Глава 1 К-429 — потопленная дважды

Многоцелевую атомную подводную лодку К-429 построили на судостроительном заводе «Красное Сормово» в Горьком в 1972 г. Она принадлежала к серии кораблей пр.670[4].

Предназначенная главным образом для борьбы с надводными кораблями противника, которые она могла поражать не только торпедами, но и крылатыми ракетами оперативного назначения с подводным стартом, лодка обладала следующими основными тактико-техническими элементами.

Главные размерения: наибольшая длина — 95,6 м, наибольшая ширина —9,90 м, средняя осадка в надводном положении — 7,50 м. Надводное водоизмещение — 3570 т, подводное — 4980 т. Рабочая глубина погружения составляла 270 м, предельная — 350 м.

Примененная впервые в отечественной практике одновальная главная энергетическая установка корабля с ядерным реактором водо-водяного типа обеспечивала полный подводный ход 26 узлов. Максимальная скорость хода в надводном положении достигала 12 узлов.

В качестве источников электроэнергии в электроэнергетической системе использовались два автономных турбогенератора и дизель-генератор, а также две группы аккумуляторных батарей (2x112 элементов).

Главное вооружение АПЛ — противокорабельный ракетный комплекс «Аметист». Восемь прочных контейнеров с крылатыми ракетами располагались под углом к основной плоскости корабля побортно в носовой части легкого корпуса. Традиционное — торпедное оружие было представлено шестью носовыми торпедными аппаратами, расположенными в I отсеке. Общий боезапас составлял 16 торпед.

Штатный экипаж АПЛ насчитывал 87 человек, в т. ч. 23 офицера, 33 мичмана, 6 старшин и 25 матросов. Автономность корабля по запасам провизии составляла 60 суток.

После перевода по Мариинской водной системе на Север лодка вошла в состав 11-й дивизии 1-й флотилии АПЛ Северного флота, базировавшейся в Западной Лице. В течение нескольких лет лодка входила в состав кораблей первой линии, выполняя задачи боевой службы в Северной Атлантике и Средиземном море.

В апреле 1977 г. под командованием капитана 1-го ранга В. Т. Козлова[5] К-429 перешла подо льдами Центральной Арктики на Тихий океан, в б. Крашенинникова Авачинского залива. Протяженность подледной части маршрута составила 1779 миль.

С прибытием на Тихоокеанский флот корабль вошел в состав 10-й дивизии 2-й флотилии АПЛ и с 1978 по 1983 г. регулярно выполнял задачи боевой службы и боевого дежурства.

В мае 1983 г. лодка возвратилась из шестимесячного плавания.

Вскоре после возвращения в базу корабль передали 228-му экипажу для обеспечения проведения послепоходового ремонта, а пришедшему из похода экипажу предоставили положенный отпуск.

В процессе ремонта отдельные неисправности устранить не удалось, но в связи с приближающимся средним ремонтом (по плану он должен был начаться 1 октября 1983 г.) командование флотилии и дивизии сочло возможным сохранить К-429 в составе сил постоянной боеготовности. На борт лодки приняли полный боекомплект оружия, включая крылатые ракеты и торпеды с ядерными боевыми частями[6], и корабль был допущен к несению боевого дежурства по флоту.

На 20 июня 1983 г. К-429 находилась у стенки судоремонтного завода и проводила физические испытания АЭУ с ревизией ее оборудования.

Лодку содержал и эксплуатировал нелинейный, т. е. не допущенный к выполнению боевых задач 228-й экипаж, которым к тому же командовал временно прикомандированный капитан 2-го ранга Белоцерковский, не допущенный к эксплуатации ядерного оружия. Дело в том, что решением командования флотилии штатного командира 228-го экипажа направили на стажировку в поход на другом корабле. Ответственность же за ядерное оружие, находившееся на борту К-429, принял на себя вышестоящий начальник — командир 10-й дивизии капитан 1-го ранга Н. Н. Алкаев, что обязывало его выходить в море на К-429 всякий раз, когда возникала такая необходимость.

Сорока пятилетний капитан 1-го ранга Н. М. Суворов имел десятилетний стаж в должности командира АПЛ. В начале июня 1983 г. он со своим 379-м экипажем закончил очередной поход на боевую службу на К-212. Отчитавшись за поход и передав корабль, он получил приказание отправить свой экипаж в отпуск и выполнил его. Ему самому отпуск предоставлен не был, т. к. за время похода решился вопрос о переводе его к новому месту службы, в Ленинград.

Сообщение об этом было получено телеграммой, но для сдачи дел нужен был письменный приказ, а он шел почтой.

Сборы к переезду еще только начались, но их пришлось прервать, когда в начале июня (всего через несколько дней после возвращения из похода, но уже после убытия экипажа в отпуск) Н. М. Суворов получил приказание командира своей дивизии капитана 1-го ранга Н. Н. Алкаева: выйти в море со своим 379-м экипажем для отработки задачи № Л-2.

Суворов знал, что половина его экипажа уже улетела на «Большую землю», и доложил об этом начальству. Он возражал резко, даже ругался, упрекая своих начальников в том, что они затевают никому не нужную опасную и бессмысленную авантюру — ведь выход в море 379-го экипажа с половиной прикомандированных с других кораблей подводников был грубейшим нарушением требований «Курса боевой подготовки». Но ему ответили: «Ничего, сходишь в последний раз. Это нужно флотилии».

Несмотря на протесты его все-таки выдворили в море, заполнив почти половину штатных должностей, которые оставались пустыми из-за уже убывших отпускников, моряками других экипажей. Старшим на борту на этот выход был назначен капитан 1-го ранга Клюев — заместитель командира 10-й дивизии. Сборный экипаж принимал лодку «в горячем состоянии», т. е. с работающим реактором.

В тот раз, слава Богу, обошлось: «не каждая пуля в лоб», как говаривал великий однофамилец командира корабля генералиссимус А. В. Суворов. Шесть суток рискованного плавания прошли без аварий.

Неизвестно, часто ли на 2-й флотилии ставили такие эксперименты, но можно отметить, что у всех участников будущей катастрофы уже тогда появился специфический опыт: у командира дивизии Н. Н. Алкаева и начальника штаба флотилии контр-адмирала О. А. Ерофеева — опыт организации запрещенных, опасных и авантюрных мероприятий боевой подготовки и подавления протеста со стороны «назначенного» ими исполнителя — командира ПЛ, которого они посылали в море на его страх и риск и под личную ответственность за корабль и находившийся на нем неподготовленный к плаванию сборный «экипаж».

Самому же Н. М. Суворову описанный выше эксперимент показал: спорить с ними бесполезно, поскольку «закон для них не писан».

Вернувшись в базу, он разрешил отозванным для выхода в море членам своего экипажа снова убыть в отпуск, а сам продолжил приготовление к отъезду в Ленинград — к новому и желанному месту службы.

Однако 20 июня командир дивизии приказал ему снова собрать свой экипаж для выхода в море на одни-двое суток… на К-429!

Суворов ничего не понял: если К-429 — лодка боевого дежурства, с ядерным оружием на борту, значит, на ней перво-линейный экипаж! Почему же он должен идти на ней в море да еще со своим экипажем, находящимся в отпуске?! Судьбы стоящей в боевом дежурстве по флоту К-429 и 379-го экипажа, отправленного в отпуск после успешно выполненного дальнего и долгого похода, и командира, сидящего на чемоданах с билетами на самолет до Ленинграда, не должны были пересечься.

Словом, внезапно поставленная задача показалась Суворову совершенно дикой…

Он доложил командиру дивизии о том, что уже больше недели назад отозванные из отпуска его подчиненные снова уехали, причем некоторые из них изменили свои планы и убыли из гарнизона в Европу, и поинтересовался, что за форс-мажорные обстоятельства заставляют командование принимать такие решения. Его утешили — задачки простые.

Во-первых, за двое ходовых суток нужно постажировать капитана 2-го ранга Белоцерковского — временного командира 228-го экипажа, с которым он держит К-429 в боевом дежурстве. Во вторых, за то же время экипаж Белоцерковского отработает и сдаст задачу Л-2 начальнику штаба 10-й дивизии, который пойдет в море старшим на борту. Кроме того, начальник штаба дивизии с борта К-429 выполнит контратаку АПЛ, на которой выйдет в море начальник штаба флотилии контр-адмирал О. А. Ерофеев, который, в свою очередь, выполнит атаку К-429 практической торпедой…

Суворов понял, что «гвоздем» этого выхода является атака начальника штаба флотилии, а все остальное — показуха и делается «для галочки» в плане. Просьба пожалеть хоть людей и не испытывать судьбу ради такой ерунды действия не возымела — командир дивизии был настойчив: членов экипажа, еще не уехавших в отпуск, отозвать, экипаж доукомплектовать личным составом других кораблей.

В присутствии начальника политотдела дивизии и замполита 379-го экипажа капитана 2-го ранга И. Пузика Суворову был отдан устный приказ выйти в море, приняв своим экипажем дежурную по флоту атомную подлодку К-429.

— Иначе, — сказал командир дивизии, — Вы будете отданы под суд, Вас исключат из КПСС.

«Кому-то он пообещал, по всему выходит — Ерофееву», — решил Суворов.

На флотилии знати, что Н. Н. Алкаев в 1983 г. идет на учебу в Академию Генерального штаба, и его место на дивизии должен занять начальник штаба А. А. Гусев. Командующий флотилией уходил на повышение, а начальник штаба флотилии должен перейти на его должность.

Все действующие лица надвигающейся трагедии были готовы к старту в светлое будущее.

Был четверг, 20 июня. Победив своего несговорчивого подчиненного, командир дивизии улетел в столицу флота Владивосток по своим служебным делам. Начальник штаба дивизии уехал в Петропавловск. Никаких распоряжений по части укомплектования 379-го экипажа оставшемуся старшим на дивизии командиру К-320 капитану 1-го ранга Виктору Аникину никто не оставил.

В пятницу, 21 июня, оповестив по цепочке свой экипаж, Н. М. Суворов собрал всех, кто не успел уехать в отпуск. Присутствовало 40 человек — 46 % экипажа, а отсутствовало 47 человек — 54 %.

Все вольные и невольные участники готовящейся авантюры знали, что максимальное доукомплектование экипажа, не требующее дополнительной подготовки, не должно превышать 15 %. Знали, что при замене до 30 % штатного личного состава доукомплектованный экипаж обязан пройти дополнительную боевую подготовку, сдать командиру дивизии основные задачи КАПЛ-К-75 — Л-1 и Л-2-с оценкой не ниже «хорошо» и только тогда получить право на выход в море. При замене же более 30 % штатного личного состава командир дивизии обязан остановить плавание экипажа и начать его подготовку «с нуля» — с задачи Л-1, с подготовкой и сдачей всех задач «Курса», в полном объеме.

В данном случае, приняв на 47 вакантных штатных должностей подводников с других экипажей, 379-й экипаж права на выход в море не имел.

Суворов бросился к начальству — на дивизии никого, к начальнику штаба флотилии — бесполезно: вечер пятницы, 21 июня, выход в море на 23 июня, воскресенье, уже спланирован…

Пошел по командирам кораблей — свои люди, без приказа начали выделять людей.

В 8.00 22 июня, в субботу, собрав на борту К-429 остатки своего экипажа, капитан 1-го ранга Н. М. Суворов начал принимать корабль «в горячем состоянии» (т. е. с введенной в действие АЭУ). Всех прикомандированных удалось собрать на борту только к 18.30 23 июня, в воскресенье.

В тот же день командира вызвал на инструктаж начальник штаба флотилии контр-адмирал О. А. Ерофеев.

Снова подтвердилось, что «гвоздем» похода будет его (начальника штаба флотилии) торпедная атака с подлодки другой дивизии по К-429. Вопросов о готовности к выходу в море, об исправности корабля, укомплектованности экипажа начальник штаба флотилии не задавал.

В глаза друг другу не смотрели. Начальник напомнил о мерах безопасности — жертва промолчала.

Съемка со швартовов была назначена на 18.30 в воскресенье 23 июня.

Ко дню предстоящих событий Н. М. Суворов отслужил на подводных атомоходах 23 календарных года, причем десять лет из них — командиром корабля. В Академии он не учился, но практику имел большую. Плавал безаварийно, экипаж держал строго, но по-отечески. В походах на боевую службу, не робея, следил за американскими авианосцами. А уж как готовить экипаж к походу, знал твердо.

Неожиданно попав в данную ситуацию, он не мог понять, ради чего его заставляют делать необычайные вещи, ставя их всех в дикие условия. Откуда взялись такие люди? Почему они так просто, с усмешкой отвергают многие привычные нормы и принципы, на которых зиждется безопасность эксплуатации АПЛ. Откуда у них такая безрассудная смелость — рисковать идущими в море кораблями и людьми, оставаясь на берегу?

Закралась мысль, ставшая впоследствии убеждением: те, кто подталкивает его, его экипаж, его корабль к опасности, на самом деле не понимали, что творили. Ими двигали честолюбие и карьеризм, и, пытаясь выдать себя за волевых и смелых наставников, на самом деле они не имели твердых знаний, навыков, опыта и… принципов.

После «инструктажа» Суворов понял, что выход в море состоится и что его начальники не видят в происходящем ничего необычного. Но, в отличие от начальника штаба флотилии и командира дивизии, он, командир корабля, твердо знал, что до выхода в море он должен выполнить сам и организовать выполнение на корабле целого ряда обязательных мероприятий.

Вот они, эти мероприятия:

1. Собрать и укомплектовать экипаж: проверить соответствие прикомандированных специалистов вакантным должностям, уровень их подготовки, наличие допуска к исполнению своих обязанностей и допустить их приказом по кораблю к исполнению обязанностей по штатной должности.

2. Отработать взаимодействие членов своего экипажа с прикомандированными и произвести боевое слаживание экипажа в целом.

3. Принять корабль и ознакомиться с состоянием оружия, технических средств и корабля в целом.

4. Выгрузить часть боевых торпед, принять на торпедной базе и погрузить на корабль практические торпеды.

5. Приготовить корабль к выходу в море, предъявить его штабу и командиру дивизии при проверке на готовность к выходу в море.

Капитан 1-го ранга Н. М. Суворов прекрасно понимал: чтобы выполнить, как положено, все перечисленные мероприятия, необходимо не менее пяти суток, но этого все равно недостаточно для получения права на выход в море. Понимал и то, что для превращения буквально навязанных ему людей в экипаж, имеющий право на выход в море, ему положено и необходимо не менее трех месяцев боевой подготовки. Но знал и то, что этого не могут и не хотят понять его начальники и что они не простят ему срыва их планов…

Очевидно, что за 12 часов он мог выполнить или хотя бы «обозначить» немногое и решил в первую очередь сделать главное: выгрузить боевые и загрузить практические торпеды, собрать в прочном корпусе прикомандированных (вернее, набранных) с других экипажей подводников, разобрать их по боевым постам, познакомить с командирами отсеков, боевых постов и командных пунктов в процессе приготовления корабля к походу и погружению.

В глубине души он рассчитывал на то, что корабль, стоящий в боевом дежурстве по флоту, находится под постоянным контролем флагманских специалистов штабов и служб дивизии и флотилии и поэтому безусловно исправен. А еще он рассчитывал на проверенных годами совместной службы мичманов и офицеров своего экипажа. Их было меньше половины, но они были надежными людьми.

В суматохе быстро прошло время, пора со швартовых сниматься, а приготовление к походу не закончено. Старший помощник командира, тоже прикомандированный на выход в море, наконец, прибыл на корабль; пробежал на лодку по сходне какой-то матрос…

Снизу на мостик доложили: вроде, все собрались. И оказалось, что на борту 120 человек. Должно быть меньше, откуда столько? Оказывается, капитан 2-го ранга Белоцерковский решил взять в море прибывших к нему в экипаж матросов-учеников или стажеров — человек двадцать…

Оперативный дежурный флотилии звонит по телефону на борт: «Почему не отходите?»

Н. М. Суворов приказал: «Передайте оперативному, что я пошел по плану, и пусть посмотрит мой журнал выходов. Телефон с берегом отключить!»

И пока шли в надводном положении до точки погружения, еще оставалась надежда: оперативный дежурный увидит, что в журнале выходов в графе «корабль к выходу в море готов» нет его, Суворова, командирской подписи, и доложит начальству, может быть, командующему, и тогда их вернут в базу, и кончится эта бредовая история.

Такого ощущения нереальности происходящего не было у Суворова никогда за все десять лет его командирской службы.

Остались на ходовом мостике вдвоем с начальником штаба дивизии А. А. Гусевым — однокашником, Героем Советского Союза. Он считал, что лодка нуждается во всесторонней проверке технических средств после докования, межпоходового ремонта и в контрольном выходе в море, докладывал об этом и командиру дивизии, и начальнику штаба флотилии, но выход так и не отменили.

Дальнейшие события подтвердили его правоту: корабль имел серьезнейшую неисправность — негерметичность захлопок (диаметром 400 мм каждая) системы вентиляции IV отсека с обоих бортов. Неисправность, не совместимую с погружением.

Об этой неисправности из-за скоротечности событий не знали ни Н. М. Суворов, ни его офицеры. Не знали об этом и офицеры штабов и электромеханических служб дивизии и флотилии, хотя корабль стоял в дежурстве по флоту с ядерным оружием на борту!

Если бы подготовка к выходу в море происходила в плановом порядке, безусловно, эта неисправность была бы выявлена принимающим корабль экипажем. Выход в море не состоялся, а корабль вывели бы из боевого дежурства для ремонта.

Были на дежурном по флоту корабле и другие неисправности: оба аварийно-спасательных буя были приварены к палубе и не могли использоваться по назначению, спасательная всплывающая камера также была неисправна…

Подводная лодка следовала в район проведения учений с глубиной две тысячи метров. Но командир решил зайти для дифферентовки в бухту с глубиной около сорока метров.

Вскоре лодку обогнал катер-торпедолов, с которого контр-адмирал О. А. Ерофеев по радио предложил в бухту не заходить, а следовать прямо в район учения (на глубину 2000 м). Н. М. Суворов категорически отказался изменить свое решение, и К-429 продолжала идти в точку дифферентовки.

Командир корабля приказал приготовиться к погружению. С получением доклада они вместе с А. А. Гусевым спустились в центральный пост. Задраив верхний рубочный люк, Суворов принял доклады и начат руководить погружением на перископную глубину. Надо сказать, что подлодки пр.670 в связи с особенностями легкого корпуса «не очень охотно» погружаются из надводного положения.

На поверхности стемнело. Командир электромеханической боевой части начат дифферентовку корабля, принимая воду в цистерны главного балласта (ЦГБ). Однако глубиномеры центрального поста продолжали показывать глубину ноль метров. В перископ ничего не видно — ночь.

Принят полностью главный балласт, командир дает кораблю ход, чтобы рулями и дифферентом оторвать его от поверхности.

И вдруг в центральный пост из IV отсека через систему вентиляции пошла вода. В тот же момент лодка качнулась с борта на борт, и подводники поняли, что они лежат на грунте…

Тут же сработала аварийная защита ядерного реактора, пропало освещение, давление в системе гидравлики.

Из I отсека без разрешения центрального поста стали продувать ЦГБ, не зная, что клапаны вентиляции цистерн остались открытыми. Поэтому часть воздуха высокого давления ушла наверх бесполезным пузырем.

Все это произошло мгновенно, поскольку глубина места сравнительно небольшая.

Тогда старший на борту начальник штаба дивизии капитан 1-го ранга А. А. Гусев в соответствии с Корабельным уставом вступил в управление кораблем, сделав об этом запись в вахтенном журнале, чтобы разделить с Н. М. Суворовым ответственность за произошедшее.

Оценив обстановку, оба офицера пришли к единодушному выводу: поскольку всплыть с грунта не удастся, надо срочно принимать решение по спасению людей.

Тем временем взорвался водород в аккумуляторных ямах I и III отсеков. Обстановка быстро ухудшилась. Перевели людей из III отсека во второй, перенесли туда же командный пункт.

А. А. Гусев потом рассказывал:

«Надо было видеть людей, у которых в глазах была надежда на нас с Николаем, испуг от случившегося и жажда во что бы то ни стало выжить».

На утро, когда, по их расчетам, рассеялся туман, они отправили через торпедный аппарат на поверхность трех добровольцев[7] с данными о точном месте затопления лодки и ее состоянии. Их подобрали пограничники и сообщили о происшествии оперативной службе 2-й флотилии.

Через несколько часов к ним пришла помощь.

Перебрав в памяти все случаи из мировой практики спасения подводников, Гусев и Суворов не нашли прецедента: получилось, что спасти весь экипаж из затонувшей подлодки не удавалось никогда.

Они решили пойти на самый надежный и в то же время рискованный шаг, избрав для спасения людей метод свободного всплытия через торпедный аппарат и входной люк VII отсека.

Наверху думали, решали, а они начали действовать.

За каждого выходящего переживали как за собственного сына. Ценою невероятных усилий они удержали экипаж от паники своим примером, вселив в людей надежду и уверенность в спасении. Им удалось спасти экипаж: они вывели из затонувшей лодки всех живых и последними вышли сами. До поверхности дошли 102 человек, двое погибли в пути.

Это был момент истины в их жизни, это был подвиг.

В своем письме вдове Н. М. Суворова Зинаиде Васильевне А. А. Гусев рассказывает об одном эпизоде спасения людей из кормовой части лодки:

«В VII отсеке собрались члены экипажа, находившиеся в VI и VII отсеках. Среди них был мичман Баев.

До службы на флоте он работал водолазом на реке. Его мы и назначили старшим по выходу людей через кормовой люк.

Баев создал воздушную подушку 4 атм, но когда начали открывать нижний люк, сломали кремальерную рукоятку. Люди оказались в стальной ловушке, и Баев это понял первым.

Надо было что-то решать, т. к. они были включены в аппараты, а азотно-гелиевая смесь была на исходе.

В этой ситуации Н. М. Суворов предложил снять рукоятку с переборочной двери между VI и VII отсеком и поставить ее на место сломанной. Это грозило многими неприятностями, да и не было уверенности, что она подойдет.

Такую команду Баеву дали. Ждали долго, но с надеждой, и вдруг его крик в трубку аварийного телефона:

— Ура! Подошла, начинаем выход!»

В самом конце этого, казалось, бесконечного процесса выхода людей из затонувшей подлодки был спор двух командиров — за право выйти последним.

В лодке остались четверо: начальник штаба капитан 1-го ранга А. А. Гусев, управляющий кораблем командир 379-го экипажа капитан 1-го ранга Н. М. Суворов, старший механик 379-го экипажа капитан 2-го ранга Б. Е. Лиховозов и заместитель командира 379-го экипажа по политчасти капитан 2-го ранга И. Пузик.

В течение двух суток они подготовили морально, обучили, натренировали и выпустили из затонувшего корабля 98 подводников. Теперь пришел их черед.

Определили очередность: замполит, стармех… Кто пойдет наверх третьим? Ни один из каперангов не желал опередить другого, каждый обосновывал свое право оставить корабль последним.

Два «годка» и однокашника, оба — командиры АПЛ, сошлись на том, что последним, как положено по Военно-Морскому Уставу, должен оставить корабль не старший по званию, не имеющий большие заслуги перед Отечеством, а тот, кто юридически являлся командиром корабля.

Капитан 1 — го ранга А. А. Гусев в соответствии с Корабельным уставом и славной морской традицией в трудный момент катастрофы, не сомневаясь, вступил в управление затонувшей подлодкой. Этим он не выразил недоверие капитану 1-го ранга Н. М. Суворову — он разделил с ним ответственность за случившуюся беду и еще раз напомнил Флоту о праве старшего на борту учить подчиненных примером Чести.

Перед тем как помочь Суворову войти в торпедный аппарат, он передал ему ключ от своего сейфа на берегу, в котором хранился его рапорт о неготовности АПЛ К-429 и 379-го экипажа к выходу в море и сказал:

— Я приказываю тебе, Николай, выйти наверх и рассказать правду.

Герой Советского Союза капитан 1-го ранга А. А. Гусев выходил из затонувшей, покинутой экипажем подлодки на последнем вдохе азотно-гелиевой смеси.

На поверхности его ждали, выловили из воды и последующие три дня держали в барокамере для предупреждения кессонной болезни.

Войдя в свой служебный кабинет, он увидел взломанный и пустой сейф…

По факту катастрофы было возбуждено уголовное дело. Предварительное следствие возглавил следователь по особо важным делам прокуратуры Тихоокеанского флота полковник юстиции В. В. Бородовицин. Предварительное следствие длилось 17 месяцев.

Следственная группа Военной прокуратуры ТОФ сосредоточила свое внимание на исследовании событий, происходивших на борту К-429 с момента начала приемки ее в горячем состоянии так называемым «379-м экипажем капитана 1-го ранга Н. М. Суворова» до момента падения ее на грунт при погружении.

Следственная группа не исследовала правомерность предшествовавших этому моменту решений и действий должностных лиц 10-й дивизии и 2-й флотилии по привлечению разукомплектованного в связи с отправкой в отпуск и поэтому ставшего небоеготовым 379-го экипажа к выходу в море на К-429.

Эти решения и действия неправомерны и являются грубейшим нарушением требований ст. 16 Общих положений «Курса боевой подготовки атомных подводных лодок ВМФ» (КАПЛ-К-75), запрещающей содержать в постоянной боевой готовности экипажи при замене более 30 % штатного личного состава.

Следственная группа не исследовала причинно-следственные связи между упомянутыми решениями и действиями должностных лиц дивизии и флотилии и событиями, произошедшими на борту К-429 со времени начала приемки ее в горячем состоянии так называемым «379-м экипажем капитана 1-го ранга Н. М. Суворова» до падения ее на грунт при погружении.

Установленным фактом является наличие прямых причинно-следственных связей между решениями и действиями береговых начальников и возникновением ситуации, лишившей капитана 1-го ранга Н. М.Суворова, вынужденного всего за несколько часов до катастрофы вступить в управление (а не в командование!) К-429, возможности применить свои профессиональные знания, навыки и опыт при управлении кораблем.

Тем не менее, предварительное следствие «установило», что Н. М. Суворов:

— неумело управлял кораблем и неправильно использовал его технические средства (очевидно, что это утверждение абсолютно не соответствует действительности — Авт.),

— не содержал вверенный ему корабль в установленной ему боевой готовности, не совершенствовал организацию службы на корабле;

— не следил за исправным состоянием водонепроницаемых переборок корабля, систем борьбы за живучесть;

— не поддерживал корабль в установленной готовности к походу, не подготовил его качественно к плаванию:

— не проявлял постоянной заботы о содержании оружия и технических средств в исправности и состоянии назначенной готовности к походу;

— провел приготовление не в полном объеме;

— не провел мероприятия по боевому сколачиванию и слаживанию экипажа с учетом прикомандирования к нему 47 специалистов, составивших 54 % штатной численности экипажа.

Все это поставили в вину капитану 1-го ранга Н. М. Суворову и назвали причинами катастрофы К-429 и гибели шестнадцати членов ее экипажа.

Обвинение не имеет под собой никаких оснований, потому что командир 379-го экипажа капитан 1-го ранга Н. М. Суворов никогда не командовал К-429 и никогда не держал ее своим 379-м экипажем.

В первых числах июня 1983 г. он со своим экипажем вернулся из двухмесячного океанского похода на К-212. Следствию известно, что в мае 1983 г. К-429 возвратилась в базу из шестимесячного похода. Даже этих сведений достаточно для того, чтобы понять, что ни лично Н. М. Суворов, ни его 379-й экипаж не имел контакта с К-429 — он просто физически не имел возможности ни улучшить, ни ухудшить состояние дел на этом корабле.

Такое обвинение следственная группа военной прокуратуры ТОФ могла предложить трибуналу разве только под влиянием массового гипноза или такого же подкупа. Ведь очевидно, что капитан 1-го ранга Н. М. Суворов с неким формированием, которое создавшие его начальники называли «379-м перволинейным экипажем», появился на К-429 в 8.00 22 июня, т. е. накануне дня катастрофы. И если Военный трибунал ТОФ действительно хотел разобраться, кто и каким образом довел К-429 до состояния, близкого к агонии, то проще всего было получить в штабе 10-й дивизии или 2-й флотилии ТОФ сведения о том, какой экипаж содержал эту подлодку в течение последнего года, кто готовил ее и проверял ее готовность к боевому дежурству.

Конечно, ни Н. М. Суворов, ни члены его 329-го экипажа и, тем более, 47 человек прикомандированных из нескольких экипажей не смогли ни улучшить, ни ухудшить состояние дел на К-429.

Ясность в эту историю вносит выписка из документа, фигурировавшего в Городском суде Санкт-Петербурга.

Казалось бы, какие нужны к этому комментарии?

Формирование экипажа менее чем за сутки до выхода в море из состава нескольких других экипажей является преступным нарушением мер безопасности, предусмотренных ст. 16 Общих положений КАПЛ-К-75. Недостаток времени это автоматически исключает допуск прикомандированных к обслуживанию боевых постов и механизмов, расписание их по боевым постам, сколачивание экипажа и проверку его на корабельных учениях и может иметь место только во время войны, в боевой обстановке — при выводе корабля, не имеющего штатного экипажа, из-под ракетно-ядерного удара.

Названные в приказе «грубые нарушения в организации службы» являлись следствием действий командования 10-й дивизии, выполнявшего приказания начальника штаба 2-й флотилии, которые были отданы в нарушение требований ст. 16 Общих положений КАПЛ-К-75, запрещающей выход корабля в море в случае замены в экипаже 30 % и более штатных специалистов.

К экипажу капитана 1-го ранга Н. М. Суворова менее чем за сутки до выхода прикомандировали 54 % людей с пяти других экипажей. Такой экипаж мог быть допущен к выходу в море только после отработки в полном объеме задачи № Л-1 в течение не менее 45 суток и сдачи ее командиру и штабу дивизии и отработки береговых элементов задачи Л-2.

Таким образом, отсутствие должной организации службы, неправильные действия личного состава явились следствием «безответственного отношения к своему служебному долгу и крайней неисполнительности должностных лиц 2-й флотилии и 10-й дивизии ПЛ ТОФ». Именно это в конечном итоге и привело к затоплению АПЛ при погружении.

Недисциплинированность же командира корабля проявилась только в том, что он, опытный командир-подводник, осознавая необоснованность, и опасность отдаваемых ему приказаний, пошел на поводу у безответственных и некомпетентных начальников — командира дивизии и начальника штаба флотилии — и пытался выполнить их заведомо невыполнимые приказания.

Затонувшую К-429 подняли 9 августа 1983 г. силами Аварийно-спасательной службы флота.

Через два с небольшим года, 13 октября 1985 г., выполненный на 80 % ремонт был прерван… повторным затоплением корабля у причала. Корабль содержал уже известный читателю 228-й экипаж той же 10-й дивизии той же 2-й флотилии. На этот раз личный состав не пострадал.

По поводу повторного утопления этой подлодки не было даже приказа Министра обороны. Приказом Главнокомандующего ВМФ[10] были сняты с должности командир корабля, его замполит и командир БЧ-5, представлены к освобождению от занимаемых должностей командир 10-й дивизии и два его заместителя.

На этом ремонтные работы для восстановления боеготовности К-429 были прекращены, а исключенный из боевого состава флота корабль переоборудовали в учебно-тренировочное судно.

А в сентябре 1985 г. контр-адмирал О. А. Ерофеев начал учебу в наивысшем военном учебном заведении страны — Академии Генерального штаба, чтобы, оставив за собой дважды потопленный корабль и новую братскую могилу, продолжить восхождение к командным высотам флота…

Эта криминальная история, из которой советские подводники, к сожалению, не смогли сделать для себя выводы, извлечь уроки и оградить тем самым себя от потерь по тем же причинам. А как они могут извлечь уроки и сделать правильные выводы, если им не говорят правды? Вот пример.

Автор в июне 1983 г. служил на Северном флоте в должности командующего 1-й флотилией АПЛ. 24 июня я получил циркулярную шифротелеграмму об аварии К-429, из которой понял, что АПЛ 2-й флотилии затонула у берегов Камчатки из-за неправильных действий экипажа при погружении для дифферентовки. Причина — недостаточная подготовленность личного состава.

Вот и все, что мы на Северном флоте узнали об истинных причинах ее катастрофы. Только через девять лет, в 1992 г., уже находясь в запасе, я познакомился с уголовным делом по факту этой «аварии». Только тогда я понял, что ничего не знал об истинных причинах катастрофы этого корабля.

Оказалось, что лодку утопил не плохо подготовленный экипаж, а профессионально убогие начальники, по неведению, смешанному с зазнайством, карьеризмом и холуйством, буквально вытолкнувшие ее, неисправную, с разукомплектованным экипажем, не имевшим права на выход в море, на погибель.

Причины катастрофы скрыты от всех, в т. ч. и от подводников, до сих пор. Подробного, объективного описания аварийных событий, критического разбора причин катастрофы К-429, широкого и правдивого о них оповещения не было и в помине.

Не прошло и трех лет с момента той катастрофы в Авачинском заливе, как в Северо-Западном секторе Атлантики потерпела катастрофу ракетная АПЛ Северного флота К-219, естественно, не сделавшая для себя выводов из неизвестных ей причин и обстоятельств катастрофы К-429.

Но это уже другая история…