"Адепт и гадалка" - читать интересную книгу автора (Сергеев Сергей Викторович)

Глава 14

Связи делают деньги, а деньги меняют связи. Связи с совестью, с нравственностью. Вот он круговорот взлётов и падений, всё как в природе, чтобы упасть на землю, нужно сначала подняться над ней.

Ухваткину неожиданно захотелось наверх, во власть. Он слушал "плач Ярославны" в исполнении Помпея, и ему снова пришла мысль поменять своё амплуа, но теперь не частично, а полностью.

Помпей досиживал последний месяц в кресле мэра, уже назначены выборы в городскую думу на март, и депутаты из своего состава назначат нового главу города. Помпееву предложили не участвовать в выборах, отсидеться годок другой в тени, а потом его опять поднимут. "Или закопают, — подумал про себя Алексей, — что более вероятно".

— Что у них на Западе — полная свобода от морали и нравственности. Что в Америке? Культ Свободы и Демократии задавил саму Свободу и Демократию, — ругал заграницу захмелевший Помпей в офисе Ухваткина, разливая очередную бутылку водки по рюмкам.

Он со своим помощником завалился в офис к Ухваткину во второй половине дня, чтобы излить душу. Изливание продолжалось больше четырёх часов. "Хорошо Помпею, есть, кому поплакаться, а мне и поделиться не с кем", — размышлял Алексей, наблюдая как его зам, закуривая сигарету, обнимал другой рукой Помпея.

В стихийно возникшей пьянке был один положительный момент, Ухваткину сделалось откровение: в этой суровой жизни он не имел друзей, настоящих друзей. Ему некому было пожалиться, кроме матери, конечно. Ко всему прочему, у него не было преданных соратников по бизнесу. Он знал, помани их длинным рублём, и они все его бросят и забудут, поэтому ему срочно нужно найти, как там говорят на Западе, промоушен.

Весь вопрос состоял в цене, способен ли он дать ту цену, которую запросят? "Чем я интересен? Что я могу предложить такое, чего нет у других? Доля в фирме? Права на участки? Да их и так отнимут, если захотят. Думай голова, думай — шапка будет".

— Алексей, ну ты где витаешь, иди к нам, — позвал его Помпей, держа в руке полную рюмку водки, — выпьем за нас, за нашу дружбу.

Ухваткин отлип от книжного шкафа и приблизился к столу для заседаний. Он сдвинул в сторону дымящуюся пепельницу, взял наполненную рюмку и потянул её рукой в сторону троицы, чтобы в очередной раз чокнуться с ними.

— Вот это другое дело, вот это другой разговор, — бормотал Помпей, стукая рюмкой о другие рюмки и выплескивая содержимое на лакированное покрытие стола.

Они выпили по инерции без надобности, просто так, не ощущая уже ни вкуса, ни крепости водки. Его зам, Евгений Иванович, начал закусывать, подцепив вилкой кусочек нарезки с тарелки. Помпей захрустел корнишоном, достав его прямо голой рукой из банки. Ухваткин закусил сыром, а помощник Помпея, Игорь Селедков, запил соком.

— Пора заканчивать, — неожиданно изрёк Помпей почти трезвым голосом, — а то водка уже как вода. Он встал и посмотрел на Игоря.

— Машину, Владимир Петрович? — понял его взгляд помощник. Шеф молча кивнул в ответ. Игорь поднялся и удалился организовывать транспорт. Ухваткин переглянулся с Евгением и произнёс:

— Домой?

— Не угадал, проветриться, — ответил Помпеев, — поднакурили тут, да и скучно.

"Не провожай", — твёрдо и сердито отчеканил Помпеев и направился к двери. "Полине Сергеевне от меня привет", — вслед уходящему мэру почти прокричал Ухваткин. "Угу, обязательно", — буркнул тот, уже выходя из кабинета.

Алексей подошёл к столу и хотел позвонить матери. Он взялся за трубку телефона и готов был уже снять её, но перед этим посмотрел на часы и передумал. Было уже половина десятого, ни туда, ни сюда. Он уселся в своё кресло, кресло руководителя. Возможно, после отставки Помпеева придётся им поделиться. Он представил это, и ему снова стало нехорошо.

Планы рушились, а неприятности не рассасывались, чёрная полоса затянулась. В чём причина, он не знал, а когда не знаешь — трудно противостоять негативу. Его не так расстраивала затяжка оформления земли на Сакко и Ванцетти, сколько утрата диска. Интуитивно, где-то внутри, он чувствовал холод и тревогу. Милиция опросила жителей обоих домов, результат — ноль. Никаких намёков, никаких зацепок. Только советы. "Блин, кем были, тем и остались, советская милиция — советы раздают", — усмехнулся он занятной тавтологии в своих размышлениях.

Ему ничего не оставалось, как воспользоваться их советами. Объявление с обещанием достойного вознаграждения нашедшему диск уже два дня отсвечивало у подъездов домов. Ни одного звонка. Второе, обратиться к смотрящему района за помощью, находилось в стадии обдумывания.

— Алексей Иванович, — прервал его размышления зам, — ну, что разбегаемся? Я тут немного прибрал, остальное завтра секретарша руками уборщицы доведёт до нужного порядка. Он держал в руках два пакета, в одном — пустые бутылки, в другом, наверное, остальной мусор.

— Вы как, сами доберётесь, или вам машину вызвать? — озадаченный задумчивостью Ухваткина продолжал Евгений Иванович, стоя в дверях.

— Сам доберусь, не решил вот, только куда, — наконец выдавил Ухваткин, — Евгений Иванович, вы тут закройте всё, пожалуйста, и под охрану сдайте.

Странное дело, после стольких пустых бутылок и разговора ни о чём, компания расходилась фактически протрезвевшей. Он садился в свой джин и не боялся, что его остановят гаишники и попросят дыхнуть в трубочку. "Смешно", — представил он себе данную ситуацию. Совсем уж пьяный он и сам не позволял себе, а навеселе и даже немного более — святое дело. "Двойной стандарт", — усмехнулся он, вспомнив любимую фразу Помпеева.

Номер его машины, конечно, не был таким, как у простого смертного, но это не главное, он в любой момент мог предъявить удостоверение помощника депутата или позвонить, куда следует. Стёкла, естественно, тоже затонированы в нарушение технических норм, но не сильно, сквозь них ещё что-то просматривалось, и так настоял он сам, ночью всё-таки действительно сложно пользоваться задним ходом, не видно мелких препятствий.

Он без приключений добрался до дома. Оставил машину на стоянке и поднялся в квартиру. Включил почти везде свет и телевизор на полную громкость, но технические средства не осветили его душу и не задавили звуками пустоту там. Кто сказал, что только женщины стонут от одиночества, мужчины тоже иногда готовы выть на луну.

Единственное отличие его от других — это то, что он не бегал от одиночества, а погружался в него. Он не уходил в запой, как многие, не ударялся в разгульное веселье с женщинами, а сидел дома, тосковал и злился. Он в такие дни старался и матери избегать, чтобы своё состояние не передать ей, не навещал и свой загородный дом, там всё напоминало о разрушенной семье.

Он не понимал своего истинного отношения к разводу с бывшей женой. В момент депрессии он часто вспоминал о ней. Иногда ему хотелось, чтобы она вернулась, но затем, почти всегда поразмыслив немного, он вслух злобно произносил: "Сука!" И каждый раз, произнося это слово, точно не мог определить, кому или чему оно предназначалось: бывшей жене, сложившейся ситуации, или так он просто выпускал пар.

Правда, думая о жене, хотелось, чтобы у неё всё было плохо, чтобы не сложились отношения в новой семье, и тогда она позвонит ему, чтобы поплакаться, а он пошлёт её куда подальше. Но плохо было ему, а звонить ей и плакаться, он считал, что это ниже его достоинства. А хотя где оно достоинство, и каково? Он не представлял.

Да и вообще, жизнь свернула на какую-то дорогу, двигаясь по которой не ощущаешь азарта пути. Как говорится по-русски, "опостылело", а ещё сочнее — "обрыдла".

Его же бизнес ему стал не интересен. Он не мог самому себе дать ответ, зачем ему этот отель. "Зачем пыжиться, — думал он, — ведь, всё равно, олигархом не стану, вот если…" Он шагал по комнате, разбрасывая вещи раздеваясь, и почти вслух разговаривал сам с собой.

"Зацепил, кажется, зацепил. А-а, всё-таки есть червячок, будут ему вслед говорить, вон мол, пошёл владелец гостиницы". Понятно дело, на периферии хороший отель — это бзик, ну построят, но пройдёт время, все привыкнут и забудут. "Тогда появится новый бзик, и я в него влезу".

Вдруг его будто ударило током: "Тщеславие?!" Он остановился и замер, это нехорошее шипящее слово оказалось для него лекарством. Нет, он не излечился полностью от своих тревог, но просто ему стало чуть легче. Он увидел, что в комнате светло, что в телевизоре звучит приятная музыка, и в унисон с ней меняются кадры, и он знает, что это называется видеоклипом. Он почувствовал, теперь он знает и другое, что ему делать.

"Точно, уйду в депутаты. Диск — товар, пропажа — повод". Он прошёл в ванную комнату и начал делать то, что делал всегда перед сном, умываться и чистить зубы. В этот раз одиночество излечило его быстро.

Андрей проснулся мягко, словно вывалился из сна, прижался к чему-то, а оно не хотело держать его тяжесть. "Странно, вот почему я не помню снов?" — мысленно спрашивал он себя, лёжа на боку и рассматривая на тёмном экране телевизора в стенке напротив отблески изображений своего и спящей жены.

"Ладно, не помню, так не помню, а что у нас по плану сегодня?" — но тут его память озарилась другим воспоминанием, и его лёгкое утреннее блаженство испарилось. Вот уже третий день, после появления у подъездной двери объявления, он не знал, как ему поступить с диском. Позвонить, просто подбросить или забыть обо всём и ничего не делать?

"Если не знаете, что делать, не делайте ничего, — эфирный афоризм, всплывший в сознании, решил все его сомнения, — действительно, пусть так и будет". Он встал, прикрыв своё место и спину супруги одеялом, и неожиданно ощутил, что утро ему приготовило ещё один сюрприз. "Интересно, что меня ещё ждёт, — общался он сам с собой, чистя зубы, — и в какой области, приятный или нет?"

Он прошёл на кухню и поставил чайник на огонь. До ухода на работу ещё было полно времени. "Зарядку для браслета, — а захотелось скаламбурить, — хвоста…" Нацепил браслет, окинул кухню взглядом, ища предмет, который подойдёт на роль тренажёра. Утвари полно, но двигать почему-то ничего не хотелось.

"А зачем понапрасну беспокоить? В чём смысл? — спрашивал он сам себя и неожиданно уставился на браслет, — а что если…?" Андрей присел на табуретку и начал мысленно прокручивать внешнее кольцо на браслете. Оно бесшумно двигалось, выполняя его волю. Вот совместились треугольная метка с такой же кнопкой, взгляд утопил её в серебристом теле браслета, как иголку в шарике ртути. Ему показалось, что вибрацию он больше слышал, чем осязал.

Чайник засвистел, выпуская пар через чёрный пластмассовый носик.

"Вот так всегда, на самом интересном месте, — слегка расстроился Андрей и раздражённо добавил, обращаясь к чайнику, — помолчи и остынь". Свист прекратился, а пар исчез. Удивлённый Хрусталёв сделал шаг и приблизился к плите, вместо того чтобы выключить газ и погасить горелку, он потрогал никелированный бок чайника. Металл был чуть тёплый.

"Вот он сюрприз — чая сегодня не будет", — озорно подумал Андрей, снял браслет и выключил газ.

Пришла весна. После малоснежной и тёплой зимы все как-то не заметили её прихода. Всем, даже деревьям и кустарникам, думалось, что это просто затянулась зимняя оттепель, почки никак не хотели набухать и раскрываться, боялись повторного обмана как в декабре. А сейчас середина марта, необычайно тепло для такой поры.

Хрусталёву вспомнился прошлогодний март, грязный и мокрый. Он улыбнулся, этот нравился больше. Тротуары открыты, а улицы кажутся шире и от того просторней. Его обогнала и подрезала синяя "шестёрка". Трое молодых бритоголовых юношей упивались скоростной ездой. Он не обратил бы на них внимание, если они не мелькнули перед ним второй раз подряд.

Коротко стриженые под ёжик, угловатые, ещё мальчиковые черепа покачивались в такт движения автомобиля. Старенькая машина, с оторванным молдингом на левой передней двери и выступившими болячками ржавчины на порогах и краях крыльев, двигалась довольно-таки резво.

Сквозь стекло Хрусталёв рассмотрел салон и пассажиров. На заднем сиденье, покрытом белым матерчатым чехлом, полулежал на правом боку один из них. Левой рукой он жестикулировал в воздухе, то ли в такт музыки, то ли что-то рассказывая впереди сидящим. Справа от водителя пассажир в джинсовой куртке постоянно оглядывался назад в открытое окно, видимо снабжал информацией рулевого о помехах в своем секторе, т. к. зеркало заднего обзора было всего только одно слева.

"Где же вы такие вирус-то успели подцепить", — иронично подумал о них Хрусталёв. Вирус автомобильного щегольства поразил современную молодежь. Это они, любители голливудских боевиков, визжа покрышками и сжигая резину на перекрёстах, заставляют пешеходов на тротуарах вздрагивать и оборачиваться. Это они разбивают отцовские новые "Лады" и иномарки в хлам и не жалеют о них. Это они хотят быть крутыми, как в кино, но жизнь не кино, и украшенные траурными венками фонарные столбы напоминают об этом.

Андрей перестроился во второй ряд справа, чтобы не быть эскортом у потенциального чепе. Перед ним было свободное пространство, и он выбрал его, почти поравнявшись с "шестёркой". Весь трёхполосный поток двигался в одном ритме, приблизительно со скоростью семьдесят километров в час.

Впереди поворот и сужение дороги на одну левую полосу. "Шестёрка" вместо того, чтобы замедлиться и пропустить помеху справа, стала резко занимать его ряд, вытесняя его. Чтобы избежать столкновения, Хрусталёв притормозил и обиженно посигналил. Пацаны в машине вздрогнули и засмеялись, а пассажир на заднем сиденье, не оборачиваясь, поднял левую руку с одним средним пальцем, демонстрируя своё пренебрежение к сигналящему.

Благополучно миновали поворот, потеряв скорость, справа разгонялись иномарки одна за другой, не давая ни Хрусталёву, ни впереди идущей "шестёрке" покинуть свой ряд и обойти включившего левый поворот "Бычка". "Куда это он собрался сворачивать?" — недоуменно отслеживал ситуацию Хрусталёв, ведь до светофора ёще далеко.

Тандем иномарок динамично перестроился влево перед грузовичком, освободив для Хрусталёва пространство. Он продвинулся вперёд и поравнялся с "Бычком", дальнейшее движение ограничивалось маршрутным автобусом. Сзади поддавливала иномарка, не давая "шестёрке" перестроиться. "Достали уже всех", — подумал Андрей о мальчишках, наблюдая в зеркало заднего вида их тщетные попытки, добиться от "форда фокуса" уступить им место. Переведя взгляд на пространство перед "Бычком", он усмехнулся, там было свободно до самого перекрёстка, но занять его не было никакой возможности: спереди не позволял совершить опережение автобус, сбоку сам грузовичок.

"Зилок" планомерно набирал скорость и вот уже поравнялся с автобусом, теперь уже Хрусталёв был наравне с "шестёркой". Автобус тоже прибавил, и в таком положении они, ускоряясь, приближались к светофору.

Загорелись стоп-сигналы у автобуса, и все начинали притормаживать, но у "Бычка" ещё полоса была сводной, и его водитель не спешил жать на тормоза. И так они вместе с "шестёркой" провалились вперёд.

"А что, хорошая позиция, убьём двух зайцев одним выстрелом, воспитаем и потренируемся", — Андрей даже слегка вздрогнул от такой мысли, но всё же опустил правую руку в карман пиджака и заставил браслет оседлать запястье.

Тем временем грузовик опередил автобус и приблизился к стоящим автомобилям на перекрёстке, начал торможение. За ним, как по команде, у всей колонны загорелись красные огни.

Машина Хрусталёва почти остановилась, а он продолжал с прежними усилиями тормозить, хотя можно было уже и ослабить давление на педаль тормоза. Он занят был другим. Концентрируюсь, Андрей пытался облегчить "шестёрку", приподнять её немного вверх и ослабить сцепление колёс с асфальтовым покрытием. Ему сначала показалось, что удалось осуществить задуманное, автомобиль слегка качнулся и ослабил давление корпуса на амортизаторы, увеличив пространство между крыльями кузова и колёсами, но дальнейшего подъёма не происходило.

Хрусталёв продолжал своё действие, но сомнение в успехе уже оформилось в лёгкий сквози. Он не собирался слишком концентрироваться, боясь потери полного контроля над своим сознанием. "Бычок" качнулся и встал как вкопанный, и в тот же миг в его заднюю часть ударила шестёрка. Андрей не услышал визга тормозов, а лишь глухой удар столкновения. Брызги мелких стекол фар посыпались на асфальт и дополнили аварию соответствующими звучаниями.

Было такое впечатление, что все с облегчением вздохнули, и наступила полная тишина, в период которой не было слышно, как работают двигатели машин на холостом ходу. Включилась и заморгала аварийная сигнализация у "Бычка", водитель и пассажиры "шестёрки" пребывали в лёгком ступоре. Наконец опомнился тот, кто сидел справа от водителя, он открыл свою дверь, пытаясь выйти из салона на улицу, но его действия были нескоординированными и от того неловкими, потому чувствовалась медлительность и непоследовательность. Но его возня повлияла на водителя, и тот всё-таки пришёл в себя и опередил своего товарища, покинув машину первым и первым начав осмотр последствий аварии.

Последствия не были такими катастрофическими, разбиты обе фары, решётка радиатора, вмятины на крыльях, охлаждающая жидкость не смачивала асфальт под колёсами, значит, радиатор не пострадал.

Подошёл водитель "Бычка" и стал оценивать повреждения своей машины. В этот момент наконец-то остальные пассажиры "шестёрки" покинули салон и с криками: "Ты чё, козёл, ездить не умеешь, кто так тормозит?" — подступили к водителю грузовика.

В светофоре поменялся цвет, автобус начал движение, а за ним и Хрусталёв, проезжая мимо аварии и слыша обрывки фраз ругани, подумал: "Переживёте, наукой будет, возможно впредь по-джентельменски вести себя станете". Но подсознательно он искал другое, сканируя пространство, и вот, когда авария уже осталась позади, а поток набирал ритм и скорость, до него дотянулся тягучий и полный удивления и непонимания кван: "… проверял. Я же тормозил, тормозил, но почему как на льду зимой? Педаль тугая. Точно, "Бычок" — гад, специально зад подставил, пидер!"

Теперь Андрей дивился уже вместе с мальчишками. "Однако воспитания не получилось, более того, процесс регрессировал. Ну, дела!" Ему стало не по себе, не то чтобы совестно, а скорей даже горестно, оттого, что он ощутил себя мальчишкой, в плохом смысле, в смысле не проявил мудрость. "А может, не приобрёл? И возраст неожиданно пришёл один?"

Тем временем дорога совершила ещё один поворот, показался гаишник с радаром. "Знакомая ситуация. Ах, да! Три семёрки в прошлом году, и затем мой семейный отпуск накрылся медным тазом". Он благополучно миновал инспектора, скучающего на обочине и остановился на красный у светофора. "Всё так и не так. Прошлый раз ехидничал с семёрками, в этот раз предотвращал, щёлкая лишь по носу. Всё равно не по-христиански". "Тогда где грань между воспитанием и наказанием? Преподнести маленький урок, синтезируя ситуацию из возможного будущего? Это как квалифицировать? Как заботу о ближнем? Или уже как наказание за неправильное поведение в настоящем?"

Машины покатили, и его "Лада" вместе со всеми. "Тук-тук", — постучалось оно, но это уже не пугало, а наоборот заставляло быть более внимательным. И он слушал, слушал самого себя.

"Новое оружие, сверхмощное, обладающее огромной разрушительной силой. Основным поражающим фактором является голубой огонь, энергия распада. Всё то, что создано искусственно человеком, и не имеет связи с Абсолютом, что не способно вбирать в себя, впитывать и аккумулировать электромагнитные силы вселенной, энергию космоса, распадается на молекулы и атомы, т. к. межмолекулярное и атомное притяжение изымается из их структуры. Распадается металл, текстиль, пластмасса, стекло. Свободная энергия собирается в огромный шар на месте, достигает критической плотности и возвращается обратно туда, откуда пришла. На месте распада объектов образуется новая материя — песок, и поглощает энергию, энергия уходит в песок, кучи песка, горы песка.

Поле боя. Наступают танки, бронетранспортёры, другая техника, солдаты в полной выкладке, авиация. Яркая голубая вспышка, буря. Голубой шар энергии растёт, выбрасывая в разные стороны голубые молнии, и высасывает на многие километры энергию покоя неживой материи. Техника начинает таять, как снег на солнце, обмундирование, оружие и снаряжение военных исчезает, распадается. Солдаты остаются голыми, ну прямо совсем, в том, в чём родила их мать. Они не могут понять, что произошло, осматривают себя и друг друга непонимающими и удивлёнными глазами и руками прикрывают свой срам. Нарастает оглушительный шорох, шар тает, вокруг сыпется песок. Гуманное оружие, направленное на обуздание агрессоров и захватчиков. Оружие защиты и воспитания, но не наказания и возмездия. Умное оружие, нет, скорее мудрое, и мы до него ещё не доросли".

"Однако странные фантазии, — оценил Андрей свои новые мыслеформы, — странные в утопической правильности. А возможно и нет, доктрина сдерживания — доктрина двойного стандарта. Изживём в своём сознании двойной стандарт, и придёт новая доктрина, доктрина воспитания, воспитания веры, любви и чистой правды". От такого анализа ему стало непривычно хорошо, и горечь разочарования, как неприятный осадок от той воспитательной аварии, неожиданно превратилась в тепло, мягко, волна за волной, растекаясь от сердца по всему организму.

Тем временем он покинул Пролетарский район и катил по широкой улице вдоль Волги. В проулках и тупиках, спускавшихся к берегу, между домами и строениями виднелась сама река, ещё скованная льдом, но уже потемневшим и местами покрытым огромными лужами и целыми озёрами живой воды. На их глади весенний ветер играл рябью и тосковал по хорошей волне. "Похоже, скоро загремит, — почувствовав речную свежесть в слегка приоткрытое правое окно, перенёсся в своих размышлениях Хрусталёв, — и я, как всегда, пропущу ледоход".

Действительно, проживая в городе на крупной реке уже более десяти лет, он всего один раз застал это удивительное явление. Каждый раз поражаясь, вот она подо льдом и подо льдом, и вдруг — открытая вода.

Он выполнил правый поворот и теперь уже спускался к набережной. Припарковался у дома Марии, выключил двигатель, но не спешил покидать салон. Через лобовое стекло и далее свободное пространство улицы виднелся бетонный парапет набережной, у стенки которого наблюдали за спящей рекой несколько человек. "Эти точно не пропустят, да и эти тоже, — и он поднял глаза на девятиэтажку, стоящую на другой стороне улицы, — не увидят, так услышат наверняка".

Андрей уже собирался открыть дверь, уже взялся левой рукой за ручку, но что-то остановило его, и это что-то он впервые охарактеризовал как мыслительный канал.

" Если вдруг человек ослепнет, то перестанет получать готовые образы, чужие и чуждые, знакомые и близкие, ласковые и греховные, но не перестанет думать. Он научится читать пальцами на ощупь или слушать тексты через аудиосистемы. Его размышления рождают образы в его сознании, и он их выпускает в мир для других. Искры бесчисленных монад проходят через него и преобразуются в цивильные и доступные образы, в коня корм, он не зря коптит землю. Он творец, он сподобится богу, маленький божок, берёт пример с Всевышнего, работает и создаёт, а не потребляет, смешивая хорошее и плохое, превращая всё в иное — дерьмо и спуская в преисподнюю, т. е. в унитаз.

Книга умрёт? Глупцы. Интернет — это открытая книга. Это книга на новом уровне, но и классический вариант никогда не умрёт — это интим, это закрытое твоё. Там, над страницами, должно зарождаться то, что хочет твоя душа. И не мозг, глаза, уши, руки, желудок диктуют правильные мысли, а душа".

"Странно, хоть записывай, слушаешь мыслетрансляцию, словно подключился к специальному каналу, — и он перевёл взгляд на запястье правой руки, браслет не был снят, — так это ты?!" Он открыл дверь и покинул салон, пристально рассматривая браслет, ожидая почему-то чуда, вдруг предмет заговорит.

Браслет естественно молчал, сверкая и переливаясь яркими отблесками, но и поток иных мыслей прекратился, а сердце радостно забилось, будто бы подтверждая: "Да, это так, ты угадал, ты понял, ты, наконец, постиг, что и вещи могут говорить, только нужно уметь их слушать".

"Залазь в карман — говорилка", — ласково и вслух произнёс Хрусталёв, опуская браслет в карман пиджака, и в тот же миг, устыдившись своих слов, посмотрел вокруг, пытаясь рассмотреть тех, кто мог услышать его слова. Но, не обнаружив никого, успокоился, захлопнув дверцу автомобиля и нажав на брелок сигнализации, двинулся к углу дома Марии.