"Тот, кому нельзя доверять" - читать интересную книгу автора (Максимов Евгений Валерьевич)

II. Альянс

— Меня побили камнями на детской площадке

Я ушел чуть живым, скрываясь в чужом районе

Но собаки нашли мой след и грызут за пятки

Я устал считать, сколько суток идет погоня

Мягкая музыка и чуть хрипловатый голос Чижа пробудили меня от сна. У меня было отчетливое ощущение, что эта песня поётся про меня. Очень скоро мне придется бежать неизвестно куда. Меня побили? Неправда! Меня просто-напросто убили. До сих пор в груди пульсирует боль, от которой я убежать никуда не смогу. Неужели она теперь будет всегда сопровождать меня? От этой мысли я даже содрогнулся и немедленно открыл глаза. Надо мной был лишь высокий, почти недостижимый, потолок. Абсолютно белый — ни пылинки, ни пятнышка, я на нём не увидел, как не напрягал глаза.

Я дёрнулся, пытаясь поднять своё тело с постели, но безуспешно. Крепкие ремни удерживали его в строго горизонтальном положении. Даже голова была зафиксирована так, что смотреть я мог только в потолок. Руки и ноги упорно не хотели слушаться моих команд и даже не откликались, как будто их и вовсе нет. Если бы не едва заметное давление ремней, можно было бы даже подумать, что тела я уже лишился. Единственной вещью, которую я отчетливо воспринимал, была боль.

Песня закончилась и мир вокруг меня погрузился в гробовую тишину, нарушаемую только моим прерывистым дыханием. Я еще раз рванулся вперёд, но снова остался в том же положении.

— Проснулся? — голос был красивым и мелодичным. Говорящий был справа от меня, вне поля моего зрения.

— Да, — прохрипел я, удивившись тому, что голосовые связки мне ещё подчиняются.

Ответа не было. В моей голове возникло изображение человека, который равнодушно кивнул мне головой и направился к выходу. Он удовлетворил своё любопытство и теперь вполне может удалиться, оставив меня один на один с самим собой.

— Где я? — на то, чтобы произнести эти два слова мне потребовались израсходовать чуть ли не весь запас своих сил.

— В больнице. Во всяком случае, так это место называют те, с кем я общался.

Я молчал, ожидая продолжения. Мой собеседник помолчал некоторое время, словно думал о чём-то своём, а потом продолжил.

— Это место скорее похоже на сумасшедший дом… С двумя пациентами, — я услышал его тихий смех.

— Ты и я?

— Именно так. Вот смотрю я на тебя лежащего в смирительной рубашке, да ещё и перевязанного кучей прочных кожаных ремней и размышляю: «Неужели и в нормальных больницах с пациентами обращаются подобным образом?» Я, правда, нечасто посещал больницы, но всё же мой опыт подсказывает мне, что так быть не должно. Правильно?

Я промолчал, не зная, что и сказать. Сумасшедший дом? Мы лежим в кроватях, связанные и беспомощные. Хотя мой собеседник только что сказал, что видит меня. Он развязан? Или просто его голову зафиксировали не так надежно, как мою и он может свободно смотреть по сторонам, или, по крайней мере, может, скосив глаза, увидеть, что происходит в этой комнате?

— Ты тоже связан? — спросил я и тут же, чуть не застонал от боли, которая вырвалась из груди и широкими волнами растеклась по всему телу, накрыв меня с головой. Потом она начала медленно отступать, слишком медленно — надо поменьше говорить, я и дышу-то с трудом.

— Нет, — в голосе не было ничего кроме безразличия. Ему было плевать на мои страдания, — Я не связан, но помочь тебе ничем не смогу. Меня обездвижили другим способом… Я больше похож на парализованного. С огромным трудом я могу крутить головой, могу даже пользоваться одной рукой, чтобы дотянуться до чашки с водой, которая стоит у изголовья. Но ноги меня абсолютно не слушаются. Ты не волнуйся… С тобой скоро сделают то же самое, просто они побоялись колоть тебе нужные для этого лекарства — тебя перед тем, как привезти сюда и так неплохо накачали наркотой.

Я молчал, ожидая, когда боль полностью схлынет и я смогу разговаривать.

— Тебя, кстати, обманывают, — сказал вдруг мой собеседник, — Ты сейчас не можешь испытывать боли, поскольку с тобой всё в полном порядке. Просто твой мозг взял на веру пистолет, который сжимал в руках твой похититель и интерполировал твои ощущения до нынешнего момента. То, что ты ощущаешь сейчас — это то, что ты должен был бы ощущать, если бы в тебя по-настоящему стреляли, но ты каким-то чудом умудрился остаться в живых. Понятно?

— Как фотография? — прохрипел я и тут же вновь захлебнулся в волне боли, которая вновь накрыла меня, совершенно не заботясь о том, что я знаю про её нереальность. А может быть она и вправду настоящая? Но как я тогда очутился здесь? И что это за место? Мне конечно неизвестно, какой должна быть загробная жизнь, но это не она. Если после смерти мне было суждено попасть в маленькую комнатку с белым потолком и невидимым собеседником, то какой смысл был в жизни? Если он, конечно же, вообще был…

— Фотография, — до меня опять донесся его голос, на этот раз в нём была легкая заинтересованность, — Неплохо придумано.

Похоже, мои слова заинтересовали его куда сильнее моих мучений. Мне стало немного обидно, хоть эти слова придумал не я. Правда этот человек может лежать здесь уже очень долго, совершенно один, не слыша звуков человеческого голоса и ему приятно слышать человеческую речь. Интересно, а сам я, сколько здесь уже нахожусь? Сколько прошло времени с тех пор, как меня несли вниз головой на чьём-то крепком плече?

— Ты давно здесь? — спросил я, подавляя боль. К моему удивлению она довольно легко отступила, оставив последнее напоминание о себе в грудной клетке, да и то всего лишь едва ощутимой пульсацией.

— Давно ли я здесь? — переспросил мой собеседник с таким пафосом, словно вопрос был риторическим, — Кто знает? Здесь нет окон, нет часов и календарей. Я никогда не видел, чтобы те, кто ко мне приходили смотрели на наручные часы. Я засыпал и просыпался примерно десять раз, но это ничего не значит. Иногда меня погружали в сон искусственно — перед разными процедурами. Последнее пробуждение несколько отличалось ото всех остальных тем, что я обнаружил в комнате тебя и нескольких местных «врачей». Они крепко-накрепко привязали тебя к кровати и ушли, бросив несколько слов про синтезатор боли и несовместимость его с парализаторами. Если ты скажешь, какое было число, когда тебя схватили, то я, может быть, смогу посчитать, сколько времени меня здесь держат.

Какое было число? Я никогда не задумываюсь о таких вещах и не слежу за календарем. Конечно, можно напрячься и посчитать, вспомнить фразы разных людей по этому поводу, за последние несколько дней… Но зачем этим заниматься? Это не даст мне никаких ответов, а значит — ничего существенно не изменит.

— Кто ты? — мне было совершенно безразлично, кем является мой собеседник, но я не нашел более умного вопроса, для поддержания беседы.

— Какая разница? — удивился он, — Тот, каким я был раньше уже исчез навсегда, растворился в прошлом. Тот, кем я стану, еще даже не проступил из дымки будущего. То, что со мной делают здесь, сделает из меня человека, с которым никто еще не знаком. Даже я сам. С тобой будет то же самое. Можешь даже не рассказывать мне о том, кто ты такой и как тебя угораздило сюда попасть. Вряд ли это имеет значение… По крайней мере сейчас точно никакого значения этому придавать не стоит.

— Но я хочу знать, что общего между нами, почему меня забрали сюда. Я думаю, что если я буду знать о тебе больше…

Я обессилено замолчал, начав задыхаться. Боль снова начала усиливаться, стоило мне только разгорячиться и перестать её контролировать. Когда же я себя обманываю: когда верю в то, что мне очень больно, или когда пытаюсь забыть про боль?

— Молчи, — собеседник перешел на шепот, — они идут сюда.

От его шепота меня охватило волнение и боль в очередной раз беспрепятственно накрыла меня. Пришлось, стиснув зубы, взять себя в руки и сказать своим выдумкам всё, что я о них думаю. Это было не просто, но когда дверь открылась, я уже чувствовал себя гораздо лучше.

— О, наконец-то найден и убийца и его невинная жертва, — голос вошедшего был хриплыми и звучал весьма торжественно. До меня донеслись звуки его шагов. Тук. Тук. Тук. Он быстро приблизился к моей кровати и его лицо зависло неподалеку от моего. Неестественная белизна потолка создавала странный обман зрения. Казалось, что этот человек не больше, чем рисунок, нанесенный кем-то на потолок — прямо на до мной. Причем проделано это было буквально за доли секунды, пока я мигал. Это показалось мне забавным и я улыбнулся.

Он увидел мою улыбку и его некрасивое лицо слегка дернулось, как от пощечины. Иллюзия того, что он лишь рисунок рассеялась. Я стал внимательно его разглядывать, пытаясь запечатлеть в памяти всё, что возможно. Это оказалось трудным занятием — мозг ухватывал лишь общие вещи, совершенно не желая сосредотачиваться на подробностях. Лицо — не красивое и не выразительное. Волосы — взлохмачены, прямо сумасшедший профессор. На белой рубашке следы какой-то красной жидкости, возможно крови. Больше в память ничего не хотело залазить, как я не пытался напрячь своего фотографа. Ему, видимо, не нравилось лицо этого человека и он не хотел зря тратить плёнку.

— Показываем чудеса самообладания, молодой человек? — лицо, висящее надо мной, попыталось изобразить нечто подобное улыбке, но из-за этого стало по-настоящему уродливым, — Неужели вы не верите своим ощущениям? В вас стреляли и вы спасены чудом. Не нужно забывать о боли. Не нужно отчуждаться от мира. Ведь вас нужно спасать, а как мы будем вас спасать, если вы отказываетесь от лучшего индикатора состояния организма — боли? Вам сказали, что боли нет, а вы в это так легко поверили? Глупо и наивно! Человек, лежащий на соседней кровати должен вас убить, а вы ему доверились. Да не будь он парализован, от вас бы уже ничего не осталось. Такая уж у него мания! Он ведь уже один раз пытался… Помните?

Я молчал, мне почему-то не хотелось верить этому человеку.

— Ну что же придется напомнить вам про боль, — сказал он и улыбнулся ещё шире, от чего вообще потерял всякое сходство с человеком.

Он поднял руку на уровень своей головы — так чтобы я мог её видеть и сказал:

— Наслаждайся своей болью, — и опустил руку прямо на грудную клетку. Я не мог видеть, ударил ли он меня, — это было вне поля моего зрения. Но боль казалась абсолютно реальной, — резкой и неприятной. Я не смог удержать её удержать, как не старался… Мой мучитель ухмыльнулся и вышел из комнаты. Дверь закрылась с хлопком и всё, что меня окружало, погрузилось во тьму.

Бывший преследователь, а ныне — провожатый — шёл впереди. Я видел лишь его лысую голову, черную кожаную куртку и черные джинсы. Всю спину куртки украшала огромная нашивка с черепом и надписью — скорее всего название группы. Из-за готического шрифта, которым эта надпись была выполнена, я так и не смог прочитать названия. А жаль… Возможно стоило бы послушать, может тогда станет понятно откуда берутся такие люди.

Он достал из кармана пистолет и, опустив руку, нёс его нацеленным в землю. Интересно, я доживу до конца сегодняшнего дня? Сейчас можно было бы прыгнуть ему на спину, схватиться за шею руками и попытаться его задушить. Я даже начал прикидывать вероятность того, что этот маневр мне удастся, но память тут же подкинула мне ощущения того, как он поднимал меня с земли и то, как он разбивал голову моей подруги о дверную ручку. Я поёжился и отказался от своих кровожадных планов — мы были в разных весовых категориях. Он бы стряхнул меня со спины, как назойливое насекомое. То, что я смог несколько раз от него уйти — всего лишь случайности. Скорее всего, он даже знает причину их возникновения. Он ни капли не удивился, когда я сказал ему, что за ним наблюдают и предупреждают меня о его появлении. Теперь он ведёт меня в такое место, где мы будем один на один. И это я согласился на это? Не может быть. Я ещё раз прокрутил в памяти наш с ним короткий разговор, но не смог найти причин своей легковерности. Он меня попросил прогуляться с ним, а я, как дурак, согласился. Если он доведёт меня туда, куда хочет, то моя судьба будет предрешена — до завтра я точно не до живу. Этот мир лишится одного жителя. Впрочем, миру плевать на тех, кто в нём живёт. Если я хочу остаться живым, то полагаться можно только на себя.

Я начал было украдкой оглядываться по сторонам, в поисках подворотни, куда можно было укрыться, но в это время мой спутник остановился. Я налетел на него, но он даже не пошатнулся. Прямо перед ним был открытый канализационный люк. Он некоторое время подозрительно смотрел на него, а потом сказал:

— Нам туда!

— Хорошо, — я собрал все свои силы, чтобы не выдать того волнения, которое меня охватило. Пусть лезет, а я побегу. У меня будет хотя бы небольшая фора, может быть всё-таки получится.

— Ты первый, — в его голосе мелькнули просящие нотки, — поверь, я не желаю тебе ничего плохого. Мы должны поговорить, как можно скорее.

Я задрожал, испуганно покачал головой из стороны в стороны и начал пятится назад. Он протянул ко мне руку и резко схватил за плечо.

— Парень не пытайся убежать, а то придется тебя убить. Ты бежишь, а я убиваю — таковы правила игры. Мы их уже нарушили, но теперь надо довести это до конца, иначе, зачем было начинать?

Я вторично покачал головой, тогда он легко притянул меня к себе и, сдавив плечи руками, поднял меня над землей. Я начал дергаться, не понимая, что происходит. Он, не обращая на это внимания, подошел к люку и начал аккуратно заталкивать в него моё тело.

— За что? — закричал я, очутившись, когда моя голова опустилась ниже уровня земли. Стало темно — практически весь дневной свет был загорожен моим провожатым. Пол не был виден и мне казалось, что подо мной километры пустоты, а на дне острые шипы. Вот сейчас он меня отпустит и моё тело, после долгого полёта будет насквозь проткнуто огромной железякой. Я успокоился и пытался, как можно меньше двигаться, чтобы этот странный человек случайно не уронил меня. Руками я схватился за его кисти, лежавшие на моих плечах.

— Там на стене должна быть лестница, — его голос был совершенно спокоен и ровен, я вдруг понял, что это тот же мелодичный голос, который я раньше слышал по телефону и в том странном месте, которое он называл не то больницей, не то сумасшедшим домом, — Хватайся за неё и ползи вниз. Там подождёшь, я догоню.

Я начал ощупывать всё вокруг себя и действительно нашёл лестницу — металлические скобы, вбитые в одну из стен колодца. Покрепче вцепившись в скобы руками, я аккуратно встал на них, и тут же мои плечи освободились, — живые тиски, сжимавшие их, разжались, выпуская меня на свободу. Впрочем, о какой свободе может идти речь? Всё равно у меня теперь только одна дорога — вниз, а там я буду вынужден дождаться сопровождающего. Никогда не рискну бродить здесь сам — уж лучше быстрая смерть, чем долгое мучительное умирание от голода в полной темноте.

Скобы были вбиты на совесть, за время моего спуска ни одна из них даже не шелохнулась. Прикрыв глаза, я представил себе, как спускался по пожарной лестнице, убегая от преследователя и подумал, что тогда условия были куда хуже — здесь значительно теплее. Крышка люка над головой с шумом захлопнулась лишив меня последних тусклых лучиков солнца, но я никак на это не отреагировал. Меня хватало только на простейшие механические действия — перемещение по лестнице. Опустить правую ногу, за ней левую. Потом опустить ниже руки. И ни в коем случае не останавливаться, иначе мой сопровождающий меня догонит и раздавит мои руки своим огромным ботинком. Я слышал тихий шорох каждый раз, когда он становился на очередную ступеньку, несколькими метрами выше меня.

Когда лестница закончилась, я даже не сразу понял, что произошло и вновь и вновь пытался опустить ногу ниже, но она неизменно натыкалась на каменный пол подземелья. После десятка попыток, я все-таки сообразил, что происходит и, отойдя в сторону, позволил себе перевести дыхание. Только сейчас я заметил, что руки и ноги меня не слишком хорошо слушаются — в них поселились источники тупой ноющей боли. Я начал разминку, но в это время раздался тяжелый удар по полу — наконец-то спустился попутчик. Я услышал шорох, а потом он включил маленький фонарик. Он давал совсем немного света, но после абсолютной темноты, даже это казалось лишним. Пришлось на секунду зажмуриться.

— Пойдём, тут недалеко осталось.

Голос, несомненно, тот же самый, что и по телефону. Меня так и подмывало расспросить его обо всём происходящем, но я сдержался. Раз он не хочет, чтобы его подслушивали, значит это обосновано. Достаточно того, что он и мой, как он говорил — ангел-хранитель — одно и то же лицо. Хотя он мог и издеваться надо мной. Предупреждать меня о своём приходе. Интересно, какой в этом смысл? Я вдруг вспомнил, что мне о нём сказал тот неприятный человек, которого я видел после своего пробуждения в странном месте. Он говорил, что меня хотят убить, что некий маньяк хочет моей смерти. Я испуганно посмотрел на спину, которая передо мной маячила. Череп, почти невидимый в темноте, добродушно мне улыбался, приглашая в свою веселую компанию. А зачем он привёл меня сюда? Хочет, чтобы убийство было несколько необычным? Могу ли я ему доверять?

Мы шли всего несколько минут, когда он повернул. Я последовал за ним.

Где-то вдалеке, я увидел свет, который, по мере нашего продвижения вперёд, усиливался и вскоре стал настолько ярким, что появилась возможность свободно видеть всё вокруг. Каждый кирпич в стенах был виден совершенно отчетливо. Каждая капелька, повисшая на потолке и каждый след на полу были видны не хуже, чем днём. Свет фонарика затерялся в этом странном свете, который я совершенно не ожидал здесь увидеть. Этот свет казался мне живым дневным светом, пришлось вспомнить, что я нахожусь под землей на добрую сотню метров. Но я никогда не видел, чтобы лампы давали хотя бы слабое подобие такого освещения. К сожалению, я не мог видеть источник света — спина с огромным черепом загораживала его. Но чувствовал, что мы направляемся именно туда, откуда по этим подземельям распространяется странный неземной свет. Я неожиданно понял, что мне не даёт покоя в этом свете — от него нет теней, он рассеян, хотя и идет из одного источника — перед нами.

Я не успел поделиться своим открытием со спутником — коридор неожиданно расширился, превращаясь в комнату неправильной формы, больше похожую на естественную пещеру, чем на творение человеческих рук. Кирпичная кладка на стенах исчезла. Вместо кирпичей появилась странная поверхность, похожая на зеркало. Странный свет исходил именно от неё. Он лился ровным потоком со всей поверхности стены. Из комнаты было еще несколько выходов, но все они казались призрачными, нереальными, они как бы скрывались в дымке, хотя освещение было идеальным, а воздух казался совершенно прозрачным. Откуда-то доносился низкий вибрирующий гул, словно там работали огромный механизмы, обеспечивающие подземелье странным освещением. Я прошёл на противоположный конец комнаты и поднёс руку к стене. Она абсолютно не грела. Я приближал руку до тех пор, пока не прикоснулся к стене, но моя рука не встретила сопротивления. Она прошла сквозь стену и стала такой же призрачной и туманной, как те несколько выходов, которые я раньше заметил. Я испуганно выдернул руку назад и удивленно на неё посмотрел — никаких следов. Тогда я посмотрел на своего попутчика. Он смотрел на меня совершенно равнодушно, ждал, пока я всё посмотрю и всё ощупаю, при таком освещении его лицо приобретало ужасающий трупный цвет.

— Что это? — спросил я показывая вокруг себя.

— Это наш мир, — его лицо ожило, он ухмыльнулся и с любопытством огляделся по сторонам, — недурно сделан, если не ходить туда, куда тебя ходить не просят.

— Что это? — я ничего не понял из его объяснений.

— Наш мир! С какой стороны не посмотри — всё в порядке. Но ведь всегда находятся такие места, о которых при разработке позабыли и не стали доводить их до ума.

— Что это? — устало переспросил я в очередной раз.

— Вкратце — ошибка. Недоработка в программе. Художники поленились и не стали прорисовывать всё, как надо. А может быть, просто вирус малость попортил тот мир, который нам подарили. Ничего страшного — просто некоторые кусочки нужно дорисовать.

— Как это? — я упорно отказывался понимать и принимать его объяснения. Мне казалось, что его слова — полная чушь.

— Очень просто, — он вдруг прислушался и резко сказа, — Пора уходить!

Я огляделся по сторонам и увидел, как в одном из проходов показалась странная тележка — робот. Мы выходили, когда робот неторопливо въехал в комнату и стал неторопливо закрашивать эту зеркальную поверхность, нанося на неё тот же рисунок с кирпичами, что и на стенах всего подземелья. Когда мы дошли до конца коридора, свет позади уже почти полностью погас.

— Очень скоро он доложит об увиденном своему начальству и тогда нам будет крышка. Теперь ты увидел то, что должен был увидеть и теперь ты можешь принимать решение.

Он сказал это на одном дыхании, когда мы поднимались по лестнице на поверхность. Я лез, как во сне, не в силах представить себе, что вся та реальность, которая окружает меня с детства, — иллюзорна. Я вновь и вновь хватался за скобы, но боялся, что вот-вот одна из них окажется недорисованной, сорвется под моим весом и я упаду вниз.

Мне не хотелось ни о чём говорить. Хотелось только заставить фотографа выбросить всё, что он накопил за долгие годы моего существования. Никакого смысла в этом нет: мир нарисован. Люди не реальны. Всё несущественно и запрограммировано кем-то другим…

Теперь меня развязали и просто-напросто обездвижили. Я и вправду не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог лишь смотреть по сторонам, да пить воду из чашки, что стояла у изголовья. Интересно, что будет, когда вода закончится? Я ведь могу выпить её очень быстро. Правда потом захочется отлить, а помочь мне в этом нелегком занятии, видимо, некому. На соседней кровати лежал другой человек. Он был весьма большим — гораздо больше меня. Сейчас он смотрел на меня с сочувствием.

— Я тебя убью, — сказал он так, как мать говорит ребёнку о том, что у него высокая температура и нужно идти к врачу — озабоченно и в то же время непреклонно. Решение окончательно и обжалованию не подлежит.

— Мне говорили, что ты хочешь это сделать, — сказал я осторожно, — но я думал, что это неправда.

— Это и правда и неправда одновременно. Всё слишком сложно. Гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить. Неужели ты думаешь, что я хочу тебя убивать?

— Не знаю. Говорят, что у тебя мания, — сказал я, чувствуя себя дураком, — говорят, что ты одержим. Может быть, это находит на тебя иногда. Именно тогда и бросаешься на меня с топором.

Я слабо улыбнулся, показывая, что мои слова не больше, чем шутка. Никогда не приходилось общаться с сумасшедшими, а тут меня вдруг кидают в психушку, да ещё и с человеком, который должен меня убить.

— Я человек интеллигентный, хотя по моему виду это и незаметно, — сказал он виновато, как бы извиняясь за свою внешность, которая напоминала поговорку: «Сила есть — ума не надо», — понимаешь, нас здесь держат для того, чтобы определить степень доверия между нами. В зависимости от результата, они будут действовать дальше.

— Какого результата? Как они будут действовать? Да кто такие эти они, в конце-то концов?

— Не знаю, — ответил он тихо, и тут же его голос изменился, он добавил хрипло и кровожадно, — Очень скоро я тебя убью.

Видимо вид у меня после его слов был весьма забавный, потому что он добродушно расхохотался, подняв голову к потолку.

— Ты можешь вести себя нормально? — спросил я жалобно, — так, как ты ведёшь себя всегда.

— Ага, — прохрипел он злобно, — Я злой и страшный серый волк…

Тут он опять расхохотался, а я почувствовал себя окончательно запутавшимся.

Дверь открылась и в комнату просочился маленький лысый человечек. Именно просочился, а не прошёл — все его движения были такими плавными и утонченными, что он не ходил, а перетекал с места на место. Вот он стоит у входа, а вот он уже возле моей постели. Быстро, но совершенно бесшумно, и не видно никаких шагов. Просто перетёк. Его маленькие глазки беспрерывно бегали из стороны в сторону и в них светился ум, выдавший в нём гения. Причём, несомненно, злого гения! Это мне не очень понравилось, но я предпочел никак не выдавать своих чувств и смотрел на него совершенно спокойно, ожидая начала разговора.

— Здравствуйте молодой человек, — проговорил он мягким убаюкивающим голосом, — как ваше самочувствие?

— Абсолютно нормально, если не считать того, что мне не дают перемещаться. Какого черта меня здесь держат?

— Не нужно нервничать, — в его мягком голосе появились едва заметные стальные нотки, — С вами всё в порядке. Вы перенесли огромное потрясение, говорят вас пытались убить, но теперь всё хорошо.

— Тогда почему меня держат здесь?

— О, это очень сложная и запутанная история. Вы ведь вчера имели удовольствие общаться с одним из моих самых старых пациентов. Это замечательный человек во всех отношениях кроме одного.

Доктор сделал многозначительную паузу и поднял вверх палец.

— Он просто хочет вам добра!

— Я его никогда не видел.

— Видели, молодой человек. Видели в детстве, всего пару раз в жизни. Он работал акушером. Он присутствовал на ваших родах и вы ему ужасно понравились. Он вбил в себе в голову, что вы можете стать величайшим человеком на Земле.

— Может быть, он и прав, — ухмыльнулся я, мне начинал нравиться этот человек.

— Всё может быть, — согласился он легко, — а может и не быть… Главное в том, что он провёл тут некие параллели с великими людьми. Джон Леннон, к примеру. Его убили! Он одержим мыслью, что и вас убьют. Вот молодой человек, который лежит на соседней полке и мог бы стать вашим убийцей. Он умен, но он неудачник. У него не жизнь, а сплошная черная полоса — его никто не любит, все считают его огромным амбалом, а в голове — пустота. Для того, чтобы завоевать славу он вполне мог бы убить вас, а потом сказать: «Я велик тем, что убил великого человека!». И стал бы популярен, могу вас уверить. За один день он стал бы тем, кем вам нужно было бы становиться целую жизнь! Ах, это так романтично! Есть убийства из мести, из ревности, из корысти, из патриотизма, убийства ради убийства, а тут — такой случай! Убийство, ради славы, пусть даже в тюрьме, или посмертно. У нас ещё не отменили смертный приговор?

Он задумался, пытаясь вспомнить действующее законодательство, а я решил вмешаться:

— Но ведь он меня не убьет?

— Убью! — раздался ужасный вопль с соседней кровати, — Утоплю, застрелю, размажу катком по асфальту, вставлю в жопу паяльник и воткну его в розетку, возьму кухонный нож и на мотаю на него твои кишки, затрахаю до смерти, сделаю из твоего черепа….

— Молодой человек перестаньте паясничать, — доктор очнулся от своих размышлений, и посмотрел на моего соседа. На его щеках появился легкий румянец. Ответом на его слова был всё тот же добродушный хохот, — дело, еще раз повторю, не в этом молодом человеке, а в другом пациенте. Он для меня очень дорог — я с ним уже так долго работаю, что он, можно сказать, стал моим учеником. Но своё призвание ему никогда не забыть. Он всегда продолжает следить за вами, уж и не знаю, как ему это удается. И вот он возомнил, что этот молодой человек, — доктор указал на соседнюю койку, — хочет вас убить. Он, без моего ведома, решил нейтрализовать вас обоих и перетащить сюда. И я даже не знаю, что мне теперь делать.

— Отпустите меня, ведь теперь мой псевдовраг находится под наблюдением вашего одомашненного психа.

— И вы хотите, чтобы этот молодой человек всю свою жизнь провёл в этих негостеприимных стенах? — доктор покачал головой, — я не могу этого допустить.

— Ведь мой лучший пациент даст ему уйти. Вы поймите — в больнице есть много галюциногенных и психотропных средств. Этот молодой человек будет до предела накачан наркотиками и выпущен на охоту. На охоту за вами! Мой ученик попытается спасти вас от убийства, но ведь он может и не успеть! Не каждый же раз ему будет улыбаться удача…

— Так заприте своего психа в изолятор, — заорал я, — он опасен.

— Ай-ай-ай, молодой человек. Ну зачем же так нервничать. Я могу ведь подумать, что вы сюда попали не случайно — может быть вам действительно стоит подлечиться?

— Извините, я погорячился, — сказал я, как можно спокойнее, — но ваш странный пациент вчера сделал мне весьма больно.

— Да-да, я знаю. Он уже наказан. Он пытался доказать вам, что в вас действительно стреляли. Разумеется, это не может быть правдой. Но я бы все-таки не рекомендовал вам покидать больницу, пока вы не окрепнете. К тому же я не знаю… Может быть пациент прав? — доктор перешел на доверительный шепот, склонившись к моему уху. Я, впрочем, не сомневался, что мой сосед всё слышит, — Может быть вас действительно хотят убить?

Доктор бросил быстрый взгляд в сторону моего соседа и тут же вновь внимательно посмотрел на меня.

— Я не знаю, — пришлось признаться мне, — но я ведь не великий человек.

— Это может быть всего лишь маленькой частью легенды, которая врёт, хотя вам, наверняка, суждено стать великим. Ведь вы ещё так молоды. Этот молодой человек сделал такой же вывод и вот вы под прицелом. Я думаю, что не стоит рисковать. Желаю вам приятно провести время в наших стенах, а я поспешу на суровую беседу со своим бестолковым учеником. Надо выяснить всё поподробнее.

Он раскланялся и перетек к двери, там остановился, лукаво посмотрел на палату и проговорил:

— Не скучайте.

После этого он вытек за дверь и в комнате остались только я и мой убийца, причем до сих пор не понятно правда ли это. Кому здесь можно доверять? Кто врёт, а кто говорит правду? Всё это смахивает на забавный сюрреалистичный сон, которому давно пора закончиться, но он упорно не хочет оставлять меня в покое…

— Ну, как тебе их тест на предел доверия? — с улыбкой проговорил мой сосед.

— Дегенератизм полнейший, — зло сказал я, — Меня совершенно запутали.

— Это-то как раз кажется мне совершенно логичным. Человек, который ощущает, что он запутался и ничего не понимает в происходящем, легко управляем. У него нет того рычага управления событиями, который называется доверием. Мы можем управлять миром только в том случае, если мы доверяем ему. Если человек не входит в число тех, кому мы доверяем, то мы не осмелимся им управлять — побоимся предательства. Это, наверное, правильно. Но управлять тобой пока не собираются. Также, как и мной. Нам просто немного хотят скорректировать психику, чтобы мы удовлетворяли начальным условиям эксперимента. Это не больно и не страшно. Твоя коррекция уже понятна — ты не будешь никому доверять. А вот что будут делать со мной непонятно до сих пор.

— Какой ещё эксперимент? — спросил я вяло.

— Не знаю, — сказал он быстро. Слишком быстро для того, чтобы сказать правду.

— Ну и ладно, — как же я могу кому-либо доверять, если меня то и дело обманывают.

— Слушай, — сказал он примирительно, — ты вчера рассказывал мне про фотографии. Не хочешь подробнее объяснить, что ты хотел сказать. Я вроде бы примерно понял, но интересно услышать твою трактовку.

Это было уже что-то. Тут и у меня появилась возможность немного поговорить.

Я напряг память, вспоминая слова моего недавнего собутыльника, и начал медленно рассказывать:

— Фотографии, как бы это объяснить, больше всего это похоже на верёвки, которые удерживают нас в этой жизни. Именно они образовывают тот фундамент доверия, благодаря которому мы можем воспринимать этот мир. То, что было хотя бы раз сфотографировано, уже никогда не меняется и проживает эту жизнь таким же, как ты его увидел в момент съемки. Если бы не фотографии, мир бы никогда нельзя было увидеть — он был бы просто кучей смазанных пятен, в которых смешивалось всё, что ты видишь. А так — ты просто отбираешь из увиденного то, что тебе знакомо — остальное отфильтровывается. Иногда тебе на что-то указывают и в твоём запасе появляется ещё одна фотография. Часть фотографий со временем устаревает — их можно выбросить, они уже не дают ощущения доверия. Но большинство всё-таки неизменно проживают ровно столько же, сколько живешь ты. Вот примерно так и обстоит дело с фотографиями.

— Неплохо придумано, — сказал он, подумав некоторое время, — а ты можешь показать мне одну из своих фотографий?

Я хотел ответить ему отрицательно, как когда-то ответил подруге, но всё же решил попробовать. Итак, какая из фотографий наилучшая? Вот моя первая школьная учительница, мой бывший собутыльник, мой первый половой акт, моя первая любовь — фотография с такой манящей задницей. Именно её я и показал, это оказалось ничуть не сложнее, чем показать обыкновенный снимок. По сути дела, так оно и было.

Он, затаив дыхание, рассматривал фотографию, а потом медленно, с расстановкой сказал:

— Ты открыл мне частичку своей душе — это безграничное доверие. Теперь… Нет, теперь я никогда не смогу тебя убить. Даже, если и буду очень этого желать, я тебя всё равно спасу.

Чувствовалось, что он потрясен. Я и сам толком не понимал почему. Но мне было приятно, что я сделал этому человеку хоть что-то хорошее. Кажется, я и вправду начал ему доверять.

Дверь в комнату распахнулась и в неё влетел коротышка доктор со своим вечным пациентом. На лице доктора сейчас были написаны гнев и ужас. От его текучести не осталось и следов. Он закричал на пациента:

— Вмешательство в ход эксперимента! Как вы могли такое допустить? Немедленно погружайте его в сон, — палец указывал в мою сторону, — он должен обо всём забыть. Ни капли доверия не должно остаться в его тупой башке.

Пациент быстро подскочил ко мне и, прежде, чем я успел что либо сделать, холодная игла вонзилась в мою кожу и я почувствовал, что отключаюсь. Доктор тем временем суетился вокруг моего соседа, пытаясь выяснить, что произошло, но тот хранил молчание. Наверное, он продолжал рассматривать фотографию…

Крышка канализационного люка с грохотом отодвинулась и по глазам ударил яркий солнечный свет. Мой сопровождающий быстро выполз наружу, а я, сощурившись, вылез следом за ним. Рядом с люком стоял человек с автоматом, нацеленным в нашу сторону. Это был тот самый вечный пациент, который издевался надо мной в больнице.

— Не дергайтесь парни, а то придется вас убить, — сказал он довольным голосом человека, уверенного в своём превосходстве.

Я краем глаза увидел, как мой спутник сгруппировался для прыжка, а потом меня отбросила в сторону его сильная рука. Падая на землю, я успел заметить, как он рванулся к земле и быстро перекатился к врагу. Недостаточно быстро, подумал я, видя как дуло автомата быстро пошло вниз. Я даже толком не успел понять, что произошло. Увидел только, как руки, сжимавшие автомат, были отброшены вверх. Короткая очередь ушла вверх, а пациент был тут же нокаутирован мощным ударом. Да, от такого он не скоро оклемается.

— Побежали, — сказал мой бывший сосед по койке.

Я кивнул, подумав о том, что бегать мне уже надоело. Я уже почти уверовал в то, что погоня, наконец-то завершилась, но, похоже, до этого было ещё далеко.

— Не плохо ты его, — сказал я восхищенно своему спутнику, поравнявшись с ним. Он явно бежал не в полную силу, хотя мне приходилось полностью выкладываться, чтобы поспевать за ним.

— Еще бы, — он улыбнулся, — вначале дали мне все рычаги управления этим миром, а теперь хотят меня уделать. Глупое решение. Теперь главное успеть.

Мы бежали к окраине города — туда, где жила моя бывшая подруга. Вот перед глазами замелькали знакомые переулки, в которых я долго блуждал, потеряв надежду выйти к людям. Он ориентировался в местном лабиринте гораздо лучше и уверенно поворачивал, не затрачивая ни секунды на размышления. Мне оставалось только следовать за ним. Дыхания уже не хватало — надо было больше заниматься спортом. Нога, которую я ушиб при падении с лестницы, напомнила о себе болью и я начал слегка хромать, теряя скорость. Мой спутник посмотрел на меня, неодобрительно покачал головой, но всё же сбавил скорость, чтобы я не отставал. Если бы он оторвался от меня и скрылся за поворотом, то я наверняка заблудился бы в этом странном месте, которое никак не походило на нормальный городской район. Очередной поворот и… Перед нами снова та же самая светящаяся дымка, которую я недавно видел в канализации. Неужели мы бежали только для того, чтобы посмотреть на ещё одну недоработку, допущенную создателями этого мира.

— Пришло время серьёзно поговорить, — мой сопровождающий резко остановился, а я по инерции пробежал ещё несколько метров, а потом развернулся к нему лицом.

— Наверное, — сказал я, тяжело дыша.

— Прежде всего, как ты, наверное, уже понял, я есть твой убийца и ангел-хранитель. Ты уже всё вспомнил?

— Да, наверное. Я помню, как показал тебе фотографию.

Он кивнул и улыбнулся. Это была счастливая улыбка ребенка, которому дали любимую игрушку. Он был до сих пор под впечатлением от моего подарка.

— Отправь её своему другу сейчас. Другой возможности может и не оказаться.

Я закрыл глаза и восстановил в памяти фотографию своего друга. Вот он — сидит в коридоре напротив своей комнаты и распивает очередную бутылку пива. Рядом с ним стоит ещё множество бутылок, но меня нет — эта часть плёнки уже засвечена. Скоро фотографию можно будет выбросить. Я передал ему фотографию подруги и несколько секунд наблюдал его ошарашенное лицо, теперь он не забудет этот снимок до конца своих дней. Что ж, удачи ему, а у меня есть свой путь. Я открыл глаза и сказал:

— Получилось.

— Отлично, теперь у тебя нет никаких обязательств в этом мире и мы можем его покинуть.

— То есть как это — покинуть? — я попятился назад, представляя себе, как он поднимет пистолет и выстрелит мне в лоб, чтобы я ушёл из этого мира.

— Не волнуйся, — успокаивающе сказал он, поднимая раскрытые руки, — я не могу тебя убить. Ты ведь помнишь это? Без тебя твоя фотография потеряет всякий смысл. Мне не хотелось бы её лишиться.

— Тогда зачем ты её убил? — спросил я и понял, что ответ мне совершенно необязателен. Фотография осталась, по ней я всегда смогу воссоздать то, что нужно.

— Она держала тебя в этом мире. Это было тем единственным, чему ты доверял.

Убить её нужно было по двум причинам: во-первых, она нарушала ход эксперимента. Ты не должен был никому доверять.

— А во-вторых? — спросил я.

— Она не дала бы тебе уйти. Ты бы до последнего хватался за этот мир, если бы знал, что она всё ещё здесь. А мне обязательно нужно тебя отсюда увести.

— Даже если я этого не хочу? — спросил я, прищурившись.

— А ты не хочешь, — он улыбнулся, — я думаю, что тебе совершенно всё равно.

— Пожалуй ты прав. Вот только никак не могу понять, куда ты хочешь меня увести?

— Это довольно сложный вопрос. Сначала вспомни то, что ты видел под землей.

Если забыл — посмотри назад.

Я оглянулся — холодный свет безрадостно струился за спиной, придавая всему совершенно нереальный, блеклый оттенок. Теней этот свет не давал. Видимо, ему не задано никаких характеристик, поэтому он и получается рассеянным.

— Что это за мир? — спросил я, вновь поворачиваясь лицом к своему спутнику.

За то время, что я смотрел назад, он успел бесшумно приблизиться и теперь стоял от меня на расстоянии вытянутой руки. Я подавил в себе желание попятиться назад.

— Твои фотографии мне многое объяснили, — сказал он спокойно глядя мне в глаза, — я и сам задумывался раньше над тем, что мир слишком уж неизменен, но тут появился ты. Да ещё и с вещественными доказательствами статичности всего, что нас окружает. Уже в больнице мне довелось слушать множество разговоров о нас с тобой. Мы готовились для некого глобального эксперимента. Понимаешь, все, кто есть в этом мире — нереальны. Это всего лишь терабайтные массивы на сервере, поддерживающем данную модель мира.

— Реальны только мы? — удивился я.

— Да. Матрицы наших личностей были извлечены из памяти сервера, по ним были сконструированы тела и в них было залито наше сознание. Но этот мир покинуть не так просто. Местные жители никогда не смогут покинуть его, будучи в сознании. Именно для этого тебя и подстрелили, а потом твоё мёртвое тело было вынесено из мира и ты обрёл настоящее тело.

— Настоящее для того мира, где живут эти доктора?

— Да. Может быть, тот мир более реален, чем этот.

— И что ты намерен делать дальше? Оглушить меня и выкинуть из этого мира, чтобы я разобрался с теми, кто нас сюда засунул?

— Нет, есть ещё один способ. Мы теперь не обычные жители этого мира. Мы можем выйти сами, просто для этого нужно выходить в том же составе, в каком мы сюда попали. Эксперимент, который над нами ставили, предполагал, что я тебя убью — тогда я бы оказался заперт здесь навсегда. Но теперь есть шанс всё изменить. Пойдем?

— Подожди, — я чувствовал, что многого не понимаю, — в чём суть эксперимента? Почему ты должен был меня убить?

— Они хотели сделать из меня супермена. Это довольно просто в плане физических возможностей, главной задачей было изменить психику, сделать её устойчивой к любым потрясениям. Я многого не помнил, когда попал сюда. Я знал только о том, что я должен тебя убить. Но твоя фотография напоминала о том, что ты не должен умирать. Именно поэтому ты вновь и вновь оставался в живых, хотя и должен был бы умереть давным-давно, ещё во время нашей первой встречи. А я делал вид, что умираю, а потом воскресаю. Выглядело, по-моему, довольно забавно! В это время я понемногу вспоминал обо всём, что происходило со мной в той больнице.

— И что же ты вспомнил? — я насторожился, мне казалось, что за нами наблюдают. Он был совершенно спокоен.

— Они сделали меня властелином этого мира. Здесь я всесилен. Но есть одна проблема — здесь есть только один подобным мне. И это единственное, чему я не должен доверять. Кто тебя знает? Может ты такой же сильный, как я. А может быть, ты тоже претендуешь на мировое господство. Власть не та штука, которой можно делиться. Кто-то из нас должен был умереть. Я точно не знаю, кто именно. Главное в том, что его убийце был бы нанесен ужасающий удар по психике. Во-первых — он остался один в мире недо-людей, а во-вторых — он никогда не сможет покинуть этот мир. Он самолично уничтожил ключ, который давал ему возможность открыть двери этого мира и уйти.

— Жестоко, — сказал я, — ну а дальше?

— Дальше? Они собирались изучить матрицу убийцы. Они считают, что из неё можно было бы нарезать массу кусочков, из которых можно будет составить психику сверхчеловека. Но они ошиблись. Они дали мне знание обо всём мире, в который я попал, но не позаботились о том, чтобы привести этот мир к подобию реальности. Тут очень много дыр, которые тут же навели меня на размышления. Ну и ещё твоя фотография. Тогда, я её ещё толком не помнил, но что-то мне мешало расправиться с тобой, как с маленьким мальчиком, которым ты, по сути, и был для меня. Всё это и привело к тому, что мы сейчас здесь разговариваем и я предлагаю тебе уйти из этого мира.

— Я согласен!

И в этот момент раздались выстрелы из автомата. Стреляли в спину моему спутнику. Он выгнулся вперёд под давлением пуль, но всё же развернулся, доставая при этом пистолет из кармана. Один-единственный выстрел и на улочке вновь воцарилась тишина.

«Минус один пациент», — подумал я и улыбнулся. Немного жаль доктора, у него наверняка было не так уж много пациентов.

Спрятав пистолет в карман, он подошел ко мне и взял меня за руку. Я молча кивнул и мы, не спеша, пошли к сиянию, которое было совершенном чужим. Такого никогда не должно быть в моём мире!

— Итак, что же мы имеем? Эксперимент фактически провален. Ваш ассистент умер, сраженный пулей созданного нами бога. Как вы будете это объяснять?

— Не нужно сваливать на меня всю вину. Она не столь уж велика. Конечно же, я допустил ошибку — если бы не фотография, то всё было бы гораздо проще. Но образование ангела-хранителя в психике подопытного связано не только и не столько с этим.

— Так вы выяснили сущность этого странного спасателя? Вы обо всём знаете, но молчите?

— Да я понял, что ангел-хранитель и подопытный — одно и то же лицо. Молодой человек попал под впечатление фотографии и создал в своей психики блок, запрещающий ему убивать препятствие, каким бы правильным не казалось это решение. Но это не было бы ключевым в начале эксперимента — когда он ещё ни о чем не помнил. Если бы не ошибки, которые вы допустили, проектируя модель, то ничего страшного не случилось бы. А так вы заставили усомниться его в реальности того, что его окружало и он вместо того, чтобы решать поставленную задачу пытался понять, что с ним произошло.

— Нет, это вы во всём виноваты! Не нужно валить с больной головы на здоровую. Вы должны были докладывать обо всём, что происходило на этапе подготовки к эксперименту. Если хотя бы что-то и пошло не по плану, то это не должно было скрываться от меня. Вы и только вы будете виновны, если эксперимент будет провален.

— Ещё не поздно остановить всё. Зачем продолжать эту бессмысленную затею. Мы оба ошиблись, надо это признать и остановиться, обдумать ошибки и найти новые способы проведения эксперимента. Способы, которые позволили бы нам избежать подобных случайностей.

— Нет! Вы диверсант. Вы всё провалили, а теперь хотите идти на попятную! Не позволю! Мы стоим у порога великого открытия, а вы начинаете ныть. Это вам не сойдет с рук. Так и знайте!

— Наше открытие нас просто убьёт! Вот и вся история. Вы забываете о том, что там не обычные персонажи модели. Они могут в любой момент прийти сюда. Вы этого добиваетесь. Один из этих молодых людей — идеальный убийца. Он вряд ли рад тому, что мы поместили его в ненастоящий мир и дали миссию, которая может сломать его психику.

— Ничего не хочу слушать! Эксперимент нужно довести до конца. Я учёный и горжусь этим. Если вы боитесь, то для вас найдется место в изоляторе. Там вы не сможете мне помешать.

Мой убийца и ангел-хранитель — бывший подопытный образец — стоял за спинами этих, не доверяющих друг другу, людей и слушал их перебранку. Его лицо застыла в полуулыбке: они обсуждали его, спорили о том, что уже свершилось.

Я стоял рядом с ним и смотрел по сторонам. Мы некоторое время побродили по этой больнице и мне здесь определенно не нравилось. Везде одни и те же идеально белые стены и потолки. Как это может быть? Это что — необыкновенное стремление к чистоте? А может быть это художник поленился нанести текстуры? Нет ни единого окна… Может быть и мир за этими стенами так же нереален и призрачен, как та дымка, которая заменяла не прорисованные места в моём мире. Боюсь мне этого никогда не узнать. Покрепче сжав в руках скальпель, найденный в одной из палат, я уверенно шагнул вперёд.