"К чертям собачьим" - читать интересную книгу автора (Кавана Дэн)

2. Подъездная дорожка

На границе Букенгемширского и Бедфордширского графств было 8.45 утра, когда миссис Колин из Давао положила Рики в большой синий пластиковый пакет для грязного белья, постояла с минуту, решая, прилично ли засунуть его в холодильник, решила, что не совсем прилично, и пошла в дальний чулан. В дальний чулан заглядывали редко. Там было полным полно высоких сапог-веллингтонов (хозяевам дома, похоже, ни одна пара не подходила), почти новый набор для игры в крокет — его в своё время заказала Белинда, но скоро он ей прискучил, раковина с подтекающим краном и унитаз викторианской эпохи, фарфоровая урна унитаза была украшена тёмно-синим цветочным орнаментом. Ботаник, даже ботаник-любитель, возможно, смог бы определить, какие именно цветы запечатлены на унитазе, но миссис Колин никогда и не пыталась. Миссис Колин считала, что есть вещи, которые следует украшать, а есть — которые украшать не следует, и унитазы попадали во вторую категорию. У себя, на острове Минданао, она никогда не слыхала об унитазах в цветочек. Не обращая внимания на декадентскую ночную вазу, миссис Колин посмотрела на крючки для шляп справа от двери. На одном висел забрызганный грязью плащ, который какой-то воскресный гость так и не позаботился забрать. Когда забавлявшийся охотой приятель Вика Кроутера дарил ему пару фазанов, то они всегда висели несколько дней здесь — через два крючка от забрызганного грязью плаща. Миссис Колин подняла пластиковый пакет и хотела было повесить его на тот самый крючок, где обычно висели фазаны, но тут ей показалось, что это, возможно, нехорошо, и, поколебавшись, она повесила пакет на следующий крючок. Хвост Рики — или, по крайней мере, шесть дюймов хвоста — торчал из пакета. Миссис Колин попыталась затолкать его обратно, но безуспешно.

Пакет для грязного белья Даффи был из ярко-жёлтого пластика, и в 8.45 утром воскресенья он нёс его по Голдсмит-авеню, что в Эктоне, W3. Случись какому-нибудь полицейскому разыскивать мёртвых собак, он счёл бы содержимое этого пакета вполне безобидным. Разумеется, безобидным с юридической точки зрения, потому что если принять во внимание запах, до безобидного содержимому этого пакета было далеко. Некоторая часть этого содержимого могла быть признана причиняющей ущерб здоровью, а кое-что — будь общественный обвинитель достаточно искусен — могло быть изъято у Даффи и погребено в яме с негашёной известью. Даффи это сознавал. Не то чтобы он недостаточно часто переодевался — просто он недостаточно часто ходил в прачечную. Он аккуратно складывал грязную одежду в пластиковые пакеты и ставил их в низ гардероба. Когда проходило несколько недель, он решал, что пакеты уже так тесно друг к другу притёрлись, что вот-вот начнут размножаться; тогда он высыпал содержимое всех пакетов в один большой жёлтый пакет и шёл на Голдсмит-авеню.

Даффи любил эту воскресную обязанность. Отчасти потому, что она освобождала его от чувства вины, отчасти же из-за тишины на улицах. Субботняя ночь отгуляла. Субботняя ночь ещё похрапывала в постели, дожидаясь, пока воскресное утреннее похмелье заставит её проснуться. Когда Даффи повернул к магазинам, среди которых помещалась прачечная, на улице не было ни души. Он беспечно пнул выброшенные коробки из-под стирального порошка. Какой-то аккуратный пьянчужка сложил на тротуаре перед букмекерской конторой пирамидку из восьми пустых банок. Другой пьянчужка, не такой аккуратный, решил, что помещающийся в нише вход в контору удобно использовать как писсуар, потому что если б там была не букмекерская контора, то всё равно был бы какой-нибудь магазин — в точности как тот, что по соседству, и разве не здесь он только на прошлой неделе потерял десять фунтов, поставив на какую-то колченогую клячу? Даффи наморщил нос, сознавая, что вонь из его собственного пакета не слишком отличается от той, что доносилась от входа в контору.

Даффи препоручил свою одежду нежным объятиям стиральной машины, пересёк пустую улицу и толкнул дверь в закусочную Сэма Вичи. Сэм был немолодой китаец, которого все называли Сэмом, и который отдал ресторанному бизнесу Великобритании тридцать лет. Проведя десять из них в его нижних эшелонах, он решился открыть собственное заведение, следствием чего стало то, что он поменял собственную фамилию на Вичи. В то время Сэм Вичи продавал (что не удивительно) одни только сэндвичи. В последнее время он расширил ассортимент и теперь гордился своим умением обращаться с микроволновкой, но фамилию менять не стал.

— Как обычно, Сэм.

— Сию-сикунду-налисуем.

«Как обычно» означало британский завтрак, приготовленный по-британски. На то, чтобы научиться, у Сэма ушло несколько лет — пришлось даже навещать заведения конкурентов — но он овладел-таки умением недожаривать бекон и пережаривать яйца, превращать в размазню томаты и чересчур долго держать в печи сосиски, и, кроме того, следить за тем, чтобы плюхающиеся на тарелку разваренные бобы сохраняли форму разливной ложки. Поскольку Даффи был привилегированный клиент — в этот ранний час он был, к тому же, клиент единственный — Сэм добавил к заказу поджаренный на британский манер тост: толстый, жирный, не слишком хрустящий и не слишком поджаристый.

— Пальчики оближешь, — сказал Даффи, размышляя о подготовке к будущему сезону. Даффи защищал ворота воскресной команды «Упрямцы», и первый матч должен был состояться уже через пять недель.

— Сипасиба-пожалста.

Потревоженный вилкой тост заметался по тарелке, оставляя широкий жирный след. Даффи подумал о молодом Карле Френче, поджаром, как гончая. Он-то, возможно, бегает с мячом уже сейчас. Но вратарю ведь и не нужна скорость, утешил себя Даффи, вратарю нужна… стойкость. Он прижал предательски ускользающую сосиску к бортику тарелки и, применив одновременно грубую силу и тонкий расчёт, пропорол-таки ей шкурку.

Возвращаясь по Голдсмит-авеню с жёлтым пакетом, который теперь топорщился намного более гордо, Даффи размышлял над вечным вопросом тех, кто часто ходит в прачечную: куда девается один носок? Вы кладёте двадцать четыре — вынимаете двадцать три, вы кладёте тридцать шесть — вынимаете тридцать пять. Закладываете два — вынимаете один. Стиральным машинам было не чуждо понятие справедливости: они одинаково воровали у тех, у кого было много носков, и у тех, у кого их было мало. Сначала вы думаете, что один носок мог прилипнуть к внутренней стенке барабана, и вы его просто не заметили, но потом, понимали, что происходит нечто иное. Как бы тщательно вы их не пересчитывали — перед закладкой и сразу после выемки — у вас всё равно становилось на один носок меньше. Кто знает, может, в задней стенке стиральных машин прячется маленькая дверка, и во время стирки она на мгновение приоткрывается и заглатывает один носок. Может, владельцы прачечных таким путём повышают прибыльность своих предприятий. Но Даффи давно уже оставил попытки получить за это какую-нибудь скидку. Вместо этого он даже стал стиральным машинам потакать. У него было только два вида носков: чёрные смесовые хлопок/нейлон от Маркса и Спенсера и красные смесовые хлопок/нейлон от Маркса и Спенсера. Теряя один такой носок, вы особо не переживаете, а когда теряете ещё и другой, только усмехаетесь.

— Звонили, — сонно сказала Кэрол, когда Даффи закрыл дверь.

— Завтракать, — ответил Даффи копне курчавых чёрных волос на подушке.

Он достал из холодильника йогурт, мюсли и снятое молоко, прихватил из шкафчика пшеничный хлеб с зёрнами, низкокалорийный сахар и мёд. Человек должен быть здоровым и сильным, это каждый знает. Завтрак у Сэма Вичи был для силы, а это — завтрак для здоровья. Кроме того, человеку, который только что вернулся из прачечной, полагается награда.

В ванной зажурчала вода, и Даффи включил автоответчик. Сообщение было коротким и предельно ясным: «Даффи, это Вик Кроутер. Если я плачу кучу денег за паршивую сигнализацию, я хочу, чтоб она работала. Немедленно привози сюда свою жирную задницу».

Жирную? На что это Вик намекает? Да он уже три года не видел его задницу, так откуда ему знать? Даффи и вправду считал себя коренастым, но при этом мускулистым; лицо у него было широкое, но второго подбородка не намечалось. Он осмотрел свои ладони: квадратные, пальцы, пожалуй, коротковаты, но не жирные, совсем нет. Занервничав, он, как будто это могло помочь беде, съел на одну ложку йогурта больше, чем собирался. Ладно, вдруг лишняя ложка йогурта поможет унять начинающееся по поводу этой новой беды беспокойство.

— Я еду к Вику Кроутеру, — проговорил он, когда Кэрол налила себе вторую чашку.

— Так ты не поведёшь меня сегодня в ресторан?

Даффи хмыкнул. Конечно, нет. Когда он в последний раз водил её в ресторан? Сколько времени они уже вместе или как бы вместе? Семь лет, десять? Восемьдесят четыре? Он никогда не водил её в ресторан. И с чего ей вдруг захотелось в ресторан? Он взглянул на неё; она улыбалась.

— Ладно, по крайней мере, у тебя есть несколько чистых рубашек, — сказала она. — Или это званый обед? Не погладить ли вам смокинг, сэр?

— Это по работе, — сказал Даффи, — сигнализация хренова.

— Может, Вик пытается инсценировать кражу со взломом, чтобы получить страховку?

— Эй, полегче, — сказал Даффи, внезапно становясь на сторону своего бывшего клиента. — Вик никогда не привлекался.

— Вот и Понтий Пилат тоже, — сказала полицейский констебль Кэрол Лукас.

— Да? Знаешь, я ведь ни о чём таком никогда не слышал. Откуда ты знаешь?

— Это есть в полицейском компьютере, Даффи, а ты как думал? Пилат П., возраст — чрезвычайно пожилой. Особые приметы: римский нос; подозревается в попытке обмануть правосудие, непредумышленном убийстве и участии в подготовке к распятию.

— Нет, я про Вика, откуда ты знаешь?

— Я не знаю, Даффи, я подозреваю. Про Пилата говорили, что он в конце концов покончил самоубийством, но достоверных свидетельств нет.

— Вряд ли Вик способен наглотаться таблеток.

— Или упасть на собственный меч.

— Сомневаюсь, что у него есть меч.

— Даффи, — Кэрол потянулась через стол и тихонько постучала Даффи по голове, — там сегодня все дома?

— А… дошло.

Чёртова стирка всегда выбивала его из колеи.

— Кстати, как поживает мисс Сиськи?

Даффи на мгновение задумался, должен ли он почувствовать себя виноватым. В настоящее время он не знал никого, кто соответствовал бы этому описанию.

— Кто?

— Маленькая мисс Сиськи. Белинда как там её.

— А… Бест.

— Бест. Отвратительное имя. Белинда Бест. Человеку с таким именем не привыкать раздеваться на людях, верно?

— Это не настоящее имя. Псевдоним.

— Значит, она сменила имя, чтобы иметь возможность раздеваться на людях.

— Может, и так. Назвалась, как отрезала.

— Интересно, что она ещё отрезала и кому.

— Кэрол! Да что с тобой такое?

Он посмотрел на её милое утреннее ирландское личико в обрамлении чёрных кудрей.

— Не тебе ли? — личико ухмыльнулось.

— Кэ-рол! — он встал. — Там, в холодильнике пицца и рыбное филе под низкокалорийным соусом.

— Обалдеть. Следи за дорогой. Целую.

Даффи следил бы за дорогой и без совета Кэрол. Во-первых, ему не нравилась сама автострада М1: по его мнению, водители грузовиков избрали её излюбленной трассой для состязаний в скорости. Там было полным-полно бешено мчащихся, сверкающих фарами трейлеров, и даже владельцы небольших фургончиков, едущие отдыхать с семьёй, отчего-то решали, что это лучшее место на земле, чтобы попытаться поставить мировой рекорд скорости. Во-вторых, Даффи ехал в новом фургоне марки «Шерпа», и его немало заботило, как бы уберечь её глянцевые бока от ударов. Он с большим облегчением избавился от прежней ржавой колымаги и заменил её чем-то новеньким. «Новенькое» подразумевало новенькое для него, а не совсем новое: на это Даффи ещё не заработал. И если бы он сейчас не торчал в пробке, то горделиво восседал бы в своей белой «Шерпе», по обоим бокам которой красовалась надпись: «Даффи — это надёжно», и строго соблюдал безопасные пятьдесят пять миль в час.

На этой М1 не так давно имела место симпатичная афера. Даффи, как все бывшие полицейские, не одобрял мошенничество со стороны полицейских, но над этим предприятием можно было только посмеяться: некая нефтеперерабатывающая компания, не желая больше раздаривать рюмки и медвежат-коал для ветрового стекла, нашла другой способ привлечения покупателей. Каждый месяц они рассылали по своим автозаправкам список из полусотни номеров. Если ваша машина оказывалась в списке, вы могли выиграть от сотни до тысячи фунтов. Само собой, автовладельцу сначала предлагалось заправиться, иначе кассир просто не позволил бы старине Тому, Дику или хоть герцогу Букингемскому поводить пальцем по заветному списку.

Эта стратегия, конечно, привлекала клиентов, но и заставляла задуматься людей, к этому склонных. В особенности же, кучку полицейских, обосновавшихся возле М1, которые увлечённо включились в процесс. Всё совершалось в гражданской одежде и преимущественно в нерабочее время. Двое копперов в штатском приезжали на автозаправку, покупали бензин — всё честь честью — и требовали список с номерами. Как правило, они не находили там своих номеров, но некоторые из тех, что там были, запоминали. Конечно, если бензина они купили всего один-два галлона, скоро им могла потребоваться другая автозаправка, где они снова требовали список. На следующий день, уже в форме, они — по долгу службы, а как же иначе? — искали выигрышные номера в полицейском компьютере. Имя владельца, адрес, большое спасибо. А потом, если адрес был в пределах досягаемости, они ехали туда и намекали владельцу, как он мог законным путём заработать пару сотен фунтов всего за одну поездку. Разумеется, всё это строго между нами, а поделимся поровну. Всё равно без нас вы и гроша бы не получили. Им даже не приходилось говорить, что они из полиции.

Даффи считал, что это нечестно, но возмущения не испытывал. Кому от этого хуже? Нефтеперерабатывающим компаниям всё равно, они теряют ровно столько денег, сколько сами хотят. Автовладельцы тоже не в убытке: не нужно каждый месяц ездить сверять номера, а половина чего-то — это ведь лучше, чем совсем ничего. И уж, конечно, невелик был спрос с парней в голубых мундирах. Они всего-навсего демонстрировали дух предпринимательства, который вроде бы должен служить сплочению нации. Так кому же, кому было от этого плохо? Ведь в чём смысл преступного деяния? Одно лицо нечестным путём получает какую-нибудь выгоду за счёт другого. Здесь же все были в выигрыше. До того дня, как всё раскрылось, и кое-кому дали под зад ногой. Нефтеперерабатывающие компании на время умерили свой агитационный пыл, и народ вновь принялся коллекционировать рюмки и игрушечных коал, что, с точки зрения Даффи, было куда менее интересно.

Держась средней полосы и скорости в пятьдесят пять миль в час, он задумался о Белинде и Вике Кроутере. Маленькая мисс Сиськи, как назвала её Кэрол. Даффи улыбнулся. Слово «маленькая» относилось только к «мисс», но уж никак не к «Сиськам». Нет, совсем не к Сиськам. Белинда Бест была одной из первых девушек в Британии, кто начал сниматься для Третьей страницы. Миллионы мужчин, пробегая перед завтраком глазами заголовки, переворачивали страницу и бывали на миг парализованы тем восторгом и благоговением, какие вселяли в них белиндины… белиндины… что ж, сиськи, как их ещё назовешь; нет, ещё лучше, Сиськи — именно так, с большой буквы. И за миллионами столов по всей стране миллионы мужчин принимались прочищать горло, а кое-кто и скрещивал под столом ноги. Белинда Бест снова выполнила свою утреннюю миссию.

У неё были длинные чёрные волосы, смутно знакомое всем лицо, глаза неопределённого цвета — для чёрно-белой Третьей страницы был важен не цвет, а то, что автор подписи под снимком, ознаменовавшим встречу Белинды с британской публикой, незатейливо обозначил как «Белинда Бюст». Впоследствии белиндин псевдоним позволил-таки авторам слоганов и заголовков сполна продемонстрировать свою изобретательность. «Два-ноль в пользу Белинды Бюст!» — и далее, на случай, если читатель не понял — «Считайте сами: ОДНА… ДВЕ!», «На тысячу миль окрест лучший бюст — у Белинды Бест!» и так далее в том же духе. Читатели были просто влюблены в неё и писали в редакцию жалобы, если не видели её Сиськи месяц или около того. Циничные клеветники, когда пиво развязывало им язык, утверждали, что не будь у Белинды её бюста, она была бы самой обычной девушкой с заурядной внешностью. Но её страстные защитники, здесь же, в пабе, отвечали, что как раз это в ней и хорошо. Она выглядела общительной и дружелюбной, совсем как та девушка, что сейчас наливает тебе пиво, как девушка, с которой ты вместе вырос и которую можно без опаски познакомить со своей матерью. Да только у неё ещё было это… был Бюст.

Через полгода газетной славы белиндины Сиськи уволили своего агента. Вместо этого им потребовались импресарио и личный пресс-секретарь; обе обязанности исполнял один и тот же человек и из тех же двадцати процентов. Но он добыл ей место рядом со знаменитостями на автосалоне (стала бы она терять время среди устаревших моделей), он сделал так, чтобы её пригласили перерезать ленточку на открытии нескольких супермаркетов, он устраивал ей выгодные фото-сессии на фоне самых модных ночных клубов, говорили, что это именно он шепнул Белинде облить шампанским известного актёра, попытавшегося нырнуть к ней в лифчик, и это он договорился об участии Белинды в нескольких телевизионных ток-шоу, и там её великолепная безыскусность и заранее заготовленные шутки обаяли даже тех, кто был настроен против неё. Она завела бойфренда и скоро его бросила. Через месяц бойфренд продал свои воспоминания конкурирующей газете: «Почему я купил „Эм-Джи“? Просто, моей топлес-крошке захотелось иметь топлес-авто». Читатели газеты, для которой снималась Белинда, были шокированы таким отъявленным оппортунизмом и превозносили её великодушие: ведь она не поспешила сразу же поведать миру о том, какой крохотный у этого парня член.

Белинде льстило это обилие поклонников и мужчин с фотоаппаратами. Но она не забыла о своей матери и двух сёстрах, которые её усилиями только-только переехали из благотворительного общежития, и она знала, что придёт время, когда мужчинам будет не так интересно видеть её без лифчика. И что тогда? Способна ли она на то, чтобы стать настоящей знаменитостью? Где-то глубоко внутри она чувствовала неуверенность и страх. Она подумала о мужчинах, которых знала, и поняла, что они делятся на две категории: те, кто боится её славы, и те, кого она заводит. При этом на мужчин первого типа надо было устраивать настоящую охоту, даже если просто хочешь выпить с ними чашку чая, а мужчины второго типа просто искали для своей постельной коллекции экземплярчик поинтереснее.

И тут она встретила Вика. Да, люди говорили то, что вроде бы лежало на поверхности: что Белинда ещё подростком лишилась отца и до сих пор искала ему замену, что она разрушила брак Вика, что она намеренно забеременела. Но всё это было не совсем так. Просто они с Виком познакомились и начали встречаться, он умел её рассмешить — а это ведь всегда важно, не правда ли? Он не боялся её славы, он сам преуспел в своём деле, так чего ему было бояться, и когда она однажды сказала ему: «Знаешь, Вик, иногда мне так хочется всё это бросить и поселиться в деревне, и чтоб у меня была лошадь», он не сказал «Глупая корова», а только кивнул, потрепал то, что называл «вторым бюстиком» и ответил: «Да, это было бы неплохо».

И брак Вика давно уже дышал на ладан, и забеременела она не намеренно, а просто так бывает, когда люди любят друг друга, разве нет? Её секретарю пришлось попотеть, но то, что при другом раскладе с лёгкостью могло быть обозначено как «Муж бросает жену ради беременной подружки» превратилось в «Ребёнок Белинды — дитя любви», и это было куда более приемлемо. Карьере модели это, конечно, на пользу не пошло, хоть пришлось-таки посниматься в тренировочном костюме — поучить будущих мамочек держать форму, но сердце Белинды было занято не этим, и чем больше становилась в её животике маленькая Никки, тем чаще она с тревогой задумывалась над тем, как будет сбрасывать набежавшие килограммы, и тем, захотят ли её ещё видеть без лифчика, когда она станет мамочкой. Год или два после рождения Вики она упорно не желала уходить со сцены, пока однажды, открывая бутылку пиньи-колады, не сказала — больше по привычке, чем всерьёз: «Знаешь, Вик, иногда мне так хочется всё это бросить, и поселиться в деревне, и чтоб у меня была лошадь». И тут Вик ухмыльнулся и сказал: «Знаешь, я тут присмотрел одно местечко».

Выезд 13, вот он, подумал Даффи и осторожно перестроился в левый ряд. Он никогда не сходил с ума по Белинде — даже когда она набрасывалась на него с газетных страниц, словно полицейский спецназ. А когда он три года назад устанавливал у них сигнализацию, она, на его вкус, чересчур уж не соответствовала облику этого дома. Конечно, Браунскомб-Холл не принадлежал к первоклассным поместьям, жемчужинам усадебной архитектуры, но всё же это был Браунскомб-Холл. А Белинда Бест и Вик Кроутер по-прежнему были всего лишь Белиндой Бест и Виком Кроутером. Смешно, конечно — да Вик, бывало, в присущей ему спокойной манере над этим и посмеивался — но Даффи в тот его первый визит показалось, что Белинда Бест избрала целью своей жизни стать Белиндой Браунскомб, вдовствующей леди Из-Грязи-В-Князи.

Вик не менялся. Все те годы, что Даффи его знал (а их было не меньше дюжины), Вик оставался всё тем же. Он притворялся, что прожил больше полувека — этакий всё испробовавший в этой жизни мудрец, которого уже ничем не удивишь, — хотя его свидетельство о рождении упрямо продолжало утверждать, что ему нет и сорока. Это дополнялось весёлой добродушной манерой общения, какую демонстрируют, выступая перед камерой, лидеры профсоюзов. Такая непробиваемая любезность не вызывала подозрения лишь у натур благородных, а Даффи к ним не принадлежал. Когда-то, много лет назад, Даффи пытался его прижучить. Вик не обиделся. Он только посмеялся, а потом позвонил в свою любимую адвокатскую контору «Лэски и Лежюн», чьи владельцы были известны своей нечистоплотностью, и попросил их найти подходящее объяснение, как могло случиться, что часы из магазина их клиента были как две капли воды похожи на те, что упоминались в докладе Даффи — но при этом не были крадеными — что вы, боже упаси.

Это было в те стародавние времена, когда Даффи был младшим сержантом в полицейском управлении Южного Лондона, а Вик Кроутер был… кем же, простите, был Вик Кроутер? В газетах его имя появлялось редко и сопровождалось упоминанием, что он — «местный бизнесмен», но если его просили уточнить, каким именно бизнесом он занимается, он простодушно улыбался и отвечал: «Да так, помаленьку то, помаленьку это». Начинал он со строительства и специализировался на оборудовании кухонь, когда заметил, что строить намного приятнее, если кто-то выполняет за тебя всю тяжёлую работу. Потом он понял, что любое дело намного приятнее, если кто-то выполняет за тебя всю тяжёлую работу. Больше всего пришлись ему по душе франчайзинг и субаренда: кто-то, но не Вик, вкладывает в дело все свои сбережения, Вик получает свои десять процентов, а потом, если всё предприятие накрывается медным тазом, так дураки они на то и дураки, верно? Одно время Вик был владельцем сети прачечных — эй, подумал Даффи, да ведь это наверняка Вик придумал, чтобы стиральные машины каждый раз крали по носку. Было у него и несколько похоронных бюро, побыл он и владельцем закусочных, и одним из первых занялся прокатом домашнего видео. Законность его предприятий была предметом горячих дискуссий среди местных правоохранителей, но единственное, в чём сходились все спорщики, это что если у Вика Кроутера рыльце не в пушку, то Королева Английская выходит к обеду в неглиже. Несколько раз ему пытались предъявить обвинение, и он всегда бывал сперва дружелюбен, потом чуть менее дружелюбен, а потом звонил «Лэски и Лежюну», и те с большим искусством запутывали дело так, что концов не найдёшь. Если уж Вик был так ловок, что с каждого цветка умел взять свой взяток, ему, конечно, было не отказать в изворотливости, когда речь шла о безопасности его собственной персоны. И всё оставалось по-прежнему: франчайзинг, субаренда, и если предприятие накрывалось медным тазом, так ведь дураки — они на то и дураки, но я в это время был у Принца Уэльского, господин полицейский, и весь наш Ротари-клуб вам это подтвердит.

Даффи остановил фургон на повороте к Браунскомб-Холлу. Эти колонны у входа совсем новые, подумал он. Два куба из красного кирпича, и на каждом облупившийся от времени каменный шар, на правый карабкалось такое же облупившееся каменное животное, похожее на потрёпанного хорька. В этом сочетании ярких, новеньких кирпичей и старых, выветренных камней было что-то неестественное. Даффи смотрел на громадные шары, и перед глазами у него вставало то время, когда он открывал утреннюю газету, и в глаза ему ударял мощный залп из белиндиных орудий. Да, это, наверное, оно и есть. Семейный оплот Белинды Бест и Вика Кроутера. Две каменные Сиськи и карабкающийся на них старый хорёк.

Даффи всё ещё ухмылялся, когда нажал на тормоз и разметал гравий перед Браунскомб-Холлом. Вик Кроутер вышел его поприветствовать.

— Может, надо было подъехать сзади, босс? — бодро спросил Даффи.

— Это же не гонки на Гран-При Британии, — отозвался Вик, — посмотри, во что ты превратил мой гравий. Его придется разравнивать граблями.

В этот момент маленькая женщина в очках, про которую Даффи решил, что она японка, вышла из боковой двери и засеменила к ним. «Мистер Кроутер, — начала она, приблизившись, потом остановилась, окинула взглядом Даффи и продолжала, — мистер Кроутер, сэр, кто-то только что украл Рики».