Глава 2

Девчонки, возвращающиеся от Самойлова, в холле пятого этажа встретили первокурсницу и землячку Василисы. Валя, так её звали, пришла в гости с прозрачной коробочкой, внутри которой просматривались аппетитные пирожные. Валентина приходила уже второй раз, так сказать наводить мосты, ведь третья комнаты в их квартире пустовала, её бывшая обитательница после первого курса перевелась на дистанционное обучение. Чтобы заселиться к своей землячке Ваське, нужно получить согласие и от Яны, и не факт, что администрация разрешит это сделать. Положение о заселении категорично не запрещало проживание учащихся разных курсов в одном номере, оно не рекомендовало. Прошение должны подавать все трое.

Яна и Василиса не спешили, присматривались к Валентине, психологический климат совместного проживания должен быть комфортным, тем более Яна и Васька, каждая имеющая по комнате, уже пользовались и третьей как общей, пока та пустовала.

В отличие от Васьки, Яна, из-за своих высоких моральных принципов, очень тяжело сходилась с новыми знакомыми, не спеша переводила их в разряд друзей. На первом месте у неё стояли интеллектуальные задатки, чтобы было о чём говорить, на втором — моральные. Весь прошлый год они притирались друг к другу, Васька — любительница погулять, с ленцой в учёбе, всё же приглянулась Яне. Она покорила её своей верностью, умела держать слово, и, так же как и Яна, не могла долго поддерживать пустые девичьи разговоры не о чём.

Василиска, проявив гибкость, признала лидерство за Яной, возможно от того между ними возникло понимание. Они стали ближе, появилась и нужда друг в дружке. Теперь возникла опасность — отношения придётся перестраивать, если они в свой круг впустят третью.

Через пятнадцать минут чаепития Яна, оставив девчонок за воспоминаниями о родных местах, ушла в свою комнату, чтобы начать работать над докладом. Она запустила компьювизор, вытащила составленную неделю назад голограмму Октавиана, молодого римского консула, ещё не ставшего знаменитым императором Августом, и заставила её двигаться прямо посредине комнаты.

Юноша, невысокого роста, лет двадцати, в белой тунике с яркой пурпурной полосой, проходящей вертикально по центру спереди и сзади — признак принадлежности к высшему римскому сословию, с рукавами по локоть и общей длиной до колен, маршировал на месте, слегка прихрамывая на левую ногу. Башмаки, на толстой подошве, доходили ему до половины голени, были из красной мягкой кожи, застёгивались четырьмя ремешками и делали его ростом чуть выше.

Яна несколько раз меняла ему одежду, представляла его, то сенатором в белоснежной тоге до пят, то полководцем, облачённым поверх туники в анатомический панцирь с витиеватыми узорами и коротким квадратным плащом пурпурного цвета, закрепляемым на левом плече фибулой. Но, в конце концов, опять вернулась к первоначальному варианту.

Она не могла понять, что ей не нравилось в красивом и привлекательном юноше со светлыми глазами и пристальным взглядом из-под сросшихся бровей, что её не устраивало в этой женоподобной голове с рыжеватыми, чуть вьющимися волосами. Ведь она строила голограмму, стараясь приблизить виртуальный прототип как можно ближе к реальному, черпая сведения из разных источников, в том числе и из записей Светония, историка того времени.

Яна продолжала смотреть несколько минут сквозь марширующий объект, не замечая его, мысли её были о другом.

— "Чего же не хватает? Ведь всё вроде правильно, — размышляла она".

— "Нет в голограмме жизни, что ли, так это же и есть голограмма".

С ней бывало так, когда по непонятным причинам у неё не налаживался контакт с её твореньем, не было того мостика, который позволял бы её душе перейти в состояние гармонии. Она долга мучилась, искала недостающие звенья, если не находила, то бросала всё до лучших времён или начинала сначала. В настоящий момент начинать сначала не хотелось, да и время уже поджимало, через неделю сдавать.

Неожиданно что-то словно щёлкнуло в голове и озарило её надеждой. Она, возбуждённая, по-иному взглянула на то, что было перед ней.

— "Поняла, — радостно потирала она руки, — зачем Сват и Ян тянутся к страстику, проверим".

— Свата, пожалуйста, — негромко произнесла она.

Засветился экран голограммовизора, но вместо голограммы появилось видеоизображения комнаты и сам Святослав, который не любил использовать светового двойника в общении.

— Привет, — произнёс он первым, повернувшись на экране в её сторону, — чем обязан?

— Привет, у тебя, когда начинаются сеансы со страстиком? — несколько торопливо осведомилась о планах сокурсника Яна.

— По договорённости — завтра, если не задержат. По графику — не скоро. А что? — не удивляясь вопросу, слегка насторожился он.

— Да так, ты же просил помочь с настройкой, — участливо ответила Яна, но тут словно что-то вспомнив, заторопилась, — а чем занят сейчас?

— Разучиваю фокусы Мессинга, — Святослав показал рукой куда-то в сторону, будто бы в комнате был ещё кто-то.

— Ну и как успехи? — скорее для вежливости, чем заинтересованно переспросила Яна.

— Нормально, только вот жизненности не хватает, — посетовал он ей в ответ.

— За этим и страстик привлекаешь? — оживилась она.

— Угу.

— Понятненько, ну пока, ваяй, — неожиданно закончила она общение с радостью в голосе.

— Пока.

— "Что ж, мне тоже нужно добавить страсти со страстиком", — скаламбурила она поле отключения голограммовизора.

Зарезервированные на своё имя для Тёмкина три дня работы с эгрегоростратумом уже не выглядели простой страховкой на тот случай, вдруг что-то не пойдёт, теперь их можно было использовать и в своих интересах.

С новой волной энтузиазма Яна принялась за изучение объекта.

— "Интересно, как всё было, когда Октавий строил свой триумвират, что было живого в нём, и что уже убито жаждой власти?"

— "Что там, в исторической справке?"

Она начала пролистывать виртуальный подбор текстов о Древнем Риме, прямо перед собой в пространстве провесив голографическую книжную панель. Яна двигалась по комнате, и панель отслеживала её перемещения, всегда оставалась в удобном секторе обзора.

— Убийство Цезаря, через полтора года падение Римской республики и создание второго триумвирата.

— "И это всё? Так сухо и неинтересно?" — комментировала она прочитанное.

— "Что там, в справке про совмещение дат, юлианский календарь, григорианский, а что вообще означает календарь?" — двигаясь по кругу, она концентрировалась, направляя лишнюю энергию в ноги, разгоняя кровь. Так Яна поступала при размышлениях — это было её привычкой.

— Календа?рь (лат. calendarium — долговая книжка: в Древнем Риме должники платили проценты в день календ, первых чисел месяца).

— "Календарь оказывается — время уплаты долгов!"

— "Вот уже интересней, обращаясь к календарю, мы вспоминаем о долгах, прямо кармический график по санскриту".

Неожиданно ей пришла идея обратиться к прозаикам:

— "Поищем что-нибудь в художественной литературе, чтобы разыгралось воображение, например вот это".

" Северная Италия, конец октября 43 г. до н. э.

Они встретились за неделю до ноябрьских календ в 710 году от основания Рима близ города Банонии на острове безымянной речушки, впадающей в Рено. Бесконечные переписки и устные послания в течении почти всего лета и осени, труды советника и друга Октавиана Гая Мецената в качестве посла, привели к должному результату.

Центурион Карнелий, добивавшийся для Октавиана консульства в сенате, и на этот раз оказался на высоте, справился с деликатным поручением молодого консула, привёз два дня назад письмо от понтифика Марка Лепида, где говорилось о месте и времени встречи цезарианцев.

Марк Антоний, бесславно бежавший от Октавиана несколько месяцев назад, согласился на переговоры. Легионы Октавиана, разбив лагерь в долине у реки, в конце октября поджидали прибытия легионов Марка Антония и Марка Лепида.

Когда поставили палатку Октавиана, на её шпиле устроился орёл. Два огромных чёрных ворона атаковали молодую птицу, но были повергнуты им. "Хороший знак, — пронеслась молва в войсках, — к добру, воронам не удастся одолеть молодого орла". В таких разговорах был прямой намёк на предстоящие переговоры, старые солдаты, ветераны, набранные ещё при великом Цезаре, не хотели воевать друг против друга. Они жаждали получить обещанные Цезарем тысячи денариев и земельные участки в процветающих районах Италии, они не хотели уже больше терпеть, но и не стремились к пролитию крови. На каждом совещании центурионы докладывали о нарастающем недовольстве солдатских масс, и с этим приходилось считаться. Давление росло.

Октавиан нервничал. Он знал свой главный недостаток, но в настоящий момент ничего с этим поделать не мог, молодость устраняется временем, а ждать так долго он не собирался.

Сенат, постоянно напоминающий ему о его недостатках, ещё поплатится за своё упрямство и недальновидность. "Они ответят за всё: и за моё унижение, и за смерть Цезаря, — яростно размышлял Октавий, — лишь бы Антоний согласился".

Он подготовил речь, несколько вариантов, записал на бумаге, освободив память для других дел. Теперь размышлял, как ему предстать перед двумя консулярами, чтобы выглядеть не взбалмошным мальчишкой, а настоящим мужем. Перебрав варианты, принял решение появиться в одеянии полководца, ущемив тем самым самолюбие Антония, называющего его Фурийцем, детским именем, стараясь напомнить о его малолетнем возрасте и оскорбить. "Придёт время, разберусь и с ним, а пока нужно терпеть и копить ярость, я уже признанный сын Цезаря, остался шаг до признанного приемника".

Психологически он уже был готов к переговорам, его не смущало разница в возрасте, им было сорок и сорок шесть, ему двадцать, он годится им в сыновья. Октавиан знал, что он нужен им, как и они ему. Как бы Антоний не издевался над ним, утверждая, что он своё усыновления купил постыдной ценой через постель Цезаря, ему — "врагу отечества", объявленного римским сенатом, Марку Антонию, легитимный союзник, просто необходим.

Утро выдалось туманным. Серая пелена застилала русло речушки, цепляясь за пойменные деревья и кустарники, ползла вверх по лесистым холмам, разрывая местами своё полотно и оголяя участи земной поверхности, лишённой растительности. В одном из таких разрывов показался остров. Его можно было принять просто за участок речного берега, с выброшенными, быстрым и полным потоком во время осенних дождей, корягами и валунами. Но присмотревшись, понимаешь, что это остров, так как речной мусор охватывает обе противоположные стороны, хотя воды из-за тумана и не видно.

Свита Октавиана состояла из половины преторианской когорты и двенадцати ликторов с фасциями, атрибут высшего магистрата Рима. Сопровождал его и друг детства Марк Агриппа, приведший ему на помощь в борьбе с сенатом македонские легионы. Второй друг детства Гай Меценат остался в Риме, чтобы информировать его о действиях сената.

В качестве разведки был выслан отряд из десяти всадников, возглавил которых центурион Карнелий.

Всадники, не снаряжённые для боя, одетые в туники и плащи, без панцирей, в шлемах и с длинными кинжалами на поясах, энергично переправились через реку, скрытую туманной полосой, и оказались на открытом острове. Горнист призывно протрубил, ему ответили откуда-то из тумана с противоположного берега, всё стихло. Поначалу лишь слышен был шорох реки, но вот донеслись с той стороны ржание и лошадиный топот, и наконец, над туманом показались шлемы с высокими гребнями.

Передний всадник держал в руке длинный пилиниум (метательное копьё) остриём вниз с белым треугольным флажком на конце вверху. Кавалькада переправилась вслед за парламентёром и, оказавшись на острове, шагом приблизилась к разведчикам Октавиана.

Всадники смешались, и лишь по шлемам можно было различить, кто есть кто. Так продолжалось некоторое время, затем из общей группы выделились двое, один с пилиниумом, другой, по определению Октавиана, центурион Карнелий. Выехав на середину острова, спутник центуриона воткнул в песчаный грунт копьё, пожав руки друг другу, они разъехались, за ними последовали их товарищи, но только разведчики Октавиана переправились на тот берег, а люди Лепида и Антония на этот.

"Процесс пошёл", — оценил увиденное Октавий. Разведка договаривающихся сторон начала каждая свою проверку, определяя истинность намерений. Коварство у римской знати в крови, об этом даже не следует напоминать.

Время шло, из-за холмов всплывало солнце, от реки тянул лёгкий ветерок. Туман таял, обнажалась окрестность. На том берегу раздался звук трубы, ему ответили на этом, разведчики сделали свою работу.

К полководцу, восседавшему на лошади в окружении охраны, подъехал Агриппа.

— Всё чисто, пора выдвигаться.

Октавий кивнул и тронул повод, лошадь начала спуск по склону к реке.

От того что вода в речушке открылась или от того, что туман рассеялся, но движение воды в неглубоком русле стало звучней. Молодой консул с охраной пересёк метров шесть водной преграды и оказался на островке. Они неспешно подъехали к белому флажку и остановились. Стали ожидать. Снова прозвучала труба, но уже по-иному. Ей ответили. С другой стороны к острову вброд переправлялась группа всадников. Октавиан узнал ненавистного Антония, он ехал рядом с худощавым патрицием без шлема, седоватые прямые волосы которого выделялись на фоне остальных.

"Лепид", — почти вслух молвил Октавиан.

Всадники переправились и, вступив на сушу, остановились, лишь Марк Лепид продолжил движение к середине острова. Остров в поперечине был небольшим, менее ста метров. Одинокий всадник уже через несколько секунд остановился перед белым флажком, прямо пред ожидавшими его. Он поприветствовал новоиспечённого консула, прижав правую руку, сжатую в кулак, к левой половине груди. Октавиан ответил своим приветствием и кивнул охране. Его свита повернула лошадей отъехала на приличное расстояние. С ним остался лишь Агриппа.

— Приветствую тебя, консул Рима и сын великого Цезаря, Октавиан, рад, что наша встреча наконец-то состоялась, — высокопарно начал Лепид.

— Приветствую и тебя, великий понтифик, и я рад, что слуги Цезаря встретились не на поле брани, а в дружеской беседе, — в таком же стили ответил Октавиан.

— Что ж, видно пришло время собирать силы, а не распылять их, — продолжил Марк говорить то, о чём писалось уже ранее в посланиях.

— Приятно слушать мудрые речи из уст верного сторонника Цезаря, — Октавий лестными словами стимулировал дальнейшее продолжение диалога.

— Я думаю, что пора к нашей беседе подключить Марка Антония.

— Я буду только рад общению со столь великим мужем, — произнося эту фальшивую комбинацию, Октавиан едва не скривился от мысли, что ему теперь придётся часто повторять эти слова самому Марку Антонию.

Лепид тронул повод, и его лошадь стала боком к Октавиану, ели заметным движением головы, почти похожим на кивок, он сделал знак всадникам, стоящим у кромки воды. Марк Антоний тронул поводья и ударил пятками в бока лошади, и она спешным шагом направилась к флажку.

Процедура приветствия повторилась, и злейшие в прошлом недруги, почти лютые враги, начали диалог примирения.

— Нам, цезарианцам, негоже враждовать между собой, пора объединиться и призвать к ответу убийц Цезаря, — начал заготовленную речь Октавиан.

— Согласен, — поддержал его Антоний, — до каких пор будем терпеть эту свору жадных и коррумпированных говорунов?

Явно намекая на сенат Рима, Антоний рисковал, так как Август всё же был представителем сената, хотя и формальным. Но его риск был оправдан, форум не давал поручений молодому консулу на их встречу, но Октавиан и не запрашивал их сам, значит, действовал по своему усмотрению. К тому же, как донесли верные Антонию люди из Рима, сенат обошёлся с Августом неподобающим образом, как и вообще, со всеми цезарианцами.

— Что может предложить сын Цезаря верным слугам отца своего? — вступил третьим в разговор Марк Лепид.

— Я предлагаю пойти по стопам учителя нашего, и поступить так, как в такой ситуации поступил бы он, — Октавиан прокручивал фразы из заготовленной речи.

— Как я понял речь идёт о создание нового триумвирата? — наконец-то огласил Лепид саму крамольную идею, витающую вокруг.

— Я это и имел в виду, — кивнул Октавиан.

— Столь сложный вопрос требует дополнительных согласований, потому нам понадобится больше времени, чем для переговоров о перемирии, — уточнил свою позицию Антоний.

— Что же вы хотите конкретно? — переспросил взволновано Октавиан и бросил нездоровый взгляд в сторону Антония.

Лепид этот взгляд перехватил, всё понял и вступился за соратника, стараясь снять напряжение:

— Я думаю, Антоний имел ввиду, что негоже торопиться в таком деликатном деле, но и не стоит откладывать его на потом, потому нам придётся здесь основаться на неопределённое время.

— Вы предлагаете поставить здесь палатку? — уточнял молодой сенатор.

— Совершенно верно, мы это и хотели предложить, — пояснил Антоний, — погода нас балует, но сезон дождей никто не в состоянии отменить.

Действительно, вот уже третий день как прекратились непрерывные дожди, наполнив пересохшие за лето русла ручьёв, превратив их в полноводные речушки, осенние облака ушли, подарив голубому небу солнце, а земле тепло и утренние туманы, но в любой момент ненастье могло вернуться.

— Я согласен, — с облегчением выдохнул Октавиан.

— Тогда разъедимся для консультаций и дачи распоряжений о создание временного лагеря, как только он будет готов, встретимся заново, — закончил предварительную стадию переговоров Лепид.

Переговорщики разъехались в противоположные стороны и переправились на свои берега. На острове снова оказались разведчики, они спешились и стали размечать место для лагеря.

Октавиан верхом, в сопровождении охраны, поднялся по склону вверх, ему повстречались шестеро рекрутов под командованием префекта лагеря Тариния Галла. Они спускались к реке, неся на себе упакованную палатку и оборудование к ней.

"Так подозрительно быстро! — удивился молодой полководец, но тут же успокоил себя, — Разведчики знали, что так оно и будет".

Октавиан двигался вдоль подножья холма в сторону от реки. Вот уже перестал слышаться шум воды, деревья за спиной сомкнулись и скрыли вид на русло, и тогда его взору открылась поляна со стоящими в боевом порядке всадниками, готовыми в любой момент прийти на помощь своему предводителю. Он остановился и спешился у шатра, отдав поводья оруженосцу, нагнулся и проскользнул внутрь. За ним последовал Агриппа.

Октавиан молчалив и задумчив. Прошёлся взад-вперёд, не зная чем занять себя в данный момент. Легкая прелюдия началу переговоров — трудности дальнейшего их продолжения. Хотя и был он молод, но такие истины ему уже доступны.

— Перекусим? — обратился он к вошедшему Агриппе.

— Можно, — согласился тот, — только нашему делу это вряд ли поможет.

— Но и не повредит, — уже более оптимистично произнёс Октавий.

Они уселись за раскладной походный столик на такие же раскладные стулья. Полог был откинут, и сквозь проём виднелось солнце, повисшее над холмами, начинало припекать, хотя уже поздняя осень. Ночью и по утрам было холодно, потому Август надевал вниз вторую тунику и шерстяной нагрудник. Сейчас ему стало даже жарко, и он немного вспотел. Прежде чем приняться за трапезу, он решил снять панцирь, который, как ему казалось, свою функцию выполнил и пока больше не понадобится. Оруженосец, вольноотпущенный Келад, проворно исполнил волю хозяина. Тем временем второй слуга Ликин накрывал стол. Октавиан в походе мог в любое время захотеть перекусить, и слуги к такому режиму привыкли. Блюда не слыли изысканностью и по-походному были неприхотливы.

И на этот раз на столе оказались грубый хлеб, нарезанный крупными ломтями, несколько стволов латука, собранных в пучок, огурцы, ягоды толстокожего винограда, сушеные яблоки, вино и вода в кувшинах.

Ликин разлил по кубкам рейтийское вино, в неглубокую миску воды, поставил её перед Октавием, тот любил размачивать хлеб в холодной воде.

Октавиан поднял кубок и произнёс:

— За успешные переговоры.

Агриппа молчаливо присоединился. Они выпили. Октавий неспешно приступил к трапезе, Агриппа нехотя взял несколько ягод винограда, у него совершенно отсутствовал аппетит.

— Как думаешь, наш троянский подарок пришёлся ко двору? — спросил его Октавий.

— Думаю, что пришёлся, они проглотили наживку, а времени на проверку информации у них нет, — ответил Агриппа.

Это по его инициативе был перехвачен гонец Лепида, доставляющий тому послание от соглядатая из Македонии о передвижении войск Кассия и Брута. Дезинформация носила иной характер: в ней говорилось о намерении некоторых членов сената начать сепаратные переговоры с Кассием и Брутом, т. е. фактически о создание военной коалиции против мятежного Марка Антония. Объявленные по инициативе Октавиана "врагами отечества" убийцы Цезаря будут прощены, если выступят на стороне сената. Послание возымело действие, Антоний и Лепид сами стали искать союза с Октавианом. Антоний даже простил Октавию подосланных убийц, миссия которых непостижимым образом провалилась.

— Мне придётся расстаться с консульством, — с сожаленьем произнёс Октавий.

— Да, консульство теперь будет не в почёте, — согласился с ним Агриппа.

— Знаешь, что сказал о нас Цицерон, — продолжил потом Марк.

— Ну и?

— Молодые ходят всё и сразу, а получаю ничего и постепенно.

— Что ж, неплохо сказано, боюсь, я не сумею его отстоять, как будущий противовес Антонию, — посетовал Октавиан.

— Почему? — удивился Марк.

— Антоний не отступится, из трёх его врагов, Цицерон самый доступный, — пояснил молодой консул, — Брут далеко, а со мной временно приходится мириться.

— Тогда пусть наш оратор отправляется в Тартар, теперь там ему и место, он своё уже отпел.

— Неплохо было бы туда отправить и половину сената, — злобно продолжил Октавий, откусывая размоченный хлеб.

Он кивнул слуге и тот снова наполнил кубки.

— Не достаточно ли, — возразил советник и друг, — ведь впереди непростые переговоры.

— Вот потому и выпьем, чтобы быть раскованней, — отклонил возражения Марка Октавиан.

На этот раз они выпили без речей. Агриппа снова отщипнул и отправил в рот пару ягод винограда, произнеся при этом:

— Что тебя с таким неистовством двигает на борьбу со всем светом, неужели месть?

— Мне кажется, что гонит меня не месть и даже не ненависть, а что-то другое.

— Тогда что? — и Марк удивлённо посмотрел другу прямо в глаза.

— Сам не знаю, откуда-то изнутри поднимается беспокойство, похожее на мелкую дрожь, или дурноту, предшествующую рвоте. Это состояние вынуждает меня действовать, если поступаю правильно, то оно проходит, если нет, то продолжает терзать. Мне чудится, будто кто-то стоит за моими плечами и передаёт мне это беспокойство, — впервые Октавиан откровенно высказался о том, что его уже давно мучило с того момента, когда настигла весть об убийстве Цезаря.

— Ты думаешь это он? — продолжал пытать его Агриппа.

— Всё может быть, — уклончиво ответил тот, смотря на Марка, а сам, в это время на ощупь, ломал хлеб.

— Он жаждет мести? — повторился Агриппа и перевёл взгляд на стол, следя за движением рук Октавия.

— Не думаю, скорей уж власти, — отвечая, Октавий потянулся за стеблем латука.

— Как это? — удивлённо воскликнул Марк, сопровождая взглядом руку собеседника.

— Внутренние желание человека создает себе помощника, духа желания, который не даст человеку загасить его. Этот дух усиливает само желание, преобладает над другими желаниями и двигает человека к конечной цели — исполнению желания. У Цезаря таким духом был — дух власти. Цезаря не стало, но дух желания остался, он очень силён, он жаждет конечной цели. Он жаждет властвовать. Он хочет, чтобы дело Цезаря — абсолютная власть продолжалась, только тогда есть возможность обрести покой.

— А как же сенат, демократия, народ?

— Сенат — это не лоно демократии, а лишь дробление власти. В сенаторах нет искренности, каждый из них заражен духом власти Цезаря и стремится властвовать в одиночку, не хочет ни с кем делить власть, но они все трусы, боятся своих внутренних желаний, и их борьба на два фронта делает их слабыми. Они ненавидят друг друга и тех, кто открыто заявляет о своих претензиях на лидерство. Они начинают борьбу с таковыми, делая вид, что это и есть демократия. В борьбе добра и зла побеждает добро, а усиливается зло. Кто не боится своих искренних намерений, тот и побеждает.

Рука разрывала салат на кусочки и отправляла их в рот. Взгляд Агриппы снова добрался до лица Октавиана. Оно было сосредоточенным. Вино, видимо, ещё не оказало своего расслабляющего действия на мимику, или энергетика мыслей, держала мышцы лица в тонусе.

"Мне не понять: он так тщеславен или всего лишь скромен", — физически обозревая друга, Марк мысленно заглядывал в себя.

— Получается, что ты есть духовный приемник Цезаря, а сенат пока этого не узрел? — сделал парадоксальный скорее для себя, чем для собеседника вывод Марк.

— Возможно.

— Тогда, как дух Цезаря воспринимает триумвират?

— В этом отношении сейчас мне спокойно, значит, мы поступаем правильно. Беспокоит лишь одно, где мы возьмём денег, чтобы исполнить обещанное Цезарем.

— Это, наверное, грызёт и противоположную сторону, пусть предлагают, а мы будем думать, соглашаться или нет".

— "Жажда власти, коварство и злобность и пока больше ничего, ничего в смысле неожиданного", — прокомментировала прочитанное Яна.

— "А ты не так прост, оказывается, — она посмотрела на марширующего Октавиана, — есть в тебе и загадка".

В этот момент в комнату без стука вошла Василиса:

— Яна, мы идём обедать или как?

— Идём, конечно, а что уже время обеда?

Яна взглянула на световые часы в углу панели, десять минут первого. Обед можно было заказать и в комнату, но услуга платная. Государство спонсирует только минимум, хочешь комфорта — доплачивай сам. Родители не давали своим чадам бедствовать, но чтобы отпрыски не "зажирели" — следил Наблюдательный совет, который не позволял воспитанникам излишеств. Кроме дня рождения и праздников заказывать трапезу в "номер" разрешалось не более трёх раз в году, питайтесь в столовой по индивидуальному заказу или готовьте себе сами на кухне. Экономные жалели родительских денег, транжиры и моты — разрешённые дни.

— Ты, смотрю, совсем заработалась, что даже потеряла счёт времени.

— Да немного "кексонула".

— Не знаю, что умного в том, чтобы изучать слишком древнюю историю, — и она скосила взглядом в сторону голограммы, — ведь никакого влияния на нашу жизнь эти предки уже не оказывают.

— Не скажи, — задумчиво возразила ей Яна, — я начинаю понемногу убеждаться, что оказывают и немалое.

Она тем временем начала переодеваться в форменную одежду, одно из обязательных неудобств колледжа.

— Просвети, — хмыкнула Василиса.

— Да я сама ещё толком не разобралась, но погружаясь в пучину древности, я всё больше и больше теряю себя в настоящем, я растворяюсь в сознании того времени, как будто я не я, а вот он. Их поступки, их высказывания могут запасть в душу и поменять её состояние.

— Это, что прикол?

— Может и прикол, а может и нет, — засмеялась Яна, но потом уже серьёзно добавила, — вот, к примеру, историческое наблюдение: если чиновники государства экстренно решают проблемы ветеранов, то дела в том государстве не совсем хороши, это уже стало традицией.

— Ты снова шутишь? — переспросила Василиса и, остановившись на выходе, посмотрела в лицо подруге.

— Вот теперь нет, — ответила та, и мягко подтолкнув собеседницу, произнесла, — ладно, пошли трапезничать.