"Двойное дно" - читать интересную книгу автора (Лепин Иван Захарович)

12

Старшая сестра Рябцева написала брату письмо: давно болею, стало совсем худо. Врачи советуют облепиховое масло попить. А в аптеках у нас его нету…

Получив письмо, Рябцев задумался. Лекарство это, конечно, дефицитное, в аптеках у них в городе тоже не стоит на полках.

Можно так и написать сестре, глубоко извинившись.

Но, с другой стороны, сестра к нему как к писателю обращается. Вон как хитро просит: «Возможно, вам, писателям, достать то масло легче, чем простым смертным. Так уж будь добр, постарайся для меня. А то совсем язва замучила».

Писателем его сестра называет — это лестно. Когда он, Вася Рябцев, учился в университете, сестра нет-нет, а подбрасывала четвертную, что при невеликой студенческой стипендии служило немалым подспорьем. Не раз он подумывал, чем бы оплатить сестринскую доброту — подарок какой купить или деньги послать, да все откладывал. Не заметил, как двадцать с лишним лет пролетело.

Но теперь-то он поможет сестре. Обязательно поможет! Чего бы это ни стоило. Пусть узнает сестра, пусть всему городку расскажет, каков он у нее, брат-писатель!

Василий отложил в сторону рукопись новой повести и пересел за журнальный столик — к телефону. Позвонил одному приятелю, другому, третьему… Все шарахаются. Один говорит: «Да это такая редкость! Я лучше, Вася, тебе дубленку достану». Остальные в том же роде отвечали.

Напрасными оказались и звонки в аптеки.

И вот тут-то он понял: «Дело — швах; надо, видимо, действовать иначе. Надо действовать не по телефону».

Медсестра Зоя Лядова жила одна в двухкомнатной кооперативной квартире. Рябцев мужа ее хорошо знал — по университету. И не просто знал, а даже дружил с ним. Они вместе в волейбольной команде играли, были чемпионами области и зоны. И когда Лядов женился (Рябцев в то время работал в молодежной газете), то заявился однажды к старому другу с просьбой: «Помоги вступить в кооператив». Рябцев, дабы показать свои возможности и способности, начал действовать незамедлительно. Он уговорил редактора подписать липовое письмо с ходатайством в горисполком о приеме якобы рабкора Лядова в один из кооперативов. Сам отнес это письмо, вместе с Лядовым явился на прием к заместителю председателя горисполкома, ведавшего всякими жилищными делами.

И вопрос, как говорится, был утрясен. Через полгода Рябцев был на новоселье у друга.

После того они расстались, и надолго. Лядову больше не нужен был журналист Рябцев, а тот, в свою очередь, не нуждался в переводчике Лядове. Встретились они года через три, в Доме печати, куда забрел подвыпивший Лядов. Он обнял старого друга, расцеловал и расплакался.

Случилась вещь довольно рядовая: Лядов стал попивать. Сегодня приходит с запахом, завтра, послезавтра… Зое сие, естественно, не нравилось. Впрочем, это мягко сказано — не нравилось. Она физически не могла терпеть подвыпившего мужа рядом. Разочаровалась она в Лядове и как в человеке. Скучно ей с ним стало, неинтересно. Кроме работы, ничего у него на уме не было. Ни в лес его не затянешь, ни на пляж, ни в гости. С таким всю жизнь жить — лучше не жить.

Зоя начала скандалить. По каждому пустяковому поводу. Делая, однако, упор на выпивки.

Нервы у Лядова были далеко не железными, временами он не сдерживался и доказывал свою правоту кулаками. Пил после этого два-три дня, что называется, по-черному.

Однажды он заявился домой совершенно трезвый и увидел такую картину: в коридоре стоит его чемодан, на чемодане лежат его пальто, шапка, книги (в основном на английском). А у входа в комнату, уперев руки в боки, стоит Зоя. Злым огнем сверкали ее глаза. Сжав зубы, она сказала: «Убирайся, чтоб и духу твоего тут не было». И подтолкнула при этом ногой вещи к выходу.

Вот так они и расстались.

Лядов рассказал обо всем Рябцеву. Тот сочувственно вздыхал: «Да, старик, такая наша мужская судьба. Но ты не отчаивайся, специалист ты хороший, мужик — тоже, бабу себе быстро найдешь. Их вон только по статистике десять против нас девяти. А на самом деле — еще больше».

Прошло время. Рябцев слышал, что Лядов поумнел, женился, заимел сына. Слышал также, что Зоя не один месяц убивалась по Лядову, терзала себя: «Дура я, дура, своего мужика чужой бабе добровольно отдала. Хотела перевоспитать его, думала — выгоню, он одумается, на коленях будет прощение просить. А он — бах! — и женился…»

И вот, листая телефонный справочник, Рябцев наткнулся на знакомую фамилию. И осенило его: «А что, если к Зое обратиться? Может, у них в медсанчасти есть облепиховое масло? Пусть уважит. Я ведь им когда-то сделал квартиру. Надо непременно ей сегодня позвонить. Впрочем, лучше увидеть…»

В седьмом часу вечера он был у дома двадцать семь по улице Чернышевского. Номер квартиры он забыл, но запомнил приметы: последний подъезд, первый этаж, дверь налево.

Дверь открыла Зоя, которую он и узнал-то не сразу. Даже переспросил:

— Вы — Зоя?

— Я, — ответила она. — Разве не похожа?

— На улице бы вас встретил — не поздоровался.

Зоя и впрямь здорово изменилась. Пополнела, как бы стала меньше ростом. Вместо ровных, необыкновенной белизны зубов теперь поблескивали холодком золотые коронки.

— А вы, Вася, все такой же, — стройный и красивый. Девки, поди, до сих пор прохода не дают, — сказала Зоя. — Прошу в комнату, у меня, Вася, гость.

Рябцев медленно, тихими шагами вошел в большую комнату. За раскладным столом сидел пожилой мужчина с пролысинами. Увидев Рябцева, мужчина встал, сделал шаг вперед, протянул для знакомства руку:

— Севастьянов.

Втроем дружно и весело они пили кофе, курили сигареты, болтали о новостях, сплетничали о городских знаменитостях — артистах, писателях, ученых. Причем Рябцев и Дмитрий Иванович очень быстро обнаружили близость взглядов и мнений, потому беседовали охотно, не стесняясь делать самые невероятные и смелые выводы и предположения по всем темам. Мимоходом Севастьянов ругнул порядки в медицине, и Рябцев его поддержал: вот даже какого-то облепихового масла для больного человека найти не может. А этой самой облепихой можно засадить весь земной шар.

— Кстати, — обратился он к Зое, — вы мне не поможете достать масла? Хотя бы сто граммов. Сестра просит.

Зоя стряхнула пепел с сигареты и кивнула на Дмитрия Ивановича:

— Вот к нему обращайтесь. У него соседка в аптеке работает.

Севастьянов медленно опустил веки в знак согласия: мол, у меня действительно соседка работает заместителем заведующего большой аптекой.

— Поможем, Василий… э-э-э… чеевич?

— Семенович.

— Поможем, Василий Семенович. Наталья мне обязана. Не раз еще дочку приведет — у той зубы совсем негодные.

Он вытащил из кармана авторучку.

— Дай-ка, Зоя, лист бумаги.

Зоя принесла чистую школьную тетрадку. Севастьянов бесцеремонно вырвал лист, принялся мелко писать.

«Повезло мне, — радовался Рябцев, — что я Зойкиного хахаля здесь застал. Он, видимо, мужик пробивной, если захочет, это облепиховое масло из-под земли достанет».

Была довольна таким исходом и Зоя. Не будь ее посредничества, считала она, не встретились бы Василий с Дмитрием Ивановичем, а, следовательно, Рябцев бы не один еще день мыкался в поисках лекарства.

Севастьянов свернул вчетверо записку, протянул ее Рябцеву:

— Держите, Василий… э-э-э… Семенович. Завтра подходите в третью аптеку на Коммунистической. Откажут — позвоните. Или… Лучше я вам позвоню сам. У вас есть дома телефон? Ну и прекрасно.

Рябцев спрятал записку в нагрудный карман.

— Премного благодарен. В случае успеха — с меня причитается.

— Ловлю на слове. Рад с вами еще встретиться.