"Для диких животных места нет" - читать интересную книгу автора (Гржимек Бернгард)

XVII. Свидание с Заиром…

Почти через двадцать лет после того как я впервые вместе с моим сыном Михаэлем ездил в Конго за животными, меня пригласил туда, теперь уже в Заир, президент Мобуту. На этот раз я ехал в качестве гостя.

Сколько воды утекло со времени моих первых путешествий по этой стране! О них я рассказывал в предыдущих главах этой книги. Мой сын лежит в могиле на краю кратера Нгоронгоро, а кровавые бои, долго лютовавшие в Заире, утихли.

Разумеется, мне очень хотелось увидеть вновь места, бывшие когда-то столь близкими моему сердцу, и посмотреть, что там сделано нового за последние годы. Поэтому я первым делом направился в столицу — Киншасу. Киншаса с 2,2 миллиона жителей в настоящее время — второй по величине город (после Парижа), говорящий на французском языке[28]. Сегодняшний Заир — бывшая бельгийская колония, в отличие от примыкающего к ней с севера Конго со столицей в Браззавиле — бывшей французской колонии[29], занимает огромную площадь (2 345 409 кв. километров), но население его составляет всего 17,5 миллиона человек. В этой огромной стране встречается 85 процентов всех видов растений, произрастающих в Африке.

Итак, я поехал в Киншасу. И пошел, конечно, в зоопарк. К великому своему удивлению, я увидел там одного очень старого знакомого: южноамериканского тапира Никко, родившегося 1 сентября 1958 года во Франкфуртском зоопарке и полгода спустя посланного сюда в качестве подарка. Несмотря на свой преклонный для тапира возраст, он выглядел весьма бодрым и моложавым. Я с удовлетворением заметил, что зоопарк содержится в чистоте, животные ухожены. Но за последние годы здесь явно ничего нового не построено, потому что президент задумал создать за городом, на берегу реки Конго, новый зоопарк, причем огромный, с территорией примерно около двух тысяч гектаров.

Затем я в большом пассажирском самолете четыре часа подряд летел над бесконечными огромными массивами девственных лесов, покрывающих сплошным зеленым ковром весь бассейн реки Конго. Приземлился я в Кисангани, бывшем Стэнливиле.

Пожалуй, на одномоторном самолетике я не согласился бы сейчас проделать тот же путь. Опыт уже показал, что если такой самолет совершает вынужденную посадку, то потом его практически уже невозможно отыскать: кроны деревьев смыкаются над ним, и сверху совершенно невозможно определить место, куда самолет сел. А расстояния здесь такие, что если кому-то и посчастливится при подобных обстоятельствах остаться живым, то выбраться пешком из леса ему все равно не удастся: во многих его местах еще ни разу не ступала нога белого человека, да и не только белого: их вообще еще ни один человек не посещал.

Кисангани, где я пересаживался на другой пассажирский самолет, во многом утерял свое прежнее значение. Так, здесь нет теперь никаких международных авиалиний. А большой комфортабельный отель «Сабена», расположенный рядом с аэродромом, за отсутствием постояльцев превращен в один из корпусов университета. В остальном лее здесь за последние полтора десятка лет мало что изменилось — все показалось мне таким же, каким было прежде.

Я лечу дальше — в Исоро (бывший Сан-Паули), где меня должен встречать бельгийский пилот Алайн Жамар на маленьком четырехместном самолете фирмы «Цессна». Я очень хочу с ним познакомиться, поскольку три месяца назад мне пришлось много и настойчиво о нем хлопотать. И несмотря на дальнее расстояние, нас разделявшее, мои хлопоты увенчались успехом.

А дело обстояло так. 28 января этого года Алайн Жамар должен был переправить свой самолет в Восточную Африку, в Найроби, для техосмотра. Лететь ему нужно было через Уганду. Но в Уганде как раз незадолго до этого произошел новый переворот. Ничего не подозревавший об этом пилот Жамар совершил промежуточную посадку на аэродроме Энтеббе близ столицы Уганды — Кампалы и был немедленно арестован по подозрению в шпионаже. Он потом рассказывал мне, что его сразу же обрядили в арестантскую одежду и бросили в тюрьму, где он был вынужден питаться кашей из маниока и пить грязную воду. В результате Жамар заразился каким-то кишечным заболеванием и в довершение целую неделю пролежал с тяжелым приступом малярии, так и не добившись врача или хотя бы таблеток. Когда его водили по коридорам и где-либо открывалась дверь, он каждый раз обязан был садиться на корточки, а голову прятать между коленями. В камере он находился обычно еще с тремя другими заключенными, но все время с разными — они периодически менялись.

За все это время, в течение нескольких недель, Жамар видел только одного белого. Это был англичанин, который, однако, не удосужился никуда заявить, что в угандийской тюрьме сидит европеец. И только один греческий пилот, которого выпустили несколько раньше, оповестил об этом мировую общественность.

Я как раз находился в Восточной Африке, где и получил подряд несколько тревожных телеграмм из Заира с просьбой постараться помочь попавшему в беду бельгийскому пилоту. К счастью, я был знаком с одним из новых министров Уганды, профессором зоологии Банаге из университета Макерере. Я начал бомбардировать угандийское правительство и посольство телеграммами, и 27 февраля Жамара действительно выпустили. Он полетел на своем самолетике в Найроби и вернулся затем назад в Заир.

А теперь я увидел его собственными глазами — этого несчастного страдальца Жамара! Ему 34 года, но можно дать от силы 25, и он за это время хорошо отдохнул и оправился от своего потрясения, Я сажусь вместе с ним в его самолетик, и мы летим на самый север страны, к знаменитой станции по приручению слонов Гангала-на-Бодио. Она находится совсем недалеко от границы с Суданом.

В Европе до меня доходили слухи, что в 1965 году станция по приручению слонов и лагерь по отлову окапи были полностью разрушены. Их больше не существует. Какова же была моя радость, когда я, приземлившись на новом местном «аэродроме» — аккуратной взлетной площадке, сразу же понял, что это неправда. Все строения были целы.

Более того, к ним прибавилась еще и маленькая гостиница. Когда я неуклюже вылез из «Цессны» (у меня затекли ноги от долгого сидения), то, к большому своему удивлению, обнаружил, что меня встречают со всеми что ни на есть почестями: корнаки и обходчики парка выстроились по-военному возле взлетной полосы под государственным флагом, духовой оркестр играет на рожковых инструментах, школьники поют, и воздвигнуто нечто вроде триумфальной арки из пальм и цветов…

Я был поражен! Я был вынужден принимать парад и держать ответную речь, притом по-французски, как и во все последующие несколько недель. А мой французский за последние десять лет сильно «заржавел» за ненадобностью!

Затем появилось одиннадцать рабочих слонов. Они шли ровным строем с корнаками на спине. Мне опять, как прежде, было непривычно видеть, что сидят погонщики на самой вершине спины слона, а не на его шее, свесив ноги по обе стороны за ушами, как это принято в Индии. Такая манера езды на слонах, которую я наблюдал в Ассаме, где мне не так давно пришлось побывать, кажется мне значительно удобнее и устойчивее. Тем не менее, когда я здесь несколько позже задумал покататься на слоне, мне пришлось сесть «по-африкански», то есть залезть на самую верхотуру спины и держаться за веревку, опоясанную вокруг туловища животного.

Все люди, работающие на станции, принадлежат к племени азанде. Сразу же после обеда при ярком солнечном освещении молодежь стала демонстрировать нам народные танцы. Комендант станции объяснил мне, что ему пришлось уговорить их облачиться для этой цели в традиционные одежды племени, изготовить необходимые музыкальные инструменты и танцевать, как это принято по старинным обычаям. Мы заметили, как капрал, не говоря ни слова, подошел к молодым девицам и снял с них бюстгальтеры…

Ритмичные звуки, угловатые, дергающиеся движения показались мне удивительно знакомыми — и отнюдь не по африканским воспоминаниям. Это ведь те самые буги-вуги или твисты, которые теперь танцует весь мир! Вокруг стоят молодые женщины в длинных платьях и цветных накидках, которые сейчас модны в Африке. На руках они держат детишек, но колени у них так и подрагивают в такт музыке. Под вечер они уже все танцуют — начинаются настоящие народные гулянья.

А я сижу и беседую за кружкой пива с молодыми людьми из племени азанде. Они поражены, даже просто поверить не могут, что во Франкфурте, да и во всем мире вообще, переняли африканские танцевальные движения, а также ритмичную джазоподобную музыку африканского происхождения.

— Африканские танцы завоевали весь мир! — сказал я им.

Лошади здесь, как и в большинстве других областей Африки, жить не могут — погибают от болезни нагана. Тем не менее на станции прежде всегда держали нескольких верховых лошадей, необходимых при отлове диких слонов. Для того чтобы сохранить жизнь этим лошадям, им постоянно делали соответствующие инъекции. И хотя во время гражданской войны здесь наверняка не было необходимых для этой цели лекарств, я все же, к полнейшему своему удивлению, заметил двух лошадей, причем объезженных и в весьма хорошем состоянии. Как я узнал, это были потомки здешних верховых лошадей.

И слоны тоже пережили гражданскую войну. Когда она началась, корнаки сели на слонов вместе со своими женами и детьми и исчезли в чаще леса. Там они прожили с короткими перерывами около года, появляясь домой только тайно, по ночам, чтобы собрать с полей маниок. Вот так Гангала-на-Бодио продержалась в трудные времена.

Станция по отлову слонов находится на самой границе с Гарамба-парком, который тянется отсюда до границы с Суданом. Этот национальный парк основан в 1938 году и охватывает 5 тысяч квадратных километров, что вдвое больше государства Люксембург! Только в этой местности во всем Заире водятся жирафы и только здесь живут белые носороги (северного подвида) в естественных условиях на своей первоначальной родине. Со дня его основания Гарамба-парк был закрыт для посещения туристами, служил исключительно для научных целей.

Вплоть до самого разгара гражданской войны, до 1963 года, в Гарамба-парке обитало 1300 белых носорогов. Но потом сюда заявились солдаты, а вслед за ними и браконьеры из пограничного Судана, которых постепенно, становилось все больше, а жирафов и носорогов все меньше. Под конец здесь осталось всего 20 белых носорогов. А вот недавно проводили новый подсчет и обнаружили будто бы уже 250 экземпляров. Сомнительно что-то. Я часами летал над парком и изъездил его вдоль и поперек на вездеходе, но, к великому своему сожалению, обнаружил только пятерых. А вот слонов и кафрских буйволов я действительно видел большие стада.

В самом парке с браконьерством покончено. А поскольку привычные места обитания диких животных здесь остались в полной сохранности, то поголовье их, несомненно, вскоре снова возрастет. Но тому, что на сегодняшний день в парке обитает уже 250 белых носорогов, я, откровенно говоря, не верю.

Через несколько дней мы с Жамаром снова садимся в его «Цессну» и летим в Момбасу — большую деревню посреди девственного леса, возле которой имеется нечто вроде посадочной площадки — ровная полоска земли, поросшая травой. А оттуда уже надо ехать на машине по дороге, ведущей через лес Итури, пока через два часа не достигнешь местечка Эпулу, расположенного на берегу одноименной реки, в самом сердце девственного леса Центральной Африки.

Вот там и находится лагерь по отлову окапи. Основан он был в 1946 году под руководством Ж. Медины и содержался им в самом образцовом порядке. Медина побудил окрестных пигмеев помогать ему в отлове окапи, этих редчайших короткошеих лесных жирафов, открытых только в 1900 году.

Ж. Медине во время гражданской войны пришлось провести около десятка лет вдали от лагеря по отлову окапи, в Кисангани. Тем больше была его радость, когда полгода назад ему разрешили туда вернуться, теперь уже довольно дряхлым и немощным стариком. К сожалению, я его уже не застал: несколько недель назад его похоронили.

За то время, что я здесь не был, построено несколько новых загонов, поймано 11 окапи, два из которых живут в приусадебном парке президента в Киншасе. Я видел их — они ухожены и выглядят прекрасно.

Лагерь сейчас занимается отловом различных животных для зоопарков: здесь есть и бонго, и лесные дукеры. В сарае я обнаружил тяжелую рабочую упряжь для слонов, которой теперь в Гангала-на-Бодио уже не пользуются. Дело в том, что в лагере прежде работала группа рабочих слонов. Я предложил новому начальству их снова завести. Туристам, которые теперь, безусловно, во все возрастающем числе хлынут в Заир, это будет интересно. За несколько часов езды они смогут из Вирунга-парка добраться до Эпулу, полюбоваться окапи и другими дикими лесными животными, поглазеть на бамбути. А всего в каких-нибудь нескольких часах езды отсюда находятся знаменитые пещеры Маун-Ойо — удивительнейший лабиринт из величественных кафедральных соборов, огромных залов с высоченными сводами, под которыми живут десятки тысяч питающихся плодами летучих собак. Это зрелище, которое не увидишь в других частях Африки.

Страшно обрадовались нашему приезду мои старые знакомые — бамбути — они устроили настоящий праздник танца. По всей вероятности, им очень не хватало в эти последние 10 лет посещений европейских гостей, всегда привозящих с собой какие-нибудь лакомства…

Когда я спросил, где же герои нашего фильма «Для диких животных места нет» — Казиму и Эпини, то узнал, к большому своему сожалению, что они как раз на несколько дней ушли в лес. Но на месте оказалась их взрослая дочь Дьимале Малиаму. Я предложил ей сфотографироваться рядом со мной, и она тут же, как нечто само собой разумеющееся, скинула большой пестрый платок, в который, по африканскому обычаю, была обернута, нацепила набедренную повязку и голышом встала рядом со мной. Ведь пигмеи знают еще со времен старого Путнама, что европейцы, а особенно «киношники», всегда хотят увидеть «настоящих бамбути», а не пигмеев в европейской или африканской одежде.

Когда я этой девице положил в руку заир (денежный знак стоимостью в семь с половиной марок), она тут же побежала и отдала деньги пожилой женщине.

Все здесь, как и прежде. Река Эпулу мчит свои пенные воды через густые леса, единственный железный мостик нависает над ней крутой дугой, пигмеи поют все те же песни. В загонах, уходящих далеко в лес, стоят полосатые окапи.

Зато в национальном парке Вирунга, куда мы летим, многое уже существенно изменилось. Это старейший из всех национальных парков Заира. Основан он в 1925 году и занимает площадь 8 тысяч квадратных километров. Его по праву можно назвать одним из великолепнейших национальных парков мира. Хотя я посещал его уже неоднократно, но по-настоящему мне это стало ясно только теперь, когда я впервые полетал над ним на самолете.

Горы Рувензори, или, как их называли в старину, Лунные горы, я, например, ни разу не мог ясно разглядеть или сфотографировать: вечно они были обвешаны клочьями облаков. Но на этот раз летчик Жамар разбудил меня еще за полчаса до восхода солнца. Не было еще шести. Оказывается, снежные вершины освободились от облаков и сверкали во всем своем первозданном великолепии.

Скорее в самолет и в воздух! Сначала мы летим вдоль реки Семлики — одного из источников, питающих Нил. Вытекает она из озера Иди-Амин-Дада и несет его воды за 70 километров, где впадает в озеро Альберт. Чудесными извивами (еще не спрямленными хитроумными гидростроителями, как это делается с нашими европейскими реками) течет эта полноводная река меж бескрайних долин Ишанго и дальше через девственный лес.

Вершины гор Рувензори тем временем надвигались на нас со все возрастающей быстротой. Это горный массив протяженностью около 100 и шириной 60 километров с наивысшей точкой в 5119 метров. В Африке есть только две вершины, превосходящие ее высотой: Килиманджаро (5895 метров) и гора Кения (5199 метров). До прихода европейцев горы Рувензори считались неприступными. Ни один африканец не поднимался выше снеговой линии, и все считали, что верхняя часть гор сложена из белого камня.

Мы медленно облетаем вокруг этих белых, с острыми выступами вершин. Многих из них и по сегодняшний день еще не коснулась нога человека.

Облака тем временем начинают сгущаться. Все труднее становится лавировать между ними, чтобы иметь возможность фотографировать все вокруг. Маленькие облачка мы просто пронзаем насквозь. Когда я смотрю вниз, то вижу совершенно нетронутые с первобытных времен долины…

Горная цепь Рувензори расположена к северу от экватора. В Африке нет ни одного другого горного массива, который бы полностью — от подножия до вершины (хотя бы на одной только стороне) — был заповедным и находился под охраной закона. Ведь Вирунга-парк тянется от реки Семлики до самых горных вершин. Растительные сообщества, постепенно меняющиеся через каждые 200 метров по мере увеличения высоты, а также населяющий их животный мир никто здесь не тревожит. Все другие огромные группы гор в Африке: вулканы Вирунга в Заире, гора Кения, Абердарес возле Найроби, гора Камерун, Килиманджаро, впрочем, как и Анды в Южной Америке и Гималаи в Азии, — до определенной высоты полностью или частично заселены, окружены плантациями, крестьянскими хозяйствами, полями и огородами. Они поднимаются вверх по склонам вплоть до 1500 и даже 2000 метров. Но на конголезской стороне Рувензори все осталось в нетронутом виде, таким, каким оно было испокон веков. Здесь хозяйственная деятельность человека не нанесла еще никакого ущерба природе.

Мелкие зверьки здесь поднимаются в гору до высоты 4600 метров, следы же слонов встречаются не выше 3 тысяч метров. А леопарды отваживаются при случае забираться до самых ледников.

Я снова сплю в той же самой гостинице в Ишанго, построенной на высокой площадке, выступающей над местом, где из озера Иди-Амин-Дада вытекает река Семлики. Вода прозрачна и тепла, и я купаюсь, потому что, как я уже говорил, здесь нет бильгарций. Правда, при этом я держусь на почтительном расстоянии от бегемотов, которые, мучимые любопытством, то и дело стараются подойти поближе, чтобы получше меня разглядеть.

Ишанго — одно из прекраснейших мест в Африке, с видом не только на Рувензори, но и через дальнюю гладь озера на вулканы Вирунга. Отсюда с отвесного обрыва можно часами глядеть вниз, наблюдая за греющимися на солнце семействами бегемотов, окруженных со всех сторон сотнями пеликанов и больших бакланов. В этих двух домиках для гостей, до которых широкие массы туристов обычно не добираются, мы когда-то с моими спутниками зачастую жили совершенно одни.

Добраться до этого места из Руинди, где находится главная администрация Вирунга-парка, довольно сложно. Для этого нужно выехать за пределы парка и ехать по шоссе, ведущему через горы, чтобы затем с другой стороны снова въехать в парк. Поэтому Ишанго и вся северная часть парка начиная с 1961 года и по 1969 год практически никем не охранялись. Долгое время здесь хозяйничали солдаты, разъезжая по равнинам на машинах и стреляя из автоматов во все живое. Раньше здесь обитало от 5 до 6 тысяч кафрских буйволов, теперь их осталось только 250. Но, несмотря на то что по берегам Семлики повсюду можно найти кости застреленных бегемотов, река уже снова кишит этими толстокожими! Размножились и водяные козлы Томаса.

Нет никакого сомнения в том, что стада животных будут и дальше успешно умножаться. Будем надеяться, что именно здесь, в этом прекрасном нетронутом месте, не выстроят какую-нибудь колоссальную гостиницу для туристов…

В этот свой приезд мне благодаря самолету впервые удалось ознакомиться со средней частью Вирунга-парка, расположенной севернее озера Иди-Амин-Дада между Ишанго и равнинами Руинди. Наземным способом сюда добраться крайне трудно: здесь нет дорог, потому что горы в этом месте подступают к самому берегу озера. А на самолете сверху можно все удобно и тщательно осмотреть. Несколько раз мы пролетаем взад и вперед над скоплениями бегемотов, стаями пеликанов, носорогами, стадами буйволов и антилоп. Глубина озера нигде не превышает 100 метров. Несмотря на его огромные размеры, на нем никогда не бывает больших волн в отличие от многих других африканских озер. И хотя здесь нет ни одной подходящей бухты, которую можно было бы использовать в качестве гавани, тем не менее на лодке легко удается преодолеть расстояние от берега до берега.

Главная администрация национального парка Вирунга находится, как я уже упоминал, в Руинди, посреди равнин, относящихся к наиболее богатым дичью районам Африки. Место, где она расквартирована, носит название Руинди-Лодж. Равнины эти пересекают четыре полноводных реки: Руинди, Ручуру, Ньяруфанго и Ньякакоме. Все эти реки берут свое начало в самом национальном парке, и все они впадают в озеро. Это озеро, лежащее на высоте 916 метров, — один из немногих крупных внутренних водоемов мира, который отовсюду окружен национальными парками: со стороны Заира это Вирунга-парк, а со стороны Уганды — парк Куин-Элизабет. Таким образом здесь действительно удалось сохранить в нетронутом виде дикий тропический ландшафт. Равнины Руинди со всех сторон окружены высокими неприступными горами — ведь с юга к ним примыкают грозные группы вулканов, тоже относящихся к парку. Здесь удалось сохранить самое большое в мире скопление бегемотов, много разных видов антилоп, стаи гнездящихся пеликанов, а также львов и больших лесных свиней.

Разумеется, и здесь маленькая туристическая гостиница, которая выстроена много десятков лет назад, стоит не на месте. Ведь несмотря на то что она рассчитана только на сто мест, это требует постоянного присутствия почти тысячи человек — обслуживающего персонала и их семей. Их жилища расположены неподалеку и выросли в большую деревню, даже скорее небольшой городок. И все это прямо посреди нетронутой дикой природы — а это никуда не годится!

Как я уже говорил, в «смутные», или «тревожные», времена, как их называют в Заире (выражение «гражданская война» здесь считается предосудительным), мне неоднократно приходилось бывать в этих местах. Как и тогда, мне сейчас пришлось утром принимать настоящий парад и держать речь, обращенную к мужественным охранникам парка и вдовам убитых.

Вездеход, доставленный нами сюда еще во время гражданской войны, все еще на ходу, несмотря на то что прошел уже 250 тысяч километров. А это немало для проселочных дорог, а большей частью и полного бездорожья.

Восьмидесятилетний вождь одного из племен района Ручуру, пользующийся огромным авторитетом у своих 350 тысяч соплеменников, взял на себя добровольную охрану национального парка. Охраняемая зона занимает как-никак 75 процентов всей территории, принадлежащей племени. Поэтому среди браконьеров никогда или почти никогда не оказывалось конголезцев, жителей окрестных деревень. Браконьеры, как правило, проникали через границу из соседней Уганды или Руанды.

Как изменился Руинди-Лодж за последние два года! Ресторан стал ультрасовременным, построено дополнительно 24 новых коттеджа для туристов, полы затянуты коврами, освещение — электрическое, кондиционеры создают приятную прохладу в помещениях, функционируют ванные. Сейчас здесь одновременно могут переночевать восемьдесят человек.

Я еду на «джипе» в район Ишасы. Прежде сюда было очень трудно добраться из-за преграждавшей дорогу реки Ручуру. Приходилось ехать окольными путями, выезжая далеко за пределы парка. Поэтому-то как раз здесь, на границе с Угандой, особенно сильно бесчинствовали браконьеры. Тысячи и тысячи антилоп, буйволов и слонов погибали мученической смертью в удавках, истреблялись с помощью ружей и отравленных стрел. Именно на этом месте происходили кровавые стычки браконьеров с охраной парка, и многие героические охранники были здесь зверски убиты.

В настоящее время через реку Ручуру создана переправа, здесь регулярно курсирует паром. Это в значительной степени облегчает наблюдение за парком, а также его охрану.

Прибыв на место, мы разбили палатки и спали в них ночью. А вокруг паслись слоны, некоторые всего в каких-нибудь 20 метрах от нас, Я был несколько обеспокоен тем, что вдруг кто-нибудь из толстокожих не заметит моей палатки и просто-напросто пройдется по ней ногами…

Лесничий X. Летиексхе, работающий в Лулимби, сообщил мне, что в подведомственном ему районе появились львы-людоеды. Так, в сентябре 1971 года рыбак из рыболовецкой артели на берегу реки Ньякакома был убит и съеден львом. Лесничий разговаривал с этим человеком в 6 часов вечера, а уже через час он был мертв. Льва этого выследили и убили. В его желудке нашли остатки человеческой одежды и волос…

Подобное же несчастье приключилось за год до этого почти на том же самом месте. И здесь же, более 40 лет тому назад, был съеден бельгийский лесничий де Ватвиль. Проклятое место какое-то. Во всяком случае львы здесь явно опаснее для людей, чем, например, в Серенгети.

В том же 1971 году в районе Луама, относящемся к провинции Киву[30], по вине львов погибло 22 человека. А годом раньше в той же провинции Киву, недалеко от местечка Мавикура, произошел такой случай. Ехавший ночью по дороге грузовик остановился из-за какой-то пустячной поломки посреди дороги. На открытой платформе кузова находилось семь человек. На них напали львы, стащили всех семерых с грузовика и растерзали.

В связи с этим мне хочется напомнить некоторым не в меру ретивым и увлекающимся деятелям по охране природы и любителям животных, что нельзя требовать того, чтобы в Африке повсюду охранялись дикие животные, особенно опасные. Они обязаны уступать место расширяющимся человеческим поселениям, точно так же как это случилось в Европе и Северной Америке. Но тем важнее заблаговременно выделить для них национальные парки, в которых люди жить не должны.

Вот именно это-то благоразумно и предусмотрительно сделали правительства молодых африканских государств.

На следующее утро мы с Алайном Жамаром полетели в южную часть парка, «в гости» к вулканам. Один из них, а именно Ругарама, образовался всего лишь за последние полгода и еще месяц назад действовал весьма активно — извержение шло вовсю. Это «дочерний» вулкан ныне уже потухшего старого вулкана Ньямурагира — извержение, прорвавшееся со стороны склона, а не сверху, из кратера. «Филиал» этот все еще сильно курится, потоки лавы растеклись во все стороны. Я с воздуха снимаю один такой лавовый по ток, который впадает в небольшое озерцо. Вода в озере кипит, и пар клубится над ним. А деревья вдоль лавовых потоков стоят обгоревшие и сморщенные.

Доктор Вершурен рассказывал мне, что наблюдал однажды, как вулканическая бомба (раскаленный камень, выброшенный из жерла вулкана) попала в птицу и мгновенно ее убила. В другой раз он видел, как такой камень убил летучую мышь. Когда течет такой лавовый поток, то случается, что он обтекает вокруг какого-то небольшого холма и изолирует его от окружающего мира. А на холме, как правило, остаются животные, не успевшие убежать или не заметившие вовремя опасности. Должно пройти не меньше четырех-пяти недель, пока лава настолько остынет, чтобы животные-узники могли по ней пройти. Однако замечено уже, что спустя три недели по неостывшей еще лаве на такой островок решаются перебраться леопарды, которые затем в течение нескольких дней убивают всех животных, боящихся преодолеть горячее препятствие.

Мы же свободно летаем меж вершин вулканов, которые постепенно все больше затягиваются облаками. И вдруг — печальная находка! На отвесном склоне вулкана Микено (4437 метров) я увидел сначала белую точку. Мы делаем вираж и подлетаем ближе: там висит, зацепившись за выступ, самолет. Небольшой такой — размером с наш. Издали он выглядит как белый крест…

Как я потом узнал, это был самолетик, исчезнувший 16 декабря прошлого года и считавшийся пропавшим без вести в дебрях девственного леса. В нем был всего только один человек. Труп его, а также все, что осталось от самолета, никогда уже не удастся снять с этих крутых лавовых склонов на такой огромной высоте…

На вершине Каризимби (4507 метров) доктор Вершурен видел как-то взобравшихся туда буйволов, а на Мухавура (4127 метров) — горных горилл, несмотря на то что там по ночам так холодно, что образуется лед.

Особенно активно действующими были эти вулканы между 1938 и 1958 годами. Когда нам в те годы приходилось работать в Ишанго, мы каждую ночь видели, как на другом конце озера на фоне черного тропического неба высвечиваются ярко-красные раскаленные кратеры вулканов. Дорога из Гома в Букаву была перекрыта лавовым потоком, и целые деревни залиты лавой.

Внутренний склон кратера вулкана Нирагонго (3470 метров) террасообразными ступенями спускается вниз. Мы облетаем его кругом и пересекаем по диагонали не меньше шести раз, чтобы я смог его хорошенько сфотографировать, пока он не слишком-то задрапируется облаками. К тому же он продолжает куриться, и дым тоже ухудшает видимость.

Нирагонго означает «Огонь — бог гор». Было замечено, что на первую ступень внутренней террасы его кратера иногда спускаются павианы, причем по довольно отвесному склону. А группа ученых в 1959 году провела целую неделю даже на второй ступени террасы внутри кратера. Этому прямо трудно поверить, когда вот так, сверху, туда смотришь, как мы сейчас.

Многие вершины здесь до сих пор остаются непокоренными — на них еще не ступала нога человека. Даже на массивную пирамиду Микено, на склоне которой мы обнаружили погибший самолет, первое восхождение было организовано лишь в 1927 году. Причем одним из альпинистов, покоривших эту вершину, был не кто иной, как сам бельгийский король Альберт! А заброшенных горных болот избегает даже большинство животных. Однажды ночью здесь замерзло двадцать носильщиков геолога Кирхштейна, которые, попав в пургу, со страху потеряли голову и разбежались в разные стороны. Это были люди из теплых стран, которые никогда в жизни не видели снега. Наутро исследователь, к своему ужасу, обнаружил их окоченевшие трупы…

Дальше книзу, посреди лавовых равнин национального парка, Жаку Вершурену удалось открыть существование самых настоящих «газовых камер смерти». Зачастую в этих понижениях почвы днем присутствие газа совершенно незаметно: его выдувает ветер или он держится небольшим слоем у самой земли. Но к вечеру, когда влажность воздуха повышается, слой газа поднимается кверху и достигает иногда двух, а то и трех метров в высоту. Тогда процент углекислоты, обычно присутствующей в воздухе в ничтожных количествах, увеличивается до 40–50 процентов. Углекислота сначала парализует все живое, а затем убивает. Подопытная коза, которую привели вечером в такую загазованную низину, попаслась всего две или три секунды, а потом рухнула на землю, как подкошенная. Правда, вскоре она пришла в себя, когда ее вытащили из опасного места: она не погибла, а только потеряла сознание. Если же животное пробудет в газовом слое более 25 минут, спасти его уже ничем нельзя. Но поскольку забредшее в это проклятое место дикое животное никто не вытащит, оно, потеряв сознание, неизбежно вскоре погибает. Птицы умирают быстрей, потому что обмен веществ у них значительно выше, в то время как змеи, лягушки и ящерицы гораздо дольше сопротивляются отравлению. Вокруг валяются тысячи мертвых бабочек.

Ж. Вершурен за несколько дней нашел останки следующих погибших от газового отравления животных: 43 мартышек, 39 павианов, 33 львов, леопардов и гиен, 16 капских даманов, 38 слонов, 20 бегемотов, 20 бородавочников и больших лесных свиней, 22 антилоп и сотен мелких млекопитающих, птиц и пресмыкающихся.

Иногда газовый слой поднимается медленно и достигает всего метра или полутора метров в высоту. Этим объясняется, что из пасущегося на таком месте стада слонов погибают одни только слонята, взрослые животные благодаря своему высокому росту остаются невредимыми. Известны случаи, когда здесь по этой же причине погибали пигмеи. Доктор Вершурен во время своих опытов подстраховывал себя тем, что держал в руках зажженный фонарь. Когда газовый слой начинал подниматься, фонарь погасал.

Вечером, Когда мы с Жаком Вершуреном сидели у костра, он рассказал мне, как недалеко отсюда, на берегу реки Руере, на него напал огромный слон. Худощавый и легкий исследователь — хороший спортсмен — бросился бежать что было сил.

— Я вспомнил, что слон пробегает стометровку за двенадцать секунд, в то время как мне достаточно для этого одиннадцати. Но, споткнувшись о торчащий из земли корень, я растянулся во всю длину. Я еще успел подумать (и эта мысль могла стать последней в моей жизни): десять лет все шло как по маслу, и надо же такому случиться! Лишь бы только сразу наступил конец — без мучений… Я жду пять, десять, двадцать секунд — ничего не происходит. Наконец я отваживаюсь поднять голову и вижу слона: этот бравый старый верзила стоит в двух шагах, протянув ко мне хобот, и осторожно, с огромным любопытством обнюхивает: что это еще за птица такая? Человеческий запах ему явно показался малоприятным, потому что он круто повернулся и не спеша пошел прочь… А в другой раз я, находясь на берегу бухты Кабале, возле озера Эдуард, прилег на свежем воздухе вздремнуть часок после обеда. Разумеется, поступок достаточно неосмотрительный с моей стороны. Когда я проснулся, то увидел, что лежу прямо посреди стада пасущихся слонов! Животных было не меньше дюжины, и они буквально окружили меня, но при этом добродушно старались не наступить случайно нотой…

А потом мы снова летим над горами вдоль озера Киву. При этом нам приходится подниматься все выше и выше, потому что сейчас, к концу сезона дождей, горы окутаны мощными кучевыми облаками, а в них сверкает и грохочет гроза.

Букаву находится на южной оконечности этого прекрасного озера, расположенного в 600 метрах над уровнем моря и окруженного со всех сторон плантациями и поселками. Отсюда всего за час можно на машине добраться до нового, только недавно основанного национального парка Кахузи-Бьега, занимающего всего лишь 600 квадратных километров и расположенного в горах. Ведет туда прекрасная асфальтированная дорога. С обеих сторон дороги высятся заросшие зеленым девственным лесом горы — настоящая Швейцария, только в тропиках. Недалеко от дороги в горной долине простирается гладкая как стол равнина. Во время проведения дорожных работ выяснилось, что на самом деле это озеро, покрытое двухметровым слоем растений и гумуса. Слоны бесстрашно расхаживают по этой зыбкой «палубе».

Здешний лесничий де Шривер, бельгиец, женатый на африканке из Заира, к моменту нашего приезда был занят строительством домов для обходчиков парка и скромной гостиницы для приезжих. Мне снова приходится под конголезским флагом держать речь перед выстроившимися по стойке «смирно» охранниками парка.

Особой нужды в гостинице здесь в общем-то нет. Ведь можно преспокойно жить в одном из шести отелей Букаву и при желании ежедневно приезжать сюда на машине. Лесничий де Шривер ручается, что в течение двух или трех дней здесь непременно увидишь живущих на воле горных горилл: их в этом небольшом национальном парке не меньше 300! По отношению к европейцам они держатся весьма доверчиво, от африканцев же пока еще, как правило, удирают: по-видимому, раньше здесь часто браконьерствовали. Если их «задирать», могучие самцы-гориллы в долгу не остаются — это отнюдь не безобидные существа!

В этом районе живет около тридцати так называемых пигмоидов, происшедших от смешивания рослых африканцев с маленькими пигмеями. Ростом пигмоиды значительно выше, чем бамбути из лесов Итури. В 1963 году один такой пигмоид был убит самцом гориллы за то, что ранил принадлежавшую к его гарему самку. Горилла догнал охотника, вспорол ему брюшину и вырвал все внутренности. При этом он несколько дней дежурил возле трупа, не давая его забрать. Другого такого пигмоида самец-горилла убил во время отлова обезьян сетями.

Просто трудно поверить, каким удобным и необременительным способом посетитель может сегодня увидеть горных горилл! Раньше для этого приходилось снаряжать настоящие экспедиции со множеством носильщиков и подолгу блуждать по дождливой и холодной вулканической местности.

Правда, ездить по парку стало безопасно только в самое последнее время. Еще в прошлом году, когда бельгийского лесничего навестил его брат, впервые приехавший из Европы в Африку, и поехал покататься по парку, его из леса обстреляли и смертельно ранили. Ехал он в стареньком американском «джипе», в том самом, в котором сейчас осматриваем парк и мы.

Из Букаву мы летим в следующий национальный парк — Упемба, расположенный в провинции Катанга[31]. Лететь приходится почти что четыре часа — это ведь добрых 800 километров к югу.

Упемба-парк основан в 1939 году и занимает площадь в 11 500 квадратных километров, что составляет примерно четверть Швейцарии. Протяженность его с юга на север — 250 километров.

Здесь просто чудесно! Штаб-квартира главного лесничего находится на плато на высоте 2200 метров над уровнем моря. Следовательно, здесь и летом всегда прохладно и дует легкий ветерок. Вокруг цветут обширные травянистые луга, как бы покрытые красноватой кисеей. Под руководством молодого, деятельного и энергичного конголезца Ж. Макабуца все содержится в исключительном порядке; в доме безукоризненно чисто, всю ночь можно пользоваться электроэнергией от самодельного движка, из кранов течет кристально чистая вода.

Здесь, в стороне от основного потока туристов, наводняющих сейчас Африку, можно по-настоящему отдохнуть среди природы. Но для этого необходимо иметь самолет, потому что на машине здесь далеко не уедешь: эта огромная территория состоит сплошь из горных террас, спускающихся вниз до 500 метров над уровнем моря и кончающихся большим озером. На террасах нетронутые горные долины чередуются с редколесьем. А из озера берет свое начало великая река Конго.

Что же касается дикой фауны, то девять десятых ее запасов, к сожалению, выбили солдаты войск Организации Объединенных Наций, находившиеся здесь в начале 60-х годов.

Помимо этого за последнее время внутри парка поселилось около 15 тысяч человек. Часть этих поселенцев сейчас уже перебазирована на новые места, вне границ национального парка, на очереди другие деревни. Что касается отдельных рыболовецких поселков, возникших на берегу озера (к счастью, на весьма отдаленном его конце), в которых уже построены даже церкви, то их решено оставить на месте. Зато к парку с другой его стороны будет прирезана довольно значительная территория.

За последние пять лет, когда Упемба-парк вновь стал охраняться, поголовье диких животных в нем снова сильно возросло. Это заметно даже с самолета. Повсюду бегают бородавочники, встречаются водяные козлы, конгони, зебры, антилопы канны, буйволы, шакалы, горные редунки с их рыжими головами и длинной густой шелковистой шерстью; много здесь и челноклювов, журавлей; лошадиных антилоп, ориби, клипшпринтеров, львов, леопардов, сервалов, гиеновых собак, медоедов. В редколесье из брахистегий можно увидеть черных лошадиных антилоп, кистеухих свиней и голубых дукеров — самый крупный вид из всех дукеров. Вниз, у самого озера, пасутся на бескрайних болотах антилопы ситутунга. Сотни антилоп личи, завидя наш самолет, поспешно бросаются в бегство. Никогда мне не приходилось видеть столь огромные стада слонов! Есть здесь, конечно, и бегемоты и крокодилы. А на плоскогорье то тут, то там стоят одиночные кусты уапаки, сплошь покрытые ярко-красными цветками — красота да и только!

Чтобы удобнее было фотографировать, мы с Жамаром снимаем правую дверцу самолета. Теперь я могу сидеть совсем свободно, свесив ноги наружу, и глядеть по сторонам. Разумеется, в таких случаях следует наделено привязываться, потому что при резком рывке самолета недолго и вывалиться. А это должно быть не слишком приятным — ведь в таких случаях человек остается в полном сознании, как мы это знаем по опыту парашютистов. С высоты 500 или 700 метров пролетишь достаточно долго по воздуху, прежде чем разобьешься о землю. За эти полминуты можно успеть достаточно много обдумать, если они последние в твоей жизни!

Я непрестанно слежу за тем, чтобы у меня с колен не соскользнул вниз какой-нибудь объектив, экспонометр или второй фотоаппарат. Все, что можно, привязано веревками к поясу, а что нельзя, я засовываю под ноги Жамару. Ощущение полета значительно сильнее, когда висишь вот так, наполовину свободно в воздухе, чем когда сидишь в закупоренном со всех сторон звуко- и воздухонепроницаемом лайнере. Когда мы с Михаэлем прежде летали в своем самолете «Дорнье» над Серенгети, то для съемок снимали с петель не только обе дверцы, но открывали и люк в полу. Правда, при этом мы прочно пристегивались ремнями.

Когда сейчас самолетик внезапно проваливается в воздушную яму, я вдруг чувствую, как меня приподнимает кверху и потом я шлепаюсь назад на свое место. Оказывается, расстегнулся ремень — видимо, я задел за пряжку каким-нибудь из своих аппаратов. Накренись машина в этот момент немного в бок, я бы «приземлился» уже двадцатью сантиметрами дальше, то есть попросту полетел бы вниз. Тем более что руки у меня заняты аппаратурой. Но и на этот раз все еще обошлось благополучно.

Час лету — и мы в новом, недавно основанном национальном парке Кунделунгу. Находится он в самом южном уголке Заира, возле Лубумбаши. Размеры его не очень-то велики — он занимает всего 1200 квадратных километров. Но предназначен этот парк для того, чтобы люди, работающие на предприятиях индустриальной провинции Катанги, имели возможность в двух часах езды от столицы попасть в тихие зеленые уголки и понаблюдать за пасущимися на воле дикими животными. В этом парке находится и самый высокий в Африке водопад Лофои (340 м). Сам парк тоже расположен довольно высоко, и поэтому здесь всегда прохладнее и легче дышится.

И хотя гигантская провинция Катанга в сельскохозяйственном отношении совершенно не освоена и там встречаешь лишь рудники, фабрики, водохранилища и автострады, тем не менее зеленые оазисы между ними полностью опустошены — вся дичь в них выбита. Многочисленные служащие и рабочие этого индустриального района явно неуемно развлекались охотой до тех пор, пока вокруг не осталось ничего живого.

Создание этого нового национального парка — заслуга некоего Роджера Минне, энергичного человека, любителя природы, деятельно борющегося за ее охрану. Роджер — владелец хлебозавода в Лубумбаши. Много средств вложено им в создание национального парка. Сейчас он является его почетным лесничим. Он рассказывал нам, как его отец еще в 1915 году приехал в Конго и как трудно в те времена было сюда добраться. Шесть недель приходилось плыть на пароходе от Саутгемптона, а потом еще ехать на поезде либо через всю Родезию, либо, позже, через Анголу.

В Кунделунгу-парке во время гражданской войны тоже немало побраконьерствовали. Но теперь он прекрасно охраняется не только африканскими обходчиками, но и с воздуха: Роджер Минне одновременно является президентом аэроклуба.

Многие виды диких животных здесь уже прочно начинают восстанавливать свое поголовье. В 1972 году здесь уже видели нескольких гепардов. Окончательно исчезли только носороги — их, к сожалению, больше нет. Будем надеяться, что носорогов удастся вновь завезти сюда из других районов.

Из Лубумбаши я возвращаюсь в Киншасу на огромном реактивном лайнере компании «Эйр Конго». Попасть в два вновь основанных в Заире национальных парка — Салонга-парк и Маико-парк, к сожалению, тогда еще не представлялось возможным: находятся они прямо посреди девственного леса, и там нет ни посадочных площадок для самолетов, ни настоящих автомобильных дорог. Для того чтобы туда добраться, потребовались бы многонедельные экспедиции. Но сейчас уже полным ходом ведутся работы по освоению и организации охраны обоих парков.

Салонга-парк занимает 30 тысяч квадратных километров, что равняется размерам всей Бельгии. Создан он с целью сохранения нетронутого девственного тропического леса, которого никогда еще не касался топор дровосека, а также населяющих его животных. Это один из самых больших лесопарков мира, притом единственный, где обитает такое редкостное животное, как карликовый шимпанзе, или бонобо (Pan paniscus). В Маико-парке, занимающем 10 тысяч квадратных километров, водятся (помимо других животных) окапи, о чем прежде никто и не знал, а также гориллы и редчайшие, почти легендарные птицы — конголезские павлины.

В Киншасе один государственный деятель устроил в мою честь прием, на котором присутствовали и прочие министры. Я был поражен, как досконально этот высокообразованный человек разбирался в вопросах, касающихся загрязнения окружающей среды и охраны природы в глобальном, общечеловеческом масштабе!

— Разумеется, туристы нам тоже необходимы, — сказал он в своей приветственной речи. — Мы всегда будем сердечно рады гостям и постараемся, чтобы они чувствовали себя у нас хорошо. Но не по этой причине мы создаем свои огромные национальные парки. Ведь Заир не бедная страна. По добыче меди мы стоим на втором месте в мире, у нас уникальное месторождение кобальта, есть германий, уран, олово, серебро, уголь, алмазы, мы выращиваем хлопок. В Заире представлено 85 процентов всех видов растений и животных, встречающихся на всем Африканском континенте. Мы хорошо знаем, как сейчас повсюду нарушается растительный покров Земли, включая и многие районы Африки. Поэтому в некоторые из наших национальных парков в ближайшие пятьдесят лет, а может быть и навсегда, доступ широким массам туристов будет закрыт. Эти парки будут служить только науке и для сохранения нашей родной природы.

Я был тронут, с какой благодарностью здесь говорили о нашем Фонде охраны диких животных и о тех, кто жертвует деньги на это благородное дело.

— Когда в бурные времена всех наших переворотов весь мир считал, что Конго погибнет, захлебнувшись в собственной крови, и народ не выдержит всех ужасов этой братоубийственной войны, вы, господин профессор, бесстрашно приезжали сюда и помогали нам в самые тяжелые для нас времена. Вы верили в нас, верили в наше будущее и в наши способности. Мы этого никогда не забудем!

Эту благодарность я сейчас и хочу передать всем членам Зоологического общества, основанного в 1858 году, и всем тем многим, многим людям, внесшим свою лепту в это нужное и такое полезное дело.