"Суперканны" - читать интересную книгу автора (Баллард Джеймс Грэм)

Глава 7 Происшествие на парковке

— Это винтовочные пули, у них стальной наконечник, — сказал я Джейн в ее кабинете в клинике. — Возможно, стреляли из армейского оружия. Две пули были в насосной. А третью я час назад выловил из бассейна.

Я склонился над столом и выложил три пули в пустую пепельницу; Джейн стояла с другой стороны и смотрела на меня. Пепельница эта, украденная из паба в Ноттинг-Хилле^{36}, действовала на меня успокаивающе, свидетельствуя: что-то от прежней, бесшабашной Джейн сохраняется и здесь, в этом храме основательности.

Джейн молчала, закутавшись в свой белый халат — совсем крохотная в черном кожаном кресле, похожем на кресло астронавта. Она потрогала пули кончиком карандаша и, опережая меня, подняла руку.

— Пол, только не беспокойся из-за этого.

Она изображала из себя заботливую дочку, которую больше волнует содержание адреналина у меня в крови, чем принесенная мною обескураживающая улика. Я вспомнил, как в тени придорожных платанов неподалеку от Арля она спокойненько вгрызалась в персик, пока я возился с перегревшимся двигателем, прилаживая ее колготки вместо порванного ремня вентилятора. Она перекатывала пули по пепельнице.

— Ты в порядке? Нужно было позвонить мне. Этот русский… И чем только Гальдер занимается?

— Я ему сказал, чтобы он тебя не волновал по пустякам. Поверь мне, я никогда еще не чувствовал себя лучше. Я вполне мог бы пробежаться до твоей клиники.

— Что меня и беспокоит. Этот русский тебе ничего не сломал?

— Он меня толкнул, и я упал на траву.

— Он говорил по-английски?

— Говорил, но плохо. Сказал, что его зовут Алексей.

— Это уже кое-что. — Джейн встала и обошла вокруг стола. Я почувствовал ее маленькие руки у себя на лице, потом она разгладила мои влажные волосы. Ее пальцы задержались на ушибе у меня над ухом, но она ничего не сказала. — С чего ты решил, что он русский?

— Догадался. Он назвал кого-то по имени Наташа. Ты помнишь торговцев у стоянки такси в московском аэропорту? У них было все — наркотики, шлюхи, бриллианты, договоры на поставку нефти, что угодно, кроме такси. На первый взгляд, выглядел он довольно убого. Плохое питание и полный рот железных зубов.

— Таких в «Эдем-Олимпии» не бывает, — Джейн прижала мою голову к своей груди и начала исследовать мой скальп. — Жуткий тип. Вижу, как он тебя выбил из колеи. Возможно, он заблудился.

— Он что-то искал. Решил, что я — Дэвид Гринвуд.

— С какой стати? Никакого внешнего сходства. Дэвид был на пятнадцать лет моложе… — Она прервала свою тираду. — Не мог он знать Дэвида.

Я развернулся вместе с креслом и заглянул в лицо Джейн.

— В этом-то все и дело. Зачем Дэвиду нужен какой-то жалкий проходимец из России?

Джейн оперлась на стол, изучая меня взглядом, которого я не видел прежде: в нем почти ничего не было от прежнего усталого доктора, но зато было много от занятого консультанта, у которого на счету каждая минута.

— Кто знает? Может, он рассчитывал всучить Дэвиду подержанную машину. Или кто-нибудь из реабилитационной клиники назвал его имя.

— Возможно. Докторам, занимающимся благотворительностью, приходится иметь дело со всякой швалью.

— Помимо их мужей? Пол, эти пули… ты бы лучше не лез в эти дела.

— Не буду.

Я слышал в коридоре хлопки дверей лифта — коллеги Джейн после трудового дня покидали клинику. Откуда-то доносился звук диализатора, завершавшего цикл очистки: протяжное ворчание и похрюкивание, словно у кого-то бурчало в животе. Клиника была царством спокойствия, бесконечно далеким от насосной и пробитого пулями мешка. Сквозь окно-иллюминатор я взглянул на простор озера. Сдвиг где-то в глубинах земной коры отозвался дрожью на водной поверхности — проходящий поблизости трубопровод сработал как резонатор.

Гордый за Джейн, я сказал:

— Прекрасный кабинет — ты им явно понравилась. Теперь я понимаю, почему ты проводишь здесь столько времени.

— Это был кабинет Дэвида.

— И тебе это не…

— Неприятно? Ничего, справлюсь. Мы спим в его кровати.

— Это почти основание для развода. Они должны бы найти тебе другое место. Жить на той самой вилле… это как-то жутковато. — Я показал на шкафчики с папками: — Ты просматривала его бумаги? Вдруг из них можно понять, что все-таки произошло.

— Все эти папки пусты. Но в компьютере остались его файлы. — Джейн постучала карандашом по монитору. — Если бы ты почитал истории болезней детей из Ла-Боки, у тебя бы волосы встали дыбом. С арабскими девочками часто обходятся… страшно сказать как.

— Нет уж, спасибо, лучше я не буду об этом знать. А что со здешними детишками? У тебя много работы?

— Да нет. В «Эдем-Олимпии» мало детей. Не знаю, зачем им понадобился педиатр. Но зато у меня есть возможность поработать над чем-нибудь другим. Сейчас запущен новый проект — они хотят использовать модемную связь со всеми квартирами и виллами. Профессор Кальман не возражает против моего участия.

— Отлично, если только они тебя не эксплуатируют. Интересная работа?

— Типично «эдем-олимпийский» подход. — Джейн с отсутствующим видом перебирала пули, словно это были четки для успокоения нервов — непременная принадлежность каждого здешнего кабинета. — Каждое утро, встав с постели, люди будут набирать номер клиники и передавать все данные о состоянии своего здоровья — частоту пульса, кровяное давление, вес и так далее. Одно прикосновение пальцем к миниатюрному сканеру, и компьютеры здесь проанализируют все, что надо: энзимы печени, холестерин, состояние простаты.

— Уровень алкоголя и наркотиков в крови…

— Всего. Это настолько всеобъемлющая система, что только в «Эдем-Олимпии» могли взяться за что-либо подобное, даже не поняв толком, что это означает. Но вполне возможно, все и получится. Профессор Кальман считает, что нужно отбирать и фекальные мазки, но я думаю, это уж слишком. Ему невыносима мысль о том, что вся использованная туалетная бумага пропадает зря. Лучший диагностический инструмент в самом буквальном смысле выкидывается на помойку. Как тебе это нравится?

— Чушь. Полный бред.

— Ты прав. Но основополагающая идея верна. Мы сможем выявлять все подозрительное на самой ранней стадии.

— И больше не будет никаких болезней?

— Что-то вроде этого. — Она отвернулась и уставилась на воду. — Жаль, что нет педиатрической работы. Иногда мне кажется, что все дети в мире выросли, и я осталась одна.

— Это только в «Эдем-Олимпии». — Я протянул руку и обхватил Джейн за талию. — Джейн, все это очень грустно.

— Да, — Джейн посмотрела на пули в своей ладони — так ясно она их еще не видела. Она прижала их к сердцу, словно прикидывая, как прямое попадание могло бы отразиться на ее телосложении, потом с гримаской уронила их в пепельницу. — Ужасно. Ты собираешься их сдать?

— В службу безопасности? Позднее, когда все обдумаю. Не говори ничего Пенроузу.

— Почему? Ему бы следовало знать. — Я потянулся к пулям, но Джейн ухватила меня за руку. — Пол, подожди минутку. Вполне логично, что в саду оказались пули. Были убиты семь человек. Охранники, наверно, голову потеряли и принялись стрелять во все, что двигалось. Прекрати ты ставить себя на место Дэвида.

— Я пытаюсь. Только это трудно — сам не знаю почему. Кстати, я уверен, что Дэвид убил заложников не в гараже. Я там все тщательно осмотрел.

— Но Пенроуз сказал, что гараж перестроили.

— Никто его не перестраивал. Я тебе покажу.

— Нет уж, спасибо. Я уж лучше с профессором Кальманом буду сторожить у выхода из прямой кишки. Так где же Дэвид застрелил заложников?

— В саду. Один из них, вероятно, умер у насосной. А второй был убит в бассейне.

— Странно. Что этот несчастный там делал — плыл за помощью? — Устав от разговора со мной, Джейн закрыла лицо руками, потом принялась стучать по клавиатуре компьютера, и на ее бледной коже замигали отражения бесконечного ряда цифр.

— Джейн… — Я обнял ее за плечи, глядя на экран, на который выводился перечень анестезирующих средств. — Я тебя разволновал. Давай забудем о Дэвиде.

Услышав это, Джейн улыбнулась.

— Мой милый Пол, ты весь как натянутая струна. Похож на охотничью собаку, которая ждет команды загонщиков.

— Мне больше нечем заняться. Лежать целый день без дела у бассейна — это новая форма социальной отверженности. Поедем-ка в Канны и проведем вечер в городе. Коктейли с шампанским в «Блу-бар», айоли^{37} в «Мер-Бессон». А потом — в казино и еще посмотрим, как богатые арабы выбирают себе девиц.

— Мне нравятся богатые арабы. Они такие флегматичные. Хорошо, но мне нужно домой — переодеться.

— Нет, поехали как есть. В белом халате и со стетоскопом. Все будут думать, что я пациент, который завел роман с очаровательной юной врачихой.

— А разве это не так? — Джейн задержала мои руки у себя на плечах и припала ко мне всем телом. — Мне только нужно привести себя в порядок.

— Отлично. Я немного подышу на крыше, а через двадцать минут подам машину ко входу. — Я наклонился к ней и показал на экран компьютера. — Что это? Я видел инициалы Дэвида.

— Жуть, правда? Не только ты находишь следы мертвеца.

— «Двадцать второе мая». — Я прикоснулся пальцем к экрану. — Это же за неделю до убийств. Доктор Перлман, профессор Луи, мистер Ричард Ланкастер… Полтретьего, три часа, четыре. Кто эти люди?

— Пациенты, которых принимал Дэвид. Перлман — один из директоров «Сиба-Гейджи»^{38}. Ланкастер — президент местного отделения «Моторолы». Только не думай, что он и их собирался перестрелять — их охраняют, как царственных особ.

— Они и есть царственные особы. А вот второй список. Только без указания времени. Он когда был подготовлен?

— Двадцать шестое мая. Это пациенты, которые ждут назначения на прием.

— Но ведь Дэвид был педиатром. Что, у всех этих людей есть дети?

— Сомневаюсь. Большую часть времени Дэвид занимался общей терапией. Хватит, Пол. Ты и так уже немало видел.

— Постой. — Я мышкой перешел в самый верх списка. — «Робер Фонтен… Ги Башле». Это двое были убиты.

— Не повезло. Кажется, Фонтен погиб в главном административном здании. Его место занял Ален Делаж. Это имеет какое-то значение?

— Начинаешь видеть случившееся немного в другом свете. Всего за два дня до того, как прикончить этих людей, Дэвид напоминает себе, что должен записать их на прием. Странно — если он действительно собирался их убить. А, Джейн?..

— Извини, Пол. — Джейн выключила монитор. — Хватит на сегодня этой теории заговора.

Я отвернулся и стал смотреть на поверхность озера, ожидая еще одного сейсмического удара.

— Он записал их на прием. Проверка холестерина, анализ мочи и все такое. А вместо этого в одно прекрасное утро он решает просто их перестрелять…

Джейн потрепала меня по щеке:

— Ужас. Значит, теория умопомешательства все же верна. Придется тебе вернуться на террасу нашей виллы и оставаться отверженным…

Помахав рукой ночным дежурным, я через вестибюль клиники подошел к выходу на парковку. Лифт поднимал меня на крышу, а я разглядывал в зеркале свое растрепанное отражение — наполовину детектив-любитель со шрамами на лбу и распухшим ухом (такова цена подглядывания в замочную скважину), наполовину эксцентричный наездник (как усядется на своего любимого конька, так и скачет). Джейн, как всегда, была права. Я слишком большое значение придавал трем пулям и целехонькому гаражу. Какой-нибудь слабонервный жандарм вполне мог выстрелить в насосную, когда двигатель переключился на режим подачи очистителя — парень услышал какое-то странное ворчание и испугался. Пуля, угодившая в бассейн, могла срикошетировать от розовой беседки, а потом чей-нибудь солдатский сапог мимоходом сбросил ее в воду. Заложники, вполне вероятно, погибли на дороге — Гринвуд пристрелил их, когда они попытались спастись бегством. То, что расписывал нам Уайльдер Пенроуз, да и официальную версию, обнародованную пресс-службой «Эдем-Олимпии», нельзя было воспринимать буквально.

Двери лифта открылись на крышу, где, кроме «ягуара», других машин не было. Медицинский персонал и приезжающие на прием руководители оставляли свои машины этажом ниже, но я предпочел вид, открывавшийся на залив Напуль и на ласковое, ленивое море, которое, как сомлевшая любовница, притулилось к согнутой руке Эстереля.

Я облокотился на перила, вдыхая запах сосен и смесь фармацевтических ароматов, проникавших из вентиляционной шахты. Я думал о Джейн и ее новом кабинете, когда услышал крик на нижнем этаже — приглушенный крик протеста, за которым последовал звук удара по человеческому телу. Второй голос обличал кого-то на смеси русского и арабского.

Я подошел к ограждению центрального колодца, готовый позвать на помощь. По круговому пандусу спускались два лимузина. Шоферы остановились на третьем уровне, вышли из машин и открыли задние двери, чтобы пассажиры могли с близкого расстояния наблюдать за жуткой сценой, которая разворачивалась перед ними на пустом парковочном пространстве.

На цементном полу среди россыпи бус и браслетов стоял на коленях сенегалец в цветастом плаще. Несмотря на слабое освещение, я разглядел кровоподтеки на его лице и капли крови, падающие на пластиковый пакет, заполненный дешевыми часами и авторучками. Сенегалец — почтенный мужчина с небольшой бородкой — пытался собрать свой скромный товар, словно заранее зная, что день все равно пропал. После нескольких попыток он извлек маску с шутовскими кисточками из-под каблуков охранников, которые тем временем колотили коренастого европейца в дешевом светлом костюме. Их жертва еще стояла на ногах, протестуя на плохом французском с русским акцентом и закрываясь от дубинок окровавленными руками. Трое охранников в синих рубашках, почерневших от пота, загнали этого человека в угол и, избивая, заставили упасть на колени.

Я отвернулся, пораженный этой жестокостью, а потом принялся кричать — я обращался к боссам, глазевшим на экзекуцию из своих лимузинов. Но они были слишком поглощены происходящим и не замечали меня. Они сидели перед открытыми дверями, невозмутимые, как римские сенаторы, наблюдающие за наказанием провинившегося гладиатора. Я узнал Алена Делажа, очкастого бухгалтера, который подвозил Джейн до клиники. Он и его попутчики были одеты, как члены боулинг-клуба «Эдем-Олимпии» — в кожаные куртки на молниях, застегнутые по самую шею.

Избиение прекратилось. Русский, опершись о стену, кашлял и пытался очистить свой костюм от крови. Охранники удовлетворенно пристегнули свои дубинки и сделали шаг назад — в темноту. Зажужжали стартеры, и лимузины тронулись к выезду, увозя зрителей этого импровизированного спектакля в декорациях гаража.

Держась за перила, я захромал вниз по пандусу в поисках телефона, чтобы вызвать бригаду скорой. Африканец уже стоял на ногах, разглаживая свой порванный плащ, а русский сидел в своем углу, тряс головой и пытался набрать грудью воздуха.

Я скакал вниз по пандусу, пытаясь привлечь их внимание, но из-за столба вдруг появилась фигура в форме и встала на моем пути.

— Мистер Синклер… Осторожнее. Полы здесь жесткие. Не ушибитесь.

— Гальдер? — Я узнал черное с бледным отливом лицо. — Вы видели все это?..

Я почувствовал сильную руку Гальдера у себя на локте — он не дал мне упасть, когда я поскользнулся на пятне масла. От его внимательных глаз не ускользнула моя нетвердая походка, и теперь он пытался понять — пьяный я или обкуренный, но лицо его оставалось непроницаемым — ни одна морщинка не нарушала его тонкие черты.

— Гальдер, это были ваши люди. Что здесь происходит?

— Ничего, мистер Синклер, — интонации Гальдера призваны были вселить в меня спокойствие. — Так, небольшое дельце, связанное с обеспечением безопасности.

— Небольшое? Да они этих двоих чуть не убили. Им нужен врач. Вызовите по своей рации доктора Джейн.

— Мистер Синклер… — Гальдер оставил попытки успокоить меня. — Это чисто воспитательное мероприятие, к вам оно не имеет никакого отношения. Я провожу вас до машины.

— Не суйтесь… — Я оттолкнул его. — Я умею ходить. Вы ошиблись — это не тот русский, которого я видел сегодня утром.

Гальдер глубокомысленно кивнул; нажав кнопку лифта, он сказал в тон мне:

— Тот русский, не тот русский — это должно послужить уроком. Мы ведь не можем быть повсюду. Это темная сторона «Эдем-Олимпии». Мы работаем без устали, чтобы вы и доктор Джейн могли наслаждаться солнышком.

— Темная сторона? — Пинком ноги я распахнул дверь и, уставившись в упор на Гальдера, дождался его ответного взгляда. — Вдалеке от теннисных кортов и бассейнов, которые вы так ненавидите? Не хотел бы я оказаться на этой темной стороне.

— В этом нет необходимости, мистер Синклер. За вас это делаем мы.

— Гальдер… — Я понизил голос, который эхом отдавался в темных галереях. — Ваши люди вели себя как убийцы.

— Ну, каннская полиция отделала бы этих двоих куда как хуже. Считайте, что мы оказали им любезность.

— А эти лимузины? Алан Делаж и остальные шишки смотрели на все на это. Не слишком ли? Впечатление такое, что этот спектакль разыграли специально для них.

Гальдер, как всегда, был избыточно вежлив — он кивнул, дожидаясь, когда я вместе с лифтом уберусь на крышу.

— Может, и так. У некоторых из ваших соседей в «Эдем-Олимпии» такие… продвинутые вкусы.

— Так значит, это было специально устроено? Все тщательно подготовлено, чтобы вы могли позабавиться?

— Не мы, мистер Синклер. И уж определенно не я. — Он отступил от лифта, сделал прощальный жест и пошел вниз по пандусу — его каблуки застучали по бетону.

Я уселся в «ягуар» и вдохнул вечерний воздух. Внезапно запах дезинфекции и кондиционированного воздуха показался мне более реальным, чем свежий аромат сосен. Я был зол, но чувствовал странное возбуждение, словно вышел невредимым из авиакатастрофы, в которой пострадали мои попутчики. Пот и вонь насилия сгустили воздух и изменили приоритеты в этом мире.

Не заводя двигатель, я снял машину с ручника и накатом двинулся вниз по пандусу. У меня возникло искушение сбить Гальдера, но, когда я проезжал мимо него, русского и сенегальца уже не было, а рядом с лужицами крови сверкали разбросанные бусины.