"Пламя и Пыль" - читать интересную книгу автора (Гарднер Джеймс Алан)

8. Три обожженных пленника

Мрачные как тучи, мы вышли из бункера, вновь окунувшись в гул машинного зала. Покидая комнату, мой коллега напихал полные карманы свитков и бумаг, не забыв прихватить дневник Фелиции ДеВэйл. Продолжить чтение у нас не было времени, однако он твердо решил все просмотреть, как только появится такая возможность.

Умертвия встретили нас приветливыми оскалами, но Иезекия с Мириам поначалу нас не заметили — они были слишком увлечены беседой, точнее, орали друг другу в ухо, стараясь перекричать лязганье поршней. Но, несмотря на их усилия, до меня не долетало не единого слова. Когда мы подошли ближе, Иезекия нас увидел и виновато прервал разговор.

Мне это не понравилось. Мириам не выглядела опытной соблазнительницей, но много ли надо, чтобы вскружить голову юному Простаку? Ей ни за что не подговорить его ударить меня или Уизла ножом в спину — для этого он слишком уж добродушен — но я опасался того, что Иезекия согласится ей "немного помочь" и тем самым навлечет на нас крупные неприятности.

— Запомни, эта женщина — наш враг, — крикнул я Иезекии. — Она опасна, и ей нельзя доверять.

— Она говорит, я тоже опасен, — ответил он. — Из-за того, как я ее напугал, она решила… ну, она сказала, что хотела бы служить мне.

Я удивленно моргнул. Мне и в голову не приходило, что Мириам может проявить такую покорность. Вероятно, Иезекия в своем ужасном перевоплощении задел какие-то струны в ее душе. Я знал, что есть люди, которым нравится подчиняться, и видел, как Мириам смотрит на парня, едва ли не боготворя его. С другой стороны, это могло быть притворством, просто не таким, как я ожидал.

— Будь начеку, — бросил я Иезекии и в растерянности отвернулся. * * *

За минуту мы оставили позади грохот всех приводов, дросселей и храповиков. В таком шуме не было ничего интересного — много экспрессии и никакого изящества.

— Куда теперь? — спросил я Мириам.

— Дальше лежит жилище Петрова, — ответила она. — Вы сказали, что он мог схватить ваших друзей. Если он там, можете сами у него все узнать.

— Жду не дождусь, — сказал я, доставая рапиру из ножен. Если она заведет нас в ловушку, я буду счастлив встретить Петрова с оружием наготове.

Коридор привел нас к большому помещению, где находилось, по меньшей мере, десятка два коек, устроенных в стенах, наподобие погребальных ниш в мавзолее. Посреди комнаты стояло несколько металлических столов, привинченных к полу. Такие столы обычно ставят в казармах, чтобы солдатам было где перекинуться в карты, хвастаясь любовными подвигами. Однако от казарменных эти столы отличались тем, что были отполированы до зеркального блеска. На них не было ни пятен от пролитого пива, ни царапин от кружек, которыми в гневе стучат по столу, когда у кого-то находят лишний туз в рукаве. В комнате отсутствовали и другие обычные признаки жилья: застоявшийся запах пота, следы от подошв на полу.

— На удивление чисто для пристанища головорезов, — сказал я Мириам. — Вы что, и вправду здесь обитаете?

— Не валяй дурака, — ответила она раздраженно. — Мы люди маленькие, и живем дальше по коридору. Его Высокомерие господин Петров нашего общества не выносит, вот он и перебрался сюда. Сказал, что Риви просила его быть рядом, если вдруг ей станет холодно ночью. Но у этой девки в крови столько льда, что поцелуй ее красный дракон — и то не согреется.

— Кстати, дядюшка Тоби как-то раз искупал одного дракона, — встрял Иезекия, — правда, я не знаю, какого он был цвета.

— Тише, — сказал ему я.

— Нет, правда, клевая же история. Тот дракон сожрал какого-то искателя приключений и подцепил от него мумифицированную гниль, а дядюшка Тоби его…

Я приложил палец к его губам.

— Закрой рот, — шепнул я, — сюда кто-то идет.

Еще одно очко в пользу острого сенсатского слуха. Поток ворчания и стонов, сдобренный отборными ругательствами, эхом долетел до нас из коридора. Уизл сделал знак, и одно из умертвий тут же зажало Мириам рот своей гниющей ладонью — на всякий случай, чтобы не успела ничего прокричать. Женщина обиженно поглядела на Уизла, как будто такая мысль ей даже в голову не приходила. Хотя закричи она во весь голос, тот, кто сюда приближался, мог ее не услышать. Похоже, он настолько был занят своим страданиями, что не обращал внимания на весь мир.

Прошло полминуты, и человек вошел в пустое, как он предполагал, помещение. Белые волосы выдали в нем нашего старого друга, Петрова, которому, очевидно, сильно досталось после событий на Вертикальном Море. Его голова была перевязана окровавленными бинтами, а грудь пылала как панцирь вареного рака. В других обстоятельствах можно было подумать, что он просто обгорел на солнце, но я знал, что это результат сильного обморожения, вызванного обжигающим холодом посоха Уны ДеВэйл.

Я порадовался, что Петров не смог уйти невредимым. Но то, что он еще мог ходить, говорило, что победа досталась его стороне. Если бы верх одержала Ясмин, валялся бы сейчас Петров где-нибудь в пыли, далеко за пределами Паука.

Здоровяк прошаркал к одному из столов и с видом страдальца рухнул на стул, уронив голову на руки. За все время, что он находился в комнате, Петров ни разу не взглянул в сторону ниш, а это означало, что он так и не заметил умертвий и нескольких живых существ, притаившихся там в ожидании. Первым признаком того, что он здесь не один, стал для него укол приставленной к шее рапиры.

— Как поживаете, уважаемый бандит? — шепнул ему на ухо Уизл. — Мы не хотим причинить вам вреда, но вас угораздило сесть именно там, куда господин Кэвендиш собирался воткнуть свой клинок. Так что я советую вам сидеть очень и очень смирно.

Уизл приказал держать Петрова сразу четырем умертвиям, что было, на мой взгляд, излишне. Старина Беловолосый и вправду был очень силен, и в удачную ночь мог подхватить по паре служанок каждой рукой, но сейчас с ним расправился бы и пятилетний ребенок, потыкав пальцем в обмороженный живот.

— А почему он так стонет? — спросил Иезекия. — Может быть, ему больно.

— Надеется усыпить наше внимание, — сказал я, когда умертвия бросили пленника на жесткий, металлический стол. За звуком удара последовал мучительный вопль. — Ну, как ребенок, честное слово, — проворчал я.

Уизл забрался на стул, чтобы находиться с Петровым на одном уровне и не глядеть на него снизу вверх.

— Итак, уважаемый бандит, — начал он, — мы хотим знать, что произошло с нашими товарищами, на которых вы напали на Вертикальном Море.

— Твари поганые, — прорычал он, — обморозили мне всю шкуру! Но я им отомстил, они у меня узнали, что чувствует котлета на сковородке.

— Ты убил их? — я позволил острию рапиры опуститься на его кадык.

— Просто мечтал об этом, но Ки и Чи сказали мне, что Риви хочет их допросить.

— Значит, все трое живы?

— Были — когда я видел их в последний раз. Не то чтобы очень, — добавил он со злобной ухмылкой, — но живы.

Один легкий нажим — и я мог проткнуть ему глотку. "Не то чтобы очень, но живы…". Эти слова ядом проникли мне в сердце. Петров и его люди сражались с нашими друзьями при помощи огненных жезлов. Представив, что Ясмин может выглядеть, как те обожженные жертвы в Суде, я поскорее отошел в сторону, чтобы не сорваться.

— Кто такие Ки и Чи? — услышал я голос Иезекии.

— Воры. Гит'янки и гитзерай, они помогли нам скрутить ваших паскудных друзей. Пока мы с парнями жарили спереди, Ки и Чи зашли сзади и пощекотали им ребра. Стоило их чуть-чуть продырявить, как они сразу все посдавались.

— Где сейчас наши товарищи? — спросил Уизл.

— А не пошел бы ты, — сказал Петров и плюнул в сторону Уизла. Правда попал он большей частью не в гнома, а на самого себя, но попытка засчитывалась. — Я и так много вам рассказал, — огрызнулся Петров, — и не собираюсь больше трепаться.

— О, боги, — цыкнул я, стоя в углу комнаты, — опять пришла пора пыток. Иезекия, — спросил я громко, — как ты считаешь, какая из фракций может похвастаться самыми страшными пытками?

— Э-э… Убийцы Милосердия?

— Неплохая догадка, — ответил я. — Убийцы Милосердия любят пытать и делают это очень усердно… но, увы, слишком грубо. Им так нравится ломать кости и пускать кровь, что их не заботят поиски методов, способных вызывать самую сильную боль. Настоящие знатоки истязаний… что ж, мне неловко в этом признаваться, но главные эксперты в мультивселенной по пыткам всегда принадлежали к нашей фракции, то есть к Сенсатам.

— Так ты Сенсат? — в голосе Петрова послышалась тревога.

— О, да, — ответил я, направляясь к столу. — И мы уже сотни лет собираем и записываем ощущения, которые может испытывать человеческое тело. Многие полагают, что мы гонимся за одними лишь удовольствиями, но это не так. Такое же внимание мы уделяем и изучению боли. Ведь это целая наука. Вот, скажем, нерв под названием капитус. Дайте-ка вспомнить, где он находится.

Я наклонился к Петрову и вынул свой нож — обычный маленький нож для заточки перьев, которые я использую, когда надо сделать набросок чернилами. Его лезвие была очень острым, поскольку я правил его меньше недели назад. При необходимости он мог служить и в качестве бритвы.

— Этот нерв, капитус, — продолжил я свой рассказ, — пролегает от пятки правой ноги к левому полушарию мозга. — Я провел тупой стороной лезвия по всему телу Петрова. — А знаете ли вы, что чем длиннее бывает нерв, тем больше боли он может доставить? Так вот, капитус самый длинный нерв во всем теле.

— Да кого это волнует? — бросил Петров.

— Я, например, нахожу это весьма познавательным, — ответил Уизл. — Пожалуйста, уважаемый Кэвендиш, продолжайте.

— Капитус проходит через наиболее чувствительные области тела. Колено. Внутренняя сторона бедра. Разумеется, пах. — Я легонько похлопал лезвием по перечисленным местам. — И потом, грудь, которая, как я вижу, уже находится в плачевном состоянии. Есть масса индивидуальных особенностей, определяющих путь, по которому этот нерв пролегает через грудную клетку, но его всегда можно отыскать по соотношению с другими ключевыми линиями. Сперва находится одна точка на животе…

С этими словами я всадил большой палец в живот Петрова. Он вскрикнул, наверное, подумав, что я использую нож; а может быть и от боли, которую ему причиняла обмороженная кожа.

— О-о… — произнес я с большим сочувствием. — Если для тебя это больно, плохи твои дела. Нерв, который я сейчас задел, так незначителен, что едва способен ощущать боль. Как, впрочем, и этот.

Я надавил костяшками пальцев ему на грудину и начал с силой водить ими по скоплению нервов, которое, как мне случилось узнать, находится в этом месте под кожей. Петров снова взвыл. Я отнял руку. К ней пристали обрывки кожи, отслоившейся от его груди.

— Теперь эти точки дают мне представление, где должен быть капитус, — сказал ему я. Уже занося нож, я добавил: — Мне придется поковыряться, чтобы задеть этот нерв как следует, но уверяю тебя, ожидание того стоит.

Я наклонился к одному из умертвий, державших несчастного:

— Ты не мог бы повернуть его голову в сторону? Вечно их рвет, когда я это делаю, а мне даже не во что переодеться.

— Ладно! — заорал Петров. — Какая теперь, в Бездну, разница? Я отведу вас к вашим поганым друзьям.

На несколько секунд наступила тишина. Уизл тронул меня за рукав:

— Не могли бы вы все же показать, где находится этот нерв? Мне бы очень хотелось это узнать.

Не зная, что и сказать, я покачал головой.

Время шло, а мы еще должны были пройти множество коридоров. Мне оставалось только догадываться, как долго умертвия Риви будут разыскивать мельницы на арене из пыли. Наверное, будь я настоящим героем, как мой отец, я бы занялся поисками Риви и Фокса, а не Ясмин, считая судьбу мультивселенной важнее нескольких жизней. Мы обладали Разумертвителем, который мог обратить умертвий против наших врагов. К сожалению, все умертвия находились на арене без воздуха, где им не услышать приказов; а нам, между тем, предстояло встретиться с магом огня, псиоником и бандой головорезов с огненными жезлами.

Нет, решил я, мой отец, может, и одолел бы всех этих врагов, но мне такая задача не по плечу. Помочь Ясмин и остальным — это все, на что я могу рассчитывать. А когда они будут спасены, можно вернуться в Сигил за подкреплением. План не очень геройский, но такой план оставляет нам шансы выжить.

Вскоре я услышал знакомое лязганье, и немного спустя Петров вывел нас к машинному отделению, как две капли похожему на предыдущее. Очевидно, Стеклянный Паук был оборудован раздельными приводами, и в каждой его ноге находился свой двигательный отсек. Внутри машинного отделения были такие же поршни, та же планировка и тот же шум… однако дверь в комнату управления была заперта огромным деревянным брусом.

Петров указал на дверь:

— Вон там они и сидят, чтоб вы сдохли.

— Аминь, — согласился Уизл на полном серьезе.

Трое умертвий держали Петрова, одно — Мириам, остальные четверо пошли убирать брус. Судя по тому, как они напряглись, веса в нем было около тонны. Им понадобилась минута, чтобы оттащить брус от двери, и тут Иезекия привлек мое внимание: под одним из пультов, на поверхности которого мерцали непонятные руны, лежал ледяной посох Уны.

— Это Риви его туда зашвырнула, — нехотя произнес Петров, пока Иезекия вытаскивал посох. — И запретила всем его трогать из-за магии. Ведь она ненавидит магию и всех этих проклятых волшебников.

— А Фокса это не беспокоит? — спросил я.

— У Фокса не осталось мозгов, чтобы беспокоиться, — ответил Петров. — Он ведь настолько блажной, что не видит, как Риви его использует.

— Использует для чего?

Петров стиснул зубы и больше не проронил ни слова. Я не стал допытываться. Если мы доставим старину Беловолосого в Сигил, этим займется Гармониум. Уж они-то выжмут из него все, что можно.

Наконец, умертвия отволокли брус в сторону, и Иезекия побежал открывать дверь. Я кинулся за ним, схватил за шиворот и едва успел его оттащить… Потому что как только преграды не стало, дверь распахнулась, словно от удара тараном, и из комнаты молнией вынырнул Кирипао. Прокатившись по полу, он одним движением вскочил на ноги и всадил кулак в грудную клетку ближайшего умертвия, прежде чем успел осознать, кто стоит перед ним.

Умертвие, которое при жизни было эльфийкой, многозначительно посмотрело на ладонь Кирипао, вошедшую ей в грудь по запястье. Тот несколько раз моргнул, пока, наконец, до него не дошло.

— Извините, — пробормотал он и вытащил руку. Из отверстия высыпалось несколько обломков костей и струйка красного порошка, служившего умертвиям вместо крови.

— Руку не дашь понюхать? — прошептал я ему.

— Не дам.

Сражение превратило одежды брата Кирипао в обгорелую рванину. Он приспособил оставшиеся обрывки в некое подобие набедренной повязки, оставив торс и ноги открытыми. Из-за этого было заметно, что его кожа получила трехцветный окрас: воспаленно-красная от ожогов или бледно-розовая, как обычно, а кое-где молочно-белая, словно безупречно чистый, нетронутый холст. Мне были знакомы эти белые следы — так выглядит новая кожа, только что восстановленная с помощью целительной магии. Через несколько часов она примет свой естественный цвет, но пока было видно, что благочестивому брату изрядно досталось, и кое-кому пришлось его подлатать.

Должно быть, Кирипао на хорошем счету у своего бога, поэтому тот ответил на его молитвы об исцелении. В таком случае, он мог заодно позаботиться о здоровье Ясмин и Уны и оказать им помощь… по крайней мере, отведя угрозу для жизни.

Из комнаты, прихрамывая, вышла Уна. Увидев нашу спасательную экспедицию, она одарила всех теплой улыбкой. Какое бы ей ни оказали лечение, его было недостаточно. Ноги ее не сгибались, как будто каждый шаг причинял ей жестокую боль. Такими же негнущимися руками она взяла у Иезекии свой посох, но стоило ей к нему прикоснуться, как скованность в ее движениях спала. Вероятно, в посохе заключалась лечебная сила, или просто Уна чувствовала себя лучше, держа его в руках. Она бережно поставила посох на пол и устало оперлась на него.

Прошло еще несколько секунд. Затаив дыхание, я ждал, когда из комнаты покажется Ясмин. Уна и Кирипао молчали. Не вынеся ожидания, я бросился внутрь.

Лечение мало чем может помочь Служителям Энтропии.

Ясмин сидела, привалившись у дальней стены, голова ее была опущена, руки безвольно сложены на коленях. Сначала я даже не мог понять, жива ли она, но затем ее грудь слегка приподнялась, обозначив слабое дыхание.

В мгновение ока я подбежал к Ясмин, склонившись возле нее и не смея прикоснуться, чтобы ненароком не причинить боли. Ее кожаный драконий доспех не пострадал от огня, но там, где он не прикрывал тела — на руках и плечах — кожа Ясмин была страшно обожжена. Ее волосы полностью сгорели. И что ужасней всего, на спине, прямо под лопаткой чернело пятно крови. Видимо Ки или Чи ударили ее в спину магическим кинжалом, потому что только таким можно пробить прочную кожу дракона, которая была призвана ее защитить.

С мучительным стоном Ясмин подняла голову и посмотрела на меня. Ее лицо было мокрым от слез боли, невольно бежавшим по ее щекам. Она тихо вздохнула:

— Тебе придется… нарисовать другой портрет, Бритлин. Совсем другой…

Она опустила глаза и медленно разжала кулак. Черные хлопья сгоревшей бумаги мягко упали на ее колени.

— Чем я могу помочь? — вымолвил я.

— Немногим, — сказала Уна у меня за спиной. — Она невосприимчива к целительной силе магии, как и все Хранители Рока.

— Я сделал все, что мог, — добавил Кирипао, — но ее воля слишком противится этому.

— Энтропию… нельзя обмануть, — прошептала Ясмин. — Служительница… должна быть… верной…

Голос ее оборвался. Я подумал, что она просто не может говорить из-за слабости, однако ее взор устремился куда-то в противоположную часть комнаты. Я обернулся и увидел, как все остальные, включая умертвий, входят внутрь помещения.

— Умертвия… — сказала она чуть слышно.

— Не волнуйся, — успокоил ее я, — они с нами.

— Но они… они же… — На ее сникшем лице появилось слабое оживление; что было причиной этого, я не понимал.

— Ясмин, тебе нужно беречь силы.

— Но умертвия… — натужно выговорила она. — Они ведь могут… пожертвовать…

Ясмин была слишком слаба, но Уизл поспешил продолжить за нее:

— Как Упокоенный, я знаком с жертвенными ритуалами Энтропии, хотя и не сторонник подобных вещей. Служители не одобряют традиционную магию исцеления, практикуя особую форму лечения, которая возможна в рамках их веры. Я полагаю, они могут лишь… забирать силы у одного тела и передавать их другому.

— Передается не все, — прошептала Ясмин. — Часть энергии жизни просто… рассеивается… Во благо Энтропии.

— Если нужно, пусть возьмет мои силы, — немедленно предложил я.

— Нет, — сказала Ясмин, вкладывая огромное усилие в это единственное слово. — Умертвия…

— Она права, — подтвердил Уизл. — Едва энергия начнет покидать тело, ее поток будет невозможно остановить. Лучше использовать одно из умертвий, уважаемый Кэвендиш. Это поможет созданиям упокоиться с миром, как от Разумертвителя; и, несомненно, послужит благородной цели.

— Благородной! — фыркнул Петров. — Ничего, если я сблюю?

Иезекия невозмутимо врезал ему в поддых. Петров сложился пополам и устоял на ногах лишь благодаря умертвиям, крепко державшим его за руки.

— Неплохо, — сказал Кирипао, — только старайся не сгибать запястье.

Уизл спросил умертвий о четырех добровольцах. Все как один шагнули вперед, включая тех, что держали Петрова и Мириам. Хотел бы я знать, было ли это вызвано стремлением угодить хозяину скипетра, или за стеной пламени в их глазах еще скрывалось какое-то благородство. Возможно, во всякой нежити есть как хорошее, так и плохое, а на путь зла она становится лишь потому, что чаще приходит в мир по вине злых создателей.

Для простоты дела Уизл выбрал тех четверых, кто не был занят охраной пленников. Первой стала женщина орк с черными сальными волосами и более зеленоватым, чем обычно, цветом лица. Она кротко присела на колени рядом с Ясмин и попыталась улыбнуться (несмотря на свои похожие на кабаньи клыки). Тихо прошипев, умертвие протянуло Ясмин свою руку.

Губы Ясмин шевельнулись в беззвучной молитве. Я не представлял себе, каким образом такая безликая сила как Энтропия может благоволить своим верующим. Но с другой стороны, чем лучше вера друидов? Друиды не поклоняются богам, они ищут гармонии с самой Природой, что со временем дает им возможность черпать в ней силу для своей магии. И потом, нельзя не признать, что разрушительное действие Энтропии так же сильно, как и то, что питает жизнь растений и животных. И если можно обрести гармонию с Энтропией, то отчего бы не научиться направлять ее силу?

На моих глазах начался ритуал. Последним усилием воли Ясмин дотянулась до предложенной умертвием руки и приложила ее к своему животу.

— Отдаешь ли ты добровольно? — спросила Ясмин умертвие.

Оно кивнуло.

Долгое мгновение ничего не происходило. Затем рот умертвия округлился, а глаза широко распахнулись. Оно испустило слабый, едва слышный стон, похожий на вздох волнения у женщины, которую неожиданно бросило в сильный жар от прикосновения любимого. Протянув вторую ладонь, умертвие взяло Ясмин за руку и вонзило в нее свои когти. Я вздрогнул, вспомнив, как от удара таких же когтей высохла рука жертвы у Мортуария… но спустя миг стало ясно, что именно умертвие будет увядать в этот раз.

Первыми сошли волосы. Прядь за прядью облетали они на плечи в истлевшем платье. Кожа женщины начала съеживаться, трескаться и отслаиваться целыми лоскутами, обнажая крепкие мускулы, покрывавшие кости. Но шли секунды, и прежде тугие канаты мышц слабли и обмякали, распадаясь на волокна, подобно нитям распустившегося полотна.

Слой за слоем лишалось умертвие своего тела. Один за другим падали они на пол, словно ненужные одежды. Но разложение не было полным — все части остались на месте. Просто жизненная энергия утекала из них, покидая каждую клеточку тела, и с ее уходом отдельные ткани теряли последние связи. Они спокойно разъединялись, словно чужие друг другу. Как незнакомцы, не видящие больше причины быть вместе.

Несмотря на уходящую из умертвия силу, я не видел у Ясмин почти никаких изменений. Пожалуй, только кровь перестала бежать из раны на спине, и самые страшные из ожогов затянулись едва различимой пленкой восстановленной кожи. Глаза Ясмин были все еще подернуты пеленой, а руки устало цеплялись за распадающееся умертвие. Должно быть, Энтропия отмеряла для нее самые крохи, львиную долю жизненной силы забирая себе.

Вскоре от умертвия не осталось ничего, кроме голого скелета. Одна его кисть по-прежнему покоилась на животе у Ясмин, другая держала ее за руку. Чуть слышно хрустнув, скелет разжал когтистую хватку. Ласково, словно мать, успокаивающая свое дитя, он коснулся лица Ясмин… и затем тихо рассыпался грудой разрозненных костей, которые глухо упали на высушенную подушку из только что облетевших тканей.

— Еще, — жадно прошептала Ясмин, и следующее создание шагнуло к ней с выражением полного спокойствия на лице.

Еще три умертвия. Еще три существа покорно отдали силу. Я думал, что Ясмин не хватит энергии и дюжины таких доноров, но этих четырех, что пожертвовали собой, оказалось достаточно для того, чтобы исцелить самые серьезные из ранений. Кинжальная рана на спине полностью затянулась. Пузырившиеся следы ожогов на руках и плечах покрылись кожей молочно-белого, как катаракта старого дварфа, цвета. Появилась пышная поросль темных волос, еще короткая и напоминающая красно-коричневый мох на поверхности валуна — прическа не очень изысканная, но мои пальцы так и жаждали к ней прикоснуться.

— Привет, — сказала Ясмин. Взгляд ее, наконец, прояснился. — Привет, — повторила она опять, посмотрев на меня. — Привет, привет, привет.

— Мне помочь? — спросил я.

— Пожалуйста.

Она вскинула руки, как ребенок, тянущийся к отцу. Одной ногой я отпихнул в сторону лежавшие вокруг нее останки умертвий и, несмотря на страстное желание обнять Ясмин изо всех сил, обхватил ее так нежно, как только мог. Ясмин была не столь сдержана: поднявшись, она обвила меня руками и прижалась так сильно, словно хотела запечатлеть след своего лица у меня на груди. Я крепко обнял ее в ответ, забыв обо всем на свете, кроме той женщины, что находилась в моих объятиях.

— Уважаемый Кэвендиш, уважаемая Служительница, — промолвил Уизл, подергав меня за край куртки. — Нужно идти. У нас мало времени.

— У вас его больше нет, — произнес незнакомый голос. И в тот же миг комнату заполнили слепящие клубы белой пыли.