"Пастухи на костылях" - читать интересную книгу автора (Еловенко Вадим Сергеевич)

Глава вторая

Так уж сложилось, что далеко не каждый из нас может позволить себе некоторые слабости. И чем выше забирается человек по социальной лестнице, тем меньше он расслабляется душой и телом. Речь идет даже не о вечно трезвонящем телефоне и не о постоянных разъездах, встречах и пустых разговорах. Речь идет о том, что сам человек вдруг начинает забывать, что он всю жизнь мечтал научиться ездить на лошади. Или ему не раз и не два снились сны, где он покоряет небо на параплане. Но это все отходит на второй, третий, десятый план, когда снова начинается ежедневный экстрим под названием жизнь. И дай бог к старости добившись совсем уж небывалых высот, где все сваливаешь на заместителей, или наоборот уйдя на пенсию человек вспоминает о себе. О своей душе. О своих маленьких глупостях, которым забывал уделять даже минимум внимания. Но разве в старости попрыгаешь с парашютом или скатишься по «черной» трассе на горных лыжах? Вот и остается пенсионерам рыбалка да огород. Утрированно конечно, но, по сути, верно. Юность не вернешь с ее недоигранными ролями безумцев и романтиков. Средний возраст растрачен на пустой звук — деньги. Все позади, а впереди ни черта не светит из приятного. И странными выглядят разговоры, что у каждого возраста свои прелести.

Человек ставший патроном Путника, добился всего в жизни. И даже о большем не желал. Он хотел только жить. Страстно хотел хоть немного продлить жизнь, чтобы наверстать свое. Свое упущенное. И куда там было понять Путнику простую и незатейливую рыбную ловлю на диком пруду недалеко от элитарного коттеджного городка. Путник только брезгливо морщился пытаясь даже эту спокойную обстановку насытить разговорами о делах.

— Мне кажется, вы не понимаете серьезность ситуации. — Заметил Путник своему формальному «патрону».

Его «начальник» поднимая удочку и проверяя на крючке наживку, сокрушенно сказал:

— Вы тоже не понимаете. Никто не понимает. А главное что и не хотят понимать. Разве вам интересно, что весь наш парламент это голая фикция и что де-факто мы никакой власти в стране не имеем. Нам иногда позволяют что-то делать, но только до той поры пока это не касается президента лично и интересов его аппарата и окружения. Наш президент это священная корова. Которую резать себе дороже. Ведь священники его культа, так сказать, останутся на свободе и вполне могут свернуть нам шею даже без него.

— И как вы собираетесь воплощать нами обговоренные пункты соглашения? Ваш президент идет совершенно не туда, куда нам и вам нужно. Что за новые ассигнования на армию в середине года?! Что за очередные реверансы перед Китаем? А его выступление во Франции? Мы хотим понимать, что за политика такая играться силой? Он вообще слова подбирает или что думает, то и говорит? Почему вы не оказываете давления? Через печать, через другие СМИ. Да через советников президента тоже многое можно сделать. Общее впечатление, что вам не хочется этим заниматься. Может вы и от нас хотите денег за ваши услуги потребовать? Так мы не ваши торгаши, кто готов за нужные им законопроекты платить деньги. У нас с вами довольно четкий договор. — Стальным голосом напомнил молодой человек: — А может вы не понимаете последствий? Для вас в том числе…

— А разве мы мало делаем? — Больше для вида возмутился чиновник. — Телевидение подает только то, что вам угодно. Газеты печатают только то, что вас устраивает. Да мы не практикуем критики действующей власти. Я уже сказал, что нам просто не жить в этой ситуации. У нас не Европа. У нас не США. У нас по голове дадут — не очухаешься. Примеров сотни. От журналистов до олигархов. У всех ясный и недвусмысленный приказ — показывать ура-патриотические новости, говорить какое говно за рубежом, и о наших проблемах упоминать без акцента. О терроризме так вообще советоваться исключительно с ФээСбэ. Что и как подавать. Попробуй мы что-нибудь навязать против власти, или поставить ее на место, всей цепочке раздадут на орехи. Начнут с увольнения журналистов, а когда до нас доберутся… в общем, сами знаете, что с нами делают. Как не заметай следы, все равно… концы всегда найдут. Наш с вами договор не подразумевает самопожертвованности. Общество медленно, но верно меняется. За двадцать лет мы полностью, повторяю, полностью сменили идеалы русского человека. Брак, семья, служба родине, патриотизм, стремление к знаниям… все подверглось воздействию. Общество потребления цветет и продолжает дальше расцветать. Я уже на свою дочь смотрю с подозрением. Тоже поклонница модных кутюрье. А на вопрос как кусок тряпки может стоить за десятку кило долларов отвечает: папа ты не понимаешь… Это круто. Такого даже у дочери Главного нет. Как будто дочери главного есть смысл понтоваться перед другими. Да, даже это ведь ерунда… шалости. Желание выделиться… Но вы не можете не видеть другие наши успехи. Сейчас купить чиновника даже проще чем в дикие девяностые, где еще попадались фанатики. Сейчас все зависит от суммы.

— Этого мало. Мы не раз и не два обсуждали предстоящее. Вы что ждете последнего момента? — Спросил, раздражаясь, молодой путник. — Вам никто не позволит отсидеться. И я в первую очередь напомню вам ваши обязательства.

Закинув леску с поплавком обратно в пруд, чиновник спросил спокойно, скрывая свои чувства:

— А почему вы решили, что нынешний президент это не тот, кого вы ждете? Он же, как вы говорите и идет не туда… может он и есть ваш «отрицательный герой».

— Потому что это не он. — Немного резковато сказал путник. — Его вы узнаете сразу. Это будет человек, который вас как липку обдерет ради власти. Это будет тот, кто начнет противопоставлять народ чиновничьей братии. Это будет тот, кто начнет вас лбами сталкивать. Хруст будет дикий вокруг. Это будет тот, кто от неугодных будет избавляться, так что у вас волосы на головах зашевелятся. Ваш президент вас в тонус ввел, так вы его готовы уже во всех смертных грехах подозревать. То, что он вас без анестезии уестествляет еще не показатель. Я бы честно на его месте еще бы с большим энтузиазмом взялся за наведение порядка в стране. Разболтались, откровенно говоря.

Не скрывая раздражения от откровений собеседника, чиновник спросил:

— А почему именно Россия? Меня ваша мистика уже, честно говоря, самого в дрожь бросает. Если бы я не знал подробностей, я подумал бы что вы из очередных сумасшедших предсказывающих конец света. Или сектант какой-нибудь. Вечно они ищут число зверя…

— Потому что Россия! — Довольно жестко сказал путник. — Сроки подходят. Мы наблюдаем за пассионарностью ваших сообществ, стран и даже материков с прихода нормандцев в Италию. До этого наши наблюдения не носили системного характера. Но поверьте тысячи лет вполне достаточно, что бы сделать анализ.

Путник, стараясь успокоить самого себя, стал рассматривать плещущуюся у его ног воду. Его уже даже не бесили пустые разговоры с чиновниками, его уже даже не раздражало, что ему откровенно и с первого дня липу в глаза подсовывают, он уже устало махнул рукой даже на попытки своего «патрона» «умаслить» контролера. Бани, сауны, девочки, выпивка… Идиотизм. Словно и, правда, ВСЕ В ПОРЯДКЕ. Вот это вводило путника в состояние ступора. Они до сих пор верят, что когда начнется, они смогут пересидеть, спрятаться, переждать. НЕ ВЫЙДЕТ! И путник сам себе улыбнулся, представляя, как он сам, лично расправится с этой сворой, если они не предотвратят «первую волну». Термин, взятый из рыночной торговли, как нельзя удачнее подходил под то, что ожидал Путник. Он вообще все и всегда старался для «партнеров» переводить на язык торговли. Универсальный язык. Взявший лучшее из фундаментального анализа.

— На Форексе чтобы сделать анализ и двух минут достаточно, но рынок все равно не в ту сторону порулит. — Резонно заметил чиновник, показывая свои знания и в этой области. — А можно проанализировать лет двадцать с тем же самым эффектом. Так что во всем, что касается людей, погоды и вас, я статистике и фундаментальному анализу не доверяю.

Путник бы подумал, что чиновник прочитал его мысли, но они слишком часто общались на подобные темы, и молодой человек не особо удивился. Он только неопределенно фыркнул, показывая легкое презрение.

— Однако мы доверяем ему. — Чуть качнув головой, сказал путник.

— Однако у вас клюет уже минуту, а вы вытащить не желаете. — Съязвил «начальник».

Путник неуверенно потянул вверх удочку, (он ее держал впервые в жизни), и с удивлением и даже со странной радостью увидел на крючке небольшого карася.

Намучившись со снятием того с крючка, путник все-таки сказал в итоге:

— Я что-то никак не могу взять в толк, как можно столько времени убивать на такую ерунду. Мы же здесь уже с шести утра. И поймали трех несчастных карасей. Почему не поехали на ваш пруд, в котором вы карпов разводите? К чему такие приключения? У меня складывается впечатление, что вы специально тратите мое и свое время.

— Ваш предшественник более благосклонно относился к этому занятию. — Сказал с нервной усмешкой мужчина. — Мы с ним даже в Астрахань летали. Великолепная рыбалка на Волге хочу заметить.

— Ага. Наверное, за то, что он столько времени убил просто так, его и отозвали. Я же хочу все решить, все успеть сделать и, уже возвращаясь, быть спокойным за Дело.

Чиновник, вспоминая предшественника этого капризного парня, невольно улыбнулся. Хороший был партнер. И если бы он мог себе позволить, чиновник бы обязательно порасспросил о нем. Но такие вопросы всегда наткнуться на простое непонимание: А вам какое дело до наших сотрудников? Вы со своими разберитесь.

Вздохнув, он сказал:

— Завтра ко мне приедут из нашей фракции несколько человек. Я вас познакомлю. Представлю дальним родственником. Послушаете наши разговоры. О, их будет много. Но если хоть десятая часть этих разговоров воплотится в жизни, это будет просто праздник какой-то.

— Да я знаю, что болтология это ваше призвание. — Раздраженно отозвался путник.

— Да при чем тут это… — разочарованно в собеседнике сказал мужчина. — Вы, просто послушав, поймете, что не только наши планы, но и ваши, будут похерены банальнейшим образом, едва на горизонте замельтешит действительно национальная идея. Когда народ объединяется в помыслах и желаниях… это жутко трудно управляемая толпа становится. Она признает только своего вожака, который больше всех наобещает. Однако та национальная идея, что может возникнуть, боюсь, не будет отвечать ни вашим, ни нашим желаниям.

— Во Франции она тоже первоначально не отвечала нашим желаниям. В Германии аналогично. А до этого в Македонии и других местах. Но все равно рано или поздно все идет, так как нам надо. А мы умеем ждать.

Чиновника очень подмывало напомнить, что ни разу, зато не заканчивалось, как хотелось. Но он промолчал. Собеседник его понял без слов. Он сам в тот момент думал о том же.

Сергей устало посмотрел на маму, которая в очередной раз рассказывала при нем историю, как ему в детстве по случаю чуть ноги не ампутировали. Начиналась эта история всегда со слов: «Жили мы тогда бедно, на далеком севере, в Тюменской области, знаете город такой Сургут?». И хотя Сергей просто не помнил дней, когда бы они жили «бедно», в этом месте он обычно не перебивал маму. Зато вот рассказ про то, как он, дурачок, заблудился в лесу и чуть не отморозил ноги, его бесил и заставлял встревать:

— Свет, все было совсем не так и я тебе потом расскажу.

Света, очарованная роскошью дома родителей и той благосклонностью, с которой мама Сергея восприняла ее, рассеянно взглянула на друга и только с улыбкой кивнула, слушая дальше подробности, как маленького мальчика спасали врачи. Как мама «на последние деньги» покупала кофе и коньяк, и несла это докторам. Как потом Сергея учили, чуть ли не заново ходить. Света очень хорошо понимала, что как бы там дальше не сложилось, она должна понравиться именно матери Сергея. А значит, обаяние с улыбкой «на лицо» и вперед, слушать, слушать, слушать и молчать. Даже откровенную чепуху типа «он был таким болезненным мальчиком». Кому какое дело, каким человек был. Главное, какой он есть… Болезненности или слабости за Сергеем Света точно не замечала.

Не в силах дальше терпеть это Сергей встал и предложил отцу выйти в сад покурить. Отец с удовольствием поднялся и пошел первым, спасаясь от историй, которые супруга еще только намечала рассказать своей, как она считала, невестке.

— Ты где ее нашел? — Честно и прямо, с легкой насмешкой спросил отец у Сергея, когда они, закурив, обошли беседку, спрятавшись от взоров из дома.

— А что такое? — Настороженно спросил сын.

— Да ничего… как подружка нормально, наверное. Но на таких не женятся. — Убежденно сказал Александр Павлович.

— Почему? — Спросил удивленно уже Сергей.

— Ээээ… странный вопрос для твоего возраста. — Усмехнулся отец — Уже бы должен разбираться в женщинах.

— Не понимаю. — Честно признался Сергей.

— Что тут понимать? — Не раздражаясь, а с улыбкой сказал Александр Павлович. — Я таких каждый день вижу, у которых в башке одна мысль найти парня побогаче и, если уж не женить на себе, то хоть пожить за его счет. На любую тусовку заезжай. Их там море.

— А ты знатный тусовщик? — С умилением спросил Сергей.

Не смутившись, отец засмеялся и пояснил, мол, да, бывает. Этот момент меньше всего волновал Сергея. Но вот то, что отец такого низкого мнения о Светлане, его покоробило. Только уже, наверное, здравый смысл заставил его не пуститься в объяснение всех влюбленных юнцов: Да, нет, она не такая! Нет, ты неправильно думаешь о ней и пр.

Отец, видя, что сын не упорствует, повел его вокруг дома на фасадную сторону, попутно объясняя:

— Таких, как она, смазливых и болтливых у тебя море будет. Но если ты привез, как заявил нам, свою невесту, то мне тебя жаль. Я не буду запрещать ничего, но зачем тебе нужен развод через пару лет, когда она взвоет от твоей работы. Ты же науку бросать не собираешься? И о чем ты с ней будешь говорить? О Вергилии, о Еврипиде? Сенеку обсуждать? Да, можно спорить, зайдя, я спрошу, ее кто такой Фридрих Великий и она скажет, что это ресторан немецкой кухни на Арбате у нее в Москве. Послушай совет. Женщину надо себе подбирать, так чтобы, когда увянет влюбленность, она могла остаться настоящим верным другом и интересным собеседником.

— Ты так маму выбирал? — Съязвил Сергей немного знавший о начале отношений своих родителей.

— Нет. — Открыто рассмеялся Александр Павлович. — Но к ее чести, она всегда желала учиться и мне с ней, даже сейчас, есть о чем поспорить и поговорить. А твоя Света, чем вообще занимается? Учится? Работает?

— Ничем. — Сказал Сергей, не увиливая.

Отец только улыбнулся с грустным вздохом. Они уже вышли на площадку перед домом, и Сергей добавил, предотвращая попытки отца навязать свое мнение:

— Даже не начинай, батя. Я же все равно все по-своему сделаю. Подумаю хорошо и сделаю.

— В том, что ты по-своему все сделаешь, не сомневаюсь. А вот в том, что подумаешь… есть великое сомнение. Ты же гормонами думать начнешь… — Сказал отец уже без усмешек. — А гормоны предназначены для другого. Не для разумных решений уж точно.

В это время к дому подкатил старенький отечественный автомобиль с незнакомой молодой девушкой за рулем. Осторожно въехав на площадку через незакрытые после приезда Сергея ворота, девушка припарковала свое чудовище и вышла из машины с большой пластиковой папкой.

— Здравствуйте. — Сказала она, подходя к Сергею с отцом: — Александр Павлович, меня Анна Андреевна ждет с бумагами…

— Привет, Оль, ну, заходи они в обеденном зале.

— Ой, мне так неудобно. — Сказала девушка и попросила: — Может, вы ее позовете. Если вам не трудно.

— Сереж, позови маму. — Сказал Александр Павлович и сын молча ушел в дом.

Вскоре он уже вернулся с Анной Андреевной, и та слишком строго обратилась к девушке:

— Ольга, что бы это было последний раз. Нечего ко мне домой наезжать. Завтра бы приехала все подписала.

— Анна Андреевна, — умоляюще обратилась девушка. — Если вы сейчас подпишите, я еще успею все в архитектуру сдать. Я уже даже позвонила, договорилась, чтобы меня девочки дождались. А если завтра, то беда. Только после выходных скажут нести.

Мать Сергея без слов приняла папку из рук девушки и ушла с ней в дом. Пока ее не было, Сергей спросил у девушки немного надменно:

— Слушай, как твой «пепелац» не разваливается.

Девушка обернулась, взглянув на свою машину, и сказала:

— Накоплю — куплю другой. Пока и на этом все успеваю.

Ни Сергей, ни Александр Павлович были ей демонстративно неинтересны. Она всем видом показывала, что верните ей только бумаги и она исчезнет из этого «райского уголка» дабы не портить обитателям аппетит видом своей развалюхи. Не сказать, что она недолюбливала, Александра Павловича или его практически незнакомого ей сына. Просто… просто она физически ощущала разницу между этими живущими в достатке людьми и собой. И это ей не нравилось.

Анна Андреевна вышла на крыльцо вместе со Светланой и, вернув бумаги Ольге, обратилась к мужу и сыну:

— Пойдемте в сад? Давайте возьмем напитки, фрукты и там посидим пока комары не налетели. А вечером уже в дом вернемся.

Проверив, что Анна Андреевна все подписала, Ольге не хотелось снова возвращаться к ней, девушка нечаянно скользнула взглядом по Светлане влюбленно рассматривающей Сергея. И столько Оле дал этот мимолетный взгляд, что она искренне про себя улыбнулась. Господи, неужели это невестка Анны Андреевны? Бедная женщина. Она еще получит от этой особы полный набор нервотрепок. У Ольги были подобные Светлане подруги. И за маской влюбленной дурочки Ольга отчетливо разглядела ледяные глаза расчетливой дамочки.

Осекая себя, Ольга подумала, что и сама тоже хороша. И нечего на других «бочку катить». Если Ольге понадобится она тоже может и дурой прикинуться и по головам пройти. Правда она еще не дошла до того, чтобы себе, таким образом, парня искать…

Это ведь патология. Когда парень поймет, что женщина на самом деле другая его не удержишь. Сорвется как бешенный с привязи, поняв, что его просто обманули, и за маской доброго, ласкового, отзывчивого ангела скрывается нечто «пахнущее серой» и холодным расчетом. Надо всегда и везде оставаться собой. Что бы не возникало недоразумений.

Ольга, не сдерживая улыбку, попрощалась со всеми и, получив положенные «до свидания» и «пока» вернулась в машину. С ревом, словно специально раздражая «благородную» округу, завела ее и на таких же повышенных оборотах выкатила задом со двора.

Через некоторое время тишина восстановилась, и даже снова запели напуганные птицы. За столом в беседке Анна Андреевна продолжила рассказывать Свете, какой Сергей был милый мальчик до шестого класса. И в какого нелюдимого затворника превратился он потом…

Сергей искренне молился Богу, чтобы мама при Светлане не начала строить предположений причин такой перемены. Ведь причины действительно были… У всех перемен в человеке есть причины. Иногда люди сами знают о них, иногда догадываются. А иногда и не подозревают, что превращает шустрого общительного мальчика в нелюдимого, не желающего даже гулять отшельника.

Сергей знал ту свою причину. Он просто слишком рано и болезненно столкнулся со странной и немотивированной жестокостью и враждебностью мира.

Отпивая из бокала минералку, ему сегодня надо было еще за руль и ехать на свою квартиру, чтобы не ночевать со Светланой в родительском доме, он отчетливо вспоминал то свое лето.

Вспоминал длинные ряды гаражей. Компанию ребят со двора, которые, склонившись над ним, участливо и одновременно издеваясь, спрашивали, как он себя чувствует. Избитый, за то, что сдуру заступился за вечного неудачника Сяву, Сергей лежал на бетонной плите и, скорчившись, стонал от боли. Избили его хорошо. На славу. Губы разбитые в кровь, разбитое ухо и порванная, сочащаяся кровью бровь. Сломанное, как потом показал рентген, ребро. Но не это его ввело кошмарное состояние откровения. А то, что среди избивавших его ногами был и тот за кого он заступился. И тогда хоть и страдая от боли, Сергей отчетливо понял, что вся жизнь будет так. Чтобы один поднялся надо, чтобы он кого-то затоптал. Пока избивали Сяву, тот был внизу… теперь избивали Сергея и он поменялся с ним местами. Стоящий над ним рослый Герка, даже благосклонно предложил Сяве сигарету. А ведь раньше чуть не землю заставлял того жрать. Сергей, чувствуя, что ничего уже не сможет сделать, просто сжимался на бетонной плите и плача, мычал от боли.

Особенно запомнился Сергею момент, когда к нему с участливым лицом склонилась незнакомая девочка и спросила:

— Больно? Очень больно?

Со странной надеждой на ее участие Сергей кивнул морщась. И тогда девочка поднялась и со всего размаха ударила Сергея в пах ногой.

— Вот это больно, наверное… — сказала она, улыбаясь, и вся стоящая толпа, заржала.

Корчась, извиваясь, суча ногами по плите и теряя сознание от непереносимой боли, Сергей на всю жизнь запомнил и ее лицо и лица ржущих над собой…

И меньше всего Сергею хотелось, чтобы хоть кто-нибудь узнал об этом. Узнал о том, каким он был беспомощным. Ни Света, никто другой даже не имели права такого знать. Это было только его. Откровение, облеченное в боль и обиду. Старое, замшелое, но которое мальчик, выросший в неглупого юношу, нес в себе, словно крест и не давал тому упасть и забыться.

Какие бы акции не выполнял Владимир, он всегда их делил на два типа. Понятные ему и непонятные абсолютно. К понятным он относил то, что вполне соответствовало его видению Борьбы. Незаконная эмиграция, отнимающая рабочие места у граждан, должна была искореняться. Пока официальное крыло их партии боролось с эмигрантами законодательно, он и его бригада боролись с ними как умели. Поджигали вагончики с гастарбайтерами. Объясняли «популярно» торгашам у арбузных загородок, что арбузов в июне нормальных не бывает физически, а то, что те продают доверчивым гражданам им, «черномазым», на голову и оденут. Доступно объясняли цыганам на вокзале, что если те башляют милиции, это еще не значит, что все в стране продажные и им позволят обирать, а иногда и нагло обворовывать гостей столицы. Уж совсем радикально решался вопрос с торговцами наркотой. Никакая купленная милиция не защитит выходца из Таджикистана приторговывающего травой и «белым». Гранату в окно и все дела. Или для пущей убедительность заколотить дверь и спалить квартиру. Успеет выпрыгнуть в окно и выжить — будет умнее. Не успеет его проблемы. Человеческие жертвы Владимира мало смущали, если он трупы не видел воочию.

К непонятным акциям Владимир относил то, что ему навязывали «сверху» как «многоходовые операции». Когда надо было избить ни в чем, в общем-то, неповинного русского парня, чтобы его отец надавил на своего друга или партнера. Вопрос: зачем? Дайте настоящую цель и Владимир со своими волчатами объяснит «на пальцах» кому и что надо. А вот так через «заложников» ему не столько претило, сколько было именно непонятно.

Система заложников давно и качественно себя оправдала в его борьбе, но были у нее и ограничения, которые Владимир старался не преступать. И в отличии от других исполнителей и бригадиров, Владимир без четкой аргументации на «дело» не соглашался. Он никогда прямо не заявлял, что отказывается. Дисциплину нарушать было нельзя. Но приводил массу доводов, чтобы его бойцы в этом не участвовали. Как и с тем подростком. Не из моральных побуждений, сколько из простого логичного — «нахрена?». Владимир считал себя в праве знать ответ на этот вопрос. Он не из «неокомсомола», которым насрать, что орать и где, когда партия прикажет. Он не проститутка, раздвигающая ноги по приказу заплатившего.

Именно такой, кстати, вопрос он задал своему старшему по телефону, когда ему поручили решить «недоразумения» со старой синагогой. Ведь откровенная подстава. Еще похлеще, чем с тем памятным митингом «Наших». Камеры вокруг синагоги были везде. В этом он не сомневался. На дверях была охрана похлеще, чем в ночной клуб. В самом здании была система пожаротушения. То есть обычной «зажигалкой» не обойдешься. Кроме этого была еще масса проблем, которые надо обойти или решить. Но Владимиру сказали «так надо для Дела», и он уже сам придумал основание для акции. И бойцов своих убедил, что раз никто не решается, то пора им самим отблагодарить жидов за революцию семнадцатого года. «За тот ужас и террор, который перенесли славяне по милости „носатых“». Одобрительно загудев, его стая полностью согласилась с ним. Ведь если не они, то кто? И как еще раскачивать этот «сраный мир», если не такими вот примерами? Как еще убедить людей, что не надо боятся этих «выродков». Как еще показать людям, что прошла пора говорильни. Наступила пора действовать и самим стать хозяевами земли русской. Очистить ее от оккупантов всех мастей и рас.

А евреи, по мнению «подкованного» Владимира, были хлеще, чем даже те же этноэгоцентричные китайцы. С «желтыми» все понятно. Сильные гены, большая популяция, национальная жесточайшая дисциплина. Но евреи… на весь мир меньше тридцати миллионов, а из противников у них действительно сильных только Китай. Всех остальных, жиды, по мнению Владимира, давно подмяли. Даже арабов и тех в темную пользуют, как хотят. Словно кровосос Израиль присосался к артерии Германии и сосет, сосет, сосет из нее соки, деньги, репарации… С Америки той же… Где был бы тот Израиль без Америки? Своей экономики нет, своих средств существования нет, но заправляют всем миром высасывая из подчиненных стран все что можно. Владимир уже даже не злился на евреев, он только ухахатывался откровенно, когда видел очередного представителя этой нации в правительствах или в руководствах монополий и крупном бизнесе. Везде… везде они… как такая малочисленная нация могла поставить на колени мир?

Накручивая себя и своих бойцов, Владимир в то же время лихорадочно высчитывал, сколько и чего именно понадобится для акции. Сколько будет нужно людей? И главное, кого из своих отправить на это почти пропащее дело. Кто точно не сдаст на допросах. Кто сможет прикинуться чуть ли не шизофреником, но выдержать «подвалы» фээсбэ. И выбрав исполнителей, Владимир еще долго говорил с ними в отдельной комнате.

— У вас все получится, полюбэ. Но внимание, запомните главное, не пить перед акцией ни грамма, и не отклоняться от плана. Сделали. И ноги. Сразу из города рвать когти. Пусть ловят ветер в поле. Вот тогда уже можно будет и накатить для разрядки. Но до ни капли. Иначе пи…ц. Там будет, кому вас ловить и кому за вами бросится. Вы должны будете быть быстрее, сильнее и жестче их. Это не тот случай, когда можно сдаться. Это не тот случай, когда можно будет пощады попросить. Пощады не будет. Не им от нас не нам от них. Это война. Наша война. И мы должны победить. Иначе… Только победа принесет нам полное оправдание и признание.

Он долго говорил им о том, что будет, если нация проиграет. Он с горькой усмешкой показывал им картины будущего, где китайчата будут гордо называть себя русскими, а командовать ими будут евреи из Лондона и Израиля. У одного из исполнителей была молодая сестра и Владимир с удовольствием прошелся по теме хочет ли боец себе зятя китайца и племянников китайчат. Потом с грустью говорил, какая еще тяжелая борьба предстоит, чтобы остаться самими собой. Под невеселые смешки, он описал, что придется исполнителям сделать. Он достал и передал им снаряжение.

— Ленка сегодня приедет от наших, привезет взрывчатку и взрыв пакеты. Пакеты вам при отступлении… погонятся — бросайте им в рожи пусть подавятся своими же зенками. Главное сами уйдите.

Бойцы туповато рассматривали схему, которую набросал им Владимир и тот невольно подумал: «Уж лучше он лично взялся бы за исполнение». Но старший запретил ему даже думать об участии. Теперь придется доверить дело пусть очень преданным, сильным, ловким, но глупым бойцам и надеяться, что они хотя бы не напьются для храбрости перед акцией.

Все беды от алкоголя, в который раз жестоко подумал Владимир. Ни одно дело с выпивкой нормально не пройдет. Кураж он не спиртом должен достигаться. Каждый градус это минус твоей скорости. Каждый глоток горячительной дряни это плюс к шансу, что тебя поймают. Каждая бутылка это гвоздь в Дело всей партии и народа… Это шаг в пропасть для всей нации. Всю страну ведь спаивают. Не таясь! Не стесняясь никого! Вся глубинка пьет запоем. И не может остановиться. А ей все подносят и подносят — пей, говорят. Пей и ни о чем не думай. А когда вы сопьетесь, мы вашу страну найдем, кем заселить. Вы уж нам можете довериться.

И не надо было говорить Владимиру, что люди сами выбрали свой путь. Убил бы за такие слова. Он бы сказавшего подтащил к телевизору и лицо о кинескоп бы разбил. Каждый день только и говорят, пей и забудься. И подленько так говорят. Показывают как можно красиво жить и что НИКОГДА простой человек в нашей долбанной стране так жить не будет. Все эти фильмы заграничные только для того и делаются. Что бы забылся народ. Развлекуха. Гарри-поттеры сраные с человеками пауками оплели мозги людей паутиной и не вырваться уже народу из алкогольно-мозгозасранного состояния. Не вырваться. Надо самим выдирать народ из него. Клещами выдирать, если не получается по-хорошему. А для этого народ надо раскачать. Чтобы проснулся народ и увидел всю ту срань, что вокруг него творится. Спокойно, холодно так увидел. Увидел бы не просто глянец лживой рекламной обложки, а увидел в нем еще один шаг к нашей деградации. К идиотизму замененных ценностей. Кто и когда последний раз видел, чтобы честность пропагандировали? Правильно. У нас сексуальность рекламируется. У нас порнуха кругом. Ибо когда трахают целый народ… Никто особенно уже не ропщет. У нас в школах, что угодно только не порядочность преподают. У нас люди забыли, что такое ЧЕСТЬ! Когда за собственное достоинство можно тварь носатую и на тот свет отправить. Даже родители перестали учить своих детей быть честными. Ведь чему учат? Какие примеры подают? КУДА ДАЛЬШЕ-ТО?

И не оставалось выбора у Владимира. Он, пусть сам презренный своим народом, заставит вспомнить его кто такие славяне, откуда, и зачем они пришли. Зачем бог ДОВЕРИЛ его народу такую великую страну. Он напомнит, что удел славян не гнуться в поклоне. А повелевать на своей земле! Быть ее рачительными хозяевами. Вот когда восстановится правда… тогда можно будет поговорить о гостеприимстве. А пока…

— У вас будет только пять-семь минут, что бы выйти из машины, дойти по этим улицам до точки, заложить здесь и здесь запаленные шашки и уйти. Как уходить сами знаете.

Владимир вдруг отчетливо понял. У него, у его бойцов все получится. Они делают правое дело и они победят. С ними Бог.

Бог может и удивился бы услышав такие мысли Владимира, но кажется, в тот момент он был занят иными делами.

Илья, вместе с другими товарищами по несчастью сидя, по странному стечению обстоятельств в вытрезвителе, горько думал, что так его не унижали никогда в жизни. Они всего лишь хотели, чтобы в их доме починили лифт. Но разве могли они гадать, что столь справедливое желание может завести так далеко? Начав названивать в ЖЭС и требовать ремонта, они столкнулись с абсолютно флегматичным голосом женщины, которая видно не первый раз уже объясняла, что лифт требует полной замены и осмотра шахты, а такие деньги городом еще не выделены.

Выдвинутый, как боевой офицер коллективом стариков-соседей, Илья стал названивать в мэрию и требовать разобраться с ситуацией. Выделить деньги, если нужно. Ну, негоже ветеранов, унижать такими пробежками утром и вечером уже в течение полугода. Он доказывал, что некоторые старики, живущие в доме, еле ходят, не говоря уже о том, чтобы подняться на восьмой — девятый этаж. В мэрии дали телефон почему-то социальной защиты и сказали, что вот именно там для неходячих стариков обязательно сыщут помощь и людей, что будут ходить по магазинам. Но это же не решение вопроса! — возмущался Илья, на что ему мягко сказали, чтобы они ждали своей очереди на выделение денег для ремонта. Мол, в городе сотни аварийных домов, а тут кто-то с лифтом паршивым достает. Вместо того, чтобы спасибо за физкультуру сказать.

Илья все дословно передал старикам его делегировавшим. Старики вопреки ожиданиям не смирились как обычно, а решили пойти и доказать в мэрию свое право нормально жить. Илья даже невольно улыбнулся. Десяток стариков собирались «застроить» мэра и его «банду», как их не стесняясь называли. Илья не смог отказаться от затеи, когда старики, потрясая клюками и орденами на груди, заставили и его надеть несколько побрякушек на костюм. Дикий видок — признался себе Илья, рассматривая свои медали и ордена на старом поношенном костюме. В этом костюме он когда-то ехал поступать в училище. Вот ведь, хорошо, что домой не отправил, и не выкинул как не нужный. Еще лучше, что не затаскал и не сожрала безмозглая моль, которая вечно жрет не то, что можно.

Вот в таком виде он вместе с небольшой делегацией стариков и появился у мэрии с вполне осознанным желанием либо добиться ремонта, либо… хотя бы обещаний, что ремонт будет сделан в ближайший месяц.

На их беду в этот славный провинциальный город в то время наведался губернатор калужской области и чтобы не смущать его видом немощных стариков во главе с хромым, но деятельным калекой, мэр отдал великолепнейший приказ милиции общественной безопасности — избавить площадь от сумасшедших. Правда, он еще заодно убедил, что люди на площади наверняка пьяны. МОБ взял под козырек и всю дружную группу борцов за достойную жизнь вывез в медвытрезвитель. Ну, правильно — доктор сказал в морг? Значит в морг. И уж совсем, как в еще более бородатом анекдоте, поразила Илью ситуация, когда доктор вытрезвителя признал ВСЕХ пьяными. Включая девяностолетнего старика, который от запаха спирта рассыпался бы на месте.

Пораженный, негодующий и впервые так униженный Илья сидел среди стариков и, плотно сжав губы, просто молчал, слушая их возмущение и жалобы на сердечные боли от переживаний. Позже именно этот момент он вспоминал, как ту линию отделившую его от прошлого. Усталый человек войны не может простить предательства. А то, что сотворили с ними, было, по мнению Ильи значительно хуже. Это была ничем не прикрытая подлость.

И даже то, что их, продержав шесть часов, поздней ночью выпустили по домам, не остудило странной возникшей в нем ненависти. Только старая осторожность не позволила ему в ту ночь просто спалить мэрию дотла. Да, наверное, хромая нога напомнила ему, что он уже не так ловок и быстр как раньше.

Они не спали со стариками всю ночь. Решение, что подлость прощать нельзя, родилось еще в вытрезвителе. Теперь только старики решали своим советом, как будут мстить. Илья, еще не отошедший от такого беспредела, не горячился, как помолодевшие от новой цели в жизни старики, он просто обдумывал ситуацию. Как такое вообще могло произойти? Как мэр просто осмелился на такой шаг? Пожилые же люди! Потом он каялся, что оказался в тот критический вечер таким инертным. Хотя его никогда в этом никто не упрекнул.

До утра старики не слезали со своих телефонов, вызванивая еще живых друзей, товарищей, знакомых и прося их поддержать в митинге, что они наметили на утро. Илья тоже «подтянул» приятелей и знакомых по барным веселым сборищам. Побороться с беспределом властей, как ни странно откликнулось довольно много пожилых людей, да и люди среднего возраста оказались не прочь в пятницу испортить настроение мэру. Пусть он выходные помучается, подумает, что надо и за городом иногда смотреть, а не только беспомощных стариков в вытрезвитель отправлять и ремонтные бюджеты присваивать.

Не выспавшиеся, злые, решительные старики с самого утра буквально потащили Илью к мэрии. Предчувствуя, что дело кончится подобно предыдущему разу, Илья заранее взял в небольшой сумке для стариков воду, хлеб и сигареты. В вытрезвителе хоть все и отбирали, а деньги так назад даже не думали возвращать, но он рассчитывал на гуманность. Наивный…

К его удивлению, к девяти утра на площадь к жалкой кучке дрожащих от чувств стариков стали подтягиваться новые люди. Илья неторопливо рассказывал, что с ними вчера произошло. Многие эту историю, правда, слышали n-адцатый раз. За ночь слухи о творимом мэром, быстро облетели небольшой провинциальный город. К десяти толпа перед входом в мэрию насчитывала не меньше ста человек. Это и радовало и несколько пугало Илью. К половине одиннадцатого еще немного выросшая толпа из пассивного стоянии обратилась к гневным выкрикам в сторону мэра. Появились нарисованные за ночь плакаты говорящие, что бы мэр свою престарелую мать в вытрезвитель отправлял, а не ветеранов стариков. Дальше — больше. После упорно циркулировавших слухов, что деньги на ремонт дорог в городе и на ремонт ЖКХ банально разворовываются, толпа начала дружно скандировать что мэр — вор. Мэр этого не вынес и на свою беду послал заместителя переговорить с митингующими. Ему потом и это припомнили.

От стариков выступил Илья и потребовал извинений лично от мэра за вчерашний инцидент. Помощник, лукаво улыбнувшись, сказал, что, конечно, мэр не будет извиняться за действия милиции. Что мэр, конечно, потребует сделать выговор начальнику милиции общественной безопасности, если его действия были неверными. Но насколько он, помощник, знал, медик в вытрезвителе подписал заключение, что все поступившие были пьяны. Вот это помощник сказал зря. Тот самый девяностолетний дедушка, замахнувшись клюкой на чиновника, с криками «Это я был пьян? Это я?!» стал его откровенно лупить. И хоть удары были не сильными, унижение для помощника мэра, было значительным. Он отобрал у деда клюку и отбросил ее в сторону. Дедушка на глазах у обступившей сцену толпы просто упал. И тогда уже более крепкие старики пустили в дело палки. Если бы не Илья, попытавшийся задержать людей, не уйти было бы этому помощнику живым. Пусть небольшая, но разъяренная толпа преследовала чиновника до самых дверей, где людей встретили крепкие ребята наряда милиции, что прибыл еще только с появлением протестующих перед зданием мэрии.

А ребята тоже оказались без комплексов и, не шибко жалея, просто растолкали стариков, опрокидывая их на бетонные ступени. Илья все больше ужасался этому кошмару, понимая, что вот именно сейчас надо уже либо уходить от мэрии, не дожидаясь прибытия ОМОНа либо уже стоять до конца. Он бы может и ушел, но повисший на нем плачущий старик просил помочь ему и утверждал, что у него сломана нога.

Заприметив недалеко от себя, вообще, молодую девушку, снимавшую происходящее на камеру телефона, Илья крикнул ей, чтобы вызвала скорую. Во всех последующих разборах именно приезд скорой помощи стал отправной точкой. Именно тогда, когда появились первые жертвы противостояния, стало всем понятно, что добром оно не кончится по умолчанию.

Нет, окажись на месте губернатор, выслушай он о несправедливости, которая творилась со стариками, устрой он хотя бы шутовской разнос мэру при делегации стариков, и все это могло бы закончиться безобидно. Ну в очередной раз насрали в мозги людям. Ничего — бывает. Они привыкшие к таким представлениям. Но губернатор, гостивший на даче мэра, был в стельку пьян и отсыпался после бурной ночи в компании с несильно щепетильной девушки из финотдела мэрии. О том, что происходит в городе, он узнал только ближе к обеду, причем от сотрудников ФСБ, которые вежливо поинтересовались, какие меры принимаются в связи с массовыми беспорядками в этом городе и не нужна ли помощь в их реализации. Специалисты ФСБ по голосу поняли «осведомленность» губернатора и не долго думая передали по эстафете, что ситуация критическая, власть деморализована и требуется прилет полномочного представителя президента для ее разрешения.

К обеду, набирая обороты, по городу уже поползли слухи одни ужаснее другого. Сначала упорно твердилось, что стариков пытался разогнать ОМОН. Но те, к изумлению общественности, дали отпор, и милиция отступила. Потом, узнав «из достоверных» источников, что в больнице с переломами и чуть ли не без сознания лежит не меньше дюжины стариков, население города буквально прорвало. Многие покидали в обед свои рабочие места, чтобы взглянуть на место «побоища», да так и оставались, примкнув к толпе несломленных стариков, которых пусть никто и не пытался разогнать, но от этого их героизм меньше не становился. Еще бы. Борьба с властью у нас всегда носила либо народный характер мятежа, либо заговорщицкий. И кажется, нормального демократического пути для России никто никогда не придумает. А если и придумает, то прочитать не даст…

К трем часам дня толпа перед мэрией насчитывала более двух тысяч человек. Наконец-то прибывший ОМОН пробился в здание мэрии и вызвал подкрепление.

Всего в тот день к половине пятого вечера в город прибыло с окрестностей и из центра более ста бойцов ОМОНА и подкрепленные более чем тысячью сотрудников милиции они решились на разгон демонстрации. Генерал милиции, отдавший этот приказ, уже на следующий день был отправлен в отставку и попал под расследование. Удивительным оказалось другое. Меры, принимаемые ОМОНом против граждан, оказались абсолютно не эффективными. Да, они задерживали. Да, они избивали сопротивляющихся, но не хватало ни наручников, ни бойцов, ни даже мест для задержанных. Толпа по окончанию рабочего дня только увеличилась. К восьми вечера она без преувеличения насчитывала семь-восемь тысяч человек и действия ОМОНа, видя, что их усилия тщетны, только ужесточались. В ответ на избиения, в милицию полетели камни. Милиция сомкнула ряды, построив защищенное щитами каре, и уже не отводила задержанных, а приковывала их к ближайшим оградам и фонарям. После избиения беременной женщины ее муж бросился в открытую с кулаками на ОМОНовцев. И хотя он ничего не достиг сваленный беспощадными ударами закованного в броню бойца, он подал пример яростного сопротивления. Милиция применила газ. В ответ с крыш, из подвалов, и даже из квартир раздались первые выстрелы охотничьих ружей. В городе стремительно накатываясь началась гражданская война.

Илья же, спасая с площади стариков, даже не думал об абсурдности ситуации, когда неработающий лифт привел к сотням пострадавших. Он думал только о том, что изувеченная нога странным образом стала лучше слушаться и работать. Он думал о том, что его мрачная меланхолия неизвестно куда исчезла, уступив место бездумным, но отточенным действиям. В крови кипела ненависть, в голове же вдруг проявилась необыкновенная пустота. Не надо было больше думать, что да как. Надо было просто действовать и не рассуждать. Как в горах. Решать задачи по мере их поступления.

Он многих вынес с площади. Самое забавное, видя его за этим занятием, милиция даже не задержала его. Хотя во всех последующих разборах его фамилия значилась, как организатора мятежа.

В не столь далекой от этих событий Москве, Владимир на собственном автомобиле подвез «исполнителей» поближе к месту акции. Была половина десятого вечера. В это время ОМОНу уже разрешили применять против вооруженных людей огнестрельное оружие. Уже пали первые невинные люди от шальных пуль. Уже губернатор, лихорадочно трезвея, деревенскими дорогами выбирался на главную трассу, ведущую в областную столицу. Ровно в десять он на полном ходу собьет маленькую девочку, отбежавшую от мамы, и даже не остановится. Посчитав, что обстоятельства исключительные он только добравшись до своего кабинета, сообщит о произошедшем начальнику милиции области. Начальник в условиях, когда недалеко от них начинается гражданская война тоже не придаст особого значения произошедшему.

Владимиру понятно в то время было абсолютно ничего неизвестно. Но состояние его и его бойцов было идентичным состоянию других молодых людей, что, вооружившись, чем попало, решительно воевали с милицией. Они верили совершенно в правильность того дела, которое делают и так же были готовы идти до конца.

— Ступайте! — Кивнув, скомандовал Владимир. — Как все сделаете в разные стороны и прочь из Москвы. Ты в Ярославль на автобусе. А ты в Обнинск.

Бойцы молчаливо, закинув на плечи сумки, покинули машину. Сам Владимир осторожно отъехал от тротуара, поглядывая в зеркало заднего вида и, как ни в чем не бывало, направился к себе домой.

Дома ждали его незадействованные волчата, и та самая любимая, которая накануне через весь город на свой страх и риск привезла взрывчатку, даже не зная, что же ее попросил привезти от друзей Владимир. Когда же она узнала, то была настолько шокирована, что Владимиру пришлось очень много времени потратить на то, что бы убедить девушку, что она сделала великое дело. И что страна этого не забудет. Но он не стесняясь напомнил девушке, что она теперь «причастна». Не смотря на свою однозначную любовь к ней, он не постеснялся втянуть ее в свое опасное занятие. Их общение вдвоем, пока бойцы заучивали план и свои действия затянулось до глубокой ночи. И к удивлению обоих после произошедшего закончилось постелью. Она о многом подумала и многому поверила. Странно было бы не верить любимому человеку. Любимому человеку, обретшему к тому же некий ореол опаснейшей романтики. Настоящий революционер. Она откровенно восхищалась им. И Владимир счастливый оттого, что его поняли, готов был для нее горы свернуть. Понимание другими это так мало и так много для человека.

Добравшись, домой он получил сообщение на телефон, что все прошло удачно и сообщивший боец уже добирается к автовокзалу. Довольно улыбаясь, Владимир вошел в квартиру и до самого утра он пил пиво, удивляя своих товарищей странной беспричинной радостью. Его подруга относила такое поведение на свой счет и не раз и не два уединялась с ним в другой комнате, пока после одного из таких уединений их обоих просто сморил сон.

Проснулся Владимир от телефона, настойчиво исполняющего гимн нацисткой Германии. Звонил старший. Надо было брать трубку.

— Немедленно убирайся прочь из города. Твой попался вчера вечером на киевском вокзале. — Раздраженно сказал голос в трубке.

— А второй? — Жестко спросил нисколько не испугавшийся Владимир.

— Про второго ничего не знаю, и не сообщали. Тебя пока этот не сдал, но поверь и его расколют. Вали из города. Телефон выключи, чтобы не запеленговали. Зашхерься так, чтобы найти не могли. Через месяц оставишь на нашем резервном форуме сообщение от себя, тебе скинут, куда укажешь, инструкции и если все будет плохо, то и новые документы. Понял?

— Да. — Коротко ответил Владимир и, прекратив разговор, выключил телефон совсем. Посмотрев на встревоженную девушку, он сказал: — Одевайся мы уезжаем…

Она только спросила «Куда?», но не получив ответа стала влезать в свои узкие джинсы и смятую футболку. Владимир вышел в зал, где вповалку спала его команда и, растолкав всех, велел убираться и не появляться больше пока он сам не вернется. Предупредив, что уезжает надолго, он никому не стал больше ничего объяснять. Волчатам повторять было не надо. Все давно знали, что надо делать в случае команды «рассосаться и лежать на дне».

Уже через десять минут покидав только самые нужные на его взгляд вещи в сумку, он с девушкой вышел во двор и сразу же потащил ее к машине. Он не думал о том стоит ехать на машине или надо выбираться из города иным путем. Он был уверен в себе. Он успеет. Он прорвется раньше, чем посты будут оповещены о его причастности к подрыву.

Скорее случайно, чем специально, выбирая дорогу, Владимир проехал недалеко от той самой синагоги. Точнее того, что от нее осталось. Его ребята постарались на славу. Пожар был такой силы, что не выдержали даже стены, завалившись поверху вовнутрь. Крыши само собой не было тоже. Довольно усмехаясь и, даже не обращая внимания, на то, как пугает эта усмешка девушку, Владимир погнал машину в потоке дальше к выезду из города. Два с половиной часа они выбирались на киевскую трассу. Два с половиной часа девушка молчала и только видя, что они покидают город, запротестовала.

— Вова, куда мы? Я же родителям сказала, что сегодня приду обязательно. Я вообще соврала им, что у подруги ночую, готовлюсь к пересдаче экзамена.

Владимир сначала не отвечал, но когда его подруга разревелась, сказал успокаивая:

— Не реви. У тебя телефон есть? Ну, так позвони, соври что-нибудь. Скажи, что с родителями подруги и с ней едешь за город. На пару дней.

— Да меня они убьют даже по телефону за такие слова! — серьезно призналась девушка, но Владимиру было абсолютно все равно. Машина, уверенно, не уступая никому во втором ряду, катила все дальше и дальше от столицы.

Девушка успокоилась и, немного подумав, позвонила все-таки родителям, сказав, что и сегодня ночевать домой не придет, так как уезжает на выходные к подруге на дачу. Возмущение и ругань отца с матерью она слушать не стала, оборвав связь и отключив телефон. А что она могла им еще сказать?

Еще три часа понадобилось Владимиру, чтобы добраться до идущей в правом ряду колонны легкой бронетехники. Ошалело, оглядев ее Владимир, поспешил, увеличивая ход, обогнать гусеницу из БТРов. Его спутница еще долго оборачивалась назад в надежде разгадать, куда и с какой целью идут грузовики и БТРы с расчехленными стволами.

Если бы они остались в городе, пусть даже скрывшись в другой квартире у кого-нибудь из друзей, они бы узнали, что уже в двенадцать часов, не в силах сдерживать прорывающуюся информацию, о массовых беспорядках в калужской области сообщили новости первого канала. А если бы у них был интернет, то они непременно бы наткнулись на копии, выложенные на массе сайтов, съемок с телефона избиения стариков, первых выстрелов и беспощадных действий ОМОНа.

Девушка сделавшая эти записи, сидя дома в бунтующем городе, комментировала в своем «интернет дневнике» все, что происходило вплоть до того момента, пока к ней в квартиру не вломились сотрудники ФСБ. Скрутив девушку федералы в штатском препроводили ее в своей машине через охваченный уже даже не первыми пожарами город в оборудованный под изолятор бывший овощной склад. Девушка-фанатка и оттуда с помощью спрятанного в нижнем белье телефона продолжала информировать друзей о себе. Получая сочувствие и признательности в ответ на свой труд, она вдруг подумала, что быть журналистом не так уж и плохо. Даже сидя среди гнилых кочанов капусты с другими избитыми задержанными. Знала бы она, какие нелестные отзывы о ней произносили федералы, которым не удалось информационно изолировать город, она, наверное, даже гордилась бы тем, что так осложнила им работу. Странная наша страна, странные мы.

Владимир ничего этого понятно не ведал и упрямо «шел» прямо в областной центр, где известие о сбитой губернатором девочке вопреки ожидаемому незначительному ропоту недовольства вылилось в уличный массовый протест, против беспредела. Понимая, что этот протест может превратиться в копию ситуации в недалеком районном центре, уже прибывший полномочный представитель Президента надавил на прокуратуру и суд, и буквально в течение дня губернатор прошел принудительное медицинское освидетельствование. Найденные остатки алкоголя в крови позволили классифицировать его деяние как тяжкое, а в купе с побегом с места совершения наезда дали повод не просто отстранить губернатора от власти, но и заключить его под домашний арест. Решение судей с одобрением было встречено толпами на улицах. «Пожар» в самой Калуге так и не вспыхнул. Зато много раздраженных такой властью калужан ринулись на своем транспорте сквозь заслоны в бунтующий город. Так сказать, поучаствовать. Тоже неплохое, нашли развлечение. Исполняющий обязанности губернатора, пользуясь примером принесения в жертву своего предшественника, отстранил от власти мэра мятежного города. Жаль, что информация об этом акте так и не дошла до жителей ни в тот день, ни на следующий.

Уже в самой Калуге Владимир и его подруга узнали о событиях разворачивающихся недалеко от них. Решение созрело мгновенно. В «мутной воде» и не от такого прятались.

Он попрощался со своей любимой на Театральной площади Калуги и, дав ей денег на обратный билет, Владимир со скромным героизмом просил его не забывать, даже если он сгинет в начавшейся революции. Девушка на полном серьезе плакала, провожая взглядом его машину. Я уже говорил о странных людях?

О том, что творится в заштатном городке калужской области Анна Андреевна и Александр Павлович узнали, как и остальная страна из новостей. Два дня отец Сергея не предпринимал ничего. Но на третий, когда стало точно известно о беспорядках, словно заразная болезнь возникающих в других городах он почувствовал себя нехорошо. Только чутье, выжившего в бизнесе в девяностые года прошлого столетия, подсказало ему, что под формулировкой «массовые беспорядки» скрывается настоящая резня. Искоса взглянув на жену, Александр Павлович сказал:

— Вот, жена. Я ведь еще когда предсказывал, что развитие общества в России приведет не к демократическим ценностям, а к тому, что за любую фигню здесь будут глотку друг другу драть, считая это своим законным правом. И сто раз были правы те, кто до пены у рта доказывали, что свободная продажа оружия в России это просто крах всей страны.

— Что за глупость!? — возмутилась супруга и спросила: — С чего ты взял, что там вообще что-то серьезное?

— Потому что, солнце мое, я, кажется, свою страну знаю. И если у нас говорят о массовых беспорядках, то это гражданская война как минимум. Потому что в остальных случаях просто всех заткнет наша цензура, которой как в СССР секса, у нас официально нет.

Не слушая ответные возмущения жены, Александр Павлович вышел из зала и, поднявшись к себе в кабинет, сел за компьютер. Все самые его страшные опасения оказались верны. Он не поленился и, позвав жену, показал ей выложенные на сайтах ролики и рассказы очевидцев. Жена только вздыхала и охала, видя, как калечат дубинки ОМОНа совсем молоденькую девочку, вступившуюся за забитого парня.

— Господи, что же это творится? — возмущалась она.

— Это только начало. — Уверенно кивнул Александр Павлович. — Сейчас туда как магнитом потянет всякий сброд. Только для того, чтобы конфликт не затухал. Могу спорить, туда и из-за границы с удовольствием денег зашлют, чтобы мятеж только разгорался. То, что в Калуге затушили начавшееся это только временное явление. Там снова полыхнет. А это слишком близко к Москве. А вот когда начнут жечь машины в Москве, когда начнут бить витрины, тогда нам всем будет не до бизнеса.

— Ты преувеличиваешь! — Покачала головой Анна Андреевна.

Александр Павлович сказал даже с улыбкой:

— Ага. Наверное. Вон синагогу спалили или взорвали уроды… Смотри сколько погибших. Это начало. Всегда все начинается с еврейских погромов. Никогда ни с чего другого не начинается. Так что, наверное, я преувеличиваю! Наверное я чересчур напуган… Но у нас с тобой внеплановый отпуск! Поняла меня? Едем в Италию, в наш дом. На месяц пока, а там посмотрим. Завтра же! Слышишь меня? Оставляй дела помощникам и в отпуск. Сережку вызванивай пусть паспортные данные тебе сообщит, закажи на него билеты… да и эту дуру его пусть забирает… чтобы ему не скучно было на море. И пусть бога поблагодарит, если у нее есть шенген. Иначе в сад… Главное Сережку вывезти.

Анна Андреевна ушла к себе, чтобы, не мешая мужу, по телефону отдать необходимые указания. А ее супругу тоже стало не до отдыха. Через сорок минут после очередного «сенсационного» телевизионного сообщения ему позвонил лично «любимый» конкурент и спросил, не желает ли коллега уронить цены на метр квадратный процентов так на тридцать?

— Что, Олеженька, обосрался? — язвительно осведомился Александр Павлович.

В трубке раздался довольный смешок, и отец Сергея услышал:

— Да, Саша, не по себе. У меня, кстати, там у этих «чегевар» доморощенных несколько гектаров земли и дом на старость. И бизнес…

— А я тебе сколько раз говорил, чтобы ты в Финляндии на старость логово готовил? Ты нет, нет… хочу сдохнуть на родине… а вот как клюнул петух в жопу, так и сразу балласт сливать и за кордон собираться…

— Не собрался я еще никуда. — Ответил коллега. — Может и пронесет, но рисковать не хочется. У меня надежные источники — в город введена тяжелая техника и новые отряды ОМОНа. Пока говорят безрезультатно.

— Твои надежные источники у меня перед глазами. — Усмехнулся Александр Павлович. — Девочка хорошие кадры в дневнике выложила.

— Да это я видел, но не про нее сейчас… У меня в калужской бумажный бизнес. — Вздыхая сказал Олег и спросил: — Ну, так что валим цену?

— Нам Смольный не простит обвала и паники. — Уверенно сказал Александр Павлович. — И Москва тоже…

— А что, сидеть ждать пока это к нам хлынет и когда за бесценок или так все побросаем? — Раздраженно спросил Олег. — У тебя же сын историк пусть он тебе расскажет, как все это было в прошлом веке в семнадцатом году.

Александр Павлович лишь на минуту задумался и, сказав, «Хорошо, звони, договаривайся с Андреем. Я согласен» положил, не прощаясь, трубку. Им еще придется много увязывать, так что прощаться смысла не было.

Сами того не понимая своим шагом они лишь нагнетали нервную обстановку в обществе. Доводили его до исступления и вгоняли в паническое состояние. Существенное падение цен на жилье буквально в начале недели грохнуло похуже ядерного фугаса. Вслед за Питером на тридцать и более процентов жилье обвалилось в Москве и по другим крупным городам, где люди уже несколько лет пользовались невероятной накруткой для безбедной жизни.

«Господи, и как они с такими нервами в бизнесе выживали», недоумевали земельные и прочие чиновники, которых первоначально кризис не затронул.

Сообщение о волнениях застало Ольгу в субботу, когда она вернулась с финского залива. Ее новый парень, или «мальчик», как она их всех называла, возил Ольгу на море очаровывать роскошным обедом на пляже и долгими романтическими прогулками по песку. Не сдержавшись, Ольга наелась от пуза шашлыком, напилась под завязку отличным вином, прогоняя хмелем усталость и нервотрепку прошедшей недели. Потому-то ей, довольно-осоловевшей от жаркого солнца и алкоголя, прогулка по песку показалась не романтичной, а мучительной. Да и рассуждения парня о его успехах в работе Ольга сочла обычным занудством. Раздраженная, но вежливо улыбающаяся она поблагодарила парня за приятно проведенное время, но к себе, не смотря на все намеки, не пригласила. Намыливаясь в душе она с тоской посмотрела на обожженные на солнце плечи и подумала, что когда начнет облезать ей придется надолго залезть в закрытые блузки и футболки. Ну, не показывать же всем как кожа будет лоскутами слезать с нее.

Растеревшись и высушив феном волосы Ольга перебралась на диван в единственной комнате своей квартиры эконом класса и включила старенький, но с большим экраном «Панасоник». Она внимательно просмотрела выпуск новостей, в котором тревожный голос диктора сообщал, что по подобному калужскому сценарию массовые беспорядки возникли в нескольких городах Тюменской области и Карелии. Везде работают подразделения ОМОНа и следственные бригады, выясняющие причины конфликтов. Показали и Госдуму, где радикалы с трибуны вопили, что все эти беспорядки спонсированы врагами из-за границы. Неоднократно делались намеки в сторону госдепа США, но микрофоны особенно откровенным в своих подозрениях быстро отключали в опасении, что потом придется извиняться. И уж совсем нелепо выглядел в конце выпуска прогноз погоды. По всей стране установилась небывалая жара, сообщал диктор. Так же опасность несут магнитные бури. Людям настойчиво рекомендовалось в эти дни находиться чаще дома. И многие от этих слов только улыбались.

Ольга даже по окончании выпуска, некоторое время бессмысленно рассматривала идиотскую рекламу, пытаясь переварить услышанное. Вывод, который она из всего этого сделала, был очень не похож на мнение озабоченного большинства населения страны.

— Во придурки! Делать им больше нечего…

Она выключила телевизор и утомленная солнцем и такой прогулкой быстро уснула. Она была современным человеком. И меньше всего ей были интересны дрязги и народные волнения. Больше ее интересовало, что там норвежцы насчет «ее» трески решили. И сможет ли она с полученных денег заплатить сразу за пару месяцев кредита квартирного. Эта банковская «льготная» шестнадцатипроцентная кабала давила на разум хуже самой лютой жары.