Эдвард Фредерик Бенсон Комната в башне

Наверное, многие из тех, кому часто снятся сны, хотя бы раз в жизни испытали на собственном опыте, что случаи или ситуации, пережитые когда-то во сне, повторяются позднее в действительности. По-моему, в этом нет ничего удивительного: было бы более удивительно, если бы сны никогда не исполнялись, ведь связаны они с людьми и местами, с которыми мы сталкиваемся наяву, при свете дня. Естественно, что смысл сна очень часто бывает затенен какой-нибудь нелепой, фантастической подробностью, которая не может произойти наяву, однако выглядит вполне правдоподобно, что иногда, по случайности, подтверждает и сон. Недавно я сам пережил нечто подобное и не считаю происшедшее со мной чем-то загадочным или имеющим отношение к области психологии.

Первый случай был связан с моим хорошим приятелем, жившим за границей. Письма от него я получал достаточно часто: примерно раз в два или три дня. Когда же истекли четырнадцать дней, а от моего приятеля не было никаких вестей, я помимо воли стал — сознательно или подсознательно — ожидать письма. В одну из ночей мне приснился сон, что по пути на кухню, проходя через гостиную, я слышу знакомый стук почтальона в парадную дверь. Подхожу и среди корреспонденции обнаруживаю письмо от моего приятеля. В этом месте во сне появляется фантастический элемент; распечатав конверт, я нахожу внутри бубновый туз, на котором знакомым мне почерком нацарапано: «Посылаю тебе на хранение этот бриллиант;[1] как ты знаешь, подобные вещи весьма рискованно держать при себе в Италии». Только мне это приснилось, как следующим же вечером по дороге на кухню я услышал знакомый стук в парадную дверь. Дальнейшее происходило, как и в моем сне: я подошел к двери и среди прочей корреспонденции обнаружил письмо от приятеля. Правда, в конверте не оказалось туза бубен; возможно, я не счел бы это за обычное стечение обстоятельств, если бы нашел его там… Без всякого сомнения, ожидание письма подсказало мне этот сон; приятель же, в свою очередь, не переставал думать, что должен написать мне.

Но не всегда так легко можно отыскать причину подобных явлений, как в этом случае. Сейчас я хочу рассказать историю, которая так и осталась для меня загадкой: возникла из мрака и канула во мрак.

Всю свою жизнь я относил себя к людям, которым очень часто снятся сны; с трудом припоминаю ночи, когда по пробуждении мог бы с уверенностью сказать, что мне ничего не снилось. В сновидениях со мной случались разнообразные приключения, иногда даже целые сериалы приключений — как правило, довольно обычных и в целом спокойных и приятных, — за исключением единственного случая, о котором я хочу рассказать.

Первый раз этот сон приснился, когда мне было шестнадцать лет. Я стоял перед дверями большого особняка из красного кирпича; каким-то образом я знал, что должен переночевать в нем. Слуга, отворивший мне дверь, сообщил, что чайный столик накрыт в саду, и проводил меня через низкую, обитую темными панелями прихожую. Ухоженный газон во внутреннем дворе украшали клумбы цветов. За столиком, накрытым для чаепития, сидело несколько человек, совершенно мне незнакомых, кроме одного — моего школьного товарища по имени Джек Стоун. Как сын хозяина особняка, он представил меня матери, отцу и двум сестрам. Я слегка удивился, почему оказался здесь, так как никогда не был с ним в дружеских отношениях и даже испытывал неприязнь, зная о некоторых его поступках. К тому же он окончил школу на год раньше меня.

Стояла послеполуденная жара, изнуряющий зной пропитывал воздух. У края газона возвышалась стена из красного кирпича, окружавшая сад, с чугунными воротами посредине. Снаружи, за оградой, покачивались ветви грецкого ореха. Мы расположились в тени дома напротив фасада с высокими окнами, через которые угадывались контуры накрытого стола, отражались блики хрусталя и столовых приборов. С одной стороны дом упирался в трех этажную башню, по виду значительно превосходившую его возрастом.

По прошествии некоторого времени леди Стоун, обычно хранившая глубокое молчание, обратилась ко мне:

— Джек покажет комнату, которую я приготовила для вас в башне.

Не знаю отчего, но при этих словах у меня тревожно забилось сердце. Казалось, я наперед знал, что предстоит ночевать в комнате в башне, и меня охватило какое-то недоброе предчувствие. Джек сразу же встал, и я понял, что должен идти с ним. В молчании мы миновали прихожую, подошли к лестнице и по большим дубовым ступеням поднялись на третий этаж, где находились две двери. Отворив одну из них, Джек пропустил меня вовнутрь; сам же не переступил порог, закрыв дверь за моей спиной. Предчувствие не обмануло меня: неведомый страх притаился в комнате, превращая мой сон в настоящий кошмар. Я чувствовал нарастающий ужас, пока наконец не проснулся в холодном поту.

В течение последующих пятнадцати лет этот сон посещал меня в различных вариациях, непременно совпадающих в общей схеме: прибытие в дом из красного кирпича; чай на подстриженном газоне перед фасадом; гробовая тишина, прерываемая единственной фразой, которая на фоне общего молчания звучала подобно могильному стону. Потом мы с Джеком шли в комнату в башне, где притаился страх, и сон неизменно кончался ощущением надвигающейся опасности, хотя я так и не мог понять, что было пугающего в той комнате. Временами мне снились совершенно разные вариации этой схемы. Например, все собирались за столом в гостиной, и я смотрел через высокие окна, те самые, — которые видел из сада, когда первый раз был в этом сне. Но где бы мы ни сидели, за столом царила все та же зловещая тишина, и меня охватывало предчувствие чего-то недоброго. Причем я заранее знал, что леди Стоун обязательно нарушит эту тишину и обратится ко мне: «Джек покажет комнату, которую я приготовила для вас в башне». После этого я должен был вставать и следом за Джеком идти по дубовым ступеням в комнату, которой с каждым разом боялся все больше. Иногда случалось, что мы проводили время за картами в гостиной, ярко освещенной многочисленными свечами, но игра проходила в полном молчании. Гостиная всегда была ярко освещена в противоположность остальным комнатам, где царили тени и полумрак. Несмотря на роскошную иллюминацию, я с трудом разбирал карты, вглядываясь в каждую фигуру. Не имею ни малейшего понятия, что это была за игра, к тому же в колоде напрочь отсутствовали красные масти, а среди черных попадались аспидно-угольные карты, которых я боялся больше всего.

По мере того как сон повторялся, я знакомился с расположением частей дома. За гостиной, после небольшого коридора, обитые зеленым сукном двери вели в курительную. Обычно там было темно, и часто кто-нибудь выходил из дверей, хотя мне не удавалось разглядеть его лицо. Самое любопытное заключалось в том, что персонажи из сна претерпевали изменения, подобные тем, какие переживают люди в настоящей жизни. Например, леди Стоун, которая была брюнеткой, когда приснилась впервые, со временем поседела и уже не так живо вставала из-за стола, чтобы обратиться ко мне со словами: «Джек покажет комнату, которую я приготовила для вас в башне». Джек возмужал и превратился в статного молодого человека с темными усиками, тогда как одна из его сестер вовсе перестала появляться за чаем, из чего я сделал вывод, что она, по всей видимости, вышла замуж.

Однажды сон не возвращался ко мне почти полгода или даже дольше, и я уже лелеял надежду, что больше никогда не увижу дом из красного кирпича и не испытаю страха, с ним связанного. Однако по прошествии этого срока я снова сидел за чаем в саду, только на этот раз за столом отсутствовала леди Стоун; остальные собравшиеся были одеты в траур. Не скажу, чтобы это сильно опечалило меня, наоборот — сердце радостно забилось при мысли, что, возможно, уже не придется ночевать в комнате в башне. Чувствуя невыразимое облегчение и не обращая внимания на всеобщее молчание, я начал говорить и смеяться, чего до сих пор не позволял себе. Однако мое раскованное поведение нисколько не повлияло на настроение собравшихся, которые продолжали хранить молчание, украдкой переглядываясь между собой. Вскоре поток моего красноречия иссяк и меня снова охватило предчувствие чего-то ужасного — более сильное, чем когда-либо.

Неожиданно тишину нарушил столь хорошо знакомый мне голос леди Стоун, который произнес:

— Джек покажет комнату, которую я приготовила для вас в башне.

Мне показалось, что голос доносится из-за кирпичной стены, окружавшей сад. Обернувшись, я посмотрел сквозь прутья решетчатых ворот в том направлении: в траве за оградой было тесно от надгробий. Странное бледное свечение, исходившее от них, позволило мне разобрать надпись на ближайшем камне:

Джек, как обычно, поднялся из-за стола, и я отправился следом за ним через прихожую на лестницу с деревянными ступенями. В этот раз в комнате оказалось совсем темно, так что с трудом угадывались контуры мебели, расстановка которой была мне хорошо знакома по предыдущим посещениям. Стоило переступить порог, как в ноздри ударил удушающий запах трупного разложения, и я с криком проснулся.

Этот сон и его вариации, описанные выше, повторялись в течение пятнадцати лет. Иногда он снился мне не сколько ночей подряд, иногда с долгими перерывами — до полугода, как я уже говорил, но в среднем его периодичность не превышала месяца. Начинаясь как полночный кошмар, сон неизменно завершался ощущением необъяснимой тревоги и страха, которые вместо того, чтобы потускнеть со временем, напротив, с каждым разом все больше завладевали мной. Поразительная логика присутствовала в этих ночных видениях: персонажи старели, вы ходили замуж, умирали. Я больше никогда не встречал леди Стоун с того дня, как она умерла. Однако ее голос неизменно сообщал мне, что комната в башне приготовлена для меня… Невзирая на то, пили ли, мы чай в саду или в какой-либо из комнат, я всякий раз замечал через прутья чугунных ворот ее надгробие. В силу той же непоколебимой логики, дочь, которая вышла замуж, появлялась лишь изредка, а два или три раза — в сопровождении мужчины, в котором я угадал ее мужа. За столом он молчал, как и остальные.

С течением времени я привык к этому сну и перестал ломать голову над его странностями. Джек Стоун ни разу не повстречался мне за прошедшие пятнадцать лет, и я нигде не видел здания, хотя бы отдаленно напоминавшего кирпичный дом из моего сна.

Пока не произошло событие, встряхнувшее мою жизнь…

В то время я находился по делам в Лондоне. Кончался июль, и я договорился с приятелем, что проведу несколько дней в доме, который он снимал недалеко от местечка Форест, в графстве Сассекс. Рано утром я выехал из Лондона. Джон Клинтон ожидал меня на станции в Форесте. Мы провели целый день, играя в гольф, наслаждаясь безоблачной погодой. У Джона был собственный автомобиль, поэтому мы отказались от файф-о-клока[2] в клубе и в пятом часу выехали, чтобы засветло добраться до дома, расположенного в десяти милях от города.

Через час езды погода решительно испортилась; легкий, освежающий ветерок, веявший днем, утих, сменившись тяжелой неподвижностью воздуха. Тревожное волнение, словно в предчувствии грозы, угнетающе подействовало на мое настроение. Джон не разделял дурных предчувствий, приписывая мою невеселость двум партиям в гольф, с разгромным счетом выигранным им утром… Впоследствии оказалось, что я не ошибся насчет грозы, однако не ее приближение погрузило меня в глубокую депрессию.

Мы ехали по Дороге, петлявшей между высоких холмов. Вскоре я задремал и пробудился лишь от толчка, вызванного резкой остановкой автомобиля. Трудно описать мое изумление, когда заспанным глазам предстал дом из моего сна! Легкая дрожь пробежала по спине, и одновременно я почувствовал неодолимое любопытство. С минуту я пытался удостовериться, наяву или во сне вижу его. Мы миновали низкую прихожую, обитую темными панелями, и оказались во внутреннем дворе, где на газоне, в тени дома, стоял стол, накрытый к чаю. На противоположном конце газона возвышалась стена из красного кирпича, с чугунными воротами посредине, а за стеной росли деревья грецкого ореха. Вытянутый фасад упирался с одной стороны в башню высотой в три этажа, по виду значительно более древнюю, чем остальное сооружение.

В следующую минуту сходство с ситуацией из сна исчезло, так как, вместо призрачного семейства, за столом собрались мои хорошие знакомые, встрече с которыми я был несказанно рад. — Помимо страха, который обычно внушал мне сон, я не испытывал чувства надвигающейся опасности, хотя обстановка до мельчайших подробностей повторяла виденную раньше. Все опасения заглушило неодолимое любопытство, что же произойдет дальше.

Вечер мирно протекал за дружеской беседой, когда внезапно миссис Клинтон поднялась из-за стола, и я в ту же секунду понял, что она собирается сказать!

— Джон покажет комнату, которую я приготовила для вас в башне.

При этих словах волна ужаса окатила меня точно так же, как это бывало в моем сне. Однако страх быстро испарился, уступив место безудержному любопытству, которое очень скоро было вознаграждено.

Извиняющимся тоном Джон отозвался:

— Комната на самом верху: слишком много гостей. Может быть, хочешь взглянуть? Ого, как стемнело! Ты не промахнулся с предсказанием грозы.

Поднявшись со стула, я последовал за ним. Мы миновали прихожую и по знакомым ступеням поднялись на третий этаж башни. Джон отворил дверь и пропустил меня в комнату. Необъяснимый ужас снова охватил меня; как ни старался, я не мог определить, что именно вызывает мой страх: я просто боялся!

Как по мановению волшебной палочки, из глубин памяти всплыло забытое имя… леди Стоун, надгробная плита которой со зловещей надписью лишь однажды появилась в моем сне: за тем самым газоном, что сейчас простирался под моими окнами. Однако через минуту беспокойство снова отступило; чего опасаться в комнате, обстановка которой нисколько не изменилась за прошедшие полтора десятилетия?

Хозяйским оком я оглядел стены: практически никаких отличий от виденного раньше. Слева от двери стояла кровать, обок выстроились камин и книжный шкаф. Напротив двери тускло отсвечивали два небольших окна, между ними примостился умывальник. Тумба с полотенцами расположилась у соседней стены. Мои вещи оказались уже распакованы; туалетные принадлежности аккуратно расставлены на полке над умывальником; выглаженная пижама лежала поверх покрывала на кровати.

С удивлением я обнаружил две картины, которых во сне никогда не видел: масляный портрет леди Стоун в полный рост, а также эскиз, изображавший Джека Стоуна таким, каким он приснился мне в последний раз, несколько дней назад. Молодой мужчина, лет тридцати, довольно отталкивающей наружности. Его изображение висело между окнами и через всю комнату смотрело на второй портрет, подвешенный над кроватью.

Я внимательно осмотрел портрет леди Стоун и по мере того, как вглядывался, снова начал ощущать былой страх.

Холст запечатлел ее в последние годы жизни: высохшей, седой, постаревшей. Но помимо очевидной телесной немощи от ее фигуры исходила неведомая живая сила, полная нескрываемой кипящей злобы. Сощуренные узкие глаза глядели насмешливо, губы исказила демоническая усмешка. Зловещей веселостью веяло от ее лица! Руки, сложенные на коленях, казалось, едва сдерживались, чтобы не прищелкнуть пальцами в такт дьявольской сарабанде.

В нижнем левом углу портрета проступала нечеткая надпись. Заинтригованный, я наклонился и с трудом разобрал слова: «Джулия Стоун, кисти Джулии Стоун».

Послышался стук в дверь, и в комнату вошел Джон Клинтон.

— Все в порядке? Ничего не нужно? — поинтересовался он.

— Если ты о мебели, ее здесь даже больше, чем нужно, — ответил я, показывая на портрет.

Клинтон рассмеялся.

— Старушка и впрямь выглядит неважно, — заметил он. — Насколько мне известно, это автопортрет, так что ее не упрекнешь в неточности.

— Тебе не кажется, — спросил я, — есть что-то нечеловеческое в ее лице? Как будто… она одержима дьяволом?

— Хм! — Джон подошел ближе к портрету. — Пожалуй, такому шедевру не место в изголовье кровати. Довольно неприятное соседство, если задуматься о природе ночных кошмаров. Прикажешь вынести?

— Если возможно. И поскорее! — взмолился я.

Джон позвонил слуге. Втроем мы сняли портрет и поставили его на лестничной площадке, лицом к стене.

— Тяжелая старушка, — Джон вытер со лба пот. — Должно быть, что-то лежит у нее на совести.

Меня тоже поразил необычайный вес портрета, и я уже собирался ответить, когда, случайно взглянув на свою руку, заметил, что вся ладонь залита кровью.

— Наверное, поранился о гвоздь, — предположил

— Странно, и у меня, — с удивлением отозвался Джон.

Пока он говорил, слуга достал из кармана платок и вытер свою руку: на ткани явственно выделялись кровавые пятна. Вместе с Джоном мы вернулись в комнату, чтобы смыть кровь, однако ни он, ни я не обнаружили на коже ни малейшей царапины. Повинуясь какому-то невысказанному соглашению, мы не стали обсуждать это странное происшествие, хотя я видел, что Джон не перестает раздумывать о нем.

В саду было душно, в воздухе никакого движения. После ужина стало очевидным приближение грозы. Гости расположились за чаем в аллее, окаймлявшей лужайку. Джон и я присоединились к ним. Плотные тучи заволокли звезды и месяц, небо нахмурилось. Компания за столом постепенно редела: женщины удалились в свои комнаты, мужчины перешли в курительную и бильярдную. В саду оставались только мы вдвоем. Весь вечер меня не покидало ощущение, что его изводит какая-то мысль, однако лишь теперь он решился открыть ее.

— Помнишь слугу, который помогал нам снимать портрет? Я спросил, как он поранился, но он говорит, что промыл руку и не нашел никакой царапины. Откуда тогда кровь?

Не желая — особенно перед сном — возвращаться к разговору, который будил в моем сердце беспричинную тревогу, я попытался переменить тему.

— Не знаю, — я беспечно отмахнулся. — После того как леди Стоун покинула комнату, меня мало беспокоит остальное.

Джон поднялся.

— Все же довольно странно… — пробормотал он задумчиво, повернулся к дому и замер. — Смотри! Еще одна загадка!

Его пес, ирландский терьер, выбежал из дома и остановился в приоткрытых дверях. Светлая полоса от лампы в прихожей протянулась через газон до ворот, выхватывая из темноты пышную зелень и ореховые деревья за оградой. Вздыбив на загривке шерсть, пес яростно рычал, ощерив зубы, на невидимого врага. Не обращая внимания на окрик хозяина, он пружинисто подскочил к решетке ворот, всем своим видом выказывая беспокойство, вглядываясь в темноту и продолжая ворчать. Внезапно отвага покинула его, и он, прижав уши, попятился назад от ограды.

— Такое происходит с ним несколько раз в день, — заметил Джон. — Как будто он что-то чувствует за оградой.

Я подошел к воротам и посмотрел сквозь прутья решетки; что-то зашуршало в траве, и до моего слуха донесся звук, напоминающий мурлыканье. Горящая спичка осветила пушистого персидского кота, осторожно ступающего ко мне, с хвостом, задранным наподобие полкового знамени. Время от времени кот валился на спину и перекатывался в траве, играя; глаза его полыхали фосфоресцирующим блеском.

— Сдается мне, что у твоей загадки довольно простое объяснение, — пошутил я. — Если только в этого красавца не вселилась душа ведьмы.

— Дариуш часто сюда приходит, — отвечал Джон, — но это не объяснение, потому что Тоби с ним дружит. Загадка в том, что за причина влечет за ограду кота и одновременно вызывает страх у собаки? Что он тут ищет?

Это замечание напомнило мне жутковатую подробность из моих снов: в том самом месте, где кружил кот, обычно стоял белый надгробный камень со зловещей надписью. Но не успел я открыть рот, чтобы сказать об этом Джону, как внезапно хлынул дождь. Кот прыгнул между прутьями и потрусил к дому. Через минуту он уже сидел на крыльце, всматриваясь в темноту; когда Джон отпихнул его, чтобы закрыть дверь, Дариуш зацепил его лапой.

Теперь, когда портрет леди Стоун стоял возле стены на лестнице, комната перестала внушать мне страх, а происшествие с кровью на руках и странное поведение животных не вызывали у меня ничего, кроме любопытства. Укладываясь в постель, я бросил последний взгляд на темный квадрат в изголовье, заметно выделявшийся на фоне поблекших от времени обоев. Потом потушил свечу и моментально заснул.

Внезапное пробуждение наполнило мое сердце прежними страхами. Я сел на кровати и оглядел комнату, которой так боялся в своих снах. Над домом прогремел громовой раскат, но только ли вспышка молнии была причиной моего пробуждения? Странное ощущение чужого присутствия заставило меня поднять руки, словно в попытке защититься. Кончики пальцев коснулись края портретной рамы над изголовьем…

Опрокинув ночной столик, я вскочил с постели: часы, свеча и коробок со спичками разлетелись по комнате. Треск молнии разорвал мрачные тучи, и в мертвенном отблеске я увидел портрет леди Стоун на прежнем месте. В изножье постели застыла женская фигура в белом облегающем платье, перепачканном комьями земли и грязью. Наклонив голову, она не отрываясь смотрела на меня, иузнал лицо с портрета!

Снова наступила темнота.

Рокот грома затих, и в гробовой тишине до меня донесся легкий шелест; ноздри с отвращением уловили смрад трупного разложения. Сухая рука дотронулась до моего плеча, над ухом послышалось неровное, тяжелое дыхание. Лишенное плоти и крови существо приближалось, и все мои чувства восставали против его близости. Знакомый голос прошептал:

— Знала, что ты придешь сюда, в комнату в башне! Долго ждала тебя… Этой ночью мы будем пировать и веселиться!

Тяжелое дыхание коснулось моей шеи, и страх, парализовавший меня, уступил место инстинкту самосохранения; с силой выбросив вперед кулаки, я устремился к двери. Не оглядываясь, я в несколько прыжков вылетел в коридор и треском захлопнул за собой дверь. Уже на ступеньках лестницы услышал, как из своей комнаты этажом ниже выходит Джон. Через минуту он поднялся наверх, с фонарем в руке.

— Что случилось? — воскликнул он изумленно. — На тебя обвалилась стена? Такой грохот… Господи, у тебя кровь на плече!

Впоследствии он рассказывал, что я был бледен как полотно, пошатывался, а на плече виднелся отпечаток окровавленной ладони.

— Там, там… — бормотал я, показывая на комнату. — Она вернулась, ты понимаешь? И портрет снова на стене, на том же самом месте…

— Привидение, — снисходительно усмехнулся он, отодвинул меня в сторону и открыл дверь. стоял словно парализованный, не имея силы остановить его или пойти вместе с ним.

— Ну и запах! — Он потянул носом воздух и исчез в темноте, однако тут же выскочил обратно побледневший. — Портрет снова висит… На полу… на полу что-то жуткое… из гроба, перепачканное землей… Идем вниз, быстрее!

Меня била нервическая дрожь, к горлу подкатывала тошнота: сам не знаю, как смог сойти вниз по ступеням. Джон поддерживал меня, бросая беспокойные взгляды назад. Мы вошли в его комнату на втором этаже, и там я пересказал ему всю историю своих снов — такой, какой описал ее в этом рассказе.

Осталось добавить немного. Вероятно, многие из читателей слышали о загадочном происшествии на кладбище в Паули, когда несколько лет назад там трижды пытались похоронить останки женщины, совершившей самоубийство. Каждый раз гроб оказывался выброшенным из могилы при невыясненных обстоятельствах. В конце концов, чтобы избежать толков и пересудов вокруг этих событий, было решено тайно захоронить самоубийцу на освященной земле. Тело погребли вблизи чугунных ворот старого церковного кладбища, за стеной, огораживающей сад с домом, в котором когда-то жила эта женщина. Свое преступление она совершила в одной из комнат в башне, и звали ее… Джулия Стоун.

Однако и на новом месте ее душа не обрела покоя, ибо останки снова обнаружили выброшенными из могилы, между тем как извлеченный из земли гроб оказался полон свежей крови.