"Чудо-юдо, Агнешка и апельсин" - читать интересную книгу автора (Ожоговская Ганна)

Глава V

Кухонный стол был грязный, просто ужас! Но ужасаться было некому: стол-то общий. На нем чистили овощи, мыли посуду, на него ставили горячие кастрюли и сковородки прямо с огня.

Когда-то давно, очень давно, стол мыли по очереди, но постепенно очередь перепутали, и этот грязный стол сделался камнем преткновения.

Учительница считала, что мыть стол должна Петровская. Петровская уверяла, что вместо нее мыла медсестра за то, что она пришила той рукава к новому халату. Старушка Шафранец вообще в споре не участвовала. Она уборкой не занималась. А уж мытьем стола и подавно. Квартира принадлежит ей, стол тоже, так что уж пусть жильцы из благодарности занимаются уборкой.

Когда Витек с Михалом стали готовить уроки на кухне, пани Ирена собиралась было привести стол в порядок, да все некогда было, то одно отвлекало, то другое. В конце концов Петровская ограничилась тем, что накрыла стол газетами.

И вдруг однажды ребята увидели стол чистым, выскобленным добела. Правда, увидели они это вскользь, потому что внимание их отвлек новенький высокий торшер, сделанный руками мастеровитого Черника. Большая лампа ярко освещала не только стол, но и всю кухню. При таком освещении иголку найти можно.

Старуха Шафранец, войдя в кухню, даже руками всплеснула.

— Сколько такой дракон электричества сожрет! — воскликнула она, но тут ее внимание привлек вычищенный стол. — А, напомнил мамочке! — сказала она, обращаясь к Витеку.

— Если бы сейчас была мамина очередь, мама бы без всяких напоминаний его вымыла, — обиделся за мать Витек.

— Кто же это сделал? Неужели пани Толлочко? Значит, все-таки совесть заговорила!.. Ну, не ты же, в самом деле, его выскоблил! — обратилась она к Ми халу.

— Я? Глупый вопрос. Что это — мой стол? Я его, что ли, пачкал? Сами вчера посадили мне пятно на тетрадку своей сковородкой. Сами пачкаете, сами и убирайте. А меня в это дело не вмешивайте! Ясно? — Все это он высказал в повышенном тоне, презрительно передернув плечами.

Пани Леонтина остолбенела.

— Как ты смеешь! Как ты смеешь так со мной разговаривать? — начала она, но вдруг побледнела, схватилась за сердце и тут же вышла из кухни, почти столкнувшись на пороге с Агнешкой.

Девочка слышала слова старушки и с возмущением спросила:

— Что?… Что вы тут наговорили пани Шафранец?…

Но Михал не дал ей договорить.

— Смотри! Заступница выискалась! Никто ничего такого ей не наговаривал. Просто я ей сказал: раз она пачкает стол, пусть сама и моет. Не правда, что ли?

— Я тебе тоже скажу правду! — с трудом сдерживая ярость, проговорила Агнешка. — Ты поступил, как-как… грубиян! Разве можно так разговаривать с пожилым человеком?

Михал изменился в лице.

— Я знаю, ты хотела сказать: как свинья, да? Значит, я поступил по-свински? Да? Учи кого-нибудь другого, а я сам знаю, как себя вести! Я, конечно, не из Варшавы. Пусть. Но Лодзь тоже большой город, не какой-нибудь Жешув. Подумаешь, тарарам подняли из-за какого-то замызганного стола!

— Замызганного? — удивилась Агнешка. — Я же сама его сегодня отскоблила.

— Ах, ты! За тетку? — воскликнули почти одновременно ребята.

— Почему за тетку? Просто вижу — стол грязный, я и привела его в порядок. Большое дело, что ли? Приятней же нам будет делать уроки на чистом столе.

— Нам? — переспросил протяжным голосом Михал. — Ты что, тоже здесь собираешься уроки делать?

— Да. У тети маленький столик… и мне кажется… тетя любит побыть одна. Но… — Агнешка поймала недобрый взгляд Михала. — Может, вы против, чтоб я здесь занималась?… Может, я помешаю?…

— Нет, нет! Места всем хватит! Садись! — радушно предложил Витек и отодвинулся на другой конец стола, уступая Агнешке место в центре.

— Хм! — сердито хмыкнул Михал. — О себе надо больше думать.

Витек видел, что Михал сердится. Конечно, фраза «о себе надо больше думать» могла относиться к происшествию со старушкой Шафранец, но Витек почему-то принял ее на свой счет.

Витек никак не мог сосредоточиться. Обычно написать сочинение для него не представляло большого труда. Он любил писать сочинения, в особенности на свободные темы. Тут можно было дать волю фантазии, писать о чем угодно. Главное, чтобы получалось складно. Тут никакие железные законы не сковывали воображение, как в математике, где, если упустишь какое-нибудь одно правило, ничего не получается.

Однако сегодня дело не двигалось. Витек время от времени поглядывал на тетрадь Михала, который должен был решить задачки и потом дать ему списать. А он, по уговору, должен был помочь Михалу написать сочинение. Но что делает Михал? Считает страницы в книге?

Михал машинально перелистывал задачник, не задерживаясь ни на одной странице, мысли его витали где-то далеко.

— Все! Пока! — неожиданно сорвался он с места. Сгреб книги и тетради в портфель, защелкнул замок.

— Как — все? — удивился Витек. — Все задачки решил?

— Может, решил, а может, не решил, — ответил туманно Михал. — А ты, — обратился он к Агнешке, — не думай, что я какой-нибудь хам! Ясно? Спроси у Витека, как на меня девчонки поглядывают.

Агнешка подняла голову и лукаво прищурилась.

— Девчонки? — переспросила она. — Возможно. Наверно, их страшно удивляет, почему у тебя нет ослиных ушей. Тебе бы пошли.

Михал пулей вылетел из кухни.

Механик напрасно весь вечер дожидался пана Шафранца. Обычно в это время старик заходил к нему сыграть партию-другую в шахматы. Иногда к ним присоединялся Петровский, который был тоже любитель шахмат. Но сегодня не пришел ни тот, ни другой.

За портьерой у Шафранцев что-то происходило. Может, к ним пришли гости? Подойдя к портьере, Черник услышал голос медсестры. Он сразу решил, что это она отвлекла старика всякими больничными историями.

— Пан Франтишек! К вам можно? — спросил Черник, просовывая голову за портьеру.

Он увидел странную картину. Пани Леонтина лежала на кровати, закрыв глаза. Рядом стоял муж. На голос он обернулся и посмотрел на механика таким грустным и беспомощным взглядом, что одно это могло обеспокоить соседа. Пани Анеля, как раз вставлявшая иголку в шприц, замахала на Черника рукой, — мол, уходите.

Механик в смущении ретировался и направился в кухню.

— А Михала нет? — спросил он ребят.

— Он пошел немного проветриться, — поспешно ответил Витек. — Не сидится ему на месте.

— Ясное дело. У матери дом, хозяйство, он привык двигаться. А тут в школе — сиди, дома — сиди. Трудно привыкнуть. Пусть побегает, лишь бы о науке не забывал.

Вдруг Черник почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он обернулся. В коридоре стояла медсестра и, жестом призывая механика молчать, поманила его назад, в комнату. Они на цыпочках прошли мимо портьеры Шафранцев.

— …Ну, этого я от Михала никак не ожидал! Конечно, малец он языкастый, но чтобы нагрубить пожилому человеку? Так оскорбить пани Шафранец? Это все из-за скандалов с отчимом он такой бойкий стал, — сказал Черник, когда пани Анеля поведала ему о случившемся. — Ну, задам я ему жару! Попомнит он меня! Мне за него краснеть перед соседями? Пусть только, наглец, вернется!..

Но Михал не возвращался. Прошло полчаса, час. Черник помрачнел. Хотелось с кем-нибудь поговорить. Излить душу. Может, посоветоваться. Но с кем?

К учительнице не пойдешь — она вечерами сидит над книжками и не любит, чтобы ее тревожили. К Петровским тоже. Пани Ирена будет недовольна, что Геня слушает разговоры, не предназначенные для его ушей. И Витеку запретит дружить с Михалом. А это было бы совсем скверно.

Гнев постепенно проходил, уступая место беспокойству: куда же этот мальчишка запропастился? Не случилось ли с ним чего?

Механик надел полушубок и вышел на улицу. Он поднимался в гору, оглядываясь по сторонам. Но Михала нигде не было. Мороз жег щеки. «В такой холод и простыть недолго», — подумал Черник. И, как бы в ответ на эту мысль, рядом призывно засветились окна бара на Старом Рынке.

С тех пор как у Черника поселился племянник, Черник мужественно избегал соблазнов. Нельзя же мальчонке подавать дурной пример. Но сегодня, в такую стужу, хорошо бы опрокинуть кружку пива. Только одну! Может, знакомый встретится… Поговоришь с человеком, легче станет на душе.

Михал возвращался поздно. Злость на Витека, на Агнешку и на самого себя загнала его в самый конец Маршалковской улицы.

Ну погоди, Агнешка!.. Сама ты ослица!.. Я тебя проучу! Я такое придумаю, что ты пулей умчишься туда, откуда приехала.

И Витек тоже хорош! Вот уж точно осел! Зачем он пригласил ее к столу? Надо было сразу отрезать: «Да, мешаешь», и все! А этот подвинулся, место ей уступил. Идиот! Теперь придется у нее под носом тетрадки друг другу подсовывать. А она рано или поздно проболтается тетке, как дважды два — четыре! Ну и пусть! Так ему и надо! А он еще спрашивает: «Все задачки разобрал?» Сам решай, раз ты такой умный! Обойдемся без сочинения! Очень мне надо, чтобы эта ехидина опять сказала сладеньким голосом: «А сам не можешь?» Ну, змея! Я с тобой расправлюсь!..

Он возвращался медленным шагом. Теперь он знал, что делать. Только бы Витек не струсил. Впрочем, можно обойтись и без него… Как есть хочется! Интересно, что на ужин? Дядя наверняка что-нибудь принес.

Дяди дома не оказалось. Михал достал хлеб, масло, кусок колбасы. Все казалось очень вкусным. Он ел, расхаживая по комнате.

В кухне было темно — он это видел из своего окна, — значит, там никого нет. Надо вызвать Витека и сказать, что он придумал. Михал подошел к комнате и постучал к Петровским, но пани Ирена бесцеремонно сказала:

— Витек ложится спать.

Оставалась ванная. Мальчики как-то договорились в случае чего встречаться там — ходить туда никому не возбраняется.

Вскоре Михал узнал все, что случилось в его отсутствие.

— Пани Анеля была у нас, — рассказывал Витек, — и сказала, что твой дядя страшно разозлился, когда узнал про старуху. Ох, Михал, такая заварилась каша, просто ужас! Я даже сочинение не смог написать как следует, а о задачках и говорить нечего…

Он сделал паузу, подождал, не предложит ли ему Михаил свою тетрадку… Но Михал молчал… Тогда он опять заговорил:

— А у пани Шафранец был припадок. Знаешь, я завтра перед ней извинюсь.

— Мать велела?

— Нет, я сам… Как-то нехорошо все получилось…

— А я ни за что!

— Мама считает, что дядя должен тебе всыпать как следует.

— Но, но! — возмутился Михал.

— Завтра меня, наверно, вызовут по математике, — опять вспомнил Витек и помрачнел.

— А что ж тебе эта умница не помогла?

— Да ты что? Мне даже не пришло в голову просить у нее.

— Ну, тогда либо пан, либо пропал, — ухмыльнулся Михал. — Не надо было ее приглашать к столу.

— Почему?… Ведь кухня-то общая… И стол она отскоблила. Не так, что ли?

— Ну, так! Вот из-за стола все и вышло! Она, она во всем виновата! Зачем она лезла не в свое дело? Кто ее просил скоблить? Попомнит она меня! Мы еще увидим, кто из нас умнее! Делать из меня посмешище! От кошки рожки!

— Долго вы еще там будете митинговать? — послышался из-за двери грозный шепот медсестры. — Скажите спасибо, что пани Леонтина больна, а то задала бы я вам перцу!.. Ну-ка, марш отсюда живо-быстро!..

Было далеко за полночь, когда Михал проснулся. Его разбудило какое-то странное пение. Мальчик сразу сообразил, кто «дает концерт», и бросился в переднюю. Двери были распахнуты настежь. А по лестнице пани Анеля и Петровский вели развеселого Черника. Его втащили в комнату и уложили в кровать.

— Тише, тише! — увещевала его медсестра. — Вы же всех разбудите! Пани Леонтина больна.

При упоминании о пани Леонтине механик сразу успокоился.

Утром, как обычно, зазвонил будильник. Черник поднялся. Голова у него раскалывалась от боли. При тусклом утреннем свете он с трудом различал предметы. Взгляд его задержался на раскладушке, где безмятежным глубоким сном, заложив руки под голову, спал Михал.

Механик потер лоб, почесал затылок. Что же было вчера? О чем это он должен был поговорить с племянником? Михал что-то натворил?… Ах, как трудно что-нибудь вспомнить, когда так болит голова!

Внезапно блуждающий взгляд Черника натыкается на плакат, который давным-давно повесила на стену пани Анеля. «АЛКОГОЛЬ — ТВОЙ ВРАГ!» — гласит надпись. Этот плакат хорошо знаком Чернику, каждый день волей-неволей ему приходится на него смотреть. Но сегодня плакат кажется каким-то другим. Неужели не тот?… Нет, тот самый, но внизу жирными печатными буквами приписка: «ДЯДЕ ВРАГ НЕ СТРАШЕН!»

Тихо, тише, чем обычно, собирается Черник на работу. Из комнаты он выходит на цыпочках, осторожно прикрыв за собой дверь. Он боится даже взглянуть на племянника, хотя хорошо знает, что в это время Михал никогда не просыпается.

Злое предчувствие не обмануло Витека. Математик сразу вызвал его к доске. «Забыть» тетрадь дома не удалось, и чистые страницы ее тут же выдали тайну.

— Ты совсем не решил?

— Да… нет… у нас заболела хозяйка и…

— Знаем, знаем: искал по всей Варшаве лекарства и т. д. и т. п. Ну, а вчерашнее задание ты сделал? Вижу, вчерашнее сделано. Самостоятельно?…

Витек с такой горячностью стал убеждать в этом учителя, что тот сразу усомнился, так ли это, и без труда доказал, что не так, продиктовав Витеку для решения на доске точно такую же задачку.

— Ах, так ты обманщик! Списал? У кого же? — полюбопытствовал пан Гжибовский.

Витек покраснел как рак и опустил голову.

— Кто из вас дал Петровскому списать задачку?

Класс безмолвствовал в полной солидарности.

— Я ведь спросил только так, для проформы, — покачал головой математик. — Я не хочу, разумеется, чтобы мне об этом сообщил кто-нибудь посторонний. Кто, так сказать, не принимал в этом личного участия. Мог же сам виновник оказаться смелым, правда? — иронизировал учитель. — Мог оказаться, если бы им был. К сожалению, — вздохнул он, — в смелости его не обвинишь… Поэтому сделаем по-другому, постараемся помочь Петровскому. Кто близко от него живет?

— Михал Ковальский, — выпалил Вечорек.

— Да? Ну что ж, тогда Ковальский. Как все хорошо складывается! Ты силен в математике, науке мудрой и прекрасной. Так вот, я прошу тебя немного помочь товарищу. Надеюсь, для тебя это не составит большого труда?

Михал так сильно закашлялся, что его ответ невозможно было расслышать, но пан Гжибовский не сомневался, что тот согласился, и поблагодарил Михала.

Гражина с Данкой до конца урока о чем-то шушукались, давясь от смеха, так что учитель даже сделал им замечание. Одна из них, а может, обе вместе были авторами записки, которую передали Михалу:

Михал сделал вид, что записка адресована не ему, но весь класс ничуть не сомневался в том, что это он дал Витеку списать задачку. Положение было дурацкое. Витек совсем приуныл, а Михал был зол на себя и на друга. По дороге домой они не обменялись ни словом.

Дверь им открыл опухший от слез Геня.

— Мышки пропали! Одна и другая!.. Никто не знает, где они!

— Никто? — спросил громко Михал. — Я знаю: вон Кисуля облизывается! Не видишь? — И он указал на сиамскую кошку учительницы.

Кисуля, сидя возле дверей, и впрямь время от времени высовывала розовый язычок и облизывалась.