"Кристофер Райх" - читать интересную книгу автора (lagvall)

Кристофер Райх

Правила мести

ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ АГЕНТСТВА «РЕЙТЕР».

ЛОНДОН. 11.38 ПО ГРИНВИЧУ

МОЩНЫЙ ВЗРЫВ АВТОМОБИЛЯ ПРОИЗОШЕЛ СЕГОДНЯ УТРОМ В 11.16 ПО ГРИНВИЧУ В АДМИНИСТРАТИВНОМ РАЙОНЕ ЛОНДОНА ВЕСТМИНСТЕР. ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДАННЫМ, ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА ПОГИБЛИ НА МЕСТЕ, БОЛЕЕ ТРИДЦАТИ ПОЛУЧИЛИ РАНЕНИЯ. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ЦЕЛЬЮ ПОКУШАВШИХСЯ БЫЛ ИГОРЬ ИВАНОВ, МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИИ, КОТОРЫЙ ВОЗВРАЩАЛСЯ В КОРТЕЖЕ АВТОМОБИЛЕЙ ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ С ВИДНЫМИ БРИТАНСКИМИ БИЗНЕСМЕНАМИ. ОФИЦИАЛЬНО О ВСТРЕЧЕ НЕ СООБЩАЛОСЬ. ПОСТРАДАЛ ЛИ МИНИСТР ИВАНОВ, ПОКА НЕИЗВЕСТНО. МЫ БУДЕМ СЛЕДИТЬ ЗА РАЗВИТИЕМ СОБЫТИЙ.

Пролог

Лондон

Сториз-Гейт, Вестминстер

11.18 по Гринвичу

Мир был в огне.[1]

Языки пламени лизали изуродованные машины, в беспорядке разметанные по дороге. В воздухе висели клубы удушливого черного дыма. Повсюду — на тротуаре, на проезжей части — валялись распростертые тела людей. Сверху дождем сыпались обломки.

Джонатан Рэнсом лежал ничком на капоте автомобиля — голова и туловище внутри, ноги снаружи. Он поднял голову, пробившую ветровое стекло, и на лицо посыпались осколки. Поднес руку к щеке: она сделалась мокрой от крови. Он ничего не слышал, кроме пронзительного болезненного звона в ушах.

Эмма, подумал он. Ты жива?

Не обращая внимания на порезы, он выбрался из-под осколков ветрового стекла и соскользнул с капота. Пошатываясь, он немного постоял, опираясь рукой на машину и пытаясь сообразить, что к чему. Потом глубоко вздохнул. В голове прояснилось, и он все вспомнил. Вереница черных автомобилей, трехцветный флаг, развевающийся на антенне, а затем — ослепительная вспышка света, внезапная волна жара и освобождающее ощущение полета.

Медленно, огибая лежащие тела и обломки, Джонатан добрался до перекрестка. Здесь он в последний раз видел ту, которую сейчас искал, — женщину с рыжими волосами и зеленовато-карими глазами.

— Эмма! — звал он, всматриваясь в лица сбитых с толку, охваченных паникой людей.

Он увидел воронку на том месте, где взорвался аккуратно припаркованный ею «БМВ», на котором она приехала сюда через весь город. Сам автомобиль, совершенно неузнаваемый и объятый пламенем, был метрах в пяти. Неподалеку — искореженные обломки одного из «мерседесов». Выживших видно не было. Взрывом повыбивало стекла во всех домах по обе стороны улицы. Сквозь дым он видел, как в пустых окнах бьются занавески на ветру — точь-в-точь флаги капитуляции.

Впереди из дыма возникла худая светловолосая женщина, двигавшаяся прямо на него. В одной руке она держала телефон или рацию, другой сжимала нацеленный на него пистолет. Увидев его, она закричала. Слов он разобрать не мог. Слишком много дыма и сумятицы вокруг — он не понял, одна она или нет. Впрочем, это не имело значения. Она была из полиции и собиралась его задержать.

Джонатан развернулся и побежал.

И тогда он услышал пронзительный крик, от которого мгновенно застыл на месте.

Посреди дороги стоял полыхающий черный седан, один из «мерседесов» кортежа, из-под обломков которого выбирался человек. Огонь прожег одежду у него на спине и сильно опалил кожу. А теперь загорелись волосы — пламя охватило голову оранжевым нимбом.

Джонатан рванулся к несчастному, на ходу сорвал с себя блейзер и набросил его на голову мужчины, чтобы сбить пламя.

— Ложитесь! — приказал ему Джонатан. — Не двигайтесь. Я вызову «скорую помощь».

— Пожалуйста, помогите! — молил пострадавший, укладываясь на мостовой.

— Все будет хорошо, — сказал Джонатан. — Но вам нельзя двигаться.

Он поднялся и огляделся по сторонам в поисках подмоги. Увидев мигалку полицейской машины на дороге, он замахал руками и закричал:

— Сюда! Нужна медицинская помощь!

И в этот момент кто-то сбил его с ног и прижал к земле. Ему завели руки за спину и надели наручники.

— Полиция! — пролаял ему в ухо навалившийся на него детина. — Не двигаться, иначе стреляю!

— Не трогайте вон того, — попросил Джонатан, кое-как приподняв голову. — У него по всему телу ожоги третьей степени. Накройте его плащом. Сверху сыплется всякая дрянь. Нужно закрыть ожоги, иначе он умрет от заражения.

— Молчать! — взревел полицейский, ткнув его щекой в землю.

— Как вас зовут? — спросила блондинка, опускаясь на колени рядом.

— Рэнсом. Джонатан Рэнсом. Я врач.

— Зачем вы это сделали?

— Что сделал?

— Это. Взорвали бомбу. Я видела, как вы кричали кому-то, кто был сзади. Кто это был?

— Я не… — Джонатан прикусил язык.

— Что «не»?

Джонатан не ответил. Вдали он заметил, как сквозь толпу пробирается женщина с распущенными рыжими волосами. Он увидел ее всего на какое-то мгновение — кругом сновали полицейские, к тому же все заволокло дымом. Не важно, главное он теперь знал.

Это Эмма.

Его жена жива.

Днем ранее…

1

Самая дорогая недвижимость в мире находится в районе Мейфэр, в центре Лондона. Занимая площадь не более двух квадратных миль, Мейфэр ограничен Гайд-парком на западе и Грин-парком на юге. От отеля «Кларидж», штаб-квартиры компании «Ройял датч шелл», до летней резиденции султана Брунея можно дойти пешком. По дороге вам встретятся многие из самых знаменитых в мире бутиков, единственный в Лондоне трехзвездочный ресторан (удостоенный такой чести путеводителем «Мишлен») и несколько художественных галерей, услаждающих вкус обладателей неограниченных банковских счетов. Но даже в этом заповеднике богатства и привилегий один адрес выделяется среди других.

Парк-лейн, 1, или «Парк-один», как его обычно называют, — роскошный высотный дом возле юго-восточного угла Гайд-парка. Его история началась сто лет назад, когда здесь располагалась скромная десятиэтажная гостиница, потом в его стенах размещались и банк, и агентство по продаже автомобилей, и даже, если верить слухам, первоклассный бордель для важных гостей с Ближнего Востока. Когда цены на недвижимость начали расти, резко скакнула вверх и стоимость здания.

Сегодня «Парк-один» имеет двадцать этажей и вмещает девятнадцать частных резиденций. Каждая занимает целый этаж, не считая двухъярусного пентхауса. Цены — от пяти тысяч фунтов, или чуть меньше восьми тысяч долларов, за квадратный фут. Самая дешевая резиденция стоит 15 миллионов фунтов, пентхаус в четыре раза дороже — 60 миллионов фунтов, или около 90 миллионов долларов. Среди владельцев жилья бывший британский премьер-министр, американский управляющий хеджевым фондом и предполагаемый лидер болгарской организованной преступности. Популярная шутка про обитателей дома заключается в вопросе, кто из них самый большой вор.

В связи с тем что под одной крышей сконцентрировано такое огромное богатство, соответствующие меры безопасности принимаются двадцать четыре часа в сутки. В любое время в холле дежурят два швейцара в ливреях; группа из трех офицеров в штатском рыскает в окрестностях здания и еще двое находятся в диспетчерской, где ведется постоянное видеонаблюдение в реальном времени на многочисленных мониторах, принимающих сигналы от сорока четырех камер замкнутой телевизионной системы.

Внушительные парадные двери «Парка-один» сделаны из пуленепробиваемого стекла в двойных рамах, защищенных стальной решеткой и магнитным затвором. Немецкий производитель дверей — компания «Зигфрид и Штайн» гарантировала, что затвор выдержит прямое попадание снаряда гранатомета. Наружные входные двери могут, конечно, рухнуть с петель на мраморный пол просторного холла, но, хвала Богу и Бисмарку, они останутся запертыми. Визитеры получают доступ в здание только после того, как их лица с помощью замкнутой телесистемы будут придирчиво изучены, а их личность подтверждена жильцом дома.

Короче говоря, «Парк-один» фактически неуязвим.

Проникновение внутрь затруднений не вызвало.

Нарушитель — оперативная кличка Альфа — стоял внутри встроенного гардероба в спальне резиденции 5А на Парк-лейн, 1. Агент Альфа был знаком с охранной системой квартиры. Предварительная рекогносцировка показала, что датчики вибрации помещаются под ковром вблизи окон в каждой комнате и перед входной дверью, но в гардеробе отсутствуют. Имеются другие, более изощренные меры защиты, но и их можно преодолеть.

Незваный гость щелкнул выключателем возле двери. Не гардероб, а дворец! У задней стенки располагалась подставка для обуви, там же стояли свернутый флаг Англии и два голландских дробовика. Вдоль другой стены висела одежда владельца. Женская одежда отсутствовала. Жилище принадлежало холостяку.

Слева громоздились кипы пожелтевших журналов, переплетенные подшивки газет и картонные папки — старье, дотошно собранное ученым энтузиастом. Справа стоял туалетный столик красного дерева, с несколькими фотографиями в серебряных рамках. На одной из них был запечатлен бодрый мужчина с волосами песочного цвета, в охотничьей экипировке и с дробовиком под мышкой — он вел непринужденную беседу с королевой Елизаветой II. Злоумышленник узнал владельца квартиры: лорд Роберт Рассел, единственный сын герцога Вестминстерского, богатейшего пэра Англии, состояние которого оценивается в пять миллиардов фунтов.

Но агент Альфа пришел не для того, чтобы украсть деньги Рассела: его целью было нечто гораздо более ценное.

Опустившись на колени, непрошеный гость извлек из рабочей сумки пакет и ногтем большого пальца прорвал пластиковую упаковку. Он ловко развернул спортивный комбинезон и влез в него, тщательно проследив, чтобы был закрыт каждый квадратный дюйм кожи. Потом натянул на голову вязаный шлем, сверху закрыв до бровей лоб, а снизу замаскировав нос и рот. Костюм был изготовлен из майлара — специального материала, используемого для одеял, в которые заворачивают спасенных в катастрофах. Единственное его назначение — сохранить тепло человеческого тела.

Убедившись, что комбинезон надет как надо, агент Альфа извлек телескопические защитные очки ночного видения и приладил их так, чтобы они сидели удобно и закрывали как можно больше кожи. Напоследок он натянул перчатки.

Наконец он с треском распахнул дверь гардероба. Хозяйская спальня была погружена в темноту. Беглый осмотр окружающего пространства выявил детектор движения размером с сигаретную коробку, прикрепленный к потолку у двери. Он испускал пассивные инфракрасные лучи, способные обнаружить мельчайшие колебания температуры комнаты, вызванные прохождением человека. Чувствительность сигнала тревоги при желании настраивается таким образом, чтобы в помещении могла бегать кошка или маленькая собачка, однако Роберт Рассел не держал домашних животных. Более того, он был осторожен по натуре, а профессия и вовсе превратила его в параноидальную личность. Он прекрасно сознавал, что нынешняя работа сделала его персону весьма непопулярной в определенных кругах. Он понимал также, что если принять во внимание его прошлое, то его жизни может угрожать опасность. И датчики были настроены так, чтобы обнаружить малейшие признаки постороннего присутствия.

Даже в термозащитном костюме агент не мог безнаказанно проникнуть в комнату. Роберт Рассел оборудовал свою квартиру двойной системой безопасности. Датчик движения обеспечивал лишь одну из мер защиты. Имелся еще ультракоротковолновый передатчик, основанный на принципе доплеровского радиолокатора — отражении от стен звуковых волн. Любое нарушение привычной структуры звуковых волн могло вызвать сигнал тревоги.

Тщательное обследование спальни не выявило местонахождения передатчика.

И тогда в наушниках агента раздался голос:

— Он покидает объект. У вас восемь минут.

— Ясно.

Больше времени терять было нельзя.

Выйдя из стенного гардероба, агент быстро подошел к двери спальни. Не прозвучало ни сигнала тревоги, ни пневматического гудка сирены, ни дребезжащего колокольчика. Значит, в этой комнате ультракоротковолнового передатчика просто нет. Через открытую дверь спальни хорошо просматривался коридор и другие комнаты. Пальцами, обтянутыми перчатками, он в четыре раза увеличил изображение в очках ночного видения. Потребовалось пятнадцать секунд, чтобы обнаружить, где спрятан передатчик, — высоко на стене прихожей виднелся рубиново-красный диод. Способа вывести его из строя не существовало. Единственно правильным решением было обмануть его.

Вытащив из спортивного костюма миниатюрный целевой пистолет, агент тщательно прицелился в диод и выстрелил. Пистолет стрелял не пулями, во всяком случае не пулями в традиционном понимании этого слова: он выпускал инфразвуковой реактивный снаряд, содержащий кристаллическую эпоксидную смесь. Сконструированный так, чтобы сделаться плоским при столкновении, эпоксидный снаряд эффективно блокирует звуковые волны. Однако на какие-то доли секунды звуковые волны все же придут в движение, что приведет в действие сигнальное устройство.

Но оно не сработает.

Прелесть сигнального устройства двойного действия состоит в том, что для активации сигнала необходимо запускать оба механизма одновременно. Если термодатчик обнаружит повышение температуры, он осуществит параллельную с датчиком движения проверку на соответствующее нарушение доплеровских волн. Подобным же образом, если потревожить доплеровский датчик движения, последний сверит с термодатчиком факт увеличения температуры в комнате. Если в одном из двух случаев ответ окажется отрицательным, сигнал тревоги не прозвучит. Цель такого дублирования состоит не в повышении уровня безопасности, а в предотвращении ложной тревоги. Предполагается, что никому не удастся обмануть сразу обе системы защиты.

Снаряд попал точно в цель: рубиново-красное свечение диода исчезло. Комната была в распоряжении агента.

Теперь проверить время: шесть минут тридцать секунд.

Внутри гостиной следовало отвернуть края ковра от стен. Датчики вибрации располагались в полном соответствии со схемой. Перед каждым из огромных, от пола до потолка, окон, выходящих на Гайд-парк, помещалось по одному датчику, а третий был вмонтирован перед раздвижной стеклянной дверью, ведущей на балкон. Чтобы вывести их из строя, потребовалось по минуте на каждый. Еще один датчик находился перед входной дверью, но это уже не имело значения. Уходить предстояло тем же путем, каким агент Альфа проник в квартиру.

Четыре минуты.

Теперь, когда взломщик мог беспрепятственно расхаживать по квартире, он прошел кратчайшим путем в кабинет Рассела. Агент уже бывал здесь и постарался хорошо запомнить расположение комнат. Центр кабинета занимал рабочий стол из нержавеющей стали. На нем стояли в ряд три жидкокристаллических монитора. Прямо напротив на стене висел экран намного большего размера, с диагональю около девяноста шести дюймов.

Агент Альфа направил под стол галогенный луч.

Системный блок компьютера размещался на полу в глубине ниши для ног. На то, чтобы копировать содержимое жесткого диска, времени не осталось — можно было лишь уничтожить его. Вытащив из рабочей сумки портативное электронное устройство, агент несколько раз провел им по системному блоку. Устройство выпустило электромагнитный импульс огромной мощности, удаливший из компьютера все данные.

К несчастью, информация имела также и более надежное место хранения — заслуживающий всяческого уважения мозг Роберта Рассела.

— Он заезжает в гараж, — прозвучал голос в наушниках.

На часах было 2.18 ночи.

— Все идет по плану, — сказал агент Альфа. — Исчезни.

— Увидимся в крепости.

На столе находился сетевой планшетник — сенсорный экран, контролировавший всю автоматику в квартире. Одним касанием Рассел мог включить телевизор, открыть или закрыть шторы, отрегулировать температуру. Была и еще одна весьма интересная функция. При нажатии кнопки безопасности экран делился на четыре части, каждая из которых демонстрировала картинку с одной из камер замкнутой телевизионной системы. В левом верхнем прямоугольнике теперь появился Роберт Рассел, выходящий из машины «астон-мартин DB12». Через мгновение Рассел вошел в фойе цокольного этажа. Прошло еще несколько секунд, и он возник в левой нижней части экрана, на этот раз в лифте. В свои тридцать он был высок и худощав. Куда бы он ни направлялся, шапка густых взъерошенных светлых волос всегда привлекала к нему внимание. Он носил джинсы, рубашку с открытым воротом и блейзер. В прошлом был удостоен черного пояса по бразильскому джиу-джитсу. Опасный человек во всех отношениях.

Выйдя из лифта, Рассел тут же появился на последнем экране: он стоял в коридоре перед квартирой и прижимал ключ доступа и большой палец к биометрическому замку.

Агент Альфа прошел на кухню и открыл холодильник. На верхней полке, в морозилке, стояли две бутылки водки, покрытые панцирем льда. «Зубровка» — гласила надпись на этикетке. Польская водка, настоянная на зубровке душистой. На вкус просто бархат.

Доводчики входной двери плавно скользнули назад. Каблуки Роберта Рассела застучали по мраморному полу. Агент снял вязаный шлем, расстегнул молнию на спортивном костюме и замер в ожидании. Маскировка больше не понадобится. Важно, чтобы Рассел не испугался: на связке ключей у него кнопка сигнала тревоги.

Рассел вошел на кухню.

— Господи, ну и напугали же вы меня! — воскликнул он.

— Здравствуйте, Робби. Не желаете ли выпить?

Улыбка тут же исчезла с лица Рассела: факты выстроились в четком порядке в его остром как бритва уме.

— Как, черт возьми, вы сюда попали?

Не успел он закончить фразу, как злоумышленник по кличке Альфа опустил ему на голову бутылку водки в ледяном панцире. Рассел рухнул на четвереньки, связка ключей скользнула на пол. Удар ошеломил его, но не лишил сознания. Позвать на помощь он не успел: агент оседлал его, одной рукой схватил за челюсть, другой — за волосы и с силой дернул голову влево.

Шея Рассела хрустнула, как гнилая ветка, и он мягко повалился на пол.

У нее едва хватило сил волоком оттащить тело к балкону. Перекинув руки убитого через балконное ограждение, она схватила его за ноги, приподняла тело и, подержав мгновение на весу, перевалила через перила.

У женщины не оставалось времени, чтобы взглянуть, как лорд Роберт Тэвисток Рассел ударится о гранитные ступеньки тридцатью пятью метрами ниже.

2

Самолет Кенийских авиалиний, вылетевший рейсом 99 из столицы Кении — Найроби, коснулся земли в лондонском аэропорту Хитроу в 6.11 по британскому летнему времени. В полетный лист аэробуса А340 было занесено двести восемьдесят пассажиров и шестнадцать членов экипажа. На самом деле людей на борту самолета было намного больше трехсот, поскольку не менее десятка малышей пристроились на коленях у своих мам, а кучка сверхлимитных пассажиров заняла откидные сиденья, предназначенные для стюардесс.

Сидя в сорок третьем ряду, Джонатан Рэнсом посмотрел на часы и беспокойно заерзал. Время полета составило ровно девять часов, на полчаса меньше, чем по расписанию. Большинство пассажиров были рады раннему прибытию, означавшему, что они избежали утреннего часа пик и могут раньше начать осмотр городских достопримечательностей. Но Джонатан не принадлежал к их числу. Всю неделю вылеты из международного аэропорта Джомо Кеньятта сильно задерживались из-за непрекращающейся забастовки местных авиадиспетчеров. Днем раньше самолет этого рейса прибыл в Лондон с шестичасовым опозданием, а еще днем ранее он и вовсе был отменен. Нынешний же рейс совершил посадку не просто вовремя, но даже раньше, чем полагалось по расписанию. Джонатан не знал, везение это или что-то совсем другое. Но об этом он не хотел задумываться.

Мне не следовало приезжать, говорил он себе. Я был в безопасности, и надо было вести себя разумно и не высовываться.

Однако Джонатан никогда не уклонялся от ответственности, не собирался он этого делать и теперь. Кроме того, в глубине души он понимал: если им понадобится разыскать его, на земном шаре не найдется ни одного укромного уголка, где ему удалось бы спрятаться.

Джонатан Рэнсом был одет в джинсы, хлопчатобумажную рубашку и ботинки, какие носят в пустыне. Довольно высокий, поджарый, в хорошей форме, на лице — сильный загар от многомесячной работы под экваториальным солнцем. От солнца же — растрескавшиеся губы и розовые веснушки на носу. Начавшие седеть волосы по-армейски коротко острижены. На лице выделялись темные глаза и крепкий нос красивой формы. С двухдневной щетиной на лице, он мог сойти за итальянца или грека. Более смелое предположение — уроженец Южной Америки или Европы. Но все эти догадки были неверны. Он был американец, родился в Аннаполисе, штат Мэриленд, тридцать восемь лет назад в родовитой семье южан. Даже сейчас, в тесном самолетном кресле, он, казалось, главенствовал над окружающими.

Чтобы успокоить нервы, Джонатан стал собирать разнообразные журналы, статьи и обзоры, которые привез для подготовки к медицинскому конгрессу, — сложил в стопку и сунул в сумку. Большинство из них имели заглавия вроде «Диагностика и предотвращение тропических инфекций», «Гепатит С в Африке к югу Сахары: клиническое исследование» и были написаны выдающимися медиками из прославленных университетов. Последняя статья, отпечатанная на обычном принтере, была озаглавлена «Лечение детских болезней, вызванных паразитами». Под заголовком стояло его собственное имя: «доктор Джонатан Рэнсом, „Врачи без границ“». Вместо названия медицинского учреждения он указал свое нынешнее место работы: лагерь для беженцев № 18 под патронажем ООН, озеро Туркана, Кения.

Уже восемь лет Джонатан работал в гуманитарной организации «Врачи без границ», оказывающей медицинскую помощь в кризисных регионах. Его врачебное искусство было востребовано в Либерии и Дарфуре, Косове и Ираке, в десятке других мест. Последние полгода он служил главным врачом в лагере близ озера Туркана, на границе Кении и Эфиопии. Нынешняя численность лагерного населения достигала ста тысяч человек. Большинство прибыло сюда с полуострова Африканский Рог, из Сомали и Эфиопии — семьи, изгнанные из родных мест, опустошенных войной. Будучи одним из всего лишь шести врачей в лагере и единственным профессиональным хирургом, он брался лечить все — от сломанных лодыжек до огнестрельных ран. Но в этом году он увенчал себя славой и в другой сфере: сто сорок раз принимал роды и не потерял ни одного новорожденного.

Помимо этого, он стал своего рода экспертом по болезням, вызываемым паразитами. Поскольку мировое сообщество все больше внимания уделяет проблемам бедности и болезней в развивающихся странах, внезапно вошли в моду врачи, имеющие опыт работы «на передовой». В начале весны они получили приглашение от Международной терапевтической ассоциации выступить на эту тему с докладом на ежегодном конгрессе. Джонатан не любил публичные выступления, но приглашение принял. Тема доклада стоила того, чтобы привлечь к ней более широкое внимание, да и возможность обратиться к такой влиятельной аудитории предоставлялась не очень часто. Он просто не имел права уклониться. Международная терапевтическая ассоциация оплатила проезд, заказав ему билет на самолет и зарезервировав номер в гостинице. По крайней мере несколько ночей он сможет поспать в нормальной постели с чистыми простынями и твердым матрасом. Он улыбнулся. Перспектива казалась заманчивой.

Но именно в этот момент Джонатан увидел полицейский эскорт и почувствовал, что у него перехватило дыхание — сердце ёкнуло, и все тело, от шеи до кончиков пальцев, словно разбил паралич.

Два сине-белых «ровера» Управления британских аэропортов ехали вдоль самолета с включенными мигалками. Через короткое время к ним присоединились еще два автомобиля. Джонатан вжался в сиденье: он увидел достаточно.

Эмма, беззвучно произнес он, хотя ему хотелось кричать. Они пришли за мной.

— Они станут наблюдать за тобой, но ты их не увидишь. Если они будут работать профессионально, ты вообще ничего не заметишь. Но не сомневайся — они всегда рядом. Не теряй бдительности. Никогда.

Эмма Рэнсом смотрела через стол на Джонатана. Ее взъерошенные темно-рыжие волосы падали на плечи, отблески пламени камина вспыхивали в зеленовато-карих глазах. На ней был шерстяной джемпер кремового цвета. Левая рука на перевязи, чтобы лишить подвижности плечо и дать возможность зажить огнестрельной ране.

Это было в конце февраля, за пять месяцев до поездки Джонатана в Лондон. Уже три дня они сидели, как в норе, в альпинистской хижине высоко на горном склоне над деревушкой Грименц в швейцарском кантоне Вале. Хижина эта служила для Эммы «кроличьей норкой» — укрытием на время, когда обстановка чересчур накалялась.

— Кто это «они»? — спросил Джонатан.

— «Дивизия». У них повсюду свои люди. Врач, с которым ты работал какое-то время, или просто случайный визитер. Инспектор ООН или важная шишка из Всемирной организации здравоохранения. Сам знаешь. Люди вроде меня.

«Дивизией» называлось секретное агентство под эгидой Министерства обороны США — прежнее место службы Эммы. «Дивизия» проводила самые темные из всех возможных операций. Тайные, всеми отрицаемые и, главное, неподконтрольные конгрессу. Само агентство не занималось сбором разведывательной информации. Члены этой организации не были шпионами, скорее — оперативными работниками, внедренными в зарубежные страны для достижения целей, признанных важными для безопасности или интересов США в мире. Цели могли быть разными, например манипуляция политическим процессом путем шантажа, вымогательства, подтасовки результатов выборов, срыва имеющих геополитическую важность назначений на должность или еще проще — физическое устранение влиятельного лица.

Все оперативники «Дивизии» работали под серьезным прикрытием и под чужими именами. Все они имели паспорта других государств. Короткие операции длились до полугода, более сложные могли продолжаться два года и более. До отправки агента за границу создавалась тщательнейшим образом документированная легенда. В случае поимки или разоблачения оперативника Соединенные Штаты отрицали всякую связь с ним и не предпринимали никаких усилий для его освобождения.

— И что же мне теперь делать? — спросил Джонатан. — Торчать здесь в горах еще лет двадцать?

— Продолжай жить дальше. Представь, что я умерла. Забудь обо мне.

Джонатан поставил на стол чашку с чаем.

— У меня не получится.

— У тебя нет выбора.

Он взял ее руку в свою:

— Ты не права. У меня есть выбор, как, впрочем, и у тебя. Мы можем остаться здесь вместе или вернуться в Африку, отправиться в Индонезию или… черт, сам не знаю… но мы могли бы куда-нибудь уехать. Далеко-далеко, где им даже не придет в голову нас искать.

— Такого места не существует, — прошептала Эмма. — Мир стал слишком мал. Нет больше уголков на свете, где можно было бы просто опустить шторы и исчезнуть. Все укромные места обнаружены, утыканы веб-камерами, и кто-то уже собирается построить там пятизвездочный курорт. Как ты не понимаешь, Джонатан? Если бы для нас существовала возможность остаться вместе, я бы с радостью за нее ухватилась. Мне тоже не хочется с тобой расставаться. На прошлой неделе, когда я исчезла в этой расщелине, не только ты потерял меня. Я тоже лишилась тебя и даже не была уверена, что когда-нибудь увижу тебя снова. Ты должен мне поверить: у нас нет иного выхода, кроме как расстаться. Если, конечно, мы хотим выжить.

— Но…

— Никаких «но». Так нужно — вот и весь разговор.

Джонатан начал было протестовать, но Эмма прижала палец к губам:

— Послушай меня: что бы ни случилось, ты не должен вступать со мной в контакт до тех пор, пока я не разрешу. Как бы ты ни скучал по мне, как бы ни был уверен в своей полной безопасности, убежден, что никто не следит за тобой, ты не должен даже помышлять об этом. Знаю, что это трудно, но ты должен мне довериться.

— А если я все-таки нарушу запрет?

— Они узнают и доберутся до меня быстрее, чем ты.

Десять дней назад Джонатан и Эмма прибыли в Швейцарию, чтобы провести здесь длительный, давно откладываемый отпуск. Опытные альпинисты, они решили совершить восхождение на пик Фург, расположенный на полпути между деревнями Ароза и Давос. В горах произошел несчастный случай: они попали в снежную бурю и Эмма сорвалась с крутого склона. Джонатан спустился с горы в полной уверенности, что жена мертва. На следующий день он получил адресованный ей конверт, содержимое которого приоткрыло дверь в ее тайное прошлое. Джонатан мог бы его проигнорировать, но такое поведение было не в его правилах. Он принципиально не искал легких путей и поэтому погрузился в тайный мир Эммы, страстно желая обнаружить правду, которую она скрывала со дня их встречи.

Его поиски завершились на вершине холма близ Цюриха — их результатом стала смерть четырех человек и ранение Эммы.

Это случилось три дня тому назад.

Джонатан сжал ее руку, а она — в ответ — его. Он не мог отрицать, что в ее прикосновении чувствовалась нежность. Но была ли это любовь? Может, она сделала это просто по привычке?

Внезапно она встала и принялась кругами ходить по хижине.

— Еды у тебя хватит на неделю. Оставайся здесь. Никто не знает об этом месте. Когда уйдешь отсюда, действуй так, как если бы я умерла. Накрепко запомни: это единственный выход. Пользуйся своим американским паспортом. Возвращайся на работу и соглашайся на любое назначение, которое тебе предложат.

— А «Дивизия»? Ты думаешь, у них не возникнет возражений?

— Как я уже говорила, они будут наблюдать. Тебе не нужно беспокоиться. Ты ведь не профессионал. Они не станут тебя трогать.

— А если все-таки станут?

Эмма прекратила свое кружение, плечи ее напряглись. Ответ ее он знал заранее:

— Им нужна я, а не ты.

— И когда же я увижу тебя снова?

— Трудно сказать. Мне надо обеспечить нашу безопасность.

— А если не удастся?

Эмма пристально взглянула на него, и грустная улыбка скользнула по ее губам. На ее языке это означало: «Не задавай больше вопросов».

— Ты должна подробнее мне все объяснить.

— Я очень хотела бы это сделать. Правда, Джонатан.

Тяжело вздохнув, она швырнула свой рюкзак на койку и принялась запихивать туда вещи. Это ввергло его в панику. Джонатан встал и подошел к ней.

— Тебе еще нельзя уходить, — сказал он, пытаясь говорить тоном врача, дающего совет пациенту, а не мужа, теряющего жену. — Тебе пока нельзя нагружать плечо. Рана может открыться.

— Час назад тебя это не слишком беспокоило.

— Это было… — Джонатан оборвал себя на полуслове. Его жена молча улыбалась, но теперь он был в состоянии оценить ее поступок. — Эмма, — сказал он, — ведь прошло всего три дня.

— Да, — согласилась она. — С моей стороны глупо было ждать так долго.

Он смотрел, как она пакует вещи. Снаружи было темно. Начал падать снег. В свете луны снежинки казались хрупкими, как стекляшки.

Эмма взвалила рюкзак на здоровое плечо и направилась к двери. Без поцелуя, без мучительного прощания. Взявшись за дверную ручку, она сказала, даже не обернувшись:

— Я хотела бы, чтобы ты кое-что помнил.

— Что именно?

— Что я вернулась ради тебя.

Самолет подрулил к залу прибытия. Огни в салоне мигнули при переключении на вспомогательное питание. Пассажиры встали, открыли багажные отсеки, и через секунду главный пассажирский салон пришел в движение. Джонатан остался на месте, наблюдая за полицейскими машинами, припарковавшимися перпендикулярно самолету. Никто пока из них не выходит, отметил он про себя. Расстегнув ремень безопасности, он задвинул сумку под сиденье впереди и расставил ноги так, чтобы можно было быстро вскочить. Взор его метался вдоль проходов, в тщетных поисках пути для бегства.

— Леди и джентльмены, говорит командир воздушного судна. Пожалуйста, вернитесь на свои места. Сейчас на борт самолета поднимутся офицеры полиции, чтобы выполнить свою работу от имени правительства ее величества. Необходимо освободить проходы.

Раздался ропот недовольства, пассажиры неохотно разбрелись по местам.

Джонатан подался вперед в своем кресле в сорок третьем ряду, мускулы его напряглись. Через мгновение он увидел первого полицейского, одетого в штатское, в сопровождении офицеров в форме и в пристегнутых ремнями кевларовых бронежилетах, с пистолетами, висящими в кобуре, высоко на бедре, — короче говоря, в полной экипировке. Они бесцеремонно пробирались по проходу прямо к нему. Ни улыбок, ни извинений. Джонатан гадал, что с ним собираются сделать: то ли его будут допрашивать английские власти, то ли американцы добились, чтобы его передали им. В любом случае исход предрешен: ему предстояло «исчезнуть».

Джонатан решил протестовать, чтобы, по крайней мере, не оставить свой арест незамеченным. Нужно как-то продемонстрировать сопротивление.

Когда офицер в штатском приблизился, Джонатан встал.

— Послушайте, вы! — пролаял полицейский, толкая Джонатана портативной рацией. — Сейчас же сядьте!

Джонатан начал пробираться по проходу. Он не станет садиться. Он будет драться. Конечно, он проиграет эту схватку, но не это главное.

— Я сказал: сядьте! — повторил полицейский. — Пожалуйста, сэр! — добавил он уже вежливым тоном. — Через минуту мы покинем самолет, и вас выпустят.

Джонатан тяжело опустился в кресло, а процессия полицейских прошла мимо. Повернув голову, он наблюдал, как они остановились напротив гладко выбритого африканца, сидящего в последнем ряду салона экономкласса. Подозреваемый протестовал, тряс головой и бешено жестикулировал. Раздались крики, шум борьбы, пронзительный женский визг — и все кончилось. Африканец стоял в проходе с поднятыми в знак капитуляции руками.

Джонатан увидел, что человек этот невысок, сутул, на нем толстый шерстяной свитер, слишком теплый для английского лета. Подозреваемый говорил на суахили или диалекте кикуйю. Джонатану не нужно даже было знать этот язык, чтобы понять смысл его слов: «Это ошибка. Я не тот, кого вы ищете». Внезапно африканец потянулся к своим сумкам в багажном отсеке над головой. Полицейский офицер прикрикнул на него и пригнул к полу.

Через несколько мгновений на африканца надели наручники и вывели из самолета.

— Бьюсь об заклад, это террорист, — сказала сидевшая с ним рядом пожилая женщина. — Только взгляните на него. Ясно как день.

— Не знаю.

— Сейчас такое время, что излишняя осторожность не помешает, — убежденно заявила женщина, наставляя своего наивного соседа. — Всем надо держать ухо востро. Никогда не знаешь, кто сядет с тобой рядом.

Джонатан кивнул в знак согласия.

3

Комната называлась «черной», в ней размещался один из пяти специальных операционных центров иммиграционной службы ее величества в лондонском аэропорту Хитроу. «Черная» комната терминала № 4 размещалась в душном офисе, с низкими потолками, непосредственно над залом прибытия. Клерки иммиграционной службы сидели за пультом управления длиной во всю комнату. На стене перед ними выстроились в ряд многочисленные видеомониторы. Телевизионные камеры, расположенные на потолке и спрятанные за двусторонними зеркалами, следили за пассажирами, выстроившимися в очередь для прохождения паспортного контроля. «Черная» комната терминала № 4 имела радиосвязь с инспекторами, проверяющими паспорта.

Самый загруженный в мире аэропорт Хитроу пропускает шестьдесят восемь миллионов пассажиров ежегодно, прибывающих из ста восьмидесяти аэропортов в Великобритании и других странах мира или туда отбывающих. Десять миллионов из них — иностранцы. В среднем их прибывает в страну двадцать семь тысяч ежедневно. Работа иммиграционной службы — отслеживать процесс, выискивая в этом потоке людей с криминальным прошлым, и препятствовать их въезду на территорию Великобритании.

Манипулируя телевизионными камерами, мужчины и женщины, сидящие за пультом управления, проверяют каждого стоящего в очереди, делая моментальный снимок прибывшего пассажира. Полученная фотография направляется в компьютеры, где специально разработанное иммиграционной службой программное обеспечение проверяет методом сличения снимков, не внесен ли вновь прибывший в базу данных лиц, совершивших противоправные действия. В случае положительного ответа к подозреваемому подходит один из примерно десятка находящихся в разных частях зала и не заметных постороннему глазу сотрудников иммиграционной службы и отводит его в кабинет, где задержанный подвергается допросу, после чего принимается решение относительно его статуса.

Упомянутые выше телевизионные камеры оснащены комплектом проникающих сканеров, которые измеряют температуру тела, частоту сердцебиения и дыхания, а также устройством классификации изображений, способным распознать малейшее дрожание лица по не видимым невооруженным глазом и проявляющимся бессознательно признакам. Все данные обрабатываются компьютерной программой «Малинтент», оценивающей с 94-процентной точностью, не скрывает ли исследуемый субъект криминальных намерений.

— У меня горячий объект, — сообщил контролер третьего поста.

— Который? — спросил подошедший инспектор.

Офицер вывел на монитор изображение загорелого мужчины европейского типа, стоящего у поста досмотра.

— Джонатан Рэнсом. Американец. Прибыл из Найроби рейсом Кенийских авиалиний.

— Насколько горячий?

— Температура тридцать семь и пять. Дыхание учащенное, пульс — восемьдесят четыре, показания лицевых индикаторов — плюс шесть из десяти. Состояние настороженности.

— Он есть в наших списках?

Информация паспорта Рэнсома, содержащаяся в биометрической полоске безопасности, была направлена в базу данных «лиц, вызывающих интерес» и разыскиваемых преступников, совершивших правонарушение на территории Великобритании, а также в аналогичные базы данных Интерпола, стран-членов Европейского Содружества, США, Австралии, Канады и десятка других дружественных стран.

— Ничего враждебного Великобритании.

— А как насчет Штатов?

— Ждем ответа.

Паспортные данные Рэнсома были немного позднее направлены в Национальную базу данных ФБР, где их сопоставили со списком наблюдения, содержащим имена подозреваемых в терроризме, лиц, подлежащих аресту, и осужденных за уголовные преступления.

— Выглядит вполне приличным человеком, — заметил инспектор, изучив фотографию Рэнсома на мониторе. — Вероятно, переволновался из-за ареста на борту самолета. Кого, кстати, забрали ребята из отдела по борьбе с терроризмом?

Отдел этот с недавних пор стал самым крупным в столичной полиции, насчитывающим около пяти тысяч офицеров и вспомогательного персонала.

— Предположительно один из лидеров «Аль-Каиды». Полевой командир или что-то в этом роде. — Клерк вновь взглянул на монитор, куда начала поступать запрошенная информация. — Мы получили кое-что из Интерпола. Полгода назад Швейцарская федеральная полиция выписала ордер на арест Рэнсома.

— В чем он обвинялся?

— В убийстве двух полицейских. Впрочем, есть одно странное обстоятельство: там говорится, что ордер был отменен через шесть дней.

— Почему?

— Больше никакой информации, — сообщил офицер, развернувшись на стуле в сторону начальника и ожидая дальнейших инструкций.

— Подключите меня, — попросил инспектор, надевая наушники. — Давайте немного послушаем.

Офицер подключился к микрофону на пиджаке служащего паспортного контроля, и в наушниках зазвучали голоса:

— Доктор Рэнсом, правильно, сэр? Вы прибыли в Соединенное Королевство по работе или для собственного удовольствия?

— Я приехал на медицинскую конференцию, которая пройдет в отеле «Дорчестер». Даже не знаю, следует ли мне считать это работой или удовольствием.

— Я бы квалифицировал вашу поездку как деловую. Надолго вы приехали?

— На три дня.

— Не задержитесь, чтобы посмотреть город?

— Может быть, в другой раз.

— Вы все три дня пробудете в Лондоне?

— Да, в отеле «Дорчестер».

— Ваш следующий пункт назначения?

— Вернусь в Кению.

— Там ваш дом?

— В настоящее время — да.

Инспектор бегло пролистал паспорт:

— Сьерра-Леоне, Ливан, Судан, Босния, Швейцария. — Он внимательно посмотрел в глаза Джонатана. — Во многих местах приходилось бывать, верно?

— Там, где я был нужен по своей работе.

— А чем вы занимаетесь?

— Я врач.

— Судя по всему, не из тех, кто ездит по домашним вызовам. Еще несколько вопросов, сэр, и вы будете свободны. Вы болели в последнее время?

Внутри «черной» комнаты терминала № 4 инспектор снял наушники:

— Пришло что-нибудь от янки?

— Рэнсом внесен в какой-то дипломатический список. Если он сядет в самолет, летящий в Штаты, мы должны уведомить некое агентство в округе Колумбия. Номер они прислали. Как насчет швейцарского ордера на арест?

— Ничего. А вы что думаете? Какой-то секретный агент?

— Не знаю, что и думать, но, полагаю, настало время выяснить, что он за птица. Задержим его и поговорим более обстоятельно. Комната номер семь свободна?

— Оставьте его в покое, — вмешался новый голос. Уверенный, характерный для противоположной стороны Атлантики баритон человека, не терпящего возражений.

Все головы повернулись в другой конец комнаты.

— Пусть проходит, — сказал американец.

Его звали Пол Гордон, он прибыл в Соединенное Королевство в рамках программы помощи службе иммиграции, осуществляемой Департаментом безопасности таможенной службы США и Пограничным агентством.

— Пусть проходит? — спросил инспектор. — Но почему? Вы знаете этого человека?

— Просто дайте ему пройти. — На лице Гордона появилась вымученная улыбка. — Пожалуйста.

— Вы уверены?

— Да, уверен.

— Тогда ладно. — И инспектор передал по рации на паспортный контроль: — С нашей стороны интерес отсутствует. Пропустите.

Пол Гордон проследил на мониторе, как Рэнсом взял сумку и прошел в зал получения багажа. Немного подождав, Гордон вышел из комнаты, спустился по лестнице на один пролет и открыл не обозначенную никакой надписью дверь, ведущую наружу. Проверив, есть ли сигнал у его телефона, он переключился на ускоренный набор номера и нажал цифру 1. Хриплый мужской голос ответил: «Да?»

— Простите, что разбудил, но ваш старый приятель только что прилетел в Лондон, — сказал Пол Гордон.

— О ком вы?

— Доктор Джонатан Рэнсом.

— Господи Иисусе!

— Да. Я решил, что это вас заинтересует.

4

«Убойный отдел».

Старший инспектор полиции Лондона детектив Кейт Форд показала свой значок констеблю, охраняющему вход в здание на Парк-лейн, 1.

— Мне нужен детектив Лэкстон.

— Доброе утро, босс, — отозвался констебль. — Он внутри, разговаривает с консьержем. Я позвоню и скажу, что вы его ищете.

— Пожалуйста.

Въезжая на круговую подъездную аллею, Кейт бросила беглый взгляд на место преступления. С полдюжины людей в форме стояли по периметру, не давая задерживаться у дома пешеходам и бегунам-любителям. Сине-белая лента ограждения отделяла северную часть подъездной аллеи и лестницу, ведущую в здание. Труп был прикрыт простыней, но кровь еще не смыли. Решив про себя, что все сделано как надо, она остановила машину и заглушила мотор. По-видимому, всё под контролем.

Судя по часам на приборной доске, было 5.45 утра. Кейт направила зеркало заднего вида на свое лицо и несколько секунд его рассматривала. Косметика наложена аккуратно, волосы в порядке, глаза ясные. Первый день после возвращения, напомнила она себе. Это важно.

Открыв дверь автомобиля, Кейт вышла. В нескольких метрах от нее была припаркована карета «скорой помощи». Молодые люди из бригады «скорой» стояли, привалившись к кузову, курили, посмеивались.

— Это место преступления, а не паб в пятницу вечером, — сказала она. — Здесь умер человек. Проявите хоть немного уважения. — Она выдернула сигарету изо рта толстяка-водителя и швырнула ее на землю. — Залезайте в машину и ждите, когда вас позовут.

Шофер втянул подбородок в шею:

— Слушаюсь, босс.

Кэтрин Элизабет Форд, высокой, худой как жердь блондинке, исполнилось тридцать семь лет. На ней был темно-синий блейзер, белая футболка и тщательно отглаженные слаксы. Пересекая аллею, она двигалась не только быстро, но и целеустремленно. Как акула, рванувшая за добычей, сказал однажды кто-то из ее отдела. Ее лицо состояло из прямых углов, нос как указка, челюсть стиснута, словно в готовности к испытаниям предстоящего дня, голубые глаза, узкие как щелки. Она знала, что стоит слишком прямо, ходит чересчур быстро и недостаточно громко смеется, когда шутят мужчины. Но она вела себя так, как считала нужным, и плевать, если это кому-то не нравится.

— Привет, Кэти!

Подтянутый седоволосый человек вышел из здания. В аккуратном сером костюме с галстуком жемчужного цвета, он выглядел слишком шикарно для детектива, не спавшего всю ночь. Он сбежал по ступенькам, прижимая рукой волосы, чтобы они не развевались на утреннем ветерке. Да поможет мне Бог, подумала Кэти, поднимая руку в знак приветствия. Слишком рано для Красавчика Кенни.

— Привет, Кен! — сказала она, с трудом изобразив улыбку. — Тут кому-то здорово досталось, да?

Детектив Кен Лэкстон из бригады предварительного осмотра в отделе по расследованию случаев с летальным исходом потряс ее руку и кивнул в сторону тела:

— Этого типа угораздило приземлиться на ступеньки. Вот досада! А рядом-то, всего в трех метрах, такая мягкая травка. — Он громко засмеялся собственной шутке.

— Откуда он выпал? — спросила Кейт, не оценив юмора.

Лэкстон указал на балкон примерно на половине высоты здания:

— Пятый этаж. Мне кажется, он просто выпрыгнул. Квартира была закрыта, сигнализация включена. На входе биометрический контроль. Нужно ввести отпечатки пальцев плюс код. Апартаменты размером с Букингемский дворец.

— Что насчет семьи? Жена? Дети?

— Холостяк. Похоже, ему надоело одиночество, и он нашел способ от него избавиться.

— Значит, вы считаете, что это самоубийство, — сказала Кейт. — Основания для этого имеются. Он оставил записку?

— Мы ничего не нашли. — Лэкстон явно не придавал большого значения этому факту. — Как я уже сказал, он был одинок — ни жены, ни детей. Только родители.

Кейт погрузилась в размышления. Подавляющее число самоубийц оставляют какое-то послание. Не важно, кому они его пишут, обычно просто прощаются.

— Вы сказали, что его отец — герцог Вестминстерский? Он богат?

— Состояние порядка пяти миллиардов фунтов стерлингов. Владеет половиной Ковент-Гардена и Уэст-Энда. Покойный лорд Рассел — единственный наследник. Извините, что разбудил вас. Такое дело, смерть титулованной особы, я не хотел, чтобы вокруг этого поднималась шумиха.

Как дежурный офицер бригады предварительного осмотра, Лэкстон оказался первым детективом, вызванным на место этой подозрительной смерти. Его работа заключалась в том, чтобы провести предварительное расследование и решить, имеет ли полиция дело с самоубийством, или следует вызывать специалистов из отдела по расследованию убийств.

— Вам не о чем беспокоиться. Вы все сделали правильно.

Лэкстон хотел было что-то сказать, но передумал.

— Значит, ваши раны зажили? — спросил он через секунду.

— Как заново родилась.

— Выглядите замечательно, — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало искренне. — Сожалею о том, что случилось с Билли. Мы все скорбим.

Билли — лейтенант Уильям Донован — был женихом Кейт и ее начальником в лондонской полиции. Месяцем ранее очень важная операция по задержанию подозреваемого закончилась трагически: преступник неожиданно открыл огонь, Билли получил пулю в грудь и умер, прежде чем упал на землю. Две другие пули ранили Кейт в низ живота, что, скорее всего, не останется без последствий, но сейчас ей не хотелось об этом думать.

— Он хоть умер быстро, — продолжал Лэкстон. — Я хочу сказать, не страдал. И все же такая неожиданность. Ты стучишь в дверь в полной уверенности, что дело в шляпе: парень уже в твоих руках — ты почти пришпилил его к стене за воротник. И тут вдруг этот подлец начинает стрелять, как на Диком Западе. Не мучь себя, Кэти. Никто же не знал, что у него не одна судимость. Откуда и вам было догадаться?

Кейт встретилась взглядом с Лэкстоном. Хочешь, чтобы я расплакалась, пижон дешевый, сказала она про себя. Извини, придется тебя разочаровать.

— Чем занимался этот человек? — спросила она, указывая на лежащее у ее ног тело.

Кен Лэкстон нахмурился:

— Никто не знает. Он уходил и приходил в любое время дня и ночи. Судя по всему, парень был серьезный — не из тех кутил, что пускают на ветер свои миллионы.

— Ознакомьте меня вкратце с протоколом.

Лэкстон заглянул в блокнот:

— Вызов поступил в 2.45. Один из жильцов услышал стук упавшего тела. Точнее, некая леди со второго этажа — саудовская принцесса. Подумала, что это взорвалась бомба. «Аль-Каида» приходит в Гайд-парк! Из полицейского участка Мейфэр послали машину с рацией — она прибыла в 2.55. Тело было найдено. Консьерж его опознал.

— Что еще?

— Консьерж сказал, что Рассел вошел в здание через гараж и поднялся прямо в квартиру. Не более чем через десять минут он выпал из окна. Рассел вернулся с воскресного ужина у родителей.

— Ужин был регулярным мероприятием?

— Если верить привратнику, то все шло по заведенному порядку. Каждое воскресенье в 18.30 он уезжал на ужин.

— Кто-то был у него, когда он вернулся?

— Консьерж утверждает, что нет. Он проследил на телевизионном мониторе, как Рассел вошел в лифт и благополучно добрался до своей квартиры. Он уверен: Рассел был один.

Кейт сделала зарубку на память: поговорить с привратником самой.

— Вам не кажется, что Рассел поздновато вернулся из дома родителей?

— Может быть, герцог любит ужинать за полночь?

— Может быть, — сказала Кейт. — А консьерж не заметил странностей в поведении Рассела? Был он пьян, весел, угрюм?

— Но ведь привратник с ним не разговаривал, верно?

— Да, это так. Но вы говорили, что о происшедшем сообщил другой жилец. А консьерж? Он-то что-нибудь видел? Рассел ведь упал на землю буквально у него под носом.

— Было слишком темно. Вы же знаете: из освещенной комнаты не видно, что делается снаружи. Здесь именно тот случай.

— А шум?

— Похоже, он слушал айпод, — сказал Лэкстон. — И по-моему, не обманывает, но запах спиртного я все-таки почувствовал.

— Полагаю, это был не ополаскиватель для рта?

— Скорее, виски «Бушмиллз».

Кейт пристально посмотрела на Лэкстона:

— Не первый случай, когда человек прикладывается к бутылке на дежурстве.

Лэкстон покраснел, но промолчал. Два года назад его временно отстранили от должности за пьянство на работе, когда машина, которую он вел, заехала на тротуар и чуть было не сбила женщину с ребенком. Этот инцидент стоил Лэкстону продвижения на должность старшего инспектора и вообще приостановил любое повышение по службе. Кейт были известны все подробности. Офицером, выносившим решение по этому делу, был лейтенант Уильям Донован.

— Это все? — спросила она.

— Вы располагаете всей имеющейся информацией. Осмотрите место происшествия, но уверен, что это не более чем формальность. У Рассела в квартире установлена какая-то система безопасности: датчики движения и вибрации, термодатчики. Совершенно исключено, чтобы злоумышленник забрался к нему в квартиру. Поверьте мне, Кэти: я распознаю самоубийц с первого взгляда.

— Понятно, Кен. Спасибо.

— Я задержусь немного на случай, если понадоблюсь, — сказал Лэкстон, разворачиваясь на каблуках.

— Ваша смена заканчивается в семь?

— Не важно. Буду рад помочь.

Внезапно Кейт поняла, почему он одет даже более изысканно, чем обычно. Смерть Рассела, безусловно, разворошила осиное гнездо средств массовой информации, и Красавчику Кенни хотелось получить свою долю внимания. Вероятно, он даже рассчитывал, что появление на страницах газет вернет ему расположение руководства лондонской полиции и поможет продвижению по службе.

— Вам нет необходимости оставаться.

— Мне совсем не трудно задержаться. Вам может понадобиться помощь.

— Теперь я вполне могу разобраться сама. Если будет необходимо, я вас разыщу.

Нахмурившись, Лэкстон быстро пошел прочь.

— Кен! — окликнула его Кейт. — Кому принадлежит этот синий «ровер»?

Она показала на темно-синий четырехдверный «ровер», припаркованный рядом с каретой «скорой помощи». Никаких других частных автомобилей внутри огороженной территории не было.

— Не знаю. Он уже стоял здесь, когда мы приехали.

Лэкстон с достоинством прошествовал к своей машине.

Ветер растрепал и взъерошил его волосы, но на сей раз Красавчик Кенни не придал этому значения.

Кейт вернулась в свой автомобиль и вытащила пару латексных перчаток.

— Сержант Клик! — позвала она, натягивая перчатки. — Сейчас 6.07. Пожалуйста, сделайте отметку, что с этого момента мы официально взяли расследование в свои руки.

— Слушаюсь, босс. — За ее спиной возник Реджинальд Клик, лысеющий плотный мужчина, завзятый остряк.

Клик был ветераном лондонской полиции и правой рукой Кейт. Уже много лет они вместе совершали рейды по поимке мошенников и киберпреступников, а позже входили в так называемый «Летучий отряд» — элитную оперативную группу, целью которой было выслеживать и задерживать вооруженных грабителей.

В одной руке Клик держал блокнот, в другой — ручку. Блокнот официально назывался «вахтенный журнал». Обязанностью сержанта Клика было следовать за Кейт на месте преступления и записывать каждый ее приказ, наблюдение или распоряжение. Причин для этого было две. Во-первых, если все-таки вообразить, что лорда Рассела убили, и если однажды убийца будет доставлен в уголовный суд Олд-Бейли, журнал обеспечит поминутную регистрацию каждого предпринятого в ходе расследования шага. Во-вторых, после того, как будут завершены расследование и судебный процесс, журнал станет предметом тщательного анализа, проводимого отделом надзора за расследованием убийств.

— Жертва — Роберт Рассел, приблизительно тридцати лет. Причина смерти — травма, вызванная ударом о ступеньки лестницы при падении с пятого этажа, на котором расположена его квартира на Парк-лейн, 1, в Лондоне. — Кейт опустилась на колени. — Давайте рассмотрим его повнимательней. Приступайте, сержант Клик.

Клик снял с трупа покрывало.

Рассел лежал вниз лицом, его шея была явно сломана, голова нелепо свернута на сторону. Создавалось впечатление, что он падал головой вниз. Крови было много, но это не произвело на Кейт особого впечатления. Ей приходилось видеть кое-что и похуже.

Покойник был одет в темно-синий блейзер, джинсы и рубашку с воротником. Сила удара разбросала его обувь и кое-какие личные принадлежности до дальнего конца подъездной дорожки. Кейт отметила, что руки вывернуты наружу ладонями вверх и лежат вытянутые по обеим сторонам туловища. Она подняла левое запястье мертвеца. Стекло наручных часов «Ролекс» было разбито.

Странно, подумала она.

Как бы ни были полны решимости люди, выбрасывающиеся из окон и с балконов, они почти всегда невольно поднимают руки, чтобы остановить падение. Трудно побороть инстинкт самосохранения. Поскольку часы Рассела ударились о ступеньки подобным образом, руки должны были быть расслабленными и безвольно висеть по бокам. Ей пришло в голову, что Рассел, возможно, сидел на балконном ограждении и заснул. Бывали случаи, когда пьяные студенты вываливались, задремав, из окон своих колледжей.

Она поделилась этими соображениями с Кликом. Он покачал головой, поглядев на нее так, словно она плохо соображает:

— Посмотрите на перила. Тут не то что сидеть неудобно — локоть поставить не на что.

— Да, наверное, вы нравы.

Кейт переключила внимание на труп. И тут она заметила большущую шишку у Рассела на затылке. Она раздвинула его густые светлые волосы. Выпуклость была такой огромной, словно под кожу засунули мячик для гольфа. Через мгновение ее взгляд переместился с разбитых часов на балкон, потом обратно на чудовищную шишку на черепе мертвеца. Было очевидно: в какой-то момент — до или после падения — Роберта Рассела ударили по голове.

— Интересно, — пробормотала она себе под нос.

— Простите, босс, не понял, — сказал Клик.

— Под балконом Рассела ничего нет: ни террасы, ни ящика для цветов — ничего.

— И что из этого следует?

— Соберите вещи лорда Рассела! — приказала Кейт уже не шепотом, а четко и ясно, голосом компетентного старшего детектива отдела по расследованию убийств. — Нам потребуются его бумажник и телефон. И обязательно проверьте все карманы. Все перепишите — даже использованный носовой платок. Потом разыщите все телевизионные камеры в радиусе пятидесяти метров. Уверена: где-то на улице есть такая, что была направлена на ступеньки. В парке камеры тоже проверьте. Конечно, было темно, но, может быть, парни из лаборатории сумеют что-нибудь разглядеть. Поместите консьержей в разные комнаты. Мне надо поговорить с ними. И еще: обратитесь в компанию, устанавливавшую здесь сигнализацию. Определите с точностью до минуты время возвращения Рассела домой прошлой ночью.

— Понятно, босс.

Кейт встала и стянула перчатки.

— Я официально заявляю, что здесь было совершено преступление.

5

— Руки в карманы, леди и джентльмены!

Кейт Форд открыла дверь в квартиру лорда Роберта Рассела, за ней прошли Редж Клик и несколько человек из команды экспертов-криминалистов. Они бросили быстрый взгляд на высокие потолки, просторную гостиную с видом на Гайд-парк и присвистнули: «Неплохая квартирка для молодого человека!»

— Немножко получше тех, что на Ламбет-уок,[2]— не без сарказма заметил Клик.

— Если до чего-нибудь дотронетесь, именно туда я вас и отправлю. — Кейт осмотрела ригельные замки, вмонтированные в дверную коробку. Один вертикального действия, другой — горизонтального. В стену был встроен биометрический датчик, ниже — буквенно-цифровая клавиатура и экран видеомонитора, на котором появлялись лица всех визитеров. — Кого он так боялся? — спросила она Клика. — Мне кажется, что трех консьержей, несущих круглосуточное дежурство, и этой средневековой опускающейся решетки внизу у лестницы вполне достаточно.

Клик показал пальцем на пассивный инфракрасный датчик, расположенный высоко на стене:

— Это еще не все. Внутри установлена особая новейшая система безопасности. — Как раз в этот момент зазвонил телефон, и он отошел в сторону, чтобы ответить на звонок. — Это из компании, которая устанавливала ему систему, — пояснил он. — Сигнализация была включена в 18.30. Никакой активности не обнаружено до возвращения Рассела от родителей. Он отключил систему в 2.41.39 и вновь включил в 2.41.48.

— А потом до 2.45 он еще успел упасть с балкона, — сказала Кейт. — То, что здесь случилось, случилось быстро.

Они прошли в гостиную. Кейт открыла раздвижную стеклянную дверь и вышла на балкон. Она увидела, что металлические изящные перила, несомненно, слишком узки, чтобы человек габаритов Рассела мог на них присесть. Кинув взгляд вниз, она еще раз убедилась, что здание не имеет выступов, о которые он мог бы удариться и разбиться насмерть. С места, откуда она смотрела, создавалось впечатление, что тело при падении отклонилось в сторону здания.

Она вернулась в квартиру. Роберт Рассел, похоже, унаследовал не только деньги родителей, но и их вкус. Жилище выглядело так, словно его меблировали в 1909-м, а не в 2009 году: ситцевая обивка с цветочным орнаментом, восточные ковры и стулья эпохи Людовика XV. Под столом в гостиной — коврик из шкуры зебры. Бросался в глаза также резной слоновий бивень, возможно подарок какого-нибудь раджи, и писанная маслом картина, изображающая «Викторию» — флагман флота ее величества, ожидающий испанские военные корабли близ Трафальгара. Она словно шагнула в прошлое: Англия периода расцвета империи.

Кейт прошла на кухню, вполне современную, оборудованную техникой фирмы «Викинг», о которой она сама давно мечтала. Была там и морозильная камера, в которую можно было уложить говяжий бок. Вращающаяся дверь вела в парадную столовую, переходившую, в свою очередь, в длинный коридор, на середине которого они обнаружили спальню Рассела. Она была выдержана примерно в том же стиле: деревянный паркетный пол, кровать с пологом на четырех столбиках, спущенные шторы и портрет маслом Рассела-подростка, облаченного в амуницию для регби и раскрасневшегося от игры. Кровать аккуратно застлана, в вазе на приставном столике — букет свежих цветов. Открыв стенной гардероб, она заглянула внутрь. Целая флотилия темных костюмов выстроилась в идеальном порядке с интервалом в дюйм. На комоде — горка выстиранных и выглаженных рубашек. Больше двадцати пар вычищенных до блеска ботинок стояли в ряд на изготовленных по заказу полках.

— Посмотрите, Редж, у него специальное место для обуви. У вас дома есть такое?

Клик сунул голову в шкаф:

— Роскошно, как у жены диктатора Маркоса. У меня-то? Башмаки для работы, кроссовки да одни туфли на выход. Все это прекрасно помещается под кроватью.

Кейт взяла наугад пару туфель. На ярлыке внутри значилось: «Изготовлено фирмой Джона Лобба для Р. Т. Рассела, маркиза Тэвистока». Она слегка присвистнула:

— У нашего лорда, оказывается, еще один титул: маркиз Тэвисток.

В эту минуту в спальню ворвался один из криминалистов.

— Пройдите в конец коридора, — сказал он. — Там командный центр Рассела.

— Что вы имеете в виду? — спросила Кейт.

— Сами увидите, — последовал ответ.

Это была комната из будущего. Если вся остальная часть квартиры пребывала в девятнадцатом веке, офис, или «командный центр Рассела», как его удачно назвали, принадлежал веку двадцать первому. Пол из гладкого известкового туфа, стены обшиты панелями из какого-то полированного белого дерева. Длинный рабочий стол из нержавеющей стали занимал центр комнаты, и на нем располагались три небольших монитора. Куда более внушительный вид имел массивный видеоэкран, не меньше двух метров по диагонали, встроенный в стену напротив. Освещалась комната вмонтированными в потолок галогенными лампами. Как и во всех прочих комнатах, в офисе Рассела царила идеальная, даже параноидальная чистота.

На столе с двух сторон стояли аккуратные лотки с какими-то бумагами.

— Расписание поездов с вокзала Виктория, — сказал Клик, указывая на одну из брошюр. — А вот вам, пожалуйста, и прогноз мировой нефтедобычи.

Кейт просмотрела несколько стопок. Тут были сводки новостей, взятые с зарубежных интернет-сайтов, бизнес-отчеты различных компаний на роскошной глянцевой бумаге, а кое-что было, по-видимому, набрано на компьютере самим Расселом. Темы самые разные — от прогноза погоды в Антарктике и сообщения о новом генштабе в Москве до какой-то математической абракадабры об интенсивности внутриатомного распада. Она даже нашла экземпляр «Констебьюлари» — ежемесячного журнала, «издаваемого полицейскими для полицейских». Она недоумевала, откуда он мог здесь взяться.

— Известно, кем он работал? — спросила Кейт.

— Я бы сказал, что он аналитик или исследователь, — ответил Клик.

— Да, но в какой области? — Она села за рабочий стол Рассела и открыла один из ящиков. — Редж, — сказала она, и голос ее стал твердым как кремень, — взгляните-ка.

Клик заглянул ей через плечо:

— Прекрасный экземпляр. К тому же последней модели.

Внутри ящика стола лежал серый стальной полуавтоматический пистолет и рядом коробка патронов.

— Беретта? — спросила Кейт.

— Браунинг, — ответил Клик, служивший когда-то в Королевской гвардии. — Стандартная армейская модификация. Десять пуль в обойме, одна — в патроннике. Не очень большая дальность, прошу заметить, но приличная ударная сила при выстреле с близкого расстояния. — Взяв пистолет, он понюхал дуло. — В последнее время им не пользовались.

— Как вы думаете, зачем он Расселу?

— Затем же, зачем ему ригельные замки на дверях и сигнализация, как в «Звездных войнах». У этого человека были враги.

— Я хотела бы посмотреть видеозаписи системы безопасности за последние семьдесят два часа. Как внутри, так и снаружи здания. Кто-то ночью находился в квартире и ждал возвращения Рассела. Он получил эту шишку не тогда, когда ударился головой о ступеньку. Убийца должен был попасть в отснятый внутри здания видеоматериал.

— Понятно, босс.

— Передайте тело медэксперту. Скажите, что к обеду мне нужны предварительные результаты экспертизы. Меня интересует, насколько серьезные последствия имел удар по голове.

Клик кивнул, записывая каждое указание в блокнот. При этом он довольно громко втянул воздух сквозь сжатые зубы, но резко остановился, заметив, что Кейт на него смотрит.

— Два непрорезавшихся зуба мудрости. Либо жди полгода, чтобы попасть к дантисту в государственную клинику, либо выкладывай тысячу фунтов частному доктору на Харли-стрит. — Он покачал головой. — Жене на Рождество сделали операцию на сердце. Так что мне придется подождать, сами понимаете.

— Я могу дать вам в долг — у меня сейчас денег много. Получила страховку за Билли. Надо ее на что-то потратить.

— Оставим эту тему, — сказал Клик тоном, не допускающим возражений. Он открыл пакетик жевательной резинки и положил в рот две пластинки. — На какое-то время поможет.

Кейт кивнула, потом повернулась к рабочему столу Рассела и подвинула клавиатуру ближе к себе. Она нажала клавишу ввода, полагая, что компьютер находится в режиме ожидания. Сейчас мало кто выключает компьютер полностью. Но экран остался темным. Она сделала еще одну попытку, потом перезагрузила компьютер. Наконец монитор ожил. Появилось множество иконок, но все названия оказались полной белибердой, беспорядочным набором букв и символов.

— Как это понимать? — спросила она.

— Жесткий диск дефрагментирован, — сказал один из экспертов. — Разрешите мне попробовать?

Компьютерщик занял место Кейт и принялся стучать по клавишам:

— Все уничтожено. Придется отвезти компьютер в лабораторию, но, боюсь, вам это вряд ли поможет.

— А дублирование не предусмотрено? — спросила Кейт.

— Резервные копии тоже стерты. Это сделано намеренно. Две независимые системы не могут обрушиться сами по себе. Одно дело — жесткий диск, совсем другое — резервирование. Если вы спросите меня, что произошло, то я выскажу предположение, что кто-то поднес очень мощный магнит к обоим дисководам. Это как если бы вы поместили все свои документы в бумагорезательную машину, только еще хуже. Уничтожена не только информация, но и жесткий диск, на котором она хранилась. Все равно что сунуть в компьютер гранату и выдернуть чеку.

В этот миг ожил большой телевизор с плоским экраном, встроенный в стену. Кейт взглянула на клавиатуру, недоумевая, не включила ли она его каким-нибудь образом.

— А вы говорите, что он неисправен.

— Ш-ш-ш, — произнес Клик.

Все, кто был в комнате, замерли и устремили взгляд на экран, где возникло изображение некрасивой молодой женщины, сидящей в тускло освещенном помещении и напряженно вглядывающейся в камеру. На ней был черный свитер с вырезом в виде буквы V, на носу очки с проволочными дужками. Каштановые волосы до плеч растрепаны.

— Что за черт? — Кейт оглянулась через плечо.

— Это прямая трансляция, — пояснил специалист-компьютерщик. — Идет по абонентской цифровой линии, с аппаратурой Рассела это не связано.

— Она нас видит?

— Не знаю. Компьютер Рассела разрушен, думаю, и камера тоже.

— Роб, ты дома? — спросила женщина с экрана телевизора. — Сейчас семь. Я знаю, что рано, но мне нужно как-то с тобой связаться. Почему твой телефон молчит? — Она посмотрела куда-то в сторону, потом опять в камеру. — Ты там? Я ничего не могу разглядеть. У тебя камера включена? — Она замолчала, ожидая ответа, и на мгновение все в комнате — Кейт, Редж Клик и эксперты-криминалисты — затаили дыхание, безмолвно моля ее не прерывать соединение.

— У нас есть мобильник Рассела? — прошептала Кейт.

Клик покачал головой, не отводя взгляда от экрана:

— Пока нет. Когда он выпал с балкона, телефона при нем не было. В квартире его тоже не нашли.

— Проклятье.

Женщина на экране глубоко вздохнула и заговорила более деловым тоном.

— Миша в Лондоне, — объявила она, наклоняясь ближе к камере, словно делясь каким-то секретом. — Прибывает вся команда. Все в строжайшей тайне. Секретный визит для выработки нового протокола системы безопасности. Всего одно заседание, потом все возвращаются по домам. Намечено на завтра в 11.15. Извини, не сумела выяснить где. Не знаю, что ты им сказал, но их это явно напугало. Господи, как ты был прав насчет всего этого! Робби, я боюсь. Потребуется несколько месяцев, чтобы внедрить усовершенствования, как ты советовал. Семь дней — совсем небольшой срок даже для того, чтобы понять, с чего начать. Ты уверен, что это должно случиться так скоро?

За кадром раздался вопль. Женщина бросила взгляд вправо.

— Что это, черт возьми? — спросил Клик. — Похоже, ей угрожает опасность, как думаете?

Вопль стал громче. Кейт приблизилась к телевизору:

— Понятия не имею.

Женщина поднялась со стула и исчезла с экрана. Через десять секунд она вернулась с орущим младенцем на руках.

— Ну вот и вся опасность, — сказала Кейт.

Женщина продолжала:

— Позвони мне и скажи, смог ли ты разобраться с Викторией Биар. Не имею представления, о чем говорил твой друг. Спросила всех, кого знала, и вернулась ни с чем. Скажи ему, что пора бы как следует выучить английский. Он уже давно здесь живет. Виктория Биар. Может, он все перепутал. В общем, я ничего не поняла. — Младенец не унимался, и женщина стала тихонько его покачивать. — Позвони, если узнаешь что-то новое. То есть нужно мне уезжать или нет. Обещай, что будешь осторожен. И позвони. Не забудь!

Экран погас.

— Что это, черт возьми, было? — спросил Клик, скрестив руки на груди. — Может, эта Мэри Поппинс только что предупредила нас о предстоящем покушении?

— Не уверена, — ответила Кейт.

— А я убежден, что так и есть. Она назвала срок — семь дней — и, похоже, сама трясется от страха.

Кейт повернулась к компьютерщику:

— Вы сможете разыскать ее? Меня не интересует, как вы это сделаете. Скажите только: это возможно?

— Да, — ответил он. — Но потребуется время. Прежде всего мы должны узнать, какой провайдер обеспечивает Расселу подключение кабеля. Затем от провайдера проследить сигнал по всей цепочке, пока не дойдем до источника. След остается всегда: вспомните Ганзеля с Гретель и хлебные крошки. Проблема заключается вот в чем: если кто-то не хочет, чтобы вы все это разнюхали, существует множество способов заморочить всем голову.

Кейт отдала распоряжение Клику:

— Позвоните родителям Рассела и задайте им несколько вопросов, касающихся профессии сына. Спросите также, есть ли у него подружка и в связи с этим — имеют ли они внука. Но не слишком нажимайте. Они совсем недавно узнали о его гибели. И еще, Редж, выясните, когда Рассел уехал от них после ужина.

В ожидании вестей от Клика Кейт просмотрела еще несколько стопок бумаг на рабочем столе Рассела. Среди заголовков ей встретились: «Демократия в Эстонии», «Общедоступные военные шифры». Целая кипа бумаг была посвящена футбольному клубу «Арсенал» из Северного Лондона. Он шпион, пришла ей в голову сумасшедшая мысль. Шпион, помешанный на футболе. Но как связать шпионаж с мышкой-домохозяйкой и новорожденным младенцем?

Через десять минут в комнату вошел Редж Клик:

— Рассел покинул дом родителей в Виндзоре в 23.30. Сразу же после футбольных новостей по Би-би-си-два.

— В 23.30? — Кейт провела рукой по затылку. — Остается почти три часа, о которых мы ничего не знаем. Возможно, он отправился в какой-нибудь клуб, открытый в воскресную ночь, или заглянул к приятелю. Как бы то ни было, я должна об этом знать. Его машина внизу. Отправьте его номерную табличку в Службу визуального автодорожного наблюдения. Пусть они пробьют номер по своей системе.

Речь шла о подразделении лондонской полиции, осуществляющем мониторинг тысяч камер закрытой телевизионной системы, расположенных в городе и вокруг него. Новейшее программное обеспечение сканирует поток изображений каждые три секунды, идентифицируя номерные знаки всех проезжающих автомобилей, и хранит их во временном банке данных в течение пяти дней. Запросив поиск интересующего вас номерного знака за определенный период времени, можно проследить за перемещениями автомобиля от камеры к камере при его проезде через город.

— Поручу нескольким парням в полицейском участке этим заняться, — сказал Клик.

— Что-нибудь узнали о женщине?

— Ничего. Рассел — холостяк. Родители не слышали, чтобы у него была подружка.

— Надо ее найти, Редж. Это главное.

Клик кивнул, не переставая делать записи в журнале.

— А что сказал герцог Вестминстерский о работе сына?

— Он был преподавателем колледжа Крайст-Черч в Оксфорде.

— Преподаватель с полуавтоматическим браунингом в рабочем столе? Интересно, чему он обучал студентов? Стрельбе?

— Истории. Герцог удостоил меня сообщением, что в студенческие годы его сын был первым по успеваемости.

— На всех нас это произвело должное впечатление. А герцог сказал, что именно его сын изучал?

— О да. — Клик взял в руки пистолет и принялся с удовольствием его разглядывать. — Россию.

6

— Как, черт возьми, он попал в Лондон без нашего ведома? — спросил Фрэнк Коннор, недавно назначенный исполняющим обязанности директора «Дивизии», изучая фотографию Джонатана Рэнсома, снятую ровно три часа назад в зале прибытия терминала № 4 аэропорта Хитроу. — Последний раз, когда мне о нем докладывали, он все еще торчал в своем захолустном лагере в Кении.

— Лагерь для беженцев на озере Туркана. Совершенно верно.

— Выглядит довольно паршиво, да? Удивительно, как люди вообще выживают в этой дыре. Давно он там? Пять месяцев?

— Прибыл в Кению в конце февраля, — сказал Питер Эрскин, заместитель Коннора. — И с тех пор оттуда не уезжал. Два месяца назад перенес приступ малярии. Похудел килограммов на десять.

— Когда его видели в последний раз?

— Неделю назад. Наш человек в организации «Спасите детей» доложил, что видел его в лагере.

— «Спасите детей»? — Коннор даже покраснел от гнева. — Куда вы влезете в следующий раз? В фонд «Загадай желание»?

Он швырнул фото поверх папки, содержащей материалы о Рэнсоме, — набитого бумагами скоросшивателя толщиной десять сантиметров. Первые документы относились к периоду восьмилетней давности, когда Рэнсом получил назначение в Либерию. Впрочем, Джонатан Рэнсом никогда и никак не сотрудничал с «Дивизией» — он вообще ни разу не получал чек, оплаченный правительством США. По существу, он лишь пять месяцев назад узнал, что работает на правительство. Рэнсом был одним из тех, кого профессионалы называют пешками, — частным лицом, которым манипулируют, чтобы заставить выполнять нужную правительству работу так, что сам человек ни о чем даже не догадывается. Фрэнк Коннор звал их по-другому — «лохами».

Вздохнув, Коннор снял бифокальные очки и встал из-за стола. Через месяц ему исполнится пятьдесят восемь, и этим прекрасным летним утром, в 4.38 по восточнобережному поясному времени, он в полной мере ощущал свой возраст. Четыре месяца назад он был назначен исполняющим обязанности директора «Дивизии», и эти месяцы оказались самыми тяжелыми в его жизни, принесшими ему немало разочарований.

«Дивизия» была создана еще до одиннадцатого сентября вследствие неспособности Центрального разведывательного управления найти и наказать лиц, ответственных за бомбардировки жилого комплекса «Хобар-тауэрс» в Саудовской Аравии и взрывы посольств Соединенных Штатов в Найроби и Дар-эс-Саламе, а также за множество других нападений на американцев за пределами США. Ястребы в Пентагоне были возмущены и жаждали мщения. Они утверждали, что ЦРУ стало слишком мягкотелой организацией, обюрократилось, погрязло в бумажной волоките. Вместо того чтобы заниматься разработкой реальных агентов на вражеской территории, церэушники преспокойно ждут очередную загрузку фотографий со спутника и изучают их под своими микроскопами. ЦРУ не располагает ни одним стоящим шпионом в горячих точках мира и за последние десять лет не провело ни одной успешной «черной» операции.

Короче говоря, разведывательное дело нельзя больше доверять шпионам из Лэнгли.

Настал черед Пентагона.

Американские военные обладали ресурсами и знаниями, чтобы отправить людей воевать и даже перейти в наступление в глобальной войне с терроризмом, которую в директивах и официальных документах именовали аббревиатурой ГВСТ, столь же уродливой, как и бедствие, которое она была призвана одолеть. «Упреждение» — это слово было своеобразным лозунгом, и бывшему президенту понравилось само его звучание. Ближайшая президентская директива по национальной безопасности объявляла о создании «Дивизии». Это был никому не ведомый зверь, действующий втихомолку и исключительно по собственному усмотрению.

Первые успехи «Дивизии» не заставили себя ждать. Убийство боснийского генерала, разыскиваемого по обвинению в геноциде. Тщательно спланированная ликвидация колумбийского наркобарона и уничтожение созданной им сети. Похищение, допросы, а потом и ликвидация нескольких главарей «Аль-Каиды» в Ираке и Пакистане. Все это были серьезные победы, и репутация «Дивизии» росла, как росло и количество организованных ею операций, объем ассигнований и число сотрудников. Появилось больше самостоятельности в управлении подвижными, как ртуть, потоками теневого мира. На смену первоначальным, чисто тактическим целям пришли политические. Удалить со сцены плохого актера теперь казалось недостаточно. Необходимо принимать во внимание идеологические соображения. Возьмем хотя бы два примера: проект в поддержку демократии в Ливане и запуск «оранжевой революции» на Украине.

Но успехи породили высокомерие. Не довольствуясь тем, чтобы проводить политику государства, «Дивизия» сама стала ее творить. Слово «упреждение» приобрело новый смысл. Вновь получила подтверждение знаменитая теорема лорда Актона: власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. Как и следовало ожидать, «Дивизия» в своих действиях зашла слишком далеко.

Полгода назад в Швейцарии из-за неуправляемого поведения агента «Дивизии» в последний момент был сорван план разжечь войну между Ираном и Израилем — едва удалось избежать международного инцидента. За закрытыми дверями президенту пришлось признать, что здесь не обошлось без американского вмешательства. В результате произошло, помимо всего прочего, и резкое сокращение полномочий «Дивизии». Ее оперативники были отозваны, офисы удалены из Пентагона. Бюджет урезали вдвое, штатных работников начали увольнять. Последний гвоздь был вбит решением об обязательной санкции конгресса на проведение всех спецопераций.

В глазах профессиональных разведчиков, «Дивизию» выхолостили. Ходили слухи, что не за горами тот день, когда ее прикроют окончательно. Но пока «Дивизии» требовался временный директор — на этот раз не из среды военных.

Фрэнк Коннор идеально отвечал необходимым требованиям. Он не был профессиональным военным и, по существу, никогда даже не носил форму. Его самый непосредственный контакт с оружием случился в подростковом возрасте, когда он взорвал петарду в День независимости. Но бойцовских качеств ему было не занимать. Тридцать лет работы в самых темных уголках вашингтонской бюрократии отточили его умение выживать до такой степени, что ему мог бы позавидовать закаленный в боях армейский ветеран. Он работал в Госдепартаменте, Министерстве финансов США, в Государственной службе управления и бюджета. Он знал все и вся в каждом правительственном здании. Но последние десять лет неизменно находился внутри Пентагона. В «Дивизии» он состоял с самого начала.

По виду Коннор был невзрачным клерком, сидел себе в своем углу в мятой рубашке и с потными кругами под мышками и обеспечивал полный и абсолютный порядок во всем. Когда «Дивизии» требовался самолет, чтобы доставить по воздуху команду из дружественного Казахстана в недружественную Чечню, Коннор знал точно, что подойдет только «Пилатус Р-3», и немедленно его обеспечил. Если оперативнику в Сеуле требовался фальшивый паспорт, чтобы перебраться в Китай, Коннор мог раздобыть его в двадцать четыре часа. (При этом можно не сомневаться, что паспорт чистый, то есть его номер по всем правилам зарегистрирован в соответствующей стране и никогда не вызовет подозрений.) Нужно подкупить продажного сановника? Коннору достаточно позвонить какому-нибудь услужливому банкиру в одном из «налоговых убежищ», разбросанных по миру, и нужная сумма перетекала в нужный карман. Транспортировка автоматов Калашникова дружественным силам в Колумбии? Коннор наизусть знал телефоны торговцев оружием любого вида в обоих полушариях, а возможно, даже их дни рождения. Короче говоря, Фрэнк Коннор умел добиваться результата. Быстро. Эффективно. И главное — секретно.

Но не менее важным для надзирателей из Пентагона было то, чего Коннор не делал. Он не строил собственных планов. Не плел интриг. Не был пустым мечтателем. Достаточно было взглянуть на его обвислые щеки, мешки под глазами и кривобокую походку, и сразу становилось ясно: этот к славе не рвется. Именно такой человек устраивал всех — сугубо конфиденциальная личность, будет руководить деятельностью «Дивизии», пока та не умрет тихой, скрытой от посторонних глаз смертью.

К тому же Фрэнк Коннор никогда не высказывал несогласия. По крайней мере вслух. Однако при всем том у Коннора имелись собственные идеи о будущем опального агентства — и преждевременная смерть «Дивизии» отнюдь не входила в его планы. Вопреки провалу в Швейцарии, он продолжал верить в будущее своей организации. И, несмотря на то что думали о Конноре его гораздо лучше одетые, причесанные и информированные боссы, он таки мечтал. И да, интриговал. И да, у него были свои планы. Коннор считал, что «Дивизия» не умерла, а просто взяла передышку, набирается сил и только ждет шанса вернуть себе былую славу.

Шанс Фрэнка Коннора.

Пора выходить из тени.

— Есть у вас информация о медицинской конференции, ради которой он якобы приехал? — спросил он.

— У них есть сайт в Интернете, — ответил Эрскин. — Я выбрал самое главное. Взгляните.

Коннор изучил титульный лист. «Международная терапевтическая ассоциация, 21-й ежегодный конгресс».

— Что в этой конференции такого важного, что выманило Рэнсома из его любимого полевого госпиталя?

— Он основной докладчик. Должен выступать завтра утром.

Коннор нашел расписание конференции. «Лечение детских болезней, вызванных паразитами».

— Боюсь, я тут ничего не пойму. Где, вы сказали, он остановился?

— В отеле «Дорчестер».

— Неплохо, — сказал Коннор и поднял бровь, продолжая переворачивать страницы. — Сколько у нас там людей?

— В Лондоне? Четверо, но один в отпуске.

— Четверо? Вы что, смеетесь?

Коннор покачал головой. Лондон — столица европейской разведки. Год назад «Дивизия» могла похвастаться шикарными офисами неподалеку от американского посольства на Гроувенор-сквер, со штатом из двадцати постоянно работающих профессионалов и еще двадцати контрактников, готовых явиться по первому зову.

— Немедленно верните из отпуска этого сукина сына и учтите, я не шучу. Организуйте посменное круглосуточное наблюдение за отелем Рэнсома. Двое дежурят, двое отдыхают. Пусть через час доложат, что прибыли на место. И подумайте, где можно раздобыть еще людей. Свяжитесь с Берлином и Миланом. Там кто-то должен быть.

— Понятно, — сказал Эрскин.

Питер Эрскин — тридцатилетний, бледный, сухопарый, как бегун, с темными волосами, зализанными с помощью пригоршни геля, и хитроватыми голубыми глазами, от которых ничего не могло укрыться. Шпион в третьем поколении. Частная школа в Дирфилде, потом Йель, стипендия Фулбрайта, в придачу член тайного университетского общества «Череп и кости». Его дед во время Второй мировой войны работал с Алленом Даллесом в Швейцарии, а отец был заместителем начальника оперативного управления, когда будущий 41-й президент США Джордж Буш-старший в середине семидесятых занимал пост директора ЦРУ в Лэнгли. Эрскин был как бы шелковым чехлом для наждака Коннора. Проблеск горностаевого меха, чтобы убедить приезжих сановников с Капитолийского холма, что «Дивизии» можно доверять.

Коннор бросил бумаги на стол:

— Итак, он проделал весь этот путь из африканской глуши только для того, чтобы произнести речь о тропических паразитах кучке богатеньких докторишек? Меня этим не купишь. Он должен знать, что мы не сводим с него глаз. Она его наверняка об этом предупреждала. Зачем же ему себя компрометировать? Он здесь по другой причине.

— Я проверил у организаторов конференции, — сказал Эрскин. — Рэнсома пригласили три месяца назад. Они оплатили авиабилет и проживание в гостинице.

— Нет, — сказал Коннор, скрестив руки на бочкообразной груди и пристально глядя на своего заместителя. — Все дело в ней.

Упоминать имя необходимости не было. Речь шла об Эмме Рэнсом.

Коннор подошел к окну. Офисы «Дивизии» были перемещены в неприметное здание на Тайсонс-Корнер, в окраинный городской комплекс, расположенный в пятнадцати милях к юго-востоку от Вашингтона. «Дивизия» делила здание с Внутренней налоговой службой США и Палатой мер и весов. Со своего насеста на втором этаже Коннор взирал на ничем не примечательный отрезок виргинского асфальта и авторемонтную мастерскую. Да, это мало походило на мемориал Линкольна с Зеркальным прудом.

— Она там, Пит. Не он это придумал — тащиться на какую-то пижонскую конференцию в Лондоне. Он-то как раз терпеть не может такие мероприятия. Это все проделки Эммы.

— При всем уважении к вам, сэр, я, конечно, могу понять ее желание видеть мужа, но зачем выбирать Лондон? Ни один город в мире не находится под таким пристальным наблюдением. По всему Лондону установлено пятьдесят тысяч видеокамер, и это только те, что относятся к ведению правительства. Изображение рядового лондонца, идущего по Оксфорд-стрит, раз пятьдесят за день появляется на мониторе. Это все равно что залезть в резервуар с акулами, когда у тебя весь нос в крови.

— На нее это похоже, — сказал Коннор.

Именно Эмма Рэнсом сорвала операцию в Швейцарии, что чуть было не привело к краху «Дивизии». В списке особо опасных лиц, составленном Коннором, она шла под номером один. «Дивизии» не суждено возродиться, а Фрэнку Коннору — продвинуться, пока об этой дамочке не позаботятся.

— Как насчет телефона Рэнсома? — спросил он.

— Его мобильника? Номер есть у нас в картотеке, он зарегистрирован в «Водафоне».

«Водафон» — крупнейший оператор мобильной связи в Европе.

— У нас есть связи в их лондонском офисе?

— Сейчас уже нет.

Коннор едва сдержался, чтобы не выругаться. Он был ирландец, к тому же католик и, как и прежде, посещал мессу дважды в неделю. Вера его с годами ослабла, но он продолжал молиться с пылкостью новообращенного. Он полагал, что если делаешь ставку, то ее следует обеспечивать.

— Когда у Рэнсома обратный рейс?

— Через три дня.

— Три дня? Значит, один день у него свободный?

— В общем-то, да, но…

— Никаких «но». Она контактировала с ним. И хочет встретиться.

— Но зачем? — не сдавался Эрскин. — Она никогда не пошла бы на такой риск. Не в таком месте. И не сейчас. Особенно после того, что случилось в апреле в Италии. Она ведь понимает, что при въезде в страну мы сразу же его засечем. Она не станет так глупо рисковать.

— Может быть. Но может быть, и станет. — Коннор положил локти на стол и побаюкал в руках свой мясистый подбородок. Его налитые кровью карие глаза были устремлены за окно, и говорил он как бы себе самому, настраиваясь на предстоящую работу и словно забыв, что Эрскин находится рядом с ним в комнате. — В Риме у нас был шанс до нее добраться. Мы закинули наживку, уже стали наматывать леску, а потом все испортили. Теперь, слава богу, мы получили другую возможность. Она в Лондоне, приехала повидаться с мужем. Я это точно знаю. И на этот раз она от нас не уйдет.

Напоследок Коннор сделал два звонка. Сначала в офис на первом этаже Пентагона, где работали круглосуточно. Это было Управление тыла при Министерстве обороны.

— Мне нужен реактивный самолет.

— Извините, Фрэнк. Ничего не можем сделать. Вас больше нет в списке.

— Забудьте про список. Здесь особый случай. — Коннор зажал телефон подбородком, одновременно роясь в письменном столе в поисках паспорта. Канадский. Австралийский. Бельгийский. Наконец он выгреб намибийский паспорт на его рабочий псевдоним Стэндиш и проверил, не просрочены ли визы. — Итак?

— Речь идет о ней?

— В один конец до Лондона. — Коннор продолжал, словно не слыша вопроса: — У вас наверняка есть резервный «Лир» для министра обороны. Сегодня он никуда не собирается. Саудовцы будут настаивать на срочном совещании сегодня утром. Им очень нужны «F-22».

— Как, черт возьми, вы узнали?

— Он должен быть заправлен и готов через час.

— Фрэнк, вы мне доставляете очень много хлопот.

Коннор прекратил рыться в столе и встал.

— Не заставляйте меня поднимать этот вопрос, — сказал он тем же спокойным голосом. — Напоминать о долгах так неловко.

Молчание в трубке длилось секунд десять.

— Я не могу предоставить вам самолет босса, но в аэропорту Даллеса стоит резервный «Сайтейшн», уже заправленный и с командой на борту. Единственная сложность — он входит в список слежения Федерального авиационного агентства США. Радар будет все время следить за вами. Это не вызовет проблем?

Коннор обдумывал сказанное несколько минут.

— Нет, — сказал он, отбрасывая намибийский паспорт и доставая американский, единственный с его подлинной фамилией. — С этим никаких проблем не возникнет.

— И вот еще что, Фрэнк…

— Да?

— Я могу добавить в команду бортпроводника.

— В этом нет необходимости, — сказал Коннор, надевая пиджак. — Я полечу один.

Потом он позвонил по линии засекреченной связи на частный номер в Англии. Код зоны — 20, центр Лондона.

— Это я, — сказал он, когда сняли трубку.

— Здравствуйте, Фрэнк. По-прежнему раздаете извещения об увольнении?

— Пока прекратил. Я звоню, чтобы дать тебе шанс вернуться… если тебе это интересно.

— Конечно, сами знаете.

— У тебя что-то запланировано на сегодняшний вечер?

— Ничего, что нельзя было бы отменить.

— Хорошо. Надо бы посетить вечеринку с коктейлями. Отель «Дорчестер». В шесть вечера. Устраивается для кучки врачей, так что ты будешь там вполне на месте. Послушай внимательно, о чем там будут говорить.

7

День клонился к вечеру. В своем номере в отеле «Дорчестер» Джонатан Рэнсом изучал расписание конференции, полученное сразу же после регистрации. Прием с коктейлями должен был начаться в шесть вечера. Просьба соблюдать деловую форму одежды. Ему также вручили написанную от руки записку: «Доктор Рэнсом, я хотел бы встретиться, чтобы обсудить ваше выступление. Колин Блэкберн». Блэкберн был президентом Международной терапевтической ассоциации, и именно по его приглашению приехал Джонатан.

Он принял душ и побрился. Ванная представляла собой чертог из каррарского мрамора с зеркалами под потолок и шикарными туалетными принадлежностями на полках. У него было одно желание — поскорее оттуда выскочить.

Джонатан надел фланелевые брюки, классическую белую рубашку и немнущийся синий блейзер. Галстук он тоже надел, хотя и неохотно, и даже потратил несколько лишних секунд, чтобы как следует завязать узел. Глядя на незнакомца в зеркале, он с приятным удивлением убедился, что результат не так уж плох. Кто-то, возможно, даже примет его за доктора.

Из объявления, вывешенного в холле гостиницы, следовало, что коктейль-прием проводится в танцевальном зале «Атенеум». Стрелка показывала, как туда пройти. Напротив входа за столом сидела женщина, раздающая именные бирки. Они были разложены в алфавитном порядке, но Джонатан свою найти не сумел, в чем и признался женщине, назвав свою фамилию.

— Один из наших докладчиков! — воскликнула женщина. — Ваши бирки в особом месте. Подождите минутку.

Откуда-то возник долговязый мужчина с седыми волнистыми волосами и пристроился сбоку от Джонатана:

— Казалось бы, с таким количеством высоких ученых степеней организаторы могли бы все устроить и получше.

— Обычно бывает наоборот, — сказал Джонатан. — Слишком много начальников, знаете, у семи нянек…

— Вы Рэнсом? — поинтересовался незнакомец.

— А разве мы знакомы? — настороженно спросил Джонатан.

— Нет, но я узнал вас по программе. — Человек извлек брошюру из пиджака и открыл.

Джонатан увидел свою фотографию. Она была снята на паспорт четыре года назад в амстердамском фотоателье. Джонатан недоумевал, откуда они ее откопали. Он не помнил, чтобы отправлял ее организаторам.

— Меня зовут Блэкберн, — представился пожилой человек.

— А-а, доктор Блэкберн! Рад с вами познакомиться.

Они обменялись рукопожатием.

— Хорошо долетели?

Блэкберну было около шестидесяти, у него были темные глаза, пристальный взгляд и манеры делового человека. Джонатану он сразу понравился.

— Не поверите, даже быстрее, чем по расписанию, — ответил Джонатан. — Сейчас на такое трудно рассчитывать.

— Отель вас устраивает?

— Более чем. Вам не надо было идти на такие расходы. Одна ванная чего стоит…

— Похожа на публичный дом в Риме. Между нами: она отвечает вкусам моей жены. В моем доме вы бы долго не продержались.

Тут как раз появилась женщина с биркой Джонатана, которую пристегнула ему к блейзеру. Все прочие имена были напечатаны на бумаге размером три на пять и вставлены в прозрачный пластик. Его же бирка оказалась раза в полтора больше, к тому же украшена синей ленточкой.

— Ее надо носить не снимая, — проинструктировала его женщина. — Некоторые члены нашей ассоциации с трудом запоминают фамилии.

— Спасибо.

Джонатан с ужасом взглянул на свою грудь: бирка как у призового борова на ярмарке. Он повернулся, чтобы поговорить с Блэкберном, но пожилой джентльмен уже растворился в толпе.

Зал заполнялся. Джонатан отметил, что мужчин и женщин присутствует примерно поровну, большинство в сопровождении своих жен или мужей. Все были разодеты в пух и прах: женщины — в платья для коктейлей, мужчины — в вечерние костюмы. Он направился к бару и заказал «Стеллу».

— Спасибо, бокала не нужно.

Пиво оказалось холодным как лед, именно такое он и любил. Он быстро опорожнил полбутылки. Из уголка рта вытекла струйка, и он вытер ее рукавом.

— На свете существует такая вещь, как салфетка, — раздался над его плечом сварливый голос, принадлежавший, по-видимому, чистопородному англичанину.

— Прощу прощения, я… — Джонатан обернулся и увидел приятного круглолицего человека с вьющимися каштановыми волосами и веселыми голубыми глазами. — Джейми, какой сюрприз!

— Если надумаешь стать моим партнером на Харли-стрит, тебе придется навести лоск, — сказал Джейми Медоуз. — Мои пациенты предпочитают, чтобы хирург был одет с иголочки. Белый халат, начищенная обувь. Боже правый, ты никак в ботинках для пустыни?

Джонатан крепко, по-медвежьи, стиснул Медоуза. Они вместе учились в Оксфорде, потом в ординатуре, специализируясь на реконструктивной хирургии, и даже в течение года вместе снимали квартиру на Хай-стрит.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Джонатан.

— Думаешь, я не воспользуюсь случаем запустить пару помидоров в своего давнего соседа? — сказал Медоуз, извлекая из кармана собственный экземпляр брошюры о конференции и шлепая им по ладони. — Продолжаю образование. Твоя речь зачтется мне как целый лекционный курс. Но должен честно предупредить: я подготовил несколько интересных вопросов и гарантирую, что на кафедре тебя прошибет пот.

Джонатан улыбнулся: старина Джейми ничуть не изменился.

— Как ты поживаешь?

— Если хорошенько подумать, не так уж и плохо. Вот уже шесть лет имею частную практику. Занимаюсь косметической хирургией. Моськи, сиськи, задницы. На все суток не хватает. У меня свой хирургический кабинет.

— А как же государственная служба здравоохранения? Мне казалось, тебя направили в самую глухомань, в Уэльс, врачом пункта неотложной помощи.

— Только не в Уэльс, а в Корнуолл. — В голосе Медоуза послышалась обида. — Не продержался и полгода. Государство — это ужас что такое. Не дождешься, чтобы оплатили новую почку, не говоря уже о паре сисек. Чем там заниматься человеку с амбициями? — Он положил руку на плечо Джонатана и привлек его поближе. — А насчет работы я не шучу. Если ты надумаешь, у меня всегда найдется для тебя местечко. Трудиться приходится много, но оплата приличная. Даже более чем приличная. Мы с Пру недавно купили лачугу в Сен-Тропезе.

— Не знал, что у них там есть лачуги.

— А их и нет. Они оцениваются в миллионы фунтов и называются виллами.

Они стояли, разглядывая друг друга и подсчитывая перемены, внесенные временем. В своих поношенных фланелевых брюках и блейзере Джонатан ощущал себя неопрятным и даже как будто не совсем уверенным рядом с Медоузом: у того костюм был из лучшего ателье на Савил-роу и туфли блестели так, что Джонатан мог, пожалуй, разглядеть в них свое отражение.

— Господи, как мы тебя ненавидели! — сказал Медоуз. — Ты, янки, оказался лучше всех нас, вместе взятых. А теперь еще и это: ты единственный занимаешься тем, чему мы все обещали себя посвятить. Скажи честно: тебе нравится?

Джонатан кивнул:

— Да.

— Верю. — Медоуз улыбнулся, но то была грустная улыбка. — И ты по-прежнему один? — спросил он, немного оживившись. — Неужели так и не женился? В Оксфорде ты был таким монахом. Пропадал день и ночь в больнице.

— Нет, я женат. Встретил ее буквально через несколько месяцев после окончания учебы. Ей, к сожалению, приехать не удалось.

— Она осталась в Кении?

Джонатан ответил поспешно, и собственное вранье удивило его самого.

— Нет, она гостит у друзей. Наверное, моя жена единственная, кто ненавидит всю эту суету еще больше, чем я. — Он выдавил на лице улыбку, надеясь, что так в его ложь будет легче поверить. — А ты как, дети есть?

— Три девочки. Восемь и пять лет, а третья еще в пеленках. Свет моих очей.

Внезапно Медоуз встал на цыпочки и помахал кому-то в противоположном конце зала:

— Она там. Пруденс. Ты помнишь ее по Оксфорду? Она училась в колледже Святой Хильды, специализировалась по химии, работала у Батлера на Хай-стрит. Пру, иди сюда!

Джонатан увидел стройную женщину с гривой темных волос. Она помахала в ответ и стала пробираться к ним.

— Пру, это Джонатан, — сказал Медоуз, целуя жену. — Правда он такой же толстый и обрюзгший, как я? Давай скажи ему правду. И не щади его чувств: он гораздо крепче, чем кажется на первый взгляд.

— Вы чудесно выглядите, — сказала Пруденс Медоуз, пожимая руку Джонатана. — Джейми очень хотелось с вами встретиться.

— На самом деле все случилось в последнюю минуту, — заметил Медоуз. — Именно Пру обнаружила твое имя в брошюре.

— Вот врун! — возмутилась Пруденс. — Мы записались в число участников конференции несколько месяцев назад. Давным-давно ее ждем.

— Разве? Да, действительно. — Медоуз опустил плечи, как и подобает уличенному во лжи. — Опять меня поймала. Не хотел признаваться. — Он повернулся к жене. — Послушай, Пру: я пытаюсь убедить Джонатана начать продавать свой товар тому, кто предложит самую высокую цену, а именно мне.

— Вы работаете с Джейми? — спросил Джонатан у Пруденс Медоуз.

— Я? Нет, конечно. Но в достаточно близкой сфере. Я фармацевт.

— Главный торговый представитель своей фирмы в Великобритании, — похвастался Медоуз. — Продает столько прозака, что можно держать под кайфом всю нацию. Зарабатывает больше меня.

— Ну, это вряд ли, — запротестовала Пруденс. — В самом деле, Джонатан, вам надо приехать к Джейми в офис. На всей Харли-стрит лучше хирурга не найти.

— Давай, давай, продолжай, — подзадоривал Медоуз.

— Да замолчи ты! — цыкнула на мужа Пруденс, награждая его тычком в ребра, и вновь переключила все свое внимание на Джонатана. — Он делает не только плановые операции, но и немало реконструктивной работы. Насколько я понимаю, и вы занимаетесь тем же?

— Когда появляется такая возможность, — сказал Джонатан. — Большую часть времени необходимое оборудование отсутствует. Меня тронуло ваше предложение посетить кабинет Джейми. С радостью им воспользуюсь, если будет время: ведь я пробуду здесь только три дня.

Джонатан внимательно разглядывал Пруденс Медоуз. Симпатичная, хотя не броская, узкие карие глаза и слегка обветренные губы. Он порылся в памяти, пытаясь вызвать ее образ из тех давних времен, когда учился в Оксфорде, но на поверхность ничего не всплыло. Он был уверен, что они никогда не встречались.

— Прошу прощения, но мне нужно бежать, — сказал Джонатан, делая жест куда-то в сторону. — Нужно найти человека, который меня пригласил. Может, мы встретимся завтра вечером?

— Пообедаем у нас дома, — сказал Джейми Медоуз. — Отказ не принимается. Ноттинг-Хилл. Номер телефона найдешь в справочнике. — Внезапно он подался вперед, и, когда тряс руку Джонатана, в глазах появились слезы. — Как хорошо, что мы встретились через столько лет! Просто не могу поверить.

— Разделяю твои чувства, Джейми, — отозвался Джонатан, тронутый столь откровенной сентиментальностью.

— В любом случае до завтра, — сказал Медоуз, беря себя в руки. — С нетерпением жду твоего доклада. Тогда же сообщу тебе подробности об обеде. Будь здоров!

— Желаю удачно выступить, — сказала Пруденс, тепло улыбнувшись.

Джонатан вернулся к бару и заказал еще одну бутылку пива. Зал был набит битком. Разговоры, вначале просто оживленные, становились все более шумными — сдержанность покинула терапевтов. Он попытался высмотреть в толпе доктора Блэкберна, а когда не увидел его, прошел по коридору в туалет.

Пора было выходить и присоединиться к остальным участникам. Никто не сможет бросить ему упрек, что он мало общается с коллегами.

Дверь в туалет распахнулась. Через мгновение он заметил в зеркале Блэкберна, явно чем-то взволнованного.

— Пойдемте, — сказал Блэкберн. — Следуйте за мной.

— Простите?

Блэкберн кивнул в сторону двери:

— Нам надо поторопиться, иначе они придут сюда. Мы должны их опередить.

Джонатан не двинулся с места:

— Кто это «они»?

— Сами знаете. — Блэкберн вышел из туалета. Озадаченный Джонатан последовал за ним. Блэкберн провел его по коридору, свернул за угол и открыл дверь в конференцзал. — Чего вы ждете?

Джонатан поспешно вошел.

— В чем дело? — спросил он Блэкберна, когда дверь закрылась. — Что значит: «иначе они придут сюда»?

— На вопросы нет времени. Просто делайте, что я вам скажу. Можете выбраться через окно: оно не заперто. Идете к станции метро «Грин-парк» и доезжаете до станции «Мэрилебон». Вам придется пересесть на «Пиккадилли». Мне дали понять, что вы ориентируетесь в Лондоне.

— Более или менее.

— Тогда хорошо. Выходите на станции «Мэрилебон» и направляетесь на запад, в сторону Эджвер-роуд. Вам нужен дом шестьдесят один. Он без лифта. Черная дверь с золотистыми цифрами. Увидите там фамилии и кнопки звонков. Не обращайте на них внимания: дверь будет открыта. Поднимайтесь на второй этаж, квартира два «С». — Блэкберн извлек наружу брелок — заячью лапку — с единственным ключом.

— О чем все-таки вы говорите? — спросил Джонатан, беря ключ.

— Ждите в квартире, пока вам не позвонят, — инструктировал его Блэкберн уже тише, поскольку Джонатан слушал внимательно. — Вы получите дальнейшие инструкции, когда мы убедимся, что все чисто.

— Чисто?

— Два человека следили за вами.

— Какие два человека? Я никого не заметил.

Блэкберн бросил на него взгляд, говоривший, что это его ничуть не удивляет:

— Уходите. Один человек хочет встретиться с вами, как, полагаю, и вы с ним.

Сердце Джонатана ёкнуло. Она здесь. Она в Лондоне.

Блэкберн направился к двери.

— Вам надо поторопиться, — сказал он.

8

Колледж Крайст-Черч в Оксфорде, выходящий на Луг — широкое поле неухоженной травы, окаймленное руслом петляющей реки Айсис, — является олицетворением британского высшего образования. Колледж был основан в 1524 году кардиналом Томасом Вулси, экспроприировавшим эти земли у группы упрямых монахов. Генрих VIII, в свою очередь, отобрал их у Вулси и сделал монастырскую церковь собором оксфордской епархии. Таким образом, Крайст-Черч стал единственным колледжем в Оксфорде, являвшимся одновременно и церковным учреждением, и высшим учебным заведением. Однако эта часть истории относится к путеводителям. Все, что известно о нем в наше время широкой публике, включая Кейт Форд, сводится к тому, что его большой холл послужил декорацией для столовой в замке Хогвартса в фильмах о Гарри Поттере. На Кейт он произвел должное впечатление.

Кейт пригнулась и назвала себя, обращаясь в сумрак привратницкой, а потом добавила:

— Я ищу Энтони Додда.

— Второй этаж. Первая дверь направо.

Она поднялась по деревянной лестнице. Было около шести часов вечера, и она уже успела устать. Причиной тому были видеоматериалы: весь день Кейт просидела в офисе службы безопасности «Парка-один», просматривая записи, сделанные камерами закрытой телевизионной системы здания в надежде обнаружить убийцу Роберта Рассела. Но никто: ни она, ни Редж Клик, ни один из консьержей, работавших накануне, — не видел незнакомцев внутри здания и, что особенно важно, никого, кто входил бы в дверь квартиры Рассела на пятом этаже. Восемь часов работы — и ни единой зацепки.

В четыре часа позвонил коронер и подтвердил, что череп Рассела был проломлен еще до падения. По его мнению, орудием явился тупой предмет, что-то вроде молотка с круглым бойком. И хотя он не мог утверждать наверняка, что этот удар стал причиной смерти Рассела, можно было сказать с полной уверенностью, что в результате удара погибший потерял сознание. Новость подтвердила подозрение Кейт, что Рассел был уже мертв или, по меньшей мере, лишен возможности сопротивляться, когда упал с балкона, и укрепила ее убеждение, что злоумышленник ждал возвращения Рассела в квартире. Оставался вопрос: каким образом он все-таки сумел проникнуть внутрь?

Добравшись до второго этажа, Кейт двинулась вперед по темному коридору. Первая дверь направо оказалась приоткрытой. Внутри тесной, залитой солнцем комнаты над столом склонился крепкий молодой человек в экипировке для игры в регби: он перекладывал стопку бумаг. Кейт просунула голову внутрь:

— Это офис профессора Додда?

— Да, — ответил студент, не поднимая головы.

— Он здесь? — спросила Кейт.

— Безусловно. — Молодой человек отложил бумаги и встал.

Он оказался выше, чем она ожидала, под метр девяносто. Красивый, краснощекий, с влажным от пота лбом под шапкой взъерошенных каштановых волос. Но особенно бросались в глаза его мускулистые ноги и бедра, крепкие, как ствол дерева.

— Где же?

— Перед вами. — Додд кивнул, подошел поближе и протянул руку. — Не смущайтесь, я привык. На следующей неделе мне будет сорок. Молюсь, чтобы поскорее появилась седина.

— Счастливчик. Я седые волоски выдергиваю с тридцати. Детектив, старший инспектор Форд.

— Я так и думал. — Додд убрал со стула мяч для игры в регби и предложил Кейт сесть. — Может быть, хотите чего-нибудь выпить? Воды, обычной или содовой, пиво?

— Воды, пожалуйста.

Додд позвонил привратнику и передал заказ.

— Извините за наряд, — сказал он Кейт. — Необходимо практиковаться. Сезон вот-вот начнется. Я всего лишь тренер, но надо сохранять форму. — Додд привстал, опершись о стол. — Впрочем, давайте поговорим о Роберте.

— Вы хорошо его знали?

— Я был научным руководителем его докторской диссертации. Мы встречались дважды в неделю в течение трех лет, поддерживали отношения и после. Могу утверждать, что знаю его достаточно хорошо, и уверен, что он не мог покончить с собой. Как я понимаю, вы тоже не склонны верить в эту версию.

В этот момент колокол на башне колледжа начал отбивать шесть ударов. Додд перевел взгляд на окно, и им пришлось ждать, пока «Большой Том» перестанет звонить. Когда стих последний удар, Додд вновь внимательно посмотрел на Кейт.

— Совсем не склонна, профессор Додд.

— Зовите меня Тони. Чем я могу вам помочь?

— Мне хотелось бы узнать побольше о Расселе.

— Что именно?

— Все. Вы не возражаете, если я буду делать записи?

Додд жестом показал, что не возражает. Кейт вытащила из кармана куртки блокнот и ручку. Сумок она не носила — сей предмет предназначен для кокетливых дамочек, а это не про нее. Все необходимое: жетон полицейского и удостоверение личности, мобильный телефон, бумажник и пистолет — она носила в куртке.

— Робби поступил в тысяча девятьсот девяносто шестом году, — начал Додд. — Он был выпускником школы в Итоне, но отличался от ее питомцев. Скромный, незаносчивый. Был достаточно умен, чтобы понять, что многого еще не знает. Такое не часто встретишь в подобных семьях. Ведь Расселы упоминаются еще в земельной описи Англии, произведенной в тысяча восемьдесят шестом году Вильгельмом Завоевателем. Они сражались против него при Гастингсе. Но Робби не придавал большого значения подобным фактам. Он существовал здесь и сейчас и начал грызть гранит науки с первого дня. Он обладал замечательным умом.

— В чем это выражалось?

— Он был способен видеть сквозь факты и хранил в памяти все самое важное. — Додд слегка стукнул себя по лбу. — Здесь у него была энциклопедия. Но он пошел еще дальше — видел структуры там, где простые смертные могли различить лишь тени. Мог обнаружить тенденции, когда имелись еще лишь случайные факты. Он предугадывал намерения, даже осмеливался предсказывать. И каждый раз оказывался прав.

Кейт вежливо кивнула. Структуры, тенденции, намерения. Что проку от таких разговоров? Она называла их болтовней. В науках она всегда была середнячком, любила чипсы с майонезом и тепловатый «Гиннесс».

— Что конкретно изучал лорд Рассел?

— Русскую историю двадцатого века, главным образом послевоенную. Его диссертация называлась «Случай нового авторитарного государства: великодушный деспот или тоталитарный царь?». Он не выражал оптимизма по поводу курса, взятого современной Россией. Язык он тоже изучал, но с другим преподавателем. Некоторое время провел в Москве, работал на какой-то банк. Потом вернулся, и мы приняли его в штат университета.

— Что он преподавал? Русскую историю?

— Сначала — да.

— А теперь?

Додд резко встал и начал мерить шагами кабинет, держа в руках мяч.

— Если честно, я не знаю точно, чем он занимался в последнее время.

— Но вы, кажется, сказали, что остались друзьями?

— Да, мы друзья. То есть были друзьями. Никак не могу привыкнуть к мысли, что его нет.

— Вы встречались регулярно?

— Исключая прошлый год.

— Можете припомнить, когда видели его в последний раз?

— Месяц, возможно, три недели назад.

— Он выглядел встревоженным?

— Откуда мне знать? — Додд повернулся к ней, в его повлажневших глазах появилась злоба. Он помолчал, и вспышка гнева прошла. — Мы уже не были так близки. У Робби свои проекты, у меня — свои. Я влюблен в прошлое, он устремлен в будущее. Мы не говорили о работе.

— А как же его студенты?

— У него больше не было студентов. Год назад Робби перестал преподавать.

— Тогда скажите, чем именно он занимался в университете?

Додд перестал ходить по комнате и положил мяч.

— Вы хотите сказать, что не знаете этого? Разве не они послали вас сюда?

— Кто «они»? — спросила Кейт.

— Я думал, вам объяснили. То есть я хочу сказать: разве вы там между собой не разговариваете?

— Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.

Додд подошел поближе к Кейт, и, когда заговорил, его голос звучал тихо и убийственно серьезно:

— Послушайте, детектив, старший инспектор Форд, дело обстоит следующим образом: работа Робби не может быть предметом открытого разбирательства. Я думал, вам это известно.

— Деятельность Рассела могла угрожать его жизни?

— Вы ставите меня в трудное положение.

— Правда? — спросила Кейт.

Додд не ответил. Он стоял, глядя на нее и тряся головой. Так близко, что она могла видеть морщинки, разбегающиеся от уголков глаз. Теперь ему вполне можно было дать сорок.

— Вас удивит, если я скажу: у нас есть доказательство, что лорда Рассела убили?

Додд отвернулся и направился в сторону окна.

— Робби знал, куда влез.

— И куда же?

— В большую игру.

— Что за игра?

— Существует лишь одна большая игра, не так ли? — Додд бросил на нее взгляд через плечо. — Может, теперь вы пойдете? В этих делах я ничем не смогу вам помочь.

— Я не сумею узнать, кто убил Роберта Рассела, пока не выясню, зачем кому-то понадобилась его смерть. Пожалуйста. — Кейт сделала паузу и осторожно заглянула Додду в глаза. — В конце концов, он был вашим… студентом. Думаю, он бы захотел, чтобы вы помогли нам найти его убийцу.

Додд мгновение обдумывал ее слова, потом отвернулся.

— Альфред-стрит, 5, — сказал он. — Там вы их найдете. Но не рассчитывайте, что они будут разговаривать с вами. Очень скрытная публика — такая у них работа.

— Кто они? О какой работе вы говорите?

— «ОА». «Оксфорд-аналитика».

Кейт повторила про себя это название несколько раз, пока не удостоверилась, что никогда его не слышала.

— Чем они занимаются?

— Тем, что лучше всего получалось у Робби. — Взгляд Додда переместился на открытое окно и неясно вырисовывающиеся очертания «Большого Тома». — Предугадывают будущее.

9

Эмма в Лондоне.

Джонатан вылез в окно, спрыгнул и приземлился на тротуар. Она здесь — приехала, чтобы повидать его. Он прошел по Парк-лейн, потом свернул налево, на Пиккадилли, которая кишела людьми — туристами и местными жителями вперемешку, и все, казалось, куда-то спешили. Замедли шаг, сказал он себе. За тобой наблюдают. Но кто? И где?

Если верить Блэкберну, двое наблюдали за ним в холле, но было трудно представить, чтобы кто-нибудь сумел пробраться за ним сквозь эту толпу. Он пошел быстрее, петляя в идущем навстречу потоке. Через каждые несколько шагов Джонатан оглядывался через плечо. Если они и здесь, то их пока не видно.

Прямо перед собой он увидел знак станции метро «Грин-парк». С беспечным видом спустился по ступенькам, купил в главном вестибюле билет на весь день, позволяющий неограниченно передвигаться в метро в течение двадцати четырех часов. Теперь он вновь почти бежал, на этот раз не думая о том, что кто-то его увидит. Нельзя было пропустить ни одного поезда. Следуя указателям, он быстро шел по облицованным белой кафельной плиткой туннелям, пока не добрался до линии Бейкерлу, идущей на север.

Сквозняк из туннеля, нарастающий рев, и поезд подкатил к платформе. Джонатан вошел в последний вагон и остановился у двери, обливаясь потом, несмотря на мощные кондиционеры. Он попытался оценить свое состояние по ударам сердца. Почему я не чувствую себя счастливым? — размышлял он, когда поезд неспешно отошел от станции. Уже полгода он не видел Эмму. По идее он должен испытывать радостное волнение. Ведь Эмма сказала, что выйдет с ним на связь, когда наступит благоприятный момент, и только в этом случае. Однако он был, пожалуй, испуган. Что она делает в Лондоне одновременно с ним? Почему появилась, зная, что за ним будут следить? И он понял, что боится за нее, а не за себя.

На «Пиккадилли» Джонатан пересел на другую линию. Поезда пришлось ждать недолго. Согласно полученной инструкции, он сошел на станции «Мэрилебон» и торопливо направился по длинным коридорам. Пассажиры выстроились в очередь к двум эскалаторам, поднимающим на поверхность. Он пробрался к одному из них и побежал, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки. Через минуту он оказался на улице, запыхавшийся, но несколько успокоившийся.

По Эджвер-роуд квартал за кварталом тянулись дешевые гостиницы с почасовой оплатой и непрезентабельными квартирами. Этот район всегда был популярен среди небогатых туристов, только что прибывших иммигрантов и не связанных узами брака парочек. Кампания так называемой джентрификации — облагораживания районов, — ставшая спасением для многих пришедших в упадок кварталов Лондона, еще не докатилась до этой северной окраины.

Он разыскал дом 61 среди зелени на углу напротив табачной лавки и магазинчика восточной бакалеи. Как и было обещано, дверь оказалась открытой. Внутри пахло жареным барашком и табачным дымом. За шаткими стенами раздавались возгласы на незнакомом языке. Джонатан поднялся по лестнице на второй этаж. Ключ, который ему передали, легко повернулся в недавно смазанном замке. Квартира оказалась ветхой и почти пустой. Влажная гниль разъедала застланный покоробленным линолеумом пол. Окно в гостиной было заколочено фанерой. С потолка свисала лампочка без абажура. Он щелкнул выключателем, но свет не загорелся.

Ему потребовалось секунд двадцать, чтобы заглянуть во все комнаты и вернуться в прихожую. Из обстановки он обнаружил только рваный матрас, несколько маленьких столиков и старый черный телефонный аппарат образца примерно 1960 года, с вращающимся диском, стоящий на полу в гостиной.

«Ждите звонка, — было сказано ему. — Нам нужно убедиться, что все чисто».

Джонатан поднял трубку и услышал длинный гудок. Надо думать, что методы наблюдения у них не такие допотопные, как этот телефонный аппарат. Приложив руку к губам, Джонатан прошептал: Позвоните, скажите мне, где я смогу увидеть Эмму. Он посмотрел на часы. Почти семь вечера. Солнечные лучи с трудом проникали сквозь покрытые сажей окна, заливая комнату странным, словно дошедшим из стародавних времен, светом. Он попытался открыть окно, но обнаружил, что оно забито гвоздями.

Подождал пять минут, потом еще пять. Выглянул на улицу. Вечерний транспорт полз нескончаемой вереницей, изрыгая выхлопные газы. Он принялся ходить взад и вперед, но вскоре это занятие стало невыносимым, и он сел, что оказалось еще хуже. Прислонившись спиной к стене и вытянув ноги, он неотрывно смотрел на телефон.

В комнате было душно и жарко. От пива у него разыгрался аппетит, и желудок стонал, требуя насыщения. Внезапно он понял, что ждать больше не может, вскочил и вновь попытался открыть окно. Его прошиб пот: спина взмокла, лоб покрылся испариной.

Наконец телефон зазвонил.

Джонатан поднес трубку к уху:

— Алло.

— А все эти годы мне казалось, что тебе нравится жара.

Это была она.

Но четкий, с британским выговором голос доносился не из телефона. Он раздался совсем рядом, за спиной. Джонатан обернулся и увидел в дверях Эмму. Она убирала мобильник в карман джинсов.

— Привет, — сказал он.

— И тебе привет.

— Как ты оказалась в Лондоне?

— Из-за одного парня, который должен был туда приехать. Решила, что мне захочется повидать его и обсудить последние новости. Сам знаешь.

— Да, догадываюсь.

Эмма заправила прядь волос за ухо, и он заметил, что ее глаза увлажнились. Он медленно подошел к ней, желая для начала просто хорошенько ее рассмотреть. Она была одета так, как он всегда ее представлял: тугие джинсы, черная футболка, сандалии. Рыжеватые волосы беспорядочными колечками падали на плечи. На левом запястье у нее был плетеный браслет из слоновьего волоса, а на шее — нефритовое ожерелье, подаренное им на ее двадцатипятилетие.

Он коснулся рукой щеки Эммы, всматриваясь в ее зеленые, пристально глядящие на него глаза:

— Рад тебя видеть…

Она поцеловала его, прежде чем он успел закончить фразу.

— Я скучала по тебе, — сказала она, отстраняясь ровно настолько, чтобы уткнуться носом ему в щеку.

— И я тоже. — Джонатан обхватил ее и крепко прижал к себе. — Ты давно здесь?

— В Лондоне? Несколько дней.

— Хорошо выглядишь. Я хотел сказать — лучше, чем в последний раз, когда я тебя видел.

— Тогда ты как раз выковыривал пулю из моего плеча.

— Предпочитаю думать, что я искусно ее извлек.

— Уж не знаю, насколько искусно, но болело оно зверски.

— У тебя хорошая память.

— Знаешь, как говорят: первая пуля не забывается.

— А я думал: первый поцелуй. — Джонатан потрогал Эмму за плечо, взволнованный ее видом, возможностью ее ощущать. — Как оно?

Отступив назад, Эмма продемонстрировала восхитительную подвижность плеча:

— Как новое.

Джонатан одобрительно кивнул. Внезапно он посмотрел в сторону двери:

— Это значит, что никто за мной не следил?

— Сейчас нет. Но их двое, если это тебя интересует.

— Двое — кого?

— Двое опекунов. Один в синем спортивном костюме — официальный телохранитель какой-то важной шишки, живущей в отеле. Другой ведет наблюдение из своей машины. Желтовато-коричневый «форд». «Дивизия» обычно покупает американские автомобили. Они вели тебя до самого метро. Пришлось немного вмешаться, чтобы сбросить их с твоего хвоста.

— Что ж, спасибо. — Он оглядел обветшалую квартиру, внезапно осознав, что не знает, что еще сказать. — Надеюсь, ты живешь не здесь?

— Нет, конечно, — ответила Эмма, отводя взгляд и явно не желая вдаваться в подробности.

— Так чем ты здесь занимаешься?

— Я уже говорила, что появлюсь, когда станет безопасно. Навела справки и выяснила, что ты приедешь в Лондон на конференцию. Решила, что время пришло.

— А как же те парни в отеле, которые, по-видимому, следят за мной?

— Профессиональный риск. По-моему, ты стоишь того, чтобы на него пойти.

Джонатан улыбнулся. Он подозревал, что, помимо желания с ним повидаться, были и какие-то иные причины ее пребывания в Лондоне. Эмма быстро справилась со своими эмоциями. Но сам он был сейчас слишком поглощен ею, чтобы долго размышлять об этом.

— Я рад, что ты приехала. Начал уже подумывать, удастся ли вообще тебя когда-нибудь увидеть.

— Как обстоят дела в лагере?

— Не так уж плохо, если разобраться. Не хватает нескольких пар рук, но снабжение сейчас приличное. Это уже кое-что.

— Как с антибиотиками?

— Красный Крест направляет нам каждый месяц самолетом контейнер с медикаментами. Их хватает, чтобы бороться с малярией и тропической лихорадкой. А на прошлой неделе произошел кошмарный случай. Я должен тебе рассказать. Девочка играла у реки, и крокодил цапнул ее за руку — отхватил ниже локтя. Отец был рядом и все видел. Он так разъярился, что вытащил крокодила из воды и убил. Чудовище не меньше трех с половиной метров. Он вспорол ему брюхо — а там рука его дочери, целехонькая, без единой царапины. Мы сумели начать операцию менее чем через час после происшествия и пришили руку. Если удастся предотвратить инфекцию, думаю, она сможет даже слегка шевелить пальцами.

— Ты и эти руки, — сказала Эмма. — Волшебство какое-то.

— Прости, не понял.

— Волшебные руки. Ты бесконечно талантлив. Лучший хирург, которого я встречала в своей жизни.

— Я бы не сказал.

— Точно тебе говорю. Знаю по собственному опыту. — Эмма взяла его правую руку и расправила пальцы, один за другим, целуя каждый сначала шутливо, а потом уже и всерьез. — И не только на операционном столе, — шепнула она, вплотную приблизившись к нему, так что их тела прижались друг к другу и Джонатан ощутил ее запах. — Насколько я помню, эти руки столь же талантливы во всех отношениях.

— Прошу прощения, мэм, но они давно не имели практики.

— Хм… Неужели? Сейчас мы это проверим, ладно?

Она расстегнула его рубашку и положила ладони ему на грудь. Потом ее руки начали двигаться в другом направлении, и Джонатан закрыл глаза.

— Вы быстро вспомните, не так ли, мистер? Господи, почти забыла, как это бывает.

Джонатан обнял ее и слегка приподнял.

— Не обращай внимания на матрас.

Потом Джонатан лежал, чувствуя теплоту, удовлетворение, наверное, даже счастье.

— Надо обдумать, как ты могла бы вернуться ко мне.

— Не говори об этом.

Он оперся на локоть, желая пояснить свои слова:

— Нет-нет, я вовсе не имел в виду, что ты полетишь вместе со мной в самолете. Другим путем, как ты обычно перемещаешься. Через Париж, или Берлин, или…

— Джонатан…

— Или Гавану.

— Гавану? — Эмма громко рассмеялась и теснее прижалась к нему. — А из Гаваны куда? Или мне не следует задавать подобных вопросов?

Джонатан обдумывал ответ. Что-то в ее голосе оставляло ему надежду, что вопрос задан не из чисто научного интереса.

— В Венесуэлу.

— В Венесуэлу? В Каракас или Барранкилью?[3] И там, и там приличные аэропорты.

— Оставляю выбор за тобой. Если ни то, ни другое тебя не устроит, можно добраться до Сан-Паулу. У США нет с Бразилией договора об экстрадиции. Попав в Южную Америку, будет гораздо легче оказаться в Кении.

— На трамповом[4] судне? Или у тебя есть другие идеи?

— Я больше склоняюсь к реактивному самолету. Не могу ждать еще полгода.

Эмма кивала, внимательно слушая его рассуждения.

— А потом, как я полагаю, мы встретимся в лагере на озере Туркана? — спросила она уже менее благоразумным тоном.

— Да. Там мы будем в безопасности.

— И я смогу просто жить с тобой. Или ты выстроишь мне маленькую, крытую соломой хижину в лесу, куда будешь наносить ежедневные визиты после работы или когда устанешь, и мы сможем продолжить этот разговор под звездами, как бывало прежде? Ты этого хочешь, Джонатан? Спрятать свою жену куда-нибудь подальше, занимаясь тем временем своими делами?

Он ничего не ответил, поскольку уловил колючие нотки в ее голосе. В глубине души Эмма была реалисткой и не переносила путешествий в края несбыточных мечтаний.

— У меня всего один вопрос, — продолжала она. — Что будем делать с теми, кто с твоей помощью пытается выйти на меня?

— Ты сама сказала, что они сели мне на хвост только в Лондоне. В лагере никто не вел за мной наблюдения.

— Ты в этом уверен?

Джонатан кивнул:

— Нас, постоянных сотрудников, в лагере девять человек, семь из них живут там безвыездно уже больше двух лет. Я знаю их, Эмма. Они не работают на какое-то государство. Кроме того, я соблюдаю осторожность. Даже не упоминал твоего имени. Да и в контакт с тобой вступил в первый раз.

— А как насчет Хэла Бейтса?

— Хэл Бейтс? Ты имеешь в виду этого мутноглазого Хэла из Комиссии ООН по беженцам? Ты думаешь, я его интересую? Быть такого не может! Этот парень появляется раз в месяц на денек-другой — он ведет бухгалтерию лагеря, — спрашивает, не нужны ли нам какие-нибудь заплесневелые неприкосновенные запасы, и уматывает обратно в Найроби. Я с ним даже не разговариваю.

— Хэл уже двадцать лет в ЦРУ. А ООН для него — официальное прикрытие. Каждый раз, приезжая в лагерь, он наводит о тебе справки. И заметь, никаких силовых методов. Всего лишь несколько случайных вопросов, заданных разным собеседникам: «Кстати, старина, не доводилось видеть доктора Рэнсома с женой? Знаешь, такая бой-баба, недурная mwanamke[5] с классной парой титек?» Похоже на Хэла? Он даже снимает тебя украдкой и отправляет фотографии в Лэнгли, а они потом передают их в «Дивизию» Коннору. В рамках сотрудничества между агентствами.

— Быть такого не может! — запротестовал Джонатан. — Мне кто-нибудь обязательно сказал бы об этом. Я знаком со всеми, кто там работает, включая местных. Все они мои друзья. И, даже несмотря на это, я не теряю бдительности и приглядываюсь, не слишком ли внимательно они за мной наблюдают. Я осторожен, Эм. Если бы кто-нибудь следил за мной, я знал бы.

— Ты и понятия не имеешь, как соблюдать осторожность, — сказала она с сочувствием, вызвавшем у Джонатана раздражение. — Ты не смог бы выявить нашей тайной сети, даже если бы это была змея, заползшая тебе в брюки. Мы бы не позволили тебе ее заметить.

— Ты не права!

— А Бетти? — совершенно спокойно спросила Эмма.

— Какая Бетти? Та, что готовит завтраки? — При упоминании этого имени Джонатан просто онемел от удивления. Откуда Эмма могла о ней знать? — Да ей всего четырнадцать лет, и она давным-давно в лагере! Ты хочешь сказать, что она ваш агент?

— Вовсе нет. Да это и ни к чему. Все, что от нее требуется, — держать ушки на макушке и быть готовой сообщить куда следует, если вдруг увидит тебя с женщиной европейского вида, не работающей в лагере. По моей последней информации, денежное вознаграждение за эти сведения составляет сто долларов. А если она сообщит именно о той женщине, которую ищут, то выплата увеличивается вдвое — заработок за полгода в тех краях. Сколько вы платите Бетти за приготовление завтраков?

— Нисколько. Она бесплатно питается, имеет относительно безопасное жилье и трижды в неделю посещает школу при лагере.

— Да, понимаю. Она из тех друзей, которым можно доверить жизнь жены.

Вопрос закрыт, подумал Джонатан. У него нет контрдоводов. Вердикт будет быстрым и обвинительным: подсудимый Джонатан Рэнсом виновен в том, что безрассудно подверг опасности жену. Приговором, вынесенным за такое преступление, станет смерть, но не его, а Эммы.

Она повернулась на бок, и он увидел на ее спине, прямо над почкой, длинный шрам. Он провел по нему пальцем.

— Это серьезно, — сказал он, садясь и всматриваясь внимательнее. — Что случилось?

— А, это. Ничего страшного, — сказала Эмма. — Упала и порезалась, только и всего.

Шрам был длиной двенадцать сантиметров, рана искусно зашита, но отек еще не спал.

— Разрез глубокий — тут поработал хирург. Что за падение такое?

— Ерунда. Думаю, битое стекло. Не стоит так волноваться.

Он знал, что она лжет.

— Волноваться? Я о тебе каждый день думаю. Гадаю, где ты, не грозит ли тебе опасность, увижу ли тебя когда-нибудь. И вот ты являешься как гром среди ясного неба, с ужасным шрамом на боку и ничего не желаешь объяснить, ведешь себя так, словно мы подростки, которые прячутся от папы с мамой. Долго это будет продолжаться? Я что, должен жить как монах, тоскуя по тебе, а потом однажды появится какой-нибудь незнакомец или незнакомка и сообщит, что тебя уже нет в живых?

— Нет, не должен, — ответила Эмма как-то чересчур рассудительно.

Джонатан откинулся назад.

— Значит, ты не можешь ехать со мной?

— Нет.

— А я с тобой?

— Не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее.

— Так как же тогда, Эмма? Как сделать, чтобы все было хорошо?

— Не знаю.

— Что ты хочешь этим сказать?

Эмма взглянула на часы и села:

— Довольно разговоров! Тебе пора в отель.

— Не сейчас. Сначала ты должна мне ответить.

Но Эмма была уже на ногах.

— Мы и так пробыли здесь слишком долго. Машина внизу. Одевайся.

— Ладно, ладно. Подожди минутку.

Эмма схватила его за руку и провела на первый этаж, а оттуда они вышли из здания через заднюю дверь. На улице ее действия обрели четкость и собранность. Эмма огляделась по сторонам: теперь она была на открытом пространстве, а значит, в опасности.

Они прошли к черному «ауди», припаркованному через два квартала дальше по улице. Она отключила сигнализацию пультом дистанционного управления и села за руль. По дороге к отелю они молчали. Она высадила его метров за сто от входа. Джонатан просунул голову в открытое окно:

— Когда я увижу тебя снова?

— Завтра.

— Точно? Как мне найти тебя? Спросить Блэкберна?

— Думаю, это не очень хорошая идея. Мы разыщем тебя. А теперь иди. Удачного тебе выступления. Не нервничай: все пройдет хорошо.

Раздался автомобильный гудок. Эмма переключила передачу, нажала на педаль акселератора, и «ауди» влился в поток транспорта.

Джонатан наблюдал за автомобилем, пока тот оставался в поле видимости, потом пошел в отель. Не успел он войти в вестибюль, как к нему поспешил полноватый серьезный мужчина в сером костюме в тонкую полоску, с гвоздикой в лацкане пиджака:

— А вот и вы, доктор Рэнсом. Мы ждем не дождемся, чтобы поговорить с вами. Где вы были?

— Гулял в парке. Нужно было немного подышать. Нарушение суточного ритма после перелета.

— Да, конечно. — Встретивший его человек, пониже ростом, положил руку на локоть Джонатана и повел его в направлении стойки администратора. Он был лыс, с румяным лицом и умными темными глазами. — Вы получили мою записку? — спросил он. — Я нацарапал пару слов на вашей программе. Подумал, что было бы разумно скоординировать наши планы перед вашим выступлением завтра утром. Портье заверил меня, что записку отнесли в ваш номер.

— Вашу записку? — Только сейчас Джонатан вспомнил изящный почерк: Хочу увидеть вас, чтобы поздороваться. Потребуется несколько минут, чтобы обсудить ваши замечания. — Это вы прислали мне программу?

— Да, конечно. А кто же еще?

Джонатан не ответил, и человек продолжал:

— Надеюсь, гостиничный номер вам понравился? Некоторые участники полагают, что роскошь там излишняя, но, мне кажется, нам необходимо уединяться в достойной обстановке. Мы ведь хирурги, а не водопроводчики. Нельзя же ожидать, что мы станем встречаться в конференц-зале выставочного центра Эрлз-Корт. Впрочем, хватит об этом. Как вы долетели? Все хорошо?

Но Джонатан не ответил. Он больше не слышал, что говорит этот человек. Наконец он разглядел бирку на его пиджаке.

На ней было написано: «Доктор Колин Блэкберн».

10

— Я никак не могу комментировать работу Роберта Рассела на нашу фирму, — заявил самоуверенный, высокомерный с виду человек, сидящий через стол от Кейт Форд. — Все, работающие на нас по контракту, делают это на основе абсолютной конфиденциальности. Дело не в том, что мы не хотим помочь вам в расследовании, мы просто не можем этого сделать. Правила есть правила.

Иэн Кэрнкросс, шестидесяти лет, с редеющими волосами на макушке, директор фирмы «Оксфорд-аналитика», со скучающим видом глядел на Кейт сквозь бифокальные очки, надетые на кончик ястребиного носа. Они сидели в офисе фирмы на Альфред-стрит, 5. Рядом располагался паб «Карета и герб», и назойливый шум вечерней толпы посетителей поднимался снизу от узкой, мощенной булыжником улочки, проникая в раскрытые окна фирмы. В течение десяти минут Кейт пришлось выслушивать пространный рассказ об «Оксфорд-аналитике».

Фирма была основана тридцать лет назад американским юристом, помощником Генри Киссинджера в Белом доме во времена президентства Никсона. Эта идея пришла в голову американцу, когда он завершал работу над докторской диссертацией в Оксфорде. Он пришел к выводу, что сообщество преподавателей и ученых Оксфорда представляет собой несравненное созвездие экспертов мирового уровня по всем вопросам — от экономики и политологии до географии. Если бы ему удалось впрячь всю эту эрудицию в одну повозку, ученые могли бы отвечать на самые важные вопросы, исходящие от правительств и многонациональных корпораций всего мира. Он хотел, чтобы лучшие умы Оксфорда анализировали разнообразные проблемы, от сводок погоды и будущих цен на нефть до прогнозов по поводу назначения следующего советского премьера. По своим целям и задачам «Оксфорд-аналитика» стала первым в мире «открытым разведывательным агентством». Экспертное заключение предоставлялось любому лицу, обратившемуся в фирму, если, конечно, его устраивали весьма внушительные расценки «ОА».

— У лондонской полиции тоже есть свои правила, — сказала Кейт. — И нам запрещено разглашать подробности, касающиеся расследуемых нами в настоящее время дел. Я, например, пренебрегаю своими обязанностями, сообщая вам, что лорд Рассел в момент убийства держал в столе заряженный пистолет, которым не успел воспользоваться. Я выйду за пределы своих полномочий, если скажу, что Рассел еще до того, как выпал с балкона, получил огромную шишку на голове, явившуюся результатом удара, который, возможно, проломил ему череп. И я также не имею права говорить о том, что тот, кто ждал его возвращения домой прошлой ночью в два сорок, не только сумел миновать трех консьержей и камеры слежения системы безопасности, охватывающие каждый квадратный сантиметр нежилых площадей здания, но и каким-то образом обмануть новейшую систему сигнализации лучшей частной охранной фирмы Лондона. И самое неприятное: мы не имеем ни малейшего представления, каким образом преступник покинул здание, поскольку, когда мы приехали, сигнализация работала. Тем не менее я могу открыто высказать свое мнение, если вы потрудитесь его выслушать.

Иэн Кэрнкросс кивнул, слушая ее с несколько более заинтересованным видом, чем прежде.

Кейт продолжала:

— Мистера Рассела убил профессионал. Я не имею в виду какого-нибудь головореза, выпущенного из тюрьмы в Брикстоне, который раз-другой кого-то пришил. Здесь действовал тот, кого обучали лучшие специалисты в этой области. И речь в данном случае идет не об «открытом» разведывательном ведомстве. Я также утверждаю, что если по какой-либо причине убийца имеет основания полагать, что кто-то другой, вроде вас например, знает, какими исследованиями занимался Рассел, то ему убить такого человека — пара пустяков.

Кейт подождала, пока смысл сказанного дойдет до собеседника, отметив про себя, что лицо Кэрнкросса внезапно побелело, как у покойника.

— И еще одно, — продолжала она. — В случае, если вы решитесь нарушить некоторые из ваших правил, я имею полномочия предложить вам круглосуточную охрану, чтобы вы ненароком не прыгнули с собственного балкона, если он у вас, конечно, есть. Уверена: ваш адрес хорошо известен всем заинтересованным лицам. — Она подняла голову и улыбнулась. — Так что, если вы не возражаете, сэр, я спрошу вас в последний раз: над чем работал Роберт Рассел?

В ответ раздался шепот:

— МГОН.

Кейт откинулась на спинку стула и достала блокнот:

— Продолжайте, я вся внимание.

— Матрица глобальных очагов напряженности, — сказал Кэрнкросс немного громче. — Это часть системы раннего предупреждения, которую мы предлагаем нашим клиентам. МГОН создана, чтобы прогнозировать будущие риски. Мы скомпоновали перечень из двадцати ключевых показателей, который позволяет нам с высокой степенью точности предсказать ход событий в той или иной зоне внимания.

— В каких, например?

— Кто станет следующим премьер-министром Японии. Долгосрочный прогноз уровня инфляции в США. Количество нефтяных вышек, постоянно действующих в Саудовской Аравии, и их влияние на стоимость нефти.

— Не думаю, что лорд Рассел был убит из-за неправильного прогноза цены за баррель нефти, — сказала Кейт.

— Нет, конечно, — сказал Кэрнкросс. — Осмелюсь предположить, причина не в этом. Роберт усовершенствовал программу МГОН. Вы знакомы со сбором разведывательных данных из открытых источников?

Кейт смутно помнила, что видела похожий заголовок в бумагах на рабочем столе Рассела, но о чем идет речь, она толком не знала. Так она и сказала Кэрнкроссу.

— Именно в этом направлении все сейчас и движутся, — ответил тот.

— Кто это все?

Кэрнкросс исподлобья посмотрел на нее:

— Достаточно отметить, что корпорации не единственные наши клиенты. Есть люди из правительственных кругов и некоторые другие, проявившие интерес к нашей работе. Информацию, считающуюся наиболее ценной, раньше было принято классифицировать как закрытую или секретную. А если какой-то факт был общеизвестен, он расценивался… — Кэрнкросс сделал паузу, чтобы подобрать верное слово, — пользуясь вашим выражением, как пара пустяков. Но такой подход был абсолютно неверен. Дело в том, что вся информация о намерениях ваших друзей и врагов, которая вам необходима, уже имеется в наличии. Мир тонет в потоках информации. Недостатка в ней не ощущается, скорее, наоборот, ее слишком много. Вопрос лишь в том, как ее разыскать. Благодаря Интернету степень закрытости снизилась с шести уровней по крайней мере до трех. Возьмите, к примеру, мир знаменитостей. Вы можете не быть знакомы с Дэвидом Бэкхемом лично, но вы знаете, кто его самые близкие друзья, что он ел на ужин вчера вечером, какие чаевые оставил и куда собирается отправиться путешествовать послезавтра. В другом преломлении это можно назвать разведкой, создающей основу для совершения определенных действий. Можете вообразить, что было бы, если бы мы располагали столь же обширной информацией об Адольфе Гитлере, или Иосифе Сталине, или даже Саддаме Хусейне? Кому нужна шпионская фотокамера «Минокс», когда мобильный телефон ничем ей не уступает? В наши дни каждый — шпион. Просто люди об этом не догадываются. Информацией становится реальное время — то, что происходит сейчас. Именно этим и занимался Роберт. Он создавал сеть достоверной информации, СДИ, и подбирал людей, которые такую информацию поставляли.

— Вы хотите сказать, что лорд Рассел был шпионом?

— Никоим образом. «Оксфорд-аналитика» не является по своей сути разведывательным агентством. Роберт просто разрабатывал методологию сбора точной своевременной информации по самым разным темам, интересующим наших клиентов. Его сильная сторона — создание сетей, использующих высокопоставленные источники информации, которые делились с ним различными сведениями неофициально.

— СДИ?

— Совершенно верно.

— А кто относился к этим источникам?

— Кто угодно. Заместитель министра обороны Бразилии. Финансовый директор золотодобывающего конгломерата в Южной Африке. Российский генерал, ответственный за автотранспорт в Чечне. Любой человек, владеющий информацией, которая поступает к нему в режиме реального времени и имеет стратегическую важность. Суть в том, что при современной технологии тот, кто имеет доступ к сведениям, не подлежащим огласке, может сообщить их немедленно и анонимно.

— Информацию секретного характера?

— Как правило.

— И продается она тому, кто предложит наивысшую цену?

— Если это намек на тот или иной вид предательства, то вы не угадали, — парировал Кэрнкросс. — Мир изменился. Границы стали принадлежностью прошлого. Информация не имеет паспорта: она принадлежит всем.

— И все же лорд Рассел хранил дома пистолет на случай встречи с тем, чьи взгляды не столь демократичны.

На этот раз Кэрнкросс не ответил.

Кейт продолжала:

— Я думаю, в ходе сбора развединформации из открытых источников, который делался не в интересах Великобритании, он обнаружил нечто, что находить не следовало.

Кэрнкросс снял с носа бифокальные очки и стал протирать их носовым платком.

— Похоже, события сегодняшнего утра подтверждают ваш тезис, — сказал он спокойно, но при этом стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Упоминал ли Рассел в разговорах с вами предмет своего текущего исследования?

— По касательной.

— По касательной?

— Да… то есть очень поверхностно.

Кейт громко выдохнула:

— Мистер Кэрнкросс, меня не интересуют ни касательные, ни поверхности, ни матрицы глобального пространства. Я занимаюсь фактами. Делился ли лорд Рассел с вами своими открытиями? Да или нет?

Кэрнкросс продолжал полировать свои очки.

— Роберт упоминал, что натолкнулся на нечто, из-за чего потерял сон. Он сказал, что проблема эта не терпит отлагательства и что он докопался до таких тем, которые лучше было бы не трогать. Это все. Боюсь, не слишком много.

— Говорил он о какой-нибудь опасности? Атаке на Великобританию? О чем-нибудь, связанном с риском для жизни?

— Боже милосердный, нет, — ответил Кэрнкросс. Казалось, он был искренне удивлен. — Ничего подобного. Несколько лет назад Роберт привлек наше внимание к возможному покушению на ливанского премьер-министра. Могу вас заверить: мы передали эту информацию в соответствующие инстанции в рекордные сроки.

— Если мне не изменяет память, ливанский премьер-министр взлетел на воздух в результате взрыва бомбы в Бейруте.

— Увы, да, — признал Кэрнкросс. — Мы не успели спасти беднягу. Вся же прочая работа Роберта имела чисто научный интерес.

— Упоминал ли он о человеке, которого зовут Миша? Как мне сказали, это производная форма от имени Михаил. Оба имени русские.

— Простите, но я ничего не знаю ни о каком Мише.

— А о Виктории Биар?

Кэрнкросс покачал головой:

— Могу я спросить, откуда у вас эта информация?

Кейт уселась поудобнее и сложила руки на груди.

— Боюсь, я не имею права разглашать эти сведения. И еще один, последний вопрос: не упоминал ли Рассел о некоей важной встрече завтра утром?

Кэрнкросс поджал губы, словно обратившись к некоему внутреннему банку данных:

— Не могу припомнить ничего подобного. Он был несколько обеспокоен, но по другому поводу. Он что-то исследовал некоторое время, потратил множество усилий на…

В этот момент раздался решительный стук и дверь офиса приоткрылась. Кейт успела заметить светловолосую голову и квадратную челюсть человека в холле.

— Иэн, на пару слов…

Кэрнкросс посмотрел на Кейт, потом на дверь, и она заметила в его глазах страх.

— Извините.

Он встал и вышел к человеку в холле. Кейт увидела, как на плечо Кэрнкросса опустилась рука и увлекла его прочь.

Кэрнкросс вернулся через несколько минут.

— Прошу прощения, — сказал он. — Непредвиденные обстоятельства. Боюсь, придется завершить нашу встречу.

— Вы говорили, что Рассел был чем-то обеспокоен.

— Скачком цен на нефть. Единственной причиной этого могло быть нападение на один из крупнейших нефтедобывающих объектов где-нибудь в Нигерии или Саудовской Аравии. Но я могу сказать наверняка, что он никогда не упоминал имени Миша. А может быть, смерть Роберта никак не связана с его работой? Кто знает, куда могут завести человека его личные наклонности и пристрастия?

— Может быть и так, — согласилась Кейт. Если она правильно поняла, Кэрнкросс только что попытался бросить тень на репутацию Рассела. Она убрала записную книжку в карман и встала. — Предложение об охране остается в силе.

— Нет-нет, — поспешно сказал Кэрнкросс. Было видно, что ему не терпится выпроводить ее из кабинета. — В этом нет необходимости. Наверное, все дело в том, что нас немного выбила из колеи смерть Роберта.

Кейт не могла позволить, чтобы ее торопили.

— Вы уверены, что больше ничего не можете вспомнить? — спросила она, задержавшись в дверях и гадая, кто так внезапно положил конец их беседе.

— Абсолютно ничего.

Она вручила ему свою визитную карточку:

— Если вам вспомнится что-нибудь, относящееся к этому делу хотя бы по касательной, позвоните мне.

Выйдя из здания, Кейт постояла немного, понимая, что ее надули, обвели вокруг пальца. Она была уверена, что Кэрнкросс мог рассказать ей гораздо больше, а инстинкт подсказывал, что именно это могло помочь найти убийцу Рассела. Более того, его попытка опорочить напоследок Рассела, намекнув, что его сексуальные наклонности явились причиной убийства, не на шутку ее рассердила. Смерть Рассела не была убийством из-за страсти. Слишком много здесь было расчета. Обуздав немного свой гнев, она направилась к машине.

Зазвонил мобильник. Это был Клик.

— Слушаю, Редж.

— Я в квартире Рассела. Вам нужно приехать сюда немедленно. Мы нашли.

Кейт остановилась и зажала пальцем другое ухо, чтобы лучше слышать сквозь уличный шум:

— Нашли? Что?

— Обнаружили, как убийца попал в квартиру Рассела.

— Расскажите.

— Вам надо увидеть самой, иначе не поверите.

— Еду.

Кейт прекратила разговор. Но прежде чем продолжить свой путь дальше по аллее, она в последний раз посмотрела на офис Кэрнкросса на втором этаже. Окно было закрыто, и, хотя солнечные лучи отражались от него, она смогла различить очертания светловолосой головы с квадратной челюстью. Человек внимательно следил за ней.

И кто ты такой, черт тебя возьми? — спросила она у безмолвной фигуры.

11

Необходимые компоненты, разложенные на полу гаража, были аккуратно прислонены к его задней стенке.

Двадцать брусков пластиковой взрывчатки, связанных по четыре штуки и покрытых для термоизоляции оранжевым пластилином. Каждый из пакетов весил пять килограммов.

Два пятнадцатикилограммовых мешка десятисантиметровых плотницких гвоздей.

Два десятикилограммовых мешка стальных болтов длиной семь с половиной сантиметров.

Пять пятикилограммовых мешков крупной дроби 00.

Четыре двадцатипятикилограммовых мешка портландцемента.

Одна катушка электропровода с медной жилой.

Один метровый кусок шнура детонатора, производимого шведской фирмой «Бофорс».

Одна коробка капсюлей-детонаторов — десять штук.

Консервная банка с пирогелем, больше известным как напалм.

Один мобильный телефон (все еще в фабричной упаковке), имеющий сим-карту с внесенными на счет двадцатью фунтами.

И наконец, последнее по счету, но не по значимости, — только недавно определенное средство доставки, сверкающее в лучах люминесцентных ламп, которое занимало центр гаража.

Для операции был выбран «БМВ»: дорогие автомобили привлекают меньше внимания, чем дешевые, а на этом осталась наклейка с ценой — девяносто тысяч английских фунтов, около двухсот тысяч американских долларов, включая НДС. Модель 2011 седьмой серии, серого цвета с внутренней отделкой из черной кожи, удлиненной колесной базой и девятнадцатидюймовыми защитными ободами. Машина с мощностью двигателя как у автомобилей дипломатического класса вполне уместно выглядит поблизости от улицы Уайтхолл, где размещаются многочисленные правительственные учреждения.

Стоявший в гараже человек, худой и бледный, одетый в синий рабочий комбинезон, осматривал автомобиль. Ничем не примечательный мужчина, если не брать в расчет руки. На левой было только три пальца: мизинец и безымянный оторвал, взорвавшись, неисправный детонатор. Правая рука, хоть и целая, но словно опутанная паутиной, была изуродована рубцами. Если при возгорании белый фосфор соединяется с человеческой плотью — водой его уже не отмоешь. То были руки бомбиста.

Человек, как и украденный «БМВ», попал в страну контрабандным путем, хотя и не очень кружным. Он прибыл из французского города Кале, откуда был тайно перевезен через Ла-Манш на высокоскоростном катере-«сигарете» и высадился на побережье в Дувре двадцатью четырьмя часами ранее. Изготовив бомбу, он вернется на тот же берег, чтобы совершить путешествие в обратном направлении, но неизвестно, отправится он в Кале или еще куда-нибудь. Такие люди не склонны афишировать свои маршруты.

Имени у него не было, и называли его только по профессии — Механик.

Механик кругами ходил вокруг автомобиля, засовывая руку то под капот, то под крышу, то под багажник.

Все взрывные устройства отличаются друг от друга и должны конструироваться в соответствии с конкретным назначением. Чтобы разрушить дом, требуется не менее пятисот килограммов взрывчатого вещества и возможность подойти достаточно близко к цели. Лучше всего здесь подойдет грузовик или фургон, также не помешает и готовность человека пожертвовать собственной жизнью. Чтобы довести число человеческих жертв до максимума, необходимо меньшее количество взрывчатки, но больше наполнителя, например шрапнели. Существенным фактором является близость к цели. Скорость детонации пластиковых бомб военного назначения составляет 8000 метров в секунду. Одна лишь взрывная волна способна разрушить стоящий неподалеку автомобиль. При такой скорости даже плотницкий гвоздь будет лететь далеко и поражать насмерть.

Работа, которую ему поручили сделать в этот вечер, представляла собой промежуточный вариант между описанными двумя случаями. Чтобы ее выполнить, Механику потребовалось шесть часов.

Закончив, он осмотрел «БМВ» наметанным глазом бывшего полицейского. Автомобиль, казалось, внешне нисколько не изменился: не кренился на сторону и не опустился на подвеску. Взрывчатка была равномерно распределена с левой, пассажирской стороны автомобиля, а также скрыта в багажнике, порогах, крыше и двигателе.

Механик рассчитал местонахождение зарядов, имея в виду трехъярусную модель. Прежде всего он покрыл шасси напалмовым гелем, затем разместил слоями наполнитель — гвозди, болты и картечь, — наконец сформировал и прикрепил пластиковую взрывчатку.

Цемент был использован в качестве уплотняющего материала: Механик поместил один мешок с цементом в правую часть багажника, содержимое второго мешка разложил по небольшим пакетам и распределил по пустотам вокруг двигателя. Цемент, таким образом, направит силу взрыва в желаемом направлении.

Стандартный мобильный телефон, подсоединенный к запалу, должен был детонировать взрывное устройство. Когда на мобильник поступит сигнал, он пойдет дальше на электрический заряд, который воспламенит капсюль-детонатор. Тот в свою очередь воспламенит шнур детонатора, и пластиковая бомба взорвется. Все займет 1,01 секунды.

Оставалось еще одно, последнее дело. Он подлез под машину и установил помехоподавляющее устройство под рулевое колесо. Объекты нападения прибегали к не менее изощренным способам для защиты своей жизни, чем те, кто стремился их убить. Нередко, чтобы защититься от дорожных мин, автомобили оснащались устройствами для создания радиопомех, не пропускающими все входящие телефонные сигналы. Черная коробка, которую он подсоединил к встроенному аккумулятору автомобиля, заблокирует такое устройство. Все сводилось к тому, кто кого перехитрит.

Закончив работу, Механик выбрался из-под машины и встал.

И тогда он увидел стоящую у двери женщину.

— Все готово? — спросила она.

Механик обтер руки куском замши. У женщины были темно-зеленые глаза и волнистые рыжеватые волосы. Ее красота поразила его не меньше, чем ее беззвучное появление. Он поостерегся спрашивать, как ее зовут.

— Не включайте мобильник, пока не припаркуете машину. У них теперь бывают сканеры.

— Какой номер телефона?

Он продиктовал, и женщина внесла его в память своего мобильника.

— А гвозди и болты зачем?

Механик бросил взгляд в угол гаража, но не ответил.

— Зачем гвозди? — повторила она вопрос. Она потратила неделю на то, чтобы собрать все необходимые материалы, и ей не нравилось, что в последний момент потребовались гвозди, болты и картечь. — Взрыв и так будет достаточной силы.

— Чтобы быть уверенным: работа завершена, к моему полному удовлетворению, — ответил ей скрипучий баритон. Из недр гаража возник низкорослый, коренастый человек и подошел к машине. В уголке его рта торчала сигарета без фильтра. На нем, как обычно, был весьма сомнительного качества серый костюм в тонкую полоску. — Не беспокойся, — сказал он. — Это кумулятивный заряд. Взрывная волна будет направлена на цель. Сопутствующий ущерб при этом минимален.

— Привет, Папик, — сказала женщина.

— Привет, крошка.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел пожелать тебе удачи.

— Две тысячи километров, чтобы похлопать меня по плечу? Как мило с твоей стороны.

— Решил, что мое присутствие произведет на тебя впечатление и лишний раз напомнит о наших обязательствах.

— Да уж, впечатление ты произвел.

Папик швырнул сигарету на пол и загасил каблуком.

— Гвозди, говоришь? Тебя это смущает? Впрочем, неудивительно: ты всегда была слишком чувствительна, хотя старалась не подавать виду.

— Осмотрительна. Есть разница.

Папик нахмурился. Он не соглашался.

— Я пошел на риск, вернув тебя.

— Но ты ведь сам меня отпустил.

— Выбора не было: я не мог больше тебе платить. Вся система была разрушена — финансовая необходимость, ничего не поделаешь.

— Но ведь мы были одна семья. Ну-ка, вспомни, была я твоей дочерью или нет?

Папик приблизил руку к ее лицу и провел по губам своими грубыми пальцами:

— Вижу, твой муженек так и не научил тебя держать рот на замке. Американцы! Слабаки.

Женщина резко отвернулась.

— Многие на тебя рассчитывают, — продолжал Папик, выуживая из кармана пиджака новую сигарету.

— Особенно ты.

— Особенно я. Признаюсь. Хотел быть уверен, что ты не испытываешь опасений, возникающих иногда в последнюю минуту.

— А почему я должна их испытывать?

Папик снял с языка табачную крошку.

— Сама подумай, — резко ответил он, щелкая потертой зажигалкой «Зиппо»: на ее памяти он всегда ею пользовался.

— Ты забыл про Рим? — Эмма Рэнсом отогнула край футболки и показала шрам. — Возвращаться — это не выход.

— И мы оба об этом знаем. — Коренастый мужчина поцеловал Эмму в обе щеки и вложил ей в руку ключи от машины. — Хорошей охоты.

12

Прошло больше двенадцати часов после того, как жилище лорда Роберта Рассела на Парк-лейн, 1, было официально объявлено местом преступления, а в его квартире все еще кипела бурная деятельность. Члены команды экспертов сновали по коридорам, таская сумки с вещественными доказательствами, фотоаппараты, видеокамеры и оборудование для составления карты объекта. Их задача заключалась в том, чтобы сфотографировать квартиру, найти отпечатки — короче говоря, обшарить все сверху донизу и разыскать хоть что-нибудь, что могло бы дать ключ к разгадке преступления. Работу, судя по всему, удастся закончить только завтра.

Когда подъехала Кейт, Редж Клик стоял у входа. Он изобразил на лице вежливую улыбку, но она сразу увидела, что за целый день напряженной работы он очень устал. Морщины стали глубже, как на рельефной карте, а щеки свисали седельными вьюками.

— Привет, Редж, — сказала она, пожимая ему руку. — Я вижу, сражение в полном разгаре.

— Как обычно, босс. — Клик попытался улыбнуться. — Пожалуйста, пройдите со мной. — Он пересек холл и свернул в кухню, придержав дверь для Кейт. — Я велел нашим сыщикам облазить всю квартиру, чтобы разыскать возможное орудие убийства — нечто тяжелое и твердое. Они проверили лампы, весьма странную статуэтку, инструменты, кухонную утварь — нет ли на них частичек волос или ткани. Чтобы нанести удар такой силы, надо было иметь под рукой что-то увесистое.

— Удалось что-нибудь найти?

Клик вздохнул:

— Не думаете же вы, что я привел вас сюда, чтобы угостить пудингом с заварным кремом? Взгляните. — Он открыл дверцу морозильной камеры, где она увидела полки, забитые мясом разных сортов, полуфабрикатами и мороженым.

— Похоже, его стукнули пакетом с замороженным горошком, — предположила Кейт.

— Вы не так далеки от истины. — Клик наклонился, чтобы открыть отсек для хранения напитков в нижней части морозилки. Когда он выпрямился, Кейт увидела в его руке бутылку водки в ледяном панцире. — Приходилось такое видеть?

Кейт покачала головой:

— Я пью теплую или, если повезет, с парой кубиков льда.

— Возьмите. — Клик передал ей бутылку. — Их было две. Вторую забрали как орудие убийства.

— Орудие убийства? Вы хотите сказать, что Рассела ударили по голове бутылкой русской водки?

— Не русской — польской. Так или иначе, мы обнаружили во льду по меньшей мере три светлых волоса. Их отправили в лабораторию для анализа ДНК, и, как я полагаю, будет получено соответствие.

Кейт положила бутылку обратно в морозильную камеру и закрыла дверцу.

— Не самое очевидное место для поисков орудия убийства, — призналась она. — Выходит, он хорошо здесь ориентировался?

Кивнув, Клик пригласил ее жестом следовать за ним:

— Я еще и половины не показал. Эта труба использовалась для спуска грязного белья в прачечную, когда здание было гостиницей. Она сделана из манчестерской стали. Ни одного пятна ржавчины, с тех пор как ее изготовили сто лет назад. На каждом этаже есть дверцы-шлюзы. Когда новые владельцы реконструировали здание, они обнесли трубу стеной и заделали дверцы.

Два офицера полиции стояли на коленях внутри встроенного стенного шкафа Роберта Рассела, разглядывая в свете электрического фонаря зияющий квадратный вырез в стене. Отсутствующий кусок сухой кладки был уже отправлен в лабораторию для анализа и снятия отпечатков пальцев.

— Он поднялся из подвала, — сказал Клик. — Аккуратно заделал отверстие внизу. И даже не особенно торопился.

— Вы хотите сказать, что он умудрился забраться на пятый этаж по этому стальному гробу?

— Настоящий Человек-паук.

Кейт заглянула в бездонную трубу, изумляясь, каким надо быть храбрецом, какой обладать сноровкой, чтобы подняться по такому узкому и темному лазу. Казалось, падать туда можно бесконечно. Внезапно ей стало трудно дышать, и закружилась голова. Кейт резко отстранилась от этой бездны и вышла из стенного шкафа.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Клик, следуя за ней.

— Нормально, — с трудом выговорила она. — Ничего страшного. Просто я с трудом переношу замкнутые пространства. — Она закусила губу, дожидаясь, пока боль не загонит ее страхи назад, потом сказала окрепшим голосом: — Итак, убийца выбрался отсюда и прошел в кабинет Рассела. Давайте посмотрим, как он это сделал.

Методично, шаг за шагом они проследили путь, проделанный убийцей восемнадцать часов назад. В каждой комнате Клик указывал местонахождение различных устройств, обеспечивающих безопасность: детекторов движения, термодатчиков, датчиков вибрации. Осмотр завершился через десять минут в тщательно прибранном кабинете Рассела.

— Как вы думаете, сколько времени ушло на то, чтобы нейтрализовать эту систему?

— Не так важно, сколько это заняло, — ответил Клик. — Мы до сих пор не можем понять, как это было сделано. Предполагается, что подобную систему безопасности невозможно преодолеть.

— Так говорят обо всех системах безопасности.

Попав в кабинет Рассела, Кейт тут же кивнула в сторону плазменного экрана:

— А как насчет этой таинственной женщины? Удалось что-нибудь о ней узнать?

— Боюсь, что нет, — ответил Клик. — Мы определили провайдера кабельного телевидения, но они требуют предписания из Министерства внутренних дел, а без него не станут даже смотреть, кто прислал им сообщение. И даже если соответствующее распоряжение будет получено, битва предстоит нешуточная. Если Рассел принял меры, чтобы запутать следы, будет почти невозможно ее разыскать. По крайней мере в ближайшее время.

— Проклятье! — воскликнула Кейт. — Мы должны ее найти. Она единственный ключик, который у нас есть. Кто знает, возможно, она сама в опасности. Может быть, Рассел не единственный в списке лиц, подлежащих уничтожению. Похоже, наши противники — отъявленные мерзавцы. К тому же, Редж, это настоящие профи. Выпестованные государством головорезы.

— Головорезы? Мне казалось, мы ищем только одного человека.

— Едва ли.

Кейт вышла из кабинета и направилась по коридору своей обычной, стремительной походкой. На ходу она рассказывала, что́ ей удалось узнать о работе Рассела в фирме «Оксфорд-аналитика».

— Рассел совал свой нос куда не следовало. А эта операция была разработана в мельчайших деталях: они имели доступ к планам здания, схеме системы безопасности квартиры — знали всё. Не удивлюсь, если окажется, что участников было по меньшей мере трое. Один наблюдал за зданием, другой вел Рассела до дома и, наконец, сам убийца. Профи, Редж.

Клик остановился у парадного входа, тяжело дыша:

— Не могли бы вы немного сбавить ход? Так и сердце не выдержит. Куда вы так мчитесь?

— В службу безопасности здания, — бросила Кейт через плечо.

— Но ведь мы уже смотрели видеозаписи, — запротестовал Клик, — и вернулись оттуда с пустыми руками.

Кейт ждала в лифте, Клик еле успел проскочить в закрывающиеся двери.

— Мы смотрели недостаточно внимательно, — сказала она.

Служба безопасности здания располагалась на втором этаже «Парка-один». Это была тесная комната, основное пространство которой занимали многочисленные видеомониторы, встроенные в одну из стен. Курить здесь не разрешалось, но помещение тем не менее пропахло табачным дымом. Кейт стояла опершись спиной о противоположную стену, и взгляд ее перемещался с одного из шестнадцати мониторов на другой, работавших в реальном времени. Рядом стоял Редж Клик. С другой стороны — комендант здания и начальник службы безопасности.

— Понятно, почему мы не засекли его раньше: он уже находился в квартире, — сказала Кейт, ожидая загрузки и синхронизации звука и изображения на первом диске.

— Боюсь, что в подвале камера не установлена, — сказал шеф службы безопасности, бывший пехотный офицер с щетинистыми усами и легкой хромотой, которую он получил в битве при Гус-Грине на Фолклендских островах и старался сделать так, чтобы все об этом узнали. — Никогда не думали, что в этом есть необходимость. С улицы туда нет доступа. Попасть в подвал можно только на лифте или по лестнице, но и то, и другое находится под наблюдением.

— Прямо в точку, — сказала Кейт. — Я как раз хочу начать с дисков, где отслеживаются лифты и лестничные колодцы. Давайте посмотрим последний фрагмент записи перед убийством Рассела, начиная с полуночи вчерашнего дня.

Шеф службы безопасности нашел соответствующие DVD и включил запись. Широкоугольный обзор лифтов заполнил главный экран. В нижнем левом углу бежали цифры, указывающие время. Кейт попросила синхронизировать диски с записями на камеры в вестибюле и гараже. Таким образом они могли бы установить, не случилось ли так, что кто-то вошел в лифт на одном из верхних этажей, но не вышел из него в вестибюле или в гараже.

В это время ночи бо́льшая часть перемещений пришлась на жильцов, возвращающихся домой после вечеринок. Можно было наблюдать, как обитатели дома проходят через гараж или вестибюль, а потом появляются в одном из лифтов. При этом комендант здания называл имена каждого человека, чье изображение они видели: «Это сэр Бернард» или «Это мистер Гупта».

После часа ночи поток жильцов уменьшился. Они прогнали диск с увеличенной скоростью, делая паузу только при появлении на экране очередной фигуры. Когда временной код показал 2.45 — время смерти Рассела — и о каждой личности, появившейся на экране, был дан отчет, шеф службы безопасности спросил, не сделать ли перерыв.

— Подождите, не выключайте, — попросила Кейт. — Если он вышел из квартиры через подвал, то потом ему пришлось снова подняться, чтобы покинуть здание.

Они продолжили смотреть диски. К ее ужасу, они не увидели ни одного человека, входящего в лифт с 2.20 ночи до прибытия детектива Кена Лэкстона в 3.15. Они наблюдали, как в 3.17 детектив с тщательно уложенными волосами вошел в лифт и занял место рядом с рыжеволосой женщиной. Кейт понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: что-то здесь не так.

— Стоп! — резко сказала Кейт. — Кто это?

— Вы имеете в виду Красавчика Кенни? — хихикнул Клик, потирая уставшие глаза.

— Я имею в виду женщину, которая едет вместе с ним в лифте.

— Не знаю, — сказал начальник службы безопасности. — Единственное, что могу сказать: она не проживает в этом доме. Иначе я бы ее запомнил.

Кейт и Клик обменялись взглядами.

— Откуда, черт возьми, она взялась в 3.17 утра?

— Полагаю, она оставила машину в гараже, — сказал шеф службы безопасности.

— Я не видела, чтобы кто-нибудь туда въезжал. А ты, Редж? Перемотайте назад.

Начальник службы безопасности остановил все мониторы и перемотал фрагмент, показывающий подземный паркинг. Кейт оказалась права: ни одна машина не въезжала в гараж.

— Вернитесь назад к лифту. Мы, должно быть, упустили момент, когда она в него входила.

Они запустили диск в обратном направлении, наблюдая, как Кен Лэкстон задом выходит из лифта. Неизвестная женщина осталась внутри, что означало: она находилась там, когда Лэкстон вошел. Кадры шли дальше в обратном направлении. Одиннадцатью секундами раньше, в 3.16.45, дверь вновь открылась и женщина, пятясь, вышла.

— Она вошла в подвале, — сказала Кейт.

Редж Клик поджал губы, словно ему стало не по себе от сделанного Кейт вывода. Она засунула руки в карманы и отвернулась от экрана:

— Но как она туда попала?

Начальник службы безопасности покачал головой:

— Мы проверили наш журнал и можем отчитаться обо всех визитерах за последние четыре дня.

Кейт обдумывала сказанное:

— Дайте мне диски наблюдения за гаражом.

Им потребовался еще час, чтобы найти то, что они искали. В два часа предыдущего дня Рассел поставил свой «астон-мартин DB12» в подземный гараж, припарковав машину в отведенном ему месте, и прошел к лифту. Пятью минутами позже свет в гараже потускнел. А еще через пять минут багажник «астон-мартина» распахнулся, оттуда вылезла модно одетая женщина и перекинула через плечо кожаную сумку, которая была как раз такого размера, чтобы вместить инструменты, необходимые для проделывания дыры в стене подвала и последующей ее маскировки. Свет, однако, был слишком тусклым, и женщину толком разглядеть не удалось. Она быстро прошла через гараж, отвернувшись от камеры.

Кейт попыталась рассмотреть женщину, пока та входила в лифт и ехала в нем один этаж вверх до подвала. Злоумышленница ни разу не подняла лицо, и камера не смогла его зафиксировать. Профи, напомнила себе Кейт. А может быть, даже больше, чем профи.

— Она и есть тот убийца, которого мы ищем.

13

Фрэнк Коннор не любил Англию. Еда паршивая, погода гнусная, да еще и дороговизна страшная. Англичане любят пиво теплым, а ростбиф — холодным. И хуже всего, они упорно ездят неправильно, по левой стороне дороги. Дважды его едва не сбило машиной, когда он, переходя улицу, забывал посмотреть направо. Выпив последний бокал кока-колы, он грыз кубик льда, наблюдая, как сквозь сгущающиеся сумерки возникает, словно приветствуя его, стеганое одеяло зеленых пастбищ и холмистых предгорий. И только когда колеса коснулись земли и реактивный самолет остановился, он понял, почему так не любит эту страну. Потому что это не Америка.

Машина с шофером из офиса ждала его на бетонированной площадке аэропорта Станстед, расположенного в сорока восьми километрах к северо-востоку от Лондона. Коннор покинул самолет и вручил свой паспорт ожидающему пассажиров чиновнику. Пилот заранее передал данные Коннора по радио. На паспорт взглянули мельком, только для того, чтобы подтвердить его личность, после чего сделали знак рукой, что можно проходить. Багаж не досматривали.

— Итак? — спросил Коннор, залезая на переднее сиденье.

— Она здесь, — выезжая на автостраду, ответил шофер, грубовато-добродушный шотландец с покатыми плечами.

— Вы ее видели?

— Нет, но этот парень Рэнсом что-то замышляет. Он тут сыграл с нами хорошую шутку.

— Как так? Объясните.

— Он зарегистрировался в отеле в восемь утра. В обед пробежался вокруг парка, потом сидел безвылазно в номере. В шесть спустился на прием с коктейлями. Немного пообщался с коллегами, потом выпил пива. Человек сугубо штатский, сразу видно. Ни меня, ни Лиэма он не заметил. Минут через тридцать помчался в туалет. Слишком близко подойти мы не могли, чтобы его не вспугнуть. Вышел он оттуда с одним из докторов, приехавших на конференцию. Высокий такой, на вид безупречный джентльмен. Они вдвоем зашли в конференц-зал чуть дальше по коридору. Мы ничего не заподозрили. Ведь до этого момента Рэнсом вел себя вполне обычно.

— А дальше что? — спросил Коннор.

— Через пять минут другой доктор вышел, а он — нет.

Коннор вздрогнул, но тут же напомнил себе, что это именно то, чего он хотел. Знак, пусть даже он и не в состоянии извлечь из него выгоду.

— И куда же он пошел?

— Он мог выйти только через окно и оказаться на Парк-лейн. У нас был человек снаружи, который заметил, как Рэнсом направляется в сторону Пиккадилли. Он успел отойти уже достаточно далеко. Мы видели, что он спускается в метро тремя кварталами дальше. Там-то мы его и потеряли.

— Там он и сыграл с вами шутку?

— Но это настоящий зверинец! — протестующе воскликнул шотландец. — Час пик, а у нас для работы не кавалерийский эскадрон, а всего два сотрудника.

Коннор недовольно хмыкнул. Вот и еще одна причина ненавидеть эту страну: не могут выследить нужного человека.

— Ладно, — сказал он примирительно. Коннор придерживался правила во всех ситуациях подбадривать своих людей. — Уверен, вы сделали все возможное.

Агенты «Дивизии» привлекались из всех закоулков мира разведки. Некоторые приходили из подразделений специальных армейских операций, таких как морской десант, «зеленые береты», рейнджеры. Другие переводились из Разведывательного управления Министерства обороны, из консульского корпуса и даже с Секретной службы. И наконец, были и те, кого прибивало течением с чужих берегов. Одна из самых тщательно скрываемых тайн «Дивизии» состояла в том, что организация пользовалась услугами наемных оперативников со всех концов света, — это были агенты иностранных разведок, потерявшие свои должности в результате сокращений бюджета, идеологических разногласий, ненадлежащего поведения или совокупности вышеперечисленных причин.

— Где он сейчас?

— Он вдруг появился в вестибюле гостиницы в восемь часов. При этом его словно подменили. Прежде мы наблюдали за спокойным увальнем. Теперь же Рэнсом был весь на нервах. Все время оглядывался через плечо, словно боялся, что кто-то подкрадется сзади и пальнет ему в затылок. Мне удалось подслушать, как он сказал другому доктору, что ходил прогуляться в парк из-за нарушения суточного ритма после перелета. И гулял два часа? Чушь собачья! Что-то его напугало.

Или кто-то.

Было уже больше десяти, когда автомобиль с Фрэнком Коннором миновал Марбл-Арч и выехал на Парк-лейн. Когда машина проезжала мимо отеля «Дорчестер», он вытянул шею.

— Вы нашли того, другого доктора, — спросил он, — который проводил его в конференц-зал?

— Нет. Он словно растаял в воздухе. Явно не штатский.

— Значит, у нее своя команда?

— Похоже что так, босс. — Водитель искоса посмотрел на Коннора. — Но на кого она работает?

— Да, это действительно вопрос. — Коннор смотрел на сияющие огни отеля, привратников в богатых ливреях и вереницы красивых людей, проходящих в обоих направлениях через вращающиеся двери. Вытащив из пиджака мятый блокнот, он написал в нем: «Соловей в Лондоне». Соловей — последняя оперативная кличка Эммы Рэнсом.

— Куда, мистер Коннор?

— В Ноттинг-Хилл. Мне надо кое с кем поговорить.

14

Ка-тинк.

Услышав этот шум, Джонатан внезапно проснулся.

Он сел на кровати и стал напряженно прислушиваться к малейшему звуку. Он привык спать с раскрытым окном, отдернув занавески. Серебристый свет полной луны проникал в комнату, бросая зловещие удлиненные тени. Он не увидел ничего, что могло бы вызвать тревогу, и не слышал больше никаких звуков. Отбросив одеяло, он выскользнул из кровати и подошел к двери. Она была заперта на замок, но латунная цепочка, которую он накинул, когда ложился спать, свободно висела, слегка покачиваясь.

Джонатан обернулся в сторону кровати, нервы были напряжены до предела. Не понимая, вошел кто-то в номер или только попытался войти, он включил свет. Спальня была пуста, поэтому он прошел к просторной гостиной, заглянул внутрь, но и там никого не увидел. Только легкий ветерок шуршал занавесками.

Ка-тинк.

Его взгляд упал на пристенный столик: стоящая на нем хрустальная ваза, которую задевала занавеска, слегка постукивала о стену. Джонатан отодвинул вазу подальше от занавески. Немного успокоившись, он провел рукой по подбородку и спросил себя, действительно ли закрывал дверь на цепочку, ложась спать. Может быть, да. Но может быть, и нет. Он страшно устал и все еще находился под впечатлением от встречи с Эммой.

И тут где-то совсем рядом раздался глухой звон стакана, поставленного на твердую поверхность. Он почувствовал за спиной чье-то присутствие и тут же потянулся к вазе. Услышав шаги, он подумал: Вот оно. Они знают, что я видел Эмму. И пришли за мной. Но не успел он схватить вазу и обернуться, как чья-то сильная рука зажала ему рот, оттянув голову назад.

— Ш-ш-ш. Меня здесь нет, — сказала она едва слышным шепотом.

Знакомые губы коснулись его уха, рука ослабила хватку. Обернувшись, Джонатан увидел Эмму, приложившую палец к губам. Он сделал ей рукой знак, что все понял, и ждал, не двигаясь, а она ходила кругами по комнате, проводя маленьким прямоугольным прибором рядом со стенами, лампами, телевизором и телефоном. Она нашла то, что искала, за гравюрой всадника, а также в ванной — там это было прикреплено к задней стороне зеркала, стоявшего на туалетном столике. Эмма бросила электронные подслушивающие устройства в стакан и заполнила его водой из крана. Потом закрыла дверь ванной и подошла к Джонатану.

Она была одета в черное с головы до ног: черные джинсы, черная футболка и черные туфли без каблуков. Волосы собраны в конский хвост, щеки раскраснелись, лицо без следов косметики. Она провела рукой по его голой груди.

— Сколько раз я твердила себе, что не стану этого делать.

— Чего — этого?

Она поцеловала его, не закрывая глаз, потом отступила назад и стянула с него рубашку. Не отводя взгляда, расстегнула лифчик, и сбросила его на пол, потом сняла джинсы.

— Как ты проникла внутрь? — спросил он.

— У меня есть ключ от номера.

Это его почему-то не удивило.

— А цепочка?

— Дешевый трюк. Когда-нибудь покажу.

— Обязательно, — сказал он. Дешевый трюк того же рода, что и ее умение разбирать пистолет с завязанными глазами. — Я-то думал, мы увидимся завтра.

— Нарушение дисциплины. Что совершенно непозволительно, сэр. — Эмма легла на кровать, укутавшись простыней. — Кажется, это будет труднее, чем я думала.

— О чем ты?

— О том, что́ должна тебе сказать.

Джонатан повернулся на бок и внимательно посмотрел на жену, на янтарные крапинки в ее зеленых глазах.

— Вот он я, — прошептал он. — Расскажи мне.

Эмма провела по щеке пальцем:

— Я уезжаю.

— Еще месяцев на пять?

— Дольше.

— Ты уверена? Откуда ты знаешь?

— Потому что я должна уехать.

— Ты уже уезжала. Сказала, что надо уладить кое-какие дела, а потом мы встретимся, когда это будет безопасно.

— Я думала, что так и получится.

— Как надолго?

— Не знаю…

— Год? Два?

— Да… Не знаю точно. Не меньше года, а может быть, и дольше. Может быть, навсегда.

Джонатан изучал черты ее лица, выискивая скрытые места, где она прятала свои сомнения, но видел лишь непреклонность: все та же решительная, упрямая женщина, которую он полюбил.

— Должен же быть какой-то иной выход.

— Его нет. И мы оба это знаем.

— Ты говоришь так, как будто от меня что-то зависит. Это твое решение. Твоя проклятая жизнь.

Он отшвырнул простыню и встал с кровати.

— Теперь уже нет. Я обменяла ее на новую десять лет назад.

— Ради чего?

— Ради долга. Ощущения причастности. Потребности внести свой вклад. Ради всего, что движет нами, когда мы присягаем на верность.

— Ты свой долг исполнила, — сказал он, касаясь ее рукой. — И даже больше. Государство должно быть тебе благодарно.

Эмма опустила глаза:

— «Дивизия» получила взбучку за провал операции. Конгресс пытался прикрыть организацию, президент дал им еще один, последний, шанс.

— Последний шанс? Он что, с ума сошел?

— Я ведь тебе рассказывала. «Дивизия» как гидра. Стоит отрубить ей голову, и на ее месте вырастают десять новых. Из нее можно извлекать пользу, и президент не так глуп, чтобы ограничивать свои возможности.

— А ты говорила с ними? С людьми из «Дивизии»?

— Шутишь, что ли?

— Я просто хотел сказать…

— Что ты хотел сказать?

— Мне казалось, что с твоими связями ты могла бы найти способ объяснить, почему была вынуждена не подчиниться их приказам. Они могли бы понять.

— Я отщепенец. Я не просто перестала подчиняться приказам, Джонатан, а полностью вышла из-под контроля. Чуть не пустила ко дну весь их корабль. Я стала для них врагом.

— Но ведь ты не позволила сбить реактивный пассажирский самолет.

— Для них нет никаких «но». К тому же самолет спас ты. Стоит мне только показаться им на глаза, как я тут же получу пулю в лоб. Мне казалось, я тебе все объяснила. Или ты думаешь, что я скрываюсь, как какой-нибудь военный преступник, просто так, ради забавы?

— Извини. Наверное, я не знаю и половины из того, что тебе пришлось пережить.

— Конечно не знаешь. — Эмма перевела дыхание. — Понимаешь, новый директор «Дивизии» — законченный ублюдок. Его зовут Фрэнк Коннор, и он вышел не из нашей среды, то есть не обучался работе в полевых условиях. Вся его карьера прошла за письменным столом, и вот теперь он наверстывает упущенное. Ума не приложу, как выбор мог пасть на него. Он достаточно умен, чтобы понять: его кураторы не позволят ему даже мизинцем шевельнуть, пока он не разберется со мной.

— Там, внизу, его люди?

— Вероятно.

Джонатан чувствовал, что она недоговаривает:

— Что произошло, Эм? Он уже делал попытку? Откуда этот шрам у тебя на спине?

— Разве это имеет значение?

— Конечно имеет.

Эмма поднялась и посмотрела ему прямо в лицо.

— Ну тогда знай: он уже пытался меня убить. Мы ведь как раз этим и занимаемся: делаем мишенями своих врагов. Находим их, преследуем, а потом, если все складывается успешно, уничтожаем. Разница лишь в том, что на этот раз мишенью стала я.

Джонатан кивнул. Ему хотелось сжать ее в объятиях, но он сдержался.

— Где ты тогда была?

— В Риме.

— Что ты там делала?

— Навещала старых друзей. Во всяком случае, я их таковыми считала. Увы, я ошиблась. Я вышла из садов Боргезе и стояла на углу, ожидая, когда меня отвезут пообедать. Нарушила все правила, написанные в любом учебнике. Осталась одна, без сопровождения, в городе, который плохо знала. Какие-то десять минут человек, охранявший меня, отсутствовал. И как раз тогда появились они.

— Господи Иисусе, Эмма!

— Блейкмор предпочитает орудовать ножом, — небрежно сказала она, проведя пальцем по синевато-багровому шву. — Он забыл, что мне об этом известно. Отделалась двадцатью семью швами и разодранной почкой. Наверное, мне повезло.

— Но как они тебя нашли?

— Благодаря тебе.

— Мне?

— В апреле ты позвонил по телефону. В их системе твой номер был уже зафиксирован.

— Но это невозможно. Я купил телефон в Найроби. Никто мне на него не звонил, кроме коллег из лагеря.

— Я уже тебе говорила. У них повсюду глаза и уши.

— Но это было только раз…

— А им больше и не нужно. Они засекли мой номер, мои координаты по спутниковой системе навигации. Организовали фальшивую встречу. Использовали имя моего старого связного. Знали, что я ему доверяю. Ну и, как я уже говорила, я сама нарушила все правила.

— Прости меня. — Джонатан сел, вконец раздавленный.

— Это моя вина, а не твоя. Нужно было сразу избавиться от этого телефона. Но все дело в том, что я ждала твоего звонка. Хотела услышать, что тебе надо меня видеть. Когда ты в бегах, самое опасное — усталость, которая рано или поздно наступит. Забываешь, что, хоть их и не видно, они все равно рядом. Становишься ленивой, хуже того — сентиментальной.

— А с ним что?

— С Блейкмором? Он мертв. — Эмма произнесла это без всяких эмоций голосом тайного агента, к которому прибегала, когда говорила о работе, — сухим и деловым, словно и нет ничего необычного в том, что человек вонзает нож тебе в бок, а ты убиваешь его в завязавшейся борьбе.

Джонатан наблюдал, как Эмма потерла шрам пальцем. На ее губах появилось подобие улыбки. Что, черт возьми, за улыбка такая? Триумф победившего? Выжившего? Или отомстившего?

— Я могу уехать куда-нибудь, спрятаться, — сказал он. — Через пару лет они отстанут.

Эмма покачала головой, но ничего не сказала в ответ.

— Но можно же что-то придумать! — настаивал Джонатан.

Эмма подошла к нему, положила руку на плечо и посмотрела в глаза:

— Имеешь ли ты хоть малейшее представление, чего мне стоило увидеть тебя сегодня вечером, на какой пойти риск, чтобы попасть в твой номер? Может быть, я и знаю, как обойти запертую дверь, но я не в состоянии перехитрить каждого головореза в этом городе. Знаешь, чему нас учили в первую очередь? В любой операции у тебя только один шанс — первый, он же и последний. Я израсходовала свои девять жизней. Меня спасает лишь вера в себя. А то, что я сделала сегодня вечером, просто глупо. Проблема в том, что я это прекрасно понимаю, но все же поступаю по-своему. Мне нужно было тебя увидеть. Ты опасен для меня, Джонатан. Ты как яд.

Выпустив его из своих объятий, она подошла к окну. Постояла там в обрамлении рассветного неба. Занавески слабо колыхались вокруг ее голых ног. Она обернулась, взглянула на него через плечо и грустно улыбнулась:

— Эмма Рэнсом умерла сегодня вечером.

Джонатан, стоявший сзади, обнял ее. Однажды он ее уже оплакивал. Он познал ощущение несчастья при известии о потере супруги. Но теперь было еще хуже. Мысль о том, что Эмма где-то есть, что она жива, но он никогда не сможет ее увидеть, была непереносимой. На него навалилась безысходная тоска.

Так они стояли долго, наблюдая, как солнце согревает деревья в Гайд-парке и на извилистых дорожках появляются всадники на лошадях, и слушая, как вокруг пробуждаются резкие, механические звуки города.

Зазвонил мобильник Эммы. Она молча высвободилась из объятий Джонатана и, вытащив телефон из кармана джинсов, проверила входящий номер, а потом взглянула на мужа. Ее поведение мгновенно изменилось. Она смотрела на него отчужденно, словно он был незнакомец или, того хуже, враг.

Повернувшись, Эмма вышла в ванную. Она не отвечала на звонок, пока за ней не закрылась дверь. Когда же она вернулась несколько минут спустя, превращение оказалось полным: перед ним стояла уже не миссис Джонатан Рэнсом, а находящаяся в бегах женщина, в прошлом — тайный агент правительства Соединенных Штатов с агентурным прозвищем Соловей.

— Мне надо идти, — сказала она, собирая одежду.

— Кто звонил?

— Тебя это не касается.

Эмма попыталась обойти его, но Джонатан тут же загородил ей дорогу.

— Куда ты отсюда пойдешь? — спросил он требовательно.

— Уйди с дороги.

— Уйду. Но сначала скажи, куда ты направляешься.

Эмма нахмурила брови и сделала еще одну попытку пройти. Джонатан схватил ее за руку:

— Я задал тебе вопрос.

— А я уже ответила. Тебя это не касается. Пожалуйста, Джонатан…

— Ты ведь пришла сюда не для того, чтобы со мной попрощаться. Ты на задании, или как это у вас называется? У тебя на лице все написано. Какое-то время ты Эмма, то есть моя Эмма, но в следующий миг ты уже принадлежишь им. Кто звонил?

— Отпусти меня, Джонатан.

Слова эти были произнесены твердо, с тем отсутствием эмоций, которое особенно его злило. Джонатан рванул ее к себе, вынудив бросить одежду на пол.

— Я хочу знать, куда ты идешь.

Внезапно мир пришел в движение. Его ноги оторвались от пола, голова скользнула по ковру, а руки лихорадочно пытались хоть за что-нибудь ухватиться. Он упал на спину и лежал задыхаясь.

Эмма поспешно сгребла свою одежду и прошла в ванную. Дверь хлопнула, и он услышал, как жена заперлась.

Джонатан с трудом встал и поковылял к ванной. Если Эмма полагает, что вопрос закрыт, она глубоко заблуждается. Хватит ей диктовать ему свои условия! Нельзя позволить ей и дальше появляться в его жизни и исчезать, когда ей заблагорассудится.

Мобильник Эммы лежал на полу, наполовину скрытый диваном, — очевидно, выпал из одежды, когда Джонатан грубо притянул ее к себе. Бросив взгляд на дверь ванной, он поднял телефон и нажал кнопку ввода. На экране появился номер входящего текстового сообщения, которое гласило:

«Груз можно забирать. РВП 11.15. Парковка организована. 87776 вксхл. Встреча 17.00».

Он вошел в регистратор вызовов и прокрутил принятые звонки. И вновь увидел тот же номер и еще несколько других в разделе «Ограниченный доступ». Перейдя на вторую страницу, он обнаружил знакомый международный код Франции — 33. Код города он не знал. Прокрутив звонки дальше, он обнаружил, что этот вызов был сделан неделю назад.

Из ванной раздался громкий шум. Джонатан поспешно вернул телефон на прежнее место на полу и стал одеваться. Через мгновение, крайне раздосадованная, появилась Эмма:

— Где он? Где мой телефон?

— Понятия не имею.

— Перестань! Это ты его взял.

Джонатан стал отнекиваться, но Эмма его не слушала. Она решительно прошла мимо него и извлекла телефон оттуда, куда он его засунул, — из-под дивана.

— Если скажешь, что ты его не брал, я тебе поверю.

— Я его не брал, — солгал Джонатан.

— Спасибо, — сказала Эмма, немного смягчившись. — Так будет лучше для всех.

Джонатан пристально смотрел на нее и молчал.

— Решила сказать тебе, куда я направляюсь.

— Отчего вдруг такая перемена?

Эмма приблизилась к нему, вздернув подбородок:

— Не хочу, чтобы мы расстались, поссорившись. Мне звонил друг. Один из тех, кто помогает скрываться. Он организовал мой отъезд из страны сегодня утром. Мне надо быть к десяти в аэропорту Лондон-Сити. Я лечу в Дублин. Но там пробуду недолго. А оттуда — сама не знаю куда.

— По-видимому, я должен этим удовлетвориться.

Однако в голове его роилось множество других вопросов: что это за груз? Чье расчетное время прибытия 11.15? Что означают цифры 87776? И наконец, с кем предполагается встреча Эммы в 17.00?

Эмма взглянула на него исподлобья. Она всегда так смотрела, когда хотела помириться. Потом обняла его за шею и поцеловала.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Что бы ты в дальнейшем обо мне ни услышал, что бы ни говорили люди, ты всегда должен в это верить.

Джонатан обнял ее и прижал к себе. Наконец Эмма отстранилась.

Он молча наблюдал, как она собирает вещи и уходит, не попрощавшись.

15

Восемь лет Джонатан жил как слепой. Восемь лет он состоял в браке с женщиной, которую любил и которой доверял, но, по сути, ничего о ней не знал. Конечно, не раз на его памяти она вдруг срывалась в какие-то поездки по неясному маршруту. Если Эмма говорила ему, что едет вечерним поездом в Момбасу забрать груз хинина, то так она и делала. Если ей надо было провести два дня в Венеции, чтобы немного отдохнуть и развлечься с подругой, она получала его благословение. Он никогда ни о чем ее не спрашивал. Его доверие было абсолютным.

А потом, пять месяцев тому назад, он обнаружил, что все это ложь. Не только поездки в Момбасу и Венецию, но вообще все: ее имя, ее прошлое, ее стремление нести медицинскую помощь тем, кто больше всего в этом нуждается. С первого дня их знакомства Эмма действовала как агент правительства Соединенных Штатов, а Джонатан выступал в качестве ее невольного, ничего не подозревающего прикрытия. Время не могло залечить эту рану, хотя бы отчасти, — пожалуй, напротив, только растравляло ее. Джонатан не страдал подозрительностью, но у него была гордость. Повернувшись спиной к двери, он решил, что восьми лет такой жизни более чем достаточно.

Подождав минуту после того, как Эмма покинула номер, он вышел в холл и спустился вниз на лифте. В вестибюле он сразу же увидел доктора Блэкберна — настоящего доктора Блэкберна, — Джейми Медоуза, и целую кучу других упитанных, преуспевающих эскулапов, собравшихся у кофейного автомата в дальнем углу. Может быть, его опекуны тоже присутствовали, но он их не заметил. Не было поблизости ни атлетического вида мужчины в синем тренировочном костюме, ни подозрительных личностей, прикрывающих рукой наушники и следящих за каждым его шагом сквозь темные очки.

Тем не менее Джонатан пробирался по периметру вестибюля с опущенной головой, стараясь держаться поближе к стенам. До его выступления оставалось немногим больше двух часов, но, если кто-нибудь увидел бы его сейчас, у него наверняка появился бы повод для беспокойства. Джонатан явно не побрился и не принял душ. На нем были джинсы и ботинки для пустыни, а под темно-синим блейзером — баскская пастушья рубаха. В общем, он был похож на бродягу, которого хороший швейцар не должен даже близко подпускать к гостинице.

Джонатан вышел через вращающуюся дверь на улицу, где стал вертеть головой во все стороны в надежде увидеть одетую во все черное женщину с волосами, завязанными в хвост. Он не увидел ее, но это его не расстроило: он понимал, что прошедшей ночью она вошла сюда отнюдь не через парадный вход, да и выйти через него из гостиницы в самые оживленные утренние часы она тоже не могла. Он повернул налево, обогнул здание и вышел к служебному входу. В гараже стояли автофургоны для развозки товаров, рабочие разгружали ящики с пивом, коробки со свежими продуктами и тюки с привезенными из прачечной чистыми полотенцами. Ступеньки вели вниз, к двери для персонала гостиницы. Заглянув через перила, Джонатан убедился, что она закрыта. Обернувшись, он изучил закоулки, по которым могла пройти Эмма. По обе стороны одной из улочек, идущей параллельно Парк-лейн, в былые времена располагались конюшни. Вторая улица шла в восточном направлении, в самое сердце Мейфэра, но через несколько кварталов заканчивалась тупиком. На расстоянии двадцати пяти метров направо от него начиналась аллея, ведущая к Грин-парку. Именно в этом направлении ему советовали идти вчера вечером. И он быстро пошел по тротуару, высматривая, не мелькнет ли впереди фигурка в черном.

У первого же угла Джонатан остановился. Он ждал, пока автомобиль как раз перед ним сделает левый поворот, и тут в сотне метров от него внезапно возникла Эмма, словно материализовалась из воздуха. Присмотревшись внимательнее, он понял, что она вышла из магазинчика женской одежды. Какой-то инстинкт или рефлекс заставил его отступить в ближайший дверной проем, и как раз в этот момент она обернулась. Он остался на месте, чувствуя, что обливается потом, а сердце колотится вовсю.

Джонатан досчитал до пяти, но, прежде чем покинуть свое укрытие, бросил взгляд на улицу, в направлении гостиницы.

В квартале от него у обочины стоял желто-коричневый «форд-таурус». Утреннее солнце било в ветровое стекло и отражалось от блестящей ткани синего спортивного костюма водителя. Официально зарегистрированный телохранитель с лицензией на право ношения огнестрельного оружия, согласно язвительному описанию Эммы. Другой человек сидел на пассажирском месте, и, возможно, еще один — сзади. Вот они, его опекуны, во плоти.

Они будут за тобой следить, чтобы добраться до меня.

Он вновь переключил свое внимание на Эмму. Она старалась держаться ближе к витринам магазинов, ни разу не оглянувшись до самого пересечения с Нью-Бонд-стрит.

И тогда он принял решение.

Шагнув на тротуар, он продолжил двигаться в направлении Эммы. На следующем перекрестке терпеливо подождал зеленого света. Оглядываться назад, чтобы убедиться, на месте ли «таурус», не было необходимости. Он прекрасно видел его в боковом зеркальце такси, припаркованного рядом. Приходилось учиться на ходу навыкам профессии Эммы.

Загорелся зеленый. Он вышел на перекресток, но, дойдя до середины перехода, внезапно рванулся вправо и вновь оказался на тротуаре. Он искал магазин, где мог бы укрыться, какое-нибудь место, чтобы исчезнуть на минуту-другую. Но вдоль улицы тянулся лишь ряд частных домов. Все двери были заперты. Он оглянулся. «Таурус», застрявший в потоке транспорта, еще не повернул. На другой стороне улицы Джонатан заметил газетную лавку. Может быть, времени как раз хватит…

Он ринулся навстречу приближающемуся транспорту, увертываясь от автомобилей, игнорируя гудки и скрежет тормозов. Достигнув противоположного тротуара, он распахнул дверь магазинчика, заставив бешено зазвенеть колокольчики. Войдя, он быстро обогнул журнальную стойку и пригнулся. Через мгновение он увидел, как «таурус» стремительно пронесся мимо. Все еще тяжело дыша, он подождал, пока машина скроется из глаз. И только тогда вышел из лавки.

— Куда он делся, черт его дери! — заорал Фрэнк Коннор с заднего сиденья «тауруса».

— Я его не вижу, — сказал шофер. — А ты, Лиэм?

Поджарый темноволосый человек на пассажирском сиденье покачал головой.

— Поворачивай назад, — сказал Коннор, перемещая свой весьма значительный вес так, чтобы можно было смотреть через заднее стекло. — Он в одном из этих магазинчиков. Больше ему некуда деться.

— Сейчас не могу, — сказал водитель, указывая на сплошной поток приближающегося транспорта.

— Наплевать! — взорвался Коннор. — Поворачивай назад!

— Будет авария.

— Быстро! Давай! Вон просвет.

Водитель развернул машину, сигналя не переставая. Резкий поворот швырнул Коннора на дверь. Он поднял глаза как раз вовремя, чтобы заметить белый фургон, который несло прямо на них. Скрежет тормозов, какофония автомобильных гудков, а затем тошнотворный хруст металла, врезающегося в металл. Страшный удар отбросил Коннора к противоположной дверце машины, он сильно стукнулся головой о стекло. Ему удалось выпрямиться, только когда «форд» остановился.

— Я же говорил! — закричал водитель. — Я знал, что нам здесь не развернуться. Черт!

— Слишком медленно поворачивал, — сказал Коннор. — У тебя рефлексы не работают. Времени было уйма.

— Ни черта себе уйма!

— Ладно, забудем, — сказал Коннор.

Человек по имени Лиэм показал на голову Коннора:

— Фрэнк, у вас лицо в крови.

Коннор провел рукой по лбу и взглянул на покрывшиеся кровью пальцы. Попросил носовой платок, приложил его к голове и выбрался из машины. Транспорт остановился в обоих направлениях. Взбешенная женщина подбежала к нему, крича, что он «полный идиот, придурок, а не водитель». Оттолкнув ее, Коннор вышел на тротуар. Он посмотрел в сторону перекрестка, где в последний раз видел Джонатана Рэнсома, но быстро понял, что дело безнадежное. Рэнсом исчез.

Коннор велел своим людям разобраться с возникшей неразберихой, а сам пошел дальше по дороге. Напрасно он понадеялся на собственные скудные ресурсы.

Настало время просить о подкреплении.

Нью-Бонд-стрит — оживленная торговая улица, известная своими модными магазинами и изысканными художественными галереями. В 9.30 тротуары заполняются прохожими. Джонатан шел зигзагами в людской толпе, высматривая, не мелькнут ли рыжие волосы жены. Это невозможно, говорил он себе. Народу было слишком много. Совсем недалеко была Оксфорд-стрит, и он знал: если не удастся вскоре обнаружить Эмму, он лишится ее навсегда.

Он побежал, натыкаясь на прохожих, замедляя бег только для того, чтобы встать на цыпочки и посмотреть вперед. Через сотню метров он остановился, поняв, что смысла бежать больше нет: тротуары становились все более многолюдными. Он поставил одну ногу на мостовую и стоял у всех на виду, беспомощно взирая на поток подпрыгивающих голов и плеч.

Вот она!

Эмма стояла на противоположной стороне улицы в конце квартала, одной ногой на мостовой, как и он. Рука ее была поднята, она пыталась остановить такси.

Джонатан посмотрел направо и, увидев свободное такси, помахал водителю. Автомобиль ловко вырулил на обочину. Джонатан склонился к окну со стороны пассажирского места:

— Развернитесь. Мне необходимо следовать за такси, которое едет в противоположном направлении.

— Не могу здесь развернуться, начальник. Нарушение правил, вы же понимаете.

Джонатан швырнул на сиденье пятидесятифунтовую банкноту:

— Случай чрезвычайной важности.

— Залезайте, — сказал таксист. — За какой машиной ехать?

— Развернитесь, и я вам скажу.

Джонатан забрался на заднее сиденье, не спуская глаз с Эммы. Пока водитель делал разворот, он хорошо видел, как его жена садилась в красно-коричневое такси с рекламой компании сотовой связи на дверях.

— За той, — сказал Джонатан. — И соблюдайте дистанцию.

Они преследовали такси Эммы без всяких инцидентов до дома в Хэмпстеде, зажиточном районе на севере Лондона. Шофер отлично знал свое дело: он без труда поддерживал безопасную дистанцию, ни разу не приблизившись к такси Эммы ближе, чем на четыре длины машины. В городе, где такси едва ли не превосходят численностью частные автомобили, он мог оставаться невидимым. Заняв позицию в конце ряда припаркованных машин, они наблюдали, как Эмма расплатилась с таксистом, подошла к скромному дому в стиле, имитирующем архитектуру эпохи Тюдоров, и вошла через боковую дверь. Джонатан взглянул на часы: минуло десять. Эмма уже пропустила названный ею рейс на Дублин.

Но у него были и другие заботы. Ему следовало быть в отеле через час с небольшим, чтобы сделать основной доклад конференции. Если он отправится туда прямо сейчас, он еще может приехать вовремя, но ему придется побриться и принять душ в рекордно короткие сроки. Блэкберн и его коллеги потратили кучу денег, чтобы он прилетел в Лондон и поселился в роскоши пятизвездочного отеля, которую он, по их мнению, вполне заслуживал. Джонатану не хотелось их разочаровывать. И все же он никак не мог заставить себя уехать.

Как раз в этот момент распахнулась дверь гаража, и все мысли о необходимости срочно мчаться в «Дорчестер» улетучились сами собой. Джонатан подался вперед, сосредоточив все внимание на выезжающем из гаража и поворачивающем в их сторону сером «БМВ» с кузовом типа седан.

— Включите сигнал, что вы свободны, — скомандовал он, растягиваясь на заднем сиденье.

— Уже включен.

— Это она? — спросил Джонатан, все еще лежа.

— Точно, начальник. Она.

— Так чего ж вы ждете? Давайте за ней!

Эмме потребовалось ровно полчаса, чтобы достигнуть места назначения. Ее маршрут пролегал на юг, через Хэмпстед, на Бейсуотер-роуд и мимо Гайд-парка в сторону Найтсбриджа. Она ехала медленно, более осторожно, чем обычно. Его Эмма, настоящая Эмма, как он предпочитал о ней думать, была сродни пилоту на трассе гоночных соревнований «Индианаполис-500». Для нее существовали лишь две скорости: быстрая и очень быстрая. А та женщина, что была сейчас за рулем, тормозила на желтый цвет светофора, вместо того чтобы жать на педаль и проскочить побыстрее, дотошно включала все сигналы и редко меняла полосы. Вывод напрашивался сам собой: Эмма-оперативник, она же Соловей, не могла себе позволить, чтобы ее остановила полиция.

От Найтсбриджа разбегался лабиринт узких улочек с поворотами то вправо, то влево, но с общим направлением в сторону Темзы. Джонатан, опасаясь засветиться, покрикивал на шофера, чтобы тот держал дистанцию, в результате два или три раза они вообще теряли ее из виду. Однако удача им сопутствовала, и после мучительных пауз в пять-десять секунд они вновь ее обнаруживали.

Она припарковала машину на освободившемся месте на Сториз-Гейт-роуд, узкой улочки с двусторонним движением, окаймленной зданиями, построенными в конце девятнадцатого века. Все они были пятиэтажные, из одного и того же сорта серого портландцемента, возведенные в рамках амбициозного проекта облагораживания района. Только позже Джонатан отметил, как удивительно вовремя отъехал с этого места другой автомобиль, и вспомнил, что это был «воксхолл», как раз та машина, что обозначалась сокращением «вксхл» в сообщении, пришедшем на мобильник Эммы. В тот момент он просто решил, что Эмме повезло.

— Что теперь? — спросил таксист.

Они наблюдали за «БМВ» с расстояния метров сто. Силуэт Эммы был четко виден. Она сидела за рулем, неподвижная как статуя.

— Подождем, — ответил Джонатан.

16

Шел уже восьмой час утра, когда Кейт Форд вернулась домой и затворила за собой кухонную дверь.

— Господи боже! — пробормотала она, почувствовав неприятный запах скисшего молока.

Щелкнув выключателем, она мгновенно установила причину: чашка с недоеденными мюсли и литровый пакет молока стояли на столе, на том самом месте, где она их оставила двадцать шесть часов назад. Она так торопилась поскорее попасть на «Парк-один», что забыла убрать за собой.

Кейт поспешно распахнула окна, чтобы проветрить кухню. В отличие от Роберта Рассела, она не слишком высоко ценила преимущества кондиционирования воздуха. Ист-Финчли и Парк-лейн разделяло гораздо большее расстояние, чем те двадцать километров, что можно было высчитать по карте. Вздохнув, она выбросила в раковину остатки завтрака, туда же отправилось и свернувшееся молоко. Не таким она себе представляла приход домой после первого дня работы по возвращении из отпуска.

Поднявшись наверх, Кейт включила душ. Когда вода стала теплой, она разделась и бросила служебный костюм и блузку в кучу грязного белья на полу. И то, и другое предстояло сдать в химчистку. За это придется заплатить десять фунтов, что не очень радовало, но только так можно устранить запах несвежей одежды. Она осторожно залезла в ванну. Вода была горячей, а струя достаточно сильной, чтобы содрать краску со стены, — все так, как ей нравилось. Она вымыла голову, намылила губкой тело, руки и ноги, стараясь не задевать шрам над бедром. Несколько недель назад, когда она вернулась домой из больницы, он выпячивался, как раздувшаяся от крови пиявка. Пуля вошла сзади, чуть повыше селезенки, оставив почти чистое отверстие, а потом пробила и второй бок, пройдя как кувалда — через гнилое дерево. Такое случается, когда стреляют экспансивными пулями с выемкой в головной части. Доктора были единодушны: просто чудо, что пуля не разорвала артерию и не вызвала более серьезных повреждений внутренних органов.

Кейт оставалась под душем, пока из него не вытекла последняя теплая капля и не заструилась вода холодная, как горный ручей в Шотландии. Но она не торопилась вылезать из ванны, а стояла под струей до тех пор, пока не почувствовала покалывание: все тело покрылось пупырышками гусиной кожи и окоченело. Это онемение помогало ей привыкнуть к тишине. Она яростно вытирала себя насухо полотенцем, уже не замечая, что на кухне не орет радио, неуклюжие мужские руки не убирают с лязгом тарелки после завтрака и баритон с характерным для Ист-Энда выговором не велит ей бежать со всех ног к машине, чтобы вместе ехать на работу.

На стене висело зеркало, и она увидела в нем свое тело: за последнее время она сильно похудела. Кейт разглядывала свои бицепсы, упругие и жилистые под бледной кожей, угловатый, казавшийся хрупким таз, шрам на боку.

— Пуля поразила один из яичников, — объяснил ей хирург с сочувствием, которое сводило с ума. — Она также разорвала выстилку матки. Чтобы остановить кровотечение, пришлось полностью удалить матку. Я вам искренне сочувствую. Мы сделали все, что могли.

О ребенке он не упоминал, хотя, конечно, знал. Шесть недель — не такой большой срок, чтобы беременность стала заметной. Возможно, он ждал, когда она спросит сама. А может быть, думал, что Кейт еще сама ничего не знает, и не хотел усугублять ее переживания. Мальчик это был или девочка, она уже не узнает никогда.

Кейт дотронулась до шрама и почувствовала, как ее пронзила острая боль. Ловя ртом воздух, она увидела в зеркале испуганную, согнувшуюся пополам женщину. Поплачь, сказала она отражению. Никто тебя не видит. Уже доказала, что ты сильная. Теперь не надо никому демонстрировать свою твердость. Так что можно поплакать.

Боль прошла. Кейт выпрямилась. Так и не проронив ни слезинки, она отвернулась от зеркала и обмотала себя полотенцем.

Кто-то постучал в дверь черного хода.

Кейт, все еще обернутая полотенцем, поспешила вниз и заглянула на кухню. Там, к ее удивлению, она обнаружила высокого человека в темном костюме, который стоял без тени смущения, держа руки в карманах.

— Похоже, у вас молоко скисло, — сказал он.

— Кто вы такой, черт возьми?

— Грейвз из «Пятого». Извините за вторжение. Я довольно долго стучал и подумал, что испугаю соседей.

«Пятый» — это МИ-5, отдел государственной безопасности военной разведки Великобритании, более известный как Служба безопасности. Могла бы догадаться по его осанке: казалось, что вместо позвоночника у него стальной стержень.

— Какое управление?

— «Джи».

Управление G занималось борьбой с терроризмом во всех странах, за исключением Северной Ирландии. Кейт выглянула в окно. У обочины тротуара перед ее домом было пусто.

— А где ваш синий «ровер»? — спросила она, вспомнив машину, припаркованную ночью внутри полицейского оцепления на Парк-лейн, 1.

— Оставил неподалеку. Наверное, вам надо одеться? Нас ждут в штаб-квартире. А сейчас везде пробки.

Кейт более внимательно взглянула на вторгшегося к ней в дом человека. Ему было лет сорок, высок, худощав, густые светлые волосы, стрижка не такая аккуратная, как можно было бы ожидать. На нем был темно-синий костюм в тонкую полоску, из тех, что продаются в дорогих ателье на Савил-роу, манжеты, как и положено, выглядывали на дюйм, а полосатый галстук намекал на принадлежность к элитному подразделению. Черные ботинки были в образцовом порядке, отполированы по-солдатски до блеска. Но внимание Кейт привлекли его глаза, похожие на голубые алмазы, излучающие такую энергию, словно на нее глядели очи праведника. Те же глаза вчера вечером смотрели на нее из офиса фирмы «Оксфорд-аналитика».

— У вас есть имя, мистер Грейвз?

— Да, — сказал он. — Полковник.

Штаб-квартира МИ-5 находилась в Темз-хаусе, внушительного вида здании, занимавшем целый квартал и расположенном (как и можно предположить исходя из названия) на берегу Темзы, у Ламбетского моста, в районе Миллбанк. Кабинет Грейвза был на первом этаже в углу, немного дальше директорского по коридору. На Кейт, всегда стремившуюся к успеху, он произвел должное впечатление. Мебель в кабинете была модная и современная, широкие, во всю стену окна открывали великолепный вид на южный берег реки.

— Садитесь, — сказал полковник Грейвз. — Вы знаете, почему вас пригласили сюда. Речь пойдет о Роберте Расселе. Или, точнее, о том, чем он занимался.

— Мне дали понять, что он не работал на Службу безопасности, — сказала Кейт, садясь на низкий диван желтовато-коричневого цвета.

Перед ней стоял кофейный столик из хрома и стекла. На нем пепельница, наполненная до краев сигаретными окурками, рядом — разнообразные журналы по вопросам юриспруденции.

— Действительно, не работал, — ответил Грейвз. — По крайней мере, не знал об этом. Вы разговаривали с Иэном Кэрнкроссом. Он рассказал вам о СДИ, сетях достоверной информации. Ну, вы понимаете, речь идет об экспертах, которых он собирал для получения информации по тому или иному вопросу. Скажем, лорд Рассел был членом моей СДИ.

— Похоже, что не только вашей.

Грейвз кивнул:

— К моменту своей гибели Рассел собрал информацию, указывающую на подготовку некоего террористического акта или заговора здесь, в Лондоне. Мы рассматриваем убийство Рассела как доказательство его правоты. Соответственно, мы ужесточили контроль над ситуацией.

— Почему же вы ждали до сих пор?

— Вы хотите сказать: почему мы не обеспечили Расселу прикрытия раньше? Это вопрос ресурсов, старший инспектор Форд. Мы постоянно отслеживаем несколько десятков заговоров в разных стадиях подготовки. Это вопрос отделения зерен от плевел. — Грейвз вытащил из кармана пачку «Силк катс». — Курите?

Кейт отказалась.

Он зажег сигарету и с удовольствием затянулся.

— Наверное, я должен теперь напомнить вам об Акте о государственных тайнах. Должен просить вас обещать, что вы не разгласите информацию, которая станет вам известна в ходе этого расследования. О вас отзываются как о разумной женщине. Не обязательно, чтобы вы что-то подписывали, правильно?

— Вы хотите сказать, что МИ-5 вело несанкционированное наблюдение за Расселом?

— Нечто в этом роде.

— Я служу в полиции, а не борюсь за свободу личности. Уверена, что наши интересы во многом сходятся.

— Вот и хорошо.

Грейвз взял с кофейного столика пульт дистанционного управления и нацелил его на плоский монитор на стене. Это была интерактивная смарт-панель — монитор высокого разрешения, подключенный к сети центрального офисного компьютера. Появилось лицо усталой, похожей на мышку домохозяйки, которую Кейт видела на экране предыдущим утром в квартире Рассела. Все тогда неотрывно наблюдали за ней, а она рассказывала Расселу о Мише, Виктории Биар и секретной встрече, назначенной сегодня на 11.15 утра, — до нее, кстати, оставалось немногим более часа.

— Знаете, что это значит? — спросила Кейт.

— Не имею ни малейшего понятия. Только в одном российском посольстве, наверное, сотня Миш, не говоря уже о нашествии русских в Уэст-Энде. Прибыла с визитом делегация из Кремля, но сегодня они прячутся на Уайтхолле, ведут переговоры с военно-морским ведомством. Думаю, в данный момент они в полной безопасности.

— Вот это как раз и пахнет чем-то очень секретным, да? — спросила Кейт.

— На самом деле это вполне гласное мероприятие. Но Миш среди них нет, лишь несколько Иванов, Владимиров и Юриев. Да еще одна Светлана.

— А Виктория Биар?

— Мы прогнали ее по всем нашим файлам, но ничего не нашли. Специалисты по декодированию сейчас бьются над этой проблемой.

— А вам удалось что-нибудь разузнать о женщине, послужившей Расселу источником информации? Честно говоря, мне за нее тревожно. Если Рассела убили из-за того, что он узнал, то и ее могут убрать.

— Мы пытаемся выяснить ее местонахождение, но это нелегко. Наша система функционирует таким образом, что мы получаем всю входящую электронную почту Рассела. Однако это не означает, что мы знаем, откуда она пришла. Проследить ее путь назад, к отправителю, гораздо сложнее. Мы обратились к вам, чтобы узнать, не обнаружилось ли в ходе расследования что-то, что могло бы пролить свет на это дело.

У Кейт возникло подозрение, что Грейвзу известно куда больше, чем он говорит. Она давно уже слышала, что МИ-5 имеет немало информаторов и внутри лондонской полиции.

— Роберт Рассел был убит женщиной, проникшей в дом через подвал и пробравшейся в его квартиру по старой трубе для спуска в прачечную грязного белья, которая проходит рядом со стенным гардеробом в спальне Рассела. Оказавшись в квартире, она сумела каким-то образом обмануть систему охранной сигнализации, а потом ударила его бутылкой замороженной водки и сбросила с балкона, инсценируя самоубийство. Нам повезло, что он упал лицом вниз: иначе мы ничего бы не заподозрили. Совершенно очевидно, что эта женщина — профессионал. Она хорошо ориентировалась в квартире Рассела, поэтому мы можем предположить, что она имела доступ к планам здания, а также была знакома с системой безопасности в квартире. Я предполагаю, что действовала целая команда злоумышленников и ее напарник или напарники осуществляли слежку за Расселом.

Грейвз подался вперед, упершись локтем в колено:

— Откуда вам известно, что это была женщина?

Кейт вытащила диск из кармана куртки:

— У нас есть видеозапись.

— Могу я ее посмотреть? — спросил Грейвз, поднимаясь со стула.

Он вручил диск своему помощнику, который вставил его в DVD-проигрыватель. Через мгновение на экране возникло изображение рыжеволосой убийцы, сделанное камерой закрытой телевизионной системы «Парка-один».

— Тут мало что можно разобрать, — сказала Кейт. — Ей удалось исключительно удачно спрятать лицо от камеры.

— Профи, как вы сами сказали.

В этот момент раздался громкий стук в дверь. Вошел запыхавшийся Редж Клик.

— Извините за опоздание, — сказал он, пересекая комнату и занимая место рядом с Кейт. — Я вздремнул немного, но тут у черного хода появился какой-то здоровенный детина. Испугал жену до полусмерти.

Кейт представила мужчин друг другу, но Клик, казалось, был озабочен чем-то другим и продолжал:

— Только что разговаривал с парнями из Службы визуального автодорожного наблюдения. Они не смогли получить сведений о машине Рассела на всем его пути из Виндзора, но какая-то информация все же имеется.

— Куда он отправился из дома родителей?

— В свой клуб на Слоун-сквер, где пробыл около часа.

— Теперь мы знаем, где он был до часа ночи, — сказала Кейт. — А потом куда поехал?

— Не торопитесь, босс. Теперь самое интересное. Из клуба Рассел поехал на Сториз-Гейт. У нас есть фотоснимки его машины, которая была припаркована у тротуара более часа. Но не спрашивайте меня, чем он там занимался.

— Сториз-Гейт? Это недалеко отсюда.

Грейвз попросил помощника загрузить изображение карты Лондона на смарт-панель. Через мгновение там появилась городская карта с кружком, обозначающим искомое место. Сториз-Гейт оказалась короткой, узкой улицей с двусторонним движением, идущей с востока на запад примерно в полумиле от Букингемского дворца и Сент-Джеймсского парка.

— Понятно. Видите? — спросила Кейт, вставая и подходя к экрану.

— Что именно? — не понял Клик, но Грейвз уже утвердительно кивал.

Кейт провела пальцем вниз по Сториз-Гейт-роуд и завернула за угол на более широкую улицу. Она называлась Виктория-стрит.

— Вот наша Виктория, — сказала она.

Она ожидала, что Грейвз будет хоть немного удивлен, но ее постигло разочарование. Он словно врос в кресло, задумчиво попыхивая сигаретой.

— Значит, это место, а не имя. И что из этого следует?

Но Кейт еще не закончила. Скользя пальцем вверх по Виктория-стрит, она достигла серого прямоугольника, каким принято обозначать правительственные здания.

— Это министерское здание. Кажется, раньше здесь было Министерство торговли. Вы можете сказать, кто его сейчас занимает?

Грейвз щелкнул пальцами, и его помощник вызвал на интерактивной карте фотографию здания, а под ней — название ведомства, занимающего его сейчас: Министерство по делам бизнеса, предпринимательства и реформ в области госрегулирования, ранее — Министерство торговли и промышленности.

— Бизнеса, предпринимательства и реформы управления, — повторила Кейт. — Если взять первые буквы, получается B-E-R-R.[6]

— Би-ар, — произнес Грейвз тем же спокойным голосом.

Клик поморщился:

— Я бы сказал «б-р-р».

— А если бы вы были иностранцем, как тот человек, который передал информацию подружке Рассела? — спросила Кейт. — Да и для меня «Биар» звучит нормально. Биар на Виктория-стрит. Виктория, Биар.

— Черт меня побери! — воскликнул Клик, широко раскрыв глаза и заерзав на стуле. Он был единственным из присутствующих, кто дал волю эмоциям.

— Дайте список всех арендаторов здания, — скомандовал Грейвз.

Через мгновение на мониторе появился перечень всех правительственных учреждений, имеющих офисы на Виктория-стрит, 1, включающий Министерство занятости, Управление экономического развития, Бюро по конкурентоспособности и Управление науки.

— Свяжитесь с органами дипломатической безопасности, — продолжил Грейвз. — Проверьте, не намечен ли визит каких-нибудь важных иностранных персон в указанные в списке учреждения. Затем свяжитесь с шефом министерской службы безопасности. Скажите, чтобы до нашего приезда закрыли доступ в здание. Мы будем через десять минут.

— А городской транспорт? — спросила Кейт. — Может, заблокировать все дороги, ведущие к зданию?

— Если бы мы перекрывали движение каждый раз, когда возникает опасность, в Лондоне недели на две прекратилась бы всякая деловая активность. — Грейвз взглянул на своего помощника. — Пошлите туда команду саперов. Не помешает. — Он встал и повернулся к Кейт. — Как я понимаю, вы присоединяетесь.

Кейт, Грейвз и Клик спустились на лифте до подземной стоянки, где их уже ждал «ровер» Грейвза с включенным двигателем и открытыми дверцами. Кейт забралась на переднее сиденье рядом с Грейвзом, а Клик сел сзади. Взрывозащитный барьер был опущен, и Грейвз быстро выехал на Хорсферри-роуд, где его машина влилась в поток транспорта. «Ровер» медленно продвигался вперед, то и дело сигналя. Кейт взглянула на часы: 11.03.

— У вас есть мигалка? — спросила она, имея также в виду и портативную сирену.

— К сожалению, нет. Мы больше занимаемся упреждением преступлений.

Зажегся зеленый свет, и Грейвз тронулся, но, проехав метров пятьдесят, снова остановился. До Виктория-стрит оставалось еще около двух километров. В нормальных условиях, чтобы туда доехать, потребовалось бы минуты три, но в такой пробке дорога могла занять и все двадцать.

Грейвз поговорил по телефону со своим помощником.

— Никакие иностранные делегации сегодня в министерстве не ожидаются, — сообщил он Кейт только что услышанные новости. — Министр в Лидсе. Порядок работы повседневный.

Автомобиль медленно продвигался вперед.

Кейт заметила, что щеки Грейвза раскраснелись, а сам он постукивает рукой по рулевому колесу.

— Может быть, есть смысл пойти пешком? — предложила она.

— Даже не думайте.

Грейвз внимательно разглядывал дорогу перед собой, и в его голубых глазах уже не было прежнего выражения абсолютной уверенности. Внезапно он вырулил на встречную полосу — дорога метров на тридцать вперед была свободна. Он выровнял «ровер», не снимая ладонь с клаксона, но вскоре встречный грузовик заставил его вернуться на положенную полосу движения.

И вновь они надолго остановились.

На часах было 11.06.

Через пять минут они достигли пересечения с Виктория-стрит. Грейвз повернул направо и вздохнул с облегчением, увидев, что движение здесь свободное. Он увеличил скорость до восьмидесяти километров в час, раскачиваясь на своем месте и бормоча: «Ну, давай же, давай». Но тут загорелся красный свет, и он резко нажал на тормоза.

— Вот оно! — сказала Кейт, указывая на современное офисное здание метрах в трехстах дальше по дороге.

— Ну, слава богу, — обронил Клик со своего места на заднем сиденье.

Загорелся зеленый, но транспорт не двигался. Водитель впереди них открыл дверцу и поставил ногу на мостовую. Кейт вышла из машины.

— Временная остановка движения, — сказала она Грейвзу, заглядывая в окно автомобиля. — Кого-то пропускают. Какая-нибудь шишка с Уайтхолла или приезжая важная персона. А вы, кажется, говорили, что ничего подобного здесь не намечается.

— Я сказал, что ничего не запланировано внутри здания.

Грейвз распахнул дверь и выбрался наружу. Он поднес к уху мобильник, но Кейт не могла разобрать, с кем он разговаривает.

И тогда она увидела первую машину кортежа, стремительно выехавшую со Сториз-Гейт и повернувшую на Виктория-стрит как раз перед ними. Это был черный «субурбан» с тонированными стеклами и низкой осадкой. Бронированный высокоскоростной автомобиль.

— Кто приехал в Лондон? — спросила она Грейвза. — Уж не президент ли Соединенных Штатов?

Грейвз покачал головой.

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал он. Чувствовалось, что терпение его на исходе.

Где-то в отдалении раздался мужской крик. Из-за рева проезжающего кортежа слов она разобрать не смогла. Похоже, человек звал кого-то по имени. Одно можно было сказать наверняка: он был крайне взволнован.

— Вы слышите? Что-то случилось.

— Где? — спросил Грейвз, который не особенно прислушивался, поскольку был занят перепалкой со своей конторой, пытаясь выяснить, какой важный гость из заграницы прибыл в Лондон и почему его об этом не известили.

Кейт приподнялась на цыпочки, вытянула шею, пытаясь установить источник крика. Примерно в трехстах метрах дальше по тротуару она заметила темную голову, быстро двигающуюся по направлению к ним. Голова то появлялась над толпой, то скрывалась в ней. Мгновение она была видна, потом исчезала. Бежал белый мужчина с седеющими волосами, одетый в джинсы и синий пиджак. Больше ничего нельзя было разглядеть.

Второй «субурбан» вылетел на перекресток, за ним следовали три «мерседеса»-седана, все черного цвета и с тонированными стеклами, чтобы их пассажиров не могли узнать агенты недружественных стран. На антенне первого «мерседеса» развевался миниатюрный флаг. Кейт узнала бело-сине-красный трехцветный флаг России.

Она посмотрела на часы: 11.15.

Миша, подумала она.

17

Сидя на заднем сиденье такси, Джонатан наблюдал, как Эмма вылезает из «БМВ» и идет прочь от машины. Деньги он держал наготове и, как только Эмма прошла десять шагов, передал таксисту сотенную банкноту. Подождал еще мгновение, не отрывая взгляда от жены, словно их соединял невидимый провод, затем распахнул дверцу и пошел по тротуару. Он старался держаться ближе к зданиям, время от времени сдерживая шаг, чтобы пропустить несколько пешеходов между собой и женой. Рассказывая ему о своей работе, она называла это «естественным прикрытием».

Эмма прошла ровно квартал по Сториз-Гейт и остановилась на пересечении с Виктория-стрит. Изменился сигнал светофора. Пешеходы по обе стороны от нее перешли улицу, но Эмма осталась на месте.

Джонатан слегка попятился, не спуская с нее глаз. В любую минуту рядом с ней могла остановиться машина: тогда Эмма сядет в нее, и все — жены он больше не увидит. Он оглянулся, высматривая такси, но поблизости его не оказалось. Сжав руку в кулак, он ударил себя по бедру. Как он мог отпустить такси!

Стрелки часов приближались к 11.15. Наверное, доктор Блэкберн ищет его в панике по всему отелю, недоумевая, куда подевался основной докладчик. Он представил себе, как Джейми Медоуз стучит в дверь его номера, спрашивая, все ли с ним в порядке. Джонатан попытался выбросить их из головы. Он может прочитать свой доклад и завтра.

И тут он увидел, как мимо него со свистом пронесся полицейский на мотоцикле, и все мысли о конференции тут же улетучились. Полисмен проехал до пересечения Сториз-Гейт и Виктория-стрит, где остановился, слез с мотоцикла и перекрыл все движение транспорта в восточном направлении. Дорога быстро очистилась, и стало необычайно тихо. Джонатану вспомнилась зловещая тишина, предшествующая сходу снежной лавины.

Сейчас Эмма находилась в окружении пешеходов. Но он все равно ясно видел, как она стоит, прижав к уху мобильник, и внимательно смотрит перед собой.

Джонатан услышал за спиной гудение мощного мотора. Он обернулся вовремя, чтобы заметить, как черный «шевроле-субурбан» стремительно промчался мимо, затем почти вплотную к нему проехал еще один, совершенно идентичный первому. Следом летел абсолютно черный «мерседес». Три машины. Он увидел флаг, трепещущий на одной из них. Три цвета — белый, синий и красный — мерцали в ярком солнечном свете. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы угадать страну. Франция — нет, Голландия — нет… Россия.

И тут его словно ударило. Он понял, зачем Эмма ждет на углу.

Ливан. Косово. Ирак. Она рассказывала ему о своей работе в этих местах. Всякий раз она заключалась в похищении или убийстве некоей высокопоставленной особы, признанной недружественной «Делу», — а «Делом» этим была безопасность и процветание Соединенных Штатов Америки. И то, что она стоит на этом конкретном углу улицы как раз в тот момент, когда кортеж автомобилей везет через Лондон российских официальных лиц, не простое совпадение.

Эмма приехала в Лондон, чтобы кого-то убить, или, как она некогда выразилась, «обеспечить политические цели».

Все это за какую-то секунду пронеслось в голове Джонатана.

Он побежал, зовя ее по имени, сам не зная зачем. Эмма всегда старалась ему объяснить, почему ее действия совершенно необходимы, и в каждом случае он в конце концов приходил к выводу, что разделяет ее взгляды. Представление о том, что помощь несчастным в других странах делает человека либеральнее, увы, не более чем обычное заблуждение. На самом деле время, проведенное в беднейших государствах, забота о нищих, больных и притесняемых имели обратный эффект. Джонатан стал нетерпим к людям продажным и могущественным, тем, кто наживается за счет своих соотечественников. И не важно, о какой стране идет речь. Он не верил в то, что судьба может предоставить им еще один шанс. Поэтому, по его мнению, большинство людей, чья жизнь завершалась списком Эммы, заслуживали уготованного им конца. Но сейчас все было иначе. На этот раз он был вовлечен: он знал. Наблюдать, ничего не делая, стоять неподвижно в качестве немого свидетеля — это не для него. Он не станет сообщником убийства.

— Эмма!

Последний «мерседес» проехал мимо. Голос Джонатана потонул в визге тормозов, агрессивном реве множества мощных моторов.

Кортеж автомобилей мчался по улице, приближаясь к серому «БМВ».

Автомобиль.

Место для парковки — так кстати освободившееся.

В его памяти возник текст сообщения, пришедшего на мобильник Эммы:

«Груз можно забирать. РВП 11.15. Парковка организована. 87776 вксхл. Встреча 17.00».

Груз — это «БМВ». Теракт назначен на 11.15. Машина, освободившая место для парковки, — «воксхолл».

— Эмма!

Наконец она обернулась к нему, и за мгновение до взрыва их глаза встретились. И когда взрывная волна ударила его, подняла в воздух и со страшной силой швырнула на ветровое стекло припаркованного поблизости «рейнджровера», сознание его зафиксировало лишь ужасный взрыв и со злобой глядящие на него глаза Эммы.

Никогда раньше он не видел ее такой разъяренной.

18

Тишина — это первое, что заметила Кейт. Она не думала: О боже, я жива! Что, черт возьми, только что произошло? Она знала, что осталась жива: об этом говорила кровь, стучавшая в висках, и острая боль под ребрами. Кейт почти не сомневалась: в машине была заложена бомба. Она видела вспышку света, зажегшуюся оранжевую звезду, прежде чем взрывная волна швырнула ее на мостовую. Но вот тишины она не ожидала. Словно весь город вдруг затаил дыхание.

Постепенно она начала воспринимать звяканье стекла, падающего на землю, скрежет изуродованного металла. Она стала яснее видеть, и первое, что бросилось в глаза, — вереница горящих машин. Загорелись все автомобили, припаркованные в радиусе двадцати метров от бомбы. По-видимому, они взорвались одновременно, подумала она, поскольку услышала только один хлопок, но потом подумала, что, скорее всего, она просто на несколько мгновений потеряла сознание.

Кейт с трудом поднялась с мостовой, чувствуя боль в груди.

— Господи Иисусе! — тихо сказала она. — Похоже, на этот раз мы прибыли почти вовремя. Ты только посмотри, Редж! — Она оглянулась, ища глазами Клика, но его нигде не было. — Редж, с тобой все в порядке?

Ее помощник лежал на земле рядом с машиной. Глаза его были открыты и неподвижны, казалось, он зачарованно смотрит в небо. Во лбу торчал кусок металла. Десятисантиметровый болт.

Кейт опустилась на колени и приложила руку к его шее, чтобы нащупать пульс. Пульса не было.

Неподалеку стоял Грейвз, приложив к уху мобильник. Он говорил очень спокойно, инструктируя подчиненных, требуя прислать команду по устранению последствий взрывов на угол Виктория-стрит и Сториз-Гейт, и только в конце добавил: «Распорядитесь насчет машин „скорой помощи“. Их должно быть как можно больше». Закончив разговор, он посмотрел на нее, потом на Клика:

— Он мертв. Помогите мне обеспечить охрану зоны взрыва.

— Вы ранены. — Она показала на его щеку.

У Грейвза ее слова, казалось, вызвали раздражение. Он поднес руку к лицу и, когда она обагрилась кровью, выругался, достал носовой платок и прижал к ране.

— Свяжитесь с СО-15, — распорядился он по телефону, имея в виду Специальный отдел 15, контртеррористическое подразделение Скотленд-Ярда. — Пусть они объявят эвакуацию.

Кейт встала, ее ребра болели не на шутку. Она осторожно распахнула куртку и увидела на блузке струйку крови. Ткань была разорвана, и сквозь нее виднелась рана. Приглядевшись внимательнее, она обнаружила в куртке отверстие, пробитое болтом или гвоздем, содравшим ей кожу. Несколько сантиметров правее, и она, скорее всего, была бы уже мертва.

Она прислонилась к дверце машины, ошеломленная ужасающим видом вокруг. Бомба взорвалась, когда последний из трех «мерседесов» проезжал мимо. По-видимому, взрыв поднял автомобиль в воздух и бросил на стену здания. Машина, хоть и стояла на четырех колесах, была сильно помята и пылала. Фактически от нее остался лишь каркас. Менее чем в десяти метрах перед ней лежал на боку второй «мерседес». Она увидела два тела, которые находились наполовину внутри, наполовину снаружи, на капоте, торча из лобового стекла. Эта машина тоже горела, змеиные языки пламени вырывались через сотни пробоин в кузове.

Гвозди, подумала Кейт, глядя на неподвижного Клика и ощущая боль собственной раны. Нашпиговали автомобиль, как жилет террориста-камикадзе.

Первый «мерседес» врезался в фонарный столб. Она заметила какое-то движение внутри, — очевидно, сработали подушки безопасности. Задняя дверца открылась, оттуда выполз человек и рухнул на землю, окровавленным лицом вниз.

Шасси двух внедорожников сопровождения были также продырявлены, окна выбиты, покрышки лопнули. Все дверцы были открыты, вокруг суетились крупные, бочкообразные мужчины в темных костюмах, некоторые размахивали оружием, другие бежали к головному «мерседесу» кортежа. Двое телохранителей вытаскивали еще одного раненого с заднего сиденья.

Грейвз пересек дорогу, миновал «субурбаны» и добежал до головного седана. Он расталкивал телохранителей, выкрикивая свое имя, объясняя, что он из полиции. Кейт последовала за ним.

— Кто ехал в кортеже? — спросил Грейвз.

— Им был нужен я, — сказал окровавленный человек, лежащий на мостовой, опершись на локоть.

Грейвз опустился рядом с ним на колени:

— Как вас зовут, сэр?

— Иванов. Министр внутренних дел Иванов.

Кейт было знакомо это имя, да и лицо его она где-то видела. По слухам, Иванов был одним из нескольких кандидатов на пост президента России.

— Оставайтесь здесь, — посоветовала она. — Машина «скорой помощи» вот-вот приедет.

Иванов опустился на землю.

Вой сирен заполнил пространство вокруг. За тридцать секунд Кейт насчитала пять машин, приближающихся к ним со всех сторон. Тишины теперь не было и в помине. Грейвз отошел от российского министра и направился ко второму «мерседесу». Из него вырывались языки пламени. Внутри этого ада оставался шофер, пристегнутый к сиденью ремнями. Взрывом ему оторвало голову. Двое мужчин, выброшенных через лобовое стекло, тоже были мертвы, как и еще один на заднем сиденье. Впрочем, сказать наверняка было сложно из-за пламени.

С седаном, послужившим мишенью теракта, все было ясно: внутренняя его часть была практически уничтожена, если не считать того, что осталось от сидений. Шасси машины нелепо выгнулось.

— Кто был в остальных автомобилях? — спросил Грейвз одного из русских телохранителей.

— Витте и Керенский, помощники министра внутренних дел господина Иванова, а также господин Орлов, наш посол в Великобритании.

— А Миша? — спросила Кейт, вспомнив видеопослание Расселу.

— Никакого Миши.

— Как же так? Он был в составе делегации.

— Нет, — ответил телохранитель, на этот раз более резко. — Среди прибывших с нами не было человека по имени Миша.

Подъехала первая машина полиции. Офицеры бросились помогать раненым, но Грейвз сделал им знак подойти:

— Натяните ленту по периметру. Сейчас из этих зданий проводится эвакуация, и я не хочу, чтобы каждый встречный-поперечный мешал искать улики. Когда закончите, займитесь ранеными.

Кейт отошла от Грейвза и направилась в сторону Сториз-Гейт мимо места взрыва. Она слышала, как перед самым взрывом какой-то человек выкрикивал что-то вроде предупреждения. Странно, но она вспомнила об этом лишь тогда, когда Грейвз упомянул о необходимости сохранить улики. В ее памяти остались шапка седеющих волос и темно-синий пиджак незнакомца.

Теперь поток мужчин и женщин струился из домов по обеим сторонам улицы. В случае атаки террористов городской закон предписывал принудительную эвакуацию из всех зданий и жилищ в этом районе. Множество людей бежало по улице, стремясь убраться отсюда как можно дальше. Другие медлили, проявляя нездоровое любопытство по поводу взорванных автомобилей и судьбы их пассажиров.

Кейт двигалась против течения. Жертвы взрыва лежали на тротуаре. Раны большинства из них были поверхностными: носовое кровотечение, вызванное контузией от взрыва, разорванные барабанные перепонки, порезы от летящего стекла, шок. Она остановилась, чтобы заверить их, что помощь им будет вскоре оказана, и продолжила свои поиски.

Седеющие волосы, темно-синий пиджак. Она не видела никого с такими приметами.

На месте взрыва образовалась воронка, а взорвавшийся автомобиль, весь искореженный, горел метрах в трех от нее. Проходя мимо, она инстинктивно подняла руку, чтобы защититься от сильнейшего жара. Черный дым поднимался в небо, смешиваясь с пылью и обломками, обжигая глаза и препятствуя обзору. Она поднесла ко рту носовой платок, но горячий, насыщенный сажей воздух все равно продолжал ее душить. Она закашлялась.

Еще один «мерседес» перевернулся и теперь пылал в десяти метрах дальше по улице. Из него внезапно выпал человек и пополз прочь. Вокруг его головы она увидела ореол пламени. Одежда клочьями свисала с рук и груди, а на спине кожа, казалось, обгорела до костей. Она услышала крик: «Ложитесь» — и увидела другого человека, спешащего к нему на помощь, — он набросил свой пиджак на голову пострадавшего, чтобы загасить пламя. У этого доброго самаритянина были седеющие волосы, на несчастного он набросил свой темно-синий блейзер.

Кейт сообщила по рации Грейвзу:

— Я дальше по Сториз-Гейт. Подходите сюда. Я нашла человека, которого искала.

Через несколько секунд Грейвз в сопровождении двух полицейских был рядом:

— Где он?

— Вон там. Стоит на коленях рядом с раненым.

Грейвз отдал приказ, после чего один из полицейских бросился вперед и опрокинул человека на землю.

— Не трогайте вон того! — прокричал самаритянин с ярко выраженным американским акцентом. Лицо его было залито кровью, но он не потерял присутствия духа, прекрасно понимая, что делает. — У него по всему телу ожоги третьей степени. Накройте его плащом. Сверху сыплется всякая дрянь. Нужно закрыть ожоги, иначе он умрет от заражения.

— Как вас зовут? — спросила Кейт, опускаясь на колени рядом.

— Рэнсом. Джонатан Рэнсом. Я врач.

— Зачем вы это сделали?

— Что сделал?

— Это. Взорвали бомбу. Я видела, как вы кричали кому-то, кто был сзади. Кто это был?

— Я не… — Он прикусил язык.

— Что «не»?

Джонатан не отвечал довольно долго. Он глядел куда-то мимо нее, и на мгновение ей показалось, что он впал в шоковое состояние. Наконец он перевел на нее взгляд.

— Я не знаю, — проговорил он.

Потом он положил голову на мостовую и закрыл глаза.

19

В офисе «Дивизии» в Ламбете, на южном берегу Темзы, Фрэнк Коннор услышал грохот взрыва и тут же включил телевизор. Информационное сообщение выходило в эфир через каждые пять минут. Фотография здания Министерства по делам бизнеса, предпринимательства и реформ в области госрегулирования сопровождала репортаж с первыми фрагментарными подробностями происшествия близ Виктория-стрит, в самом центре Лондона. Сплошной чередой шли свидетельства очевидцев, описывающих теракт.

Открыв банку кока-колы, Коннор внимательно слушал, время от времени выглядывая в окно. Вскоре он заметил клубы дыма, поднимающиеся к линии горизонта. Он повидал немало взрывов и сразу понял, что этот был чудовищен.

Одна из сотрудниц вошла в комнату.

— Мне удалось разыскать Губерта Лоренца, — сказала она. — Он сейчас свободен, но просит сто тысяч фунтов.

Лоренц был немецким наемным убийцей, известным своей надежностью и точностью при выполнении заданий.

Коннор ей не ответил. Он придвинулся ближе к телевизору, не отрывая взгляда от картинки прямой трансляции. Камера показала несколько изувеченных автомобилей, потом остановилась на окровавленных жертвах, лежащих на тротуаре. Репортер объявил, что, по уточненным данным, семь человек убиты и по меньшей мере двадцать ранены. Коннора удивило, что число пострадавших не столь уж и велико.

— Он на линии, — продолжала говорить помощница Коннора с раздражающим акцентом, характерным для севера Англии. — И он не любит, когда его заставляют ждать.

— Да, да, держите его на линии.

Коннор увеличил громкость. Репортер сообщил, что предположительно целью атаки террористов был Игорь Иванов, российский министр внутренних дел, и добавил также, что Иванова доставили в ближайшую больницу и сейчас ожидают известий о его состоянии.

— И что? — прошептал Коннор, как азартный игрок, сделавший ставку. — Жив он или мертв?

— Мистер Коннор, что мне сказать мистеру Лоренцу?

Коннор развернулся на стуле:

— Да пошлите его куда подальше! Вы что, не видите, что я занят?

— Простите?

— Вы меня прекрасно слышали. Убирайтесь! Я очень занят.

Сотрудница поспешно ретировалась.

Коннор поднялся и открыл окно. Зловещая черная завеса дыма окутала Биг-Бен, закрыв полнеба. На горизонте низко сновали вертолеты. Со всех сторон несся вой сирен. Лондон снова подвергся атаке террористов.

И Фрэнк Коннор знал, кто несет за это ответственность.

Сидя одна в бывшем чулане для хранения белья, служившем ей кабинетом, помощница Коннора повесила трубку и вычеркнула имя немца из списка, подготовленного ею для босса. Тут она заметила, что ее трясет, и отложила ручку в сторону. Ни разу за пять лет она не слышала, чтобы мистер Коннор ругался. Он никогда не выходил за рамки приличия, всегда был вежлив и обходителен. В дневнике она называла его «классным дядькой». Сегодняшняя выходка шефа просто выбила ее из колеи. Свирепость его тона и ярость в глазах ошеломили ее настолько, что она почувствовала слабость в коленях. На какой-то миг ей показалось, что он готов ее ударить.

Не в силах больше сдерживать эмоции, она разрыдалась и опрометью ринулась в туалет.

20

— Сколько людей пострадало? — спросил Джонатан.

— Семь погибших на данный момент, — ответила женщина по имени Кейт Форд, детектив, старший инспектор лондонской полиции. Так она ему представилась. — Около двадцати раненых, некоторые в критическом состоянии. Вы попали в весьма неприятную историю.

— На самом деле все гораздо хуже, — сказал Грейвз, представившийся сотрудником антитеррористического подразделения МИ-5. — На сегодняшний день вас считают соучастником по семи пунктам обвинения в убийстве, а также в заговоре с целью совершения террористического акта на территории Великобритании.

Джонатан внимательно вглядывался в суровые лица этих людей, ждущих его ответа. Он лежал на грубом постельном белье, постланном на раскладушке с металлическими перекладинами в изножье, укрытый зеленым шерстяным одеялом. Около его головы был установлен портативный тонометр, а рядом капельница для внутривенного вливания, из которой в левую руку поступала прозрачная жидкость, по его предположению то ли глюкоза, то ли физиологический раствор. Ни телевизора, ни второй кровати в комнате не было, лишь охранник в зеленой армейской форме и с автоматом на груди.

Из Лондона Джонатана часа полтора везли в машине «скорой помощи» с тонированными стеклами. Компанию ему составил лишь полицейский офицер, приказывавший заткнуться всякий раз, когда Джонатан пытался задать вопрос. За десять минут до прибытия карета «скорой помощи» остановилась, водитель зашел в задний отсек машины и проконтролировал, чтобы на голову Джонатана надели черный капюшон. Его сняли только после того, как Рэнсома уложили в постель.

Это было три часа назад.

— Где я? — спросил он.

— В тихом, труднодоступном месте, — ответил Грейвз. — Здесь мы сможем поговорить по душам о событиях сегодняшнего утра вдали от любопытных глаз и ушей.

— Мы должны убедиться, что вы вполне осознаете создавшуюся ситуацию, — сказала старший инспектор Форд.

— Он все понимает, — сказал Грейвз, подойдя ближе. — Доктор Рэнсом — умный человек, в этом сомневаться не приходится. Что ж, для начала скажу вам, доктор Рэнсом, что вы можете добавить немногое к тому, что мы и так знаем. А именно: вы прибыли вчера утром из Найроби рейсом Кенийских авиалиний на медицинскую конференцию, остановились в отеле «Дорчестер» и собираетесь покинуть Лондон через два дня. — Он сделал паузу. — Все, что нам от вас нужно, — правдивый рассказ о том, чем вы занимались на Сториз-Гейт сегодня утром.

— У нас есть видеозапись взрыва, — сказала детектив Форд. — Три или четыре вида с разных точек.

Грейвз поставил портативный DVD-плеер на прикроватный столик, нажал на кнопку воспроизведения, и на экране появилась улица Сториз-Гейт, снятая дальним планом. Прямо в центре картинки стоял серый «БМВ», тот самый, за которым Джонатан следовал из Северного Лондона. Через несколько секунд дверь со стороны водителя открылась, из машины вышла Эмма и направилась к пересечению Сториз-Гейт с Виктория-стрит. Джонатан смотрел, как она заняла позицию на пешеходном переходе и стояла там, пока не изменился сигнал светофора и люди не пошли на ту сторону. Прибыл эскорт полиции на мотоциклах и перекрыл движение. Первый внедорожник попал в кадр и с жужжанием скрылся за углом, потом появился второй в сопровождении «мерседесов». Внезапно экран озарила яркая вспышка. Когда изображение вновь оказалось в фокусе, он увидел дым и пламя, рвущееся из «БМВ». Один из «мерседесов» лежал на боку, другой врезался в фонарный столб. Но Джонатан не стал тратить времени на изучение картины разрушений: все его внимание было поглощено перекрестком. Он хотел знать наверняка, что видел там именно Эмму.

— Она ушла, — сказал Грейвз, словно читая его мысли. — Я имею в виду вашу жену Эмму Роуз Рэнсом. Ведь вы искали именно ее?

Вот и настал момент, подумал Джонатан. Правда или вымысел. Признаваться или отрицать. Именно сейчас ему предстоит решить, за какую команду он играет. Расскажи им все, инструктировала его Эмма двенадцать часов и тысячу лет назад. Они и так все знают. Если бы это было так просто! Он взвесил известные ему факты. Эмма совершенно сознательно планировала и осуществила взрыв автомобиля, унесший жизни семи человек и серьезно ранивший множество других. Она лгала ему о цели своего пребывания в Англии. Она сделала его невольным сообщником своих деяний. Все это — нарушение верности, освобождающее мужа от обязательств перед женой.

— Моя жена умерла, — сказал Джонатан. — Она погибла в Альпах при неудачном восхождении полгода назад.

— Это мы тоже так думали. Когда мы проверяли вашу личность, всплыл ордер на ваш арест, выписанный в феврале швейцарской полицией. Они прислали досье на вас. В нем содержится фотография вашей жены, предположительно погибшей в горах восьмого февраля сего года. Что делает вдвойне странным ее внезапное появление в Лондоне несколько дней назад.

Несколько дней назад? Джонатан не смог сохранить абсолютное спокойствие при этом известии.

— Это невозможно, — с трудом проговорил он деревянным голосом. — Она умерла.

— В самом деле? Давайте-ка разберемся. Эти снимки были сделаны в Лондоне тридцать шесть часов назад.

Детектив Форд извлекла из папки целую стопку фотографий и разложила их на одеяле, закрывавшем колени Джонатана. Он увидел на них элегантно одетую женщину с золотисто-каштановыми волосами, едущую в лифте. На всех снимках лицо женщины было опущено, и черты трудно было различить. И все же Джонатану было совершенно ясно, что это Эмма.

Офицер полиции взял одну из фотографий и сравнил со снимком, сделанным наружной камерой видеонаблюдения на Виктория-стрит.

— Это ваша жена или нет?

— Я не могу сказать точно, — ответил Джонатан.

Кейт Форд положила снимки, сделанные в Лондоне, рядом с фотографией из паспорта Эммы, предоставленной швейцарскими властями. Отрицать, что это одна и та же женщина, было невозможно.

— А сейчас что скажете?

— Похоже, это она, — признал Джонатан.

Кровь стучала у него в висках. Он слишком устал, чтобы продолжать притворяться.

— Значит, мы можем допустить, что она жива?

Джонатан не ответил.

Кейт Форд собрала фотографии:

— Вам что-нибудь говорит имя Роберт Рассел?

— Нет, — ответил Джонатан. — А что оно должно мне говорить?

— Его убили вчера ночью. Первая фотография, которую мы вам показали, сделана камерой наблюдения в его доме. У нас есть доказательства, позволяющие предположить, что именно ваша жена убила Рассела.

Плеер по-прежнему был включен в режиме воспроизведения и теперь показывал взрыв уже с другой точки, дальше по улице.

— Секунду назад она была здесь, — сказал Грейвз, указывая пальцем на экран. — Машина взрывается, и ее уже нет, словно мы имеем дело с привидением. Куда она делась? Испариться от взрыва она не могла — слишком далеко стояла. Посмотрите внимательно. Вот детектив Форд на противоположной стороне перекрестка. Как была там до взрыва, так и осталась. А ваша жена исчезла. Никак не можем понять. — Он выключил плеер. — Так что вы пытались сделать, доктор Рэнсом, когда бежали по улице?

Джонатан не ответил.

— Что же? — настаивал Грейвз.

— Я пытался ее остановить.

— Значит, вы знали про бомбу?

— Нет, я только…

— Признавайтесь, — сказал Грейвз. — Вы только что сказали, что пытались ее остановить. Так что же случилось? Передумали в последнюю секунду? Или как? Не привыкли еще к таким вещам?

Джонатан внимательно посмотрел на Грейвза.

— Я ничего не знал про бомбу, — сказал он.

Грейвз подошел к нему ближе:

— По нашим сведениям, множество фактов указывает на то, вы были чем-то крайне обеспокоены по прибытии в Хитроу. У меня создалось впечатление, что вы были прекрасно осведомлены о ее планах.

— Это не так, — возразил Джонатан. — Я узнал, что Эмма в Лондоне лишь прошлой ночью.

— Послушайте, — сказал Грейвз, внезапно переходя на дружеский тон, — перестаньте нам лгать. Безусловно, вы знали о взрыве и во всем ей помогали. Провезли контрабандой взрывчатку? Украли немного пластита у своих друзей-повстанцев в Африке? Это была ваша задача? Позже у вас будет возможность рассказать, как вы сумели незаметно пронести взрывчатку мимо наших ребят. Сейчас нас больше интересует, почему вы с вашей женой захотели взорвать автомобиль с российским министром внутренних дел. На кого вы работаете, доктор Рэнсом?

Джонатан вспомнил бело-сине-красный флаг, развевающийся на антенне автомобиля. Министру внутренних дел очень повезло, что он остался в живых. Эмма не часто допускает такие промашки.

— Я ничего не знаю ни о русских, ни о бомбе. Меня пригласили в Лондон, чтобы выступить с докладом на медицинской конференции. Я ни на кого не работаю.

— Что же тогда вы делали в том самом месте, где произошел теракт?

— Я вам уже говорил. Пытался ее остановить.

— Остановить погибшую, по вашим словам, женщину? Помешать ей совершить теракт, о котором вы ничего не знали? — Грейвз был безжалостен. — Пожалуйста, доктор Рэнсом, прислушайтесь к собственным словам. Не принимайте нас за дураков.

Как раз в этот момент Джонатан услышал отдаленный гул, эхо которого разносилось по всей округе. Ему был знаком рокот тяжелой артиллерии. Он провел пальцем по грубому шерстяному одеялу. Они упрятали его на военной базе. Он оказался вне системы и хорошо знал, что может случиться в подобном месте. Если он хочет когда-нибудь отсюда выбраться, ему придется с ними сотрудничать. Эмма была права. Он должен все рассказать.

— Эмма работала на правительство Соединенных Штатов, — сказал он. — Она была оперативником в организации под названием «Дивизия», принадлежащей Министерству обороны США. Но не тратьте времени на поиски этой организации. Ее не существует, по крайней мере официально. В феврале что-то произошло в Швейцарии. Некая задача не была выполнена… И случилось это по вине Эммы. Были убиты несколько человек из «Дивизии», включая их руководителя. Так что нам лучше было притвориться, что она мертва.

— Почему? — спросил Грейвз.

— Эмма знала, что «Дивизия» ее разыскивает. Ей пришлось скрываться. Я узнал, что она в Лондоне, лишь прошлой ночью. На приеме по поводу конференции в отеле какой-то человек подошел ко мне и сказал, что она здесь. Она организовала нашу встречу на квартире на Эджвер-роуд.

Кейт Форд уточнила адрес, потом переглянулась с Грейвзом:

— А зачем ей понадобилось встречаться с вами?

— Чтобы проститься. Она хотела сообщить, что видеться со мной стало для нее слишком опасно. Не могла больше рисковать, вступая со мной в контакт. Эмма появилась у меня в отеле в четыре часа утра. Перед уходом она получила текстовое сообщение. Я почувствовал: что-то не так, у нее какие-то планы. Спросил, зачем на самом деле она приехала в Лондон, но она велела мне не лезть в чужие дела. Я не знал, что готовится операция, имеющая отношение к русским. Полагал, это связано с ее безопасностью, необходимостью опередить своих преследователей. Как бы то ни было, в тот момент это не имело значения. Она расставалась со мной, и это единственное, что меня тогда волновало. Я не мог смириться с мыслью, что никогда ее больше не увижу. И когда она вышла из номера, я последовал за ней. Она добралась до какого-то дома в Хэмпстеде и взяла там машину.

— Адрес вы запомнили?

— Нет, но, если вы отвезете меня туда, я, возможно, сумею его найти.

Грейвз бросил взгляд на Кейт, в нем ясно читалось недоверие.

— Продолжайте, — сказал он.

— Потом я последовал за ней на Сториз-Гейт. Какое-то время она оставалась в машине, и это сбило меня с толку. Но как только я увидел кортеж автомобилей, сразу все понял. Когда дело касается Эммы, всякие сомнения отпадают. Вот почему я стал звать ее. Не хотел, чтобы она сделала то, что намеревалась.

— Таким образом, вы утверждаете, что ничего не знали о ее планах убить Игоря Иванова, пока не добрались до Сториз-Гейт? — гнула свою линию Кейт Форд.

— Конечно не знал, — ответил он, на этот раз более уверенно, поскольку рассказал все начистоту.

— Думаю, хватит все это слушать, — сказал Грейвз, недоверчиво фыркнув. — Американцы знать не знают о вашей жене. Первое, что мы сделали, — навели справки в Лэнгли. Хотели дать им шанс все выложить как на духу, поскольку вы американец. Но они всё полностью отрицают. Ничего не слышали об Эмме Рэнсом. Ничего не знают о заговоре с целью убийства Иванова. Они в шоке и в ярости. Предложили свою помощь, и я им верю. Вопрос о проведении подобного теракта на нашей территории ими никогда не рассматривался. В ФБР у меня тоже есть связи. Там даже не слышали фамилии вашей жены. Единственное, что более или менее похоже на правду из всего, что вы нам тут наговорили, — факт пребывания вашей жены в Швейцарии в феврале. Но знаете что? Британский паспорт, с которым она путешествовала, оказался фальшивым. И после этого вы думаете, что я поверю, будто она работала на некое секретное шпионское учреждение? Как вы там его называли?

— «Дивизия», — сказал Джонатан.

— «Дивизия», — повторил Грейвз, — которая то ли является, то ли не является частью Министерства обороны США. А она какой-то странный оперативник, который шатается по всей Европе и проворачивает какие-то дела. Извините, доктор Рэнсом, но у нас есть подходящее слово для подобных баек: чушь собачья.

— Можете верить чему хотите, — сказал Джонатан. — Мне это все надоело.

Грейвз, всем своим видом выражая отвращение, покачал головой:

— Не знаю, почему до сих пор не бросил вас на съедение волкам.

Джонатан расправил плечи, стараясь не обращать внимания на сильную пульсацию крови в голове:

— Потому что я ко всему этому непричастен. Неужели вы не можете это понять своей тупой головой?

Грейвз подошел ближе к кровати:

— Мы поместили рубашку, которая была на вас надета, в одну из наших специальных машин. В результате там обнаружилось столько следов взрывчатого вещества, что они могли бы вывести из строя десяток сканирующих устройств. За последние сутки вы находились в прямом контакте с пластиковым взрывчатым веществом.

— Это невозможно.

Но, даже произнося эти слова, он знал, что, когда Эмма рядом, все возможно.

Грейвз продолжал:

— При данных обстоятельствах вы являетесь соучастником убийства и обвиняетесь в заговоре, имеющем целью совершение террористического акта. Вы подтвердили, что узнали на видеокассете вашу жену. Мы видели кадры с вами на месте преступления за несколько мгновений до теракта. Если добавить к этому следы взрывчатого вещества на вашей рубашке, то суд будет недолгим. Одно жалко: мы больше не казним такую мразь, как вы, а лишь отправляем гнить в тюрьму. А теперь скажите, где мы можем найти вашу жену?

— Я не могу этого сделать.

— Не можете или не хотите?

— Я знаю не больше, чем вы.

Джонатан откинулся на койку. Все было кончено. Он отправлялся в тюрьму на очень длительный срок.

Полицейские вернулись в комнату через час. Сразу было заметно, что их манера вести себя несколько изменилась. У женщины — в меньшей мере: она была столь же суровой и сдержанной, как и прежде, а вот Грейвз хотя и сохранял свою решительность, но казался менее напряженным, словно нашел новый безотказный способ заставить Джонатана говорить.

— Слушайте меня внимательно, — сказал представитель МИ-5. — Я вовсе не утверждаю, что поверил хотя бы одному сказанному вами слову. Однако я решил поговорить с человеком, которого вы, возможно, знаете. Это мой старый друг Маркус фон Даникен из швейцарской Службы анализа и профилактики. Вижу, вам это имя знакомо. Так или иначе, поскольку мы делаем, по существу, одну и ту же работу, я спросил его, знает ли он что-нибудь о вашей жене. Сказал, что она имеет отношение к сегодняшнему происшествию и что вы находитесь под моим надзором. Он, можно сказать, совершил пару обмолвок, которые кое-кому, я уверен, не очень понравились бы. Не стану утверждать, будто знаю что-то об истории с лайнером авиакомпании «Эль-Аль» или об организации под названием «Дивизия». Официально я ничего о них не знаю и знать не буду. Но фон Даникен сказал мне одну вещь, знаете какую?

Джонатан покачал головой.

— Он сказал мне, что вы очень упрямый сукин сын и сделали все возможное и невозможное, чтобы выяснить, что затевает ваша жена. Принимая во внимание эти обстоятельства, как и некоторые другие проблемы, о которых я не имею права вам говорить, я хочу попросить вас кое-что для нас сделать.

— Что именно?

Грейвз присел на край кровати, не спеша скрестил руки на груди, устроился поудобнее.

— Есть одна причина, почему вы здесь, в сельской местности неподалеку от Херефорда, а не в центре Лондона, в Скотленд-Ярде. Как только вы будете названы подозреваемым, я не смогу даже близко подойти к вам. Имело место преступное деяние, погибли невинные люди. Кто-то должен за это ответить, а вы оказались причастны к случившемуся. Это вопрос правоприменения в самом простом и чистом виде. Даже сейчас, когда мы разговариваем, мои друзья из СО-15 жаждут вашей крови. Но я поговорил с моим боссом, а он — с боссом из лондонской полиции, и мы решили, взвесив все обстоятельства, что будет лучше оставить на какое-то время эту часть расследования под моим контролем. В настоящее время никаких обвинений против вас не выдвинуто. С формальной точки зрения вы свободный человек.

Джонатан внимательно посмотрел на Грейвза. Квалифицированный, умный и довольно жесткий человек. Джонатан понимал, что доверять ему нельзя.

— Так чего же вы от меня хотите?

— Вы должны вывести нас на нее, — сказал Грейвз, улыбнувшись на прощание. — Вы поможете нам разыскать вашу жену.

21

Его звали Сергей Швец, и он занимал должность директора Федеральной службы безопасности России, сокращенно ФСБ, продолжающей дело КГБ — небезызвестной организации, которую в свое время очень боялись. Он сидел в кресле второго пилота в вертолете «Камов» и с раздражением взирал на спокойные волны плещущегося внизу Черного моря. Это был крепкий мужчина с темными, глубоко посаженными глазами, седеющими волосами и челюстями, как у бульдога. Ему было пятьдесят лет, и в России он выглядел именно на свой возраст. В Париже, Нью-Йорке или Лондоне ему давали все шестьдесят. Хотя внутри кабины вертолета было прохладно, капельки пота выступили у него на лбу и верхней губе.

— Сколько еще? — спросил он пилота.

— Пять минут.

— Хорошо, — сказал Швец, глядя на часы. На некоторые встречи опаздывать было неразумно.

Впереди, в форме полумесяца, на сто пятьдесят километров береговой линии раскинулся город Сочи, а позади него поднимался из розового тумана покрытый снегом хребет Кавказских гор. Сочи давно уже стал любимым летним курортом русских коммунистических лидеров. Как и те лидеры, город был степенным и ортодоксальным, словно стыдящимся своего буржуазного субтропического климата. За последние несколько лет, однако, город претерпел радикальные изменения. Новоиспеченная элита страны прибывала шумными, обвешанными драгоценностями толпами, чтобы насладиться обильным сочинским солнцем и прибрежным кафе на открытом воздухе. Вдоль набережной выросли роскошные виллы, каждая новая еще более грандиозная, чем предыдущая. Дороги, выстроенные для «Лад» и «ЗИЛов», теперь были забиты «мерседесами» и «рейнджроверами». Сочи уже успели окрестить русским Сен-Тропезом.

А недавно президент дал своим соотечественникам новый повод для поездок в Сочи. В 2014 году курорт на Черном море будет принимать XXII Зимние Олимпийские игры.

Швец стал считать подъемные краны, высящиеся на линии горизонта, и остановился на цифре четырнадцать. В прошлый его визит их было столько же. Вертолет летел низко над городом, и Швец заметил, что несколько строительных площадок пусты, а некоторые и вовсе заброшены. Сочи, как и вся его родина, умирал и возрождался в зависимости от цен на нефть. Впрочем, у него было мало времени на подобные размышления: он увидел место назначения, выпрямился на сиденье, вытер лоб и потуже затянул галстук.

Бочаров Ручей — летняя резиденция президента, выстроенная в 1950-е годы, — располагался в нескольких километрах к югу от города, на берегу большого озера. Вертолет сел на травяную площадку, прилегающую к административному крылу резиденции, откуда Швец был незамедлительно доставлен к заднему подъезду президентского особняка. Приближаясь к входу, он заметил нависшую над головой тень. Подняв глаза, Швец обнаружил снайперов Министерства внутренних дел, занявших позиции на крышах всех зданий комплекса. Ничего подобного прежде не наблюдалось — президент был всерьез напуган.

Швеца провели к лифту, на котором он спустился на два этажа, в президентский тир. Там ему вручили наушники. Швец их надел и лишь затем прошел через стеклянные двери в само стрельбище. Встав сзади у стены, он наблюдал, как президент посылает одну пулю за другой в черный силуэт морского пехотинца США.

Наконец президент обернулся и сделал знак, приглашая Швеца приблизиться.

— Ну, как? — спросил президент.

— Иванов жив, но находится в палате интенсивной терапии. Прогнозом по поводу его состояния я пока не располагаю. Посол Орлов и несколько его подчиненных убиты. Полиция никого не задержала. Подробности пока очень обрывочные, но ясно, что это не доморощенная операция. Такой теракт требует умелого планирования и исполнения, а также проведения ряда разведывательных действий.

Президент возился с предохранителем. Он не унаследовал от своего предшественника ни ловкости в обращении с оружием, ни склонности к насилию. По натуре он был человеком слабым, но хитрым. Куница с острыми как бритва зубами. Кроме того, он был умен: знал, что России требуется сильный лидер, и всячески старался не разочаровать своих избирателей.

— Орлов был хорошим человеком, — сказал президент. — Я знаю его семью. Похороны должны быть проведены на государственном уровне. — Наконец предохранитель защелкнулся, и президент поднял взгляд на посетителя. — Были какие-то признаки, что готовится нечто подобное?

— Никаких, — ответил Швец. — Принимая во внимание биографию Иванова, трудно угадать мотивы покушавшихся. Не много найдется людей с таким количеством врагов, как у Игоря Ивановича.

— Пожалуй, но я уверен, что дело тут не в Игоре Иванове.

— Вы думаете?

— Если бы враги Иванова захотели его убить, они нашли бы способ сделать это в Москве — и хлопот куда меньше.

Президент уронил на пол обойму пистолета, и Швец увидел, что это старинное оружие Токарева образца 1911 года,[7] изготовленное для царя Николая II. Ходили слухи, что именно из этого пистолета он и был убит вместе с семьей. Даже за несколько шагов можно было различить украшенного драгоценными камнями двуглавого монархического орла, вделанного в перламутровую рукоять.

— Нет, целью нападавших был не Иванов, — продолжал президент. — Это теракт против нашей страны в целом. Попытка ударить, пока мы слабы.

Швец подумал о заброшенных строительных площадках, которые он видел во время полета, о зданиях, построенных лишь наполовину и оставленных в таком виде. Он не стал опровергать это замечание. Страна находилась в плачевном состоянии, и все это знали.

В последние десять лет среднегодовой рост российской экономики составлял семь процентов в основном за счет огромных естественных ресурсов: леса, золота, алмазов, природного газа, а главным образом — нефти. Достоверные запасы составляли восемьдесят миллиардов баррелей — седьмое место в мире. Эксперты выражали уверенность, что еще сто миллиардов баррелей скрыты в недрах и вскоре будут разведаны. Добыча нефти возросла с шести миллионов баррелей в день в 2001 году до десяти миллионов баррелей в день в прошлом году. Это увеличение добычи, наряду с космическим ростом цен на нефть за тот же период, дало в результате сказочные доходы. В период пика Россия зарабатывала более миллиарда долларов в день только от экспорта нефти, что составляло более шестидесяти пяти процентов валового внутреннего продукта страны.

Но через некоторое время цены на нефть обвалились, и никаких признаков возврата к прежнему положению дел не наблюдалось. Фондовый рынок потерял восемьдесят процентов стоимости, а прямые иностранные инвестиции полностью иссякли. Хуже того, только за последние три месяца рубль по отношению к доллару подешевел наполовину.

Страна находилась в состоянии свободного падения.

— Знаете, зачем я послал Игоря Ивановича в Лондон? — спросил президент.

Швец признался, что не знает.

— Я отправил его, чтобы встретиться с консорциумом европейских нефтяных компаний в надежде, что удастся вернуть их доверие. Тогда они могли бы решиться на новые инвестиции в российскую экономику. В прошлом мы были слишком самонадеянны. Не выполняли обязательств перед своими деловыми партнерами. У нас была хищническая манера поведения: мы думали только о себе. Неудивительно, что инвесторы удрали. Признаюсь, в этом есть и моя вина, но что сделано, то сделано. Именно Иванов открыл мне глаза на то, что я ошибался. Без помощи Запада мы не сможем вернуть добычу нефти на прежний уровень, не говоря уже о том, чтобы ее увеличить. Я послал его попробовать договориться с основными нефтепромышленниками. Это решение нельзя назвать популярным.

— Почему?

— Те, кто в нашей стране занимается нефтью, не желают уступать ни рубля в чужие руки. Они стали жирными и ленивыми, утратили способность проводить грань между собственным благосостоянием и процветанием родины.

Швец хорошо их знал.

Прежде чем переместиться в частный сектор, все они сделали карьеру в КГБ: один был шефом резидентуры в Мозамбике, другой — вторым секретарем ООН. Третий действовал в качестве двойного агента под прикрытием русского посольства в Мадриде, умело изображая важнейший источник информации для американцев. Сам же Швец возглавлял в КГБ Управление С, отвечавшее за секретные операции — все, от руководства деятельностью тайных агентов за границей и ведения промышленного шпионажа в интересах России до планирования и осуществления террористических актов на территории других государств.

Они принадлежали одному шпионскому братству.

И поэтому верить никому из них было нельзя.

Швец понял, почему президент расставил снайперов вокруг своей резиденции.

— Полагаете, кто-то из них может быть причастен к покушению на Иванова?

— Я этого не говорил. — Однако кислое выражение лица президента свидетельствовало об обратном. — Игорь Иванович — мой друг. К тому же он патриот, чего не скажешь о некоторых. Вы должны привести в действие все государственные ресурсы, чтобы найти и наказать террористов.

Президент крепко обнял Швеца и трижды, по русскому обычаю, поцеловал в обе щеки.

— И вот что, Сергей, — сказал он, не выпуская своего главного шпиона из объятий, — если выяснится, что это сделали русские, я сам приведу приговор в исполнение.

22

В Лондоне, в палате интенсивной терапии больницы Святой Екатерины, спал министр внутренних дел Игорь Иванов. Из одной капельницы в его руку поступал раствор глюкозы. Через другую каждый час вводились дозы пентобарбитала, чтобы поддерживать его в состоянии вынужденной комы. Манжета контролировала кровяное давление. Клеммы на пальцах измеряли уровень кислорода в крови. Лицо министра, вернее, та его часть, что виднелась из-под бинтов, была неровного багрово-красного цвета. Девяносто девять швов было наложено на глубокие раны на лбу и щеках. Его и раньше-то нельзя было назвать красивым, а при выписке, если ему суждено выжить, он и вовсе будет обезображен.

— Вы знаете, кто это? — спросила дежурная медсестра, брюнетка с приятным голосом по имени Анна.

Доктор Эндрю Хау, глава неврологического отделения, закончил заносить в историю болезни основные показатели состояния организма пациента.

— Иванов? Вроде бы дипломат, верно?

— Он чудовище.

— Простите, не понял? — переспросил Хау, ошеломленный злобой, прозвучавшей в голосе женщины.

— У нас его называют Черным Дьяволом.

Хау отложил историю болезни и внимательно посмотрел на бирку с именем медсестры: «Анна Бакарева».

— Где это «у нас»?

— В Грозном. В Чечне. Я уехала много лет назад, когда мне было одиннадцать. Но Иванова я помню. Он возглавлял войска, которые мародерствовали в городе.

Хау и сам в прошлом был военным хирургом, приписанным к Королевскому полку шотландской гвардии, и он вспомнил, что слышал о жестокостях, учиненных российской армией после взятия чеченской столицы в середине девяностых. Страшная история.

Медсестра буквально буравила Иванова своими большими черными глазами:

— Его солдаты искали по соседству с нами одного из лидеров сопротивления. Найти его не удалось, и тогда они согнали всех мужчин из моего и окрестных домов на футбольный стадион. Старых, молодых, без разбору. Всего семьсот человек. В том числе моего десятилетнего брата. — Она замолчала, потом указала на Иванова. — Он лично их всех расстрелял.

— Я очень сожалею, — сказал Хау.

— Он выживет? — спросила Анна тоном, едва ли уместным для сестры милосердия.

— Сейчас сказать ничего нельзя. Если не считать порезов и ушибов, раны не очень серьезны. Кости все целы, внутреннее кровотечение отсутствует. Больше всего меня беспокоит состояние его мозга: человека как следует покидало внутри машины.

Хау приходилось иметь дело с черепно-мозговыми травмами. Несколько лет назад он был в Басре, в Южном Ираке. Самой распространенной причиной ранений были самодельные взрывные устройства (СБУ). За время командировки он видел более двухсот ранений, напоминающих то, что получил Иванов. Через такой короткий промежуток времени после травмы дать точный прогноз невозможно. Некоторые пациенты полностью восстанавливали все свои функции, другие вели растительное существование долгие месяцы. Кто-то умирал, не приходя в сознание. Большинство, однако, оставалось где-то посредине, испытывая постепенное ухудшение здоровья — от нарушений кратковременной памяти, потери вкуса и запаха до более серьезных неврологических расстройств.

— Магнитно-резонансная томография не дала результата, — сказал Хау. — Когда опухоль спадет, мы узнаем больше.

Медсестра из Чечни кивнула. Было совершенно очевидно, что новость ее не слишком порадовала.

Хау вышел из палаты и, зайдя на медицинский пост, распорядился, чтобы медсестра Анна Бакарева ни в коем случае не назначалась более для ухода за Игорем Ивановым — Черным Дьяволом. Он не думал, что она может намеренно причинить ему вред. Однако она вполне могла забыть ввести ему болеутоляющее средство или по небрежности дать не то лекарство. Доктор предпочитал не рисковать.

23

Устроившись на заднем сиденье «ровера» полковника Чарльза Грейвза, Джонатан наблюдал, как сельские тропинки Херефорда сменяются дорогами с двусторонним движением, а холмы — асфальтовыми равнинами. Наконец они выехали на автостраду М3, прямиком ведущую к Лондону. Впереди следовала полицейская машина с мигалкой, но с выключенной сиреной. Еще одна ехала следом, почти вплотную к их бамперу. Было уже больше шести, но солнце все еще пекло не на шутку. Внутри автомобиля кондиционер окатывал всех потоком влажного тепловатого воздуха.

Формально Джонатан был свободным человеком, по крайней мере так сказал Грейвз. Но Джонатан не питал иллюзий по поводу истинного положения вещей. Он был пленником и останется таковым, пока не положит к их ногам голову Эммы. Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть на полицейских, одетых в форму, слева и справа от него или на электронный браслет, окольцевавший его левую лодыжку.

— Это военная модификация, — объяснил Грейвз, прикрепляя его к ноге Джонатана и специально затягивая слишком туго. — Мы разработали ее для плохих парней из диких племен Пакистана. Сигнал браслета с точностью до метра указывает ваше местоположение, где бы вы ни находились на всем белом свете. А если вы попытаетесь его снять, он сломает вам ногу пополам.

При этих словах Грейвз усмехнулся, но, посмотрев ему в глаза, Джонатан не понял, шутит полковник или говорит всерьез.

Допрос начался в больнице и продолжился после того, как был сделан рентгеновский снимок его черепа, — трещин и сотрясения мозга не обнаружили. Он уже переоделся в свою одежду, а Грейвз и Форд беспрестанно, сменяя друг друга, забрасывали его вопросами. Когда он пришел на прием с коктейлями? Когда появился фальшивый Блэкберн? Видел ли Джонатан его раньше? (Грейвз тут же подчеркнул, что речь идет о периоде его жизни с Эммой.) Каким путем добирался Джонатан из «Дорчестера» до метро? Адрес квартиры на Эджвер-роуд? Видел ли он еще кого-нибудь до появления Эммы? В какой машине она везла его обратно в отель? И самое главное: не догадывается ли Джонатан, на кого все-таки работает Эмма?

Джонатан покорно отвечал, стараясь говорить начистоту, но, когда вопросы приняли слишком личный характер, он стал более осторожен. Где росла Эмма? Живы ли ее родители? Если да, где они живут? Что можете сказать о ее школьных годах? Были ли у нее друзья в Лондоне? Ответы на эти вопросы он сам не всегда знал.

Еще пять месяцев назад он полагал, что она родилась и выросла в Пензансе, на юго-западной оконечности Англии, и впоследствии закончила колледж Святой Хильды в Оксфорде. Между этими двумя событиями заключалась сильно приукрашенная история детства с преданными псами, ободранными локтями, умершими родителями и даже своенравной старшей сестрой Беатой, которую Джонатану и в самом деле довелось встречать раза три. Все это оказалось фальсификацией от начала и до конца. Гобелен, сотканный из лжи. Потемкинская деревня.

Эмма родилась не в английском Пензансе, а в Хобокене, штат Нью-Джерси. Ее отцом был не школьный учитель, сгоревший в пламени автокатастрофы, а полковник авиации США, умерший от сердечного приступа в возрасте пятидесяти лет. Ее безупречный британский выговор объясняется восьмилетней службой отца на военно-воздушной базе Лейкенхит в Суффолке. Что касается колледжа, то она проучилась три года в филиале университета штата Калифорния в Лонг-Биче, что весьма и весьма далеко от Оксфорда, как в прямом, так и в переносном смысле. Да и настоящее ее имя было совсем не Эмма, хотя она решила его сохранить, поскольку именно Эммой ее воспринимал Джонатан.

Тем не менее он старался отвечать максимально полно: выкладывал все, что знал, даже если сказанное не соответствовало действительности.

Однако, идя им на уступки, Джонатан продолжал свое личное дознание, поскольку не испытывал никаких сомнений по поводу того, какая судьба постигнет Эмму, если ему удастся ее разыскать. МИ-5 незамедлительно допросит ее, а потом передаст «Дивизии» (в обличье ЦРУ, Разведывательного управления Министерства обороны США или любого иного открытого разведывательного ведомства), где Эмму еще раз допросят, после чего она «исчезнет», то есть будет расстреляна, повешена или, как красноречиво выразился Грейвз, «привязана к хвосту лошади, четвертована и оставлена на растерзание воронам». Если «Дивизия» и раньше хотела прикончить Эмму, они еще больше укрепятся в своем намерении после покушения на Игоря Иванова. В этой игре только две стороны, и если Эмма работает не на них, значит, она работает на врага.

Виды за окном становились все более знакомыми: они въезжали в Лондон. Миновав Альберт-Холл и «Хэрродс», они свернули на Парк-лейн.

Несмотря на всю ложь, притворство и двуличность жены, Джонатан знал, что по-прежнему любит Эмму. Восемь лет они были вместе. Он верил, что женщина, разделившая с ним судьбу, в целом отвечает ему взаимностью. Правда, доказательств у него не было. Так ему подсказывало сердце. Но в конечном счете разве могут быть более верные доказательства?

Он взглянул на Грейвза, сидящего прямо, как жердь, на переднем сиденье. Враг, подумал Джонатан со злобой, встревожившей его самого.

Он не выдаст ее на казнь палачу.

С другой стороны, он не собирался провести остаток жизни в британской тюрьме. Роль мученика он тоже играть не будет.

Даже ради Эммы.

Ровно в шесть часов вечера «ровер» въехал в проезд, ведущий к отелю «Дорчестер», и остановился у входа. Офицер в штатском открыл дверь и проследил, как Джонатан входит внутрь. В холле гостиницы находились другие офицеры в штатском, выстроившиеся по пути следования Джонатана к лифту. Грейвз шел впереди, следом — Кейт Форд.

— Чествование по случаю возвращения, да и только, — заметил Джонатан. — И куда я потом отправлюсь?

Подошел лифт. Грейвз взял его за руку и провел внутрь.

— Туда, куда мы скажем, — ответил он.

У двери номера ожидал еще один офицер в штатском. Увидев Грейвза, он почтительно прошептал: «Сэр».

В номере Джонатана кипела бурная деятельность. По-видимому, обыск уже закончился, и все возвращалось на прежние места. Грейвз отпустил оставшихся офицеров и затворил дверь. Открыв шкаф, Джонатан обнаружил, что его одежда развешана гораздо более аккуратно, чем раньше.

— Ну как, нашли что-нибудь? — бросил он через плечо.

— Примите душ и переоденьтесь, — пролаял Грейвз. — У вас десять минут.

— Куда мы едем?

— В надлежащее время вы все узнаете.

— Мне казалось, вы хотите, чтобы я помог вам разыскать Эмму.

— Этим вы и будете заниматься. А сейчас делайте то, что я сказал.

Джонатан вошел в ванную, закрыл за собой дверь и включил душ. Ванная начала заполняться паром. Он снял рубаху, посмотрел на браслет, сковавший его лодыжку. Потом открыл дверь. Грейвз и Форд стояли в нескольких футах от него, что-то оживленно обсуждая.

— В чем дело? — спросил Грейвз, заметив его.

— Эта штука водонепроницаемая? — спросил Джонатан, указывая на браслет.

Грейвз покачал головой и подошел к нему:

— Мне следовало заставить вас принимать душ, выставив одну ногу за дверь. — Он порылся в кармане, достал ключ и, встав на колени, расстегнул браслет. — Я слышал, что, если долго его носить, эпидермис начинает срастаться со сталью и докторам потом приходится срезать браслет с ноги. Слышали про такое?

— Не доводилось.

Грейвз встал, держа браслет в руке:

— В следующий раз я сниму его только тогда, когда ваша жена окажется под арестом. Вы меня поняли?

— Спасибо. — Джонатан начал было закрывать дверь, но остановился. — Полковник Грейвз, почему вы так уверены, что Эмма до сих пор в Англии?

Грейвз посмотрел на Кейт Форд, потом опять на Джонатана:

— Всему свое время, доктор Рэнсом. Давайте приводите себя в порядок.

24

— Эмма Рэнсом — главная подозреваемая в убийстве лорда Роберта Рассела, — сказала Кейт Форд. — У нас есть свидетельство ее присутствия на месте преступления. Никто другой не смог бы проникнуть в его квартиру. Это дело следует рассматривать как убийство.

— При нынешних обстоятельствах его следует отнести к сфере борьбы с терроризмом, старший инспектор Форд, — ответил Грейвз. — Убиты граждане иностранного государства, включая несколько высокопоставленных дипломатов. Русские рвут и мечут, требуя от нас немедленных действий. Игорь Иванов — главный кандидат на президентских выборах через два года. Если он умрет, отношения между нашими странами будут испорчены на много лет вперед. Это не обычное убийство, а инцидент международного масштаба.

— Даже если так, все равно полиция должна участвовать в расследовании.

— Об этом не может быть и речи. Если у вас есть возражения, обратитесь к премьер-министру. Как раз сейчас проходит заседание секретариата кабинета министров. Поскольку бомба взорвалась в непосредственной близости от Уайтхолла, они пытаются решить, был ли теракт направлен против правительства, или целью преступников действительно был Иванов. Министр внутренних дел Великобритании рассматривает возможность запроса об эвакуации всех правительственных учреждений, расположенных в Вестминстере. Так что дело намного серьезнее, чем просто убийство.

— Я привлекла вас к этому расследованию, — медленно и четко проговорила Кейт. — И имею все права заниматься им и дальше.

— Насколько я помню, инициатива связаться с вами исходила от меня. Именно я оказался на вашей кухне сегодня утром.

— Благодаря работе, проведенной моей командой. Вы знали, что я напала на след, и вам понадобилась моя помощь.

— Должен заметить, что обстоятельства сильно изменились за последние двенадцать часов.

— Но Джонатан Рэнсом ничем не может вам помочь. Разве вы не видите, что он говорит правду?

— Увы, не вижу. Должно быть, меня ослепила изрядная доза семтекса, обнаруженная на его одежде. Как только Рэнсом приведет себя в порядок, мы совершим турне по местам, где, по его словам, он встречался с женой. Если он не расскажет все как на духу, я отправлю его назад в Херефорд для более полного и искреннего обмена мнениями с парнями из воинской части.

— Вы хотите выбить из него признания? Но ведь это путь в никуда!

— Никто его пальцем не тронет, и вы это прекрасно знаете. Но мы постараемся хорошенько его напугать. — Грейвз раздвинул тюль на окне. — Видите ли, детектив Форд, мне кажется, что наш доктор лжет, — сказал он, глядя на Гайд-парк. — Я убежден, что он точно знает, куда улизнула его жена. У меня такая версия: Рэнсом бежал тогда к своей жене не для того, чтобы предотвратить взрыв бомбы, а для того, чтобы его ускорить.

— Что вы хотите этим сказать?

— Иванов был в первом, а не в третьем «мерседесе». Рэнсом увидел его, когда тот проезжал мимо, и пытался дать жене сигнал, чтобы она привела в действие взрывное устройство раньше.

— Окна этих машин черны как ночь, — возразила Кейт. — Сквозь них ничего не видно. Рэнсом не мог знать, кто в какой машине едет.

Грейвз отвернулся, скрестив руки на груди:

— Думаю, на этом мы закончим.

Но Кейт стояла на своем:

— Именно расследование убийства приведет вас к Эмме Рэнсом быстрее, чем ее муж и все ваши сыщики.

— В самом деле? — сказал Грейвз, идя следом за ней к двери.

— Мы должны найти женщину, отправившую Расселу видеопослание. Ведь это ее источник предупредил Рассела о Виктория-стрит. А это значит, что ее информация поступила из недр той самой организации, которая планировала теракт. Причем я уверена, что источник этот близок к самой верхушке. Помните всю эту ерунду насчет СДИ, сетей достоверной информации? Если мы выясним, откуда она получила эти сведения, мы будем знать, кто отдает Эмме Рэнсом приказы. У этой женщины ключ к разгадке.

— Но мы никогда ее не найдем. Шансы отследить прохождение сигнала назад к первоисточнику — нулевые. Я продолжу работать с Рэнсомом. Знаете поговорку «Синица в руках…» — Не договорив, Грейвз взялся за дверную ручку. — Пока можете вести расследование так, как считаете нужным, но независимо от нашей службы. А Рэнсомом мы займемся сами.

Он открыл дверь в холл. Два офицера в штатском тут же выглянули из-за угла. Грейвз жестом показал, что все в порядке.

— А как насчет Реджа Клика? — спросила Кейт.

— Кого-кого? — Внезапно Грейвз вспомнил, и его лицо помрачнело. — О да, ваш напарник, приношу соболезнования.

— Отсюда я пойду к нему домой. Хочу пообещать его жене, что лично берусь разыскать людей, организацию или правительство, виновных в смерти ее мужа. Мое расследование пошло бы неизмеримо успешнее, если бы я могла добавить ресурсы МИ-5 к тем, которыми сама располагаю.

— Спокойной ночи, старший инспектор Форд.

— Ради Реджа! — настаивала Кейт.

Грейвз приблизил к ее лицу свое, так что она смогла различить коричневые крапинки в его голубых глазах. Во взгляде полковника читалась уверенность в своей правоте.

— Это жестокий мир, детектив Форд. Мы не делаем одолжений.

25

Джонатан оставался под душем до тех пор, пока Грейвз не распахнул дверь и не приказал выметаться из ванной. Затем полковник разведки встал неподалеку, наблюдая, как Джонатан одевается, бормоча, чтобы он поторапливался, и перекидывая браслет для слежения из одной руки в другую. Джонатан старался тянуть время, долго возился с бельем и брюками, пока наконец не оделся. Побрился и причесал волосы, потом вышел из ванной и нашел чистую рубашку.

И все это время он твердил себе одно и то же. Эмма на этом не остановится. Взрыв бомбы — это лишь очередной шаг на избранном ею пути. Не важно, на кого она работает и почему, оправданы или нет ее цели. Он просто знал, и этого было достаточно. Ее преступления стали и его деяниями. В глазах закона, да и в его собственных глазах, он был ее сообщником всю их совместную жизнь. Есть только один способ вернуть себе доброе имя: он должен ее остановить. Надо найти Эмму раньше, чем это сделают власти.

И только сейчас он обнаружил, что остался в номере наедине с Грейвзом.

— А где же детектив Форд? — спросил Джонатан, отвыкший от тишины и уединения.

— Старший инспектор Форд уехала на вызов.

— Значит, я могу переодеться прямо здесь?

— И поскорее, — пробормотал Грейвз. — Надевайте рубашку, пиджак и пошли.

— Я вернусь сюда?

— Это зависит от вас.

Джонатан посмотрел на Грейвза, на выпуклость под мышкой слева — несомненно, там был пистолет, — на электронный браслет, зажатый в руке. Он впервые заметил, что Грейвз, оказывается, меньше его ростом, да и тщедушнее, когда не облачен в костюм. У него были изящные, почти женские, ухоженные руки. Джонатан заметил темные круги у него под глазами и изменения в осанке: теперь он держался не так прямо, как раньше. Такое Джонатану приходилось наблюдать достаточно часто: стоило посмотреть в зеркало после суток, проведенных в операционной. Грейвз был сильно измотан.

Джонатан моментально оценил сложившуюся ситуацию. Здесь их только двое. Снаружи охрана. Когда он входил, охранников у дверей было двое. Нет никаких сомнений, что внизу их не меньше полудюжины. Куда бы его ни повезли, к этой группе присоединятся новые. Но сейчас… в течение этих нескольких минут их только двое.

Джонатан вытащил из шкафа рубашку и надел ее. Он вынул также ветровку и бросил на спинку стула. В номере было тепло, но он думал не о том, что сейчас, а о том, что будет через шесть, двенадцать часов или еще больше, если ему повезет. Он взял бумажник с туалетного столика и сунул в задний карман брюк, потом вытащил пару носков из ящика шкафа.

Грейвз расхаживал взад-вперед, как сторожевой пес, прижимая мобильник к уху.

— И что нашла группа быстрого реагирования в Хэмпстеде? Ничего? Невозможно! Мой человек сообщил, что там была припаркована машина. Видел ее собственными глазами. Проверьте еще раз. Внутри гаража должны были остаться следы. Есть на улице камеры? Тогда опросите соседей: ведь должен был хоть кто-то видеть, как они входили в дом и выходили оттуда. Владельцы уехали в отпуск? В Иммингем? Никто не проводит отпуск в Иммингеме!

Он закрыл складной телефон и пристально посмотрел на Джонатана:

— Похоже, док, в вашей истории образовалась прореха. Проблема с этим домом, где, как вы утверждаете, ваша жена забрала машину. Я сейчас думаю, следует ли мне тотчас подвергнуть вас строгому допросу или, следуя чтимой мною должностной инструкции, предоставить вам второй шанс встать на путь истинный.

Но Джонатан, казалось, не замечал настойчивого призыва Грейвза. Он стоял к нему спиной и стонал, наклонив голову.

— Вы слышали, что я сказал? — спросил Грейвз.

Джонатан не отвечал. Он, как слепой, протянул руку, нащупал стул и сел.

— Что там у вас еще? — спросил Грейвз, скорее с раздражением, чем с любопытством.

— Возникла проблема, — очень тихо ответил Джонатан.

— Тут вы правы, — сказал Грейвз, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Ваш рассказ не подтверждается. И мы сейчас же все выясним.

— Я имею в виду свою голову. Мне очень плохо.

— Что вы, черт возьми, хотите этим сказать?

— С головой что-то случилось. Даже не знаю, в чем дело. Ужасная головная боль. — Он тяжело дышал. — Я плохо вижу. Возможно, обезвоживание или последствия контузии.

— Зрение восстановится, когда мы выйдем на свежий воздух. Выпейте воды, и все будет в порядке. — Грейвз встал на колени и принялся возиться с браслетом для слежения. — Дайте мне вашу ногу. Любую, на выбор.

Джонатан со стоном вытянул левую ногу. Грейвз надел на нее браслет и щелкнул замком. Потом дернул для верности и склонился к нему, сидя на корточках:

— Вот так. Откройте глаза. Вы меня хорошо видите?

Он приподнял подбородок, чтобы взглянуть Джонатану в глаза.

И тут Джонатан ударил его.

Он сильно врезал ему правой ногой как раз туда, куда целился, сантиметра на два ниже уха, в стык нижней челюсти и черепа. Ошеломленный Грейвз упал на спину, и, прежде чем он успел отреагировать, Джонатан прыгнул ему на грудь, предплечьем прижимая его шею к ковру, а пальцами правой руки надавливая на сонную артерию, тем самым перекрывая поток крови к мозгу. Грейвз забился под ним и в бешенстве нанес удар кулаком, но кулак только проскользнул по щеке Джонатана. Потом, выдохнув, полковник потерял сознание. Глаза закатились, и тело обмякло.

На все это ушло шесть секунд.

Джонатан не отпускал пальцы от сонной артерии Грейвза, пока не убедился, что тот без сознания, и лишь после этого встал. На стене висело зеркало, в котором Джонатан увидел задыхающегося человека с диким взглядом.

Другого выхода не было, сказал он себе.

Он вновь встал на колени и начал рыться в пиджаке Грейвза, чтобы найти ключ от браслета на лодыжке. Обнаружив его, он расстегнул браслет. Потом вытащил бумажник и мобильный телефон Грейвза. Рука Джонатана наткнулась на рукоятку пистолета, но он решил не брать его. Это преступник забирает оружие, невинный человек его оставляет. Джонатан вскочил и поспешил к двери. Бросил быстрый взгляд в дверной глазок: даже не один, а два офицера в штатском стояли по обе стороны двери.

В этот момент зазвонил телефон Грейвза. Джонатан ринулся в ванную и закрыл дверь. Прочитал надпись на экране мобильника: «Директор ген. Аллам» — и решил, что это директор МИ-5. Сорвал полотенце с крючка и завернул в него мобильник. Еще четыре долгих гудка — и он затих. Джонатан опять подбежал к двери: охранники не сдвинулись с места. Грейвз по-прежнему лежал без движения. Он придет в себя скоро — потребуется от трех до десяти минут. Продлить этот период Джонатан может, только задушив полковника. Грейвз был ему настолько неприятен, что он всерьез подумал о такой возможности.

Джонатан пересек комнату и открыл раздвижную дверь на балкон. Он подошел к перилам и посмотрел вниз. Восемь этажей, то есть приблизительно шестьдесят метров над главным входом в гостиницу. Каждый балкон защищен навесом. Тот, что внизу, находился на расстоянии не больше метра от его балкона. Чисто технически спуститься на этот навес не так уж трудно: Джонатан был опытным альпинистом. Множество раз он спускался по отвесным склонам, и часто для упора ноги была только выемка шириной с лезвие кухонного ножа. Он напомнил себе, что в таких случаях у него всегда имелся трос и привязные ремни, так или иначе удерживающие его на скале, и что при этом он все равно множество раз поскальзывался. Но на этот раз оступиться было нельзя.

Смеркалось. Небо приобрело бледно-лиловый оттенок. Плотный поток транспорта медленно двигался по Парк-лейн. Внизу нескончаемая вереница такси и автомобилей въезжала через ворота во двор гостиницы. Мелькало множество голов.

Только не смотрите вверх, мысленно приказал он им.

Джонатан надел ветровку, рассовал по карманам бумажник и телефон Грейвза. Словно спохватившись, приподнял ногу Грейвза, задрал штанину и застегнул электронный браслет на лодыжке. Ключ бросил в унитаз. Затем вернулся на балкон и ловко перелез через перила.

Согнул ноги в коленях.

Уцепился за площадку балкона кончиками пальцев.

Свесил одну ногу, пока она не коснулась верха навеса.

Затем его движения стали быстрыми и энергичными. Высвободив одну руку, он протянул ее вниз, пытаясь определить местонахождение стальных стержней, образующих опору для навеса. Засунул пальцы под навес и обхватил стальной стержень, служащий его горизонтальной опорой. Потом проворно, насколько мог, высвободил вторую руку и проделал то же самое. Все десять пальцев теперь сжимали стержень. В тот же миг он оттолкнулся ногами и резко качнулся вниз. Навес затрещал, но выдержал. Он перенес ноги на узкое ограждение балкона седьмого этажа.

Джонатан заглянул в окно. В номере никого не было. Сделав глубокий вдох, он опустился на балкон и повторил все сначала, достигнув уже шестого этажа. Пот жег глаза, выступал на ладонях. Причиной тому были не столько жара или физическое напряжение, сколько мобилизация всех внутренних жизненных сил, направленных на предотвращение малейшей ошибки. Он не испытывал беспокойства, ничего похожего на страх. Мир сжался до двух метров вверху и двух метров внизу.

Протянуть руку. Схватить. Опустить ноги. Стать на перила. Отдышаться.

Вся энергия Джонатана была сконцентрирована на исчислении движений, позволяющих скоординировать возможности ума и тела и обмануть силу тяжести. По мере обретения уверенности движения становились все более быстрыми. Джонатан добрался до пятого этажа, потом до четвертого, и вот уже он стоит на усыпанной галькой крыше подъезда. Спуск занял четыре минуты. Он подбежал к самому краю, перевалился через достигавшие пояса перила, свесился с крыши и соскочил вниз.

Он приземлился рядом с одетым в сюртук швейцаром, который отскочил от неожиданности. Раскрасневшийся Джонатан похлопал его по плечу:

— Я гость отеля. Нельзя ли вызвать такси?

— Конечно, сэр. Куда поедете?

— В Хитроу.

Двухфунтовая монетка скрепила сделку. Швейцар дунул в свисток и помахал очередному подъехавшему такси.

— Хитроу, сэр? — спросил шофер.

— Я передумал, — ответил Джонатан. Он выбрал самое оживленное в этот вечерний час место. — Пиккадилли-Серкус. Отвезите меня в самый конец Шафтсбери-авеню.

— Хорошо.

Машина отъехала от отеля и свернула на Парк-лейн. Они проехали метров восемьсот, когда зазвонил телефон Грейвза. На этот раз Джонатан ответил:

— Да?

— Рэнсом, — тихо сказал Грейвз, — вы совершили серьезную ошибку.

— Возможно.

— Я дам вам еще один шанс. Возвращайтесь сию же минуту, наша сделка по-прежнему в силе. Помогите разыскать вашу жену, и мы вас отпустим. Иначе договор аннулируется.

— Что еще за сделка? Я не имею никакого отношения к подготовке взрыва. То, что вы говорите, — это шантаж.

— Можете называть как хотите. Но именно так надо сделать.

— Вы сказали, что слышали о «Дивизии». Значит, должны понимать: то, что я вам сказал, — правда.

— Да, до меня дошли некоторые слухи. Но это ничего не меняет.

— С кем вы разговаривали? Может, с человеком по фамилии Коннор? Фрэнк Коннор?

— Я не могу раскрывать эту информацию.

— Если рассчитываете на мою помощь, лучше признайтесь.

Грейвз тут же ухватился за это предложение:

— Значит, вы знаете, где она?

— Я этого не говорил.

Грейвз помолчал.

— Я уже вам рассказывал. Это был мой коллега из ФБР. Уж извините, имени я сообщить не могу, но это не Коннор. Чем конкретно занимается ваша жена?

— «Дивизию» раньше возглавлял генерал-майор Джон Остин. Возможно, вы о нем читали. Американский генерал, погибший в феврале в автокатастрофе в Швейцарии.

— Что-то такое припоминаю. Погиб не только Остин, но и еще несколько должностных лиц. Слышал какие-то намеки, что это, возможно, был теракт.

— Это не был теракт, да и автокатастрофы не было. Остин собирался сбить реактивный самолет авиакомпании «Эль-Аль», чтобы усилить напряженность на Ближнем Востоке. Эмма его остановила.

— Вы хотите сказать, что она его убила?

— Я хочу сказать, что она спасла пять сотен жизней. — Джонатан не стал вдаваться в подробности. Ведь это его палец на спусковом крючке оборвал жизнь Остина. — Ее действия предотвратили войну, но сейчас никому до этого нет дела. Все, что их волнует, — факт неподчинения Эммы приказу, нарушение субординации. Никто в Вашингтоне ее с этим не поздравит. Они ее убьют.

— Это нелепо.

— Разве?

На этот раз Грейвз не ответил.

— То, что сделала моя жена сегодня, ужасно. У меня для нее нет никаких оправданий, за исключением того, что, как мы оба знаем, она выполняет чьи-то приказы. Но вы уж меня простите, полковник Грейвз, я не собираюсь помогать вам ее искать.

— Чем я могу вас соблазнить? Может быть, вам нужны деньги?

— Ничем… — Джонатан прикусил язык.

Грейвзу следовало бы понимать, что он не предаст жену за деньги. Это предложение было не только нелепым, но и оскорбительным. Грейвз пытался сбить его с толку, заставить говорить как можно дольше.

Джонатан бросил взгляд через заднее стекло. В сотне метров за ними ехала полицейская машина. Еще одна приближалась к Пиккадилли-Серкус со стороны Риджент-стрит с включенной мигалкой, но без сирены. Вдруг мигалку выключили. В том возбужденном состоянии, в котором пребывал Джонатан, он расценил это однозначно: полицейским приказали не привлекать к себе внимания. И если две полицейские машины уже попались ему на пути, дальше их будет еще больше. Во всем виноват телефон Грейвза. Джонатан упустил из виду, что МИ-5 может отследить передвижение мобильника с той же легкостью, как и браслета на его лодыжке. Он сам себе устроил ловушку.

Джонатан закрыл мобильник ладонью.

— Остановитесь здесь, — велел он таксисту.

— Мне казалось, вы хотели выйти на Шафтсбери-авеню.

— Прямо здесь!

— Вы меня слышите, Рэнсом? — спросил Грейвз вкрадчивым голосом.

— Прощайте, полковник.

— Все, вы мертвец.

— Пока еще нет.

Пиккадилли-Серкус в восемь часов теплым летним вечером была запружена, как нью-йорская Таймс-сквер в канун Нового года. Гигантские неоновые вывески на окрестных зданиях заливали улицу ярким переливающимся светом. Джонатан заплатил за проезд и выбрался на тротуар. Его мгновенно поглотила быстро движущаяся толпа. Вместе с ней он добрался до Ковентри-стрит, пересек улицу и пошел в северном направлении. Все это время он не спускал глаз с двух полицейских машин, встретившихся на переполненной транспортом площади. В этот момент еще одна полицейская машина остановилась совсем рядом с ним. Окно было открыто, и он услышал шипение, треск рации и голос, громко отдающий распоряжения:

— Подозреваемый покинул такси и теперь передвигается пешком. Срочно организуйте пункты проверки на Ковентри-стрит, Пиккадилли, Шафтсбери и Брик-лейн. Все имеющиеся в наличии полицейские — на Пиккадилли-Серкус! Объект задержания: белый мужчина тридцати восьми лет, ростом сто восемьдесят сантиметров, седеющие волосы, по последней имеющейся информации — одет в белую рубашку, джинсы…

Джонатан не стал слушать дальше. Он смешался с толпой, развернулся и пошел в противоположном направлении. Нырнул в первый же подвернувшийся магазин — популярный среди туристов торговый центр, продающий все: от футболок до качающей головой куклы принцессы Дианы. Вешалки с одеждой заполняли универмаг. Он выбрал черную футболку и бейсбольную кепку «Ле Ми». Оплатив покупки, он тут же надел и футболку, и кепку. Синие джинсы пришлось оставить.

За то короткое время, что он провел в магазине, число полицейских резко увеличилось. Пропускные пункты выставлялись на всех транспортных артериях, ведущих к Пиккадилли-Серкус. На Риджент-стрит появился фургон, откуда выскакивали люди в полицейской форме. Ревели сирены. Транспорт остановился.

Джонатан пробирался по тротуару, стараясь держаться поближе к зданиям, затеряться в потоке пешеходов. Он проскальзывал от одной группы людей к другой, выискивая пути бегства. Словно следуя примеру застывших на месте автомобилей, поток пешеходов тоже замедлился. Толпу охватила тревога.

Джонатан заметил двух полицейских в ярких оранжевых жилетах, идущих в его сторону и внимательно всматривающихся в лица проходящих людей. Оглянувшись, он насчитал еще четыре полицейских шлема, не меньше. Не зная, что делать дальше, он остановился, сосредоточив все внимание на ближайшей витрине. Это был пункт обмена валюты. К окошку кассира выстроилась очередь. Джонатан встал в конец, держа руки в карманах и устремив взор вперед. Мысленно он представил себе, как полицейский подходит ближе, и почувствовал, как волосы на затылке зашевелились.

Перед ним стоял худой пожилой мужчина, пересчитывавший вынутые из кошелька монетки. Джонатан сделал шаг вперед и сильно толкнул его, так что вся мелочь выпала из рук. Монетки со звоном покатились по тротуару.

— Простите, — сказал Джонатан, наклоняясь, чтобы помочь старику подобрать мелочь. — Я нечаянно. Позвольте помочь вам.

— Спасибо, — пробормотал старик с сильным акцентом.

Собирая с тротуара разлетевшиеся фунтовые монетки, Джонатан краем глаза наблюдал, как мимо проходят две пары ног в начищенных до блеска черных ботинках. Когда полицейские удалились, он встал и вручил старику мелочь:

— Мы все собрали?

Пересчитав монетки, пожилой человек утвердительно кивнул.

Очередь продвигалась. Подойдя к окошку, Джонатан обменял сто долларов на фунты, после чего направился дальше по улице, держась поближе к зданиям.

В нескольких шагах впереди он увидел вход в метро и спустился по ступенькам на станцию. Народу здесь было еще больше, чем на улице. Два офицера стояли у турникетов, выискивая мужчину с седеющими волосами, ростом сто восемьдесят сантиметров, в белой рубашке и джинсах. Он купил билет и зафиксировал продолжительность поездки, воспользовавшись тем, что полицейские были заняты на другом конце станции.

Пройдя через турникет, он не мешкая направился к ближайшему туннелю — к линии Бейкерлу, ведущей на север. Тот же самый поезд, которым он ехал прошлым вечером. По мере продвижения Джонатана по выложенному плиткой коридору пешеходный поток редел. Внезапно он оказался в одиночестве — его сопровождал лишь стук собственных каблуков. Он спустился по последнему маршу ступенек, ведущих к платформе. Через полторы минуты прибыл поезд.

Еще через пять минут Джонатан вышел на станции «Мэрилебон».

Он был свободен.

26

Дом 25 на Ноттинг-Хилл-лейн оказался двухэтажным городским особняком в эдвардианском стиле, выкрашенным в голубой цвет, со слуховыми окнами наверху и черной лакированной входной дверью, снабженной медным дверным молотком. Было 9.30 вечера, и уже совсем стемнело, когда Джонатан поднялся по ступенькам и трижды ударил по тяжелому шару. Дверь распахнулась почти мгновенно, заставив Джонатана вздрогнуть.

— Здравствуйте! — сказала маленькая девочка с черными волосами, заплетенными в косички.

— Твой папа дома?

— Дженни, что ты там делаешь? Ты должна быть наверху в постели. — Некрасивая темноволосая женщина, в брюках от тренировочного костюма и шерстяном джемпере, спешила к двери.

Джонатан узнал Пруденс Медоуз, которую видел на коктейль-приеме накануне вечером. Он представился и спросил, дома ли ее муж.

— А, здравствуйте, Джонатан. Нет, Джейми еще не вернулся из больницы. Не хотите ли зайти?

— Он скоро придет?

— С минуты на минуту. В самом деле входите. Можете подождать его в гостиной.

Джонатан переступил через порог, и Пруденс Медоуз закрыла за ним дверь. Она попросила его немного подождать, пока уложит дочку в постель, и исчезла наверху. Джонатан прошел через прихожую и заглянул за угол, где и обнаружил гостиную. Стол у стены украшали фотографии Медоуза и его семьи. В комнате стояли кожаная кушетка и оттоманка с одеялом ручной вязки. На полу были разбросаны игрушки.

— Чем вас угостить? — спросила, спустившись сверху, Пруденс Медоуз. — Чай? Кофе? Может быть, чего-нибудь покрепче?

— Немного воды, пожалуй. Спасибо.

Проходя мимо, она обратила внимание на его лицо:

— Что с вами случилось? У вас все лицо в царапинах.

— Сегодня утром оказался на месте взрыва.

Пруденс Медоуз привстала на цыпочки, коснувшись рукой его щеки, словно была медсестрой:

— Боже милосердный! С вами все в порядке?

— Меня просто немного встряхнуло.

— Из-за этого вы пропустили свой доклад? Джейми звонил из отеля, говорил, что все в полном смятении. Хотел связаться с вами, но у него нет вашего телефона.

— Пожалуй, да, хотя все гораздо сложнее.

Джонатан прошел за ней на кухню и сел за стол. Пруденс поставила перед ним стакан воды. Он выпил. Не спрашивая его согласия, она водрузила на стол тарелку с печеньем и фруктами. Минуту спустя налила ему бренди.

— Подумала, что вам не помешает что-нибудь покрепче. Выглядите очень усталым.

— Да, это верно. — Джонатан пригубил немного, чувствуя, как спиртное постепенно снимает напряжение. — У вас замечательный дом.

Пруденс улыбнулась:

— А у вас? Джейми сказал, что вы женаты, но пока не осели в каком-то одном месте.

— Работа заставляет нас постоянно переезжать. Нет возможности пустить корни.

— Должно быть, это увлекательно — видеть новые страны.

— Иногда да.

— Детей у вас нет?

— Пока нет. — Джонатан взглянул на часы. Было уже около десяти. Он допил бренди и встал. — Мне надо идти. Уже слишком поздно.

— Не говорите глупостей. Джейми меня убьет, если узнает, что я вас отпустила, не дождавшись его. Выпейте еще бренди, а я позвоню и узнаю, где он сейчас.

Она наполнила ему бокал, улыбнулась и вышла.

Джонатан сделал круг по кухне. На холодильнике лежали детские рисунки и ежедневник. Он видел, как Пруденс разговаривает по телефону с мужем. Бросив взгляд на повестку дня, он перевернул назад страницу, потом еще одну. Его внимание привлекла жирная черная линия поперек листа. Вчерашняя запись об обеде с Крисом и Сереной была вычеркнута. Вместо нее стояло: «„Дорчестер“, 6 вечера. Отменить операцию в 4 ч».

— Он уже в пути, — сказала Пруденс. — Вот-вот появится на подъездной аллее. Кажется, я уже слышу его машину.

Со стороны входа в кухню раздался шум автомобиля. Мотор умолк, хлопнула дверца. Несколько мгновений спустя вошел Джейми Медоуз:

— Господи Иисусе, в чем дело? Что, черт возьми, с тобой случилось?

— Мы можем поговорить? — спросил Джонатан.

Медоуз поцеловал жену:

— Мы будем наверху, в кабинете, Пру. Будь так добра принеси мне чего-нибудь. С удовольствием съел бы бутерброд с ветчиной. Горчицы не жалей. Чтоб обжигало.

Медоуз провел Джонатана в уютный кабинет на втором этаже, обшитый деревянными панелями, и указал на кресло с подголовником.

— Садись, — скомандовал он. — Рассказывай.

Вздохнув, Джонатан сел.

— Мне нужно где-то остановиться.

— Но, я думал, ты живешь в «Дорчестере».

— Верно, я жил там. Но выписался.

— Ты это серьезно? Хочешь пожить у меня? Добро пожаловать, ты не причинишь мне никаких неудобств. Живи сколько захочешь. Не думаю, правда, что раскладушка в детской будет равноценной заменой тому, что тебе предложили в отеле.

— Со мной кое-что случилось.

Медоуз вновь наполнил бокал гостя. Поставив на стол графин, он, глядя на порезы на лице Джонатана, заметил:

— Ты выглядишь как после драки.

— Это длинная история.

— Да ладно, — сказал Джейми. — У меня тоже скелетов найдется на пару шкафов. — Вместе утешения он хитро улыбнулся. — Женщина, да? Знаю я вас, врачей без границ: в каждом порту припасена горячая девчушка.

— Не совсем так.

— Неужели дело в Эмме? Ты прячешься от жены?

— Я действительно скрываюсь, но не от жены, а от полиции.

— Хватит меня дурачить. Рассказывай, что случилось.

Джонатан бросил взгляд на друга:

— Я тебя не дурачу.

Лицо Медоуза вытянулось.

— От полиции? В самом деле?

— Слышал о сегодняшнем взрыве автомобиля?

— Проклятые дикари! Теперь в Лондоне и по улице пройти нельзя.

— Я был на месте происшествия и порезы получил именно там. Стекло, обломки. Можно сказать, оказался в эпицентре событий.

— Нет, ты шутишь. — В голосе Медоуза, однако, не было веселья.

— Увы, не шучу.

— Что ты там делал? Я хочу спросить, как и почему ты там оказался?

— Не могу тебе сказать. Поверь мне: тебе этого знать не нужно. Дело небезопасное.

— Небезопасное? Ты убегаешь от полиции и оказываешься в моем доме, где спят мои дети. Не говори мне о безопасности. Если ты меня во что-то втягиваешь, я должен знать, о чем идет речь.

— Не могу. Дело не только в необходимости прятаться от полиции. Тут много всего намешано. — Джонатан встал, собираясь уходить. — Извини, что пришел. Не надо было. Просто не подумал.

Медоуз неуклюже встал со своего места:

— Подожди минутку. Ведь тебя не арестовывали?

— Нет. По крайней мере официально.

— Но не ты ведь взорвал эту бомбу?

— Нет, конечно.

— Надеюсь, я не укрываю кровавого серийного убийцу?

Джонатан не смог сдержать улыбку:

— Нет, будь спокоен.

— Тогда все в порядке. Предложение остается в силе: можешь жить у меня сколько захочешь. Но мне надо сказать Пру: не все, конечно, но, по крайней мере, что-то. Занимай комнату Фрэнни. Надеюсь, ничего не имеешь против эльфов и единорогов? У нее сейчас период сказок. Кровать немного коротковата, но зато мягкая.

— Кушетка внизу вполне подойдет, — сказал Джонатан, вставая.

— И слушать не желаю. Я не могу позволить, чтобы лучший на свете хирург ломал спину на этом чудовищном приспособлении. Эти волшебные руки требуют хорошего ухода. Они могут оказаться полезными: спасти еще немало жизней.

— Спасибо, Джейми. Не могу выразить словами, как я тебе благодарен.

— Но что ты собираешься делать? — спросил Медоуз.

— Прямо сейчас? Спать.

— Я имею в виду завтра или послезавтра. Нельзя же постоянно находиться в бегах.

— Тут ты прав.

— Тогда что?

Джонатан похлопал его по мясистому плечу.

Волшебные руки.

Эти слова ударили его, как молотком. Те же слова произнесла прошлой ночью Эмма, говоря о его искусстве хирурга.

Наверное, простое совпадение, подумал он, глядя в глаза Медоуза. Это, конечно, достаточно распространенное выражение. Но он не смог сам себя одурачить ни прозвучавшей лестью, ни проявлением товарищества и преданности. У хирурга могут быть искусные или золотые руки, но волшебные?.. Такого эпитета ему слышать не приходилось.

Теперь он посмотрел на Медоуза подозрительно. Ему начинало казаться, что упоминание о волшебных руках не простое совпадение. Первое назначение Джейми в Государственной службе здравоохранения было в Корнуолле. Эмма, согласно легенде, выросла в Пензансе, тоже в Корнуолле. Джейми учился в Оксфорде, и Эмма утверждала, что закончила тот же университет.

А ежедневник внизу на холодильнике? Пруденс Медоуз говорила совершенно определенно, что они давно собирались пойти на медицинскую конференцию. Однако, если верить ежедневнику, у них был запланирован обед с Крисом и Сереной, по-видимому отмененный в последний момент.

Никаких совпадений не бывает в принципе. Для Эммы это было чем-то вроде мантры.

— Пожалуйста, сюда, в Волшебную страну, — сказал Медоуз. — Проходи, добрый Оберон.

Джонатан последовал за ним в спальню. Пожелав спокойной ночи Медоузу, он подождал несколько минут, после чего прокрался в коридор. Там было темно и тихо. Медоуз спустился вниз. Было слышно, как он озабоченно разговаривает с кем-то по телефону на кухне. Несомненно, звонит в «Дивизию» — сообщает, что заполучил к себе домой мужа Эммы Рэнсом, и просит дальнейших инструкций.

Джонатан вошел в кабинет Медоуза, освещенный настольной лампой, и принялся искать оружие. Его взгляд привлек нож для вскрытия конвертов. Он был длинный и острый, с резной ручкой из слоновой кости. Скорее кинжал, чем офисный инструмент. Джонатан прихватил его с собой.

Он бесшумно спустился по лестнице.

Медоуз сидел за кухонным столом. Вздрогнув, он поднял глаза:

— Ты меня напугал.

Джонатан осторожно приблизился к нему, прижимая нож к ноге:

— С кем ты разговаривал?

Медоуз изобразил на лице улыбку:

— Так… ни с кем.

— С кем, Джейми?

— Со своей медсестрой. У нас с утра трудный пациент. Напомнил ей, что нам нужны дополнительные лекарства.

— Ты сказал, у меня волшебные руки.

Медоуз, казалось, смутился:

— Разве?

— Эмма употребила то же выражение при нашей вчерашней встрече. Я вот гадаю, как оно всплыло у вас обоих.

Медоуз озадаченно посмотрел на Джонатана:

— У нас обоих? У меня и Эммы? Но я никогда не встречался с твоей женой!

— Я и подумал, что это странное совпадение. Лично я раньше не слышал такого выражения. А потом ты говорил обо мне по телефону. Ведь ты обо мне говорил, верно, Джейми?

— Да что ты, нет, конечно! Я тебе уже сказал, что разговаривал со своей медсестрой.

— А кстати, который час нынче в Вашингтоне? Прикинем… где-то около пяти часов дня. Весь персонал на своих рабочих местах. Эмма говорила, что «Дивизия» работает круглосуточно, семь дней в неделю. Свет никогда не гасится.

Медоуз покачал головой:

— Я звонил в свой офис, а не в округ Колумбия.

— В одиннадцать часов вечера? — спросил Джонатан, и в его голосе прозвучало осуждение. — Твоя версия не выдерживает критики, Джейми. Она не соответствует стандартам «Дивизии».

Медоуз неловко улыбнулся:

— Что это, черт возьми, за «Дивизия», о которой ты беспрестанно твердишь?

— Сам знаешь. Судя по всему, ты состоишь в ней достаточно долго. Но вот что мне интересно: они предложили тебе сотрудничество до Оксфорда или после? Это ты посоветовал Эмме обратить на меня внимание? Очень хотелось бы знать.

— Может, прекратишь болтать чепуху? Знаешь, Джонатан, твое поведение меня просто пугает.

— Что они тебе приказали? Держать меня здесь до их появления? Убить или только следить за мной?

— Убить тебя?! — Глаза Медоуза расширились от удивления. — Мне кажется, тебе лучше уйти. Ты был прав, дело, видно, опасное.

— Ты работал в Корнуолле, — сказал Джонатан.

— В больнице герцогства. Ну и что?

— Это недалеко от Пензанса, где родилась Эмма. До поступления в медицинскую школу ты учился в оксфордском Брейзноз-колледже. Там же, в колледже Святой Хильды, училась и Эмма. И потом еще эта кушетка.

— Кушетка?

— Ты верно рассчитал: нельзя было разрешить мне на ней спать. Слишком близко к входной двери. Я мог встать и улизнуть, так что ты даже и не заметил бы. Тебе надо было держать меня наверху, где есть возможность за мной приглядывать до появления твоих друзей.

На лбу Медоуза выступил пот.

— Друзей? Каких друзей? Господи, да приди ты, наконец, в себя! Это же я, Джейми!

Но Джонатан не слушал его. Он помнил уроки Эммы. Все, что ему говорят, лишь прикрытие. Он взглянул на входную дверь:

— Они вот-вот придут?

И тогда Медоуз увидел нож.

— Не делай этого! — крикнул он. — Что бы ты ни задумал, не делай! Я не состою в «Дивизии». Я не знаком с Эммой. Клянусь жизнью моих детей. А что касается «волшебных рук», это просто совпадение. Где-то услышал такое выражение. Чистая случайность. — Он начал подниматься со стула, выставив вперед руки. Обильный пот скапливался в его густых бровях и стекал по розовым щекам. — Пру! — позвал Медоуз, но Джонатан уже обогнул стол и бросился на него, прежде чем он успел громко выкрикнуть имя жены.

Джонатан зажал ему рот рукой и приставил острие ножа к шее Медоуза.

— Тихо! — приказал он.

Медоуз энергично затряс головой в знак согласия.

Джонатан опустил лезвие и убрал руку от его рта.

— Мне нужны деньги.

— В моем бумажнике. На столе, рядом с корзинкой для ключей. Возьми все, что там есть, — несколько сотен фунтов. Возьми также банковскую карту. ПИН-код: четыре единицы. И не надо лишних слов: я уже убедился, что это пустая трата времени. Машину тоже можешь взять. «Ягуар», чертовски быстрый. Я не стану сразу звонить в полицию. Потом мне придется это сделать: страховка и все такое. Целое состояние, сам понимаешь.

Джонатан нашел бумажник и пересчитал банкноты. Там оказалось пятьсот семьдесят фунтов. Он схватил ключи от машины:

— Та, что стоит за домом?

Медоуз кивнул:

— Тебе не стоило этого делать. Достаточно было попросить.

— Может быть, но тогда… — Джонатан оборвал себя на полуслове. Что-то в глазах Джейми не вписывалось в его версию: бедняга действительно был до смерти напуган. И Джонатан внезапно понял, теперь он даже знал наверняка: тот не притворяется. — Так ты не работаешь на «Дивизию»?

Джейми Медоуз покачал головой.

— И никогда не встречал Эмму?

— Не имел такого удовольствия.

Джонатан вздохнул. На него вдруг навалилась ужасная усталость.

— Тогда, может быть, подождешь до завтра, прежде чем звонить в полицию по поводу машины?

— Подожду неделю.

— Деньги я тебе верну.

— Когда сможешь. Не торопись.

Джонатан кивнул и направился к двери, но, сделав один шаг, остановился. Его мучил еще один вопрос:

— А как насчет конференции? Почему вы сказали мне, что давно планировали встретиться со мной?

— Это была моя идея, — сказала Пруденс Медоуз с другого конца кухни. — Не хотела, чтобы ты подумал, будто мы только что узнали о твоем приезде. Это вызвало бы у тебя подозрения.

Она стояла у лестницы в шелковой пижаме, держа пистолет в правой руке.

27

— Пру, что, черт возьми, ты делаешь? — спросил Джейми Медоуз.

— Ш-ш-ш, дорогой. Мы ведь не хотим, чтобы дети проснулись. — Она прикручивала глушитель к дулу пистолета. Закончив, она продолжала держать пистолет на расстоянии вытянутой руки, направляя прямиком в грудь Джонатана. — Это от меня Джейми услышал о твоих волшебных руках. Эмма рассказывала мне о них много лет назад. Она все время хвасталась своим мужем.

— О чем ты говоришь? — воскликнул Медоуз еще громче, чем раньше. — Зачем держишь в руке эту штуку?

— Джонатан, может быть, вы ему объясните? Это будет очень кстати: ведь вы ему уже много чего рассказали.

— Твоя жена работает на «Дивизию», — сказал Джонатан, не отрывая глаз от Пруденс Медоуз. — Они пытаются разыскать Эмму и убить ее.

— Чепуха! — возразил Медоуз, словно это не его жена стояла в шести метрах, угрожая Джонатану полуавтоматическим пистолетом. — Скажи ему, Пру! Это какая-то ерунда. Кстати, что это за «Дивизия», о которой вы без конца твердите?

— Американская разведывательная организация, — сказала Пруденс. — У нас — МИ-6, у них — ЦРУ. Просто «Дивизия» поменьше и несколько более засекреченная.

— Ничего не понимаю, — признался Медоуз.

— Она работает на ту же организацию, в которой состояла Эмма, — сказал Джонатан. — Они проводят секретные операции по всему миру в интересах безопасности Соединенных Штатов. В основном убивают людей.

— Лучше не скажешь, — заметила Пруденс, сделав шаг вперед. Она посмотрела на мужа. — Единственное, что я могу добавить: мы убиваем только тех людей, которых действительно необходимо убить.

— Я вас раньше никогда не видел? — спросил Джонатан.

— Я канцелярский работник. Веду дела в нашем лондонском офисе. Вернее, занималась этим раньше. После того фокуса, что выкинула Эмма, они нас, по существу, прикрыли. Перевели все дела в Ламбет. С ума сойти, в Ламбет! Нет, раньше мы никогда не встречались. Не все могут сравниться талантами с вашей женой. Я не способна к языкам. Научилась имитировать английский акцент, и то хорошо.

— Английский акцент? — спросил Джейми растерянно. — Ты же родом из Шропшира. Конечно, у тебя английский акцент.

— Не стоит этому верить, — сказал Джонатан.

Пру взглянула на часы и продолжила:

— Вас засекли при въезде в страну. Босс позвонил мне и предложил полное восстановление на работе, если я сумею вас завербовать. Обещал даже повысить жалованье. Мы все сейчас заняты поисками вашей жены.

— Ты не понимаешь, Пру. Он просто хочет покинуть Англию, — заступился за Джонатана Медоуз. — Скажи ей сам. Его разыскивает полиция, но это ошибка.

— Помолчи, Джейми, — сказал Джонатан. — Мне надо поговорить с твоей женой.

— Вы с ней встречались? — спросила Пруденс. — Это случилось, когда вы улизнули с коктейль-приема вчера вечером?

Джонатан не ответил. Он увидел, что Пруденс вновь смотрит на часы, и догадался, что ее коллеги уже в пути. Ему нужно бежать, и как можно скорее.

— Итак, что вы планируете делать дальше? — продолжала допрос Пруденс. — Пересечься с Эммой где-нибудь в дороге? Это будет непросто, потому что все разведывательные службы и копы сидят у вас на хвосте. Не думаю, что билет в один конец куда-нибудь подальше отсюда сильно вам поможет. Настало время присоединяться к общему делу. Послушайте, Джонатан, «Дивизия» хочет вам помочь.

— Они просили мне это передать?

— Так сказал Фрэнк Коннор. Можете сами его спросить. Он будет здесь с минуты на минуту.

Нетвердым шагом она подошла ближе. Джонатан поднял руки, демонстрируя этим жестом, что сдается и не склонен к агрессии. Когда на Пру упал свет, он увидел, что она отнюдь не столь невозмутима и спокойна, как хочет казаться. Ее глаза беспрестанно мигали, она делала глубокие вдохи, словно ей не хватало воздуха. Но ведь она сама сказала, что работает клерком. Оперативная работа была специальностью Эммы.

— Вы правы, — сказал Джонатан. — Билет в один конец поможет мало. Но я не думаю, что и разговор с вашим боссом улучшит ситуацию.

— Несомненно, улучшит, — попытался убедить его Медоуз. Он начал обходить стол, покачивая головой, с таким видом, словно все происходящее не более чем взаимное дружеское непонимание. — Разговор всегда помогает.

— Стой где стоишь, дорогой, — сказала Пру.

Но Медоуз продолжал идти к Джонатану.

— Я велела тебе остановиться! — завизжала Пруденс.

Медоуз застыл на месте.

— Проклятье, Джонатан! — воскликнул он. — Они всего лишь хотят с тобой поговорить.

— Нет, Джейми. Они хотят, чтобы я сказал им, где моя жена, а потом они, вероятно, убьют нас обоих.

— Пру, это правда? — спросил Медоуз.

— Нет. Мы не намерены причинить вред Джонатану. Просто хотим побеседовать.

— Видишь, Джонатан? Ты должен верить Пруденс.

— Извини, Джейми, но сейчас мне надо уйти. — Джонатан взглянул на Пруденс. — Я не знаю, где находится моя жена. Так и передайте Коннору. Я спросил ее, куда она собирается, но она не сказала.

— Я не могу позволить вам уйти, — сказала Пру. — Оставайтесь на месте. Ждать осталось недолго.

Медоуз стоял у колонны, отделяющей кухню от гостиной. Его мысли легко читались по выражению лица: для него это было слишком. Пистолет, признание жены, что она работающий под прикрытием агент секретной службы, напряжение, вызванное всей этой сценой с пистолетом. Нервы у него не выдержали:

— Минутку, Пру! Ты действительно хочешь навредить Джонатану?

— Сядь, Джейми, и не вмешивайся.

— Не сяду! — вскричал Медоуз, призывая на помощь всю свою энергию и мужество. — Джонатан — мой друг. Меня не волнует, чем ты занимаешься и на кого работаешь. Мы разберемся с этим позже. А сейчас ты опустишь оружие и дашь ему уйти.

Пистолет издал кашляющий звук, и кусок штукатурки отлетел от колонны в футе от головы Джейми Медоуза.

— Стой на месте и помалкивай, мой милый. Потом поговорим.

Но похоже, выстрел лишь еще больше укрепил решимость Джейми.

— Черт тебя возьми, Пру! — гневно воскликнул он. — Ты что, собираешься его застрелить? Да и меня заодно? Это просто смешно!

— Джейми, остановись!

— Сама остановись!

Пруденс направила пистолет на мужа:

— Я сказала: остановись, разве не ясно?

Оттолкнув Джонатана, стоявшего на пути, Медоуз ринулся к жене. Раздался еще один хлопок, и Джейми рухнул на колени.

— Пру, — сказал он тихо, без малейшего упрека в голосе, словно стал жертвой несчастного случая, — ты меня застрелила.

— Джейми! — испуганно прошептала она.

Медоуз сполз на пол. Из угла его рта хлынула кровь. Джонатан, встав на колени, перевернул Джейми на спину, чтобы тому легче было дышать. Распахнув рубаху, Джонатан увидел кровь, пульсирующую в аккуратном черном отверстии на пару сантиметров выше грудины. Если пуля и не пронзила само сердце, то она перебила коронарную артерию.

— Принесите несколько полотенец, — сказал Джонатан. — И вызовите «скорую».

Пру смотрела на лежащего мужа.

— Я не нажимала на курок, — бормотала она. — Я не могла выстрелить. — Потом, обращаясь к Джонатану: — Сделайте хоть что-нибудь!

— Вызовите «скорую»!

Пруденс помчалась к телефону на кухню.

Джонатан стащил одеяло с оттоманки, чтобы стереть кровь. Потом просунул в отверстие от пули указательный палец, пытаясь нащупать артерию и остановить кровь.

— Постарайся найти ее, — сказал Медоуз, силясь приподнять голову. — О боли не беспокойся. Я ничего не чувствую. Похоже, пуля попала в позвоночник.

— Немного скользко, — отозвался Джонатан, перемещая палец через мышечные фасции в грудную полость. — Попробую с этой стороны.

— Нашел?

— Еще нет.

— Попробуй еще.

Джонатан пригнулся ближе, глаза его сузились.

— Держись! Сейчас зажму.

— Я знаю, ты сможешь.

Внезапно Медоуз конвульсивно дернулся, тело его выгнулось. Голова качнулась вперед, и темная артериальная кровь хлынула изо рта.

— Джон… Помоги.

— Лежи, Джейми. Мы справимся.

Джонатан опустил голову Медоуза на пол, слегка перевел дыхание и вновь принялся искать на ощупь перебитую артерию.

— Господи, девочки, — прошептал Медоуз. — Совсем маленькие.

— Думай сейчас о себе. Держись. Скоро тебя отвезут в больницу. Понял?

— Только… — Медоуз умолк.

— Слушай меня! — Джонатан осторожно передвинул палец вправо и ощутил ток крови. Прощупав глубже, он определил источник внутреннего кровотечения. — Здесь, — сказал он. — Нашел. Теперь не двигайся.

— Слава богу, — прошептал Медоуз. Его глаза встретились с глазами Джонатана. — Ты отличный парень, Рэнсом. Правильно про тебя говорят.

— Что?

— Про твои волшебные руки. Что есть, то есть.

Он с усилием вздохнул и затих.

Джонатан смотрел, как расширяются зрачки его друга, как бледнеет лицо. Перемена была резкой и внезапной. Он осторожно извлек наружу палец и опустился на колени, глядя на неподвижное тело.

Пру вернулась в гостиную, ее глаза перебегали с трупа мужа на Джонатана.

— Что случилось? Как он? Джейми!

— Он мертв, — сказал Джонатан.

— Что? Но «скорая» вот-вот приедет. Они сказали, через три минуты. Этого не может быть!

Пруденс положила пистолет на маленький столик, опустилась на колени и коснулась рукой щеки мужа.

— Джейми! — прошептала она ему в самое ухо. — Соберись с силами. Продержись еще немного. «Скорая» уже близко. В «Дивизии» всё поймут. Они должны. Ведь ты мой муж.

— Мои соболезнования, — сказал Джонатан.

— Нет! Это невозможно! — запротестовала женщина. — Он не… Я не… Ведь это был несчастный случай!

Стало тихо. В воздухе стоял отвратительный запах пороха.

— Это твоя работа, — сказала Пруденс через мгновение. В ее глазах стояли слезы, но голос звучал ровно. — Ты убил его. Ты и Эмма.

— Нет, — устало сказал Джонатан.

В следующую секунду она вскочила и потянулась за пистолетом.

Реакция Джонатана была чисто инстинктивной. Серебром сверкнул клинок, раздался звук удара, Пру охнула. Джонатан схватил пистолет и отступил на шаг.

Пруденс Медоуз в ужасе смотрела на нож для открывания конвертов, пригвоздивший ее руку к столику, но не издала ни звука. Их глаза встретились. Вдали завыла сирена машины «скорой помощи».

— Дженни! — с чудовищным спокойствием позвала она старшую дочь. — Просыпайся! В дом проник человек и застрелил папу!

Джонатан выскочил за дверь.

Через пять минут он уже ехал в «ягуаре» Джейми Медоуза по автостраде A4 прочь из Лондона.

28

Официально этот отдел назывался Телефонным информационным узлом лондонской полиции, но между собой полицейские называли его Аквариум. Он был расположен на третьем подземном этаже правительственного здания на Уайтхолле. Само здание представляло собой величественный ансамбль из скрепленного известковым раствором красного кирпича, и, наверное, его мог бы построить какой-нибудь ученик Иниго Джонса в семнадцатом веке, но Аквариум принадлежал исключительно веку двадцать первому. Вместо кирпича — нержавеющая сталь, вместо известкового раствора — оптоволоконный кабель. Тысячи километров этого кабеля были проложены в стенах и под полом, вели по лабиринту коридоров в кабинки и закутки, звуконепроницаемые операторские, занимавшие территорию размером с футбольное поле. Телефонный информационный узел был предназначен для подслушивания телефонных разговоров и перехвата сообщений по электронной почте примерно пяти тысяч человек, представлявших интерес для правительства ее величества.

Кейт Форд быстро шла по коридору, тянущемуся над Аквариумом. От рабочей зоны ее отделяли панели из звуконепроницаемого стекла. Через каждые двадцать метров располагались выход и лестница, ведущая на этаж. Было уже больше одиннадцати часов вечера, но на этаже кипела бурная деятельность. В мире цифровой техники не существует дня и ночи.

Она остановилась у третьей двери, вставила идентификационную карту в считывающее устройство, подождала, пока зажжется зеленый свет, и приложила большой палец левой руки к биометрическому сканеру. Как ни странно, меры безопасности увеличивались после допуска в здание. Она спустилась по ступенькам. Лабиринт коридоров был настолько сложен, что все проходы, пересекавшие гигантское пространство этажа, имели свои названия. Она миновала таблички с надписями «Белгравия» и «Ковент-Гарден» и остановилась у «Пимлико».

Тони Шаффер сгорбился над столом. Он вносил в компьютер инструкции, держа на коленях клавиатуру.

— А, здравствуйте! — сказал он, заметив ее. — Сейчас, только закончу. Мне тут немного осталось.

— Поторопитесь, — попросила Кейт, найдя свободное кресло и подкатывая его к кабинке Шаффера.

Он был молодой и небритый, с буйной черной шевелюрой.

— Я уже начал работать с полученной от вас информацией, — сказал он.

— Есть успехи?

— Боюсь, что нет.

Кейт нахмурилась. Выезжая из «Дорчестера», она позвонила Шафферу, попросив его начать отслеживать IP-адрес и местонахождение женщины, приславшей Расселу видеосообщение вчера утром.

— Проверили имя и адрес?

— С этим проблем не возникло, — ответил Шаффер с извиняющимся видом, заставившим ее занервничать. — Роберт Рассел был надлежащим образом зарегистрирован как клиент компаний «Бритиш телеком» и «Водафон». У меня есть номера всех телефонов и кабельных линий, подключавшихся к его квартире на Парк-лейн. Теоретически это только вопрос отслеживания трафика, проходившего через канал Рассела.

— Почему тогда у вас такое вытянутое лицо?

— Информация по Расселу заблокирована. Не могу получить к ней доступа.

— Почему? Я была в МИ-5 сегодня утром. У них зафиксированы номера, с которыми контактировал Рассел за несколько недель. Даже сделаны записи передаваемых данных.

— Как раз в МИ-5 вся проблема. У них есть фильтр на узле, ведущем в эту часть города. По существу, они перехватывают весь коммуникационный обмен в Мейфэре, не считаясь с тем, есть у них ордер на прослушивание или нет. Рассел — это только верхушка айсберга.

— Вы запрашивали копии разговоров с его квартиры?

Шаффер кивнул:

— Да, но они отказались их предоставить. Пытались внушить мне, что национальная безопасность имеет приоритет над конкретным местным расследованием.

— Но ведь это расследование убийства!

— Я им говорил, но они твердо стоят на своем.

Кейт подалась вперед и потерла переносицу.

— Женщина — ключ к разгадке. Это его связник, источник, сообщивший Расселу про Виктория-стрит и Биар. Именно она может вывести нас на того, кто стоял за взрывом бомбы.

— Вам надо подать запрос в Службу безопасности, но я бы особенно не рассчитывал.

— А мне казалось, что нынче пришло время сотрудничества.

— Это и есть сотрудничество, можете мне поверить. Раньше в МИ-5 даже не ответили бы на мой звонок. — Шаффер почесал затылок. — Нет ли у вас возможности взяться за поиск иначе? Вы говорили о видеопослании. Проводился ли анализ звукового фона? Иногда удается сделать фантастические открытия. Радио, включенное в соседней комнате, звон церковных колоколов за много миль — все это может помочь установить местонахождение отправителя. Таким образом можно воссоздать общую картину. Сузить ее до нескольких квадратных миль, определить местную точку разветвления кабеля и посмотреть, кто в этой зоне отправлял сообщения Расселу.

— И как много времени это займет?

— Несколько дней, может быть, неделю, при условии что вам удастся до них достучаться. Иногда приходится два месяца ждать своей очереди.

— Спасибо за совет, Тони.

— Извините, что не смог быть вам полезен.

— Не беспокойтесь.

Потрепав его по плечу, Кейт прошла к лестнице. Анализ звукового фона, скажет тоже! Должен быть способ попроще. Она покачала головой. Церковные колокола — скажите, пожалуйста!

И тут она вспомнила одну подробность в том видеопослании — она еще тогда подметила ее, но потом отмела как несущественную. А теперь приходится хвататься за каждую соломинку. Возможно, это ничего не даст, но все же…

Она взбежала по ступенькам, распахнула дверь и лишь тогда взяла себя в руки.

Никакой беготни, напомнила она себе. Нельзя показывать, что ты взволнована.

Высоко подняв голову, она стремительно прошла по коридору и вышла из здания. Надо еще раз просмотреть запись видеопослания. А для этого придется вернуться в Темз-хаус, черт бы побрал этого Грейвза!

29

— Не включайте свет! — выкрикнул кто-то злобным голосом.

Кейт пробиралась через укромные уголки офисов первого этажа Темз-хауса. Сощурившись, она различила неясные очертания человека за широким столом.

— С вами все в порядке, полковник Грейвз?

— Что вы хотите? — прозвучало невнятное, заплетающееся бормотание.

Кейт, пошарив по стене, щелкнула выключателем. Комната осветилась, ожила. Грейвз поднял руку, закрываясь от яркого света, с ненавистью глядя на нее налитыми кровью глазами. На столе стояла бутылка виски и граненая стопка, наполненная почти до краев.

— Не смогла дозвониться. Ваш помощник сказал, что я, возможно, найду вас здесь.

— Напомните, чтобы я его уволил.

— Что все это значит? — спросила Кейт, имея в виду бутылку, стопку и вообще то плачевное состояние, в котором пребывал Грейвз.

— Ничего особенного, старший инспектор Форд. Все в ажуре. На Западном фронте без перемен. Можете незамедлительно вернуться к своим войскам.

— А я думала, вы уже сейчас на полпути к Тимбукту. Вместе со своим подопечным янки гонитесь по свежему следу.

— Рэнсом? Хотите сказать, что ничего не слышали? — Хриплый смех Грейвза эхом прокатился по комнате, словно одинокий жалобный лай.

Кейт осторожно приблизилась к столу:

— О чем вы?

— Он исчез.

— Исчез? Вы передали его американцам? Они в конце концов признались, что в курсе дела?

— Американцам? Конечно нет.

— Что же тогда случилось?

— Он сбежал.

— Да неужели? — спросила Кейт, пребывая в полной уверенности, что Грейвз вовлекает ее в какой-то хитроумный розыгрыш.

— Удрал. Совершил побег. Он больше не под арестом. Да перестаньте глаза таращить! Вы что, плохо понимаете, что я говорю?

Кейт рухнула на стул напротив стола Грейвза. Она была в ярости. Взбешена не на шутку: какую же надо проявить некомпетентность, чтобы позволить подозреваемому улизнуть из-под ареста!

— Когда я уходила, он был заперт в комнате под охраной, которой вполне хватило бы для папы римского! Что произошло?

— Парень перелез через балконное ограждение и спустился на землю. Это оказалось не так трудно. — Грейвз отодвинул стул и встал. — Вы не сообщили мне, что он альпинист, — сказал он с угрозой в голосе, обходя стол. — Я только сейчас узнал. Если бы меня вовремя информировали, я принял бы надлежащие меры. Не так уж я туп, как думают некоторые начальнички.

— Вы что же, хотите переложить вину на меня?

— Нет, я сам во всем виноват, — признал Грейвз. — Если вы снимаете с арестанта наручники и позволяете ему расхаживать по комнате, словно он принц Уэльский, а вы у него в услужении, винить никого, кроме себя, не приходится. Вина целиком на мне. — Он нацелил на нее палец. — Теперь вы можете назвать меня высокомерным ублюдком, которому так и надо. Я уступаю трибуну питомице полицейского училища в Хендоне.

— Это не в моем стиле, — сказала Кейт.

— Зато в моем, как ни смешно, — сказал Грейвз почти весело. — По крайней мере так было раньше.

— Вас что, уволили?

Грейвз покачал головой с таким видом, будто ничего подобного и быть не могло:

— Конечно нет. Когда подобное случается, начальство проявляет чудеса дипломатии. Директор подождет недельку-другую, чтобы не привлекать к происшествию чрезмерного внимания. Тут лишь вопрос времени. Нельзя упускать главного подозреваемого во взрыве автомобиля, унесшего семь человеческих жизней, включая очень важных, очень противных русских дипломатов. Особенно если он уже сидел у тебя под замком. Уволен? Мне повезет, если они меня не распнут.

— Мои соболезнования.

Грейвз закатил глаза:

— Боже праведный, как искренне! — Он взял стопку и сделал глоток. — Вас-то что сюда привело?

— Пытаюсь разыскать женщину, выходившую на связь с Расселом.

— Пустая затея. Разве ваш приятель Тони Шаффер из Аквариума не говорил вам?

Даже сейчас Грейвзу нужно было дать понять Кейт, что он на ход ее опережает.

— По его словам, от МИ-5 помощи не дождешься.

— Лучше отказаться от сотрудничества, чем признать, что мы попали в затруднительное положение, — сказал Грейвз. — Рассел получил видеопослание через интернет-провайдера, поставляющего услуги по всему миру. Прежде чем попасть в Англию, оно прошло через Францию, Россию и Индию. Уйдет целый месяц на то, чтобы отследить отправителя. — Внезапно он загоготал. — Женщина, возможно, тоже профессионал, а ребенок — лишь прикрытие.

Кейт пришлось вертеться в своем кресле, чтобы оставаться лицом к Грейвзу, который прогуливался по кабинету.

— Есть ли у вас под рукой копия ее послания?

— Конечно, но должен вас предупредить, что мои лучшие люди внимательно его изучили с нулевым результатом.

— Не могли бы вы прокрутить его еще раз?

Грейвз открыл корпус устройства аудиовидеовоспроизведения и включил DVD-плеер. Через мгновение на экране появилось перехваченное послание.

— Остановите здесь, — попросила Кейт, когда женщина отговорила примерно половину.

Грейвз зафиксировал изображение. На экране женщина наклонилась чуть вперед, чтобы успокоить ребенка, и рукой погладила его щечку.

— Посмотрите на кольцо, — сказала Кейт, указывая на палец женщины.

— Что вы там видите?

— На нем герб. Возможно, это университетское кольцо.

Грейвз увеличил изображение, и рука оказалась в центре кадра. Кейт подошла ближе к монитору:

— Если я не ошибаюсь, это кольцо Оксфорда.

— Откуда вы знаете?

— Очень хотела туда попасть.

Несколько секунд Грейвз рассматривал изображение, потом повернулся и пошел к своему столу:

— Боже, а вдруг в этом что-то есть!

Через каких-то десять секунд его походка обрела былую важность, спина распрямилась. Он сорвал с рычага трубку и приложил к уху.

— Робертс, — сказал он, уже не думая о своей запятнанной репутации, — спуститесь в архивы. Отыщите там ежегодники Оксфордского университета за… — Грейвз отвел трубку в сторону.

— За последние двадцать лет, — сказала Кейт.

— За последние двадцать лет и принесите их мне. — Он положил трубку на рычаг. — Хотите выпить?

Кейт покачала головой:

— Лучше не надо. Я еще не совсем здорова.

Грейвз присел на край стола.

— Это у вас случился провал при задержании «душителя из Кью»? Скверно все вышло.

— Мы установили его личность, а доказательств было столько, что можно было упрятать его за решетку до конца жизни. Наш судебный психолог пришел к выводу, что он неагрессивен, за исключением тех моментов, когда реализует свои фантазии. Мы подошли к его двери, словно он был обычным человеком. Даже позвонили и представились. Я не думала, что могут возникнуть проблемы. До этого я арестовала двадцать убийц: никто из них даже не пискнул. Были покорны как ягнята, когда мы их брали. Короче говоря, утратили бдительность.

— Тот парень, который погиб, детектив, старший полицейский офицер, как его звали?

— Билли Донован. Он был моим женихом.

Грейвз смутился:

— Простите.

— Меня пытались заставить уволиться из полиции, — объяснила Кейт. — Они тоже не любят, когда возникают неприятные ситуации. Я не собиралась этого делать и отказалась. Тогда они загнали меня в ночную смену, и видите, как все обернулось. У меня появился еще один шанс.

— Не думаю, что мой начальник столь великодушен.

— У вас в запасе неделя. Столько времени нужно только для того, чтобы начать оформление документов об увольнении. Мы еще можем доказать, что оба наши босса ошиблись.

Грейвз поднял стопку:

— На этой мажорной ноте будьте здоровы, старший инспектор Форд, и катитесь вы все к чертям собачьим!

Кейт положила ладонь на его руку:

— Пожалуй, хватит потакать своим слабостям.

Грейвз рывком освободил руку. Злобно посмотрел на нее, потом повернулся и поставил стопку на стол.

— Рэнсом — грязный тип. Фон Даникен сказал то же самое. Рэнсом ведет себя слишком умело, чтобы быть любителем. И не говорите, что он был всего лишь напуган.

— Я не согласна с вами. Начнем с того, что он был слишком близко к взрыву. И зачем ему понадобилось бежать по улице и как сумасшедшему кричать на жену? Будь он профессионалом, сумел бы предупредить ее более осмотрительно. Он понимал бы, что попадет в поле нашего зрения.

— Больше всего меня удивляет ее поведение, — сказал Грейвз. — Оно не поддается никакой логике.

— Почему?

— Мы же знаем, что она профессионал, — не важно, работала она на американцев или нет. Мы видели это в квартире Рассела. Кто-то обучил ее, как обмануть систему безопасности. Потом взрыв автомобиля: очень непросто собрать такое устройство и доставить в центр Лондона, так чтобы тебя не заметили. Но что делает миссис Эмма Рэнсом, столь хорошо обученная и, по-видимому, весьма опытная? Стоит на уличном перекрестке у всех на виду, пока дважды не сменился сигнал светофора, и, по существу, смотрит в камеру наблюдения, взрывая бомбу. Она хотела, чтобы мы ее увидели. — Грейвз шлепнул себя по ноге, всем своим видом выражая недоумение. — Честно говоря, в поведении их обоих нет ни толики здравого смысла.

— Его-то я понимаю, — возразила Кейт. — Он рассказывал нам, как она неожиданно нагрянула к нему в гостиницу. Зная про ее прошлые дела, он понял, что она замышляет что-то здесь, в Лондоне.

— А теперь?

— Сейчас он пытается ее спасти.

— Вы, наверное, шутите!

— Что бы вы делали, будь она вашей женой?

— Я был бы более осмотрителен в своем выборе.

В этот момент в дверь постучали и вошел Робертс. За ним следовал еще один человек — они вдвоем несли запрошенные Грейвзом университетские ежегодники. Грейвз взял тот, что лежал сверху, и сравнил щит герба на его корешке с тем, что они обнаружили на мониторе. Совпадение было очевидным.

— Положите их на мой стол, — приказал он.

— Что-нибудь еще, сэр? — спросил Робертс.

— Кофейник и две чашки, сахар, сливки. Может, желаете что-нибудь еще, старший инспектор Форд?

— Если поблизости есть магазин, торгующий жареной рыбой с картошкой, я не отказалась бы от кусочка трески.

— Завернутой в газету? — спросил Грейвз с легкой улыбкой.

— Можно и в газету, — ответила Кейт с подчеркнутой серьезностью. У нее не было никакого желания играть роль новоявленной подружки Грейвза.

— Вы слышали, что сказала леди? — пролаял Грейвз. — Рыба и картофель фри. И для меня тоже порцию. Да побольше, черт побери! Я проголодался. А теперь марш отсюда.

— Есть, сэр, — сказал Робертс, энергично кивнув.

— Хорошо. — Грейвз устроился за столом поудобнее. — О еде мы позаботились. Теперь за работу. Нам предстоит разглядывать чертову прорву лиц.

30

— Не поднимайте глаз от земли! — крикнул Дэн Бакстер, начальник группы сбора вещественных доказательств лондонской полиции, проходя по Сториз-Гейт. — Все куски здесь. Домой не уйдете, пока мы их не отыщем.

Было одиннадцать часов вечера. Солнце плавно перешло за горизонт полтора часа назад. На Лондон опустилась завеса ночи. Везде, за исключением Сториз-Гейт.

Улица была залита светом, как в полдень. Высокие галогенные рабочие лампы освещали пятисотметровую полосу тротуара от Виктория-стрит на западе до Грейт-Джордж-стрит на востоке — место, где двенадцать часов назад взорвался автомобиль. Всего было более сотни ламп по 150 ватт каждая, заливавших асфальт ярким светом. Членов группы сбора вещественных доказательств (больше известной по аббревиатуре ГСВД) было примерно вдвое меньше. Одетые с головы до пят в белые комбинезоны из мембранной ткани тайвек, они обшаривали улицу, двигаясь в обе стороны с целеустремленностью мобилизованных на воинскую службу муравьев.

— Шеф, сюда!

Бакстер обогнул каркас одного из сгоревших автомобилей и поспешил к тротуару, где, подняв руку, стоял человек. Бакстер был похож на пожарный гидрант — огненно-рыжий, с перебитым носом боксера. Ветеран полиции с тридцатилетним стажем, он появился на сцене вскоре после первых спасателей, пожарных, полицейских и медиков, вызываемых при катастрофах и несчастных случаях. Его задачей было найти, сохранить и каталогизировать все свидетельства взрыва, и он делал свое дело с усердием, граничащим с фанатизмом.

— Что у тебя? — спросил он.

Человек, стоявший на тротуаре, держал в руке зазубренный кусок металла размером с пачку сигарет:

— Маленькое сокровище. Кусок машины, взлетевшей на воздух. На поверхности приличный слой осадка.

Бакстер исследовал кусок металла, сразу же обнаружив почерневшую корку в одном из углов. Он поскреб поверхность ногтем большого пальца и, заметив следы белого порошка, направился к передвижному командному центру — автофургону на углу Виктория-стрит. Задняя дверь была открыта, и он забрался внутрь.

— Есть для вас подарочек.

Внутри перед какими-то замысловатыми приборами сидели два человека. Один из них снял с металла ватным валиком слой взрывчатого вещества и подготовил его для анализа. Среди приборов, имеющихся в его распоряжении, был газовый хроматограф — масс-спектрометр Томсона, на котором можно произвести анализ химического состава любого существующего взрывчатого соединения промышленного производства, а также многих других из числа самодельных.

Распорядившись немедленно сообщить ему о полученных результатах, Бакстер выбрался из автофургона и посмотрел, где сейчас требуется его помощь. Он находился на месте взрыва уже двенадцать часов, но по-прежнему рвался в драку, как бойцовый петух.

Прибыл он сюда в 11.35, всего через двадцать минут после теракта, и первой его задачей было эвакуировать пострадавших и установить внешние границы взрыва. Коллеги-полицейские при этом частенько оказывались его худшими врагами. Пытаясь оказать первую помощь раненым, они затаптывали все вокруг, ничуть не заботясь об уликах. Прошло три часа, прежде чем были эвакуированы пострадавшие, и еще два, прежде чем удалось выпроводить с места трагедии последнего дежурного полицейского. Только тогда Бакстер смог по-настоящему приступить к работе.

Границы взрыва были установлены в соответствии с зоной поражения. В большинстве автомобильных взрывов используются разнообразные виды пластиковых взрывчатых веществ, которые при детонации разлетаются со скоростью примерно восемь тысяч километров в секунду. Бакстер приходил в ярость, когда видел в кино, как герой бежит впереди образуемого взрывом огненного шара. Так не бывает. К счастью, Сториз-Гейт — узкая улица. Взрывная волна отразилась от зданий и быстро рассеялась, ограничившись в основном длиной улицы.

Затем Бакстер разбил зону на квадраты со стороной двадцать метров, выделив по пять человек на исследование каждого участка. Каждый квадратный сантиметр был сфотографирован, все обломки тщательно рассмотрены, чтобы определить, является ли тот или иной фрагмент уликой. Если да, то они маркировались, еще раз фотографировались, каталогизировались и раскладывались по мешкам.

ГСВД искала в первую очередь фрагменты самой бомбы, а именно: детонатор, схемную плату, мобильный телефон, — а также любые материалы, покрытые слоем того, что осталось от взрывчатого вещества. Структура бомбы говорит очень многое об изготовителе: его подготовке, образовании и, самое главное, о стране, откуда он прибыл. Девяносто процентов бомб изготавливаются людьми, имеющими военный опыт, и многие из них неосознанно вырабатывают собственный почерк, выдающий их столь же явно, как подпись Пикассо в нижней части его картин.

Остатки химического вещества указывают на тип использованной взрывчатки, нередко на место ее изготовления, а порой и на время. Определить, использовался ли во взрывном устройстве семтекс, С-4 или какое-либо иное из десятка других взрывчатых веществ, — первый и решающий шаг для установления личности террориста.

— Босс! — позвал кто-то Бакстера из автофургона, удивленно присвистнув при этом.

Бакстер мгновенно влетел внутрь.

— Есть результат? — спросил он, затаив дыхание.

— Семтекс, — объявил эксперт. — С завода в Семтине.

Семтекс — это известное пластиковое взрывчатое вещество, производившееся в чешском городе Семтине.

— Метки в хорошем состоянии?

«Метками» называются химические сигнатуры, позволяющие установить место и дату изготовления взрывчатого вещества.

— Уже считаны. Посылали в Интерпол на анализ.

— И что же?

— Этот семтекс из партии, проданной итальянской армии. Интересно, что итальянцы сообщили о похищении груза в конце апреля по пути на военную базу под Римом.

Одна из малоизвестных задач Интерпола — вести постоянно обновляемую базу данных о каждой партии взрывчатых веществ, легально производимых во всем мире, и отслеживать, куда и кому они продаются.

— Партия была крупная?

— Пятьсот килограммов.

— Запросите Интерпол, не всплыла ли ее часть где-нибудь еще. И спасибо за хорошую работу.

Бакстер выбрался из автофургона и направился к месту взрыва, на ослепительно-яркий свет улицы. Семтекс — всего лишь один элемент головоломки. Ему понадобится много других, прежде чем он начнет разбираться в устройстве бомбы и, что еще более важно, узнает что-нибудь о ее изготовителе.

— Вещдоки! — крикнул он своим людям. — Черт возьми, мне нужны вещдоки!

Близилась полночь, но день Дэна Бакстера только начинался.

31

Кейт и Грейвзу понадобилось три часа, чтобы в конце концов ее найти.

Изабелла Лорен — так звали женщину — училась в оксфордском Бейллиол-колледже с 1997 по 2000 год.

— Смешно, — заметила Кейт, — но Роберта Рассела не было в Оксфорде, когда она там училась.

— Он тогда не преподавал?

— Начал только в две тысячи первом году.

Грейвз пожал плечами:

— Мне кажется, не имеет значения, как они познакомились. Важно, что это случилось.

— Мм, — хмыкнула Кейт в знак согласия. — И все же любопытно.

Грейвз закрыл университетский ежегодник и позвонил своему помощнику. Он сообщил ему имя и фамилию разыскиваемой и распорядился, чтобы вся касающаяся ее информация, включая нынешний адрес и телефон, лежала на его рабочем столе через тридцать минут. Закончив разговор, он положил трубку и взглянул на Кейт.

— Боюсь, теперь уже слишком поздно извиняться, — сказал он.

— Извиняться за что?

— За нынешнее утро. Простите за мою бесцеремонность. Имею склонность несколько увлекаться.

— Ваши манеры оставляют желать лучшего — спору нет, — сказала Кейт. — Но меня беспокоит вовсе не это.

— Что же тогда? — поспешил поинтересоваться Грейвз. — То, что я неохотно шел на сотрудничество?

Удивительно, как такой толковый человек может быть одновременно столь глуп? Ответ очевиден. Мужчины. Низшая порода.

— Неужели вы так и не поняли?

Прежде чем Грейвз ответил, зазвонил телефон. Попросив жестом минуту подождать, он снял трубку:

— Ну что там? — Но тут его лицо вытянулось. — О, извините, детектив Уоткинс. Я ждал другого звонка. Рэнсом? Что сделал? Боже милостивый!

— Что случилось?

Кейт приблизилась к нему вплотную, пытаясь хоть что-нибудь услышать, но Грейвз тут же отошел, кивая, хмыкая и все время бормоча «да-да». Наконец он сказал:

— У меня в кабинете сейчас старший инспектор, детектив Форд. Важно, чтобы и она услышала то, что вы сообщили. Включаю громкую связь. Говорите.

— Имя женщины — Пруденс Медоуз, — объяснял низкий голос. — Джонатан Рэнсом застрелил ее мужа два часа назад.

Грейвз бросил взгляд на Кейт, давая ей понять, что все-таки он был прав.

— В общем, все здесь ясно, — продолжал Уоткинс. — Рэнсом и муж этой женщины учились вместе в университете много лет назад. Она и муж встретились с Рэнсомом вчера вечером в «Дорчестере». Если верить миссис Медоуз, Рэнсом пришел к ним в дом в Ноттинг-Хилле приблизительно в двадцать один тридцать и сказал, что хочет поговорить с ее мужем. По ее словам, он выглядел возбужденным, тем не менее она его впустила. Мужчины поднялись наверх. За это время она уложила детей спать и пошла к себе в спальню немного почитать. В двадцать два сорок пять она услышала голоса, звучавшие на повышенных тонах, и пошла посмотреть, в чем дело. Она обнаружила, что Рэнсом, наставив пистолет на ее мужа, требует денег и ключи от машины. Доктор Медоуз отказывался. Последовала перебранка, и Рэнсом застрелил ее мужа.

— Продолжайте, — потребовал Грейвз. — Что сделал Рэнсом дальше?

— Миссис Медоуз хотела вызвать полицию, и он, чтобы помешать ей, пригвоздил ее руку к столу.

— И не пытался ее убить? — спросила Кейт, не отрывая от Грейвза пристального взгляда.

— Нет. Просто оставил ее в таком положении, взял ключи от машины и убежал.

Кейт озадаченно посмотрела на Грейвза.

— Мы можем поговорить с миссис Медоуз? — спросила она.

— Не сейчас, — ответил Уоткинс. — Ей в настоящий момент оперируют руку. Вы сможете зайти к ней завтра утром.

— Хорошо, — сказал Грейвз. — Удалось найти машину, угнанную Рэнсомом?

— Пока нет, но мы ищем.

— Сообщите во все аэропорты и порты на побережье.

— Уже сделано.

— Ну конечно. Спасибо, что так быстро вышли на связь. — Грейвз повесил трубку и поднял руку, чтобы остановить Кейт, прежде чем она начнет говорить. — Я знаю, что́ вы хотите сказать. Если Рэнсом убил мужа женщины, то зачем оставил в живых ее саму?

— Скорее всего, произошел несчастный случай. Он не убийца.

— Вы все время это твердите, а люди вокруг него все время отправляются на тот свет.

Вновь зазвонил телефон. Это был Робертс. Он сообщил, что миссис Изабелла Лорен проживает в Гулле, на северо-востоке Англии. Грейвз распорядился, чтобы подготовили самолет, и предложил Кейт приехать завтра рано утром в Темз-хаус, чтобы успеть на инструктаж перед отлетом.

Когда она уже направлялась к двери, он ее окликнул:

— Вы так мне и не сказали, что вас беспокоит.

Кейт взглянула на него через плечо:

— Вы правда хотите знать?

— Не смогу заснуть, если не скажете.

— Что меня беспокоит, полковник Грейвз…

— Зовите меня просто Чарльз.

— Что меня беспокоит, Чарльз, так это даже не то, что вы вломились в мой дом незваным гостем и оказались у меня на кухне…

Грейвз уперся руками в бока:

— Так что же тогда, черт возьми, старший инспектор Форд?

— Кейт.

— Хорошо, Кейт.

— Я видела вчера утром ваш «ровер» возле «Парка-один». Мне не дает покоя то, что вы приехали туда раньше меня и никак это не объяснили. Это мое расследование. А я не люблю быть второй.

32

Паром «Принцесса Кентская» компании «Пенинсьюлар энд ориент», длиной 179 метров, высотой 40 метров от поверхности моря до дымовой трубы и шириной 33 метра, с водоизмещением 22000 тонн, перевозящий 500 автомобилей или 180 грузовиков наряду с двумя тысячами пассажиров, пришвартовался у паромной переправы Дувр — Кале, готовый начать посадку через двадцать минут тридцать семь секунд, о чем сообщали огромные электронные часы на близлежащем пакгаузе. Было шесть часов утра. Солнце взошло полчаса назад, и, хотя температура была не выше двадцати пяти градусов, ветра совсем не чувствовалось, а воздух был тяжелый и влажный.

Джонатан осторожно пробирался между грузовиков с работающими двигателями. Водители топтались у машин, курили, обменивались профессиональными советами или просто разминали ноги. Он внимательно рассматривал длину кузовов, адреса владельцев (как правило, обозначенные на боку кабины), а также номерные знаки, пытаясь выяснить, из каких стран они прибыли. Для него также было важно понять, стоит ли водитель рядом с грузовиком, готовый к въезду на борт парома, направляется ли к билетной кассе или возвращается обратно.

В поле его зрения попал грузовик «петербилт», принадлежащий транспортно-экспедиционной компании «Данзас» и управляемый неким М. Ворхёйсом из голландского Роттердама. Этот грузовик идеально подходил Джонатану: в нем было достаточно места для беглеца, стремящегося добраться до Европейского континента. Более того, он принадлежал известной транспортной компании. При высадке во Франции грузовики подвергались контролю таможенной и иммиграционной служб. Принято считать, что такие проверки произвольные, но Джонатан знал, что транспортные средства, зарегистрированные в известных компаниях, проверяются редко.

Мужчина, который, как предполагал Джонатан, и был Ворхлёсом, стоял на боковой подножке и курил. На плече его покоилась женская голова с шапкой кудрей; дамочка что надо — джинсы, черная кожанка, на пальцах кольца с черепом. Однако Роттердам не устраивал Джонатана, да и общество из трех человек было слишком велико.

До начала посадки оставалось одиннадцать минут.

На какой-то миг у Джонатана появилась надежда на «вольво-FH16» из швейцарского Базеля, перевозившее мини-экскаватор. За водительским сиденьем имелось место для отдыха, а швейцарские номерные знаки обеспечивали свободное пересечение границ. Да и шофер казался симпатичным: мужчина средних лет, с мальчишеским лицом и серебряным крестиком на шее. Проблемы сулила лишь цитата из Библии, выведенная распылителем краски на боковой стороне кабины. В критический момент он, несомненно, предложит помолиться и позовет полицию. Да и Швейцария не так уж далеко от Англии.

И в этот миг он увидел цветную фотографию доктора Джонатана Рэнсома на электронном рекламном щите, возвышающемся над билетной кассой, — такие большие щиты обычно ставят на автострадах. Под фотографией шла надпись бегущей строкой: «Вы встречали этого человека? Это доктор Джонатан Рэнсом, разыскиваемый в связи со взрывом автомобиля в Лондоне 26 июля. Рэнсом, вероятно, вооружен. Рост — шесть футов, вес — около 180 фунтов. Не приближайтесь к нему. Если вам известно его местонахождение, звоните…» Следовал номер телефона в Лондоне.

Несмотря на жару, Джонатан ощутил холодок в затылке. Единственными мерами маскировки, к которым он прибег, были кепка, прикрывающая его седеющие волосы, и солнечные очки с большими стеклами. Не слишком много, но в данный момент он не очень походил на человека на рекламном щите. Он внимательно разглядывал собственное изображение. Та самая фотография, что была в брошюре, посвященной медицинской конференции. Шансов подкупить водителя у него теперь не было: придется проникать на паром нелегально.

До начала посадки оставалось десять минут.

Десять минут, чтобы найти способ выбраться из Англии.

Джонатан отер пот со лба и пошел дальше.

Парковка представляла собой современное подобие скотопригонного двора, только вместо быков породы «лонгхорн» и прочей скотины здесь стояли восемнадцатиколесные грузовики и многотонные фуры. Раздающиеся то и дело громкие автомобильные гудки раздражали не хуже мычания стада из десяти тысяч испуганных коров, воздух был насыщен ядовитыми выхлопами отработанных газов. Если бы не был виден Ла-Манш, с трех сторон охватывающий сушу, могло бы возникнуть впечатление, что вы за сотню миль от моря.

Джонатан дошел до конца одного ряда автомобилей и теперь стал продвигаться вдоль второго. Он приехал сюда из Лондона на «ягуаре» Медоуза, разыскав его за домом, в точности там, где и было сказано. Конечно, дело рискованное, но риск был повсюду. Он гнал до трех часов утра, потом в Кентербери съехал с автострады, чтобы отдохнуть, но был слишком взвинчен и не смог заснуть.

В пять он подъехал к паромной переправе, узнал расписание утренних рейсов и отправился на окраину города, оставив машину на четвертом этаже паркинга, где сдавались места на длительный срок. Он даже стащил брезент с соседнего «мерседеса» и накинул его на машину Медоуза.

Раздался еще один гудок, более длинный и громкий, чем предыдущий. В конце автоколонны опустилось специальное заграждение, эффективно препятствуя дальнейшему въезду машин. Джонатан остановился, прислонившись к ограде, чтобы лучше рассмотреть собравшуюся армаду грузовиков из Германии, Бельгии, Франции, Швеции, Испании. А как насчет Италии?

Логика Джонатана была прямолинейной, хотя и несколько сомнительной. Эмма утверждала, что на нее напали в Риме. Судя по шраму, рана потребовала немедленного медицинского вмешательства, а возможно, и госпитализации для полного излечения. Где-то могла остаться запись о ее поступлении в клинику. Впрочем, она, несомненно, назвалась чужим именем. Он может полагаться лишь на общую картину ранения и собственное умение общаться с больничными администраторами. На это и кое-что еще.

Его медицинская деятельность обеспечила последнюю стрелу в колчане. Много лет назад некий итальянский терапевт на три месяца присоединился к миссии «Врачей без границ» в Эритрее, на Африканском Роге. Ротация персонала происходила постоянно, поскольку большинство медиков работали в этой врачебной организации лишь временно, обычно от трех до шести месяцев. Доктора звали Лука Лацио, если память не подводила Джонатана. Он практиковал поблизости от садов Боргезе в Риме.

Впрочем, была и одна маленькая трудность. Джонатан и Лацио расстались не очень-то дружелюбно: результатом их ссоры был даже сломанный нос. Но Лацио был ему многим обязан. Да, в этом не было сомнения: Лацио оставался его должником.

Итак, или Рим, или ничего.

За гудком последовал резкий свисток, а затем оглушительный грохот, такой, от которого колени начинают дрожать: водители включили моторы и перешли на первую передачу. Один за другим грузовики въезжали на борт парома по широкому черному металлическому пандусу и исчезали в мрачной преисподней на время полуторачасовой переправы.

Охваченный паникой Джонатан начал пробираться сквозь колонну грузовиков.

И тогда он увидел свой шанс.

Сбоку в конце колонны водитель грузовика компании «Интерфрайт» только сейчас вылез из кабины и помчался в сторону билетной будки. Он держал у уха мобильник, и по его красным щекам и резким репликам было видно, что он с кем-то ссорится. Джонатан подошел поближе к грузовику. Он пока не мог видеть номерные знаки, но сейчас это было уже не важно. В любой стране он оказался бы куда в большей безопасности, чем в Англии. Он обогнул заднюю часть мерцающего хромом монстра, транспортирующего природный газ, и остановился. Водитель скрылся внутри билетной кассы. Кабина была от нее в двенадцати метрах. Утреннее солнце отражалось от переднего стекла, поэтому было невозможно сказать наверняка, сидит ли кто-то рядом с водителем. И тогда он рассмотрел номерной знак: черный прямоугольник с семью белыми цифрами вслед за буквами «MI».

«MI» означало Милан.

Он нашел свое средство передвижения.

Больше не раздумывая, Джонатан быстро подошел к кабине. Взобрался на подножку со стороны пассажирского места и потянул дверцу. Она оказалась открытой. Он залез внутрь и захлопнул дверцу за собой. Внутри никого не было. Ключи свисали из замка зажигания. Монитор GPS-навигатора занимал основное место на приборной доске, пепельница была переполнена окурками. Звучало радио, заполняя кабину слащавой итальянской поп-музыкой.

За сиденьями висела занавеска. Отдернув ее, он увидел две стоящие впритык незастланные односпальные койки с разбросанной поверх одеял одеждой. Вместо обычных журналов с голыми девочками лежала стопка газет — французских, итальянских и английских, номера «Шпигеля» и «Иль Темпо», том под заглавием «История стоицизма». Отлично, подумал Джонатан. Похоже, что водитель интеллектуал. Он посмотрел через плечо. Шофер вышел из билетной кассы и торопливо направился к грузовику, по-прежнему прижимая к уху телефон.

Джонатан протиснулся между сиденьями и задернул занавеску. Собрал ворох одежды и улегся на дальней койке, накрыв себя одеялами, а поверх них набросав смятые рубашки с пятнами пота. Он едва успел лечь, как дверца распахнулась и кабина колыхнулась под тяжестью водителя.

Грузовик дернулся вперед. Вспыхнула искра кремневой зажигалки, пахнуло табаком — водитель закурил. Он не умолкая говорил по телефону. Итальянец и, судя по акценту, — южанин. Разговаривал он с женщиной, вероятно женой. Тема беседы весьма серьезная: она потратила слишком много денег на новый матрас, в то время как семье нужен новый водонагреватель. Гражданская война казалась неизбежной.

С глухим шумом машина спустилась по пандусу, потом раздался стук — грузовик въехал на паром и остановился. Джонатан ждал, пока шофер выйдет из машины, чтобы насладиться мириадами удовольствий, ожидавших его на борту парома. Время путешествия через канал — час тридцать три минуты, а в прочитанном Джонатаном буклете рекламировались многочисленные не облагаемые таможенной пошлиной магазины, несколько баров, ресторанов и даже интернет-кафе.

Но водитель так и не сдвинулся с места. Последующие полтора часа он провел разговаривая по телефону со своей супругой, которую, как понял Джонатан, звали Лаура и у которой, видимо, было по меньшей мере три брата-придурка, задолжавшие семье водителя большую сумму денег. Все время пути шофер курил не переставая.

Паром прибыл точно по расписанию, в 8.30. Через десять минут грузовик сдвинулся с места, а еще через десять его колеса выехали на твердую землю. Потом он вновь остановился. Джонатан знал, что предстоит пройти таможенный и иммиграционный контроль. Он напомнил себе, что едет на новеньком восемнадцатиколесном грузовике с хромированными трубами, принадлежащем известной во всем мире транспортной компании. Обычно досматривают другие машины: независимых подрядчиков, недавно появившиеся компании грузовых автомобильных перевозок, водителей, чьи машины в плохом состоянии. И все же ощущение, что очередь движется мучительно медленно, было не только у Джонатана. Водитель то и дело тихо бормотал:

— Да давайте же! В чем там дело, черт возьми?

Так прошел час. Грузовик тронулся и тут же остановился. Но на этот раз водитель включил пневмотормоз, и кабину начало сильно трясти. Оконное стекло было опущено, и Джонатан услышал разговор.

— Откуда едете? — спросил таможенный инспектор.

— Из Бирмингема, — ответил водитель на вполне приличном английском.

— Лицензию и декларацию груза, пожалуйста.

Водитель передал инспектору оба документа. Прошло несколько минут, пока они были изучены и возвращены.

— Подсаживали кого-то по дороге?

— Нет. У нас в компании это запрещено.

— Видели кого-нибудь, кто пытался бы воспользоваться автостопом вблизи побережья?

— Было темно. Я никого не видел.

— Вы уверены? Не встречали человека ростом шесть футов, с темными седеющими волосами, американца?

— Нет, точно не встречал.

— Никого нет сзади в вашей кабине?

— Хотите посмотреть? Давайте я вам покажу.

Инспектор никак не прореагировал на это предложение.

— Не оставляли грузовик без присмотра?

— Ни разу!

Эта откровенная ложь укрепила надежды Джонатана. Похоже, он выбрал правильного водителя.

— Куда направляетесь? — продолжил допрос инспектор.

— В Берлин, Прагу и Стамбул. В бумагах все написано. Заканчивайте, мистер. Я очень спешу.

Шлепок по дверце на прощание.

— Проезжайте.

Не осмеливаясь пошевелиться, Джонатан слышал из своего укрытия, как грузовик набирал скорость, ход машины стал более ровным. Его везли через плодородные равнины Северной Франции в Берлин и Стамбул.

33

Фрэнк Коннор появился в больнице Святой Марии на Прэд-стрит в Паддингтоне ровно в одиннадцать часов утра. Надо отдать ему должное, он принес букет цветов, шоколад из магазина «Фортнум и Мейсон» и последний роман Джилли Купер. Одет он был как подобает для визита к больному родственнику: в серый костюм от «Брукс бразерс», свободный в плечах, тесноватый в спине и едва сходившийся на внушительном животе. Жесткие седые волосы были аккуратно уложены вопреки жуткой сырости, норовившей испортить прическу.

Что касается оборотной стороны медали, Коннор пил без перерыва с прошлого вечера, когда ему не хватило каких-то полутора минут, чтобы схватить Джонатана Рэнсома, и когда он обнаружил в придачу, что Пруденс Медоуз застрелила собственного мужа. Несмотря на душ, переодевание и пригоршни лосьона «Аква велва» на каждую из покрытых пятнами обвислых щек, от него по-прежнему пахло спиртным и сигарами.

Коннор поднялся на лифте на четвертый этаж. Здесь не было кондиционеров (еще одна причина ненавидеть Англию), и, когда он добрался до поста медсестер, его рубашка промокла насквозь. Он назвал свой рабочий псевдоним — Стэндиш — и объяснил, что является родственником потерпевшей. Дежурная медсестра подтвердила, что такая фамилия есть в списке членов семьи, и провела его мимо двух офицеров лондонской полиции, ожидавших возможности побеседовать с Пруденс Медоуз, когда она будет в состоянии говорить.

Оказавшись в отдельной палате, Коннор быстро потерял самообладание. Он был вне себя от ярости, с тех пор как два дня назад упустил Рэнсома в отеле, и вид его раненой, беспомощной сотрудницы мгновенно привел его в бешенство.

— Где она? — спросил он, швырнув цветы на столик у стены, а книгу — на поднос для еды.

— Он не знает, — ответила Пруденс Медоуз, устремив взор прямо перед собой.

— Брехня! — сказал Коннор, который к этому времени полностью отказался от решения избегать грубых выражений, забыв, впрочем, что вообще его принимал. — Он провел с ней два часа прошлым вечером, а вчера под утро они уединились в гостиничном номере. О чем они, по-вашему, разговаривали? О погоде?

— Все, что мне известно: он хочет найти ее раньше, чем это сделает полиция.

— Значит, он собирается ее выследить? Как? — Пруденс не ответила, и Коннор ударил ладонью по ее обеденному подносу. — Как?

Пруденс взглянула на Коннора, но тут же отвела взгляд:

— Спросите его сами. Однажды ему это уже удалось.

— Куда он направился? Он должен был как-то намекнуть.

— Не имею представления.

— Вы в этом уверены? Продолжаете упорно стоять на своем из-за мужа? Надеюсь, вы не забыли о лояльности по отношению к организации?

Пруденс повернулась лицом к Коннору, ее щеки залила краска.

— Моя лояльность закончилась три месяца назад, когда вы меня уволили!

— Тут вы не правы, милашка, — парировал Коннор. — Мы вроде тех ублюдков из Белфаста.[8] Уж если к нам попал, назад дороги нет. Надеюсь, вы об этом помните.

Пруденс отвернулась, уставившись в давно не мытое окно.

Коннор обошел койку, закрыв ей обзор.

— Как прошла операция?

— Насколько я знаю, успешно.

— Что они сделали?

— Поставили на место кости, сшили нервы. Я была под наркозом и мало что помню.

Коннор потянулся, схватил ее руку, приподнял и стал рассматривать.

— Не трогайте! — крикнула Пруденс.

— Очень больно?

— Прекратите! Вы порвете мне швы!

Коннор уронил ее руку на постель.

— Я причиню вам куда больше вреда, если вы не расскажете мне о том, что случилось прошлым вечером. Я хочу знать, что было на самом деле.

Пруденс, поскуливая, прижала руку к груди.

— В любое время, когда будете готовы, — сказал Коннор.

С испуганным видом она глотнула воды и изложила события предыдущего вечера настолько точно, насколько их помнила. Она была умной женщиной, и отчет получился близким к стенографическому.

— Вы не объяснили одну вещь, — сказал Коннор, когда она закончила. — Если вы застрелили мужа, почему вы не проделали то же с Рэнсомом?

— Вы сказали, что его нужно взять живым. Я следовала вашим инструкциям.

— Вы вполне квалифицированно владеете оружием. Могли бы выстрелить ему в ногу, скажем в большой палец. Да мало ли куда, черт вас возьми! Так или иначе, мы бы не упустили Рэнсома. Вместо этого вы теряете самообладание и оказываетесь в больнице.

— Я была в шоке, — возразила она.

— Вы забыли все, чему вас учили, — сказал Коннор, рассматривая капельницу и приборы, контролирующие ее дыхание и кровяное давление.

— Мой муж был убит. Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Выполнили приказ. Если бы вы подождали со стрельбой еще пять минут, мы бы сами навели полный порядок. Я надеюсь, правдивая история для полиции готова?

— Да.

— Уж постарайтесь. — Коннор придвинулся к койке, нагнулся, приблизив к ней лицо. — Но лишь одна оплошность, малейшее упоминание о том, на кого вы работаете, — и я сразу узнаю. И приму меры, чтобы ваш британский паспорт не прошел тщательной проверки. Позабочусь, чтобы власти заинтересовались вашим прошлым. Вы будете депортированы в течение трех месяцев, и не думаю, что семья мужа позволит вам забрать с собой дочерей. Не так-то все замечательно в той дерьмовой маленькой республике, откуда вы родом. Одна война сменяет другую.

— Убирайтесь! — крикнула Пруденс Медоуз.

Но Коннор даже не шевельнулся:

— Интересно, как поведут себя ваши девочки, когда узнают, что это вы убили мужа.

— Убирайтесь! — пронзительно завизжала она.

В палату вошла медсестра. Заметив возбужденное состояние пациентки, она велела Коннору покинуть помещение. Тот разыграл неповиновение, выдернув руку и позволив себе несколько отборных ругательств в адрес медсестры, но в конце концов был препровожден к лифту. Полицейские тут же вскочили и поинтересовались, не нужна ли их помощь. Но Коннор уже успокоился. Все же они взяли этот инцидент на заметку и сочли нужным составить рапорт, который утром следующего дня лег на рабочий стол Чарльза Грейвза.

Медсестра также составила подробный отчет для больничного журнала дежурств.

На улице агрессивность Коннора как рукой сняло. Он сделал все, что нужно. Не больше и не меньше.

34

Прежде чем заслужить повышение и стать старшим инспектором сыскной полиции, Кейт Форд провела три года в «Летучем отряде» — элитном спецподразделении отдела по расследованию убийств лондонской полиции, занимающемся борьбой с вооруженными грабежами и привлекаемом в особо важных и экстренных случаях. Название «Летучий отряд» произошло от переданных ему в 1918 году двух грузовичков «кроссли-тендер», прежде принадлежавших Королевской авиации сухопутных войск, которая в том же 1918 году была реорганизована в Военно-воздушные силы Великобритании. По-английски «Летучий отряд» звучит как «Флаинг скуод». Но в соответствии с правилами рифмующегося сленга кокни, когда слова нормального языка заменяются любыми другими, с ними рифмующимися, это название было переиначено в «Суини Тодд». Так звали мрачного брадобрея, героя известной легенды, который якобы перерезал горло состоятельным клиентам, сидящим в его кресле, затем нажимал на педаль, и те падали в подвал, откуда, ограбленные, переносились через подземный ход в соседнюю забегаловку, где из них делали пирожки с мясом. Так что теперь все, кто служил в «Летучем отряде», называли свою боевую единицу не иначе как «Суини».

Это было потрясающее время. Ночи, проведенные в засадах в ожидании вооруженных преступников. Дни, когда отряд окружал банк или ювелирный магазин, где орудовали грабители. Погони на предельной скорости. Разбитые головы и множество произведенных арестов. Иногда случались даже перестрелки, хотя ей самой никого не пришлось убить. У преступников была привычка, которую она наблюдала весьма часто: когда преследуемого загоняли в угол, он, пытаясь спастись, обычно стремился забраться куда-нибудь повыше, на самый верх дома или какой-то постройки. Некоторые залезали на чердак. Другие еще выше, на кровлю. Не важно, куда именно, главное — вскарабкаться ввысь. Это движение оставляло им надежду на спасение, сколь бы кратковременной и призрачной она ни была. Надежда умирает последней.

— Скай? — спросил Грейвз, сидящий напротив нее в малом двухдвигательном корпоративном самолете «Хокер». — Никогда прежде здесь не был. Теперь понятно почему.

— И я тоже, — призналась Кейт. — Мрачновато, правда?

Грейвз не ответил. Он теребил в руках мобильник. В течение всего полета он с нетерпением дожидался, когда наконец появятся новые координаты Рэнсома. Каждые десять минут он подходил к кабине летчиков и справлялся, не переслали ли их по радио из Темз-хауса. Теперь, когда уже показалась взлетно-посадочная полоса, он и сам мог все узнать.

Пока самолет заходил на посадку, Кейт разглядывала в иллюминатор безлюдный, унылый ландшафт. Местность была равнинная, местами с утесами и обрывами, открытая всем ветрам. Здесь мало что росло, за исключением вереска да густых колючих кустов утесника. Дальше к северу протянулся плоский песчаный берег, за которым виднелось одно только море, простиравшееся до самого горизонта.

Изабелла Лорен, как выяснилось, не слишком отличалась от прочих. Вместо того чтобы затаиться под кровом своего дома в Гулле, она сбежала на север, забравшись на самую «крышу» страны — остров Скай у северо-западного побережья Шотландии.

Бедная Изабелла, подумала Кейт. Даже здесь не спрячешься. Шасси самолета коснулись посадочной полосы. Как только трап был спущен, Грейвз ринулся вниз по ступенькам, прижав к уху мобильник. За ним, не отставая ни на шаг, следовала Кейт, на долю которой досталось выслушать порцию отборной брани.

— В чем дело? — спросила она, похлопав напарника по плечу.

Грейвз поднял руку, призывая ее помолчать.

— Вы уже связались с французской полицией? — спросил он. — Заодно передайте через них сообщение в Интерпол. Пусть разошлют информацию по электронной почте по всей Европе, в каждое федеральное, региональное и местное полицейское управление. Этот гад не мог уйти далеко.

Закончив говорить по телефону, он повернулся к Кейт:

— Найден автомобиль, который Рэнсом украл в гараже у Медоузов. Припаркован на платной стоянке рядом с пирсом, где причаливает дуврский паром; там пассажиры оставляют машины на долгий срок. Разумеется, опросили весь порт, но безрезультатно. Никто подходящий под его описание билета не покупал. Теперь мы просматриваем все записи, сделанные камерами видеонаблюдения, чтобы самим в этом убедиться.

— Сколько линий обслуживают паромы, отплывающие из Дувра?

— Слишком много, — с сожалением произнес Грейвз. — Из Дувра они идут на Булонь, на Кале, на Дюнкерк… Сегодня до девяти часов утра паромы ушли во все три порта.

— До Дувра рукой подать, он совсем близко от Лондона. Я бы на месте Рэнсома не стала чересчур долго околачиваться в столице. Какой паром отчалил первым?

— Принадлежащий пароходству «Пенинсьюлар энд ориент», он ушел на Кале в шесть пятнадцать, — ответил Грейвз. — За ним последовал паром на Булонь, ровно в семь. Вам когда-нибудь приходилось бывать на таких? Впечатляют. Сотни грузовых фур и частных автомобилей на каждом. Он мог просто проголосовать на дороге и попросить подвезти. Кто знает, куда он направляется?

— Я знаю, — объявила Кейт. — Он направляется искать жену.

Поездка в небольшую гостиницу «Скай» заняла двадцать минут. Кейт и Грейвз вошли, предъявили у стойки регистрации свои удостоверения и спросили, не проживает ли здесь некая Изабелла Лорен. Им ответили, что мисс Лорен остановилась на третьем этаже, в тридцать третьем номере. Грейвз попросил сопровождающих местных полицейских подождать в вестибюле и вместе с Кейт поднялся по лестнице на третий этаж.

Подготовка к визиту не заняла у них много времени. Сперва нашли телефон Изабеллы Лорен, и это оказалось нетрудно. Ее имя и фамилия значились в телефонном справочнике. На звонок к ней домой в Гулль ответила мать, которая без всякого давления с их стороны сообщила, что дочь сбежала в неизвестном направлении, подкинув бабушке маленькую внучку, и в ее голосе ощущалось большое сожаление по этому поводу. Второй телефонный звонок был сделан в Управление налоговых сборов, где им тут же сообщили номер выданного Изабелле Лорен свидетельства о социальном страховании. Третий звонок поступил в Общенациональное кредитное бюро, где им сказали, что мисс Лорен имеет четыре расходных счета в четырех наиболее крупных компаниях, работающих с кредитными картами. Четвертый звонок они сделали в глобальную компанию финансовых услуг «Американ экспресс», выдающую карты и дорожные чеки, которая немедленно переслала список последних платежей Лорен. Самыми крупными оказались покупка железнодорожного билета второго класса до шотландского городка Инвернесс, оплата аренды автомобиля в компании «Герц», а также счета на двести фунтов, который выставила ей гостиница «Скай». И пятый звонок прозвенел уже в этой самой гостинице, где подтвердили, что Лорен действительно туда въехала и в данный момент находится в номере и смотрит фильм по внутригостиничному кабельному телеканалу. Пять звонков. Сорок семь минут.

Кейт постучала и отошла подальше от двери.

— Полиция, мисс Лорен, — объявила она. — Нам нужно поговорить.

Дверь открыла хорошенькая женщина с каштановыми волосами. Понадобилась пара мгновений, чтобы до конца осознать, что это и есть та самая мамаша с волосами мышиного цвета, только принявшая душ, заменившая очки на контактные линзы и переодевшаяся в чистое платье.

— Я Белла Лорен, — сказала она. — Предъявите, пожалуйста, удостоверение.

Кейт протянула ей ордер и показала удостоверение с фотографией:

— Мы из Лондона.

— Я рада, что это вы, — ответила Белла.

— А кого вы ожидали увидеть? — спросила Кейт.

— Кого-то совсем другого. Однако входите.

Кейт и Грейвз вошли в номер. Он оказался большим и изящно обставленным, а окна выходили на океан. Кейт села на диван, Белла пристроилась рядом с ней. Оставшийся стоять Грейвз ходил взад и вперед.

— Можно спросить, как вам удалось так быстро меня найти? — осведомилась Белла.

— Мы находились в квартире Роберта Рассела, когда вы звонили ему в последний раз.

— Но Робби обещал, что никто не сумеет отследить мои звонки…

— Он говорил правду, — признала Кейт. — Несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось проследить, откуда они исходили. Защита его компьютера весьма изощренная — тут ничего не скажешь.

— Так что же вам помогло?

— Ваше кольцо с печаткой университета, — объяснила Кейт. — Когда мы изучали запись, то заметили, что на кольце изображен герб Оксфордского университета. И отыскали вашу фотографию в академическом ежегоднике.

— А потом? Конечно, помогла мама?

— Она не помогла нам ничем, — сказал Грейвз. — Но в следующий раз, когда вы опять соберетесь убегать и прятаться, вам не следует чересчур беспечно пользоваться кредитной карточкой.

— Но ведь это информация, не подлежащая разглашению. Они не имели права вам говорить.

Грейвз посмотрел на нее весьма выразительно, давая понять, что она очень сильно заблуждается.

— Так, значит, вы явились, чтобы меня защитить? — спросила Белла. — Ведь смерть Робби не была самоубийством.

— Мы действительно придерживаемся мнения, что произошло убийство, — согласилась Кейт. — Но у нас нет оснований полагать, будто и вам что-то угрожает. Однако на следующие несколько дней мы на всякий случай оставляем при вас пару полицейских.

— Между прочим, — вмешался в их разговор Грейвз, — мы проделали долгий путь, чтобы задать вам кое-какие вопросы.

— Разумеется. — И Белла, сложив ладони, дала всем своим видом понять, что готова к сотрудничеству. — Чем я могу помочь?

— Начнем с того, что вы можете рассказать нам о вчерашнем нападении на Игоря Иванова.

— На кого? — смущенно спросила Белла, переводя взгляд с одного собеседника на другого.

— На Игоря Иванова, — повторил Грейвз. — Русского министра внутренних дел, подвергшегося нападению вчера в Лондоне.

— Ах да, теперь поняла. — В ее ответе прозвучала досада. — Но почему вы спрашиваете меня?

— В своей информации вы намекали на это нападение, — сказала Кейт. — Вы сообщили лорду Роберту Расселу о приезде в Лондон кого-то по имени Миша на встречу, намеченную на четверть двенадцатого утра. Вы даже назвали место, где это должно было произойти: Виктория Биар.

— Но я понятия не имею, что это значит. Я так и сказала Робби.

— А вот он догадался, — сказала Кейт. — И побывал там незадолго до того, как его убили. Имелось в виду здание Министерства по делам бизнеса, предпринимательства и реформ в области госрегулирования, дом номер один по улице Виктория-стрит, это и есть место вчерашнего нападения на Иванова.

— Но имя Миша не русское, — сказала Белла.

— Не русское? — переспросил Грейвз. — Вот как?

— Прежде всего это не он, а она, — ответила Белла. — Миша — женщина. Ее зовут Михаэла Дибнер. Она немка. Работает в МАГАТЭ, Международном агентстве по атомной энергии. Мы с Робби боялись именно за Мишу, а не за Игоря Иванова.

Грейвз посмотрел на Кейт и убедился, что его напарница оторопела так же, как он.

— Думаю, будет лучше, если мы вернемся к самому началу, — сказал он. — Как вы познакомились с лордом Расселом?

— Мы с ним дружили, — пояснила его собеседница. — Были коллегами. Познакомилась шесть лет назад на каком-то сборище в Чатем-хаусе, в Королевском институте международных отношений — мозговом центре Лондона. Там в основном занимаются вопросами национальной безопасности. Публикуют статьи, организовывают переговоры, устраивают симпозиумы, ну и так далее. В то время я работала в «Бритиш петролеум» инженером по проектированию буровых установок и вообще всяких энергоустановок. В тот вечер зашел разговор об истинных размерах мировых запасов нефти. Робби купил нам обоим выпить, после чего мы немного поболтали. Он был такой обаятельный.

— И что же он хотел от вас узнать?

— Ничего. На самом деле это он подбросил мне кое-какую информацию. Сказал, что, возможно, существуют нетронутые залежи нефти в Северном море, которые есть смысл попытаться разведать. Он не раскрыл мне, откуда ему о них известно, так, просто упомянул, что нелишне было бы застолбить некий сектор в международных водах.

— Это соответствовало истине?

— Вы спрашиваете, есть ли там нефть? Довольно много. Но в то время она шла по сорок долларов за баррель. При столь низкой цене просто не имело смысла добывать ее в таких тяжелых условиях: расходы не окупились бы. Ребята из нефтеразведки не захотели даже браться.

— Но потом цена поднялась, — сказала Кейт.

Белла ответила с улыбкой превосходства:

— Вот почему «Бритиш петролеум» спохватилась и теперь пытается наверстать упущенное именно в том районе.

— Информация что надо, — отметил Грейвз.

— На пять миллиардов евро.

Грейвз присвистнул:

— И что дальше?

— А дальше то, — продолжила Белла, — что, когда Робби в свой черед попросил меня поделиться с ним информацией, я ему таковую предоставила.

Скрестив руки, Грейвз принял позу инквизитора:

— Что именно хотел он узнать?

— Он попросил, чтобы я свела его кое с кем из МАГАТЭ, — ответила Белла Лорен, ответив на его пристальный взгляд таким же взглядом в упор. — Я вот уже несколько лет как рассталась с «Бритиш петролеум» и теперь занимаюсь проектированием атомных электростанций. Он сказал, что у него есть сведения, которые могли бы заинтересовать МАГАТЭ.

— Сведения какого рода?

— Его беспокоила возможность инцидента на одной из электростанций. На атомной электростанции. Он не вдавался в подробности, какого рода мог оказаться данный инцидент, но, похоже, полагал, будто вскоре что-то произойдет.

— В вашем сообщении вы сказали, что семь дней — совсем небольшой срок, только-только чтобы осмотреться, — подхватила Кейт, рассчитывая подтолкнуть ее к дальнейшему рассказу. — Значит, этот инцидент должен случиться так скоро?

Белла кивнула:

— Я знаю, что это звучит страшно. Он задавал мне множество вопросов о мерах безопасности и тому подобных вещах. Так что я просто сопоставила одно с другим. Это же ясно как дважды два. Если Робби желал поговорить с кем-то из МАГАТЭ о возможном инциденте и при этом его интересовало, насколько хорошо охраняются атомные электростанции, то, я полагаю, он, скорее всего, прознал о чем-то очень нехорошем. О том, что светится в темноте и заставляет клочьями выпадать волосы.

— Так вы свели его с людьми из МАГАТЭ?

— Да.

Кейт сверилась с записями у себя в блокноте:

— Вы также спросили его, надо ли вам уезжать… Он когда-нибудь говорил, что инцидент произойдет в Великобритании?

— Никогда. Я думаю, если бы такая опасность существовала, он бы меня предупредил.

— А теперь не можем ли мы поговорить о Мише? — попросил Грейвз. — Чем именно занимается она в МАГАТЭ?

— Она директор службы безопасности в их венской штаб-квартире. Официальное название — Департамент ядерной безопасности. Она приехала в Лондон встретиться с представителями соответствующей английской службы, отвечающей за ядерную безопасность. Они помогают с протоколами системы защиты для стран Евросоюза.

Шумно вздохнув, Грейвз отвернулся, отошел к окну и принялся глядеть на море.

— Департамент ядерной безопасности… — проговорил он сдавленным голосом. — Цепные псы МАГАТЭ.

— Чем они занимаются? — спросила Кейт.

— Многими вещами, — ответила Белла. — Разрабатывают процедуры обеспечения безопасности атомных электростанций, это само собой. Обеспечивают стандарты подготовки работников. Осуществляют проверку персонала.

— И борются с нелегальным трафиком радиоактивных материалов, — добавил Грейвз, не подходя к ним. — В частности, в их задачи входит следить, чтобы никто не продавал на черном рынке уран для ядерного оружия.

— Думаете, Рассела тревожила именно такая возможность? — спросила Кейт. — Ядерное оружие?

— Если бы дело касалось оружия, Робби сразу пошел бы в полицию. В этом я не сомневаюсь. Тут что-то другое.

— Но что?

— Его в первую очередь интересовало, как можно пройти на станцию и выйти оттуда. Кому какой дается допуск. Весь ли транспорт досматривается. Есть ли на станциях вооруженная охрана, достаточная, чтобы успешно обороняться в случае нападения. Я не сумела ответить и на половину его вопросов. Он огорчился, что не смог всего этого выяснить. Вот почему ему так сильно хотелось поговорить с Мишей Дибнер.

Грейвз прошел через всю комнату и уселся лицом к Белле Лорен:

— Начнем вот с чего: почему это вдруг Рассел заподозрил, что может произойти нападение?

— Он как раз занимался подобными вещами. Собирал информацию.

— Да, но кто ему рассказал об этом? — спросил Грейвз.

— Кто дал ему информацию о Виктории, о Биар? — настаивала Кейт.

Белла Лорен посмотрела на нее:

— Не знаю и предпочла не спрашивать. Из осторожности. Робби сообщил мне только, что он задавал свои вопросы там, где на них не любят отвечать. Уверил меня, что можно не волноваться и что он сделал все от него зависящее, чтобы себя обезопасить. Впрочем, тут же добавил, что в общении с этими людьми всегда есть известная доля риска.

— Так кто же, черт возьми, «эти люди» такие? — потребовал ответа Грейвз.

— Не знаю, — ответила Белла, опуская взгляд. — Но кем бы они ни были, они его убили.

35

Дэн Бакстер провел этот день за сбором вещественных доказательств и улик.

В девять часов утра был найден обломок заднего моста с идентификационным номером автомобиля, или ВИН-кодом, принадлежащий тому самому «БМВ», в котором находилась взрывчатка. ВИН-код переслали в Германию, в главный офис фирмы «БМВ» в Мюнхене, вместе со вторым идентификационным номером, скорее всего фальшивым, обнаруженным на блоке цилиндров двигателя днем раньше, чтобы определить, где и когда этот автомобиль был изготовлен и продан. Оба номера также сообщили в штаб-квартиру Интерпола в Люксембурге, чтобы их там пробили по базе данных, в которой значатся все зарегистрированные угнанные автомобили.

В десять часов группа, осуществляющая лазерную теодолитную съемку, завершила первоначальное отображение места преступления. Используя электронный цифровой теодолит, оптическую трубу, установленную на двух перпендикулярных осях, горизонтальной и вертикальной, эти ребята нанесли на карту координаты всех вещдоков, создав трехмерную картину места преступления. Среди прочего электронный теодолит измерил объем воронки, образованной взрывом, и сопоставил его с дальностью и направлением разброса осколков и обломков (в том числе раскиданных повсюду человеческих останков) и таким образом установил массу взрывчатого вещества и его распределение во взрывном устройстве.

Первые же проведенные измерения показали, что была применена пластиковая бомба, содержащая двадцать килограммов взрывчатки, которую заложили в автомобиль, и что при этом использовалось значительное количество порошкообразного цемента, служившего наполнителем и обеспечившего направленность взрыва именно на проезжающий автомобиль. Вывод: взрывное устройство сделано вручную специально для уничтожения конкретной цели при незначительных сопутствующих разрушениях. При этом Бакстер мог утверждать с высокой степенью уверенности, что создатель бомбы на каком-то этапе своей карьеры закончил специальные военные курсы по подрывному делу.

В одиннадцать перезвонили из Интерпола и сказали, что взорванный «БМВ» уже три месяца значится у них как угнанный в итальянском городе Перудже. Из Италии его перевезли в Марсель, и уже потом он попал на территорию Соединенного Королевства через Портсмут. Угнанный автомобиль был легализован через компанию с ограниченной ответственностью «Бартон и Бэттл», официально зарегистрированную в качестве импортера автомобилей. Через две недели эта фирма продала его некоей миссис К. О'Харе, проживающей в Манчестере.

А в полдень к Бакстеру по рации поступило новое сообщение, которое существенно изменило направление его поисков, придав им новый импульс.

— Босс, это Мак. Есть минутка?

Звонил Аластер Маккензи двадцати четырех лет, недавно открытая Бакстером восходящая звезда сыска. Он носил очки с линзами, по толщине похожими на донышко бутылки от кока-колы, и обладал врожденной интуицией, которая, как известно, либо есть, либо нет.

— Я там на месте происшествия кое-что нашел.

— Но мы обшарили всю воронку, — хитро проговорил Бакстер, разыгрывая из себя адвоката дьявола, — и ни черта не обнаружили.

— Ну а мне захотелось еще раз все там осмотреть, — возразил Маккензи. — Решил опробовать «Микровайпер».

— И тот, разумеется, не подвел. Вот за что я тебя люблю, дружище. Не уезжай, я сейчас буду.

Бакстер швырнул пластмассовый стаканчик с остывшим кофе в мусорную корзину и быстрым шагом пошел по улице. Он увидел, что Маккензи стоит внутри воронки, края которой доходят ему до пояса. Этот долговязый верзила держал в руке кабель в металлической оплетке, тянущийся от раскрытого алюминиевого чемоданчика, который лежал на земле у самых его ног. На другом конце кабеля имелась миниатюрная камера, передающая изображение на высококонтрастный экран внутри чемоданчика. Этот прибор и назывался «Микровайпером», по сути безотказный переносной микроскоп с тысячекратным увеличением.

— Взгляните сами, — предложил Маккензи. — Я нашел какой-то обломочек, вплавленный в нижний слой асфальта. И вывел его изображение на экран.

Бакстер спрыгнул в кратер и встал на колени рядом с прибором.

— Это монтажная плата, — проговорил Маккензи, указывая на зазубренный кусочек небесно-голубого пластика, заполнивший экран. — Из мобильного телефона, который использовали, чтобы взорвать бомбу. В разных местах вокруг я нашел и другие кусочки. Просканировал их все, а затем совместил картинки, приставив одну к другой. Конечно, некоторых кусочков не хватает, но, кажется, у нас уже кое-что вырисовывается.

— Похоже, это серийный номер?

— Сорок пять, семьсот тринадцать, — подтвердил Маккензи. — Не хватает нескольких цифр в самом начале. Тот кусочек, по-видимому, уничтожен. А жаль.

— Какой марки был телефон?

— Пока не выяснили. Нужно послать вещдоки в лабораторию. Там их проверят на сходство с имеющимися образцами.

Каждый телефон имеет монтажную плату, каждая монтажная плата имеет серийный номер. Дальнейшее изучение особенностей этой платы позволит определить производителя. После этого уже дело техники выяснить, где продавались телефоны с монтажными платами, у которых номер заканчивается на 45713. Суть дела в конечном итоге состоит в том, чтобы определить точно, где этот телефон продавался, какой номер имела его сим-карта, и таким образом узнать, если повезет, имя купившего его преступника. Это почти так же, подумалось Бакстеру, как проследить путь раненого зверя до его логова.

— Доставь все, что нашел, в лабораторию, — распорядился он. — Разложи по пакетам и надпиши. И оставайся там, пока что-нибудь не выяснится, а затем позвони мне. Хоть днем, хоть ночью.

И Бакстер пошел в сторону мобильного штаба. Впервые за последние сутки у него на лице появилась улыбка. Страдальческая и болезненная, но все-таки улыбка.

Дэн Бакстер почуял запах добычи.

Теперь поймать ее было лишь делом времени.

36

Грузовик остановился. Джонатан лежал неподвижно, прислушиваясь к шипению воздуха, выходящего из тормозных цилиндров, и низкому, гортанному клекоту останавливающегося двигателя. Окно было открыто, и Джонатан мог слышать шум подъезжающих и отъезжающих автомобилей и грузовиков с обеих сторон. Он ждал, когда водитель покинет кабину, но тот упорно сидел за рулем, споря с диспетчером из-за изменения маршрута. Теперь путь лежал дальше, в Гамбург, на север от Берлина.

Джонатан убрал одеяло с лица. Щурясь от яркого света, приподнял голову, желая взглянуть, что происходит вокруг. Он должен был понять, где находится. Они ехали уже около двух часов с довольно большой скоростью, и по его расчетам выходило, что позади осталось по меньшей мере километров двести. Со своего места за водительским сиденьем ему удалось разглядеть уголок рекламного щита фирмы «Шелл», а под ним дорожный знак, сообщающий, что расстояние до Брюсселя составляет шестнадцать километров. До Ахена, в Германии, было семьдесят четыре, до Кёльна — двести один. Эти цифры разожгли в нем чувство нетерпения. Всё чересчур далеко и не в том направлении. Залив полный бак, водитель может проехать все шестьсот или даже семьсот километров, прежде чем остановится для дозаправки.

Из-за неподвижного положения у Джонатана сводило судорогой руки, однако он усилием воли заставлял себя не шевелиться. Он не мог позволить себе стычку с шофером. Во всяком случае не здесь, где на него обратили бы внимание десятки людей, — да и велика была вероятность, что где-то поблизости находится полицейский. Нет, ему следует прятаться как можно дольше.

Как раз в этот момент водитель перестал говорить по телефону с диспетчером. Но вместо того чтобы вылезти из кабины, он повернулся на кресле и потянулся в сторону лежанки. Джонатан рывком натянул одеяло на голову и задержал дыхание, пока водитель рылся в своих книгах, журналах и газетах, валяющихся на постели. Наконец послышалось довольное бормотание, когда тот нашел что хотел: бортовой журнал, который лежал в нескольких сантиметрах от головы Джонатана.

Наконец дверь кабины открылась и водитель вышел. Джонатан отбросил одеяло и сел. Ловя ртом воздух, он пополз по лежанке к пассажирской дверце, чтобы посмотреть в окно. В боковом зеркале он увидел водителя, откручивающего крышку бака. Затем он вставил в нее заправочный пистолет и отошел к задней части кузова, где опустился на колено, проверяя давление в шине. Подходящий момент настал.

Джонатан перебрался на переднее сиденье, открыл пассажирскую дверцу и спрыгнул на землю. Совсем близко, не более чем в двух метрах от него, стоял «пежо»-седан, украшенный оранжево-синей эмблемой бельгийской полиции. За рулем сидел полицейский. Другой стоял рядом, набирая бензин и перекрывая проход к передней части грузовика. Джонатан какое-то время колебался, не отпуская дверцы, затем пошел в противоположном направлении. Секундой позже водитель обошел грузовик сзади и столкнулся с Джонатаном нос к носу.

— Эй, что ты тут делаешь? — громко спросил он по-итальянски.

Джонатан, улыбаясь, пошел прямо на него. Он не сомневался, что полицейские смотрят в его сторону, и понимал, что они смотрят внимательно. Водитель, седовласый человек лет пятидесяти, если не больше, был в плохом настроении из-за пререканий с женой и начальством. Джонатан вспомнил об ученых книгах и о газетах в кабине. Несомненно, он имел дело с человеком образованным. Такому можно было выложить всю правду.

— Я тут проехал из Англии на вашем грузовике, — ответил он на заданный ему вопрос на беглом, хоть и не очень изящном итальянском. — Прошу меня извинить. Конечно, мне следовало спросить разрешения, но я боялся, что вы откажете, и не хотел рисковать. Я на мели, а мне нужно добраться до Рима, повидаться со своей девушкой. Увидел ваши номера и подумал, что подвернулся недурной шанс.

— Я еду в Гамбург.

— Да, я слышал. Потому и решил, что пора слезать. — При этих словах Джонатан повел глазами в сторону полиции. — Прошу вас, синьор!

— И откуда ты? — спросил итальянец теперь более тихим голосом.

Джонатан понял, что речь идет о гражданстве. Забавно, что на такой вопрос приходилось отвечать человеку, по существу оставшемуся без родины.

— Из Америки.

Краем глаза Джонатан увидел, как полицейский направился в их сторону.

— В чем дело, мсье? — спросил он по-французски водителя.

Водитель фыркнул, не спуская глаз с Джонатана.

— Все в порядке, — наконец ответил он, тоже по-французски.

— Вы уверены?

— Да. — Водитель встал на колено и принялся откручивать колпачок с ниппеля. Когда Джонатан проходил мимо, он поднял на него взгляд. — Твой итальянский не так плох для американца, — сказал он по-английски. — А теперь исчезни.

— Спасибо.

Джонатан пошел к киоску. С каждым шагом он ожидал, что его окликнет кто-нибудь из полицейских. Попросит показать удостоверение личности и обнаружит, что у него нет паспорта. Тогда у него заберут водительские права и велят посидеть в полицейской машине, пока не наведут справки. Наверное, так и будет.

Но никто из полицейских ничего не сказал. Джонатан остался на свободе. Во всяком случае пока.

В киоске Джонатан купил бритву и крем для бритья, два апельсина, сэндвич с колбасой, минеральную воду, зубную щетку и пасту. Киоск был частью целого торгового комплекса, протянувшегося вдоль шоссе. Там были также ресторан сети «Мовенпик», магазин одежды, ряд лавочек, торгующих сувенирами для туристов, магазин электроники и несколько торговых автоматов с сигаретами. Он прошелся по всем, приобретя новые брюки, рубашку, ветровку и кепку-бейсболку. Потом он завернул в туалет и заперся в кабинке. Ему хватило десяти минут, чтобы подстричь волосы, оставив короткий ежик. Так ему удалось разделаться с сединой. Потом нанес крем-автозагар, тщательно распределил его но лицу, так чтобы цвет получился натуральный и лицо не слишком контрастировало с более бледным оттенком кожи на груди и шее. Наконец отыскал телефон-автомат и вызвал такси.

Прошло пятнадцать часов с тех пор, как ему удалось ускользнуть от Грейвза, и он не сомневался, что его имя уже красуется по всей Европе в самой верхней части списка разыскиваемых преступников. Однако он знал достаточно о европейских правоохранительных органах и еще больше о чиновниках и госучреждениях, чтобы слишком сильно тревожиться. Потребуется немало времени, чтобы передать информацию в гостиницы, в фирмы проката автомобилей, в аэропорты и так далее. На каком-то этапе Грейвз проследит, чтобы его банковские счета были заморожены. Но все это произойдет не сразу.

Джонатан рассчитал, что у него есть двадцать четыре часа, чтобы добраться до нужного места.

Часом позже он уже прибыл в Брюссельский аэропорт. А еще тридцать минут спустя подписывал документы на взятый напрокат «ауди»-седан. Клерк положил перед ним на стойку ключи и проговорил:

— Еще один, последний вопрос, сэр.

— Да?

— Надеюсь, вы не собираетесь ехать на этой машине в Италию?

— А это разве запрещено?

— Конечно нет, но в таком случае мы будем настаивать на более дорогой страховке. Увы, там случается столько краж. И автомобили, взятые напрокат, угоняют в первую очередь.

— Но как отличить, взята машина напрокат или нет? — спросил Джонатан.

— По номерам. В Бельгии, например, все номера сдаваемых в аренду машин начинаются на шестьдесят семь. И то же самое в других странах.

Джонатан принял информацию к сведению — вдруг пригодится в будущем.

— Нет, в Италию я не собираюсь, — солгал он. — Собственно, мне нужно в Германию. В Гамбург. Говорят, замечательный город.

— Желаю приятного путешествия, доктор Рэнсом, — сказал клерк.

Джонатан кивнул и отошел от стойки. Уроки, преподанные Эммой, не прошли зря.

37

— Пять дней. И мы не знаем где, когда и как. Известно лишь, что Роберт Рассел опасался попытки нападения на одну из атомных электростанций, и, насколько мы можем судить, скорее всего, не зря. — Засунув руки в карманы, Чарльз Грейвз быстро шел по взлетной полосе к ожидающему их самолету.

С моря дул порывистый ветер, наполняя воздух мелкими брызгами. Было всего два часа дня, но, несмотря на чистое, безоблачное небо и яркое солнце, воздух оставался прохладным.

— Я знаю только одно, — проговорила Кейт.

— Что именно?

— Мы с самого начала ошибались…

— В чем же?

— Во всем.

Грейвз остановился:

— А я уверен, что хоть мы несколько отстаем от событий, но тем не менее находимся на правильном пути.

— Вот как? Тогда ответьте мне вот на какой вопрос. За кем охотилась Эмма Рэнсом? За Ивановым или за Мишей Дибнер?

— За Ивановым, само собой разумеется. И в качестве доказательства я могу предъявить бомбу с двадцатью килограммами первосортного семтекса.

— Но разве Рассел не полагал, что нападение готовится на Мишу Дибнер? Ведь именно с ней он и хотел поговорить…

— Его сведения оказались неточными. Такое случается сплошь и рядом. На этот раз он допустил ошибку. Что здесь странного?

— И все-таки, наверное, мы оба ошибаемся. Вспомните ключевые слова: «Виктория Биар». Возможно, это и есть цель террористов. Министерство по делам бизнеса, предпринимательства и реформ в области госрегулирования. Именно там размещается британская служба, отвечающая за ядерную безопасность, и там же предполагалось провести экстренную встречу их представителей с эмиссаром из МАГАТЭ.

— А Иванов, российский министр внутренних дел? Как вы объясните, что он так «своевременно» появился в том же месте?

— Никак, — ответила Кейт. — Я пока не понимаю. Давайте займемся Мишей. Во время взрыва та находилась внутри здания, но в нем не осталась. Не могла остаться.

Грейвз кивнул. В его глазах появилось понимание того, к чему клонит Кейт.

— Почему?

— Таков порядок. В случае взрыва или теракта требуется немедленная эвакуация близлежащих государственных и правительственных учреждений. Вы же сами видели, что делалось на Виктория-стрит через пять минут после того, как автомобиль взлетел на воздух.

— Там людей было тьма тьмущая, черт побери. У меня возникло ощущение, что в тех зданиях работает половина Лондона.

— Вот именно. И я готова держать пари, что Миша со своими коллегами из МАГАТЭ находилась в этой толпе.

— А мы можем утверждать это на все сто? — Сомнений в правоте Кейт у Грейвза больше не оставалось, но ему нравилось задавать провокационные вопросы.

— Нет, — Кейт говорила медленно, тщательно подбирая слова. Она прекрасно понимала, что все ее предположения строятся на зыбком песке. — Но что если Эмма Рэнсом просто хотела выманить Мишу и прибывших с ней сотрудников МАГАТЭ на улицу?

— И нападение на Иванова просто оказалось способом этого добиться?

— Вот именно.

— Это означает следующее: внутри здания, скорее всего, находилось нечто исключительно ценное. И Эмме нужно было это добыть.

— И это нечто привезла с собой Миша и ее команда из МАГАТЭ.

Грейвз вытащил мобильник из кармана куртки и нажал кнопку вызова:

— Найдите мне майора Эванса, Управление К.

Кейт осталась стоять рядом с Грейвзом. Управление К занималось в МИ-5 охраной и безопасностью всех правительственных учреждений в британской столице.

— Привет, Блэки. Говорит Чарли Грейвз. Я включил громкую связь. Тут немного ветрено, так что говори, пожалуйста, погромче. Я со старшим инспектором Кейт Форд из полиции. Мы раскручиваем ниточку, ведущую к вчерашнему взрыву. Один короткий вопрос. Не произошло ли чего-нибудь необычного во время или сразу после эвакуации людей из того самого дома номер один по Виктория-стрит? Из Министерства по бизнесу и предпринимательству? Не произошло ли какой-нибудь кражи?

— Так оно и есть, — прозвучал в трубке бесцветный голос с аристократическим британским выговором. — Тут у нас черт знает что творится. Во время эвакуации кто-то пробрался в здание, проник в помещение, где работают ребята из службы ядерной безопасности, и выкрал кое-что крайне важное.

— Можете сказать поподробнее?

— Как официально объявлено, из комнаты заседаний на четвертом этаже было украдено несколько портфелей и дорожных сумок.

— Они принадлежали людям из МАГАТЭ?

— Откуда, черт побери, вам это известно? Это совещание считалось крайне секретным…

— Поехали дальше, Блэки. Что находилось в портфелях?

— Отключи громкую связь, — попросил Эванс.

Грейвз нажал кнопку. Кейт с тревогой наблюдала, как каменеет его лицо. Полковник поблагодарил коллегу и сунул мобильник в карман.

— В чем дело? — спросила Кейт. — Вы как будто увидели привидение.

— Черт с ними, с этими самыми портфелями да сумками. Все дело в том, что́ в них находилось. Кто-то завладел несколькими ноутбуками, принадлежащими сотрудникам Департамента ядерной безопасности МАГАТЭ.

— Эмма Рэнсом.

— Кто же еще!

— И почему переполох? Что именно находилось в этих ноутбуках?

Грейвз нервно сглотнул и посмотрел на нее в упор хмурым взглядом:

— Практически всё.

38

Никому бы не доставило удовольствия наблюдать, как Лев Тимкин занимается любовью. Начать с того, что Тимкин страдал ожирением. Кроме того, это был уродливый коротышка, волосатый, как мингрельский медведь. Но эти отвратительные физические особенности казались ничем по сравнению с его первобытным урчанием. В порыве страсти этот человек производил такие душераздирающие звуки, которые заставили бы покраснеть даже морского слона в наивысшей стадии сексуального возбуждения.

— Убавьте громкость, — попросил Сергей Швец.

Со своего заднего сиденья автомобиля «БМВ-стретч»-седан Швец беспрепятственно наслаждался идеальной картинкой на экране сверхсовременного узла связи, встроенного в приборный щиток. Перед ним было изображение, транслируемое с высокой степенью разрешения из спальни Тимкина. «Звук и свет» — так окрестили ее сотрудники Управления С. Швец установил подобные системы наблюдения в доброй сотне квартир по всему городу. Ничего не поделаешь, за противником нужно приглядывать. Шофер послушно уменьшил звук.

— Господи, ты только посмотри на него! — проворчал Швец. — Да москвички будут мной прямо-таки облагодетельствованы. А жира в нем хватит, чтобы на зиму снабдить целую сибирскую деревню.

Водитель припарковал машину напротив дома на Кутузовском проспекте, где жил Лев Тимкин. Здание было построено в тридцатые годы, когда Сталин задумал придать Москве западный облик, и оно вполне вписалось бы в городской пейзаж где-нибудь в районе площади Этуаль в Париже или на бульваре Курфюрстендамм в Берлине.

Тимкин положил начало своему состоянию в счастливые девяностые, когда был полковником КГБ и ведал поставками и производством вооружения. Когда КПСС прекратила свое существование, он прибрал к рукам уйму заводов, выпускающих все, от пуль до бомбардировщиков, и стал продавать это добро тому, кто больше заплатит, то есть, как правило, африканским диктаторам, которым требовались очень убедительные аргументы, чтобы отстранить от власти своих соперников. В скором времени Тимкин сменил полковничью форму на костюм бизнесмена и покинул Южное командование армии, размещавшееся в ничем не примечательном городе Минске, переехав заниматься частным бизнесом в Москву, или в «Центр», как называют россияне свою столицу.

Когда его благосостояние возросло еще больше, он переметнулся на ниву политики. Уроженец Санкт-Петербурга и в прошлом чемпион по дзюдо (кажется, теперь там все чемпионы по дзюдо), Тимкин заключил союз еще с одним сыном севера по имени Владимир Путин и в обозе этого бывшего шпиона пробрался к самым вершинам власти. Его карьера протекала стремительно. Сперва место в Думе. Затем назначение в правительство. Наконец, он стал советником и получил возможность влиять на принятие действительно важных решений.

В последние три года Тимкин служил первым помощником президента, и его главной обязанностью стало дружить со множеством западных нефтяных компаний, приглашенных в Россию для модернизации ее дряхлеющей инфраструктуры и эксплуатации богатых нефтяных ресурсов. Его работу все считали настолько успешной, что он представлялся наиболее вероятным преемником президента, когда тот через два года уйдет с поста.

— Что мы ей дали? — спросил Швец, не сводя глаз с монитора.

— Цианид.

— Разве мы им еще пользуемся?

— Самый быстрый вариант. Когда запашок выветрится, обнаружить яд в крови практически невозможно. Создастся полное впечатление, что Тимкин умер от сердечного приступа. Ни у кого не возникнет никаких сомнений.

Швец наклонил голову, чтобы лучше видеть конвульсии извивающейся плоти:

— Как она это сделает?

— Какая вам разница?

— Валяй рассказывай.

Водитель вкратце ввел его в курс дела. На этот раз у Швеца не нашлось комментариев.

Начиная с одиннадцатого века матушку-Русь раздирала борьба правивших ею кланов. Растянувшаяся на одиннадцать часовых поясов и населенная пятьюдесятью национальными меньшинствами, Россия оказалась просто слишком большой для того, чтобы ею управлял один человек или одна семья. Иван Грозный полагался на то, что за неукоснительным исполнением его воли присмотрят феодалы. Петр Великий полагался на слой дворян, именуемых боярами. Каждый наделял своих приверженцев обширными землями в награду за верность и, таким образом, покупал их лояльность.[9]

В двадцать первом столетии мало что изменилось.

На первый взгляд Россия оставалась такой же монолитной, как прежде. Новая, современная Российская Федерация стала демократическим государством западного типа, с президентом, избираемым общенародным голосованием, и с двухпалатным парламентом. Но внешность обманчива. Подспудно страна представляла собой котел, в котором кипели страсти и сталкивались различные интересы. На смену воеводам пришли главари мафии. На смену боярам — генеральные директора корпораций. Земля перестала быть ходовым товаром, но ее место заняли деньги, предпочтительно в виде акций крупных компаний, деятельность которых основывалась на расхищении природных богатств России — нефти, газа и леса. И ФСБ, национальная служба безопасности, по уши погрязла в интригах, пытаясь одолеть всех и вся в борьбе за благосклонность президента.

Россия была, есть и будет страной, управляемой кланами. Венценосец должен быть жаден до власти, этим качеством никто не обладал в большей мере, чем Сергей Швец, глава ФСБ. Он уже давно устремил свои взоры на горностаевую мантию, хранящуюся в Кремле, и ничто меньшее, чем президентство, его не устраивало.

В это холодное и дождливое московское утро на его пути стояло три человека. Один из них в коматозном состоянии лежал в лондонской больнице. Другой путешествовал по казахстанским газовым промыслам и вечером должен был вернуться в Москву. Третьему, Льву Тимкину, первому помощнику президента, предстояло сейчас умереть.

Швец наблюдал. Его агентка отлепилась от Тимкина и скользнула вниз. Тимкин открыл рот, и Швец услышал его рычание — это при выключенном-то звуке! Тимкин выгнул спину, глаза выпучились в экстазе. Женщина подняла голову и приникла к его губам, поглаживая рукой его щеку.

Швец содрогнулся, представив, что это в его рот сейчас была засунута смертоносная капсула, только что раздавленная о зубы, и теперь яд начинает проникать в организм.

Тимкин оттолкнул обнаженную женщину и попытался встать. Та осталась на коленях и наблюдала, как Тимкин валится на пол и застывает.

Сергей Швец похлопал шофера по плечу:

— В Ясенево!

По дороге он смотрел в окно.

Одним стало меньше.

Двое на очереди.

39

Ресторан «Сабатини» сверкал в безоблачной римской ночи, словно драгоценный камень. Шеренги накрытых белыми скатертями столиков купались в сиянии китайских фонариков, рядами висящих над ними. На другой стороне площади Пьяцца ди Санта-Мария возвышался величественный фасад базилики с одноименным названием. До полуночи оставался всего час, но этот уличный ресторан был набит битком. Оживленные громкие голоса пришедших туда поужинать смешивались со звоном ножей и вилок, а также со звуками торопливых шагов суетящихся официантов, создающих атмосферу жизнерадостного праздничного застолья.

Среди довольных посетителей выделялась группа людей, которые веселились более остальных. Всего восемь человек — трое мужчин и пять женщин. Кавалеры были загорелы и элегантно одеты; по возрасту и манерам их можно было принять за сделавших успешную карьеру интеллектуалов. Самому молодому исполнилось лет сорок пять, самому старшему — лет шестьдесят, но в каждом из них жизнь по-мальчишески била ключом, что вообще типично для итальянцев. Их дамы были много моложе — им едва перевалило за восемнадцать — и очень красивы, со вздернутыми носиками, явно неримскими, и с эффектными бюстами, гордо выставленными на всеобщее обозрение.

Официант, ужом проскользнувший через толпу, вручил сидящему во главе стола записку:

— Доктору Лацио от ожидающего в баре друга.

Доктор Лука Лацио сперва попробовал прочесть записку невооруженным глазом, а когда это ему не удалось, выудил из внутреннего кармана шелкового блейзера бифокальные очки и вновь уставился на листок. Лацио в свои пятьдесят выглядел сущим Аполлоном: волосы, словно вороново крыло, пожалуй даже чересчур черные, зеленые глаза и очень волевой подбородок, правда тоже немного слишком. Он быстро пробежал записку и повернулся в сторону бара, где у стойки толпились желающие выпить. Извинившись, он встал и пошел туда.

Сидя на высоком табурете, Джонатан еще издалека увидел приближающегося Лацио. При всей накопившейся усталости, он почувствовал, как по всему телу прокатилась волна энергии при виде человека, который, как хотелось верить, поможет ему приблизиться к Эмме еще на один шаг. Он приподнялся на табурете, и Лацио тут же остановился как вкопанный.

— Не тот, кого вы ожидали увидеть? — проговорил Джонатан.

Лацио скомкал записку:

— Пожалуй, я едва ли назвал бы вас «старым другом».

— Еще будет время попрактиковаться.

В словах Джонатана Лацио услышал напоминание об оказанной некогда услуге. Он пожал плечами, давая понять, что признает за собой должок:

— Я ни разу не выпил с тех пор, как мы виделись в последний раз, так что весьма вам обязан за это. — С этими словами Лацио протянул руки, чтобы заключить Джонатана в несколько запоздалые объятия и расцеловать в обе щеки.

Лацио входил в число тех врачей, которые время от времени принимали участие в работе миссий, рассылаемых по всему свету организацией «Врачи без границ». Шесть лет назад он работал в Эритрее под началом Джонатана в одном из лагерей беженцев. Когда несколько пациентов доктора Лацио умерли при подозрительных обстоятельствах, Джонатан обнаружил, что итальянский врач оперирует, будучи пьяным, и в ожидании надлежащего расследования отстранил его от работы. Между тем среди местных жителей поползли слухи. Толпа схватила доктора Лацио и собиралась расправиться с ним в соответствии с тамошними понятиями. Джонатан тогда вмешался и лично сопроводил его до самолета, вылетающего в Рим. Благодарный за спасение жизни итальянец пообещал никогда больше не пить. С учетом всего этого, услышанное Джонатаном не могло не радовать.

— Приятно слышать, что ваши дела пошли на лад, — произнес Джонатан.

— Что вы делаете в Риме? — Лацио пробежал взглядом по бару. — И где Эмма? Я думал, вы проводите отпуск только в горах.

— Иногда мы делаем исключения, — ответил Джонатан, но про Эмму ничего не сказал.

— Простите, что учу вас жить, но, кажется, вам глоток горного воздуха сейчас бы не повредил.

Джонатан взглянул на свое отражение в зеркале позади барной стойки. Он провел много часов за рулем, и вокруг глубоко запавших глаз теперь виднелись темные круги.

— Ничего, все в порядке.

— Итак, — перешел к делу Лацио, — скажите, наша встреча случайна?

Джонатан допил пиво и мотнул головой:

— Я позвонил вашей жене и сказал, что мне срочно надо с вами увидеться. Она и подсказала мне, где вас найти. Вообще-то, она думает, что у вас дружеский ужин с коллегами из больницы.

Оглянувшись, Лацио посмотрел на друзей.

— Да, с ними, — пожал он плечами. — А как вы? По-прежнему работаете за гроши?

— Я вернулся в Восточную Африку, на этот раз в Кению.

— Так вы здесь из-за этого? Приехали напомнить, что со мной тогда произошло?

— Я здесь для того, чтобы попросить вас об одолжении.

Лацио это показалось забавным:

— И что же я могу сделать для великого доктора Джонатана Рэнсома?

Джонатан придвинулся к Лацио поближе, так близко, что почувствовал запах его одеколона и увидел у него на голове, у самой кожи, седые корешки волос.

— Дело касается Эммы. Она была здесь несколько месяцев назад, и с ней случилось несчастье, потребовавшее хирургического вмешательства. Мне нужно знать, в какой больнице она лечилась.

— Что же стряслось?

— Ее ограбили и ударили ножом.

— Эмму? Мне всегда казалось, что она может постоять за себя как никто другой.

— Обычно так и случается. Но не всегда.

Лацио покрутил цепочку на шее.

— Так почему вы обратились ко мне? Разве она сама не помнит?

— Мы с Эммой больше не вместе.

Лацио поразмышлял над тем, что услышал.

— Прекрасно, — наконец сказал он. — Я помогу вам найти больницу, где лечили вашу жену. Это нетрудно. Утром сделаю несколько звонков. — Он уже направился было назад, к своему столу, но затем обернулся. — А кстати, вливайтесь в нашу компанию! Тут у них такая камбала, просто пальчики оближешь.

— Мне нужно выяснить, где ее лечили, немедленно, — проговорил Джонатан. — Скажите вашим друзьям, что дело не терпит отлагательства. Ведь они же врачи? Должны понять.

— Вы хотите слишком уж многого.

— Что вы, это только начало.

Лацио громко вздохнул:

— Хорошо, но сперва мне нужно сходить в туалет.

— Конечно-конечно, — согласился Джонатан, кладя руку ему на плечо, — но, перед тем как туда пойти, передайте мне свой кошелек.

— Кошелек? — возмутился Лацио. — Ну уж нет!

Но Джонатан с силой погрузил свои пальцы в дряблую плоть собеседника, позволив на сей раз выплеснуться малой толике той ненависти, которую он испытывал к этому человеку. Лацио, сморщившись от боли, вручил Джонатану бумажник из крокодиловой кожи.

— Через две минуты, — проговорил Джонатан, — жду вас у входной двери.

И он стал пристально наблюдать, как Лацио шествует сквозь толпу, этакий образец элегантности и хороших манер. Затем перед его мысленным взором предстала картина совсем иного рода, на которой тоже присутствовал доктор Лацио. Он увидел, как того волокут по грязной дороге разъяренные люди, вооруженные дубинками и мачете. Услышал, как Лацио вопит, умоляя о помощи. Его восхитительно ухоженные волосы были тогда растрепаны, лицо расцарапано, рубашка порвана в клочья. Тогда этот итальянец не выглядел обходительным и учтивым, подумалось Джонатану.

Он раскрыл бумажник и посмотрел на водительское удостоверение. Бегающий взгляд, дежурная улыбка, неискреннее выражение лица. Ложь сквозила в каждой черточке.

Джонатан спрыгнул с табурета и бросился, проталкиваясь сквозь толпу, к туалету. У входа он помедлил и осторожно приоткрыл дверь.

— Он здесь, я вам говорю, — донесся до него голос Лацио, запершегося в кабинке. — Доктор Рэнсом, тот самый! Который разыскивается в связи с терактом в Лондоне. Нет, я не сошел с ума. Я его знаю. Я тоже врач. Мы с ним вместе работали. Он тот самый человек, которого показывали в новостях…

Джонатан пинком ноги распахнул дверцу кабинки, вырвал телефон из руки Лацио и прервал звонок.

— Оставь меня в покое! — закричал Лацио. — Ты от меня ничего не добьешься. Ты не можешь меня заставить тебе помогать. Что ты там натворил? Ты террорист!

Джонатан толкнул его к стене. Голова доктора ударилась о кафельную плитку, и он, оглушенный, посмотрел на Джонатана.

— Послушай, что я скажу, — процедил Джонатан, сжав горло Лацио. — Я не имею никакого отношения к теракту, происшедшему в Лондоне. Ни малейшего! Понятно? А на тебя у меня кое-что есть. Пятеро пациентов умерли по твоей милости лишь потому, что ты был слишком пьян, чтобы прооперировать их как следует.

— С тех пор прошло много лет, — возразил Лацио. — Эта история поросла быльем. С тех пор я веду трезвую жизнь. Никто даже тогда не выдвинул против меня обвинений, не выдвинут и сейчас. Ты что, привезешь из Африки кучу черномазых, чтобы те подтвердили твои показания? У тебя нет доказательств, а я стану все отрицать, и мне поверят. Да кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать? Я сам видел, как тебя показывали по телевизору. Ты в розыске.

Джонатан ослабил хватку, и Лацио прижался к стене. Разумеется, он был прав. На его месте никто не стал бы ему помогать. Лишь в это мгновение Джонатан до конца понял, что ему никогда больше не суждено вернуться к своей работе, ни в рядах «Врачей без границ», ни где-то еще. И виной тому станет не должностное преступление, совершенное в какой-нибудь стране Третьего мира. Нет, над ним будет всегда дамокловым мечом висеть террористический акт, совершенный против государственного чиновника, взрыв, унесший жизни семи человек. Повинен он в нем или нет, но он останется навсегда запятнан уже только тем, что его имя оказалось упомянутым в связи с этим преступлением.

И тогда ему пришла в голову мысль, что если все считают его преступником, то не остается ничего иного, как самому начать действовать соответствующим образом. Сунув руку за спину, он вытащил пистолет, отобранный у Пруденс Медоуз, и ткнул им в живот Лацио:

— Последний шанс.

Тут Лацио впервые испугался всерьез.

— Ладно, ладно, я помогу, — закивал он.

Джонатан засунул ему дуло еще глубже под ребра:

— Успел рассказать полицейским, где мы?

Лацио помотал головой:

— Не успел.

— Это правда?

Лацио яростно закивал.

— Хорошо. Тогда давай выбираться отсюда, — сказал Джонатан. — Проведешь меня к своей машине, и мы отправимся в твой офис. Если не станешь валять дурака, к утру мы закончим. Я исчезну из твоей жизни, и ты больше никогда меня не увидишь. Договорились?

— Ладно, договорились.

Придерживая Лацио за локоть, Джонатан вывел доктора из ресторана. На тротуаре кучками стояли молодые люди, они курили, смеялись, о чем-то спорили. Мимо проносились мопеды.

— В какой стороне твой автомобиль?

Лацио в нерешительности посмотрел направо, потом налево.

— В какой стороне? — настойчиво повторил Джонатан.

Лацио указал на серебристый «феррари», припаркованный с нарушением правил в десяти метрах от них.

— Вот он.

— Ну конечно.

И тут Джонатан услышал вой сирены и посмотрел через плечо. С другой стороны площади въезжал «фиат», принадлежащий итальянскому корпусу карабинеров. Он сбросил скорость, чтобы не задавить прогуливающихся пешеходов. Джонатан посмотрел в глаза Лацио, — конечно, мерзавец солгал.

Лацио вырвался и побежал вдоль по улице. Джонатан, запнувшись о булыжник, чуть не упал, но, с трудом удержав равновесие, ринулся его догонять. Уже шагов через десять он нагнал бывшего коллегу и изо всех сил швырнул к стене базилики:

— Ну, давай. Кричи. Другого случая не будет. Если ты так уверен, что всем наплевать на ту историю, зови на помощь полицию.

Лацио бросал по сторонам отчаянные взгляды, но молчал.

— Залезай в машину, — приказал Джонатан, — или я тебя пристрелю. Прямо здесь. Прямо сейчас.

— Ладно, — сдался Лацио. — Но в таком случае нам лучше поторопиться.

40

Частный кабинет доктора Луки Лацио располагался в построенной из известкового туфа трехэтажной вилле в Париоли — престижном районе на севере Рима, примыкающем к садам виллы Боргезе. В отличие от бьющей ключом ночной жизни в Трастевере, районе узких средневековых улочек на западном берегу Тибра, тут улицы выглядели сонными и мирными, поскольку на здешних извилистых и тенистых аллеях стояли преимущественно деловые офисы и частные резиденции.

Лацио отпер дверь и впустил Джонатана в вестибюль.

— Так что же произошло? Тебя не стали бы показывать по Си-эн-эн просто так.

— Произошла ошибка, — ответил Джонатан.

— Похоже, очень большая ошибка.

Джонатан прошел вслед за Лацио мимо регистратуры, и они углубились в лабиринт коридоров. Лацио теперь стал дерматологом, и его амбулатория напоминала скорее дневной водный курорт, нежели медицинское учреждение. Повсюду виднелись пальмы в кадках и плакаты с изображениями мужчин и женщин с упругой изумительной кожей, которые рекламировали преимущества того или иного вида лазерного лечения.

Лацио дошел до конца коридора и зажег свет в кабинете.

— Так это связано с ней? — спросил он, бросая ключи на письменный стол. — С Эммой?

— Похоже на то. — И Джонатан пристально посмотрел на итальянского коллегу, чувствуя, что тот чего-то недоговаривает. — Стало быть, ты знал?

— Знал о чем?

— Об Эмме. Чем она занимается.

— Она ведь работала с тобой вместе, да?

Джонатан подождал пару секунд, пытаясь увидеть на лице Лацио хоть какое-то подтверждение своей догадки, но ничего не смог разглядеть.

— Лучше тебе в это не влезать.

— Поверю на слово. — Лацио сел и включил компьютер. — Итак, друг мой, что мы ищем?

Джонатан обошел стол и встал рядом с ним:

— Эмма рассказывала, что в свой последний приезд в Рим была ранена.

— Так, значит, говоришь, ножевая рана?

— Да. Уверен, она не могла обойтись без неотложной медицинской помощи. Мне нужно выяснить, где она лечилась и у кого. Скажи, у тебя есть доступ к архивным записям приемных покоев?

— В Центральном архиве таких сведений нет, но я состою в приятельских отношениях со всеми главными хирургами, работающими в основных больницах города. Если я им назову имя Эммы, они в считаные минуты сообщат, лечилась она у них или нет. Так, говоришь, архивные записи приемных покоев… Сейчас посмотрим…

— Эмма не назвала в больнице своего настоящего имени.

Лацио перестал печатать и поднял глаза на Джонатана:

— Вот как?

— Ее бы не приняли под именем Эмма Рэнсом, — подтвердил Джонатан, — она воспользовалась каким-то другим. Посмотри-ка на Эву Крюгер или на Кэтлин О'Хару.

Эмма звалась Эвой Крюгер в Швейцарии, когда выдавала себя за представителя машиностроительной фирмы, тайно производящей и поставляющей в Иран высокоскоростные центрифуги для обогащения урана. Об имени Кэтлин О'Хара он знал меньше. Оно стояло в фальшивом паспорте, который хранился у Эммы. Та его называла своей «охранной грамотой», спасающей от тюрьмы.

Вместо того чтобы начать печатать, Лацио откатился на кресле подальше от стола и молча уставился на Джонатана.

— Она служила секретным агентом, — пояснил Джонатан. — Шпионкой. Работала на правительство США. Даже имя Эмма не настоящее. Я не говорил, что ее найти очень просто. В противном случае я обошелся бы без твоей помощи.

— Она замешана в той лондонской заварушке? Связана с терактом?

Теперь настал черед промолчать уже Джонатану, хотя его молчание послужило своеобразным знаком согласия с только что высказанным предположением.

— Так, значит, рассчитываешь найти ее своими силами? — спросил его Лацио. — Раньше, чем за тебя это сделает полиция?

— Твое дело — посмотреть в компьютер.

Лацио придвинул кресло ближе к столу.

— Итак, — произнес он, с каким-то особым смаком барабаня по клавишам, — назовем ее «иностранка с ножевым ранением»…

— В нижней части спины, — пояснил Джонатан и указал на себе точное место, повыше левой почечной лоханки. — Эмма говорила, что почка тоже оказалась задета. Если все обстояло именно так, значит, оперировал хирург, имеющий соответствующую квалификацию. Я сам видел шрам. Такие остаются после операции, сделанной в стационаре. И добавь, что у нее аллергия к пенициллину.

— У тебя есть фотография, которую я смог бы отсканировать и послать вместе с запросом?

Джонатан вынул из бумажника две фотографии. На одной Эмма снялась такой, какой он ее знал, — в джинсах и белой футболке, с красной банданой, повязанной вокруг шеи, а также в приподнятых на волосы солнечных очках, убравших с лица волнистые золотисто-каштановые пряди. На второй, которая была на водительском удостоверении Эвы Крюгер, перед ними предстала совершенно другая женщина: суровое лицо, гладкие прилизанные волосы, безжалостно затянутые назад, яркая губная помада, стильные очки, сквозь которые смотрели сильно подведенные глаза. Но как раз глаза и не позволяли усомниться, что и на этой фотографии тоже была Эмма.

Без каких-либо комментариев Лацио сунул фотографии в стоящий на столе сканер, затем дописал письмо и разослал по электронной почте коллегам, работающим в семи самых крупных больницах Рима и окрестностей.

— Готово, — произнес он. — Перезвоню им утром. На всякий случай не помешает убедиться, что почта до них дошла.

— Нет, сейчас, — сказал Джонатан. — Можно представить дело так, будто ты хлопочешь о родственнице одной из твоих подружек. Мне нужен ответ в течение часа.

— Опять будешь угрожать своей пушкой?

Джонатан ухватил итальянца за воротник.

— Нет, — сказал он, рывком притянув его к себе. — Я не собираюсь угрожать пушкой. Я собираюсь засунуть ее тебе в глотку и нажать на курок, если не сделаешь так, как я только что сказал.

— Пожалуй, я тебя понял.

Джонатан слушал, как Лацио звонит одному врачу за другим, сперва извиняясь, а затем самым невежливым образом требуя, чтобы разбуженный среди ночи приятель связался со своей больницей и проверил, не поступала ли к ним в приемный покой или в палату интенсивной терапии некая дама, судьба которой чрезвычайно его интересует. Лацио, словно опытный пулеметчик, так и сыпал словами — быстрыми короткими очередями, ежесекундно переходя на медицинский сленг, которым обожают пользоваться все врачи мира. Джонатан едва успевал следить за нитью их разговора. Он сильно устал, и попытки проникнуть в смысл произносимых Лацио слов утомили его еще больше.

— Эспрессо? — через некоторое время предложил Лацио. — Кофе тебя взбодрит.

— Ага, — кивнул Джонатан. — Конечно.

Лацио поднялся с кресла, и Джонатан тут же стремительно вскочил на ноги.

— Без паники, — успокоил его итальянец. — Я просто схожу в буфетную, это в другом конце коридора. Там у нас имеется, кстати, еще и холодильник. Может, хочешь перекусить?

— Хватит одного эспрессо, — проговорил Джонатан. — И поторопись.

— Одна минута, не больше.

— Хорошо.

Джонатан проводил его до буфетной. Убедившись, что там нет другого выхода, он стал прогуливаться взад и вперед по коридору, разминая ноги и стараясь взбодриться. Вскоре появился Лацио с двумя чашечками кофе эспрессо. Свою Джонатан выпил залпом.

— Еще? — предложил Лацио.

— Конечно, — ответил Джонатан. И добавил: — Спасибо.

— Пожалуйста.

Они вернулись в кабинет Лацио, и тот продолжил названивать коллегам. Через десять минут Джонатан получил долгожданный ответ.

— Так и есть, — сказал ему Лацио. — Она здесь побывала. Девятнадцатого апреля госпитализирована в больницу Сан-Карло.

Джонатан присел на краешек стула.

— Больница Сан-Карло, где это?

— Совсем рядом. Здесь, в Париоли.

— Дальше.

Лацио сделал ему знак успокоиться:

— Иностранка с описанным тобой ранением была доставлена в больницу на машине «скорой помощи» в девять сорок пять вечера и прооперирована часом позже в связи с ранением почки. Пробыла в стационаре два дня и выписалась, невзирая на совет лечащего врача остаться. При ней не оказалось никаких документов, и назвалась она именем Лара.

— Лара?

— Да.

Лара. Это имя Джонатану ничего не говорило.

— И никакой фамилии?

— Фамилии она не назвала и числилась как НП, то есть «неконтактный пациент». К счастью, медсестра, которая ее принимала, заступила на ночное дежурство сегодня вечером. Она-то и признала по фотографии твою жену.

— По которой из двух? — осведомился Джонатан.

— Не знаю, — отозвался Лацио. — А это имеет значение?

Джонатан ответил, что нет. В голове начала пульсировать кровь, и на секунду он прикрыл глаза. Лара. С чего бы вдруг такое имя? Ему подумалось, что речь вообще идет о другой женщине.

— А как насчет пенициллина? В бумагах указано, что у нее на него аллергия?

— Вот, я тут все распечатал, так что можно прочитать.

Вручив Джонатану стопку листков, Лацио присел на подлокотник его кресла. Строчка за строчкой итальянец просматривал бумаги, обращая внимание Джонатана на дату и время поступления в больницу, на рост и вес пациентки. При госпитализации Эмма указала, что ей исполнилось двадцать восемь. На самом деле ей было тридцать два. Это показалось Джонатану очень на нее похожим.

Когда Лацио дошел до подробностей относительно проведенной операции, Джонатан попросил его читать помедленнее. Ему хотелось узнать, насколько серьезным оказалось ранение.

Нож проник в брюшную полость Эммы на семь с половиной сантиметров, задев почку и полоснув по стенке желудка. В отчете говорилось, что у больной группа крови АВ с отрицательным резус-фактором и что при операции ей понадобилось перелить до трех литров крови.

Три литра. Почти две трети всей крови, содержащейся в организме.

Джонатан уронил руку с листком бумаги. Он давно привык выслушивать подобные вещи бесстрастно, не проявляя эмоций, но теперь, когда это касалось его жены, никак не мог сохранить хладнокровие.

— А может, она все-таки назвала свою фамилию?

— Абсолютно исключено.

— Здесь говорится, она выписалась без разрешения врача. Но как ей тогда удалось расплатиться за лечение?

— Кто-то за нее заплатил.

— Кто?

— Информация об этом отсутствует. Лишь говорится, что все расходы оплачены в соответствии с предъявленным больницей счетом.

Джонатан выхватил листки из рук Лацио и стал тщательно просматривать не отрываясь, пока не дошел до самой последней страницы. Счет за лечение Эммы составил примерно двадцать пять тысяч евро. Более тридцати тысяч долларов. Ему стало тяжело дышать, внезапно бросило в жар, а к пересохшему горлу подступил комок. Ну какой, интересно, доброхот оплатил ей такой счет?

Лацио наблюдал за ним с видимым участием:

— Ты хорошо себя чувствуешь? Может, еще эспрессо?

— Да, конечно, — рассеянно ответил Джонатан.

Его внимание привлекло нечто более важное, чем эспрессо. Он дошел до самой нижней строки: «Имя стороны, берущей на себя ответственность в случае преждевременной выписки». Как и сказал ему Лацио, никакого имени там не значилось. Однако там стояли буквы: «VOR S.A.».

Лацио принес еще одну чашку эспрессо. Джонатан отхлебнул из нее, не отрывая взгляда от страницы. VOR S.A. Последние буквы «S.A.» явно должны расшифровываться как «sociйtй anonyme», что по-французски означает «акционерное общество». Так, значит, заплатила какая-то фирма. Он поставил чашку и, порывшись в бумагах, вернулся к самому началу документа. Должна же в нем содержаться еще какая-нибудь информация, что-то, что могло бы пролить свет на обстоятельства дела, дать ему какую-то зацепку, подсказать, какого рода организация оплатила этот огромный счет.

И точно: в разделе «Подробности госпитализации» указывалось, что Эмму, или в данном случае Лару, привезла в госпиталь «скорая». Но откуда? Он провел пальцем по строчке, пытаясь разобрать запись, сделанную «медицинским» почерком. Прищурившись, он наконец прочитал следующее: «Пациентка подобрана на улице в г. Чивитавеккья в 20 час. 30 мин.».

— Чивитавеккья, — произнес он вслух и покачал головой.

Это был старинный порт на побережье, километрах в восьмидесяти от Рима, и он его хорошо знал, потому что там они побывали с Эммой во время медового месяца. Всего лишь одна ночь, проведенная по дороге в аэропорт. Она так настаивала, желая непременно посетить этот приморский городок, где все дышит историей. Сказала, что читала о нем в детстве и всегда мечтала туда поехать.

Чивитавеккья.

Там жили друзья Эммы. Друзья, с которыми она, вне всяких сомнений, познакомилась раньше, чем с ним.

Он посмотрел на Лацио, прикрывая рукой глаза от слишком яркого света лампы. Лицо горело еще сильнее, чем раньше, и дышать становилось все труднее. Он пощупал пульс и, к своему удивлению, обнаружил, что тот слишком частый. Наверное, всему виной усталость. Он совсем вымотался. Вот и всё. Джонатан сильно зажмурил глаза, стараясь прогнать недомогание.

— А разве нет клиники с хорошей операционной поближе к Чивитавеккье, чем больница Сан-Карло? — спросил он.

— Думаю, есть.

— Какая?

Лацио не отвечал.

— Какая? — повторил вопрос Джонатан.

В этот момент по всему его позвоночнику прокатилась волна озноба, и веки на какое-то мучительно долгое мгновение, затрепетав, сомкнулись сами собой. Он поднялся с кресла. Голова кружилась, в ушах стоял звон. И что еще хуже, он едва мог дышать. Всего секунд за пять его дыхательные пути оказались практически перекрыты. Он посмотрел на пустую кофейную чашку.

— Ах ты… — с трудом выдохнул он, ковыляя к Лацио нетвердой походкой. — Что ты мне подмешал?

Лацио попятился к двери.

— Это пенициллин, — ответил он. — У тебя ведь на него тоже аллергия. Я помню, как ты заболел и мы намучились, подбирая для тебя антибиотики. Не беспокойся. Я не дам тебе умереть. В соседнем кабинете у меня есть эпинефрин — препарат адреналина. Как только потеряешь сознание, я впрысну тебе дозу, достаточную, чтобы продержаться до приезда полиции.

— Сейчас же дай мне его! — Джонатан вытащил засунутый за пояс пистолет, но сразу уронил его на пол. Воздуха катастрофически не хватало. У него оставалась минута, не больше, затем он потеряет сознание. Он повалился на стол и при этом сшиб с него лампу. — Стул… — прохрипел он.

Лацио поколебался, потом бросился подставлять ему сзади стул. В этот момент Джонатан, собравшись с последними силами, нанес доктору сокрушительный удар в грудь и едва не вогнал того в стену. Это резкое движение помогло Джонатану набрать воздуху в легкие, и, прежде чем Лацио смог отреагировать, прежде чем он поднял руку, чтобы защититься, Джонатан изо всех сил ударил его в челюсть. Лацио соскользнул на пол и потерял сознание.

Джонатан шатаясь вышел в коридор. Силы быстро оставляли его. Толчком открыл дверь в процедурную, и, добравшись до шкафчиков, он принялся кое-как открывать дверцы. Искал препараты, которые смогли бы нейтрализовать действие пенициллина. Преднизон. Димедрол. Эпинефрин… Где он, чертов эпинефрин, о котором говорил Лацио? Ничего подходящего. Свет начал тускнеть. Джонатан припал на колено, затем с огромным трудом снова встал и невероятным усилием воли заставил себя пройти по коридору в следующее помещение. Дрожащими руками ухватился за шкафчик. И только теперь увидел название, значение которого искоркой вспыхнуло у него в мозгу. Адреналин. Он схватил коробку, смахнув десяток других, стоявших рядом на полке. Смяв ее в руке, сорвал крышку и вытащил ампулу.

Теперь нужен шприц.

Он открыл верхний ящик. Вот они. Бери сколько хочешь. Разорвав бумажную упаковку, он снял колпачок. Руки сделали это автоматически, потому что мысли блуждали где-то далеко, и перед глазами все плыло…

Джонатан заставил себя не потерять сознание и сосредоточить внимание на ампуле и на игле, которую требовалось в нее засунуть. Вот так! Готово! Он выдвинул поршень, отчаянно пытаясь набрать в шприц нужное количество гормона. У него был всего один шанс. Если адреналина ввести слишком мало — он не сможет снять шок, слишком много — вызовет пароксизмальное сердцебиение, которое разорвет аорту. Проблема заключалось в том, что и зрение начало отказывать. В глазах двоилось, даже троилось. Он понятия не имел, сколько адреналина сумел набрать в шприц.

Мир начал меркнуть.

Он куда-то скользил, скользил…

Он потянул вверх рукав рубашки, оголяя руку для укола.

Нет времени…

Потом рухнул, ударившись о пол головой. На минуту зрение вернулось. В этот момент он вонзил иглу в яремную вену и нажал на поршень.

Белизна.

Мир взорвался, превратившись в ослепительный светящийся шар… Спазм охватил все тело, пронзив позвоночник и сжав легкие. Где-то в груди стало жечь огнем, который, выстреливая вверх, стал отдаваться в голове. Яростный, нестерпимый жар, опаливший глазные яблоки, неуклонно поднимался выше. Каждый мускул напрягся. Сердце бешено колотилось, и, казалось, мозг вот-вот полезет из головы через глазные и ушные отверстия. Он открыл рот, пытаясь закричать, но из него не вылетело ни звука. Джонатан оцепенел, словно замороженный. Лицо свела судорога, превратив его в одно сплошное ротовое отверстие, через которое должна была войти смерь. Затем все прекратилось.

Черепное давление пришло в норму. Жар отступил, и Джонатан снова смог видеть. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как колотится сердце. Полежал неподвижно, ожидая, когда пульс успокоится. Наконец поднялся на ноги.

И сразу к нему вернулось осознание того, в каком незавидном положении он очутился и как важно скорее из него выпутаться.

Джонатан выскочил в коридор и поспешил в кабинет. На полу никого не было. Лацио исчез. Джонатан сгреб листки истории болезни, выскочил в коридор и, миновав регистратуру, выбежал через парадную дверь. Очутившись на площадке рядом с подъездом, он услышал визг шин и, повернувшись, разглядел пару исчезающих вдали задних габаритных огней автомобиля.

Джонатан жадно вдохнул теплый ночной воздух, посмотрел в одну сторону, потом в другую, затем повернул налево и побежал вдоль по улице, прочь из этого города.

По направлению к Чивитавеккье.

41

Миша Дибнер, директор Департамента ядерной безопасности в Международном агентстве по атомной энергии со штаб-квартирой в Австрии, сидела в полном одиночестве во главе стола переговоров в глубине катакомб Темз-хауса. Ее осанка казалась безупречной, сцепленные руки лежали на столе. Это была энергичная женщина, похожая на маленького эльфа, с шапкой крашенных хной волос и лицом таким бледным, как будто это была маска из японского театра кабуки. Глаза напоминали блестящие черные шарики. В ее личном деле указывалось, что ей пятьдесят шесть, что родилась она в Венгрии и вышла замуж за уроженца Германии. Но говорила она с американским акцентом, который свидетельствовал о долгих годах, проведенных в США.

Грейвз представил собравшихся. Осведомившись о здоровье гостьи, а также поблагодарив ее за приезд из отеля в столь позднее время, он перешел к существу дела:

— Чем было вызвано ваше решение о столь срочном приезде в Лондон?

— Мы столкнулись с проблемой, связанной с нашими системами безопасности.

— И какого рода эта проблема?

— Вы знакомы с деятельностью Департамента ядерной безопасности?

— Мне довелось сотрудничать с некоторыми вашими коллегами, когда я занимался незаконным трафиком радиоактивных материалов, — ответил Грейвз. — Урана, плутония и тому подобного. Пока я не узнал о похищенных ноутбуках, я полагал, что именно это является причиной вашего визита.

— Боюсь, это не так. Причина приезда в Лондон скорее связана с другой сферой нашей деятельности, которая сопряжена с обеспечением безопасности сооружений АЭС. И в плане эксплуатации, и в плане защиты.

Кейт посмотрела на Грейвза, который ответил ей невозмутимым взглядом.

— Нас не слишком волнует вероятность вооруженного нападения как такового, — продолжила Дибнер. — Самый крупный авиалайнер может врезаться в любое здание атомной электростанции в Европе, и ничего особенно страшного не случится: самолет, скорее всего, просто от него отскочит. Мы застрахованы от всего, за исключением разве что прямого попадания боевой ракеты с лазерным наведением. Но и тогда едва ли можно будет говорить о крупномасштабном выбросе радиации, способном причинить вред гражданскому населению. Наш нынешний приезд связан с проблемами компьютерной безопасности.

— Хакеры могут взломать систему управления атомной электростанцией? — спросила Кейт.

— Именно с этим и сопряжен самый большой фактор риска. Представьте себе, что электростанция представляет собой некий неприступный за́мок с четырьмя рубежами обороны. Чтобы пробраться через каждый из них, надо преодолеть брандмауэры, которые становятся все более и более неприступными по мере приближения к самому последнему, внутреннему кольцу. Внешний рубеж обороны — это и есть Интернет. Второе кольцо — это локальная сеть, брандмауэр, защищающий электростанцию от внешнего вторжения. Следующее кольцо самое важное. Его называют «система контроля и управления станцией», сокращенно — «СКУС». Поскольку, как вы помните, все радиоактивные материалы находятся внутри корпуса ядерного реактора и пар, который приводит в движение турбины, вырабатывается именно там, мониторы СКУСа отслеживают работу всех подчиненных систем контроля и управления, обеспечивая протекание процессов в рамках безопасных параметров. Мониторинг каждой системы осуществляется с четырех разных компьютеров, то есть имеется четверное резервирование. Если любые два из них обнаружат ошибку, связанную с нарушением правил эксплуатации, они сразу же приводят в действие все системы безопасности.

— Но это лишь три рубежа защиты, — вежливо напомнил Грейвз.

— Четвертое, — продолжала Миша, — это система защиты реактора. А уж если они откажут все вместе, остается еще система технических средств безопасности. Последняя представляет собой всю совокупность оборудования станции, которое физически предотвращает любой инцидент в случае отказа СКУСа. Именно эта самая система контроля и управления станцией заставила нас в последнее время поволноваться.

— А что, имели место случаи несанкционированного вторжения? — спросила Кейт.

— Вторжения как такового не было, но были отмечены попытки. Пока могу вам только сообщить, что некто сумел преодолеть межсетевые экраны, то есть брандмауэры, на трех станциях.

— И насколько далеко ему удалось проникнуть?

— Достаточно далеко. Конечно же, атаки были немедля пресечены. Хакерам даже близко не удалось подойти к той точке, когда они смогли бы дать системе собственную команду. Слишком уж много мы предусмотрели возможностей для выхода наших систем из строя без каких-нибудь опасных последствий. В самом крайнем случае мы можем перейти на ручное управление системами и тем самым помешать тому, кто собрался взломать их защиту.

— А удалось ли проследить, из какого места производятся эти хакерские атаки? — поинтересовался Грейвз.

— Увы, нет.

— Означает ли это, — продолжал Грейвз, — что вы приехали в Великобританию потому, что одна из упомянутых вами станций находится на нашей территории, или у вас имелась иная причина?

— Действительно, одна из подвергшихся атаке станций находится в Селлафилде,[10] в графстве Камбрия, но эта информация строго конфиденциальна.

— Понятно, — проговорила Кейт. — Так, значит, ваши контакты с Робертом Расселом не имели никакого отношения к данному визиту?

При упоминании имени Рассела у Миши Дибнер вытянулось лицо.

— Кто вам о нем рассказал?

— Вы знаете, что он убит? — спросила Кейт.

— Я прочла об этом в газете. И очень встревожилась.

Кейт пояснила:

— В ходе проведенного нами расследования мы натолкнулись на информацию о том, что он выходил на вас. Это верно?

— Именно Рассел забил тревогу и предупредил меня, что необходимо бдительнее следить за попытками проникнуть в наши системы.

— Нельзя ли немного подробнее? — попросил Грейвз.

— Он сказал, что узнал о поощряемых неким государством планах проникнуть на станцию и причинить ей ущерб. Он полагал, что объектом нападения станет одна из АЭС континентальной Европы, и упорно твердил, что это произойдет очень скоро. Однако он отказался даже намекнуть, кто именно стоит за этими намерениями.

— А почему вы ему поверили?

— Потому что за прошедшие три месяца имело место около сотни попыток хакерского взлома, и он сумел предсказать почти все. На мой взгляд, он доказал свои благонадежность и добросовестность. На совещании, которое намечалось на вчерашнее утро, мы собирались рассмотреть мероприятия, с помощью которых сумели бы усовершенствовать защиту АЭС.

— И встреча должна была состояться по адресу: Виктория-стрит, дом номер один? — спросил Грейвз.

Дибнер кивнула:

— Я узнала о его смерти только после теракта, направленного против Иванова.

— Иванов сыграл роль приманки, рассчитанной на то, чтобы завлечь нас в ловушку, — заявил Грейвз. — Нападение на него должно было заставить вас и ваших коллег покинуть здание и, таким образом, обеспечить злоумышленникам возможность беспрепятственно похитить ваши ноутбуки.

— Но это невозможно. Никто, кроме шести членов моей группы, не знал об этом совещании.

— А ваше руководство? — высказала предположение Кейт. — Насколько я понимаю, ваш приезд сюда санкционировал генеральный директор МАГАТЭ?

— Конечно, мы ничего не предпринимаем без его одобрения.

Кейт понимающе улыбнулась:

— Как давно появилось решение о приезде в Лондон?

— Неделю назад. — При этих словах Дибнер вздохнула и как-то сразу поникла. — Я понимаю, к чему вы клоните. Конечно, вы правы. О нашем предстоящем визите сюда знала уйма людей. Но позвольте мне заверить вас обоих, что я поделилась высказанными Расселом предостережениями с кем надо, и нам не удалось выявить ничего необычного, свидетельствующего о том, что предсказанный им инцидент вот-вот произойдет.

— Но потом у вас украли ноутбуки.

Дибнер опять тяжело вздохнула, потому что это замечание попало в цель. Раздался стук в дверь. Вошел служитель с подносом, на котором стояли чашечки с кофе, и раздал их присутствующим.

Грейвз отхлебнул кофе с видом человека, знающего толк в этом напитке.

— Итак, — проговорил он, — какие же тайны содержатся в ваших ноутбуках, раз они стали объектом столь тщательно разработанной операции?

Дибнер печально улыбнулась:

— Корреспонденция, отчеты о проверках в процессе эксплуатации, конфиденциальные оценки ситуации в различных странах, информация о персонале. Даже трудно представить, сколько там всего.

— Но что-то вызывает у вас особую тревогу?

— Господи, ну конечно же! — Дибнер подняла на собравшихся взгляд своих черных, глубоко запавших глаз. — В некоторых из них содержатся предусмотренные на случай чрезвычайного положения аварийные коды, которые позволяют сотрудникам МАГАТЭ обойти каждую из только что описанных мною мер компьютерной защиты.

— И какую службу они могут сослужить тому, кто ими теперь обладает?

— Теоретически тот, у кого они есть, имеет доступ к диспетчерской на любой атомной электростанции Евросоюза, не вызывая тревоги. Эти коды были введены для того, чтобы обеспечить возможность нашим специалистам управлять с их помощью станцией дистанционно в случае крайней необходимости. Но я бы не стала слишком тревожиться. Обнаружив пропажу ноутбуков, мы незамедлительно активировали механизм уничтожения данных, так что в соответствии с поступившей командой они теперь стерты с тех жестких дисков, на которых были записаны.

— И как скоро это произошло?

— Нам позволили вернуться в здание лишь в конце дня, в пять часов.

— То есть прошло шесть часов, — сказал Грейвз.

— Этого времени более чем достаточно, чтобы скопировать всю информацию, содержащуюся на жестком диске, — заметила Кейт.

— Даже зная коды, злоумышленники не смогут организовать диверсию. На всех наших атомных станциях работают лучшие в мире инженеры. У них лучшая в мире подготовка. Едва заметив, как что-то идет не так, они тут же возьмут управление станцией на себя. Последнее слово всегда остается за операторами, реально существующими людьми, а не за автоматикой.

Грейвз отодвинул стул и поднялся с места. Он подал Мише Дибнер пальто и проводил до двери. А Кейт прошла вместе с ней до конца коридора.

— Миссис Дибнер, почему вы думаете, что кто-то станет прилагать такие усилия для того, чтобы добраться до кодов, если это все равно не поможет нанести станции вред?

— В этой игре доступ к информации решает очень многое, — ответила директор Департамента атомной безопасности МАГАТЭ. — Вероятно, крадя коды, эти люди рассчитывали лучше разобраться в современных мерах безопасности. А может, просто хотели продемонстрировать нам, как мы уязвимы.

Они стояли на площадке у лифта. Наконец двери лифта раскрылись, и Миша Дибнер вошла в кабину.

— Запомните одно: если кто-то пожелает захватить АЭС, то извне этого не сделать. Для успеха такой затеи потребуется, чтобы кто-то из злоумышленников находился внутри станции. У пульта управления. А это, разумеется, немыслимо.

42

Эмма Рэнсом залегла на берегу в зарослях высокого вереска, приставив к глазам цейсовский бинокль, скомбинированный с прибором ночного видения. Расположив свой пост на самой оконечности отвесной скалы из песчаника, она разглядывала комплекс больших зданий, обращенных в сторону океана примерно в восьмистах метрах от нее. Здания стояли тремя группами, с промежутками между ними в пятьдесят метров. Со стороны все три практически не отличались друг от друга, так что казалось, будто они одинаковые. В каждой выделялись два главных строения: прямоугольное четырехэтажное из черной стали, расположенное ближе всего к океану, и прилегающий к нему сзади массивный бетонный блок с толстым куполообразным цилиндром наверху и тонкой трубой на нем.

Этот комплекс назывался «Ла Рень», то есть «Королева». Говоря языком техники, электростанция «Ла Рень» представляла собой «ядерный реактор третьего поколения», или, как его еще называют, «ядерный реактор с водой под давлением», мощностью тысяча шестьсот мегаватт. Проще говоря, это была самая современная АЭС, одна из лучших в мире, чудо современной науки, способная круглосуточно обеспечивать электроэнергией четыре миллиона человек.

Для Эммы же этот комплекс представлял собой «объект» ее задания, и больше ничего. Сменив бинокль с функцией ночного видения на камеру с тысячемиллиметровым телефотообъективом, она быстро нащелкала десяток снимков. Сам по себе комплекс ее не интересовал. Она в любое удобное время могла скачать сотни его фотографий с сайта компании «Электриситэ де Франс». Зато ее очень интересовали заграждения вокруг комплекса — как раз на них она и направляла объектив своего фотоаппарата. Скачать их изображения в Интернете не представлялось возможным. То была целая система заграждений, расположенных концентрично на расстоянии двадцати метров друг от друга. Заборы находились под напряжением, а по верху вилась колючая проволока. К каждому третьему столбу был приварен стальной короб. Внутри, как ей было известно, находились реле безопасности с собственным энергообеспечением, к каждому из которых подключались сотни датчиков вибрации, размещенных на земле через одинаковые интервалы по всему трехкилометровому периметру станции. Ни перепрыгнуть сверху, ни проползти снизу было нереально.

Положив камеру в сумку, Эмма принялась еще тщательнее обследовать весь периметр комплекса. Одета она была с головы до ног во все черное. Волосы спрятаны под шапочку из микроволокна. Неотражающая камуфляжная краска покрывала лицо. Старательно следя, чтобы расстояние до ближней ограды составляло не менее ста метров, она дошла до ведущей к воротам дороги. Встав на колени, прислушалась, не едет ли какая-нибудь машина. Ночь выдалась тихой, ни ветерка, в траве неистово стрекотали сверчки. Вот вдали раздался звук заведенного мотора. Грузовик, подумала она, слушая, как машина тронулась. Автомобильный гудок нарушил ночной покой, и она услышала, как заскрежетали раздвигающиеся ворота. Секундой позже мимо проехал грузовик. Это была большая автомашина с безбортовой платформой, какие употребляются для перевозки урановых стержней, используемых в ядерном реакторе. Эмма подождала, пока красные габаритные огни не скрылись из виду, на всякий случай оглянулась назад, в сторону АЭС, и двинулась дальше. Как раз в это время из-за поворота ей навстречу вывернул мотоцикл. Она тут же спряталась в траву, упав на живот.

— Вот черт! — ругнулась она.

Как и все атомные электростанции, «Ла Рень» была на сто процентов укомплектована персоналом в расчете на круглосуточную работу и функционировала с полной нагрузкой. Всего было пять бригад. В любое время дня и ночи две бригады подлежали вызову в случае экстренной необходимости, а еще одна занималась повышением квалификации. Каждая смена длилась по двенадцать часов: дневная — с шести утра до шести вечера, вечерняя — с шести вечера до шести утра. Ночью и днем на станции не затихала кипучая деятельность. Эмма не имела права расслабляться.

Когда пульс пришел в норму, она высунула из травы голову и осмотрелась. Убедившись, что дорога совершенно пуста в обоих направлениях, она перебежала на ту сторону и растворилась в зарослях травы. Низко пригнувшись, она шла еще несколько минут, приподнимая голову через каждые несколько шагов, чтобы понимать, где находится.

Вскоре она заметила приземистую постройку с собственной оградой. Там стояло несколько джипов зеленовато-оливкового цвета. Это была казарма. Каждая АЭС имела собственную военизированную охрану численностью от семи до пятнадцати человек. Большинство из них прежде служили в армии, а потому умели обращаться с автоматами, пулеметами, противотанковыми пушками и переносными зенитными ракетными комплексами.

Эмма казарму проигнорировала и пошла дальше. В ее тактических планах этим людям не было отведено никакой роли, а потому они не представляли для нее особого интереса. Она вовсе не собиралась устраивать кровопролитное сражение с превосходящими силами противника.

Когда она достигла самого дальнего конца периметра, перед ней открылся вид на весь комплекс — здесь обзор был наилучший. В свете луны купола цилиндров — защитных оболочек ядерных реакторов — поблескивали, точно купола старинных соборов. Атомная станция «Ла Рень» создавалась уже после событий одиннадцатого сентября, и это значило, что построена она была в соответствии с максимально жесткими требованиями безопасности. Купола, например, имели двойные корпуса, и каждый был сооружен из сталебетона метровой толщины — сущие крепости, способные выдержать прямое попадание реактивного пассажирского авиалайнера, полностью заправленного горючим и пикирующего со скоростью свыше тысячи километров в час. Внутри этих оболочек прятался сам корпус ядерного реактора, представляющий собой сложную конструкцию цилиндрической формы, изготовляемую из цельнокованых обечаек без продольных сварных швов. Материалом для него служила самая прочная на свете армированная нержавеющая сталь. Изготавливать металл подобного качества способна лишь одна компания в мире: японская «Джапэн стил компании оф Хоккайдо», некогда делавшая непревзойденные самурайские мечи. Принимая все это во внимание, считалось, что разрушить данную электростанцию практически невозможно, во всяком случае при нападении снаружи.

Атомные электростанции действуют по весьма нехитрому принципу. Пар вращает турбины, а те приводят в действие генераторы. Главное — получить побольше пара. Для его выработки как раз и применяется энергия атома, в частности урана-235, служащего топливом для реактора. Этот изотоп расщепляется, то есть подвергается ядерному делению, а значит, выделяет ужасно горячие, молниеносно летящие атомы, если условия окружающей среды благоприятствуют возникновению цепной ядерной реакции. Суньте такой уран в воду, и та очень скоро закипит, давая сумасшедшее количество пара, который в свою очередь приведет в действие турбогенератор, и начнется выработка электроэнергии.

Все это крайне просто, хотя вместе с тем и невероятно сложно. Таким образом, уран-235 начал становиться заменителем угля, нефти и газа, нагревающих паровые котлы обычных, работающих на ископаемом топливе тепловых электростанций, выбрасывающих в атмосферу тучи дыма. Урана добывают много, и потому он стоит не так уж дорого, намного дешевле нефти. Вот почему по всему миру активно принялись строить атомные электростанции.

Но не все сочли это благом.

Многие даже готовы были пойти на убийство, чтобы остановить такое развитие событий.

Эмма достала из кармана какой-то портативный приборчик — тяжелый, в желтом металлическом корпусе, с видоискателем на одном конце и объективом — на другом. Это был переносной теодолит, который определял высоту объекта относительно уровня моря. Приблизив к глазу видоискатель, она навела его на две разные точки: одну — на дальней стороне здания реактора и другую — на хранилище отработанного ядерного топлива примерно в пятнадцати метрах от первой.

Топливо, приводившее реактор в действие, имело форму длинных тонких урановых стержней (по сути, каждый представлял собой сотни урановых таблеток, слепленных друг с дружкой одна поверх другой). Длина стержней равнялась четырем метрам восьмидесяти восьми сантиметрам, причем их диаметр составлял всего два с половиной сантиметра, как у большого пальца взрослого человека, или как у тюбика губной помады «Шанель», или как у сигары «Панатела». Стержни были соединены в квадратные пучки, образуя так называемую тепловыделяющую сборку. Они служили ядерным топливом в течение четырех лет. После этого их извлекали из корпуса реактора и увозили на небольшой автомотрисе по проложенным в подземном туннеле рельсам, ведущим в хранилище отработанного топлива, где стержни погружали в бассейн с холодной водой и держали в нем, пока они не остынут и уровень радиации не уменьшится.

Эмма посмотрела на показания прибора, отметившего положение двух выбранных ею точек, и мысленно произвела необходимые расчеты. Результат пришелся ей по душе. План должен был сработать.

Теперь, когда ее миссия была завершена, она вернулась через поле прежней дорогой и вскарабкалась на крутую высотку. Ее машина по-прежнему стояла там, где Эмма ее оставила: в роще карликовых дубов, скрытая от постороннего взгляда раскидистыми ветвями. Она раздвинула их, бросила сумку в оборудованный в багажнике тайник и уселась за руль. Через пару мгновений она уже неслась по шоссе в сторону Парижа. Вся рекогносцировка заняла сорок пять минут.

Проникновение внутрь затруднений не вызывало.

43

Генеральным директором МИ-5 был сэр Энтони Аллам, кадровый офицер британских спецслужб. Он закончил университет Лидса и сразу после выпуска подался в контрразведку. В свое время ему довелось поработать на всех наиболее важных направлениях: и в Северной Ирландии, и на раскрытии особо тяжких преступлений, и в секторе противодействия экстремизму, но в последнее время он вплотную занялся борьбой с терроризмом. Это был худощавый, непривлекательный человек с аккуратно подстриженными седыми волосами, с хорошими манерами, но в дурно сидящем костюме. Словом, один из тех «кротких», которые, согласно Евангелию, должны наследовать землю, хотя, если посмотреть на него со стороны, в подобный исход не слишком-то верилось.

Но внешность обманчива. Аллам не дослужился бы до должности директора МИ-5, не имей он острого ума и того, что его мать-валлийка называла «кураж». За хитрыми голубыми глазками и уважительной улыбкой скрывался вулканический темперамент. В Темз-хаусе поговаривали, что когда сэр Тони разозлится, то его слышно аж в африканском Тимбукту.

— Так вы хотите сказать, целью преступников был вовсе не Игорь Иванов? — проговорил сэр Тони, впиваясь взглядом в Чарльза Грейвза.

— Взрыв бомбы представлял собой обманный маневр. Его устроили, чтобы мы произвели эвакуацию здания министерства. Это дало возможность украсть ноутбуки, которые привезли с собой представители МАГАТЭ.

— Вы в этом уверены?

Грейвз переглянулся с Кейт, и они вместе кивнули.

— Уверены, — подтвердила Кейт.

— Интересно. Действительно, весьма интересно. — Аллам откинулся в кресле. — Но если вы хотите, чтобы я отправился с этим к премьер-министру, то потребуются более веские доказательства. Он, понимаете, вбил себе в голову, что это дело рук чеченцев или каких-то сторонников демократических преобразований в России. И кстати, эта мысль ему очень нравится. Считает, это в какой-то мере освобождает его от ответственности.

— Доказательства у нас есть, — возразила Кейт. — Вы позволите? — Она взяла в руки пульт и нажала на кнопку, включившую DVD-плеер.

Грейвз пояснил:

— Эта запись сделана в здании министерства, в доме номер один по Виктория-стрит. Третий этаж, коридор номер семь, восточная сторона. Камера показывает холл непосредственно перед входом в конференц-зал, где гости из МАГАТЭ встречались с нашими ребятами из службы охраны ядерных объектов.

— Снято хоть в фокусе? — спросил Аллам, надевая очки. — Эти объективы у них сплошь да рядом показывают все в каком-то тумане.

— Тут полный порядок, — ответил Грейвз. — Мы сейчас увидим женщину, входящую в конференц-зал в 11.18 и выходящую оттуда в 11.20.

— Две минуты. Шустрая, — отметил Аллам.

— Да, сэр, — согласилась Кейт. — Ведь она знала, что ищет.

На экране появился коридор, какие можно увидеть в любом правительственном административном здании: покрытый линолеумом пол, на стене доска объявлений. Изображение было цветным, и хотя довольно зернистым, но в фокусе, как и обещал Грейвз. В правом верхнем углу постоянно индицировалось время съемки. В 11.15 камера сильно покачнулась.

— Это взрыв, — пояснил Грейвз.

Спустя несколько секунд из кабинетов к выходу начали выбегать первые служащие. Тоненький ручеек быстро превратился в бурлящий людской поток, так что в 11.18 в коридоре уже никого не осталось.

— Вот сейчас. Смотрите на нижнюю часть экрана, и вы ее увидите.

В 11.18.45 внизу экрана, в левом углу, появилась человеческая фигура, двигавшаяся в направлении, обратном тому, в котором только что эвакуировались работники министерства. Она сразу же устремилась к конференц-залу с табличкой «3F». Женщина двигалась быстро, нырнув под камеру, чтобы та не запечатлела ее лица. Зато все остальное можно было разглядеть очень хорошо. Джинсы. Черная футболка. И, конечно, волосы.

В 11.20.15 дверь, ведущая в конференц-зал, опять отворилась и та же женщина вышла обратно в коридор. Она двигалась прямо на камеру, намеренно опустив голову, лицо ее было скрыто в тени, отбрасываемой длинными золотисто-каштановыми волосами. На плече висела дорожная сумка.

— Компьютеры уже в сумке, — пояснила Кейт. — Это раскладная модель, которая в сложенном виде практически не занимает места, но, если ее развернуть, туда влезет все, что угодно.

Аллам сцепил пальцы рук у подбородка и молчал.

— А теперь посмотрите вот на это. — И Грейвз заменил диск, содержащий запись с видеокамеры наблюдения в доме номер один по Виктория-стрит, другим — с записью, сделанной камерой на углу Виктория-стрит и Сториз-Гейт.

На этой записи женщина, одетая в черную футболку и джинсы, стояла на перекрестке, держа у уха мобильный телефон. На экране показался первый джип-внедорожник из кортежа Иванова, за ним второй. Женщина сошла с бордюра тротуара и отвернулась. В этот момент экран мигнул, окрасившись в белый цвет. В течение двух или трех секунд все оставалось белым, поскольку камера пыталась отрегулировать экспозицию. Когда изображение восстановилось, женщина исчезла.

— Женщина одна и та же, — сказал Грейвз. — Как раз она и украла ноутбуки. Готов поспорить.

— Вы ее знаете? — спросил Аллам.

— Ее зовут Эмма Рэнсом.

— Рэнсом? Жена того доктора, которому вы дали уйти?

Грейвз выдержал взгляд Аллама. Накануне ему уже довелось испытать на себе всю силу бурного темперамента директора МИ-5, но теперь он отнюдь не собирался показывать, будто страшится повторения вчерашней взбучки.

— По словам ее мужа, она работала на американское правительство, на некое секретное агентство под названием «Дивизия». Подразделение, подчиняющееся Пентагону. Я беседовал о нем с моим коллегой из Лэнгли. Они там всё отрицают. Никогда ничего не слышали ни о «Дивизии», ни об Эмме Рэнсом.

— А что им еще остается?

— Но это еще не все. Когда мы только-только скрутили Рэнсома, он сказал, что его жена предотвратила в феврале какой-то теракт в Швейцарии. Я позвонил в Берн Маркусу фон Даникену. Строго предупредив, что рассказывает не для протокола, он подтвердил, что там у них действительно имела место кое-какая темная история. Кое-кто попытался сбить реактивный лайнер израильской авиакомпании «Эль-Аль». Рэнсом и его жена были по уши замешаны в этом деле. Никто из гражданских лиц в операцию не вовлекался, так что удалось все замять. Больше ничего разъяснить он не пожелал.

Аллам поразмышлял над этой информацией:

— Ну, на чеченку она не похожа, это уж точно.

Грейвз нахмурился:

— И это возвращает нас все к тому же вопросу: зачем Иванову понадобилось приезжать в Лондон? Все молчат — как воды в рот набрали.

— И на то есть основания. Он приехал на встречу с некими крупными шишками в нашем нефтяном бизнесе. Хотел заинтересовать их кое-какими старыми и положенными под сукно совместными проектами по выкачиванию нефти, которая еще остается подо льдами Сибири, по модернизации их нынешней инфраструктуры и тому подобным. Это тема весьма щепетильная, особенно если вспомнить, как несколько лет назад русские разогнали наши фирмы и прикарманили всю их прибыль. Ребята из Министерства иностранных дел рассматривают новый подход Иванова как важнейший сдвиг в политике русских. Либо их нефтяная промышленность совсем разваливается и они отчаянно нуждаются в выручке, либо они решили наконец вернуться к сотрудничеству с международным сообществом. — Аллам вздохнул. — Однако мы так и не выяснили, на кого работает эта миссис Рэнсом.

— Пока что нет, — признался Грейвз.

— Расскажите-ка поподробнее, что было в тех ноутбуках, — попросил Аллам.

Грейвз сослался на утверждение Миши Дибнер, что те, в чьих руках окажутся ноутбуки, теоретически смогут заполучить секретные коды отключения автоматики, что позволит им взять под контроль какой-нибудь атомный реактор в любой европейской стране.

— И времени, судя по всему, у нас осталось мало, — добавил он. — Есть вероятность, что инцидент может произойти в течение ближайших сорока восьми часов.

— Понятно, — коротко ответил Аллам. — Похоже, однако, некая ниточка связывает все происшедшее воедино.

— Какая? — спросила Кейт Форд.

— Энергетика, — ответил Аллам. — Иванов приехал в Лондон вести переговоры о добыче нефти. Вы только что сказали мне, что теракт явился обманным маневром, позволившим похитить ядерные коды, которые помогут провести операцию по захвату атомного реактора в течение ближайших двух суток. Не думаю, что это простые совпадения.

Генеральный директор МИ-5 снял очки и потер переносицу:

— Сейчас есть лишь один человек, способный объяснить нам, в чем тут дело, а именно Эмма Рэнсом. Что нам еще о ней известно?

— Почти ничего, — признался Грейвз. — Ни на кого она работает, ни откуда родом, ни куда теперь подевалась. Мы знаем лишь, что она убила лорда Рассела и что до этого какое-то время находилась в Лондоне, черт знает чем занимаясь.

— Вы считаете, они работают на пару, доктор Рэнсом и его жена? — спросил Аллам.

— Да, — ответил Грейвз. — Но старший инспектор сыскной полиции Форд придерживается иного мнения.

— Почему? — осведомился Аллам.

Кейт описала действия Рэнсома во время уличной сцены, последовавшей сразу за терактом. Он мог запросто скрыться, но остался помочь одной из жертв.

— И кажется, спас парню жизнь?

— Увы, нет. Тот человек умер.

Аллам приподнял брови:

— Тогда откуда вы знаете, что это не Рэнсом его убил? Может, он его задушил. А потом, он ведь застрелил прошлой ночью кого-то еще. — Аллам посмотрел в бумаги у себя на столе. — Еще одного доктора. Джеймса Медоуза. Хирурга с Харли-стрит. Этот Рэнсом хладнокровный убийца.

— У меня нет исчерпывающего ответа на эти вопросы, сэр, — продолжала Кейт. — Но я убеждена, что ни к теракту, ни к краже ноутбуков он совершенно не причастен. Не могу вам объяснить, почему так считаю, но у меня есть ощущение, будто здесь что-то не сходится.

— Но и в том, чтобы невинный человек убегал от полиции, тоже смысла нет, разве не так, старший инспектор Форд? — иронично возразил Аллам, сдвигаясь на самый край кресла, в котором сидел. На его щеках появились небольшие красные пятнышки.

— Думаю, Рэнсом пытается найти свою жену, — твердо заявила она.

— Найти? Да лично я бежал бы от такой жены без оглядки. — Аллам покашлял и, вмиг успокоившись, откинулся на спинку кресла. — А не думаете ли вы, что она могла уехать в Рим?

— В Рим? — Грейвз прищурился. — По последним полученным нами сведениям, доктор Рэнсом ищет ее в Бельгии. Он взял напрокат автомобиль рядом с Брюссельским аэропортом.

Аллам положил свою авторучку на лежащий перед ним розовый блокнот:

— Мне только что позвонил из Рима начальник корпуса карабинеров. Там ваш доктор Рэнсом куролесит вовсю. Нападение, похищение…

— Похищение? — переспросила Кейт.

— Именно, — подтвердил Аллам. — И итальянцам все это совсем не нравится.

Грейвз наклонился над директорским столом:

— Они его арестовали?

Аллам отрицательно покачал головой:

— Нет, но у них тот, кого он похитил. Еще один врач. Кажется, Рэнсом прессовал его по полной, едва ли не пропустил через машинку для выжимания белья, выдавливая из него сведения о своей женушке. Кстати, выходит, что, похоже, та побывала в Риме несколько месяцев назад и ей там не слишком повезло.

— Вот как?

— Мне сообщили, что на нее напали, кажется с целью ограбления, и потом она лечилась в местном госпитале. Рэнсом хотел разузнать, в каком именно.

— Когда произошло нападение на Эмму Рэнсом? — спросила Кейт.

Аллам опять посмотрел в какую-то бумагу на столе:

— В апреле.

Кейт взглянула на Грейвза и проговорила:

— Семтекс, использованный для взрыва автомобиля, был выкраден из казарм итальянской армии неподалеку от Рима приблизительно в то же самое время.

— А заодно она украла в Перудже и «БМВ», — добавил Грейвз.

— Бойкая девочка. — С этими словами Аллам перевел взгляд на Кейт. — Приходилось там бывать? — Я имею в виду Рим.

— Ездила в отпуск. Много лет назад.

— Пакуйте чемоданы. Вы оба. Я утрясу вопрос о поездке по дипломатическим каналам. И помните, что там проведение вашей операции будет находиться под полным контролем итальянцев. В конце концов, это их страна. Чарльз, черкни расписку за один из наших реактивных «хокеров». Отличный самолет. Финансирование запиши на меня.

Аллам опять принялся изучать лежащее на столе досье, давая понять, что он их отпускает. Грейвз и Кейт направились к двери. Внезапно Аллам обратился к Грейвзу:

— И вот еще что, Чарльз! Надеюсь, ты станешь работать более эффективно. С этими новостями мне придется идти на Даунинг-стрит, к премьер-министру. Тот будет весьма огорчен. Никто не хочет, чтобы его опять закидывали гнилыми помидорами. А уж политик тем паче.

— Что значит «опять закидывали»? — спросил Грейвз, держась за ручку двери.

— За нами числится уже два провала. Первый: мы не смогли защитить прибывшего к нам с визитом иностранного министра. Второй: не сумели предотвратить кражу в учреждении, напичканном государственными тайнами. Ядерные секреты, это вам не шутка. Если третий провал приведет к ядерной катастрофе, мне придется серьезно задуматься о том, чтобы покинуть Англию. Причем навсегда.

44

Сэр Энтони Аллам сидел в одиночестве в служебном кабинете и слушал тиканье старинных позолоченных часов фирмы «Аспри». Эти часы принадлежали еще его отцу, а до того — отцу его отца, и так далее, вплоть до тысяча восемьсот тридцать пятого года, когда сэр Роберт Пиль, реорганизовавший столичную полицию (в память о нем полицейского в Англии до сих пор называют «бобби»), вручил их в подарок суперинтенданту уголовной полиции Алоизиусу Алламу в знак признательности за пятьдесят лет безупречной службы. Шесть поколений семейства Аллам трудились над тем, чтобы прославить свое имя в полицейской среде по обе стороны Атлантики, так что у сэра Тони было достаточно связей в мире копов.

Пошарив под столом, он нажал кнопку, что означало приказ в ближайшее время не беспокоить его ни при каких обстоятельствах. Повернувшись, он открыл шкафчик, где стоял директорский телефон спецсвязи, снабженный новейшей системой засекречивания речи. Ничего не поделаешь, времена таковы, что свои же ребята готовы подслушивать не хуже вражеских шпионов. Сверившись со справочником, он набрал некий номер по ту сторону Атлантики, соединивший его с одним из малоизвестных пригородов столицы США.

— Привет, Тони, — раздался хрипловатый голос, говорящий с американским акцентом.

— Салют, Фрэнк. Ну, как жизнь?

— Живем понемножку, — ответил Фрэнк Коннор. — А как ты сам? Кажется, у вас там уже поздновато?

— Кто бы говорил. Надеюсь, ты не думаешь, что можешь приехать к нам в гости, а я об этом ничего не узнаю? Как погостил?

— Харчи у вас всё такие же отстойные, как в прошлый раз, — проворчал Коннор.

— Как я понимаю, и ее ты тоже не нашел?

— Кого?

— Сам знаешь кого. Прошел слух, она хорошо вас тогда сделала. К тому же совсем отбилась от рук.

На другом конце провода повисла тяжелая пауза, за которой последовал вздох, означающий капитуляцию.

— Эти уж мне оперативники, черт бы их побрал. Иногда мы их так накручиваем, что у них не остается иного выхода, как пуститься во все тяжкие.

— На вид она показалась мне очень собранной, — возразил Аллам. — У нас есть видеозапись, как она взрывает заложенную в автомобиль бомбу, которая чуть не прикончила Игоря Иванова.

— Кошмар, — отметил Коннор без всякого сочувствия.

— Надеюсь, это не твоих рук дело.

— Да брось, Тони. Ты же меня знаешь.

Аллам пропустил это замечание мимо ушей:

— Есть мысли насчет того, кто ее теперь нанял?

— Знай я это, мне б не пришлось жевать твой полусырой бекон. Иванов нажил себе уйму врагов. Он же настоящий мясник. Слышал, как его величают? «Изверг из Грозного»! Долбаный военный преступник… Говорят, ему нравится, когда у него руки в крови. В прямом смысле. Будто бы видели, как он сам выбросил в окно журналиста. Ну, того парня из Санкт-Петербурга.

— Мне тоже рассказывали. Прямо черт какой-то. — Аллам хмыкнул. — Но вот в чем загвоздка. Мои люди убеждены, что Эмме Рэнсом вовсе не Иванов был нужен. Они мне заявили, что взрыв устроен для отвода глаз, чтобы под прикрытием суматохи пробраться в помещения нашего Агентства по ядерной энергетике, аналога вашей Комиссии по ядерному регулированию, и улизнуть, прихватив кое-какие портативные компьютеры, в которых, увы, хранились всевозможные секретные коды. Они думают, что в ближайшие сорок восемь часов она может обеспечить нападение или совершить проникновение на некий ядерный объект.

— В Англии?

— Возможно. Но не исключено, что и в другой стране.

— Если кто и мог их стащить, так это она. Повозиться вам с ней придется немало. Мне-то эта дамочка нужна была, только чтобы с ней поквитаться.

— Ну и сцену ты разыграл сегодня утром в больнице. Что, и эта Пруденс Медоуз тоже из тех ваших агентов, которых здорово накрутили? Или ее муж?

— Без комментариев.

— Смотри у меня, Фрэнк. Помни, что мы не такие уж близкие родственники.

— Обещаю вести себя хорошо.

— Весьма благодарен, — отозвался Аллам, не кривя при этом душой. — Знаешь, я позвонил только из вежливости. У нас есть сведения, что Джонатан Рэнсом в Риме. Мы полагаем, он пытается найти жену. Уж он-то явно не из ваших. Оставляет за собой хвост длиной в милю и в ширину немногим меньше. Я посылаю туда свою команду поработать вместе с карабинерами. Посмотрим, может, удастся его взять. Подозреваю, он знает больше, чем кажется на первый взгляд. Ну а ты сам ничего не хочешь добавить?

Опять повисла долгая пауза, и у Аллама создалось впечатление, что Фрэнк Коннор, этот старый жирдяй, беспокойно ерзает в кресле. Представшая мысленному взору картина доставила ему большое удовольствие.

— А что, завтра ты свободен? Найдешь время со мной пообедать? — спросил Коннор.

— Может, и отыщу окошко в своем расписании.

— Хорошо, — сказал Коннор. — Тогда в «Синнамон-клубе» в час. Да, и еще вот что…

— Да? — И Аллам принялся внимательно слушать длинную историю, которую начал рассказывать ему Коннор. Это все, что он мог сделать, чтобы сдержать нарастающее раздражение. — Что ж, очень хорошо, — проговорил он, едва Коннор закончил. — Встретимся в час. Но Фрэнк… Фрэнк?

Однако на другом конце провода Коннор успел положить трубку. Раздались короткие гудки.

45

Подойдя к церкви, Джонатан привалился плечом к деревянной двери и с облегчением почувствовал, что она не заперта. Войдя внутрь, он помедлил, чтобы глаза привыкли к тусклому свету. По всему храму вдоль стен мерцали огоньки свечей. Сквозь витражи, окаймляющие неф, струился лунный свет. Он прошел вперед по проходу и присел на одну из скамей. Не опускаясь на колени, он просто положил локти на спинку впередистоящей скамьи. Было тихо, и тишину нарушал лишь звук его собственного дыхания, частого и хриплого. Постепенно он успокоился. Хотя бы на несколько минут появилось ощущение безопасности.

Слева от него в капелле, расположенной в нише боковой стены, стоял простой, покрытый парчой алтарь. За ним на стене висело распятие: удлиненная мраморная фигурка Христа на деревянном кресте довольно грубой работы.

За стенами церкви полиция прочесывала квартал за кварталом в поисках доктора Джонатана Рэнсома. Он имел все основания полагать, что новость о его приезде в Рим итальянцы уже передали своим коллегам в Лондоне. В то же время они разослали оперативки по всем ближайшим полицейским участкам. И сейчас каждый полицейский в Италии, от Сицилии до Милана, прекрасно понимает, как важно его схватить.

Сидя в полумраке, Джонатан попробовал критически оценить свое положение. Он не был создан для жизни беглеца. Он не мог спрятаться в какую-нибудь «кроличью норку», как называла Эмма свое тайное убежище, и перестать существовать для окружающего мира. Рано или поздно его поймают. Речь шла не о том, случится это или нет, а о том, насколько скоро это случится. Он просто пытался отсрочить неизбежное.

Джонатан разложил перед собой бумаги, прихваченные в офисе Луки Лацио. Темнота не позволяла ему читать, но он и без того помнил, что в них написано. Задетая почечная артерия стоила Эмме потери трех литров крови. При перевозке в больницу, находясь, возможно, на пороге смерти, она могла потерять сознание. В агонии, то отключаясь, то снова приходя в себя, она назвалась Ларой. Не Эвой Крюгер, не Кэтлин О'Харой и не Эммой Рэнсом — всеми известными фальшивыми именами, — но Ларой. А когда, уже после операции, ее попросили назвать фамилию, она отказалась это сделать.

Джонатан мог предположить лишь одну причину.

Лара — это ее настоящее имя. Ни одной фальшивой фамилии, которая бы с этим именем употреблялась, у нее в запасе не было. Только истинная. А свою истинную фамилию она как раз стремилась во что бы то ни стало утаить.

Джонатан поднялся с места и шагнул в сторону, в центральный проход. Он постоял немного, всматриваясь в алтарь, затем перевел взгляд на потолок и на роспись, изображавшую сцены грехопадения Адама, Воскресения Христова и Второго пришествия.

Повернувшись, он пошел назад, к выходу. Снаружи, на улице, поднялся ветер. Кое-где он задувал внутрь через трещины в старых церковных стенах, издавая высокий звук, похожий на поминальную песнь. Доктор остановился, прислушиваясь и ощущая в этом завывании свой собственный страх. Внезапно ветер прекратился, и Рэнсом почувствовал, что вся его неуверенность тоже исчезла.

Он отворил дверь и вышел на улицу.

46

Фрэнк Коннор расплатился за такси и подошел к швейцару клуба «Диамант» в престижном лондонском районе Белгравия:

— Скажи мистеру Данко, что приехал Билл из Калифорнии. Я пойду наверх, к игорным столам.

Коннор заплатил за вход кругленькую сумму и поднялся по лестнице. Клуб «Диамант» представлял собой частное лицензированное казино, обеспечивающее развлечения выходцам из Восточной Европы, огромное количество которых переехало в Лондон за последние десять лет. В клубе было три этажа. На первом располагались изысканный бар и ресторан. На втором, собственно, само казино. Третий же предназначался для азартных игр в узком кругу своих и для кабинетов администрации.

Коннор занял место за столом для игры в блек-джек в центре зала. Время было позднее, час ночи, игра шла вяло, да и игроков насчитывалось человек двадцать. Заказав виски, Коннор принялся играть. После трех партий он потерял две сотни фунтов. Тогда Коннор помахал медленно шествующему мимо него смотрителю зала, давая понять, что хотел бы увидеть, наконец, мистера Данко. Тот вежливо кивнул и продолжил обход. Прошло еще десять минут, и уплыло еще двести фунтов, а Данко по-прежнему не появлялся.

Пожалуй, хватит, сказал себе Коннор. Он слишком долго проявлял деликатность. Заказав второй виски, он ослабил галстук и начал играть по-крупному. За десять минут он поднялся на триста фунтов. Еще через час выигрыш составил пять тысяч. Он попросил сигару, и, когда смотритель зала вернулся с кубинской «Кохибой», Коннор велел передать мистеру Данко, что если тот не желает, чтобы его гость вконец разорил казино, то лучше пусть пошевелит своей боснийской задницей и пошустрее спустится. Времени у него на это ровно столько, сколько требуется, чтобы успеть произнести «Слободан Милошевич».

Служитель удалился. В доказательство серьезности своих намерений Коннор в следующей игре поставил на кон весь выигрыш. Выпали туз и король. Блек-джек.

Данко появился шестьдесят секунд спустя. Он был высок и костляв, черные волосы зализаны со лба назад, его славянская щетина достигала положенной длины, и в своем белом смокинге он выглядел более чем вальяжно.

— Привет, Фрэнк. Сколько лет, сколько зим.

— Садись.

Данко подал знак дилеру, или раздающему, удалиться, а когда тот ушел, занял место рядом с Коннором.

— Каким ветром вас занесло?

— Нужна твоя помощь.

— Посмотрите вокруг. Я больше в те игры не играю.

Коннор оглянулся по сторонам и придвинулся ближе к Данко:

— А я вижу все того же парня. Кроме того, ты знаешь Рим. Поработай там на меня. Твои паспорта еще не засветились, или хочешь, чтобы я подкинул что-нибудь новенькое?

Данко улыбнулся, и вся его вальяжность пропала.

— Фрэнк, послушай, я ценю, что ты обо мне вспомнил. Это своего рода комплимент. Но годы идут. Мне уже сорок. Стал слишком стар для такой работенки. Хватит. Дай отдохнуть.

— Отдыхать тебе сегодня не придется. Пора отпусков прошла. Понял? Так что давай собирай манатки. У тебя наверху еще висит та щегольская винтовка? Пойдем-ка к тебе в кабинет, и я тебя просвещу относительно деталей. Плата — десять тысяч долларов.

— Я тут столько за один день зарабатываю. — Данко наклонился поближе к собеседнику, так что запах его одеколона шибанул Коннору в нос. — Я отдал вам семь долгих лет. Где американское гражданство, которое вы мне обещали? Где переезд в Калифорнию? Поводили за нос, а потом, когда я был больше не нужен, выбросили на свалку…

— Я вытащил твою костлявую задницу из лагеря для интернированных, когда ты весил сорок восемь килограммов. За тобой должок.

— Спасибо, Фрэнк, но я думаю, что расквитался с тобой сполна.

Коннор задумался и наконец сказал:

— Могу предложить двадцать тысяч.

— Фрэнк, тебе пора.

Коннор попробовал притянуть боснийца к себе, но лишь уронил бокал с виски, пролив его содержимое на щегольской смокинг Данко.

— Да ты, скорее всего, даже знаешь, о ком идет речь, — не сдавался Коннор. — Это Эмма Рэнсом. Помнишь такую?

— Нет, Фрэнк. Никого и ничего я не помню. Ты сам нас этому учил. — Данко поднял руку, и через секунду рядом с их столиком уже стояли двое портье. — Отведите мистера Коннора вниз, — приказал он, — и возьмите ему такси.

— Я еще не закончил играть, ты, неблагодарная славянская свинья!

— Вам пора уходить.

Коннор разъяренно вскочил, и один из портье схватил его за плечи. Коннор вырвался и собрал фишки. Выходя, он запустил в Данко одной, стоимостью пятьсот фунтов.

Но промахнулся.

47

Будут проблемы. Эмма поняла это с первого взгляда.

Компания арабских отморозков вышла из-за угла и направилась ей навстречу, свистя и выкрикивая оскорбления.

— Эй, девочка, будь осторожней! — закричал один из них по-арабски. — Негоже белой дамочке гулять тут совсем одной.

— Может, ей нужен защитник, — добавил другой. — Настоящий мужчина.

— Сучка! — крикнул третий, словно подводя черту разговору.

Всего их было шестеро. Парни, одетые в шмотки, типичные для городской французской молодежи, которая не в ладах с законом: мешковатые штаны, огромные спортивные кофты не по размеру, золотые цепи. Свернуть некуда, убежать тоже. Эмма разозлилась. Ей не хотелось ни с кем связываться. Особенно теперь, когда на нее накатило. Сегодня даже самая дружелюбная улыбка выводила ее из себя, не говоря уж об этой своре недоделанных террористов. Она мысленно посылала подальше ребят из «штаба». Надо ж додуматься: устроить явочную квартиру в quartier louche.[11] Здесь только и жди, как бы с тобой не приключилась какая-нибудь пакость.

Северо-восточное предместье Парижа Сена-Сен-Дени было наводнено эмигрантами. Здесь царила бедность. Этот пригород служил прибежищем и рассадником нищеты. Полицейские его избегали. Шел уже третий час ночи, однако на здешних улицах жизнь продолжалась. Неоновая вывеска зазывала в круглосуточную арабскую забегаловку, продающую фалафель. Рядом со входом стояла группа куривших мужчин. Кося глазом на прицепившуюся к ней компанию отморозков, Эмма прижала к себе сумку и ускорила шаг. В сумке лежали маскировочная одежда, фотоаппарат, дамская сумочка и, разумеется, оружие. Компания, окружив ее, шла рядом.

— Это мы с тобой говорим, слышь, мадам, — снова окликнул ее один из них, на сей раз по-французски. — Ты тут в гостях или переехала? Мы точно тебя раньше не видели.

Эмма завернула за угол, не замедляя шага и не реагируя на приставания. Она хорошо знала, что такое молодость и необузданность, когда у тебя уйма свободного времени и ужасно мало денег.

— Разрешите пройти, — сказала она, увидев нужный дом и собираясь пересечь улицу.

— Убавь-ка прыть! — Это был вожак, если таковой у них вообще имелся.

Простецкий парень лет девятнадцати или двадцати. Наверное, алжирец, если судить по ястребиному носу и темным глазам. Он встал перед ней, загораживая проход. На нем была майка, обнажавшая огромные бицепсы. Эмма заметила на шее татуировку в виде кинжала. Значит, сидел. Это объясняет его мускулы. У него была уйма времени, чтобы «накачаться» в импровизированном спортзале на тюремном дворе.

— Я сказала «разрешите пройти». — Эмма сделала шаг в сторону, пытаясь обойти алжирца, но и он произвел тот же маневр и опять перекрыл ей путь. Она выпрямилась и почувствовала напряжение, которого не было еще минуту назад. — Чего вы хотите?

— Поговорить.

— Уже поздно. Мне надо домой.

— Почему бы нам не пойти вместе ко мне в койку? — проговорил вожак, наседая на нее. — Ты да я. Не беспокойся, домой тебя доставят вовремя, к утренней молитве успеешь.

— Этого не потребуется. А ну, брысь отсюда, ребятки! — Она их сознательно провоцировала и ничего не могла с собой поделать. На нее накатило. Сегодня сам черт ей не брат.

Сзади подходили другие. Она оглянулась. Позади никого. Ни арабской закусочной, ни тату-салонов. Лишь темные витрины магазинов. Где-то вдалеке послышался звук разбитой бутылки, а потом истерический женский смех, перешедший в истошный вопль. Она почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось.

— Не упрямься, — сказал главный. — Почему бы тебе с нами не прошвырнуться?

— И отдай сумку нам на хранение, — предложил другой. — Мы сами доставим ее в твою комнату.

За сумкой протянулась рука, но Эмма резким движением вырвала свою ношу:

— Сумка останется при мне.

— Не тебе решать, — возразил вожак.

Он стоял теперь совсем близко, всего в нескольких сантиметрах от нее, и можно было разглядеть, что один глаз у него зеленоватый, а другой — почти карий. И тут он совершил ошибку. Протянул руку и ухватил ее за локоть. Не сильно, зато цепко, не оставляя сомнения относительно своих намерений.

Но Эмме только и требовался предлог.

Костяшками согнутых пальцев она саданула его изо всех сил в нос, между ноздрей, снизу вверх. Движение было столь молниеносно, что парень даже не заметил ее взлетевшей руки. Удар пришелся точно в цель. Эмма почувствовала, как хрустнул хрящ, и услышала треск сломанной носовой перегородки. Вожак пошатнулся, сделал шаг назад и упал на колени, ощутив наконец силу удара. Из разбитого носа ручьем хлынула кровь. Не оборачиваясь, Эмма ногой ударила того, кто стоял позади нее, так как чувствовала, что из всей компании этот настроен наиболее решительно. Удар пришелся в грудь. Громила упал как подкошенный, корчась и задыхаясь. Его глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

Большего не требовалось. Остальные бросились наутек.

Презирая себя, Эмма пересекла улицу и вошла в дом.

Десятиэтажный муниципальный дом с умеренной квартплатой — по-французски habitation а loyer modйrй, или HLM, — был своего рода памятником анонимности. Его построили сорок лет назад, и с тех пор больше к нему не притрагивались. В душном подъезде стоял запах гашиша. Эмма подошла к лифту и пять минут ждала, пока тот спустится. Лестница начиналась на другой стороне площадки, но Эмме совсем не хотелось подниматься по ней на пятый этаж. Плевать ей было на обдолбанных жильцов, на которых там можно было наткнуться, но ее воротило от застарелого запаха мочи. Он слишком явно напоминал ей о собственном доме и о прошлом. А прошлое было единственным, чего она до сих пор боялась.

Двери лифта открылись, и вскоре она уже стояла на площадке пятого этажа. Квартира 5F находилась в конце коридора. Эмма подошла к входной двери, держа в одной руке ключ, а другой сжимая в сумке компактный пистолет «ЗИГ-Зауэр Р238» швейцарско-американского производства, известный своей точностью и надежностью.

Войдя, она закрыла дверь, заперев ее на два замка, и бросила сумку на пол в кухне. Затем, опустившись на колени, вынула из сумки пистолет и, проверив, стоит ли тот на предохранителе и вошел ли патрон в патронник, положила его на кухонный стол. Квартира была сырая, как и та, другая, в Руане, в которой она провела предыдущую ночь. Ну вот, теперь ты снова на другой стороне, добро пожаловать, пробормотала Эмма. Ребята из «Дивизии» никогда бы не сняли такую квартиру. Причем дело было не только в деньгах, но еще и в безопасности. Нельзя ставить операцию на грань провала из-за того только, что местному хулиганью вдруг приспичит покуролесить.

А как прикажете понимать ее собственное поведение? Затеяла драку, которой, несомненно, следовало избежать. И это безрассудство — еще только начало.

Она открыла холодильник. При дрожащем свете тусклой лампочки разглядела тарелку с ломтиками сыра, покрытого пятнами плесени, и пакет прогорклого молока, от которого исходил такой мерзкий запах, что Эмма ощутила его даже там, где стояла. Она закрыла дверцу, шепча под нос бранные слова. По крайней мере, могли бы положить ей в холодильник хоть что-нибудь мало-мальски съедобное. Упаковку йогурта, может, банку маринованных огурцов, а то и бутылку минералки. И даже, прости господи, бутылку вина. В конце концов, это все-таки Франция.

В животе урчало, и она чувствовала, как его подводит от голода. Воспоминания стучались в голову, словно кто-то колотит молотком.

Неуклюжая, долговязая девчонка в рваном шерстяном платье. Рыжие волосы коротко острижены, давно не чесаны и безнадежно спутаны. Дерзкие, глядящие исподлобья зеленые глаза на лице, изуродованном экземой. Она стоит в школьной столовой, вытянув перед собой руки для наказания. У ее ног лежат разбитая фаянсовая тарелка и шлепок слипшейся каши, которую она только что выскребла с самого дна кастрюли. Черный ремень хлещет ее по ладоням, а затем и не только по ним. И хотя все ее тело кричит, хуже всего приходится измученному голодом и болью желудку.

Эмма усмехнулась своей сентиментальности. Другим ребятам приходилось и похуже. Но где-то внутри себя она опять услышала, как ее кто-то зовет: «Лара!» — и ей сразу же захотелось скорее упрятать воспоминания под замок.

Затем она обошла всю квартиру, задерживаясь в каждой комнате, и, приложив ухо к стене, слушала, что за ней происходит. Так она делала всегда, хотя сейчас голоса соседей через крошащийся, растрескавшийся бетон и без того звучали достаточно громко. Шум — это хорошо. Тишина — это плохо. Тишина означает страх. А страх означает полицию.

Эмма вернулась на кухню и поискала в сумочке, не найдется ли в ней чего-нибудь съестного. Она откопала там жевательную резинку и пакетик леденцов, который купила в Лондоне, направляясь на встречу с Джонатаном. Она высыпала леденцы на ладонь и принялась есть, кладя в рот по одному. Ничего не поделаешь. Сама выбрала такую «шикарную» профессию.

Как раз в этот момент раздался стук в дверь. Эмма пересекла кухню и взяла пистолет. Кто-то постучал три раза. Она приникла к глазку и, узнав мрачного, неряшливого человека, стоящего по ту сторону, открыла дверь.

— Ну и квартирку ты подыскал, Папик.

— Эта квартира не наша, — проговорил тот, протискиваясь мимо нее в дом. — А наших друзей из Тегерана. Все претензии к ним.

— Плевать мне, чья она. Рискованно размещать конспиративную квартиру в таком бедном квартале.

— Рискованно, говоришь? — Мужчина, которого Эмма звала Папиком, распрямился и, как ни странно, стал больше походить на кадрового офицера разведки, которым на самом деле и являлся. — А ты видела вокруг хотя бы одну полицейскую машину? А чьи-нибудь любопытные глаза? Вот уж вряд ли. Это действительно самое безопасное место, даже притом, что тебе пришлось преподать урок вежливости местному общественному комитету по твоей торжественной встрече.

— Ты что, видел?

— Конечно видел. Думаешь, я никуда отсюда не выхожу? — И он с размаху шмякнул на кухонный стол кожаный портфель и покрутил шеей, расслабляя мышцы. — А чего ты ждала? Сверкающего огнями операционного центра с аналитиками за письменными столами и трехметровым экраном на стене? Ты теперь член моей команды. За нами присматривают. И мы не слишком отличаемся от твоих прежних работодателей, только мы, я бы сказал, более амбициозны.

— А ноутбуки? — спросила Эмма. — Вы декодировали содержащуюся на жестких дисках информацию до того, как их уничтожили?

Бледные губы Папика тронула усмешка. Он двумя руками вытащил из портфеля увесистую папку с бумагами, толщиной с телефонную книгу:

— Посмотрите на «Королеву» в неглиже — такой ее видели лишь ближайшие родственники. — Он с усилием плюхнул папку на стол. — Окончательные строительные чертежи, подписанные самим главным инженером. Скачано непосредственно из его святая святых. Видны каждый коридор, каждое окно, каждая дверь. Абсолютная стопроцентная точность.

Эмма провела рукой по детальным схемам, узнавая в них очертания АЭС, которую видела этой ночью.

— Пожалуйста, мне это ничего не стоило, — съязвила она.

— Да иди ты… — проворчал Папик.

В течение двух часов они пристально разглядывали чертежи, планируя операцию. Перво-наперво изучили здание компьютерного центра и службы безопасности, через которое Эмме предстояло пройти на территорию комплекса, затем проложили маршрут ее следования к зданию реактора, а также, что самое важное, нашли лазейки, позволяющие проникнуть в хранилище отработавшего топлива и выбраться из него.

Они скачали с фотоаппарата снимки, которые Эмма сделала ночью, и хорошенько рассмотрели их на портативном компьютере Папика, сияющем матовым блеском «Макбук Про». Как и все у него на родине, он обожал американские вещи.

Наконец он заговорил о размещении взрывных устройств.

— Заложишь два, — объяснял Папик. — В первом будет два килограмма гексагена и немного нитромассы, чтобы как следует ухнуло. Установишь его на подходящее место, и бомба проделает в стене дыру диаметром три метра. Для наших целей этого вполне достаточно. Второе устройство побольше. В нем три килограмма октогена. Последняя разработка и самая лучшая. В десять раз мощнее семтекса. Правда, слегка нестабилен, так что смотри не урони ненароком. Когда будешь устанавливать время на таймерах, сделай так, чтобы между первым и вторым взрывом прошло не менее шести минут. Этого хватит, чтобы успела вытечь вода. — Папик пролистал чертежи хранилища отработанного ядерного топлива и посмотрел на Эмму. — И оставь себе достаточно времени, чтобы смотать удочки. Как только вода уйдет из охладительного бассейна, эти стержни начнут излучать больше гамма-лучей, чем вся поверхность солнца. Когда взорвется октоген, ты должна быть от этого места как можно дальше. Вопросы есть?

— Как насчет удостоверения инспектора?

— Оно здесь. — Засунув руку в портфель, он достал пакет и высыпал его содержимое на кухонный стол. — Теперь тебя зовут Анна Шоль, — проговорил он, порывшись в ворохе кредитных карт, а затем выудив австрийский паспорт и водительские права. — Родилась в Зальцбурге в тысяча девятьсот семьдесят пятом году. Закончила университет в Санкт-Галлене, в Швейцарии. Пашешь на МАГАТЭ уже два года. Начала работать в административном управлении, а потом, девять месяцев назад, тебя перевели в Департамент ядерной безопасности, в отдел инспекций.

Эмма взглянула на свою фотографию в паспорте и увидела на ней этакое «должностное лицо». Короткие волосы. Очки без оправы. Заметный макияж.

— Офис Международной корпорации ядерной безопасности расположен в парижском квартале Дефанс, — продолжал Папик. — При входе должны проверить твою личность по базе данных МАГАТЭ. Человек по имени Пьер Бертель будет тебя ждать в десять утра. Он руководит отделом проверки полномочий.

Эмма принялась рассматривать удостоверение. Там было написано: «Международная корпорация ядерной безопасности, Париж, Дефанс-6, авеню де Л'Арш, дом 14».

— А настоящая Анна Шоль?

Серые глаза Папика предостерегающе блеснули.

— Она не создаст проблем, — произнес он с каменным выражением лица.

— Хорошо, — ответила Эмма столь же бесстрастно. — А ты уверен, что этот Бертель не позвонит в Вену, чтобы лишний раз убедиться в отсутствии подвоха?

— Абсолютно уверен. Его компания не сотрудничает с МАГАТЭ напрямую. Их клиентами являются компании-производители электроэнергии, а не регулирующие органы. Вся процедура не должна занять больше часа. Я тут кое-что купил, чтобы ты надела.

Папик вынул из портфеля и положил на стол комплект одежды. Это был черный костюм с юбочкой мини, завернутый в мешок из химчистки.

Эмма взяла его и рассмотрела, держа на вытянутых руках:

— Если я в этом сяду нога на ногу, ты увидишь то, что у меня между ними.

Папик шагнул ближе и положил руку ей на талию:

— Я сам выбирал. Примерь.

— Потом.

— Мне надо убедиться, что хорошо сидит.

— Это приказ, полковник?

— Уже генерал.

Папик обнял Эмму вроде как бы за талию, но в то же время позволив своей руке соскользнуть ниже и заодно приласкать попку.

— Думал, вдруг ты не откажешься отблагодарить старшего по званию?

— С этим давным-давно покончено.

— Будет покончено, когда я скажу, что покончено.

Эмма вывернулась и зажала его кисть локтевым сгибом. Но Папик оказался силен и, несмотря на комплекцию, проворен. Он освободился от захвата, сам защемил ее кисть и дал пощечину левой рукой.

— А ты заматерела, — проговорил он, отпуская ее.

Запястье у Эммы сильно ныло, но все же она до него не дотронулась и произнесла только:

— Больше так не делай.

Папик фыркнул.

— И вот еще что, — сказал он. — По прибытии на АЭС тебе выдадут гостевой пропуск, снабженный чипом РЧИД, что расшифровывается как радиочастотная идентификация. Есть такой метод автоматической идентификации объектов. После этого датчики станут отслеживать каждый твой шаг. Однако единственный, кто может, не испрашивая разрешения в главном офисе, проверять, где ты находишься, — это начальник службы безопасности станции. Его следует нейтрализовать, прежде чем ты приступишь к делу.

— Как его зовут?

Папик нахмурился:

— Этого мы еще не знаем. Все, кто работает на станции, являются служащими фирмы «Электриситэ де Франс» — компании, которая занимается эксплуатацией энергосистемы, объединяющей атомные электростанции страны. Этого человека тоже должны проверять, как и тебя. У Бертеля наверняка имеется о нем информация. Сама придумай, как ее выудить. — И Папик ленивой походкой пошел к двери. — Уверен, это не составит для тебя большого труда. Ты же Соловей. Разве не этому обучают таких, как ты, пташек?

И, ухмыляясь, он вышел на лестницу.

— Ублюдок! — прошептала она.

48

— В Италию я не поеду. Останусь здесь. Надо кое-что сделать.

Чарльз Грейвз прошел по выдержанному в пастельных тонах мягкому ковровому покрытию в своем кабинете на первом этаже Темз-хауса и уселся за письменный стол. Кейт Форд закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Не думаю, что сэру Тони это понравится, — проговорила она.

— Сэр Тони любит, когда есть результаты.

— Даже если ради них приходится его ослушаться?

— Особенно если это ведет к результатам.

Кейт подошла и уселась в кресло напротив стола:

— И что ты задумал?

— Эти АЭС вовсе не так уж здорово защищены, как нас хотят уверить сотрудники МАГАТЭ. В противном случае они бы не подняли такой шум из-за пропажи ноутбуков. — Он открыл ящик стола и, порывшись в нем, нашел справочник Скотленд-Ярда. — Ну-ка вспомни, — обратился он к Кейт, сопровождая для пущей убедительности свои слова кивком белокурой головы, — разве система безопасности в квартире у Рассела не казалась всем абсолютно надежной?

— Хочешь сказать, люди из МАГАТЭ не понимают, что говорят?

Грейвз перестал листать справочник:

— Я только хочу сказать, что если Эмма Рэнсом пустилась во все тяжкие, чтобы добыть эти ноутбуки, значит, дело того стоило. Что-то готовится. Роберт Рассел узнал об этом, а теперь знаем и мы.

— И что?

— Собираюсь сделать то, чем ты предлагала заняться раньше. Стану искать, кто был источником сведений Рассела.

— То есть того, кто сказал ему про заложенную в автомобиле бомбу?

— А что, у тебя есть на примете кто-то еще?

— Удалось что-нибудь выяснить из записей его телефонных разговоров или интернет-сайтов, которые он посещал?

— Рассел изо всех сил старался не наследить и мог в этом деле заткнуть за пояс любого террориста. Единственный телефонный номер, который мы знаем, он использовал исключительно для общения с родственниками и друзьями. С ними он никогда не обсуждал ничего серьезного. Потому и говорил без утаек. У этого дьявола, наверное, имелся целый мешок сим-карт, которые он использовал по очереди, когда требовалось сделать приватный звонок. Нам ничего не удастся найти, пока не повезет отыскать хоть одну из них. То же самое и с его электронной почтой… Ага, вот, нашел! — И Грейвз ткнул пальцем в страницу с телефоном Службы визуального автодорожного наблюдения. Он снял трубку и набрал внутренний номер. — Говорит Грейвз. Управление G. Посмотрите, что у вас есть по площади Слоун-сквер три дня назад, ночью, между половиной двенадцатого и четвертью второго. Все, что могли зафиксировать камеры наблюдения. Пришлите результаты поиска на мою личную электронную почту. Как срочно? Сделаете за час, и ящик «Гиннесса» ваш.

— В ночь убийства Рассел остановился на Слоун-сквер по дороге домой, возвращаясь от родителей, — вспомнила Кейт.

— Именно. — Поднявшись из кресла, Грейвз обошел кругом письменный стол, взял ключи от машины и опустил их в карман. — И там находится клуб «Виндзор». Всякие там пэры, голубая кровь. Как я уже говорил, глупо было с моей стороны…

— Что — глупо? — спросила Кейт, вставая, чтобы вместе с ним выйти из кабинета.

— Разве не ясно? В этом клубе Рассел и встретил человека, который объяснил ему, что значит «Виктория, Биар».

Грейвз остановился в дверях. Кейт оказалась совсем рядом. Он вдруг обратил внимание на веснушки у нее на переносице и на то, что ее волосы не крашеные, а светлые от природы. И кстати, у нее были хорошие глаза. Сквозь их сталь просвечивало что-то доброе.

— Удачи в Италии, — попрощался с ней Грейвз. — Отыщи его. Найди этого Рэнсома! — И, не оглядываясь назад, он торопливой походкой пошел вдоль по коридору.

Одиночество. Над этой проблемой Грейвз размышлял за рулем, проезжая по улицам Вестминстера. Увы, работа отнимает у него большую часть жизни, а времени на личную жизнь практически не остается. Ему исполнилось сорок, и когда-то он был женат, хотя брак продлился всего два года. Она выставила его за дверь в девяносто первом, когда он вернулся из девятимесячной командировки в Ирак, пришедшейся на время первой тамошней заварушки. Вернее, она выставила за дверь его чемоданы, футбольные трофеи, а также совсем ручного попугая-кореллу по имени Джек. Грейвз же по приезде мог похвастаться новым шрамом и новой медалью, отметившей его геройство, но жене требовалось большего. Ей был нужен он сам.

Но тогда он служил в элитном парашютном полку в парашютно-десантных частях особого назначения. А сегодня служит в отделе государственной безопасности военной разведки. И прошлая, и теперешняя работа требовали полной самоотдачи, и он с готовностью, даже с удовольствием принимал эти правила игры. Иначе он просто не мог. Порой он, конечно, подумывал, не послать ли все к черту. В последнее время ему поступало множество предложений из частных охранных структур. В дружеских беседах важные персоны из различных фирм нередко предлагали ему большие деньги — то требовалось защитить какую-нибудь страховую компанию от мошенников, то просили помочь выбрать для какого-то банка самую современную и надежную систему сигнализации. Всякий раз он обещал подумать, но на этом все и заканчивалось. По правде сказать, деньги его не интересовали. Он зарабатывал достаточно, чтобы хватало на жизнь и чтобы иногда покупать себе какую-нибудь дорогую «игрушку». Речь ведь шла о чем-то большем, нежели деньги. Гораздо большем. Господи, он никак не мог подобрать названия этому ощущению. Пожалуй, это то, что испытываешь, когда доберешься до них раньше, чем они до тебя.

Он увидел свои глаза в зеркале заднего вида и нахмурился. Забудь об этом, укорял он себя. Нечего пыжиться. Ну прямо ни дать ни взять Эдмунд Бёрк.[12] Лучше сосредоточься на работе. Выясни, что затевает Эмма Рэнсом, да побыстрее.

Он завернул за угол и выехал на Слоун-сквер, где увидел здание клуба, к которому и направлялся… Но все-таки он никак не мог отделаться от внезапно нахлынувшей меланхолии. Никто не в силах его понять. Никто, кроме Кейт.

Неприметная латунная табличка, буквы на которой, выгравированные давным-давно, теперь почти стерлись, — вот и все, что говорило о том, что в доме 16 на Слоун-сквер располагается клуб «Виндзор». Грейвз нажал кнопку звонка, надеясь, что попал именно туда, куда нужно. Ответила, судя по голосу, женщина, и Грейвз ей объяснил, кто он такой.

— Случай чрезвычайной важности, — добавил он. — Откройте.

Прозвучал звуковой сигнал, и Грейвз толкнул дверь. Вестибюль был сверху донизу обшит дубовыми панелями, на которых лежали мягкие блики от сияния старинной люстры, светившей еще адмиралу Нельсону. Паркет износился, и его следовало бы натереть. В обшарпанности интерьера чувствовался своеобразный шик, рассчитанный на тех, кто слишком богат, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

— Здравствуйте, полковник Грейвз. Я Джеймс Твиден, управляющий клубом, к вашим услугам. Чем мы вам можем помочь?

Высокий, дородный, он был при галстуке и в консервативном темно-синем костюме. Его рукопожатие оказалось прямо-таки стальным. Отставной военный, догадался Грейвз. Между тем Твиден провел его в пустынную залу.

— Часто приходится работать допоздна? — спросил Грейвз, расстегивая пиджак и присаживаясь.

— На самом деле точного распорядка работы не существует. Мы открываемся в одиннадцать утра и задерживаемся до последнего посетителя.

Рядом с ними, словно из воздуха, возник официант, и Твиден мановением руки отпустил его, прежде чем Грейвз успел заказать чашку чаю.

— Я здесь по поводу Роберта Рассела. Он побывал у вас два дня назад. Мне хотелось бы знать, с кем он встречался.

— Не в наших правилах раскрывать, чем занимаются в этих стенах члены клуба, — проговорил Твиден. — Именно поэтому клуб и называется частным.

— А как насчет ваших бывших членов? Ведь Рассел мертв.

— От этого ничего не меняется. Ведь осталась его семья.

— Все это прекрасно. При обычных обстоятельствах я бы не настаивал. Но кое-что произошло. У нас есть фотографии его машины, припаркованной рядом с клубом.

— Это имеет непосредственное отношение к убийству?

— Более чем! — Грейвз многозначительно поднял голову, потом опять наклонил, а затем, перейдя на доверительный шепот, продолжил: — Послушайте, мистер Твиден, может, вы и работаете допоздна, но я-то — нет. И если я приезжаю сюда в полвторого ночи, то лишь из-за того, что может произойти нечто очень серьезное. Под угрозой национальная безопасность. Если хотите, можете позвонить моему начальству… — Грейвз протянул управляющему телефон.

— Думаю, в этом нет надобности.

— В каком полку вы служили? — спросил Грейвз.

— В гренадерском гвардейском.

— А я в парашютном.

— Как же, знаем, в парашютно-придурочном.

— Кто бы говорил! Только гомики могут носить ваши медвежьи шапки.

Оба ветерана дружелюбно расхохотались. Твиден поманил Грейвза к себе:

— Слушай, полковник. У меня работенка — лакомый кусочек. Жалованье чудесное. Посетители — люди славные. Отец Рассела, герцог, пристроил моего паренька в Итон. Я о таком и мечтать не мог. И единственное, что им всем от меня нужно, — это преданность и осторожность. Когда член клуба входит в эти двери, ему не хочется, чтобы за ним притащился следом весь Лондон.

Грейвз поспешил заверить, что хорошо его понимает:

— Все сказанное останется между нами. Даю слово, что тебе это никак не аукнется.

— Ну, тогда ладно, — согласился Твиден. — Думаю, не страшно немного поболтать. Но, чур, только между нами. Короче говоря, Рассел сюда заходил. Приехал в полночь. Я его встретил. Он попросил отдельный кабинет. Он ожидал гостя, который должен был войти через черный ход…

Тут позади них, у входа, раздался звук шагов. Твиден вскочил со стула. Грейвз бросил взгляд через плечо и увидел продолговатое, скуластое лицо, знакомое всякому британцу старше двух лет. Вошедший был одним из тех немногих, кого положено называть «королевским высочеством». Член королевской семьи. Он смерил Грейвза взглядом с головы до ног и, видимо, остался недоволен тем, что увидел. Через секунду его уже не было.

Реакция Твидена была молниеносной.

— А теперь вам придется уйти, полковник, — ледяным тоном проговорил управляющий. — Больше ничем не могу вам помочь.

Грейвз поднялся со стула.

— Кто это был? — прошептал он. — С кем именно встречался Рассел? Назовите мне имя.

— Иностранец, — процедил Твиден, — его имя часто встречается в газетах, где пишут о футболе. — А затем, уже громким голосом, произнес, явно предназначая сказанное для посторонних ушей: — Мне было очень приятно, сэр. Мой помощник проводит вас до дверей.

— Ну же, — проговорил Грейвз, беря Твидена под локоть, — всего лишь одно имя. Решайтесь.

Твиден рывком высвободил руку:

— Всего доброго, полковник.

Грейвз плюхнулся на сиденье своего «ровера» и с силой хлопнул дверцей.

— Черт бы их всех побрал! — пробормотал он себе под нос.

Еще секунда — и он бы узнал нужное имя. И вот, на тебе… надо же было появиться именно ему! Если бы Грейвз верил в Бога, он решил бы, что чем-то Его прогневил. Может, теперь лучше поспешить домой, собрать чемодан и присоединиться к своей напарнице? Самолет Кейт вылетает в пять утра. Пожалуй, ему даже удалось бы вздремнуть пару часов.

Почувствовав вибрацию телефона, он вытащил его и увидел, что пришло сообщение от Службы визуального автодорожного наблюдения. Он скрестил пальцы: «Тебе ведь не трудно, Господи…»

Затем он перекачал сообщение на командный центр автомобиля. Командный центр… В нем ничего не напоминало фильмы о Джеймсе Бонде, просто потертый цветной монитор, подобный тем, которые в наши дни можно увидеть практически во всех полицейских машинах. На экране одна за другой появлялись картинки с камер наружного наблюдения, установленных во всех четырех кварталах, по периметру опоясывающих Слоун-сквер. Грейвз пролистывал их до тех пор, пока ему не попался на глаза принадлежавший Расселу «астон-мартин DB12», припаркованный на том самом месте, где теперь стоял его «ровер».

Грейвз принялся смотреть дальше, листая помедленнее, чтобы лучше разглядеть следующие изображения. Временна́я метка в нижнем углу показывала, что между всеми снимками промежуток в две минуты. Так что обнаружить на них что-то сто́ящее можно было лишь в случае большого везения. Вот мимо проехал «БМВ», затем «ламборджини», потом какой-то «мерседес», а вот и весьма заметный «роллс-ройс-фантом». Кажется, в Лондоне уже больше не осталось никого, кто ездил бы на машине ценой меньше ста тысяч.

Далее пошли снимки, сделанные камерой, установленной с тыльной стороны клуба. Грейвз удвоил внимание, помня, как Твиден проговорился ему, что гость Рассела вошел через черный ход. Он прокрутил тридцать или сорок фотографий и вдруг замер.

Снова черный «роллс-ройс-фантом», флагман бренда. Он остановился как раз напротив запасного входа в клуб. Пассажирская дверца открыта, но никого не видно. Тонированные стекла не давали возможности заглянуть в салон.

Грейвз увеличил масштаб. Табличка с «номером» автомобиля представляла собой один из тех заказных буквенных «номерных» знаков, которые из тщеславия покупают себе богатые и известные личности. На этой было написано: «ARSNL 1». Каждый футбольный фанат в Лондоне догадался бы, кому принадлежит этот автомобиль. Грейвз тут же вспомнил кипу спортивных журналов, которые видел в квартире Роберта Рассела. Во всех из них рассказывалось о футбольном клубе «Арсенал». Еще одна загадка разъяснилась.

Он переслал изображение номерного знака обратно в Службу визуального автодорожного наблюдения и запросил всю информацию, связанную с регистрацией «роллс-ройса». Когда через девять минут он приехал в Темз-хаус, сведения уже были получены: имя, телефонный номер и адрес владельца. Конечно, не «его королевское высочество», но и не простой смертный, во всяком случае не в общепринятом смысле этого слова. Те люди, чье состояние превышает миллиард фунтов, тоже ведь составляют своего рода аристократию, и не важно, англичане они или нет.

Перед законом все равны, подумал Грейвз, беря в руки телефонную трубку и набирая домашний номер, указанный в документах о регистрации автомобиля. Ему хотелось узнать, что чувствует миллиардер, которого поднимают телефонным звонком в два часа ночи. После седьмого звонка на другом конце провода раздался сердитый голос:

— Да?

У миллиардера было прозвище Белая Акула.

Теперь Грейвз получил ответ. Но этот ответ ему совсем не понравился. Вообще-то, они не слишком сильно от нас отличаются, решил он.

49

По территории порта в разных направлениях то и дело двигались людские фигуры, казавшиеся в предрассветных сумерках какими-то призраками. Одни укладывали сети, другие тянули снасти, третьи сматывали канаты, готовясь к выходу в море. Еще не было и пяти утра, но порт Чивитавеккья уже проснулся. Наверное, здесь вообще никогда не спят, подумалось Джонатану, с трудом тащившемуся вдоль причала. Он устал и проголодался. Брюки вымокли в росе, когда он спал на траве в поле за городом. На севере, то и дело вырисовываясь посреди клочьев утреннего тумана, виднелись громады пришвартованных морских паромов. Они ожидали, когда окончательно рассветет, чтобы произвести посадку и доставить пассажиров на Корсику, во Францию и в Испанию. На юге, в акватории, отгороженной молом, покачивались рыболовные суденышки, готовящиеся выйти на промысел.

Джонатан купил пакетик еще теплых жареных каштанов и нашел место, где можно было присесть, затерявшись среди снующих вокруг моряков. Порт не казался ему ни знакомым, ни совершенно чужим. С тех пор как он здесь побывал, прошло восемь лет. Но тогда стоял февраль, а не июль, как сейчас, и холодные улицы выглядели совсем пустыми, а сам городок казался довольно унылым. Едва ли сюда стоило приезжать. Но Эмма настояла.

«Никто не останавливается в римских гостиницах, — говорила она. — Там все слишком дорого. А Чивитавеккья — совсем другое дело. Здесь все настоящее, а заворачивая за угол, только и ждешь, что вот-вот столкнешься нос к носу с Нероном».

Теперь он знал, что все эти ее доводы были лживы. Она сюда напросилась не затем, чтобы сэкономить или уклониться от встреч с другими туристами. В феврале туристы вообще не заглядывают в эти места. Тогда она приехала по той же самой причине, что и три месяца назад.

Она приехала потому, что ей понадобилось с кем-то встретиться. И Джонатан подозревал, что инициалы у этого человека были S.S.

Он сунул в рот каштан и погрузился в воспоминания об их тогдашнем приезде.

Восемь лет — долгий срок, и к тому же он тогда был слишком обескуражен тем, что в последнюю минуту пришлось отказаться от роли находящегося в свадебном путешествии молодожена, сменив ее на амплуа заядлого туриста. Он оглянулся на кафе и закусочные, выстроившиеся в ряд на городской набережной у него за спиной. Свет внутри не горел, навесы были убраны, а уличные стулья поставлены один на другой рядом с дверью и прихвачены цепью во избежание кражи.

И тут он увидел ее. Вывеска с большими яркими буквами ничуть не изменилась с того давнего-предавнего февральского дня. Он прочитал написанные на ней два слова, и воспоминания прошлого вмиг обрушились на него неудержимым потоком, породив острое чувство смятения, запоздалого понимания и гнева.

Надпись на фасаде гласила: «Гостиница „Рондо“».

Как он мог забыть?!

Эмма бросила на стол фотоаппарат и рухнула на кровать:

— Ну, что скажешь? Правильно, что я предложила сюда приехать?

Было четыре часа дня. Джонатан насквозь промок под ливнем, неожиданно пролившимся из пришедшей с моря грозовой тучи. В этот день они осматривали древний портовый город Чивитавеккья, который мог измотать даже самого рьяного туриста.

— Думаю, сегодня я увидела столько дорических колонн, что их мне теперь хватит лет до сорока, — толкнула его в плечо Эмма. — И радуйся, что я настояла на посещении лишь наиболее важных достопримечательностей. В конце концов, три часа — это не так уж много.

— Три часа? Мне показалось, прошло три дня, — сказал Джонатан, наблюдая, как Эмма стаскивает с себя мокрую одежду. Сперва жакет, затем блузу, брюки и, наконец, носки.

Она повернулась к нему, оставив на себе только практичное женское белье фирмы «Джоки», однако на Эмме даже бумажный мешок смотрелся бы сексуально.

— Куда ты смотришь?

— На тебя.

— Почему?

— Потому что думаю, что заслужил награду. За то, что не пропускал твои слова мимо ушей, когда ты зачитывала мне из путеводителей весь этот исторический хлам.

— Да? Прямо сейчас?

— Конечно. Меня нужно заставить забыть, что в это время мы могли бы наслаждаться красотой Сикстинской капеллы вместо всего этого древнего убожества.

— Тебе просто хочется полюбоваться на изображения обнаженных женщин в капелле.

— Микеланджело разбирался в красоте почти как я.

— Вот как? — Эмма выразительно на него поглядела, словно желая сказать, что он слегка преувеличивает свои достоинства. — Ну ладно. Думаю, тут я смогу кое-чем помочь, — произнесла она, подхватывая его тон и признавая, что награда необходима. — Экскурсию в Рим я тебе устрою прямо сейчас.

— Интересно. Жду с нетерпением.

— Садись на кровать. Нет, не так близко. И чур, не лапать экскурсовода.

Джонатан запрыгнул в постель и подложил себе под спину подушки, а Эмма исчезла в ванной. Через три минуты она возвратилась с распущенными волосами — длинные вьющиеся пряди ниспадали на обнаженные плечи. Грудь ее прикрывало полотенце, а одну руку она держала за спиной.

— Закрой глаза, — велела она. Джонатан повиновался. — Хорошо. А теперь открой.

Джонатан открыл глаза. Эмма стояла у изножья кровати, совершенно нагая. Одной рукой она прикрывала лобок. В другой держала, протягивая ему, блестящее красное яблоко. Это была Ева из Сикстинской капеллы.

— У Адама не было ни единого шанса устоять, — проговорил он. — Интересно, где та грань, за которой начался первородный грех?

Эмма щелкнула пальцами:

— Закрывай глаза снова.

Джонатан подчинился. На сей раз, когда он их вновь открыл, она сидела на стуле, со скорбным видом глядя на мокрую куртку Джонатана, лежавшую у нее на коленях. Глубокое чувство в ее глазах поразило его, затронув в душе какие-то потаенные струны.

— Теперь ты Дева Мария. Из скульптуры «Пьета». Оплакивание Христа, — проговорил он.

— Очень хорошо. — Эмма вскочила со стула. — И еще раз.

Джонатан вновь закрыл глаза. Когда ему было позволено снова на нее взглянуть, она стояла на том же стуле, дерзко водрузив ногу на подлокотник и завязывая волосы на голове в тугой узел.

— Рождение Венеры, — предположил он.

— Не угадал. Она в Лувре.

— Караваджо. Кажется, он что-то написал в Риме?

— Вторая попытка, и снова мимо.

— Тогда не знаю. Я врач. Посвятил жизнь изучению анатомических атласов, а не книг по истории искусства. Сдаюсь.

Эмма запрыгнула в кровать и уютно пристроилась подле него:

— Эмма Роуз Рэнсом. Мисс Февраль. Эксклюзивный шедевр, принадлежащий тебе, и никому больше.

Потом они лежали, обнявшись. Опять пошел дождь и забарабанил по окнам с докучливой назойливостью.

— Почему Белград? — спросила Эмма. — Почему не какой-нибудь другой город? Это несправедливо.

— Мы только летим до Белграда. А уже оттуда поедем в Косово. Это провинция в Сербии. И мы пробудем там всего несколько месяцев.

— Но там ведь опасно. Вообще-то, я устала от пуль и ручных гранат.

— Война закончилась, — объяснил ей Джонатан, приподнявшись на локте. — Мы просто помогаем тамошним жителям встать на ноги. Ведь оттуда уехала половина врачей. Да и мы проработаем там всего три месяца. А затем отправимся в Индонезию, как и планировали.

— Они могли хотя бы дать нам закончить свадебное путешествие. У них все время чрезвычайные обстоятельства. Наверное, без нас какое-то время могли бы и обойтись. — Эмма перекатилась к краю кровати и, встав, направилась в ванную. Через несколько минут она вышла оттуда, полностью одетая. — Пойду прогуляюсь, — объявила она. — Тебе ничего не нужно?

— Под таким-то дождем?

Эмма бросила взгляд за окно:

— Ну, не такой уж он сильный.

— По сравнению с чем? Со всемирным потопом?

— А разве мы не увлеклись сегодня библейской тематикой?

— Когда говорит сама Ева, спорить трудно. — Джонатан, усмехнувшись, откинул одеяло и поднялся с постели. — Погоди-ка, миссис Рэнсом, я с тобой.

Эмма подошла к нему поближе и поцеловала:

— Оставайся здесь. Я вижу, что ты устал. Почему бы тебе не вздремнуть?

— Не-а, я тоже хочу подышать свежим воздухом.

— Нет, правда, — настаивала она. — Гулять под дождем — скучное занятие. Лучше займись чем-нибудь полезным. Позвони в авиакомпанию и подтверди вылет. А еще лучше, подыщи нам подходящее местечко для ужина.

Джонатан взглянул на Эмму. В ее глазах он заметил что-то такое, чего прежде никогда не видел. Она явно не желала, чтобы он к ней присоединился.

— Пожалуй, это хорошая мысль. Позвоню в авиакомпанию, а потом закажу столик в лучшем ресторане города.

— Мне хочется чего-нибудь декадентского, например спагетти карбонара с теплым хлебом и маслом, а на десерт сабайон. — Затем она скривилась. — Между прочим, что там едят, в этом Косове?

Эмма вышла. Джонатан принял душ и оделся. Как и просила Эмма, он позвонил в авиакомпанию, чтобы подтвердить вылет. По мнению консьержа, лучший ресторан в городе — это «Траттория Родольфо». Джонатан был уверен, что цены там взвинчены до небес, ну и черт с ними. В сербской глубинке их с Эммой едва ли ждут трехзвездочные рестораны.

Довольный тем, что не ударил в грязь лицом и выполнил все поручения, он достал книжку и принялся читать, поглядывая на часы каждые пятнадцать минут. Когда прошел час, он отложил книгу и подошел к окну. Дождь припустил еще сильнее, чем прежде: было похоже, что хляби небесные воистину разверзлись. Он улыбнулся себе под нос. Ну вот, подумалось ему, еще одно библейское изречение. И, натянув куртку, спустился по лестнице.

— Скузи, простите, — сказал он консьержу, — вы не видели моей жены, синьоры Рэнсом?

Консьерж ответил, что видел. Он даже вышел из-за конторки, чтобы показать Джонатану, в какую сторону та пошла, покинув гостиницу. Джонатан надел кепку-бейсболку, а сверху натянул капюшон. Отважившись наконец выйти на улицу, он зашагал вниз по холму, в направлении порта, держась поближе к стенам домов и ныряя под любое встречающееся на пути укрытие. Дождь лил как из ведра, и мощенные булыжником улицы стали скользкими. Он все глаза проглядел, высматривая Эмму, но уже после пяти минут поисков решил, что с него довольно, и зашел в ближайший магазинчик, чтобы передохнуть. Пересмотрев кучу почтовых открыток, он выбрал одну, с видом какого-то античного амфитеатра, а потом еще и другую, с катакомбами, которые они осматривали утром.

— Три евро, — сказал продавец.

Джонатан порылся в кармане и выудил из него несколько монеток. В ожидании сдачи он бросил случайный взгляд в окно. На другой стороне улицы открылась дверь гостиницы, и ему стало видно, что делается в вестибюле. Это было уходящее вдаль, тускло освещенное помещение со стойкой регистрации из полированного дерева и, как ни странно, с копией английской телефонной будки красного цвета у задней стены. По вестибюлю, погруженная в беседу с каким-то мужчиной, шла Эмма. Не вызывало сомнений, что спутники прекрасно знают друг друга. Незнакомец держал ее под руку, а Эмма внимательно его слушала. Человек этот шел повернувшись к Джонатану спиной, и тот успел заметить только зеленый саржевый плащ и подобранную в тон мягкую фетровую шляпу. В следующий момент дверь гостиницы захлопнулась.

Джонатан с минуту постоял, смущенный увиденным. Он тут же вспомнил, с каким упорством Эмма настаивала, чтобы он остался в номере. Взяв открытки, он пересек улицу, стараясь не ускорять шаг и не казаться расстроенным. Он был уверен, что существует некое разумное объяснение тому, почему жена ушла из гостиницы на тайную встречу с другим мужчиной. Но когда он вошел в вестибюль, Эмма и человек, с которым она только что так увлеченно беседовала, успели уйти.

Джонатан осмотрел примыкающий к вестибюлю паб (который объяснял наличие английской телефонной будки), а также небольшой ресторан и читальный зал, но тщетно. Эммы нигде не было.

Джонатан выбросил мешочек с жареными каштанами в урну и пошел вверх по узкой дороге к гостинице «Рондо». Он шел быстро, как человек, который что-то разыскивает. По прошествии столь долгого времени было трудно во всех подробностях вспомнить все виденное в тот день.

Когда он вернулся, Эмма уже ждала в номере. С самым невозмутимым видом он спросил, не ее ли он только что видел в вестибюле гостиницы неподалеку. Жена ответила, что ее там не было. Она ходила к пристани прогуляться. Когда он стал настаивать, Эмма не стала ни сердиться, ни доказывать свою правоту, а просто ответила, что он, наверное, обознался. А потом подарила ему пресс-папье в виде древнеримской триремы, приобретенное в магазине, в который они уже заходили вместе и который находился в противоположной от гостиницы «Рондо» стороне.

На этом тогда все и закончилось. Джонатан ей поверил. Свет в вестибюле и вправду был тусклым. Опять же дождь и низкая облачность. И он решил, что действительно, скорее всего, принял за нее какую-то другую женщину. И ни разу за все прошедшие годы ему не пришло в голову подвергнуть сомнению ее версию.

Во всяком случае, до сегодняшнего дня. До тех пор, пока не выяснилось, что спустя восемь лет Эмму подобрала «скорая» по этому самому адресу: Чивитавеккья, Виа Порто, дом 89. Это был адрес гостиницы «Рондо».

50

«Хокер» коснулся взлетно-посадочной полосы римского аэропорта Леонардо да Винчи ровно в восемь часов тридцать три минуты по местному времени, когда голубое итальянское небо еще не успело стать ярко-синим. Он подрулил к уединенному терминалу, расположенному на южной окраине аэродромного комплекса в двести акров, и вокруг его трапа сразу же выстроился полукольцом целый эскадрон полицейских автомобилей. Спустившись по ступеням, Кейт Форд пожала руки шефу римской полиции, а также подполковнику, возглавляющему римское подразделение корпуса карабинеров, или федеральной полиции. После обмена приветствиями она выслушала последние известия о розыске Джонатана Рэнсома.

Фотографии Рэнсома, сделанные после его ареста в Лондоне, уже разослали по всем здешним полицейским участкам. Их также вручили постовым, патрулирующим зоны, прилегающие к основным туристическим достопримечательностям: Колизею, Форуму, собору Святого Петра и Ватикану. Информация о том, что он замечен на территории итальянской столицы, была передана руководству всех четырех главных римских вокзалов. Удвоено число полицейских в аэропорту Леонардо да Винчи, а также в небольшом аэропорту Чампино, расположенном в пятнадцати километрах на восток от центра, за Большой кольцевой дорогой.

— Вы установили на дорогах контрольно-пропускные пункты для проверки транспорта? — осведомилась Кейт.

— Сейчас лето, — ответил шеф полиции, и в его голосе она даже не ощутила желания оправдаться. — Туристский сезон. По Риму и без того не проехать. До тех пор пока его не засекут в каком-нибудь определенном месте, мы ничего не сможем предпринять.

— Понимаю, — ответила гостья, пытаясь улыбкой снять напряжение, и махнула в сторону терминала. — Свидетель здесь?

— Ожидает внутри. Пойдемте.

Кейт последовала за худым и тощим капитаном полиции и, поднявшись по лестнице, оказалась в здании аэропорта. Оно стояло на берегу моря, и освежающий ветерок, в котором ощущались запах и вкус морской соли, придал ей новых сил. Дойдя до двери, она еще раз бросила взгляд на голубой небосвод. Рэнсом был рядом. Как ни странно, Кейт чувствовала не только его присутствие, но и его отчаяние. Они оба шли по одному и тому же следу.

Еще совсем недавно, покинув Темз-хаус, Кейт ненадолго заглянула домой — принять душ, захватить кое-что из одежды и почистить зубы, — а потом помчалась в аэропорт Хитроу. В промежутке между прощанием с Грейвзом и встречей с итальянскими полицейскими ей даже удалось поспать пару часов на диванчике в задней части салона самолета. Внезапный порыв ветра взъерошил ей волосы, и она поспешно прижала их рукой, чтобы сохранить прическу. Однако, вспомнив, насколько этот жест был характерен для Красавчика Кенни Лэкстона, она устыдилась и вытянула руки по швам. Не прошло и трех дней, как ей позвонили, чтобы сообщить о предполагаемом самоубийстве в доме номер один по Парк-лейн, с которого для нее и началось нынешнее расследование. За это время выяснилось, что погибший вовсе не наложил на себя руки, а стал жертвой преступления, взрыв заложенной в автомобиль бомбы унес жизнь ее доброго друга Реджа Клика, так же как и жизни многих других людей. Но, кроме того, надвигалось нечто гораздо более страшное.

В здании терминала встретившие Кейт люди провели ее в конференц-зал с включенными кондиционерами. Там во главе стола сидел в одиночестве доктор Лука Лацио и курил словно паровоз. Кейт представилась. Убедившись, что Лацио бегло говорит по-английски, Кейт попросила всех, за исключением шефа полиции, выйти.

— Вы совершили смелый поступок, пытаясь задержать Джонатана Рэнсома, — начала она, присаживаясь рядом с доктором, ибо сразу поняла, что в присутствии женщины тот будет чувствовать себя менее скованно.

— Никакой храбрости. Чистая необходимость.

— Вы не боялись, что он может на вас напасть?

Довольный тем, как близко она к нему придвинулась, Лацио покрутил головой и откровенно признался:

— Я знаю Рэнсома. Этот парень слегка помахал пистолетом у меня под носом, но я знал, что в ход он его не пустит.

Кейт не ожидала, что Рэнсом вооружен. Как ни странно, это вызвало у нее чувство разочарования.

— Ах вот как! — продолжала она, подыгрывая Лацио. — Что же заставило вас пойти на риск? Почему бы просто не помочь ему, а затем позволить спокойно уйти?

— Я видел, что произошло в Лондоне. Разве одного этого не достаточно?

Кейт поспешила с ним согласиться, хотя про себя отметила, что здесь, пожалуй, не все чисто.

— Рэнсом признался, что принимал участие в подготовке теракта?

— Он заявил, что не имеет к нему никакого отношения. Разумеется, лжет.

— А он вам не проговорился, куда направится от вас?

— Увы, нет. К сожалению, я не проводил его до дверей клиники. Когда он понял, что я собираюсь причинить ему вред, он ударил меня, и я упал на пол. Тогда он оставил меня и вышел из кабинета. Насколько я понимаю, для того, чтобы найти лекарство, способное снять аллергическую реакцию. Я воспользовался этим и убежал. Как видите, во мне совсем нет ничего героического.

Вошел помощник, держа в руках поднос с чашками эспрессо, и раздал их собравшимся. Лацио и шеф полиции долго размешивали сахар, добавляли сливки, а затем каждый из них воспользовался моментом, чтобы закурить сигарету. Кейт наблюдала за ними, силясь как можно тщательнее скрыть нетерпение.

— Вы сказали, Рэнсом разыскал вас для того, чтобы получить какую-то информацию о своей жене. Вы друзья? — спросила она.

— Не друзья, а коллеги, — поправил ее Лацио. — Когда-то, много лет назад, мы вместе работали в Африке. Думаю, я оказался единственным знакомым ему доктором в Риме. Он рассказал, что его жена подверглась здесь нападению и была ранена. Это случилось в апреле. Мне удалось выяснить, что ее доставили в больницу Сан-Карло, где лечили в связи с ножевым ранением.

Аллам в разговоре с ней и Грейвзом уже сообщал об этом апрельском нападении.

— Рана представляла угрозу для жизни?

— Несомненно.

Лацио рассказал о характере ранения, о проведенной операции, а также о времени, необходимом для восстановления здоровья.

— Найти ее оказалось не так-то просто, — добавил он. — Ведь она скрыла свое настоящее имя. Рэнсом сказал, она была секретным агентом, и вообще нес какую-то чепуху в этом же духе. Он заставил меня искать ее по разным именам.

— Вы их запомнили?

— Кэтлин О'Хара и Эва Крюгер. Однако, что самое забавное, они не пригодились. При поступлении в больницу она использовала совсем другое имя.

— Какое?

— Лара. Просто Лара, и все. Фамилию она сообщить отказалась. По какой-то причине это сильно расстроило Джонатана.

Шеф полиции отметил, что в полицейских сводках вовсе не упоминается о ножевых ранениях или иных подобных преступлениях, совершенных в это время; он уже послал в упомянутую больницу троих своих людей на тот случай, если Рэнсом заявится туда в поисках дополнительной информации. Кейт, улыбнувшись, заверила, что ценит его усилия, а затем принялась вновь расспрашивать Луку Лацио:

— Рэнсом знал, кто напал на его жену?

— Нет, — ответил доктор. — Правда, ему в первую очередь хотелось узнать не это, а где он может ее найти. Рэнсом очень расстроился, когда оказалось, что я ничем не в силах помочь. Если хотите знать мое мнение, то ему вообще следует радоваться, что жена выжила. Ее час везли в больницу, и за это время любой человек, потерявший столько крови, должен был умереть.

— А что, путь до ближайшей больницы занимает в Риме целый час?

— Разумеется, нет, — обиженно произнес Лацио. — Но ведь нападение на жену Рэнсома произошло не в Риме.

— А где?

— Где-то на побережье. Не могу точно припомнить. Это указано в документах, касающихся ее госпитализации.

— Вы их захватили с собой?

— Их забрал Рэнсом.

Кейт провела рукой вдоль стрелки на брюках. Перед приездом в Италию она разузнала, что представляет собой Лацио. Незадолго до посадки она позвонила в Женеву, связалась там с организацией «Врачи без границ» и переговорила с сотрудницей, курировавшей работу эритрейской миссии, в деятельности которой принимали участие Лацио и Рэнсом. На эту даму пришлось немного нажать, но все же она поведала о Лацио кое-что весьма неожиданное. Эти сведения очень хорошо объясняли, почему Лацио, в сущности, пытался убить Рэнсома, дав ему лошадиную дозу пенициллина, вместо того чтобы просто его отключить. А также почему ему так не хотелось, чтобы Рэнсома поймали.

— У вас в компьютере должна сохраниться копия, — возразила Кейт. — Если вы не против, мы можем проверить это прямо отсюда. — И она посмотрела на собеседника в упор, недвусмысленно давая понять, что ей про него многое известно.

— Чивитавеккья, — произнес Лука Лацио. — Именно там ее подобрала «скорая». Это все, что я знаю.

Уже через десять минут Кейт Форд сидела на переднем сиденье принадлежащего карабинерам «альфа-ромео», несущегося по шоссе. В службе скорой помощи ей указали координаты того места, где была подобрана Эмма Рэнсом, или, как она им назвалась, Лара. Виа Порто, 89. Сообщили также и адрес ближайшей гостиницы — «Рондо».

— Дорога займет около тридцати минут, — заверил ее подполковник, представительного вида мужчина с оливковым цветом кожи, лет, наверное, тридцати пяти. — Или час, это как повезет. Лето, пробки. Так что трудно сказать…

— Пошлите ваших людей вперед, — распорядилась Кейт. — Заблокируйте все улицы, ведущие к гостинице. Убедитесь, что у них есть приметы Рэнсома.

— Он опасен, этот человек? У него есть пистолет, да?

Опасен. Эвфемизм, употребляемый, когда стесняются прямо спросить, следует ли стрелять без предупреждения.

— Его надо взять живым, — ответила Кейт. — У него могут иметься сведения, которые спасут жизни многих людей.

Подполковник позвонил коллеге в Чивитавеккье и сообщил, что человек, ответственный за недавний теракт в Лондоне, в данный момент может находиться в гостинице «Рондо» или где-нибудь поблизости.

— Сейчас он задействует тамошнюю бригаду, — объявил подполковник доверительным тоном. — Уже через полчаса на улицы выйдут сто карабинеров и весь район будет оцеплен. Если Рэнсом там, он попался.

Кейт ничего не ответила. Она смотрела в окно на белые барашки на волнах и белоснежные яхты, скользящие по синей воде. Вскоре дорога сузилась: на ней осталось всего две полосы. «Альфа-ромео» поехал медленнее и вскоре вообще встал. Полный затор в обоих направлениях. Нервно барабаня пальцами, Кейт снова выглянула в окно. На другой стороне улицы находилась территория военной части, огороженная забором с воротами. Надпись над ними гласила: «Региональные казармы Ладиспали. 20-й артиллерийский батальон. Министерство обороны Италии». Кейт сразу вспомнила это название. Именно отсюда Эмма Рэнсом тремя месяцами ранее похитила семтекс.

Но тут машина тронулась с места, и вскоре они уже опять мчались на бешеной скорости.

Кейт опустила руку пониже и скрестила пальцы, призывая удачу. Рэнсом был рядом. Она чувствовала.

51

На двери гостиницы «Рондо» висела табличка «Закрыто».

Джонатан стоял у входа и, заглядывая внутрь, осматривал вестибюль, в котором восемь лет назад увидел Эмму. Красной английской телефонной будки больше не было, так же как прежней мебели и горшков с цветами. Даже от стойки регистрации избавились. Гостиница напоминала пустую ореховую скорлупу. На всякий случай он подергал за ручку двери. Закрыто.

Разочарованный, он повернулся и побрел назад вдоль по улице. Кафе за углом как раз только что открылось. Он сел за столик у окна и, когда подошел хозяин, показал ему фотографию, на которой был снят вместе с Эммой, и спросил, не видел ли тот эту женщину несколько месяцев назад. Хозяин посмотрел на снимок, внимательно вглядываясь, чтобы не показаться невежливым, а затем сказал, что не видел, и принес извинения.

— Кофе и каких-нибудь булочек, — сделал заказ Джонатан.

— Субито, синьор, подождите минутку.

Этот завтрак ему через несколько минут принес парень, в обязанности которого входило не только убирать посуду, но и обслуживать посетителей. Джонатан положил фотографию рядом с чашкой и смотрел не нее все время, пока пил кофе. Снимок был сделан пять месяцев назад на швейцарском горном курорте Ароза, за день до того самого злосчастного восхождения. Эмма стояла рядом с ним на горнолыжном склоне. Ее голова лежала на его плече, на губах играла солнечная улыбка. Никакой фальши, сколько ни разглядывай. Он провел пальцем по лицу жены. И это женщина, взвалившая на себя задачу предотвратить уничтожение пассажирского авиалайнера, а стало быть, развязывание войны… Она казалась независимой, свободной от всех забот, словно девушка-тинейджер, приехавшая покататься на лыжах.

И тут он понял, что проиграл. Ему ее не перехитрить. И даже пытаться найти ее — полная глупость. А что хуже всего, Эмма тоже это понимала. Она понимала это всегда.

Он взял фотографию, скомкал и зажал в кулаке. Поиски закончились. Больше идти некуда. Не осталось ни одной зацепки. Все пути отрезаны. Эмма сделала, что хотела: она исчезла.

Джонатан расплатился по счету и легким шагом вышел на улицу. Посмотрел на небо, решая, что делать дальше. О продолжении работы в организации «Врачи без границ» нечего было и думать. О возвращении в Кению тоже. Внезапно в голову пришла ошеломившая его мысль, что с медициной теперь, скорее всего, покончено. Надо придумать, чем он сможет заняться еще. Жизнь предстоит начинать заново. Но в качестве кого? И где? Он пожал плечами и тронулся в путь.

— Синьор, пер фаворе.

Джонатан инстинктивно ускорил шаг.

— Да, вы, вы, синьор!

Джонатан оглянулся через плечо и увидел, что его зовет тот парень из кафе, что подавал ему завтрак. Остановившись, Джонатан повернулся к нему.

— Та женщина, о которой вы спрашивали. Дама с красивыми волосами. Я ее видел.

Джонатан вытащил фотографию.

— Ее? — спросил он, пытаясь разгладить снимок. — Вы уверены?

— Она приезжала сюда в апреле. Завтракала в нашем кафе каждое утро. Думаю, она немка, но по-итальянски говорит очень хорошо.

— Не помните, сколько времени она здесь пробыла?

— Три или четыре дня.

— Ее кто-то сопровождал?

— Нет, она всегда ела одна. Вы ее муж или как?

— Или как, — ответил Джонатан. — Мне очень важно ее найти.

— Вы спрашивали в гостинице, где она останавливалась? В «Де Ла-Виле»? Это в нескольких кварталах отсюда, вверх по дороге. — Паренек застенчиво улыбнулся. — Однажды, когда она вышла из кафе, я пошел за ней. Хотел предложить ей чего-нибудь выпить. — Опущенные глаза парня говорили о постигшей его неудаче. — У меня так и не хватило храбрости спросить, как ее зовут.

Джонатан похлопал юношу по плечу:

— Вам не за что извиняться. Спасибо за помощь, вы меня выручили.

— Она добрая. Порядочная, понимаете? Это видно по глазам. Первая стоящая девушка, которую я встретил. Прежде чем вы уйдете, можно я у вас кое-что спрошу?

— Разумеется, — ответил Джонатан. — Расскажу, что смогу.

— Как ее зовут?

— Лара.

— Конечно, я помню госпожу Бах, — проговорил администратор гостиницы «Де Ла-Виль», изучая фотографию Джонатана и Эммы на лыжном склоне. Это был коротышка с презрительной миной на лице, одетый в безукоризненный серый костюм, контрастирующий с обветшалым интерьером вестибюля. — Вы ей кто?

— Муж.

— Муж? — недоверчиво переспросил администратор. — Вы господин Бах?

Бах. Еще одно имя для еще одной ее маски.

— Да, я господин Бах.

— Из Франции?

— Нет, — возразил захваченный врасплох Джонатан. — Я американец, но мы с женой где только не побывали. А нашим последним местом проживания была Женева.

Администратор еще около секунды смотрел на него, затем прошел за стойку регистрации и быстро забарабанил по клавиатуре компьютера.

— Ваша жена въехала пятнадцатого апреля, прожила здесь четыре дня, а потом исчезла. Ни весточки, ни звонка. Я обратился в полицию, но и там о ней никто ничего не слышал. С вашей женой все в порядке?

— Сейчас у нее все хорошо. Когда она была здесь, с ней произошел несчастный случай, и она провела какое-то время в больнице. Вещи ее хранятся у вас?

— Простите, но я отдал их другому человеку, который заходил к нам, чтобы навести о ней справки.

Другому человеку? Несомненно, это был тот, кто забрал ее из больницы.

— Такой высокий, да? — наугад забросил удочку Джонатан. — С темными волосами?

— Нет. Собственно говоря, он был невысокий, как я. И постарше, седой. Он, кстати, тоже назвался ее мужем, но я не поверил. Миссис Бах слишком хороша для такого мужлана.

— Мужлана? Что вы имеете в виду?

— Он был не слишком-то вежлив. Иностранец, но не такой, как вы. И он оплатил счет. Наличными. — Администратор, приподняв брови, скрестил руки на груди — поза, означавшая типичную для жителей Средиземноморья смесь сочувствия, извинения и дружеского участия. Ох эти женщины, как бы говорил он. Им никогда нельзя доверять.

— Не знаете, откуда он родом?

— По-итальянски не говорил, только по-английски, да и то с акцентом. Возможно, британец. А может, немец. Не могу вам сказать.

Джонатан вздохнул. Он был сильно разочарован.

— Ну, все равно спасибо, — поблагодарил он администратора и пожал ему руку, хотя уже в следующий момент почувствовал, как это глупо. По какой-то причине он ощутил потребность в подобном жесте.

Надевая на ходу солнцезащитные очки, Джонатан направился к двери.

— Вообще-то, у меня есть его адрес, — сказал администратор.

Развернувшись, Джонатан снова подошел к стойке:

— Правда?

— Тот человек очень беспокоился о вашей жене. Он полагал, что сюда могут прийти другие люди, чтобы о ней справиться. У меня такое чувство, будто он ей не доверял. Пожалуй, будет даже уместнее сказать «в чем-то подозревал». Он попросил дать ему знать, если кто-то придет в гостиницу и начнет про нее спрашивать.

— И вы согласились?

— А вы бы не согласились за пять сотен евро? — Менеджер посерьезнел. — Не беспокойтесь. О вас я ему ничего не скажу.

— Спасибо, — сказал Джонатан, ни на секунду ему не поверив.

Администратор подошел к компьютеру и распечатал страничку с телефонным номером и адресом: «Франция, Эзе, рю де Ла-Тюрби, дом 4».

Эзе. Крохотная средневековая деревушка, словно «врезанная» в горный склон, возвышающийся над Средиземным морем в районе Лазурного берега, всего в нескольких километрах от Монако. Джонатану доводилось через нее проезжать, но и только. Она мало подходила для размещения штаб-квартиры некоей секретной службы, на которую работала Эмма. Но он уже перестал удивляться.

Над адресом было напечатано название компании «VOR S.A.» То же самое, что и в счете за лечение в римской больнице.

52

— Мы разыскали этот чертов телефон.

— Вы уверены? — спросил Дэн Бакстер из группы сбора вещественных доказательств.

— О да. Мы его вычислили, не сомневайтесь. А кроме того, раскопали кое-что еще, босс. Вам стоит зайти к нам самому, и чем скорее, тем лучше.

Уже на бегу, поднимаясь по лестнице в лабораторию судебной экспертизы лондонской полиции, Бакстер посмотрел на часы. Было без малого девять. Получается, команде специалистов понадобилось меньше суток, чтобы сложить фрагменты монтажной платы, обнаруженные у дома номер один по Виктория-стрит, а затем по ним идентифицировать марку и модель мобильного телефона, использованного в качестве детонатора заложенной в автомобиль бомбы, чуть не отправившей на тот свет министра внутренних дел России Игоря Иванова. Двадцать один час и сорок одна минута, если быть до конца точным, подумал Бакстер. Он любил отмечать подобные вещи.

Аластер Маккензи ждал у двери в лабораторию. Бакстер с гордостью подметил, что парень был в той же одежде, что и накануне. И воняло от него как от помойного ведра, которое следовало вынести еще неделю назад. Ну и что из того? Может, чистоплотность и является добродетелью, уступающей лишь благочестию, но при расследовании преступлений никакого проку от нее нет.

— Чуть не загнал себя насмерть, пока добирался, — пропыхтел Бакстер, сжав руку Маккензи, так что чуть не сломал. — Надеюсь, не зря.

Маккензи ответил скупой улыбкой и жестом пригласил следовать за собой.

Бакстер вошел в небольшой конференц-зал, где увидел несколько одетых в белые халаты спецов, ожидающих его прихода.

— Ну хорошо, — произнес он. — Давайте рассказывайте.

— Вспомним, что начали мы с пустого места, ведь у нас практически ни черта не было, — проговорил Эванс, начальник отдела судебной экспертизы. — Лишь два никуда не годных крошечных обломка монтажной платы, которые мистер Маккензи любезно нам предоставил, — вот и все. Воспользовавшись небольшим количеством эпоксидной смолы, мы их соединили, потом полечили в автоклаве, и вот что получилось. — Эванс вручил Бакстеру покоробленный ломтик небесно-голубого пластика, формой напоминающий малюсенький пистолетик. — Вот место, где был экран, а здесь вставлялся микрофон. А марку мы определили по расположению контактной площадки антенного фидера. В этом месте она размещена только у «нокии». Как только мы заглянули в справочники этой фирмы, тут же выяснили, что это модель 9500S.

— Модель, отличающаяся минимальной конфигурацией во всей серии, — пропел один из ассистентов Эванса.

— Операторы сотовой связи раздают их бесплатно всем, кто подпишется на их услуги на два года, — добавил другой.

— Но самое важное то, — продолжил Эванс, — что эта модель новехонькая, прямо с иголочки. — Он снова взял в руки склеенный кусок монтажной платы и поднес к лампе, чтобы получше рассмотреть. — Проблема заключалась в том, что у нас отсутствовал полный регистрационный номер. Видите ли, каждая монтажная плата получает собственный номер. Затраты на это ничтожны, зато он помогает бороться с пиратской продукцией и контрабандой. В частности, на этой плате видны цифры 4-5-7-1 и еще цифра 3. Сверившись с документацией, касающейся опытного образца, мы поняли, что недостает двух первых цифр. И тут нам повезло. У меня есть знакомый коллега в Хельсинки, я ему позвонил, и тот помог связаться с ребятами из «Нокии». Выяснилось, что телефонов, где используется эта новая монтажная плата, пока продано крайне мало. Собственно, единственным покупателем оказалась британская компания «Водафон». Ее работники просто пылали желанием оказать нам услугу, в особенности если мы промолчим насчет того, что один из их клиентов заложил в автомобиль бомбу.

Бакстер пообещал сделать все от него зависящее, чтобы название этой фирмы не попало в выпуски новостей, но при этом отметил: если дойдет до суда, монтажную плату придется предъявить в качестве вещественного доказательства.

— Вполне справедливо, — отозвался Эванс. — Но именно здесь начинается самое интересное. Фирма «Водафон» продавала эту модель всего две последние недели и только на территории Великобритании. Согласно их документам, телефоны, имеющие платы с номерами, заканчивающимися на 4571, продавались лишь в трех городах: Манчестере, Ливерпуле и Лондоне. Мои парни провели половину вчерашнего дня и всю ночь, обзванивая торговые точки и спрашивая, в которых из них имеются телефоны с вышеупомянутыми номерами. Оказывается, ни в Манчестере, ни в Ливерпуле их даже еще не выложили на прилавки. Оставался Лондон, куда были поставлены партии телефонов с номерами, имеющими начальные цифры от 12 до 42. Так как телефон этот новый, работники «Водафона» организовали то, что сами они называют «мягким выбросом на рынок», то есть стали выкладывать по нескольку таких мобильников на витрины то там, то тут, чтобы посмотреть, понравится ли товар покупателям. Менеджер, ведающий поставками в магазины, посмотрел на складе и заверил, что из всей партии, номера которой начинаются с 12 по 42, у него по-прежнему остаются номера от 28 до 42. Это значило, что распроданы только телефоны с номерами от 12 до 27. Короче, мы продолжили обзванивать продавцов, и постепенно круг мест, где мог быть продан телефон, использовавшийся в качестве детонатора взорванной бомбы, сузился до трех, а именно: до магазина в лондонском аэропорту Хитроу, на пятом терминале; фирменного магазина «Водафон» на площади Оксфорд-Серкус и, наконец, независимого торгового агента на вокзале Ватерлоо.

— А что, разве такие еще остались? — спросил Бакстер, усевшийся к тому времени на краешек стула, как на насест, и буквально сгорающий от нетерпения.

— В магазине на Оксфорд-Серкус все телефоны с интересующими нас номерами по-прежнему не распроданы, то же самое у торгового агента на вокзале Ватерлоо.

— Значит, наш телефон был продан в Хитроу, — заключил Бакстер.

— Пять дней назад, если уж быть до конца точным, — добавил Эванс. — Причем, к сожалению, за наличный расчет.

— Фамилия? Как звали покупателя? — Бакстер знал, что это должно быть известно: закон обязывает покупателей мобильных телефонов указывать имя и фамилию с предъявлением удостоверения личности.

— Полная лажа, как и указанный покупателем адрес.

— Вот черт! — У Бакстера внутри словно все оборвалось.

— И тем не менее мы таки кое-что узнали, и это может пригодиться, — продолжил Эванс.

— Номер?! — воскликнул Бакстер, вскочив со стула и сжав кулаки. — Они продали этот чертов телефон вместе с сим-картой, да?

Аббревиатура сим означает «сабскрайбер идентити модуль», то есть «модуль идентификации абонента». Именно сим-карта содержит номер мобильника, а также всю информацию, касающуюся звонков, сделанных как с этого телефона, так и на него.

— И не с одной сим-картой, мистер Бакстер, а с тремя. — И Эванс вручил ему листок бумаги с распечаткой номеров.

Дэн Бакстер ухватился за него точно утопающий за соломинку. Рассыпавшись в адрес Эванса в благодарностях, он затем повернулся в сторону Маккензи. Но при этом счастливого выражения на лице у Бакстера так и не появилось. Напротив, оно скривилось в гримасе, передающей крайнее отвращение.

— Ну, парень, здесь мы с делами покончили. Теперь отправляйся домой и прими душ. От тебя воняет, как от помойки.

53

Выйдя из гостиницы «Де Ла-Виль», Джонатан перебежал через улицу и нырнул в магазинчик на другой стороне. Там он купил две газеты, «Интернэшнл геральд трибьюн» и «Коррьере делла сера». На первой полосе первой же из них, англоязычной, была напечатана большая статья о взрыве бомбы в Лондоне. Джонатан в ней упоминался в качестве соучастника, но, к счастью, фотографии его там не приводилось. В итальянской газете статья о лондонском теракте была покороче и помещена не на первой полосе. В последнее время итальянские политики откалывали такие номера, что местных скандалов вполне хватало на все передовицы. Закончив просматривать газеты, он сунул их в урну и пошел вдоль по Ларго Плебисцито, главной улице города.

За то короткое время, что он пробыл в гостинице, прибрежный городок Чивитавеккья полностью пробудился к жизни. Помимо того, что он привлекал множество туристов своими античными руинами, это был также порт, куда заходили средиземноморские круизные лайнеры, везущие туристов в Рим. Еще раньше он насчитал не менее четырех пришвартовавшихся в здешней гавани лайнеров, да еще три стояли на якоре неподалеку от берега. Не меньше половины заполонивших улицу людей несли дорожные сумки, украшенные названием не одного, так другого круизного судна. Подобно мышам, спасающимся от пожара, они сейчас выплескивались из гостиниц, туристических автобусов и таксомоторов, чтобы устремиться по направлению к порту.

Прокладывая себе дорогу сквозь их ряды, Джонатан зорко следил, не появятся ли где полицейские. Вполне возможно, что Лацио уже передал в их руки документы, относящиеся к госпитализации Эммы. Какой-нибудь смышленый следователь вполне мог смекнуть, что предпримет в такой ситуации Джонатан, и прислать сюда наряды, поручив им прочесать всю здешнюю местность. Джонатан остановился, внимательнее присматриваясь к улице, по которой шел. Увы, ее запрудило слишком много народу, чтобы определить, нет ли среди этой толпы кого подозрительного.

Впереди он увидел вывеску гостиницы «Рондо». Проходя мимо, он покрепче сжал в кармане листок с французским адресом человека, забравшего Эмму из римской больницы и оплатившего ее счет в отеле. «Эзе, компания VOR S.A.». Но кто этот мужчина? Может, тот самый незнакомец, которого Джонатан мельком видел в Чивитавеккье много лет назад? Рэнсом, однако, не сомневался, что их связывали профессиональные интересы. Иначе зачем ему выплачивать по ее счетам такие астрономические суммы?

Помимо адреса во Франции, Джонатан совсем ничего не знал об этом типе — разве лишь что он постарше его, седой и говорит по-английски не то с британским, не то с немецким акцентом. Не тот ли это, кто подрядил ее устроить теракт? А если так, то не было ли покушение «Дивизии» на жизнь Эммы попыткой ее остановить? Джонатан вполне мог предположить, что если тот оказался тем самым другом, к которому Эмма в первую очередь обратилась за помощью, то он должен быть также врагом «Дивизии».

И все-таки оставался один вопрос, ключевой по отношению ко всем остальным. Кто она — Лара?

Где-то в отдалении он услышал визг шин. Хлопнула дверца. Он остановился как вкопанный и внимательно осмотрел улицу в обоих направлениях. Однако ничего тревожного не увидел. Нервы. Он вытер лоб. Дорожный знак впереди указывал, что рядом железнодорожный вокзал. Ближайшей к Эзе станцией была Ницца, и ехать до нее на поезде всего семь часов. Однако он не мог рисковать: ему в этом случае пришлось бы слишком долго пробыть в закрытом пространстве вагона. Нет, нужно выбрать другой путь.

Он продолжил шагать под гору в надежде затеряться в скоплении людей в районе порта. Сдаваемые в прокат автомобили не годились. Вопрос о путешествии автостопом также не стоял. Единственный способ туда добраться — это…

И тут он услышал приближающийся вой сирены. Она прозвучала достаточно близко, чтобы заставить его метнуться в сторону, однако, прежде чем он сумел определить расстояние более точно, звук внезапно оборвался. Он оглянулся и через плечо увидел, что в двух кварталах от него, на боковой улице, что-то происходит. Человек в темно-синем форменном мундире и таких же бриджах проталкивался через толпу прохожих. Двое других, следовавших за ним, тащили передвижной барьер вроде тех, которые применяются во время уличных беспорядков. То были карабинеры. Позади этой троицы шагало целое отделение. Вид у них был воинственный, на груди автоматы, фуражки надвинуты низко, по самые брови.

Джонатан прижался к краю улицы, заняв позицию близ одного из кафе. Из дверей торчал хвост длинной очереди. Он спрятался за людьми, ожидающими, когда их обслужат, и с чувством полной беспомощности наблюдал, как полицейские устанавливают поперек улицы заграждения. Их главный говорил что-то по рации, и было ясно, что он с кем-то координирует свои действия. Джонатан пошел в обратном направлении, держась поближе к стенам домов и витринам магазинов.

И опять он услышал их раньше, чем увидел. Лающий мужской голос отдавал отрывистые команды. Затем опять показались синие мундиры.

Панический страх сжал ему горло. Джонатан заколебался, не зная, куда идти. Наконец он развернулся и трусцой побежал назад, вниз, под уклон. Инстинкт подсказал ему еще раз попробовать пробраться к порту, где он сможет исчезнуть в толпе. Он уже приближался к концу улицы, когда метрах в двадцати от него остановился темно-синий «альфа-ромео» с эмблемой полиции. Следом подъехало еще несколько полицейских автомобилей. Джонатан оглянулся назад и увидел приближающуюся линию синих мундиров. Об отступлении нечего было и думать.

Боковых улочек, отходящих вправо или влево, здесь не просматривалось. Он поглядел вперед, вниз. Оживленное приморское шоссе проходило как раз позади остановившихся полицейских машин. И сразу же за его четырехполосным полотном начинался порт, причалы которого тянулись бесконечной каймой вдоль берега, уходя на юг и на север, насколько мог видеть глаз. Шоссе было перегружено, движение затруднено, и вереница машин и автобусов двигалась еле-еле, то и дело останавливаясь, изрыгая выхлопные газы в еще влажный утренний воздух. Джонатан словно застыл на месте, наблюдая, как полицейские вылезают из автомобилей и топчутся рядом. Все это время поток туристов и пешеходов двигался, обтекая его, вниз, к порту. Как бы поступила в такой ситуации Эмма?

Джонатан тут же нашел ответ. Да, иного выхода не было.

Переведя дыхание, он пошел в сторону полиции. Не опуская головы. Не отводя взгляд. На нем были солнечные очки, кепка-бейсболка — вот и вся маскировка. Передняя дверца «альфа-ромео» открылась, и из машины вылезла стройная белокурая женщина в черном брючном костюме с белой блузкой без воротничка. Несмотря на черные очки, он тут же понял, кто перед ним. Старший инспектор сыскной полиции Форд.

Он видел, как она, повернув голову, внимательно разглядывает толпу, как ее взгляд скользит по тому месту, где идет он. Вот она замирает, всматривается. Снимает солнечные очки и на расстоянии менее двадцати метров встречается взглядом с Джонатаном.

Скосив глаза, Джонатан увидел позади себя лес синих мундиров. Затем посмотрел в упор на Кейт Форд и побежал. Побежал прямо на нее, на «альфа-ромео», рядом с которым стояли, углубившись в разговор, по меньшей мере трое полицейских, не обращающих ни малейшего внимания ни на него, ни на саму Кейт Форд.

— Рэнсом, — окликнула она его, но голос ее прозвучал слишком неуверенно, слишком удивленно даже для того, чтобы просто привлечь внимание окружающих, не говоря уж о команде его схватить.

Джонатан прошмыгнул у нее под боком. Но когда он пробегал мимо, в груди его, помимо воли, вспыхнул неудержимый гнев. Ее неожиданное появление разозлило его, просто привело в ярость. Что она к нему привязалась? Ведь он же сказал ей, что не имеет к взрыву никакого отношения. Так почему же она с таким упорством продолжает настаивать на обратном? Поспешно и необдуманно Джонатан отставил в сторону локоть — и тот попал Кейт прямо в грудную клетку, опрокинув женщину на капот автомобиля.

О том, что произошло потом, он мог только догадываться. Времени остановиться и посмотреть у него не было. Полицейские, не понимая, что с ней случилось, и беспокоясь за ее жизнь, сгрудились вокруг, и это дало ему еще несколько драгоценных секунд, несколько драгоценных метров. Он хорошо знал, что удар в корпус она, черт побери, получила очень увесистый.

— Рэнсом! — Этот окрик прозвучал уже гораздо громче.

Поднажав, он перепрыгнул через бетонное ограждение и выскочил на проезжую часть, уворачиваясь от медленно движущихся машин. Стремительно помчался дальше. Впереди скопилась длинная очередь из грузовиков и автомобилей, ожидающих разрешения на проезд через охраняемые ворота, ведущие на территорию порта. Он принял вправо, чтобы обогнуть стоящий транспорт, и пронесся мимо караулки. Раздался пронзительный вой корабельной сирены — она ревела долго и громко. Впереди, в сотне метров от него, пассажиры какого-то лайнера начали сходить на берег. У следующего причала выстроился целый батальон автомобилей: они один за другим въезжали на громыхающую под ними погрузочную аппарель, а затем исчезали в чреве парома. Еще дальше по рельсам медленно катился поезд, а на его платформах высились грузовые контейнеры. Повсюду туда-сюда сновали грузовики, автопогрузчики, таксомоторы.

Но вот раздались и звуки полицейских сирен. Впереди него. Позади. Он запыхался и слишком устал, чтобы разбираться, где что происходит, а все его мысли перебивались ударами сердца, бешено колотящегося в груди. Он ощутил, как сзади мелькнула тень, почувствовал какой-то намек на движение и уголком глаза тут же заметил бегущего полицейского, совсем недалеко. Синий мундир — там, где синих мундиров, по идее, быть не должно. Парень моложе его, стройнее и спортивнее — настоящий спринтер, судя по ввалившимся щекам и отточенной технике бега. Джонатан поднажал, и ему вскоре удалось увеличить разрыв, но надолго ли? Рано или поздно шустрый бегун его непременно догонит.

Скорее, рано.

Джонатан споткнулся, и полицейский тут же оказался вровень с его плечом, даже протянул руку, чтобы ухватить за воротник. Джонатан наклонился вперед, словно пытаясь избежать захвата, но уже в следующий момент разогнул спину и выставил локоть — в сторону и назад. Удар пришелся итальянцу прямо в горло. Полицейский, пошатнувшись, остановился и, ухватившись за шею, рухнул головой вперед на серый асфальт.

Далеко впереди две полицейские машины, преодолев поребрик, выкатились на пристань. Там они остановились, надежно перекрыв ему проход вдоль причала. Полицейские стояли у машин, держа автоматы наготове. Джонатан свернул влево, принуждая налившиеся свинцом ноги бежать быстрее, и, с трудом пробившись через пешеходную дорожку, запруженную людьми, достиг широкого пирса, разделявшего два круизных лайнера. Пирс оказался подобен знаменитому «глазу бури» — в том смысле, что в этом уголке порта было совсем мало людей. Позади Джонатана их столпилось несколько сотен. Впереди — того больше. Но на этом безлюдном участке он наконец-то не увидел ни одного синего мундира.

Иди медленным шагом, и никто на тебя не оглянется, сказала ему однажды Эмма. Побежишь — сразу превратишься в мишень.

Пересиливая инстинкт самосохранения, Джонатан перешел на прогулочный шаг. Слева от него с борта круизного судна был спущен пассажирский трап, с которого выплескивался людской поток. Справа от него портовые грузчики руководили выгрузкой из глубин корабля дорожных сумок и расставляли их аккуратными рядами. Рядом просигналил автопогрузчик и прокатил мимо, перевозя огромный ящик.

Джонатан приблизился к самому краю пирса. На всем его протяжении, как он и предполагал, ниже основного уровня шла другая пристань, опущенная метра на два, куда через определенные промежутки спускались лесенки. Насколько ему было известно, она предназначалась для грузчиков и рабочих доков, обслуживающих стоящие в порту суда. Опершись рукой о край пирса, он спрыгнул на эту нижнюю пристань и сунул голову под настил. Пирс поддерживался сложной конструкцией из деревянных балок, напоминавшей затейливое кружево. Вода плескалась вокруг свай, облепленных мелкими рачками. Откуда-то из темноты на него уставилась крыса. Он побежал дальше, все время оглядываясь.

Затем он увидел как раз то, что нужно. В качестве защитных подушек, предохраняющих корпус океанского лайнера при швартовке, в порту Чивитавеккьи использовались огромные, в человеческий рост, буи, выполняющие роль кранцев, изготовленные из той же толстой черной резины, что и автомобильные покрышки. Совершенно круглые и полые внутри, они имели шесть метров в длину и три в высоту. Джонатан ухватился за край одного из них и запрыгнул внутрь. Делая один неуверенный шажок за другим, он постепенно достиг середины буя. Там он и сидел в течение всего следующего часа, прислушиваясь к вою то приближающихся, то удаляющихся полицейских сирен, к рассерженным голосам полицейских, отдающимся эхом в его убежище, пока наконец все разом не стихло.

И тем не менее он не дерзнул показаться в порту. Вместо этого он потихоньку выскользнул из буя и погрузился в морские волны.

Вода оказалась теплой и грязной. Он набрал в легкие побольше воздуху и нырнул.

Кейт Форд стояла на пирсе, уперев руки в бока. Прошло полчаса с тех пор, как Рэнсом очертя голову выскочил на шоссе поперек движения, а затем скрылся в порту. Там его след затерялся. Несмотря на все усилия более чем пятидесяти полицейских, беглеца так и не смогли найти. Даже теперь еще продолжался осмотр всех пришвартованных в Чивитавеккье круизных судов. Патрульные катера бороздили гавань во всех направлениях. Но надежды на поимку Рэнсома у нее практически не оставалось.

— Ушел, — сказала она.

Подполковник из корпуса карабинеров покачал головой:

— Не может быть. Мы загнали его в угол.

— Он уплыл, — ответила Кейт.

— Но здесь столько судов, — возразил ей карабинер, окидывая взглядом четырехпалубные лайнеры справа и слева от себя. — Это слишком опасно.

Чего не сделаешь, когда нет иного выбора, подумала Кейт. Она повернулась и зашагала назад, к главной улице.

— Пойдем, — позвала она. — Рэнсом добрался сюда раньше нас. Искал жену. Кто-то его непременно видел. А может, кто-то с ним даже говорил.

— С чего начнем?

Кейт развернула записи из приемного покоя, провела по листу пальцем и остановилась там, где говорилось, в каком именно месте подобрала «скорая» раненую женщину, сообщившую лишь свое имя — Лара.

— Гостиница «Рондо», — произнесла она.

54

Офисы Международной корпорации ядерной безопасности располагались на двадцать седьмом этаже небоскреба, находящегося в парижском районе Дефанс, где вовсю кипела столичная деловая жизнь. Корпорация позиционировала себя в качестве некоего «универсального магазина», который мог полностью удовлетворить запросы и частных компаний, и государственных организаций, и военных баз во всем, что касается обеспечения безопасности, предоставляя им целый спектр соответствующих услуг. Но, как и следовало из названия, эта компания специализировалась в одной области: защите и охране атомных объектов.

Что касается АЭС, то корпорация подключалась к работе на стадии разработки концепции и сопровождала проект до самого конца строительства, разрабатывая и реализуя всевозможные меры безопасности, в которые входили контроль за непосредственным физическим доступом на станцию и выходом из нее (системы сигнализации, видеокамеры, пункты контроля биометрических данных), компьютерная безопасность, контроль за местонахождением на ее территории обслуживающего персонала, силовые охранные структуры и, наконец, мониторинг всех систем, связанных с критическими режимами работы, включая организацию хранения отработанного ядерного топлива. Не стало бы преувеличением сказать, что почти все основные производители электроэнергии на Западе, так или иначе, полагались на корпорацию, гарантировавшую безаварийную работу и безопасную эксплуатацию ядерных установок. До сего дня их доверие неизменно бывало оправданно. Ни одна из сертифицированных ею электростанций никогда не сталкивалась с такими неприятностями, как аварийное отключение, закрытие или иной инцидент. Все это промелькнуло в памяти Эммы Рэнсом, пока она пересекала широкую открытую площадку перед зданием, в котором расположилась штаб-квартира корпорации. У входа она поправила жакет и разгладила юбку. Черный костюм имел высокий разрез на бедре и глубокий вырез на груди, а также бирочку, свидетельствующую, что он представляет собой дешевую подделку фирмы «Диор». Таков был вкус Папика. Чрезмерная изысканность ему никогда не нравилась; хотя, по правде сказать, в его стране изысканность вообще была не в ходу.

Собираясь на задание, она распрямила волосы, ровно подрезала их до уровня плеч и выкрасила в черный, как вороново крыло, цвет. Надела карие контактные линзы и каблуки высотой десять сантиметров, потому что у настоящей Анны Шоль были карие глаза и рост сто семьдесят восемь сантиметров. Когда Эмма открыла стеклянную дверь и вошла в находящийся между первым и вторым этажом вестибюль с кондиционированным воздухом, она вовсе не боялась, что в ней могут признать мошенницу. Скорее, она опасалась не совладать со сверхвысокими каблуками и, сверзившись с их заоблачных высей, приземлиться на не слишком дорого упакованную задницу.

— Анна Шоль, — назвалась она, вытаскивая фальшивое удостоверение личности, в котором указывалось, что его предъявитель является сотрудником отдела инспекции безопасности, входящего в структуру Международного агентства по атомной энергии. — К Пьеру Бертелю.

Охранник довольно долго рассматривал ее бюст, по всей видимости желая убедиться, соответствует ли он фотографии на удостоверении, затем записал ее имя в журнал и сделал короткий телефонный звонок.

— Одну минуту, сейчас он спустится. А пока наденьте вот этот бейджик.

Эмма взялась за шнурок, прикрепленный к бейджику, и, надев через голову, повесила бейджик на грудь, после чего сделала шаг в сторону. Оговоренная минута прошла, за ней другая, и так продолжалось, пока не прошло десять минут. Наконец через турникет протиснулся высокий человек с бочкообразной грудной клеткой:

— Фрейлейн Шоль, я Пьер Бертель. Здравствуйте.

Эмма окинула его быстрым оценивающим взглядом. Дорогой темно-синий костюм. Коричневые ботинки, отполированные до зеркального блеска. Золотой браслет, виднеющийся из-под отложной манжеты. Пожалуй, чересчур много геля для укладки по-модному коротких волос. Лишние десять килограммов на некогда действительно впечатляющей фигуре, но боже упаси ему об этом сказать. Легкая хромота, которую этот господин пытается скрыть, — возможно, результат падения на корте для игры в сквош, но при случае выдаваемая за последствие давнего боевого ранения. А кроме того, у основания безымянного пальца наблюдался свежий отпечаток обручального кольца, явно снятого второпях, как только его взору предстал впечатляющий образ Анны Шоль, фотография которой содержалась в отправленном ему сопроводительном досье. Все это создавало образ сексуально озабоченного самца, вот уже лет десять как вышедшего в тираж, но еще мечтающего показать, что у него по-прежнему имеется порох в пороховницах. Она успела раскусить его буквально в мгновение ока.

— Я спешу, — ответила она, словно обдавая Бертеля ушатом холодной воды после его расчетливо-теплого приветствия. — Через два часа мне нужно быть в аэропорту Шарля де Голля. Пройдем?

Улыбка слетела с лица Бертеля.

— Прошу следовать за мной.

В кабине лифта он сделал вторую попытку завязать разговор:

— Насколько я понимаю, вы какое-то время пробудете во Франции. Где именно?

— Это конфиденциальная информация, о чем, полагаю, вам хорошо известно. Мы никогда не предупреждаем о наших проверках. Это особенно важно в свете инцидента, который имел место в Лондоне два дня назад.

— В Лондоне?

Эмма кашлянула и посмотрела в сторону. Она только что получила подтверждение тому, что слух об украденных кодах сюда еще не дошел. Как и следовало ожидать, их похищение предпочли счесть внутренним делом, которое надлежало уладить келейно между МАГАТЭ, с одной стороны, и производящими электроэнергию фирмами — с другой. Во Франции таковой была компания «Электриситэ де Франс». Разглашать данную сверхсекретную информацию запрещалось.

— А что произошло в Лондоне? — полюбопытствовал Бертель. — Вы имеете в виду теракт против Иванова? Мне об этом звонили весь день.

— Без комментариев. Если дело коснется вас, вы обо всем узнаете, и скорее раньше, чем позже.

Двери лифта раскрылись, и перед ними возникла еще одна пара дверей, на сей раз с дымчатыми стеклами, преграждающая проход в офисы. Бертель приложил ладонь к биометрическому сканеру. Точечный светодиод, мигнув, переменил цвет с красного на зеленый. Ее спутник тут же назвал свое имя. Теперь и второй светодиод стал зеленым. Раздался едва слышный щелчок, и замок открылся. Бертель распахнул дверь:

— Сюда, пожалуйста.

Эмма отметила про себя, что меры безопасности здесь приняты серьезные. Сканер ладони в сочетании с анализатором голоса — это новое защитное устройство, а ведь известно, что со всеми новинками вечно что-нибудь случается. Она прошла следом за Бертелем по людному коридору. Кабинет Бертеля был просторен и со вкусом обставлен, из окон открывался вид на Эйфелеву башню, за которой простиралось Марсово поле, а далее виднелись Дом инвалидов и Нотр-Дам.

— Я позаимствовал наиболее существенные сведения прямо из вашего венского досье, — проговорил Бертель, усаживаясь за хромированный письменный стол со стеклянной столешницей, — и взял на себя смелость заранее заполнить бланки. Не соблаговолите ли прочесть и на всякий случай проверить еще раз, нет ли каких-нибудь ошибок.

Эмма элегантным жестом надела очки для чтения и положила папку на колени. Бланки были напечатаны на фирменной бумаге с шапкой, украшенной логотипом «Электриситэ де Франс», корпорации, ведающей эксплуатацией французских атомных электростанций, и имели заголовок «Заявка на выдачу служебного пропуска». Работники станций обычно называли его «атомным паспортом». Обладатель такого паспорта имел возможность пройти на любой объект без предварительного уведомления и сопровождающих лиц. В атомной промышленности работали профессионалы самой высокой пробы. Поэтому инженеры часто переезжали с одной станции на другую, если там требовались их уникальные знания. Например, инженер, знающий, как надо запускать и останавливать энергоблоки, мог посетить до десяти электростанций только за один год. Специалист по программному обеспечению, ответственный за информационные технологии, делал это еще чаще. Слишком уж много потребовалось бы денег и времени, чтобы обеспечивать на каждой отдельной АЭС полный комплекс проверок для каждого работника или служащего. Потому всякий, кого считали достойным работать на французских АЭС, проверялся на благонадежность в Международной корпорации ядерной безопасности, где ему выдавался документ на право беспрепятственного доступа на все атомные электростанции страны, что объясняло, почему этот пропуск окрестили «паспортом».

Приложив указательный палец к дужке очков, она принялась тихонько по ней постукивать. При каждом ударе миниатюрная камера, замаскированная под винтик, соединяющий дужку с оправой, делала снимок и пересылала его на удаленный сервер, истинное местоположение которого не знала даже она сама. Глаза Эммы пробегали строчку за строчкой, в которых указывались ее имя, фамилия, домашний адрес, телефон, номер социального страхования, а также информация о внешних приметах.

— У нас отсутствуют данные для одной лишь графы, — сказал Бертель. — Мы добавили ее совсем недавно.

— Вот как? — удивилась Эмма, не отрывая взгляда от листка, и ее сердце замерло.

— Имена ваших родителей и их нынешнее место жительства.

— Они скончались, — ответила она. — Уверена, это отражено в документах.

Бертель порылся в бумагах:

— Пауль и Петра… Я не ошибся?

Эмма метнула в него колючий взгляд:

— Моих родителей звали Алиса и Ян.

Бертель пристально на нее посмотрел:

— Совершенно верно, фрейлейн Шоль.

Эмма поняла, что интервью, благодаря ее неугомонному ревизору, рискует затянуться на неопределенно долгий срок. Последний вопрос был явным экспромтом и не входил в стандартную рутину проверки благонадежности. Этот Бертель решил наугад забросить удочку. Она закончила читать документы, затем, собрав листки в аккуратную стопку, положила их ему на стол.

— Может, продолжим? Как я уже говорила, у меня мало времени.

— Осталась только ваша подпись.

— Конечно.

Эмма расписалась, затем встала и окинула кабинет нетерпеливым взглядом.

Бертель перво-наперво провел гостью в помещение, где ее сфотографировали, затем в другое, где под разными углами просканировали отпечаток ее ладони. Наконец, в третьем сняли отпечатки всех пальцев. Эмма осведомилась, нужен ли отпечаток ее голоса для последующей идентификации, но ей сообщили, что систему распознавания голоса установили только недавно и лишь в офисах корпорации, тогда как на электростанциях по-прежнему полагаются преимущественно на трехмерное изображение ладони.

Затем они вернулись в кабинет Бертеля.

— Изготовление пропуска займет еще несколько минут. Не позволите ли предложить вам чашечку кофе? Он подкрепит ваши силы.

— Нет.

Эмма повернулась к Бертелю спиной и занялась разглядыванием фотографий на полке шкафа. На некоторых из них был изображен хозяин кабинета в камуфляжной форме, с автоматом на груди, явно в тропической местности.

— Как, вы были в Конго, в Катанге? — вдруг воскликнула Эмма.

— Ну да, — подтвердил Бертель.

— Мой брат Ян тоже туда попал. Вместе с Иностранным легионом. Сержант Ян Шоль. Служил под командованием полковника Дюпре.

Бертель подскочил к ней и выхватил фотографию:

— Правда? Я побывал там в девяносто первом и девяносто втором — парашютно-десантные войска. Ян Шоль? Увы, я его не встречал. Конечно, я знаю полковника Дюпре. Ваш брат должен гордиться, что воевал под его началом.

— Ян погиб.

— В Конго?

Она кивнула и слегка наклонила голову — совсем чуть-чуть.

— Я вам сочувствую. — Бертель положил руку ей на плечо, и Эмма ее не стряхнула.

— Пожалуй, я все-таки выпью кофе, — промолвила Эмма. — И может, съем каких-нибудь свежих фруктов.

Бертель продиктовал заказ секретарше. Вскоре появились кофе и фрукты. Завязалось общение. Бертель подробно рассказал ей о своей фактической работе в компании, которая заключалась в организации учений, имитирующих нападение на различные атомные электростанции во Франции, в Германии, а также в Испании. Важнейшей задачей было обучить военизированные формирования станций отражению всевозможных видов нападения. Для этого Бертель поставлял вооружение, разрабатывал тактику, проводил тренировочные занятия.

Эмма благосклонно его выслушивала, однако ее интерес оставался исключительно профессиональным. Когда Бертель дотронулся до ее запястья, как бы приглашая обратить особое внимание на некое высказанное им положение, Эмма убрала руку и отодвинулась подальше, давая понять, что не желает подобной близости. Опыт показывал, что равнодушие должно лишь подстегнуть такого, как Бертель.

— Думаю, ваша работа в свете всего происшедшего еще более осложнится, — сказала она.

— Что вы хотите этим сказать?

— Могу я рассчитывать на ваше молчание?

— Я буду нем как рыба.

Эмма помедлила, как бы взвешивая его клятву на воображаемых весах.

— Ладно, слушайте, — продолжила она. — После того как в Лондоне взорвалась заложенная в автомобиль бомба, были эвакуированы все находящиеся поблизости правительственные учреждения. Как раз в это время в одном их них проходило совещание, в котором принимали участие кое-кто из наших людей и британские чиновники. Когда они покинули здание, кто-то выкрал несколько наших ноутбуков. Мы не думаем, что с этим связана какая-либо угроза безопасности АЭС, но и не можем позволить себе рисковать. В ноутбуках содержались аварийные коды для перехода на управление АЭС вручную.

— Коды преодоления вето на ручное управление… вы не шутите?

Эмма, заметно посерьезнев, кивком подтвердила сказанное:

— Я говорю это, потому что высоко ценю проделанную вами работу. — И тут она в первый раз посмотрела ему прямо в глаза. — Думаю, вы человек, которому можно доверять.

Бертель ничего не мог вымолвить в течение нескольких секунд, но Эмма заметила, как его подбородок слегка приподнялся и он шире расправил плечи, словно ему доверили тайну подвесок королевы.

— Ваш секрет умрет вместе со мной.

— Случилась большая беда, — продолжила Эмма доверительным тоном. — И надо как можно быстрее устранить ее возможные последствия.

— Вам потребуется заменить все коды.

— И перепрограммировать системы безопасности. Хорошо еще, что не понадобится производить остановку энергоблоков.

— Так вот в чем причина вашего столь неожиданного визита, — проговорил Бертель. — Вы хотите проверить, не происходило ли каких-нибудь попыток взломать систему безопасности станции.

— Я не могу этого комментировать, мсье Бертель, — произнесла Эмма особым тоном, каким говорят с коллегой — человеком, равным по положению. — Скажу одно: собираться в командировку пришлось настолько спешно, что я даже не успела связаться с «Электриситэ де Франс» и выяснить имена всех начальников службы охраны на тех АЭС, которые мне предстоит посетить.

Существующие правила требовали заранее информировать шефов службы безопасности перед каждой инспекцией. Их подразделения функционировали в автономном режиме, не завися ни от кого, и это было одним из элементов той системы сдержек и противовесов, которая помогала преодолевать самоуспокоенность и гарантировала, что при эксплуатации АЭС буква закона будет соблюдаться неукоснительно.

— Так, значит, неожиданная специальная инспекция? Вы нагоните на них страху.

Эмма посмотрела ему в глаза, но ничего не ответила.

Бертель понял намек:

— Список начальников службы охраны? Это несложно. — Он тут же вскочил с кресла. — Какие станции вас интересуют?

— Заранее не уведомив начальство из «Электриситэ де Франс»? У вас могут возникнуть проблемы.

— Называйте АЭС.

Эмма одним духом выпалила названия пяти расположенных в разных частях Франции атомных станций, среди которых фигурировала и «Ла Рень», и добавила:

— Однако если кто-нибудь из них узнает…

— Увы, в создавшемся положении инспекция действительно должна проводиться без предупреждения. Другого выхода у нас нет, — возразил Бертель, не терпящий, когда его действия ставили под сомнение. — Обещаю, что ваше появление окажется для всех полной неожиданностью. Это как раз то, что нужно. Превентивная профилактика — вот единственный способ заставить их быть всегда начеку.

— Я рада, что у нас с вами полное взаимопонимание, — промолвила Эмма.

Уже через десять минут ей был любезно вручен свеженький компакт-диск с записанными на нем именами всех начальников службы безопасности указанных АЭС, их служебными телефонами, адресами электронной почты, местами проживания и прочими не подлежащими огласке сведениями.

— Что-нибудь еще? — осведомился Пьер Бертель.

— Не помешало бы также получить пропуск, — сказала она твердым голосом.

— Разумеется. — Бертель вышел из кабинета и вскоре вернулся с карточкой, похожей на бейджик, висящей на красной ленточке, которую через определенные промежутки украшала вышитая на ней аббревиатура МКЯБ — Международная корпорация ядерной безопасности. — Теперь вы официальное лицо.

— Получилось даже более внушительно, чем я предполагала, — призналась Эмма. Она демонстративно посмотрела на часы и заволновалась: — Ох, мне надо бежать. Однако я вернусь в Париж через неделю. Может, у меня даже освободится вечер. Хотелось бы обсудить с вами результаты моей инспекционной поездки.

— Это будет весьма полезным, — согласился Бертель.

— Именно полезным, — подхватила Эмма. — И запомните: если вы по-свойски предупредите о моем визите своих приятелей, я об этом узнаю. У меня на такие дела прекрасный нюх.

Пьер Бертель поклялся соблюдать полную секретность, сказав, что если в «Электриситэ де Франс» узнают о предоставленной без санкции высшего руководства информации, то он сам все утрясет. Он дал номер своего личного телефона и попросил позвонить за день до приезда. Эмма пообещала.

— Оревуар, — простилась она по-французски.

— А бьенто! До скорой встречи! — отозвался Бертель.

Покинув здание, она пересекла знаменитый гигантский променад Дефанс и остановилась у парапета, с которого открывался вид на Сену. Ее лицо посерело. При одном воспоминании о томительно-долгом рукопожатии Бертеля ее чуть не вырвало. Она подставила лицо лучам солнца и заставила себя сделать несколько продолжительных медленных вдохов. Но все равно слова Папика продолжали эхом звенеть у нее в голове: Ты же Соловей. Разве не этому обучают таких, как ты, пташек?

Повесив на плечо сумочку, она пошла к площади Этуаль. Постепенно ее походка приобрела маршевый ритм. Приступ дурноты и малодушия миновал. Она снова вернулась в надежный панцирь хорошо подготовленного агента-профессионала.

Эмма выкрала коды вовсе не для того, чтобы вмешаться в работу атомной станции. Практически невозможно обойти множество мер компьютерной защиты, обеспечивающих безопасную работу станций. Ее истинная цель состояла в том, чтобы добраться до электронных документов МАГАТЭ и получить пропуск на ядерные объекты. Ей требовался «атомный паспорт».

Сунув руку в карман, она погладила пластиковую поверхность.

Проникновение внутрь затруднений не вызывало.

55

«Синнамон-клуб» на Грейт-Смит-стрит славился своим карри и своими посетителями. Расположенный в здании старой Вестминстерской библиотеки, этот ресторан казался заповедным оазисом, где за столиками, покрытыми крахмальными скатертями, велись приглушенные беседы, уютным мирком, удаленным от неистовой суеты, царящей за стенами заведения. Благодаря своей близости к Уайтхоллу клуб этот давно пользовался популярностью у членов парламента и крупных государственных чиновников, щедро оставляющих здесь выделенные им на представительские расходы денежные средства, а также среди заезжих высоких особ.

— Место — лучше не придумаешь, — проговорил Коннор, отодвигая стул от стола, чтобы было удобнее сидеть.

Ради визита сюда шеф «Дивизии» надел свой лучший костюм из серой камвольной ткани. Костюму исполнилось всего три года, и у него недоставало лишь одной пуговицы. Зато рубашка была чудесного покроя и совершенно новая: бледно-голубая, хлопок с полиэстером.

— Представляешь, до сих пор чувствуется запах кордита… или что там еще они теперь применяют, — пожаловался сэр Энтони Аллам. — Дом на Виктория-стрит как раз за углом. Разворочено все. Выбиты окна в трех кварталах. К счастью, террористы использовали заряд кумулятивного действия, а то последствия могли оказаться еще хуже. Думаю, их следовало бы за это поблагодарить.

— Да уж, пожалуй, надо в их честь парад устроить, — буркнул Коннор, глядя на собеседника поверх меню. Мешки у него под глазами были сейчас особенно заметны.

Официант принял заказ. Аллам выбрал джин с тоником и курицу по-мадрасски под соусом карри. Очень острую. Без всякого удовольствия Коннор заказал то же самое.

— Я ценю, что ты нашел время встретиться, Тони, как только я тебя сюда пригласил, и вообще…

Аллам вежливо улыбнулся:

— Да на здоровье, хотя должен заметить, именно этот ресторан я бы как раз ни за что не предложил. Чересчур много глаз и ушей.

— Да уж. — Коннор посмотрел направо, налево и сделал вид, что сам раздосадован своим выбором. — Но ни одного недружественного лица не вижу.

— Не беспокойся, они есть. — Аллам положил руки на стол. Он был человек дела, и его пристально-ироничный взгляд давал понять, что теперь пора поговорить серьезно.

Коннор наклонил голову поближе к собеседнику:

— Стало быть, Эмма устроила вам тут по полной программе?

— Можно сказать и так.

Коннор в свою очередь изложил несколько откорректированную версию событий, разыгравшихся в Швейцарских Альпах пять месяцев назад.

— Так что же, ты сейчас услышал о ней в первый раз? — удивился Аллам.

— Мы только приглядывали за ее мужем, надеясь, что этот малый сможет на нее вывести, однако тот все время «спасал несчастных» в дебрях Африки. Во всяком случае, делал это еще пять дней назад. Ну прямо второй Альберт Швейцер, не хватает только Нобелевской премии.

— Так ты говоришь, вы понятия не имели о том, чем она занималась все это время? — переспросил Аллам.

— Ну, не совсем, — неохотно ответил Коннор.

Аллам сразу же ухватился за это полупризнание собеседника:

— Ах вот как?

— Ну, как я уже сказал, мы присматривали за ее мужем. Несколько месяцев назад он позвонил по одному из ее старых телефонных номеров. Умирал от любви. Хотел ее увидеть. — Коннор пожал плечами. — Непрофессионал. Что с него взять? Как бы там ни было, мы проследили этот звонок, поняли, что его красотка в Риме, и в рекордно короткий срок послали кое-кого по ее душу. Но девчонка оказалась не промах. Один из наших остался там навсегда. С тех пор она как в воду канула.

— И всплыла только сейчас?

Коннор поморщился:

— Ага, только сейчас.

— И как это вы позволили ей отбиться от рук и полностью выйти из-под контроля? — потребовал объяснения Аллам, повысив голос. — Это попахивает безответственностью.

— Я же и говорю: она взбрыкнула и пустилась во все тяжкие. То, чем эта негодница теперь занимается, она делает на свой собственный страх и риск. Я не имею ни малейшего представления, на кого она сейчас работает.

— Кем бы ни были ее нынешние хозяева, они совершили покушение на Игоря Иванова, причем на моей территории. И ты еще имеешь нахальство просить нас о помощи! С моей точки зрения, вокруг этого теракта сплошь ваши отпечатки пальцев.

— Что? — вскинулся Коннор, покраснев от гнева и алкоголя. — Думаешь, это была наша операция? Ты что, с ума сошел?

— Посмотри на себя, Фрэнк. Ты сам себя не контролируешь. Ты так ослеплен желанием отыграться, что ставишь и себя, и свою организацию под удар. Ты рискуешь. Сперва прилетаешь в мою страну, не удосужившись мне сообщить, хотя это невежливо, затем выставляешь себя полным ослом, устраивая в больнице скандал Пруденс Медоуз, а прошлым вечером лезешь к этому бандюге Данко и пытаешься путем шантажа заставить сделать для тебя грязную работенку. Знаешь, уже к рассвету слух об этом разнесся по всему городу. Так не годится. При том, как ты сейчас действуешь, я бы на тебя не поставил. Думаю, теперь самое время официально разорвать отношения между нашими двумя организациями. Тем более что, насколько я слышал, дни «Дивизии» все равно сочтены.

Моргая изо всех сил, Коннор попытался найти подходящие слова:

— Говоришь, ты не станешь нам помогать?

— Ну вот, наконец ты научился, как я посмотрю, говорить по-английски.

Коннор швырнул на пол салфетку и резко встал, опрокинув стул на пол.

— Так и знал, что нечего просить друзей об одолжении! — проревел он, тыча пальцем Алламу в лицо для пущей убедительности. — Гребаные англичашки! Да ты сам не сумеешь поймать даже клеща, когда тот залезет к тебе в задницу!

— Ну и катись отсюда, скатертью дорога! — выкрикнул Аллам.

Он оставался совершенно спокоен, пока разбушевавшийся Фрэнк Коннор покидал ресторан. Потребовалась вся сила воли, чтобы Аллам не поднялся со своего места, когда все присутствующие повернулись и уставились на него.

— Не беспокойся, Фрэнк, — пробормотал он себе под нос. — Недружественных лиц здесь хоть отбавляй. Ты их просто не заметил.

56

Это был самолет «Циррус-СР22», одномоторный поршневой самолет с шестью посадочными местами, развивающий максимальную скорость 342 километра в час при дальности полета 900 километров. Михаил Борзой, председатель и единоличный владелец компании «Русалюм», крупнейшего производителя алюминия, мажоритарный держатель акций шести коммерческих банков, принадлежащих к десятке самых крупных в стране, единственный публичный спонсор балетной труппы Мариинского театра (и частный спонсор трех ее ведущих танцовщиц), а также первый советник президента, заканчивал предполетную проверку. Питометр[13] в порядке. Закрылки работают превосходно. Уровень масла в двигателе даже выше положенного, а топливный бак заправлен по самую горловину.

— Можно лететь, — крикнул он второму пилоту, залез в кабину и, усевшись на левое сиденье, пристегнулся.

Потом развернул на коленях карту и ввел координаты полетного плана в авиационный навигатор фирмы «Гармин». Борзому исполнилось пятьдесят пять, он был среднего роста и не мог похвастаться идеальной фигурой. Когда-то давным-давно кто-то сказал, что телом он напоминает грушу, и эта его особенность сохранялась и по сей день. Но если внешне он действительно походил на грушу, то прочими свойствами он скорее напоминал грушевидное «тело» кактуса-опунции, усеянное колючками. Да, Михаила Борзого нельзя было назвать приятным человеком. Приятные люди не контролируют фирмы, являющиеся крупнейшими производителями алюминия в мире. Приятные люди не сколачивают состояние в двадцать миллиардов долларов, да еще после обвала цен на фондовых биржах. Приятные люди после нищего детства и юности не становятся опорой действующего президента и не претендуют в качестве одного из трех кандидатов на этот высокий пост. По крайней мере в России подобного не происходит. В России приятных людей топчут, грызут, разжевывают и выплевывают.

Борзой связался по радио с диспетчерами и получил добро на выезд на взлетную полосу. Он всегда мечтал стать военным летчиком. Еще мальчишкой он ходил на ежегодный майский парад на Красной площади и раскрыв рот смотрел, как эскадрильи «МиГов», «Ту» и «сушек» пролетают у него над головой. Он воображал, как сам мчится вверх, в стратосферу, а затем стремительно пикирует к земле.

Прежние мечты оборвались в десять лет, когда врач-окулист водрузил ему на нос очки в отвратительной роговой оправе. Что ж, если ему не суждено стать военным летчиком, он выберет нечто иное, почти столь же заманчивое. Он станет разведчиком.

Борзой подрулил к началу взлетной полосы и развернул самолет против ветра. План сегодняшнего полета предусматривал быстрый трехсоткилометровый бросок из московского аэропорта Шереметьево в Норильск,[14] где находился самый большой металлургический комбинат. Время полета должно было составить один час тридцать три минуты. Погода стояла ясная, видимость — десять километров. Прекрасный день для такого путешествия.

Борзой запустил двигатель, отжал тормоз, и самолет понесся по взлетно-посадочной полосе. Когда скорость превысила двести двадцать километров в час, он поднял самолет в воздух. Нос «цирруса» приподнялся, и малыш принялся набирать высоту, словно лист, попавший в быстро восходящий воздушный поток. Борзой улыбнулся, посмотрел на второго пилота и произнес:

— Похоже, этому чертенку до жути нравится летать!

Второй пилот не ответил.

Когда «циррус» поднялся на тысячу метров над землей, автоматически сработало взрывное устройство, содержащее пятьдесят граммов высококачественной пластиковой взрывчатки и заложенное рядом с топливным баком, в который входило более четырехсот пятидесяти литров высокооктанового авиационного бензина. Как отметил ранее Борзой, бак заправили доверху. Взрыв был ужасен. Еще секунду назад самолет набирал высоту со скоростью двести метров в минуту, и в следующий миг он превратился в адский огненный шар.

«Циррус» рухнул на землю.

Не спасся никто.

Авиакатастрофу списали в разряд несчастных случаев, а причиной происшествия назвали «ошибку пилотирования», хотя никаких деталей обнародовано не было.

Весть о смерти Борзого дошла до Сергея Швеца меньше чем через пять минут. ФСБ гордилась всеохватной сетью своих осведомителей, и Швец любил хвастаться, что он самый информированный человек в России. Получив сообщение о трагедии, он сделал скорбную мину. Борзой был его давним другом и, конечно, товарищем по оружию.

Однако про себя Швец улыбался.

С двумя покончено, третий на очереди.

Теперь между ним и президентским креслом стоял лишь Игорь Иванов.

57

Джонатан закинул руку за планшир — деревянный брус с гнездами для уключин, — а затем, подтянувшись, перевалился в шлюпку. До этого два часа кряду он без остановки плыл. Шея болела. Плечи жгло. И, что хуже всего, желудок то и дело сводило от приступов тошноты. Дважды, выныривая, чтобы набрать в легкие побольше живительного воздуха, он замечал вблизи патрульный катер и, торопясь исчезнуть из виду, хлебал морскую воду. Он провел рукой по лицу, счищая слой нефти, соли и нечистот. Положив голову на теплые доски, подставил лицо под жаркие солнечные лучи. Хотелось отдохнуть, но отдых был той роскошью, которую он не мог себе позволить.

Застонав, Джонатан снова сел и внимательно осмотрел берег. Тут и там загорали парочки, какой-то мужчина прогуливался у воды с собакой. Дальше трое детишек строили песчаный за́мок. По его расчетам, он проплыл от шести до семи километров, причем в основном под водой. Вместо того чтобы отдаться на волю волн, он двигался вдоль побережья в северном направлении, все время борясь с сильным течением. Выплыв за пределы гавани, он миновал промышленные кварталы города и устремился дальше, не останавливаясь, пока не достиг места с высокой, по пояс, травой и скромными дачными домиками, укрывшимися среди тоненьких сосенок. Метрах в пятидесяти от кромки прибоя, у причалов, стояла целая флотилия лодок и катеров, но практически все они были накрыты чехлами. Поэтому он испытал немалую радость, заметив рядом с ними покачивающуюся на волнах шлюпку.

Его желудок сжал новый спазм, и Джонатан едва успел перегнуться через борт, чтобы не замарать свое новое убежище. Почувствовав себя лучше, он переключил внимание на навесной мотор. Это была весьма компактная модель, «Меркурий-75», аналогичный вспомогательному двигателю его шестнадцатифутовой яхты «Авалон», на которой он еще зеленым юнцом ходил вдоль восточного побережья штата Мэриленд. Сняв колпачок топливного бака, он увидел, что тот почти наполовину полон. Завернув крышку, он отрегулировал заслонку дросселя. Конечно, красть лодки лучше всего в темноте, но ждать Джонатан не мог. В данный момент Кейт Форд и ее итальянские коллеги уже беседуют с жителями туристического квартала в районе гостиницы «Рондо», опрашивают продавцов магазинов, рестораторов и администраторов гостиниц, выясняя, видел ли кто его, а может статься, даже разговаривал с ним. Так что рано или поздно они выйдут на гостиницу «Де Ла-Виль». На всякий случай следовало предположить, что они это уже сделали.

Перебравшись на нос шлюпки, Джонатан отвязал ее, поднял якорь и занял место на корме, рядом с мотором. Дернул за шнур, и двигатель заработал. Для чутких ушей беглеца этот звук показался громким, словно взрыв гранаты. Джонатан вывел шлюпку из бухточки и стал править на север, вдоль пляжа, одним глазом следя, что происходит на берегу. В любой момент из домика мог выбежать владелец лодки, вопя, чтобы ее вернули на место. Но на него никто не обратил внимания.

Уже через несколько минут солнце высушило на нем одежду, а затем начало припекать. В носовой части лодки лежала рыболовная сеть. Свинцовыми грузилами он прижал к шлюпочной банке оставшиеся в бумажнике купюры, чтобы те подсохли.

Между тем характер береговой линии переменился. Пляжи кончились, и вместо них появилась бесконечная пристань. Местность стала гористой, склоны скал круто обрывались в море, образуя череду неприступных утесов, опоясывающих лазурные бухточки.

Джонатан стал искать место, где пристать. Ему было важно заставить себя думать только о собственной выгоде. Уважение к закону и тем, кто присягнул его защищать, потеряло всякий смысл. Для человека в его положении закон представлял лишь помеху. Именно закон, какое бы обличье он ни принял — старшего инспектора Кейт Форд, Чарльза Грейвза или карабинеров в синих мундирах, — преследовал его в Чивитавеккье, гнался за ним в порту, не давал разыскать Эмму.

Он скривился, осознав этот новый взгляд на вещи, приводящий его самого в замешательство. Он более не воспринимал Эмму в качестве жены или даже друга. События минувших сорока восьми часов остудили его пыл, и он увидел эту женщину в истинном свете всего ею содеянного. Портрет получался не слишком лестный. Он заставил себя мысленно вглядеться в него, запомнить все отталкивающие черты и подобрать образу, представшему перед ним, настоящее имя. Не Лара. Не Эва. И даже не Эмма. Что-то гораздо более страшное. Она стала врагом. И ее требовалось остановить. Но что потом?

Ответа на этот вопрос у Джонатана не было.

Обогнув очередной мыс, он направил шлюпку к бухточке, формой напоминающей полумесяц. Там не наблюдалось ни пляжа, ни даже причала, лишь отвесные двадцатиметровые утесы, встающие прямо из воды. В некоторых местах виднелись высеченные в скалах лесенки — они вели от маленьких частых пристаней. А еще выше, на скалах, перед самым обрывом, виднелись многочисленные виллы с прекрасным видом на море. Одни напоминали старинные палаццо, другие выглядели строго и современно. Лишь несколько домов стояли заброшенные и полуразвалившиеся.

Немного покружив, Джонатан направил лодку к расселине и бросил якорь. Собрав деньги в бумажник, он разделся до похожих на шорты трусов, завязал остальную одежду в узел, засунул в него бумажник и поплыл к пристани, подняв свои пожитки на вытянутой руке, чтобы не замочить.

Добравшись до пристани, он смог получше разглядеть дом в тридцати метрах над ним. Это было одноэтажное старое здание, металлические решетки закрывали окна, а рядом, как на часах, стоял одинокий флагшток. Дом казался необитаемым, если не заброшенным. Так что, надев одежду, Джонатан поднялся по ступеням. Перед самым крыльцом виднелся бассейн без воды. Он обошел его и, перепрыгнув через низкие ворота, подошел к гаражу. Окна, расположенные высоко в стене, позволяли увидеть, что находится внутри. Гараж оказался пуст. Ни машины, ни велосипедов.

Джонатан побежал по дороге. Вдалеке слышался шум проносящихся по шоссе машин. Через несколько минут он добрался до дороги. Посмотрел направо, налево — и потрусил по обочине в северном направлении.

Это был выпущенный лет десять назад желтый «дукати-350» — итальянский гоночный мини-мотоцикл с «самонесущими шинами», на которых при проколе можно проехать с хорошей скоростью приличное расстояние, и со сверкающим хромированным глушителем. Красавец стоял в центре заполненной до отказа парковки у приморского ресторана под названием «Кони-Айленд».

Вот так номер! — подумал Джонатан, прохаживаясь с вполне определенной целью среди автомобилей, стоящих вплотную один к другому на дымящемся от жары асфальте. Дело в том, что в Америке каждый второй ресторан обычно называется в честь какого-нибудь итальянского города. Джонатан даже затруднялся сказать, в скольких кафе под названием «Рим», «Портофино» и «Флоренция» ему довелось побывать. А теперь, видно, и итальянцы взялись за то же самое, только наоборот — и вот вам «Кони-Айленд».

Он пошел к мотоциклу напрямик и, дойдя, опустился рядом с ним на колено. До стоящего рядом автомобиля можно было дотянуться рукой. Никто из посетителей ресторана видеть его не мог. Одно из двух: либо владелец мотоцикла случайно выйдет, либо нет. Все очень просто. Джонатана уже перестали заботить возможные последствия.

Воспользовавшись складным швейцарским ножом, он, словно консервную банку, вскрыл цилиндрический корпус системы зажигания, отделил его от шасси, а потом зачистил зеленый и красный проводки, ведущие к свечам. На мотоциклах система зажигания устроена иначе, нежели в автомобилях. На более старых моделях, как та, с которой он теперь имел дело, ключ попросту обеспечивает электрическое соединение между свечами и магнето. Джонатан скрутил проводки вместе и нажал кнопку стартера. Мотоцикл взревел. Усевшись на него, Джонатан дал задний ход, пронесся по узкому проходу между автомашинами, а затем повернул на шоссе. Затраченное время — две минуты. Эмма бы им гордилась.

Было четверть первого. До французской границы оставалось пятьсот восемьдесят километров. Джонатан свернул на полосу с наиболее быстрым движением, пригнул голову и нажал на газ. «Дукати» полетел, как вырвавшаяся из ада летучая мышь.

Он планировал приехать в Эзе к семи.

58

Кейт Форд в изнеможении опустилась на стул небольшого уличного кафе.

— Такого не может быть, — сказала она, скорее самой себе. — Человек же не привидение. Не может он просто так провалиться сквозь землю. И он приехал сюда с определенной целью. Он должен был с кем-то поговорить.

Подполковник карабинеров присел рядом с ней. Он был хорош собой и обходителен, однако ей казалось, что этот человек любит свою броскую форму чуть-чуть больше, чем собственно работу.

— Мы искали везде. — Он картинно пожал плечами.

— Нет, не везде, — возразила Кейт. — Вон в той стороне мы пропустили несколько кварталов.

— Это не слишком хороший район, — ответил карабинер. — Больше для моряков. Много баров. Беспокойное место. Сходим туда потом. Сперва выпьем кофе.

Кейт сняла жакет и принялась обмахиваться рукой.

— Нет уж, спасибо, — отказалась она от его предложения. — Мне и так слишком жарко.

Подполковник улыбнулся покорной улыбкой, затем подал официанту знак подойти и заказал один крепкий эспрессо. Кейт встала и в расстроенных чувствах пошла вверх по улице.

Прошло четыре часа с того момента, как Рэнсом от них ускользнул. За это время не менее шестидесяти полицейских прочесали шестнадцать кварталов, прилегающих к тому месту, где «скорая» подобрала Эмму Рэнсом. Итальянских коллег нельзя было упрекнуть в нерадивости. На ее взгляд, они не пропустили ни одного магазина, ни одной гостиницы, ни одного бара или кафе. У себя в Лондоне она не могла ожидать от рядовых полицейских более прилежной работы. Ее мучила одна мысль: неужели Рэнсому не повезло точно так же, как ей?

Дойдя до вершины холма, она двинулась дальше, по мощенным булыжником узеньким улочкам, радуясь тени, падающей от домов, мимо которых шла. Дома были все больше старые, обветшалые, за ними явно никто не следил. Она дергала за ручки дверей, но двери заперты. Осмотр этого района занял бы дни, а не часы. Попадалось много баров, обшарпанных и без вывесок. В столь раннее время они, разумеется, тоже были закрыты. Кейт остановилась посреди небольшого рынка, где показала торговкам снимок Джонатана Рэнсома и зернистую фотографию Эммы, сделанную с записи видеонаблюдения в Лондоне. И опять единственным ответом ей были каменные лица.

Кейт прислонилась к стене и стянула с ноги туфлю, чтобы помассировать ноющую ступню. С тяжким вздохом она примирилась с мыслью, что от нее теперь мало что зависит. Ей оставалось лишь переложить поиски на плечи итальянской полиции, после чего ждать и ждать. Ситуация не внушала оптимизма. Память имеет обычай избавляться от лишней информации, а воспоминания об увиденных незнакомых лицах исчезают быстрее всего. Снова надев туфлю, она пошла обратно, в сторону побережья. Но едва она тронулась с места, как боковым зрением увидела вывеску. Та висела над входом в дом примерно в тридцати метрах впереди нее. Гостиница «Де Ла-Виль».

Она покачала головой и продолжила путь. Но, уже пройдя мимо вывески, внезапно остановилась, устыдившись своего пессимизма. Собравшись с новыми силами, она возвратилась и толчком распахнула дверь.

У стойки Кейт показала администратору фотографии Джонатана и Эммы Рэнсом и спросила, не доводилось ли ему раньше видеть кого-нибудь из этих людей. Тот ответил не сразу, но Кейт заметила, что в его карих, как кофе, глазах при ее вопросе отразилась целая гамма чувств.

— Вы говорите по-английски? — осведомилась она.

— Черто, — ответил администратор по-итальянски, словно обидевшись на вопрос, и добавил: — Конечно.

— Так вы их видели, да?

Администратор начал медленно покачивать головой взад-вперед. Рукой он взялся за подбородок, скривив рот с недовольным выражением.

— В чем дело? — не могла понять она. — Вы знаете этого человека?

— Не уверен.

Кейт схватила его за запястье:

— Скажите мне правду, или я сделаю так, что уже через десять секунд сюда явятся карабинеры и примутся проверять разрешение на работу и прочие документы у всего вашего персонала!

— Он приходил сегодня утром.

Сердце Кейт учащенно забилось. Она кивнула, настаивая на продолжении:

— Да…

Администратор швырнул фотографию на стойку регистрации:

— Он ее муж, — проговорил он многозначительно, словно желая исправить возможную ошибку. — И он вовсе не из Франции!

Вертолет «Экюрей» производства фирмы «Аэроспасьяль» взлетел с принадлежащей итальянской полиции авиабазы, расположенной среди возвышающихся над Чивитавеккьей холмов, уже через час. Кейт поправила наушники и потуже пристегнулась к пассажирскому креслу. Она помахала карабинерам рукой, и вертолет начал набирать высоту. Затем его нос нырнул вниз, и после сильного виража, заложенного влево, они полетели над морем.

Кейт посмотрела на пилота:

— Сколько лететь?

— Мы летим напрямик, — объяснил тот. — Расстояние — шестьсот километров. Думаю, доберемся за три часа. А при попутном ветре даже чуточку быстрее.

Кейт сама связалась по рации с Французской национальной полицией и попросила незаметно понаблюдать за домом в Эзе, куда, как она теперь знала, направлялся Рэнсом. Она умоляла прислать туда лучших сотрудников. Ей не хотелось, чтобы Рэнсома спугнули, если тот доберется до места раньше ее.

— Но что, если мы его обнаружим, а он потом соберется куда-нибудь еще?

— Тогда задержите, — распорядилась Кейт. — Но не следует на это слишком рассчитывать. У него нет никаких шансов прибыть в Эзе раньше меня.

Покончив с этим, она позвонила Грейвзу по своему мобильному.

— Чарльз, — сказала она, пожалуй со слишком большим оптимизмом, — он у нас в руках.

59

Чарльз Грейвз остановил машину рядом с воротами, а затем, высунув из окна руку, нажал кнопку звонка. Железные ворота были массивными, внушительными, с витыми черными прутьями решетки и богато украшенным гербом в центре. Очарование старины ощущалось в них в полной мере: они казались чем-то сродни опускающейся решетке-герсе на средневековых крепостных воротах — конструкции, сработанной с огромным тщанием и умением, дабы не пропустить иноземных врагов. Ворота, дрогнув, пришли в движение, и он понял, что где-то в густых зарослях плюща на каменной стене скрывается камера, посредством которой его идентифицировали и признали достойным быть пропущенным внутрь.

Грейвз проехал по ухоженной подъездной аллее, с обеих сторон обсаженной клумбами с яркими цветами, за которыми виднелись широкие газоны. За поворотом показался дом. Впрочем, подумалось ему, слово «дом» здесь едва ли подходило, настолько громадной казалась эта постройка, выполненная в палладианском стиле. Слово «дворец» было бы гораздо уместнее. Кроме того, ему вспомнилось, что здесь когда-то размещалась летняя резиденция королевы Виктории. Газеты подняли вой, когда три года назад особняк перешел к русскому миллиардеру. Писали что-то про царя, покусившегося на имущество королевы.

Перед домом на посыпанном гравием дворе стоял «роллс-ройс-фантом» — тот самый, которого Грейвз недавно видел на видеозаписях, сделанных с камер наблюдения, — а по ступеням, приподнимая руку в приветственном жесте, в ореоле своих знаменитых, успевших стать чем-то вроде визитной карточки светлых волос, всклокоченных как обычно, уже сбегал к нему сам хозяин особняка, известный всем Петр Шагал.

— Будь с ним осторожнее, — советовали ему ребята из русского отдела. — Улыбка у него широкая, как у акулы, но и зубы такие же острые.

Однако не было никакой нужды напоминать Грейвзу биографию Шагала — тут он в услугах русского отдела не нуждался. Он заучил ее слово в слово и никогда не забывал, с тех пор как Шагал приобрел футбольный клуб «Арсенал» из Северного Лондона, клятву верности которому Грейвз принес еще в пятилетнем возрасте и с тех пор неизменно повторял каждую субботу с сентября по май, пока идут матчи английского чемпионата.

Родившись в Сибири пятьдесят пять лет назад, Петр Шагалинский рано осиротел, и его воспитанием занялась бабушка. Неизменный отличник, он сумел поступить в Московский университет, где получал повышенную стипендию, а впоследствии закончил его с красным дипломом, одним из лучших студентов в своем выпуске. Отслужив положенный срок офицером, он поступил на работу в одно из крупнейших производственных объединений Министерства нефтяной промышленности СССР. К двадцати семи годам он сделал там головокружительную карьеру, поднявшись до поста первого заместителя генерального директора, чем удивил очень многих ввиду его отказа вступить в ряды КПСС. Когда же Берлинская стена рухнула, погребя под обломками окостеневшее российское правительство, Шагалинский, к тому времени переменивший фамилию на «Шагал», имел массу возможностей воспользоваться этим обстоятельством — и не упустил ни одной. Он преобразовал производственное объединение в нефтяную компанию, предпринял ее модернизацию и увеличил добычу нефти, одновременно поглощая мелких конкурентов и устраивая дела таким образом, чтобы бо́льшая часть акций новых приватизированных компаний в конечном итоге оказалась в его кармане. Именно эта его способность пожирать конкурентов, а также копна белокурых волос и снискали ему прозвище Белая Акула.

А потом, пять лет назад, Шагал вышел из дела, продав компанию российскому правительству за десять миллиардов фунтов. Эта сделка произошла неожиданно, и многие долго недоумевали относительно истинной подоплеки его ухода. На следующий день после продажи он уже летел на самолете в Великобританию. «Я покончил с Россией, а Россия покончила со мной», — произнес он тогда свою знаменитую фразу. Но эта версия, как и многие другие, касающиеся Шагала, оказалась ложной. Шагал оставался россиянином до мозга костей. Он ни за что не согласился бы порвать со своей родиной окончательно, и его причастность к истории с Расселом вполне это доказывала.

— Добро пожаловать! — воскликнул Шагал по-английски, хотя и с очень сильным русским акцентом, открыв дверцу автомобиля Грейвза раньше, чем тот успел заглушить мотор. — Как я вам рад, капитан Грейвз.

— И вам спасибо, что вы согласились со мной встретиться, — отозвался Грейвз, пропуская мимо ушей понижение в звании, явно не случайное.

У Грейвза уже и так имелось неопровержимое доказательство того, что Шагал в чем-то замешан. Миллиардеры просто так никогда не расшаркиваются перед полицией — ни в России, ни в Англии.

— Как я мог не откликнуться на просьбу Секретной службы? Теперь ведь я британский гражданин. Подданный королевы.

— Примите мои поздравления. — Грейвз прикинул в уме, во сколько мог обойтись Шагалу паспорт Соединенного Королевства.

Дом обошелся Шагалу в тридцать миллионов фунтов; футбольная команда стоила двести миллионов. Как бы там ни было, Шагал мог себе и не такое позволить.

— Вы ведь здесь из-за моего друга Роберта, — скорбно проговорил россиянин. — Я все понимаю. По правде сказать, я ожидал вашего звонка.

— Значит, вам есть что нам рассказать, если я правильно понял?

У Грейвза не имелось законных способов заставить Шагала сотрудничать. С формальной точки зрения трудно было счесть серьезным проступком встречу с человеком, убитым через два часа после этого. Если Грейвз собирался что-нибудь вытянуть из Шагала, то следовало только торговаться.

— Возможно, — ушел от ответа Шагал. — Но я думал, это вы хотите мне что-то сказать.

— Пожалуй, я кое-что знаю.

Шагал ухватил его за локоть и отвел за угол дома.

— Как они до него добрались?

— Через подвал, — сообщил Грейвз.

— Но ведь он жил на пятом этаже. И такая охрана. Всякие там сигнализации, привратники.

— Они воспользовались старой замурованной трубой для спуска белья в прачечную, чтобы незаметно пробраться в квартиру.

— Кто эти «они»? Вот что мне нужно знать.

— Этой информацией я не могу с вами поделиться. Расследование еще не закончено.

— Вот как? — Шагал метнул в него вопросительный взгляд, который вполне походил на предложение взятки. Сколько именно желает получить Грейвз? Десять тысяч фунтов? Пятьдесят тысяч? Сто?

— Вы все узнаете, как только мы произведем аресты, — пообещал Грейвз.

— Значит, скоро?

— Надеемся, что да.

Шагал провел гостя в сад с безупречно подстриженными деревьями, где искусство садовников преобразило живые изгороди в фигурки выступающих в цирке зверей: слона, льва, танцующего медведя… То здесь, то там, вдоль всего периметра высоких кирпичных стен, окружающих его владения, таились в тени, стараясь оставаться незамеченными, вооруженные охранники. Порой они потихоньку прохаживались по саду, не выпуская из рук автоматов. На протяжении пяти минут Грейвз насчитал три пары охранников плюс шесть видеокамер наружного наблюдения. Дворец походил не столько на жилье, сколько на осажденную крепость.

— Скажите, мистер Шагал, — заговорил наконец Грейвз, — как долго вы дружили с лордом Расселом?

— Достаточно долго. Он мне во многом помог.

— Чем же?

— Он не был простодушен. Его не так легко было обвести вокруг пальца, как всех вас.

— Обвести вокруг пальца?

— Посмотрите кругом. Видите автоматчиков? Это моя маленькая армия. Зачем она мне, как вы думаете? Те ребята не могли его одурачить.

Они вышли из сада. Теперь впереди возникло большое строение, похожее на фермерский дом, с огромными зелеными дверями. Откуда-то изнутри доносился звук двигателя, увеличивающего число оборотов.

— У нас есть фотографии вашей машины перед зданием клуба Рассела в ночь убийства. После того как вы с ним встретились, он поехал на Виктория-стрит к тому самому месту, где позднее подорвали автомобиль, покушаясь на жизнь министра внутренних дел Иванова. У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, что именно могло вынудить его отправиться туда в столь позднее время?

— Это сущие дьяволы! — со злобой проговорил Шагал. — Мерзавцы! Вы себе даже не представляете. Носят хорошие костюмы. Говорят на таком замечательном английском, что вам кажется, будто все в порядке. Вы считаете их людьми, с которыми «можно иметь дело», как двадцать лет назад миссис Тэтчер отозвалась о Горбачеве. Но не будьте наивны. Только не с ними. С такими иметь дело невозможно. Россия родилась из большого болота. Мы десять веков пытались выкарабкаться. И всегда были, по европейским меркам, бедолагами, суеверными невеждами. И вот произошло чудо, которое призвано нас спасти. Знаете, что это за чудо?

— Нефть? — отважился предположить Грейвз.

— Нефть, — подтвердил Шагал. — Россия обладает вторыми по величине запасами нефти в мире. Двести миллиардов баррелей. Мы выкачивали по девять миллионов баррелей в день и даже больше. Теперь это в прошлом. Те, кто нынче командует нефтяными компаниями, желают прикарманивать абсолютно всю прибыль и ни за что не поделятся с другими. Они скорей позволят нефтяным вышкам покрыться ржавчиной и прийти в негодность, чем захотят модернизировать наши буровые установки совместно с западными партнерами. Вместо того чтобы вести разведку новых залежей, они, словно наседки, все силы тратят на то, чтобы никого не подпустить к старым. Проблема в том, что те, кто прибрал к рукам наши полезные ископаемые, никакие не бизнесмены. Это бывшие шпионы, причем шпионы тупые и страдающие паранойей. Они постоянно оглядываются, но никогда не смотрят вперед. Называют себя патриотами, у которых сердце обливается кровью за матушку-Русь. С некоторых пор я решил, капитан Грейвз, что нет никого ужаснее патриотов.

Они дошли до фермерского дома. Звук двигателя стал теперь громче. Кто-то нажимал на педаль акселератора, следуя выкрикиваемым по-русски указаниям. Шагал открыл боковую дверь, и они вошли внутрь. Дом был переоборудован в гараж. Грейвз насчитал в нем по меньшей мере двадцать автомобилей, стоящих под шеренгой мощных прожекторов. Здесь имелись «феррари-скаглиетти» и «ламборджини-миура». Один «мазерати-кватропорте» и один «мерседес-макларен SLR». А также две модели «порше» — 911GT и DB12.

Шагал остановился перед сверкающим серым автомобилем — спортивной двухдверной моделью:

— Это «бугатти-вейрон». Самый дорогой автомобиль в мире. Знаете, сколько стоит?

Грейвз вежливо улыбнулся:

— Держу пари, несколько больше, чем я зарабатываю.

— Два миллиона американских долларов. А теперь вот что. Шепните, кто убил Роберта Рассела, и машина ваша. Никаких вопросов. Мой личный подарок. Что вы на это скажете?

— Заманчиво.

— Значит, он ваш! — заявил Шагал.

— Я не могу его принять, — вежливо покачал головой Грейвз, как будто и вправду потрясенный таким проявлением щедрости.

— Ха! — воскликнул Шагал. — Вот вам и еще один патриот.

Грейвз принял серьезный вид:

— Почему Рассел поехал к дому номер один по Виктория-стрит сразу после вашей встречи? Что вы знаете о теракте, который там произошел?

Шагал ответил не сразу. Какое-то время он старательно полировал замшевой тряпочкой капот черного коллекционного ретроавтомобиля «феррари-дайтона».

— Как и у вас, у нас тоже идет расследование и оно тоже не завершено, — проговорил наконец он, не поднимая головы. — Возможно, мы поставим о нем в известность правительство ее величества, когда соберем достаточное количество надежной информации.

Грейвз подошел к нему ближе, к самому плечу:

— Нападение на министра внутренних дел Иванова оказалось лишь поводом, чтобы спровоцировать предусмотренную в таких случаях незамедлительную эвакуацию расположенных поблизости государственных учреждений, после которой кое-кто пробрался внутрь и выкрал некую секретную информацию.

— Какую секретную информацию?

— Сверхсекретную, — уточнил Грейвз.

На лице Шагала появилось недоверчивое выражение.

— Вы хотите сказать, они не собирались убивать Иванова? Какая чушь! Все хотят, чтобы Иванов умер.

— Я только рассказываю вам, к каким выводам пришло следствие.

— И что это за секретная информация, которой им так понадобилось завладеть? — спросил Шагал.

— Вы хотите сказать, что и этого не знаете?

— А зачем тогда мне было беспокоить моего друга лорда Робби в столь поздний час, если я все знал? Нам лишь стало известно, что планируется некая операция. До нас дошли слухи, где именно она произойдет, а что, собственно, замышлялось, мы не знали. Рассел использовал русских, но и русские в свою очередь использовали его. У него имелись в России такие связи, которых нет даже у меня. Мы с ним не сомневались, что ему вскоре удастся все разузнать. Единственное, что я могу сказать вам, капитан, по данному делу, — это что за ним стоят они. Дьяволы. Мерзавцы.

Грейвзу не требовались дальнейшие расспросы, чтобы понять, кого русский имеет в виду. Речь шла о людях из ФСБ.

— Послушайте, капитан, — продолжил Шагал, — я вас могу свести с одним из моих информаторов. Он, кстати, тоже из этих самых. Но человек хороший. Встретьтесь с глазу на глаз. Он расскажет, что знает. Вы не разочаруетесь. А вы за это расскажете ему, какая у вас есть информация об убийце Роберта Рассела.

— Этот ваш человек здесь, в Лондоне?

— Да.

Шагал направился в заднюю часть гаража, где из фургона выгружали еще один автомобиль. Грейвз подошел к самому краю трапа, по которому на его глазах съехал на пол «форд-шелби-кобра» цвета «голубой металлик», тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года выпуска.

— Мое последнее приобретение, — похвастался Шагал. — Та самая машина, которая в шестьдесят четвертом обошла автомобиль самого Энцо Феррари во время двадцатичетырехчасовой гонки в Ле-Мане. Это первый американский автомобиль, который я решил купить. Что вы о нем думаете?

Грейвз готов был признаться, что согласился бы отдать за такой свою правую руку, но остановился на более сдержанной формулировке:

— Очень хорош.

— И?.. — спросил Шагал, усаживаясь на водительское сиденье «кобры». — Могу я ему обещать, что вы назовете имя убийцы?

Грейвз втянул в себя запах кожи и новой резины. Вот как, оказывается, пахнет власть.

— Договорились.

Волнение Шагала исчезло в мгновение ока. А вместе с ним искреннее и почти раболепное поведение. Он стал опять самим собой, таким же заносчивым и высокомерным, как всегда.

— Вам будет лучше все услышать из его уст. Иначе, боюсь, вы не поверите. Я позвоню ему сейчас же. Вы свободны сегодня вечером?

— Даже если нет, найду время.

— Прекрасно. — Шагал поднял взгляд и посмотрел на Грейвза в упор. — Еще один вопрос, капитан. Вы сказали, убийца Рассела проник в дом через подвал. Но ведь и подвал у них охраняется. Это мне хорошо известно. Я сам едва не купил себе квартиру в том доме. Скажите, пожалуйста, как все-таки они туда пробрались?

Грейвз обошел «кобру» кругом и постучал пальцами по дверце:

— Спрятались в багажнике его машины.

Петр Шагал вытаращил глаза.

60

Дорожный знак гласил: «Французская граница — 2 км».

Теперь до нее осталось всего ничего. Джонатан сбросил скорость. Невдалеке начиналась развилка. Одна дорога, отклонявшаяся к западу, шла в гору, а другая тянулась вдоль полоски ровной земли у самого берега. К концу дня, с наступлением вечера, машин стало больше, и еще через километр на шоссе образовалась практически неподвижная пробка. Прислонив мотоцикл к левой ноге, Джонатан всматривался в морскую даль. В течение последних четырех часов это манящее голубое пространство вело его к цели, став другом и попутчиком. Позади Джонатана круто поднимался горный склон. Там виднелись ряды домов с садиками, где между оливковыми деревьями были натянуты веревки с развешанным бельем. С моря дул ветерок, несущий с собой запах соли, автомобильных выхлопов и аромат нагретых на солнце сосен.

Пробка понемногу стала продвигаться вперед. Он миновал поворот и увидел широкое здание в виде раковины, в котором размещались иммиграционная служба и таможня. Их работники в светло-голубых мундирах и «легионерских» белых фуражках прохаживались взад и вперед вдоль вереницы автомобилей, проводя поверхностную проверку паспортов и удостоверений личности, а затем взмахом руки призывая шоферов скорее проезжать мимо. Джонатану и прежде доводилось множество раз пересекать границы стран Евросоюза. Так что если даже его настороженный взгляд не смог выявить ничего необычного, то, значит, обстановка на посту действительно была спокойной. Все шло своим чередом. Он наблюдал, как с виду ничем не примечательный белый фургон был направлен для досмотра на боковую полосу. Едва пограничник дал шоферу знак остановиться, как вдруг неизвестно откуда появилась целая бригада людей в штатском и облепила фургон со всех сторон.

Все как обычно? Как бы не так…

Он спешно стал высматривать какую-нибудь дорогу, куда мог бы съехать с главного шоссе. Но знаков боковых ответвлений нигде не было видно. Последний остался позади, в километре отсюда. Оглянувшись, он только теперь заметил полицейскую машину, спрятавшуюся за ним. Он слегка поддал газу и продвинулся вперед еще на двадцать метров. Дороги назад не было.

Менее чем через минуту он уже плавно вкатился в тень, отбрасываемую портиком пограничного пункта. Удостоверение личности, настоящим хозяином которого был доктор Лука Лацио, Джонатан держал наготове. Фотография на нем, сделанная семь лет назад, сильно потерлась и выцвела. Подошел пограничник и окинул Джонатана взглядом с ног до головы. Затем поднял палец и поманил поближе.

— Вы! — скомандовал он. — Остановитесь.

Джонатан протянул удостоверение личности, и пограничник забрал карточку:

— Откуда вы?

— Из Милана, — ответил Джонатан, потому что номера говорили о принадлежности мотоцикла именно к этому промышленному городу на севере Италии.

— Цель поездки?

У Джонатана не имелось при себе ни дорожной сумки, ни даже одежды. Только та, что на нем.

— Навестить подружку в Монако, — сказал он.

Пограничник внимательно посмотрел на Джонатана, затем опять на удостоверение:

— Лацио?

— Да.

— Доктор?

Джонатан согласился и с этим.

Пограничник покачал головой и возвратил удостоверение:

— Я так и знал. Только врач может быть таким сумасшедшим, чтобы ехать по шоссе без шлема или хотя бы соответствующей обуви. — С этими словами пограничник дал знак проезжать. — В другой раз не рискуйте зря.

Джонатан помахал ему рукой и понесся во Францию.

— Следующий! — прокричал пограничник.

61

Новая ночь. Новый список.

Эмма открыла сумку и разложила на кровати свой рабочий набор:

боевой нож модели «Кабар»,

армированная клейкая лента,

перцовый баллончик,

электрошокер «Тазер» — радиус действия пять метров,

пластиковые наручники «Флексикаффс» (две пары),

марлевые прокладки (гипоалергенные, одна упаковка),

«ЗИГ-Зауэр» девятимиллиметровый, с глушителем,

две обоймы патронов.

Отступив на шаг, она окинула взглядом разложенные вещи, прикидывая, что может понадобиться этой ночью, и сразу определила, чего не хватает. Принялась рыться в сумке и не успокоилась, пока не нашарила в ней прямоугольную металлическую коробочку.

Набор отмычек.

Ну вот. Теперь все на месте.

Присев, стала по очереди перебирать все предметы, чтобы убедиться в их исправности.

Наточила получше нож.

Нащупала конец клейкой ленты и загнула его, чтобы в случае нужды не возиться, а отмотать сразу сколько потребуется.

Сняла защитную пластиковую упаковку с баллончика, взяла его в руку, нажала. Впереди сопла появилось маленькое облачко перцовой аэрозоли. Понюхав, убедилась, что в носу и глазах щиплет и по щекам текут слезы. Положила баллончик обратно.

Установила электрошокер «Тазер» на разряд в десять тысяч вольт и проверила, заряжены ли батареи.

Пластиковые наручники находились в образцовом порядке. Как и прокладки.

Навинтила глушитель на ствол пистолета, вставила в рукоятку обойму, проверила, дослан ли патрон в патронник. Дала руке привыкнуть к весу оружия, направляя пистолет на воображаемые цели внутри гостиничного номера. Затем удалила патрон из патронника, убрала обойму и сняла глушитель.

Отмычки… смазаны и заточены должным образом.

Сев прямо, посмотрелась в зеркало. В течение минуты не моргала и перестала дышать… Еще один тест пройден.

Дверь на балкон оставалась открытой. Холодный ветер, насыщенный солью и мелкими морскими брызгами, трепал ей волосы. Встав, она вышла на балкон. Из ее номера на третьем этаже гостиницы «Бель-Эр», расположившейся в Брикебеке, городке неподалеку от нормандского побережья, открывается прекрасный вид на пастбища, ряды живых изгородей и дальше, за ними, на простирающиеся до самого горизонта воды Ла-Манша.

Вернувшись в номер, она положила все снаряжение обратно в рабочую сумку, которую сунула под кровать. Потом вынула из дамской сумочки карту здешнего департамента и принялась изучать местность между Брикебеком и атомной электростанцией «Ла Рень». Поводя ногтем по карте, отыскала на ней рю Сен-Мартен. Эта улица была обозначена как проселок, идущий по прямой на протяжении четырех километров между Брикебеком и соседней деревушкой Бредоншель.

Эмма взяла с письменного стола свой ноутбук и устроилась с ним на кровати. Вставив компакт-диск, который ей дал Пьер Бертель из Международной корпорации ядерной безопасности, быстро нашла адрес месье Жана Грегуара, начальника службы безопасности электростанции «Ла Рень»: Франция, Бредоншель, рю Сен-Мартен, дом 12. Вошла в картографический сервис «Карты Гугл» и ввела соответствующий запрос. Сделанный со спутника снимок загрузился, и на экране возникли поля, поросшие сочной зеленой травой. Она увеличила масштаб, и местность стала такой, какой ее можно увидеть со стометровой высоты. Хотя изображение оказалось довольно размытым, все-таки было видно, что жилище Грегуара выглядит как типичный дом нормандского фермера, с покрытой шифером кровлей и двумя печными трубами, а позади дома есть площадка для бочче, итальянской игры в шары. Затем Эмма переключилась на функцию «просмотр улиц», и перед ней предстал идеальный снимок дома, сделанный со стороны главного фасада.

Она вернулась назад, в режим «вид со спутника», и отметила, что в радиусе двухсот метров от дома 12 по рю Сен-Мартен другого жилья нет. Это ее порадовало. Принято считать, что двести метров — это предел слышимости.

Эмма переоделась в джинсы и футболку, вымыла руки. Прежде чем спуститься вниз, повязала волосы шарфом и надела закрывающие едва ли не пол-лица солнцезащитные очки. По дороге к двери прихватила фотоаппарат и привинтила к нему телеобъектив. Администратор у стойки регистрации не обратил на ее уход особого внимания.

Поездка на рю Сен-Мартен заняла двадцать минут. Дорожные указатели подсказывали, как проехать к таким известным городам, как Байе и Канн. Ее путь не раз пролегал мимо небольших, безукоризненно чистых кладбищ с сотнями белых надгробных памятников с американским флажком у основания каждого. Она мало знала об этих местах, равно как и о битвах, некогда грохотавших среди этих полей. Ее сведения о Второй мировой войне преимущественно ограничивались такими названиями, как Ленинград и Сталинград.

Названия дорог и улиц нигде не указывались. Приходилось полагаться исключительно на автомобильный навигатор. Подъехав к развилке дорог, одна из которых вела к рю Сен-Мартен, Эмма притормозила, сбросив скорость до тридцати километров в час, и опустила стекла обоих окон. На дороге виднелся лишь один дом. Именно его она и видела на экране компьютера. Переднюю дверь перекрасили, но в остальном ничего не изменилось. Проезжая мимо, Эмма подняла фотоаппарат и сделала двенадцать снимков подряд, один за другим. Потом проехала вперед еще с километр, развернулась и воротилась той же дорогой. Конечно, она не первая туристка, заблудившаяся среди не обозначенных табличками улиц.

На этот раз она ехала немного быстрее. Поравнявшись с домом, она заметила, что на лужайке у входа что-то происходит. Рыжеволосая девочка спрыгнула с велосипеда и, бросив его на траве, устремилась к двери. Следом за ней побежал белокурый мальчуган. Года три, не больше. Он что-то радостно кричал.

Эмма не притормозила. Она продолжала смотреть вперед, хотя горло у нее сжалось. Она не предполагала, что в доме дети. И снова у нее в голове прозвучал голос, напомнивший, кто она такая и почему находится здесь. Голос Папика, и от его звука ее сердце словно окаменело.

Еще два объекта, отметила про себя Эмма, и на сей раз настолько бесстрастно, что Папик мог бы ею гордиться.

Пластиковых наручников ей понадобится вдвое больше.

62

Опускалась ночь; воздух на побережье был по-прежнему теплый, напоенный ароматами сосен и жасмина. Джонатан погнал мотоцикл вниз, под уклон; из-под колес во все стороны разлетались грязь и мелкий щебень. Его скрывали обнаженные горные породы и валуны. Там, внизу, прилепился к горному склону средневековый городок Эзе, предстающий взору скоплением домиков с черепичными крышами, сложенными из дикого камня. В самом центре, подобно кинжалу, вздымался шпиль колокольни. А ниже, за городом, вилась, точно лента, горная дорога Муайен-Корниш, ведущая на Кап-Ферра и Вильфранш. Часы на церкви пробили девять.

Джонатан сбросил рюкзак на землю и, порывшись, достал из него бинокль. Его, как и мобильник, минералку и прочие необходимые вещи, он приобрел в гипермаркете в Ментоне, первом французском городе у итальянской границы, благодаря кредитной карточке Луки Лацио. Приставив окуляры к глазам, он стал изучать виллу, стоящую на противоположном уступе горного склона. Старая и маленькая, она была сложена из белого камня, а ее кое-где побитая черепица приобрела под воздействием солнца такой же охристый оттенок, как и все прочие крыши на Лазурном Берегу. С одной стороны к ней прилегала терраса, окруженная железным парапетом. На обочине проходящей ниже дороги виднелся почтовый ящик с адресом: «Рю де Ла-Тюрби, 58», написанным белыми буквами.

Затем он заметил в доме какое-то движение. Застекленная дверь, ведущая на террасу, еще секунду назад закрытая, теперь отворилась. Где-то в глубине комнаты проплыла тень. Не то мужчина, не то женщина. Джонатан инстинктивно вжался в скалу. Однако все-таки не оторвал взгляда от колеблемой ветром полупрозрачной занавески в проеме двери. Непомерных размеров кот вышел из-под нее и плюхнулся на землю под кованый железный стол. Прошло несколько минут, но больше никто из обитателей дома не показывался.

Джонатан вытащил из кармана новехонький мобильник. В памяти его был записан лишь один телефонный номер. Он нажал кнопку и поднес трубку к уху. Послышались гудки, вызывающие неведомого абонента.

Как раз в этот момент на террасе появился человек… Мужчина, того же возраста, что и Джонатан. Стройный, среднего роста, с черными волосами. Его лицу явно не хватало загара. Человек был одет в темно-синий костюм и рубашку с открытым воротом. И наряд, и осанка показались Джонатану слишком официальными для летнего вечера на Французской Ривьере. Человек явно был «на работе».

— Алло, — проговорил он. Его французский явно звучал с иностранным акцентом.

— Это «VOR S.A.»? — отозвался Джонатан тоже по-французски. — Мне хотелось бы поговорить с Сержем Сименоном.

Джонатан отыскал фирму «VOR S.A.» в реестре компаний, имеющих постоянный юридический адрес в департаменте Приморские Альпы. Там приводилось также имя ее единственного директора наряду с информацией, что эта компания основана десять лет назад, имеет весьма скромный уставный капитал размером сто тысяч евро и представительства в Париже и Берлине. Основная сфера ее деятельности обозначалась как «международная торговля». Этот расплывчатый термин, на его взгляд, как нельзя более подходил для шпионажа.

— Кто говорит?

— Меня зовут Джонатан Рэнсом. Господин Сименон знает, кто я.

— Пожалуйста, не вешайте трубку.

Мягкое «т» и неровное «с»… Акцент, скорее всего, центральноевропейский, но если точнее… Германия? Польша? Венгрия? В бинокль Джонатан видел, как его собеседник нажимает кнопку для удержания текущего вызова и звонит по другому номеру. Он произнес всего несколько слов, затем вернулся к отложенному вызову, и голос его зазвучал опять:

— Мсье Сименон говорит, что вас не знает.

— Скажите ему, я только что приехал из Рима и мне известно, что именно он оплатил за Эмму Рэнсом ее больничный счет.

Последовало молчание.

— И передайте: я знаю, что́ Эмма собирается сделать, — добавил Джонатан с некоей толикой безрассудства, словно игрок, швыряющий на зеленое сукно последнюю фишку.

Новый щелчок, чтобы опять удержать вызов, и теперь уже более продолжительный разговор, во время которого человек на террасе принялся ходить взад и вперед с гораздо более собранным видом, чем за минуту до этого. И опять прежний голос:

— Можно спросить, где вы находитесь, доктор Рэнсом?

— В Монако. Давайте встретимся в кафе «Париж» через пятнадцать минут. Это на площади Казино. Я буду сидеть снаружи. На мне джинсы и синяя футболка.

— Можете не объяснять. Мы вас знаем.

— Погодите, а вы кто? — спросил Джонатан.

— Меня зовут Алекс.

Разговор прервался. Джонатан наблюдал, как бледный темноволосый человек, назвавшийся Алексом, продолжает общаться с Сименоном. Последовавшая беседа оказалась краткой, но весьма содержательной, о чем можно было судить даже на расстоянии. Алекс так послушно кивал, что Джонатан волей-неволей вспомнил об открытых Павловым условных рефлексах. Парню явно давали приказы. Закончив, он убрал телефон.

С ужасом Джонатан стал свидетелем того, как Алекс достал из-за пазухи пистолет, вытащил обойму, снова зарядил, потом наклонился, чтобы приласкать кошку, и, распрямившись, исчез внутри дома.

Минутой позже примерно в пятидесяти метрах от виллы отворились ворота выдолбленного в скале гаража, едва заметные среди кустарника и валунов. Белый «пежо-купе» вырулил задним ходом на дорогу, развернулся и с ревом понесся вниз, под уклон.

Джонатан подождал, пока машина скроется из виду, потом помедлил еще две минуты. Убедившись, что Алекс действительно поехал в Монако, он вскарабкался по склону, распределил содержимое рюкзака по мотоциклетным сумкам, потом засунул в одну из них и сам рюкзак, вскочил на своего железного коня и понесся по серпантину дороги, ведущей к вилле. Не доехав до нее, он остановился чуть выше дома, за поворотом. Лестница ему не требовалась. Пробежав трусцой до стены, расположенной напротив террасы, он ловко влез наверх, цепляясь за выступающие камни. Уже через пять минут после телефонного разговора он стоял на террасе.

Не подозревая о существовании хитрой системы датчиков движения, установленных по всей территории виллы, Джонатан вошел в дом. Сразу же сработала беззвучная сигнализация. Но сообщение о вторжении поступило не на пульт французской полиции. Вместо этого оно высветилось на мобильном телефоне в кармане у Алекса, а также еще в одном месте, удаленном от Французской Ривьеры более чем на тысячу километров.

Вилла оказалась куда больше, чем представлялось, когда он смотрел на нее с противоположной горы. На первый взгляд это было жилище холостяка. Мебель скромная, и ее было совсем немного. Мощная аудиосистема высшего класса в гостиной, явно гордость хозяина. Имелись, кроме того, телевизор с плазменным экраном и глубокое кожаное кресло, а также вставленный в рамку плакат Кубка мира две тысячи десятого года. Кухня выглядела более чем опрятно, а потому напрашивалось предположение, что ею вообще никогда не пользовались.

Джонатан проходил из комнаты в комнату, методично выдвигая все ящики, осматривая полки, открывая шкафы и шкафчики. Дойдя до конца коридора, он обнаружил запертую дверь. Не испытывая никаких колебаний, он отошел на пару шагов назад и с силой ударил ногой ниже ручки. Дверь не поддалась. Возвратившись на кухню, он поискал в ящиках что-нибудь подходящее для данного случая и остановился на стальном молотке для отбивания мяса, скомбинированном с топориком. Побежал назад по коридору и принялся наносить по замку точные сильные удары. Ручка погнулась, а потом отвалилась совсем. Косяк треснул, и дверь отворилась.

Его взгляду предстал кабинет, декорированный в пролетарском стиле. Вдоль стен стояли металлические офисные шкафы. Над письменным столом висела карта Европы, а на маленьком столике примостился старый коротковолновый радиоприемник «Ревокс». Профессиональный ноутбук «Макбук Про» на письменном столе, однако, оказался куда более современным. Он был открыт и включен, а на мониторе в виде заставки он увидел снимок земли, безмятежно парящей в космосе.

Джонатан сел за стол и коснулся клавиатуры. Экран ожил, высветив больше десятка иконок. Он сразу обратил внимание, что надписи сделаны не арабскими буквами, а кириллицей. Значит, акцент у Алекса был не венгерский и не польский, а русский.

Сперва Джонатан ничего не мог разобрать. По-русски он знал немного больше выражений туристского лексикона, почерпнутых во время шестинедельного пребывания в Кабуле, афганской столице, где ему поручили обучать местных врачей после американского вторжения в страну зимой две тысячи третьего года. Двадцать пять лет назад Афганистан был занят советскими войсками, и многие местные врачи получили образование на русском, поэтому Джонатану предоставили выбор: выучить либо русский, либо местный, пушту. Он выбрал первый.

Куда лучше Джонатан был знаком с установленной на этом ноутбуке операционной системой «Мак ОС-10» корпорации «Эппл». С помощью курсора активировал поисковик «Спотлайт», просматривающий содержимое жесткого диска по указанным ключевым словам. Джонатан ввел следующие: «Лара», «Эмма» и «Рэнсом».

Открывшееся окно заполнилось именами файлов, содержащих одно из указанных слов или сразу несколько. Некоторые папки имели туманные названия типа «Отчет № 15» или «Сообщение от 12 февраля». Но уже пятая содержала имя, отчество и фамилию — «Лариса Александровна Антонова», набранные заглавными буквами. Джонатан дважды на нее кликнул.

На экране высветился отсканированный титульный лист личного дела, напечатанный на пишущей машинке. Вверху стояло: «Лариса Александровна Антонова». Далее шло: «дата рождения — 2 августа 1976 г.». В правом верхнем углу была наклеена черно-белая фотография. На ней он увидел молодую девушку лет, наверное, восемнадцати, с фарфоровой кожей и озорными глазами, словно подзадоривающими фотографа подойти ближе и снять ее более крупным планом. Волосы собраны в пучок, глухая форменная гимнастерка, ворот, скрывающий шею. Это была Эмма.

Увидев ее, Джонатан не испытал никаких чувств, что было даже хуже, чем разочарование. В самом верху страницы шла строка со стилизованным шрифтом. Слова показались ему знакомыми, но все равно понадобилась почти минута, чтобы прочесть их про себя.

Федеральная служба безопасности.

Пресловутая ФСБ…

Джонатан продолжил чтение, путаясь в сухом и монотонном тексте. Многие слова были ему незнакомы, но тех, которые он понимал, оказалось достаточно. Пока он читал, настенные часы мелодично отмерили пятнадцать минут. Он продолжал читать и тогда, когда белый «пежо» въехал в гараж, высеченный в склоне холма, под самым домом, и когда на ведущей из гаража внутренней лестнице зазвучали поднимающиеся шаги. Он ничего не слышал. Ничего не замечал. Настоящее перестало существовать. Его поглотил ужас от сделанного им открытия. Он растворился в прошлом.

По мере того как он прочитывал страницу за страницей, изобличались все ее уловки, всякая ложь обнажалась, все тайное становилось явным. Это была скрытая история Эммы, а в какой-то мере и его собственная. Скупое перечисление подробностей и деталей производило ошеломляющее впечатление. Даты, названия городов, имена, школы, фамилии директоров, изучаемые предметы, сданные экзамены, характеристики. А затем переход от учебы к военной службе. Опять школы, училища, курсы, номера частей, сведения о прохождении медкомиссий, отчеты о проверках благонадежности, данные тайного наблюдения, поощрения, продвижение по службе, присвоение новых званий и, наконец, самое интересное — операции.

Там были также и фотографии.

Эмма в школе, тощая словно жердь, с жуткой экземой, хуже которой Джонатану видеть не доводилось, с рукой в гипсе. Эмма в форме. Наверное, снимок, сделанный после поступления на военную службу. Сколько ей на нем? Пятнадцать? Шестнадцать? Она явно чересчур молода, чтобы служить. А вот Эмма опять в форме, на этот раз с какими-то знаками различия на погонах, и кожа теперь чистая, подбородок гордо приподнят. На следующей она постарше, — возможно, ей теперь восемнадцать, — лицо ее округлилось, в глазах больше уверенности.

Вот Эмма в гражданской одежде: она получает диплом, и ей пожимает руку какой-то важный начальник — тучный седовласый мужчина лет на двадцать старше ее, со страшными кругами под глазами. На стене весит изображение щита и меча — эмблема ФСБ. На фотографии стоит проставленная штемпелем дата: «01.06.94».