"Место льва" - читать интересную книгу автора (Уильямс Чарльз)

Глава восьмая МАРЦЕЛЛ ВИКТОРИН ИЗ БОЛОНЬИ

На улице он более или менее пришел в себя, но понял, что продолжения не выдержит. Вдруг и Ричардсон тоже на него набросится? С другой стороны, Ричардсон ему понравился, а собрать какие-нибудь дополнительные сведения хотелось. Пока то, что у него имелось, было довольно эмоциональным, но маловразумительным. Он не совсем понимал причины своего приподнятого настроения, но чувствовал себя отлично. Он с удовольствием припомнил парочку, оставшуюся на полу в гостиной, кое-как приладил на место воротничок и привел в порядок одежду, слегка пострадавшую в недавней схватке. Тыльная сторона шеи горела, а бока болели так, будто на него напала не маленькая хрупкая женщина, а по крайней мере удав. Но это его не беспокоило. Он оглядел улицу и быстро принял решение.

— Давай, — сказал он сам себе, — проведаем мистера Ричардсона. Возможно, он превратится в сороконожку или божью коровку. Как принцесса в «Тысяче и одной ночи». Будем надеяться, что в таком случае я не забуду наступить на него, а вот если случится бабочка, я, пожалуй, испугаюсь. Хотелось бы понять, что происходит. Поэтому надо идти. Это тот поворот? Похоже. Интересно, чем это кончится?

Все еще размышляя над этим вопросом, он добрался до дома 17. Ричардсон сам открыл дверь и провел его в комнату, служившую, видимо, кабинетом. Энтони были предложены кресло, сигареты и небольшой выбор напитков. Затем хозяин отступил к окну и принялся рассматривать своего посетителя. Предваряя вопросы, Энтони заговорил сам.

— Я, — сказал он, — посетил мисс Уилмот. Там еще оказался мистер Фостер.

Ричардсон задумчиво посмотрел на него.

— Да? — скептически произнес он. — А воротничок — чьих рук дело?

— Фостера, — ответил Энтони. — Мисс Уилмот всего лишь попыталась задушить меня. Веселенькие были пять минут, если это происходило на самом деле. Тело вот утверждает, что так оно все и было, а разум сопротивляется, если там еще осталось, чему сопротивляться.

— Я часто думал, может ли случиться что-нибудь подобное, — сказал хозяин кабинета, — если мы попадем туда, куда направляемся. Однако… Что вы хотели у меня узнать?

Энтони не мог не улыбнуться, настолько дружелюбным был взгляд Ричардсона. Затем он снова изложил впечатления нескольких последних дней, но на этот раз уже более уверенно. Рассказ, собственно, получился коротким. Он был втянут в некие действия, и теперь ожидает продолжения с намерением подчинить их своей воле.

Ричардсон выслушал его, не прерывая. Затем он резко сказал:

— Я ждал чего-то подобного в среду вечером. Я ждал этого опять, когда встретил Фостера сегодня в городе. Но я не понимал, как это началось. Теперь все ясно. Конечно, вы совершенно правы.

— Но почему они напали на меня? — спросил Энтони. — Или правильнее сказать: почему то, что в них, напало на меня?

— Я довольно давно их знаю, — ответил Ричардсон, — и хотя не в моих правилах давать оценки людям, все же я замечаю кое-что. Они — противоположности: Фостер — сильный, а мисс Уилмот — слабая. Но каждый из них хотел еще и еще силы. Я видел, как Фостер хмурился, когда ему кто-то перечил, и я видел, как мисс Уилмот смотрела на свою подругу, когда та наседала на нее, и ни в ком из них не было смирения. Они хотели зайти как можно дальше, но вряд ли ради того, чтобы созерцать основы жизни. Скорее ради того, чтобы бессознательно использовать эти основы.

— Смирения, говорите? — в раздумье сказал Энтони. — Не знаю, есть ли оно у меня сейчас. А должно быть?

— Ну, вы выбрали не самое безопасное занятие, пытаясь в одиночку одолеть довольно серьезные силы, — саркастически сказал Ричардсон. — Дружище, вы думаете, они обратят какое-нибудь внимание на… слушайте, я же не знаю, как вас зовут.

Энтони представился и продолжал:

— По-моему, вы сами себе противоречите. Если они обратили внимание на Фостера, почему бы им не обратить его на меня?

— Да вряд ли они так уж обращают на него внимание, — ответил тот. — Просто его желания совпали с их природой. Но постепенно их природа подавит его желания. Тогда посмотрим. Я полагаю, от Фостера мало что останется.

— Ну а мне-то что делать? — спросил Энтони.

Ричардсон подался вперед, взял со стола довольно старую книгу и весьма толстую тетрадь. Он опять уселся в кресло и сказал, твердо глядя на Энтони:

— Это «De Angelis»[16] Марцелла Викторина из Болоньи, опубликована в 1514 году в Париже и посвящена Льву X.

— Правда? — неуверенно сказал Энтони.

— Берринджер нашел ее в Берлине — к сожалению, это лишь часть книги — и одолжил мне, когда узнал, что мне хочется попробовать себя в переводах. Понятия не имею, кем был наш Марцелл, да и сама книга, судя по его посвящению, — не столько его собственная, сколько перевод какого-то грека — некоего Александра. Оригинал написан «во времена августейшего предшественника Вашего Святейшества Иннокентия II». В двенадцатом веке, примерно во времена Абеляра. Однако это не имеет значения. Интересна она тем, что, похоже, существовал иной взгляд на природу ангелов, чем общепринятый. Возможно, не очень ортодоксальный, но я полагаю, что при дворе папы Льва ортодоксальность не была предметом первостепенной важности.

Он остановился и полистал страницы.

— Давайте я прочту вам несколько отрывков, — предложил он. — Большая часть посвящения отсутствует, остальное — обычный высокопарный слог того времени.

«Ибо можно с правом сказать, что Ваше Святейшество рычит аки лев и парит аки орел, несет ношу аки вол и правит аки человек, и все это в защиту Апостольской Римской Церкви… объединяющей свойства великих ангелов, так что Ваше Святейшество заслуженно называют Ангелом Церкви…» Ну, это можно опустить; Лев наверняка так и сделал. Начало текста отсутствует, но на странице 17 мы добираемся до сути. Вам придется извинить мой стиль: просто оригинал на латыни требует этакого риторического ключа.

«Эти предписания, полученные нами из древних времен и в соответствии с видением пророков, которые, тем не менее, что-то скрыли от нас, но преданностью наших сердец и изучением Священного Мира мы могли бы следовать их пути и расширить знание тайн, хранящихся на небесах. Ибо таким образом Учитель из Византии» — это, конечно, тот самый грек — «приоткрыл нам определенные символы и формы, посредством которых воплощаются Божественные Небожители, но частично загадками, дабы злонамеренные не чинили вреда, не обязательно самим Небожителям — ибо как может Безмятежное Величие быть подвержено этим дьявольским замечаниям и заклинаниям? — но тому Их обличью, которое, будучи отделено от Божественного Видения, подобно дракону летит в пустоту. Написано: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и низвержен был великий дракон.[17] Что неправильно толкуется многими непросвещенными обывателями или не толкуется вовсе, ибо они…»

— Секундочку, — остановил его Энтони. — Я чувствую себя непросвещенным обывателем. О чем он говорит?

— «Они, — продолжал читать Ричардсон, — полагают, что означенный дракон сам есть творение и проявление существования, а не сила Божественных, приписываемая злыми людьми самим себе с греховными целями. Сей дракон, который есть сила льва, сопровождается также девятикратным порядком призраков, согласно иерархии составляющих чудес неба».

— Чего? — не удержался Энтони.

— «Составляющих чудес неба, — повторил Ричардсон, — и эти призраки, будучи вызванными, имеют власть над теми, кто ими восхищается, и превращают их в свое ужасное подобие, уничтожающее их с великими стенаниями; если же они поступают настолько неразумно, что ставят себя на пути таких сил, блуждая без наставления или разумного знания, то становятся добычей неуправляемых духов».

— Пожалуйста, прервитесь на минутку, — сказал Энтони. — Кто эти неуправляемые духи?

Ричардсон взглянул на него.

— Кажется, идея в том, что энергия этих иерархий может существовать отдельно от разума, который присущ им на небесах, и если вы намеренно или нечаянно вызовете неразумную энергию, очень вероятно, что вы впоследствии будете уничтожены.

— А! — сказал Энтони. — А эти девять порядков — изначальные дионисийские?

— Верно, — согласился Ричардсон. — Ну, следующие несколько страниц содержат в основном проклятия, а несколько остальных повествуют о рвении восточного профессора, который все это обнаружил. Затем идет небольшая эстетическая теория.

«Хотя те, кто рисует на пергаменте или в церквах или делает мозаики из драгоценных металлов, изображают эти священные Универсалии[18] в человеческом образе, представляя их молодыми и красивыми, одетыми в белые одеяния, и это для наставления непросвещенных, которые таким образом легче приходят к скромному восхищению такой сущностью, и осмеливаются вызывать их под защитой Благословенного Триединства; мудрым все же не следует считать, что мужское человеческое обличье является удобным обозначением их истинной природы; нет, эти явления некоторым образом пятнают настоящих пророков и привносят сумятицу, и если бы не было написано, что мы должны иметь уважение к детям и не бросать камень оскорбления в сторону меньших, было бы лучше, если бы такие ошибки были запрещены мудростью Церкви. Ибо что может живопись юнца показать из этих Небесных Благоволений, из которых первый круг — это Лев, второй круг — Змея, а третий…» Следующие восемь страниц отсутствуют.

— Черт! — искренне огорчился Энтони. — А больше он нигде об этом не говорит?

— Нет, — сказал Ричардсон. — Дальше он сразу переходит к девятому кругу, который представляет собой бог знает что и относится к серафимам. Он поет им дифирамбы, не давая ясного представления о том, кто же они такие, чем занимаются и как их распознать. Затем он цитирует множество текстов об ангелах в общем и становится почти благочестивым: Эразм тоже вставил бы что-то подобное, чтобы успокоить своих врагов монахов. Но вскоре следует фрагмент, который может вас заинтересовать. Вот он: «…написано в Откровении. Ибо хотя эти девять зон разделены на три троицы, все же в другом порядке их четыре снаружи и четыре внутри, а между ними — Слава Орла. Ибо он есть тот, кто знает и себя, и других, и есть их собственное знание: написано Познаем мы, как мы познаны[19] — это знание Небожителей на месте Небожителей и это называется Добродетелью Небожителей».

Он остановился и посмотрел на Энтони.

— Расскажите-ка мне еще раз, — сказал он, — как вам удалось спастись от льва сегодня днем?

— Как будто на самолете… Но… — Энтони остановился.

Ричардсон продолжил читать.

— «Написано: Господь вынес тебя из Египта на спине могучего орла.[20] И еще: И даны были жене два крыла большого орла[21]». Это, — добавил он, — то, что Марцелл Викторин из Болоньи полагал ключом к ситуации. — Он отложил книгу, подумал и добавил: — Нет, это не все, конечно…

— Хватит, — остановил его Энтони, — не надо. Расскажите своими словами — так мне будет проще понять.

— Да я и сам не очень понимаю, — смутившись, ответил Ричардсон, — поэтому все-таки лучше читать. — Он опять взял книгу. — Вот.

«Но также Учитель сокрыл от своих учеников определенные знания касательно образов и проявления Небожителей и говорил о них тайно. Ибо говорят, будто он наставлял детей своих в Господе, что знание о них было разным и дней их сотворения на этой земле было три — а именно пятый, шестой и седьмой. И время, в котором мы сейчас живем, — шестой день, когда человек господствует над призраками Божественных Универсалий, но перед этим было время, когда человек был пылью на их пути, до того они были ужасны и яростны. Написано: и да владычествует он,[22] а не он владычествует, и если у кого нет такого владычества и все же ищут его, он узрит их непокоренными, исконными, весьма ужасными. Но третий день — суббота Господа Бога, и все почиет».

— А вот его колофон,[23] — продолжал Ричардсон.

«Все это я, Марцелл Викторин, писец из Болонского университета, собрал из писаний, которые остались от всего того, чему учил Александр из Византии касательно Святых Ангелов, их проявления и облика. И я призываю силу и власть Священного Орла, заклиная его укрыть меня своими крылами во время опасности, и с радостью унести меня на своих крыльях в местообитание Небожителей, и показать мне равновесие всего в пределах Правосудия; и я возношу ему молитву за всех тех, кто прочтет эту книгу, умоляя в свою очередь так же вознести молитву и за меня».

— А как, — сказал Энтони после долгой паузы, — как найти этого Священного Орла?

Ричардсон молчал, и после долгой паузы Энтони опять спросил:

— Кроме того, если этот парень прав, какой вред могут причинить нам Священные Универсалии? Я имею в виду, разве не предполагается, что ангелы нежны, услужливы и все такое?

— Вы делаете именно ту ошибку, о которой предупреждал Марцелл, — сказал Ричардсон, — судите о них по английским картинкам. Все в белых одеяниях и сплошная святость. Как выщербленные мраморные статуи на кладбищах. Эти Ангелы — совсем другие. Это Принципы тигра, вулкана и пылающих звезд.

— Да, — сказал Энтони, — понимаю. Да. Ну, возвращаясь назад, что же со всем этим делать?

Ричардсон пожал плечами.

— Я сделал все, что мог, — произнес он глуховатым голосом. — Я пересказал вам слова Марцелла о том, как можно относительно безопасно иметь с ними дело. Лично я думаю, что он был прав.

Энтони почувствовал внезапный упадок сил. Он откинулся в кресле, тело его охватило изнеможение, а ум — беспомощность. Вера, против которой он бессознательно боролся долгое время, затопила его, как чувство большого несчастья охватывает человека, пережившего это несчастье, не осознавая. Значит, это правда — земля, мир, приятный или неприятный, привычные радости, обычные заботы больше не были естественным порядком вещей. Они, эта комната, где он сидел, люди, которых он знал, все находилось на грани перехода под новую и всеподавляющую власть: всему угрожали перемены. Он подумал о Тиге на коленях перед своими бабочками, подумал о Фостере, павшем на четвереньки, как дикое животное, и о руках Доры Уилмот, обвивших его ноги, и за ними в облаке несущегося мрака он увидел ужасные создания, которые правили этим новым миром, — льва, порхающую бабочку, волнующуюся рябь земли, которая сама была змеей. Они встали перед его внутренним взором, двигаясь к какому-то своему, сверхъестественному порядку, танцуя в пространстве, переплетаясь в странных движениях. Потом в его видении возникла другая сила, еще более мощная, чем Марцелловы Универсалии. Взвихрились исполинские крылья, наметился хищный клюв, и он увидел орла. Непомерная птица спускалась прямо вниз. Древние Силы все еще двигались за ним гигантской вереницей, а затем, казалось, орел смел их своими крыльями. Орел ринулся на него, он почувствовал, как его нижняя челюсть начинает неосознанно подергиваться, глаза сами собой закрылись, сердце оглушительно и неровно колотилось в груди и готово было лопнуть. Энтони раскачивался в кресле и ощущал, что все больше и больше подпадает под некий неслышный ритм. С неимоверным трудом он заставил себя выпрямиться, открыл глаза и увидел Ричардсона, опирающегося на каминную полку, и книгу Марцелла Викторина на столе.

— Я думаю, что центр всего, — говорил Ричардсон, — это дом Берринджера. Можете идти туда, можете не ходить. Но определенно в божьем промысле даже ангелы отданы под власть человека. Пока человек этого хочет. Хотя есть и другой путь…