"Для диких животных места нет" - читать интересную книгу автора (Гржимек Бернгард)

XIV. В самолете дикие животные

В один прекрасный день я заметил, что большинство рабочих слонов на станции по приручению, которых на ночь стреноживали цепями на другом берегу реки Эпулу, боязливо отступали, как только кто-либо из нас, европейцев, к ним приближался. Неважно кто: Михаэль, я или даже сам Маринос — начальник всего лагеря. В то же время африканцам разрешалось трогать их сколько угодно, брать за хобот, проверять цепи на ногах; по отношению к ним слоны неизменно вели себя доверчиво.

В чем дело? По каким признакам слоны отличают нас, белых, от черных? По нашим бледным лицам или по запаху кожи?

Мне и прежде не раз приходилось задумываться над этим и ставить на эту тему интересные опыты, о которых я уже рассказывал в других моих книжках. Лошади, например, как выяснилось, не узнают своего хозяина «в лицо» — их легко обмануть простым переодеванием. Для собак же запах пальто или костюма зачастую оказывался важнее, чем человек, который засунут в эти вещи.

Поэтому я и на сей раз решил провести эксперимент. Я попросил принести короткие холщовые штаны и синюю куртку, которые носят корнаки — погонщики слонов, и пилотку, которую они надевают себе на голову. Все эти вещи были чисто выстираны, притом их кипятили, так что вряд ли они могли сохранить запах тела африканских погонщиков.

Надо сказать, что одежда эта оказалась Михаэлю совсем не по росту: мой сын был значительно выше всех работающих на станции африканцев.

По-видимому, европеец, наряженный в униформу корнака, являл собой для погонщиков зрелище совершенно невообразимое. Я наблюдал за выражением их лиц и видел, что они едва сдерживаются, чтобы громко не расхохотаться. Михаэль, в этих одежонках не по росту, из которых торчали его длинные руки и ноги, действительно выглядел чрезвычайно комично. Однако, когда он в таком переодетом виде приблизился к слонам, те уже не проявляли к этому «белолицему корнаку» прежней недоверчивости. Чтобы придать ему еще более привычный для слонов вид, я принес из лагерного костра головешку, и Михаэль стал мазать себе золой лицо, руки и ноги. С каждой минутой он становился все забавней. На черном лице удивительно белыми засверкали зубы, однако на ногах и руках из черной кожи вылезала по-прежнему светлая, довольно густая растительность… Я не мог сдержать смеха, и следом за мной разразились гомерическим хохотом все присутствующие корнаки.

Что же касается слонов, то тех полностью удалось обмануть этим маскарадом. Михаэль теперь мог беспрепятственно к ним подходить, а одному слону он даже приказал лечь на землю и вместо корнака забрался к нему на спину. Слон послушно выполнял все его команды, единственное, чего от него нельзя было добиться, — это отделиться от стада и уйти в сторону. Ведь то же самое можно наблюдать и у лошадей: надо быть очень умелым всадником, чтобы заставить лошадь отделиться от своего табуна.

В лагере Михаэль бегал среди африканцев, почти не отличимый от них. Во всяком случае господин Маринос его сразу не узнал: когда Михаэль подскочил к нему, нарочно дерзко хлопнул по плечу и оттолкнул в сторону, тот, возмутившись такой бесцеремонностью «корнака», принялся было его громко отчитывать.

Между прочим, я совсем недавно узнал, почему существуют на свете белые и черные люди. Объяснение этому дает одна негритянская сказка, которую можно услышать во многих частях Африки. В этой сказке говорится, что вначале все люди были черными. Но затем несколько человек обнаружили в самом сердце Африки уединенное, скрытое от любопытных глаз озерцо. Поскольку там не водились крокодилы, эти люди отважились в нем искупаться. К своему великому удивлению, они вылезли оттуда совершенно белыми. После этого к лесному озеру началось целое паломничество: жаждущих отделаться от своей черноты было такое множество, что маленькое озерцо не могло вместить всех желающих. Купающиеся настолько замутили воду, что теперь они вылезали уже не белыми, а только коричневыми и желтыми (такими, например, стали пигмеи). От бесконечного натиска людей вода в озере стала убывать, пока наконец от нее не остались лишь небольшие лужи и бочажки. Последним паломникам удалось смочить в чудодейственной воде лишь руки и ноги — этим объясняется, что у всех черных по сей день светлые ладони рук и ступни ног…

Как мне хочется когда-нибудь поездить по Африке просто так, как это делают другие люди — обыкновенные туристы во время своего отпуска. Не мучиться ежедневно от угрызения совести, что ты что-то упустил, что-то прозевал, без постоянной обязанности наблюдать и записывать, а при малейшем событии или при виде красивого пейзажа чувствовать внутреннюю потребность сейчас нее вытащить фотоаппарат, сделать черно-белые, а затем цветные снимки, вдобавок еще извлечь киноаппарат и зафиксировать все на кинопленке… И помимо этого обеспечивать отлов нужных животных и заботиться о том, чтобы доставить их живыми домой.

Вот и теперь я пребываю в страшной тревоге: не нагрянет ли сюда чума скота? Именно сейчас, когда нам предстоит вывезти наш транспорт с отловленными животными и такую редкую диковину, как окапи. А ведь вполне может случиться, что в самый последний момент кто-то в тысяче километров отсюда обнаружит мертвого буйвола и сейчас же будет наложен запрет на вывоз каких бы то ни было животных из всей провинции, включая и нашу станцию. Окапи — это такое животное, которое ждет с нетерпением весь научный мир и вообще половина общественности у меня на родине. Не дай бог, если оно у меня погибнет, прежде чем я сумею вывезти его из леса или когда оно очутится в самолете! За последние три месяца здесь, на станции, погибло подряд три окапи. Причины их смерти так и не удалось выявить из-за недостатка средств для исследования.

Во время своих длительных ночных прогулок, которые меня вынуждала совершать зубная боль, я имел полную возможность рисовать себе всяческие варианты провала предстоящего дела. Там, в степи, у меня уже начали закрадываться первые сомнения относительно очень важной детали: а пролезет ли транспортная клетка с окапи в дверь самолета? Мне написали, что дверь самолета, на котором мы собирались перевозить своих животных, имеет в высоту 2 метра, и я сообщил эти данные на станцию по отлову окапи, с тем чтобы они исходили из этого при постройке транспортных клеток. Но потом я припомнил, что мне всегда приходилось нагибаться, чтобы войти в пассажирский самолет. А ведь во мне ровно 1 метр 90 сантиметров, так что дверь никак не может быть двухметровой! Я рисовал себе страшные картины, что произойдет, когда я незадолго перед отлетом самолета прибуду со своим ценным грузом, который не будет пролезать в проем дверей.

И поэтому я принял решение поехать на аэродром в Ируму, быстренько перелететь эти 500 километров через лес Итури в Стэнливиль и там на аэродроме собственноручно промерить двери. В городе меня ждала гора корреспонденции; я смог наконец как следует постричься, а в отеле «Сабена» насладиться горячей ванной. Я, между прочим, уже давно заметил, что горячая ванна в Африке значительно приятней холодного душа. В то время как в городе влажная жара, в отеле можно окунуться в заманчивую прохладу европейского климата. В ресторане был установлен кондиционер — совершеннейшая новинка для тогдашней Африки. Я-то с этим новшеством уже столкнулся однажды в центральноамериканских тропиках, в Пуэрто-Рико, и нашел его совершенно ужасным. Когда входишь в такое искусственно охлажденное помещение, то ощущаешь озноб по всему телу и чувствуешь, как холодная потная одежда облепляет тебя со всех сторон. А посидев немного и привыкнув к новой температуре, выходишь на улицу и попадаешь словно бы в прачечную или парную…

Когда наконец приземлился самолет ДС-4 и выплюнул всех своих 70 пассажиров, я взял рулетку и измерил высоту двери: она равнялась 160 сантиметрам. Да, игра стоила свеч. Не напрасно я совершил скачок через девственный лес Итури!

После моего возвращения на станцию пришлось разломать уже готовую транспортную клетку и заново сделать все расчеты. Это оказалось отнюдь не простым делом и заставило меня изрядно поломать голову. Ящик не должен был превышать 1 метра 60 сантиметров, в то время как окапи, если оно не нагибало голову, имело высоту 1 метр 80 сантиметров. Но не могло же оно в течение нескольких дней стоять согнувшись!

И тогда я изобрел комбинированный раздвижной ящик, состоящий из верхней и нижней частей. Верхняя надевалась на нижнюю, и при помощи четырех болтов регулировалась высота сооружения. Таким образом я смогу укоротить ящик в тот момент, когда его надо будет протаскивать в дверной проем самолета, а затем снова предоставить окапи возможность распрямиться во весь рост. Между прочим, по этому образцу с тех пор строятся все транспортные клетки для перевозки окапи.

Я старался побольше прочесть и разузнать, где только мог, о прежних доставках окапи в Европу. Так, я узнал, что один из окапи поскользнулся на полу транспортной клетки, упал и никак не мог подняться. Оказалось, что забыли набить поперечины на деревянном полу. Животное так разволновалось, что умерло от инфаркта. В другой раз дверца кормушки оказалась чересчур большой, и окапи выпрыгнул через это отверстие на палубу корабля, где и принялся свободно разгуливать. В этом случае, правда, удалось изловить беглеца и загнать в клетку. Еще одна клетка с окапи во время погрузки в самолет застряла в дверях — она оказалась слишком высокой. В полном отчаянии сопровождавшие груз решили наклонить клетку и пронести ее почти в горизонтальном положении сквозь дверь. В результате окапи разбил копытами всю клетку, поранил себя, но вырвался на волю. Если клетка слишком узка, животное обдирает себе об нее бока, если она слишком широка, оно пробует развернуться, застревает и ломает себе шею.

Много забот доставила мне и африканская благородная древесина. Она хотя и славится своей «железной крепостью», по, к сожалению, обладает и железным весом. Для морских перевозок в Африке обычно сооружают транспортные клетки, значительно превышающие вес самого животного, в них находящегося. При перевозках же по воздуху каждый килограмм стоит немалых денег, поэтому мне нужно было соорудить клетки по возможности легкие, но одновременно прочные, чтобы животные не могли их разрушить. Но как? Как это сделать?

Однажды вечером бамбути принесли замечательное животное, которое мне еще никогда не приходилось видеть живым и привезти которое в Европу я даже и не мечтал. Это была большая лесная свинья (Hylochoerus meinertzhageni). Правда, в данном случае название животного звучало несколько смехотворно: «большая свинья» был маленьким черным поросеночком, но мордочка у него оканчивалась широченным пятачком, характерным для этого вида, и вел он себя уже довольно нахально. Большая лесная свинья — эндемик конголезских девственных лесов — причисляется учеными к наиболее древним видам этого «музея живых древностей». Об этом виде слышал еще Стэнли во время своих путешествий по Конго. Рассказывал о нем и русский исследователь Африки В. Юнкер^{33}, который писал, что местное население утверждает, будто помимо бородавочников, кистеухих, или речных, свиней существует еще третий вид, однако видеть его ему самому не приходилось. Поскольку же африканцы все время подчеркивали, что это очень большие свиньи, значительно больше других диких свиней, многие годы эти рассказы всерьез никем не принимались и считалось, что речь идет о карликовом бегемоте, открытом еще в 1849 году. И так длилось до 1904 года, когда капитан Майнерцхаген прислал в Англию череп и большую часть шкуры этого неизвестного дотоле вида диких свиней. Животные эти со времени знаменитой эпизоотии чумы 1891 года стали весьма редкими. Большие лесные свиньи достигают 1 метра 20 сантиметров в холке и весят от 150 до 200 килограммов. Только однажды их удалось довезти живыми до Европы, а именно в Гамбургский зоопарк, где они прожили всего несколько месяцев.

Эти животные далеко не безобидны. Один фермер из местечка Ручуру, расположенного между озерами Эдуард и Киву, вышел ночью с факелом на свои плантации, чтобы прогнать залезшее туда стадо свиней. Не успел он оглянуться, как они бросились на него в атаку. Фермер так поспешно залез на дерево, что даже оставил внизу ружье и вынужден был просидеть там до утра. В другой раз тот же фермер в зарослях кустарника неожиданно наткнулся на большую лесную свинью, выстрелил и смертельно ранил ее. Кабан бросился на обидчика — ив мгновение ока фермер оказался верхом на кабане, причем задом наперед! Правда, в следующее же мгновение раненое животное рухнуло под ним замертво на землю. Несколько лет спустя нам удалось заполучить больших лесных свиней во Франкфуртский зоопарк и впервые сохранить их в неволе живыми в течение нескольких лет. Но, когда происходили описываемые события, я, разумеется, об этом еще ничего знать не мог.

Другим нашим новым приобретением была Хелена, кистеухая свинья. Это, конечно, не такая редкость, как большие лесные свиньи, но я находил ее значительно красивее с ее ярко-рыжей шерстью, пушистыми кисточками на ушах и белой бородкой. А главное, с ней можно было беседовать: она отвечала, когда с ней заговаривали, разрешала себя гладить и брала корм из рук.

Кистеухая свинья, должно быть, самый великолепный вид свиней, который только существует на свете. Поэтому-то я и решил взять Хелену с собой, а вместе с ней и мартышек, дукеров, антилоп ситутунга, варанов; каждый день к этому списку добавлялись еще новые кандидаты.

Знаете ли вы сказку про сестрицу Аленушку и братца Иванушку? Ручей все время журчал:

«Кто из меня попьет, превратится в козленка, кто из меня попьет, превратится в козленка»…

И тем не менее Иванушка не устоял и под конец все-таки выпил воды из заколдованного родника…

Мы тоже боролись с подобным искушением. В двадцати метрах от нашей палатки шумела река Эпулу. Взметая пенные водовороты, она проносилась по огромным валунам и наполняла чистой, прозрачной водой тихие бухточки по берегам, которые так и манили искупаться в эту невыносимую жару. Сначала мы боялись крокодилов, пожирающих людей, но их здесь не оказалось. Однако, когда мы уже в плавках направлялись к реке, нас встретил Маринос и сказал, что зря мы затеяли это купание: ходят слухи, что в Эпулу водятся бильгарции. Эти нематоды вызывают одну из самых отвратительных тропических болезней — бильгарциоз. Мизерные червячки проникают сквозь кожу в организм человека, поселяются в мелких кровеносных сосудах мочевого пузыря, мочеточников и тонких кишок, образуют опухоли, закупорки сосудов, часто служат первопричиной рака. В то время еще не знали ни одного мало-мальски действенного средства против этого медленно протекающего заболевания, имеющего зачастую смертельный исход. Правда, другие люди уверяли нас, что вода здесь абсолютно безопасна, но я выяснил, что сами они почему-то в ней не купались. Поэтому мы предоставили Эпулу шуметь и журчать дальше без нас, а сами продолжали жариться в духовке тропического леса.

Своего окапи мы назвали Эпулу. Заманить его перед отправкой в транспортную клетку нам удалось без всякого труда. Он вошел туда совершенно добровольно, спокойно и не торопясь. Дело в том, что мы «репетировали» с ним целых два дня перед этим, и он научился исполнять все самым великолепным образом. Мы прогоняли его по специально оборудованному проходу, который оканчивался в его вольере, и он привык к этому словно к приятной прогулке. Но накануне мы подставили к концу прохода нашу транспортную клетку, в которой Эпулу предстояло лететь до самого Франкфурта-на-Майне. Таким образом он легко и просто попался в нашу ловушку.

Сложнее обернулось дело с Димой — маленькой слонихой. Она уже имела некоторый опыт обращения с транспортными клетками: первую она просто разломала. Было это по дороге на станцию по отлову окапи, и малютке стоило немалого труда разобрать тяжелый ящик на отдельные доски. Поэтому все наши ухищрения ее обмануть и заманить во второй раз были напрасны: она просто отворачивалась и уходила прочь. Когда мы попытались применить силу, этот крошечный слоник расшвырял четырех африканцев в разные стороны, да так, что они полетели кувырком. Нам не оставалось ничего другого, как заново изловить Диму по всем правилам ловли диких слонов — второй раз в ее жизни — с помощью лассо и веревок, опрокинуть на бок, связать и в таком виде внести в предназначенную для нее клетку. Для этой операции понадобились все руки, какие только можно было мобилизовать на станции.

В три часа ночи — за четыре часа до восхода солнца — наш «караван» двинулся в путь. Сначала отправился самый тихоходный транспорт — большой грузовик с клетками, спустя час после его отбытия вслед за ним двинулся Михаэль на нашем синем грузовичке «Интернасиональ», а еще через час тронулся в путь и я на шикарном «Шевроле» — легковой машине Мариноса. Расстояние в 500 километров через лес мы намеревались преодолеть за полтора дня. Для этого грузовик должен был ехать днем и ночью почти безостановочно и делать короткие паузы лишь для того, чтобы покормить и напоить животных. Но уже через два часа мы его догнали. По всей видимости, африканский водитель и сопровождавшие животных служители решили по дороге немного развлечься и задержались в одной из придорожных деревень. Поэтому я больше не рискнул их покинуть и, пристроившись в хвост грузовику, «наступал ему на пятки». Михаэль же поехал вперед.

Как чудесно было после долгого перерыва снова ехать в легковой машине, с плетеными сиденьями и радио! Шарлотта, молодая африканская дама, которая ехала вместе с нами в Стэнливиль, чтобы навестить там своих родителей, болтала без умолку всю дорогу. Я поддался соблазну и дал себя уговорить съесть кусочек жареной баранины, которую она везла с собой. О, как жестоко я за это поплатился! Шарлотта так старательно ее наперчила, что все оставшиеся до конца поездки километры мой больной зуб мстил мне страшной болью!

В Бафвасенде мы нагнали Михаэля, стоявшего на обочине дороги посреди поселка. Он подсел в нашу машину и доехал с нами до большой переправы через реку Линди. Там дорога довольно круто спускается к воде, и машины должны дожидаться своей очереди для погрузки на паром. Легковые машины и белые водители имеют льготы. Некоторые водители-африканцы со срочными грузами — также имеют право пользоваться преимуществами согласно предписаниям, однако остальные их просто не пропускают.

Михаэль молча показал нам на наш «Интернасиональ» — его нельзя было узнать: капот полностью вдавлен в мотор, боковое стекло разбито, крылья смяты, дверцы не закрывались. Оказывается, когда Михаэль пристроился в очередь за большим грузовиком, выключив мотор и встав на тормоза, какой-то огромный самосвал с гравием наехал на него сзади и с силой стукнул о впереди стоящую машину. Какое счастье, что наш синий грузовичок стоял не первым у переправы: от такого толчка он мгновенно исчез бы в бурных водах Линди еще прежде, чем Михаэль очнулся бы от полуденной дремоты. А сидел бы он в легковой машине — так ее смяло бы в такую лепешку между двумя грузовиками, что Михаэля пришлось бы выпиливать оттуда!

К счастью, все это произошло в какой-нибудь сотне метров от здания Окружного управления. Незамедлительно явился белый полицейский чиновник и заактировал происшествие — небывалое чудо при автомобильных авариях в Африке! У наехавшего на нас грузовика оказались совершенно сношенными тормозные колодки.

Мы оставляем Михаэля на месте происшествия, чтобы он постарался предпринять что-нибудь с машиной и нашими пожитками в ней, а сами едем вслед за своими ценными питомцами.

К вечеру на дороге нас остановили двое плачущих и неистово жестикулирующих африканцев. Они стояли возле машины, один борт деревянного кузова которой был срезан, словно бритвой, и превращен в щепки. Люди эти оказались не шоферами машины, а ее владельцами — этим и объяснялось бурное проявление их горя, Оказывается, «проклятый огромный грузовик», который их задел, принадлежит колонии — они это точно знают, они успели даже записать его номер на бумажке: вот он. Маринос — белый человек: он обязательно должен им помочь!

Маринос поглядел на бумажку, потом на меня: это был номер нашего грузовика с животными.

Я в ужасе представлял себе, что во время этого страшного столкновения могло стрястись с моими несчастными Димой, Эпулу, Хеленой — лесной свинкой и с остальными сорока пассажирами!

Мы прибавили газу и через час догнали свой злосчастный грузовик. Разумеется, ни шофер, ни сопровождающие нас африканцы ни словом не обмолвились о столкновении; на кузове машины тоже, странным образом, не обнаружилось никаких повреждений, ни даже царапин! По-видимому, вся авария произошла весьма односторонне, к явной невыгоде той чужой машины…

К следующему утру мы добрались наконец до города, устроили животных и людей на постой, а сами заснули мертвым сном в княжеских хоромах отеля «Сабена» под огромными потолочными вентиляторами, которые крутятся весь день и всю ночь.

К нашему великому удивлению, на следующее утро заявился и Михаэль с нашим «Интернасионалем». Я не верил своим глазам: машина была снова на ходу!

Позже я встретил того греческого автомеханика, который держал маленькую механическую мастерскую в Бафвасенде.

— Мое почтение вашему сыну, — сказал он мне. — Вы знаете, что тогда было? У моего собственного сына в тот день была свадьба, и мы весь вечер пировали. Вы ведь знаете, как это бывает в деревнях и вообще в больших семьях. Мы пригласили вашего Михаэля к столу, и этот малый за ужином все время уговаривал меня, причем самым что ни на есть разлюбезным тоном, чтобы я согласился осмотреть вашу разбитую машину и привел ее снова в порядок. Это во время свадьбы, заметьте себе! И представьте — уговорил-таки. Сам до сих пор не могу понять, как это ему удалось заставить меня в брачную ночь моего сына пойти в мастерскую и до самого утра чинить вашу машину. Домой я тогда так и не попал, можете себе представить? Такого со мной и во сне-то никогда не приключалось!

Утро в городе началось с поспешного приготовления завтрака для наших питомцев: слоненку варилась молочная рисовая каша, для окапи и других животных срочно раздобывались зеленые ветки. Что касается свиней, то мы выпустили их на ночь в небольшой огороженный со всех сторон загончик с зеленой травой. Утром я пошел взглянуть, как они себя чувствуют.

О, Хелена, ты, чистая, щетками причесанная, всеми набалованная, обходительная свинка! Боже, как ты выглядела! Весь газон исчез: он был старательно перепахан — ничего, кроме рыхлой красной земли. Хелена, по-видимому, напряженно трудилась всю ночь напролет. Голова ее по самые уши была покрыта глиняной коростой, красивая белая бородка измазана в грязи. Она едва удостоила меня ответом — все еще была поглощена своей работой. Я подумал, что последний раз в своей жизни она роется в родной африканской земле.

Мне же срочно надо было бежать к зубному врачу. В африканских городах, где нет ни вывесок с названием улиц, ни нумерации домов, можно найти нужный адрес только с помощью такси.

Жена зубного врача сказала, что ее муж, наверное, будет очень рад снова иметь возможность поговорить по-немецки. Врача звали доктор Мюллер, но он оказался венгром из Будапешта. Через десять минут он вырвал моего мучителя совершенно безболезненно. Но, когда он дал мне зуб в руки, я разглядывал его с необъяснимой грустью: каждый раз, уезжая из Африки, я оставляю там кусочек себя. Чаще всего кусок своего сердца. А на этот раз и кусочек кости, который никогда снова не нарастет…

Возле вольер маленькой зоостанции в Стэнливиле валялся свежий череп слона. В самые последние дни здесь произошло несчастье. Станция по приручению слонов расквартировала тут на пару недель трех слонов, самца и двух самок, вместе с их корнаками. Животные уходили, как водится, на полдня пастись в лес, а потом возвращались домой. И хотя огромный слон-самец и был одним из самых прирученных среди всех слонов станции, именно с ним произошла эта ужасная история. Как только слон по приказанию своего корнака опустился на землю для отдыха, сзади на него набросилась одна из слоних. От рывка лопнул ремень, опоясывающий туловище слона, от чего корнак свалился на землю. Завидя это, начальник маленькой группы поспешно подскочил к животному, чем напугал его еще сильнее. Слон бросился на мнимого обидчика и, пропоров его бивнями, пригвоздил к земле, а затем растоптал ногами.

После этого страшного происшествия корнаки вернулись с обеими слонихами к месту их стоянки. Спустя два дня слон-убийца совершенно самостоятельно тоже вернулся назад — прошел один по улицам города и встал на свое постоянное место. Его прикрепили тремя крепкими цепями к столбам, но он снова стал нападать на каждого, кто к нему приближался. В первый же день разорвалась одна из цепей, на следующий — вторая. Положение становилось угрожающим. Тогда решили дать слону 27 граммов гарденала для успокоения. Но усыпляющее средство не подействовало на разбушевавшееся животное, и заведующий зоостанцией распорядился пристрелить его.

Наконец все позади: визы, разрешение на выезд, банк, таможня, полиция, ветеринарные свидетельства, прощание с нашим боем…

Из пассажирского самолета были вынесены все кресла. Они стояли аккуратной горкой в зале ожидания аэропорта. Два кресла остались привинченными к полу в углу салона — это для нас с Михаэлем.

При подобных перевозках животных всегда возникают трудности, которые заранее невозможно предугадать. Так, например, на аэродроме не оказалось весов, на которых можно было бы взвесить слона или окапи вместе с клеткой. Мое предложение прикинуть вес приблизительно служащие авиакомпании «Сабена» почему-то отклонили, и нам с нашим груженым фургоном пришлось спуститься вниз к реке Конго, где была фабрика, у которой имелись весы с платформой.

Слоны, антилопы, свиньи, окапи, как правило, много пьют. Соответственно этому они выделяют и много мочи. Пол в пассажирском Салоне отнюдь не водонепроницаем, а под ним проложена электропроводка самолета. Если провода намокнут, может произойти короткое замыкание и случится несчастье. Поэтому мы, прежде чем внести клетки, застилаем весь пол большим водоотталкивающим брезентом, посыпаем его сверху опилками, затем ставим на него клетки, а концы брезента загибаем кверху и привязываем. Получается нечто вроде ванны. Транспортные клетки необходимо закреплять на полу, чтобы они не ездили по помещению. Ведь стенки самолета только выглядят прочными, на самом деле они очень тонкие и их легко можно пробить. Я недаром так заботился о том, чтобы транспортная клетка для слоненка была сделана как можно прочнее. Был такой случай: один слоненок, которого везли в товарном вагоне по железной дороге, когда поезд переезжал через мост, пробил дырку в вагонной обшивке и упал с восьмиметровой высоты в реку Вуппер. К счастью, он ничего себе при этом не повредил. В нашем случае слоненку пришлось бы пролететь вместо восьми 3 тысячи метров, а самолет с разорванным боком полетел бы вслед за ним…

Погрузка, слава богу, прошла благополучно. Ящики с животными с помощью техники были подняты на уровень дверей самолета, вдвинуты внутрь, и ровно в час дня, минута в минуту, мы поднялись в воздух и полетели над чистенькими ровными улицами города, над широким Конго и бесконечными зелеными девственными лесами.

Как же весело бегут реки, когда гидростроители еще не успели спрямить их и превратить в скучные водостоки! А тут сплошь и рядом бежит полноводный поток через девственный лес с островками и песчаными косами посредине и вдруг внезапно поворачивает и километрами бежит назад, рядом с самим собой. Расстояние между обоими руслами составляет не больше 100 или 200 метров. Какой же европейский мелиоратор отказал бы себе в удовольствии прорыть в самом узком месте соединительный канал, с тем чтобы образовать отмели вместо всех этих «ненужных» витков! (Неважно, что при этом понизится уровень грунтовых вод вокруг, и у крестьян начнет исчезать урожай с полей.)

И опять бегут под нами дороги сквозь лес, две реки стекаются в одну — одна с черной водой, другая с красноватой и мутной, словно какао. От места их соединения течет река, наполовину черная, наполовину красная — отсюда, сверху, это очень хорошо видно. Пролетаем еще несколько километров, и все исчезло из виду.

Это замечательно, что мы зафрахтовали весь самолет целиком для себя. Представляю себе, как приставали бы досужие пассажиры к нашим животным! А так нам никто не мешает, и команда из шести человек обслуживает только нас двоих и заботится о том, чтобы мы благополучно долетели до дома. Когда стюард появился, чтобы узнать, не хотим ли мы пообедать, мы сами были заняты тем, что сервировали обед для наших питомцев. Одних надо было уговаривать и успокаивать, другим — наливать воду в поилки из специального кувшина с длинным носиком (чтобы она не проливалась на пол), третьих — угощать бананами, четвертых — пирогом, который мы успели купить на рынке перед самым отлетом.

Стюард посмотрел-посмотрел на это дело и решил перевести нас на самообслуживание. Он повел нас на кухню, которая при обычных рейсах предназначена для обеспечения едой 50 пассажиров. А так как нас было всего двое, то нам предложили взять себе то, что понравится.

Такая «самолетная кухня» — весьма изысканное заведение. В ней имеется холодильник с пивом, вином, шампанским, минеральной водой, лимонадом, молоком и другими напитками. Мы могли себе взять все, что только душа пожелает. Пока один из нас возился с животными, другой обследовал все прелести предоставленного в наше распоряжение скопища яств. Тут были и ящики с аккуратно уложенными спелыми грушами, яблоками, бананами, апельсинами (которыми мы тут же угостили наших питомцев), выдвижной ящик стенного шкафа был доверху набит шоколадом; коробки с пятью разными сортами хлеба и запечатанными в целлофан бутербродами; большой ассортимент перца, соли, горчицы и других приправ в крошечных тюбиках; в холодильном шкафу мы нашли целый котел картофельного салата, килограммы тонко нарезанной буженины, ветчины, жареных цыплят, торты, кексы; обнаружили мы и спасательные пояса, медикаменты, карты, какие-то коробки с чем-то — словом, трудно даже представить себе, чего только нет в животе такого самолета!

В Либенге мы приземлились на маленьком аэродроме, чтобы заправиться горючим. К нам подкатили несколько бочек горючего и перекачали в самолет 14 тысяч литров бензина. Я подсчитал, что в общей сложности понадобилось 25 тысяч литров бензина, чтобы довезти первого окапи до места назначения. Я подумал, что уже одно это обязывает нашего ценного воздушного пассажира долететь живым до зоопарка!

Пока перекачивали бензин, четверо африканцев подкатили тачку под брюхо самолета, открыли в нем люк и побросали туда несколько зашитых в полотно и скрепленных сургучными печатями пакетов. Оказалось, что это слитки золота — общим весом в несколько центнеров — добыча бельгийских золотых приисков в Конго.

В фильмах обычно такие перевозки золота обставляются весьма внушительно — в сопровождении броневиков и полицейских с автоматами. Здесь же все происходило так буднично и простодушно, как будто бы пекарня отгружает партию выпеченного хлеба… Я же счел такой золотой фундамент под нами вполне подходящим попутным грузом для нашего редкого африканского гостя, направлявшегося в Европу.

Трудно даже представить себе, сколько забот доставляют подобные пассажиры! Правда, окапи и слоненок Дима вели себя вполне прилично — на них воздушное путешествие не производило никакого впечатления: Эпулу спокойно жевал свои ветки, а слоненок пытался поймать нас своим хоботом каждый раз, когда мы проходили мимо. Свиньи спали. Но зато шимпанзе — что с ними творилось! Сначала они страшно волновались при посадке. Затем истерично кричали, когда мы поднимались в воздух. Но, чем выше мы поднимались, тем хуже им становилось: силы их покидали, у них начиналась настоящая морская болезнь. Видя их страдания, мы решили вытащить Попею из клетки и подержать ее на руках, но она делала страдальческое лицо и не желала с нами общаться — ее явно укачивало. Лучше других чувствовал себя, пожалуй, малыш-шимпанзе Коки. Тот бегал по салону со связкой бананов в руках и, уцепившись за наши штаны, повисал то у одного, то у другого на ногах.

Когда забрезжил рассвет, мы были как раз над Средиземным морем. Корсика возникла под нами и уплыла назад…

Мне удалось договориться, чтобы мы летели не через Альпы, как это было по пути сюда, а другим, «более низким» путем. Дело в том, что у тогдашних ДС-4 еще не было приспособлений для поддержания постоянного давления в пассажирском салоне, и я не знал, как окапи перенесет низкое давление на высоте 4 тысячи метров, а ненужного риска не хотел допускать. Поэтому мы к началу дня не спеша двигались вверх, вдоль долины Роны. Справа возвышались Альпы, а под нами волнистым покрывалом лежало недвижное облачное море. Когда удавалось сквозь дырку в облаках глянуть на землю, меня даже дрожь пробирала — до того она выглядела холодной и неуютной в середине мая!

Потом — Рейн, Майн, а вот уже и красный собор во Франкфурте. Мы приземляемся, останавливаемся, открываются двери самолета. Светит солнце, но дует холодный ветер. Наши четвероногие спутники выжидательно смотрят на нас из своих клеток. Какие у них хорошие, доверчивые лица! Мы довезли их живыми домой. Одна забота кончилась. Но началась другая: выживут ли они на новом месте?

Когда я теперь, уже отдохнувший и отъевшийся, оглядываюсь с высоты своего пятого этажа на эти месяцы, проведенные среди животных в Африке, я себя иногда спрашиваю: стоит ли так усложнять себе жизнь? Ради чего?

Но я знаю, ради чего я это делаю. Легенда из Библии повествует о том, как один из наших прародителей — Ной построил большой корабль и, когда вода во время великого потопа все залила, взял на борт по паре львов, тигров, лошадей, рогатого скота, жирафов, верблюдов и спас тем самым им жизнь. Во время потопа Ной думал не только о своих ближних, но и о всех живых созданиях на Земле. Этим он одарил последующие поколения богаче, чем все великие мира сего за всю историю человечества своими произведениями искусства, открытиями, исследованиями, религиями и т. д.

Ныне неудержимо растущее, бурлящее море все размножающегося человечества теснит животных подобно тому великому библейскому потопу. Это новое наводнение еще более губительно и длительно. Поэтому нашей планете нужны новые Нои. Хотя бы несколько человек обязаны взять на себя заботу о диких животных. И не только ради самих животных, но и ради самого человечества.

Между прочим, наши тогдашние пассажиры выжили на новом месте. Самец окапи Эпулу живет до сих пор в Франкфуртском зоопарке. Он уже весьма пожилой субъект — ему 21 год. В 1958 году к нему приехала самочка Сафари, и вскоре у них появился детеныш — первый раз в истории немецких зоопарков. С тех пор их родилось уже десять. Эпулу стал дедушкой, а бэби-шимпанзе Коки — уже дважды бабушка. Жива и слониха Дима. Все окапи, которые с тех пор были разосланы в различные зоопарки на разные континенты, летели самолетами. И ни один из них не погиб в отличие от тех первых неудачных опытов.

А мы с Михаэлем еще много раз летали в Африку, и после его трагической гибели я один неоднократно бывал в Конго. Но теперь уже не за тем, чтобы увозить оттуда диких животных, а чтобы помочь сохранить для них в самом сердце Африки последние безопасные прибежища.