"Сказано — сделано" - читать интересную книгу автора (Федоров Николай Тимонович)Амадей— Подожди, Сергей, не уходи, — сказала мама. — Сядь на минутку. Я хочу с тобой поговорить. Я сел, пытаясь вспомнить, что такого я натворил за последнее время. Но вспомнилась только сервизная чашка, у которой я проверял термостойкость на газовой плите. Но за чашку мне уже влетело. Мама села напротив меня и, разгладив на скатерти складки, сказала: — Ты бы не хотел учиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте? Я вздохнул свободнее и бодро ответил: — Конечно хотел бы. На тромбоне. — Почему на тромбоне? — удивилась мама. — Хороший инструмент, — сказал я. — Главное — кнопок никаких нажимать не надо. Работаешь как напильником — взад, вперёд. А вообще, я согласен и на контрабас. Тоже серьёзный инструмент. Один футляр чего стоит! — Не паясничай, — сказала мама. — Я с тобой серьёзно говорю. Знаешь ты, например, что Вольфганг Амадей Моцарт уже в три года умел играть на клавесине? А в десять лет он сочинял симфонии и даже оперы? Тебя не поражают такие факты? — Поражают, — сказал я. — Но у меня же в три года не было клавесина. А сочинять симфонии я просто не пробовал. Вот возьму да как сочиню что-нибудь такое… — Болтун ты, — сказала мама и обиженно вышла из комнаты. «А что, — вдруг подумал я. — Почему бы и вправду что-нибудь не сочинить. Ну не симфонию, конечно, а, например, популярную песню». И я сразу представил, как моя песня заполняет мировой эфир. Радиопрограмма «С добрым утром» передает её три воскресенья подряд, почтальоны устали носить письма на телевидение с заявками на мою песню, в ЦПКиО Кирова она гремит из каждого динамика, несётся над Финским заливом, и её с восторгом слушают жители города Хельсинки. Даже серьёзная программа «Время» передаёт прогноз погоды под мою мелодию. В общем, здорово я всё это представил. Вот только сочинять песню оказалось не совсем просто. Во-первых, жутко мешали другие, уже сочинённые песни. Только я начинал сочинять какую-нибудь мелодию, как в голову лезли то «Коробейники», то «Идёт солдат по городу», а то и «Чижик-пыжик». «Вот чёрт! — с досадой думал я. — Раньше надо было начинать. Как Амадей. Сколько хороших мелодий уже разобрали». Но я не сдавался и продолжал мычать себе под нос разные звуки. Я так глубоко погрузился в творчество, что, наверно, стал мычать слишком громко. Потому что мама вдруг заглянула в комнату и удивлённо спросила: — Ты что, молишься тут, что ли? Я ответил, что учу наизусть стихотворение, и продолжал музицировать. Наконец мне показалось, что какая-то свежая мелодия зазвучала у меня в голове. Надо было поскорей её записать. И тут я сообразил, что я ведь нот не знаю! А как без нот музыку запишешь? «Ладно, — решил я. — Запишу пока при помощи слогов. Ну, вроде: ля-ля-ля, ту-ри-ру. Главное — не забыть. А там посмотрим». Так я и сделал. Проснувшись на другой день, я сразу схватил листок с записью моей песни. На нём было написано: па-ра-ра ти-ду-ду ду-ба-ба ту-ри-ру бум-бум! «Очень интересно, — подумал я, изучив запись. — Но что бы всё это значило?» Особенно меня смущали последние ноты, то есть «бум-бум». И тут я вдруг вспомнил, что у Генки дома есть пианино. Оно стоит там давным-давно, и никто на нём не играет. Правда, один раз Генкины родители попытались учить его играть на этом инструменте. Они пригласили для этой цели какую-то троюродную тётю. Но тётя после четырёх занятий заявила, что готова остаток жизни слушать циркульную пилу, но только не Генкины гаммы. Занятия прекратились. И вот я отправился к Генке. По дороге мне довольно легко удалось сочинить ещё одну свежую мелодию, и, поднимаясь по лестнице, я всё время напевал её, чтобы не забыть и «донести» до пианино. Генка сидел за столом и читал приложение к журналу «Юный техник». — Слушай, Генка, — сказал я, — можно мне на вашем рояле поиграть? Мне тут кое-что сочинить надо. — Играй, — сказал Генка. — Только не разбирай механизм. А то мама расстроится. — Не буду, — пообещал я и начал подбирать свою мелодию. Я возился довольно долго, потому что на пианино, как мне показалось, было много лишних клавишей. Особенно меня чёрные смущали, и я никак не мог понять, для чего они вообще здесь поставлены. Тут и белых-то вполне хватало. На балалайке, к примеру, всего три струны. Но в конце концов песню я подобрал. Потом, чтобы снова её не забыть, я сосчитал все белые клавиши и записал на бумажке цифры, из которых состояла моя песня. У меня получилось вот что: 12, 15, 16, 12, 9, 15, 14, 14, 8, 15, 12, 7. Теперь я был спокоен. Можно было посылать мои ноты хоть на радио, хоть на телевидение. А там уж композиторы разберутся. — Генка, — сказал я, — знаешь ли ты, что Амадей Моцарт умел играть на ксилофоне уже в три года. А в пять лет он сочинил свою первую оперу. «Аскольдова могила» называется. — Ну и что, — сказал Генка. — Да так, ничего, — сказал я. — Я вот тут тоже кое-что сочинил. На, погляди. Я протянул Генке листок с моими нотами. — Что это ещё за шифр? — удивился он. — Это не шифр, а песня, — сказал я. — Каждая цифра — это кнопка на твоём инструменте. Улавливаешь? Называется Первый концерт на фортепьяно без оркестра. Вот послушай. Я снова открыл пианино и, поглядывая в свой листок, начал вычислять, а потом нажимать нужные клавиши. Но почему-то пианино издавало набор каких-то непонятных звуков. Моя свежая мелодия куда-то исчезла! — Ничего у тебя не выйдет, — сказал Генка. — Звуки у музыки разной длины бывают. А в твоих цифрах об этом ничего не сказано. — А ведь верно, — согласился я. — Промашка вышла. А такая хорошая песня получилась. Генка подошёл к пианино и сказал: — Слушай свою песню. И он без ошибок наиграл одним пальцем мою потерявшуюся мелодию. — Здорово, — сказал я. — Как же это ты, Амадей, запомнил? Ты вроде и не слушал. — А чего тут запоминать. Тут бы и медведь запомнил. Только этот твой Первый концерт называется «Жили у бабуси три весёлых гуся». Очень свежо. — Н-да, — сказал я. — То-то я всё время знакомое очищал. Ну, а ты, оказывается, талант. Прямо Амадей. Чего же ты учиться не захотел? — С тёткой-то? Да ну её. Она мне всё время твердила, что музыкант должен работать как каторжный. И что, кроме музыки, в мире ничего больше не существует. Но я так думаю: как же это — не существует? Полно всего другого существует. И потом, что же это за уроки такие, на которые как на каторгу ходить надо. В общем, я нарочно стал все упражнения перевирать. Не нужна мне такая каторжная музыка. …На день рождения я подарил Генке «Самоучитель игры на фортепьяно». И когда я прихожу к нему в лирическом настроении, я говорю: «Ну-ка, Амадей, сыграй „Жили у бабуси…″». И Генка играет. |
||
|