"Боги Чаш" - читать интересную книгу автора (Корджи Стефан)

Глава I

— К-рр-ром! — прорычал высокорослый черноволосый всадник, плотнее закутываясь в видавший виды дорожный плащ. Небеса разверзлись, на узкую горную тропу низвергался настоящий поток: снег пополам с дождем и градом. Все это сопровождалось еще и пронзающим ледяным ветром, словно все злые колдуны этих краев объединились в стремлении довести Конана-киммерийца до последней степени бешенства. Конь, похоже, разделял чувства своего наездника.

Предательская тропа, что змеей вилась вдоль обрывистого склона, размокла вконец. Копыта жеребца скользили среди жидкой грязи, перемешанной со скользкими булыжниками. Каждый шаг мог стать последним. Словно чувствуя это, конь жалобно заржал, поворачивая голову к седоку. Мол, сколько же можно? Погибнем же оба, хозяин…

Встретив выразительный взгляд больших фиолетовых глаз жеребца, Конан вновь выругался. Да, тропа стала очень опасна — просто смертельно опасна, а он, Конан, как раз и сумел выжить в десятках гибельных приключений именно потому, что умел не рисковать попусту. Самым разумным сейчас было бы отыскать местечко посуше под каким-нибудь выступом — они попадались довольно часто — и переждать дождь. И в иное время Конан бы так и поступил, но сейчас…

Всю Пустыньку — знаменитый воровской квартал Шадизара — недавно облетела весть о том, что на западе, в Карпашских Горах, некие грабители могил отыскали дорогу в мертвый город на берегу почти что высохшей реки. Так в покинутых храмах и опустевших дворцах, где молились неведомым богам и правили неведомые короли, грабители натолкнулись на сказочные, небывалые богатства. Однако выбраться из города сумел только один счастливчики — остальные пошли на корм охранявшим мертвый город демонам и прочим страшилищам. Единственный уцелевший повредился в уме от счастья — однако все видели громадный изумруд размером с куриное яйцо, которое парень по глупости показал в какой-то таверне. Прежде, чем окончательно помешаться, он успел продать свою добычу и надежно спрятать деньги — после чего зажил в свое удовольствие в хорошем, тщательно охраняемом особняке, окруженный сиделками и врачами. Разум оставил его окончательно, однако золото лежало в солидном банкировском доме, аккуратно платившем по счетам — и несчастный безумец мог ни о чем не беспокоится.

Правители Шадизара не преминули проверить прокатившиеся волной слухи. Однако несколько поисковых отрядов вернулось ни с чем; отнять добычу у удачливого вора власть предержащие побоялись. Ростовщики были весьма влиятельной кастой в городе, в последнее время они заигрывали с известными грабителями, подбивая их класть золото в банкирские дома, и потому твердо блюли свое слово — доверие рыцарей удачи стоило очень дорого. Если бы добыча была отнята у везучего охотника за сокровищами, то ни один обитатель Пустыньки не подошел бы к заемной конторе и на полет стрелы — разве что только с намерениями, весьма далекими от помещения вклада.

Конан начал действовать немедленно, как только своими глазами увидел изумруд в руке счастливого полуидиота. Запасшись снаряжением и провиантом, на сильном и выносливом коне он в одиночку выехал на поиски. Неудачи, постигшие городских стражников, его не смущали. В Шадизаре испокон века побаивались Карпашских Гор, где, болтали, по ущельям до сих пор носятся голодные призраки-вампиры, высасывая кровь у живых… Сам же варвар, несмотря на то, что в жизни ему пришлось немало встречаться и с вампирами, и с призраками, нимало их не боялся. Острая сталь и верная рука служили хорошей защитой. А в последнее время он не расставался с заветным мечом, эфес которого был увенчан зачарованным серебряным шариком — этот шарик помог киммерийцу сразить не одного демона и рассеять не одно заклятье, пока северянин сражался с орденом Ночных Клинков…

Однако с самого начала Конану не везло. Погода внезапно и резко испортилась, стоило киммерийцу выехать за пределы города. Со всех сторон наползли тучи, а потом, словно острые вершины гор вспороли облакам жирные животы, с небес хлынуло, да так, что даже видавший виды Конан ежился и ругался.

Нужно было останавливаться — однако Конану казалось, что с час назад, пока тропа не нырнула в боковой отвод ущелья, а завеса ливня на миг ослабла, он, Конан, заметил впереди смутные очертания полуобрушенных шпилей и громадных куполов. Видение длилось секунду, не больше, а потом налетел ревущий порыв ветра, таща за собой крутящиеся дождевые вихри, и перед глазами Конана вновь была лишь серая мгла.

И еще одно заставляло киммерийца спешить — пока тропа не размокла окончательно, на ней четко и ясно видны были следы двух людей. Кто-то опережал киммерийца, а Конан терпеть не мог, когда кто-то оказывался у добычи раньше него самого.

Склон свернул влево, к северу. Ущелья сужалось, во мгле замаячили очертания противоположного склона. Внизу на камнях бурлил стремительный ручей. Конан посмотрел вниз — нет, не перебраться. С конем — никогда. Значит, придется петлять дальше.

Словно издеваясь над нетерпением северянина, тропа неспешно принялась петлять по бесчисленным ответвлениям ущелья, становясь все уже и опаснее. Конану пришлось спешиться. Ветер неожиданно стих и тут — спасибо туману! — киммериец услыхал впереди негромкие голоса.

Говорили двое, и находились они, судя по всему, совсем близко — за ближайшим изломом тропы.

— Говорил же тебе — незачем и выходить было в такую погоду…

— А кто сам такое устроил? Кто? Я? Кто у нас великий погодный маг? — Это было сказано с явной издевкой. — Кто говорил — да я их только со следа собью, а на нас ни одной капли не упадет?

— Ну… так вышло… зато смотри, какой ливень! Ни одна собака не выследит!

— Ага. Не выследят. А кто за нами по ущелью идет? Ты что, его не чувствуешь, погодник?

— Н-нет… я дождем был занят… а что, правда?

— Правда, правда… — пробурчал второй голос — заметно ниже и басовитее первого. — Я-то его отлично чую… Он сейчас где-то рядом…

— Так он же услышит, как мы разговариваем! — всполошился первый собеседник.

— Вспомнил… — желчно усмехнулся второй. — Думаешь, все такие рассеянные, как ты? Я-то про защиту не забыл…

Конан невольно скосил глаза на эфес своего меча — серебряный шар светился ровным розоватым светом. Выпив силы многих поверженных демонов, многих разрушенных заклятий, шар отлично чувствовал чужое волшебство. И, похоже, мог его развеивать.

— А что же мы станем с ним делать? — озабоченно осведомился первый. — Кто он вообще такой? Откуда здесь взялся?

— Пакар его знает. Безумец какой-то, — отозвался бас.

— А, может… — задрожал первый голос, — может, он прознал…

— Молчи!!! — зашипел второй. — Даже под защитой об этом говорить нельзя ни в коем случае!

— Молчу, молчу, молчу… — зачастил первый. — А… все-таки… что делать будем? Ты у нас в этих делах главный…

— Погоди, дай подумать. Может, лавину на него спустить? Из грязи? Следов не останется,… Сумеешь, погодник? Склон как следует размочить, и…

— Попытаюсь, — уныло отозвался тот, кого назвали погодником.

— Только смотри, не нам на голову, — предупредил бас. — А то я тебе так врежу…

— Не грози! — злобно зашипел первый голос. — Скажи, пожалуйста, какой выискался! Сам — ученик третьего ряда, только и умеешь, что подковы ломать, потому как не обделил тебя, дурака, Митра силушкой!..

— Эй, ты! Не я защиту ставил, что ли?!.. — рявкнул в ответ бас.

— Ставил, ставил, да только не знаю я, что ли, как ты медальон сестры Танит получил? Думаешь, не видел, как ты по утрам из ее окна выпрыгивал? Скажи спасибо, орясина, что я отцу-настоятелю до сих пор на тебя не донес!

— Ах, ты… — второй голос задохнулся от гнева. Что-то захлюпало.

— Не скачи, все равно не поймаешь! — взвизгнул погодник. — И ты что же, совсем забыл, куда мы посланы? и зачем? И что с нами сделают, если мы не вернемся в срок?.. Утихни, кому говорю!

Как ни странно, эти слова возымели действие. Хлюпанье и шлепанье затихли.

— Ладно, ладно… — пробурчал бас. — Ну так что, лавину устраивать-то будешь или нет?

— Вернее будет, если ты мне свой медальон дашь, — неожиданно потребовал погодник. Конан готов был поклясться, что в голосе говорившего проскользнуло какое-то злое нетерпение, словно вот-вот должна была захлопнуться некая западня, так что киммерийцу даже захотелось крикнуть неведомому обладателю таинственного "медальона сестры Танит" — "не отдавай!"

— Это-то тебе еще зачем? — подозрительно осведомился обладатель низкого голоса. — Она эту вещь отдала мне, понял, погодник? МНЕ! И ты ее не получишь. Давай лучше, работай, если ты такой крутой — как же, ученик второго ряда!

— Ты сначала доберись до второго ряда, а уж потом шутки шути, — прошипел погодник. — Так что, не дашь медальон?

— Не дам! — отрезал бас.

— Ну, тогда я все отцу-настоятелю выложу…

— А что же раньше не выкладывал, коли такой праведный? — рявкнул утешитель сестры Танит.

— Да тебя, дурака, жалел. Думал, приятели все же…

— Ага, жалел ты меня… — желчно усмехнулся обладатель медальона. — Когда меня пороли и сквозь строй гнали — кто больше всех усердствовал, а? Другие-то норовили мимо ударить или там послабее как-нибудь, а ты?..

— Так у меня ж за плечом настоятель стоял! — плаксиво затянул погодник. — Смотрел… за каждым движением следил… А меня ж тогда с дочкой водовоза застукали, я насилу отперся! Не знает будто!..

— Знаю, знаю… — проворчал бас. — Ну, все, хорош болтать, берись за дело. Идти надо, а у нас этот тип на плечах висит. И Чашу не вскроешь…

— Да, — уныло согласился погодник. — таким заклятьям только в старшем ряду и учат… А тут до первого-то не знаешь, дотянешь ли, нет… Так как, не дашь медальон? С ним-то я такого наворочу!..

— Нет. Не дам! — вновь отрезал бас. — Не стой ты столбом, во имя Пакара! Плети свое чародейство!

— Ладно, ладно, начинаю…

Разговор оборвался. Наступила тишина — только дождь лупил по мокрым камням и размокшей глине, да журчал ручей внизу, разбухнув от непрерывного ливня. Сжав зубы и держа меч наготове, Конан двинулся вперед.

Надо сказать, что киммериец с давних пор терпеть не мог волшебников. Всех и всяческих магов, чародеев, некромантов, заклинателей и прочих якшающихся с потусторонними силами народ Конан глубоко презирал и старался держаться от них подальше. Правда, удавалось это далеко не всегда… Вот и теперь — он явно столкнулся с какими-то колдунами, пусть не самыми сильными, судя по речи — учениками, но все равно: в таких случаях надо нападать первым. Иначе тебе просто не дадут пустить в ход честную сталь.

Шар на эфесе светился все ярче и ярче.

Оставленный Конаном позади жеребец прижался к скале, пытаясь найти убежище от дождя и ветра. Никакого желания последовать за хозяином он не выказал.

Северянин осторожно обогнул выступ скалы, вокруг которого обвивалась тропа. Хоронясь за громоздящими валунами, не обращая внимания на текущие по телу струи холодной воды (плащ свой киммериец оставил вместе с конем), он осторожно пробирался вперед.

Серебряный шар был хорош, он не раз выручал Конана в схватках с орденом Ночных Клинков — однако на сей раз какие-то охранные заклятья все же сработали. Что-то внезапно резко свистнуло, хлопнуло и страшной силы удар в плечо бросил варвара в липкую ледяную грязь между камней. Впереди раздались всполошенные крики.

— Ах, ты… — вне себя от ярости прохрипел Конан. Он вскочил на ноги. По груди и животу стекала жидкая глина. Перед глазами сгустился непроглядный сырой туман — варвар не видел собственную руку с мечом, выставленную вперед.

Стоять на месте было нельзя. Сейчас эти колдуны разберутся, что к чему, и тогда ему несдобровать. Если в ход идут чары, меч может не помочь. Да и серебряный шар тоже.

Завеса тумана внезапно лопнула. Конан очутился на крохотном пятачке, притулившемся возле отвесного склона скалы. Несмотря на дождь, там горел костер, и земля вокруг него была совершенно сухой. На камнях были свалены заплечные мешки; а возле огня стояла странного вида чаша с двумя полукруглыми ручками по бокам; и, похоже, чаша была серебряной.

А перед костром, растеряно глядя на Конана, застыли двое совсем молодых парней в холщовых рубищах, босые, с длинными увесистыми посохами. Один — мозгляк мозгляком, низенький, щуплый, с какой-то крысиной мордочкой вместо лица, живо напомнившей Конану незабвенного Веледа, бодейского императора воров. Второй — плечистый, крепкий, с квадратной мордой самого что ни на есть злодейского вида; с таким лицом в заведении Абулетеса приняли бы за своего. И посох свой он держал, точно копье.

Если бы Конан и хотел вступить в переговоры, он все равно не успел бы этого сделать. Оба парня бросились на киммерийца, размахивая посохами — надо сказать, очень умело и быстро. Посоха крутились, вертелись, их концы описывали сложные восьмерки и петли — нечто подобное киммерийцу доводилось видать в Туране, где на ярмарках порой выступали циркачи из Кхитая и Вендии, показывавшие изумленной публике свое невероятные, сказочные приемы боя…

Северянин усмехнулся. Все эти ужимки и прыжки, по сути, основаны на одном — что мечу не под силу разрубить толстое и прочное дерево. Ну вот сейчас мы и посмотрим, так ли это…

Конан радовался схватке. Эти двое хотели спустить на него лавину, похоронить под толстым слоем камней и глины — так пусть же теперь расплачиваются!

Клинок его свистнул. Взлетел подставленный под удар посох — и сухое старое дерево оказалось рассечено надвое. Щуплый недоуменно уставился на обломки в своих руках; а в следующий миг серебряный шар на эфесе киммерийца аккуратно и точно ударил парня по голове. Погодник всхлипнул и, подняв тучу брызг, шлепнулся прямо на пузо — в большую и глубокую лужу.

Напарник ученика второго ряда, однако, не растерялся. Посох крутнулся раз, другой, третий — так что даже Конан не мог проследить за всеми его движениями — и едва не подсек ноги киммерийца. Варвар едва успел отпрыгнуть в сторону. В следующий миг он уже бросился врукопашную — а здесь мало кто в хайборийских землях мог бы с ним сравниться…

Конец посоха лишь слегка задел киммерийца, а вот достославного ученика третьего ряда кулак киммерийца отбросил шагов на семь. Парень врезался спиной в скалу и осел в грязь. Глаза его закатились — он был без сознания.

— Та-ак… — протянул Конан, обозревая поле сражения. Оба его противника опасности не представляли — валялись без чувств, и, судя по всему, в себя должны были прийти еще не скоро. Киммериец ловко, что свидетельствовало о большом опыте, связал обоих и приступил к осмотру трофеев. Они были невелики, даже можно сказать — ничтожны: заплечные мешки с ничем не примечательным скарбом и закопченная серебряная чаша. Крышка ее была наглухо запаяна.

Заинтригованный, Конан приподнял сосуд, оказавшийся неожиданно тяжелым. Встряхнул — ни звука; ничто не булькало, не перекатывалось. Чаша была либо заполнена под самую крышку чем-то вроде воска, в середине которого покоился здоровенный камень, либо… Конан терялся в догадках.

Он достал нож и попытался открыть чашу. Однако запаяно было на совесть, лезвие скользило по шву и лишь зря тупилось.

— Ишь ты! — Конан решил, что этой чашей стоит заняться всерьез. Вернулся, привел под уздцы храпящего жеребца — конь явно чего-то боялся — и вновь принялся за дело. Нашел подходящий камень, тщательно наставил кинжал и как следует ударил булыжником по рукоятке.

Это подействовало. В прочном шве появилось небольшое отверстие, из которого тотчас же послышался томный и капризный женский голос.

— Что, уже все?.. Можно выходить? мы в храме, и идут священные обряды?

Конан слегка оторопел.

— Эй! ты кто? — Он осторожно потряс чашу.

— Как это кто, невежда! — сердито взвизгнули в чаше. — Я — Великий и Могучий Крылатый Ночной Ужас, Я — Смерть, Разящая на Рассвете, Я — Гибель, Настигающая Нечестивцев, врагов истинной веры! — неожиданно голос замолк, на миг, спустя деловито осведомился: — А ты готов принять смерть? Мученическую, коя послужит вящему прославлению истиной веры?

— Чего-чего? — У Конана глаза полезли на лоб.

— Великое небо, какой тупой! — вздохнули в чаше. — Ты умирать будешь или нет? Сколько можно спрашивать?

Вместо ответа киммериец подтянул к себе меч, нацелил его эфесом вниз и как следует ткнул серебряным шаром в дырку. Раздался глухой визг, из чаши вырвалось легкое облачко оранжевого дыма.

— Еретик! Богохульник! Отступник! — вопило существо внутри. — Погоди, сейчас я выберусь оттуда.

Конан вновь ткнул шаром на эфесе в чашу. Вновь раздался яростный визг — и внезапно из отверстия брызнул сноп искр. Шов покраснел и начал размягчаться; от чаши шел сильный жар.

— Кр-ром! — прорычал киммериец. Он понял, что придется опять иметь дело с каким-то сверхъестественным существом — чего киммериец терпеть не мог, наверное, даже сильнее, чем с магами и волшебниками.

Пинком ноги Конан перевернул чашу — так, чтобы она угодила в лужу повнушительнее. Раздалось громкое шипение, повалил пар; сквозь шипение и свист доносились какие-то неразборчивые возгласы — очевидно, существо было отлично знакомо с шадизарской площадной бранью. Жидкая грязь, пузырясь и булькая, мало-помалу затекала внутрь чаши. Раскаленный шов остывал.

— Негодяй! — вопило существо. — Ты заплатишь мне за это страшную цену! Я выпью твою душу, я сожру твою печень, я зажарю твое сердце!

— Стану я тебя ждать, как же, — ухмыльнулся Конан, взбираясь в седло.

Тропа дальше неожиданно расширялась, и киммериец уже предвкушал более-менее нормальную дорогу, как из отверстия в чашу вырвался самый настоящий огненный клинок, в несколько мгновений вспоровший прочный и толстый шов. Крышка отогнулась в сторону; над устьем чаши сгустился плотный серый туман, стремительно принявший очертания молодой девушки с красивым и злым лицом. Под черными как смоль бровями мрачно горели зеленые тигриные глаза. Тонкое одеяние — нечто вроде ниспадавшей длинными прямыми складками накидки — было все заляпано глиной, которую девушка и пыталась стряхнуть, брезгливо смахивая пальцами.

При всем притом выглядело девица не очень. Видно было, что она — призрак; и в некоей степени материально только ее одеяние. Все же остальное было словно соткано из нитей тумана — и при том казалось страшно худым.

Взор зеленых глаз уперся в Конана, и бесстрашный киммериец почувствовал, что ему становится не по себе. Было в этом взгляде нечто оценивающее — сам Конана примерно так же смотрел на поданный ему Абулетесом обед.

Жеребец испуганно заржал и забился. На расширившейся, но все равно еще довольно-таки узкой тропе сражаться конным было равносильно самоубийству. Северянин соскользнул с седла. Меч он держал в ножнах, эфесом вперед. Серебряный шар ярко светился, и это свечение заставило зеленоглазую красотку чуть поумерить прыть. Она злобно зашипела, точно рассерженная кобра; руки со скрюченными на манер когтей пальцами невольно опустились.

— Хитрый… хитрый какой… — хрипло проговорила красотка, облизывая губы.

Конан сделал шаг вперед. Девица отступила — и тут ее взоры упали на двух бесчувственных парней.

Зеленые глаза вспыхнули. В них была такая дикая, людоедская радость, что Конан даже отшатнулся. Рыча, точно терзающая добычу львица, красотка накинулась на беззащитных людей. Зубы и ногти призрака впились в плоть. Брызнула кровь — девица одним движением перервала погоднику горло и жадно припала к ране внезапно очень широко раскрывшимся ртом.

Не помня себя, Конан рванулся вперед, занеся для удара серебряное навершие эфеса. На его глазах призрак обретал плоть — колышущаяся, бестелая фигура наливалась жизнью, сквозь складки одеяния больше не просвечивал камень скалы. Руки перестали казаться высохшими дланями скелета — кожа свежела и молодела с каждым мигом.

Упыриха жадно сосала кровь из раны на горле несчастного парня. Конан налетел на чудовище, словно ураган на морской берег. Удар был нацелен в голову вампирше, однако та лишь небрежно вскинула левую руку — и замах Конана пропал втуне. Ножны отскочили от подставленного локтя красотки, словно тело ее было из сплошной стали. Киммериец едва устоял на ногах.

Второй парень — тот, что был покрепче — зашевелился и застонал. Он приподнял голову — и глаза его расширились от ужаса.

— Нет!.. — Вот и все, что он успел выкрикнуть. Вся перемазанная кровью, упыриха метнулась к нему, одним движением напрочь оторвав бедняге голову. Кровь так и хлестнула.

— А теперь ты! — Измазанный алым рот вампирши растянулся в жутком подобии улыбки. Блеснули острые зубы. Вытянув руки, чудовище шагнуло к Конану. Ни сталь клинка, ни серебро тревожно замерцавшего шара, похоже, ничуть не волновали упыриху. Губы ее растягивались все шире, рот превращался в настоящую пасть, очень смахивавшую на акулью.

Конан ответил стремительным выпадом. Меч он держал эфесом вперед — однако руки чудовища двигались быстрее, чем у самого умелого и сильного бойца. Киммерийца отшвырнуло в сторону с такой силой, что он едва удержался на узком краю обрыва. Меч вырвали из его рук.

Упыриха расхохоталась.

— Ну вот, теперь ты мой!

Она вновь двинулась к нему. Конан отступил в сторону, потом еще раз и еще — так, чтобы девица оказалась спиной к обрыву. Ему это удалось; лопатки северянина коснулись твердого камня. Рядом, на вершине громадой, вросшей в землю глыбы, лежал еще один валун — поменьше, но тоже почти неподъемный. Застонав от натуги, варвар успел вскинуть каменную глыбу над головой — и что было сил метнуть ее прямо в грудь упырихе.

Она успела подставить руки — однако ее опрокинуло на спину, ноги обретшего тело страшилища поскользнулись на мокрой глине — и упыриха с отчаянным воплем полетела вниз, на ждущие камни.

Мокрый хлопок. Тело напоролось на острую вершину гранитной глыбы и оказалось разорвано пополам.

— Вот так, — вырвалось у Конана. Пинком ноги он отправил вслед за упырем и служившую ей вместилищем опоганенную чашу. Успокоил напуганного коня. И, взобравшись-таки в седло, поехал дальше. Дождь слабел — похоже, со смертью погодника чары начали рассеиваться. Конан бросил последний взгляд на место побоища, покачал головой и тронул поводья.