"Чудо-юдо, Агнешка и апельсин" - читать интересную книгу автора (Ожоговская Ганна)

Глава XII

Михал увидел Витека только в школе, перед самым звонком. Тот, запыхавшийся и испуганный, влетел в класс, чуть было не опоздав на урок; такое с Витеком ни разу не случалось.

Первой была математика. Пан Гжибовский объявил, что будет решающая контрольная в четверти. Михал обрадовался: не обойдется без того, чтобы Витек не попросил у него помощи или, по крайней мере, не заглянул к Михалу в тетрадку.

Михал решил контрольную моментально. Для него все было легче легкого. Но для Витека! Краем глаза Михал наблюдал за товарищем.

Раздался вздох, потом другой. Мается, жертва несчастная! Нет чтобы списать у Михала, где все в лучшем виде. Михал нарочно старался писать разборчиво, а этот — ни-ни.

«Ну и майся!» — думает Михал и бесцеремонно заглядывает к Витеку в тетрадь. То, что он увидел, было удивительно. Площадь призмы Витек вычислил правильно. Сложная задачка, в которой надо было узнать, на сколько процентов возросла продукция ткацкой фабрики, тоже продвигалась потихоньку. Медленно, со скрипом (опять вздох!), но правильно… Сразу видно, что Витек стал лучше соображать. Ну и ну!..

— Ты что, Ковальский? — раздался вдруг над его ухом голос учителя. — Сдуваешь у Петровского?

— Нет, что вы, пан учитель, — вскочил с места Михал. — Я свое закончил. Только так, стрельнул глазом.

— Почему же ты ее не сдаешь? — Пан Гжибовский взял в руки тетрадь Михала, просмотрел, закрыл и положил к себе на стол. — Можешь идти. И запомни, — добавил он с иронией, — глаза даны человеку не для стрельбы.

Михал никак не мог дождаться, когда Витек выйдет. Тот вышел одним из последних, перед самым звонком.

— Ну ты и кряхтел! — бросился к нему Михал. — Какой у тебя ответ?

— Двенадцать целых и семь десятых.

— Молодчина! — обрадовался Михал. — И у меня такой!

— Витек, ну и классная у тебя коллекция! — подскочил к ним Куба. — Збышеку нос утерли! Верно говорю. А у Михала силища! Такую дверь тяжелую припер! Смеху было! Жаль, ты не видал…

— Кому смех, а кому слезы! — смешался подошедший Вечорек. — Збышек чуть на стенку не полез. Аж зубами заскрежетал. Но двадцатку честно выложил. Что ж ты не взял? Спор был выигран по совести.

— Не захотел, и точка! — отрезал Михал и оттащил помрачневшего Витека в сторону. — Ты что морщишься?

— Ох, Михал, не приставай! Знаешь, как мне влетело! Ох и влетело!

— Здорово болит? У тебя, Витек, ни на грош сообразительности! Если видишь, что сейчас тебе достанется и не можешь вывернуться, бери ноги в руки и давай стрекача. А ты, как баран, стоишь и ждешь, когда тебя побьют.

— Лучше вести себя, как я… чем… чем… такие дурацкие затеи.

— Ах, вот как? — медленно и спокойно произнес Михал. — Я для тебя стараюсь, защищаю твою честь! Доски на голове таскаю, попробовал бы ты! А ты мне говоришь — дурацкие затеи?

— И Агнешка так сказала.

— Агнешка? — Михал даже поперхнулся от возмущения. — Агнешка просто двуличная! Я всегда говорил! Змея! Вот гадюка! Вчера вечером пришла на кухню и начала подмазываться, а я, как дурак, уши развесил. «Знаешь, Михал, у Витека должен быть альбом», — передразнил он голос Агнешки. — А тебе, значит, сказала «дурацкая затея»?

— Чего ты в бутылку лезешь? Она не мне сказала, а маме. Мама нервничала, а Агнешка принесла ей капли и сказала, что иногда человеку приходит какая-нибудь идея, но он не успевает ее как следует продумать, а посоветоваться не с кем, и…

— Ты не финти! Сказала она «дурацкая затея»?

— Ну, может, не так, не такими словами, но все равно получалось, что так… Знаешь, как мама нервничала… Просто ужас…

— Твоя мама вообще чересчур нервная!..

— Неправда. Просто она подумала, что воры залезли…

— Когда она тебя утюжила, она уже знала, что никаких воров не было.

— Не выдержали нервы. Тебе этого не понять.

— Понять. Все равно моя мама лучше. Если бы я собирал марки или этикетки, она бы мне… хотя у нас тоже денег кот наплакал… Она для меня ничего не жалеет… Поеду домой… на ужин будут галушки с соусом, — размечтался Михал. — Я их ужасно люблю, мама знает… А у крольчихи, наверно, родились крольчата. Вот привезу парочку, увидишь.

Со звонком на урок их спор прекратился. Но то, что было сказано на перемене, ничуть не примирило их, не сгладило взаимные обиды.

«Натворил дел и еще воображает!» — возмущался про себя Витек.

Но справедливость обязывала его признать, что с тех пор Збышек присмирел и больше не похваляется своим альбомом.

…«Вот так так! Ты для него стараешься, встаешь на его защиту, — растравлял свою рану Михал, — а он вместе с Агнешкой говорит «дурацкая затея»! Ну ладно, увидите! Есть у меня одна идея не «дурацкая». Ахнете! Умрете от зависти!»

— Витек Петровский! — повернулась в их сторону учительница географии. — Ты слышишь, о чем я рассказываю? Яносика вы будете проходить еще по истории и по литературе. Чем это тебя так привлекла тряпка на доске? Ты целых пятнадцать минут глаз от нее оторвать не можешь. Я все время наблюдаю.

Класс тут же посмотрел на тряпку — а вдруг там и в самом деле что-то интересное? — потом на Витека, который вскочил с парты и стал оправдываться:

— Я слушаю. Я все слышал! Вы рассказывали про знаменитого разбойника Яносика. Он грабил только богатых. Он был настоящий герой.

— Может, Ковальский продолжит? — обратилась учительница к Михалу.

— Могу, — сказал Михал, поднимаясь, — но мне кажется, что Яносик никакой не герой. Конечно, это мое личное мнение. Подумаешь, грабил только богатых. Попробовал бы грабить бедных. Что можно отнять у бедного? Разве у крестьянина было что-нибудь, кроме здравого смысла? А здравый смысл не такая уж большая ценность!..

— Ох, Ковальский, Ковальский! — покачала головой учительница. — А мне кажется, что именно здравого смысла тебе порой не хватает…

Витек не торопился выйти из класса. Он долго что-то искал в портфеле, вынимал, засовывал обратно. Михал вышел без него.

В коридоре к нему подошла Гражина:

— Знаешь, Михал, с тех пор как ты у нас в классе, я стала чаще смеяться.

Михал внимательно пригляделся, не издевается ли она над ним. Но нет, в глазах ее он прочел искреннее восхищение. Михал любил, когда им восхищались, поэтому ответил снисходительно:

— Смех полезен для здоровья!

— Хм! И еще… Не в деньгах счастье, а в добром согласии! — выпалила ему в лицо Данка Маевская, догоняя подругу, и вместе с ней побежала в гардероб одеваться.

Михал опешил.

— Ты, Маевская, не умничай! — крикнул он ей вдогонку. — Смотри, поймаю, тогда по-другому запоешь!

У дяди вечером была небольшая «халтурка». Перед праздниками люди наводили порядок в квартирах, делали мелкий ремонт, и дядя ушел к кому-то работать. Михал радовался, что никто не помешает ему осуществить задуманное, на этот раз и вправду необыкновенную идею, можно сказать — почти научное открытие. Вот все удивятся! Такая простая мысль, а никому в голову не приходила. Только ему! Да!

Он взял шнуры от утюга: один на кухне, другой попросил у Агнешки. Но провод оказался коротким. Тогда он принес еще удлинитель от настольной лампы — этого вполне хватило.

Ему повезло еще тем, что в этот день была их очередь пользоваться ванной. Самый что ни на есть подходящий случай осуществить свой великий замысел.

Он незаметно пронес в ванную маленький приемник, поставил его на табуретку, пустил воду и зажег под колонкой газ. Потом он разделся, влез в ванну и включил приемник. Музыка была еле-еле слышна, по-видимому ее заглушал мощный напор воды из крана. Михал выключил газ, закрыл кран, хотя воды в ванне было еще маловато, но мальчику не терпелось поскорей проверить свое открытие.

После того как он закрыл кран, музыка стала чуть слышнее, но все же не так слышна, как в комнате. Что-то мешало.

Чтобы на «гениальное открытие» обратили внимание соседи, музыка должна была звучать громко. Ее должна была услышать в кухне Агнешка, за портьерой — Шафранцы, у себя — пани Анеля, если она уже вернулась из больницы. Михал представил себе, как старушка Шафранец бежит к Петровским рассказать о великом чуде!

Михал включил приемник на полную мощность — не помогло. Музыка доносилась точно из-под земли. Может, переключить на другие волны? Писк, треск, грохот — ничего не изменилось.

Что-то мешает. Помехи? Вроде нет. Может быть, в каком-то месте слаб контакт? Теперь Михалу уже трудно было отказаться от своей затеи.

В комнате все было бы проще. Ему не раз приходилось копаться в приемнике и исправлять кое-какие мелкие неполадки, но в комнате был инструмент, а здесь…

Михал огляделся по сторонам. Ничего подходящего. На полке под зеркалом лежит щеточка для ногтей, а над ванной на большой полке стоят стаканы с зубными щетками и пастой.

Неужели не найдется ничего подходящего? Есть! Михал заметил на краю полки что-то блестящее, металлическое. Да это же пинцет! Наверно, медсестра случайно его оставила. Вот повезло!

Конечно, пинцетом откручивать винты не то что отверткой, но, уж во всяком случае, лучше, чем ногтем. Пока он будет возиться с приемником, можно добавить в ванну воды. Михал опять открыл кран и пустил газ.

Стоя в ванной на коленях, мальчик придвинул к себе табуретку с приемником, чтобы ему было легче орудовать. От мокрых рук на бакелитовом ящике оставались влажные пятна, но это ничего, вода чистая, в ванной тепло, они сразу высохнут.

Так! Вот это надо отвинтить. Михал протягивает руку с пинцетом, касается винта и… трах!!

Его так сильно ударило, что он, точно выброшенный пинком, выскочил из ванны. Он стоял посреди помещения голый, мокрый, и всего его трясло мелкой дрожью. Зубы стучали, руки тряслись, ноги дрожали!..

Обессиленный, он облокотился о стену.

Сейчас… сейчас… во что бы то ни стало надо успокоиться. Никто, наверно, ничего не слышал… Ничего не упало. Правда, его продолжает трясти, но это слышит ведь только он один… Могло быть хуже…

Видно, приемник неисправный или шнур негодный. Скорей всего шнур. Надо будет все проверить, сначала в комнате, а потом…

Только бы дрожь прошла.

Может, это от холода? Ну конечно! В ванну бежит струя холодной воды, впопыхах он забыл зажечь газ! Михал дрожащими руками потянулся за спичками. Нет, надо сначала вытереть руки, а то намокнет коробок.

«Чр-рк!»

Последним проблеском сознания было: «Все это мне снится!»

Старик Шафранец раскладывал пасьянс, его жена старательно штопала свои летние пепельного цвета перчатки. Время от времени она поглядывала поверх очков на столик, где лежали карты, и говорила мужу:

— Семерку, Франек, червонную семерку положи на пиковую восьмерку.

— Я вижу, Леоня, я вижу, — отвечал пан Франтишек. — Я так и хотел сделать…

Агнешка сидела в кухне одна. Туда заглянул Геня, видимо посланный Витеком на разведку, потому что вскоре явился и он сам с книгами и тетрадками.

— Твоя тетя уехала? — спросил Витек.

— Уехала.

— Одна?

— Нет, с какой-то знакомой.

Разговор явно не клеился.

— А знаешь, Агнешка, — начал Витек, подыскивая новую тему для разговора, но закончить фразу он так и не успел.

Раздался грохот! Взрыв!! Откуда-то с треском вылетели двери!.. Зазвенело разбитое стекло!..

И снова тишина. Такая тишина, что Витек и Агнешка сидели испуганные, съежившись, втянув голову в плечи, точно на них вот-вот должен обрушиться потолок, и слышали только, как учащенно бьется сердце.

Но тишина длилась лишь короткий миг. Тут же послышался тревожный и громкий крик медсестры:

— Что случилось?!

А затем плаксивый, скрипучий голос старухи Шафранец:

— Дом рушится! Дом! Франек! Святые угодники! Помогите!

— Дайте свет! — кричала пани Анеля. — Живо-быстро принесите лампу из кухни, здесь лампочка перегорела и в ванной не горит!.. Почему пахнет газом? Кто здесь лежит?…

Витек быстро вынес лампу за порог, дальше шнура недоставало.

Старушка распахнула дверь комнаты настежь и раздвинула портьеры, чтобы было виднее. Но и без того все видно: поперек коридора, совсем голый, неподвижно лежит Михал. Голова и плечо у него в крови.

— Пани Ирена, немедленно приготовьте постель! Пан Феликс, помогите мне его поднять! — Медсестра нагнулась над Михалом, послушала сердце, пощупала пульс, приподняла веки, потом осторожно осмотрела его руки и ноги. — Его оглушило. Он крепко ударился при падении. Смотрите, даже дверь вышибло! Это газ взорвался! Почему здесь валяется шнур от утюга?… А-а-а? Какой-то приемник. Может, он включил мокрыми руками? Как можно электроприбор включать в ванной? Это же верная смерть! Матка боска! Хорошо, что все так обошлось!

Михал лежал в своей постели. Он уже пришел в сознание. Открыл глаза и никак не мог понять, почему над ним стоит испуганный дядя. Почему дядя такой бледный? Почему так сильно болит голова и жжет плечо? Мальчик хотел встать… Ой!.. Как больно!!

Он застонал.

— Тише! Тише! — успокаивала его пани Анеля. Она приподняла ему голову и поднесла ко рту стакан. — Пей. Сразу уснешь. А завтра тебе будет легче.

В четверг утром, когда Михал проснулся и открыл глаза, он страшно удивился, почему в комнате солнце. Солнце сюда заглядывало лишь перед самым обедом.

Мальчик взглянул на дядины карманные часы, висевшие перед ним на стене, «луковицу», как он их называл, и чуть не обомлел: одиннадцать часов! Ну и ну! Проспал в школу!

Он рванулся с кровати, и в глазах у него потемнело от боли. Боль обжигающей волной отдалась в голове. Михал дотронулся до лба и понял, что голова у него забинтована. Он хотел вытащить из-под одеяла руку, но почувствовал такую резко пронизывающую боль в плече, что оставил всякую попытку… В чем дело?… Он решительно ничего не помнил.

Он лежал один в комнате. Дядину кровать кто-то старательно застелил, кто-то чужой, потому что подушка лежала не в изголовье, а в ногах. А к Михаловой кровати была придвинута табуретка, и на ней стоял стакан чая с лимоном. Где дядя достал лимон?

Пить! Осторожно, медленно Михал потянулся к стакану.

Дверь тихонько скрипнула. Заглянул Геня. Минуту мальчики молча смотрели друг на друга. Только слышно было, как чирикает канарейка в комнате Шафранцев и как Петровская шьет на машине.

— Ты не спишь? Что-нибудь надо? — осмелился спросить Геня.

— Пить!..

Геня подал Михалу стакан. Чай был холодный, кисленький и на редкость вкусный.

— Ну? — спросил Геня, ставя стакан на место.

— Ну? — в тон ему ответил Михал. — Что было?

— А то не знаешь?! — усомнился Геня. — Ты же целый взрыв устроил! В ванной! Тебя как садануло об дверь башкой! Ох-ох! Аж петли оторвались! Ты не бойся, твой дядя починит. А мой стакан с зубной щеткой — дзынь-дзынь! Вдребезги! Пани Анеля говорит, что, если бы тебя стукнуло об стену, убило бы насмерть. А пани Леонтина сказала, что в нашем доме живет сам дьявол. Но это никакой не дьявол, а газ. А приемник нельзя в воду ставить, знаешь? А то ударит током так, что ой-ой!..

Теперь Михал кое-что смутно вспомнил: шнуры от утюга, приемник, спички… Конечно, стукнуло током…

Он крепко зажмурился, замолчал. Геня подумал, что Михал спит. Он посмотрел на часы: надо собираться в школу. Мальчик на цыпочках вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Снова слышны трели Матюши, и больше ничего.

«Ну и отмочил я номер!.. Так тебе и надо, баранья голова! Открытий захотелось! Чуть-чуть на тот свет не отправился. Стоит ли торопиться?… Изобретатель!.. Хорошо еще, что я заранее не похвастался своим открытием. Вот бы посмеялись надо мной! И при каждом удобном случае потешались бы!.. О небо! Как все болит!..»

Сон пришел, как избавление…

Когда Михал вторично открыл глаза, возле его кровати стоял пан Шафранец. Михал сразу же вспомнил, почему он в такое время дня — часы показывали двенадцать, — еще в постели. Он даже не удивился присутствию пана Франтишека, который был здесь очень редкий гость.

«Сейчас начнет нотацию читать», — подумал Михал и заранее поморщился.

Однако пан Шафранец по-своему истолковал его гримасу.

— Что, больно? — спросил он участливо. — Ничего. Скоро вернется пани Анеля и сделает тебе обезболивающий укол.

При слове «укол» в глазах Михала появилось такое выражение ужаса, что Шафранец стал успокаивать мальчика:

— Ты не бойся. Пани Грудзинская делает уколы исключительно хорошо. Ничуть не больно. А может, обойдется и без укола. Как ты себя чувствуешь?

— В полном порядке, — заверил его Михал на всякий случай.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Пить.

— Вот чай, но он холодный… Может, подогреть? Или заварить свежий?

— Нет. Холодный.

Старик осторожно приподнял ему голову и дал напиться.

— А может, тебе надо встать? Я помогу тебе дойти до ванной.

Михал кивнул. Только теперь он увидел, с каким искусством взялся за это дело пан Шафранец. Сначала он помог Михалу опустить одну ногу, потом другую, после велел ему повернуться на бок и осторожно, чтобы не задеть левое, больное плечо, помог встать.

Михал поднялся и, точно раненый при помощи санитара, добрался до ванной. Потом так же медленно вернулся и осторожно лег на пышно взбитые подушки — свою и дядину.

— Есть хочешь? Я принесу тебе булку с маслом.

— Нет, спасибо. Сейчас не хочу. — Михал медленно отворачивается к стене. Хотя поворачиваться очень больно, но смотреть в глаза пану Шафранцу еще больнее: в них читаешь участие, жалость к себе… А это невыносимо!..

— Ладно, спи. Пани Петровская сварит тебе бульон, дядя просил… Спи…

Но уснуть Михалу не удалось. Едва старик ушел, раздался звонок в передней. Петровская пошла открывать. Она, как всегда, сначала накинула цепочку и после этого приоткрыла дверь. Михал все отчетливо слышал.

— Вы к кому? — спросила она. — Ах, комиссия?… Пожалуйста, пожалуйста. — Звякнула снятая цепочка. — Полюбуйтесь на наши апартаменты.

Она повела их в комнату учительницы. Потом комиссия направилась к Чернику.

— Только, если можно, потише, — предупредила она, — здесь больной, — но, заметив, что Михал лежит с открытыми глазами, добавила: — Впрочем, он уже не спит… Ничего страшного, немного покалечился вчера. Знаете, как это у ребят бывает! Температура невысокая. Он тут живет у дяди, у пана Черника. Пан Черник работает механиком на заводе.

Один из членов комиссии разложил на портфеле нечто вроде карты или плана и стал делать пометки, другой что-то записывал в блокнот, а третий ощупывал стены и даже зачем-то выглянул в окно.

— И сколько же лет этому дому? — с удивлением спросил он. — На чем он только держится! Все выжжено сверху донизу.

— Простенки крепкие, на них и держится, — сказал тот, что с блокнотом.

Они пошли к Петровским, потом дальше по квартире.

Когда они зашли к Шафранцам, Михал услышал через забитую дверь, как один из них спросил:

— А в дом для престарелых вы бы не пошли? Там вам будет много лучше. Никаких хозяйственных забот. Медицинская помощь. Подумайте.

— Я всю жизнь… всю жизнь жила в этом доме… — сказала рыдающим голосом старуха Шафранец. — Я здесь родилась… Здесь родился мой сын… а теперь…

— Леоня, не расстраивайся… Товарищ просто так спросил. Вы же просто так спросили?

— Безусловно! Безусловно! — последовал ответ.

Вернулся Витек и сразу же зашел к Михалу. Он был слегка испуган, но, увидев, что приятель лежит с открытыми глазами, заговорил вполголоса, как говорят с больными:

— Привет! Я сейчас, один момент…

Через минуту он уже сидел у постели Михала и рассказывал:

— Ну и напугал ты нас! О боже! У нас в комнате так садануло, как будто кран на наш дом свалился. Мы с Агнешкой сидели на кухне. Ну, говорю тебе, ты лежал, как мертвый! А кровищи было! Когда твой дядя вернулся, ты уже лежал в кровати и пани Анеля тебя перевязывала. Он испугался до смерти! Правда! А пани Анеля на него как закричит. Она боялась, что он в обморок хлопнется.

— А что в школе? — спросил Михал.

— В школе? Вместо пани Толлочко новая учительница. Разыграли ее. Она стала делать опрос, а Куба — ты же его знаешь, вечно он что-нибудь отколет, — притворился заикой. Училка поверила и посадила его на место. А потом возмутилась, что мы над ней издеваемся… Что-то наговорила Гражине… А с Гражиной… Послушай, что эти девчонки придумали: чтобы ребята им портфели таскали! Я сам однажды слышал в гардеробе, как они разговаривали: мол, в других школах ребята уже в пятом девчонкам портфели таскают, а у нас отсталость наблюдается. Ей-ей, не вру! Так и сказали: «наблюдается отсталость».

— А ребята как? — заинтересовался Михал.

— Сначала было предложение задать девчонкам трепку. Вечорек вызвался, сказал, что он это с удовольствием сделает, потому что они над ним посмеиваются. Но Ендрек и Збышек сказали, что это неудобно. Дескать, надо проверить. Проверили, и оказалось, что да, в шестом классе носят портфели, но больше в седьмом.

— А зачем?

— Вот я и спросил: зачем? Они же не тяжелые и вообще. Но никто не мог объяснить. Сказали только, что такая мода. Ох, Михал, видал бы ты, как сегодня Ендрек с Кубой поцапались из-за портфеля Гражины!

— Ослы!

— Факт, ослы! Пока они дрались, Гражина отдала портфель Збышеку. Принцессу из себя корчит!.. Говорю тебе, живот у меня разболелся от смеха.

— А… про меня… спрашивали, почему меня нет?

— А то не спрашивали! Вечорек спрашивал, Гражина спрашивала и пан Гжибовский.

— Ты сказал?

— Только что ты разбился. А что и как, не объяснял. Агнешка не велела.

— Что это она?

— Сказала, может, тебе не понравится и мало ли что? Если ты захочешь, то сам потом расскажешь. Тебе придется полежать дня два-три. Пани Анеля сказала. А знаешь, Збышек до сих пор не может забыть, как ты его в лужу посадил.

— Ну?!

— Факт. Сказал, что ты прикидываешься больным. Мол, тебе, наверно, не хочется ворочать лопатой в воскресенье.

— Долго здесь будет длиться это заседание? — спросила Петровская, входя с тарелкой благоухающего бульона. — Витек, принеси доску, на которой мясо рубят. Побыстрей!

При виде золотистого бульона с розовеющими кружочками моркови, посыпанного зеленой петрушкой, Михал сразу почувствовал, что ему ужасно хочется есть.

Петровская помогла ему подняться. Он сел, доску положили ему на колени. К счастью, правой рукой мальчик владел свободно.

— Витек! Тебя тоже обед ждет на столе! — прогнала Петровская сына.

Она пощупала у Михала лоб и сказала:

— Температура у тебя вроде спала. Пани Анеля скоро вернется из больницы и послушает тебя. Ешь, не жалей. А захочешь еще, я тебе налью.

Михал не заставил себя упрашивать.

Макароны были вкусные, домашние, как у мамы. У мамы тоже, когда он болел, хотя болел он редко, она ему отдавала все лучшее. Но ей приходилось скрывать от отчима. Если тот видел, то бил ее за это…

Куда девалась былая сила? Съел тарелку бульона и сразу ослабел. Лоб покрылся испариной. Нет, вторую тарелку не осилить. Ну и слабость! Если положить голову на подушку, он тут же уснет.

И Михал в самом деле уснул.

Разбудил его приход медсестры. Пани Грудзинская была в белом халате, и от нее пахло больницей.

— Ну, как настроение? — спросила она, внимательно посмотрев на Михала. — Поставь-ка градусник.

Температура невысокая. Пани Анеля поясняет, почему температура держится, успокаивает дядю, который только что вернулся, а он — осунувшийся, небритый — ловит каждое ее слово.

— А может, врача вызвать? Как вы думаете?

— Зачем ему врач? Сегодня полежит так, а завтра я сделаю ему массаж. Потом ему надо будет заняться гимнастикой. А в понедельник — марш в школу! Есть можно все, только не объедаться! А вы побрейтесь, а то у вас вид — краше в гроб кладут.

После ухода медсестры дядя молча стал бриться. Михал лежал с закрытыми глазами и молчал. С позавчерашнего дня они еще не сказали друг другу ни слова. Конечно, можно и дальше притворяться спящим… Но хорошо ли это?…

Михал пересилил себя:

— Кажется, натерпелись вы страху вчера. Стоило ли беспокоиться? Избавились бы от лишних хлопот, и точка.

— Но, но! Я тебе как поставлю точку, так у тебя шишка на лбу вскочит! — с трудом улыбаясь, сказал дядя. — А мозгами ты все-таки слаб: забыл, что вода отличный проводник электричества. Вы что, физику не проходите?

— Электричество только в седьмом. Но теперь буду знать.

— Еще бы! И ты, и Витек, и даже… Геня. Но сказал бы я тебе… ох, сказал бы я тебе… пару ласковых… Но ладно, отложим до другого раза…

Дядя собирался в магазин за покупками. Теперь на Черника легли хозяйственные заботы. Михал вспомнил про леденцы, которые собирался купить малышам. К празднику их могли раскупить. Надо попросить дядю зайти за леденцами.

«Вот дома будет радости! Малыши, наверно, подросли! А что купить маме?… Осталось семь дней. Целых семь долгих дней!.. О небо!..»

Снова тихо. Время от времени за стеной громко кашляет пан Шафранец. Несколько раз по коридору пробежала Агнешка. Но к Михалу она не зашла… Почему?…