Действия М. И. Kутузова во время отступления армии Наполеона

Из записок Р. Вильсона о планах М. И. Кутузова при преследовании армии Наполеона.

… Около 2 часов утра генералы были вновь созваны к Кутузову… Кутузов, сев в средине нашего кружка, коротко объявил нам, что по донесениям, им полученным, он принужден оставить свое намерение защищать позицию перед Малоярославцем и решился отступить за Корицу для защиты Калужской дороги и сообщения с Окой… Начались представления, что подобное движение в такую минуту, при невыгодах темноты и узкого пути отступления, не может быть исполнено без гибельного замешательства, что неприятель, заметив это, без сомнения, будет стараться увеличить наше замешательство нападением, что, если он воспользуется своею выгодой, то все войско подвергнется опасности, а арриергард неизбежной гибели. На усиленное представление мною этих соображений фельдмаршал отвечал: «Не нуждаюсь в ваших возражениях; предпочитаю пропустить неприятеля по золотому мосту, как вы говорите, чем получить от него затылочный удар».

Из «Дневника партизанских действий» Д. В. Давыдова об отношении М. И. Кутузова к партизанской войне.

… Я догнал 1 ноября на походе колонну ген. Дохтурова и гр. Маркова, которые в то время заезжали в какой-то господский дом для привала. Намереваясь дать вскоре отдых партии моей, я указал Храповицкому на ближнюю деревню и приказал ему остановиться в ней часа на два. Я сам заехал к ген. Дохтурову, пригласившему меня на походный завтрак. Не прошло четверти часа времени, как Храповицкий прислал мне казака с известием, что светлейший меня требует к себе. Я никак не полагал столкнуться с главною квартирою в этом направлении, но так как заняться туалетом было некогда, я сел на коня и явился немедленно к фельдмаршалу. Я нашел его в избе. Перед ним стояли Храповицкий и кн. Кудашев. Увидя меня, светлейший подозвал к себе и сказал: «Я еще лично не знаком с тобою, но прежде знакомства хочу поблагодарить тебя за твою службу». Он обнял меня и прибавил: «Удачные опыты твои доказали мне пользу партизанской войны, которая нанесла, наносит и нанесет неприятелю много вреда». Я, пользуясь ласковым его приемом, просил извинения в том, что осмелился предстать пред ним в мужицкой моей одежде. Он отвечал мне: «В народной войне это необходимо, действуй, как ты действуешь головою и сердцем; мне нужды нет, что одна покрыта шапкой, а не кивером, а другое бьется под армяком, а не под мундиром. Всему есть время, и ты! будешь в башмаках на придворных балах». Еще светлейший полчаса говорил со мною, расспрашивал меня о способах, мною употребленных для образования сельского ополчения, об опасностях, в каких я находился, о мнении моем на счет партизанского действия и прочем…

Из записок И. С. Жиркевнча о беседе М. И. Кутузова с солдатами Семеновского полка под Красным.

3 ноября мы подошли к Красному. Тут, после сильных морозов, начавшихся от Вязьмы и продолжавшихся дней 10, сделалась сильная оттепель. На дневке вечером, часу в пятом, Кутузов, объезжая бивуаки, подъехал к Семеновскому полку. За ним ехало человек 5 генералов, в числе которых были принц Александр Виртембергский, Опперман и Лавров, а позади них 7 человек конногвардейцев везли отбитые у неприятеля знамена.

«Здравствуйте, молодцы-семеновцы! — закричал Кутузов. — Поздравляю вас с новою победою над неприятелем. Вот и гостинцы везу вам. Эй, кирасиры! Нагните орлы пониже! Пускай кланяются молодцам. Матвей Иванович Платов доносит мне, что сегодня взял 115 пушек и сколько-то генералов. Не помнишь ли ты, Опперман, сколько именно?» Опперман отвечал: «15». «Слышите ли, мои друзья, 15, т. е. 15 генералов? Ну, если бы у нас взяли столько, то остальных сколько бы осталось. Вот, братцы, пушки пересчитать можно на месте, да и тут не верится; а в Питере скажут: «хвастают!».

Затем Кутузов подъехал к палатке ген. Лаврова, командовавшего в то время 1-й гвардейской пехотной дивизией и расположившегося за Семеновским полком. Кутузов и прочие генералы сошли с лошадей и приготовились пить чай у Лаврова. Тут же кирасиры сошли с лошадей, стали в кружок и составили из знамен навес, вроде шатра. Кто-то из офицеров, подойдя к знаменам, стал читать надписи на одном из них вслух все те сражения, в которых отличался тот полк, которому принадлежало знамя, и в числе прочих побед прочел: «Аустерлиц». «Что там, — спросил Кутузов, — Аустерлиц? Да, правда! Жарко было и под Аустерлицем. Но омываю руки мои пред всем войском: неповинны они в крови аустерлицкой. Вот, хотя бы и теперь, к слову, не далее как вчера, я получил выговор за то, что капитанам гвардейских полков За Бородинское сражение дал бриллиантовые кресты в награду. Говорят, что бриллианты-принадлежность кабинета и что я нарушаю предоставленное мне право. Правда, и в этом я без вины виноват. Но ежели по совести разобрать, то теперь каждый, не только старый солдат, но даже и последний ратник столько заслужили, что осыпь их алмазами, то они все еще не будут достаточно награждены. Ну, да что и говорить! Истинная награда не в крестах или алмазах, а просто в совести нашей. Вот здесь кстати я расскажу о дошедшей мне награде. После взятия Измаила я получил звезду св. Георгия; тогда эта награда была в большой чести. Я думаю, здесь есть еще люди, которые помнят молодого Кутузова (тут Кутузов вздернул нос кверху). Нет? Ну, после! Когда мне матушка-царица приказала прибыть в Царское Село к себе, я поспешил выполнить ее приказание — поехал. Приезжаю в Царское. Прием мне был назначен парадный. Я вхожу в залу в одну, в другую, все смотрят на меня, я ни на кого и смотреть не хочу. Иду себе и думаю, что у меня Георгий на груди. Дохожу до кабинета, отворяются двери; что со мною сталось! И теперь еще не опомнюсь! Я забыл и Георгия и то, что я Кутузов. Я ничего не видел, кроме небесных, голубых очей, кроме царского взора Екатерины. Вот была награда!» И с чувством, постепенно понижая голос, Кутузов приостановился — и. все кругом его молчало. Потом весь этот рассказ он повторил на французском языке принцу Александру Виртембергскому, видимо, с целью, чтобы от него перешло это выше — в Петербурге. Тут один из офицеров Семеновского полка сказал громко: «Не правда ли, как эта сцена походит на сцену из трагедии «Дмитрий Донской» (трагедия Озерова)?»

Посников закричал: «Ура! Спасителю России!» — и громкое «ура» понеслось и разлилось по всему войску. Столь неожиданный возглас тронул каждого из присутствующих, а Кутузова, конечно, более всех. Он вдруг встал на скамейку и Закричал: «Полноте, друзья, полноте! Что вы! Не мне эта честь, а слава русскому солдату!» — и потом, бросив вверх свою фуражку и сильно возвысив свой голос, закричал: «Ура! Ура! Ура! доброму русскому солдату!.»

1812 г. ноября 8.—Из письма Н. М… Лонтпнова С. Р. Воронцову из Петербурга о способах преследования М. И. Кутузовым отступающей армии Наполеона.

…Поход кн. Кутузова прямо через Ельню на Красное, по-моему, настолько же мудр, как страшен для неприятеля, который видит у себя, слева могучую и победоносную армию, идущую параллельно ему и которую он ни разу не смог прорвать. В то же время справа и сзади его на каждом шагу осаждает туча легких отрядов, о которых он некогда отзывался с презрением, которым теперь ничего не может противопоставить и которые не дают ему возможности даже вздохнуть. Крикуны армии (из них — наиболее ожесточенный Вильсон, я этим очень недоволен) говорят, что можно было окончательно уничтожить Бонапарта и его армию под Малым Яро-славцем и Вязьмою, напав на него по всем пунктам. Но Кутузов, как говорят, — заявил этим господам, что не потеряет без необходимости ни одного человека, что неприятелю, усталому, голодному, ослабленному до последней степени, надо итти еще 800 верст, а он, идя в порядке с победными, свежими, хорошо накормленными и обеспеченными всем войсками, всегда будет иметь время нагнать неприятеля, не утомляя бесполезно своей армии ни сражениями, ни форсированными маршами, и достигнет той же цели, сохранив людей и провиант. Гр. Сен-При писал сюда, что он не узнал армии, оставленной им при Бородине: так она пополнилась и поправилась после отступления; из Москвы и что с подобной армией можно итти не только до Вислы, но, если нужно, то и значительно дальше. Но этот вопрос, как мне кажется, еще не решен.