"Прощание в Дюнкерке" - читать интересную книгу автора (Захарова Лариса Владимировна, Сиренко...)

II

Генерал фон Витцлебен сидел на открытой веранде Бергхофа, курил испанскую сигарету и стеком играл с Блонди, щенком фройлен Браун. Время близилось к полудню. Генерал отметил, что для сентября день по-летнему теплый, хотя в осенней прозрачности воздуха уже чувствуется запах снега, выпавшего вчера в горах. «Дней пять ясная погода продержится, — подумал генерал. — А вот потом… — он представил себе тяжелые дождевые тучи, изморозь, гололед, который под дождем превратится в непролазную грязь. — На перевалах дорога будет держаться, но там, в Моравии… Боже мой, только человек, лишенный элементарных представлений о военном деле, мог назначить днем начала кампании 1 октября. Но это сделал Гитлер, наш главнокомандующий», — генерал тяжело вздохнул.

В числе избранных чинов вермахта он вчера, 14 сентября, прибыл сюда, в резиденцию Гитлера, чтобы присутствовать при официальной встрече фюрера с премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом. Однако сегодня, сразу же после краткой официальной, но пышной встречи, Гитлер и Чемберлен уединились в кабинете фюрера, чтобы поговорить с глазу на глаз, так что многочисленные «избранные» оказались не удел. Правда, в кабинете присутствовал Шмидт, личный переводчик Гитлера. Чемберлен немецким не владеет совершенно.

«Очевидно, — подумал Витцлебен, — мнение Чемберлена о порядочности нашего обожаемого фюрера столь высоко, что он целиком полагается на немецкий перевод. Неужели так изменился мир? Гордый британский лев здесь, в Бергхофе, превращается в податливого котенка. И к тому же ластится британский котик, чья родословная куда как превосходит родословную очень породистой Блонди! Если все назвать своими именами, угодишь в гестапо. Интересно, наши еще не научились подслушивать мысли?»

Витцлебен изменил позу, кресло заскрипело, и Блонди отпрянула от резкого, неожиданного звука — на загривке шерсть встала дыбом. Витцлебен усмехнулся и опять потянулся стеком к забавной мордочке овчарки.

На веранду вышла фройлен Браун. В светлом платье, подчеркивающем стройную фигуру.

— Господин генерал, — любезно пропела она, — отчего вы не идете к гостям? Мы с сестрой стараемся развлечь их, но, видно, они больше привыкли к строгому мужскому обществу. А, ты здесь, баловница… — она подхватила Блонди на руки, как ребенка, кокетливо посмотрела на Витцлебена.

«Какой дурной тон, — подумал генерал, решая, стоит ли принять приглашение, — официальным приемом заправляет метресса, фотографии которой еще десять лет назад демонстрировали с витрин все ее женские прелести. Уж лучше б он женился, чем устраивать этот лицемерный фарс с официальным присвоением Браун звания «друга фюрера».

— Непременно, фройлен, — ответил Витцлебен, — как только дождусь своих сотрудников.

Браун улыбнулась, кивнула и ушла.

Неделю назад, 7 сентября, лондонская «Тайме» вдруг опубликовала статью с открытым призывом разрешить наконец чешскую проблему — передать Судетскую область Германии. Гитлер тут же начал большие маневры в Силезии, у границ Чехословакии. Чемберлен испугался и поспешил в Берхтесгаден.

«Бедная Германия, — вздохнул Витцлебен, — зачем поколения моих предков отдавали тебе свой разум и свою кровь? Чтобы в один несчастный день это усатое чучело поднялось над тобой и тебя раздавили, как клопа, с двух сторон сразу. Это не май. Сталин терпел все лето. Теперь он не будет церемониться. К тому же Румыния сама боится, как бы не повторить судьбу Австрии, — там уже понимают, вооруженное заступничество русских в чешской кампании будет защитой и для них. А для нас это означает два фронта. И все. А вот и Гизевиус…» — Витцлебен поднялся навстречу.

У Гизевиуса было приподнятое настроение. Он только что выпил прекрасный кофе по-венски, подкрепился савойским сыром, утренняя поездка по горам сняла тяжесть бессонной ночи. От него пахло французским одеколоном.

— Пройдемся? — спросил Витцлебен.

Они спустились с веранды в сад. Гизевиус видел, как нервозно крутит генерал свой стек — конечно, ему не терпится узнать новости из Лэнгли.

— Только четыре слова, — сказал Гизевиус. — Мы не должны допустить большевизации Европы. Любой ценой. Любой! Нас поддержат. Имя главы было названо.

— То имя, о котором мы говорили?

— Да. А вам — приставка «вице». Что здесь хорошего? Давно тут скучаете?

— Со вчерашнего дня, — крякнул Витцлебен. — Мы встретили премьера вечером в Мюнхене и развлекали наших гостей, как умели. Поезд до Берхтесгадена тянулся три часа, и все это время Чемберлен имел честь наблюдать, как за окнами салон-вагона мелькают встречные воинские эшелоны. Прошли также платформы с зенитками, танками — стволы, естественно, были расчехлены. Сегодня для убедительности эти платформы гоняли трижды. Сюда добирались с семи утра. Ночевали внизу. Чемберлен после «спектакля» был белый как мел, пожаловался, что к путешествию по горам не готов. Гитлер встречал его вот на этом месте, — Витцлебен постучал стеком о землю. — Под руку с фройлен Браун.

— Ну и что? Очень по-семейному…

— Да, — усмехнулся Витцлебен, — фюрер даже поинтересовался, отчего не прибыла миссис Чемберлен. Как вы думаете, почему, Ганс?

— Я думаю, — с комической миной ответил Гизевиус, — ее крайне напугали наши расчехленные зенитки!…

— Потом началось представление с взаимными уверениями, — брезгливо продолжил Витцлебен. — Кто-то что-то сказал о начале новой эры во взаимопонимании, потом о надеждах устранить все недоразумения, о великой цели спасения цивилизации, о восхищении и величайшем уважении друг к другу двух усердных борцов за мир. Пели друг другу так же сладко, как в привычном дуэте с Муссолини. «Я честный маклер!» — сказал о себе глава правительства могущественной Британской империи. Вы можете себе представить это, Ганс? Мой отец, граф фон Витцлебен, маклеров не пускал на порог!

— Мир деградирует, — заметил Гизевиус.

— Потом «маклер» предложил уединиться. И вот уже… — Витцлебен щелкнул крышкой карманных часов, — два часа сорок минут длится представление… Только в отличие от нас с вами Чемберлен видит его впервые и воспринимает вполне серьезно. Я думаю, Ганс, независимо от исхода переговоров, нужно конкретизировать систему наших действий.

— Полагаю, самое верное — повести дело в рамках закона. На приказе будет стоять ваша подпись, подписи Гарделера и Бека. Во всяком случае, мне так посоветовали. И я тоже склонен… Не уподобляться же нам Гиммлеру, в самом деле! Но нас просили выждать верный момент, когда ситуация обострится до предела.

— Это весьма разумно.

Поднимаясь по беломраморным ступеням парадного входа виллы, Витцлебен неожиданно сказал:

— Я бы еще понял, если бы это был генерал Людендорф… Тот же Гинденбург, Брюннинг, наконец…

Гизевиус догадался — в Витцлебене оскорблен европейский аристократизм. Не может глава правительства Великобритании быть унижен безродным ефрейтором!

В зале перед закрытыми дверями кабинета Гитлера было пусто.

Гизевиус и Витцлебен уселись на мягкую банкетку. Стену напротив украшало большое полотно Тициана.

«Кажется, лет двадцать назад я видел эту картину в Шёнбрунне, — подумал Витцлебен. — Впрочем, я много повидал. Еще три года, и мне будет шестьдесят. Но увижу ли я иную Германию? Почему я должен надеяться на Даллеса? Неужели мы сами так оглушены нацизмом, что не справимся? Но я же не решаюсь, медлю. Мне тоже страшно. Что же требовать от других?»

Неожиданно двери раскрылись, и из них быстрыми мелкими шагами выбежал Пауль Шмидт. Генералы перехватили его.

— Майскую программу отбраковали? — спросил Гизевиус.

— Грозил? Как на англичанина подействовал военный спектакль? Генлейна из игры? — задал свои вопросы Витцлебен.

Шмидт на минуту приостановился и заговорил с привычной скоростью переводчика-синхрониста:

— Фюрер в ответ на пространное заявление англичан сказал, что обстановка слишком остра, чтобы заниматься рассуждениями. Он категорически потребовал возвращения в рейх трех миллионов судетских немцев. Англичанин поинтересовался, исчерпываются ли требования Германии этим вопросом. Тогда фюрер объяснил ему, что Германия не может чувствовать себя в безопасности, пока советско-чешский договор не будет ликвидирован…

«Но это же не ответ на вопрос, это совсем из другой оперы… — невольно отметил Гизевиус. — Интересно, Чемберлен прочувствовал, куда гнет Гитлер? Гитлеру мало Судет, ему нужно все».

— Чемберлен тогда его спрашивает, — продолжал профессиональной скороговоркой Шмидт, — если Чехословакия не будет более обязана прийти на помощь России при агрессии против последней, если Чехословакии будет запрещено предоставлять возможность русским вооруженным силам находиться на ее аэродромах или где-либо еще, устранит ли это ваши трудности? Фюрер ответил, что, если судетские немцы будут включены в рейх, отделится венгерское меньшинство, польское тоже, не говоря уж о словаках. А оставшаяся часть окажется так мала, что и на карте Чехословакию никто не заметит. Стоит ли ломать голову по поводу существования карликового государства? При чем тогда тут русские аэродромы, где они окажутся? Они исчезнут, как и государство. Чемберлен озадаченно повторил несколько раз: «Позвольте, ведь речь идет об исправлении границ, разве речь идет не только об исправлении границ?» — и потом меня попросили принести еще минеральной воды. Премьер-министр много пьет, — и Шмидт побежал дальше.

— Чем же это кончится? — Гизевиус смотрел недоуменно.

— Чем бы ни кончилось, фюрер уже назначил день вторжения в Прагу, 1 октября. Второго мы начнем воевать на два фронта. Значит, мы с вами должны все решить за эти две недели.

Гизевиус содрогнулся.

Шмидт опять пересек залу. В его руках была корзина, из которой торчали обернутые фольгой бутылки баденской.

— Давайте выйдем на воздух. Здесь не слишком уютно, — предложил Гизевиус. — Эти торги могут длиться бесконечно, — он кивнул на дверь кабинета. — Вряд ли Чемберлен не догадывается, что его надувают. Следовательно, надувательство его устраивает. Остается ответить на вопрос, почему… Кордт сделал все, что смог, а смог он, я считаю, немало, он добрался до Вильсона и дал ему вполне определенно понять, что Гитлер собирается занять всю Чехословакию. И все же не хочу верить, что англичане так низко пали и готовы подарить ефрейтору целую страну. Однако приезд Чемберлена уже сам по себе означает, что они предпочитают иметь дело с Гитлером, и только с Гитлером, он их устраивает. Но как же они близоруки!… Пока он загоняет их в угол и им кажется, что в самый последний момент удастся увернуться. Однако… Именно в тот последний момент они будут вынуждены перейти к обороне и…

— В отличие от вас, — грустно сказал Витцлебен, — что такое война на два фронта, я знаю на собственном опыте.

— Но в том и заключен смысл комбинации, генерал! Заострив ситуацию, мы не допустим войны! Как только дело зайдет в тупик, мы начнем действовать. Новая политическая ситуация — новая политическая фигура во главе рейха. Все изменится в корне.

— Однако ваш Кордт не справился с самой ближайшей задачей, а вы уже планируете столь отдаленные! Разве у вас есть другая реальная возможность влиять на события?

Гизевиус удивился наивности вопроса. Нет, никогда профессиональный военный не проникнется гибкостью профессионального разведчика. Ганс Бернд Гизевиус, сотрудник Гесса, доверенное лицо Аллена Даллеса, деланно пожал плечами:

— Поиск — моя постоянная забота. «Какого черта и куда запропастился гауптштурмфюрер Дорн! Он же вхож к леди Астор, — подумал он. — Асторы и Чемберлен дружат домами. Леди Астор лично знает Дорна. Мне говорили, она даже симпатизирует ему. От Дорна они, пожалуй, правильно воспримут неожиданный поворот событий. Но почему Дорн молчит так давно? Не отвечает на вызовы. Да и англичан пора вовлекать в нашу игру. Дорн должен был еще летом начать зондаж. Неужели у него нет никаких результатов? Завтра же направлю к нему агента», — решил Гизевиус.

Голоса, шум шагов. Кажется, закончили. Витцлебен устремился к дому.

На лице Гитлера не было того удовольствия, с которым он взирал на английского премьера три часа назад. Чемберлен выглядел растерянным. Взглядом подозвал к себе Вильсона, что-то быстро сказал ему. Вильсон с натянутой улыбкой, раскланиваясь налево и направо, повел Чемберлена к выходу буквально под руку. Что все это значит?

Гитлер, хмуро проводив их взглядом, ушел в кабинет.

Гизевиус вопросительно посмотрел на оказавшегося рядом Вольтата:

— Вы что-нибудь знаете, Гельмут?

— Ровно ничего. Я только знаю, что если чешские деньги не будут влиты в Рейхсбанк в самом ощутимом будущем… — Вольтат печально покачал головой. — Но до экономических проблем высокие договаривающиеся стороны, очевидно, не дошли. Иначе я был бы приглашен для консультации. Сейчас спросим у Видемана, он должен знать.

— Генерал Видеман, — окликнул он адъютанта Гитлера. — Мы сгораем от любопытства…

Тот надменно улыбнулся:

— Конечно, британец подавлен широтой мышления фюрера. Ему нужно время, чтобы до конца осознать величие наших замыслов. Господин премьер нечетко понимает, в чем заключен смысл права наций на самоопределение. Он так и сказал: «К решению этой проблемы я не готов и должен вернуться в Лондон для обсуждения ее с кабинетом». Фюрер не смог отказать своему гостю и пошел на уступку. Они условились встретиться на той неделе в Годесберге.

— Витцлебен невольно все дальше отстранялся от говорящего Видемана. Когда тот, закончив монолог, ушел, он тихо сказал Гизевиусу:

— Можно подумать, у него в чреве дубовая бочка…

— Ужасно пьет, я знаю… Своим любимцам фюрер прощает и это. У Видемана в портфеле всегда бутылка, а то и две. Кстати… — Гизевиус пристально посмотрел на Витцлебена. — А ведь это идея! Подарить Видеману коньяк «Камю». Он обычно в темной бутылке. Последнее время фюрер не расстается с Видеманом…

— Тише… — зашипел Витцлебен.

Появился Гесс. Он был явно раздражен.

Раскрыл дверь кабинета Гитлера ударом кулака и оглушительно захлопнул ее за собой.