"Прочитанные следы" - читать интересную книгу автора (Самойлов Лев, Скорбин Борис)

Глава 9. Загадка не разгадана

Прошло несколько дней. Рано утром, как вчера и позавчера, Кирилл Будник сидел на табуретке посреди комнаты, напротив стола Родина. Полковник заканчивал очередной допрос, а в стороне, у стены, устроился капитан Кленов.

Будник широко расставил ноги, обутые в лапти, и, чуть наклонившись, положил на колени руки, будто опирал на них свое большое тело. Лицо его, темное от загара, изрезанное морщинами и заросшее бородой, не выражало, казалось, ничего, кроме усталости и безразличия. Да, он действительно устал. Да, ему действительно безразлично, что станете ним завтра, послезавтра. Он ясно представлял себе свой последний путь и мысленно уже подвел итог всей прожитой жизни.

Безразличие и усталость отразились на его лице только сегодня. А вчера и позавчера он держался совсем по-иному: отвечал нехотя, зло и отрывисто, смотрел исподлобья, а в глазах его, спрятавшихся под густыми бровями, можно было прочесть только одно: ненависть. Если полковник Родин настойчиво повторял вопрос, на который арестованный не хотел отвечать, он, после некоторого молчания, безнадежно махал рукой и глухо, монотонно бубнил одно и то же:

— А чего говорить? Чему быть, того не миновать… Говори не говори, а одиннадцать грамм[2] для меня уже припасено…

И все же Буднику пришлось рассказать свою, как он выразился, «невеселую биографию».

…Белогвардейский офицер Петр Гостев после разгрома деникинских банд бежал из России. Долгие годы скитался по чужим странам. Его офицерские погоны никому не были нужны, а руки стоили очень дешево. Деньги на жизнь он добывал нелегко. Приходилось становиться то носильщиком на вокзалах, то грузчиком в портах, то надзирателем в тюрьмах, то швейцаром в кабаках. Так и состарился он, некогда молодой рослый ротмистр-кавалергард, сын богатого помещика-дворянина. Не состарилась только его ненависть к советской власти. Эта власть лишила его всех богатств, чинов и светской блестящей жизни.

Многие его друзья-эмигранты уже давно поняли, что превратились в бездомных и презираемых бродяг, в отребье, нужное их надменным покровителям только для самых черных и грязных дел. Некоторые нашли в себе силы признать и по-настоящему оценить свои преступления и вернулись на родину, чтобы остаток жизни провести на своей земле, в своей семье, в честном труде.

Но Гостев не хотел идти по этому пути. Он искал любые возможности для борьбы. Несколько лет назад, еще до войны, он стал агентом гитлеровской разведки, одним из «специалистов по русским делам». Когда вспыхнула война, в нем вновь зародились надежды на возврат к старому, давно ушедшему в прошлое.

Вытренированный, вышколенный агент Гостев был переброшен фашистской разведкой через линию фронта. Под видом колхозника-беженца, Кирилла Будника, Гостев обосновался в деревне Черенцы.

Эта деревня была выбрана не случайно. Она находилась в центре того участка, который представлял для фашистского командования особый интерес. Здесь гитлеровцы намеревались нанести ответный удар наступающим советским войскам. В отделениях и отделах гитлеровского штаба спешно разрабатывался план операции, которому уже присвоили хвастливое наименование «Sieg» («Победа»), План предусматривал разрезать фронт клином из танков и самоходной артиллерии, одновременно выбросить в тылы советских войск крупные парашютные десанты, захватить важнейшие коммуникации и таким образом парализовать все силы Советской Армии в этом районе. В прорыв, образованный танковым клином, должны были хлынуть подготовленные ударные немецкие части.

Интерес к этому участку фронта у гитлеровского командования возрос еще более тогда, когда в штабы стали поступать сведения о сосредоточении советских войск, о подвозе новой техники. Сведения эти были отрывочными и недостаточно достоверными. Сколько ни кружились немецкие «рамы» и «костыли» над дорогами, селениями и лесами, ничего существенного они обнаружить не смогли. Советские части совершали скрытные ночные переходы, соблюдая все правила маскировки. Днем на дорогах и в селах было пусто, безлюдно, аэрофотосъемки немецкой воздушной разведки были безрезультатными.

Гитлеровская разведка работала лихорадочно. Среди мер, которые она приняла, была подготовлена и переброска Гостева-Будника. Ему поручили выяснить действительную обстановку, разведать места расположения штабов, частей, аэродромов, складов, информировать обо всем немецкое командование. Средство связи — коротковолновая радиостанция нового образца, которую очень трудно запеленговать.

Разведка намеревалась через короткое время направить к Буднику еще одного опытного агента. Вместе они должны были создать и активизировать частично сохранившуюся шпионско-диверсионную сеть в населенных пунктах, оставленных гитлеровцами и освобожденных Советской Армией, подготовить и осуществить взрывы и поджоги армейских складов и аэродромов.

— Присылку агента ускорили, — монотонно говорил Будник, — так как я ничего не делал.

Агент был сброшен с самолета и замаскировался в кустах на берегу Кусачки, где и должна была состояться встреча. Но Будник, по его словам, за последние дни много передумал и решил под конец жизни порвать с темным прошлым. Поэтому, убедившись, что новый агент уже на месте, Будник пошел в штаб и выдал его. Этим поступком он хотел хоть немного загладить свою вину перед родиной и быть полезным Советской Армии. О втором парашютисте, убитом, он ничего не знает.

После окончания войны Будник, по его словам, намеревался поселиться в одном из сел и остаток своей жизни провести в труде и заботах о больном пареньке Васятке. Кто такой Васятка? Нет, это не внук. Однажды в пути он встретил этого глухонемого мальчика, голодного и оборванного, и пожалел его. Пропадет ведь паренек, если о нем никто не позаботится. Всю жизнь сам он, Будник, был бездомным бродягой, без семьи и детей. Вот и решил взять парнишку и воспитать его. Кормил его, лечил всякими травами, учил сапожному делу, заботился как о внуке.

В этом месте медленного, неторопливого повествования Будника Родин усмехнулся и спросил:

— Вы так заботились о мальчике, что связали его веревкой и посадили в подвал. Зачем вы это сделали?

— Каюсь, виноват, — ответил Будник. — У самого сердце болело, да что ж поделаешь: у парнишки бывают эпилептические припадки — он падает, бьется, кричит. Приходится связывать да прятать от людей, чтобы не подумали, что он буйный или заразный.

— О вашем внуке мы еще поговорим. А медаль где вы взяли?

— Нашел. Обронил кто-то, а я поднял. Зачем, думаю, пропадать ей? А потом и на пиджак привинтил, чтобы мне больше доверия было.

На все последующие вопросы Будник отвечал так же спокойно, с оттенком безразличия, как человек, решивший, что терять ему больше нечего и остается лишь чистосердечное раскаяние. И только на один вопрос он не мог ответить ничего вразумительного: кто находился в его избе за занавеской? Будник утверждал, что там никого не было. Зачем же в таком случае он говорил лейтенанту Строевой, что там лежит больной внук, почему не пускал ее поглядеть за занавеску и даже пытался душить ее?

Будник разводил руками, вздыхал и опускал голову.

— Виноват, — твердил он, — виноват. Барышня уж очень любопытная. Внука, конечно, не было, наврал я. Вообще никого не было. Вот я и забеспокоился, как бы беды не нажить. Затмение на меня нашло…

Несмотря на то что Будник уже признался, что он не колхозник, а бывший дворянин и кавалергард, окончивший в свое время офицерскую школу, в разговоре он все время подделывался под простой язык сельского жителя.

Родина это раздражало.

— Все стараетесь под мужичка играть? — сказал он и иронически повторил последнюю фразу Гостева-Будника: — «Затмение на меня нашло»! Слишком легкое и наивное объяснение. Ну что ж, доберемся до истины и без вашей помощи.

Когда арестованного увели, Родин встал из-за стола, прошелся по комнате, а затем спросил Кленова, кивая в сторону двери:

— Верите?

— Ни одному слову! — твердо ответил Кленов.

— Так уж и ни одному? — рассмеялся Родин. — Я, значит, подобрее вас. Я, например, верю, что он — Гостев, гитлеровский агент и тому подобное.

— Это бесспорно, Петр Васильевич. Я говорю о второй части его показаний.

— Вы правы, — согласился Родин. — Врет. Безусловно врет! — Он снял и протер очки, снова водрузил их на нос и лишь после этого продолжил свою мысль: — Как и всякий, даже признавшийся, шпион, он пытается спрятать какую-то ниточку от клубка…

— …Который должен будет где-то и когда-то размотаться?

— Да. И если мы эту ниточку не поймаем, она еще когда-нибудь себя покажет.

Кленов промолчал.

— Ниточка, ниточка… — притворно ворчливо проговорил Родин. — Что это я портновской терминологией пользуюсь? Давайте-ка разберемся в фактах.

— Пожалуйста, товарищ полковник. Мы с вами искали троих?

— Троих!

— Мы их и нашли: первый — Грубер, второй — убитый, третий — Будник.

— Значит, по-вашему, все в порядке?

Родин остановился перед Кленовым и не то удивленно, не то сердито посмотрел на него.

— В том-то и дело, что не все в порядке, товарищ полковник. Оказывается, существует четвертый, вернее, первый!

— Ну вот, это — другое дело, — сказал Родин и снова зашагал по комнате. — Вы в этом убеждены? — спросил он после минутной паузы.

— Убежден! — ответил Кленов.

— Так-та-ак… — протянул Родин. — Я тоже. Давайте попробуем дорисовать картину, часть которой скрыл от нас Гостев-Будник.

— Разрешите, товарищ полковник, я попробую…

Родин сел за стол, прикрыл глаза и приготовился слушать.

Капитану Кленову все остальное, скрытое Будником, представлялось так.

Будник нужен был своим хозяевам не только для выполнения эпизодических заданий на этом участке фронта, но и для других, возможно, более важных дел. Поэтому его забросили в наш тыл, в гущу эвакуированного из прифронтовых районов населения, и поручили добраться под видом беженца до условного пункта — села Черенцы и здесь осесть для выполнения первой части задания.

Для маскировки «доброго деда» лучше всего подходил несовершеннолетний «внук». Разведка специально подобрала для Будника глухонемого парнишку, которого шпион потащил с собой в Черенцы. «Внук» играл роль своеобразного показателя добропорядочности, семейных связей и оседлости «колхозника» Будника. Кроме того, он нужен был и для маскировки ожидавшегося агента.

В назначенное время в районе села Черенцы был сброшен с самолета еще один — самый крупный агент, на которого гитлеровская разведка делала главную ставку. Чтобы надежнее законспирировать себя и отвести следы, этот агент — номер первый — выбросился на одном парашюте вместе с напарником. Приземлившись, агент выстрелом из пистолета в упор убил своего напарника, положил около него пистолет, прикрепил к дереву записку на русском языке и таким образом имитировал самоубийство парашютиста. После этого он пошел на встречу с Будником, который ждал в условленном месте, в лесу.

Гитлеровская разведка не скупилась на жертвы, лишь бы обеспечить успех главному агенту и Буднику. Парашютист Курт Грубер был заранее обречен на провал. Ему приказали после приземления дойти до определенного места у реки Кусачки и по рации вызвать «восемнадцатого», а Буднику — сообщить о нем нам. Вместо «восемнадцатого» появились советские разведчики и захватили Грубера. Оружия Грубер не имел. Это весьма важно.

Враги действовали, как им казалось, с точным расчетом. Поимка Грубера, его показания о парашютисте — номере восемнадцатом, находившемся с ним в самолете, труп этого второго, обнаруженный в лесу… Все это должно было убедить советских разведчиков в том, что оба заброшенных агента провалились. Один застрелился. Другой пойман. Искать больше некого. Номер первый и Будник получали возможность действовать.

Кленов замолчал. Родин приоткрыл глаза.

— Все? — спросил он.

— Все, товарищ полковник.

Родин покачал головой.

— Все да не все. Картину вы нарисовали правильно, но она еще не закончена. Не хватает каких-то последних, но очень важных мазков.

— Вам не понравились портновские термины, поэтому вы перешли на живопись?

Родин рассмеялся и погрозил Кленову пальцем.

— Ловите старика на слове? Термины — что! Они помогают делать сравнения, анализировать…

На столе перед Родиным, рядом со следственным делом, лежали некоторые предметы, названные в документах следствия вещественными доказательствами: пистолет «Вальтер», найденный возле убитого парашютиста, «маузер», отобранный у Будника, маленький кинжал, кухонный нож, несколько батарей питания радиостанции, советские деньги. Родин протянул руку и взял со стола еще одно вещественное доказательство — медаль «За трудовую доблесть».

— Вот первое звенышко, — сказал он задумчиво, будто рассуждая вслух. — Медаль! Этой медалью был награжден колхозный сторож и активист Кирилл Будник… Недоумение и первое сомнение вызвала эта медаль. В наградном отделе Президиума Верховного Совета СССР никаких сведений о награждении Будника не оказалось. Появился, так сказать, первый «икс» задачи.

Родин положил на стол медаль и продолжая:

— Выстрел в лесу был вторым «иксом». Хотя, надо сказать, эти «иксы» неожиданно начали появляться со всех сторон. У меня стала крепнуть мысль о том, что полковник Крузе, хитрость и изобретательность которого нам хорошо известны, осуществляет какой-то коварный план. Показания Грубера, поведение Будника подтверждают эти предположения. Вы совершенно правильно определили роль Грубера и убитого парашютиста в этом деле. Они были заранее обречены. А Будник, какова его роль? Почему он появился у нас в штабе?

Родин встретился взглядом с Кленовым и уголками глаз чуть заметно улыбнулся.

— Вы думаете, что и Будника нам подставили? — неуверенно спросил Кленов.

— Нет. Провал Будника не входил в планы Крузе. Будник должен был продолжать работу вместе с агентом, которого мы с вами не нашли. Приход Будника в штаб с известием о парашютисте — хитрый ход. Ведь Будник сразу становился нашим помощником… Зная, что парашютисты где-то в районе, мы могли начать тщательный осмотр села, заинтересоваться людьми. Старый Будник мог рассчитывать на наше неограниченное доверие. У него были основания стараться избежать и личной проверки и обыска. Нет-нет, и Будник, и другой агент, по-видимому, имели задание дальнего прицела.

— Мне не совсем ясно, — признался Кленов.

— Что ж тут неясного? Дни пройдут, фронт двинется дальше, а агенты должны осесть в тылу и ждать сигнала.

— Но ведь война…

— Что «война»? — перебил Родин. — Война кончится, а вражеская разведка останется. Понятно?

— Понятно, товарищ полковник.

— Не обижайтесь, капитан, но мне думается, что вам не все понятно. Вы забываете об очень важном — о масштабах происходящих в наши дни событий. Вот мы с вами работаем, воюем здесь, на этом участке фронта. Мы ловим вражеских шпионов и диверсантов, попавшихся на нашем пути. Но противника интересует не только этот участок и не только нынешний день.

Родин в эти минуты был похож на доброго, умудренного опытом учителя, который просто и понятно объясняет внимательному ученику еще неизвестные тому истины. Кленов понял, что тревожит полковника. Пройдет время — год, два… По опаленным войной и обильно политым кровью дорогам люди вернутся в свои дома. Кончится затемнение. Распахнутся окна, засверкают во всю силу электрические огни, огни, огни. Мир и счастье войдут в каждую семью. Но, может быть, где-то рядом, невидимый и неслышимый, разбитый в открытом бою, притаится враг, чтобы продолжать войну… Сегодня, сейчас об этом думал старый коммунист Родин.

Кленов спросил:

— Вы все о том же — о дальнем прицеле?

— Да.

— О послевоенных днях?

— Да.

— Теперь все понятно.

— То-то же! — Родин улыбнулся, поворошил лежавшие перед ним бумаги, а потом хлопнул ладонью по столу и проговорил:

— Куда же все-таки делся главный агент? Не мог же он испариться, в самом деле? За занавеской он был. Это бесспорно. Куда же он делся?

— Я все время думаю, ищу ответ на этот вопрос: как мог незаметно уйти из избы человек?

— И ответ не нашли?

— Пока нет, товарищ полковник.

— Жаль. Очень жаль… Вот вам и оставшаяся ниточка. А?

— Может быть, мне вернуться в Черенцы и еще раз попытаться разгадать эту загадку?

— Это было бы неплохо. Но, к сожалению, вы уже не успеете. Получен приказ — этой ночью мы снимаемся и двигаемся вперед. Начальник разведотдела звонил, приглашает вас к себе.

— Вперед — это я люблю, — сказал Кленов. — Но как же с этим делом?

— Передадим соседям, идущим за нами. Может быть, им удастся найти недостающее звено.

Полковник протянул Кленову руку.

— Ну, большое спасибо вам, дорогой капитан, и вашим разведчикам. А теперь — марш к своему начальству. До свидания, до скорой встречи.

— До свидания, Петр Васильевич.

В соседней комнате Кленов встретился со Строевой. Видимо, она уже знала о том, что штаб готовится к передвижению, и хотела попрощаться с капитаном.

— Вы уже уходите? — спросила она.

— Да, Нина Викторовна. Начальство требует.

— Когда-то теперь увидимся?

Кленов развел руками и, улыбаясь, ответил:

— Сие от нас не зависит.

— Будьте осторожны. Берегите себя, — тихо проговорила Нина, и это, видимо, было главное, что ей хотелось сказать сейчас капитану.

— Постараюсь. И вы… тоже берегите себя…

— Хорошо. И еще вот что… Спасибо за подарок, — она коснулась пальцами рукава его гимнастерки. — И за надпись спасибо. Я ее помню наизусть.

Кленов взял маленькие руки девушки в свои ладони и спросил:

— Вам понятна эта надпись?

— Да, — ответила она, глядя на него восторженным, лучистым взглядом, и повторила слова, которые он написал на томике стихов: — «даже в самые трудные минуты жизни сердце всегда остается сердцем».

На этом заканчивались воспоминания Кленова. Ниже, под жирной чертой, была еще приписка, сделанная Кленовым, очевидно, позже, через некоторое время: «Кто же все-таки был в избе Будника и куда делся неизвестный? Загадка осталась неразгаданной».

Ночь уже ушла, и в комнату заползли серые полосы рассвета. Сергей Сергеевич выключил электричество и распахнул окно. Предутренняя свежесть заставила его поежиться. Он широко раскинул руки, молодо и сильно потянулся, встал из-за стола и начал расхаживать по комнате, прислушиваясь, не разбудил ли своих домашних.

Скрипнула дверь, на пороге показалась жена.

— Ты плохо спала? — мягко спросил Дымов. — Я тебе мешал?

— Ну что ты, Сережа. Скажи лучше, почему ты не ложился?

— Читал записки Андрея. Начал — и не мог оторваться.

— Какой ты неугомонный. Ты же нездоров. Ну, я пойду готовить завтрак.

— Очень хорошо, Тонечка. Я сейчас приму душ и буду готов. Уже беру полотенце.

Но полотенце осталось висеть на своем месте. Мысли Дымова были заняты тем, что он только что прочитал. «Загадка осталась неразгаданной». Эта фраза, написанная Кленовым-Васильевым, волновала, тревожила. Ни одна загадка не должна остаться неразгаданной — вот правило, которое выработал Дымов за долгие годы работы в органах государственной безопасности. «Прав был Родин, — подумал он, — когда говорил о ниточке. Где обнаружится она сейчас? Черенцовские следы… Мореходный… Не эту ли ниточку обнаружил Семушкин?»

По кратким характеристикам в рукописи Васильева Дымов представлял себе долговязую фигуру полковника Крузе, мешковатого, неуклюжего ефрейтора Курта Грубера, видел лицо тяжелого, грузного старика Будника-Гостева. В этой компании не хватало еще одного. «Загадка осталась неразгаданной…»

Сергей Сергеевич, раздумывая, протянул руку за полотенцем, но неожиданно повернулся, подошел к столу, положил руку на телефонную трубку, но не снял ее. Который час? Около семи. Пожалуй, можно звонить. Он набрал нужный номер.

— Нина Викторовна? — спросил Сергей Сергеевич. — Доброе утро. Это я — Дымов. Я не разбудил вас? Нет? Очень хорошо. Я прочитал рукопись Андрея. У меня есть к вам один вопрос. Нет, не к нему, а к вам. Скажите, пожалуйста, вы так и не вспомнили, какое слово выкрикнул Будник, когда пытался вас душить?

Сергей Сергеевич внимательно выслушал ответ и разочарованно покачал головой.

— Жаль… Про цирк я читал. Да-да. Ну, ничего не поделаешь. Извините за ранний звонок. Привет Андрею. До свидания.

Когда жена Дымова снова вошла в комнату, чтобы сообщить, что завтрак готов, она застала мужа в кресле, за столом. Подперев голову руками, он сосредоточенно изучал немецко-русский словарь. Страница словаря была раскрыта на букве «Ц».