"Жертвоприношение" - читать интересную книгу автора (Болтон Шэрон)

Глава 3

Маленький человечек подошел ко мне и протянул худую руку со следами экземы на запястье. Пожав ее, я невольно вздрогнула, настолько ледяной она была.

– Мисс Гамильтон! Позвольте представиться – Стивен Ренни. Я чрезвычайно вам благодарен. Я как раз объяснял господам детективам, что для полноты картины мне необходим ваш квалифицированный совет и…

Дверь за нашей спиной снова открылась, и санитар вкатил стол на колесиках. Нам всем пришлось прижаться к стене, чтобы он смог проехать мимо нас. Первым заговорил Гиффорд. И сейчас, в относительно спокойной обстановке, я заметила необычный для здешних мест, завораживающий тембр его голоса. Раньше, когда я слышала этот приятный низкий голос образованного шотландца, у меня невольно подгибались колени, а лицо расплывалось в улыбке. Хотелось, чтобы обладатель подобного голоса говорил как можно дольше.

– Стивен, возможно, нам всем лучше на минутку пройти в твой кабинет и побеседовать там?

В маленьком кабинете Стивена Ренни, где не было ни одного окна, царил неестественно идеальный порядок. На стенах висело несколько рисунков, сделанных тушью. Перед столом патологоанатома, слишком близко друг к другу, стояли два оранжевых пластиковых кресла. Махнув рукой в их сторону, сам он остался стоять, переводя взгляд с сержанта Таллок на меня и обратно. Она решительно покачала головой. Я тоже не стала садиться. Натянуто улыбнувшись, Ренни все же сел в кресло по другую сторону стола.

– Ее присутствие здесь совершенно неуместно, – сказала Таллок инспектору, указывая на меня. Вполне возможно, что она совершенно права, но мне очень не нравилось, когда меня считали третьей лишней. Подобные слова всегда пробуждали во мне дух противоречия.

– Надеюсь, вы ни в чем не подозреваете мисс Гамильтон? – сказал Гиффорд и улыбнулся мне.

Этот человек интриговал меня. Я с удивлением отметила, что его волосы были слишком длинными для мужчины вообще и для старшего хирурга в особенности. В свете мощных ламп они отливали золотом. Наверное, на солнце они приобретали точно такой же светло-золотистый оттенок. Брови и ресницы тоже были светлыми, и уже из-за одного этого Гиффорд никак не мог считаться привлекательным в общепризнанном значении этого слова.

Тем временем он продолжил:

– Она переехала сюда лишь полгода назад, а насколько я понимаю, нашей подруге, которая осталась за дверью, самое место в Британском музее. К какому веку ты ее отнес, Энди? К бронзовому? К железному?

По саркастической улыбке Гиффорда я поняла, что он откровенно издевается над Энди Данном, который явно понятия не имел о том, чем отличается бронзовый век от железного и оба они от каменного.

– Честно говоря, я хотел бы… – раздался негромкий голос Стивена Ренни. Мне показалось, что он боится Гиффорда, стоящего значительно выше в служебной иерархии, но в то же время у него уже сложилось определенное мнение и он собирается его отстаивать, несмотря ни на что.

– Я думаю, что к одному из них. Это точно, – сказал Энди Данн. Только сейчас, когда мы все находились в одной комнате, я заметила удивительное сходство между моим боссом и полицейским инспектором. Высоченные, широкоплечие, светлокожие, с густой копной рыжеватых волос, они были похожи не только друг на друга, но и на большинство взрослых мужчин, обитающих на Шетландских островах. Что это? Сильные гены, доставшиеся в наследство от викингов? Ведь их вторжение в Британию началось именно отсюда.

– Тем более, что это далеко не первый случай, – продолжал Данн. – Северные торфяные болота давно уже стали притчей во языцех. Припоминаю анекдотический случай, который произошел в окрестностях Манчестера лет двадцать назад. Там нашли труп женщины, и муж опознал в нем свою жену, признавшись, что убил ее двадцать лет назад. А позднее выяснилось, что найденному телу около двух тысяч лет.

Я заметила, что сержант Таллок внимательно прислушивается к этому диалогу, который, похоже, убедил ее не больше, чем меня.

– Извините, но я хотел сказать, что… – снова заговорил Ренни, однако его никто не слушал.

– Помнишь, Энди, как мы с классом ездили в Данию в начале шестидесятых? – продолжал Гиффорд. – Мы тогда видели мумифицировавшееся естественным образом тело мужчины, которое нашли в торфянике возле деревни Тол-лунд. Просто фантастический случай! Захоронению больше двух тысяч лет, а тело совершенно не тронуто тлением. Можно было рассмотреть каждую морщинку на лице, не говоря уже о щетине на подбородке. Патологоанатом даже смог определить содержимое его желудка.

Меня совершенно не удивило то, что Гиффорд и Данн оказались бывшими одноклассниками. Мир тесен, а Шетландские острова вообще очень тесное место. Я уже привыкла, что тут все всех знают.

– Похоже, что здесь нечто подобное, – снова заговорил Данн. – Нужно вызвать эксперта-антрополога. Возможно, мы сможем еще и хорошо подзаработать на этом. Такая находка обязательно привлечет туристов.

– Сэр… – начала Таллок.

– Видите ли, сэр… – одновременно с ней произнес Ренни. Но я резко оборвала их:

– Да прекратите вы, бога ради! Эта женщина не имеет никакого отношения ни к железному веку, ни к бронзовому.

Данн посмотрел на меня так, как будто только что вспомнил о том, что я все еще здесь.

– При всем моем уважении к вам… – начал было он, но я не дала ему продолжить.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – сказала я, – но, насколько мне известно, женщины железного века не красили лаком ногти на ногах.

Реакция на мои слова была разной. Данн отшатнулся как от пощечины. Губы Таллок слегка искривились в улыбке, но эта женщина умела владеть собой. Гиффорд слегка напрягся, хотя выражение его лица оставалось непроницаемым. И лишь Стивен Ренни испытал явное облегчение.

– Именно это я и пытался сказать вам, – начал он. – Это не археологическое захоронение. В этом не может быть никаких сомнений. Конечно, торфяные почвы обладают уникальными консервирующими свойствами, но на ногтях этой женщины действительно сохранились следы лака. Кроме того, над ее зубами явно поработал современный дантист.

Гиффорд тяжело вздохнул.

– Ладно, Стивен. Каковы тогда ваши предположения? – спросил он.

Доктор Ренни открыл одну из папок, которые лежали на его столе, и поднял глаза. Я подумала о том, что он, должно быть, чувствует себя очень неловко, глядя на нас четверых. Хотя, с другой стороны, при его тщедушном телосложении он наверняка давно привык смотреть на людей снизу вверх.

– Прошу вас учесть, – начал он, – что тело доставили сюда всего лишь три часа назад. Поэтому, естественно, это лишь предварительный отчет.

– Разумеется, мы все понимаем, – нетерпеливо перебил его Гиффорд. – Так что ты можешь нам сообщить?

Я заметила, как Данн неприязненно взглянул на Гиффорда. По идее, вопросы должен был задавать он – полицейский инспектор, который вел расследование. Но сейчас мы находились в больнице, то есть на территории доктора Гиффорда. Если эти двое начнут выяснять, кто главнее, нам предстоит стать свидетелями битвы титанов.

Стивен Ренни откашлялся.

– Итак, – начал он. – Перед нами тело женщины двадцати пяти-тридцати пяти лет. После пребывания в торфяной почве ее кожа приобрела коричневый цвет, но, внимательно изучив особенности ее скелета и черепа, можно смело утверждать, что эта женщина принадлежит к европеоидной расе. С почти полной уверенностью можно утверждать также и то, что ее смерть не была естественной.

Что касалось последнего утверждения, то большего эвфемизма я еще никогда не слышала.

– Что же явилось причиной смерти? – поинтересовался Гиффорд.

Я внимательно наблюдала за ним. Мне было интересно, как он воспримет новости, которые предстояло услышать.

Доктор Ренни снова прочистил горло. Краем глаза я заметила, как он взглянул на меня, прежде чем продолжить.

– Эта женщина умерла от артериального кровотечения, которое возникло в результате того, что ее сердце было вырезано из груди.

Гиффорд вздрогнул и побледнел как полотно.

– Господи! – только и смог произнести он.

Данн и Таллок никак не отреагировали на это сообщение. Как и я, они уже видели тело.

Теперь, когда худшее осталось позади, Ренни немного расслабился и продолжал уже спокойнее:

– На теле имеется десять-двенадцать разрезов, сделанных очень острым инструментом. Я бы предположил, что это мог быть какой-то хирургический инструмент.

– Который рассек грудную клетку? – поинтересовался Гиффорд. Это было профессиональное замечание хирурга. Мне, например, не приходил в голову ни один обычный хирургический инструмент, которым можно было бы рассечь грудину. Ему, судя по скептически приподнятым бровям, тоже.

Ренни понимающе кивнул.

– Грудная клетка была рассечена предварительно, – сказал он. – По моим предположениям, для этого использовали какой-то тупой инструмент.

Чувствуя, как рот наполняется слюной, я с трудом сдерживала тошноту. Стоящий передо мной оранжевый пластиковый стул вдруг начал выглядеть очень привлекательным.

– Вырезанное сердце можно было впоследствии использовать для пересадки? – раздался голос Даны Таллок. – Возможно, женщину убили потому, что кому-то понадобилось ее сердце?

Мне был понятен ход мыслей детектива сержанта Таллок. Она, как и любой другой человек, наверняка слышала о похищении людей с целью удаления их органов для последующей трансплантации, о нелегальных операциях, финансируемых людьми с плохим здоровьем, но тугими кошельками. Наверное, это действительно имело место – в каких-то далеких странах третьего мира с неудобопроизносимыми названиями, где человеческая жизнь, особенно жизнь бедняков, не стоила ни гроша. Но не здесь же. Не в Великобритании. И уж конечно, не на Шетландских островах – самом безопасном для жизни и работы месте во всем Соединенном Королевстве.

Прежде чем ответить, Ренни еще раз просмотрел свои записи.

– Я полагаю, что нет, – сказал он после непродолжительной паузы. – Нижняя полая вена перерезана очень аккуратно. Равно как и пульмональные вены. Но вот легочный ствол и восходящая аорта просто грубо рассечены. Возможно, даже не с первой попытки. Нет, удаленное таким образом сердце невозможно использовать для трансплантации. Я бы сказал, что его удалял человек, который, несомненно, обладал некоторыми первичными познаниями в анатомии, но наверняка не был хирургом.

– Тогда я вне подозрений, – попытался пошутить Гиффорд.

Таллок метнула на него разъяренный взгляд. Мне же пришлось закусить губу, чтобы не захихикать, хотя это была чисто нервная реакция. То, что происходило, действительно не было предметом для шуток.

– Я сделал несколько экспресс-анализов, – продолжал Ренни, – и обнаружил в крови жертвы очень высокий уровень пропофола. Можно смело утверждать, что в момент смерти она находилась под наркозом, – добавил он, глядя на Данна.

– Благодарение Богу хоть за это, – сказала сержант Таллок, продолжая бросать разъяренные взгляды на Гиффорда. – А насколько легко приобрести этот про…

– Пропофол, – подсказал Ренни. – В аптеке вы его, конечно, не купите, но это весьма распространенный препарат для внутривенного введения. Любой сотрудник больницы сможет достать его без особого труда. Равно как и сотрудник какой-либо фармацевтической компании.

– В наши дни на черном рынке можно приобрести что угодно, – прервал его Данн и взглянул на Таллок. – Давайте не будем отвлекаться на ложные следы.

– Я также обнаружил следы повреждений на запястьях, плечах и лодыжках, – продолжал Ренни. – Судя по ним, можно предположить, что некоторое время перед смертью жертва была связана.

Мне надоело изображать из себя мачо. Я решительно шагнула вперед и опустилась на стул. Ренни улыбнулся мне. Я попыталась ответить тем же, но мне это плохо удалось.

– Итак, – резюмировал Гиффорд, – теперь мы знаем, что произошло. Есть какие-либо соображения по поводу того, когда это случилось?

Я подалась вперед. Именно этот вопрос не выходил у меня из головы весь сегодняшний день. Дело в том, что перед тем как выбрать специализацию акушера, я серьезно подумывала о том, чтобы стать патологоанатомом, и довольно тщательно изучала специальную литературу. Но в конечном счете я сделала выбор в пользу жизни, а не смерти. Типичная Тора, сказала тогда моя мама, всегда бросается из одной крайности в другую. Хотя на самом деле она испытала огромное облегчение от моего выбора… Как бы там ни было, но благодаря некоторой предварительной подготовке я довольно неплохо разбиралась в том, как именно происходит процесс разложения.

В первую очередь следует запомнить золотое правило: разложение начинается сразу после наступления смерти. Скорость же процесса зависит от различных факторов. От состояния тела – роста, веса, наличия ран или травм. От местоположения трупа – в помещении или на открытом воздухе, в тепле или на холоде, под открытым небом или в каком-то укрытии. Следует также учитывать наличие падалыциков и насекомых, а также то, было ли тело похоронено или забальзамировано.

Для примера рассмотрим, что происходит с трупом в условиях умеренного климата Британских островов. Сразу после наступления смерти химические элементы и ферменты, из которых состоит само тело, вступают в реакцию с бактериями, и начинается процесс разложения тканей.

Между четвертым и десятым днем в теле начинаются процессы гниения. Ткани разжижаются, и при этом выделяются газы. Нам они кажутся зловонными, но для насекомых их соблазнительный аромат равносилен приглашению к столу. Под давлением газов тело раздувается, а тем временем личинки прогрызают все новые и новые ходы в мертвой плоти, распространяя гнилостные бактерии и разрывая ткани.

Между десятым и двадцатым днем наступает стадия черного гниения. Раздувшееся тело опадает, чернеет, и от трупа исходит очень сильный запах разложения. Выделившиеся жидкости впитываются в землю, а в теле уже благоденствует несколько поколений личинок.

Примерно к пятидесятому дню большая часть мертвой плоти уже будет уничтожена насекомыми, труп высохнет, а масляная кислота придаст ему специфический сырный запах. Те части тела, которые соприкасались с землей, покроются плесенью. На смену личинкам придут жуки, которые вместе с сырными мухами завершат дело, уничтожив последние остатки влажной плоти.

Через год после смерти тело достигнет стадии сухого разложения, на которой от тела остаются только кости и волосы. Но, в конечном счете, волосы тоже будут уничтожены бактериями, и останется лишь скелет.

Это был один пример. С другой стороны, тело, замороженное в альпийских льдах, не подвергающееся воздействию солнечных лучей и не раздавленное движением глетчеров, может сохраняться в идеальном состоянии в течение сотен лет. А тело, помещенное летом в склеп в Новом, Орлеане, скорее всего, полностью разложится уже через три месяца.

В данном случае мы имели дело с торфом.

Стивен Ренни снова заговорил:

– Да, действительно, когда? Когда именно погибла эта женщина? Когда она была похоронена? Вопрос на миллион долларов, не правда ли?

Я услышала, как за моей спиной судорожно вздохнула Дана Таллок, и почувствовала невольную симпатию к детективу сержанту. Стивен Ренни слишком увлекся. Создавалось впечатление, что он получает удовольствие от собственных разглагольствований. Мне это претило, и сержанту, судя по всему, тоже.

– Очень интересный вопрос, потому что, когда мы имеем дело с торфом, о любых обычных законах разложения можно забыть. Если взять типичные торфяные болота – особенно такие, как на этих островах, – мы получим сочетание сразу нескольких факторов. Это и низкая температура, и отсутствие кислорода, который, как известно, необходим для жизнедеятельности большинства бактерий, и, наконец, антибиотические свойства органических материалов, таких как гуминовая кислота, которые содержатся в воде торфяных болот.

– Боюсь, что я не совсем поняла вас, мистер Ренни, – раздался голос сержанта Таллок. – Каким образом органические вещества могут замедлить процесс разложения?

Лицо Ренни расплылось в улыбке. Казалось, он ждал этого вопроса.

– Возьмем, например, сфагнум – торфяной мох. Когда гнилостные бактерии начинают выделять пищеварительные ферменты, сфагнум реагирует на это выделением своих ферментов, которые обездвиживают бактерии. В результате процесс разложения резко тормозится.

– Ты очень хорошо осведомлен, Стивен, – заметил Гиффорд.

Я готова была поклясться, что маленький патологоанатом аж вспыхнул от удовольствия.

– Видите ли, дело в том, что в свободное время я увлекаюсь археологией. Почти как Индиана Джонс. Это одна из причин, по которым я приехал сюда. На этих островах столько интересных археологических находок! Кроме того, я узнал много нового и интересного о свойствах торфяных болот. Конечно, мне пришлось прочитать массу специальной литературы, но теперь, когда где-то начинаются раскопки, я обязательно отправляюсь туда и предлагаю свои услуги.

Я украдкой взглянула на сержанта Таллок. Мне было интересно, как она отреагирует на сравнение тщедушного Стивена Ренни с Гаррисоном Фордом. Но на ее лице не было и следа улыбки.

– Уверен, что мисс Гамильтон поправит меня, если я ошибаюсь, – раздался голос инспектора Данна. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности. – Но мне кажется, что лак для ногтей используется женщинами уже почти сто лет. А значит, эта женщина могла пролежать в торфе десятки лет, не так ли?

Таллок бросила на своего босса быстрый взгляд. Судя по трем еле заметным морщинкам, появившимся на ее лбу, она была озадачена.

– Боюсь, что нет, – ответил Ренни, и я готова была поклясться, что вид у него при этом был извиняющийся. – Дело в том, что хотя мягкие ткани очень хорошо сохраняются в кислой среде торфяных болот, этого никак нельзя сказать о костях и зубах. Неорганические составляющие костей, такие как гидроксиапатиты, растворяются в гуминовой кислоте. Остаются лишь костные коллагены, которые постепенно съеживаются, что приводит к изменению первоначальной формы костей и деформации скелета. Не следует также забывать о ногтях, – продолжал он, взглянув на меня, – которые, хотя и сохраняются как таковые, но отделяются от тела. Я сделал анализ костных тканей и зубов и уверен, что в данном случае нет никаких признаков подобных процессов. Достаточно взглянуть на прекрасное состояние ногтей нашего трупа, чтобы смело утверждать, что тело этой женщины пролежало в земле не более десяти лет, а возможно, даже менее пяти.

– Похоже, мисс Гамильтон, вы все же будете подозреваемой в этом деле, – раздался за моей спиной насмешливый голос Гиффорда.

Я решила проигнорировать эту шутку и сделала вид, что ничего не слышала, но Ренни, судя по всему, воспринял слова моего босса всерьез. Испуганно подняв взгляд, он тут же снова опустил его.

– Нет-нет, что вы, я не имел в виду ничего подобного, – торопливо проговорил он, перебирая свои записи, и добавил: – Хочу обратить ваше внимание еще на один интересный факт. Когда мне сообщили о найденном теле, я быстро просмотрел всю информацию, которая есть в Интернете о деревне, где живет мисс Гамильтон. Треста, правильно?

Он явно ждал моего подтверждения, и я кивнула.

– Так вот, я хотел узнать, были ли еще какие-либо интересные находки в местных торфяных болотах. Оказалось, что их не было, но кое-что интересное я все же нашел.

Ренни сделал выразительную паузу, ожидая нетерпеливых расспросов с нашей стороны, но лично я не собиралась доставлять ему такого удовольствия.

– Так что ты там нашел? – спросил Гиффорд. Судя по тону, он начинал терять терпение.

– В январе две тысячи пятого года в этом районе был очень сильный шторм. Ураганный ветер вызвал необыкновенно высокие приливные волны. Береговые ограждения не выдержали, и в течение нескольких дней вся местность была залита водой. Деревню пришлось эвакуировать, но десятки голов скота все равно погибли.

Я кивнула. Когда мы с Дунканом приобретали дом, нам рассказывали об этом наводнении, но нас это не особенно обеспокоило, потому что подобное здесь случается раз в сто лет, а то и реже.

– И какое это имеет отношение к нашему делу? – поинтересовалась я.

– Если торфяное болото заливает вода, – пояснил Ренни, – оно теряет свои консервационные свойства. Причем не важно, морская это вода или дождевая. Мягкие ткани, плоть и внутренние органы начинают разлагаться. Тело быстро превращается в скелет. Если бы наш труп находился в торфянике, когда произошло это наводнение, он был бы в гораздо худшем состоянии.

– Два с половиной года… – задумчиво произнес Гиффорд. – Это значительно сужает временные рамки.

– Не забывайте, что данные предположения еще нуждаются в проверке и подтверждении, – вмешался Данн.

– О, конечно, конечно, – поспешил успокоить его Ренни и продолжил: – Я также исследовал содержимое желудка. Эта женщина ела за несколько часов до смерти. Помимо остатков мяса, сыра и хлеба из непросеянной муки, я нашел нечто такое, что было довольно нелегко идентифицировать.

Он снова сделал паузу, ожидая нашей реакции. И хотя на этот раз никто не заговорил, наше пристальное внимание было достаточно красноречивым.

– Это были клубничные зернышки. Самих ягод, конечно, не было, потому что они очень быстро перевариваются, но насчет зернышек я абсолютно уверен. А это значит, что смерть наступила в начале лета.

– Клубнику можно купить в любое время года, – заметила я.

– Конечно, – тотчас согласился Ренни. Он явно наслаждался производимым эффектом. – Но эти зернышки были очень маленькими. Почти вчетверо меньше обычных. А это значит…

Он замолк, глядя на меня. Я молчала. Наверное, у меня был глупый вид, но я действительно не догадывалась, на что он намекает.

– Это значит, – спокойно сказал Гиффорд, – что речь идет не о клубнике, а о землянике.

– Конечно, – радостно подхватил Ренни. – Эти маленькие ягодки растут повсюду на островах, но в течение очень короткого промежутка времени. Меньше месяца.

– Конец июня, начало июля, – сказал Гиффорд.

– Начало лета две тысячи пятого года, – уточнила я, немного поразмыслив. Похоже, я недооценила мистера Ренни. Конечно, его смешное чванство раздражало, тем не менее он был очень умным человеком.

– Или начало лета две тысячи шестого, – сказала сержант Таллок. – Ведь она могла пролежать там всего лишь год.

– Возможно, – согласился Ренни. – Но следует учитывать и то, насколько потемнели кожные покровы. Дело в том, что даже в торфяной почве потемнение не происходит мгновенно. Этот процесс занимает некоторое время. В нашем случае тело было полностью и равномерно окрашено в коричневый цвет, то есть прошло достаточно времени для того, чтобы кислоты просочились сквозь льняную ткань, в которую был завернут труп. Очень важно выяснить, сколько именно времени может для этого понадобиться. Я собираюсь заняться этим сегодня вечером.

– Благодарю вас, – сказала сержант Таллок, и это прозвучало искренне. Похоже, она действительно была благодарна за разъяснения.

Земляника… Неплохо для последней трапезы. Итак, женщину накормили земляникой, а несколько часов спустя вырезали из ее груди сердце. Меня начало подташнивать. Теперь, когда я получила ответы на интересовавшие меня вопросы, мне хотелось только одного – поскорее отправиться домой. Но, к сожалению, для меня все еще только начиналось.

– Так для чего я вам понадобилась, доктор Ренни? – спросила я.

– Называйте меня Стивен, – поправил он. – Мне необходим ваш совет. По вашей специальности.

– Она была беременна? – быстро поинтересовалась Дана Таллок.

Стивен отрицательно покачал головой.

– Нет. Беременность я вполне в состоянии определить самостоятельно. Даже если плод совсем крохотный, его невозможно не заметить.

Он смотрел на меня, ожидая вопроса, и я его задала:

– Какой размер матки?

– Примерно пятнадцать сантиметров в диаметре. Я кивнула.

– Скорее всего, вы правы. Конечно, мне нужно будет взглянуть на нее, чтобы удостовериться, но, наверное, нужно разрешение…

Я повернулась к инспектору Данну.

– О чем вы говорите? – спросил он, переводя взгляд с Ренни на меня.

– Наша жертва родила незадолго до смерти, – пояснил Ренни. – Но я не могу точно определить, сколько именно времени прошло между родами и смертью. Я надеялся, что мисс Гамильтон сможет мне помочь.

– Во время беременности матка увеличивается, – начала объяснять я, – а сразу после родов сокращается. Для того чтобы она сократилась до нормальных размеров, необходимо от одной до трех недель. Обычно чем моложе и здоровее женщина, тем быстрее происходит этот процесс. Если матка этой женщины увеличена, это значит, что она родила за пару недель до смерти.

– Так вы позволите мисс Гамильтон осмотреть тело? – продолжал настаивать Стивен.

Сержант Таллок не сводила глаз со своего босса. Инспектор Данн взглянул на часы и перевел взгляд на Гиффорда.

– Контроль за расследованием будет осуществлять суперинтендант Харрис? – поинтересовался Гиффорд.

Энди Данн нахмурился и кивнул:

– Да. Он прилетает на несколько дней.

Я, естественно, понятия не имела о том, кто такой суперинтендант Харрис, но предполагала, что это какая-то крупная полицейская шишка с большого острова. А инспектор Данн и сержант Таллок, судя по скорости, с какой они прибыли к моему дому, являются представителями местной полиции, и их вскоре должны были если не отстранить от дела, то оттеснить на второй план. У меня создалось впечатление, что они отнюдь не в восторге от такой перспективы. Ведь громкие преступления на Шетландских островах были большой редкостью. Взглянув на сержанта Таллок, я поняла, что мои предположения верны. Насчет Данна я не была настолько уверена. Он выглядел встревоженным.

– Полагаю, вреда от того, что мисс Гамильтон взглянет на тело, не будет, – сказал Гиффорд. – Вы ведь не против, Тора?

Что я могла на это ответить? Что я против?

Я кивнула.

– Конечно, нет. Пойдемте.

Мы все пятеро переоделись и тщательно вымыли руки. Следуя установленной процедуре, мы внимательно следили за тем, чтобы все было сделано в соответствии с инструкциями. Потом, надев перчатки, маски и шапочки, проследовали за Стивеном Ренни в смотровую. Все это заняло не более пятнадцати минут, но у меня было странное ощущение, что мы должны поторопиться, что дело не терпит отлагательств. Я понимала, что это нелепо, но не могла избавиться от подобного чувства. Так дети спешат поскорее сделать что-то, прежде чем придут взрослые и положат конец их играм.

Женщина лежала на стальной каталке в центре облицованной белым кафелем комнаты. Теперь, когда льняной саван разрезали и удалили, она была полностью обнажена и напоминала статую. Красивую бронзовую статую, только слегка потускневшую. Ноги сами понесли меня к тому концу каталки, где лежала ее голова.

Мне показалось, что она была красивой, хотя трудно утверждать наверняка. Мелкие, точеные черты лица были почти безупречны в своем совершенстве. Но ведь красота – это нечто гораздо большее, чем правильность черт. А тепло и внутренний свет, которые придают лицу истинную красоту, у трупа, естественно, отсутствуют.

У нее были очень длинные волосы. Закрученные в тугие локоны, они свисали по бокам каталки. Именно о таких волосах я мечтала, когда была ребенком. Почувствовав, что не в силах больше смотреть на лицо мертвой женщины, я перешла к другому концу каталки.

Хотя в прошлом я неоднократно присутствовала на вскрытиях – это обязательная часть программы обучения любого студента-медика, – но никогда прежде не видела жертву убийства. И мне показалось, что даже если бы я и видела жертв убийств раньше, это все равно не смогло бы подготовить меня к тому, что я увидела сейчас.

Доктор Ренни сделал на брюшной полости Y-образный разрез, чтобы исследовать внутренние органы. Теперь он был грубо зашит, что уродовало изящную бронзовую фигуру. Грудная клетка была обезображена еще сильнее, но в данном случае доктор Ренни был ни при чем. Посередине зияла глубокая рана, почти овальной формы и примерно пяти сантиметров в длину. Именно в этом месте грудина была рассечена каким-то тупым инструментом. Я попыталась представить, с какой силой должен был быть нанесен подобный удар, и с облегчением вспомнила о пропофоле, о котором нам рассказывал доктор Ренни. Вниз и вверх от этой раны шли рваные швы. Вверху шов доходил до шеи, а внизу – почти до талии, до того места, где кожа была разорвана после грубого проникновения в глубь грудной клетки. Я вдруг живо представила обагренные кровью руки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Представила, как они проникают внутрь нее, как трещит под их напором грудная клетка… Я судорожно сглотнула.

Когда я нашла ее, грудная клетка была раскрыта и отсутствия сердца просто невозможно было не заметить. Я склонна была согласиться с доктором Ренни. Удаленный подобным образом орган никак нельзя использовать для последующей трансплантации.

Внезапно я осознала, что в комнате стоит абсолютная тишина, и поняла, что все наблюдают за мной.

– Это здесь, – раздался за моей спиной голос Ренни. Вдоль трех кафельных стен тянулся рабочий стол. Подойдя к нему, Ренни поставил на рабочую поверхность стальной лоток, который держал в руках. Я подошла к нему. Таллок встала слева от меня, Гиффорд – чуть сзади. Я даже чувствовала его дыхание. Данн предпочел держаться на расстоянии.

Сосредоточившись, я взяла себя в руки и подняла матку. Для женщины такой комплекции, как наша жертва, она была слишком большой и тяжелой. Я взвесила ее. Пятьдесят три грамма. Доктор Ренни протянул мне линейку. Я измерила длину и ширину в самой широкой, верхней части. Разрез был уже сделан, и я просто раскрыла его. Полость матки была обширной, а стенки гораздо более мускулистыми, чем были бы у женщины, не выносившей ребенка. На весь осмотр мне понадобилось не более трех минут. Этого вполне хватило. Положив матку в лоток, я повернулась к доктору Ренни и сказала:

– Вы совершенно правы. Эта женщина родила за семь-десять дней до смерти. Точнее сказать сложно.

– Вы не могли бы взглянуть еще на ее грудь? – самодовольно сияя, попросил доктор Ренни. Я подавила приступ раздражения. В конце концов, это его работа, и нельзя осуждать его за то, что он хотел выполнить ее со всей возможной основательностью.

Я снова подошла к каталке. Женщина была очень стройной, но теперь, когда я знала, на что обращать внимание, то отметила и маленькие жировые валики на талии, и слегка обвисшую кожу на животе, и слишком большую для такой хрупкой женщины грудь. Подойдя к каталке, я ощупала правую грудь женщины – левая была слишком обезображена. Млечные протоки набухли, а большие соски растрескались в некоторых местах.

Я кивнула.

– Эта женщина кормила грудью.

Я слышала, что мой голос дрожит, но мне уже было все равно.

– Надеюсь, мы закончили?

Ренни заколебался.

– Вообще-то я хотел еще попросить вас…

Я проследила за направлением его взгляда. О нет! Я не собиралась обследовать влагалище этой несчастной. Я и так прекрасно знала, что там обнаружу.

– Пожалуй, на сегодня довольно. Давайте оставим что-нибудь и для других.

– Думаю, что господам полицейским будет интересно взглянуть еще кое на что, – сказал Ренни после небольшой паузы. – Пожалуйста, помогите мне перевернуть ее.

– Давайте я вам помогу, – предложил Гиффорд, заметив выражение моего лица, и, подойдя к изголовью каталки, взял тело за плечи, в то время как Стивен Ренни держал его за бедра. На счет «три» они аккуратно приподняли тело и быстро перевернули его. Теперь перед нашими глазами была узкая, изящная спина с россыпью веснушек на плечах, длинные, стройные ноги и округлые ягодицы. Никто не произнес ни слова, но оба полицейских одновременно подошли поближе к каталке. Я тоже невольно сделала шаг вперед.

– Какого черта все это значит? – наконец заговорил Гиффорд.

На узкой спине жертвы были вырезаны три символа: первый между лопатками, второй на талии и третий на пояснице. Все три символа были угловатыми, состоящими исключительно из прямых линий. Два из них были вертикально симметричными, третий – нет. Первый из символов, тот, который был вырезан между лопатками, немного напоминал христианский символ рыбы:

Второй, вырезанный на талии, состоял из двух лежащих на боку и соприкасающихся вершинами треугольников:

Что касается третьего, то он представлял собой просто две прямые линии. Одна из них, более длинная, шла от правой тазовой кости до копчика, а более короткая пересекала ее по диагонали:

Максимальная длина каждого из символов составляла около пятнадцати сантиметров.

– Надрезы совсем неглубокие, – начал комментировать доктор Ренни. Среди нас, остолбеневших от увиденного, он один оставался абсолютно невозмутимым. – Конечно, они болезненны, но сами по себе не представляют опасности для жизни. Нанесены очень острым предметом. Скорее всего, скальпелем, – добавил он, взглянув на Гиффорда.

Я тоже посмотрела на своего босса. Но тот, казалось, не замечал наших взглядов. Он по-прежнему не отрываясь смотрел на спину женщины.

– Их сделали, когда она была еще жива? – поинтересовалась Таллок.

Ренни кивнул.

– Да. Они даже успели немного зажить. Я бы сказал, что их сделали за пару дней до ее смерти.

– Что объясняет следы на запястьях и лодыжках. Должно быть, эти пару дней ее держали связанной, – заметил Данн.

Таллок молча смотрела себе под ноги. Потом, стиснув кулаки, подняла глаза к потолку.

– Да, но какого черта это должно означать? – повторил Гиффорд.

– Это руны, – сказала я, и все обернулись ко мне. Гиффорд даже прищурил и без того глубоко посаженные глаза и склонил голову набок, словно говоря: «Нельзя ли поподробнее?»

– Древнескандинавские руны, – начала объяснять я. – В подвале нашего дома есть несколько похожих. Правда, они вырезаны на камнях. Мой свекор сразу узнал их. Он вообще много знает о местной истории.

– А вы знаете, что они обозначают? – спросила Таллок.

– Понятия не имею, – призналась я. – Знаю только, что это знаки какой-то древней письменности, завезенные на острова викингами. На Шетландских островах их можно найти повсюду. Если знать, что именно ищешь.

– А ваш свекор смог бы определить, что они обозначают? – не отступала Таллок.

Я кивнула.

– Скорее всего, да. Я дам вам его номер телефона.

– Это потрясающе! – произнес Гиффорд, который все не мог оторвать взгляда от спины женщины.

Я стянула с рук перчатки и первой направилась к двери. Таллок последовала за мной.

– И что вы собираетесь делать дальше? – поинтересовался Кенн Гиффорд, когда мы вчетвером шли по коридору по направлению к входу в больницу.

– Начнем прорабатывать список лиц, пропавших без вести, – ответил Данн. – Отправим на экспертизу лак. Возможно, удастся определить не только производителя, но и партию товара, и то, куда эта партия поступила в продажу. Льняное полотно, в которое было обернуто тело, тоже отправим на экспертизу.

– Мы располагаем ДНК и зубной формулой жертвы. Если к этому добавить, что нам известно о ее беременности, то вряд ли установление личности займет много времени, – продолжила Таллок. – К счастью для нас, население Шетландских островов не слишком многочисленно.

– Правда, следует учитывать и то, что она совсем не обязательно была местной жительницей, – сказал инспектор Данн. – Наш остров мог оказаться лишь удобным местом, чтобы избавиться от тела. Возможно, мы так никогда и не узнаем, кто она.

У меня внутри словно что-то оборвалось. Предположение инспектора было настолько маловероятным, что я сразу почувствовала фальшь в его словах и в то же время поняла, что не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю, кем была эта несчастная и каким, черт побери, образом ее тело оказалось погребенным на моей земле.

– Прошу прощения, сэр, но я уверена, что эта женщина была местной жительницей, – раздался голос сержанта Таллок. Взглянув на нее, я ясно увидела написанное на ее лице недоумение. – Кому и зачем понадобилось бы доставлять тело на наш остров? От большого острова нас отделяют многие мили. Тело просто выкинули бы в океан.

У меня промелькнула мысль, что если бы я кого-нибудь убила, то именно так и поступила бы, даже если бы убийство произошло на самом острове. Протяженность береговой линии Шетландских островов составляет примерно тысячу четыреста пятьдесят километров, и это при том, что их общая площадь лишь тысяча четыреста шестьдесят восемь квадратных километров. Соотношение достаточно необычное. Ни на одном из островов просто нет места, от которого до берега было бы больше восьми километров, и нет ничего проще, чем достать лодку. Достаточно всего лишь отплыть на пару километров от берега, привязать к мертвому телу груз и выкинуть его за борт. Это значительно проще и надежнее, чем закапывать труп на острове. Да и шансы, что его найдут, будут практически равны нулю.

В этот момент одновременно раздались сигналы моего и Гиффорда пейджеров. Наконец доставили кровь для Дженет Кеннеди. Полицейские поблагодарили нас за сотрудничество и отправились в аэропорт – встречать группу специалистов, которые должны были прибыть с большого острова.

Час спустя, когда все благополучно завершилось и за жизнь Дженет можно было не опасаться, я снова оказалась в своем кабинете, где попыталась собраться с силами для возвращения домой. Я стояла у окна и смотрела на сгущающиеся сумерки, наблюдая за грядой облаков, надвигающейся со стороны моря. Мое лицо смутно отражалось в оконном стекле. Обычно я переодеваюсь перед тем как отправиться домой, но сейчас на мне по-прежнему были брюки хирурга и одна из облегающих нижних рубашек, которые я всегда надеваю под рабочий костюм, когда отправляюсь в операционную. От усталости кололо между лопатками, и я завела руки за спину, пытаясь достать до болезненного места и хоть как-то помассировать его.

Внезапно на мои плечи опустились две большие теплые ладони. Вместо того чтобы подпрыгнуть на месте от испуга, я расслабилась, и мои руки бессильно повисли вдоль тела.

– Встань ровно и потянись кверху как можно сильнее, – скомандовал знакомый голос. Я послушно выполнила указание. Гиффорд начал массировать мне плечи. Было почти больно. Честно говоря, было даже очень больно. Мне хотелось протестовать. Меня смущал не только физический дискомфорт, но также двусмысленность и некорректность сложившейся ситуации. Я не произнесла ни слова.

– Теперь вытяни руки в стороны, – снова раздался голос Гиффорда. И я снова послушно выполнила указание. Гиффорд обхватил руками мою шею и потянул вверх. Мне опять захотелось возразить против такого бесцеремонного обращения, но я вдруг обнаружила, что не в состоянии произнести ни слова. Потом Гиффорд резким движением повернул мою голову вправо и отпустил меня.

Я обернулась. Боль отпустила. Между лопатками ощущалось лишь приятное покалывание, а чувствовала я себя просто великолепно, как будто проспала двенадцать часов подряд.

– Как ты это делаешь?

Я была босиком, без каблуков, и Гиффорд возвышался надо мной как гора. Невольно отступив на шаг, я уперлась в острый край подоконника.

Гиффорд насмешливо улыбнулся.

– Я же врач. Хочешь выпить чего-нибудь?

Кровь прилила к моим щекам. Внезапно я почувствовала смущение, как девчонка. На часах было без четверти семь.

– Нам необходимо кое-что обсудить, а следующие несколько дней я буду завален работой, – сказал Гиффорд. – Кроме того, мне кажется, что сейчас тебе просто необходимо выпить.

– Это точно, – согласилась я, обуваясь и надевая пальто. Запирая дверь кабинета, я вдруг подумала о том, каким образом боссу удалось открыть дверь и подойти так, что я ничего не услышала. Ведь для этого ему пришлось пересечь всю комнату, а на полу даже не было коврового покрытия. Наконец, как получилось, что я не увидела его отражения в оконном стекле? Неужели я настолько погрузилась в размышления, что не замечала ничего вокруг?

Двадцать минут спустя мы сидели за столиком у окна паба маленькой гостиницы в Уэйсдейле. Из окна открывался вид на залив. Все было cepым-cepo: серое море, серое небо, серые холмы. Повернувшись спиной к этому безрадостному пейзажу, я стала смотреть на огонь, пылающий в камине. Дома, в Лондоне, в это время года уже все было в цвету, по улицам бродили толпы туристов, а владельцы пабов выносили протертые от накопившейся за зиму пыли летние столики на свежий воздух. На Шетландские острова угрюмая северная весна приходила поздно и неохотно, напоминая подростка, которого родители заставляют посещать церковь.

– Я слышал, ты не пьешь…

С этими словами Гиффорд поставил передо мной большой бокал красного вина, сел за стол и запустил пятерню в свои длинные, густые волосы, отбрасывая их назад. Подобную прическу обычно предпочитают мужчины, которым так и не удалось перерасти бунтарский дух молодости. На голове члена Королевского колледжа она выглядела по крайней мере странно, и мне стало интересно, что и кому доктор Гиффорд хочет этим доказать.

– Это правда, – ответила я, поднимая бокал. – Я не пила. Точнее, не пью. Разве что немного. Изредка. По особому поводу.

Правда заключалась в том, что я пила столько же, сколько и все нормальные люди. Может быть, даже больше, чем следовало. Но это было до того, как мы с Дунканом решили завести ребенка. Именно тогда я дала зарок воздержания от спиртных напитков и убедила Дункана сделать то же самое. Однако в последнее время моя решимость подвергалась серьезным испытаниям. Легко убеждать себя в том, что маленький бокал вина тебе не повредит. Потом ты не успеваешь оглянуться, как маленький бокал уже превращается в полбутылки, и еще одно благое начинание гибнет в зародыше. Иногда я сожалею о том, что слишком много знаю о человеческом организме.

– Думаю, сегодня у тебя есть как раз этот особый повод, – сказал Гиффорд. – Ты читала «Айвенго» Вальтера Скотта?

Я отрицательно покачала головой. Классическая литература никогда не относилась к числу моих любимых предметов. Даже когда я сдавала выпускные экзамены в средней школе, мне так и не удалось одолеть «Холодный дом» Диккенса. И я окончательно поняла, что гуманитарные науки – это не для меня.

Гиффорд поднял свой бокал. Судя по цвету напитка, он отдавал предпочтение солодовому виски. Хотя это вполне мог быть и яблочный сок. Воспользовавшись моментом, я внимательнее присмотрелась к своему боссу. Волевое лицо овальной формы. Доминирующей чертой на нем был нос – длинный и широкий, но в то же время абсолютно прямой и правильный. Четко очерченные полные губы красиво изогнуты. Такую форму губ еще называют «луком Купидона». Этот рот можно было бы даже назвать женственным, если бы он не был слишком крупным и широким для женского лица. Когда Гиффорд улыбался, на его лице залегали глубокие носогубные складки. По любым стандартам этого мужчину никак нельзя было назвать красивым. Рядом с Дунканом он казался бы просто уродом. И в то же время в его лице было нечто такое, что заставляло смотреть на него снова и снова.

Гиффорд снова сосредоточил свое внимание на мне.

– Все это ужасно неприятно, – сказал он.

Я решила уточнить:

– Что ты имеешь в виду? То, что я нашла на своем поле труп, то, что меня заставили принимать участие во вскрытии, или то, что я не читала «Айвенго»?

Паб постепенно заполнялся народом. Посетителями в основном были рабочие-нефтяники. Эти молодые и холостые мужчины приходили сюда после работы не столько для того, чтобы выпить, сколько чтобы пообщаться.

Гиффорд рассмеялся. У него были крупные зубы, белые, но неровные, со слишком выступающими резцами.

– Ты просто напоминаешь мне одну из героинь, – сказал он и спросил: – Как ты осваиваешься на новом месте?

– Спасибо, нормально. Коллеги мне очень помогают.

Коллеги и не думали помогать мне, но я не собиралась жаловаться по этому поводу.

– Я видела фильм, – сказала я.

– Было несколько экранизаций… Что они делают? Там же совсем мелко.

Проследив за его взглядом, я обернулась к окну и увидела тридцатифутовую яхту «Уэстерли», которая действительно находилась в опасной близости от берега. Судно сильно накренилось, и если шкипер немедленно не исправит положение, то дело закончится плохо. В лучшем случае они повредят корпус.

– Слишком высоко поднят грот, – сказала я. – Ты имеешь в виду ту барышню, которую играла Элизабет Тейлор?

– Ты говоришь о Ребекке. Нет, я имел в виду вторую героиню. Леди Ровену Саксонскую.

– Понятно, – сказала я, хотя мне совсем ничего не было понятно и я ожидала разъяснений. Но их не последовало. За окном «Уэстерли» все же удалось избежать кораблекрушения. Накренившись под тупым углом, яхта начала отдаляться от берега, снова ложась на первоначальный курс. Кто-то из членов команды ослабил фал, и грот упал вниз. Кливер затрепетал на ветру и, судя по барашкам, появившимся за кормой, яхта перешла на моторный ход. Теперь она была полностью управляема, и шкипер смог направить ее к месту стоянки, но еще пару минут назад они были на волосок от катастрофы.

– Здесь постоянно происходит нечто подобное, – довольным голосом сказал Гиффорд, как будто гордился этим. – Ветром их сносит слишком близко к западному берегу. – Он снова повернулся ко мне. – Тебе сегодня пришлось многое пережить.

– Не стану спорить.

– Но теперь все позади.

– Скажи это тем, кто сейчас перекапывает мое поле. Их там целая армия.

Гиффорд улыбнулся, еще раз продемонстрировав крупные резцы. Близость этого человека заставляла меня нервничать. Причем дело было не в его огромном росте. Я сама была достаточно высокой и всегда отдавала предпочтение рослым мужчинам. Но в нем было что-то непостижимое для меня, а потому волнующее и притягательное.

– Внесу небольшое уточнение. Скоро все будет позади.

Гиффорд пригубил виски.

– Почему ты решила стать акушером-гинекологом?

Позднее, когда я узнаю Кенна Гиффорда получше, то пойму, что его мозг работает вдвое быстрее, чем у большинства людей. Он перескакивает с одной темы на другую с фантастической скоростью, подобно птичке, которая порхает от цветка к цветку. Поэтому непривычному человеку беседовать с ним довольно сложно. Со временем я привыкну к его необычной манере вести беседу, но в тот, первый раз, в моем тогдашнем взвинченном состоянии она показалась мне обескураживающей. В тот вечер я никак не могла расслабиться. Хотя, если подумать, я так никогда и не научилась расслабляться в присутствии Кенна.

– Я просто подумала, что у нас слишком мало женщин-гинекологов, – ответила я, сделав глоток вина. Бокал пустел слишком быстро.

– До обидного предсказуемый ответ. Ты же не собираешься сейчас распространяться на старую, избитую тему о том, что женщины-гинекологи относятся к пациенткам с большим пониманием и сочувствием, чем их коллеги-мужчины?

– Нет, я собиралась развить другую избитую тему. О том, что женщины менее высокомерны и не склонны со знанием дела рассуждать о вещах, в которых ни черта не понимают, хотя бы потому, что сами никогда не смогут испытать ничего подобного.

– Но ведь у тебя тоже никогда не было детей. Так чем же ты так сильно отличаешься от нас, мужчин?

Я собиралась сделать еще глоток вина, но заставила себя поставить бокал на стол.

– Ладно. Я попробую объяснить. На третьем курсе я прочитала книжку некоего то ли Тейлора, то ли Тайлера… Точно не помню, но он какая-то большая шишка в акушерском отделении одной из больниц Манчестера.

– Кажется, я понимаю, о ком ты говоришь. Ну и что же?

– В основном она состояла из дурацких рассуждений о том, что все проблемы, с которыми сталкиваются женщины во время беременности, вызваны их умственной ограниченностью и полной неспособностью позаботиться о себе.

Гиффорд улыбался.

– Понятно. Я сам как-то написал статью на аналогичную тему.

Сделав вид, что ничего не слышала, я продолжала:

– Но больше всего меня возмутило даже не это, а то, что он безапелляционно заявлял о необходимости мыть грудь до и после каждого кормления.

Теперь Гиффорд откровенно забавлялся. Откинувшись на спинку стула, он насмешливо посмотрел на меня и сказал:

– А ты полагаешь, что…

– Да вы, мужчины, хотя бы представляете себе, каково это – мыть грудь? – Краем глаза я заметила, что на нас начинают обращать внимание. Я понимала, что говорю слишком громко, но ничего не могла с собой поделать. – Новорожденных нужно кормить по десять раз в день, а то и чаще. И вот представь себе, что двадцать раз в сутки тебе нужно раздеваться до пояса, наклоняться над миской с теплой водой, намыливать грудь, скрежеща зубами, когда мыло попадает на растрескавшиеся соски, потом вытираться и одеваться снова. Причем все это рядом с орущим от голода младенцем. Да у этого придурка просто не все дома!

– Ясно. – Гиффорд обвел взглядом небольшое помещение паба. Несколько посетителей с интересом прислушивались к нашей беседе.

– И тогда я подумала о том, что каким бы прекрасным специалистом ни был этот человек, его и близко нельзя подпускать к ранимым, испытывающим послеродовой шок женщинам.

– Полностью с тобой согласен. Я обязательно исключу пункт о мытье груди из рекомендаций по уходу за новорожденными.

– Вот и хорошо, – выдохнула я, чувствуя, что невольно начинаю улыбаться.

Гиффорд наклонился ко мне.

– Все сотрудники, с которыми я разговаривал, очень высокого мнения о твоих профессиональных качествах, – сказал он, понизив голос.

– Я очень рада.

Для меня это действительно была приятная новость, хотя и довольно неожиданная.

– Как досадно, что тебе почти сразу же придется взять отпуск. Ведь ты только приступила к работе.

Я похолодела.

– Что ты хочешь этим сказать?

– После того как ты нашла этот труп, ты вряд ли сможешь работать с полной отдачей. Это кого угодно выбьет из колеи. Ты не хочешь несколько дней отдохнуть? Поехать навестить родителей, например?

Честно говоря, подобная мысль мне даже в голову не приходила.

– Не хочу. А что, это обязательно?

– Ты испытала сильный стресс. Конечно, ты прекрасно держишься, но это не может пройти бесследно. Тебе необходимо полностью сменить обстановку.

– Понятно. Сменю.

– Кроме того, если ты захочешь с кем-то обсудить случившееся, лучше это делать подальше от здешних мест. Честно говоря, лучше вообще этого не делать.

– Лучше для кого? – поинтересовалась я, начиная понимать истинную причину этого странного приглашения в паб для милой беседы.

Гиффорд снова откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Несколько секунд он оставался настолько неподвижным, что казался спящим. Наблюдая за ним, я еще раз обратила внимание на то, какой у него красивый рот. Хотелось протянуть руку и нежно провести пальцем по четко очерченному контуру губ.

Я вздрогнула от неожиданности, когда Гиффорд внезапно резко выпрямился на стуле, открыл глаза и оглянулся по сторонам. К тому времени посетители паба уже утратили к нам интерес, но он все равно понизил голос:

– Тора, сама подумай. Ты же видела тело. Это ведь не обычное убийство. Если ты хочешь убить человека, то просто перерезаешь ему горло или душишь подушкой. Ну, может быть, вышибаешь ему мозги из дробовика, если таковой имеется. Но ты не станешь никого убивать так, как убили эту несчастную. Я, конечно, не полицейский, но от этого дела за версту разит каким-то жутким культовым ритуалом.

– Культовым ритуалом? – переспросила я, вспоминая беседу с Даной Таллок и свои насмешливые замечания по поводу занятий магией и колдовством.

– Кто знает! Я не настолько хорошо разбираюсь в подобных вопросах, чтобы строить предположения. Ты помнишь, как несколько лет назад на Оркнейских островах разразился громкий скандал, связанный с похищением детей? Я кивнула.

– Смутно. Тогда что-то говорили о сатанизме или о чем-то в этом роде.

– Сатанизм! Чушь собачья! Не было найдено никаких следов ни жертвоприношений, ни даже просто жестокого обращения с детьми. Но факт остается фактом. На рассвете неизвестные вламывались в дома местных жителей и похищали маленьких детей. Ты хотя бы представляешь себе, как это потрясло жителей наших островов? Они до сих пор не могут об этом забыть. В подобных маленьких сообществах на отдаленных островах любые слухи приобретают гипертрофированные формы, и последствия, к которым приводит коллективная истерия, абсолютно непредсказуемы. Мне бы очень не хотелось, чтобы нам пришлось наблюдать их здесь.

Я поставила бокал на стол и холодно спросила:

– Неужели ты действительно считаешь, что единственное, о чем нужно сейчас беспокоиться, это сохранение спокойствия местных жителей?

Гиффорд наклонился ко мне. Его лицо было так близко, что я даже чувствовала исходивший от него запах алкоголя.

– Да, я так считаю, – сказал он. – И не наше дело, что произошло с той несчастной, которая сейчас находится на попечении доктора Ренни. Пускай этим занимается полиция. Это их дело. Энди Данн отнюдь не дурак, а сержант Таллок – вообще светлая голова. Уже много лет в нашей местной полиции не было такого профессионала. Мы же должны обеспечивать нормальную и бесперебойную работу больницы, а также делать все от нас зависящее, чтобы избежать паники.

Я смотрела на него и видела пробивающуюся на подбородке щетину. В основном она была светлой, но попадались также рыжие и седые волоски. Я подняла глаза. Гиффорд смотрел прямо на меня, и под его слишком пристальным взглядом я чувствовала себя крайне неуютно. Глаза у него были темно-зеленого, оливкового цвета.

– Я понимаю, что все происшедшее стало для тебя большим потрясением, но прошу как можно скорее об этом забыть. Сумеешь?

– Конечно, – ответила я просто потому, что он не оставлял мне выбора. В конце концов, Гиффорд был моим боссом, а его просьба звучала скорее как приказ. Но в глубине души я понимала, что выполнить этот приказ будет нелегко.

К моему огромному облегчению Гиффорд снова откинулся на спинку стула.

– Тора… – задумчиво произнес он. – Необычное имя. По звучанию похоже на имена местных жителей, но мне кажется, что я никогда прежде его не слышал.

– Родители назвали меня в честь Торы Хирд,[2] – неожиданно для себя призналась я, хотя обычно тщательно скрывала этот факт.

– Никогда в жизни не видел подобного кошмара, – неожиданно сказал Гиффорд. – Интересно, куда делось ее сердце?

Я откинулась на спинку стула и пробормотала:

– Я тоже никогда в жизни не видела подобного кошмара. Но меня больше интересует, куда делся ее ребенок.