах, воинственно потрясая саблями. Их головы обвязаны белыми повязками смертников. На лицах решимость: «Умрем за императора!» На стеньгах подлодок вместе с военно-морскими флагами реют вымпелы «Неотвратимая кайтэн».

Такахиро оглянулся — молодые парни, сверстники тех, чьи ожившие тени метались по экрану, смотрели фильм, лениво пережевывая резиновую жвачку. Но он, обычно невозмутимый Такахиро, сегодня не мог быть бесстрастным.

…На экране возник строй неправдоподобно юных пилотов, совсем мальчишек. Занялось столь же юное, раннее утро. На фоне рождающегося дня замерли тупоносые самолеты, разрисованные драконами и лепестками цветущей сакуры. Летчики из отряда смертников «Горная вишня» получают предполетный инструктаж. Перед строем — молодой капитан-лейтенант с усталыми глазами зрелого мужчины. Правильные черты лица, высокий лоб — истинно благородный самурай, капитан-лейтенант Ясудзиро Хаттори! На нем белый шарф. Грудь украшает орден Золотого коршуна — награда за высокую летную доблесть. В руке — фляга с рисовой водкой. Он подходит к пилоту, стоящему на правом фланге. Погребальный костюм пилота выделяет его из строя офицеров, одетых в обычную форму. Это заместитель Ясудзиро Хаттори лейтенант Итихара, тот самый Итихара Хисаси, чье мужественное лицо с подавляющим, жестоким взглядом высится сейчас на фасаде кинотеатра.

Лейтенант облизал пересохшие губы, отрешенно взглянул куда-то мимо командира, с трудом изобразил улыбку и с поклоном принял последнюю чашку сакэ. Ему, молодому, сильному, полному кипучей энергии, остается жить не более сорока минут. Прощальная церемония заканчивается. Ясудзиро Хаттори подает команду, и летчики, стремительно разбегаясь, занимают кабины своих самолетов. Сначала медленно, затем бешено вращаются винты. Капитан-лейтенант отбрасывает пустую флягу и выхватывает саблю:

— Банзай! За императора! — Сверкающая сабля показывает направление взлета.

Очередная группа камикадзе[2] уходит в последний полет, чтобы таранными ударами топить корабли американского флота, вошедшие в воды метрополии…

Такахиро, как во сне, вышел из зала и медленно побрел к своему автомобилю, придавленный тяжким грузом воспоминаний. Он мчался через город, затем крутил по серпантину спускающейся к морю автострады. Остановив машину у прибрежных камней, сошел к самой кромке прибоя и опустился на песок. Прошлое, от которого он бежал столько лет, настигло его властно и неотвратимо. Память понесла его против течения времени…

А в те же дни, по другую сторону океана, побывал на просмотре японо-американского фильма «Тора-Тора-Тора!»[3] Чарлз Мэллори, «розовый» журналист, изгнанный из солидных журналов за причастие к движению борцов за мир и прекращение войны во Вьетнаме. И фильм вызвал у него не меньшую, чем у японца, бурю воспоминаний.

Американский, журналист ничего не слышал о токийском шофере. Но тесен мир… И волею судеб, а если быть точнее, по воле «сильных мира сего» пути Чарлза и Такахиро скрещивались неоднократно. Не один раз они смотрели друг на друга через остекление коллиматорных прицелов, нажимая на гашетку управления огнем. Только необычное везение помогло им сохранить жизнь, и только чистая случайность помешала низвергнуть друг друга с сияющих небес в темную океанскую бездну…

Глава четвертая

Казалось, нет людей счастливее, чем жители Южных морей. Щедрая природа дарила им все: изобилие рыбы, фруктов, кокосовых орехов. Даже сказочное хлебное дерево росло на этих островах. В тростниковых зарослях похрюкивали стада черных свиней.

Здесь не водилось ни хищных зверей, ни ядовитых змей. Самое страшное существо, которому полинезийцы поклонялись как богу, обитало в толще зеленоватых тропических вод. Это была акула.

Теплый климат позволял круглый год обходиться одной набедренной повязкой. Да, остров был богат и природой, и экзотикой, и растительным миром. С приходом европейцев он стал райским местом и мечтой многих богатых джентльменов, которые, устав от борьбы за бизнес и от пожилых супруг, сбегали сюда, чтобы в праздности и неге поваляться под пальмами на берегу лагуны в компании загорелых девчонок…

Но война, пришедшая на Тараву, принесла опустошение этому цветущему острову. Словно тайфун, пронеслась она над атоллом, ломая и выжигая пальмы, разрушая постройки, убивая японских солдат и мирных жителей. Надводные корабли американского флота и самолеты с авианосцев, подойдя к Тараве, уничтожали все подряд. Затем на берег высадился десант. Морские пехотинцы шли на штурм жидких японских укреплений, поливая их свинцом и огнем из огнеметов. Японцы сопротивлялись до последнего. За двое с половиной суток боев из пятитысячного японского отряда осталось в живых всего несколько десятков человек.

332-я эскадрилья в боевых действиях на Тараве не участвовала. Командование прекрасно обходилось силами авианосной авиации и армейских истребителей «тандерболт», прилетевших двумя днями раньше. На острове кроме них еще базировались «каталины». Днем они отстаивались на якорях в лагуне, а на ночь уходили в дальние рейды нарушать японское судоходство. За черную окраску самолетов и ночные действия летчики-истребители прозвали своих соседей «Блэк кэтс» — «Черные коты».

Отдохнув с неделю после перелета, летчики начали недовольно ворчать. Особенно громко возмущался Пол: «Когда же мы, черт возьми, налетаем свою норму боевых вылетов? Как мы вернемся в Штаты, если будем без дела сидеть на этом острове?»

Но Роберту и Чарлзу остров Тарава пришелся по душе. Вечерами они устраивались где-нибудь на берегу, подальше от людей, и жгли костер. Под глухой рокот океанского прибоя мечтали о будущем. Им светили звезды двух полушарий, и Большая Медведица, лежащая у горизонта, скользила по океанской глади, как полинезийская пирога.

Роберту Харрису не удалось надолго сохранить безмятежное состояние духа. Однажды утром приземлился транспортный «дуглас». Вместе с техническим имуществом он доставил с Гендерсона свежую почту. Пилоты, получившие письма, с жадностью набрасывались на них. Получил и Роберт, и немало был удивлен, узнав знакомый почерк. Кэт! Как она нашла его? С момента отплытия из Гонолулу он не писал ей ни слова. Впрочем, он был настолько рад, что даже не позавидовал Чарлзу, получившему целую пачку писем.

Роберт вскрыл конверт и уединился на берегу. Кэт писала бездумно, о всякой чепухе — как купается, как загорает, и ни слова о своем женихе Генри Хьюзе, будто и не было помолвки. «Может, что-то у них расстроилось и она решила всерьез связать свою судьбу с моей?» — мелькнула мысль. Ему очень хотелось верить в это. Слабой искры хватило, чтобы снова затеплилась надежда…

Прощупав конверт, Роберт обнаружил, что в нем лежит еще что-то. Оказалось, небольшое фото. Все надежды Роберта мгновенно рухнули. Кэт запечатлелась во время прогулки на спортивной яхте. Бурлила вода за светлым бортом, и загорелая Кэт, держась за мачту, призывно улыбалась широкоплечему парню в засученных до колен брюках. О—о, Роберт хорошо помнил эту улыбку и знал, что следует за ней… Зачем она прислала это фото? Чтобы отомстить за его уход или посмеяться над ним: ты, мол, воюй, кретин, если тебе нравится, а мы прекрасно проживем без войны? Роберт разорвал письмо и фотографию, швырнул их в воду.

Ревел океан на рифах, взметая в воздух водную пыль. Несколько мелких радуг сияло в том месте, где волны превращались в брызги и пену. Кричали чайки над головой, нагоняя тоску. Роберт поднялся с песка и побрел вдоль океана.

Он забрел далеко от аэродрома, где было тихо и безлюдно и где следы войны совсем исчезли — пальмы росли удивительно стройные и густолистые, не тронутые ни одним осколком снаряда. И на них было столько орехов, что Роберт стал искать палку, с помощью которой можно было бы сбить хоть один кокос. Углубившись в пальмовую рощу, он неожиданно наткнулся на фюзеляж японского истребителя. Мотор отлетел от «нуля» на добрых двести футов и лежал вдали, воткнув в коралловый песок загнутые лопасти винта. Кабина самолета расплющена и разломана — видно, доставали тело пилота…

«Не дай бог вот так же закончить жизнь», — невольно содрогнулся Роберт. А ведь этого японца ждут родители. А кто ждет его? Родителей нет, родственники давно забыли о существовании Боба Харриса. В памяти промелькнуло лицо Кэт, призывно улыбающейся хозяину яхты. Роберт в досаде тряхнул головой: «Нет, она не умела и не желала ждать никого…»

Он мысленно ругнулся в ее адрес и, забыв о своем желании добыть орех, ушел подальше от обломков самолета.

Выйдя снова на берег, он решил искупаться и облюбовал себе хорошее местечко. Вдруг невдалеке раздался женский голос. «А говорили, что все полинезийцы перебрались с Таравы на другие острова архипелага», — подумал Роберт.

Женский голос манил к себе, и он, подстегиваемый любопытством, собрал одежду в узел и направился в ту сторону, откуда доносился не то разговор, не то пение. За манговым кустарником он увидел обнаженную женщину, лежавшую вверх лицом на красном куске ткани. Островитянка, казалось, дремала, подставив тело лучам солнца.

— Сэнкью! — пробормотал Роберт первое, что пришло в голову, и, бросив одежду, опустился на песок неподалеку от женщины.

Ее совершенно не испугало появление незнакомого светловолосого мужчины. Незнакомка подняла длинные ресницы и, увидев смущенную физиономию Роберта, весело рассмеялась.

— Ма-ора-на! — поприветствовала она и взглянула на Роберта с откровенным любопытством.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Роберт.

— Жду мужа. Он уплыл за рыбой.

— Счастливчик, — вздохнул Роберт, не отрывая глаз от женщины. — Хотелось бы мне побыть на его месте.

Островитянка сорвала с куста цветок белой гардении и заложила в волосы.

— Как тебя зовут? — спросил он, беря ее за руку.

— Э-э! — засмеялась она, не отнимая руки. — Если я изменю, муж не поймает ни одной рыбешки.

— Если только в этом причина, то я куплю тебе целую лодку рыбы, — пообещал Роберт, привлекая к себе красавицу. Ее волосы пахли кокосовым маслом и лепестками цветов гардении.

Они были вдвоем на берегу океана, отгороженные от всех людей густыми зарослями манговых кустов.

Утомленный ласками полинезийки, Роберт задремал в тени, а когда проснулся, красавицы рядом не было. Она исчезла вместе с его одеждой, «Вот так поразвлекся, — усмехнулся над собой Роберт. — Хорош я буду, если появлюсь на авиабазе в набедренной повязке из пальмовых листьев».

Посмотрев вокруг, он рассмеялся. Невдалеке лежала его одежда, набитая песком — подобие растянувшегося на берегу человека: пока Роберт спал, женщина развлекалась с его одеждой.

Роберт вытряхнул песок из брюк и проверил содержимое карманов. Все было на месте.

Мимолетная радость, которую доставила ему встреча с бесхитростной островитянкой, оттеснила душевную боль, причиненную Кэт. Роберт нырнул в лагуну и, освежившись купанием, заторопился на базу. Длительное отсутствие командира могло обеспокоить подчиненных.

«Расскажи об этом приключении Чарлзу — не поверит, — улыбался воспоминаниям Роберт. — А что, если как-нибудь вместе с ним приехать в деревню на джипе?»

Но желанию не суждено было осуществиться: остров Тарава оказался для эскадрильи промежуточной площадкой на длинном пути к Японским островам. Через два дня летчики покинули атолл.

Тарава, Кваджелейн, Эниветок — какие звонкие, красивые названия! Острова Гилберта и Маршалловы острова — предмет далеких мечтаний школьника Чака Мэллори — проплыли под крыльями «лайтнинга», исчезая навсегда в голубой дымке. 332-я эскадрилья направлялась в район боевых действий на Марианские острова.