"Вампиры города ветров" - читать интересную книгу автора (Нейл Хлоя)

ГЛАВА 24 И… и… и… и… изменения

Бледно–золотой сияющий свет. Запах лимона и уюта.

Затем боль, холод и тошнота. Волны тошноты.

Боль, скрутившая мой живот, и жар, пылающий на щеках. Кожа настолько горячая, что слезы, текущие по лицу, оставляют холодные соленые следы.

Происходило то, что в первый раз я практически не запомнила.

Превращение. Я переживала его завершение.

Я всхлипнула от боли, терзающей меня, стискивающей мышцы, вгрызающейся в кости.

И в какой–то момент в разгар процесса я открыла серебрянные глаза в поисках пищи, ради которой сейчас готова была убить. В этот миг, как будто он следил, выжидал, передо мной появилось запястье.

Мое тело содрогнулось от холода, и я услышала рычание, перед тем как попыталась отстраниться. Послышался шепот. Мое имя. Заклинание.

Мерит. Тихо.

Передо мной снова появилось запястье.

Запястье Этана. Я заглянула в его серебряные глаза. Он смотрел на меня — на лоб падала прядь светлых волос, в глазах — голод.

Тебе предложено. По доброй воле.

Я опустила взгляд, уставившись на алые капли, медленно, так медленно стекавшие двумя дорожками по его предплечью, по коже.

— Мерит!

Я схватила его предплечье левой рукой, ладонь правой. Его пальцы сомкнулись вокруг моего большого пальца. Сжали. Ресницы опустились.

Я приподняла его запястье, прижалась губами к коже и почувствовала, как он вздрагивает от удовольствия. Услышала низкий стон.

Я закрыла глаза.

Мерит.

Я пила.

Круг замкнулся.

Когда я пришла в чувство, обнаружила себя лежащей, свернувшись комочком, на боку в прохладной мягкой темноте. Я узнала запах дома Мэллори, моей старой спальни. Меня вышвырнули из Кадогана, готова поспорить.

Я моргнула, осторожно пощупала грудь — боль в ребpax превратилась в ноющий дискомфорт. Но темнота и миллионы звуков и запахов, наполняющих ее, — неожиданно стала удушающей, замкнутой. Я запаниковала. Подавила всхлип и в окружающей непроницаемой темноте услышала, как кричу, умоляя о свете.

Золотистое сияние залило комнату. Я моргнула, приспосабливаясь к свету, и увидела Этана в мягком кресле рядом с кроватью, в идеально выглаженном костюме. Ой сидел, закинув ногу на ногу, и отводил руку от лампы стоявшей на столике рядом с креслом.

— Лучше?

Моя голова кружилась. Я прикрыла рот рукой. Приглушенным голосом предупредила его:

— Кажется, меня сейчас стошнит.

Он вскочил в мгновение ока, сунул мне в руки серебряное ведерко из угла комнаты. Мышцы свело, живот напрягся, но ничего не вышло. После нескольких позывом желудок наконец освободился, я выпрямилась, опираясь локтём на край серебряного ведерка, стоявшего у меня между скрещенными ногами.

Я опасливо взглянула на Этана. Он молча стоял в изножье кровати, скрестив руки и расставив ноги, с абсолютно непроницаемым лицом.

Отбросив влажную челку с лица, я осмелилась спросить:

— Как долго я была без чувств?

— Скоро рассвет.

Я кивнула. Этан сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек платок и протянул мне. Не глядя на него я вытерла глаза, брови и скомкала его в шарик. Когда комната перестала вращаться вокруг меня, я поставила ведерко на пол, подтянула колени, обвила их руками и уронила голову.

С закрытыми глазами я слышала звук убираемого ведерка, скрип кресла и оживленные звуки окружающего города. Полагаю, это наконец включился слух хищника. Я сконцентрировалась на том, чтобы отключиться от фонового шума, попыталась снизить его настолько, чтобы нормально функционировать.

Через несколько минут, когда крики смягчились до припущенного гула, я снова открыла глаза.

— Когда ты упала, мы принесли тебя сюда, на всякий случай.

Конечно, подумала я. Что еще они могли сделать? Мне повезло, что он сразу не доложил Совету и не попросил взять осину и избавиться от меня — опасности для него, Дома и города.

— Что случилось?

Нa глазах выступили слезы при воспоминании о боли, и я протестующе покачала головой.

— Селина. Она была за стенами Дома. Хотела испытать меня. — Я покачала головой. — Один удар, Этан. Один удар, и я упала. Я запаниковала, не смогла с ней сражаться. — Слёзы текли по щекам, горевшим от стыда. Предостережения, которые он давал мне в офисе, не сработали. Я оказалась неудачницей. — Я испугалась.

— Она причинила тебе боль. — Его голос был мягким. — Снова.

— И опять намеренно. Думаю, она хотела, чтобы я её выпустила.

Молчание, затем:

— Выпустила ее?

Я взглянула на него. Он сидел в кресле, подавшись вперед, опираясь локтями на колени, всем видом побуждая меня к откровенности.

— Я не… я не нормальная, — наконец созналась я и ощутила, как часть ноши падает с плеч. — Что–то пошло не так, когда ты меня создал.

Он внимательно смотрел на меня с минуту, не моргая, затем со странным оттенком серьезности сказал:

— Объясни.

Я сделала вдох, утерла скатившуюся слезу со щеки и рассказала ему. Рассказала, что вампирша существует каким–то образом отдельно от меня, у нее свой разум и воля, и она раз за разом пытается взять надо мной верх. Как я загоняла ее вглубь, пыталась удержать взаперти. И как наконец боль от единственного удара Селины, ее искусно подобранные слова, сомнение, которое она посеяла в моем мозгу, заставили вампиршу выйти на поверхность.

После недолгого молчания, когда он ничего не ответил, я добавила:

— Не знаю, что еще сказать.

Я услышала сдавленный возглас, посмотрела на него и увидела, что он сидит, опираясь локтями на колени, уронив голову в ладони, — светлые волосы рассыпались по рукам, плечи вздрагивают.

— Ты смеешься?

— Нет. Не смеюсь, — уверил он и затем заржал как конь.

В замешательстве я уставилась на него:

— Не понимаю.

Он выдохнул, провел пальцами по волосам.

— Ты напала на меня — своего Мастера, того, кто тебя создал, по крайней мере отчасти, — потому что хищник внутри тебя оказался достаточно силен, чтобы существовать самостоятельно, не смог полностью слиться с твоей человеческой личностью. Я не знаю, как это вообще может быть — биологически, генетически, метафизически, магически.

Он взглянул на меня сияющими изумрудными глазаи, и его голос немного понизился:

— Мы знали, что ты будешь сильна, Мерит. Это полный, абсолютный сюрприз.

Он отсутствующе разглядывал стену рядом со мной, и будто проигрывая на ней свои воспоминания.

— Это случалось прежде? Когда вампирша… отделялась?

Я робко кивнула, жалея, что не поговорила об этом с ним, с кем–то еще раньше. Когда схватки, боли и унижения, которые, я знала, мне еще предстоят, можно было избежать.

— С самого начала, — сказала я ему. — Когда мы с тобой сражались первый раз и мной овладел Первый Голод, когда я встретила Селину и бросила в нее кол, когда тренировалась с Катчером и сражалась с Питером. Но я никогда… на самом деле не выпускала ее.

Нахмурив брови, Этан кивнул:

— Это кое–что объясняет, — видимо, ей, вампирше, надоело, что ее подавляют. Она хотела заявить о себе.

— Мне так казалось.

Он помолчал, затем с дрожью спросил:

— На что это было похоже?

Я взглянула на него и обнаружила выражение неприкрытого любопытства на лице.

— Это было… — Я нахмурилась, выдернула нитку из одеяла, пытаясь подобрать слова. — Это было как первый вздох. Словно вдохнуть весь мир.

Этан долго рассматривал меня, молчал, затем мягко произнес:

— Ясно. — Похоже, он долго раздумывал над этим. — Ты сказала, Селина поймала тебя на крючок. Наверное, хотела вытянуть из тебя эту реакцию. Откуда она знала?

Я изложила свою теорию:

— Когда я первый раз была в «Красном», клубе Моргана, и впервые столкнулась с ней лицом к лицу, почувствовала, что она испытывает меня. То же самое, что ты делал в кабинете, после того как я тебе рассказала о стычке. Может, она что–то почувствовала? Что ее химия не работает?

— Хм–м.

Я обвила руки вокруг себя.

— Полагаю, на этот раз я поддалась ее чарам?

Она так легко подчинила меня себе, заставила искать Этана, обвинить его в своей боли и смятении. Как бы я ни хотела приписать свое отчуждение от Моргана и Мэллори Этану, все же я признавала: это не имело к нему отношения. Дело во мне.

— Чем сильнее разум, — произнес Этан, — тем менее восприимчива личность к чарам. Ты сопротивлялась им прежде, с ее стороны, с моей. Но на этот раз тебя мучила боль плюс возникли проблемы в отношениях с Мэллори. Полагаю также, что твои отношения с Морганом… не на пике.

Я кивнула.

— Чары могут поймать нас в момент слабости. Не хочу менять тему, Мерит, но пока ты была без сознания, такое ощущение, что ты снова пережила изменение, — добавил он. — Озноб, лихорадка. Боль.

Этан, разумеется, знал, как проходит изменение.

Он также понял теперь то, что наконец дошло и до меня: несмотря на три дня, которые я провела, превращаясь из человека в вампира, механизм сработал не до конца.

И у меня появилась догадка, в чем причина.

— Я не снова пережила ее, — сказала я. — Это был первый настоящий раз или, по крайней мере, его завершение.

Его взгляд устремился ко мне, в глазах застыл вопрос. И я ответила, делясь выводом, к которому пришла:

— Я была под наркотиками, когда первый раз проходила изменение. После того как ты укусил меня, пил мою кровь, дал мне свою, ты накачал меня лекарствами.

На его лице выразилось крайнее изумление, глаза изменили оттенок на цвет зеленого леса.

Я продолжала, глядя ему в глаза:

— Я знаю, что изменения других вампиров проходили иначе. Я не помню того, что помнят они. Я была одурманена, когда ты отослал меня в дом Мэллори. Потому что не полностью избавилась от действия того, что ты мне дал. И что бы ни произошло сегодня, я помню больше, чем в первый раз.

Включая тот факт, что я пила его кровь. Что впервые я пила кровь из другого живого существа. Я искала взглядом его налившиеся серебром глаза, когда пила, кричала, трепетала от неизбежного наслаждения, от теплой, как виски, жидкости, которая все еще текла по мне, исцелила нанесённые им раны и стерла остатки боли, причиненной Селиной.

Стерла боль, но не воспоминания.

— Ты одурманил меня, — повторила я.

Он уважал нас обоих достаточно, чтобы кивнуть, — едва заметно кивнул, скорее даже прикрыл глаза в ответ, но этого было достаточно.

Затем он долго молча изучал меня. На этот раз не как Мастер Дома, но как мужчина, вампир. Не Салливан, не сеньор, а просто Этан.

— Я не хотел, чтобы ты это чувствовала, Мерит. — Его голос был мягок. — На тебя напали; ты не давала согласия. Я не хотел, чтобы ты прошла через это. Не хотел, чтобы ты помнила.

Я поискала его глаза и увидела, что это достаточно правдиво.

— Пусть так, — тихо сказала я, — но ты что–то отнял у меня. Люк однажды сказал, что изменения, все три дня, были словно наказание. Ужасное, но важное. Что–то вроде уз. Что–то, что я могла бы разделить с остальными неофитами. У меня этого не было. И поэтому между нами образовалась дистанция.

Он приподнял брови, но не отрицал.

— Я не похожа на них, — продолжила я. — И они это знают. Я и так отделена, Этан, — своей силой, родителями, нашими с тобой странными отношениями. Они не принимают меня за свою. — Я взглянула вниз, вытерла потные ладони о бедра. — Они не воспринимали прежде и наверняка не начнут после сегодняшнего вечера. Я больше не человек, но я и не как они. Не полностью. И я полагаю, ты знаешь, как это бывает.

Он отвел взгляд. Мы тихо сидели, глядя куда угодно, только не друг на друга. Время шло. Наверное, прошло несколько минут, прежде чем я снова посмотрела на него и он опять отвел взгляд из–за чувства вины. Вины, предположила я, из–за того, что заставил меня пережить этот опыт, но воспрепятствовал, пусть даже с благими намерениями, завершению превращения в первый раз.

Как бы там ни было, теперь уже ничего не поделаешь. Какими бы ни были его мотивы, дело сделано, и у нас более срочные проблемы.

— Итак, что мы будем теперь делать?

Он взглянул на меня, зеленые глаза тут же расширились. Удивление, наверное, что я не стала продолжать тему и оставила все как есть. А что я могла поделать? Винить его за то, что попытался облегчить превращение? Бранить за грех упущения? Удивляться, почему он так поступил?

— Насчет этого, понятия не имею, — наконец сказал он надменным тоном Мастера вампиров; что бы ни произошло между нами, оно снова дало трещину. — Если дело действительно в твоем незаконченном превращении и теперь процесс завершился, мы разберемся с твоей силой, Оценим ее. Что касается Селины, это, видимо, должен был быть дополнительный бонус к ее игре с Брекенриджами. Начать войну между оборотнями и вампирами, суметь воспользоваться тем фактом, что Страж Дома Кадогана биологически… нестабилен. — Он покачал головой. — Нельзя переоценивать ее способности к дирижированию планами. Эта женщина — мастер манипуляций, сочинитель вампирских драм. Она знает, как поставить сцену, настроить машину Голдберга[32], затем нажать на спуск и позволить нам играть в ее игру. — Он взглянул на меня. — Она будет продолжать это делать. Пока не приведет нас на грань войны с людьми или с оборотнями.

— Пока она здесь, пока мы не сможем избавиться от нее, она будет продолжать, — согласилась я. — А мы не можем от нее избавиться, пока ГС не поймет, кто она такая и что собой представляет.

— Мерит, тебе следует смириться с тем, что, как Гарольд, остальные полностью понимают, кто и что она есть. И принимают это.

Я кивнула и потерла руки.

Этан вздохнул и вернулся в кресло. Он снова уселся, закинув ногу на ногу.

— И почему в этом конкретном сценарии она послала тебя ко мне?

— Прикончить тебя? Чтобы ты или Люк прикончи меня?

— Если бы ты меня убила, я бы исчез со сцены — Мастер убран с ее пути. Ей было бы удобнее, если бы я погиб. Если бы ты оказалась недостаточно сильна, чтобы взять верх надо мной, она вообразила, что, какое бы наказание я ни избрал, оно уберет тебя с ее дороги.

Опять тишина, пока я избегала задать точный вопрос, что он имел в виду под наказанием. Этан нарушил молчание:

— Итак, Страж, каков следующий вопрос?

— Определить ее союзников, — наконец сказала я. — Она должна где–то жить, возможно, имеет финансовые или другие связи, которые привели ее в Чикаго. Надо вычислить, через кого она работает и почему они позволяют ей это делать. — Я взглянула на него. — Кровь? Слава? Положение в новом мировом порядке, который у нее в голове? Или это люди, которые всегда были ее союзниками?

— Ты думаешь о Наварре.

Его интонации были мягкими, непривычно нежными, и он был прав. Мои мысли насчет теперешнего Мастера Наварры были неутешительными, но без доказательств я не собиралась предлагать его Этану на заклание.

— Не знаю.

— Может, нам надо пересмотреть твою должность.

Я взглянула на него:

— Это как?

— Сейчас ты охраняешь Дом изнутри. Патрулируешь окрестности, работаешь со стражниками, изучаешь «Канон». Мы определили тебе роль и обязанности, которые исторически имел Страж. Они были привязаны к замку, физически охраняли его, но также давали советы Мастеру, Второму, капитану гвардии по вопросам, касающимся безопасности, политики, маневров. — Он покачал головой. — Сейчас мир — совсем другое место. Нами управляет орган, расположенный на другом континенте, и мы взаимодействуем с вампирами на расстоянии тысяч миль. Мы не просто защищаем нашу землю, но пытаемся упрочить свое положение в огромном мире. — Он посмотрел на меня. — В свете этого мы расширим твою роль, по крайней мере социально, чтобы включить более обширную часть города. Неясно, что мы получим от этой стратегии. Хотя мы вроде бы предотвратили недавний кризис с Брекенриджами, Николас остается нашей занозой. Его враждебность очевидна, и я не думаю, что можно легко забыть об этой проблеме.

— Так что ты предлагаешь?

— Я полагаю, на улицах ты нам нужна больше, чем на территории Дома. Наша главная опора в обезвреживании мятежных планов Селины — это наша собственная тактика относительно широких масс. — Он встал и направился к двери. — Мне надо поговорить с Люком, и мы определим кое–какие стратегии.

О которых, подумала я, они сообщат мне как–нибудь позже.

— Этан, что мы будем делать с… тем, что я натворила?

— Ты будешь наказана. Этого не избежать. — Он ответил чуть быстрее, чем надо для моего успокоения.

Мой живот свело, но чему удивляться. Заголовок «Вампирша–неофитка нападает на своего Мастера» плохо читается, если за ним не следует: « …впоследствии строго наказана».

— Я знаю, — сказала я. — Как бы там ни было, я сожалею.

—Я сожалею отчасти, — ответил он. — И рад, что мы разобрались с этим. Возможно, это… очистит воздух.

Если он имел в виду, что это очистит воздух между нами, сомневаюсь, но в любом случае я кивнула.

— Меня выгонят из Дома Кадогана?

Чтобы ответить на этот вопрос, ему потребовалось больше времени, размышлений или больше политических оценок, стратегии. Он отсутствующе потер шею, все обдумывая, но затем покачал головой. Не уверена, почувствовала я при этом облегчение или нет.

— Ты останешься в Кадогане. Побудь денек здесь, а завтра вечером возвращайся. Первым делом зайди ко мне. Но мы изменим твои обязанности и твою подготовку — и на этот раз не с Катчером. Тебе нужно тренироваться с вампиром, с кем–то, кто понимает тягу хищника и поможет тебе контролировать твой… назовем это инстинктом хищника.

— С кем?

Он моргнул.

— Со мной, полагаю, — был его ответ, затем дверь открылась и закрылась, и он ушел.

Мгновение я пялилась на закрытую дверь.

— Черт побери, — вот и все, что мне пришло в голову.

Я поняла, кто там, еще до того, как дверь открылась, и до того, как она постучала, — по хлопково–леденцовому аромату ее духов в коридоре.

Она заглянула внутрь, голубые волосы скользнули в щель между дверью и косяком.

— Голова еще кружится?

— Ты не будешь швыряться в меня голубой сияющей чертовщиной?

Она поморщилась и открыла дверь, затем вошла в спальню, обхватив себя руками. Она была одета в пижаму, коротковатую футболку и великоватые хлопчатобумажные брюки, из–под которых выглядывали накрашенные белым лаком кончики пальцев.

— Прости. Я только что вернулась из Шомбурга. На самом деле я собиралась в Кадоган, когда позвонил Люк и сказал, что с тобой плохо.

— Зачем ты собиралась в Кадоган?

Мэллори прислонилась к дверному косяку. Было время — пару дней назад, — когда она бы плюхнулась на кровать радом со мной. Но все изменилось, мы утратили чувство легкости и комфорта.

— Катчер хотел со мной встретиться, и мы собирались поговорить с Этаном. Катчер кое о чем… беспокоится.

Было несложно истолковать колебание в ее голосе.

— Из–за меня. Он беспокоится из–за меня.

Она подняла руку:

— Мы беспокоились о тебе. Катчер думал, что ты сдерживаешься во время тренировки и что–то происходит. — Она выдохнула, провела рукой по волосам. — Мы понятия не имели, что ты какой–то диковинный супервампир.

— Сказала женщина, умеющая стрелять файерболлами.

Она закатила глаза и взглянула на меня. Я увидела там что–то — боль или беспокойство, — но оно сдерживалось ее нежеланием быть со мной откровенной. От этого у меня в животе скрутился неуютный узел.

— Для меня это тоже нелегко, — сказала она.

Я кивнула, опустила взгляд, положила подбородок на подушку, лежавшую у меня на коленях.

— Я знаю. И знаю, что ты меня выручила. Прости.

— Выручила, — согласилась она и отошла от двери. Кровать просела, когда она устроилась рядом со мной, скрестив ноги. — И я давила на тебя из–за Моргана. Я просто…

— Мэллори.

— Нет, Мерит, — сказала она. — Черт, просто дай мне закончить. Я желаю тебе добра. Я думала, что Морган — это хорошо. Если нет, быть по сему. Я просто…

— Ты думаешь, что я влюблена в Этана.

— Разве нет?

Справедливый вопрос.

— Я… Нет. Не то, что ты думаешь. Не как у тебя с Катчером. Это глупо, я знаю. У меня есть мысль, идея… Эта чертова идея в духе мистера Дарси о человеке, который меняет свое мнение, приходит ко мне. И однажды ночью я поднимаю глаза, и вот он передо мной. Смотрит на меня и говорит: «Это была ты. Это всегда была ты».

Она помолчала, затем предположила, так тихо, ласково:

— Может, парень, который стоит твоего времени, — это парень, который рядом с самого начала? Который хочет тебя с самого начала?

— Я знаю. Имею в виду, умом я это понимаю. Это просто…

«Признай это, — сказала я себе. — Признай и избавься от этого, по крайней мере, оно больше не будет крутиться у тебя в голове».

— Часто я не соглашаюсь с ним, в большинстве случаев, и он сводит меня с ума, но он зацепил меня. Я знаю, что довожу его до безумия, но мне кажется… я его тоже зацепила. Он что–то во мне ценит. Я другая, Мэллори. Я не похожа на остальных. И больше не похожа на тебя.

Я посмотрела на нее и прочитала в ее глазах печаль и одобрение. Я подумала о том, что сказала Линдси, и повторила ее слова:

— Этан тоже не похож на других вампиров. Своей стратегией, разговорами о союзах; он держит дистанцию.

— Он держит дистанцию с тобой.

«Не всегда, — подумала я, — эта отдача заставляет меня возвращаться снова и снова».

— А ты держишь дистанцию со мной и с Морганом

— Я знаю, — повторила я. — Послушай, насчет Моргана у меня другие соображения. Ты не все знаешь. — Я тоже не все знаю, но не уверена, что готова рассказать об этом — рассказать Мэллори о затяжных отношениях между теперешним и бывшим Мастерами Наварры. — Не имеет значения. Все кончено.

— Кончено?

— Раньше. До того, как она нашла меня. Мы порвали.

Не то чтобы это имело значение. Он не доверял мне, никогда не доверял. Может, его собственная ненадежность; может, слухи, которые ходили обо мне; может, чувство, что я никогда не была его.

Мэллори прервала мои размышления, как обычно, справедливым замечанием:

— Больше всего мы хотим то, что не можем получить.

Я кивнула, хотя не была уверена, кого она имеет в виду — меня или Моргана.

— Я знаю.

С минуту в комнате было тихо.

— Казалось, ты умерла, — сказала она.

Я взглянула на нее и увидела слезы на ресницах. И тем не менее не могла потянуться к ней. Между нами все еще был барьер.

— Я думала, что убила тебя. — Она шмыгнула носом, отсутствующе утерла слезинку. — Катчеру пришлось удерживать меня. Вампиры сходили с ума; думаю, они хотели нас вышвырнуть. Этан проверил у тебя пульс и сказал, что ты жива. Он был весь в крови. Повсюду кровь. Ты тоже вся в порезах и царапинах — руки, щеки. Вы оба конкретно надрали друг другу задницы. Катчер взял тебя на руки, кто–то принес Этану рубашку, и мы сели в машину. Я захватила твой меч. — Она показала в угол, где катана прислонилась к стене, балансируя на головке эфеса. Она была снова в ножнах, — должно быть, Катчер почистил ее. Он с особым тщанием заботился о закаленном в крови оружии. — Он принес тебя сюда.

— Катчер?

Мэллори покачала головой, затем потерла глаза и провела ладонями по волосам, будто сбрасывала эмоционалнное напряжение.

— Этан. Он поехал с нами. Они — вампиры, твои вампиры, — следовали за ним в другой машине.

Мои вампиры. Я стала для нее чем–то иным. Другим существом.

— Катчер сказал, что тебе надо поспать и все заживет.

Я посмотрела на свои руки, которые снова стали бледными и безупречными. Все зажило, как он и сказал.

— Так что Этан принес тебя сюда, и Катчер позаботился обо мне, Линдси и Люке, и мы все ждали внизу. — Она взглянула на меня. — Ты все время была без сознания.

Я посмотрела на нее, мою лучшую подругу, и не призналась в том, что сделала.

Что я снова прошла через какую–то часть превращения и, в дурмане, охваченная жаждой, пила кровь другого существа.

Его кровь. Этана.

И это было словно возвращение домой. Я не могла даже думать об этом, переварить все.

— Я была без сознания, — сказала я.

Мэллори взглянула на меня, но кивнула, может быть не поверив до конца, но не желая затевать спор. Она вздохнула и подалась вперед, обнимая меня.

— Есть причина, почему это называют безнадежно–романтичным.

— А не рационально–романтичным?

— Взвешенно–обдуманно–романтичным.

Я хихикнула и утерла слезы костяшками пальцев.

— Чепуха.

— Не издевайся надо мной. — Она обняла меня, затем отпустила.

— Ты швырнула в меня файерболл. Нокаутировала меня.

«Заставила меня пить его кровь», — подумала я, но не произнесла, будучи не готовой к фрейдистскому анализу, который воспоследует за этим признанием. У меня есть право немножко поиздеваться.

— Это не файерболл, а способ передавать магию. Разновидность круговорота. — Мэллори вздохнула и встала.

Я не замечала, как она устало выглядит: темные круги под глазами, и без того опухшими от слез.

— Если бы я и хотела продолжить этот разговор, хотя, честно говоря, вовсе нет, уже почти рассвет. Нам обеим надо поспать. — Она встала, направилась к двери, положила руку на дверную ручку и постояла там секунду. — Мы скоро изменимся. Это изменит нас обеих. Нет гарантии, что в результате мы будем любить друг друга.

Мой живот свело, но я кивнула:

— Я знаю.

— Мы сделаем все, что сможем.

— Да.

— Спокойной ночи, Мерит, — пожелала она и выключила свет, уходя.

Я снова легла, положив одну руку под голову, другую — на живот и глядя в потолок. Не особенно приятная ночь.