"Даффи влип" - читать интересную книгу автора (Кавана Дэн)

Глава вторая

Приехал врач, наложил тринадцать швов, дал миссис Маккехни успокоительное и уложил в постель. Часом позже прибыли двое полицейских, извинились за задержку, сославшись на нехватку кадров, увидели, что жертва находится под действием лекарств, задали мистеру Маккехни пару бесполезных вопросов, велели ему ничего не трогать («Что значит — ничего?» — возмутился он), бегло осмотрели двери и окна и обещали вернуться на следующий день.

Мистер Маккехни сидел над тарелкой готового супа «Хайнц» из бычьих хвостов, раздумывая, зачем кому-то понадобилось нападать на жену и в то же время сообщать ей имя его любовницы. Никаких явных врагов у него не было. Любовница, она же секретарша, была не замужем, и, хотя носила кокетливую высокую прическу, улыбалась незнакомым мужчинам и покачивала бедрами при ходьбе больше, чем нужно, в существовании соперников Брайен сомневался. И потом, если бы кто-то появился, Брайен был не так уж к ней привязан: захочет уйти — пожалуйста. Прошли те дни, когда он стал бы бороться за женщину. По правде говоря, и бороться-то как следует он был не в состоянии — единственным физическим упражнением для него были манипуляции с ножом и вилкой; он задыхался после подъема по лестнице, часто потел, страдал от лишнего веса, а в прошлом году перенес предынфарктное состояние.

На следующий день сержант-следователь из гилдфордского центрального отдела расследований сидел с напарником у постели Рози Маккехни. Шаг за шагом выяснили всё, что она знала, хотя, по большей части, речь шла о том, чего она не знала. Нападавших было двое: высокий мужчина в коричневом свитере, говоривший на кокни, и коротышка с ирландским акцентом, который, как осторожно определила Рози, «подал реплику» насчет Годфри. Коротышку могли звать Стенли. Два или даже три раза со значением упоминалась какая-то Барбара. Еще говорили о каком-то Боссе.

— Вы с кем-нибудь ссорились, миссис Маккехни?

— Нет, я ни с кем не ругаюсь. Только с домработницей. Какие ссоры вы имеете в виду?

— Ну, споры, разногласия, знаете, перебранки, что-то такое.

— Нет.

— Не знаете никого по имени Стенли?

— У Брайена есть дядя, но…

— Понимаем, мадам. А как насчет Барбары?

— Я пыталась вспомнить. Нет, никого, никого не знаю.

— Похоже, одна надежда на экспертизу. Если только ваш муж нам ничем не поможет.

Полицейские медленно спустились в гостиную с мистером Маккехни.

— У нас проблемы, — заявил Бейлис, сержант-следователь в голубом костюме — мужчина несколько свирепой наружности с волосами песочного цвета, — проблемы. Личности установить нельзя; по сведениям, которыми мы располагаем, под подозрение попадает половина населения Англии. Вот и напарник мой говорит — никаких отпечатков. Ничего не украдено. Очевидного мотива тоже нет, согласны?

— Я никакого мотива не вижу.

— И такая жестокость. Один кот чего стоит. Проблема вот в чем: был ли это маньяк, пара маньяков или нет? Если б дело было только в коте, я бы сказал: да. Бывают люди совершенно нездоровые. Знавал я таких, что котов с крыши сбрасывали просто так, шутки ради. Но на вертел насадить и поджарить — это что-то новенькое. Что скажешь, Уиллет?

Напарник начал вспоминать преступления, совершенные против кошачьих, с которыми ему приходилось сталкиваться:

— Топили, бывало, ну и, это, увечья наносили. Слышал, как в канистру запаяли, это давно было. Но такое…

— И потом, — продолжал Бэйлис, — телесные повреждения, нанесенные вашей жене, были, похоже, спланированы, так? То есть они знали, как ее зовут, когда она будет дома и, между прочим, точно знали, что собираются с ней сделать. Я прав?

— Вы же профессионалы.

— Думаю, да. Спасибо, что вы о нас подобного мнения. Так к чему я веду: мотив. Напомни, Уиллет: по словам миссис Маккехни, они говорили про какого-то Стенли?

Уиллет раскрыл блокнот и пролистнул несколько страниц:

— Что-то вроде: «За работу, Стенли», — ей кажется, так сказал высокий.

— «За работу, Стенли». Звучит так, будто он давал сигнал второму. Как бы спускал того с поводка. У вас есть знакомые по имени Стенли?

— Есть дядя, но…

— Не то. А больше никого?

— Боюсь, нет.

— Ладно. Теперь перейдем к вопросам полегче. Кто такая Барбара?

— Понятия не имею.

— А вы небось по женщинам спец?

— О чем это вы? Конечно нет.

— И никогда ничего себе не позволяли? У вас наверняка были интрижки, если вы не против, что я так выражаюсь. Налево ни разу не заворачивали?

— Естественно, нет. Мне пятьдесят пять. У меня инфаркт был в прошлом году. Подобные штучки меня убить могут. — Здесь мистер Маккехни не соврал: им с Барбарой частенько приходилось спускать дело на тормозах; он думал, как здорово было бы делать так всегда, если бы только не боязнь оказаться в неловком положении, хотя, конечно, до неловкого положения он мог и не дожить.

— Значит, вы с миссис Маккехни не?.. — Бейлис, несомненно, намекал на то, что у Рози была отдельная спальня.

— Раз вам доставляет удовольствие выяснять подобные вещи, я отвечу: нет, мы больше этим не занимаемся. Хотя остаемся друзьями.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. А как насчет вашей жены? К ней не заглядывают… гости?

— С чего вы взяли, будто имеете право задавать подобные вопросы? Мою жену изрезали ножом, ее не насиловали. Почему бы вам не поискать орудие преступления? Какой смысл в этих расспросах?

— Никогда не знаешь, пока ответов не получишь. Значит, никакого Стенли, никакой Барбары, ни дружков-подружек, а как насчет некоего Босса?

— Это мог быть кто угодно. У каждого человека есть босс.

— Думаю, вы правы, мистер Маккехни. Забавная получается история. Эти двое забираются к вам в дом, нападают на жену, убивают кота и называют три имени, но никто ничего не знает. А кто ваш босс, мистер Маккехни? — Голос Бейлиса особым дружелюбием не отличался.

— Я сам себе начальник.

— Расскажите нам, чем вы руководите.

«Маккехни энд Компани». Зарегистрированная фирма. Головной офис на Руперт-стрит. Ведущий импортер игрушек, товаров для праздников, галантереи, карнавальных костюмов, хлопушек, наборов для фокусов и масок. Полицейские шлемы, но только детских размеров. Торговля сезонная, летом не очень, ближе к Рождеству продажи, естественно, растут. Особых затруднений в делах нет. Оборот в шестизначных цифрах. Товар, предназначенный на продажу, хранится на двух небольших складах, один на Лексингтон-стрит, второй — во дворике за фасадами Грик-стрит. Скромный, доходный, честный бизнес. Вот и весь рассказ Маккехни.

— Для правды звучит слишком складно. Не будете возражать, если мы как-нибудь зайдем к вам в офис побеседовать?

— Нет, конечно. До конца недели я буду дома ухаживать за женой. Можете зайти, если сочтете нужным, в начале следующей недели.

— Спасибо за сотрудничество. А теперь вернемся к вашей жене. Завтра я пришлю полицейского хирурга, пусть посмотрит рану — может, что-нибудь выяснит про орудие. Если вы не против, мы заберем кота. И еще, мы бы взяли платье, которое было на вашей жене. И если все-таки вспомните про имена, вы ведь нам скажете?

— Обязательно.

Как только полицейские ушли, Маккехни позвонил в контору. Трубку взяла Барбара; только она и могла это сделать — больше в офисе никто не работал. Маккехни спросил, хорошо ли он к ней относился, она ответила утвердительно. Поинтересовался, не окажет ли она ему услугу, она ответила, если речь об обычной услуге, так это ведь всегда приятно. Он ответил — нет, в другой раз, искусительница, сейчас не об этом. Есть кое-какие проблемы, но объяснит он в другой раз. Барбара должна закрыть офис и взять оплачиваемый отпуск на три недели. Нет, потом можно будет взять еще три недели, попозже. Нет, он не пытается сказать ей, что она уволена. Да, он к ней по-прежнему очень расположен. Да, скоро они опять будут этим заниматься. Скоро, скоро. И он пошлет чек с месячной зарплатой ей на дом.

Мистер Маккехни сделал еще один звонок в агентство по набору временного персонала на Шафтсбери-авеню и попросил подыскать секретаршу на пару недель, начиная с ближайшего понедельника. Потом откинулся на стул и задумался, правильно ли он поступил.

Дело было во вторник. В среду пришел хирург из полиции, осмотрел миссис Маккехни, выразил соболезнования по поводу кончины Годфри и ушел, бормоча что-то про мусульманские наказания.

В четверг произошло два события. «Гилдфордский вестник» вышел с заголовком на полстраницы: ЗВЕРСКОЕ УБИЙСТВО КОТА ВО ВРЕМЯ ЗАГАДОЧНОГО ВЗЛОМА: ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ МАНЬЯКОВ, а к мистеру Маккехни снова заявился сержант-следователь Бейлис с Уиллетом в придачу.

— Мы получили отчет хирурга, — заявил Бейлис. — Думаю, мы можем вычислить вашего дядю Стенли.

Маккехни озадаченно уставился на полицейских. Бейлис вытащил из дипломата листок с коротким печатным текстом и зачитал:

— «Жертва… Рана… Область вокруг…» Ага, вот оно: «Возможное орудие преступления: нож среднего или большого размера, с острым лезвием. Использована только малая площадь лезвия, следовательно, речь идет не о перочинном ноже или заточенном хозяйственном. Нечто вроде ножика для моделирования, или же специальный инструмент для резки дерева. Свидетельств прежнего использования инструмента не найдено, поскольку к моменту обследования полицией рана была уже тщательно обработана; возможно, использован специальный инструмент, типа ножа фирмы „Стенли“».

Бейлис поднял голову и удовлетворенно улыбнулся; затем кивнул Уиллету, который покопался в блокноте и повторил слова миссис Маккехни: «За работу, Стенли».

Вид у сержанта был все такой же довольный. Маккехни терялся в догадках, почему, лишившись одной из немногочисленных улик, Бейлис так обрадовался. Тот пояснил:

— До этого мы искали людей по имени Стенли. Теперь мы ищем только тех, у кого есть ножи «Стенли». Это должно немного увеличить шансы.

Маккехни не понимал: дурак сержант или просто шутит.

На следующей неделе Бейлис и Уиллет пришли в офис Маккехни на Руперт-стрит.[4] Их встретила новая секретарша по имени Белинда. Мистер Маккехни нарочно сказал в агентстве, что ему нужна по-настоящему грамотная девушка, потому что вертихвостки в коротких юбочках, которые удваивают размеры его счетов в канцелярских магазинах и пытаются компенсировать это, выставляя напоказ трусики, когда роются в картотеке, ему надоели. В агентстве все поняли, написали на его карточке «Монах» и прислали ему Белинду — девушка слегка прихрамывала, а на груди у нее висел большущий серебряный крест, как будто для того, чтобы оберегать ее от потных мужских рук. Маккехни был ею доволен, хотя толку от нее было не намного больше, чем от тех девушек, которые в первый же вечер нацеливали на него свои буфера.

Первое, что сделал Бейлис по приходе, — ненавязчиво поинтересовался, как давно Белинда работает в офисе, но Маккехни приготовил ответ заранее. Он сказал, что всегда нанимает временных работниц, так как они более ответственные, да и работа несложная, а иногда закрывает контору на пару недель, и потом, офис такой маленький — кому захочется торчать здесь с секретаршей, с которой не ладишь. Да, он обращался в разные агентства по найму временного персонала — то в одно, то в другое; даже не помнит, откуда прислали Белинду — могут у нее спросить, если хотят. Как звали предыдущую секретаршу? Шейла, а до нее — Трейси, а еще раньше — Милли, кажется.

Когда Бейлис и Уиллет ушли, у Маккехни было такое чувство, будто он только что провернул целое дело. Он отправился к Бьянки и заказал лучшие блюда из меню, чтобы наградить себя за смекалку.

Через неделю раздался первый звонок. Белинда сообщила, что на проводе мистер Сальваторе.

— Мистер Маккехни?

— Да.

— Как вы сегодня себя чувствуете?

— Отлично.

— Уверены, что все в порядке?

— Да, вполне. Чем могу быть полезен? — эти иммигранты так любят поболтать; хотя цивилизованный британец должен поддерживать разговор. Маккехни знавал одного торговца-грека, который столько времени тратил на поклоны и расшаркивания, что к концу ритуала обычно забывал, зачем звонил. Потом ему приходилось звонить еще раз со своим заказом.

— А жена ваша как поживает, хорошо?

Маккехни еле сдержал возмущение, хотя тон собеседника не изменился:

— С ней все в порядке. Чем могу быть полезен?

— Я спрашиваю, потому что там, откуда я родом, говорят: жена — главное украшение мужчины. Красивая поговорка, галантная, вам так не кажется?

Маккехни повесил трубку. Кто бы это ни был, пусть либо скажет, что ему надо, либо катится ко всем чертям. Кроме того, Маккехни хотел выиграть время, чтобы понять, что происходит.

Не получилось. Телефон зазвонил почти сразу, Белинда извиняющимся тоном сообщила:

— Соединяю снова, мистер Маккехни, извините, что разъединилось, у меня, наверное, палец соскочил, — так вот какие теперь секретарши — старая гвардия, даже отдельные красотки с буферами, по крайней мере, точно знали, разъединили они или нет. А эти просто констатировали — в данном случае это было правильное предположение — что собеседников разъединили.

— Плохая у вас линия, Маккехни, — произнес тот же голос. — Говорят, после национализации все стало хуже, но я, понятно, тех времен не застал.

— Вы по делу звоните, мистер…

— Сальваторе. И да и нет, как у вас говорят. В любом случае, я не занимаюсь тем, что звоню незнакомым людям просто с целью сократить дефицит Почтового ведомства. Поэтому я скажу, зачем звоню. Я звоню вам, чтобы извиниться за кота.

— Ко…

— Да, мистер Маккехни, то было, как бы это сказать, вы понимаете по-французски, un peu trop d'enthousiasme.[5] Проще говоря, ребят занесло.

— Ах ты… козел, — Маккехни даже не знал, что сказать; по правде говоря, на кота ему было наплевать — тот всегда был, как жена сама говорила, Розин мальчик.

— Принимаю ваш упрек. Теперь второе: надеюсь, ваша супруга оправилась после неприятного происшествия. И советую вам не бросать трубку. — Голос стал жестче. Маккехни не ответил. Голос продолжал: — Из вашего молчания я позволю себе заключить, что она, как у вас принято говорить, идет на поправку.

Маккехни снова промолчал.

— И третье: вам не кажется поразительным, что полиция понятия не имеет, что произошло — кто и почему мог такое совершить? Между прочим, вы, как я полагаю, не рассказали им о своей симпатичной секретарше, которая, судя по всему, больше у вас не работает? — Маккехни продолжал молчать. Он пытался записать в блокнот у телефона максимум из содержания разговора. — Нет, не рассказали. Догадываюсь. Итак, если все суммировать, мистер Маккехни, хочу сказать вам следующее. Разве вам не кажется удивительным, даже пугающим то, что в вашем собственном доме случилось аж два нападения, а полиция после полного расследования не нашла ни одной стоящей зацепки? И, по иронии судьбы, именно вы не пожелали сообщить им о том единственном факте, который мог оказаться полезным. Ситуация не очень приятная, мистер Маккехни, во всяком случае, для вас. Суть ведь в том, что нечто подобное, или даже, боюсь, нечто куда более неприятное, может случиться снова, и вы будете практически уверены, что полиция опять не сможет вам никак помочь. Что скажете на это, мистер Маккехни?

— Кто знает.

— А я скажу вам, мистер Маккехни, некоторые из нас знают, да, знают. Возьмем, например, наш случай. Предположим, вы снова отправитесь в полицию. Предположим, извинитесь, что не рассказали про Барбару. Думаете, они удвоят усилия после того, как вы признаетесь, что солгали? Они всего лишь люди, мистер Маккехни, в конце концов он и подумают, что вы снова врете, и скажут друг другу, как у вас принято: «Навешаем ему лапши». И потом, если они все-таки воспримут вас всерьез, куда приведет их эта новая информация? Насколько ближе они подойдут к разгадке? К тому же даже в ваших краях каждый день совершаются новые преступления…

— Что вы хотите?

— Рад, что вы об этом спросили, мистер Маккехни. Это хотя бы показывает, что вы человек неглупый. Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали. Подумали о том, что называют «аспектами». Больше, на данный момент, мне от вас ничего не нужно. А теперь я повешу трубку и отпущу вас заниматься вашим законным бизнесом.

Трубку повесили.

Маккехни послушно начал думать об аспектах. Оказывали ли на него давление? Пока, во всяком случае, нет. Готовили ли его к тому, чтобы оказать давление? Если да, то делали они это довольно радикальным способом. Угрожает ли жене опасность дома? Угрожает ли опасность ему самому? Стоит ли еще раз обратиться в гилдфордскую полицию? Есть ли смысл пойти в ближайший участок «Уэст-Сентрал», что на Бродвик-стрит? Может, попытаться перевести дело в «Уэст-Сентрал», в надежде, что информация о Барбаре затеряется где-нибудь по дороге? Но что он, на самом деле, должен им сказать? Можно сделать одну вещь — пойти и переговорить с Шоу, следователем в «Уэст-Сентрал», они иногда пропускали вместе по стаканчику. Это, пожалуй, и стоит сделать.

Маккехни позвонил в «Уэст-Сентрал». Там сказали, что Шоу отправился в недельный отпуск. Хочет ли он поговорить с кем-то другим? Нет, не хочет.

Два дня спустя Белинда по громкой связи сообщила, что мистер Сальваторе снова на проводе.

— У вас по-прежнему все в порядке, мистер Маккехни? Хорошо. Я у вас много времени не отниму. Как я понимаю, вы уже подумали. Вы, конечно, не пошли туда еще раз, чтобы сделать маленькое признание.

Маккехни молчал.

— Конечно нет. А теперь я скажу, что вы для меня сделаете. Вы дадите мне денег. Не очень много. Совсем даже мало. Двадцать фунтов. Нет, пусть будет двадцать пять. Значит, так: утром вы пойдете в свой банк — или прямо из кошелька возьмете, неважно, откуда — и будете ждать, когда я вам снова позвоню и скажу, что вы должны с ними сделать. Я с вами вполне откровенен, мистер Маккехни. Да, и можете быть уверены: даже если вы никогда такого не делали, мне это не впервой.

Трубку повесили. Маккехни сделал глубокий вдох, надел пиджак, сказал Белинде, что выйдет на пару минут, и направился в полицейский участок «Уэст-Сентрал».

Участок «Уэст-Сентрал» слыл одним из тех, до которых никак «руки не доходят». Десять лет назад там сняли синий фонарь, висевший у входа на кирпичной стене, а пять лет спустя водрузили новую белую вывеску, узкую и длинную, с неоновой подсветкой: ОТДЕЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ УЭСТ-СЕНТРАЛ. Но с тех пор все приходило в упадок: серая краска внутри почернела, тарелки в столовой с каждым годом становились все обшарпанней, характеры портились.

Шоу был все еще в отпуске, и вместо него Маккехни проводили к старшему инспектору Эрнесту Салливану — двадцать пять лет в полиции, десять на этом участке — неприветливому, полному мужчине, которого не могли тронуть ни сами преступления, ни большинство заявителей. Маккехни изложил свою историю — нападение на жену, кот на вертеле, телефонные звонки, требование денег — Салливан все это время перекладывал на столе бумаги и время от времени ковырял в ушах спичкой.

Когда Маккехни закончил рассказ, Салливан произнес только:

— Никогда не слышал про такие штуки с котами. Все остальное для меня не новость. Сила, наверное, нужна, чтоб кота на шампур насадить. Расцарапает, небось, как думаете?

Маккехни начал терять терпение из-за интереса, проявляемого полицией к смерти кота:

— А как же нападение на мою жену и шантаж?

— Откуда вы знаете, что это шантаж?

— Конечно, это шантаж!

— Этот человек сказал, что он сделает, если вы не заплатите?

— Нет.

— Тогда, может, он только прощупывает. Может, эти две вещи и не связаны между собой. Кто-то прочитал статью в местной газете и решил попытать счастья.

«Так быть не может, — подумал про себя Маккехни, — ведь этот тип, Сальваторе, знал про Барбару, а об этом в газете ничего не было». Но вслух произнес только:

— Что-то не похоже, как вам кажется?

— Но возможно, — Салливан, похоже, стремился свести проблемы, связанные с этим делом, к минимуму. Маккехни ждал. В конце концов Салливан поерзал в кресле, снова поковырял в ухе и сказал:

— Я, пожалуй, могу распорядиться, чтобы дело перевели сюда, — особого энтузиазма в его голосе не прозвучало. — Вы хотите, чтобы я это сделал?

— Если думаете, что так будет лучше. Что бы ни происходило, к тому месту, где я живу, это, очевидно, не имеет никакого отношения.

Салливан кивнул, медленно поднялся и вышел. Вернувшись, он, похоже, обратил еще меньше внимания на присутствие Маккехни в своем кабинете. Взгляд его говорил: если Маккехни уйдет, можно будет наконец как следует прочистить уши.

— Они вышлют мне дело, — заверил он, — какой-то Бейлис. Говорит, согласно заключению судмедэксперта, кот жарился на вертеле часа три. Ну и запах там был, наверное.

— Не помню.

— Да ладно, Маккехни, я уверен — помните. Да, кстати, раз уж мы начали о неприятных запахах — здесь ведь тоже малость пованивает, как по-вашему?

Маккехни огляделся.

— Нет-нет, оглядываться не надо. Я хотел сказать, что воняет от вашего места, я прав, мистер Маккехни? Ручки-то у нас не всегда были чистенькие? Рыльце-то в пушку, а, Маккехни? Собираетесь побыть Маккехни подольше? А то, если снова собираетесь изменить имя, надо срочно обновлять ваше досье.

— Это было сто лет назад.

И в паре сотен миль отсюда. Плохая компания, соблазн, могло случиться с кем угодно. Нельзя вести дело, не подвергаясь периодически соблазну. Но откуда Салливану известно про судимость?

— Это было сто лет назад, — повторил он. — Я думал, существует закон о сроке давности, что-то в этом роде.

— Есть такой закон, Маккехни, есть. — Салливан оживился — ему явно нравился поворот разговора. — Но к нам это не относится, так ведь? Или относится, но не в полной мере. А когда человек попадает на нашу территорию, даже совсем ненадолго, нам хочется хоть что-то о нем знать.

— Вы же понимаете, господин инспектор, невозможно заниматься бизнесом и не подвергаться иногда соблазнам.

— Я просто уверен в этом, Маккехни. Просто, когда читал наше маленькое досье, удивился, как это в Лидсе не увеличилось количество ДТП, — со смешком заметил Салливан, — когда все эти штуки повывалились из грузовиков.

Маккехни не отреагировал.

— И все-таки, думаю, что было, то прошло, — у Салливана была такая интонация, будто он не надеялся убедить в этом даже самого себя.

— Возвращаясь к моей теперешней ситуации, инспектор.

— Да-да, конечно.

— Что мне делать с двадцатью пятью фунтами?

— Отдать и записать в налоговую декларацию в раздел невозвращенных долгов.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Разве инстинкт подсказывает вам что-то другое? Разве не так поступил бы любой уважающий себя мошенник?

— То есть вы предлагаете мне убираться куда подальше?

— Нет. Я просто говорю: бизнес есть бизнес. Ваш бизнес предполагает, что вы периодически списываете небольшие суммы. Мой бизнес состоит в том, чтобы не терять время моих подчиненных, когда какой-то проходимец, начитавшись гилдфордских газет, шантажирует другого местного проходимца. Забавно развивается частное предпринимательство, согласны, Маккехни? Был у нас один клоун — изучал колонку с сообщениями о смертях в «Дейли телеграф» и рассылал на имя покойных небольшие счета за подгонку одежды. Счет обычно получали родственники умершего — речь шла всего о четырех-пяти фунтах, он не жадничал — и чаще всего они оплачивали счет. Естественный порыв, что тут скажешь. Как можно не оплатить счета безвозвратно ушедшего?

— И где же вышел прокол?

— Всегда что-то да сорвется. За исключением тех случаев, когда ничего не срывается, и тогда не о чем рассказывать. Прокол случился элементарный: он по ошибке послал счет человеку, чья семья занималась портновским делом. Все очень удивились. Думаю, никто не пострадал. Он отделался парой лет.

— Вы что-нибудь слышали об этом человеке по имени Сальваторе?

— Конечно слышал. Крупный местный мафиози. Девочки, травка, немножко героина, налеты, совращение малолетних; этот мистер Сальваторе — мафиози широкого спектра.

Маккехни удивился; и рассердился:

— Почему вы раньше не сказали? Вы же можете прослушать его телефон, когда он будет мне завтра звонить.

— Терпение, Маккехни, — Салливан, похоже, снова развеселился; даже забыл про уши. — Мы не можем просто так ставить телефон на прослушивание, сами знаете. Масса всяких ограничений. Надо получить разрешение министерства внутренних дел, подпись министра. Он ведь не станет подписывать документ ради такой мелочи, а?

— Почему?

— Я вам объясню почему, Маккехни. Патаму чта гаспадин Сальваторе не гаварит па-англиски, тока па-итальянски. Тутто свою жизнь. И во-вторых, его с нами больше нет. Умер лет пять назад. Славный был старик. Все ребята скинулись на венок.

— С кем же я тогда разговаривал?

— Других Сальваторе здесь нет. Думаю, вам шутник попался, мистер Маккехни, вот кто.

— И что мне делать?

— Делайте, что хотите. Платите, если захочется, или пошлите в задницу.

— А если он не пойдет?

— Давайте так: если он будет продолжать и дойдет до сотни, придете ко мне еще раз. Меньше ста — нам нет смысла разговаривать, — произнося эти слова, Салливан многозначительно посмотрел на Маккехни. Назначал ли он, таким образом, цену?

Утром следующего дня Брайен отнес жене завтрак в постель, как делал каждое утро со дня нападения, и присел внизу в гостиной почитать газету и просмотреть почту. Каждый из супругов всегда открывал письма, адресованные другому; это был некий знак доверия. В пачке было несколько деловых писем для Брайена, пара рекламных листовок и маленький коричневый конверт, адресованный миссис Маккехни. С одного краю он был толще, а сам чем-то заляпан. Брайен аккуратно вскрыл конверт, заглянул в него, а потом бросил быстрый взгляд в сторону лестницы — не идет ли Рози.

Первое, что он достал из конверта, была фотография Барбары, но не из тех, что он видел раньше. Она шла по улице, похоже — где-то в Лондоне; судя по ракурсу, снимок был сделан из проезжающей машины. Сходство было очевидно, но симпатичное личико разглядеть было сложно — фотография была покрыта пятнами. Половина лица девушки была смазана. Брайен еще раз сунулся в конверт и понял, что это: из использованного презерватива вытекали остатки содержимого. Он скомкал конверт и сунул в карман, затем перевернул фотографию. На обратной стороне заглавными печатными буквами было написано:

Маккехни снова посмотрел на фото. Постепенно он смог различить пару размытых опознавательных знаков — магазин одежды, банк, театр. Снимок был сделан на Шафтсбери-авеню, в каком-нибудь квартале от его офиса.

По дороге на работу Брайен выкинул конверт вместе с презервативом. Придя в офис, он пытался думать о ближайших заказах, но вместо этого все время ждал, когда зазвонит телефон. В конце концов телефон, естественно, зазвонил.

— Мистер Маккехни, как себя чувствуете сегодня? Надеюсь, отлично, как всегда?

— Хорошо.

— А жена?

— Что с ней может случиться?

— Действительно. Конечно, если только она еще не читала утреннюю почту.

— Не знаю — при мне почту еще не принесли. — Брайен и сам не понял, почему солгал, — просто надоело все время оказываться в дураках.

— Ладно, перейдем к делу. Мы вами немного недовольны, мистер Маккехни. Вы, безусловно, понимаете, почему.

— Нет.

— Ладно-ладно — глупо было ходить в полицию. С чего вы взяли, будто одно отделение будет работать лучше, чем другое? Уверен, они не очень-то вам помогли. (Знал бы он, насколько был прав.) В любом случае, раз уж вам так хочется увеличить риск, боюсь, мне придется поднять ставки. Ваше неблагоразумие увеличивает сумму с двадцати пяти до пятидесяти. Но чтобы показать вам, что я человек деловой, даю еще день на оплату. Приготовьте полтинник к завтрашнему дню, а я позвоню утром насчет доставки.

— Откуда мне знать, что это все не шутки?

— А ты рискни, Маккехни, рискни, — раздались гудки.

Маккехни позвонил Салливану и рассказал о случившемся — тому явно не понравилось, что Брайен проявился так скоро. Он буркнул, сказал: «Заплатите» — и повесил трубку.

После ночных раздумий, ранним утром следующего дня Маккехни отправился в банк и снял со счета пятьдесят фунтов. Вдруг Салливан прав, и платеж будет разовым. Но чем больше Брайен об этом думал, тем больше сомневался. Возникло крайне неприятное чувство, будто случившееся — только начало, и длиться все это будет очень долго. Поэтому он решил вести себя осторожно. В одиннадцать снова позвонили. На этот раз голос звучал бодрее:

— Возьмите, пожалуйста, коричневый конверт. Наденьте на него две резинки крест-накрест. Если, следуя какому-нибудь дурацкому плану, вы попросили в банке новые купюры, вернитесь и поменяйте на старые. Бросьте конверт в среднюю урну у заднего выхода кинотеатра «Колумбия» в час дня.

Маккехни сделал все, как ему сказали. Вовремя успел к средней урне, поднял крышку, кинул конверт на кучу мусора, повернулся, огляделся, пытаясь вычислить, кто за ним следит, и ушел решительным шагом. Двинулся на запад по Шафтсбери-авеню, свернул по ответвлению Уордор-стрит, вернулся по Джеррард-стрит и остановился у рекламного щита. Отсюда, когда не мешали транспорт и пешеходы, как раз просматривались три урны у заднего выхода кинотеатра. Он простоял уже минут двадцать, нервничая каждый раз, когда автобус загораживал поле зрения, когда вдруг заметил, что с расстояния футов в десять за ним наблюдает какой-то тип — широкоскулый, полный мужчина с рыжеватыми волосами и в очках; глаза у него были диковатые. Увидев, что внимание Маккехни обращено на него, тип медленно пошел ему навстречу, обошел сзади и положил свой пухлый подбородок Брайену на плечо, так что они теперь оба смотрели в сторону урн. Потом вдруг незнакомец повернулся и ухмыльнулся прямо в лицо Маккехни, после чего снова зашел спереди, двумя толстыми веснушчатыми пальцами оттянул Брайену щеку и произнес с дружелюбной, немного безумной улыбкой:

— Вали отсюда.

Маккехни свалил обратно в офис; сердце билось слишком быстро.

Две недели спустя Сальваторе позвонил снова.

— Дорогой мистер Маккехни, как приятно снова вас слышать. Как любезно с вашей стороны, что вы тогда меня выручили. Налоговая инспекция наверняка поймет, когда вы проведете эту выплату через декларацию. А у меня, похоже, снова возникла небольшая проблема с наличностью. Не могли бы вы меня выручить? Боюсь только, на этот раз мне потребуется чуть большая сумма. Думаю, сойдемся на сотне.

— Я такими делами не занимаюсь.

— Мистер Маккехни, я вам почему-то не верю. Уверен: владелец двух складов и офиса, как бы скромны они ни были, может найти сотню фунтов, чтобы помочь другу, — Маккехни задумался, почему Сальваторе, у которого во время первого разговора был довольно сильный иностранный акцент, теперь говорит на практически безупречном английском.

— Хорошо, — ответил он.

Маккехни втайне радовался. Теперь полиции придется что-то предпринять. Он позвонил Салливаиу и сообщил, что требования возросли до уровня, заслуживающего его интереса. На следующий день он, следуя инструкции, бросил конверт в урну, приделанную к фонарному столбу на Ферт-стрит, вернулся в контору и стал ждать звонка Салливана. Офицер позвонил с неутешительной новостью:

— Боюсь, мы их упустили.

— Что значит «упустили»?

— Мы выставили несколько наших людей, видели, как вы бросили конверт, но потом за два часа ничего не произошло, а когда проверили урну, она была пуста.

— Ваши люди, видимо, действовали непрофессионально.

— Поосторожнее, Маккехни, без оскорблений. На улице было полно народу — вот почему он выбирает это время, — а мои люди не могут стоять прямо там, да еще в форме, сами понимаете. Самых опытных я на это дело тоже не могу послать — лица больно примелькались. В том-то и проблема на нашем участке.

— И что теперь будем делать?

— Попробуем еще раз.

— А как же моя сотня?

— Уверен, вы найдете, как ее списать, мистер Маккехни, — почему все были так уверены, что его потери можно списать с налогов? Может, они хотели тем самым облегчить жизнь ему — или себе?

Через две недели Сальваторе позвонил снова; попытка людей Салливана засечь выемку денег закончилась потерей еще одной сотни — они либо отвлеклись как раз в самый важный момент, либо, как Маккехни предположил в телефонном разговоре, просто заснули.

— Эти унизительные предположения никому не помогут, — отреагировал Салливан. Судя по голосу, его извинение за провал было чистой формальностью, особого расстройства он не испытывал.

Маккехни, напротив, был ужасно расстроен. Он согласился, чтобы Салливан взял дело в надежде хоть на какие-то действия. С тех пор, как дело о нанесении телесных повреждений Рози Маккехни было передано из гилдфордского отделения в «Уэст-Сентрал», других шагов он не предпринял. За четыре недели Брайен выбросил на ветер 250 фунтов, личности преступников, напавших на жену, не были установлены, а Салливану было явно наплевать. Маккехни даже не мог пойти к нему на прием, потому что Сальваторе со своими подручными точно следили за ним или у них где-то был осведомитель; ему оставалось только сидеть в офисе у телефона и ждать, когда Салливан сообщит дурные новости.

Когда же Салливан упустил третью сотню, Маккехни решил изменить тактику. Он позвонил в «Уэст-Сентрал» и попросил детектива Шоу. Объяснил, что дело срочное и увидеться надо с глазу на глаз, если возможно, в какой-нибудь забегаловке в ближайшие день-два, но подальше от привычных мест. Шоу согласился.

Они встретились в распивочной у станции метро «Бейкер-стрит». Помещение было большое и безрадостное; в промежутках между закрытием и открытием здесь даже не пытались избавиться от клубов сигаретного дыма. Посетители утешались тем, что обстановка была куда мрачнее домашней атмосферы, в которую они возвращались потом, к женам и детям, к чистоте и любимому ужину; именно поэтому они ценили заведение за грязь и вонь, за мужскую компанию и упорное нежелание владельцев продавать орешки, печенье и разные новомодные коктейли — все то, что могло привлечь шумные стайки секретарш после работы и нарушить серьезный мужской процесс поглощения алкоголя. Шоу часто заглядывал сюда по дороге домой, это была его ветка метро.

— Мне нужен совет, — начал Маккехни, — хочу, чтобы ты меня выслушал. Я расскажу все, что со мной произошло, и если в конце ты решишь, что не можешь мне помочь, чтобы не скомпрометировать себя или свой участок, — просто допей свое пиво и иди, я тебя пойму. Единственное, о чем я прошу: никому об этом не рассказывай. Договорились?

Шоу кивнул. Невысокий, с хитроватой физиономией, он никогда не улыбался. Маккехни начал рассказ. Когда впервые всплыло имя Салливана, Брайену показалось, что на лице Шоу дернулся мускул, но не более. Когда Маккехни закончил, полицейский закурил, добавив плотности окружающему дыму, сделал несколько затяжек, а потом заговорил, не глядя на собеседника. Он словно стремился избежать ответственности за собственные слова, будто Маккехни просто случайно его подслушал:

— Скажем так: я твои проблемы понимаю. Предположим, это могло произойти раньше. Предположим, в случае с полицейским определенного ранга, дело не так легко перевести в другой участок — это делается только по личной просьбе. Как правило. Я, естественно, объясняю все в общих чертах, — Шоу глубоко затянулся. — А разговоры о мотивах в каждом конкретном случае могут стоить мне места.

— Это понятно.

— И ничто из сказанного мною не должно восприниматься как критика конкретного полицейского.

— Естественно, — оба надолго замолчали.

— Будь мы в Америке, — снова заговорил Маккехни, — я бы обратился к частному детективу.

— Здесь это тоже возможно, — возразил Шоу, — если привлекает идея нанять полицейского на пенсии, который когда-то хорошо ловил преступников. Таких больше нет, а даже если есть, то можно с тем же успехом потратить деньги на благотворительность.

— Что же мне делать, если я не хочу всю оставшуюся жизнь выплачивать по сотне каждые две недели?

— Об этом-то я и думал, — произнес Шоу и наклонил пустой стакан в сторону собеседника.

Маккехни отправился к стойке и заказал еще выпить. Пивная была воистину оплотом мужского мира — даже официанток здесь не было. Толстяк в полосатой рубашке с пивными подтеками обслужил его, красноречиво демонстрируя презрение. Несколько жителей пригорода покорно собирали плащи и портфели, чтобы удрученно двинуться навстречу солнечному свету и теплу домашнего очага. Маккехни подумал, насколько счастливей была его жизнь с Рози. Несмотря на случайную связь с секретаршей, он по-настоящему любил жену и не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось. Когда Брайен поставил кружки на стол, Шоу сказал:

— Можешь позвонить Даффи.

— Кто это такой?

— Даффи. Ник Даффи. Мы были приятелями. Пару лет отработал в отделе по борьбе с проституцией и наркотиками. Ушел со службы года четыре назад.

— Чем он сейчас занимается?

— Консультирует по вопросам безопасности. Объясняет компаниям, как сохранить деньги. Время от времени расследует кое-какие дела и уж, конечно, прекрасно знает, кто есть кто на участке. Если он свободен — может и взяться.

— Почему он ушел из полиции? Его уволили?

— Скажем так: малость попал под раздачу.

— Он что, закон нарушил?

Шоу поднял глаза и улыбнулся слегка иронически:

— У каждого из нас свое определение закона, согласен? Вопрос сложный. Но если ты меня спросишь, честный он или нет, я скажу, что Нику Даффи приходится быть честным.

— Как мне с ним связаться?

— По телефонной книге.

— Спасибо.

— Не благодари меня. Потому что ты меня не видел. Ясно? Два момента: я тебя к Даффи не отправлял и ты обо мне не слышал, ясно? И еще: не стоит спрашивать у Даффи, почему он ушел из полиции. Это может его задеть.

Шоу ушел так быстро, что Маккехни даже не успел допить пиво.