"Чудо-юдо, Агнешка и апельсин" - читать интересную книгу автора (Ожоговская Ганна)

Глава VIII

Витек, торопясь и обжигая рот, пил кофе и слушал излияния старушки Шафранец, которая неожиданно поднялась чуть свет. Обычно Шафранцы никуда не спешили и поэтому готовили завтрак на кухне последними.

— Не знаю, что со мной… Сегодня я всю ночь глаз не сомкнула… Скажите, что мне делать? Пани Ирена!

— Попросите у пани Анели снотворное, — посоветовала Петровская.

— При чем тут снотворное, если я беспокоилась за Матюшу. Только я вздремнула, меня кто-то точно тряхнул. И всю ночь я прислушивалась, не подкрадывается ли кошка к Матюше.

— Что это вам в голову взбрело? Он же у вас в клетке! — удивилась Петровская.

— А мыши не были в клетке? Мою канарейку ждет такая же участь, поверьте. Эта кошка так обнаглела, что просто ужас! Не поговорить ли мне с пани Толлочко?…

— Знаете, — помолчав, сказала Петровская, — я не уверена, что это кошка… Мне кажется, я тогда зря накинулась на учительницу, зря ее расстроила. По правде говоря, я не уверена, что это кошка…

— А кто же, по-вашему, если не кошка?

— Мало ли кто. Может, Пимпус…

— Пимпус? Да что вы! Пимпус?!

— Не о моем ли Пимпусе речь? — спросила медсестра, стоя одетая на пороге и собираясь уходить на работу.

— Да, вот пани Петровская утверждает, что мышей съел Пимпус, — с готовностью сообщила старуха.

— Пимпус? Мой Пимпус?! — У пани Анели от обиды и возмущения даже задрожал голос. — Этого я от вас никак не ожидала, пани Ирена!

— Я не сказала, что Пимпус съел мышей. Я сказала, что Пимпус мог их съесть, а это не одно и то же, — оправдывалась Петровская. — Черник говорит, что таксы ловят мышей.

— О люди, люди! — воскликнула вконец расстроенная медсестра. — Никогда, никогда я от вас такого не ожидала! Ни от вас, ни от пана Черника! Бедную вдову легко обидеть!

Витек собирался сразу же обо всем рассказать Михалу, но того уже не было дома. Он ушел в школу без Витека. И снова забытая за ночь обида вспыхнула с новой силой. Разве на Михала можно положиться? Никогда не знаешь, какая его завтра муха укусит. Что и говорить, конечно, лучше пойти в кино, чем корпеть над уроками. Да еще на такой отличный фильм! А Агнешка мировая девчонка… Объясняет она не хуже учителя, даже получше. И нос не задирает. Хорошо, что мама вступилась за учительницу, то есть за кошку… Ведь в самом деле никто не видел, кто съел мышек. Мама справедливая, факт!..

Вдруг Витек заметил идущую далеко впереди Агнешку.

— Агне-е-ешка! — закричал он изо всех сил. Прохожие испуганно оглядывались. Агнешка тоже оглянулась и замедлила шаг.

— Ты что орешь как сумасшедший? — Агнешка делала вид, что сердится, но глаза у нее улыбались. — Людей пугаешь. Что-нибудь случилось?

— Не-е-ет… то есть да… — запыхавшись, проговорил Витек и тут же стал рассказывать: — Знаешь, старуха сегодня пожаловалась моей маме!..

— На кого?

— На… на… ну просто она боится за Матюшу. Кроме него, у них нет никого, и… если с ним что-нибудь случится…

— Он что, заболел?

— Н-нет… но она… просто боится.

— Может, они его неправильно кормят? У нас в доме, когда я жила в Жешуве, тоже была канарейка. Когда она заболела, у нее перышки взъерошились. Сидит, бывало, нахохлившись, грустная-прегрустная, смотреть жалко… Я понимаю пани Леонтину… — Агнешка задумалась, и лицо ее посерьезнело.

В том доме, где Агнешка жила, канарейка для нее была единственным утешением. Когда она умерла, девочка даже заплакала. Впрочем, в том доме ей часто приходилось плакать, хотя никто этого не знал. Она плакала по ночам… Ах, к чему эти невеселые воспоминания! У тети ей хорошо. Агнешка улыбается и говорит:

— Я знаю, что сделаю! Куплю Матюше свежего салата!.. И все-таки кошка лучше канарейки. Она пушистая, теплая. Ее можно брать на руки, гладить. Я ее ужасно люблю, Кисулю.

Витек сразу догадался, почему Агнешка замолчала и какие воспоминания заставили ее посерьезнеть. Мог ли он после этого рассказывать о каких-то пустяках!

Пани Толлочко раздавала домашние сочинения и разбирала ошибки. Сочинение было на тему: «В гостях у товарища». Тетрадь Михала оказалась в самом низу.

— Я намеренно оставила работу Ковальского напоследок, — сказала пани Толлочко, — потому что это своего рода уникальный труд. Я работаю в школе много лет, через мои руки прошло много сочинений, но такого сочинения мне в жизни не доводилось читать. Вот послушайте.

Весь класс замер, с любопытством уставившись на учительницу. Интересно же узнать, что за уникальный труд сочинил Ковальский.

— «В гостях у товарища», — громко прочла учительница заглавие, сделала паузу и продолжила: — Товарища не было дома…»

Снова пауза, но более длительная. Класс с нетерпением ожидал продолжения, но учительница молчала. Наконец она спросила:

— Чего вы ждете? Неужели не ясно? «Товарища не было дома»! Вот и все.

Грянул дружный и громкий хохот. Но тут же оборвался. Пани Толлочко было совсем не до смеха. Михалу пришлось выслушать много горьких слов.

Ребята смотрели на него с любопытством: интересно, что он ответит, чем оправдается?

Но Михал не собирался оправдываться. Он стоял, опустив голову, и, вперив взгляд в парту, молчал.

Сначала Витек подумал, что Михалу стыдно, но, взглянув на друга, он понял, что тот даже не слышит, о чем говорит учительница.

Так оно и было. Михал не слышал, потому что не слушал учительницу. Он думал об Агнешке: хорошо, что она его предупредила насчет двойки. Она хотела его этим уесть. Вот дуреха! А оказала великую услугу. Пусть теперь учительница надрывается! Пусть кричит! Подумаешь: двойка! Что он, двойки не видал?

Прозвенел звонок на перемену. Учительница вышла из класса. И тут же все окружили Михала.

— Слушай, что это ты придумал?

— Зачем ты так написал?

— К чему это?

— Да он просто так, для смеха.

Догадки сыпались со всех сторон. Михал поднял голову и не торопясь спросил:

— А что?

В тишине, которая воцарилась после его слов, особенно громко и отчетливо прозвучала фраза Збышека Вихана:

— Форменный идиот! Не видите, что ли?

Михал быстро отстранил кого-то рукой и очутился лицом к лицу со Збышеком.

— Ну-ка, повтори! — потребовал он.

Збышек мигом оценил физическое превосходство противника и готов был идти на попятную:

— Что психуешь? Разве умный так напишет?

— Ах, умный? Умный, конечно, напишет, как ты! Как там у тебя? — И Михал, кривляясь, точно в самом деле вспоминал выдержки из сочинения Збышека, издевательским тоном прочел: — «Мы с товарищем-дружком ели кашку с молочком». Так, что ли? Эх ты, лопух!.. А по-моему, чем писать такие сочинения, лучше принимать касторку по три ложки в день. Понял? А с «идиотом» в следующий раз полегче! Слышал, как учительница сказала, что впервые за всю жизнь видит такое сочинение? Впервые, понял? Чтобы придумать что-нибудь впервые, нужна голова…

— …Коперника, — подсказал кто-то.

И Михал с радостью подхватил:

— Вот именно, Коперника!

Витек наблюдал за девчонками. Они хотя и пытались делать вид, что возмущены поведением Михала, но смотрели на него с нескрываемым восхищением. Ну, если не с восхищением, то, во всяком случае, с интересом.

В гардеробе Витек случайно услышал разговор Данки с Гражиной.

— Знаешь, Гражина, это кошмарный тип! — говорила Данка.

— Кошмарный? С чего ты взяла?

— Ты что, не видела, как он набросился на Збышека?

— Мужчина должен быть храбрым. А он храбрый, ничего не скажешь… Мамочка родная, такое сочинение накатать! Да я за целую неделю такого бы не придумала!

— Значит, он тебе нравится? — прямо, без обиняков спросила Данка.

— Мне? — возмутилась Гражина. — Мне он совсем не нравится. Только идиотка могла такое подумать!

Витек пожал плечами. Странные они все-таки, эти девчонки! Михал им не нравится, зачем же они все время о нем говорят?…

Это был настоящий праздник. Давно у Шафранцев так не радовались. Они получили посылку из Америки. Первую посылку за целый год. От невестки давно не было писем, и старики очень беспокоились. А тут сразу — посылка.

Когда Агнешка принесла салат для канарейки, ее встретила разрумянившаяся пани Леонтина:

— Спасибо тебе, ты добрая девочка! Позаботилась о нашем Матюше. Видишь, как он обрадовался? Совсем как мы посылке. Иди сюда, посмотри, что нам невестка прислала.

Из вместительного ящика были извлечены и разложены на столе несколько пачек чая, кофе, большая плитка шоколада, нейлоновые чулки и еще кое-какие мелкие вещи.

Агнешка со сдержанным любопытством разглядывала яркие упаковки.

— Трубочный табак, одеколон «Лаванда». Это она моему мужу прислала, до войны он покупал только этот одеколон. Мне тоже нравится «Лаванда», но больше я люблю запах фиалок. Франек, помнишь французские духи Коти?

— Приятно получить такую посылку, — вежливо сказала Агнешка. — Пан Франтишек, наверно, очень любит чай?

— Хм!.. — Пани Леонтина растерянно взглянула на мужа. — Мы оба его любим… но все это не для нас.

— Посылку прислали не вам?

— Нам. Но все пойдет на продажу. К чему нам все это?

— Правильно, Леоня. Когда ты завариваешь чай, он в сто раз лучше всякого заграничного, — сказал старик и галантно поцеловал жене руку. — А я больше всего люблю котлеты с кашей! С моими-то зубами… — Пан Франтишек радовался как ребенок. — Знаешь, Агнешка, после каждой посылки мы закатываем такой пир, что только держись! «Пей душа, гуляй душа!»

— До пира еще далеко. Надо сначала продать вещи, — возразила пани Леонтина. — Пока пани Анеля все это устроит… А она утром на меня обиделась! Теперь неделю к нам не заглянет. Какая жалость! Что же делать?…

И улыбка, такая редкая гостья на лице пани Шафранец, бесследно исчезла. Щеки старухи обвисли, голова затряслась, казалось, пани Леонтина произнесет обычное: «Ну и дела!»

— Может, я могу вам помочь? — спросила Агнешка, которая еще не совсем понимала, о чем речь и при чем тут медсестра.

Старики переглянулись.

— Может, написать записку Стефе? — предложил старик.

— Может, и так, Франек. Но подождем несколько дней, а после позвоним ей, — задумчиво проговорила старушка.

Агнешка все время порывалась уйти, но ей было неловко. Теперь, воспользовавшись случаем, она предложила:

— Давайте я позвоню. Я как раз сегодня вечером буду у подруги, а у них есть телефон.

— Ты славная девочка, — опять похвалила ее пани Шафранец. — А это теперь такая редкость… — И, выдвинув ящик стола, она стала что-то искать. — Где-то здесь у меня был записан номер телефона, сейчас найду… Вон он! Скажешь так: «Пани Шафранец получила посылку и просит вас зайти». Запомнишь?

…Оба мальчика давно сидели на кухне. Михал решил приходить пораньше, чтобы активно бороться с вредным влиянием Агнешки на Витека.

— Ну что, видела? Что им прислали? — бросился Витек к Агнешке. И, встретив ее удивленный взгляд, пояснил: — Мне мама сказала. У пани Леонтины не хватило денег на пошлину, и она у нас заняла.

Агнешка рассказала все, что видела и слышала, а потом спросила:

— А что у них вышло с пани Анелей? Старушка меня просила позвонить какой-то Стефе, потому что пани Анеля сердится на пани Леонтину.

В это время за дверьми радостно заскулил Пимпус. Его хозяйка входила в переднюю: легка на помине.

Витек, тут же опередив Агнешку, доложил:

— Шафранцы посылку получили. Огромную. Тяжелую.

— Да? Значит, пан Франтишек от радости пляшет краковяк! — сказала медсестра.

Старик всегда, если бывал в хорошем настроении, начинал слегка приплясывать.

— Ну и слава богу! Для них это праздник! — сочувственно добавила пани Анеля. Внезапно писк Пимпуса ей напомнил об утреннем происшествии, и она нахмурилась. — Но мне до этого дела нет! Пусть радуются! Меня это не касается.

— Они Агнешку попросили позвонить Стефе, — равнодушно сообщил Витек.

— Этой спекулянтке?! — не выдержала пани Анеля, но тут же заученно повторила: — Меня это не касается. Решительно!

— Ты зачем сказал ей? — набросилась на Витека Агнешка. — Может, пани Леонтине это не понравится?…

— А кто такая Стефа? — полюбопытствовал Михал.

— Бывшая служанка Шафранцев, — пояснил Витек. — Спекулянтка! На барахолке шмотками торгует. Полцены даст, а то и меньше.

— Как! Значит, она их просто ограбит, чтобы нажиться? — возмутилась Агнешка.

— А ты думала, она своих денег прибавит? — ехидно заметил Михал. — А медсестра, думаешь, за красивые глазки станет с этим возиться? Черта с два!

— Брось, Михал, брось! Не знаешь, так молчи! — заступился за медсестру Витек. — Зачем ты так говоришь? Пани Анеля честная!

— Черта с два! — повторил Михал.

— Ты не веришь, что люди могут помогать друг другу просто так? — спросила Агнешка, пристально посмотрев на Михала.

— Не верю! — твердо ответил он. — У каждого должна быть своя выгода.

— Э… сколько раз пани Анеля выручала твоего дядю! То таблетки, то уколы… Ну, и какая же ей от этого выгода? — спросил Витек.

Михал пожал плечами:

— Какая-то должна быть. Может, она за него замуж хочет выйти?

Слова Михала вызвали целую бурю веселья. Все живо представили себе, как толстая медсестра гуляет под руку с тощим и высоким механиком, — смешнее ничего не придумаешь. Михал тоже не удержался и прыснул.

— А ты тоже ничего не делаешь без выгоды? — допытывалась Агнешка.

— Ясное дело. Раз все, так все. Без исключения…

Агнешка недоверчиво посмотрела на него:

— Болтун ты, вот что. Только так говоришь.

— Зачем же мне так говорить?

В кухню заглянула пани Анеля:

— Агнешка, когда ты собираешься звонить?

— Вечером.

— Не звони, девочка, не надо. Я сама все улажу. Им ведь каждый злотый дорог.

— Сказать пани Леонтине? — вскочила девочка.

— Я сама ей скажу.

— Вот видишь, видишь! — радостно кричала Агнешка. — Пани Анеля по-настоящему добрая. Я это давно заметила.

— А я что-то не замечал!

— Потому что ты…

— Но-но, полегче, не умничай! — ощетинился Михал. — И хватит болтать, а то я из-за тебя этих сопливых упражнений не напишу и твоя тетка опять влепит мне пару…

Витека даже передернуло от негодования, и в то же время он не переставал удивляться… Какой все-таки Михал необыкновенный человек! Сильный, самоуверенный, независимый со всеми, будь то ребята или взрослые. Витеку совсем не хотелось быть таким, но если бы он даже захотел, то не смог бы. Не сумел бы! Ну, например, как Михал вел себя сегодня в школе…

Тут Витек вспомнил подслушанный в гардеробе разговор девчонок.

Вздох.

— Ты чего-нибудь не понимаешь? — участливо спрашивает Агнешка.

— Нет, все о’кей! — отвечает он поспешно. Не станет же он говорить Агнешке, что не понимает, почему девчонки интересуются Михалом, а не кем-нибудь другим из ребят. Витеку, разумеется, совсем ни к чему, чтобы им интересовались, но…

Это было на следующий день, в кухне. Ребята решили во время занятий делать небольшие перерывы, чтобы немного размяться и поесть, если кто-нибудь проголодается; последнее относилось больше к Михалу. Вдруг Агнешка предложила:

— Хотите, проделаем психологический опыт?

— Это что? — спросил Витек.

— Ну, вроде игры…

— Валяй. Только я сбегаю за хлебом с маслом, — сказал Михал.

— Тогда побыстрей.

— Ладно, возьму без масла.

Когда Михал вернулся, Агнешка сказала:

— Значит, так. Даю вам по листку бумаги. Теперь внимание, я вам продиктую три слова, а вы образуете с этими словами три предложения. Любое. Первое попавшееся. Понятно?

— Да.

— Потом проверим, что получится.

— А это не розыгрыш? — недоверчиво спросил Михал.

— Нет. Сейчас сами увидите. Итак, диктую: «глазок»… Записали? Другое слово — «подошва». И, наконец, третье — «муха». Написали? Давайте листки. Внимание: читаю предложения Витека: «В темноте светился зеленый глазок приемника. Подошва высокой горы была усеяна цветами. Стекло дрожало, как муха, попавшая в паутину».

— Очень красиво, — одобрила пани Анеля, которая незамеченной пришла в кухню.

— А теперь твои предложения, Михал. «Большой глазок жира плавал в бульоне. Котлета была жесткой, как подошва. Муха в каше ни к чему».

Агнешка, читая, с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Михал спросил со злостью:

— Что тут смешного?

Но смех разобрал и Витека и медсестру. Агнешка не выдержала и тоже прыснула. Они катались со смеху, а при виде надутой, сердитой физиономии Михала закатывались с новой силой.

— Ну и ну! — сказала, вытирая слезы, медсестра. — Проявил ты себя, нечего сказать! Теперь выпиши и подчеркни: бульон, котлета, каша… Только компота не хватает… Ох, сил моих нет! Давно я так не смеялась!

Михал повернулся к Агнешке:

— Глупая шутка! Надо было предупредить, что писать нужно что-нибудь этакое. — Он помахал над головой руками. — А ты — любое, первое попавшееся. Вот я и написал.

— Не сердись, Михал. Это же психологический опыт. Он показал, что у тебя мало воображения. А смеялись мы потому, что у тебя вышло целое меню…

— Только поэтому, — подтвердила пани Анеля и вдруг спросила участливо: — Может, ты сегодня не обедал?

Михал, все еще сердясь, ответил резко:

— Вы о своем Пимпусе заботьтесь. Вон он у вас от жира лопается.

Витек и Агнешка онемели от ужаса: ну, теперь начнется! Но пани Анеля, как ни странно, осталась невозмутимой. Она погладила Пимпуса, которого держала на руках, и сказала:

— Я не очень ученая, но Агнешка правильно говорит: мало у тебя воображения. Будь его чуть больше, ты бы что-нибудь новое придумал. Я понимаю, тебе хотелось меня уколоть, но фантазии у тебя опять не хватило. Все-то ты на одном месте топчешься: все у тебя с едой связано. Ты мог бы выступать в передаче «Советы домашним хозяйкам». Да, воображения у тебя ни на грош, но что в тебе сидит наверняка, — добавила уходя, — это громадный солитер!

Слова медсестры произвели на Михала сильнейшее впечатление. Солитер! Что-то омерзительное! Сидит в человеке и не может насытиться: человеку приходится есть за него и за себя. Бр-р!

Первой заговорила Агнешка.

— Нет, мне кажется, что это не так… В ком сидит солитер, тот обычно худой, высохший, а ты выглядишь крепким, здоровым. И даже старше своих лет.

— Верно! — подтвердил Михал и даже надулся от важности. — А на воображение я чихать хотел. Зачем оно нужно? Скажи, зачем, раз ты такая умная. Только не изворачивайся, а говори напрямик. Ну?

— По-моему… — начала медленно Агнешка, подыскивая нужные слова, — … по-моему… воображение необходимо в любом деле… оно помогает…

— Чем? Чем? — торопил Михал. — Приведи пример. Докажи, ты, философ!

— Помогает открыть что-нибудь новое, исправить или переделать старое… — продолжала она свои рассуждения. — Помогает понять другого человека, представить, что он чувствует.

— А какое мне до этого дело? Пусть себе чувствует что хочет. Ни к черту твои объяснения! И вообще, много задаешься! Думаешь, ты умнее всех? А знаешь, ты кто? Служанка при тетке!

Агнешка так подпрыгнула, что стол закачался.

— Не прыгай. Это всем известно. А то стала бы тебя тетка держать!

— Михал, — вмешался Витек, — чушь болтаешь! Агнешка живет у тетки так же, как ты у дядьки!

— О нет! Тут большая разница! За меня мама деньги присылает!..

— Я пойду… я уже все сделала, — поднялась Агнешка из-за стола с таким растерянным видом, что даже Михал был озадачен.

— Постыдился бы! — Витек был возмущен до глубины души. — Что за гнус в тебе сидит! Ко всем пристаешь, всех изводишь!

— А что я такое сделал? — Михал был искренне удивлен. — Что я сказал? Неправду? Правду сказал. Нет разве? Ведь учительница ее содержит!

— А тебе какое дело?

— А какое ей дело, есть у меня воображение или нет? Все меня обсуждают, а мне слово вставить нельзя? Нет уж! Дудки! Я как говорил правду, так и буду всегда! Никто мне этого не может запретить! Понял? Правда для меня — все!

— Понял. А что ж ты про свою любовь к правде сегодня в школе забыл?

— ??

— Когда математик тебя похвалил за то, что ты меня хорошо подтянул. И что домашние задания у меня всегда сделаны.

— А-а-а… что я должен был говорить? Только время терять. Не все ли равно? Какая разница?

— Ну, и вышло, что ты отличный товарищ.

— А что? Нет?

— Ты только себя любишь! — сказал задумчиво Витек. — Ты все примеряешь, подходит тебе или не подходит…

— Все умные люди так поступают и тебе тоже советую. Что это ты мне речи толкаешь? Воспитатель нашелся! Одна кончила, так этот начал! Давно ты стал такой разговорчивый?

— У тебя научился!

— Вот видишь, значит, со мной водиться полезно, — сразу подобрел Михал. — Еще тебе надо мышцы подкачать, а то смотри, какой ты хилый. Слушай, а может, это у тебя солитер?… Умора! А?! Ох, сказал, и сразу есть захотелось! — рассмеялся он и помчался к себе в комнату.

После ужина, укладывая в портфель учебники и тетради, Михал взглянул на тетрадку с сочинением и даже поморщился. Учительница велела ему дать тетрадку на подпись дяде. Церемонии! За стенкой живет, а надо ей, чтобы дядя расписывался.

— Дядя, подпишите, — сказал Михал, подсунув Чернику тетрадь. — Пани Толлочко велела.

— Зачем? Под одной крышей живем…

— То-то и оно, — начал было Михал.

Но тут механик заметил злосчастную двойку, поддерживаемую двумя жирными минусами.

— Ой, двойка!

— Двойка.

— Мне это не нравится. А ты так легко говоришь!

— Мне тоже не нравится, но раз пани Толлочко взъелась на меня, то хоть из кожи лезь, ничего не сделаешь…

— За что же она на тебя взъелась?

— А я знаю? Может, из-за кошки? Я случайно впотьмах наступил ей на хвост. Ну, кошка как заорет, учительница выскочила — и на меня!

— А ты небось в долгу не остался: я тебя знаю.

— Даже ни-ни! Что ж я, дурак? Не знаю, что значит с ней заводиться? И вот видите, отомстила.

— Так-так, отомстила. Ну, давай тетрадь. Что ж тут так мало?

— Я не виноват. Был бы товарищ дома, я бы побольше написал. Я, наверно, раз пять звонил, и никто не открыл.

— Не мог про другого товарища написать? Про Витека, а? Или из головы выдумать.

— Другие очень далеко живут. А Витек не в счет, потому что слишком близко, а выдумывать я не умею. Для этого нужно иметь это… как его… воображение. А у меня нет. Даже Агнешка сказала, что нет.

— Ох, Михал, Михал, не хочешь ты ладить с людьми. Смотри: Агнешка со всеми по-хорошему, и о ней никто слова плохого не скажет.