"Чисто случайно" - читать интересную книгу автора (Камерон Джереми)

Глава семнадцатая

Зал «Эскот-Сюит» кишмя кишел легавыми.

В два часа дня кутерьма была как на съемочной площадке. На улице не было ни души. Ни одного коппера в мундире, ни одной полицейской «панды» с цветомузыкой — ничего настораживающего. Легавые подъезжали поодиночке и так мирненько, будто собрались покормить призовую собаку или помыть полы в сортире. Тачки аккуратненько уводили на стоянку. Внутри же творилось то самое, что на стадионе «Уэмбли» за тридцать секунд до появления Мадонны.

Мужики в футболках и джинсах валялись по углам с отвертками. Техники в белых халатах и с кисточками сыпали порошок для отпечатков, готовились брать пробы на ДНК, собирать преступные слюни, сопли, сперму и еще хрен знает чего, а потом решать, чьи они — твои, твоего прадедушки, а может, Джека Потрошителя. Рослые девицы в очках прихлебывали чай из фляжек, фотографировали пустые комнаты, и от этого хрен знает почему были до усрачки счастливы. Важные чины из Скотленд-Ярда в пиджачках и шляпах стояли кучкой и хрюкали. Простые работяги всегда без ума рады, когда приключается особое расследование, а то, что на этот раз в деле было замешано высокое начальство, сделало его еще особее. Кроме этого хрюканья, в коридорах было тихо. Казалось, тот, кто попадает в Ярд, сразу же разучается говорить, и никогда уже больше не напьется до чертиков и не съест в «Тандури» настоящего карри, как большинство копперов — будет вечно хрюкать да мычать и грызть свой «Кит-Кат». Положение обязывает.

Ти-Ти был как боров в навозной жиже. С одной стороны, он был счастлив, и ему страсть как хотелось в ней поваляться, но при этом он нервничал, понимая, что подними он чуть повыше свой пятачок, и егораздавят, как клопа. Он понимал, что тут ему на смену пришли парни, получавшие на накладные расходы куда больше, чем он, парни, которых приглашали в масоны и которые катались за своими подопечными в Малагу и обратно. Парни, у которых была служебная машина и личный шофер, парни, которые привыкли читать «Таймс», развалившись на кожаном сиденье. Серьезные парни в коричневых ботинках.

Были там и снайперы. Тощие бледные типы в камуфляже залегли на окрестных крышах. Может, приняли наш Уолтемстоу за джунгли. Они принесли с собой сэндвичи, кофе и маленькие чемоданчики. Казалось, они знали что-то, чего я не знал; может, ждали, что мэриха будет отстреливаться.

В общем, дым коромыслом стоял.

Началось все в понедельник утром. Ти-Ти просто не знал, что делать дальше, и сделал то, что знал, — поговорил со старшим инспектором ДУРа в Чингфорде (при этом трясся, как бы тот сам не оказался в сговоре со злодеями). По счастливой случайности, тот оказался честным, звали его Фэрроу. Никогда не лебезил перед начальством, не заискивал перед шишками из Ярда.

Потом оттуда явились еще легавые и принялись разговаривать с Ти-Ти и Джорджем, и той Карен Мохаммед, — ко мне тоже, между прочим, приехали вынюхивать. Стражи порядка, типа, я от них просто балдею. Потащили Ти-Ти, Джорджа и Карен в Лондон и устроили им допрос в комнате с голыми стенами и (как рассказывал Джордж) даже чаем не напоили. После приехали ко мне, и мы мило пообщались. На этот раз они даже позвонили — я-то привык, что порядок выламывает дверь. Прямо жалость берет. Они вламываются, а после тебе звонит инспектор и предлагает деньги на новую. Считается, что они типа потому так заявляются, чтобы ты не успел спустить в унитаз наркотики или чего там еще у тебя есть, но по мне так больше похоже на то, что им просто нравится приемчики показывать. А после — новая дверь, и лады.

Так что мы пообщались, назадавали они мне кучу вопросов — типа вежливо. Потом то же самое — с Дином, Рамизом, Элвисом, Полеттой и Шэрон, — и так же вежливенько.

Еще бы — посчитали нас за членов общества. Но и то иногда казалось, будто мы, может, улицу перешли в неположенном месте или, может, зайцем решили проехать. Приемчики они, правда, на нас не отрабатывали. Короче, неприкосновенности не обещали, но и не наседали особенно.

Джордж сказал, что они даже министров к этому делу привлекли. Ну и придумали план касательно четверга и собачьего стадиона — точь-в-точь такой, как мы им с самого начала и говорили.

Джордж — перед тем, как идти домой чай пить, осмотрел стадион. Вообще-то Джорджу было плевать, что кругом творится, главное, к чаю быть дома, не то нагоняй схлопочешь.

Естественно, что мы им были больше не нужны. Таким серьезным парням такая шелупонь ни к чему. Только я заявился в одиннадцать часов, когда там было тихо, как в морге. В два там уже был стадион «Уэмбли», и выгонять меня они не стали. Ти-Ти буркнул что-то, поворчали, но выгнать не выгнали. Кое-кого из наших знакомцев они до поры до времени подальше держали. Армитеджа срочно вызвали в Лондон, Тиара Магиннеса — в издательство, Аннабель Хиггс была где-то по своему начальству, а еще кое-кого тоже услали куда-то. Мики, по слухам, был в Виппс-Кроссе, проходил курс интенсивной терапии и, хочется верить, сильно при этом мучился. В общем и целом, Старина Билл надеялся на лучшее, то есть на авось. Но стадион охраняли так, что ни одна муха не пролетит.

Стадионное начальство сотрудничать согласилось сразу же. Не то, чтобы им так уж хотелось, но два десятка легавых — аргумент железный. Аккуратный такой, чистенький зальчик на стадионе, куда ходили семьями и денежки отдавали немалые. Все, что они знали о четвергах, это что какой-то тип арендовал «Эскот» для некой компании. Зачем — они не вникали: как-никак первые лица округа и с тугими кошельками.

«Эскот» сдавался минимум на двадцать пять персон по двадцать пять фунтов с носа. Если, скажем, вы зазывали десять гостей, платить все равно приходилось как за двадцать пять. Наши приятели обычно сходились человек по пятнадцать. Собирались в хорошее время, ели от пуза, потом официантки за ними убирали, и пока начинался забег, они чего-то там обсуждали. Не иначе, то, как на следующей неделе наш округ прославить. Потом, под конец забега, смотрели на собачек, иногда даже ставки ставили.

А сегодня их здесь ждал Старина Билл.

Я уже сказал, что они были не в восторге, что и мы тоже здесь, да только не прогоняли. Мои кореша подвалили позже, когда начали собираться желающие поставить на собачку, — на случай, если вдруг легавые сами не управятся. В конце концов, у нас тоже был свой интерес — эти сволочи хотели прописать нас на тот свет. Занятно поглядеть, как у нас работает правосудие.

После того воскресенья, когда мы закончили свое расследование, а Старина Билл взялся за свое, в районе стало тихо-тихо, словно после грандиозной разборки. Работать стало совсем невозможно. Попробуй включить зажигание, и можешь не сомневаться, что пол-Скотленд-Ярда уже засняло тебя на камеру. Всего лишь сунься в чужую тачку, и вокруг тебя от фотовспышек светло, как днем. Никогда еще не бывало у нас столько коммунальщиков, дворников и дорожных рабочих, толкущихся вдоль дороги и ровно ни хрена не делающих. Вот только все они были на одно лицо и все как один похожи на инструкторов по карате. Тариф за парковку взвинтили вдвое, и в два раза стало больше жалоб и возмущенных писем в «Гардиан» насчет непонятных поборов и штрафов без квитанции. И все на виду.

Так или иначе, а вычислить, кто с кем связан — они вычислили. Картинка, как мы потом слышали, получилась внушительная; всех под один монастырь подвели.

Когда уж ты прочухал, в чем соль, большого ума, чтоб до конца дело довести, не надо. Даже легавые с этим справились. Мики поставлял рабочую силу, в четверг они намечали план и исполнителей. Почты, склады, крышевание, торговля, массаж, доля от аренды, тачки, даже несчастные эвакуаторы автомобильного хлама — во всем этом крутились немаленькие бабки, и они их контролировали. Не выпускали за пределы округа. Бухгалтерия у них была налажена — не придерешься. Все чинно-благородно.

Да, и иногда приходилось кого-нибудь слегка поучить. Они плевать хотели, если ты стащишь в супермаркете батончик «Марса», но терпеть не могли, если ты хоть немного заступил на их делянку — боялись потерять влияние. Один шаг — и ты получал словесное предупреждение, на первый раз все списывали на незнание правил. Второй — и можно было на всю жизнь остаться калекой.

Гребаный сержант Грант знал слишком много, и это его погубило.

И никто не донес на них. Каждый дорожил своей шкурой. Округ был полностью под их контролем.

Был.

Легавые понимали, что к четвергу все приготовления нужно закончить. Проследить, кто с кем и когда, наладить прослушку. Ну и — на всякий случай, чтоб они больно долго не раскачивались — в среду мы им малость подмогли, намяли бока Мики. Просто чтоб его дружкам было о чем на другой день базарить.

Если подумать, то, как все это было «предотвращение совершения преступления», нас могли бы даже и наградить. Помогли, мол, Старине Биллу водворить в Уолтемстоу Закон и Порядок — чтобы можно было снова мирно тырить тачки, прямо как в старые добрые времена. Это я не про себя, конечно, я-то обещал Норин, что брошу это занятие.

Вечером пришел домой, принял душ, чашку чая выпил. Сторожа мои сегодня снова на месте были. Прилег на кровать и пару минуток подумал. Прикинул, что и как. Боюсь? Еще как, блин, боюсь, вот-вот в штаны наложу.

Проглотил кусок тоста и обратно на стадион — чтоб не опоздать к представлению.

Вниз по Хоу-стрит к колокольне, вверх по Чингфорд-роуд и через эстакаду. Ехал я медленно. Стадион было видно издалека — весь в лампочках; может, как раз для того, чтоб работяги, добирающиеся до дому по Северной Кольцевой, сказали: «Ух ты! Чего это там?» и потянулись, как мошки на свет. Вовсю пылал огнями и «Чарли Чан» — любимое место сборища рейверов. Парковка напротив стадиона стала заполняться тачками, микроавтобусами, народ перебирался через оживленную трассу. Из Эссекса, должно, понаехали — не привыкли к здешнему движению. Не перебегают, а идут себе вразвалочку, никакой спешки. Скоро уже собачки побегут, так что ать-два не зевай и не высовывайся. Я не торопясь зашел внутрь.

Я остерегся торопиться еще и потому, что в штанину у меня было засунуто что-то, что после могло пригодиться. Маленький сувенир, который я привез с Ямайки — выменял в деревне на пару треников. Длинное, закругленное, светлое лезвие. Мачете. Я хранил его завернутым в тряпку. Странно, но ребята у металлодетектора в аэропорту не обратили на него никакого внимания. Может, посчитали за перочинный ножик.

Из тряпки я его доставать не стал, иначе и порезаться недолго. Только идти теперь приходилось медленно, осторожно. Держи его при себе, браток, никогда не знаешь, где придется срубить пару бананов.

Заплатил за вход, получил программку и осторожно прошел на главную трибуну. Решил пройти через бар-ресторан «Укромный уголок», вроде как потихоньку внедриться. Поднялся по эскалатору и затесался в толпу.

Уж и не знаю, откуда здесь такая компания. Своих, из Уолтемстоу или Чингфорда, не видать. Бабы все как на подбор блондинки. Мужики все в теле, ни одного тощего. Турок — раз-два и обчелся, других азиатов нет, и совсем нет черных. Едят и пьют в свое удовольствие. Нажрутся и давай заполнять карточки в тотализатор. Не самая лучшая подготовка, судя по тому, что я слыхал, ну да они о том, что я слыхал, чаще всего и понятия не имели. Ну вот, начали делать ставки. Кое-кто изучает список участников. Пустая трата времени. Если хозяева захотят, чтоб собака не пришла первой, ей просто добавят в миску с «Чаппи» малость ларгактила. Все. Никакого азарта, спокойная ручная псина. Многие, правда, так налакались, что уже не заглядывают в список, вообще никуда не заглядывают и ставят просто от балды, может, на номер своего дома.

Из динамиков льется милая музычка. Бадди Холли, Нил Сидака — еще бабушки наши слушали. На стадионе людей полно, всех возрастов, но против бабкиной музыки никто не возражает. Вот чудаки. Качают в такт башкой — типа балдеют, а запусти им сейчас пятерню в карман — не заметят.

Выпил кофейку и пошел в другой бар. Не будем торопиться, «Эскот-Сюит» подождет. Там сейчас микины дружки небось только о нем и говорят. Постоял в уголке, позырил на забег. Смотреть в зеркало, как у тебя борода растет — и то интереснее.

В фаворитах, похоже, числилась псина под номером три. «Ну давай, Третий, Третий, Третий!» — надрывалась рядом блондиночка. Похоже, не только думала, что собака ее через стекло услышит, но и не сомневалась, что та знает свой номер. Но псина пришла-таки последняя — нажралась, наверное, ларгактила. Блондиночка сразу посмурнела и решила залить тоску «Спуманте».

Я вышел наружу. Половина Уолтемстоу и Чингфорда работала на собачьем стадионе. Половина моего школьного класса за барной стойкой или с подносом, и все окликают: «Эй, Ники!», «Как дела, Ники?» Но никого из наших почему-то не взяли работать с наличкой или в кассах тотализатора, почему — непонятно. Я вышел наружу, на воздух — постоять, посмотреть. Там увидел Ти-Ти — наверное, толчется на стратегической позиции.

Смотрелся он как всегда — как долбаный раздолбай из ДУРа. И разговаривал соответственно. «А ты тут какого хрена ошиваешься? — спрашивает. — Ты ж, вроде, домой пошел».

Я позвонил Шэрон по мобильнику. Она была за оградой, я запретил ей соваться внутрь.

— Все для вас, — отвечает. По-другому она теперь отвечать разучилась.

— Ну, чего там? — говорю.

— Все типа по плану, Ники. Заезжают. Видела трех или четырех с фоток, что ты показывал.

— Какого хера ты тут? — долдонит Ти-Ти.

— Да так, хожу себе, гляжу, Ти-Ти, поглядываю, никому не мешаю, старичок. Хочу убедиться, что Старина Билл знает, как справиться с ситуевиной.

— А ну прекрати совать свой сопливый нос в это дело, шмакодявка. Это полномасштабная операция, которая проводится сотрудниками полиции по всем уставным правилам. Вы нам тут больше не нужны, понял?

— Да понял, понял. Только если б эти ваши сотрудники хоть на что-нибудь годились, арестов да приводов за мной было бы побольше. И вообще, резерв никому не в тягость.

На это он не нашел чего возразить. Понимает, наверное, что без нас в этом деле они бы в полном дерьме оказались. Но тут его воки-токи запикал, и он забазарил с «Орлом» и «Соколом». У нас, мол, все готово. Сейчас, дескать, начнется. Субъект выдвигается на объект.

Восемь часов. Снаружи носятся гоночные псы, зрители вопят и чавкают. На то, что там в «Эскот-Свит», им глубоко наплевать. А там уже все они собрались и двери изнутри закрыли. Шэрон назвала мне тех, кого видела на подходе. Я тоже признал одного-двух, а Джимми и Дин еще парочку. Даже Ти-Ти бормотнул пару-тройку имен. Им было о чем поговорить, и когда они схавали свою жрачку, официантки ушли, а эти наливали себе сами бухло и разговоры свои вовсю разговаривали.

А подслушка вовсю подслушивала. Звук шел сперва в Чингфордский ДУР, а оттуда прямиком в Скотленд-Ярд.

Там были Армитедж и Хиггс, и Тиар Магиннес. Там был Парвиз-Хан — председатель Совета, и мэриха Мэри Лентон, и Дон Трухильо из социальных служб. Там были Кевин МакУиртер из универмага «Сейнсбери», и Дейв Кент из жилстройкомиссии, и Элфи Берман, подрядчик. Там были Дерек Норрис из клуба «Ориент» и Дэвид Сондерс из Вестминстер-банка, и преподобный Стоквуд из собора. Еще парочка адвокатов — Донован МакКлер и Терри Эйнсли — оба шишки в своих конторах, а еще Морин Смитсон из отдела образования и Гэри Даун, начфин. От судейских — Пол Мэннинг, важный клерк из присутствия, и Энджела Ферли, типа главный судья. Все у них было схвачено. В этот вечер их оказалось восемнадцать — это не все, значит, кому-то сегодня здорово повезло. Кого точно не было, так это Мики Казинса, видать, вирус какой подцепил, бедолага.

Какое-то время я прохаживался перед «Эскотом» — искал, как проще протыриться внутрь. Не хотелось пропускать финал. К тому же, не хотелось упустить возможность посмотреть, как полетит вверх тормашками чиф-супер Армитедж. Я опять запросто втерся в гуляющую толпу, прошел немножко с ними, потом осторожненько обогнул угол и нашел дверь. Она была незаперта.

Я поднялся по лесенке и пошел по коридору. Никто меня не останавливал: в это время все либо глазеют на собак, либо обжираются в барах. Все, кроме восемнадцати ублюдков в «Эскоте» и примерно тысячи легавых в коридорах, подвалах и на чердаках, слушавших, о чем базарят эти ублюдки.

А послушать их было интересно. Ти-Ти после говорил мне, что информация хлестала как из шланга — достаточно, чтобы сразу отправить их под конвоем в отделение. Рекой текли рассказы о тачках, покражах и ограблениях — и планы, планы, планы. Рассказы о Мики Казинсе. Может, они и собирались отправить ему в больницу цветочки, но вряд ли ему бы стало от этого легче.

Я осторожно пробирался по коридору. Вдруг меня чуть удар не хватил. Уэйн Сэпсфорд не захотел пропустить представление, старина Уэйн. Пусть бы его, да вот незадача — стоило Уэйну чихнуть, выкинуть коробку от сигарет или хоть подумать о том, чтобы стырить тачку, как он тут же попадал в тюрягу. За свою жизнь Уэйн угнал не меньше тысячи тачек, и за половину из них исправно попадал в тюрягу. Он был ходячее недоразумение — и уж точно не тот парень, которого ты пожелал бы иметь рядом в трудную минуту.

— Уэйн, какого хрена? — прошипел я.

— Пришел предложить тебе свою помощь.

— Да я бы лучше свою бабку позвал. Ее и то сложнее отколошматить, чем тебя. Ты ведь даже на краже собак попадался. Да тебе стоит только пернуть, как тебя тут же заметут.

— Да брось, Ники, то дело прошлое.

Спорить с ним не было времени, и мы двинулись дальше.

И тут они поперли.

Только мы подобрались ко входу в «Эскот-Сюит», как увидели двух парней в пиджаках и трех — в брониках. Как раз вовремя: сейчас они пойдут внутрь. Вот так они стояли перед дверью моей мамаши за секунду до того, как выбить ее ногой. Бах. Человек двадцать-тридцать легавых ринулись внутрь, прямо как в цирке. Вот только комнатка та была маленькая — всего на двадцать пять едоков, не считая обслуги. Внезапно там оказалось еще тридцать штук легавых. Крики. Переполох.

Они не мешкали. Приемчики те же, что используют, когда грабят банк: орут, шумят, матерятся, страху нагоняют. Вряд ли, конечно, они там тренировались, а только все было как положено. Прочесывали помещения, переворачивали столы, выковыривали из-под столов этих говноедов. Они так активно махали руками-ногами, что говноеды даже не успели заметить, есть ли у них пушки. Пушки, конечно, были, только спрятанные. Теперь легавые стояли с видом победителей.

Говноеды прямо застыли на месте. Их словно током прошибло. Раззявленные рты, застывшие на полпути стаканы. Кто-то от страха вскрикнул.

Потом наступило молчание. Тоже часть сценария. Я бочком протиснулся в дверь. В тишине зазвучал голос. Толстый, как бегемот, мужик, звать Миллер (костюмчик классный, а рожа вся в угрях) встал посреди комнаты и заорал:

— А ну слушать сюда все! Сперва ты, Артур Джон Армитедж…

По всему видать, он уже собрался арестовывать и зачитывать права. Вот только ничего у него не вышло.

Армитедж заметил меня.

Так это все было завязано на мне? Я прятался в углу и даже не думал высовываться. Полсотни народу в комнате, и он заметил именно меня, хоть я сидел тихо-тихо, как мышка. Похоже, события опять складывались не в мою пользу. И я был к этому не готов. А может, и готов.

— Эй, ты, Беркетт, — крикнул он, как тогда, на Ямайке.

И сорвался с места.

Маленькая комната, и он несется прямо на меня. Для такого жирняги мчался он невероятно резво.

Полна комната легавых, и все будто к полу приросли. Перевернутые столы тоже упрощали дело. Вдобавок он еще подхватил с полу нож. Видно было, что он понял, что это конец, и раз уж он все равно по уши в дерьме, то хоть бы отыграться напоследок. А может, он и вовсе ничего не понимал, а просто его гнала собственная ярость.

Так или иначе, он несся на меня. Какой-то коппер-молокосос, не иначе кадет, попробовал его придержать, но как он был слишком мелкий, Армитедж смел его одной рукой, даже не останавливаясь. Его клешни тянулись к моему горлу, в одной из них был нож.

Я застыл.

Он приближался с диким ревом.

Я подумал о том голосе, я вспомнил этот Голос — и шрам на щеке у Норин. И еще я подумал о страхе и боли, которые она получила от рук этого негодяя.

И я поднял мачете и перерезал ему глотку.

Один взмах — и нате пожалуйста. Большущий разрез через все горло. Так хряснул, что у меня аж рука задрожала. Оттолкнул его; он стоял, шатался, схватился руками за горло, в одной — нож; можно было подумать, это он себе горло перерезал. Он рычал и хрипел, хрипел и рычал, а потом уж просто хрипел. Выпученные глаза уставились на меня с такой злобой, будто передо мной был сам дьявол. Так продолжалось четыре или пять секунд, длинных-предлинных. Потом он начал падать. Кровь брызнула фонтаном и залила стену рядом с дверью. Падая, он сбил с ног Уэйна Сэпсфорда и свалился прямо на него; так что малыша Уэйна даже видно не стало. Две-три секунды, и этот шпендрик весь скрылся под кровавой подливкой.

А я стоял там, сжимая в руке мачете. Полсотни свидетелей стояли и пялились на меня. Полсотни долбаных свидетелей.

— Это чистая случайность, — сказал я. И добавил: — Только не это.

Лучше б я сдох. Меня затрясло. Только не это, только не сейчас. Я хотел жить в своей квартире, спать с Норин, гулять по Хай-стрит и спрашивать своих корешей, как у них дела. Я не хотел убивать чиф-суперинтендентов. Я вообще никого не хотел убивать. Я больше не хотел под арест, я не хотел видеть по ночам кошмары. Я хотел, чтоб все было хорошо. И я обещал Норин исправиться и бросить воровать.

Правда и то, что Армитедж сам напросился. Он получил свое.

И у меня есть полсотни свидетелей. С одной стороны, конечно, его убил я. С другой стороны, любой подтвердит, что я защищался. Как ни посмотри, это и впрямь чистая случайность.

Он лежал на Уэйне, и Уэйн даже не шевелился, его всего залила кровь, он просто обалдел от ужаса. Потом они стали оказывать первую помощь, вызвали неотложку, но это все была показуха. Сколько не вызывай неотложек, Армитеджу они уже не помогут.

Потом они принялись удостоверять личности и арестовывать.

Никто из ублюдков больше не издал ни звука, не иначе боялись, что я и их порешу. Всех удостоверили, всех арестовали, всё тихо-мирно.

Потом они принялись за меня. Сперва поставили у меня за спиной человечка — чтоб я, типа, за пивом не побежал. Потом поднесли мне стул, а потом — вы только подумайте! — какая-то девчушка из полицейской обслуги налила мне из своей фляжки чашку чая. И все это они делали молча.

Первое, что они мне все-таки сказали, это что я арестован.

Может, конечно, это только до выяснения обстоятельств. Выяснят — отпустят, хоть на поруки. Изменят, там, меру пресечения или вовсе обвинение снимут. В конце-то концов, у меня полсотни свидетелей, из них больше половины — легавые. А у Армитеджа свидетелей ноль. И слепому ясно: это — чистая случайность, я даже толком не понял, как оно получилось.

Вот дерьмо. Опять всё сначала.