"Гладиатор, Маленький Лев и Капитан" - читать интересную книгу автора (Тихомирова Лана)

Глава 20. Максимус и Капитан

— Хороший он парень, Уллис, — вздохнул Максимус и отвернулся к своему стакану, на дне которого плескался виски, совсем чуть-чуть.

— Это вы о Капитане?

— Да. Только тсссс! У него два имени первое Уллис, второе Вильям. От первого у него нечеловеческая хитрость и изворотливость, от второго непомерный романтизм. Что только в той голове не варится. Вообще-то его звали Вильям, когда мы с ним познакомились на линкоре. На камбузе в очереди передо мной стоит жердь здоровенная. Тощий был, как черт знает что. И локтями острыми пихается.

Я его вежливо так попросил, он мне вежливо ответил. Мы поговорили, как два вежливых человека. Потом на следующий день за завтраком, за обедом и за ужином. Я страдал от скуки и думал, что эти, чертовы, пять лет на линкоре обернутся против меня. Невозможно общаться с деревенщинами и не отупеть окончательно. Моряки — те еще солдафоны. А этот паренек… знаешь, от Вильяма до сих пор веет этой романтической отмороженностью северных морей. Кто не ходил за льды, тому не понять, но там очень красиво, особенно во время сияния.

Мне повезло, видимо, Вильям тоже тосковал без разговоров с умным человеком. Он очень закрытый. Это я могу притащить тебя в дом и оставить жить. Вильям обязательно бы тебя выставил на третий день. Скорее всего, потому, что ты девушка. Но любого другого он бы выставил на четвертый день, не велика разница. Не знаю в чем причина, но он по жизни разочарован в людях. Мне пока удается его не разочаровывать. Считай, тебе повезло. А может это потому, что он тебя спас. Ему тяжело сходиться с людьми, и вся команда такая же нелюдимая, но слаженная.

Сразу после льдов, после сияний, мы направились в южные моря. Я был готов заняться привычными приятными делами. Вильям был отморожен окончательно и бесповоротно. Он и так был всегда к воде неравнодушен, а теперь прямо влюбился в океан. Ну, да, что ждать от человека, у которого глаза цвета морской волны.

— А я думала они серо-зеленые… И потом, я как-то не заметила, что он так уже и нелюдим. В порту с Капитаном обращаются уважительно, — возразила я.

— Во-первых, потому что, старик — добрая душа и всем помогает, а во-вторых, вот я здоровяк, а брат меня в драке просто убьет, без всяких предисловий. Силы немеряно. На корабле у нас часто были стычки, и все почти с моим участием. А у него ни единой драки. Все конфликты умеет оборачивать на себя. Вот его и прозвали Уллис. Сначала прозвище прозвищем, а потом он его принял, как второе имя.

— А кто такой Уллис?

— Оо, — горько протянул Максимус, — Ты Одиссею читала?

— Нет.

— Что с тебя взять. Вот Одессей с Итаки и Уллис это одно и то же. Бестолочь. Тебе надо больше читать и начнем мы, пожалуй, с греческой истории. У старика тут хорошая библиотека.

Так вот. Уже будучи Уллисом, Вильям, ну, и мы с линкором заодно, прибыли в самый знойный город во Вселенной. Господи, какие же там женщины!

Максимус отпил немного из стакана и глаз его томно заволокло.

— Там этот отмороженный нашел себе пару. Как в таком знойном городе, как Сенетора могла родиться такая снежная королева, ума не приложу. Но это проблемы нашего Капитана. Он извернулся, в очередной раз и она к нему примерзла. Не могу сказать прикипела или привязалась. Примерзла, то самое слово. А потом выяснилось, что не она к нему, а он к ней. Она вообще странная была дамочка, эта Мария. Ну, да что там. Я снегурочек никогда не любил.

Вроде бы все у них было путем, жили себе, не тужили. Там наш отмороженный полюбил рыбалку, он рыб знает больше, чем я коктейлей. А уж по ним я спец, каких мало.

А потом я надолго потерял его из виду. Они с Марией на островах. Я занялся рисованием. Путешествовал много. Потом сам на острова с Лидой съездил. Это я тебе уже рассказывал, кажется.

И Вильям снова приехал в Сенетору. Я его нисколько не сужу, это было бы странно. Но знаешь, если мужчина чего-то хочет, он обязательно добьется этого, не с одной так с другой. Я-то это как никто знаю. И не вижу смысла больше связывать свою жизнь с какой-то одной женщиной, потому что ни одна не сможет мне дать всего, что нужно. Так вот.

В принципе это чувство должно быть знакомо любому мужчине, который познал женщину. Он находит ту, которая лучше прежней, и будет находить до тех пор, пока не поймет, что все женщины суть одинаковы, обертка разная, а внутри…

— Спасибо. Мне так приятно это слышать. Прямо так приятно, что хочется вас ударить, — процедила я.

— О, прости. Хуже обиженной женской гордости, нет ничего. Прости, я погорячился. В общем, мой друг влюбился. В эту самую Мисхору. Вот уж была красавица и умница, по мне правда немного мечтательна, но это нисколько ее не портило. Ситуация комическая, если вдуматься.

Он благороден до потери пульса, она вся в мечтах о прекрасном принце принца этого встречает. И он полностью отвечает ее требованиям. Проблема только в одном. Когда Он с Марией, то скучает по Мисхоре, когда Он с Мисхорой — скучает по жене. Вот такой он не простой, мой старый друг.

Едва начав, он решил порвать с Мисхорой. Ну, примерз он к своей снежной королеве намертво. Порвав с ней мучился, потому что на одну половину он все еще отморожен вечный сиянием чистых льдов Марии, с другой вполне тепл и согрет лучами Мисхоры. С тех пор он так и живет двухполюсный. Женщин боится, как гильотины. Но его можно понять.

Мисхора не вынесла разлуки с ним, и, будучи дамой настырной, получила за свою настырность по самое не балуйся. Мария, не смотри, что изо льда вырезана, дама страстная. Оттаскала Мисхору за волосы и была собой очень довольна, когда собирала вещи. Хотя я руку или ногу, да, что там, голову на отсечение отдам, что Вильям разве, что в мыслях (но это нормально), что-то там имел с Мисхорой. Да, они любили друг друга, но чистой непорочной детской любовью.

Мария его не поняла и не простила, а зря, я считаю. Такого мужчину еще поискать. Молчит много, говорит мало и всегда по делу, постоянный, к несчастью, и в заблуждениях тоже, верный, хоть не разумом, но телом. Он вообще последний из тех, для кого слово долг и честь имеют смысл. В наше время эти слова поистерлись.

Мария разбила ему сердце, а он ее очень любил. Ну, нельзя постоянно вымораживать человека. Как хочет. Работает теперь на станции приема спермы, насколько я знаю, особо не страдает.

След Мисхоры я потерял, но благодаря тебе слегка нашел. Мне любопытно следить за судьбами милых сердцу людей. Она, значит, тоже поддалась этому безрассудному благородству. Все несчастны, домохозяйки рыдают в голос.

Не люблю такие истории.

Максимус допил свой виски и надолго замолчал.

— Мне их жаль. Хоть жалость и мерзкое чувство. Но мне больно видеть этого любителя, настоящего ценителя женской красоты. Я, конечно, в шутку так говорил о них, они обе были достойные пассии. Но это большая потеря для всех женщин.

Он снова замолчал, уставившись в иллюминатор.

— Он уже рассказывал мне эту историю, — тихо сказала я.

— О, неужели в таких же красках, — Максимус выглядел очень удивленным.

— Нет, достаточно коротко. Я слушала, как он играет на рояле, а потом мы вместе пили и он рассказывал мне эту историю.

— О, как он играет. Он один, кого я знаю, может сыграть море так, что ты почувствуешь соленый привкус брызг.

— Он играл не только о море.

— Это кому как. Так, как он любит море с тех пор как потерял обеих возлюбленных, не любит никто и не любил никогда.

Как-то, уже после всей этой заварушки с Марией и Мисхорой, друг мой сильно заболел. Самое страшное для него свершилось: он не мог выйти в море! Обычно дольше двух недель на суше он не высиживает, а тут предстояло заточение в два месяца. Вполне нормально, что он взвыл на десятый день. Умолял меня, чтобы я взял его на прогулку. Но ему категорически было запрещено любое передвижение по улице. Тогда он взял краски и написал за три дня морской пейзаж. Так себе, не Айвазовский, конечно, но тем интереснее. Он все время болезни писал картины, а на последней неделе вдруг отбросил все свое рисование и сел за рояль.

Я-то сам на рояле не играю. Если что-то спеть, то я мастер, а играют в основном гости. Я дружу со многими музыкантами. Капитан сел и стал играть. Он ничего не исполнял, он ничего не сочинял, он просто думал пальцами, а вместо мысли рождалась музыка. Он играл, как дышал. Такой любви к морю я никогда не слышал и не услышу.

Когда он закончил, то встал и выдал любопытную сентенцию: "Знаешь, друг, мне кажется, любовь — это самое страшное, что есть на свете! Она убивает все, что не похоже на нее" и ушел. Лег спать, а проснулся почти уже здоровым. С тех пор море заменяет Капитану родину, звание — имя, корабль — жену, матросы — местами детей, местами домашних животных.

И я очень рад, что мы смогли пронести нашу дружбу. Но вот чего я не могу понять. Ответь мне, Аиша, вот на какой вопрос.

Максимус сменил тон так быстро, что я не сразу сориентировалась.

— Нравится ли тебе Капитан?

— Что еще за детский сад. Нравится — не нравится… — пробурчала я.

— Ох, ты какая бука, посмотрите на нее, — передразнил Максимус, — у тебя на него так глаз загорается. Да, и вообще когда он рядом, ты как-то меняешься и в лице, и в манерах.

Я давно это заметил. Ничто не может сделать женщину женщиной. Мужчина может и ничто в мире больше. Наоборот, кстати, теорема верна. Мы можем быть хоть сотню раз быть различны полом, но без противоположности мы усредняемся, теряем основу своей самости — пол. Женщина не может быть женщиной в союзе с себе подобной. Обе они будут наполовину мужчинами. Почему стало так много трансов, и самые мужественные из нас надевают на себя платья и каблуки? Нам не хватает женщин! И вам не хватает мужчин. Ты вот зачем приехала в Иезеркель?

— За заработком.

— Зачем тебе деньги?

— Работать не надо.

— Лоботряска, — фыркнул Максимус, — Ты приехала, чтобы стать женщиной, детка. Вот как. И я свое слово сдержу.

Он встал и легко шатнулся.

— До каюты дойдете?

— Дойду. Главное дверью не ошибиться и не зайти к тебе, — Максимус хихикнул, как школяр.

— Я запрусь изнутри, — медленно проговорила я.

Максимус удивленно посмотрел мне в глаза, взгляд его потеплел, он широко улыбнулся и потрепал меня по макушке.

— Маленький мудрый Лев, — сказал он, — Спокойной ночи.

— Спокойной. Мне убираться еще.

— Это верное решение. Убирайся отсюда подальше, в свою каюту и спи там. Ни одна посуда не стоит того, чтобы вставать с синяками и мешками под такими прекрасными глазами.

Максимус аккуратно запрокинул мою голову за подбородок. Я перестала дышать, внутри все напряглось, а кожа стала, словно сплошное нервное окончание. Он расплывчато улыбнулся, слегка коснулся губами носа и вышел.

Я отмерла, потерла нос ладошкой и принялась греметь оставленной посудой, чтобы не думать больше ни о ком. Ни о Капитанах, ни о Максимусах, вообще больше не думать. Оба они упорно лезли в голову, и тогда я нашла верный выход. Я стала думать о городе, куда мы плывем и еще о том, что здесь большая библиотека и Максимус, наверняка, будет выделять мне много времени на чтение, которое так полезно вкупе со свежим воздухом.